Глава 35

– Как же далеки мы были от истины, – сказал я, – на световые годы.

Даггер улыбнулся.

– Вы о чем?

– О вас. О многих вещах.

Было одиннадцать часов, прошло три дня после того, как я стал свидетелем смерти Шерил Дьюк.

С того времени Робин оставила только одну записку на стиральной машине: "Извини, мне тебя не хватало. Я постараюсь позвонить как-нибудь..." Домашнего телефона ее подруги Дебби не было, а когда я позвонил в зубоврачебную клинику, мне сказали, что она взяла недельный отпуск.

На три дня жизнь моя застыла, а вот Бен Даггер путешествовал: из машины "скорой помощи", которую я вызвал, в больницу Святого Иоанна, потом в операционную на три с половиной часа – врачи сшивали кровеносные сосуды на его бедре. Из операционной в реабилитационную палату, и потом он еще две ночи провел в больнице.

А теперь Даггер остановился в этой комнате, ярко-желтой, просторной и полуосвещенной, где в воздухе витал запах корицы и антисептика и стояла французская мебель – вся витиеватая и антикварная, кроме кровати, которая отвечала только своему непосредственному назначению и была слишком маленькой для такого зала. Стойка капельницы, на тумбочке – коллекция лекарств и других медицинских штуковин.

Комната находилась на третьем этаже дома его отца. Круглосуточно у кровати Даггера дежурили медсестры, хотя теперь ему требовался лишь отдых.

Я позвонил вчера и спросил разрешения прийти, ждал полдня, пока не перезвонила женщина, назвавшаяся помощницей личной помощницы Тони Дьюка, и вот час назад меня пропустили через медные ворота.

Я подъехал на машине, постоял несколько минут под пристальным взглядом камеры, потом щупальца расступились, вышел здоровенный громила в коричневом костюме и показал, куда можно поставить машину. Громила дождался, когда я выйду с парковки, потом проводил через папоротниковую рощу и сосновый лес к дому персикового цвета под голубой крышей. Мой проводник не отставал, пока мы не вошли в дом. Он провел меня, слегка придерживая за локоть, через зал из черного гранита, освещенный люстрой Баккара, свисающей с потолка тремя этажами выше, – холл, достаточно просторный для заседания парламента. Лифт был так искусно встроен в стену, покрытую золотистым бархатом, что я бы прошел мимо него, не заметив.

Наконец мы добрались до комнаты Даггера с канареечно-желтыми стенами. Неподходящий цвет для восстановления сил. Лицо доктора выглядело как у больного желтухой. Он закашлялся. Я спросил:

– Вам что-нибудь нужно?

Бен улыбнулся и покачал головой. Со всех сторон его окружали подушки. Жидкие волосы прилипли ко лбу. Под желтизной, отражающейся от обоев, кожа казалась цвета грязного снега. Капельница была подсоединена к его руке и размеренно капала, мониторы, следящие за состоянием больного, мигали, пищали и составляли графики, в общем, измеряли уровень его смертности. На потолке яркими красками были изображены виноградные лозы, что само по себе выглядело глупо и безвкусно в любой ситуации, а в нынешней – особенно. Будь я в другом настроении, я бы улыбнулся.

– Я просто хотел...

– Вы и так уже много сделали для меня.

Он показал дрожащей рукой на перевязанную ногу. Пуля Ирвинга прошла сквозь бедро, задев бедренную артерию. Я перевязал рану и попытался остановить кровотечение, насколько это было возможно в тех условиях. Затем, воспользовавшись мобильным Ирвинга, вызвал службу 911.

– Но с вами мне все равно не сравниться. Если бы вы не появились...

– Ну и сложная штука эта психология. Мы изучаем человеческую натуру, строим догадки, иногда оказываемся правы, иногда... – Даггер слабо улыбнулся.

Дверь открылась, и вошел доктор Рене Маккаферри. Тот же оценивающий взгляд. Белый халат поверх черной водолазки и черных брюк, остроносые маленькие ботинки на слишком маленьких ступнях. Он выглядел как убийца, переодетый врачом, и я с некоторой долей облегчения подумал, что могу простить себе ошибочные теории.

