Водопой

Казменко Сергей
Водопой

      Казменко Сергей
      ВОДОПОЙ
      Я очнулся.
      Было темно. Я лежал на кровати, накрывшись одеялом. В комнате было тихо, только где-то за окном ветер шелестел листьями деревьев. В окно светила здешняя луна - маленькая и красная. Занавеска медленно колыхалась от дыхания кондиционера.
      Я постепенно приходил в себя.
      Понемногу возвращались видения из разбудившего меня кошмара, но теперь я знал, что это только сон. Теперь я мог без страха, спокойно вспомнить все увиденное. Мне это снится все реже и реже, но бывает. Ночь. Пустыня. Наш лагерь у водопоя. И ужас, надвигающийся из темноты. Обычно здесь я просыпаюсь и не вижу того, что должно случиться. Обычно, как и сегодня, я успеваю проснуться раньше, чем начинается самое страшное.
      Если бы и тогда все закончилось именно так!
      Спать больше не хотелось. Я высветил циферблат на потолке - середина ночи. Тишина, и только шелестит трава за окном, только откуда-то издали доносятся чуть слышные крики ночных птиц. Тут хорошо и спокойно, тут почти как дома, тут можно наконец отдохнуть. Недаром я так стремился попасть сюда.
      Тут почти как дома.
      Но тут нет тебя. И никогда уже не будет.
      Ты всегда была категорична, всегда шла напролом. Я говорил тебе девочка, зачем ты так изводишь себя? Время идет и все меняется, и мы меняемся вместе со временем. Но ты не желала признавать это. Наверное, ты хотела, чтобы из нас двоих изменялся один я. Я старался - ты это знаешь. Но как ни старайся, в конечном счете каждый из нас остается самим собой. Тебе нужно было все или ничего, ты не понимала, что ничего - это ничего и для меня тоже. Ты не шла ни на какие компромиссы, и в конце-концов у меня не осталось другого выхода.
      Зачем я приехал сюда? Чтобы снова разговаривать с твоей тенью, как разговаривал с ней много ночей подряд, лежа на койке в своей каюте? Чтобы снова и снова изводить себя этим бесплодным разговором? Каких только слов не говорил я твоей тени! Я говорил, что доброта и любовь могут победить все, что именно это главное, а все остальное вторично. Я говорил, что нам все равно не будет жизни друг без друга - разве я был не прав? Но тень твоя была твоим подобием, и все слова были бесполезны. Она не отвечала, как и ты замыкалась в себе, и у меня не оставалось слов, потому что сердце разрывалось от любви, жалости и злости. А потом я все-таки засыпал и, если мне снова не везло, то опять видел во сне лагерь у водопоя и просыпался в холодном поту.
      Но здесь! Почему это видение преследует меня и здесь? Неужели оно никогда не оставит меня в покое?
      И тут я услышал. Не гудение, нет, лишь намек на него. Короткое и еле слышное. Но этот звук сказал мне все. А я-то еще удивлялся, почему кошмар настиг меня в этом доме.
      Я сел, спустил ноги на пол. Ничего сейчас во мне не было, кроме злобы. Попадись только мне сейчас эта тварь, думал я. Они, правда, живучи, но я бы уж постарался. Наверное, его притащила сюда какая-нибудь старая дева. Их очень любят старые девы - мягкий белый мех, умилительная физиономия, почти полное отсутствие мозгов. Именно то, что надо. С тех пор, как я впервые увидел эту тварь на поводке в парке, я не могу спокойно думать о ней. Собственно, я и увидел-то это лишь один раз, с меня хватило. Больше я никогда не возвращался домой.
      Теперь, значит, они и досюда добрались.
      Ну нет, если так, то я здесь больше не живу. Я вскочил, не зажигая света стал одеваться. Раскрыл шкаф, покидал вещи в чемодан. Немного у меня вещей. К чему вещи, если нет дома? А дом без тебя мне все равно не нужен.
      Потом я остановился. Взглянул на часы.
