– Хочешь, пойду завтра с тобой?

Он задумался.

– Нет, лучше я сам. Сейчас важно соблюсти все формальности.

– Я не понравился Даггеру.

– Что я могу тебе сказать, – ответил Майло с улыбкой. – Конечно, тяжело представить, что ты кому-то можешь не понравиться. Но Даггер явно не пылает к тебе страстью. Что ты думаешь о его эксперименте? Он действительно такой благопристойный, как нам пытаются преподнести?

– Пока не знаю. Интересно, а кто заказал ему исследование подобного рода?

– Что, если Лорен действительно близко познакомилась с одним из испытуемых? Посади двух людей в комнату, и никогда не узнаешь, чем это закончится. Кто-то потерял голову от Лорен, решил поднажать на нее, и вот результат...

– Или твоя первая версия: испытуемый узнал об обмане, и ему это не понравилось. Хотя Даггер и настаивает на конфиденциальности, разве не мог этот парень дождаться Лорен после эксперимента и проследить за ней?

– Хотел бы я посмотреть на список участников, однако пока Даггер добровольно его не покажет, на это можно не рассчитывать. Может, удастся воззвать к его чувству морали. Что-то мне подсказывает, доктор считает себя высокоморальным типом – вещи для бедных детишек покупает и прочее. Он и так достаточно потрясен. Будем надеяться, что в нем заговорит голос совести.

Мы свернули направо, на бульвар Уилшир, затем проехали Третью улицу, где фланировали покупатели и шатались попрошайки.

– Как насчет бывшей жены? – спросил я. – Если кто и расскажет о его истинном характере, так это она.

Майло улыбнулся:

– Очень хочется скинуть Даггера с пьедестала?

– Что-то в нем мне не нравится. Слишком уж хорош.

– Ну и циник же ты, оказывается.

– Все потому, что провожу столько времени с тобой.

– Наконец-то научился.

Заметка о смерти Лорен заняла три абзаца на последней странице "Таймс". В статье о ней упоминалось как о студентке.

Я проснулся с мыслью о Бенджамине Даггере. И Шоне Игер. Тот факт, что объявления об "интимном проекте" печатались за несколько недель до исчезновения обеих девушек, не выходил у меня из головы. Майло прав, очевидной связи здесь нет, но рациональный подход к расследованию – удел его профессии. Мне же позволительно ошибаться.

Я поразмыслил над этим еще несколько минут и решил поискать Адама Грина – журналиста студенческой газеты, который освещал историю исчезновения Шоны. В телефонном справочнике значилось четыре Адама Грина, чьи телефоны начинались на 310. Одному только Богу известно, сколько еще людей с таким именем проживает в Лос-Анджелесе. Два номера из четырех оказались неправильными, еще один не отвечал. Наконец, когда я уже почти отчаялся, мне повезло. Я услышал сообщение на автоответчике, звучавшее обнадеживающе:

"Это Адам Грин. Возможно, я ушел на поиски нового источника вдохновения, или пашу за компьютером, или просто развлекаюсь где-нибудь. В любом случае, если вы не думаете, что жизнь – дерьмо, оставьте сообщение".

Немножко гнусавый баритон юноши, становящегося мужчиной. Я сказал:

– Мистер Грин, меня зовут Алекс Делавэр. Я психолог, работающий с полицией Лос-Анджелеса. Хотел бы поговорить с вами о Шоне Игер...

– Это Адам. О Шоне? Вы, наверное, шутите.

– Нет.

– Они опять взялись за это дело? Невероятно. Что-то случилось? Ее наконец-то нашли?

– Нет, – ответил я. – Ничего такого особенного. Ее имя всплыло во время другого расследования.

– Какого расследования?

– Вы все еще журналист, мистер Грин?

На другом конце провода раздался смех.

– Журналист? Вы имеете в виду мою работу в "Первокурснике"? Нет, я уже окончил университет. Сейчас на вольных хлебах, пишу рекламные тексты типа "Золотые капли росы – чистое дыхание утренней свежести". Половина этого – моя.

– Какая половина?

– Не важно. Так что же с Шоной? И какое другое расследование?

– Извините, я не могу с вами это обсуждать.

– Позвольте, ведь вы сами захотели поговорить со мной, разве не так? – Грин засмеялся. – Значит, вы психолог? Здесь, случайно, ФБР не замешано?

– Нет, вообще-то я работаю с полицейским департаментом Лос-Анджелеса. Я просматривал дело Шоны и наткнулся на вашу статью в "Первокурснике". Вы были более тщательны, чем все остальные, и...

