Люси оттолкнула толстую библиотечную книгу «Первый год жизни ребенка» и резко встала.

— Я иду на конюшню, — объявила она. Совершенно бессмысленное замечание — Фрици никогда не интересовалась приходами-уходами Люси и сейчас не подняла головы от вязания. — Найти Раста, — зачем-то добавила Люси.

— Вот и хорошо, — безразлично ответила Фрици. Она склонилась над какой-то особенно трудной петлей, из пучка на затылке выбилась прядь седых волос.

— Ну, так я пойду… — услышала Люси собственный голос и удивилась, с чего это она сегодня объясняет старухе свои намерения. Страх делает с людьми странные вещи, сообразила она, накидывая на себя тяжелый тулуп, висевший на вешалке.

Во дворе Люси уткнула подбородок в воротник и поспешила к конюшне, из приоткрытой двери которой лился мягкий свет. Под кроссовками поскрипывал гравий. Какой ужасный шум, жалобно подумала Люси; если бы мысли могли издавать звук, ее тревога громыхала бы, как обрушившаяся скала.

Проскользнув в конюшню, она пошла на тихий рокот голоса Раста, мимо аккуратно развешенных уздечек и седел и пестрых индейских попон.

В огромной конюшне Раст был один.

Этого она не ожидала. Она думала, что здесь будет ветеринар или несколько подручных, важно обсуждающих технику врачевания. Прерывисто вздохнув, она решила, что так даже лучше, ведь ей нужно получить ответ на очень личный вопрос.

— Ты у нас поправишься, — донеслось из-за кипы душистого сена. — Все будет хорошо, девочка. Расслабься. Вот так. Не бойся. — Он продолжал в таком же роде. Люси нашла его в последнем стойле, ковбой гладил по шее красивую вороную кобылу. Люси заглянула поверх двери, и он поднял глаза. Сапоги утопали в сене, за рубашку зацепился стебель люцерны. Даже в этот поздний час на голове красовалась черная шляпа.

— Как дела? — Люси кивнула на кобылу.

— Уже лучше. Парни несколько часов водили ее по кругу, таков обычный способ лечения. Я их отпустил, теперь сам буду за ней смотреть.

— Понятно, — сказала она. — Она… гм… поправится?

— Я пришел убедиться, что она не лежит. Теперь уж не ляжет, хотя все еще бьет ногой, прижимая ее к животу.

— Зачем она это делает? — Отодвинув щеколду, Люси вошла в стойло и осторожно приблизилась. Она не знала, как получить информацию, за которой пришла. Но это ей было жизненно необходимо. Неопределенность ее положения сводила с ума. Она положила руку на мягкую морду кобылы.

— Колики — это когда у лошади болит живот, ответил Раст. — Причины могут быть разные: плохое сено, слишком холодная вода. Если не лечить, лошадь может погибнуть в считанные часы.

Люси грустно сказала:

— Я не знала, что колики такая серьезная вещь.

— Не всегда. — Он потрепал кобылу по шее. — Но Матильду мы не должны потерять. Ей только десять лет, она чистокровка. Принесла мне несколько добрых жеребят. К тому же она очень нежная.

— Ты ее любишь, правда?

— Конечно. — Он даже удивился. — Я люблю всех своих лошадей.

— И… — она прикусила язык и погладила морду кобылы, — ты хочешь долгие годы получать от Матильды жеребят, чтобы на ранчо было больше лошадей, так?

— Так. — Поднятые брови выражали удивление: зачем спрашивать очевидные вещи? В воздухе, как пылинка, висело и колыхалось ожидание.

Преодолевая нерешительность, Люси искала слова — как разузнать о его намерениях, если к концу года он добьется финансового успеха? Может, он передумал ее выгонять? Не разрешит ли он ей остаться?

Раст ждал объяснений, но слова не приходили на ум.

— Я тоже люблю лошадей, — промямлила она. — И здешних людей. Они такие приветливые. И Фрици, конечно. — Она остановилась и наконец выпалила:

— И Стрекозу, она просто куколка. Я от нее без ума, и, по-моему, она тоже ко мне привязалась.

Люси старалась по его лицу угадать, понял ли он, к чему она клонит.

Но увидала только озадаченность.

