– Жан-Люк?
      Погоди-ка. Кто это сказал?
      – Жан-Люк?
      Я распахиваю глаза. Люк уже вскочил и метнулся к двери чердака.
      – Я здесь, – кричит он вниз, перегнувшись через перила узкой лестницы, ведущей на третий этаж.
      Что случилось? Еще минуту назад он готов был поцеловать меня…
      – Тебе лучше спуститься. – Голос Доминик звучит чопорно. – Только что приехала твоя мать.
      – Черт, – шипит Люк, но так, чтобы Доминик не слышала. Ей он кричит:
      – Хорошо, сейчас спускаюсь.
      Он оборачивается ко мне. Я так и сижу на крышке сундука, и шелк вечернего платья Живанши стекает у меня с колен. Такое чувство, что у меня что-то отобрали. Может, сердце?
      Но это смешно. Я же и не хотела, чтобы он меня целовал. Не хотела. Даже если он и собирался. А он не собирался.
      – Надо идти, – говорит Люк, – если, конечно, ты не хочешь остаться тут еще немного. Можешь брать тут все, что понравится…
      Кроме того единственного, что, как я начинаю понимать, мне нужно больше всего.
      Я встала. Удивительно, ноги все еще держат меня.
      – Нет, я не могу.
      Но вечернее платье я так и не выпускаю из рук. Люк это подмечает и понимающе улыбается.
      – Разве что вот это, – говорю я и виновато смотрю на платье. – Может, получится восстановить его…
      – Конечно, – отвечает Люк, старательно пряча улыбку. Он смеется надо мной. Но мне наплевать. Зато у нас есть еще один общий секрет. Скоро у меня с Люком де Вильером будет больше секретов, чем с кем бы то ни было.
      И вообще, из-за «Лиззи бродкаст систем» у меня ни с кем нет общих секретов. Над этим определенно надо поработать.
      Вслед за Люком я спускаюсь по лестнице. Внизу нас поджидает Доминик. Она уже переоделась в кремовое, очень современное льняное платье с открытыми плечами. В нем ее талия кажется совсем тоненькой. На ногах у нее, как я успеваю заметить, шлепанцы с пошло острыми носами.
      – Хм, – говорит она, заметив меня, – ты, как вижу, удостоилась полной экскурсии, Лиззи?
      – Люк и его отец подошли к этому со всей тщательностью, – говорю я, стараясь скрыть чувство вины. Хотя с какой стати мне чувствовать себя виноватой? Ничего не произошло. Ничего и не должно было произойти.
      Наверное.
      – Да уж, не сомневаюсь, – скучающим тоном отзывается Доминик. Потом она критично осматривает Люка. – Только посмотри на себя! Ты же весь в пыли. Ты не можешь встречать свою мать в таком виде. Иди переоденься.
      Если Люку и не нравится, когда им так командуют, то он этого не показывает. Он просто спускается дальше, крикнув через плечо:
      – Скажи маме, что я буду через минуту.
      Я же отправляюсь в свою комнату, намереваясь припрятать вечернее платье, пока не найду лимон или лучше винный камень. В прошлом мне удавалось выводить пятна ржавчины и тем и другим.
      Но не успеваю я и шагу ступить, как Доминик останавливает меня.
      – Что это у тебя там такое? – спрашивает она.
      – Это? Всего лишь старое платье. – Я разворачиваю и показываю ей. – Я нашла его на чердаке. Жаль, что оно все в ржавчине. Может, удастся отстирать его.
      Доминик критически осматривает платье. Вряд ли она распознала в нем бесценный образчик моды, во всяком случае, по ней не видно.
      – По-моему, оно очень старое, – говорит она.
      – Не такое уж старое. Годов шестидесятых. Может, начала семидесятых.
      Доминик морщит носик.
      – От него воняет.
      – Оно же лежало на чердаке, а там все заплесневело. Попробую замочить его, может, пятна отойдут. Запах тоже должен исчезнуть.
      Доминик тянется пощупать шелк. И тут ей попадается на глаза ярлык.
      О-хо-хо… Она его увидела.
      Но вопреки моим ожиданиям, она не вскрикивает от удивления. Наверное потому, что прекрасно владеет собой.
