Глава 33

Раздраженно чертыхаясь, Джереми распахнул тяжелую дубовую дверь. Ветер с пустошей дул свирепый, и за два часа, которые ему пришлось добираться от железнодорожной станции до Ролингз-Мэнор, достиг шквальной силы. Герцог уже забыл, каким тоскливым и холодным может быть Йоркшир в середине зимы, особенно на пустошах. Ему пришлось, нанимая экипаж, заплатить втридорога, к тому же проклятую колымагу едва не снесло ветром с дороги. Снег валил беспрестанно, слепил глаза, кучер чуть не отказался везти герцога, и убедили его тронуться в путь лишь дополнительные пять фунтов да полфляжки виски.

Стоя посреди Большого холла и стряхивая с плеч снег, Джереми проклинал все и вся на этот раз за то, что прибыл слишком поздно и его никто не встречает. Наверно, уже больше десяти вечера, в такой час сельские жители или удаляются на покой, или засыпают после основательной выпивки, единственного развлечения долгих зимних вечеров. Господи, некому даже снять с него плащ!

С неудовольствием отметив, что свечи в большой люстре уже потушены, он нашел стул, куда сбросил промокшую верхнюю одежду. Его нещадно трясло, он мечтал согреться у огня, но сомневался, что найдет на главном этаже горящий камин. Надо отыскать Эверса, Джона Эверса, пусть велит кому-нибудь разжечь у него в спальне большой-пребольшой огонь. Господи, ну и возвращение. Следовало взять с собой Питерса, еще лучше сразу отправиться в Герберт-Парк и выяснить с сэром Артуром все раз и навсегда. Сейчас как раз подходящее для этого отвратительное настроение.

Нет, в таком настроении он может запросто пристрелить старика и уже никогда не убедит Мэгги выйти за него замуж.

Герцог начал разматывать шарф, когда заметил огонек свечи, движущийся к нему сквозь мрак Большого холла, и с надеждой окликнул свеченосца. Но, рассмотрев наконец, кто идет, он увидел девочку лет четырнадцати-пятнадцати, с облаком белокурых кудряшек, обрамляющих хорошенькое личико. Бледно-голубой атласный халат был чересчур роскошен для служанки, да и туфли отделаны мехом. Джереми решил обсудить с дядей жалованье горничных, которого наверняка не хватает для покупки атласных халатов.

— Вы кто такой? — подозрительно спросила она.

Герцог сразу понял, что горничной она никак быть не может, его тетка не наняла бы подобную грубиянку.

— Я собирался задать вам тот же вопрос.

— Я Элизабет Ролингз. Я здесь живу.

— А я ваш кузен Джерри. — Господи, когда он видел Лиззи в последний раз, она едва доходила ему до бедра, теперь макушка ее кудрявой головки находилась где-то на уровне его плеча. — И я тоже здесь живу. Это мой дом.

— Врете, — грубо заявила она. — Мой кузен Джерри сейчас в Индии.

— Нет не в Индии, а стоит перед вами. Кстати, почему вы не в постели? Вашей матушке известно, что вы не избавились от привычки бродить по дому в темноте? Я думал, она отучила вас еще десять лет назад, когда поймала ночью на кухне за пожиранием остатков торта, испеченного к дню рождения брата.

Лиззи открыла рот от удивления, глаза стали огромными.

— Кузен Джерри! — выдохнула она. — Это вы?

— Разумеется, я. — Джереми бросил шарф в кучу одежды на стуле. — А где все? Дом похож на склеп.

— Мама лежит в постели. Доктор Паркс не велел ей вставать, пока ребенок не родится, хотя она все равно пытается встать. Папа, наверное, читает в библиотеке. Сестры уже спят, а где братья, не знаю. Почему у вас кожа такого смешного цвета?

— Я загорел. Около экватора с людьми это бывает. Так почему вы не в постели, мисс?

— Нечего разговаривать со мной как с ребенком, — возмутилась Лиззи. — Мне уже исполнилось пятнадцать лет, и я могу вставать когда захочу.

— Чтобы встретиться с каким-нибудь поклонником. Кто он? Один из лакеев? Я завтра же его прогоню. — Ухватив девочку за руку, герцог потащил ее к лестнице, ведущей на открытую галерею, которая опоясывала Большой холл с трех сторон. — И не рассчитывай, что я не расскажу об этом твоему отцу.

