Беглый осмотр обстановки гостиной, проведенный во время поисков не особенно гостеприимной хозяйки, убедил его в правильности предположения, что мисс Макдугал, несмотря на всю свою гордость, существует на грани нищеты. Сколько бы родители ни оставили ей — а Эдвард предположил, что это не больше сорока фунтов в год, — она явно была зависима. Коттедж — собственность церкви — наверняка был предложен дочери священника в счет части ее содержания, поскольку отец умер так внезапно, что ей некуда было деваться. Мебель была старая, но добротная, по-видимому, досталась от какого-нибудь давно почившего в бозе прихожанина. При более близком рассмотрении стало очевидным, что шубка девушки была сшита по крайней мере лет десять назад, и ее, бесспорно, носил до этого кто-то другой. Даже газеты, стопкой сложенные у стула, явно побывали еще в чьих-то руках.

Не пропустив ни одной из этих мелочей, Эдвард еще острее почувствовал необычность отказа девушки от предложений Герберта и священника. Хотя сам Эдвард не мог вообразить менее подходящего претендента в ее мужья, чем самодовольный мистер Ричлэндз, но и Пегги Макдугал нечего было предложить в качестве приданого, кроме своего хорошенького личика и соблазнительной фигурки. К тому же у нее на шее висел племянник. Скорее всего в Эпплсби было не много мужчин, готовых взять себе невесту, хоть и красивую, но без гроша за душой, да к тому же с десятилетним сорванцом в придачу. Мистер Ричлэндз мог быть ее единственным шансом. Но девушка отказала ему не моргнув глазом, как и Герберту. Чего же она хочет? Эдвард никогда не видел Кэтрин, жену брата, но предположил, что подобное безрассудство в крови клана Макдугалов.

Он обнаружил негостеприимную хозяйку на кухне, где та разогревала кастрюлю, из которой пахло чем-то вкусным, и звенела посудой, накрывая стол на двоих. Она заколола волосы на затылке и повязала на тонкой, как тростинка, талии какой-то бесформенный передник. Но, как ни старалась мисс Макдугал, ничто не могло сделать ее менее привлекательной.

Нахмурившись в его сторону, Пегги сказала:

— Прекрасно помню, что просила вас уйти.

— Где вы учились манерам? — спросил Эдвард, легкомысленно облокотившись на дверной косяк. — Член семьи приезжает из самого Йоркшира, чтобы навестить вас, а вы даже не предложите ему чашку чаю? Ай-яй-яй.

— Вы не член моей семьи, — парировала она, достала из шкафа буханку черного хлеба и начала резать его огромным ножом. — Я никогда прежде вас не видела. Откуда мне знать, что вы вообще тот, за кого себя выдаете? А вдруг вы самозванец и хотите забрать моего Джереми, чтобы заставить его работать с другими детьми в Лондоне?

— Вы выглядывали в окно? — Эдвард подошел к ней.

Девушка стояла у разделочной доски, которая находилась прямо перед окном. Сквозь морозные узоры, покрывавшие стекло, его экипаж было видно вполне отчетливо.

— Вот карета с гербом Роулингзов на двери, — сказал Эдвард и, поскольку Пегги по-прежнему стояла к нему спиной, положил свои большие руки на разделочную доску, по обе стороны от ее тонкой талии так, что она оказалась в ловушке. — Лакей, который слоняется у экипажа, одет в зеленую с золотом ливрею, это цвета Роулингзов, — дружелюбно продолжал Эдвард, отдавая себе отчет в том, что встал достаточно близко — завитушки волос на гладкой шейке шевелились от его дыхания. — А эти лошади — как одна, гнедые, специально подобраны по масти. Таких не найти во всей Шотландии, и я говорю это не для того, чтобы принизить достоинство шотландских лошадей. Разве могут такие кони принадлежать кому-нибудь, кто использует детский труд?

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, и Эдвард увидел, что выразительные зеленые глаза обрамлены игриво загнутыми темными ресницами. От девушки пахло очень приятно — мылом и еще чем-то. Может быть, фиалками. Ее нежная шея была очень тонкой, и Эдвард чувствовал, что способен обхватить ее одной рукой. Что она сделает, подумал он, если прикоснуться к этой шейке губами, вот тут, прямо под изящной мочкой уха?

