Бабушка говорит, что, похоже, Тина Хаким Баба куда более подходящая подруга для меня, чем Лилли Московитц. Но я думаю, она только потому так говорит, что родители Лилли – психоаналитики, а папа Тины, как оказалось, арабский шейх, а ее мама – какая-то родственница королевы Швеции, поэтому она – более подходящая компания для наследницы трона Дженовии.
      По словам бабушки, родители Тины Хаким Баба к тому же очень богаты, им принадлежит дикое количество нефтяных скважин. Бабушка сказала, что раз я пойду в пятницу к ним на обед, мне нужно надеть мокасины от Гуччи и явиться с подарком. Я спросила, с каким подарком, а она сказала, что надо заказать завтрак. Бабушка сделала специальный заказ у Балдуччи, чтобы они доставили завтрак в субботу утром по адресу Тины.
      Все-таки трудная это работа – быть принцессой.
      Я только что вспомнила: сегодня за ланчем Тина читала новую книгу. Обложка у нее была почти такая же, как у предыдущей, только на этот раз главная героиня была брюнетка. Эта книжка называется «Моя тайная любовь». В книге рассказывается про девочку из низших слоев общества, которая влюбилась в богатого мальчика, а он ее не замечал. Потом дядя девочки похитил этого мальчика и взял в заложники, а девочка промыла его раны и все такое и помогла ему убежать. Он, конечно, без памяти в нее влюбился. Тина говорит, что уже заглянула в конец и знает, что дядю девочки посадят в тюрьму, поэтому он не сможет ее больше содержать, и девочка переселится жить к родителям мальчика.
      Ну почему со мной никогда ничего такого не случается?

      Сегодня Лилли тоже не поехала со мной в школу. Ларс считает, что мы зря тратим время и что нам лучше не останавливаться каждый день возле ее дома, а сразу ехать в школу. Наверное, он прав.
      Когда мы подъехали к школе, там творилось что-то странное.
      Все те, кто обычно до начала уроков болтаются вокруг школы, курят или просто сидят на спине Джо (это каменный лев), сегодня собрались небольшими группками и на что-то смотрели. Я сначала подумала, что опять чьего-то отца обвинили в отмывании денег. Меня поражает, насколько иные родители бывают безответственными. Прежде чем совершить что-то противозаконное, они бы сначала подумали, каково придется их детям, если их застукают. Я лично на месте Челси Клинтон сменила бы фамилию и уехала бы в Исландию.
      Чтобы показать, что я не имею никакого отношения к сплетникам и не собираюсь принимать участие в их болтовне, я просто прошла мимо. Толпа уставилась на меня.
      Видно, Майкл прав: слухи об инциденте с Ланой Уайнбергер и рожком мороженого действительно распространились по всей школе. Одно из двух: или это, или сегодня мои волосы как-то по-особому торчат во все стороны. Но нет, я зашла в туалет и посмотрелась в зеркало – волосы выглядели как обычно. Почему-то, когда я входила в туалет, несколько девчонок выбежали оттуда, по-идиотски хихикая. Иногда мне хочется жить на необитаемом острове. Честное слово. По-настоящему необитаемом. Чтобы на сотни миль вокруг – никого, только я, океан, песок и кокосовая пальма.
      Ну, может, еще хороший телевизор с экраном 37 дюймов и спутниковой антенной… и «Сони плэй стэйшн», чтобы можно было поиграть, когда станет скучно.
 
      НЕСКОЛЬКО МАЛОИЗВЕСТНЫХ ФАКТОВ:
      1. Самый распространенный вопрос в средней школе имени Альберта Эйнштейна: «У тебя есть жвачка?»
      2. Красный цвет привлекает пчел и быков.
      3. В нашей домашней комнате иногда приходится ждать полчаса, чтобы учитель просто обратил на тебя внимание.
      4. Я привыкла к тому, что Лилли Московитц – моя лучшая подруга, и теперь мне этого не хватает.

      Сейчас случилось нечто очень странное.
      Когда я доставала тетрадь по алгебре, Джош Рихтер подошел к своему шкафчику, чтобы убрать тетрадь по тригонометрии, и заговорил со мной. Он спросил:
      – Как дела?
      Клянусь богом, я это не выдумала! Я была в таком шоке, что чуть не выронила рюкзак. Сама не помню, что я ему ответила, кажется, сказала, что все нормально. Во всяком случае, надеюсь, что я сказала, что все нормально.
      С чего бы это Джош Рихтер со мной заговорил? Наверное, у него снова расстройство зрения, как тогда в «Байджлоуз».
      Потом Джош Рихтер захлопнул дверцу шкафчика, наклонил голову – он очень высокий – и посмотрел мне прямо в глаза.
      – До скорого, – сказал он и пошел из раздевалки.
      Мне потребовалось минут пять, не меньше, чтобы прийти в себя.
      А глаза у него такие голубые, что смотреть больно.

