Через три дня после доклада состоялась моя лекция под названием "Человеческая мысль - электричество". Огромная аудитория была переполнена до отказа главным образом шумливой и подвижной студенческой молодежью. На первых скамьях разместились профессора и преподаватели академии. Среди них был и проф. А. В. Леонтович, с которым я познакомился впервые.
      На лекции я демонстрировал изображения уже знакомых читателю элементов нервной системы и схем развиваемой мной аналогии их с деталями радиостанций, а также схемы передающей и принимающей биорадиостанция человека (рис.9).
      Рис. 9. Первоначальные схемы передающей I и принимающей II биорадиостанций нервной системы человека..
      После моего выступления слово было предоставлено А. В. Леонтовичу. Признаться, в этот момент я испытал чувство острой тревоги, не зная, что скажет этот авторитетный ученый. Он говорил спокойно, внушительно и довольно долго. В заключение он высказал общее мнение по всему моему докладу. Оно было весьма благожелательным. Понемногу чувство тревоги у меня уступило место чувству облегчения и даже радости. В словах проф. А. В. Леонтовича впервые была дана, да еще публично, положительная научная оценка моим предположениям. Когда он смолк, аудитория разразилась шумными аплодисментами, которые я по справедливости от носил всецело на долю А. В. Леонтовича. Я подошел к нему, тоже аплодируя, и мы обменялись крепким рукопожатием. Тут же подошел к нам председатель АССНАТа А. П. Модестов и торжественно поздравил меня с успехом. Тем временем нас окружила молодежь. Многие юноши помогали мне собрать со стен схемы и графики.
      Значительную часть дороги после лекции мы шли с А. В. Леонтовичем вместе. Я рассказал ему о себе, о своей жизни и работе. Вблизи от его квартиры мы, расстались. Прощаясь, он любезно пригласил меня навещать его дома.
      Лабораторные опыты
      Вскоре после моей лекции при содействии проф. А. В. Леонтовича и А. П. Модестова я получил возможность заниматься в физиологическом кабинете Тимирязевской сельскохозяйственной академии, где стал изучать натурные препараты нервов животных, ознакомился с гистологией большинства интересовавших меня нервных элементов и т. д.
      Из физиологии известно, что импульс возбуждения распространяется по двигательному нерву со скоростью очень близкой к 30 м/сек. Эта цифра подтвердилась и в наших опытах (с живой лягушкой). Был проделан и такой опыт: два отдельно отпрепарированных нервных двигательных тракта лягушки вместе с принадлежащей нерву мышцей (лапки) были помещены одновременно один в солевой раствор электролита, обладавшего максимальными электрическими и магнитными свойствами (под действием искусственно создаваемого электромагнитного поля с помощью окружающего электролит соленоида), другой в дистиллированную воду (т. е. в диэлектрик). Полученные при раздражениях нерва слабым электротоком сокращения мышц этих двух препаратов оказались явно отличающимися друг от друга как по силе сокращения мышцы, так и по времени прохождения импульса по нити нерва: в первом случае сила сокращения была относительно большой и скорость прохождения импульса оказалась больше нормы (>30м/сек), во втором случае и то и другое меньше нормы. Отсюда был сделан важный вывод: порядок и скорость прохождения импульса возбуждения по нерву в заметной степени зависит от электромагнитных свойств окружающей среды. Иначе говоря, окружающее нервную систему животного внешнее электромагнитное поле оказывает свое заметное влияние на работу этой нервной системы.
      В одном случае экспериментальной практики в физиологическом кабинете А. В. Леонтовича фотографическая регистрация отклонений нити струнного гальванометра при раздражении нерва индукционными токами (т.е. токами возбуждения нерва) показала, что напряжение собственной электродвижущей силы нерва (которая возникает в нем при импульсе возбуждения) равно или даже несколько больше 0.001 в. Такого напряжения электродвижущей силы нерва вполне достаточно, чтобы фактически низвести к нулю электросопротивление нервной нити при прохождении по ней "тока действия".
      Проводя исследования, я окунулся в мир ультрамикроскопических величин и близких к пределу видимости даже через микроскоп с большим увеличением объектов наблюдения. Очень, скоро я воочию убедился не только в существовании спиральных извивов нервной нити, представляющих собой искомые "живые" соленоиды с магнитными свойствами. Увидел я и то, что можно приравнять к двум обкладкам конденсатора - варикозные5 расширения на некоторых концах периферических ответвлений нерва. (Эти расширения я называл "бляшками").
