— Она все еще может быть где-то в парке. Если это так, то они найдут ее.
Мадлен ничего не ответила на это, только потянула себя за палец, пока не щелкнул сустав.
Мелисса с большим пальцем во рту несколько раз причмокнула. Мадлен взглянула на нее, потом опять повернулась ко мне.
— Вы останетесь, месье?
— Пока останусь.
— Я буду здесь, месье.
— Очень хорошо. Мы подежурим по очереди.
Она не ответила.
Мне показалось, что она не поняла меня, и поэтому я повторил:
— Будем сидеть с ней по очереди. Чтобы не оставлять ее одну.
Но и на этот раз она не подала никакого знака согласия. Просто стояла как вкопанная, и глаза у нее были словно осколки гранита.
Я спросил:
— Вы что-то еще хотите сказать мне, Мадлен?
— Нет, месье.
— Тогда можете идти отдыхать.
— Я не устала, месье.
* * *
Мы сидели у противоположных концов дивана, на котором спала Мелисса. Мадлен вставала несколько раз, чтобы поправить одеяло, хотя Мелисса почти ни разу даже не шевельнулась. Мы не разговаривали. Время от времени Мадлен щелкала суставом очередного пальца. Она дошла до десятого, когда звякнул дверной звонок. Поспешив в передний холл со всей грацией, на какую было способно ее крупное тело, она открыла дверь и впустила Майло.
— Месье Стерджис. — Она опять надеялась услышать какие-нибудь новости.
— Привет, Мадлен. — Он покачал головой, быстро похлопал ее по руке. Выглядывая из-за нее, он спросил:
— Как там наша девочка?
— Спит.
Он вошел в комнату и склонился над Мелиссой. Большой палец все еще был у нее во рту. Несколько прядок растрепавшихся волос упали ей на лицо. Майло протянул было руку, чтобы отбросить их, но остановился и спросил шепотом:
— И давно она в отключке?
— С тех пор, как я посадил ее в машину, — ответил я.
— Это нормально?
Мы с ним отошли на несколько шагов. Мадлен подошла ближе к Мелиссе.
— При сложившихся обстоятельствах — да.
Мадлен сказала:
— Я буду с ней, месье Стерджис.
— Конечно, — ответил Майло. — Доктор Делавэр и я будем в кабинете на первом этаже.
Она чуть заметно кивнула.
Когда мы с Майло направились в комнату без окон, я заметил:
— Похоже, ты приобрел друга.
— Старушка Мэдди? Смешливой ее не назовешь, но она преданная и заваривает отличный кофе. Она из Марселя Я был там — двадцать лет назад. Проездом, когда возвращался из Сайгона.
Исписанные почерком Майло листки покрывали весь бювар с промокательной бумагой на маленьком белом письменном столе. Еще одна стопка записей и сотовый телефон лежали на другом столе. Антенна телефона была выдвинута. Майло задвинул ее.
— Здесь было рабочее место Мелиссы. — Майло показал на стол. — Мы организовали тут центральную справочную службу Она толковая девчушка. И упорная. Мы висели на телефоне весь день — это ничего нам не дало, но она не сломалась. Мне приходилось видеть начинающих детективов, которые не так здорово с этим справлялись.
— У нее был мощный стимул.
— Да. — Он пошел и сел за письменный стол.
— Как ты узнал насчет машины? — спросил я.
— В семь мы сделали перерыв, чтобы перекусить. Она пошутила насчет того, что пошлёт Гарвард к чертями станет частным сыщиком. Я первый раз увидел, как она улыбается. И подумал, что так она, по крайней мере, отвлекается от дурных мыслей. Пока мы ели, я сделал обычный звонок в полицию Болдуиновского парка. Звонил туда раз в смену, чтобы не совсем там осточертеть. Ничего особенного от этого звонка я не ожидал. И вдруг дежурная говорит: да, эту только что обнаружили, и сообщила подробности. Мелисса, должно быть, увидела выражение моего лица, и сандвич выпал у нее из рук. Так что пришлось сказать ей. Она настояла, чтобы я взял ее с собой.