      Все кончено.
      Мне крышка.
      Такие дела.
      Теперь я знаю, почему все болтались около школы и что они там высматривали. Я знаю, почему они хихикали и перешептывались. Я знаю, почему те девчонки выбежали из туалета. Я даже знаю, почему со мной заговорил Джош Рихтер.
      На первой странице «Пост» напечатали мою фотографию!
      Да-да, мою физиономию напечатала «Нью-Йорк пост», которую каждый день читают миллионы ньюйоркцев.
      О господи, мне конец.
      Фотография, надо сказать, довольно неплохая. Наверное, кто-то щелкнул меня в воскресенье вечером, когда я выходила из «Плазы» после обеда с папой и бабушкой. На этой фотографии я спускаюсь по ступенькам, которые начинаются сразу за вращающимися дверями «Плазы», и улыбаюсь, но не в объектив. Я, правда, не помню, чтобы меня в этот момент кто-то фотографировал, но, наверное, так и было, раз снимок появился.
      Поверх фотографии идет текст: «Принцесса Амелия», а ниже, более мелкими буквами: «Теперь Нью-Йорк может похвастаться собственной особой королевских кровей».
      Здорово. Просто здорово, у меня нет слов.
      Все это выяснил мистер Джанини. Он рассказал, что увидел газеты на лотке, когда шел к станции метро, чтобы ехать на работу. Он сразу же позвонил моей маме, но мама принимала душ и не подошла к телефону. Мистер Дж. оставил сообщение на автоответчике, но мама по утрам никогда не прослушивает автоответчик, потому что все знают, что она не «жаворонок», и раньше полудня ей никто не звонит. Мистер Джанини позвонил еще раз, но тогда она уже уехала в студию, а в студии мама никогда не подходит к телефону, потому что когда она рисует, то всегда надевает плеер и слушает Говарда Стерна.
      В результате мистеру Дж. ничего не оставалось, кроме как позвонить моему папе. Если разобраться, это был очень мужественный поступок с его стороны. По словам мистера Дж., папа пришел в ярость. Он сказал мистеру Дж., что немедленно выезжает в школу и что до его приезда меня нужно отвести в кабинет директора, где я буду в безопасности.
      Видать, папа никогда не видел миссис Гупта. Хотя, наверное, я зря так, директриса обращалась со мной не так уж плохо. Она показала мне газету и сказала этак насмешливо, но по-доброму:
      – Миа, тебе следовало рассказать мне об этом, когда я спрашивала, все ли у тебя в порядке дома.
      Я покраснела.
      – Ну… – говорю, – я думала, мне никто не поверит.
      – Да, это действительно кажется невероятным, – сказала директриса.
      То же самое написано и в статье на второй странице.
       «Для одной счастливой девочки из Нью-Йорка волшебная сказка стала былью». Вот какой заголовок придумала журналистка, некая Кэрол Фернандес. Можно подумать, я выиграла в лотерею или еще что-нибудь в этом роде. Как будто я должна этому радоваться!
      Эта Кэрол Фернандес подробно пишет про мою маму. Она называет ее «авангардная художница с волосами цвета воронова крыла, Хелен Термополис», папу она называет красавцем и принцем Дженовии, «который вел трудную борьбу с тяжелой болезнью, раком яичка, и победил». Ну спасибо, Кэрол Фернандес, теперь весь Нью-Йорк знает, что у моего папы только одно сами знаете что.
      Дальше она описывает меня как «высокую, статную девушку, обладающую классической красотой, плод короткого, но бурного романа между Хелен и Филиппом в студенческие времена».
      Кэрол Фернандес, ты, часом, не обкурилась?
      Я НЕ ОБЛАДАЮ классической красотой. Насчет того, что я высокая, – это да, правда, но я не красавица. Интересно, чего нанюхалась или обкурилась эта Кэрол Фернандес, если приняла меня за красавицу?
      Неудивительно, что надо мной все смеются. Кошмар, это такой стыд, что я просто не знаю, куда деваться.
      А, вот и мой папа. Господи, какой же у него злой вид.