      Уходить не имело смысла.
      Ближайший транспорт только на рассвете.
      Я сел в кресло и стал слушать.
      Тогда мы тоже сидели и слушали. И смотрели в огонь. Нам просто нечего было больше делать. Нас забросили для того, чтобы приготовить лагерь, но через два дня грузовик, который вез нам оборудование, потерял управление и рухнул в океан. С грузовиками это иногда случается. Мы не очень переживали - Эндем-жи оказался неплохим местом, здесь можно было ходить без респираторов и не бояться подхватить какую-нибудь новую заразу. С "Алдана" передали, что нам вышлют новый грузовик как только сумеют его укомплектовать, и на том все успокоились. Им там было не до нас, они накинулись на Эндем-жи. До них было триста восемьдесят миллионов километров - триста восемьдесят миллионов километров до ближайших людей.
      Меня вообще-то это совсем не волновало. Чем дальше, тем лучше. Я вообще по возможности старался быть один в то время, а если уж совсем не было выбора, то по крайней мере видеть поменьше лиц. И я специально попросился на Эндем-жи. Нас было четверо на планете - я, Ланкар, Данро и Илла. Потом я узнал случайно, что Илла попросилась в эту группу из-за меня. Но тогда я не задумывался над такими вещами. Я думал тогда только о тебе.
      Мы разбили лагерь в пустыне, недалеко от водопоя. Вообще, половина Эндема-6 - это пустыня. Жаркая у экватора, холодная у полюсов. А другая половина - океан. Если бы сместить ось планеты всего на пять-шесть градусов - я знаю, мы считали это еще до высадки - система ветров изменилась бы, над континентами пошли бы дожди, и здесь снова расцвела бы жизнь. Так было миллионов двадцать лет назад, пока два праконтинента не сомкнулись в один современный континент. В ту эпоху планета выглядела совершенно иначе. Но теперь жизнь на поверхности исчезла, ушла вглубь песка, приспособилась к новым условиям, и мы не имели права менять что-либо на планете. Мы всегда признаем за другими право на такую жизнь, которую они ведут.
      Источник выбивался из-под россыпи камней на склоне холма, заполнял небольшую, метров десять в поперечнике каменную чашу и тонкой струйкой утекал в пески. К утру он успевал промочить землю вдоль сухого русла метров на двести, но уже к полудню солнце жарило с такой силой, что ни струйки не выливалось за край каменной чаши, и русло снова высыхало.
      Днем в пустыне не было жизни. Если подняться по склону холма над источником, то от горизонта до горизонта простирались белые барханы под белым непрозрачным небом. Лишь к северо-западу поднималась гряда каменистых холмов, местами поросших черной растительностью. Вниз по сухому руслу тоже кое-где росли черные кусты с мясистыми выростами вместо листьев. Днем они казались мертвыми и давно высохшими, но ночью начинали почему-то шелестеть и издавали тонкий, едва уловимый смолистый аромат.
      Утром, пока было еще не слишком жарко, мы купались в каменной чаше и загорали на ее берегу. Вода была чистая и в центре доходила до пояса. Но к полудню она слишком нагревалась, и приходилось уходить в палатки под защиту кондиционеров. С полудня до заката мы спали - все, кроме дежурного. А на закате начинались наблюдения.
      Собственно говоря, особого смысла в этих наблюдениях не было. Вся аппаратура рухнула в океан, и единственное, что мы могли делать - это смотреть и регистрировать появление у водопоя обитателей пустыни. Монитор внешнего обзора справился бы с этим занятием и без нашего участия, но нам требовалось хоть какое-то осмысленное занятие, чтобы жизнь на Эндеме-6 не надоела слишком быстро. Илла, правда, имела при себе переносную биохимическую лабораторию и все свободное время возилась с ней, пытаясь выявить энергетику местных организмов, у остальных же не было никаких постоянных занятий, кроме этих ночных наблюдений.
