АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ
      ПЫЛАЮЩИЙ ОСТРОВ
      КНИГА ТРЕТЬЯ
      УРАГАННЫЙ ТУМАН
      Миллионы тонн воды, десятки кубических километров ее мгновенно превращались в туман, темной толщей придавивший. Ураган повлек его тяжелыми тучами, срывавшими пену с остатков океанских вод. Помчался мутный ураганный туман.
      Часть первая
      АГОНИЯ
      Каждую минуту все новые и новые массы воздуха превращались в пыль. Клокочущие волны бросали этот прах на раскаленные ржаво-желтые скалы, а сами, с шипением отпрянув назад, клубились паром. Море пузырилось и кипело. Грозовые тучи поднимались прямо с волн...
      Глава I
      СТОЛИЦА БУДУЩЕГО
      - Хэлло, Ганс! - сказал Вельт, слезая с аэросаней. - Вот мы и приехали.
      На смену реву пропеллера в воздухе сухо рассыпался треск моторов. Вельт отряхнул снежинки, попавшие при быстрой езде на воротник, и огляделся. Из-за изломанных краев ледяной глыбы выползали тракторы, волоча за собой тяжелые сани с огромными цистернами, похожими на обрубки гигантских деревьев. За глыбы юркнули автомобили-вездеходы на резиновых гусеницах.
      Ганс, кряхтя, вылез на снег и стал колотить замерзшими руками по бедрам. Перед ним опрокинутым небом раскинулся лазурный наст. Лунной дорожкой отражалось в нем холодное, полузамерзшее солнце. Легкий ветер с шорохом гнал по льду крупинки снега.
      Внезапно равнину огласил залихватский свист. Откуда-то выскочил маленький паровозик и разогнал вечное безмолвие снежной пустыни.
      Вельт был в легкой спортивной одежде, прошитой металлическими нитками. В аэросанях по ним непрестанно проходил электрический ток, согревая тело. Но сейчас холод давал себя чувствовать. Вельт ежился, глядя на приближающихся к нему лыжников.
      Первым подошел бородатый человек. На лице его, казалось, росли не волосы, а ледяные сосульки. Он вытянулся и гаркнул:
      - Строительство имеет честь приветствовать вас, мистер Вельт!
      Вельт едва кивнул в ответ.
      - Как грузы?
      - Прибывают точно в сроки, предусмотренные графиком.
      - О'кэй! Готовы ли вы к их приему?
      - О-о! Вполне, мистер Вельт! Не хотите ли сойти вниз?
      - Я думаю, мы приехали сюда не для того, чтобы иметь удовольствие беседовать с вами.
      Человек в сосульках промолчал.
      - Давайте мне ваши лыжи, - приказал Вельт, потом, повернувшись к Гансу, ткнул рукой в пространство. - Главный инженер строительства Митчел. Познакомьтесь.
      Митчел торопливо снял лыжи, посмотрел в глаза Гансу и потряс его руку. Вельт уже удалялся на лыжах Митчела. Один из спутников главного инженера уступил свои лыжи Гансу. Митчел, увязая по колено в снегу, старался не отставать от приехавших.
      Поджидая Ганса, Вельт оглядел снежную однообразную равнину. Солнце стояло низко. Везде виднелись точки движущихся тракторов, вездеходов и аэросаней. Белый отчетливый горизонт сливался с голубоватым небом. У самой его линии плыло несколько серебристых пятен.
      - Дирижабли, - сказал Вельт и посмотрел на часы.
      Подошли Ганс и Митчел.
      Неожиданно Вельт закричал на главного инженера:
      - За опоздание с выгрузкой дирижаблей я выгоню вас из нового города!
      Митчел робко уверил Вельта, что все меры приняты.
      Ганс посмотрел на крутой спуск, ведший в черную глубину, зажатую поблескивающими на солнце ледяными стенами. Митчел предложил сесть в маленький вездеход. Вместо ответа Вельт закричал Гансу:
      - Эй, старина! Вы еще не разучились спускаться на лыжах по ущельям?
      Ганс крякнул и подскочил на лыжах, отчего они глубоко ушли в снег.
      Вельт усмехнулся и с неожиданной в сухом, старческом теле силой ринулся вперед. Ганс покатился за ним.
      Митчел сломал несколько сосулек в бороде, покачал головой, сел в вездеход и приказал ехать следом.
      Вельт и Ганс, все ускоряя движение, мчались вниз. Они обгоняли вереницы тракторов, им встречались группы отскакивающих в стороны людей. Вдоль их пути спускалась вниз трехрельсовая зубчатая железная дорога, позволяющая благодаря зубчатой средней рейке преодолевать такой крутой подъем.
      Скоро спуск превратился в ущелье. Вертикальные ледяные стены поднимались все выше и выше, заслоняя дневной свет. Их покрытые снегом, освещенные солнцем края казались раскаленными добела.
      Ветер от быстрой езды хлестал по лицу, выдавливая слезы из глаз. Иногда в лицо попадали комья снега, вылетавшие из-под гусениц спускавшегося трактора. Ганс щурился и чертыхался.
      Ушедшие на сотни метров вверх стены, казалось, смыкались там недосягаемым сводом. Становилось заметно темнее. Вдали виднелись огни.
      Вельт и Ганс, не замедляя скорости, въехали в ночь. Кругом появились освещавшие дорогу электрические фонари. Вверху, в узенькой полоске между ледяными стенами, виднелось черное ночное небо, а в нем звезды. При этом кромки ледяного ущелья по-прежнему были освещены солнцем.
      Дно ущелья опускалось все глубже и глубже. Звезды на черной ленточке неба становились отчетливее, походя на серебряные блестки.
      Ущелье расширялось. Встречалось больше машин и людей. Позади осталось километра два. Не меньше чем на километр ушли вверх ледяные стены.
      Внезапно стены разошлись и стали едва видимыми, несмотря на лившийся отовсюду электрический свет. Сверху спускались гигантские иглы, сверкавшие в лучах невидимых прожекторов. Сам же свод, из которого росли эти иглы, исчезал во тьме.
      Наклонный спуск превратился в ровную ледяную площадь, по которой между тракторами, вездеходами, кранами, экскаваторами и другими машинами сновали толпы людей. Пронесясь некоторое время по льду, лыжи остановились. Ганс надул щеки и вздохнул:
      - Давно я так не спускался? Припоминаю... Как-то раз мы этак же с вами удирали.