Маккаферри не обратил на меня внимания, проверил мониторы, подошел к кровати Даггера.

– О тебе хорошо заботятся?

– Слишком хорошо.

– Что значит "слишком"?

– Я не привык к этому.

– Постарайся привыкнуть. Я разговаривал с хирургом, он приедет сегодня проверить, нет ли инфекций и тромбов. По-моему, все нормально, но лучше подстраховаться.

– Как скажешь, Рене. А что папа?

Густые черные брови Маккаферри нахмурились, и он взглянул на меня.

– При нем можно.

– Без изменений, – сказал доктор и повернулся, чтобы уйти.

– Хорошо. Спасибо, Рене. Как всегда, огромное спасибо.

Маккаферри остановился у двери.

– "Всегда" бывают разные.

На глазах Даггера выступили слезы.

Когда дверь закрылась, я сказал:

– Извините, что добавил вам лишних проблем.

Мы оба знали, что я имел в виду. Жизнь уготовила ему двойную порцию горя. Ожидание грядущей потери, да еще тоска по сестре, которую Бен так и не узнал толком.

Едва встретил и сразу же потерял.

Даггер повернул голову набок, отчаянно борясь со слезами.

– Я понимаю, дорога в ад вымощена благими намерениями. Но видимо, я отношусь к людям, которые еще принимают в расчет намерения. Что бы вы ни делали, вы поступали таким образом потому, что вам была небезразлична судьба Лорен... У меня в горле пересохло, вы не дадите мне воды?

Я налил газировки в пластиковый стаканчик и поднес его к губам Даггера. Он выпил.

– Спасибо. Как долго вы ее лечили? Расскажите мне, расскажите все, что можете.

Он свою историю уже поведал, так что оставалось только отплатить тем же. Я начал рассказывать, говоря словно на автомате, пока другое полушарие моего мозга вспоминало.

Волнение, появившееся в его глазах, когда Майло упомянул Лорен... То был не страх, а боль. Боль несчастного человека, вновь оказавшегося одиноким.

– Мы с Лорен решили сделать все правильно, а не просто огорошить семью этой новостью. Нужно было подумать об Аните – болезнь отца она восприняла тяжелее, чем я предполагал. Она всегда тяжело переносила перемены. И отец тоже. Меня беспокоило, как новость отразится на его состоянии. Лорен согласилась со мной. Она хотела, чтобы все прошло либо хорошо, либо никак. Она сказала, что отец знал о ее существовании. Несколько лет назад, когда мать Лорен написала ему, он звонил, хотел ее увидеть, однако мать не разрешила. Сказала, что у Лорен эмоциональные проблемы и она не готова к встрече. Отец пытался увидеться с ней еще несколько раз, а потом отступил. Это было так на него похоже – сделать предложение, а потом не давить. Я не знаю, может, это недостаток характера – своего рода эмоциональная лень. В детстве я иногда чувствовал, что отец ведет себя несколько отрешенно, будто его не волнует происходящее вокруг. С другой стороны, хорошо, хоть не давил на нас с Анитой... В случае с Лорен... Может, если бы он настоял тогда... Разве тут угадаешь? К тому времени, когда Лорен набралась храбрости встретиться со мной и рассказать, кто она, отец уже был слабым и больным. Я волновался, что у него будет шок. Может, я... А, какая теперь разница... С самого начала мы с Лорен так хорошо ладили, словно всю жизнь друг друга знали. И еще одно, хотя это и прозвучит по-детски: мы очень веселились... Мы называли это нашим маленьким экспериментом – поиск пути интеграции Лорен в семью.

– Телефонная будка тоже являлась частью эксперимента?

Он кивнул, сморщился. Пошевелил ногой, и у него перехватило дыхание от боли.

