Дьюранд снова взглянул на ладони и вдруг до него донёсся еле слышный голос мужчины. Слова были неразличимы, но интонация была умоляющей. Судя по звукам, голос шёл из колодца.

Скрипнула чья-то перевязь.

— Господи, — пробормотал её обладатель. Это был Мульсер.

Дьюранд глянул в просвет лестничного колодца и услышал шум воды. Колодец был сердцем огромной крепости. Звук льющейся воды доносился даже до вершины самой высокой башни. Дьюранд его прекрасно слышал. Значит, должна была слышать и замершая у порога Альвен.

Когда пошёл пятый час, на лестнице послышались шаги.

— Смена! — громко крикнул один из двоих поднимающихся солдат. — Ступайте. Пока нас разместили в подвале.

Дьюранд медленно пошёл вниз по продуваемой всеми ветрами лестнице. На него навалилась усталость, тянувшая его вниз, словно тяжёлая кольчуга. Из-за спины доносилось звяканье доспехов — за ним шёл Мульсер и ещё один солдат. Они прошли мимо двери, ведущей в трапезную. На деревянном троне отца, сгорбившись, восседал лорд Радомор, слева и справа от него расположились чернецы. У дверей стояла стража, не сводя глаз со слуг, столпившихся в трапезной. С того момента, как крики утопающего огласили своды замка, никто так и не сдвинулся с места. Лица всех людей были искажены от ужаса. Всех, за исключением чернецов.

По дороге в подвал Дьюранд прошёл мимо ещё одной двери, охраняемой парой солдат. Чёрные головки гвоздей, кольцо, петли из кованого железа и мощный засов — это была дверь, ведущая к колодцу. Дьюранд оглянулся — он ещё мог разглядеть трапезную и одного из чернецов. Чернец повернул голову к Дьюранду, расплылся в кривой улыбке и прижал к губам палец.

На следующий день Дьюранд вместе с Мульсером вновь поднимались по лестнице, ведущей к вершине башни.

— Что с ней будет? — прошептал Дьюранд.

— А что Радомор может сделать? — так же шёпотом ответил Мульсер. — Да, ему наставили рога. Не он первый, не он последний. Подуется пару дней, а потом отправит девчонку домой в Акконель. Не думаю, что в Гирете придут в восторг, но кто посмеет возразить Радомору?

Любовь ушла, осталась только политика.

— Он отречётся от Альвен, а ребёнка оставит себе, — пришёл к мрачному выводу Дьюранд.

— Радомору под сорок, в таком возрасте от наследников не отказываются. Да, мать будет тосковать по сыну, но Альвен сама виновата. Она нарушила клятву, принесённую Царю и Царице Небесной.

— Даже мудрые женщины не осмелятся вмешаться.

— Скоро все будет кончено, — кивнул Мульсер.

Они почти дошли, когда на них натолкнулся суетливый мастеровой с коробкой инструментов под мышкой, торопившийся вниз. На верхней площадке красовалась новая дверь: чёрные головки гвоздей, кольцо, петли из кованого железа и мощный засов — сестрица-близнец той двери, которая вела к колодцу.

Дьюранду показалось, что его преследует злой рок, а судьбой его овладел сам Властелин Тьмы. Радомор смягчится. Он должен смягчиться. Он герой, сражавшийся в авангарде королевской армии. Он чуть не погиб. Он — один из Сынов Атти, кровный родич государя.

«А леди Альвен приходится роднёй уже мне», — подумал Дьюранд, вспомнив её чёрные глаза полные отчаяния.

День прошёл в молчании. Альвен так ничего и не принесли — ни еды, ни воды. Пришла ночь, и Дьюранд, лёжа на тюфяке в подвале крепости, никак не мог заснуть, размышляя о женщине, заключённой в высокую башню. Что он скажет в своё оправдание, когда предстанет перед престолом Всевышнего? То, что они делали, было фактически убийством дочки герцога. Дочки одного из самых верных вассалов и союзников короля. Может начаться война.

На следующий день Дьюранд вознёс молитву, в которой искренне благодарил Небеса — его назначили нести стражу внизу.

Было жарко. Очень жарко.

Гоул назначил ему нести стражу в трапезной, наказав глядеть в оба и никого не выпускать.