      Вельт захохотал:
      - От той же самой причины, старина, от какой удерут сюда будущие жители мира!
      - Да, пожалуй, - согласился Ганс.
      Подъехал вездеход. Митчел вылез на лед.
      - Я не ожидал, мистер Вельт, что вы такой изумительный лыжник.
      - А я изумлен неделовым тоном вашего разговора.
      - Простите, мистер Вельт!
      - Мы намерены осмотреть строительство немедленно.
      - Я к вашим услугам, мистер Вельт. Какое средство передвижения пожелаете вы избрать?
      - Кресла.
      - Будет исполнено, мистер Вельт.
      Подойдя к вездеходу, Митчел сказал в трубку радиотелефона несколько слов.
      Ганс с любопытством оглядывался вокруг.
      Они были в гигантской пещере. Сверху, как заметил он уже раньше, свисали причудливые иглы сталактитов. Если справа и слева местами можно было разглядеть обледеневшие стены, то впереди расстилался гладкий, сверкавший в электрических огнях лед. В нем отражались ледяные колонны. Щупальцами натеков и наростов свод соединялся с полом.
      Митчел стоял поодаль, ожидая, когда Вельт заговорит с ним.
      - Хэлло, Ганс! Недурное место? Как вы находите?
      - Да, босс! Право, недурное для туристской прогулки, но отнюдь не для того, чтобы провести здесь остаток своих дней.
      - Вас никто к этому не принуждает. Вы живете в свободном мире. При желании вы можете издохнуть от удушья.
      Ганс крякнул.
      - Скажите спасибо природе, - продолжал Вельт, - что она приготовила нам такое убежище. Здесь вырастет недурной город нового мира.
      - Босс, я осмелюсь спросить вас: не слишком ли холодное место избрали вы для столицы нового мира?
      - Что? Гренландию?
      - Да, именно Гренландию, этот покрытый вековым льдом остров.
      - Я вижу, вам здесь не очень нравится! В замке вы не задавали мне таких вопросов. Гренландию я избрал по двум причинам. Вам, как будущему руководителю этих мест, надо это твердо уяснить.
      - Слушаю вас, босс.
      В этот момент к ним подкатили двое конькобежцев, везущих перед собой два кресла, какие обычно употребляются на катке.
      Инженер Митчел успел надеть коньки и стоял на льду в нескольких шагах.
      Вельт и Ганс сели в кресла и почувствовали, как легко и бесшумно понеслись они по гладкому полу пещеры.
      Вельт приказал везти кресла рядом. Ганс наклонился в его сторону, чтобы лучше слышать.
      - Такого подземного помещения, как эта ледяная пещера, открытая два года назад, не найти во всем свете. Даже знаменитая Мамонтова пещера в штате Кентукки с ее залами по пять тысяч пятьсот квадратных метров - тесная каморка по сравнению с нашей.
      - Если не ошибаюсь, босс, ведь и Мамонтова пещера также принадлежит вашему концерну.
      - Да, мне. Там будет филиал спасательных работ для Америки.
      - Значит, первое - это площадь, босс. Однако холодноватая площадь!
      - Ну, дорогой мой Ганс, я не собираюсь спасать в этих местах изнеженных жарой негров или малайцев. Здесь будет жить новое человечество белой расы. Владельцы акций спасения и... - оглянувшись на везущих кресла конькобежцев, Вельт добавил: - ...и те, что строят этот город и будут в случае нужды его защищать.
      - Да, это верно, - сказал задумчиво Ганс.
      Кресла мчались мимо строящихся зданий, поднимающихся к самому своду пещеры.
      Кругом чувствовались бешеные темпы работы. Стены собирались из готовых, заранее смонтированных плит. Их устанавливали специальные, скользящие по льду краны. Перед постройками на льду высились привезенные готовые части зданий.
      Вельт подозвал Митчела.
      - Проклятье! - закричал он. - Разве это темпы? Люди у вас не двигаются, а ползают! Надо спешить! Когда я вдолблю это в вашу глупую голову? Скажите, что я должен здесь применить для поощрения? Плети, деньги или возбудитель в кровь? Поймите, что вы на пожаре. На пожаре Земли, черт возьми! Я вижу, вы не хотите получить акции спасения!
      Митчел, опустив глаза, беззвучно шевелил губами.
      Квартал за кварталом тянулся будущий город. По улицам его скользили машины и конькобежцы.
      Кресло Вельта снова подъехало к Гансу.
      - А второе, Ганс, что вам так не понравилось?
      - Что мне не понравилось?
      - Холод.
      - Холод?
      - Ну да, холод. Холод наверху со среднегодовой температурой минус тридцать два градуса Цельсия и холод внутри пещеры с постоянно установившейся температурой минус пять градусов Цельсия.
      - Вот этого я никак не пойму.
      - Сколько я вас помню, вы никогда не отличались особой сообразительностью. У вас куда лучше выходило выламывать ручки из дверей.
      Ганс заерзал, бросив быстрый взгляд на конькобежцев.
      - Не столько сам по себе холод, - продолжал Вельт, - сколько разница между средней температурой пещеры, отапливаемой, так сказать, земным теплом, и арктическим холодом на поверхности. Этот даровой тепловой перепад я и собираюсь использовать как источник энергии, которой будет жить новый мир.
      - Но как, мистер Вельт?
      - Для этого можно применить один старый метод.
      - Что же именно?
      - Пар.
      - Что вы, босс! Разве пар может существовать при такой температуре?
      - Конечно, не водяной! Пар бутана.
      - Бутана?
      - Да, есть такой углеводород, который в жидком состоянии кипит уже при минус семнадцати градусах Цельсия. Привычная нам жидкость - вода - кипит при ста градусах выше нуля. Для этого надо нагревать ее, сжигать топливо. Для бутана топлива не надо. Достаточно сравнительно низкой температуры пещеры минус пять градусов, чтобы он испарился и даже поднял давление своих паров. При этом он, конечно, будет отнимать у пещеры тепло, но земля немедленно его возместит. Образовавшийся пар из котлов, как бы обогреваемых холодом пещеры, мы пропустим через паровые турбины. Там он отдаст энергию, понизив свою температуру, и будет выпущен из турбины по специальным, проходящим по поверхности трубам, где очень большим холодом будет сгущаться в жидкость конденсироваться - и снова поступит к вам в пещеру, чтобы за счет земной теплоты вновь испариться и поднять давление.