      Это несправедливо. Это возмутительная несправедливость. Я хочу сказать, любой другой отец на месте моего отпустил бы ребенка домой. Любой другой отец, если бы фотография его ребенка появилась на первой странице «Пост», сказал бы: «Пожалуй, пока суматоха не уляжется, тебе стоит несколько дней не ходить в школу». Любой другой отец на месте моего мог бы, к примеру, предложить: «Может, хочешь перейти в другую школу? Как ты относишься к Айове? Не хочешь ли продолжить учебу в Айове?»
      Но нет, любой другой отец, только не мой. Он ведь принц. Он говорит, что у нас в Дженовии члены королевской семьи не отсиживаются дома, когда случается кризис. Нет, они остаются там, где были, и принимают вызов.
      «Принимают вызов». Кажется, у папы есть кое-что общее с Кэрол Фернандес: они оба офонарели.
      Затем папа мне напомнил, что я делаю это не бесплатно. Еще бы! Я получаю за это жалкую сотню баксов в день! Какую-то паршивую сотню баксов в день за то, чтобы меня публично унижали и смеялись надо мной! Одно могу сказать: детеныши тюленей должны быть мне благодарны за то, что я ради них терплю.
      И вот я сижу на уроке английского, вокруг все перешептываются и показывают на меня пальцами, как будто я – жертва похищения или что-нибудь в этом роде, а папа считает, что я должна сносить все это спокойно, потому что я принцесса, а принцессы так и поступают.
      Но дети бывают очень жестокими. Я пыталась втолковать это папе. Я ему говорю:
      – Папа, ты не понимаешь, они надо мной смеются.
      А он только и сказал:
      – Мне очень жаль, дорогая, но ты должна научиться быть выше и просто не обращать на это внимания. Ты же понимаешь, что это рано или поздно должно было случиться. Я, правда, надеялся, что это произойдет не так скоро, но раз уж так вышло – что ж, возможно, оно и к лучшему.
      Привет! Я вовсе не знала, что это рано или поздно случится. Я надеялась, что смогу сохранить всю эту историю насчет принцессы в тайне. Я рассчитывала, что смогу быть принцессой только в Дженовии, а за ее пределами оставаться обыкновенной девочкой, но мой план рухнул. Теперь мне придется быть принцессой даже здесь, на Манхэттене, а это, честное слово, не подарок.
      Когда папа велел мне возвращаться в класс, я так разозлилась, что накинулась на него с обвинениями, что это он разболтал про меня Кэрол Фернандес. Папа даже обиделся:
      – Я? Да я даже не знаком с этой Кэрол Фернандес!
      Он как-то странно посмотрел на мистера Джанини, который стоял тут же, засунув руки в карманы.
      – Что-о? – Только что мистер Джанини выглядел озабоченным, а тут сразу стал возмущенным. – Я? Да я до сегодняшнего утра даже не слышал о существовании Дженовии!
      – Папа, – сказала я, – не надо катить бочку на мистера Джанини. Он тут совершенно ни при чем.
      Папа, кажется, не очень мне поверил.
      – Э-э… Но кто-то же передал эту историю прессе?
      Злобно так сказал. Сразу видно, что он считает, что во всем виноват мистер Джанини. Но я точно знаю, что это не он. Некоторые вещи, о которых Кэрол Фернандес написала, мистер Джанини никак не мог знать, потому что о них не знает даже мама. Например, я никогда ей не рассказывала, что в Мираньяке есть свой аэродром. Но когда я сказала это папе, он только посмотрел на мистера Дж. с подозрением и снова говорит:
      – Э-э… Ладно, я просто позвоню этой Фернандес и узнаю, кто снабдил ее информацией.
      По ходу дела, пока папа этим занимался, ко мне приставили Ларса. Да-да, кроме шуток. Я теперь прямо как Тина Хаким Баба, буду ходить из класса в класс с телохранителем на хвосте. Как будто надо мной и без того мало смеются. Теперь у меня еще и вооруженный эскорт появился.
      Я попыталась от него избавиться:
      – Папа, я правда могу сама о себе позаботиться.
      Но он уперся, и ни в какую. Говорит, что Дженовия хотя и маленькая страна, но очень богатая и он не может рисковать: вдруг меня похитят ради выкупа, как мальчика из книжки «Моя тайная любовь»? Только книжку папа не упоминал, потому что он не читал «Мою тайную любовь». Я говорю:
      – Папа, никто меня не похитит. Это же школа!
      Но он ничего не желал слушать. Он спросил директрису, не против ли она, если со мной будет ходить телохранитель, а она ему:
      – Конечно, нет, Ваше Высочество.
      Ваше Высочество! Миссис Гупта назвала моего папу «Ваше Высочество»! Честное слово, я бы штаны намочила от смеха, если бы все это не было так серьезно.
      Во всей этой истории есть только один плюс: директриса отменила мое наказание и мне теперь не придется всю неделю оставаться после уроков. Она решила, что появление моей фотографии в «Нью-Йорк пост» – уже само по себе достаточное наказание.
      Но на самом деле она простила меня не поэтому, а по одной-единственной причине: мой отец ее совершенно очаровал. Он вел себя этаким душкой, называл ее «мадам директор», извинялся за беспокойство. Он с ней так заигрывал, что я бы не удивилась, если бы он ей и руку поцеловал. А наша директриса уже миллион лет замужем, и у нее на носу сбоку большущая черная родинка. Но она на это купилась! Она ему поверила.
      Я вот думаю, согласится ли Тина Хаким Баба по-прежнему сидеть со мной за ланчем. Если она согласится, по крайней мере, нашим телохранителям будет чем заняться: пусть себе сравнивают методы защиты гражданского населения.