С силой, неожиданной в такой хрупкой барышне, Лиззи вырвала у него руку и скомандовала:

— Пустите меня, шут надутый. Я спустилась за книжкой.

— Ну да, — издевательски хмыкнул Джереми. — Как она называется? «Путеводитель к глупым любовным романам для молодых девиц»?

— Я читаю «Письма о воспитании», монографию о женских правах, написанную Кэтрин Макколи, современницей Мэри Волстонкрафт, прославившейся своей восьмитомной историей Англии.

— Господи! — воскликнул Джереми. — Зачем ты это читаешь?

— Потому, невежда самонадеянный, что меня этот предмет интересует, — с презрением ответила Лиззи.

Герцог тихо простонал. Да, она воистину дочь своей матери, несмотря на белокурые кудряшки. Сколько он себя помнил, тетушка вечно была погружена в какой-нибудь толстенный серьезнейший труд. Он с интересом представил себе будущую Лиззи: ум и наклонности синего чулка в соблазнительном теле хористки! Ему стало жаль мужчин, которым выпадет несчастье влюбиться в Лиззи Ролингз.

— Какого дьявола! Что здесь происходит? — загремел с галереи звучный бас.

— Привет, дядя Эдвард, — беспечно отозвался герцог. — Простите, что потревожили вас.

— Джереми? — Лорд Эдвард снял очки.

Боже мой, изумился потрясенный Джереми, его дядя стал дальнозорким! Какие еще несчастья свалились на семью за время его отсутствия?

— Да, это я. Пытаюсь урезонить вашу дочь, но, судя по всему, она считает, что в нравоучениях нуждаюсь я.

— Джереми!

Возможно, лорд Эдвард несколько постарел за пять лет, однако силы и ловкости не растерял, что подтверждала живость, с какой он спустился по лестнице и стиснул племянника в медвежьих объятиях.

— Ну и ну, — смущенно пробормотал тот. — Если бы я знал, что меня ждет такой прием, никогда б не покинул Нью-Дели.

Лорд Эдвард, видимо, и сам удивленный избытком своих чувств, выпустил племянника из объятий, но ласково положил руку ему на плечо.

— Добро пожаловать домой, мой мальчик, — грубовато произнес он. — Мы по тебе скучали. Ты ужасно выглядишь. Как насчет виски?

— Прекрасная мысль.

Лорд Эдвард обернулся, пронзив взглядом дочь, которая осторожно пробиралась к двери столовой.

— Куда ты направилась? — сурово вопросил он.

— Забрать книжку, разумеется, — объявила Лиззи, не останавливаясь. — Я забыла ее у своего прибора на обеденном столе.

— Ладно, возьми и немедленно возвращайся к себе. Только смотри, чтобы твоя матушка не услышала, что я разрешаю тебе читать за обедом, а то она мне задаст.

— Да, папа.

— Всякий раз, когда у их матери близятся роды, они распускаются, — смущенно улыбнулся лорд Эдвард. — Ее уложили в постель всего два дня назад, а я, по-моему, с тех пор никого из них не видел.

— Номер седьмой не торопится на свет? — с усмешкой осведомился Джереми.

— Да, чуть задерживается, но думаю, теперь уже недолго осталось, — с такой же усмешкой ответил дядюшка, поднимаясь по лестнице. — Пиджин хватит одного взгляда на тебя, чтобы сразу начались роды.

— Так плохо выгляжу? — Джереми погладил темную щетину на подбородке. — Лиззи меня не узнала, хотя я тоже сначала не понял, кто она такая.

— Все твой загар, не говоря уже о носе. В конце концов, тебе все-таки сломали нос. Отличная работа. Я же знаю, как ты старался избавиться от прямого, полученного в наследство. — Они повернули к библиотеке, но лорд Эдвард приостановился и насмешливо выгнул бровь. — Жаль, я собирался заняться этим лично, когда ты осмелишься показаться дома.

Герцог осторожно попятился, не забыв силу дядюшкиного кулака.

— Если вы имеете в виду Звезду Джайпура, то я могу все объяснить.

— Можешь? Очень любопытно. Я видел опровержение в «Таймс» и понимаю, на скорое появление новой герцогини Ролингз рассчитывать нечего?