— Все лучше, чем сидеть и ждать.
— Наверно. — Он поднялся, вернулся к столу Мелиссы и носком ботинка поковырял темное пятно, выделявшееся на кремовом бордюре обюссоновского ковра. — Вот здесь он и шлепнулся, ее сандвич с тунцом под майонезом, — такое аккуратненькое жирное пятно.
Он повернулся лицом к портрету Гойи и потер глаза.
— До того как это случилось, она рассказывала мне кое-что из того, что ей пришлось пережить, и как ты помог ей. За эти восемнадцать лет она хлебнула немало. Я был слишком резок с ней, верно? Больно уж скор на расправу, черт побери.
— Издержки профессионализма, — сказал я. — Но, очевидно, ты что-то такое сделал правильно — она тебе доверяет.
— Я и правда не думал, что дело примет такой скверный оборот. — Он повернулся ко мне. Я впервые заметил, что ему не мешало бы побриться и помыть голову. — Такая дерьмовая ситуация.
— Кто нашел машину?
— Местный служитель во время обычного обхода. Он заметил, что служебные ворота открыты, пошел закрыть их и решил проверить. В нескольких таких местах по берегу обслуживающие плотину люди берут пробы воды. И им важно, чтобы праздная публика там не шаталась, а то чего доброго, кто-нибудь возьмет и написает в питьевую воду. На этих воротах замка не было. Но, видимо, это не показалось ему чересчур странным. Иногда сам персонал плотины забывает запирать за собой ворота. Это стало уже чем-то вроде постоянной шутки между ними и обходчиками, так что он не сразу даже решил спуститься и проверить, в чем же дело.
— А с плотины никто машину не видел?
Он покачал головой.
— Здесь добрых три километра от плотины до этого участка водохранилища, к тому же у персонала глаза вечно приклеены к циферблатам и шкалам приборов.
Майло снова сел на место, посмотрел на лежавшие на столе бумаги, рассеянно их перелистал.
— Что произошло, как ты думаешь? — спросил я.
— Зачем она туда поехала вообще и почему именно по той дороге? Кто знает? Чикеринг зациклился на ее фобии — он убежден, что она заблудилась, запаниковала и стала искать место, где могла бы остановиться, успокоиться и взять себя в руки. Остальные с ним согласились. А по-твоему, так могло быть?
— Может, и могло. Если она почувствовала необходимость поделать свои дыхательные упражнения и принять лекарство, ей наверняка захотелось бы найти уединенное местечко. Но как машина оказалась в воде?
— Похоже на несчастный случай, — сказал Майло. — Она остановилась близко к берегу — судя по отпечаткам шин, в полуметре от края. Поставила на нейтралку. Но машину именно этой модели при парковке надо ставить на задний ход после выключения мотора. Она была не очень опытным водителем, и большинство сходится на том, что она потеряла управление, и машина скатилась в воду Очевидно, у этих старых «роллсов» барабанные сервотормоза, которые срабатывают через несколько секунд. Если машину не поставить на ручной тормоз, она может еще немного катиться, даже с уже выключенным мотором, так что пришлось бы что есть силы жать на основной тормоз, чтобы остановиться.
— Почему же она съехала лишь наполовину?
— Помешали такие стальные штуки, выступающие из стенки. Вроде ступеней, они нужны для осмотра и ремонта. Задние колеса застряли между парочкой таких штук. Их заклинило очень прочно. Люди из службы шерифа сказали, что придется тащить лебедкой.
— Когда обходчик обнаружил машину, дверца со стороны водителя была открыта?
— Да. Он сразу же проверил, не застрял ли кто внутри. Но там никого не было. Вода стояла вровень с сиденьями. Дверцы могли открыться случайно — они навешены задом наперед, крепятся к центральной стойке, так что силой тяжести их могло оттянуть назад. А может быть, это она пыталась выбраться наружу.