      – Ты хорошо шьешь? – задумчиво спрашивает она. – Кажется, твоя подруга что-то говорила на этот счет…
      – Да не то чтобы хорошо, так, немного, – скромничаю я.
      – Если бы ты отрезала вот здесь, – говорит Доминик, показывая на платье, где именно. Если отрезать там – оно будет чуть выше колен, то получилось бы неплохое платье для коктейлей. Придется, конечно, перекрасить его в черное. А то, на мой взгляд, больно на вечернее платье похоже.
      – Это и есть вечернее платье. И я уверена, оно кому-то принадлежит. Я просто собираюсь восстановить платье. Владелице, думаю, будет приятно получить его назад.
      – Если бы хозяйка платья дорожила им, то не оставила бы его на чердаке. Если дело в цене, я с радостью заплачу тебе, – говорит Доминик.
      Я выхватываю у нее платье. Просто не смогла удержаться. Доминик словно вдруг превратилась в Круэллу де Виль, а платье – в щенка-долматинца. Просто не верится, что у кого-то рука может подняться обрезать – я уж не говорю о том, чтобы покрасить – оригинальное платье Живанши.
      – Давай сначала посмотрим, удастся ли вывести пятна, – говорю я, стараясь казаться спокойной, что довольно сложно, поскольку я чуть ли не задыхаюсь от гнева.
      Доминик только пожимает плечами в своей франко-канадской манере. Во всяком случае, я предполагаю, что это франко-канадская манера, потому что раньше с канадскими французами знакома не была.
      – Отлично, – говорит она. – Думаю, надо спросить Жан-Люка, что с ним делать. Ведь это же его дом…
      Она не добавила:…а я его девушка, поэтому все отбросы от кутюр на полном основании переходят ко мне. Но ей и не надо этого говорить.
      – Уберу его, – говорю я, – и пойду поздороваться с миссис де Вильер.
      Услышав это имя, Доминик вроде как вспомнила, что ее присутствие требуется совершенно в другом месте.
      – Да, конечно, – отвечает она и торопливо спускается по лестнице.
      С неимоверным облегчением я заскакиваю в свою комнату, захлопываю дверь и прислоняюсь к ней с другой стороны, пытаясь отдышаться. Обрезать Живанши! Покрасить Живанши! Да что за больное, извращенное…
      Но думать об этом сейчас недосуг – хочется пойти посмотреть на мать Люка. Я аккуратно вешаю платье на гвоздик, в моей комнате нет платяного шкафа. Сдираю с себя сарафан и лечу в ванную быстренько сполоснуться, заново накраситься и причесаться. Возвращаюсь к себе в комнату и надеваю платье от Сюзи Перетт (мне все же удалось отстирать краску от макаронового ожерелья).
      Потом, ориентируясь на звуки разговора, доносящиеся снизу, я спешу познакомиться с Биби де Вильер.
      Она оказалась абсолютно не такой, как я себе представляла. Пообщавшись с месье де Вильером, я составила для себя образ женщины, на которой он мог бы жениться, – миниатюрная, темненькая, с тихим мягким голосом, в тон его мечтательной рассеянности.
      Но ни одна из женщин, которых я вижу с площадки третьего этажа, не соответствует этому описанию. А их там три – не считая Шери, Доминик и Агнесс – и ни одну из них не назовешь миниатюрной или темненькой.
      И голоса у них ТОЧНО не тихие и мягкие.
      – А где тогда разместятся Лорена и Николь? – спрашивает светловолосая девушка примерно моих лет с сильным южным акцентом.
      – Викки, дорогая, я же сказала тебе, – говорит другая блондинка – очевидно, ее мать, поскольку сходство между ними разительное, а разница – килограммов десять. – Им придется остановиться в Сарлате. Тетя Биби говорила тебе, сколько людей можно разместить в Мираке.
      – Почему тогда друзья Блейна разместятся здесь, – верещит Викки, – а мои должны ехать в гостиницу? А как насчет Крейга? Где будут жить его друзья?
      Мрачного вида молодой человек, маячащий в углу, за мраморными колоннами, замечает: – Не знал, что у Крейга вообще есть друзья.
      – Заткнись, тормоз, – рычит на него Викки.
      – Так, – заявляет другая блондинка средних лет, – я бы выпила чего-нибудь. Кто составит мне компанию?