      Едва садилось солнце, как пустыня оживала. Наверное, так было только вблизи от водопоя, но контраст с дневной безжизненностью был разителен. Заря еще не успевала погаснуть, как буквально из песка возникали всякие мелкие твари и устремлялись к воде. Потом отяжелевшие, напившиеся они отползали, уступая место новым тварям, спешащим на водопой. Они шли со всех сторон, и лишь те, которые натыкались на периметр лагеря, на мгновение замирали, пораженные, но потом поворачивали и двигались к воде в обход.
      Примерно через час наступало время более крупной дичи. Из темноты приползали на брюхе песчанки, взметая песок всеми своими восемью лапами, приползали какие-то многометровые многоножки, прибегали размеренным шагом сразу по десять-пятнадцать особей грациозные паанки. Бедняга Ланкар прямо-таки изводился от невозможности работать, а мне было все равно. Я сидел на теплом еще песке, смотрел на ночную суету у водоема и старался не думать о тебе. Единственное, что меня тогда беспокоило, так это прочность нашего периметра, не рассчитанного на песчаных волков.
      Они появлялись вскоре после полуночи, извещая о своем приближении слышимым за много километров воем. Собственно, из-за этого воя их и назвали волками. Внешне они скорее походили на расплющенных крокодилов с приподнятой головой и вертикальной щелью рта. Пространство у водоема пустело задолго до того, как мы начинали слышать их завывание, и для песчаных волков в этом был определенный смысл, потому что к тому времени чаша у источника была уже наполовину пуста.
      Обычно вся стая, двадцать пять-тридцать животных, прибегала сразу, но иногда появлялись поодиночке или парами отставшие и присоединялись к уже пьющим волкам. Без аппаратуры мы не могли даже определить, прибегают ли каждую ночь одни и те же животные, или же они приходят на водопой лишь раз в несколько суток. Обычно они приходили с севера, а уходили - отяжелевшие, с надувшимися животами, ставшие какими-то неповоротливыми и неуклюжими на юг или на запад. Но однажды два песчаных волка прибежало с северо-запада. Они мчались во весь опор и нарвались на периметр. Конечно, они прорвали его, и хорошо еще, что на их пути через наш лагерь ничего не оказалось - эти громадины спокойно раздавили бы и палатку, и все, что в ней находилось. Конечно, они порядком расшиблись, и один из них, вырвавшись наружу из лагеря, стал кататься по песку от боли, но нам от этого было не легче. Я тотчас же связался с "Алданом" и потребовал срочно выслать грузовик с оборудованием, описав происшедшее. На этот раз Валдар уже не мог так просто отмахнуться от нас и обещал сделать все возможное. Чувствовалось, что это происшествие его изрядно встревожило.
      Но даже если бы грузовик вылетел тут же, нам все равно пришлось бы ждать его около шести здешних суток. Пока же необходимо было хоть как-то отпугнуть волков от лагеря. Поэтому с той ночи мы стали жечь костер из сухих веток черного кустарника.
      Песчаные волки пили около получаса. Потом что-то менялось. Как по команде все они разом отрывали головы от воды и срывались с места. Отяжелевшие, но по-прежнему быстрые, они уходили в пустыню. И наступала тишина.
      До самого рассвета у водоема больше никто не появлялся. Но вначале мы не придавали этому особого значения. С уходом песчаных волков кончались и наши наблюдения, мы проверяли сигнальную аппаратуру и отправлялись спать до утра. Сутки на Эндеме-6 длились около сорока часов, и мы быстро приспособились разбивать их на два периода сна и два периода бодрствования.
      На вторую ночь после того, как песчаные волки прорвали периметр лагеря, мы впервые услышали гудение. Точно такое же, какое я слышал несколько минут назад. Далекое и неотчетливое.
      - Слышали? - спросил Ланкар, поднимаясь с песка.
      Я кивнул, оторвал взгляд от огня и посмотрел в темноту. Костер мешал видеть, пришлось тоже встать и отойти от него, чтобы адаптировать светоусилители.