— Ну и к чему же склоняются мудрецы? Ей это удалось?
Он помолчал, снова посмотрел на свои бумаги, сгреб в горсть, смял и оставил скомканными на столе.
— Самая расхожая версия состоит в том, что она либо ударилась головой при попытке выбраться, либо от страха лишилась чувств и свалилась в воду. Глубина у водохранилища большая, даже во время засухи почти сорок метров. И здесь нет постепенного увеличения глубины, как в плавательном бассейне, — сразу обрыв. Она пошла бы ко дну в считанные секунды. Мелисса говорит, она не умела хорошо плавать. Не пользовалась бассейном несколько лет.
— Мелисса говорила, что она вообще не любит воду, — заметил я. — Что же она в таком случае там делала?
— Кто знает? Может, это все было задумано как часть ее самолечения? По принципу «помоги себе сам» Поставить себя лицом к лицу с тем, что ее пугало, — в этом есть для тебя какой-то смысл?
— Здесь что-то не так. Помнишь, что ты сказал, когда стало известно, что машину засекли на шоссе? Мы смотрели на карту — на шоссе 210, и ты сказал, что она вряд ли поехала бы на север, потому что к северу — «Анджелес-Крест», а она в твоем представлении не такой человек, который может решиться ехать по такой тяжелой дороге.
— И что ты хочешь этим сказать?
— Не знаю. Вся эта версия о трагическом несчастном случае основывается на предпосылке, что она была одна. А что, если кто-то отвез ее туда и сбросил в волгу? Привязал к телу груз, чтобы оно точно затонуло, а потом попытался столкнуть и машину, чтобы все это выглядело как несчастный случай, но помешали эти выступы?
— И куда же этот кто-то делся?
— Да просто ушел. Места там сколько хочешь — парк огромен. Ты сам однажды сказал мне, что этот парк — идеальная свалка для трупов.
— Вот уж не знал, что ты так внимательно меня слушаешь.
— А как же!
Он скомкал еще несколько бумаг и провел по лицу рукой.
— Алекс, после стольких лет на этой работе меня не надо уговаривать видеть самое плохое в людях. Но пока у меня нет ничего, что указывало бы на преступление Кого можно было бы заподозрить, и в чем может заключаться мотив?
— А кого ты обычно подозреваешь, когда умирает богатая женщина?
— Мужа. Но этот не получает никакой выгоды, какой же у него мотив?
— А может, какая-то выгода есть. Что бы там ни говорили Энгер и адвокат, брачные контракты могут быть оспорены. При таких размерах состояния, даже если ему в конце концов достались бы один или два процента, все равно игра стоила бы свеч. Потом, страховой полис можно оформить и без ведома того лица, чья жизнь страхуется, не говоря уж о юристах и банкирах. Кроме того, у него есть еще один секрет. — Я рассказал Майло о том, что узнал в Малибу.
Он отодвинул кресло назад, к книжным полкам, и потянулся, явно не достигнув при этом комфорта.
— Старина Дон. Такой весь из себя мачо[13]. Живущий в огромном стенном шкафу.
Я сказал:
— Это могло бы объяснить его враждебность при встрече с тобой. Из передачи по ТВ он знал, кто ты такой, и забеспокоился, что тебе может быть что-то о нем известно.
— Откуда?
— Общие контакты среди геев?
— А, ну да, естественно. Мистер Активист — это я. Прямая связь с общиной геев.
— Он и так бы это знал, если бы сам был связан с общиной геев. Но, поскольку он в своем заведении кормит жителей Сан-Лабрадора, такое маловероятно. Может, в его реакции не было ничего рационального. Может, она была чисто рефлекторной — в твоем присутствии он увидел угрозу себе. Оно напоминало ему о его секрете.
— Угрозу, — задумчиво повторил Майло. — Знаешь, мне тоже приходило в голову, что ему что-то обо мне известно. Я подумал, что он просто гомофоб, фашист, и уже совсем было собрался послать его в задницу и уйти, но он вдруг как бы решил это отбросить, тогда и я сделал то же самое.