      – Вот, Биби, – месье де Вильер поспешно подает ей поднос с фужерами шампанского.
      – О, слава богу, – говорит мать Люка и хватает фужер. Это эффектная женщина, почти на голову выше своего мужа (хотя, возможно, это просто из-за высокой прически), в ярком платье-сари от Дианы фон Фюрстенберг, выгодно подчеркивающем ее все еще отменную фигуру.
      – Держи, Джинни, – говорит она, беря еще один фужер и передавая его сестре. – Уверена, тебе это нужно даже больше, чем мне.
      Мать Викки даже не ждет, пока остальным тоже предложат фужеры – хватает и осушает его до дня. У нее вид человека, находящегося на грани… чего-то нехорошего.
      Доминик, как я успеваю заметить, уже спустилась вниз и теперь стоит возле миссис де Вильер и следит за раздачей шампанского. Когда месье де Вильер доходит до Агнесс, Доминик говорит что-то весьма резкое по-французски, и отец Люка испуганно вздрагивает.
      – Только попробовать, – говорит он. – Это мое новое demi-sec…
      Доминик смотрит на него осуждающе.
      Но этого совсем не замечает Люк – он подходит к отцу, берет с подноса фужер шампанского и подает Агнесс, у которой совершенно обалделый и восторженный вид.
      – Это особый случай, – объявляет Люк, по всей видимости, для всех. Но мне почему-то кажется, что его слова предназначены исключительно для Доминик. – Моя кузина приехала сюда сыграть свадьбу, так что в празднике должны участвовать все.
      Я замечаю, как Шери – она уже переоделась в милую белую блузку и капри оливкового цвета – переглядывается с Чазом, который тоже успел переодеться в чистые брюки и рубашку-поло. В ее взгляде ясно угадывается: Видишь? Я же тебе говорила.
      Интересно, что это она такое говорила? Что вообще происходит?
      – Что ж, давайте выпьем, – предлагает миссис де Вильер, – за невесту и жениха. Которого здесь пока нет. Счастливчик. – Она запрокидывает голову и заливается смехом. – Шучу. – Она замечает меня и говорит: – О-па, Гильом, еще одна. Еще одна идет.
      Месье де Вильер оборачивается, замечает на лестнице меня и расплывается в улыбке.
      – А, вот и она, – говорит он и протягивает мне последний фужер шампанского. – Лучше поздно, чем никогда. Она определенно стоит того, чтобы ее ждали.
      Я вспыхиваю и, обращаясь ко всем присутствующим, говорю:
      – Здравствуйте. Я Лиззи Николс. Огромное спасибо за то, что мне представилась возможность побывать здесь, – как будто я из числа приглашенных, а вовсе не незваный гость.
      И дальше стою, мечтая о том, чтобы что-нибудь тяжелое рухнуло мне на голову и я потеряла сознание.
      – Лиззи, как поживаешь? – Миссис де Вильер шагает мне навстречу и пожимает руку. – Ты, должно быть, та самая подруга Чаза, о которой только и слышу. Рада познакомиться. Друзья Чаза – наши друзья. Они с нашим Люком так дружили в школе. Чаз всегда помогал ему встревать во всяческие неприятности.
      Я смотрю на Чаза, а тот только улыбается.
      – Не сомневаюсь, – говорю я, – зная Чаза.
      – Неправда, – возражает Чаз, – неправда. Люк прекрасно попадал в неприятности и без моей помощи.
      – Это моя сестра, Джинни Тибодо, а это ее дочь Викки, – представляет мне всех по очереди миссис де Вильер, проводя по комнате. Рукопожатие миссис Тибодо, по сравнению с сердечным рукопожатием ее сестры, больше похоже на влажную губку, как и у ее дочери.
      – А это Блейн, старший брат Викки. – Его рукопожатие чуть приятнее, чем у его сестры, зато на лице застыла маска перманентного недовольства, а на каждом пальце вытатуированы какие-то буквы. Правда, что они означают, если выстроить их вряд, я так и не поняла.
      – Ну вот, – говорит Биби, закончив процедуру представления, – а теперь за прекрасную пару.
      И залпом выпивает шампанское. К счастью, ее муж стоит тут же со свежей бутылкой наготове, чтобы долить всем шампанского.