      - Я не слыхал о таком проекте, босс, но это, черт меня побери, сильно напоминает перпетуум-мобиле - вечный двигатель!
      - Да, перпетуум-мобиле, только мнимый.
      - Что это значит?
      - Это значит, что наша установка не будет создавать энергию из ничего, а будет сколько угодно, бесконечно превращать тепловую энергию Земли в электрическую, необходимую для жизни нового мира. Даже для атомной энергии понадобилось бы добывать уран. Мы же будем получать энергию вечно и бесплатно.
      Кресла свернули в боковой проход и вскоре очутились перед ведущими вниз ступенями.
      Вельт и Ганс сошли с кресел и зашагали вниз.
      Их "ледяные" рикши стали спускаться по приспособленным для коньков ступеням.
      Спускаться пришлось довольно долго - может быть, на глубину десяти этажей.
      - Что же там внизу? - спросил Ганс.
      - Место для озер.
      - Озер?
      - Да, озер! Озер жидкого воздуха, который мы уже начали сжижать на всех принадлежащих нам станциях. Цистерны, встреченные наверху, были с жидким воздухом.
      Лестница кончилась. Вельт и Ганс оказались в коридоре с гладким ледяным полом.
      Рикши снова усадили их в кресла и быстро покатили по льду. Инженер Митчел скользил на коньках впереди.
      Коридор уперся в запертые железные ворота. Вдоль поблескивающих коркой льда стен проходили укутанные изоляцией толстые трубы.
      - По этим трубам мы спускаем с поверхности привезенный жидкий воздух, мистер Шютте, - услужливо объяснил Митчел.
      - Можете посмотреть, Ганс, на наши первоначальные накопления. - Вельт указал на маленькие стеклянные окошечки в воротах.
      Прильнув к одному из них глазом, Ганс убедился, что он смотрит словно через трубу, пронизывающую огромную толщину ворот.
      В пространстве, куда смотрел Ганс, зажегся свет. Это Митчел повернул выключатель.
      - Ну, видите вы будущую атмосферу?
      - Нет, мистер Вельт, я вижу водоемы неимоверно синей воды.
      Вельт расхохотался.
      - Это синь, отнятая у неба, - концентрированная небесная голубизна. Небо будущего мира, если кому-нибудь доведется его увидеть, будет черным, как пустота. Вы видите синее дно бассейна, которое усиливает голубой оттенок прозрачной жидкости.
      - Неужели здесь можно накопить воздуху на весь век будущего мира?
      - Нет, это только первоначальные накопления, запас и резерв. Текущие же наши нужды мы будем удовлетворять за счет энергии "холодовых", если можно так выразиться, электрических станций.
      - Но ведь энергией не станешь дышать!
      - Ваши нелепые вопросы раздражают меня, Ганс. Нельзя быть таким олухом, дожив до седин! Клянусь, и предпочел бы иметь более толкового помощника из людей техники, если бы мог им доверять.
      - Простите, босс...
      - Так, по крайней мере, слушайте, чтобы мне не повторяться. Дышать мы будем кислородом. Его мы получим, разлагая нашей даровой энергией воду, которую будем добывать с поверхности в виде льда. Этим путем мы будем возобновлять атмосферу пещер.
      - Теперь я понял.
      - Наконец-то!
      Подъехал Митчел и стал что-то говорить. Вельт рассердился и затопал ногами.
      - Спешить! - закричал он. - За одну минуту опоздания я выгоню вас вон! Найдется немало охотников на ваше место. Я плачу не только деньгами, но и правом жить! Выгоню! Я не намерен повторять. Спешить, черт возьми!
      Митчел слушал, понурив голову.
      - Все будет выполнено в установленный срок, мистер Вельт.
      Вельт и Ганс снова уселись в кресла. Через несколько минут они попали в низкие, следующие друг за другом пещеры, уставленные несметным количеством ящиков.
      - Здесь запасы провизии на первые годы.
      - А когда мы их съедим?.. - спросил Ганс.
      Вельт поморщился:
      - Вы в своей ребячьей слепоте, вероятно, предполагаете, что я ни о чем не думаю, ни о чем не забочусь?
      - О нет, босс, нет! Совсем даже наоборот!
      Вельт, обернувшись, что-то сказал рикшам.
      Кресла проехали через несколько пещерных залов, где в гладком полу отражались исполинские обледенелые сталактиты. Два раза приходилось вставать с кресел и снова опускаться все ниже по лестницам.
      - Скажите мне, босс, такой гладкий лед в пещерах естественный?
      - Да, во многих залах он природный. Это навело меня на мысль об использовании такого дешевого и быстрого транспорта, как коньки. Соответственно и в машинах я заменил трение качения столь экономичным скольжением. Поэтому в тех местах, где не было льда, я приказал его сделать.
      - Правда, биг-босс, это неплохо!
      - Я думаю!
      - Отчего этого никогда не применяли там, на Земле?
      - Оттого, что "города минувшего" открыты были для ветров и метелей; оттого, что они не знали ровной и благодатной температуры, как наш мир будущего.
      - Этот способ передвижения останется все время?
      - Да, я пожелал, чтобы жители города будущего передвигались так.
      - Наш город можно было бы назвать Ледяной Венецией.
      - Нет, он будет называться Вельттаун.
      - Ах да, "город Вельта"! Это справедливо.
      - Еще бы!
      Они сошли с кресел в громадном зале с особенно высоким потолком. К нему, как к небу, тянулись строительные леса.
      Вверху суетились люди, устанавливая флуоресцирующие спектральные лампы.
      Митчел хотел что-то сказать, но Вельт перебил его:
      - На полу этой и ей подобных пещер я запроектировал выращивать растения под светом таких вот ламп, заменяющих нам солнце, потому что они дают ультрафиолетовые и все остальные лучи солнечного спектра.
      - Выращивать растения?
      - Да, картофель, капусту, апельсины, томаты и кормовые травы для животных. Надеюсь, хоть теперь вы уяснили, в чем тут дело?
      - Не сердитесь, босс, я почти уяснил. На чем же будут расти эти подземные сады, чем же будут питаться их корни? Не замерзнут ли они?