      Но склон холма был совершенно пуст.
      В ту ночь мы больше ничего не слышали. Но я долго не мог заснуть - в голову лезли всякие мысли, я ворочался с боку на бок и в конце-концов решил пойти и подменить дежурившего у костра Ланкара. Когда я выбрался из палатки, его на месте не было и костер почти погас. Окликать его я не стал, чтобы не будить остальных, подбросил сучьев в костер, подождал, пока он разгорится, потом отошел в сторону и огляделся по сторонам.
      Ланкара видно не было. Во всяком случае, в пределах периметра. С ним ничего не случилось, иначе сработала бы тревожная аппаратура - но я почувствовал смутное беспокойство. Я уже протянул руку к поясу, собираясь вызвать его по рации, но что-то меня удержало.
      Он вернулся минут через десять, с севера. Осторожно пересек периметр, молча подошел к костру и сел на камень перед ним.
      - По-моему, я его видел, - сказал он мне.
      - Кого?
      - Того, кто гудел. Там, вблизи вершины. Монитор этот участок не просматривает.
      - Почему ты никого не предупредил?
      - Не хотелось вас будить. Если бы что случилось, я бы поднял тревогу.
      Только тут я осознал, что он одет в защитную форму. В полную защитную форму, даже шлем на голову нацепил. И у меня отлегло от сердца. Конечно же Ланкар не сбрендил, раз ушел из лагеря в полной экипировке. Но все равно безделье до добра не доводит. Еще пара недель такой жизни, и от нечего делать начнутся всяческие авантюры, а я как-никак отвечал за всех. Данро уже однажды предлагал осуществить вылазку в пустыню налегке на несколько суток, а что может ждать нас там, никто не ведал. Впрочем, мы толком не знали и того, что может ждать нас и у водопоя. Мы слишком расслабились здесь, на Эндеме-жи, и уже смотрели на планету чуть ли не как на курорт, куда будут посылать на отдых уставших сотрудников экспедиции. Мы забыли и думать о том, что планета практически не изучена.
      Сменять Ланкара с дежурства я не стал. Он все равно не пошел бы спать. Он сидел на камне, повернувшись спиной к костру, и смотрел на холмы на севере. Я велел ему больше не выходить за периметр и забрался обратно в палатку. До утра мне снились кошмары.
      Утром все мы встали не выспавшимися. Данро и Илла тоже долго не могли заснуть и жаловались на головную боль. Но медицинские тесты у всех оказались в порядке.
      После завтрака Ланкар снова поднялся по склону холма и долго ходил вблизи вершины, выискивая следы, но так ничего и не нашел. Вернувшись, он искупался в водоеме и лег спать, а мы начали обычную свою дневную работу я опять занялся переговорами с "Алданом", которые из-за удаленности занимали массу времени, а Данро и Илла потихоньку таскали со склона холма камни и выкладывали их стенкой вдоль северного края периметра. За два дня им удалось сложить стенку по пояс высотой и длиной метров пятнадцать, и мы надеялись, что это препятствие заставит в другой раз ошалелых песчаных волков огибать наш лагерь. Лучше уж заниматься такой ерундой, чем томиться от безделья.
      Валдар сообщил, что они начали загрузку второго грузовика для нас, но аппаратуру приходится брать из резерва, производить расконсервацию и настройку. Эти фанатики, высадившиеся на Эндеме-жи, похватали уже все, что только можно, и не отнимать же теперь приборы у групп, работающих на поверхности. А людей мало, пришлось даже перевести экипаж на двухвахтовый режим, чтобы высвободить несколько человек для обеспечения транспортировки. Поэтому работа продвигается медленно, и укомплектовать грузовик удастся не раньше, чем дня через три-четыре. Он опять предложил снять нас с поверхности, ему-то это было гораздо проще, тем более, что на Эндеме-жи работы хватило бы для всех, но я снова отказался. Я не корю себя за это, никто из нас не хотел улетать, так и не занявшись планетой вплотную. Да и все равно, даже если бы я и согласился, это бы ничего не изменило. Слишком далеко было до "Алдана".