— Как только он понял, что тебя интересует только Джина, а не он, то посчитал, что его секрету ничего не угрожает.
Майло криво усмехнулся.
— Не долго же продержался этот секрет.
— Как мне представляется, когда я все это снова проигрываю в уме, эта мысль преследовала его с самого начала. Он первым заговорил о пляжном домике. Сам звонил туда. Дважды. И решил, что теперь все будет в порядке. Он никак не мог знать, что я туда поеду. Но сама по себе поездка ничего бы не прояснила — мне просто фантастически повезло. Если бы Никвист не перебрал с теми двумя девицами, а я случайно не встретился потом с ними, то абсолютно ничего бы не заподозрил.
— Что собой представляет этот Никвист, помимо того, что переигрывает?
— Блондин, симпатичный, качает мускулатуру, серфингист. Девицы говорили, что к нему все время приходят мужчины. Как он утверждает, на тренировки.
— "Золотой мальчик", шлюха мужского рода, — сказал Майло. — Как банально.
— То же самое думал и я. Раньше, когда подозревал, что у Джины с ним что-то есть.
Брови Майло поползли вверх.
— И когда же было такое?
— В самом начале, но ясную картину составил себе лишь вчера. Когда я приехал сюда в первый раз, мы с Джиной были внизу — искали Мелиссу после их ссоры. Вошли Рэмп и Никвист, вернувшиеся с теннисного корта. Рэмп отправился в душ, а Никвист остался и не уходил, причем без всякого видимого предлога. Выходило вроде непреднамеренного нахальства. Он попросил у Джины чего-нибудь выпить, и это каким-то образом прозвучало у него похотливо. Ничего определенного не было сказано, все дело было в том, как он это сказал. Она, должно быть, тоже это услышала, потому что сразу же поставила его на место. Ему это не понравилось, но он промолчал. Весь эпизод занял меньше минуты. Я и забыл о нем, пока не увидел, как Никвист строит из себя племенного жеребца с этими любительницами пляжной жизни. Потом девицы рассказали мне о нем и Рэмпе, и я понял, что он просто прикидывался.
— А может, и нет.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Может, этот Тодд — творческая натура.
— Играет и в те, и в эти ворота?
Майло усмехнулся.
— Такие случаи известны.
Я стоял с того момента, как мы вошли в комнату. До меня это только что дошло, и я сел в кресло.
— Деньги, ревность и страсть, — изрек я. — Полный набор классических мотивов. Помнишь, Мелисса сказала, что Джина, по ее словам, ценит в мужчине доброту и терпимость? Возможно, в Рэмпе ей нравилось именно то, что он был терпим не только к ее фобии. Может, она имела в виду, что приемлет он ее отношения с Никвистом или еще какое-то экспериментирование в области секса, а может, и то и другое вместе. Но что, если эта терпимость не была взаимной? Супружеская неверность — это одно, а выход за рамки сексуальных предпочтений — это совсем другое. Если Джина вдруг узнала, что делит Тодда с Рэмпом, то у нее вполне могла поехать крыша.
— Крыша у нее могла поехать даже и в том случае, если между нею и Никвистом ничего не было, а она просто узнала, что Рэмп гомик или бисексуал, — сказал Майло.
— Как бы там ни было в деталях, она узнала нечто такое, что заставило ее решить, что с нее хватит. Пора спасаться бегством — и психологически, и физически. Сделать гигантский шаг через открытую дверь.
— Для Рэмпа многое изменится, если она даст ему пинка под зад.
Я кивнул.
— Никаких больше особняков, никаких пляжных домиков, никаких теннисных кортов — люди ведь привыкают к определенному уровню. А если получит огласку причина, почему она с ним разводится, то он лишится гораздо большего, чем атрибуты роскошной жизни. В Сан-Лабрадоре с ним будет покончено.