      Пожалуй, надо почаще фотографироваться для первой страницы «Пост».
      Я вдруг резко стала очень популярной. Вхожу я днем в кафетерий (я велела Ларсу, чтобы он держался от меня в пяти шагах, а то он все время наступал на задники моих десантных ботинок), и тут ко мне подходит не кто-нибудь, а Лана Уайнбергер собственной персоной. Я стою в очереди за подносом, а она подходит и говорит:
      – Привет, Миа. Может, сядешь сегодня с нами?
      Честное слово, так и говорит! Как только стало известно, что я принцесса, эта жалкая лицемерка сразу захотела со мной дружить.
      Сразу за мной в очереди стояла Тина (если совсем точно, за мной стоял Ларе, за ним Тина, а за ней – ее телохранитель). Думаете, Лана пригласила и Тину сесть с ними? Ничего подобного! «Нью-Йорк пост» не назвала Тину «классической красавицей», а низкорослые девушки с лишним весом недостаточно хороши для того, чтобы сидеть с Ланой, даже если их отцы – арабские шейхи. О нет! Сидеть с Ланой достойны только чистокровные принцессы Дженовии.
      – Нет, Лана, – говорю я, – спасибо, но мне уже есть с кем сесть.
      Видели бы вы физиономию Ланы. В последний раз она была так же ошарашена, когда из ее свитера торчал сахарный рожок мороженого.
      Позже, когда мы сидели за столом, Тина почти не ела, а только ковыряла вилкой в тарелке с салатом. Насчет этой ерунды с принцессой она не сказала ни слова. Тем временем все остальные, включая даже зубрил, которые обычно вообще ничего не замечают, таращились на наш стол. И, должна вам сказать, это было не слишком приятно. Я прямо-таки чувствовала, как Лилли сверлит меня взглядом. Она пока что ничего не сказала, но наверняка почувствовала мое состояние. От Лилли ничего не укроется.
      Короче говоря, через некоторое время мне надоело это терпеть. Не доев бобы с рисом, я отложила вилку и сказала:
      – Послушай, Тина, если ты больше не хочешь со мной сидеть, я все пойму и не обижусь.
      Ее большие карие глаза наполнились слезами, честное слово. Она покачала головой, так что длинная черная коса закачалась из стороны в строну:
      – Что ты имеешь в виду, Миа? Я тебе больше не нравлюсь?
      Тут уж настала моя очередь удивляться:
      – Что-что? Конечно, ты мне нравишься. Просто я подумала, что, может, я тебе разонравилась. Ты же видишь, на нас все пялятся, так что я пойму, если ты больше не захочешь со мной сидеть.
      Тина грустно улыбнулась и говорит:
      – На меня всегда все смотрят. Это из-за Вахима, понимаешь?
      Вахим – это ее телохранитель. Сейчас Вахим и Ларс сидели рядом с нами и спорили, у какого пистолета убойная сила больше: у Вахимова «магнума 357» или Ларсова 9-миллиметрового «глока». Тема какая-то тревожная, но оба, кажется, были довольны, как слоны. Я бы не удивилась, если бы они потом устроили соревнования по армрестлингу.
      – Я-то, как ты понимаешь, – сказала Тина, – привыкла, что меня все считают странной. Но мне жалко тебя, Миа, ведь ты могла сесть с кем угодно, с любым в этом кафетерии, но осталась со мной. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной сидеть со мной только потому, что со мной никто не дружит.