Около полудня со стороны главного входа донеслись крики. Дверь распахнулась, и в трапезную кубарем влетел один из стражников. Вслед за ним в зал двумя колоннами шагнули незнакомцы в золотых одеждах. Это были священники. Некоторые из них бросали по сторонам такие свирепые взгляды, которые сделали бы честь воинам-варварам, обретавшимся в дальних пределах королевства.

Самый грозный из священников вошёл последним. Он был около шести футов ростом. На грудь ему ниспадала борода, формой и размером напоминавшая медвежью шкуру, а богатство его одежд было воистину королевским. Патриарх Ферангора. Взгляд обычного священника способен заставить человека замереть на месте, склонившись в поклоне, взор патриарха — пронзал насквозь. Он и подобные ему были главной опорой Создателю.

Патриарх, скрестив на груди руки, обвёл взглядом зал, ничего не упуская из виду. Солдаты прятали глаза — о женщине и ребёнке, томящихся в башне, было известно всем. Патриарх поморщился — ему явно не нравилась царившая в трапезной жара.

— Я призвал тебя, лорд Радомор, — произнёс патриарх, и его голос гулким эхом пошёл гулять по трапезной. — Я призвал тебя, но ты не пришёл.

Чернецы, беспрестанно кланяясь, воронами кружились у трона Радомора. Один из них поднял руку и, улыбнувшись, произнёс:

— Ваше Святейшество, у его светлости были неотложные дела.

Патриарх, сверкнув глазами, кинул взгляд на чернеца, а потом, резко подняв руку, указал пальцем на Радомора.

— Я слышал о том, что ты творишь здесь! Я видел. Мои священники были на пожаре, разгоревшемся в городе. Ты убил человека. Ты сжёг его дом. Довольно. Освободи жену и ребёнка. Ты уже перешёл все границы. Взяв суд в свои руки, ты забыл о законах и обычаях. Вспомни о своём деде, покоящемся под сводами святилища. Вспомни об отце, который возносит молитвы в Мантльуэлле. Я знаю, подчас ты принимаешь решения сгоряча. Но я знаю, что ты благороден. Ты не из тех, кто сносит предательство. Но поверь, из предательства можно почерпнуть не только ненависть. Знай, что Сатана не сводит глаз с великих, обретающихся в этом мире, — глаза Патриарха сверкнули, обдав всех присутствующих волной жара. — Знай, что праведный гнев таит в себе западню.

Радомор заморгал, не в силах двинуться с места под тяжёлым взглядом патриарха.

— Радомор, сын Аильнора, — продолжил патриарх, — истинно говорю тебе, не принесут тебе добра твои новые советчики. Вести о том, что приключилось в битве у Хэллоудауна, дошли и до нас. Мы знаем о твоём чудесном исцелении. Мир, в котором мы живём, не вечен. Человек, осмелившийся вмешаться в устройство мироздания, многим рискует. В этом мире есть твари, которых мы зовём Изгнанными и Утраченными, и они столь же реальны, сколь реален ты или я. Они ищут трещины в мироздании. Спроси об этом своих советчиков. Ибо они мечтают, как расширить трещины, о которых я тебе говорю.

Патриарх замолчал, его грудь тяжело вздымалась, а по лицу градом катился пот.

— Я сказал тебе то, ради чего пришёл сюда, лорд Радомор. Ты предупреждён. Остановись! У тебя ещё есть надежда спастись.

Несмотря на жару, на лице Радомора не было ни капельки пота.

Просияв, один из чернецов произнёс:

— Мы крайне признательны, что вы, Ваше Святейшество, нашли время и пришли поговорить с нами.

— Точно, — закивал его брат.

Теперь патриарх смотрел на чернецов. От такого взгляда цепенеют. Умирают.

— Было весьма занимательно, — сказал один.

— Очень, — кивнул второй.

— Вы подкинули нам пищу для размышлений.

— Страшные вещи рассказываете.

— Точно.

Чернецы улыбались Патриарху.

Патриарх устремил взгляд на Радомора, сидящего на троне.

— Хорошенько запомни то, что сейчас услышал.

Долгим, очень долгим взглядом Патриарх обвёл всех присутствующих, после чего развернулся и вышел из зала.

Чернецы ухмылялись ему вслед.