      Часа через четыре, выложив еще метров пять стенки вдоль периметра, ребята совершенно выдохлись. С самого утра они были вялыми, и даже работа их не взбодрила. Я тоже ощущал какую-то апатию и усталость во всем теле, поэтому, закончив переговоры, не пошел им помогать, а велел кончать работу, купаться и собирать обед, хотя до полудня - времени, когда жара загоняла нас в палатки - оставалось еще часа два.
      Пообедали мы без аппетита и молча расползлись по своим углам. В палатке было прохладно и свежо, и уже через несколько минут я почувствовал себя гораздо лучше.
      Когда я проснулся, был уже вечер - солнце клонилось к закату, и хотя от песка и камней все еще несло жаром, в воздухе уже чувствовалось приближение ночной прохлады.
      Все уже собрались в большой палатке. Данро смотрел какой-то видеофильм, надев наушники и повернувшись к стене, Илла, как обычно возилась со своей переносной биохимической лабораторией, а Ланкар, оказывается, сумел собрать из всякого барахла, что без дела валялось в ремнаборе, - чего ремонтировать, если аппаратура рухнула в океан? - пару трейсеров, и сейчас готовился к их установке на вершине холма, где ночью видел кого-то. Он снова собирался дежурить.
      Я пошел с ним вместе, и мы успели все сделать до захода солнца. Возвращались уже в сумерках, при свете красной зари. На небе, как всегда, не было ни облачка, но даже ночью с трудом удавалось разглядеть лишь отдельные, самые яркие звезды - слишком плотная дымка висела над пустыней. Расчеты показывали, что месяцев через пять, в межсезонье, ветры утихнут, и небо очистится. Тогда здесь будут холодные ночи, кое-где, возможно, даже морозы. А пока каждый день с рассвета до полудня дул западный ветер, перегоняя по пустыне волны гигантских барханов, которые каждый день сдвигались на несколько метров. Месяца через два, согласно предварительным расчетам, ветры еще более усилятся, начнутся песчаные бури, и к тому времени лучше иметь все оборудование, которое предназначалось нашей группе.
      Назад мы возвращались с осторожностью, потому что наступило время водопоя, и песок был усеян мелкими тварями, спешащими к воде. Нам они, конечно, не могли бы причинить вреда, даже если бы и хотели, но как-то всегда не хочется губить без нужды живые существа. Поэтому мы шли медленно и осторожно, внимательно глядя себе под ноги, и, когда вернулись в лагерь, заря уже погасла.
      Я хорошо отдохнул и поэтому остался у костра с Ланкаром, а остальные ушли спать. Примерно до полуночи все шло как обычно, различные твари, спешащие на водопой, сменяли друг друга в уже наизусть выученной последовательности, так что по ним можно было проверять часы. Мы не особенно обращали на них внимание. Ланкар то и дело смотрел, что показывают трейсеры, что-то подкручивал и настраивал на панели управления - все-таки приборы были сделаны вручную и требовали постоянного внимания а я просто сидел рядом, изредка подбрасывая сучья в костер, смотрел через светоусилители в пустыню и думал о тебе.
      Все было так спокойно, что мы не заметили, как это началось.
      Вернее сказать, нам показалось, что самое начало мы пропустили. Просто мы внезапно увидели, как по склону холма прямо на лагерь стремительно движется что-то черное и огромное. И впечатление было такое, что еще секунду назад там ничего, совершенно ничего не было, что оно сконденсировалось из воздуха или же появилось из-под поверхности песка и теперь надвигается на нас, огромное и неотвратимое, грозя подмять под себя весь лагерь.
      И еще мы услышали гудение.