      - Здесь будет тепло. Эти залы я приказал отапливать. Пол покроется удобряемой землей. Удобрения будут получаться химическим путем из встречающихся здесь минералов, содержащих азот в связанном виде. Для дыхания растений нужна углекислота. Я буду подавать сюда всю выдыхаемую людьми Вельттауна углекислоту. В мире будущего будет постоянное количество кислорода, совершающего циклический круговорот, проводя различные формы. Начиная с питания и дыхания растений через организмы растений и животных он перейдет в форме еды к людям будущего города, которые вернут его в качестве углекислоты и удобрений. Как видите, все будет создано энергией холода, начиная с тепла и кончая едой.
      - Да, биг-босс, это все гениально придумано для спасения людей!
      - Для создания нового мира!
      - Где будут царствовать счастье и справедливость.
      - Где буду властвовать я!
      - Его создатель.
      - Его собственник!
      - Властелин будущего мира... - прошептал Ганс и невольно пригляделся к сидящему в кресле старику.
      И, словно впервые, он увидел нахохлившуюся тщедушную фигуру, землистого цвета морщинистое лицо, выцветшие брови и глаза, один из которых прикрыт веком больше, чем другой, нездоровые мешки под глазами, говорившие о постоянном недомогании.
      По льду пещеры, направляясь к Вельту, мчался встревоженный Митчел. Еще издали он крикнул:
      - Мистер Вельт! Экстренное сообщение!
      Вельт испуганно вздрогнул и беспокойно зашевелил пальцами.
      Митчел остановился у кресла.
      - Ну? - морщась, спросил Вельт.
      Митчел сделал знак глазами "ледяным" рикшам, и они бесшумно отбежали в сторону.
      - Я прочту вам, босс.
      - Да ну читайте! - раздраженно крикнул Вельт.
      - "Правительства блока великих держав, неудовлетворенные переговорами с Концерном спасения, утвердили ассигнования на посылку крупных вооруженных сил к берегам Гренландии - вероятно, с целью насильственного захвата Рейлихской пещеры..."
      Вельт вскочил:
      - Проклятье! Эти идиоты и лодыри хотят потягаться со мной силами! Но нет, я не какая-нибудь страна! Я система, на которой держатся они сами! Я сотру с лица земли их армии силой моей техники еще раньше, чем они издохнут от удушья! Митчел, пишите немедленно телеграмму.
      - Сию минуту, мистер Вельт... В моей ручке, к сожалению, замерзла паста.
      - Проклятье! У вас вечно что-нибудь не в порядке! Эй, Ганс! Пишите вы.
      - Готов, биг-босс, - пробасил Ганс.
      - "Берлин, Курфюрстендамм, двести тринадцать, генералу Копфу. Прошу принять предложение прибыть в качестве коменданта города Вельттауна для командования боевыми силами. Вельт". Вот. Отослать немедленно! Я окружу свои владения огненной крепостью! Я угощу их огненной стеной! У меня найдется для них фиолетовый газ. Не беда, что воздух Земли сгорит немного скорее! Мы просто раньше переедем на новую квартиру.
      Инженер Митчел помчался отправлять телеграмму. Ганс испуганно смотрел на своего патрона, скорчившегося в кресле. Приступ боли от язвы желудка!
      В глазурных стенах и ледяных колоннах безучастно отражались огни.
      Глава II
      СТРАТЕГИЯ БОРЬБЫ
      Произнесенная по радио речь Вельта переполошила мир.
      Люди не знали, как реагировать на это чудовищное сообщение. Вельта провозгласили сумасшедшим, сообщение его - беспримерной мистификацией, но акции спасения были раскуплены в первый же день.
      За одни сутки в кассы Концерна спасения влились миллиарды долларов. Типографии едва успевали печатать новые акции.
      На бирже свирепствовал смерч. Толпы безумцев осаждали подъезды касс концерна. Но купить акции спасения могли только единицы: акции эти были недоступно дороги. К тому же курс их ежесекундно рос.
      Великие державы в спешном порядке направляли к острову Аренида научные экспедиции.
      Через несколько дней в газетах появились отчеты, и ужас объял мир: Вельт был прав!
      Акции спасения поднялись недосягаемо. Купить их стало невозможно. Посыпались заказы Концерна спасения и сотрясли мировую капиталистическую промышленность.
      Концерн спасения в короткий срок завладел почти всем производством капиталистического мира. Работали только те предприятия, которые имели его заказы, остальная промышленная жизнь прекратилась. На биржах, в индустрии, в сельском хозяйстве свирепствовал небывалый по своим размерам кризис.
      В знаменитой Рейлихской пещере в Гренландии, в гигантской Мамонтовой пещере в Кентукки, в обширных пещерах Девоншира и Дербишира, в пещерах Южной Америки, во всех метрополитенах и туннелях, в шахтах и карьерах - везде и всюду, где природа или люди приготовили погибающему человечеству убежище, начались исступленные работы, организованные Концерном спасения.
      Утопающий хватается за соломинку. Человечество не хотело умирать.
      - Человечество не может погибнуть! - сказал министр, оглядывая зал заседания, где сидели не только выдающиеся советские ученые, но и крупнейшие ученые и прогрессивные общественные деятели многих стран Востока и Запада, все, кто проявил подлинную заботу о человечестве и отозвался на приглашение приехать в Москву на чрезвычайное совещание. - Сколько бы ни кричали в некоторых странах о неизбежной гибели цивилизации в результате мировой катастрофы, надо помнить, что погибнет при этом не человечество, а капиталистический строй, стремившийся развязать катастрофу и в конце концов развязавший ее.
      Конечно, сейчас господа капиталисты сами в ужасе от вырвавшейся из их рук силы. Ища спасения, они исходят из фальшивой догмы незыблемости капитализма. Напрасно господин Вельт думает, что все простые люди, которым не купить акции спасения, станут уважать частную собственность на воздух, когда им будет трудно дышать. Подземные убежища для богачей делаются рабочими руками, и эти же руки могут открыть или закрыть туда двери.
      Мы не экспортируем революций, но можем предвидеть, что негодование простых людей будет тем больше, чем труднее им будет дышать.
      Однако мы все, здесь собравшиеся, не можем равнодушно смотреть на любого умирающего человека Земли, живет ли он в нашей или в какой-нибудь другой стране.