К тому моменту, когда Дьюранд заступил на вечернее дежурство, ничего не изменилось — лишь чернецам разрешалось свободно перемещаться по замку. Дьюранд понемногу стал понимать: несмотря на то, что он стоит на часах, он сам превратился в своего рода пленника. Чем дольше он оставался в замке, тем очевиднее ему становилось, что Радомор не сжалится над пленниками, и Альвен с сыном обречены. Гоул не спускал с них глаз.

К великому облегчению Дьюранд снова избежал неприятной участи нести стражу у покоев Альвен — его поставили охранять верхний пролёт замковой лестницы. Лицо обдавало волнами жара из трапезной, а шею морозил осенний холод. Когда рубиновые клинки лучей закатного солнца окрасили небо, снизу донеслись звуки шагов и голоса. Хлопнула дверь. Дьюранд увидел, как по лестнице поднимается незнакомец — шустрый, прилизанный — это явно был не Патриарх. Слева и справа от него шли чернецы.

На мгновение чернецы и незнакомец остановились вверху лестничного пролёта, который охранял Дьюранд. Один из чернецов ухмыльнулся Дьюранду в лицо и скользнул в трапезную. Второй чернец наградил незнакомца и Дьюранда улыбкой, больше похожей на оскал мертвеца.

Дьюранд не двигался с места, загораживая незнакомцу путь. Несмотря на то, что незнакомец был в два раза его ниже, он явно чувствовал себя уверенно. Чёрные с проседью волосы очерчивали широкие скулы, а в глазах светился ум. Чёрная накидка одетая поверх доспехов была оторочена белым, а с пояса рыцаря свисал меч.

Пока чернец, стоявший с ними на лестнице, продолжал улыбаться, его брат склонился в поклоне перед лордом Радомором.

— Милорд, прошу прощения за беспокойство.

Радомор качнул головой.

— У нас гость, — продолжил чернец. — Мне показалось, что вы не откажетесь с ним встретится. Барон Кассонель из Дамарина ожидает вашей аудиенции.

Услышав имя гостя, Дьюранд вздрогнул. Увидев это, незнакомец приподнял бровь.

— Барон Кассонель состоит на службе у герцога Беоранского. Его лучший воин и преданный вассал. Если ваша светлость позволит, мой брат сопроводит его сюда.

Незнакомец, оказавшийся бароном Кассонелем Дамаринским, глянул на Дьюранда, загораживающего ему вход в трапезную, и тот поспешно уступил ему дорогу. Не было такого воина в Эрресте, который ни разу не слышал о бароне Кассонеле. Некогда странствующий рыцарь, он добился места при дворе герцога, а такое случалось один раз на тысячу. Клинок, висевший у него на поясе, звался Термагантом и был выкован в эпоху Великого Королевства тысячу лет назад. Рассказывают, что на турнире в Тернгире в те времена, когда Дьюранд был ещё мальчишкой, Кассонель одного за другим вызвал на бой всех рыцарей из свиты герцога и всех их сразил в честном бою. Теперь он получил баронский титул, а герцог был его законным сюзереном. Когда Кассонель вошёл в зал, все замерли.

Кассонель поклонился.

— Его светлость Лудегар, герцог Беорана шлёт тебе привет, — сказал он. Манера говорить был подстать барону: казалось, рыцарь обдумывал каждое слово. — Он повелел передать своё восхищение и уважение своему двоюродному брату лорду Радомору, наследнику Аильнора, герцога Ирлакского.

Радомор поднял на рыцаря взгляд и, наконец, заговорил. Это были первые слова, которые Дьюранд услышал от него с тех пор, как они ворвались в башню.

— Он просил передать все это мне? Мне? Не отцу?

— Вам, ваша светлость.

— И гонцом он отправил вас?

— Я полагаю, что его светлость выбирает гонцов сообразно желанию высказать всю глубину уважения, которую он питает к двоюродному брату.

— Что попросил вас передать мне мой кузен? — Радомор прикрыл глаза.

Кассонель обвёл глазами залу, задержав взгляд на Дьюранде. Послание герцога услышат не меньше двадцати человек. Некоторые стали беспокойно переминаться с ноги на ногу.

— Говорите, барон Кассонель, — произнёс Радомор. — Пусть люди, присутствующие здесь, вас не смущают.