Пегги ощутила, как странно действует на нее то, что родственник стоит так близко к ней. Девушка спиной чувствовала тепло, которое исходило от его мощного тела, а мельком брошенному на его руки, упиравшиеся в подоконник по обе стороны от нее, взгляду открывались пальцы, коричневые и сильные от верховой езды и охоты, но без мозолей, почему-то подумалось ей, от настоящего труда. От внезапной и непрошеной мысли о том, как эти руки касаются ее тела, к лицу Пегги прилила горячая волна. О Господи, о чем только она думает? И часа не прошло, как познакомилась с мужчиной, а уже фантазирует о…

Ее пальцы крепче сжали рукоятку ножа. Будь он проклят. Так вот в чем его игра!

Поскольку Эдвард удержался от искушения поцеловать Пегги, он был буквально ошарашен, когда она вдруг с силой опустила нож на доску всего в дюйме от указательного пальца его правой руки. Коротко вскрикнув, он вырвал нож у нее из рук и за плечи развернул к себе лицом.

— Ах ты, дрянная девчонка, — закричал он, глядя на нее бешеными глазами. — Чуть не отрубила мне палец!

— Вы что, лорд Эдвард, — очень спокойно осведомилась Пегги, — намерены соблазнить меня прямо здесь, на моей собственной кухне? Если так, позвольте предупредить вас, что у меня еще много ножей вроде этого и я нисколько не боюсь ими пользоваться!

Как только ярость Эдварда сменилась изумлением, на лице девушки появилась улыбка, которая говорила, что она не шутит.

— Давайте я попробую отгадать, как все было. — Ясные зеленые глаза неотрывно смотрели на него. — Бедный беспомощный сэр Артур вернулся в поместье Роулингзов, горюя по поводу того, что безжалостная тетка маленького герцога не разрешает ему вернуться и занять свое место в семейном гнезде. Вы как следует отругали сэра Артура. Как я представляю, вы сказали: «Что? И вы позволили помыкать собой простой женщине? Ну, посмотрим». И самолично прибыли сюда, в Эпплсби, ожидая встретить уродливую мегеру, которую собирались взять своим огромным интеллектом и еще большим кошельком. А нашли вы между тем меня и были вынуждены сменить тактику действий. От сделки к соблазну. Я права?

Эдвард так разозлился, что мог только шипеть. Ничего себе дочь священника — пьет виски и угрожает ему тесаком! Эдвард не имел ни малейшего представления, как реагировать на подобные штучки. Он не был знаком ни с одной молодой девушкой, за исключением пяти дочерей Герберта, которые всеми способами старались избегать встречи с ним. Само собой разумеется, ни одна благоразумная дама из общества не позволила бы своим дочерям-девственницам даже смотреть в его сторону. Да если бы и позволила, Эдвард и представить не мог, чтобы какая-нибудь из нервных и томных светских дев орудовала ножом для резки хлеба.

А эта зеленоглазая фурия так непринужденно схватилась за нож, будто привыкла к этому с детства. Чертовщина!

— Я не пытался соблазнить вас, — солгал Эдвард, его голос был таким низким, что напоминал раскат далекого грома.

— Нет? А мне послышалось, мистер Ричлэндз обвинял вас именно в этом прямо перед тем, как вы прогнали его из дома.

Эдвард в раздражении смотрел на нее. Противная девчонка! Может, она колдунья? Откуда она так точно узнала содержание его разговора с Гербертом? Этого только не хватало — ведьма в роли свояченицы. И о чем думал Джон, выбирая себе жену из такой семейки? Впрочем, если Кэтрин была хотя бы немного похожа на свою сестру, его можно понять. И тем не менее, неудивительно, что герцог вычеркнул имя Джона из своего завещания.

Пегги отвернулась и опять принялась резать хлеб.

— Оставим игры, ладно, лорд Эдвард? Мне известно, для чего вы здесь…

— Неужели? — Эдвард не мог удержаться, чтобы не улыбнуться, услышав ее официальный тон.

