Охота на единорога

Он, конечно, сумеет защитить меня от губителей, губители для него - тьфу, но зато сам он требовал постоянной заботы и защиты от сил гораздо более могущественных. Короче, хоть я и избавился, вроде бы, от тех бед, каковыми угрожали мне губители, но взамен получил беды едва ли не худшие, ибо эти новые могущественные потусторонние силы были в равной степени опасны как для самого Гагамана, так и для меня. Он оказался совсем не тем духом-охранителем - незаметным и могущественным помощником своего повелителя - о котором писал Аггронус, и я не успел опомниться, как все его слабости, порожденные моей неспособностью точно выполнить заклятия по его вызову, обрушились на мою голову.
      И покатилось.
      Правда, вначале ничто не предвещало особых неприятностей. Вскоре я почувствовал, что в присутствии Гагамана могу чувствовать себя абсолютно спокойно, что оно избавило меня даже от таких мелких неприятностей, как оторвавшаяся пуговица или развязавшийся в неподходящий момент шнурок. И, хотя вдали от него мелкие неприятности продолжали меня преследовать, я ощутил некое подобие уверенности в будущем. Тем более, что мой охранитель, несколько оправившись от перехода из потустороннего мира, пришел в прекрасное состояние духа и постоянно уверял меня, что теперь мне нечего опасаться, что все отныне будет великолепно, а нынешнее мое состояние зависимости от его постоянного присутствия надолго не затянется.
      Короче, я несколько успокоился и решил, чтобы не искушать судьбу в этот опасный период, отсидеться дома, использовав время для более обстоятельного ознакомления с трудом Аггронуса и сопутствующими материалами. К счастью, как раз подоспели каникулы, и я без особого труда сумел уйти в отпуск. Единственное, что меня постоянно раздражало, так это манеры Гагамана, который был крайне неопрятен, ел за троих, постоянно рыгал и шмыгал носом. Впрочем, в тот начальный период нашего знакомства он старался не досаждать мне своим присутствием и обитал преимущественно на кухне. Он старался быть предупредительным и делал все, чтобы предотвратить малейшую опасность, угрожавшую моей персоне. Так, например, уже на второй день моего отпуска я имел неосторожность возмутиться тем, что он выбросил мою любимую чугунную пепельницу. Ни слова не говоря, он открыл крышку мусоропровода, нырнул в отверстие и через минуту показался с пепельницей в зубах. Тщательно вымыв, он поставил ее на место, но на другой день я уже сам швырнул эту пепельницу в мусоропровод после того, как трижды подряд свалившись со стола, она таки расшибла мне ногу.
      В общем же и целом, первые дни, проведенные мной под защитой Гагамана, были относительно спокойными. Но тучи, как оказалось, сгущались. Я впервые почувствовал это через неделю примерно нашей с ним затворнической жизни. Как-то раз, направляясь из комнаты на кухню, я споткнулся в темном коридоре о веревку, натянутую у самого пола, и растянулся во весь рост. Гагаман был тут как тут и на мои возмущенные ругательства ответил, что он же предупреждал меня о запрете с сегодняшнего дня прохода по центру коридора, о необходимости ходить осторожно, вдоль стеночки и желательно боком. А по центру коридора, значит, ходить очень опасно. Еще бы не опасно, зло буркнул я, потирая ушибленное колено, но вспомнил, что он действительно меня предупреждал. Однако я не удержался и посоветовал ему - для пущей опасности - наколотить в пол гвоздей да сточить им шляпки. С этими словами я повернулся и пошел обратно в комнату, но Гагаман вместо того, чтобы, как обычно, смолчать, вдруг злобно сказал мне вслед, что, мол, лучше на гвозди напороться, чем топотуна встретить, и вообще раньше надо было думать, когда шерсть из хвоста уникорнуса добывал.