— Вытряхнет его, — пробормотал Майло.
— Что?
— Вытащит его из шкафа, хочет он того или нет. Именно так и поступают люди, если их разозлить.
— Это верно, но верно и то, что я не почувствовал особенной враждебности между Джиной и Рэмпом. Не почувствовала этого и Мелисса, а я тебя уверяю, что она-то уж не оставила бы без внимания даже самой малости.
— Да, — сказал Майло, — но они оба бывшие актеры, так? Если им надо будет изобразить супружеское счастье, они запросто с этим справятся. Разве не так принято здесь, в Сан-Лабрадоре? Любой ценой делать вид, что все в порядке?
— Ну, так. И куда же мы можем со всем этим пойти?
— Куда пойти? — переспросил он. — Если ты спрашиваешь, могу ли я уговорить Чикеринга или службу шерифа провести расследование по подозрению Рэмпа в тайной сексуальной жизни, то ответ тебе известен. Может, мне покопать под ним и под «золотым мальчиком»? Что мы теряем?
— Еще денек на пляже?
— Напомни, чтобы я взял с собой свою доску для серфинга.
— Тебе удалось еще раз съездить к Макклоски?
— Был у него сегодня во второй половине дня. Он спал, когда я приехал. Священник не хотел, чтобы я его беспокоил, но я проскользнул с черного хода и поднялся к нему в комнату. Он даже не удивился, когда увидел меня, — у него был вид смирившегося со всем старого зэка.
— Что-нибудь узнал?
Он покачал головой.
— Этот тип нес все то же религиозное дерьмо, что и прежде. Я попробовал на нем все свои коповские трюки. Ничем не смог его пронять. Я уж начинаю думать, что у него и впрямь не все дома. — Он постучал себя по черепу. — Nada aqui[14].
— Но это не исключает того, что он мог нанять кого-то для расправы с ней.
Майло не ответил, поглощенный своими мыслями.
— Что с тобой?
— Ты заронил кое-какие мысли — относительно Рэмпа. Неплохо бы узнать, насколько Джина осведомлена на самом деле о его сексуальных аппетитах. Как думаешь, могла она обсуждать это со своими лечащими врачами?
— Вполне возможно, но я не думаю, что они согласятся нарушить конфиденциальность отношений с пациентом.
— А мертвые тоже имеют право на конфиденциальность?
— С точки зрения этики — да. Я точно не знаю, как обстоят дела с юридической стороны. Если будут основания подозревать, что совершено преступление, врачам, возможно, в конце концов придется показать свои записи. Но пока до этого не дошло, я не думаю, что они охотно пойдут навстречу кому бы то ни было. Любая огласка может лишь повредить им.
— Да, — сказал Майло. — Пациент в озере не тянет на Нобелевскую премию в области медицины.
Мои мысли вернулись к черной воде. Тридцать с лишним километров мути.
— Если она на дне водохранилища, каковы шансы найти тело?
— Не очень велики. Как сказал водолаз, видимость отвратительная, а район поиска огромен — водохранилище не осушишь, это тебе не пруд. И сорок метров — это уже близко к предельной глубине, на которой можно работать с аквалангом, дальше надо уже переходить на глубоководное снаряжение. Это означает большие расходы, большую трату времени и очень мало шансов на успех. Ребята шерифа не слишком торопились заполнять требования о дополнительном снаряжении.
— Расследование в исключительной компетенции службы шерифа?
— Ага. Чикеринг рад быть на подхвате. Большинство склоняется к тому, чтобы положиться на естественный ход вещей.
— То есть?
— Подождать, пока она всплывет.
Я представил себе как вздувшийся от газов, разлагающийся труп всплывает на поверхность водохранилища. Интересно, какое утешение я смог бы наскрести для Мелиссы, если (или когда) такое случится?
И что я скажу ей, когда она проснется?..
— Несмотря на преобладающее мнение, — сказал я, — как ты думаешь, есть ли хоть один шанс на то, что ей удалось выбраться из машины и добраться до берега?