      – Хорошее, правда? – спрашивает он, не обращаясь ни к кому в особенности, но надеясь, что хоть кто-нибудь ответит. – Demi-sec. Сейчас его почти не делают. Все требуют брют. Но я подумал, почему бы и нет?
      – Вот так и надо действовать, Гильом. Нужно выходить за рамки привычного, – дружелюбно отзывается Чаз. Я бочком проскальзываю поближе к нему и Шери и спрашиваю:
      – Вы не знаете, что такое demi-sec?
      – Понятия не имею, – отвечает Чаз и выпивает свой фужер до дна. Хм, пожалуй, возьму еще, – добавляет он и спешит за отцом Люка.
      Шери смотрит на меня снизу вверх – она так и не выросла выше метра шестидесяти двух, зато мне удалось отрастить зад в два раза толще, чем у нее, – и говорит:
      – Куда это ты исчезла на полдня? И с чего это ты так вырядилась?
      – Люк и его отец провели меня по виноградникам и винодельне. И вовсе я не вырядилась. Это платье перешло в разряд повседневных, после того как Мэгги выкрасила его макароновыми бусами, помнишь?
      – На нем сейчас нет никакой краски, – замечает она после придирчивого осмотра.
      – Это была акварель. Никто не дает четырехлетнему ребенку масляные краски. Даже моя сестра.
      – Ладно, – сдается Шери. Она никогда не понимала моих сложных правил гардероба, хотя я сто раз пыталась ей объяснить. – Мы сегодня приглашены на ужин. Там будет только семья невесты, поэтому нам так повезло. Семья жениха и остальные гости приедут завтра. Готова помогать на кухне?
      – Конечно, – говорю я, тут же представив, как я в милом фартучке готовлю фирменные спагетти.
      – Отлично. Готовить будет мать Агнесс. Говорят, она фантастический повар. А мы будем подавать. Так что давай принарядимся, чтобы дело шло веселее.
      – Хороший план, – говорю я и следом за ней иду туда, где стоит Люк. Он уже взял на себя обязанности по наполнению бокалов.
      – А, – восклицает Люк. – Вот и она. Милое платье.
      – Спасибо. Ты и сам неплохо выглядишь. Ты не знаешь, у вас на кухне есть винный камень?
      Шери чуть не давится шампанским, которое только что отхлебнула. Люк же как ни в чем не бывало отвечает:
      – Понятия не имею. Скажи мне, как это будет по-французски, и я спрошу.
      – Я не знаю. Ты же у нас француз.
      – Наполовину, – говорит он и смотрит на свою мать. Та опять запрокинула голову и хохочет над тем, что сказал Чаз.
      – Я спрошу, – говорит Люк и идет подлить шампанского своей тете.
      – А о чем это вы? – спрашивает Шери, как только Люк отходит подальше.
      – Так, ни о чем, – невинно отвечаю я. Это даже забавно, что у меня теперь есть секреты от Шери. Впрочем, за последнее время я сделала немало вещей, которых раньше никогда не делала.
      – Лиззи, – Шери прищуривает глаза. – У вас с Люком что-то происходит?
      – Нет! Господи, нет.
      Но я невольно краснею, вспомнив тот почти поцелуй на чердаке. А как насчет прошлой ночи на станции? Тогда Люк тоже собирался поцеловать меня? Почему-то мне кажется, он мог… если бы не объявилась Доминик. И в тот, и в этот раз.
      – У него есть девушка, – говорю я Шери в надежде на то, что, произнеся это вслух, я и себе это внушу. – Можно подумать, я могу закрутить с парнем, у которого есть девушка. Да за кого ты меня держишь? За Бриану Дунлеви?
      – Да ладно, ладно, псих, – Шери смотрит на меня удивленно. – Я собираюсь за добавкой, пойдешь со мной?
      Я смотрю в ту сторону, куда она кивнула. Там Люк открывает уже третью бутылку папиного шампанского. Как раз в этот момент он поднимает голову и видит, что мы смотрим на него. Он улыбается.
      – Хм, ладно, – соглашаюсь я. – Разве что еще стаканчик.