      Тут я по-настоящему разозлилась. Нет, не на Тину, на все остальных в нашей школе. Я хочу сказать, Тина Хаким Баба – очень, очень хорошая, но этого никто не знает, потому что с ней никто не разговаривает. А не разговаривают с ней из-за того, что она недостаточно стройная, слишком тихая и за ней всегда таскается этот дурацкий телохранитель. Странное дело, люди поднимают шум из-за всякой ерунды вроде того, что в китайском гастрономе с одних покупателей берут за пончики с гингко билоба на пять центов больше, чем с других, но при этом никого не волнует, что в нашей школе есть несчастный человек, с которым никто даже не поздоровается утром, не спросит, как прошли выходные!
      А потом мне стало совестно, потому что всего неделю назад я сама была одной из них. Я и сама считала Тину Хаким Баба странной. Я потому и не хотела, чтобы кто-то узнал, что я принцесса, что боялась, как бы ко мне не стали относиться так же, как к Тине Хаким Баба. Только теперь, познакомившись с Тиной поближе, я узнала, как я была не права, когда думала о ней плохо.
      И вот я сказала Тине, что не хочу сидеть ни с кем другим. Я ей сказала, что нам нужно держаться вместе, и не только по понятным причинам (это я про Ларса и Вахима). Я сказала, что мы должны держаться вместе еще и потому, что все остальные в этой дурацкой школе – полные психи.
      Тина заметно повеселела и стала пересказывать мне книжку, которую она начала читать, книжка называлась «Любишь только раз». В ней рассказывалось про девочку, которая влюбилась в мальчика, больного неизлечимым раком. Я говорю, что это, наверное, не очень приятно читать. Но Тина объяснила, что она уже заглянула в конец и знает, что мальчик поправится. Тогда, пожалуй, можно и почитать.
      Когда мы очистили подносы, я заметила, что в мою сторону смотрит Лилли. Но она смотрела вовсе не так, как смотрел бы человек, который собирается извиниться. Поэтому когда позже, на уроке ТО, она села и снова на меня уставилась, я не особенно удивилась. Борис что-то ей говорил, но она его, как мне показалось, совсем не слушала. В конце концов он бросил это дело, взял скрипку и пошел туда, где ему самое место – в кладовку.
      А вот как тем временем проходили мои занятия с Майклом Московитцем.
       Я:Привет, Майкл. Я сделала все номера, которые ты мне задал. Но я все равно не понимаю, зачем все это нужно, почему нельзя просто посмотреть в расписании, когда поезд, идущий со скоростью 67 миль в час, прибудет в Фарго, штат Южная Дакота, если он вышел из Солт-Лейк-Сити в 7 утра.
       Майкл:Значит, говоришь, принцесса Дженовии? Интересно, ты собиралась когда-нибудь поделиться этой инфой с другими, или мы должны были сами догадаться?
       Я:Вообще-то я надеялась, что никто никогда не узнает.
       Майкл:Ну да, это и так ясно. Только я не понимаю почему. Это ведь не что-то плохое.
       Я:Ты что, издеваешься? Конечно, это плохо!
       Майкл:Послушай, Термополис, ты вообще-то читала статью в сегодняшней «Пост»?
       Я:Не читала и не собираюсь. Даже не подумаю читать эту макулатуру. Не знаю, кем себя вообразила эта Кэрол Фернандес, но…
 