— Этого я не сказал. Просто она не из Индии, а из близких к этому дому краев.

Лорда Эдварда можно было упрекнуть во многих недостатках, только не в отсутствии сообразительности.

— Вот как обстоит дело. — Он покачал головой. — Пиджин говорила, что ты явишься домой, когда узнаешь о помолвке Мэгги, но я не поверил.

— Надеюсь, пари вы не заключали? — улыбнулся герцог.

— Увы, кажется, заключил. Проклятие! Значит, теперь я должен приюту Ролингзов сотню фунтов! — удрученно вздохнул лорд Эдвард, направляясь в библиотеку. — Господи, Джерри, пять лет прошло, неужели ты не можешь оставить бедную девушку в покое?

Улыбка мгновенно исчезла с лица Джереми.

— Не могу, — сухо ответил он. — Так же как, судя по всему, вы не можете оставить в покое тетушку.

— Туше. — Лорд Эдвард нажал на ручку двери.

Очутившись в библиотеке, герцог с облегчением увидел пылающий камин, а на буфете графин с виски. Он поспешил к огню и стал отогревать руки, пока дядя наливал два бокала.

— Ну, с возвращением домой, — произнес он.

— Благодарю. — Джереми залпом опорожнил почти весь бокал, сразу ощутив, как огненная жидкость начала его согревать.

Он еще не совсем пришел в себя после бурной ночи любви. Целый день, проведенный в дороге, еще больше сказался на нем, а теперь предстояли нелегкие объяснения с тетушкой, не говоря уже о задаче переубедить семейство Мэгги в своем к ней отношении.

Дядя снова наполнил его бокал.

— Ладно, — вздохнул он, садясь в глубокое кресло зеленой кожи, где, видимо, читал газету, которая валялась на полу. — Давай разберемся. Ты вступил в конную гвардию, уплыл в Индию, поубивал несчетное количество мятежных бенгальцев, заслужил повышение в чине, спас королевского посла в Бомбее, получил следующее повышение, воспрепятствовал разграблению Дворца ветров, был награжден Звездой Джайпура… Поправь меня, если я что-то перепутал…

— Напротив. Вам, оказывается, моя военная карьера известна во всех деталях. За исключением мелкой подробности. Звезда Джайпура — сапфир, а не принцесса.

Лорд Эдвард вроде бы воспринял известие без малейшего сомнения.

— А как насчет объявления во вчерашней «Таймс»?

— Принцесса, кажется, не согласна с моим решением принять вместо нее сапфир. — Герцог пожал плечами, словно говоря: «Что прикажете делать бедному парню?»

— Понимаю. Должен сказать, что своей отвагой ты произвел большое впечатление на многих пэров. Был даже разговор, не отправить ли тебя на зулусов, чтобы в зародыше подавить мятеж, о котором идут слухи. Я постарался отговорить их от этой затеи. По-моему, тебя лучше занять чем-либо в Англии. Например, ты можешь быть советником при Уайтхолле.

Джереми опустился на ковер перед камином, чтобы поскорее согреться.

— В Уайтхолле? Вряд ли мне понравится. Это занятие для старых адмиралов, чтобы вновь переживать славные денечки.

— Нет! — возмутился лорд Эдвард. — Уайтхолл — штаб вооруженных сил ее величества, поэтому, Джерри, лучше сказать «да»… если тебя позовут. Любой офицер ухватился бы за такой шанс.

— Пожалуй, Уайтхолл лучше Нью-Дели. Я чертовски устал от Индии. Никакого стоящего виски, москиты размером с кулак.

— И, видимо, никаких женщин, — сухо заметил дядя. — Разумеется, кроме принцессы.

— О чем вы говорите? Женщин там сколько угодно.

— Но тебе до сих пор нужна Мэгги?

— Да, Мэгги. До сих пор. По-моему, я наконец ее заслужил.

— Заслужил ее? О чем ты говоришь?

— Разве вы не помните наш разговор в конюшне, после того как вы… э-э… застали нас и обвинили меня в безделье. Сказали, что такой девушки я не заслуживаю, ибо ничего в своей жизни не сделал. Теперь, думаю, вы согласитесь, что я потрудился достаточно в жизни, рискуя ею на службе отечеству.