      В середине 1870-х годов, благодаря изобретению швейной машинки и синтетических красителей, произошло что-то вроде революции в моде. Внедрение массового производства означало, что дешевая модная одежда стала доступной для многих, но, с другой стороны, впервые за всю историю человечества можно было выйти на улицу и встретить человека, одетого точно так же, как ты. Юбки с каркасом уступили место «тюрнюру». Эта мода на крупный зад возродилась нескоро – лишь с появлением на свет Дженифер Лопес.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс

      Обед получился не столько трапезой, сколько военным советом.
      Это потому, что Викки и ее мать желали убедиться, что все будет готово к тому времени, когда гости – и будущий муж Викки со всей родней – прибудут завтра.
      Могу понять их озабоченность. Ведь свадьба бывает только раз (если повезет), и хочется, чтобы все прошло гладко.
      И все же было бы приятнее, если бы мы могли уделить больше внимания блюдам, приготовленным матерью Агнесс, а не жалобам мадам Тибодо по поводу плохой дороги.
      А ведь это самый великолепный обед, какой мне только доводилось пробовать. Для начала подали рыбный cassoulet, то есть рагу со сметаной; потом была утка в каком-то потрясающе вкусном сладком соусе; салат из молодого латука с чесночной заправкой, а еще огромная тарелка сырного ассорти – и все это с великолепным свежим хлебом – с золотистой хрустящей корочкой снаружи и теплым ароматным мякишем внутри. А еще вино к каждому блюду. Месье де Вильер сам разливает его и пытается рассказать о каждой новой бутылке, но его все время перебивает тетушка Люка Джинни, встревая с комментариями типа: «Кстати о букете, кто-нибудь уже договорился с цветочницей в Сарлате? Она в курсе, что мы передумали и берем белые розы, а не лилии? Как там, еще раз, по-французски розы?» На что Люк сухо отвечает:
      – Rose.
      Я как раз только что отхлебнула воды, и она пошла у меня косом – так сильно я начинаю хохотать.
      К счастью, Люк этого не замечает, потому что весь вечер он сидит на другом конце огромного обеденного стола. Как Доминик сообщила мне (по дороге в весьма впечатляющую и эффектно украшенную столовую с высокими потолками), за этим столом помещается двадцать шесть человек. По одну руку от Люка сидит его матушка, по другую – Доминик. А я сижу на другом конце, рядом с его отцом и мрачным Блейном.
      Не то чтобы меня это как-то огорчало. Да я и не люблю Люка в таком смысле. По крайней мере, я пытаюсь себя в этом убедить, поскольку Шери пристально за мной следит.
      И наконец-то мне представилась возможность рассмотреть татуировку Блейна. И-Д-И-К-Ч-Е-Р-Т-У!
      Особенно меня умиляет восклицательный знак в конце. Воображаю, как гордится им его мать.
      Если она вообще о нем помнит, что вряд ли, если учесть, сколько она носится с дочерью, которую, мягко говоря, трудно назвать счастливой невестой. Ведь ей кажется, что до сих пор все делалось не так и нет никакой надежды это исправить. Ее нисколько не успокаивают заверения ее матери, Люка и даже месье де Вильера.
      – Дорогая, я уже звонила в гостиницу, и консьерж заверил меня, что у них полно свободных мест, чтобы разместить всех твоих подруг. Или будут завтра, когда съедет тургруппа из Германии. Во всяком случае, – миссис Тибодо смотрит на свою сестру, – думаю, он сказал именно это. Трудно было разобрать из-за его акцента…
      – Но почему бы друзьям Блейна не остановиться в гостинице? – спрашивает Викки. – Почему именно мои должны? Я же невеста!
      – Друзья Блейна участвуют в свадебном приеме, – напоминает ей мать. – Ты же сама хотела, чтобы они играли на приеме.
      – Ха, – пыхтит Блейн рядом со мной, снова и снова насаживая на нож кусочек сыра. – Да, но она изъявила это желание только после того, как мы заполучили этот контракт.
      – Вы пока еще не выбились в звезды, – рычит с другого конца стола Викки. – Не понимаю, откуда столько гонора. Твои друзья-придурки вполне могли бы пожить в своем фургоне и разницы не заметили бы.
      – Мои друзья-придурки, – рычит в ответ Блейн, – единственное, что по-настоящему круто в твоей свадьбе, и ты это знаешь.
      – Хм, минуточку! По-моему, играть свадьбу во французском шато – круто уже само по себе, – огрызается Викки.