      В большинстве случаев, я бы сказал, почти всегда, когда речь шла о перицелюлярах (околоклеточных нервных аппаратах), эти "бляшки" были двойными, то есть двумя близко прилегавшими друг к другу пластинками, Присмотревшись через микроскоп к препарату с хорошей окраской метилен-бляу (способ окраски, специально разработанный проф. А. В. Леонтовичем), можно было различить, что к каждой из этих пластинок ведет своя едва видимая нервная ниточка. Это и позволило мне считать "бляшки" обкладками микроконденсатора, подключенного к проводникам двух половинок замкнутого Томсоновского колебательного контура. В некоторых препаратах ниточка нерва ложилась завитками, которые я считал микросоленоидом, соединенным последовательно с микроконденсатором в такой колебательный контур.
      Хотя я и испытывал при каждом таком наблюдении чувство огромного восторга, но, к моему огорчению, никогда не видел никаких признаков волнения на лице моего руководителя А. В. Леонтовича. Впечатление было та кое, что он не придавал морфологическим особенностям нерва никакого "электрического" значения. Для меня же эти элементы нервов были не чем иным, как воочию обозреваемыми "живыми" соленоидами и конденсаторамиаппаратами самоиндукции и емкости, составлявшие ми в живой нервной системе давно искомый Томсоновский колебательный контур.
      Совершенно по иному посмотрел на это обстоятельство председатель АССНАТа А. П. Модестов, которого однажды (июль 1922 г.) я пригласил микроскопу, чтобы он тоже мог наблюдать эти "бляшки" и туры витков "соленоида" на препаратах нерва. Оторвавшись от окуляра микроскопа, А. Л. Модестов пришел в неистовый восторг и, крепко обнимая меня, провозгласил это "настоящим открытием". Он настоял, чтобы я немедленно засел за написание научного отчета о своих работах и подготовил их результаты к опубликованию. Отчет был представлен мной в августе 1922 г. Перед сдачей в печать рукописи моей будущей книги "Передача мыслей" А. Л. Модестов написал к ней восторженное предисловие, где упомянул даже такое слово, как "открытие".
      Воодушевленный этим, я продолжал изучение нервных элементов разных органов человека, поставив перед собой задачу построить прибор для регистрации электромагнитных волн, излучаемых центральной нервной системой при акте мышления. Я разработал принципиальную схему такого прибора (рис. 10). В дальнейшем, желая изучить характеристики необходимых по этой схеме радиоприборов и ламп, я стал работать (с октября 1922 г.) в качестве временного лаборанта в испытательной лаборатории аппаратного завода "Радио" в Москве.
      Рис. 10. Первоначальная схема "электромагнитного микроскопа" для приема и регистрирования биоэлектромагнитных волн при акте мышления.
      Главную часть схемы составляли струнный гальванометр С высокой чувствительности 10-10 ампер - одна десятимиллиардная доля ампера. Прибором С ток отмечается только тогда, когда равновесие сопротивлений обоих половин мостика Уитстона нарушено. Вводя в схему сопротивление спая двух проволочек эвакуированного термоэлемента Т и уравновешивая это сопротивление регулируемым реостатом К, можно достичь того, что струна гальванометра С займет нулевое (нейтральное) положение между полюсами магнита прибора. Но стоит сопротивлению спая термоэлемента Т измениться, как равновесие в мостике Уитстона нарушится, и струна гальванометра отклонится от нуля. Эти отклонения струны при помощи светового луча, пропускаемого через окуляр зрительной трубы (после замены ее линз), можно зафиксировать на экране или вращающемся зеркале и таким образом произвести фотографическую или кинематографическую регистрацию колебаний. Предполагалось возможным, помещая а сфере антенной рамки А исследуемый нервный препарат (или голову думающего индивидуума), получить в цепи А-Т колебательные токи, специфичные для излучаемой этим элементом электромагнитной волны. Конденсируясь в обкладках конденсатора К, эти токи изменят потенциал сетки в радиолампе, что в свою очередь изменит потенциал цилиндра и нити этой лампы. Благодаря этому через проволочный спай термоэлемента Т пройдет изменение тока от батареи В, из-за чего и сопротивление спая в Т потерпит изменение. Допуская, что улавливаемые в А токи будут слишком слабыми, чтобы они могли отразиться на изменениях потенциала в Т, я считал необходимым усилять эти токи добавлением в цепи А-Т еще двух (или более) ламп-усилителей. Таким образом, мой аппарат был бы чем-то вроде "электромагнитного микроскопа" для обнаружения исчезающе слабых электромагнитных волн биологического происхождения.