Он озадаченно взглянул на меня.
— Отказываешься от своего сценария с убийством?
— Нет, просто исследую альтернативные версии.
— В таком случае, почему же она просто не подождала на обочине? Эту дорогу оживленной не назовешь, но в конце концов кто-нибудь бы здесь проехал и подобрал ее.
— Она могла быть в шоке, не осознавать, где находится, — возможно даже, она получила травму головы, забрела куда-то и потеряла сознание.
— Следов крови не обнаружили.
— Это могла быть закрытая черепно-мозговая травма. При сотрясении мозга крови не бывает.
— Говоришь, забрела куда-то. Если ищешь счастливый конец, то не там. Его не будет, если вертолеты не найдут ее в самом скором времени. Ведь она уже больше пятидесяти часов находится без всякой помощи, под воздействием внешних условий. Если бы мне пришлось выбирать способ смерти, я предпочел бы озеро.
Он снова встал и заходил по комнате.
— Хочешь послушать кое-что пострашнее? Выдержишь?
Я развел руки в стороны и выпятил грудь.
— Валяй, бей.
— Есть по меньшей мере еще два сценария, которые мы не рассматривали. Номер один: она действительно выбралась на берег, подождала у дороги, и кто-то действительно подобрал ее. Какой-нибудь мерзкий тип.
— Псих на колесах?
— Это возможная версия, Алекс. Красивая женщина, мокрая до нитки, беспомощная. Это могло оказаться привлекательным для человека с определенными... склонностями. Бог свидетель, мы такое видим достаточно часто — женщины, застрявшие на шоссе, и добрые самаритяне, которые на поверку оказываются никакими не добрыми, а совсем даже наоборот.
Я сказал:
— Это действительно страшно. Никто не заслуживает стольких страданий.
— С каких это пор мера страданий отпускается по заслугам?
— А номер два?
— Самоубийство. Эту идею высказал шериф Готье. Сразу после того, как ты увез Мелиссу, Чикеринг начал всем объяснять, что ты ее психиатр, потом стал разглагольствовать о проблемах Джины — плохие гены и все такое. О том, что в Сан-Лабрадоре полно всяких чудаков. Может, он и охраняет дворцы богачей, но им самим не очень симпатизирует. Ну, так вот, Готье и говорит: раз такое дело, то почему не самоубийство? Видно, у них уже были случаи, когда люди бросались в водохранилище. Чикерингу это ужасно понравилось.
— А что же Рэмп? Как он реагировал на это?
— Рэмпа там не был о — Чикеринг не стал бы распускать язык в его присутствии. До него даже не дошло, что я все это слушаю.
— А где был Рэмп?
— Наверху, на шоссе. Похоже, ему стало плохо, и его взяли в машину «скорой», чтобы сделать ЭКГ.
— С ним все в порядке?
— Со стороны ЭКГ — да. Но вид у него был довольно дерьмовый. Когда я уезжал, с ним все еще возились.
— Думаешь, игра?
Майло пожал плечами.
— Вопреки психологическим экскурсам Чикеринга, — рассуждал я, — не могу согласиться с версией самоубийства. Когда я разговаривал с ней, то не видел никаких признаков депрессии — ни малейшего даже намека. Напротив, она была настроена оптимистически. Ведь у нее было целых двадцать лет боли и страданий — достаточно для того, чтобы решиться наложить на себя руки. Зачем бы она стала делать это сейчас, когда уже жила в предвкушении определенной степени свободы?
— Свобода может быть пугающей.
— Всего пару дней назад ты говорил, что она была настолько опьянена свободой, что рванула в Вегас — отпраздновать это дело.
— Все меняется, — сказал он. Потом проворчал: — Ты всегда находишь, чем осложнить мне жизнь.
— А что может быть лучшей основой для дружбы?
25
Мы пошли взглянуть на Мелиссу. Она лежала на боку, лицом к спинке дивана; одеяло было плотно подоткнуто со всех сторон наподобие тугого кокона.