      Мы умели бороться, предотвращая мировую катастрофу, которая годами висела над головами людей. Мы должны суметь ликвидировать и эту разразившуюся катастрофу. Созданная человеком, она будет остановлена им же!
      Нашлись товарищи, которые, будучи "озабочены" судьбой наших народов, предложили оборудовать по западному образцу подземные убежища хотя бы для части нашего населения, использовав все естественные пещеры и создав искусственно новые.
      План разработан добросовестно. Привлечены выдающиеся ученые и инженеры. Вероятно, оборудовав пещеры должным образом, в них действительно можно было бы жить столетиями. Однако я не буду сейчас разбирать этот план в деталях. У меня записался полковник Молния, который хотел бы выразить свое отношение к этому плану.
      Василий Климентьевич сел. Его энергичное лицо осунулось за последнее время, отчего он казался помолодевшим. Глаза его смотрели проницательно и строго.
      Со своего места в задних рядах поднялся высокий, жилистый полковник Молния и прошел к столу министра. Что-то общее было у него с Сергеевым. Пожалуй, выражение глаз.
      - Буду краток. Времени мало, - начал он, взглянув на наручный хронометр. О плане, который упомянул здесь товарищ Сергеев, могу только сказать военной формулой: "Добьется победы тот, кто перейдет в наступление". Устремиться под землю - это бежать, отказываясь навеки от солнца. Бежать, бросив на произвол судьбы всех, кого нельзя взять с собой, - это позор! Это поражение!.. - Молния замолчал и оглядел аудиторию. - Люди наших стран не могут пойти таким путем. Они всегда умели встречать опасность лицом к лицу. Разбуженной человеком силе можно и нужно противопоставить силу, тоже созданную человеком. Над человечеством долго висела опасность опустошительной атомной войны. Советское правительство не раз предлагало уничтожить все запасы атомного и термоядерного оружия. Настал момент, когда люди всего мира могут объединить свои усилия, совместно использовать все имеющиеся в мире атомные и термоядерные материалы. Пожар Арениды можно уничтожить, если из всех стран, владеющих атомным оружием, выстрелить реактивными межконтинентальными снарядами, несущими на себе атомные и водородные бомбы. Если, идя даже на риск заражения атмосферы опасной радиацией, взорвать все атомные и водородные бомбы, которые можно создать в ближайшие месяцы, взорвать их все одновременно на острове Аренида, то он будет уничтожен, газ-катализатор развеется, и пожар воздуха прекратится. Пусть это будет единственным и последним случаем, когда люди еще раз применят оружие разрушения, изготовлять которое отныне они торжественно откажутся навсегда!
      Присутствующие аплодировали Молнии.
      Высокий, подтянутый, он шел между рядами, возвращаясь на свое место.
      Снова поднялся Василий Климентьевич.
      - Я вижу, что присутствующие с интересом выслушали сообщение полковника Молнии, - сказал он, надевая очки. - Но прежде чем обсудить такую возможность, я хотел бы, чтобы собравшиеся выслушали мнение по этому поводу такого крупного авторитета в области ядерной физики, каким во всем мире не так давно признавался американский ученый профессор Вонельк.
      Ученые зашептались. Все они слышали об исчезновении этого ученого. Где он?
      К столу министра, неуклюже горбясь и растопырив локти, шел высокий худой человек с седой шевелюрой и спутанной бородой. Многие узнали в нем профессора Кленова и недоуменно переглядывались.
      - М-да, - сказал Кленов, опершись о стол руками и согнув узкую спину. М-да... Уважаемые коллеги! Я действительно могу здесь говорить от имени профессора Вонелька, потому что сорок лет носил это имя.
      Возгласы изумления прокатились по залу. Кое-кто привстал, чтобы лучше рассмотреть говорившего.
      - Леди и джентльмены! - начал он по-английски. - Совесть ученого заставляет меня предостеречь весь мир. Долг патриота, - продолжал он, переходя на русский язык, - заставляет меня возразить полковнику Молнии, а также убедить вас и наше правительство отказаться от мысли взорвать в Тихом океане огромное количество ядерных бомб!
      Ученые были ошеломлены. Василий Климентьевич сидел с непроницаемым лицом. Кленов продолжал:
      - Мои коллеги оказывали мне в свое время высокую честь, признавая за мной внесение посильной лепты в область ядерной физики. М-да!.. Разрешите же мне, как профессору Вонельку, решительно заявить, что столь массированный, я бы выразился, атомный взрыв, где бы он ни произошел, повлек бы за собой распространение опаснейшей радиоактивности в атмосфере, как это, впрочем, совершенно справедливо заметил уважаемый полковник Молния. Люди Земли, избавившись от одной опасности, столкнулись бы с другой - быть может, не меньшей. Кто знает, ведь такой массированный ядерный взрыв может вызвать глобальную реакцию - взрыв океанов Земли. М-да... - Профессор залпом выпил стакан воды. - Теперь осмелюсь просить у почтенного собрания и уважаемого Василия Климентьевича разрешения выступать дальше уже как советскому гражданину Ивану Кленову.
      Министр кивнул.
      - Профессор Иван Кленов тоже предлагает взорвать остров Аренида. Но взорвать его не ядерными бомбами, а средством, которое долгое время было известно вашему покорному слуге, не понимавшему даже, какую конструктивную роль оно могло бы сыграть в руках правительства коммунистической страны. Это средство я имею сейчас честь передать безусловно и безоговорочно своему народу, с большим и ничем не оправданным, увы, опозданием. По своей разрушительной силе, почтенные коллеги и слушатели, оно ничем не ограничено и в то же время не вызывает никакой опасной радиации. Остров Аренида будет уничтожен, и воздушный пожар погашен. А мы, позвольте выразить в том уверенность, здесь этого не почувствуем. Перестанут лишь дуть ветры, несущие воздух в Тихий океан. В свое время мною, по замыслу покойного русского физика Бакова, был создан сверхаккумулятор, накапливающий колоссальную энергию в магнитном поле сверхпроводника. Изготовление нужного количества сверхаккумуляторов сейчас не было бы ничем затруднено, если бы не одно обстоятельство. Сверхаккумуляторы, чтобы они не потеряли своего свойства, нужно покрывать особым защитным слоем, в состав которого входит редчайший элемент радий-дельта, о котором почтенные мои коллеги, по всей вероятности, не слышали. Я сообщил нашему правительству местонахождение запасов этого элемента, коими в свое время я располагал, и льщу себя надеждой, что будут приняты все необходимые меры, чтобы нужное вещество было передано в руки моих коллег-физиков. Полагаю, что этот же сверхаккумулятор может быть использован для питания электрических орудий, над которыми я когда-то также имел возможность работать, и буду рад поделиться своим опытом. Мой замысел требует очень точного - плюс-минус метры - и одновременного - плюс-минус доли секунды - попадания всех снарядов. Межконтинентальные ракеты при всей их прицельности могут не обеспечить одновременного попадания. Но это сделают электрические орудия.