— Ты хочешь сказать… — Лорд Эдвард потрясенно отставил почти нетронутый бокал. — Джерри, ты пытаешься сказать мне, что конная гвардия, Джайпур, все это для того, чтобы доказать, что ты достоин Мэгги?

— А вы считаете, она этого недостойна? — возмутился Джереми.

— Считаю ли я, что она… Господи, при чем здесь это? Я просто удивлен, думал, ты давно забыл о Мэгги Герберт.

— С чего бы? Пять лет назад вы заявили, что она станет отличной герцогиней. Вы изменили свое мнение? Или его изменил вам сэр Артур? Может, вы с ним согласны, что живопись — неприличное занятие для женщины?

— Дело не в том, — нахмурился лорд Эдвард. — Я только имел в виду, что пять лет весьма долгий срок для молодого человека с такой… страстной натурой, чтобы хранить верность одной женщине. Особенно если та недавно объявила о своей помолвке с другим.

— Вот именно! А какого дьявола я, по-вашему, сюда вернулся? — Джереми вскочил и быстро заходил по комнате.

— Господи, я даже представить не мог… Ты хуже Пиджин! Когда что-то вобьешь себе в голову, этого из тебя не выбьет ни ад, ни потоп.

Герцог насупился.

— Это плохо? — рявкнул он.

— Нет, просто забавно, вот и все. Итак, ты убил ее жениха?

— Нет, хотя думал об этом. Я решил испробовать другой подход. Собственно, я здесь поэтому.

— Неужели? — с интересом осведомился лорд Эдвард. — Только не говори Пиджин, а то она всерьез решит, что ты наконец последовал ее советам.

— Я получил ее записку, — улыбнулся Джереми. — И рад был узнать, что все в порядке.

— Джерри, ты никогда не был подхалимом, как тебе удалось столь продвинуться в чинах? Выкладывай. Что на самом деле привело тебя в Йоркшир, когда любовь всей твоей жизни, не говоря о ее женихе, находится в Лондоне?

— Ее семейство.

— Ее семья? Какое отношение имеет к этому ее семья?

— Полное. Я собираюсь убедить их в том, что неодобрение ими занятий Мэгги нелепо, заставить их согласиться, что ее брак со мной предпочтительнее брака с лягушатником. — Джереми перестал метаться по комнате. — У вас есть какие-нибудь возражения?

— А если есть? — с усмешкой поинтересовался лорд Эдвард.

Джереми усмехнулся в ответ, но без всякого намека на шутливость сказал:

— Тогда выбора нет, мне придется тебя побить.

— В таком случае возражений у меня нет.

— Правда? Никаких?

— Никаких, — пожал плечами дядя. — Мэгги Герберт мне нравится. Она не терпит дураков, в том числе своих родственников. Этим нельзя не восхищаться. Однако я не представляю, как ты договоришься с ее сестрой Анной. Твоя тетушка считает, что миссис Картрайт никак не оправится от неудачной беременности. И не только в физическом смысле. Кажется, она убеждена, что женщины детородного возраста, не стремящиеся завести детей, идут наперекор природе. Думаю, Анна принадлежит к тем женщинам, которые жаждут иметь много детей, но не могут, а потому терзаются, что есть женщины, которые могут, но не хотят.

Джереми, не отличавшийся любовью к детям, которых видел или пронзительно орущими, или хватающимися за все липкими ручонками, с понимающим видом кивнул, хотя не понял ничего.

— Анна никогда не поддерживала родительское решение отпустить сестру в Париж. Но поскольку это была Мэгги, художественная школа представлялась ей меньшим злом… — лорд Эдвард сурово поглядел на племянника, — чем некоторые другие.

Джереми поднял брови, однако раньше дядя называл его похуже, чем злом, а посему решил смолчать.

— Когда Мэгги заявила, что собирается посвятить себя занятию живописью… — объяснил лорд Эдвард, — Анна, по словам Пиджин, окончательно свихнулась. Как же, сестра не только нарушает порядок, установленный природой, но и порочит доброе имя Гербертов!

— Понимаю, — кивнул Джереми. — Значит, это мне и нужно преодолеть?