      Помимо изучения нервных элементов с помощью "электромагнитного микроскопа:" мне казалось возможным провести с ними исследованная на человеке или животном, причем на животном для начала предпочтительнее, чтобы получить предварительные практические навыки. В начале августа 1922 г. я посоветовался об этом с проф. А. В. Леонтовичем. Он отнесся положительно к такому предложению, указав, что имеется возможность поставить первые опыты над дрессированными животными известного циркового артиста и виднейшего зоопсихолога Владимира Леонидовича Дурова. Руководитель мой добавил при этом, что опыты обещают быть весьма интересными, поскольку В. Л. Дуров успешно осуществляет передачу мысленного внушения своим животным на расстоянии, т. е. сам является (в моем понимании) источником, хорошо передающим мысленные электромагнитные волны.
      Дальше события развертывались быстро и благоприятно для меня. Председателъ АССНАТа А.П. Модеестов, с которым я беседовал по этому поводу, не только дал согласие на мою работу в лаборатории В. Л. Дурова, но и сам выразил намерение направить к В. Л. Дурову целую делегацию в составе членов президиума АССНАТа. И действительно, 20 августа 1922 г. такая делегация из четырех человек во главе с А. П. Модестовым посетила "Научный уголок" В. Л. Дурова. Был в составе делегации и я. В. Л. Дуров со своими сотрудниками радушно встретил нас. А. Л. Модестов расцеловался с ним и представил каждого члена делегации. В. Л. Дуров согласился взять меня научным сотрудником в свою лабораторию, выразив крайний интерес к теме моих будущих работ на основе его опытов мысленного внушения дрессированным животным. Я тут же написал и подал соответствующее заявление.
      Тем временем продолжалась моя работа и в физиологическом кабинете проф. А. В. Леонтовича. Изучая морфологию нервных элементов на препаратах кабинета в 1923 г., я выдвинул новое предположение о том, что наряду с Томсоновским замкнутым контуром в нервной системе (в особенности в "ремаковской") может существовать и открытая колебательная цепь, называемая в радиотехнике открытым (разомкнутым) "симметрическим" вибратором, излучающим так называемую "стоячую волну". В первых работах А. С. Попова применился именно открытый вибратор в виде антенны, в разомкнутый провод которой включен искровой разрядник и катушка самоиндукции. Впоследствии в эту схему было внесено усовершенствование: искровой разрядник был перемещен из антенны в индуктивно связанную с ней замкнутую колебательную цепь. К числу достоинств такой смешанной системы со "стоячей волной" относятся: возможность излучения более длинных волн (чем излучает один лишь замкнутый контур) и гораздо большая мощность излучения при одной и той же затрате первичной энергии. В дальнейшем, с введением ламп-триодов (у нас типа Раунда, а за границей - Леэ де Фореста) отпала надобность и в искровом разряднике. Постепенно совершенствовались и другие приборы передающей и прижимающей радиостанции. Ныне, с переходом на полупроводники, происходит дальнейший прогресс радиотехники. Возможности этого совершенствования необозримы и безграничны.
      По-видимому, нечто похожее в исторической последовательности происходило и в нервной системе человека. Отдельные элементы нервов, а также составленные из них нервные цепи, гистологически и морфологически весьма. разнообразные и сложные, нельзя рассматривать как порождение случайности. Элементы нервов и нервные цепи, как, впрочем, и другие части живого организма несли и несут приспособительные и защитные функции, т. е. приспособляют организм к воздействиям окружающей среды, а также к воздействию организма на окружающую среду. Они претерпевали за время многих тысячелетий те или иные изменения и совершенствовались. Природа позаботилась и внесла в мир живой материи в виде тончайших нервных структур все то, что привело к величайшему совершенству отправления их жизненные функций. Электромагнитная передача мысленной информации на расстояние и есть одной из жизненных функций нервной системы.