– А теперь вы мне льстите. Хотя я действительно работал на совесть. Впрочем, особо сравнивать не с кем. Казалось, всем совершенно наплевать на нее. К несчастью для Шоны, ее отец не был сенатором.

– Всеобщая апатия?

– Просто никто не старался толком расследовать дело. Полиция университета сделала все, что могла, однако они не гении. А лос-анджелесская полиция поручила вести дело старикану Рили.

– Лео Рили, – подтвердил я.

– Да. А ему оставалось совсем немного до пенсии. Я всегда чувствовал, Рили хотел поскорее спихнуть это дело.

– Где вы брали материалы для статьи?

– Ошивался около университетских полицейских – наблюдал, как они звонят по телефону и расклеивают объявления о пропаже Шоны. Меня воспринимали как досадливого зануду. Не отрицаю, я зануда и есть. Правда, тогда я еще пытался это скрыть. Меня не покидало ощущение, что большого значения пропаже Шоны никто не придает. Кроме, конечно, миссис Игер, ее матери. Только что она могла сделать? Начала жаловаться. Кто-то из деканов и начальник университетской полиции встретились с ней и заверили, что делают все возможное. Она и о Рили была невысокого мнения. – Адам помолчал. – Я думаю, Шоны нет в живых. Мне кажется, она умерла вскоре после того, как исчезла.

– Почему вы так говорите?

– Просто чувствую. Будь Шона жива, она уже объявилась бы, разве не так?

– Мы могли бы поговорить об этом наедине? За завтраком, обедом, ужином?

– Полиция оплачивает?

– Нет, я.

– Отлично, тем более все равно работа не клеится. Ничто не приходит в голову насчет имбирной жевательной резинки "Гинкоба". Так, сколько сейчас, десять? Давайте перекусим в одиннадцать. Я живу в районе Беверли-Хиллз, к востоку от Сенчури-Сити. Как насчет кошерной закусочной недалеко от Робертсона?

– Конечно, я знаю, где это.

– Или нужно выбрать что подороже?

– Нет, я не имею ничего против закусочной.

– Ладно, тогда я закажу дополнительный сандвич и возьму его с собой.

Я приехал на десять минут раньше, занял столик в глубине закусочной и потихоньку жевал маринованные пикули, чтобы скрасить ожидание. В помещении было тихо и чисто. Две пожилые пары склонились над супом, молодая ортодоксальная еврейка хлопотала вокруг пятерых детей, все – не старше семи лет. Тяжелоатлет-мексиканец в велосипедных шортах и майке пытался управиться с жареной печенкой, ржаной горбушкой и кувшином охлажденного чая.

Адам Грин появился в 11.05. Высокий, худощавый, темноволосый парень, одетый в черный джемпер поверх белой футболки и синие джинсы классического покроя, которые на его худых ногах превратились в мешковатые штаны. Ботинки тринадцатого размера, неуклюжие конечности, симпатичное лицо, которое могло быть идеальным, если бы не маленький подбородок. Короткие вьющиеся волосы и баки на сантиметр длиннее, чем у Майло. Левую бровь украшало крошечное золотое колечко. Он сразу же меня заметил, уселся рядом и взял один из пикулей.

– Ужасное движение. Город постепенно вырождается. – Грин усмехнулся, пережевывая пикули.

– Вы коренной житель?

– В третьем поколении. Мой дед еще помнит лошадей, пасущихся на возвышенности Бойла, и виноградники на Робертсоне. – Покончив с пикулями, он взял баночку сгорчицей и начал вертеть ее в ладонях. – Теперь, когда мы уже старые знакомые, может, расскажете, что с Шоной?

– Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал.

– Да, да, знаю. Другое расследование. Но почему? Еще одна девушка исчезла с лица земли?

– Что-то вроде.

– Что-то вроде... Я всегда верил – из истории с Шоной получится хорошая книга. "Смерть "королевы красоты"" – как вам? Правда, нужен финал.

Подошла официантка. Я заказал бургер и колу, Адам – тройной бутерброд с копченой говядиной, индейкой и соленой телятиной, все это с майонезом и большой кружкой пива.

– А с собой? – спросил я.

Он широко улыбнулся, показав красивые зубы, и облокотился на стену.

– Успеется. Не надейтесь, что так легко отделаетесь.

Когда мы снова оказались одни, Грин приготовился задать очередной вопрос, однако я его опередил:

– Значит, вы думаете, Шона погибла вскоре после того, как пропала?

– Вообще-то поначалу я думал, что она просто сбежала с каким-нибудь парнем. Знаете – поддалась порыву. И лишь когда ее так и не нашли, решил, что она умерла. Я не ошибся?