— Ох, это еще не все, — жизнерадостно успокоил его дядюшка. — Не забывай о сэре Артуре. Старшая дочь так настроила его против Мэгги, что он без ярости слышать о ней не может. Никогда не видел его таким упрямым. Он хочет, чтобы она сидела взаперти у домашнего очага, а не разгуливала по Лондону, рисуя богатых и праздных. Он будет очень недоволен твоим вмешательством в его семейные проблемы и намерением жениться на его дочери. На тот и другой счет у него свои непреклонные взгляды.

— Знаю, — мрачно произнес Джереми, — поэтому я взял с собой пистолет.

— О! — произнес Лорд Эдвард. — Это меняет дело. Не так ли?

— Надеюсь.

Глава 34

Мэгги стояла посреди галереи де Вету, нервно покусывая губу. Почти одиннадцать часов, но Огюстен еще не появлялся, что на него совсем не похоже.

Правда, она и не жаждала его видеть, понимая, что сегодня никакие отговорки не помогут. Ни головная боль, ни плохие грузчики, а самое главное, сегодня не возникнет рядом Джереми.

Сегодня она должна разорвать помолвку.

К счастью, когда Мэгги приехала в галерею, помощники Огюстена были уже на месте и открыли ей дверь. Слава Богу, иначе бы она замерзла, дожидаясь его на Бонд-стрит. Погода была типичной для февраля: холодной, с ветром, под ногами мерзкая слякоть.

«Чудный денек для открытия выставки», — с тоской подумала Мэгги. Едва ли найдутся глупцы, которые в такую погоду захотят выйти на улицу, чтобы посмотреть на «картинки», если можно уютно посидеть у собственного камина. Вряд ли кто-нибудь явится сегодня на открытие ее выставки.

И это Мэгги устраивало!

Конечно, Огюстен будет разочарован, но она, разумеется, втайне почувствует облегчение. Из-за всех переживаний и нежданной эмоциональной встряски ей меньше всего хотелось видеть толпу людей. Она не готова улыбаться, выслушивать комплименты своей работе или критику, что более вероятно. Впервые в жизни ей было абсолютно все равно, что подумают о ее картинах, сердце у нее разрывалось. И поделом! Она ведь оказалась самой гадкой девушкой на свете, занималась любовью с одним мужчиной, будучи помолвленной с другим, поэтому заслуживала не только разбитого сердца, но и ужасных рецензий на свою выставку в газетах. Да, она их заслужила и надеялась, что завтрашняя «Таймс» ее не разочарует.

Помощник Огюстена, который вчера получил от хозяина по уху, вроде бы забеспокоился о ней. Видимо, из-за того, что она как дурочка застыла посреди галереи и с ее зонта на сверкающий паркет натекла целая лужа. Молодой человек робко подошел к ней с чашкой горячего чая, она, вздрогнув, приняла ее и не заметила, как он потихоньку забрал у нее зонтик, куда-то унес, потом извинился за опоздание хозяина и пригласил Мэгги пройтись по галерее и оценить развеску полотен.

Мэгги не могла скрыть удивления, поскольку думала, что ее позвали в галерею пораньше, чтобы она этим руководила.

Молодой человек виновато покраснел. Конечно, так и было задумано, но его товарищи вместе с ним решили поторопиться. Мэгги поняла: он был так расстроен вчерашней оплошностью, что проработал всю ночь, дабы убедить хозяина в своей надежности и самостоятельности, а теперь хозяин оказался столь неучтив, что не явился вовремя.

Это совсем не похоже на Огюстена. Тронутая участием клерка, Мэгги почувствовала нарастающее раздражение по поводу небрежности своего жениха и заявила, что с радостью осмотрит выставку. Мистер Корман, так звали молодого человека, повел ее по залу.

Картины были в прекрасных рамах (в некоторых случаях более привлекательных, чем сами работы, как она решила), размешены с очевидной заботливостью, большие полотна не угнетали маленькие, а пейзажи разумно чередовались с портретами, чтобы глаз не уставал от слишком большого пространства зелени или синевы.

Мэгги, прихлебывая на ходу чай, осыпала Кормана и его сотрудников похвалами, хотя ей было трудно сосредоточиться на живописи. Ее занимала мысль, куда пропал Огюстен, ведь он не опаздывал никогда.

Господи, вдруг Джереми прав и это Огюстен пытался убить его на Парк-лейн и около здания «Таймс»? Вдруг Огюстен последовал за герцогом в Йоркшир и сейчас пытается довести задуманное до конца?