      Следовательно, возникает логически оправданная мысль: центральная нервная система человека (и о том числе головной мозг) является вместилищем тончайших приборов биологической радиосвязи, по своему совершенству и экономичности построения намного превосходящие самые совершенные (из числа известных нам на сегодня) приборы технической радиосвязи. Возможно, имеются такие "живые" приборы биологической радиосвязи которые и до сих пор не известны современной радиотехнике. Отсюда следует, что тщательное и инициативное лабораторное изучение этих "живых" приборов может помочь нам приблизить блестящий расцвет техники радиосвязи, так как поставит ей на службу многие принципиально новые, гораздо более совершенные радиоприборы.
      Ряд весьма тонких измерений и сложных расчетов, проделанных совместно с моим руководителем при изучении препаратов нервов, показал, что, например, перицелюляр нервной клетки (лягушки), представляющий часть нервной структуры, которая обладает самоиндукцией и емкостью, может проводить ток действия, электрическую силу которого следует оценить не более, чем в 10-15 ампер. Обдумывая это обстоятельство, я пришел к выводу, что изучаемый препарат нерва как живой проводник отличается от металлического, кроме всего прочего, еще и тем, что обладает сверхпроводимостью. Мне показалось возможным считать такую структуру в гистологическом отношении примерно равноценной структуре ряда однотипных деталей нервной системы человека. Против приемлемости такой аналогии А. В. Леонтович не возражал. Однако вместе с тем я убедился, что всякая попытка получить в моем "электромагнитном микроскопе" отклонения нити гальванометра при пропускании через упомянутый нервный препарат электротока хотя бы не намного меньшей силы, чем позволяет его разрешающая способность, не приведет к положительным результатам. Что же говорить о силе тока в 10-15 ампер, которая составляет лишь одну десятитысячную долю раз решающей способности этого гальванометра! Мне стало ясно, что хотя в принципе мой аппарат может стать "микроскопом" нервных электромагнитных колебаний, сопровождающих акт мышления, но современная техника примененных в нем приборов и проводников такова, что придает аппарату слишком большое сопротивление, поглощающее без остатка столь малую силу, которую можно приравнять к нервному току действия. Даже гальванометр Эйнтговена, казавшийся мне особенно высокочувствительным, мог бы зарегестрировать ток только начиная от 10-10 ампер и выше.
      Возник вопрос об изыскании таких приборов и проводников, которые вовсе не имели бы электрического сопротивления, т.е. обладали бы сверхпроводимостью. К сожалению, все мои попытки найти что-либо подходящее успеха не имели. Таково было состояние техники того времени . С согласия А.В. Леонтовича в конце 1923г. я переключился на исследовательскую работу в зоопсихологической лаболатории В.Л. Дурова.
      Глава II
      СРЕДИ ЧЕТВЕРОНОГИХ И ПЕРНАТЫХ ДРУЗЕЙ В. Л. ДУРОВА
      Близко соприкасаясь с миром животных в течение всей своей сознательной жизни, знаменитый советский зоопсихолог заслуженный артист цирка Владимир Леонидович Дуров очень любил своих четвероногих и пернатые друзей.
      Как известно, Дуров еще в юношестве при совершенно случайных обстоятельствах подметил способность животных понимать мысли человека без слов и других слышимых и видимых сигналов. Это произошло в с. Богородском под Москвой. В помещении одной из заброшенных владельцами дач жил на запоре крупный одичавший пес - ульменский дог. Он никого к себе не подпускал. Невзирая на это, Володя Дуров поспорил со своими сверстниками, что он может войти в помещение, и собака его не тронет. "Вот за дверью щелкнул ключ, и я один в комнате" - пишет В. Л. Дуров в своей книге [33]. - Товарищи снаружи прильнули к стеклам окон и ждали. Услышав звон замка, дог с лаем бросился через все комнаты ко мне навстречу. При виде спокойно стоящего незнакомого человека он замедлил шаг и, оскалив зубы, злобно зарычал. Я сделал легкое движение к нему навстречу, вытянул вперед шею и не спускал глаз с его глаз. Дог медленно приближался ко мне, все сильнее и сильнее рыча, слюна бежала из открытой пасти, глаза налились кровью. Я тоже придвигался к нему тем же темпом. Он остановился, и я остановился. Мы впились друг в друга глазами, началась предугадка; только рычание с захлебыванием нарушали тишину. Но вот дог остановился как бы на стойке, вытянул хвост палкой и, растянувшись немного, смотрел мне яростно в глаза своими небольшими, с красными веками, немигающими, бесцветными глазами. В такой выжидательной позе стояли мы оба друг против друга не шевелясь. Вот дог чуть подвинулся ко мне, медленно переставив свои ноги. Я тоже приблизился к нему, и опять мы оба неподвижно замерли.