      Я хотел вскочить, но ноги не слушались меня. Они как бы отнялись, и только через секунду я понял - или убедил себя - что это не так, что это страх, самый обыкновенный страх сковывает мои движения. Понял, потому что ощутил внутри ту же самую пустоту и безысходность, которая приходила, когда ты замыкалась в себе, и я не знал, что же мне делать и как, как, черт подери, пробиться к тебе. И осознание этого страха так удивило и обозлило меня, что оцепенение исчезло. Я дотянулся рукой до кнопки общей тревоги на поясе, но сигнала не услышал - только это такое знакомое теперь гудение в ушах. И даже когда справа, с того места, где стоял Ланкар, резанула в темноту вспышка дезинтегратора, я не услышал ни звука.
      А потом черная масса, которая уже почти нависла над лагерем, вдруг исчезла, будто растворилась в воздухе, и вместе с ней исчезло и гудение, но зато уши заполнило завывание сирены, и послышались голоса Данро и Иллы, выскочивших из палаток по тревоге.
      Когда минут через сорок пришел запрос с "Алдана" - там тоже получили сигнал тревоги и, естественно, всполошились - я уже отправил предварительное донесение. Собственно, докладывать было нечего. Приборы и монитор обзора, и вся автоматика периметра, и установленные на холме трейсеры - не зарегистрировали ничего угрожающего. Склон холма был совершенно пуст. Просмотр видеозаписи показал: он был пуст и тогда, когда Ланкар резанул по надвигающейся на нас черной массе из дезинтегратора. Запись слышанного нами гудения появилась минут за пять до выстрела, но звук шел слева, из ложбины под холмом, которую наша аппаратура не просматривала. Данро и Илла вскочили, едва заслышав сирену, но они не увидели так испугавшей нас черной массы, накатывавшейся на лагерь. Однако хорошо помнили, что до сигнала тревоги их снова во сне преследовали кошмары.
      В общем, дело было ясное - мы стали объектами психического нападения. Это не такая уж редкость. Нервные клетки любого живого существа, сходного по своей биохимии с человеком - а таковы, фактически, все живые организмы белковой природы - при работе испускают и принимают слабые электромагнитные колебания. Теоретически возможно - и эксперименты это подтвердили - посылать в нервную систему и принимать от нее сигналы, минуя органы чувств. Однако добиться приема-передачи какой-то осмысленной информации таким образом оказалось практически невозможно. Каждый индивидуальный организм имеет свою структуру переработки информации нервной системой, реальная расшифровка которой для высокоорганизованных организмов, имеющих мозг, оказывается практически непосильной задачей из-за постоянной изменчивости самой этой структуры. Но оказалось вполне возможным и довольно простым делом нащупать такие воздействия на нервную систему живого существа, которые вызывали и неимоверно усиливали простейшие, базовые эмоции - страх, любовь, ненависть и им подобные. А потом нашли и живые организмы, способные делать то же самое.
      Переговоры с "Алданом" длились до рассвета. Там, естественно, переполошились, и Валдар чуть было не приказал снять нас с поверхности. Но в конце концов решил, что ничего особенно страшного не случилось. Поэтому - так нам тогда казалось - происшедшее было даже к лучшему. Грузовик обещали выслать в течение суток.
      В своих кошмарах теперь я часто вижу то утро. Такое ясное, тихое и спокойное. Мы сидим за завтраком и обсуждаем, как будем исследовать это явление, когда прибудет аппаратура. Нам совсем не страшно теперь, когда мы разобрались в его природе. Мы ведь ученые. И мы уверены, что защитная форма заэкранирует нас от любого психического нападения. Бежать, бежать! требует все мое существо, но тогда я не слышал этого отчаянного крика. Как мало требуется нам порою для того, чтобы избежать трагедии - всего лишь прислушаться к себе, всего лишь найти смелость, чтобы поверить в предчувствие беды. Но нет, прошлое не изменишь, и ничего уже не вернуть. И я не знаю теперь, что страшнее из моих кошмаров - та волна, что накатилась на лагерь из ночного мрака или же это утро, когда не случилось ничего ужасного, но когда так просто еще было все предотвратить, так просто было убежать от надвигающейся беды.