      Потом я к этому привык, потом меня по любому поводу носом в этого самого уникорнуса, сиречь единорога, тыкали, если я имел неосторожность выразить хоть малейшее неудовольствие. Сам, мол, виноват, с этого, мол, все неприятности и начались. А тогда мне это как-то резануло слух, я обернулся, чтобы ответить, но Гагамана сзади уже не было. И тут я вдруг осознал, насколько же изменилось - в целях моей же, якобы, безопасности мое окружение за минувшую неделю. Исчезли или же были безнадежно испорчены мои любимые вещи, все в комнате, в коридоре, на кухне и в прихожей было переставлено самым нелепым образом, даже книги на полках оказались перемешанными безо всякой системы, введены были какие-то нелепые ограничения - например, нельзя было подходить к дивану иначе, как держа руки в карманах, а теперь вот и это запрещение ходить по центру коридора в ванной постоянно текла из крана вода и горел свет, и газ на кухне тоже горел постоянно, потому что ни то, ни другое, ни третье по какой-то причине нельзя было выключать. Казалось, моему духу-охранителю претит все, что нормально и естественно для любого человека, что во всем этом он видит лишь источник опасностей и неприятностей, а безопасным может быть лишь мир, вывернутый наизнанку. И при всем при том, несмотря на введение всех этих, так сказать, мер безопасности, жизнь моя с каждым днем становилась все более трудной. Поняв вдруг это, я повернулся и пошел на кухню, чтобы всерьез поговорить с моим так называемым охранителем.
      Я открыл дверь - и окаменел от ужаса. Прямо посреди кухни стояло, упираясь головой в потолок, какое-то чудовище, отдаленно напоминавшее человека с толстенными ножищами и маленькой головой на могучей шее. Оно водило этой головой в разные стороны, что-то высматривая, а у ног его, побелевший от ужаса, крался к двери Гагаман. Заметив меня, он застыл в неподвижности, потом напружинился, вскочил и кинулся в темноту коридора, увлекая меня за собой. Мы ввалились в комнату, закрыли дверь, задвинули ее диваном - и услышали мерные, тяжелые шаги в коридоре.
      Наверное, имей я время подумать, я не стал бы совершать глупостей, что наделал тогда. Но поставьте себя на мое место - мне казалось, что не сделай я немедленно что-то радикальное, и тот, за дверью, вломится в комнату. Потому, когда Гагаман сказал, что нам осталось для спасения единственное средство - призвать на помощь щупликов - я ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку, хотя и ощущал в глубине души некое сомнение.
      Щуплики нам, конечно, помогли. Правда, потом я узнал, что топотун совершенно не умеет выламывать двери. Он потоптался бы в коридоре и через некоторое время сам-собой исчез бы. Но щуплики прогнали его мгновенно. И вообще свое назначение они оправдывали, на некоторое время избавив нас от забот по охране моего духа-охранителя. И они совсем мне не досаждали - они присутствовали, но я их не видел. Только вот за услуги, которые они оказывали, приходилось постоянно платить. Гагаман, взяв дело в свои руки, сумел как-то организовать оплату путем перевода неведомо куда денег с моего счета в банке - вот уж не думал прежде, что потусторонние силы можно оплачивать на манер коммунальных услуг. А я старался не думать, что будет, когда деньги мои кончатся.
      За щупликами вскоре пришлось призвать на помощь гремук, которые защитили их от духов-забирак, за гремуками - духа-горельца и духа-тиходуя, а потом еще и еще - я уже и названия вызванных духов перестал запоминать и недели не прошло, как квартира моя наполнилась нечистью до отказа. Рябой и тощий дух-забрало поселился в телевизоре, домушники заполнили все переборки, то и дело высовываясь оттуда в самые неподходящие моменты, духи чистоплюи устроились в канализационных трубах, а полдюжины скоромников - в моем диване, так что спать я устраивался на коврике у двери. Я уже не понимал, для чего нужны все эти духи, большинство из которых представлялось мне обыкновенными паразитами, но устоять против требований моего духа-охранителя вызвать кого-то еще из потустороннего мира был уже не способен. Любой мой отказ выполнить очередное его требование с некоторых пор стал немедленно оборачиваться столь неблагоприятными последствиями, что я счел за лучшее не спорить и делать так, как он велит. Тогда я еще надеялся, что сумею продержаться оставшиеся две-три недели, пока губители еще могли как-то оказать на меня воздействие, а потом избавиться от всех своих защитников, и потому старался закрывать глаза на творимые ими безобразия.