– Почему "поддалась порыву"?

– Потому что иногда люди совершают глупые поступки. Я прав насчет ее смерти?

– Возможно, – ответил я. – Вы узнали о Шоне что-то, о чем не упоминали в статье?

Грин не ответил и опять взял баночку с горчицей.

– Ну так как?

Он шумно выдохнул.

– Ее мать – прекрасный человек. Простая, немного провинциальная. Думаю, она уже много лет не была в Лос-Анджелесе.

Все повторяла, как здесь шумно. Выросла в провинциальном городишке, одна воспитывала дочь. Отец Шоны, вроде дальнобойщик, умер, когда она была еще ребенком. Не жизнь, а песня в стиле кантри. А дочь выросла красавицей и стала "королевой красоты".

– "Мисс Оливковый фестиваль".

– Участие в конкурсе – идея Шоны. Мать никогда ее не заставляла – по крайней мере она так говорит, и я ей верю. Есть в миссис Игер что-то такое... Искренность. Соль земли. Она содержала себя и Шону, работая официанткой и горничной. Дочь – ее единственный источник гордости. А потом Шона выигрывает конкурс, заявляет, что ненавидит Санто-Леон, и отправляется в Лос-Анджелес учиться в университете. Мать отпускает ее, но постоянно волнуется за дочь. Крупный город, соблазны, преступность. И тут случается такое – наихудший кошмар становится реальностью. Можете представить что-то более ужасное для матери?

Я покачал головой. Адам продолжал:

– Миссис Игер была раздавлена. Совершенно. На нее было невозможно смотреть. Приезжает сюда одна, без денег, без понятия, как тут обстоят дела. Университет – даже его размеры – пугает ее. Она не планировала заранее, где остановится, и в итоге оказалась в паршивом мотеле, недалеко от Альварадо. Она тратила по два часа на автобус, чтобы добраться до Вествуда; рисковала жизнью, возвращаясь ночью одна через парк Макартура. Никто ей не дает объяснений, ни у кого нет времени. В итоге у нее крадут сумочку, и только тогда руководство университета селит ее в общежитии. Но все равно на нее никто не обращает внимания. Я был единственным. – Он нахмурился. – Если честно, я начал писать эту статью, потому что посчитал историю занятной для читателей. А после встречи с миссис Игер забыл об этом. Я просто сидел с ней, пока она плакала, и с тех пор возненавидел журналистику.

Грин поставил баночку с горчицей и взял еще один из пикулей с тарелки.

– Вам понравилась миссис Игер, – сказал я, – и поэтому вы не ответили на мой вопрос об информации, не опубликованной в вашей статье. Вы не хотите усугублять ее горе.

– Даже если и так, какой смысл ворошить хлам? Если Шону до сих пор не нашли, то, наверное, вообще никогда не найдут. Вы собираете информацию для какого-нибудь проекта или еще чего, хотя на самом деле вам скорее всего тоже наплевать. Поэтому какой смысл рассказывать? Зачем огорчать мать еще сильнее?

– Это поможет раскрыть другое дело, – сказал я. – Вполне вероятно, и дело Шоны тоже.

Он громко жевал, опустив голову.

– Ваша информация может действительно оказаться полезной, мистер Грин.

Адам не отвечал.

– Что вы узнали о Шоне? Это станет достоянием общественности только в том случае, если на карту будут поставлены жизни людей.

Он взглянул на меня.

– Жизни людей? Звучит устрашающе. – У него были голубые глаза, светящиеся любопытством. – А вот и еда.

Официантка принесла наши сандвичи. Мой был очень хорош, и я съел половину, перед тем как отложить его. Адаму Грину подали массивное сооружение с вылезающими между хлебом и мясом капустой, морковью и майонезом. Он с удовольствием принялся задело.

– Я все еще не понимаю, почему я должен вам что-то рассказывать, – сказал Грин наконец.

– Потому что это правильно.

– Так вы утверждаете.

– Да, и могу повторить.

Он вытер губы, прикрывая рот сандвичем, словно щитом.

– Послушайте, я хочу получить кое-что взамен. Когда раскроется исчезновение Шоны или другое дело, над которым вы работаете, – мне нужно знать об этом раньше остальных. Возможно, я все-таки напишу книгу. Или по крайней мере статью в журнал.

Грин опять вытер рот.

– Правда в том, что для меня дело еще не завершено. Шона была красивой, умной, ей все удавалось. Она лишь на несколько лет младше меня, а для нее уже все кончено. У меня сестра ее возраста.

– Тоже в нашем университете?

– Нет, в Брауне.