      Отдыхать пока еще было рано, у нас было много неотложных дел, и для того, чтобы взбодриться, я разрешил всем принять по таблетке тренадина. Потом мы с Ланкаром надели полную защитную форму и пошли на вершину холма к установленным накануне трейсерам. Их следовало перенести в ложбину, откуда слышалось гудение накануне ночью, и установить так, чтобы они осматривали возможно большую область. Мы тогда еще надеялись засечь нападавшее на нас существо при помощи трейсеров.
      Защитная форма, конечно, не подарок, ходить в ней круглосуточно никто бы не согласился без достаточных на то оснований, но солнце уже начинало припекать, воздух становился все горячее, и потому, застегнув фиксаторы шлема, я почувствовал даже некоторое облегчение. Хотя мы и были убеждены тогда, что днем пустыня безопасна, после ночного происшествия требовалось сохранять бдительность. Ланкар, вздохнув, закинул за спину ручной дезинтегратор, а я пристегнул к поясу пару световых гранат.
      Мы медленно поднялись на холм, огляделись. Лагерь и водоем отсюда, с километрового расстояния, казались совсем маленькими. А во все стороны вокруг, насколько хватало взгляда, простиралась пустыня. Лишь на севере невысокие холмы заслоняли горизонт. Мы постояли несколько минут, стараясь уловить в этой уже порядком надоевшей картине хоть какие-то изменения, но все было по-прежнему, точно так же, как и вчера, и позавчера, и десять дней назад. Потом мы сняли трейсеры и, повернув налево, стали спускаться в ложбину. И на полпути вниз увидели песчаного волка.
      Он лежал, опираясь передними лапами о край огромного камня пирамидальной формы, и в первое мгновение показался совершенно живым. Но он был мертв. Потом мы узнали - песчаные волки не живут днем на поверхности, они, как и почти все живое в этой пустыне, обитают в глубинах барханов и лишь по ночам выбираются наружу, чтобы совершить пробег на десятки километров в поисках воды или пищи.
      Днем на поверхности вообще никто не живет. Слишком ценна здесь вода, чтобы терять ее, поднимаясь из-под толщи песка на поверхность, под жаркие лучи солнца, слишком редки и разбросаны ее источники, слишком глубоки грунтовые воды, чтобы хватило энергии докапываться до них сквозь толщу песка и камней. Порою - это мы узнали много позже, когда занялись Эндемом-жи вплотную - хищники этого мира охотятся за своими жертвами не ради питания, а ради воды, которую содержат их ткани.
      Но про все это - и про вечную битву за воду, и про цветение барханов, дающее жизнь пустыне, постоянное и незаметное для невооруженного глаза, и про пищевые цепи этого мира, несущие в глубины песка запасенную на его поверхности энергию солнца, мы узнали позже. А пока мы видели перед собой лишь огромное тело песчаного волка - повелителя пустыни, как мы тогда считали - и не имели ни аппаратуры, чтобы изучить эту неожиданную находку, ни спейсера и консервантов, чтобы перенести ее в лагерь и сохранить до лучших времен. Нам было непонятно даже, отчего он умер. Илла, правда, стоило лишь мне связаться с лагерем, загорелась было тут же заняться его изучением, но я не мог этого позволить. У нас пока были другие заботы, и единственное, что мы могли сделать, - это тщательно заснять песчаного волка со всех сторон. Мы не имели даже примитивнейших биопсических игл для взятия образцов его тканей, даже портативного томографа для определения его внутреннего строения. Ланкар попытался было отколупнуть ножом чешуйку со шкуры, но нож соскальзывал и не резал. Выругавшись вполголоса, он бросил это занятие и принялся устанавливать трейсер на вершине камня. Второй трейсер мы установили в километре от первого, на самом дне ложбины, и нам пришлось здорово повозиться, прежде чем удалось найти достаточно надежную площадку. Все здесь было присыпано мельчайшим песком, который начинал течь от малейшего дуновения ветра, следы исчезали сзади уже через минуту, а иногда мы проваливались чуть ли не по пояс в скрытые под песком ямы. В том месте, где мы установили второй трейсер, ложбина поворачивала, и было видно, как она, постепенно опускаясь, рекой впадает в пустыню. Да, собственно говоря, она и была рекой, песчаной рекой. Мельчайшая пыль, приносимая на возвышенность ветрами, стекала по ней обратно в пустыню. Как река, она вбирала в себя притоки, как река, прятала в своих глубинах все, что попадало на ее поверхность, как река, не сохраняла следов.