Кассонель медленно кивнул:

— Среди вельмож королевства растёт обеспокоенность словами и делами Его Величества Рагнала, государя Эрреста, а именно вторжением в Гейтанские перевалы, разгромом армий в Кальдаре и дозорами на дальних восточных рубежах. За какие-то пять лет государь опустошил казну и обратился за помощью к ростовщикам.

— Я сражался на Гейтанских перевалах, барон Кассонель.

— Вы были единственным из всего авангарда Королевской армии, кто выжил в битве при Хэллоудауне. Проявленное вами мужество известно всем.

— Многие, очень многие, начиная ещё со времён моего деда, приходили сюда с такими речами, — произнёс Радомор, — но ответ они всегда получали один и тот же.

Кассонель снова медленно кивнул. Дьюранд поймал себя на том, что смотрит на меч рыцаря. Рука Кассонеля легла на рукоять.

— Уверен, что так оно и было, лорд Радомор. Но мне приказали проявить настойчивость. Память о делах вашего великого деда — государя Карондаса — будет жить в веках. Лишь в преклонные годы он принял решение передать Звёздную Корону своему брату Брэну. Карондас был бездетным и справедливо опасался, что его смерть погрузит Эррест в пучину смуты и междоусобиц. Ради блага королевства он взял в жены дочь герцога Ирлакского и принял бразды правления герцогством. Он не мог даже и мечтать, что в столь преклонные годы, уже на закате жизни, сможет стать отцом. Многие дивились на чудо, связанное с появлением на свет вашего отца, и ломали головы над тем, что это чудо может означать.

Радомор заёрзал:

— Так или иначе, но наш государь — Рагнал.

— Но что он за государь? Государь, который разорил земли младших наследников, вверенные ему в опеку. Государь, бросающий на ветер деньги так, словно в его руках осенние листья. Государь, спустивший серебро, которое было специально выделено на содержание земель, принадлежащих короне. Государь, по приказу которого сады вырубаются на дрова. Леса уничтожаются, а освободившиеся земли отдают под пашни.

— Мой отец не единожды слышал такие речи.

— Герцог Лудегар повелел мне напомнить вам о тех случаях, когда вдов заставляют вступать в повторные браки, чтобы передать титул и земли богатым купцам и крестьянам, у которых нет ни рода, ни племени, зато есть мошна, туго набитая золотом. Детей знатных фамилий обязывают выплачивать огромные суммы за право вступления в наследование. Никто не задумывается о том, что эти меры ведут к вырождению благородных родов.

— Но я, барон Кассонель, вовсе не герцог Ирлакский.

Барон обвёл взглядом присутствующих. Он практически убрал ладонь с рукояти старинного меча — теперь её касались только кончики пальцев.

— Мне велено вам передать, что у вас есть возможность в ближайшем будущем получить титул. Его светлость герцог Кейпэрнский, человек истово преданный престолу, тяжко болен и находится при смерти. Его сын уже поставлен в известность о подати, которую ему предстоит выплатить за право наследования титула и земель. Размер данной подати немыслим, и юноша ни при каких условиях не сможет её внести.

Пальцы Радомора поглаживали резьбу, которая украшала трон его отца.

— Равновесие сил в Великом Совете будет нарушено.

— Ничего не могу сказать на этот счёт.

— Мой отец никогда не даст своего согласия.

— Герцог повелел мне напомнить вам, что в ваших жилах течёт королевская кровь. Ваш род — один из самых древних, и линия наследования в нем ни разу не прерывалась. При всем уважении должен отметить, что государство долго не выстоит, если на троне восседает самодур и мот.

Барон поклонился, не сводя глаз с Радомора, восседающего на троне герцога. Несмотря на удушающую жару, царящую в трапезной, по спине Дьюранда пробежал холодок. Что предлагает барон? Убийство? Государственную измену? Бунт?

— Подготовка уже началась, — сказал Кассонель. — С помощью герцога Лудегара дело может кончиться лишь малой кровью.

В зале повисла зловещая тишина.

— Ваши люди знают, как передать ответ, — произнёс Кассонель. — Я должен оставить вас, чтобы вы подумали над предложением. Но помните, Великий Совет соберётся ещё до снега.

С этими словами Кассонель поклонился и, выйдя из трапезной, направился вниз по лестнице. «Я должен был снести негодяю голову, — сжав зубы, подумал Дьюранд, — а я что сделал? Ничего. Уступил ему дорогу».