А она в Лондоне и бессильна его остановить!

Нет, это чистая нелепость. Огюстен не станет никого убивать, он просто опаздывал. Джереми ничего не угрожало. Пусть он использовал ее и бросил, но сейчас в безопасности.

Мистер Корман свернул вместе с ней за угол, и Мэгги от ужаса едва не уронила чашку, на почетном месте, под масляным фонарем висел портрет Джереми!

— Откуда вы это взяли? — с трудом выговорила она.

Несколько смущенный ее вопросом, Корман объяснил, что она сама прислала картину в числе других, привезенных вчера из мастерской.

— О нет! Я никогда не собиралась выставлять этот портрет. Нанятые Огюсте… грузчики месье де Вегу, должно быть, взяли его по ошибке. Я не собиралась его показывать. Никому!

— Но, мисс, — беспомощно пролепетал Корман, — простите меня за смелость, это одна из лучших работ вашего собрания. Вы, конечно, не захотите, чтобы мы его сняли. Мы выстроили всю экспозицию вокруг этого портрета. Он ее центр.

Почти уронив чашку на какую-то подставку, Мэгги без сил опустилась на голубой диванчик, специально поставленный напротив портрета Джереми, словно в предвкушении того, что дамы станут падать от него в обморок.

Мэгги бы не удивилась, если б какая-нибудь женщина действительно потеряла сознание от одного взгляда на герцога. На портрете Джереми был таким, как той ночью на террасе, когда Мэгги спросила, куда он направляется, а герцог ответил: «К дьяволу!» Выражение лица то ли рассерженное, то ли досадливое, темная бровь иронически выгнута, уголок рта приподнят в усмешке. Он стоял вполоборота к зрителю, нога на балюстраде террасы, в одной руке шляпа, а другая, сжатая в кулак, опиралась на правое бедро. Джереми был одет для верховой езды, но костюм не скрывал мускулистую силу красивого мужского тела. Мэгги покраснела. О чем только она думала, когда его писала!

Впрочем, как раз это было совершенно ясно.

Портрет был написан по памяти, но каждая деталь отражена с точностью дагерротипа, хотя в отличие от изображения на пластинке в живописном образе выражались суть, качества характера, язвительный юмор, проницательность, а главное, чувственность, настолько очевидная, что Мэгги почудилось, будто Джереми вот-вот сойдет с холста, шагнет к ней, подхватит на руки и начнет целовать… прямо здесь и сейчас.

Нужно благодарить того, кто поставил этот диванчик!

Она написала портрет два года назад. Четыре дня лихорадочной работы, во время которой она не позволяла никому, даже Беранж или мадам Бонэр, посмотреть, что она делает. Это произошло вскоре после встречи с Огюстеном. Тогда она решила, что если напишет портрет Джереми, то он, возможно, уйдет из ее тела, души и жизни.

Чего, разумеется, не случилось. Она не могла смотреть на законченный портрет без тоски в сердце, пришлось убрать его, приказав себе никогда больше не глядеть на него. И она свято выполняла свое решение.

— Нужно снять его, — слабым голосом пролепетала Мэгги.

Корман, имеющий достаточный опыт работы с темпераментными художниками и умеющий с ними обращаться, сказал:

— Понимаю, вы сегодня волнуетесь, мисс Герберт, но этот портрет — ваша лучшая работа. Было бы преступно не включить его в экспозицию. И взгляните, как удачно мы расположили по бокам два пейзажа. У вас нет других картин подобного размера, чтобы его заменить.

— Вы не понимаете, мистер Корман. Мы должны его снять. Это полотно является частью моего личного собрания, оно не продается и никогда не предназначалось для показа. Никому! Даже… э-э… объекту, который, хоть шансы малы, возможно, придет сюда.

Всего лишь надежда, которую Мэгги старалась подавить. Она не знала, почему Джереми так внезапно уехал в Йоркшир, но продолжала надеяться, что он еще появится в этот самый важный день ее жизни.

— Да, теперь я понимаю, в чем ваше затруднение. И все же, мисс Герберт, вы не должны считать, что изображенный джентльмен будет оскорблен вашей работой. Ни в коей мере! Вы изобразили его так лестно. — Взгляд Кормана оценивающе скользнул по портрету. — Ни один мужчина не станет возражать против того, что его видят столь мужественным.