— Я не какая-нибудь глупая девчонка. — Пегги отложила нож и, скрестив руки на груди, снова повернулась к нему: — Я не понимаю только одного — почему.

— Почему? — Улыбка слетела с его губ.

— Ясно же, что вы запросто могли бы сами принять титул. С какой стати вы пошли на все эти хлопоты, чтобы найти Джереми? Я уверена: объяви вы, что мальчика невозможно отыскать и, судя по всему, он умер, все поверили бы. Никто не усомнился бы в вашем праве на титул. Так почему?

— Почему? — Эдвард раздраженно вскинул голову. — Все меня об этом спрашивают! И никто, похоже, не понимает, что принять титул, который по праву принадлежит другому, мне не позволяет совесть!

Тонкие брови Пегги поползли вверх.

— Совесть? Крайне удивительно обнаружить ее у представителя вашего класса. А я думала, что эти чувства канули в Лету с рыцарями Круглого стола.

— У вас довольно смутные представления о моем классе, как вы это называете, — заметил Эдвард. — Могу я узнать, что мы вам сделали, чтобы заслужить такое осуждение?

— В том-то и дело, что ничего. У вас в руках богатство и власть, но вы ничего не делаете для тысяч таких, как я, у кого нет ничего.

Эдвард выпрямился.

— Но послушайте…

— Не отрицайте. Я не вижу, чтобы вы, сидя в палате лордов, отстаивали реформы. Не вижу, чтобы вы работали ради простых людей. Готова биться об заклад, вы хотели найти Джереми единственно для того, чтобы хлопоты по имению не мешали вам вести праздный образ жизни.

Эдвард был настолько ошеломлен, что не мог подобрать слов. Еще ни разу в жизни никто не позволял себе так с ним разговаривать, тем более женщина, и уж точно женщина, которая моложе его лет на десять и намного ниже по положению. И плевать, что в ее словах были зерна правды. Он был глубоко оскорблен тем, что она заподозрила его в гедонизме.

— Ах так, мисс Макдугал, — сухо сказал он, скрестив руки на груди, бессознательно повторив ее позу. — Вы сказали, что больше не хотите играть в игры. Тогда, думаю, пришло время обсудить ваше будущее, как вы считаете?

Пегги посмотрела на гостя так, будто вдруг поняла: перед ней сумасшедший.

— Прошу прощения?

— Ваше будущее. Ваше и Джереми. Вы ведь задумывались хоть раз, что будет, когда кончатся денежки вашей матери?

Темные тонкие брови вопросительно нахмурились.

— Что вам известно о моих средствах?

— То, что их не много и надолго не хватит. Давайте будем откровенны, мисс Макдугал. — Эдвард нарочито грубо оглядел ее с ног до головы. — Вы ведь только что доказали, что умеете быть откровенной.

Он никак не мог ожидать, что девушка зальется краской. Нежные щеки вдруг стали пунцовыми, и она потупила взгляд.

— Метко, — признала Пегги без тени улыбки.

Эдвард обрадовался, что наконец удалось хоть в чем-то взять верх над ней.

— Ну, хорошо. Вы отвергли и предложение моего агента, и по меньшей мере одно предложение руки и сердца. Так каковы же ваши планы на будущее? Собираетесь вечно жить на подачки от церкви?

— Конечно же, нет, — фыркнула Пегги. — Это временная ситуация.

— Временная? Значит, вы ожидаете других, более выгодных брачных предложений?

Она вздернула подбородок и повторила:

— Конечно же, нет. Я никогда не выйду замуж.

— Понятно. — Эдвард потер щеку, изучающе глядя на нее. — Потому что ненавидите всех мужчин?

— Я ненавижу не всех мужчин, — заявила Пегги. — Только некоторых. Но не по этой причине я никогда не выйду замуж. Я не сделаю этого потому, что действующие на этом острове законы, которым мы вынуждены подчиняться, делают замужних женщин рабынями своих мужей. Замужняя женщина не может владеть имуществом, не может расторгать брак, даже если муж жестоко обращается с ней или фактически бросил ее, а опека над детьми от такого брака, безусловно, передается мужу, невзирая на то, что он хам и невежа…

— Все ясно. — Эдварду не удалось сдержать ухмылку. — В ваших глазах замужество не очень-то приятная перспектива.