– Наконец мы набрались смелости привести Лорен в дом отца. Она должна была позвонить мне с Пойнт-Дьюма, и, если бы все было нормально – относительно тихо в доме, – я бы ее забрал. Я говорил всем, что она моя подруга. По-детски, знаю, но мы оба любили игру в шпионов. Мне так хотелось узнать мою маленькую сестру лучше.

При этих словах Даггер не выдержал и заплакал. Я отвернулся, чувствуя себя очень навязчивым. Тогда он заговорил вновь:

– Не беспокойтесь. Я так напичкан лекарствами, что не стесняюсь показывать свои чувства. Лорен очень много для меня значила. Черт, она заслужила, чтобы ее оплакивали. Это меня и тревожит. В мире больше не осталось человека, который бы мог ее оплакать. Когда появились вы со Стерджисом и сказали, что с ней произошло, – для меня словно весь мир взорвался. Я не очень неподготовленный человек, однако в тот момент я мог... просто сойти с ума. Но этого не произошло. Я должен был контролировать себя, так как рисковал слишком многим. Мы с Лорен строили планы, смеялись над общими чертами. Если же она находила что-то, в чем наши взгляды не совпадали, Лорен смеялась и говорила: "Вот тебе и хромосомы". Кроме того, никто не знал о нашем родстве, это была наша тайна: ни Анита, ни женщины в офисе, никто. По крайней мере я так думал... Потом я начал замечать некоторые странные вещи. Взгляды, которыми обменивались Кент и Шерил. Когда я спросил об этом Лорен, часто гулявшую с Шерил, она только ответила, что Шерил милая девушка, хоть и не очень смышленая. Я никогда не любил Кента, но даже представить себе не мог... Да разве можно представить подобные вещи? Бедная Анита. На вид она сильная, только это всего лишь игра. Она всю жизнь была хрупкой, у нее синдром повышенной раздражимости кишечника, астма, мигрени – большую часть детства Анита провела в кабинетах врачей... Кент был вульгарным, подлым... И все же разве я мог догадаться? Я постоянно спрашиваю себя: мог ли я догадаться?

Он попросил еще газировки, выпил, снова опустился на подушки, закрыл глаза.

Добрый, мягкий человек. Привозит игрушки в церковь без всяких скрытых причин. Отдает пятнадцать процентов дохода своего трастового фонда на благотворительные цели.

Никто не сказал о нем плохого слова, потому что в нем и не было ничего плохого.

Я думал о нем как об убийце-извращенце.

Но иногда сигара – это просто сигара.

Думаю, я спас ему жизнь. Тем не менее это не шло ни в какое сравнение с тем, что сделал он, рассказав все это, да еще приняв пулю, предназначавшуюся для меня.

Даггер был настолько щедр, что поделился со мной еще одним – памятью о Лорен. Словно моя роль в качестве психотерапевта-неудачника могла сравниться по значимости с той нитью, которая связывала их.

Хороший парень. В иное время, при других обстоятельствах я был бы не против поболтать с ним о психологии и о том, каково приходится сыну Тони Дьюка.

Теперь же мне нечего было ему предложить. То, что он пережил, останется с ним на долгое время. То, что случилось с Лорен, останется со мной навсегда.

Так же, как и для оставшихся одинокими Аниты, Бакстера и Сейдж.

А пока мне нужно решать собственные проблемы.

Когда я позвал сиделку, то понимал, что скорее всего никогда больше не увижу ни Бена, ни кого-либо еще из семьи Дьюков. Оно и к лучшему.

Глава 36

Сиделка вызвала человека, который должен был меня проводить, и появился еще один широкоплечий гигант, с розовой, как у лобстера, кожей. Он был выбрит наголо, одет в зеленый костюм и черную футболку. Я махнул Даггеру на прощание и вышел из желтой комнаты.

Мой сопровождающий тоже взял меня под локоть, когда повел через черный холл. Позолоченные ниши были заполнены скульптурами и урнами, украшенными цветами. Монограмма "Д" фигурировала на ковре через каждые двадцать футов.

По пути к лифту мы миновали комнату, двустворчатые двери которой были закрыты, когда я шел к Даггеру. Теперь они оказались распахнутыми, и я мельком увидел огромную комнату с полосатыми стенами.