Чернецы проследовали за Кассонелем. Дьюранд стоял на лестнице сжав кулаки. Измена. Он все видел и слышал, но другие знали, свидетелем какого разговора он стал. В крепости полно солдат. Ему не сбежать.

Из глубин замка до Дьюранда донёсся шёпот.

— Мне это не нравится.

Дьюранд затаил дыхание. Голос был знакомым — это говорил Мульсер.

— Господи, просто делай то, что тебе велено, — сквозь зубы ответил ему кто-то. Обладателем второго голоса был Гоул.

— Гоул, я, право, не знаю. Я надеялся, что все наконец пойдёт на лад, что мы получим место в свите лорда. Жаль, что мы не оставили этих двух негодяев в Хэллоудауне.

— У тебя нет выбора.

— Что мы делаем? Мы же наняли этого паренька. На кого мы похожи в его глазах? На чудовищ из детских сказок.

— Мы делаем то, за что нам платят. Слишком поздно поворачивать назад.

Разговор сменился звуком удаляющихся шагов. Повисла тишина.

Дьюранд понял, что стоит в темноте совсем один. Из мрака на него надвинулись две скалящиеся фигуры — чернецы. Они внимательно посмотрели на него, после чего каждый из них прижал палец к губам. Дьюранду захотелось закричать и бросится прочь. Лишь собрав всю волю, ему удалось взять себя в руки.

Когда погасли последние кровавые отблески заката, Дьюранда наконец сменили. Дьюранд спустился вниз, в подвал, где спали солдаты, и плюхнулся на соломенный тюфяк. Он был страшно измотан и тут же погрузился в глубокий сон.

Через несколько часов его разбудил тихий, воркующий голос:

— Опасно быть умненьким, очень опасно. Лучше оставаться дурачком. Впрочем, уже слишком поздно. Нам жаль расставаться с тобой. Очень жаль.

Дьюранд открыл глаза. По подвалу кружили тени. Кто-то зарычал. Дьюранд понял, что это Мульсер.

Одна из чёрных фигур склонилась над русоволосым воином. Мульсер дёрнулся, пытаясь встать, но чернец лишь коснулся пальцами груди воина, и Мульсер тут же рухнул обратно на тюфяк, недвижимый, словно его пригвоздили к полу ударом топора. Через мгновение он снова заёрзал, как будто пытаясь сбросить с себя невидимые путы. Чернец склонился над ним словно мать над колыбелью.

Дьюранд нащупал кинжал.

Чернец потянулся губами к лицу Мульсера. Коснувшись рта воина, он растянул его губы и разжал челюсти. Дьюранд попытался выхватить кинжал, но по его телу молнией прошла судорога. Над ним склонился второй чернец, который пристально смотрел в ему в глаза, словно пытаясь прочесть мысли. Указательный палец чернеца коснулся артерии на шее Дьюранда, и воин почувствовал, как с каждым ударом сердца его тело содрогается в коротких спазмах, как деревенеют его мышцы.

Слух все ещё подчинялся Дьюранду — он услышал шёпот. Это были не чернецы. Это был шёпот многих голосов, подобный ропоту, который, порой, проходит по толпе людей. Глаза Дьюранда вылезли из орбит, он попытался найти взглядом Мульсера. Несчастный воин пытался бороться с чернецом, припавшим к его рту. Плечи Мульсера оторвались от пола, содрогаясь в ритмичных конвульсиях, отчего казалось, что чернец, нависший над ним, — кукловод, управляющий каждым движением воина, спина которого выгибалась все сильнее и сильнее, пока не послышался треск.

Шёпот становился все громче. Казалось, теперь Дьюранд может различить отдельные слова. Он стал вращать глазами, пытаясь найти источник звука. Надо ртом каждого спящего солдата плясал язычок бледного пламени, словно чернецы вытягивали из несчастных души.

Со стоном Мульсер распростёрся на тюфяке.

Наступила тишина.

Чернец, нависший над Мульсером, повернулся к собрату и улыбнулся. Казалось, он заметил Дьюранда, и его улыбка стала ещё шире. На горле чернеца образовалась выдающаяся вперёд жутковатая выпуклость. Продолжая улыбаться, он прижал палец к губам.

Стоявший над Дьюрандом чернец убрал палец от его шеи, и воин почувствовал, что свободен.

Мульсер был мёртв, а Дьюранд едва мог пошевелиться.