      - Такие электрические орудия уже существуют, профессор Кленов, и могут быть предоставлены для этой цели! - произнес с места полковник Молния.
      Профессор выпрямился:
      - М-да!.. Ах так? Это замечательно! Я осмелюсь высказать свое восхищение. Полагаю, что тогда затруднений, кроме получения радия-дельта, для осуществления предлагаемого плана не будет. Засим прошу собрание извинить меня за внимание, которое отвлекли у него профессора Вонельк и Кленов, и выражаю присутствующим совершенное почтение!
      Кленов направился к своему месту. Министр объявил перерыв.
      После выступлений во второй половине заседания академиков, маршала артиллерии и врачей, анализировавших детали плана, заключительное слово взял министр:
      - Итак, подведем краткий итог. Путь первый для избавления от мировой катастрофы, как здесь говорили, - это путь бегства, поражения, гибели основной части человечества, путь, избранный капитализмом: устремиться под землю, спастись немногим имущим за счет оставшегося наверху большинства. Ясно, что этот путь привел бы прежде всего к гибели самого капитализма.
      Путь второй: силой техники потушить зажженный техникой пожар, ликвидировать его взрывом всех мировых запасов атомных и водородных бомб. К сожалению, некоторые западные государства в предложении разом уничтожить все запасы ядерного оружия снова увидели лишь опасность лишиться своей пресловутой атомной силы. Даже мировая катастрофа не отрезвила защитников интересов большого бизнеса: они отказались от ликвидации катастрофы такой ценой. Однако катастрофа должна и будет ликвидирована. На страже судеб человечества, как и всегда, стоят страны социалистические. У нас есть электрические орудия, о которых сообщил товарищ Молния, у нас есть поправка к его плану, внесенная профессором Кленовым. Нужны оперативные меры для осуществления этого скорректированного плана, и эти меры будут приняты.
      Мы ставим перед собой задачу: взорвать остров энергией, заключенной в сверхаккумуляторах, созданных в свое время профессором Кленовым и успешно разработанных вновь нашими физиками.
      Для абсолютно одновременной переброски сверхаккумуляторов в другое полушарие построить электрические пушки сверхдальнего боя, питающиеся энергией подобных же сверхаккумуляторов.
      Для осуществления этого плана необходимо следующее:
      1. Во что бы то ни стало, любой ценой достать требуемый для сверхаккумуляторов радий-дельта, необходимый для создания защитного слоя. Как мы знаем, все мировые запасы этого элемента, добытые в свое время профессором Кленовым, принадлежат лично ему, но по известному стечению обстоятельств находятся в руках главы мировой военной фирмы и знаменитого Концерна спасения Фредерика Вельта.
      Раз радий-дельта нужен, надо будет его достать. Поручить это дело людям надежным, а такие, я думаю, у нас найдутся. Так...
      2. Все энергетические ресурсы коммунистических, а возможно, и части капиталистических стран - они ведь в этом тоже заинтересованы - следует уже сейчас подготовить к тому, чтобы созданные в будущем аккумуляторы насытить достаточной для наших задач энергией...
      Министр стал теперь расхаживать около стола, опустив голову и время от времени взмахивая левой рукой с протянутым указательным пальцем. Казалось, он диктовал разработанную диспозицию военного сражения.
      - 3. Пока радия-дельта нет, пока он для целей спасения человечества не попал еще в наши руки, следует аккумуляторы все же строить, чтобы покрыть их защитным слоем впоследствии. Времени не терять. Так...
      Василий Климентьевич остановился и, глядя на полковника Молнию, продолжал:
      - 4. Пушки надо начать сооружать, не упуская ни одного часа, ибо разрежение атмосферы скоро начнет себя проявлять. По некоторым проведенным подсчетам, место прицела должно находиться в Средней Азии, в пустыннейшей местности. Это выгодно для расположения огневых точек: выстрел будет удален от жизненных центров страны. Но зато появляются многие трудности, которые следует преодолеть. Создадим строительство, которое по месту очага пожара назовем Аренидстрой. Придется победить пустыню и построить пушки в нужный для человечества срок. Вот тот путь, который впору и по плечу коммунистам. Его и должны избрать коммунистические страны. Так... Но это не все...
      Министр стал медленно набивать трубку. Он курил очень редко. Давно уже не видели Сергеева с его неразлучной когда-то трубкой. Заметив общее внимание к своей трубке, Василий Климентьевич улыбнулся, потом стал серьезным и продолжал:
      - Полковник Молния приводил нам военную поговорку, но я тоже военного дела еще не забыл: "Наступления не начинай, не подготовив позиции для отхода". Надо идти в атаку, бросить в бой все средства, но следует считаться также с возможной неудачей и быть к этому готовым. Надо помнить, что, как бы ни повернулась борьба, человечество не должно прекратить существование. Поэтому для нашего боевого плана надо предусмотреть резервные позиции, и если даже в бою мы погибнем и не сумеем предотвратить сгорание всей атмосферы, то дети наши должны жить. Убежища для них должны быть созданы.
      Вот почему, отдав все силы на осуществление плана Молнии и Кленова или какого-нибудь другого, направленного на активную борьбу, одновременно для спасения молодого поколения должны быть подготовлены пещеры: Залугская, Кунгурская, Курманаевская, Улан-Удэйская и другие. Право на сохранение жизни, во всяком случае, должно принадлежать детям, которые будут обслуживаться лишь минимальным количеством взрослых. Так. Борьба за жизнь для всех и безусловно жизнь детям - вот только таким образом могут поступать коммунисты!
