Об этом событии скоро узнал весь народ. Обряд побратимства между Султи и Бежией совершили деканозы: заставили их клятвенно повторить обет, сделать одинаковые насечки на палке, которая затем была торжественно замурована у основания ограды храма. Джариахские жители поздравляли Султи и Бежию с тем, что они побратались, и каждый зазывал их к себе в гости, – отведать хотя бы по чарке водки или по кружке пива.
      Во время всеобщего радостного оживления к Султи вдруг подбежал мальчик и шепнул ему, что кто-то дожидается его в ближнем лесу.
      Султи пошел за мальчиком. Из чащи вышел человек, закутанный в бурку. Султи узнал его.
      – Темурка? Ты зачем?
      – Я прискакал предупредить тебя; сюда идут, чтобы тебя убить. Гляди, как я загнал коня.
      – Кто? Много их?
      – Нет, один, но он стоит многих.
      – Ты как узнал об этом?
      – Я сам его видел. Он мохевец.
      – Ты говорил с ним?
      – Я даже ранил его!
      – Ранил? – Султи вспомнил, что у Бежии перевязана рука.
      – Не Бежия ли это был?
      – Да, кажется, он. Но он уже получил свое... А лошадь-то я как загнал!.. – хвастался Темурка.
      – Ты лучше о себе пожалей! – вскричал Султи. – Ведь ты ранил моего побратима. Ты передо мной в ответе за его кровь!
      Темурка побледнел и весь затрясся от страха. Султи потащил его на поляну.
      Старейшие вмешались в дело. Они сурово осудили поступок Темурки и вынесли решение, которое огласил один из старейших.
      – Народ! – обратился он к собравшимся: – Темурка признан виновным. Он занимался доносами. Ради денег и собственной выгоды он постоянно предавал людей, он попирал хлеб-соль, оскорблял честь гостеприимства, не щадил ни женщин, ни мужчин, лишь бы насытить свою ненасытную утробу. Он скрывал у себя воров и врагов народа. Не подобает ему жить среди нас. Отныне он умер для всех джариахцев, пусть уходит прочь, пусть до захода солнца он выйдет за пределы нашего края. Уходи, – жалеем о том, что пригревали тебя до сих пор, как брата родного, – обратился старейший к Темурке.
      Так был изгнан из общины предатель и корыстолюбец.
      К вечеру все разошлись по домам. Хозяева Бежии, как и хозяева Циции, были рады дорогим гостям и упрашивали их дождаться Коргоко и Муртуза, чтобы всем вместе весело отпраздновать их свадьбу.

      Коргоко бродил по улицам Владикавказа в поисках ночлега. Вдруг за ним погнался какой-то детина в солдатской шинели. Он насмешливо оглядел старика в изношенной, запыленной одежде, и взгляд его грозно остановился на ружье, висевшем у Коргоко через плечо.
      – Эй, ты, постой-ка! – крикнул он.
      Коргоко, занятый своими мыслями, не слышал его и продолжал свой путь.
      – Не слышишь, что ли? – и он преградил дорогу старику.
      – Чего тебе?
      – Ты кто?
      – Мохевец.
      – Почему вооружен?
      – Потому что я в пути, а у меня есть враги.
      – Разве ты не знаешь, что в городе нельзя ходить с оружием?
      – Какая разница – что город, что деревня, враг везде одинаков.
      – Довольно болтать! Снимай оружие! – скомандовал неизвестный.
      Коргоко никак не мог понять, чего от него требуют. Блюститель порядка позвал к себе на помощь еще нескольких таких же, как он, молодцов. Они жестоко избили, старика, после чего доставили его, как военного преступника, в часть.
      Старик еле стоял на ногах, кровь лилась у него из носа, изо рта. Его направили в госпиталь, оружие и бумаги его исчезли; а в протоколе было обозначено, что на улице подобран неизвестный старик с явными признаками сумасшествия.