Черт, совсем запуталась! Ну почему она не может выражаться яснее? Прямо взять и сказать!

Потому что его ответ определит все ее будущее. Потому что в зависимости от того, что он скажет, ее сердце или сожмется от горя, или встрепенется от радости…

Люси поняла, что смотрит с молчаливой мольбой. Наверное, похожа на девочку: большие глаза, трясущиеся губы и сбивчивая речь.

Эта мысль ее доконала. Круто развернувшись, она взялась за щеколду.

— Ладно. Я рада, что с лошадью все хорошо. Пойду домой. — Она быстро вышла из стойла и направилась к выходу, но Раст ее окликнул:

— Люси, подожди.

Она застыла. Зря остановилась.

— Да? — Она чувствовала, что кровь хлынула в лицо. Он считает ее болтливой дурой. О Господи, нужно было уйти.

Захлопнув за собой стойло, он пошел за ней, приблизился вплотную, так что она попятилась и уткнулась спиной в тюк сена. Раст был таким высоким, что пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза.

Маломощная лампочка обрисовала поля черной шляпы, линию скулы, подчеркнула впалость щек. Черные глаза мерцали.

— Это мое пальто, — сказал он, кивнув на тулуп.

— Ox! — Будь между ними промежуток, она бы всплеснула руками, но теперь только дернулась. — Я сняла его с вешалки. Ты замерз? Хочешь одеться? — Она стала торопливо стаскивать с себя пальто, но он ее остановил.

— Просто оно тебе чертовски к лицу, вот и все.

— Великовато, — пробормотала она.

— Нужно будет купить по размеру. — Он бережно поднял ей воротник заскорузлыми пальцами. — А до тех пор в любое время надевай это.

Воротник поднимай, так теплее, и застегивай пуговицы.

Руки соскользнули с воротника и свели вместе толстые полы. Она завороженно следила, как огрубевшие пальцы спускались вниз.

Пространство сжималось вокруг нее с бешеной скоростью, вот она уже вся скована, стоит неподвижно и даже сквозь толстую одежду чувствует близость его пальцев.

Во рту пересохло, дыхание прерывалось. Люси не смогла бы шелохнуться, даже если бы захотела. Так уже однажды было, когда перед пикником Раст взял ее за руку и она обмерла от наслаждения.

Вот почему нельзя ему до нее дотрагиваться: боль изголодавшегося тела, мощный отклик на его прикосновения, ужасающее желание выбивали почву из-под ног. Ни один мужчина не оказывал на нее подобного действия.

Она всегда думала, что любила Кеннета, но с ним реки расплавленного золота не растекались по ее жилам. И никогда она не хотела мужа. Раста же она желала так, что подгибались колени и дурманилось сознание. Это Люси понимала со всей отчетливостью.

Он подтягивал ее к себе, держа за воротник пальто, дюйм за дюймом. Она не противилась. Она хотела этого неумолимого притяжения.

— Я передумал — я замерз, — сказал он, глядя на ее губы. — Хорошо бы забраться вместе с тобой под этот тулуп. Ближе. Совсем близко… Как ты хорошо пахнешь, — он потянул носом, — сладко и нежно.

— Ты тоже… хорошо пахнешь, — прошептала она. — Лошадьми, сеном.

Подняв руку, он пропустил прядь шелковистых волос сквозь пальцы.

— Люси, скажи, что теперь тебя можно трогать, — хриплым шепотом потребовал он.

Как восхитительна была его ласка! Она закрыла глаза, по спине волной пробежала дрожь наслаждения.

— Ведь я не нарушал обещание? Я сдержал слово?

— Да, — выдохнула она.

— Тогда скажи, что можно. — Его шепот шелестел со странной, подчиняющей себе неотступностью. Держа ее за воротник, он приблизился так, что дыхание касалось губ, и замер в ожидании.

Люси знала, что он хочет поцеловать ее и ждет согласия. Она трепетала: он отдается в ее власть… Он хочет ее целовать — видит Бог, она тоже.

Это не правильно, это ужасно, она поплатится за это.

— Да, — простонала Люси.

Одной рукой поддерживая ее голову, другой все еще держа воротник у самого подбородка, Раст притянул ее к себе, как драгоценный дар. Ласкающий рот прижался к ее губам, и словно молния пронзила тело. Из глубины ее существа рванулось желание, взвиваясь спиралью. Она таяла.

