И именно душой не можем мы наделить кадавра, и ее отсутствие определяет все его существование. Он может, не сознавая своей природы, попытаться жить так, как живут обычные люди, но пройдет время, и он не выдержит этой жизни. Потому что все, чего бы он не достиг, будет казаться ему бесплодным и бессмысленным и ни на шаг не приблизит его к счастью. Невозможно счастье для того, кто начисто лишен души. Есть и среди людей и таких, наверное, немало - лишенные души или какой-то части ее, и для них тоже жизнь тяжела и беспросветна, и им точно так же не понять, чего же не хватает для счастья. И точно так же, как кадавры, они, не зная счастья, начинают отнимать его у других. Но естественные слабости человеческие делают таких людей гораздо менее опасными, чем кадавры. Кадавр, лишенный человеческих слабостей и человеческой же души, рано или поздно неизбежно превращается в чудовище.
      Вот так, вполне логично и последовательно, пришел я, наконец, к пониманию сути происшедшего со мной несчастья. Да, друг мой, я окончательно, так, что не осталось никаких сомнений, понял то, о чем ты, наверное, уже догадался.
      Душа моя умерла.
      Я здоров и полон сил, я богат и знатен, но ничего не хочется мне от жизни. Мне жить надоело, а умирать неохота. И не вижу я перед собой цели, способной заставить меня предпринять хоть какие-то шаги для ее достижения. И живу я поэтому лишь по инерции, механически продолжая начатое когда-то движение. Ничто в этом мире не приносит мне радости, и ничто, наверное, уже не сможет ее принести. Так чем же, в таком случае, отличаюсь я от кадавра? Лишь тем, что я человек, и мне не чужды слабости человеческие? Тем, что если бы мне отрубили руку, то новая не выросла бы на ее месте? Тем, что меня вполне можно убить, и не требуется для этого привлечения каких-то сверхъестественных сил? Наверное, лишь этим. Да еще тем, пожалуй, что остались у меня пока что жалость и сострадание к людям, и я не способен совершать злодеяния. А в остальном он - брат мой, и он ко мне несравненно ближе, чем все те мои отражения, о которых я уже писал тебе. И вот его-то я и должен уничтожить.
      В таких тягостных раздумьях провел я весь тот день, что мы отдыхали с дороги. А наутро нового дня, прихватив с собой самое необходимое и настрого запретив кому-либо следовать за мною, отправился я в лес на поиски кадавра, чтобы раз и навсегда покончить с ним или же сгинуть без следа. Никого не мог я позвать себе в помощь, ибо сердца простых людей недостаточно тверды для схватки с этим чудовищем, и, охваченные ужасом, они сделались бы для него легкой добычей. Даже в собственной победе не мог я быть уверен, но шел вперед без страха, ибо не настолько дорога мне моя жизнь, чтобы за нее страшиться.
      Я выбрал место на вершине холма часах в трех ходьбы от обители. Поляну, достаточно просторную для схватки. Натаскал из леса побольше дров и, едва начало смеркаться, разжег большой костер. И бросил зов кадавру, начертив на земле перед костром знак Двойного Круга. Он, помеченный этим знаком, не мог противиться моему зову. И он пришел, пришел вскоре после полуночи. Но пришел не с тем, чтобы подчиниться мне, некогда бывшему его властелином, а с тем лишь, чтобы, убив меня, окончательно освободиться от моей власти. Он вышел из чащи, и в свете костра я сразу узнал его, самого совершенного из моих кадавров, которого наделил я своей внешностью и своим характером, которому передал я все свои черты, не сумев передать лишь одного - души. Той, что теперь и во мне была мертва. Он пришел через столько лет разлуки, чтобы убить меня. Меня, который теперь разве что слабостями своими человеческими от него и отличался. И там, ночью, на вершине холма в неверном свете костра разыгралась наша схватка, и не раз в те долгие полчаса, пока она длилась, жизнь моя висела на волоске. Только тогда сумел я понять, насколько же он ненавидит меня. Меня, который дал ему эту бессмысленную жизнь. Сила была на его стороне, на моей же стороне были опыт, искусство, приобретенные за долгие годы, и решимость. И в конце концов он был повержен, останки его сожжены на костре, и ничего, кроме пепла и дыма, не осталось от него на земле.
      На этом я мог бы закончить свой скорбный рассказ. Я уничтожил чудовище, которое когда-то сотворил собственными руками, но открытие, которое я при этом совершил, принесло мне гораздо больше боли и страданий, чем все телесные раны, что доводилось мне получать в прошлом. Тебе может показаться, что я в отчаянии. Но это не так. Чувство это настолько же чуждо мне, насколько чужды и все остальные чувства. Я совершенно спокоен, и лишь боль и страдание нарушают порой мое спокойствие. И потому прошу тебя - не причиняй мне новой боли, не спеши высказывать суждения обо мне и о моих поступках. Милый друг, не забывай никогда, что ты так же мало способен судить обо мне, как и я о тебе, что барьер непонимания между нами вечен, и ничто не в силах его разрушить. Мы можем лишь попытаться немного понизить его, и это письмо - как раз такая попытка.
      На том кончаю я свое послание. Человек, который доставит его тебе, не пожалеет ни себя, ни коней, ни денег с тем, чтобы добраться до тебя возможно скорее. Будь к нему добр и снисходителен и не задерживай без нужды. На том прощай и будь счастлив.