Там стояла еще одна больничная кровать, возле которой возвышался доктор Маккаферри. На кровати лежал высохший миниатюрный человек. Крохотная лысая голова едва выглядывала из-под синих атласных одеял. Провалившийся беззубый рот. Или спит, или вот-вот заснет. Неподвижен.

Хватка на моем локте усилилась. Вышибала Номер Два еле слышно произнес:

– Пожалуйста, не останавливайтесь, сэр.

Я ехал домой, зная, что там никого нет. После событий на пирсе я провел несколько часов в больнице Святого Иоанна. Звонил домой два раза, но попадал на автоответчик. Вернулся около двух ночи и застал Робин в спальне собирающей чемоданы.

Когда я попытался обнять ее, она отвела мои руки.

– Уже едем в отпуск? – спросил я. Все шло наперекосяк, и я понимал, что говорю бессмыслицу.

– Да, только я еду одна.

– Дорогая...

Она продолжала бросать одежду в чемодан.

– Я приехала домой в десять и до смерти волновалась, пока ты не соизволил позвонить в двенадцать.

– Дорогая...

– Алекс, я больше не могу. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Нам обоим это не помешает, – сказал я, погладив ее по волосам. – Давай последуем нашему плану и уедем вместе. Я обещаю.

– Может, через несколько дней, – ответила она, внезапно заплакав. – Ты даже не представляешь, что я пережила за то время, пока тебя не было. Ты опять... Потом Майло рассказал мне, где ты и что произошло. О чем ты только думал?! Свидание с какой-то девкой! Еще одно приключение, из-за которого ты чуть не погиб!

– Не приключение. Все, что угодно, только не приключение. Я хотел помочь... детям. Я даже не думал, что все может обернуться таким образом.

– Ты можешь помочь детям, занимаясь тем, чему научился в университете. Сидеть и разговаривать с ними.

– С этого все и началось, Робин. Лорен была моей пациенткой. – Я старался говорить ровным голосом. – Просто потом...

– ...ситуация вышла из-под контроля? В том-то все и дело. Когда ты сильно увлекаешься, Алекс, вещи имеют тенденцию разрастаться как снежный ком. Ты как магнит притягиваешь неприятности. Ты меня знаешь, я привыкла иметь дело с обычными вещами, работаю с деревом, металлом и механизмами, то есть с тем, что можно измерить. Вероятно, из-за этого у меня с психикой не все в порядке. Однако есть и еще кое-что, Алекс. Та неопределенность, которую ты заставляешь меня испытывать, уходя из дома. Каждый раз, когда за тобой закрывается дверь, я не знаю, вернешься ты или нет.

– Я всегда возвращаюсь. – Я опять попытался ее обнять, но Робин покачала головой.

– Пусти, мне пора.

– Извини меня, давай поговорим...

Она снова покачала головой.

– Мне нужна уверенность в будущем. Тогда, возможно, могли бы поговорить.

– Куда ты едешь?

– В Сан-Диего, к моей подруге Дебби.

– К зубному врачу?

– Да, к ней. Мы раньше здорово проводили время вместе. У меня когда-то были друзья. Сейчас же у меня только ты, Спайк и работа. Мне нужно развиваться.

– Мне тоже, – кивнул я. – Найду себе хобби. Займусь гольфом, например.

Она не смогла сдержать улыбку.

– Слабо верится.

– Думаешь, не получится?

– Если есть две вещи в мире, которые абсолютно несовместимы, так это ты и гольф. Пойми, я не хочу дрессировать тебя. Я всего лишь хочу видеть тебя живым и здоровым, в этом все дело... Ладно, хватит. Я тебе позвоню.

Застегнув чемоданы, Робин направилась к двери.

– Спайка я заберу. Уверена, ты не против.

– Хотя бы одному из нас повезло.

Она сильно прижалась ко мне губами и повернула дверную ручку.

– Будь осторожен.

– Когда ты позвонишь?

– Скоро. Через пару дней. – Она издала короткий невеселый смешок.