— Не только в моих глазах, лорд Эдвард. В глазах многих женщин в Англии и за границей. А всякий, кто читал книгу «Защита прав женщин» Мэри Вулстонкрафт, может рассказать вам…

— Все это хорошо и правильно, мисс Макдугал, — прервал ее монолог Эдвард. Он был совершенно не расположен выслушивать лекции о правах женщин. Что касалось его, то женщины, встречавшиеся ему, оставались удовлетворенными во всех смыслах, а если вдруг нет — что ж, он покупал им драгоценности или домик в городе, и они отставали. — Но, по-моему, мы обсуждаем будущее Джереми, а не ваши взгляды на замужество. Вы думали над тем, что с ним будет, когда закончатся деньги вашей матери, а церковь откажется вас содержать?

Пегги заколебалась. Ясно, что эти мысли не приходили ей в голову.

— Мисс Макдугал, хоть вы и вольны порицать людскую несправедливость, однако следует подумать и о мальчике.

Пегги казалась рассерженной.

— Я всегда думаю о Джереми, лорд Эдвард! В отличие от некоторых…

— Джереми наследник огромного состояния, — перебил ее Эдвард. — И с этим вы ничего не можете поделать, мисс Макдугал, каковы бы ни были ваши политические пристрастия. Он должен принять и примет обязанности семнадцатого герцога Роулингза.

— Неужели?

Он обязан был предвидеть, что юная шотландка не станет кротко выслушивать его нравоучения. Однако Эдвард не обратил внимания на предупреждающие знаки, важно шагая взад-вперед по кухне, а затем, развернув стул, без спросу уселся и даже не предложил ей присесть первой.

— Именно так, мисс Макдугал, — сказал Эдвард, любуясь собой.

— Раз так, лорд Эдвард, поведайте мне, — в слово «лорд» она намеренно подлила яду, руки, которые прежде были сложены на груди, уперлись в бока, — если Джереми — герцог Роулингз, где все это состояние было до сих пор? Мы не видели ни фартинга от великолепного дома Роулингзов. Мы с отцом с пеленок растили Джереми, а последний год я, как могла, делала это одна. И у вас хватает наглости, сидя здесь, упрекать меня в том, что я не думаю о мальчике!

Эдвард начал понимать, что перегнул палку.

— Мисс Макдугал, я не собирался намекать, что вы не…

— А как вы объясните то, что совершенно пренебрегали своими обязанностями последние десять лет? — спросила она. — Ведь вы же его дядя точно так же, как я его тетка. И где же вы были до сих пор?!

Эдвард поерзал на стуле, ему было не очень удобно. Он был крупным мужчиной, а стул был рассчитан на человека гораздо меньшей комплекции.

— Вы прекрасно понимаете…

— Прекрасно понимаю, что, когда вам нужно, Джереми — герцог Роулингз. Однако когда это было нужно Джерри, мы даже не имели удовольствия вас видеть!

— Все совсем не так, и вы это знаете, — быстро проговорил Эдвард. — Отец вычеркнул родителей Джереми из своего завещания. И когда он услышал, что их больше нет, то был — мне больно говорить это — даже рад. Лишь будучи сам на смертном одре, старик оттаял и согласился признать Джереми законным наследником…

— И все по причине недовольства вашего папаши тем, что ваш брат женился на дочери простого приходского священника из Шотландии, а не на какой-нибудь светской даме из Лондона! Поэтому после смерти моего отца Джереми был вынужден каждую ночь спать в одной комнате со мной — мы не могли позволить себе отапливать две комнаты. — Пегги выпалила все это прерывающимся голосом. — Он должен был ходить в обносках, потому что у меня не было денег купить ему ботинки или штаны…

Эдвард приподнялся со своего места:

— Мисс Макдугал…

— Круглый год каждое утро он вынужден был начинать с овсянки, потому что я не могла купить больше двух яиц в неделю, да и те мы ели на ужин, ведь мясо такое дорогое… — Голос Пегги сорвался, и Эдвард с изумлением заметил, что из похожих на драгоценные камни глаз вот-вот готовы брызнуть слезы. — И он вынужден был сносить жалость со стороны таких отвратительных людей, как мистер Ричлэндз! И вы имеете наглость полагать, что, пережив все это, он должен на коленях благодарить новоявленных родственников за титул? Что после того, как ваша семья так поступила с ним, с его родителями, он будет несказанно признателен вам? Чуть раньше вы говорили о чести. Думаете, у Джереми ее нет? Есть, уверяю вас, и она подверглась самому горькому испытанию в эти несколько последних месяцев. В мире нет столько герцогств, чтобы расплатиться за это!

К огромному удивлению Эдварда, девушка, всхлипнув, отвернулась.

— О Боже, — выкрикнула она, — и вы удивляетесь, почему я поддерживаю либералов?

Эдвард был в полном недоумении. Ему и в голову не приходило, что она может обижаться на всю семью за то, как они обошлись с ее сестрой и племянником, хотя, конечно, он мог бы догадаться. А что еще она должна была чувствовать? Семья Роулингз не принесла клану Макдугал ничего, кроме несчастий.

— Мисс Макдугал, не могу выразить, как мне жаль…

Пегги, однако, стояла, повернувшись к нему спиной, плечи девушки вздрагивали. Она не могла поверить, что плачет в его присутствии, но хоть убей была не в силах остановиться. Пегги вовсе не собиралась показывать слабость перед этим самоуверенным, мучительно красивым мужчиной, и вдруг зарыдала, будто все огорчения, свалившиеся на нее за этот год, наконец выплеснулись наружу. Она запричитала сквозь слезы, до него долетали лишь несвязные обрывки фраз:

— …жалкий старик… дети должны страдать за ошибки родителей… думаете, мы сразу соберемся и поедем с вами как ни в чем не бывало…

Эдвард оттолкнул стул и встал.

— Мисс Макдугал, пожалуйста, поверьте, я ничего не знал. Вплоть до прошлого месяца мы даже не знали, где находится Джереми, и, конечно же, понятия не имели все это время, что его воспитывает незамужняя тетушка без чьей-либо помощи…

Это привело лишь к тому, что хрупкие плечи стали содрогаться сильнее. К слезам девушек Эдвард привык не больше, чем к их дерзости, однако понял, что, безусловно, предпочитает иметь дело с дерзостью. Рыдания Пегги разрывали ему сердце.

— Прошу вас, мисс Макдугал! Вы должны верить мне. Я отдам все, что угодно, все, что у меня есть, чтобы вознаградить вас за несчастья, которые вам пришлось пережить…

Еще не зная, что предпринять, Эдвард подошел к Пегги. Он намеревался хоть как-нибудь утешить ее, к примеру, пообещать браслет. Это всегда помогало, когда какая-нибудь из его любовниц вдруг ударялась в слезы. У него не было никаких желаний, кроме того, чтобы успокоить девушку.

Но когда он, взяв Пегги за плечи, повернул к себе и заглянул в ее прелестное, все в слезах лицо, произошло нечто из ряда вон выходящее.

Эдвард, в жизни которого были сотни женщин и который умел прекрасно управлять своими глубинными инстинктами, вдруг ощутил непреодолимое желание поцеловать эти мокрые от слез, маняще приоткрытые алые губы. Нечего и говорить, что поцелуй со свояченицей является опрометчивым поступком при любых обстоятельствах, а здесь и сейчас он сулил полную катастрофу. Нечего и говорить, что Эдвард был на десять лет старше Пегги и, похоже, уже скомпрометировал ее тем, что находился с ней в доме один на один. Нечего и говорить, что она была совершенно одинока в этом мире и что использовать в своих интересах материальные проблемы, а тем более душевное состояние женщины, мог только последний мерзавец. Но Эдвард ощущал страстное желание поцеловать ее, ничего подобного он еще не испытывал в жизни. И он поддался порыву.