Мадлен сидела у нее в ногах на самом краешке дивана и вязала крючком что-то розовое и бесформенное, сосредоточив все внимание на руках. Когда мы вошли, она подняла глаза от вязанья.
— Она хоть раз просыпалась? — спросил я.
— Non, месье.
— А мистер Рэмп уже вернулся? — поинтересовался Майло.
— Non, месье. — Ее пальцы замерли.
— Давайте уложим ее в постель, — предложил я.
— Qui, месье.
Я взял Мелиссу на руки и отнес наверх, в ее комнату. Мадлен и Майло вошли следом за мной. Мадлен включила свет, убавила яркость и отвернула одеяло на кровати. Она долго возилась, укрывая Мелиссу и подтыкая одеяло, потом придвинула к кровати стул и уселась. Полезла в карман халата, достала свое вязанье и положила на колени. Она сидела неподвижно, стараясь не толкнуть кровать.
Мелисса пошевелилась под одеялом, потом перевернулась на спину. Рот у нее был приоткрыт, дышала она медленно и размеренно.
Майло с минуту понаблюдал за тем, как поднимается и опускается стеганое одеяло, потом сказал:
— Мне пора двигаться. А у тебя какие планы?
Вспомнив о ночных страхах маленькой девчушки, я ответил:
— Останусь пока здесь.
Майло кивнул.
— Я тоже останусь, — сказала Мадлен. Она зацепила нить, сделала петлю вокруг крючка и принялась за работу.
— Хорошо, — одобрил я ее решение. — Я буду внизу. Позовите меня, если она проснется.
— Qui, месье.
* * *
Я сидел в одном из мягких кресел и думал о вещах, которые гнали от меня сон. Когда я последний раз смотрел на часы, было несколько минут второго ночи. Я заснул сидя и проснулся одеревеневший, с совершенно пересохшим ртом и покалыванием в затекших руках.
Ничего не соображая, я резко выпрямился. Покалывания переместились, словно в калейдоскопе.
Перед глазами световые пятна — синие, красные, изумрудно-зеленые, янтарно-желтые.
Солнечный свет, просеивающийся сквозь кружевные шторы и цветные стекла витражей.
Воскресенье.
Я почувствовал себя осквернителем святыни. Словно задремал в церкви во время богослужения.
Двадцать минут восьмого.
Абсолютная тишина в доме.
За ночь здесь установился какой-то затхлый запах. Или, может быть, он присутствовал все время.
Я протер глаза и попытался навести ясность в мыслях. Встал, превозмогая боль в затекших мышцах, разгладил одежду, провел рукой по щетине на лице и потянулся. Боль дала мне понять, что не собирается так легко со мной расстаться.
В гостевой ванной комнате, находившейся рядом с холлом, я плеснул водой в лицо, помассировал голову и отправился наверх.
Мелисса все еще спала; ее волосы разметались по подушке, но лежали так красиво, что вряд ли это получилось случайно.
Картина напоминала мне фотографию похорон викторианской эпохи. Похожие на ангелочков дети в украшенных кружевами гробиках.
Я отогнал эти мысли и улыбнулся Мадлен.
Розовая вещица была по-прежнему бесформенна, но удлинилась на полметра. Интересно, спала ли она вообще. Она сидела босиком, ее ступни были больше моих. Пара вельветовых шлепанцев аккуратно стояла на полу у кресла-качалки. Рядом со шлепанцами стоял телефон, перенесенный сюда с тумбочки.
Я сказал:
— Bonjour.
Она взглянула на меня совершенно ясными, серьезными глазами, и крючок у нее в руках задвигался еще быстрее.
— Месье. — Она нагнулась и поставила телефон на место.
— Мистер Рэмп вернулся?
Она бросила быстрый взгляд на Мелиссу. Покачала головой. От этого движения кресло заскрипело.
Мелисса открыла глаза.
Мадлен укоризненно посмотрела на меня.