      Проходят томительные секунды, кажущиеся вечностью. Но вот в глазах моего врага предугадкой заметил я что-то дрогнувшее. Зрачки дога как будто сузились, глаза слились с мордой в одно что-то неопределенное, серое (дог был дымчатого цвета), и затем как-будто отделились от серого и поплыли в сторону, вверх. Я делаю едва заметное движение вперед, - глаза удаляются, плывут назад, еще мое движение вперед, - глаза дога на минутку остановились, как бы прилепились опять к своим местам, зубы защелкали. Моя вытянутая вперед голова и морда дога были друг от друга на расстоянии аршина, но при моем чуть заметном движении вперед - глаза пошли назад. Я вперед - глаза назад, я еще больше вперед - дог отступил немного назад. Теперь я уже быстро приближаюсь к нему, он боязливо пятится назад; я за ним - он от меня, я переступил порог другой комнаты, а дог повернулся ко мне задом и бежит от меня. Я смело шагаю за ним, он - от меня, и в последней комнате трусливо, поджав хвост, подполз под сломанный диван. Гром аплодисментов за окнами заставил меня очнуться. С триумфом был я выпущен через дверь моими товарищами наружу. Они шумно выражали свое удивление и восторг. Спор был выигран".
      Вспоминая этот случай в разговоре со мной в 1923 г. (когда мы совместно готовили рукопись его книги к печати), В. Л. Дуров подчеркнул, что в момент встречи с одичавшей собакой он был весь во власти единого мощного порыва, мысленного импульса, желания заставить собак), сначала остановиться, а потом и пятиться назад. Но вместе с тем В. Л. Дуров рассказал мне и о том, чего нет в его книге: от собаки к выходу он возвращался пятясь спиной к двери, и когда его товарищи открыли вы ход, он, теряя сознание, свалился к ним на руки. Испытанное им волевое напряжение было настолько сильным что исчерпало весь запас его энергии.
      Позже, работая в цирке, молодой В. Л. Дуров не однократно наблюдал и у других животных (льва, медведя и др.) ту же способность понимать мысли человек на расстоянии, повиноваться его мысленным приказаниям. Он широко пользовался этим могучим средством при дрессировка животных и укрощении хищников.
      В ряде опытов животные намеренно разобщались с экспериментатором, т. е. находились в другом помещении лаборатории на значительном расстоянии от В. Л. Дурова (как индуктора, в нашем понимании, элементов биологической радиосвязи). Иными словами, В. Л. Дуров добился того, что его мысленная передача воспринималась животным, находящимся от него на большом удалении. Он установил и закономерности таких мысленных передач. Благодаря работам В. Л. Дурова как зоопсихолога возникла советская зоопсихология, намного опередившая эту науку за границей.
      В зоопсихологической лаборатории В. Л. Дурова за 20 месяцев (по 1.ХII.1921) было проделано 1278 опытов мысленного внушения (собакам), в том числе удачных 696 и неудачных 582. Этот большой запротоколированный материал был статистически обработан сотрудником лаборатории проф. зоологии МГУ Г. А. Кожевниковым и им же лично доставлен на отзыв профессору математики МГУ Л. К. Лахтину. Обработав этот материал, проф. Пахтай написал в своем заключении6: "Предположение, что ответы собаки были случайные, так же мало вероятно, как предположение, что нам удалось наудачу вынуть белый шар из урны, в которую на 10000000 шаров положено 16 белых, а остальные черные. Ответы собаки не были делом случая, а зависели от воздействия на нее экспериментаторов". Опыты над дуровскими собаками показали одну важную закономерность. Для успешной передачи мысленного внушения животному не обязательно, чтобы передачу осуществлял дрессировщик. Это может сделать и другой человек - опытный индуктор. Однако необходимо, чтобы этот человек знал и применял методику передачи, установленную дрессировщиком данного животного.