Он почти с благоговением, словно жертвенный дар, положил остатки бутерброда на тарелку.

– Мы тут обсуждаем очень интересные вещи. Если книги не получится, то выйдет отличный сценарий. Давайте так: вы раскапываете что-то – и тут же говорите мне. По рукам?

– Если дело раскроется, вы будете первым писателем, который это узнает.

– Звучит несколько туманно.

– Вовсе нет, – ответил я, не отводя взгляда. Адам пытался оставаться невозмутимым, но безуспешно. Он был все еще ребенком. Я чувствовал себя эксплуататором, хоть и повторял мысленно, что Адаму больше двадцати одного, он пришел сюда добровольно и даже пытается извлечь выгоду из разговора.

– Ладно, – сказал он наконец. – В любом случае не такая уж это ценная информация. Дело в том, что Шона, возможно, и не была невинной провинциалкой.

Грин снова откусил существенный кусок сандвича и запил его пивом. Я молча ждал.

– Я лишь предполагаю, потому и не писал об этом в статье – наряду с нежеланием причинять боль миссис Игер. Правда, я сказал Рили и университетским копам. Только они пропустили мои слова мимо ушей. Раз вы здесь, значит, они даже не удосужились упомянуть это в записях. В противном случае вы бы все прочитали.

– Что вы узнали, Адам?

– Шона, возможно, позировала обнаженной. Для журнала "Дьюк". По крайней мере она думала, что для "Дьюка". Лично мне кажется, то был обман чистой воды.

– Когда она позировала?

– Возможно, позировала, – поправил он. – Я не знаю. Вероятно, в начале первого семестра.

– Вскоре после того, как приехала сюда?

Грин кивнул.

– Как вам стало об этом известно?

– Я видел фото и почти уверен, что на них изображена Шона. Кроме того, реакция соседки по комнате усилила мои подозрения.

– Вы говорите о Минди Джакобус?

– Да. Я ей порядком надоедал, потому что она последняя видела Шону живой. Минди без особой охоты делилась информацией. Говорила, они были очень близкими подругами и ей неприятно отзываться о ней плохо. Может, она и рассказывала все честно, но, я думаю, при этом несколько ревновала.

– Что вы имеете в виду?

– Вы видели фотографии Шоны?

Я кивнул.

– Минди, конечно, привлекательная девушка, но она – не Шона. Я не говорю, что между ними была открытая неприязнь, и все же то, как она отзывалась о Шоне... Не могу объяснить... Просто я почувствовал что-то. В общем, так или иначе, Минди не желала распространяться о своей соседке. Только я не отставал: приходил в общежитие, поджидал после занятий – разыгрывал из себя журналиста-детектива. – Он тоскливо улыбнулся. – Наверное, я ее не на шутку достал. Сейчас она бы подала на меня в суд – за домогательство. Тогда я был как... заведенный. Искал ответы на разные вопросы. Например, почему у Шоны не было парня? У Минди был парень. У каждой симпатичной девушки тоже. Минди говорила, что Шона была ужасно занудной, да к тому же зубрилой, и в этом все дело. Ходила на занятия, потом возвращалась в общежитие и занималась, потом шла в библиотеку и снова занималась. Однако я поговорил со всеми зубрилами в библиотеке – никто не помнит Шону. И библиотекари, кстати, тоже. Мне удалось заполучить ее формуляр, только не спрашивайте, каким образом. Шона не брала ни единой книги целую четверть.

– В вашей статье написано, будто она направлялась в библиотеку в ночь исчезновения.

– Это официальная версия. Версия Минди. И копы ей поверили. А я не уверен, верит ли сама Минди в свои слова. Думаю, она покрывала соседку. Минди стала изворачиваться, когда я напрямую задал ей вопрос. Наконец я ее так допек, что она призналась. Причина отсутствия парня у Шоны заключалась в том, что ей нравились более зрелые партнеры. Минди пыталась свести ее с другом своего приятеля, но Шона наотрез отказалась. Заявила, что предпочитает мужчин старше себя – "взрослых", как она выразилась.

– Думаете, у нее была связь со взрослым?

– Такая мысль приходила мне в голову, хотя я не смог копать дальше. Минди окончательно разозлилась и велела своему парню Стиву – шкафу размером с бегемота – припугнуть меня. Я не собирался рисковать жизнью или своими руками и ногами, так что отстал. Но я предложил университетской полиции проверить: не видели ли Шону в компании со взрослым парнем, может, даже с факультета. Они только отмахнулись от меня.

– Почему с факультета?