Я подошел к кровати.
Мадлен начала раскачиваться. Скрип стал громче.
Мелисса посмотрела на меня снизу вверх.
Я улыбнулся ей, надеясь, что это выглядит не слишком жутко.
Ее глаза округлились. Она пошевелила губами, силясь что-то сказать.
— Привет, — произнес я.
— Я... что... — Ее глаза заметались, не в состоянии ни на чем остановиться. На лице промелькнуло выражение панического страха. Она с усилием приподняла голову, но снова бессильно уронила ее. Закрыла и снова открыла глаза.
Я сел и взял ее за руку. Она была мягкой и горячей. Я пощупал ей лоб. Теплый, но жара нет.
Мадлен начала раскачиваться быстрее.
Я почувствовал, что Мелисса сжимает мои пальцы.
— Я...Что... Мама.
— Ее продолжают искать, Мелисса.
— Мама. — Ее глаза наполнились слезами. Она закрыла их.
Мадлен моментально оказалась рядом с бумажной салфеткой для нее и укоризненным выражением на лице для меня.
В следующую секунду Мелисса уже опять спала.
* * *
Я подождал, пока ее сон не стал более глубоким, добился от Мадлен того, что было нужно, и спустился вниз. Лупе и Ребекка там пылесосили и мыли. Когда я проходил мимо, они отвели глаза.
Я вышел из дома в неясный свет, от которого лес вокруг дома казался серым. Когда я открывал дверцу «севиля», по подъездной дорожке с ревом подкатил белый «сааб-турбо». Он резко остановился, рев мотора умолк, и из машины вышли оба Гэбни, Урсула — со стороны водителя.
На ней был облегающий костюм из плотной ткани и белая блузка, и накрашена она была гораздо скромнее, чем тогда в клинике. От этого она казалась усталой, но зато моложе. Каждый волосок по-прежнему был на своем месте, но прическе не хватало общего блеска.
Ее муж сменил ковбойский наряд на пиджак в мелкую коричнево-бежевую клетку, бежевые брюки, остроносые туфли из замши шоколадного цвета, белую рубашку и зеленый галстук.
Она подождала, чтобы он взял ее под руку. Разница в росте производила почти комическое впечатление, но выражение их лиц исключало всякую шутку. Они направились ко мне, шагая в ногу и наводя на мысль о похоронной процессии.
— Доктор Делавэр, — сказал Лео Гэбни. — Мы регулярно звонили в полицейское управление и только что получили это ужасное известие от начальника полиции Чикеринга. — Свободной рукой он тер свой высокий лоб. — Ужасно.
Его жена закусила губу. Он похлопал ее по руке.
— Как Мелисса? — очень тихо спросила она.
Удивленный этим вопросом, я ответил:
— Спит.
— О, вот как?
— Похоже, что сейчас это ее основная защитная реакция.
— Такое нередко встречается, — заметил Лео. — Защитный уход в себя. Надеюсь, вам известно, как важно непрерывно следить за этим состоянием, так как иногда оно является прелюдией к затяжной депрессии.
— Я буду наблюдать за ней.
— Ей что-нибудь дали, чтобы она уснула? — спросила Урсула.
— Насколько я знаю, нет.
— Это хорошо, — сказала она. — Лучше всего обойтись без транквилизаторов. Чтобы... — Она снова закусила губу. — Боже, мне так жаль. Я правда... это просто... — Она покачала головой, поджала губы так, что они совсем исчезли, и посмотрела наверх, на небо. — Что можно сказать в такую минуту?
— Ужасно, — повторил ее муж. — Можно сказать, что это чертовски ужасно, и чувствовать боль, смиряясь с неадекватностью языка.
Он еще раз похлопал ее по руке. Она смотрела мимо него, на персиковый фасад дома. Мне показалось, что это был взгляд в никуда.
— Ужасно, — сказал еще раз муж с видом преподавателя, пытающегося развязать дискуссию. — Кто может знать, как все сложится?