      Глава III
      ФЛАНЕЛЕВЫЙ МЕШОЧЕК
      Закончив свой злополучный рейс на остров Аренида, боцман Эдвард Вильямс вернулся в Англию.
      Мимо окна вагона промелькнули лондонские пригороды с их прославленными коттеджами, садиками, парками и лугами - с великим синтезом городской и деревенской жизни. Потом помчались бесконечные корпуса похожих друг на друга зданий.
      Медленно поплыло целое море из тысяч и тысяч крыш, на которые ежедневно оседает семьдесят две тысячи английских фунтов сажи и копоти. Именно этому обязан истинный, а не задуманный архитекторами цвет всех лондонских зданий.
      Наконец мистер Вильямс вышел из-под арки вокзала Чаринг-Кросс и оказался в центре города.
      Дядя Эд свято верил в благопристойность всего, что происходит в доброй старой Англии. Здесь всегда царил порядок, чтимый, как английские традиции, древний и прочный, как башни Тауэра, и такой же деловитый, как зажатая доками Темза, где на одну пинту воды приходится полтора фунта товарных грузов. Поэтому мистер Вильямс был несколько озадачен движением всех машин и пешеходов в одну сторону по всей ширине улицы. На его недоуменный вопрос джентльмен в мягкой шляпе с короткими полями торопливо ответил:
      - В Гайд-парк, сэр. Оттуда - на Трафальгар-сквер. Назревают события.
      Потом он исчез между старинной формы лимузином, напоминающим графскую карету, и каплевидным, словно стелющимся по мостовой спорткаром.
      Мистер Вильямс стал задумчиво набивать всегда пустую трубку. Его прижали к грязно-серой стене трехэтажного здания с восемнадцатью подъездами восемнадцати квартир.
      "Чем же теперь заняться? Зачем Я приехал сюда? - подумал дядя Эд. - Не жалеть же сушу или воздух одному из славных моряков, открывших и завоевавших для Соединенного королевства полмира! Уж если что и стоит пожалеть, так это море! И зачем только притащило меня в этот город, где волнение на улицах не меньше девяти баллов! Пусть кошка научится плавать, если течение не увлечет меня с собой!"
      Дядя Эд так и не закурил своей трубки; он только переложил ее в другой угол рта и отправился вместе со всеми, никого ни о чем не спрашивая.
      Толпа стекалась к огромному лугу Гайд-парка. Она зажала между деревьями, окаймлявшими луг, стадо овец, мирно пасшихся здесь, в центре Лондона. Траву Гайд-парка, которую разрешалось мять каждому англичанину, вытаптывали сейчас миллионы ног. То здесь, то там над толпой возвышались переносные трибуны, на которых жестикулировали и кричали ораторы.
      Мистер Вильямс не мог услышать ни одного слова, пока к нему на помощь не пришла сама толпа, начинавшая повторять восклицания ораторов:
      - На Трафальгарскую площадь! На Трафальгарскую площадь!
      Толпа стала покидать Гайд-парк, освобождай его для мирных, ни о чем не заботящихся овец.
      Небо приблизилось к земле, стало клочковатым и грязным, почти осело на темные крыши, как разновидность копоти или сажи.
      Дядя Эд поднял воротник.
      Двигаясь от Гайд-парка к Трафальгарской площади, люди уже не молчали.
      Невдалеке от дяди Эда шел высокий седой джентльмен без шляпы. Время от времени он оборачивался назад и кричал:
      - Воздух! Воздух! В доброй старой Англии до сих пор всегда хватало воздуху!
      Совсем близко от дяди Эда шла худая, изможденная женщина, прижимая к груди хилую трехлетнюю девочку. Девочка плакала, а мать утешала ее:
      - Не плачь, не плачь! Добрые дяди не отнимут воздух... Добрые дяди не отнимут воздух...
      Немного позади женщины плелся молодой человек с острым носом и откинутыми назад длинными волосами. Он говорил, почему-то обращаясь к мистеру Вильямсу:
      - Я не хочу задыхаться, сэр! Я хочу жить! А для того чтобы купить акцию спасения, я должен работать четыре года по вчерашнему курсу. По сегодняшнему курсу это будет уже верных пять лет, сэр... Верных пять лет!
      Дядя Эд невольно положил руку на грудь, где под волосатой морской фуфайкой во фланелевом мешочке лежала его акция спасения. Он получил ее через Ганса от самого мистера Вельта с условием молчать обо всем виденном во время последнего рейса.
      У мистера Вильямса было право на продление жизни. Скоро жизнь на Земле закончится. Владельцы акций, а с ними и дядя Эд уйдут под землю, чтобы никогда больше не видеть неба, не чувствовать, как струйки дождя заползают за шиворот, никогда больше не подставить своего лица свежему бризу и не взглянуть на морской горизонт...
      Дядя Эд, перед тем как навеки уйти под землю, приехал проститься с Лондоном, Англией, воздухом, туманом, дождем, небом, ветром, лесом, лугами... Дядя Эд приехал проститься вот с этими окружающими его людьми, большинство из которых должны...
      Молодой человек продолжал, обращаясь к мистеру Вильямсу:
      - Верных пять лет, сэр! А дышать мне осталось только несколько месяцев. Как же и когда я могу заработать достаточно денег на акцию? Как я смогу заработать?
      Рядом с Вильямсом, касаясь плечом его локтя, шла худенькая девочка лет одиннадцати. У нее были большие заплаканные глаза. Она молчала и только изредка поглядывала вокруг испуганно, непонимающе.
      Соседние ряды стали сильно нажимать. Дядя Эд костлявым плечом отодвинул от девочки двух забывших все на свете джентльменов.
      - Правительство должно заботиться о нас, - говорил упирающийся старичок, оно должно обеспечить нам пищу и воздух, иначе оно слетит! Да-да! Иначе оно слетит, сэр!
      - Сэр, - обратилась к старику идущая впереди девушка с красивыми, тоже заплаканными глазами, - неужели я должна умереть? Скажите, что я сделала? Что я сделала?
      - Не плачьте, леди! Не плачьте! Мы уже давно научились требовать мира и жизни. Правительство снова вынуждено будет подать в отставку!
      Дядя Эд слышал, как разговаривала шедшая сзади него пара.
      - Молли, мы так и не успели пожениться!