      Однажды (это было 17.ХI.1922 г.) в беседе с В. Л. Дуровым я попросил его рассказать подробнее о методике передачи животному мысленного "приказа" на двигательные действия. Вот что я записал с его слов7: "Я один, предположим с собакой Марс, как говорится, с глазу на глаз. Никто и ничто нам не мешает: полная изоляция от внешнего мира. Я смотрю в глаза Марса, или, лучше сказать, в глубину глаз, дальше глаз, глубже глаз. Я произвожу пассы, т. е. легкое поглаживание своими руками по сторонам головы сверху морды и до плеч собаки, чуть чуть касаясь шерсти. Этими действиями я заставляю Марса полузакрыть глаза. Собака вытягивает морду почти вертикально вверх, как бы впадая в транс. Мои пассы выбирают весь остаток воли у собаки, и она в таком состоянии представляет собой как бы часть моего внутреннего "я". Между моими мыслями и подсознанием Марса уже установилась связь или "психический контакт".- При этом я в своем воображении стараюсь ясно представить объект передачи мысли, ощущения, приказа: предмет или действие (а не воображаю слова, как таковые, их обозначающие). Я смотрю через глаза как бы в мозг собаки и представляю себе, например, не слово "иди", а двигательное действие, с помощью которого собака должна исполнить мысленное задание. Одновременно я ярко воображаю себе направление и самый путь, по которому собака должна идти, как бы отпечатываю в своем и в ее мозгу отличительные признаки на этом пути в порядке их расположения по предстоящему пути собаки (это могут быть трещинки, пятно на полу, случайный окурок или другой мелкий предмет и т. д.) и наконец, место, где лежит задуманный предмет, и в особенности самый предмет в его отличительных чертах (по форме, цвету, положению среди других предметов и т. п.).
      Только теперь я даю мысленный "приказ", как бы толчок в мозгу: "иди" -и отхожу в сторону, открывая этим собаке путь к исполнению. Полуусыпленное сознание собаки, в котором запечатлелась, переданная мной мысль, образ, картина, двигательное действие и т. п., "приказ", заставляет ее исполнить воспринятое задание беспрекословно (без внутреннего сопротивления), как если бы она исполняла свой самый естественный импульс, полученный из ее собственной центральной неравной системы. А после исполнения собака отряхивается и явно радуется, как бы от сознания успешно выполненного своего намерения".
      В тот же день на заседании научного совета лаборатории был произведен один из наиболее замечательных экспериментов передачи мысленных "приказов" В. Л. Дурова собаке Марс.
      Кроме В. Л. Дурова на заседании присутствовали профессора А. В. Леонтович, Г. А. Кожевников, Г. И. Челпанов и зоолог И. А. Лев. На меня была возложена обязанность вести протокольную запись хода опытов. Я постарался увидеть и записать все Подробности эксперимента. Как оказалось, опыт, о котором идет речь, явился весьма важным с точки зрения доказательства не только состоявшегося восприятия Марсом переданной ему мысленной информации В. Л. Дурова, но и обстоятельства, не менее замечательного в другом принципиальном отношении. Заключается оно в том, что, восприняв извне пришедшую мысль, ощущение, эмоцию, животное переживает ее как свою собственную и поступает при этом так, как "но поступает под командой нормального своего импульса, посланного его собственным мозгом через элементы его нервной системы в тот или иной исполнительный аппарат его собственного организма.
      Дело в том, что многие ставили под сомнение именно эту важную деталь в явлениях биорадиосвязи. Например, на этом же занятии нашей лаборатории проф, Г. А. Кожевников, склонный вообще к скептицизму в вопросах передачи мысленной информации на расстояние, утверждал, что если дрессированная собака что-нибудь и воспринимает при опытах мысленного внушения, то выполняет она полученное задание лишь как артист, исполняющий свою роль в спектакле. При этом все движения собаки как бы подневольны и чужды ей, лишены ее собственных эмоций и переживаний.
      Для В. Л. Дурова такое утверждение прозвучало, как чудовищное искажение действительности. Несмотря на поздний час (было далеко за полночь), он тут же предложил проделать опыт и с волнением принялся обсуждать условия его проведения.