      Вернулись мы после полудня. Илла и Данро уже закончили установку двух дезинтеграторов на штативах с обеих сторон лагеря и теперь сужали периметр, чтобы максимально усилить его. Внутри периметра оставались теперь только палатки с каменной стенкой перед ними, площадка с кострищем да два выложенных из плоских камней бруствера с установленными на них дезинтеграторами на штативах. Конечно, песчаный волк, разогнавшись, спокойно проник бы в лагерь и при такой его конфигурации, но мы надеялись отпугнуть волков световыми вспышками сигнального маяка.
      Короче, мы готовились к обороне как только могли. Хотя и не знали еще, кто нам угрожает, не подозревали даже, насколько все это серьезно. Но мы не хотели, чтобы психическое нападение вновь застало нас врасплох.
      Едва лишь мы вернулись, как пришел запрос с "Алдана", и мне пришлось посылать отчет о положении в лагере. Поесть удалось лишь через полчаса, пока ждал ответа. Валдар сообщил, что к нам, наконец, отправили грузовик с аппаратурой, и снова запросил, не разумнее ли будет снять нас с поверхности. Он, конечно, спрашивал теперь совершенно напрасно. Теперь, когда грузовик, наконец, шел к нам, нечего было и думать о том, чтобы покидать планету. Всего шесть суток - и мы сможем работать. Я даже не стал спрашивать группу, согласны ли они остаться на Эндеме-жи, я просто ответил Валдару, что мы остаемся.
      Я не виню себя за это. Ответь я по-другому, они все равно не сумели бы помочь нам.
      Когда, закончив наконец переговоры и немного отдохнув, я вышел из палатки, заря догорала. Песок под ногами еще излучал дневное тепло, но легкий ветерок создавал ощущение приятной прохлады. И было совершенно тихо.
      Они стояли у самого периметра. Все в полной защитной форме, даже щитки шлемов были опущены. Когда я приблизился, Ланкар повернулся ко мне и сказал:
      - Никто не идет к водопою. Не нравится мне это.
      Я опустил щиток своего шлема, включил светоусилители и осмотрелся вокруг. Пустыня была совершенно неподвижна, даже у чаши водоема, там, где обычно в это время не видно было песка под массой мелких тварей, устремившихся к воде, теперь не замечалось ни малейшего движения. Все вокруг вымерло, и лишь черный кустарник слегка качался под легким ветром. Если бы не он, трудно было бы поверить, что мир этот вообще обитаем, что это не очередная мертвая и пустынная планета, каких так много попадалось на пути у каждой экспедиции.
      Я не любитель опасности. Я никогда не ищу ее, никогда не устремляюсь к ней навстречу. Не то, чтобы я уж очень дорожил своей жизнью - вряд ли я ценю жизнь больше, чем все остальные люди. Просто разум мой не приемлет ни малейшего риска в тех случаях, когда его можно без ущерба для дела избежать. Но, когда опасность все-таки приходит, когда деваться от нее уже некуда, я становлюсь спокоен и сосредоточен и, несмотря на какую-то заторможенность, действую, как правило, быстро и именно так, как нужно. Наверное, потому меня и назначают постоянно руководителем разведгрупп. Сам я никогда не стремлюсь к этой должности.
      Вот и сейчас, осматриваясь по сторонам, выискивая хоть какое-то движение на поверхности пустыни, я почувствовал в себе заторможенность и спокойствие, приходящие лишь перед лицом настоящей опасности.