– Что такое?

– Я чуть не сказала "Береги себя", как обычно. Дурная привычка. После этих слов мы всегда идем разными дорогами.

Глава 37

В конце первого дня без Робин я почувствовал себя совершенно несчастным. Второй день обещал быть еще более безрадостным, пока в девять утра не зашел Майло и не принес переписку Джейн Эббот с Тони Дьюком.

– Она хранила копии в личной ячейке в банке. На самом дне, под акциями.

Два письма. В первом Джейн напоминала Дьюку о времени, проведенном вместе на Гавайях, и сообщала, что у него есть дочь.

Внизу письма была приписка, сделанная карандашом пятью днями позже:

"ТД позвонил, в 15.00, без проблем с $, хочет увидеть Л. Я сказала – проблематично, может, позже".

Во втором письме Джейн благодарила Дьюка за скорый ответ, извинялась за отказ познакомить его с Лорен, описывала ее как "очень умную молодую леди, но, к сожалению – хотя это и не твоя вина, дорогой Тони, – у нее временные эмоциональные проблемы".

Опять приписка:

"ТД звонил 3 р., говорит, знает хор. врачей. Отказала. Лорен уехала опять, не знаю, где она. В следующий раз давать залог или нет?"

Последняя страница, написанная рукой Джейн, представляла собой финансовое соглашение. Пятьдесят тысяч долларов в год поступали на трастовый счет Лорен, распорядителем которого назначалась Джейн. При условии, что она сделает все возможное, чтобы восстановить отношения с дочерью. Когда Лорен исполнится двадцать шесть лет, Дьюк с ней встретится.

Отцу и дочери не хватило шести месяцев до встречи.

Я вернул ему бумаги.

– Что будет с Мэлом Эбботом?

– Скоро освободят. Правда, никто не знает, куда его деть. Ближайшим родственником, которого удалось разыскать, оказался двоюродный брат из Нью-Джерси, примерно одного возраста с Мэлом. Кстати, Ирвинг лежит недалеко от Мэла, тоже в тюремной палате, только чуть дальше по коридору. Ты неплохо поработал над его лицом. Прокурор предъявит ему обвинения в преднамеренных убийствах первой степени с целью обогащения. С отягчающими обстоятельствами. Гретхен помогает нам с этим делом – в обмен на смягчение собственного обвинения в злом умысле. Федералы наконец-то подтвердили, что Ирвинг был одним из ее постоянных клиентов. На нее же у нас крохи: ее приятельница Ингрид знала о моих поисках Мишель, и еще то, что Гретхен видели въезжающей на виллу Дьюков на следующий день после нашей беседы.

– Гретхен снова принялась за старое?

– На данный момент прокурор хочет видеть за решеткой Ирвинга, а Гретхен может заполнить некоторые пробелы в этом деле. Она также может предоставить мотив в случае с Мишель. Шантажа там не было, Мишель, вероятно, и не знала ничего представляющего опасность для Кента. Только он думал иначе. Проще говоря, мое упоминание имени Мишель в разговоре с Гретхен подписало ей смертный приговор. Но мне себя не в чем винить, я выполнял свою работу. Так случается в жизни. – Он потер лицо. – Гретхен до сих пор утверждает, что никогда не слышала о Шоне. Я хотел бы сказать, что был прав в самом начале и исчезновение Шоны не имеет отношения к этому делу, однако на данном этапе я ни в чем не уверен. Не удивлюсь, если Ирвинг фотографировал ее, спал с ней, а потом убил.

– Гретхен подставила Мишель с Лансом и будет разгуливать на свободе?

– В свое время и она получит за все содеянное. Я также выяснил, что модельный бизнес Ирвинга обанкротился из-за "финансовых нарушений" – он оставил после себя армию кредиторов. И та стройка в Райской бухте уже израсходовала кредит под завязку. На него точится много острых зубов. Так что Ирвингу будет тяжело найти свидетелей, дающих положительные отзывы о его репутации.

– Как насчет Аниты?