Это было неотвратимо, мелькнула последняя мысль, перед тем как чувственность поглотила ее всю, дурманя сознание.

Губы Раста были твердые, теплые, податливые.

— Как сладко и как правильно, — пробормотал он.

Правильно? При чем тут правильно?

Раздвинув полы тулупа, он властно обхватил Люси за талию.

Он сказал, что это правильно. Во всей вселенной нет ничего более правильного!

Пальто сковывало движения, она судорожно уцепилась за ремень его джинсов. Он целовал ее бережно и нежно, но она чувствовала, что сдержанность дается ему с трудом. Наслаждаясь ласками, она уловила, что ладонь, накрывающая ее лицо, мелко дрожит.

Он дрожит так же, как она, удивилась Люси. Ее охватило сознание своей женской власти. Психотерапевт был прав, поняла она. Она может вызвать страсть в мужчине! И в этом нет ничего плохого! Ее наполнило чувство благодарности, и тело тоже ринулось ему навстречу.

— Люси, сними пальто, — пробормотал он. Она открыла глаза, затуманенные чувственным голодом.

— Здесь стало тепло, да?

Краем ладони он приподнял ее подбородок.

— Сердце мое, я хочу тебя ласкать. Чтобы между нами не было никаких преград.

Она замерла в испуге, не зная, что ответить… Он уронил руку, но не отстранился. Его тело казалось стеной из мускулов, ярким контрастом ее мягкой женственности. Никогда раньше она не чувствовала, как это правильно — мужчина и женщина… вместе.

— Я знаю, что ты мало хорошего видела от мужчин, — сказал Раст. — Я обещаю ничем тебя не ранить. Ты можешь довериться мне?

— Довериться… в чем? — Она услышала свой изменившийся голос.

Его взгляд медленно спустился на грудь, талию, ниже. Он как будто прожигал ее огнем.

— Я боролся с тем, что происходит между нами, сопротивлялся. Но больше не могу. Из стойла Матильды донесся стук копыт.

— Нужно посмотреть, что с ней, — неохотно сказал он. — Пойдем вместе. — Не дожидаясь ответа, он повернулся и пошел к дальнему стойлу, нырнул туда, и до нее донеслось бормотание.

Некоторое время она колебалась. Ее грызло сознание, что, если она допустит близость между ними, все круто переменится. Возможно, не к лучшему. Беги отсюда, предупредил внутренний голос. Беги, пока можешь.

Вместо этого она осторожно двинулась вперед. Когда Люси подошла к стойлу, Раст уже вышел и закрывал за собой дверь.

— Все в порядке, — сказал он. — Позже проверю еще раз.

— Я рада.

С ленивой ковбойской грацией он прислонился к стене. Большим пальцем сдвинул назад шляпу.

— Иди ко мне.

— Я… мне нужно домой.

— Твое дело, — сказал он. — Я не заставляю. Хочешь идти домой смотреть телевизор — иди. Я тебя не держу.

Люси бросила взгляд на открытую дверь. Он был таким бережным, подумала она. Наверное, как никогда, ни с одной женщиной. Такое обезоруживающее вступление помогло ей обрести уверенность, что перед ней тот же мальчик, который сидел рядом на дереве. Теперь Раст стал взрослым, да еще каким красавцем, но в нем остался жить тот отзывчивый мальчик. Предупреждающий голос смолк. Какой же он романтичный, дивный!

— У тебя соломинка на рубашке, — сообщила она.

Он хмуро глянул, но не поднял руку.

— Сними.

Скрипнула галька под ее кроссовками. Она подошла к Расту. Ослепительный, пышущий здоровьем, для нее он как глоток чистого воздуха.

— Сниму, — с нежной улыбкой сказала она. — Я и сама этого хочу.

Оба понимали, что она говорит не о соломинке.

Люси закинула руки ему на шею, и все остальное было забыто.

Она застонала, когда ее опалило жаркое дыхание. Она всю жизнь рвалась к этому мужчине. От ее стона он воспламенился, руки крепче сжали ее.

Раст не верил себе Что он там говорил Беатрисе? «Не хочу никаких свиданий с Люси»?