      Собака Марс посрамляет скептиков
      С общего согласия было решено использовать для опыта собаку по кличке Марс. Опыт должен был проходить в непривычных для животного условиях. Сам Дуров предложил Г. А. Кожевникову вместе с ним обойти помещения лаборатории, чтобы подыскать какой-то необычный объект для подноски собакой. И вот оба они вышли из зала лаборатории (где мы остались с собакой Марсом) в просторный вестибюль. Я наблюдал за ними через щель полуоткрытой двери. Постояв с минуту, они обвели взглядом стоявшие вокруг предметы в последовательном порядке: у одной стены вестибюля шкафчик с лежавшей на нем тряпкой, рядом с ним ледник, подзеркальный столик с находившимися на нем многочисленными головными уборами, у другой - высокий круглый телефонный столик. На столике - телефонный аппарат и три книги абонентов разных годов издания и разной величины, одна из которых была толще других, похожих скорее на блокноты. Ни к одному из этих столиков ни Дуров, ни Кожевников близко не подходили и к предметам не притрагивались. Избрав объект будущего задания (телефонную книгу, как потом оказалось), оба они возвратились в зал. Вот запись хода этого эксперимента, сделанная более подробно в особом акте от 17.ХI.1922 г. за подписью В. Л. Дурова и моей: "По инициативе В. Л. Дурова, проф. Г. А. Кожевников дает В. Л. Дурову задание внушения собаке Марсу следующих действий: выйти из гостиной в переднюю, подойти к столику с, телефонным аппаратом, взять в зубы адресную телефонную книгу и принести ее в гостиную. Предложено было проф. Кожевниковым вначале, чтобы дверь в переднюю закрыть и заставить Марса открыть ее, но это предложение было отвергнуто и отставлено. Опыт начался внушением В. Л. Дурова Марсу обычным путем. Дверь в переднюю была открыта. После полуминутной фиксации взглядом В. Л. Дурова Марс устремляется к середине комнаты (т. е. задание не исполнено. -й..). В. Л. Дуров усаживает Марса вновь на кресло, держит в руках его морду, полминуты фиксирует и отпускает. Марс направляется к двери, ведущей в переднюю, и хочет ее закрыть (т. е., задание опять не исполнено. - Б. К.). В третий раз В. Л. Дуров усаживает Марса на кресло и через полминуты отпускает его вновь. Марс устремляется в переднюю, поднимается на задние лапы у шкафчика, но не найдя ничего на нем, опускается, подходит к подзеркальному столику, опять поднимается на задние лапы, ища чего-то на подзеркальном столике, и хотя там лежали разные предметы, вновь опускается, не взяв ничего, подходит к телефонному столику, поднимается на задние лапы, достает зубами телефонную книгу и приносит ее в гостиную. Как я уже говорил, кроме телефонной книги на том же столике лежали еще алфавитные книжки и стоял телефонный аппарат.
      Несмотря на первые две неудавшиеся попытки, опыт следует считать удавшимся блестящим образом. В течение опыта все находились в гостиной. Собака была в передней одна. За ее действиями наблюдал проф. Кожевников через щелку открытой двери. В. Л. Дуров находился в гостиной вне поля зрения собаки".
      Позже, в книге "Дрессировка животных" Дуров писал об этом случае: "Попробуем разобраться в этом акте. Предположим, что установившийся сочетательный рефлекс, часто повторяемый (посадка в кресло, фиксация), заставляет собаку соскочить с кресла и желать что-то сделать. Предположим, что я непроизвольным движением дал ей нужное направление. Предугадкой собака догадалась (видя полуоткрытую дверь и будучи возвращенной назад при желании ее закрыть), что надо через нее войти в другую комнату, но что касается дальнейшего поведения Марса, я никаких предположений делать не могу. Здесь начинается загадочная часть. В смежной комнате никого не было. Видеть нас собака не могла. Проф. Кожевников следил в щель полуоткрытой двери и видел, как Марс проходил мимо подзеркальника с лежащими на нем вещами, мимо ледника, другого столика с вещами и наконец видел, как Марс подошел к телефонному столику, взял из трех книг задуманною. Задаю себе вопрос:. может ли в этом случае играть какую-нибудь роль предугадка? Не мог ли Марс догадаться исполнить задание по предыдущим каким-либо аналогичным действиям? Этот опыт с Марсом ведь был произведен в первый раз, когда собаке внушалось войти в другую комнату и выполнить там задание. Книги, лежащие на телефонном столике она могла видеть каждый день, но брать именно их в зубы ей не приходилось никогда. На все эти вопросы я не могу дать ответа. Никак не могу допустить совпадения, т. к, задания не были однородны, разве только установленный рефлекс аппортировать, т. е. брать и приносить, но и это привычное зазубренное действие в некоторых опытах по мысленному заданию видоизменялось".
      Такой ответ подтверждает еще одна замечательная подробность этого эксперимента, по моему мнению, имеющая решающее значение.