      Тут в разговор вклинилась Лилли. Видно, она никак не могла не вмешаться.
 
       Лилли:Значит, ты не в курсе, что кронпринц Дженовии, то есть твой отец, обладает личным состоянием свыше трехсот миллионов долларов, включая стоимость недвижимости и коллекции произведений искусства?
 
      Я поняла, что Лилли-то уж точно прочла статью в сегодняшней «Пост».
 
       Я:Э-э…
 
      Вот тебе раз! Триста миллионов долларов??? А я получаю какую-то жалкую сотню баксов в день???
 
       Лилли:Я все думаю, какая часть этого состояния получена за счет присвоения богатств, созданных тяжелым трудом и потом тысяч простых граждан?
       Майкл:Я бы сказал, что никакая, учитывая, что жители Дженовии традиционно не платят подоходный налог и налог на имущество. Кстати, Лилли, какая муха тебя укусила?
       Лилли:Знаешь, Майкл, тебя не возмущает такой пережиток прошлого, как монархия, дело твое. Ho я лично считаю, что в наше время, когда мировая экономика находится в таком плачевном состоянии, иметь в личной собственности триста миллионов долларов – это просто отвратительно, тем более что обладатель этого состояния не работал ни дня!
       Майкл:Извини меня, Лилли, но, насколько я понимаю, отец Миа очень много делает для своей страны. В тридцать девятом году в Дженовию вторглись войска Муссолини. Тогда дедушка Миа попросил помощи у соседней Франции. С тех пор он дал обещание проводить политику суверенитета, но с учетом экономических и политических интересов Франции, а Франция в обмен на это обязалась обеспечивать Дженовии военную защиту. Будь во главе страны более слабый лидер, он был бы вынужден вести зависимую политику, но отец Миа сумел обойти это соглашение. Его усилия привели к тому, что в Дженовии самый высокий процент грамотности населения в Европе, один из лучших показателей уровня образованности и самая низкая детская смертность, а уровень безработицы – самый низкий в Западном полушарии.
 
      После этого я только и могла, что уставиться на Майкла, открыв рот. Вот это да! Почему бабушка на своих уроках не рассказывает мне такие вещи? Я хочу сказать, что эту информацию я еще могла бы как-то использовать. Знать, в какую сторону наклонять суповую тарелку, мне не обязательно, зато мне не помешает знать, как защититься от нападок антимонархистов вроде моей бывшей лучшей подруги Лилли.
 
       Лилли (Майклу):Заткнись. (Мне):Вижу, ты, как хорошая принцесса, уже развила свою популистскую пропаганду.
       Я:Я??? Да Майкл сам…
       Майкл:Лилли, да ты просто ревнуешь.
       Лилли:Нет, не ревную!!!
       Майкл:А я говорю, да. Ты ревнуешь, потому что она подстриглась, не посоветовавшись с тобой. Тебя бесит, что ты перестала с ней разговаривать, а она взяла и завела себе новую подругу. А еще ты не можешь смириться с тем, что все это время у Миа была тайна, которой она с тобой не поделилась.
       Лилли:Майкл, заткнись!
       Борис (выглядывая из-за двери чулана):Лилли, ты что-то сказала?
       Лилли:Борис, я не с тобой разговариваю!
       Борис:Извини. (Снова скрывается в чулане.)
       Лилли (разозлилась по-настоящему):Господи, Майкл, как-то ты слишком быстро ни с того ни с сего бросился защищать Миа. Интересно, тебе не приходило в голову, что твои якобы логичные аргументы на самом деле продиктованы не только интеллектом?
       Майкл (почему-то покраснев):Да? А как насчет твоих нападок на Хо? Они, по-твоему, продиктованы интеллектом? Или у тебя просто острый приступ тщеславия?
      – Это бессмысленный спор.
      – Нет, эмпирический.
 
      Ба! Ну они и умные, Майкл и Лилли. Бабушка права: мне нужно расширять словарный запас.
 
       Майкл (мне):И что же, этот парень (показывает на Ларса) теперь будет ходить за тобой повсюду?
       Я:Да.
       Майкл:Серьезно? Везде-везде?
       Я:Везде, кроме женского туалета. Когда я пойду в туалет, он будет ждать снаружи у двери.
       Майкл:А если ты пойдешь на свидание? Например, на танцы в честь Праздника многообразия культур в эти выходные?
       Я:Это не проблема, потому что меня все равно никто не пригласил.
       Борис (снова выглядывая из кладовки):Прошу прощения, я случайно опрокинул бутылку с резиновым клеем, и теперь тут сильно пахнет. Можно мне выйти из чулана?
       Все в классе:Нет!!!
       Миссис Хилл (заглядывая в дверь из коридора):Это еще что за шум? Вы так орете, что мы в учительской почти не слышим своих голосов. Борис, что ты делаешь в кладовке? Выходи немедленно. Все остальные, займитесь делом!
 
      Придется, пожалуй, повнимательнее прочитать статью в сегодняшней «Пост». Триста миллионов долларов? Это больше, чем Опра Уинфри заработала за весь прошлый год. Если мы такие богачи, как вышло, что у меня в комнате стоит не цветной телевизор, а черно-белый?
 
      Взять на заметку: посмотреть в словаре слово "эмпирический".

      Неудивительно, что папа так разозлился из-за статьи Кэрол Фернандес. Когда мои дополнительные занятия закончились и мы с Ларсом вышли из школы, все вокруг было забито репортерами. Я не преувеличиваю. Можно подумать, что я убийца или еще какая-нибудь знаменитость.