Нет, он хочет, хочет держать ее, целовать до одури, хочет затащить в свою кровать и перецеловать каждый сантиметр ее тела! Кого он думал одурачить?

Мгновенье назад ему стоило немалых усилий сдержать себя и предоставить выбор ей. Если бы он этого не сделал, она, скорее всего, отвечала бы ему, но он бы не знал, она просто разрешает себя обнимать или сама страстно этого желает. Рискованный эксперимент, зато сейчас, когда к нему прижались ее грудь, руки, губы, он знает ответ. Эта женщина сжигает его живьем. Она зацепилась ногой за его ногу, как бы стремясь еще приблизиться; сквозь тонкую рубашку он чувствовал, как напряжены ее соски. Все же здорово, что он снял с нее пальто.

Он приподнял голову, чтобы глотнуть воздуха, Люси протестующе всхлипнула и прижалась губами к его шее, покрывая ее легкими, нежными поцелуями. Какая же она изящная женщина, такая маленькая, но до чего сексуальная!

И доверчивая. Он попросил ее довериться ему, он поклялся не причинять ей вреда. И сейчас понимал, что, если займется с ней любовью в грязной конюшне, это ее оскорбит. Не физически, нет — эмоционально. Доверие он потеряет.

А что тут такого? — возразил он себе. Она взрослая женщина. Ничто не может помешать двум взрослым людям наслаждаться друг другом. Борясь с сомнениями, он крепко сжимал ее в объятиях.

И вдруг Люси вывернулась. — Пусти, — выдохнула она, оттолкнула его и нетвердой походкой отошла к стогу сена. Даже в неверном свете ночи было видно, что она дрожит с головы до пят и в глазах бьется ужас. — Я… я не могу. — Она прижала руку к губам. — Ты не хочешь меня, Раст.

— Как же…

— Нет, нет. Сегодня — да, но это и все. Это бесполезно.

Он скрипнул зубами. Кровь молотом била во всем теле, его томил порыв убедить ее поддаться ему, его губам, его телу, силе его желания.

Она шла к двери.

— Люси. Не уходи.

Съежившись, обхватив себя за локти, она обернулась в дверях. Лицо ее побелело, глаза были темными, больными. Однажды он видел такую муку в глазах рыси, попавшей в капкан.

— Ты знаешь, что это бесполезно, Раст. Если в конце года мне придется уехать, это все осложнит. И главное, я чувствую, что для меня это бесполезно.

Он отвел глаза. Правота ее слов убивала наповал.

— Я не считаю, что только ты виноват в том, что сейчас произошло. — Она гордо подняла голову. — Я виновата не меньше.

Его лицо исказилось.

— Виновата? Ради Бога, тут нет ничьей вины.

— Итак, давай останемся друзьями, — упрямо сказала она. — И только. — Ее спина выпрямлялась по мере того, как она овладевала собой. Он чувствовал, что Люси отдаляется. Это было нестерпимо. — Спокойной ночи, Раст.

Секунду она смотрела на него с холодным вызовом. Казалось, она ждет, чтобы он что-то сказал — но что?

Он промолчал, и она исчезла в ночи. Чертыхнувшись, он со всей мочи ударил ногой в деревянную бочку и не почувствовал боли. Что ей нужно — чтобы он пообещал ей луну и звезды? Швырнул к ее ногам жизнь, ранчо — свое наследство? Женщине, которую только что начал узнавать?

И за что?

— Только за то, чтобы покувыркаться на сене, пробормотал он, пытаясь себя в этом уверить.

Наклонившись, он подобрал шляпу, в последний раз проверил кобылу и вышел из конюшни, хлопнув тяжелой дверью. Полная луна безмятежно сияла, щедро посылая на землю серебряные лучи, заливались сверчки, на ближнем пастбище корова ревела на теленка. Все было спокойно.

Раст почувствовал, что от напряжения у него свело все мышцы. Что с ним такое, черт побери? Неудовлетворенное физическое желание еще никогда никого не убивало. Почему ему хочется что-нибудь разбить, завыть на луну, ругаться страшными словами?

Потому что это не какая-нибудь женщина. Это Люси.

Адское положение — жить рядом с ней, желать ее и знать, что она недосягаема.

Почему он все время вспоминает тот ее последний, полный боли взгляд и почему от этого у самого становится больно на душе?