– По-моему, она не замешана в грязных делах мужа. Когда я с ней встречался, Анита выглядела хуже Даггера – какие-то проблемы с кишечником. Ее даже рвало четыре раза в течение часового допроса. Она выглядит шокированной планами мужа и Шерил. Можно сказать, эмоционально потрясена. Даже мои опытные уши детектива не уловили неискренности в ее словах. Когда я уходил, твой любимый доктор-мафиози сажал ее на транквилизаторы... Что еще... Ах да, объявился очаровательный Лайл Образцовый Папаша. Похоже, он действительно охотился. Рейнджеры забрали его за отстрел самки оленя вне сезона. Застукали Лайла, когда он свежевал тушу возле своего грузовичка. И этот подонок позвонил мне вчера. Хотел узнать, выяснил ли я что-нибудь о завещании Лорен.

– Что ты ему сказал?

– Ну, я держал себя в руках и не дал волю чувствам.

Он засунул голову в холодильник, ничего не нашел и отошел к окну.

– Я ему сказал, что Лорен умерла в бедности. Разве я не прав?

Глава 38

На третий день Робин так и не позвонила, и я попытался вытянуть себя из болота бездействия, занявшись чем-нибудь полезным.

Найти Агнес Игер оказалось просто.

Оливия Брикерман, моя подруга и бывшая руководительница педиатрической больницы Западного округа, а ныне профессор в одном из университетов Лос-Анджелеса, располагала полной базой данных частных и социальных страховок. Она отыскала Агнес ровно за тридцать секунд.

– И после этого утверждают, что мы живем в век защиты информации о частной жизни, – прокомментировала она. – Всегда носи чистое нижнее белье, Алекс. Игер, Агнес Мейвис, возраст – пятьдесят один год... Похоже, она действительно провела некоторое время в районной больнице. Судя по кодам чеков, у нее проверили все, что только можно: эндокринология, кардиология, легкие, психологическая консультация, правда, короткая – всего четыре сеанса. Затем ее перевели в реабилитационную палату в "Каса де лос амигос" на месяц, потом отправили долечиваться в "Сладкую гавань". Звучит как название детской книжки. Вот и все, что у меня есть. Последний счет – тринадцать месяцев назад.

Она продиктовала мне телефон больницы, потом спросила:

– Как наша Робин Великолепная?

– Потрясающе.

– А ты?

– Тоже.

– Правда?

– Что, по мне не видно?

– Доктор встает в защитную стойку, – сказала она весело. – Ты, наверное, подзабыл, друг мой, однако до того, как стать важным ученым, я занималась тем же, чем и ты. И сейчас мое среднее ухо подсказывает, что ты не улыбаешься.

– Ладно, теперь улыбаюсь. – Я с трудом растянул губы в нужную позицию. – Так лучше?

– Внешне, но не внутренне. У тебя правда все в порядке?

– У меня все отлично. А как ты?

– Меняешь тему разговора? Думаешь, я не заслуживаю более серьезного метода сопротивления? У меня все превосходно. Все, что говорят о климаксе, – правда. И даже еще хуже. Однако мое хорошее настроение, думаю, не вызывает сомнений. В отличие от некоторых у меня нет унылых ноток в голосе.

– Просто не высыпаюсь.

– А при чем здесь Агнес Мейвис Игер?

– Это длинная история.

– Надо как-нибудь пообедать вместе, а то уже давно не выбирались. Тогда ты будешь рассказывать мне свои длинные истории, а я – изображать твою внимательную маму.

– Договорились, Лив.

– Да, да, да. Я тем временем не буду есть. Чтобы, когда ты позвонишь и пригласишь меня, мой рот был свободен.

При помощи телефонного звонка в больницу "Сладкая гавань" и некоторой безобидной лжи я узнал, что Агнес Игер выписалась три месяца назад. Оставила адрес: отель "Времена года" в районе Дохини. В отделе кадров отеля подтвердили, что миссис Игер убирается в номерах в утреннюю смену: с восьми утра до трех дня.

Она снова работает, значит, ей лучше. По крайней мере физически.