      А они не стеснялись. Первая неделя, проведенная мною вдвоем с Гагаманом, представлялась теперь неделей райской жизни. Духи, заполнившие мой дом, превратили его в вертеп, в логово порока, и, хотя существовали они в нашем мире исключительно благодаря мне, никто из них и не думал считаться с моим присутствием. Единственное, что меня утешало - это то, что все они могли жить в нашем человеческом мире лишь до тех пор, пока был жив я сам, что с моей смертью вся эта нечисть неизбежно должна была провалиться назад в свой потусторонний мир, не представляя больше для людей опасности, пока какой-нибудь новый идиот не вызовет их оттуда на свою голову.
      Катастрофа разразилась для меня совершенно неожиданно.
      Проснувшись однажды утром, я был поражен необычайной тишиной - такой тишины я не слышал уже несколько недель подряд. Я открыл глаза и увидел немую сцену. У окна, там, где обычно располагалась веселая компания резавшихся в карты духов во главе с Гагаманом, высилась совершенно черная, ужасная на вид фигура какого-то нового духа, упиравшаяся головой в потолок. Какое-то время дух этот был совершенно неподвижен - но внезапно вытянул руку, схватил пытавшегося укрыться за диваном тиходуя и, деловито разорвав его на куски, растворился в воздухе.
      Среди моих охранителей поднялась паника, которая еще больше усилилась, когда что-то бесформенное в углу раздавило в лепешку одного из домушников. Дальнейшее я помню плохо - в памяти сохранились лишь жуткие картины искаженных ужасом и без того страшенных физиономий всех этих духов, тянущиеся ко мне их когтистые лапы и общий, слитный гул их голосов, на разные лады повторявших: "Уникорнус! Уникорнус!" - ну да в этом не было ничего удивительного, мне постоянно поминали того злосчастного единорога, вызванного мной к жизни магией представления. Короче, они сумели заставить меня произвести последнее магическое действо и перенести всех нас сюда, где потусторонние силы больше не угрожают охраняющим мой покой духам всяческими бедами.
      Здесь, в сущности, совсем неплохо. Обо мне заботятся и меня охраняют. Правда, это обходится недешево, сбережения мои давным-давно подошли к концу, и свои услуги охраняющие меня духи предоставляют теперь в долг - но это меня теперь мало заботит. Здесь, пожалуй, впервые в жизни ощутил я уверенность в своем будущем, в том, что если я сам вдруг не пожелаю каких-то перемен, то все будет хорошо - так, как сейчас. И до конца жизни буду я обеспечен и работой, и крышей над головой, и питанием. Конечно, я стараюсь изо всех сил хоть как-то оправдать свое теперешнее безопасное и безмятежное существование, но много ли наработаешь, махая в одиночку топором в лесу? На те средства, что я теперь зарабатываю, духам моим - я это знаю - особенно не разгуляться. Правда, их количество значительно сократилось. Не раз я слышал из-за глухой стены, окружающей их нынешнее жилище, жуткие крики, и догадываюсь, что они избавляются от тех, кого труд мой не в состоянии прокормить. Но их самих я не вижу уже много лет. Я не в претензии - у них своя жизнь, у меня своя. Нас связывает лишь когда-то произнесенное мной заклятие да мой долг, сумма которого постоянно возрастает. Они мне нисколько не мешают, и даже колючая проволока, что окружает место моего обитания, нисколько не стесняет мое существование. В хорошую погоду я пролезаю под ней и купаюсь в реке, что протекает вдоль южной границы участка, а иногда выхожу к шоссе и выпрашиваю у проезжающих сигареты или жевательную резинку. Правда, за мной следят и далеко уйти не позволяют, но я и не собираюсь никуда убегать - я просто не вижу в этом смысла.
      Но если бы кто-то помог мне расплатиться с долгами, я бы - честное слово! - взял его с собой на охоту на единорога. Мы добыли бы клок рыжей шерсти из его хвоста, и тогда все можно было бы начать сначала - но уже по-хорошему.