– Жизнь университетского городка довольно изолированна. С кем из взрослых общаются студенты? Только с преподавателями. И никто не обратил на меня внимания, даже мой редактор. Она запретила мне заниматься этим делом. Сказала, нужно шире освещать политические вопросы. – Грин пожал плечами. – После такой всеобщей апатии и враждебности у меня словно глаза раскрылись. Поэтому теперь я пишу рекламные слоганы и песенки. Конечно, это своего рода проституция, зато хорошо оплачиваемая. Гель для душа и зубная паста не захлопнут дверь перед вашим носом.

– Расскажите о фотографиях, которые вы видели.

– Это произошло, когда я впервые пришел в общежитие к Минди, – дня через два после исчезновения Шоны. Не знаю, бывали ли вы в общежитии... Комнатки там малюсенькие, словно кельи. И люди живут по двое в помещении, где и одному-то тесно. Места для хранения личных вещей тоже не хватает, так что многое лежит на виду. Шона, наверное, была очень аккуратной. Она хранила свои вещи на полках над кроватью. Я удивился, что полиция не изъяла их. Это тоже говорит, насколько серьезно велось дело, не правда ли? Так что я снял с полок вещи – несколько книг и журнал, последний выпуск "Дьюка". Я еще подумал, странно найти подобный журнал в комнате у девушки. Минди стояла ко мне спиной, когда я залез на полку Шоны, и как только увидела, что я делаю, начала кричать на меня и вырывать все из рук. Как раз тогда и выпали те снимки. Черно-белые, обнаженка. Минди выхватила их слишком быстро, чтобы я смог разглядеть как следует, засунула обратно в журнал и спрятала под свою подушку, продолжая вопить. Все произошло почти мгновенно, но я увидел прекрасное тело и светлые волосы, а это подходит под описание Шоны. Минди начала толкать меня и орать, чтобы я убирался. Я спросил, что это за фото, она ответила: это не мое дело. Мол, они принадлежат Стиву. Выпихнула меня в коридор и захлопнула дверь.

Грин еще раз откусил бутерброд.

– Было похоже, она готова придумать что угодно, лишь бы я отвязался. Если это снимки Стива, то что они делали на полке Шоны, среди ее книг?

– Вы рассказали об этом кому-нибудь?

– Конечно, полиции университета и Рили, но реакция была такой же, как и на теорию о взрослом друге: "Спасибо, мы рассмотрим". Может, они и пытались. Правда, я думаю, если на снимках действительно была Шона, то Минди попыталась их уничтожить. Чтобы не вышло скандала.

– А чем в настоящее время занимается Минди?

– Она старше Шоны. Вероятно, сейчас учится на последнем курсе. Полагаю, ее будет легко найти.

– Но вы не пытались?

– Я покончил с этим – написал еще несколько статей и двинулся дальше. Правда, как я уже сказал, Шона не выходит у меня из головы. Не думал, что придется снова о ней говорить... Наша сделка все еще в силе?

– Конечно, – ответил я.

– То, что я рассказал, поможет в расследовании?

– Не исключено, Адам.

Взрослый мужчина, молоденькая девушка. Объявление Даггера. Фотографии в стиле ню. Отсутствие сексуального партнера. Все это можно свести к одному знаменателю.

Судя по всему, Даггер – ханжа. Однако даже у подобных ему может быть тайная жизнь, скрытая от глаз окружающих. Возможно, он помогает детям в церкви, потому что его совесть нечиста.

Адам Грин смотрел на меня.

Я предположил:

– Вероятно, взрослый мужчина, игравший важную роль в жизни Шоны, называл себя фотографом из "Дьюка".

– Почему нет? Я имею в виду, вряд ли "Дьюк" на самом деле нанял такого типа. Что бы ни печатал журнал, все-таки это серьезная организация. Они должны быть осторожны и не определили бы какого-нибудь психа фотографировать молоденьких девушек, правда? Просто мы живем в Голливуде, а здесь ходят толпы извращенцев с камерами наперевес и россказнями наготове. Все сходятся во мнении о смышлености Шоны, но она совершенно зациклилась на своей внешности. И не надо забывать – она все еще была провинциалкой. Насколько велико расстояние от позирования в купальнике, с пластиковой короной на голове, до съемок без купальника? И если Шона действительно была неравнодушна к мужчинам в возрасте, разве не поддалась бы она мужественному и опытному парню? Да еще и фотографу известного журнала?

– Не лишено смысла, – кивнул я.

– Вы меня разыгрываете?

– Нет. Вы сплели все факты в логически верный сценарий.

Адам улыбнулся:

– Может, когда-нибудь я действительно напишу сценарий об исчезновении Шоны.