      – Ну, конечно, можно подумать, это не ты трепала всем репортерам направо и налево, что у тебя на свадьбе будет играть самая клевая хьюстонская группа.
      – Не будете ли вы оба столь любезны заткнуться, – просит их тетя Биби. Голос у нее сейчас, как я подозреваю, грубее обычного из-за выпитого шампанского. Она напрочь игнорирует своего мужа, а тот, напротив, все время старается встать или сесть рядом с ней и втянуть ее в разговор. Грустно видеть, как радуется месье де Вильер, что его жена – пусть временно и только ради свадьбы племянницы – вернулась к нему в дом, и как нерадостно матери Люка находиться здесь.
      – И правда, – говорит миссис Тибодо, готовая расплакаться, – сейчас не время для перепалки. Сейчас нужно всем объединиться и попытаться преодолеть кризис.
      – Кризис? – Месье де Вильер сбит с толку. – Какой кризис? Виктория выходит замуж! Это же радостное событие, разве нет?
      Биби и ее сестра поворачиваются к нему и в один голос отвечают:
      – Нет.
      Викки, посмотрев на одну, потом на другую, резко отодвигает стул, вскакивает и выбегает из столовой, драматично прикрыв глаза рукой.
      Вот тут поднимается Шери и объявляет:
      – На этой ноте… всем большое спасибо. Мы чудно провели вечер. Теперь понятно, что мы должны делать завтра, когда начнут съезжаться ваши гости. А сейчас, думаю, мы с Лиззи поможем убрать со стола.
      – Я вам помогу, – говорит Чаз, тоже вскакивая с места. Очевидно, ему не терпится сбежать от всех этих дрязг и разговоров о заказанных букетах.
      – Я тоже, – вызывается Люк.
      Но как только он начинает подниматься из-за стола, мать хватает его за руку и велит:
      – Сядь.
      Люк неохотно, с мученическим выражением лица снова опускается на стул.
      Я собираю грязные тарелки на своем конце стола. Мне хочется как можно быстрее сбежать из воцарившегося тягостного молчания.
      Войдя в старомодную, с высокими потолками кухню, я приветливо улыбаюсь Агнесс и ее маме – они ужинают у массивного разделочного стола, но увидев меня, тут же встают.
      – Ne pas se lever, – говорю я. Не знаю, правильно ли я сказала «Не вставайте». Но, видимо, правильно, потому что они тут же сели заканчивать свой ужин.
      – О боже! – восклицает Шери, войдя на кухню и поздоровавшись. – Что это было?
      Чаз тоже заметно не в себе.
      – Я чувствую себя оплеванным, – говорит он.
      – Да ладно вам, – говорю я, соскребая остатки еды с тарелок в большой чан. – Моя семья куда чуднее.
      – Я как-то об этом не подумала, – хмыкает Шери, – но это хороший аргумент.
      – Свадьбы очень выматывают, ребята, – говорю я и тянусь за тарелками, которые принес Чаз. – Столько ожиданий, и если что-то вдруг идет не так, люди ломаются.
      – Да, – соглашается Шери, – но не взрываются самопроизвольно, как граната. Знаешь, в чем ее проблема? Викки, я имею в виду.
      – Она брайдзилла?
      – Нет, – отвечает Шери. – Она женится не на ровне.
      – Ой, не трепись, – смеюсь я.
      – Я серьезно. Доминик нам все рассказала сегодня у бассейна, когда ты была на экскурсии по винодельне. Викки выходит за какого-то программиста из Миннесоты вместо богатого нефтяного магната из Техаса, выбранного для нее матерью. Причем миссис Тибодо связана обещанием, но она не может повлиять на решение Викки.
      – А что же мистер Тибодо? – интересуется Чаз. – Отец Викки?
      – А он поехал на какую-то важную встречу в Нью-Йорк по делам своей инвестиционной компании или что-то в этом роде. Он появится, когда надо будет вести ее к алтарю, и ни минутой раньше, если у него хватит ума.
      Шери дает Чазу кухонное полотенце.
      – Давай. Я споласкиваю, ты вытираешь.
      – О, я люблю, когда мы допускаем немного грязи в наших отношениях, дорогая, – шутит он.
      Я смотрю, как они пикируются, и думаю, как же им повезло, что они нашли друг друга.