      Не дождавшись Коргоко, Бежия и Султи решили сыграть свадьбу без него. После свадьбы и веселого пиршества молодых торжественно проводили до переправы через Терек, откуда Бежия и Циция направились одни в Хеви, а джариахские жители вернулись к себе в горы.
      Дома Циция и Бежия узнали, что Коргоко пошел в город «за правдой». Бежия тотчас же отправился его разыскивать. Он нанял себе «переводчика», который думал только о том, как бы сорвать с него побольше денег, но ничем ему не помог.
      Так прошел месяц. Однажды Бежия угрюмо шагал по улице. Вдруг его остановила какая-то женщина.
      – Бежия, ты что ж это, не узнаешь своих соседей? – сказала она.
      – А, Махия, ты здесь зачем, что тут делаешь? – удивился Бежия.
      – Горе свое мыкаю, – сказала женщина. – Мужа моего похоронил обвал, я не могла выходить одна на ремонт дорог, детей стало нечем кормить. Вот и подалась в город. Работаю здесь в госпитале. Да, чуть было не забыла тебе сказать...
      – О чем?
      – Коргоко несчастный, ведь он у нас лежит. И совсем один, некому позаботиться о нем...
      – Где он? Идем, скорее веди меня к нему! – взволнованно прервал ее Бежия.
      После долгих мытарств Бежия добрался наконец до палаты, где лежал Коргоко.
      Старик так изменился за время болезни, что Бежия с трудом узнал его. Они обнялись, и Бежия рассказал ему обо всем: о поисках Циции, о ее побратимстве с Султи и о своей женитьбе на ней. Старик чуть с ума не сошел от радости.

      Бежия с трудом вызволил старика из госпиталя и привез его, больного и разбитого, в его собственный дом. Внимательный уход дочери и чистый горный воздух вскоре восстановили его силы.
      Так зажили они, спокойно трудясь, но вдруг однажды к ним пришел старшина и приказал Коргоко немедленно явиться к прибывшему в деревню приставу. Старик никак не мог понять, зачем его мог вызывать к себе пристав, но должен был покориться и пошел.
      Приставом, вызвавшим к себе Коргоко, оказался тот самый «Апракуне», который в свое время вволю натешился над стариком.
      – Ты что же это, денег в долг набираешь, а платить не хочешь? – спросил «Апракуне».
      – Какие деньги, ваша милость? – удивился старик.
      – Ты лучше скажи, собираешься ты их платить или нет? – запальчиво крикнул «Апракуне».
      – Если вы изволите говорить о тех деньгах, что я занимал тогда в Квеши у трактирщика, то я отдал их ему, как только вернулся из Дзауга, – объяснил старик.
      – А расписку о возвращении долга взял у него?
      – Нет, ваша милость, я не брал никакой расписки, ни к чему мне она была...
      – Как ни к чему? Значит, долг все равно числится за тобой. С процентами это составляет тысячу триста рублей.
      – Да я же вернул шестьсот, а больше я не брал. Откуда тысяча триста, и где я возьму их?
      «Апракуне» доподлинно знал, что старик говорит правду, что он возвратил долг, так как деньги эти принадлежали самому «Апракуне» и он давно их получил назад. Тогда он только прикрывался именем трактирщика.
      – Молчать! – крикнул он, – говори, где пасется твоя отара. Придется продать на торгах в уплату долга.
      – Продать?! Ваша милость, пощадите, не пускайте меня по миру! – он протянул руки и вдруг пошатнулся, в ушах у него зазвенело, он шагнул вперед и тяжело рухнул на пол.
      К нему подбежали, подняли его. Он бессмысленно вращал глазами, силился что-то сказать, но только глухие хрипы вырывались из его горла. Его свалил удар.
      В сопровождении старшины, понятых и казаков «Апракуне» направился в горы, он произвел опись стада Коргоко и распорядился погнать его в Квеши для продажи с торгов.
      Бежия узнал о происшедшем только в ту минуту, когда больного старика внесли на бурке в дом. Он кинулся вдогонку за «Апракуне». А тот, сделав все распоряжения, уже спускался с гор со стадом. Бежия преградил ему дорогу.
      – Куда вы овец гоните? – сурово спросил он.
      – На продажу! – отрезал «Апракуне».
      – Я вам этого не позволю! – крикнул взбешенный Бежия.
      – Как? Ты смеешь противиться царским законам? – грозно наступая на него, спросил «Апракуне».
      – Не царским законам, а твоему самовластию, безбожник ты этакий!
      Видно было, что Бежия не шутит. И «Апракуне», застыв на месте, стал издали осыпать его руганью.
      – Ты подойди поближе, я покажу тебе, каков ты молодец! – кричал в ответ Бежия.
      «Апракуне» сделал знак казакам. Они стали медленно надвигаться на Бежию и окружили его плотным кольцом. Грянул выстрел, один из казаков свалился. Бежия отшвырнул в сторону ружье, – он не успел бы снова его зарядить, – и набросился с обнаженным кинжалом на озверелых казаков. Но он был один против многих, люди закружились клубком, как в водовороте, и когда разомкнулся клубок, на земле, рядом с тремя трупами казаков, лежал зарубленный Бежия.
      В полуприкрытых глазах его застыло недоумение, в них был горький укор жизни, так несправедливо поступившей с ним.
      Около убитых поставили караул, чтобы никто не тронул их до приезда следователя. «Апракуне» с остальными казаками уехал в Квеши.
      Чувство, похожее на жалость, на мгновение шевельнулось в его груди.
      – Да что уж там! – поспешил он отогнать от себя докучливое чувство. – Сам виноват, зачем полез в драку? – и «Апракуне» принялся подсчитывать предстоящую прибыль от продажи овец.

      Старик недолго прожил после этого несчастия. Он унес с собой в могилу горькую обиду за судьбу своей дочери. Циция не плакала, не причитала, но она таяла, как свеча, на глазах у всех – горе иссушило ее.
      Она осталась совсем одна на целом свете, обнищавшая, разоренная. С той поры сердце ее было безутешно, горькие мысли неотступно сверлили ей мозг, никогда улыбка не озаряла ее лица.
      Тщетны были попытки добрых соседей развлечь ее, смягчить хоть на мгновение ее скорбь. Однообразно текли сиротливые дни безысходного одиночества.
      Однажды поздним зимним вечером, когда черные тучи заволокли все небо, когда северный ветер со стоном кружил над землею, сметая в кучи сухую ледяную крупу, когда снежные глыбы, отделяясь от скал, поминутно срывались вниз, оглушительным гулом отдаваясь в ущельях, – Циция сидела одна в своем пустом доме у тлеющего очага и грела замерзшие руки. Она вся дрожала от холода, через неплотно прикрытые двери и ветхую кровлю врывался снежный ураган и обдавал леденящим дыханием ее озябшее тело.
      Вдруг кто-то дернул за ручку двери и потом постучался. Женщина вскочила в смертельном испуге.
      – Кто там? – крикнула она.
      – Это – брат твой Султи!
      Циция опрометью кинулась к двери и распахнула ее. Она бросилась к Султи, прижалась к нему и зарыдала.
      – Девушка, куда же девался мой брат?
      – Убили его, Султи, убили! И я даже не смогла послать тебе весть...
      – Кому мстить за его кровь?
      – Сама не знаю. Говорят, пристав убил его.
      – Разве можно так относиться к врагу! – упрекнул ее Султи.
      – Султи! – оживилась Циция. – Ты проводи меня, покажи мне злодея, и я зубами перегрызу ему горло, разорву ногтями грудь, выпью кровь из его сердца!..
      – Тогда идем, идем вместе!.. Султи – горец, он не оставит неотомщенной кровь своего побратима!
      – И это верно?! – воскликнула женщина.
      – Султи никогда не лжет, у него слово и дело – одно. Женщина снова приникла к нему и заплакала. Прикосновение любимой пробудило в груди Султи долго сдерживаемое чувство.
      «Счастье еще возможно для меня!» – подумал он. Он привлек ее к себе, приник дрожащими губами к ее губам.
      – Идем, идем вместе! Жизнь еще возможна для нас! – шепнул он ей. И, завернув ее в бурку, подхватив на руки, он выбежал с нею во двор, где ждала его оседланная лошадь. Он быстро вскочил в седло, посадил к себе женщину и растаял, как призрак, в снежной мгле.

      На следующий день вокруг постоялого двора в селении Степанцминда толпился народ. Люди волновались, шумели, о чем-то оживленно беседовали.
      – Убили! Убили! – слышалось кругом.
      – Кого убили? – спросил какой-то прохожий.
      – Да того самого, диамбег, что ли, он был или пристав, «Апракуне» звали его.
      – Вот как? – радостно удивился прохожий, – а кто же его убил?
      – Неизвестно! Никому неизвестно толком, кто убил! – ответили из толпы.