      - Да-да, нам осталось купить только один сервант для нашей обстановки... Боже, только один сервант!.. Мы могли быть счастливыми!
      - Молли, неужели мы не успеем пожениться?
      - Может быть, мы не будем ждать серванта?
      - Нет, мы продадим... мы продадим все, чтобы купить акцию хотя бы только для вас, Молли!
      - Нет-нет, Сэм, это невозможно! Только вместе!
      - Нет, Молли, я умоляю вас...
      - Ах, нет, Сэм! Теперь никто не купит нашей обстановки. Нам никогда не достать денег!
      - Не плачьте, леди! Мы идем предъявить свои требования. Правительство выполнит наши условия или вынуждено будет подать в отставку. Я уверяю вас, леди!
      В толпе застряло несколько автомобилей. В одном из них сидели поджарая леди в мехах и тучный джентльмен. Автомобиль остановился против движения, и толпа обтекала его.
      Женщина с плачущей девочкой на руках едва не упала, споткнувшись о колесо. Увидев это, двое рабочих, которые несли транспарант с надписью: "Потребуем воздуха, как мы требовали мира", открыли дверцу лимузина и попросили пассажиров выйти.
      Докеры предложили женщине с ребенком сесть в автомобиль, а шофера заставили тихо двигаться задним ходом вместе с толпой.
      Леди в мехах и толстый джентльмен не смогли протискаться на тротуар и, повинуясь общему движению, пошли следом за своим автомобилем.
      На крышу автомобиля забрался какой-то коротконогий человек с лоснящимся лицом и стал кричать:
      - Господь бог карает вас за грехи, дети! Молитесь и посещайте молельню сестер и братьев "Святого приличия"! Молитесь, и господь бог пошлет вам с неба воздух!
      Сзади коротенького человека оказался какой-то джентльмен в котелке. Он довольно бесцеремонно отодвинул проповедника в сторону. Когда он говорил, у него топорщились маленькие усики:
      - Протест! Протест! Леди и джентльмены! Мы потребуем у правительства, чтобы оно скупило для англичан, и только для англичан, все акции спасения! Англия достаточно богата для этого!
      Проповедник исчез с крыши автомобиля. Вместо него появился внушительный джентльмен с седыми усами. Своим густым басом он совсем заглушил крикливый голос соседа:
      - Мы будем требовать оккупации Гренландии! Британия должна завладеть Рейлихской пещерой! В ней можно спасти половину Англии!
      Дядя Эд подсадил на подножку "роллс-ройса" девочку с испуганными глазами, а сам шел рядом.
      На своеобразной движущейся трибуне было теперь четыре человека. Все они кричали так, что ничего нельзя было разобрать.
      - Я не хочу задыхаться! Я хочу жить! Я не могу существовать без воздуха! кричал блеклый человек в мягкой шляпе. - Должно же правительство считаться с тем, что я не могу существовать без воздуха! Я всю жизнь дышал!
      - Скажите, сэр, - высунулась из автомобиля изможденная женщина, - я могу купить эту ужасную акцию для своего ребенка? Хотя бы... хотя бы ценой жизни... Ведь она так мало жила! Я уверяю вас, сэр, она такая маленькая...
      Дядя Эд с удовольствием пустил бы какое-нибудь морское проклятье, но это был первый случай с мистером Вильямсом, когда ничто подходящее не пришло на язык.
      - Неужели должны спастись только богачи? - спросил один из докеров.
      - Мне кажется, что справедливее было бы бросить жребий, - ответил другой.
      - Во всяком случае, - визгливо закричал идущий рядом старичок, - этим должно заняться правительство! Ему мы вверяем, джентльмены, заботы о нашей бренной жизни в тягчайшую минуту существования нашей страны. Ему, правительству, джентльмены!
      С минуты на минуту в Вестминстерском дворце должно было начаться экстренное и чрезвычайное заседание парламента.
      Пристав палаты, носитель черного железа, почти бегом совершал трехвековую традицию обхода вестминегерских подвалов. Триста лет назад здесь был раскрыт пороховой заговор Гай-Фокса, хотевшего взорвать парламент во время торжественного заседания.
      Теперь в каждом подвале фотоэлектрические автоматы включали свет при одном лишь приближении людей, но люди эти все равно держали в руках незажженные фонари.
      Сегодня палата общин и палата лордов заседали совместно.
      Одетый в старинный черный костюм и башмаки с чулками, спикер, председатель палаты, нервничал. Он ждал донесения, что традиционный обход завершен, а без этого он не имел права начать заседание. Не один раз соскакивал он с окруженного решеткой кресла и вертел во все стороны напудренным париком.
      Но спикера беспокоило еще больше отсутствие первого лорда казначейства иначе говоря, премьер-министра - и других членов кабинета. Неужели кабинет министров все еще заседает в доме премьера на Даунинг-стрит?
      Депутаты против обыкновения были на местах. Лидер оппозиции уже сидел на своем месте против "скамьи казначейства" и всем своим видом выказывал негодование по поводу столь пренебрежительного отношения правящего кабинета к чрезвычайному заседанию парламента, а значит, и к древнейшей в мире демократии.
      Напряжение увеличилось еще больше, когда пришло сообщение о продвигающейся к Трафальгарской площади демонстрации.
      Напрасно ждал спикер. И пудра осыпалась с его парика. Это был, может быть, единственный случай во всей истории существования старейшего в мире парламента, когда на заседание его не пожелал явиться ни один член кабинета.
      Та часть процессии, с которой шел дядя Эд, не могла пройти к Трафальгарской площади прямым путем, а повернула к Сити, чтобы через давно исчезнувшие ворота старинной и узкой улицы Стрэнд проникнуть на площадь. Демонстрация, как снежный обвал, увлекала все на своем пути.
      Улица Стрэнд - улица юристов. К моменту приближения демонстрации все они выскочили на улицу из залов заседаний в своих официальных костюмах, в коих вершили дела. В человеческой лавине замелькали напудренные парики, черные мантии и тоги. Но у всех этих пламенных барристеров, крючкотворных клерков, деловитых атторнеев и солиситоров высокочтимых их лордств судей, - у всех этих людей, несмотря на их нелепые костюмы, были такие же испуганные глаза и опущенные головы, и они также хотели дышать самым обыкновенным английским воздухом, ибо у них тоже не было денег для приобретения акций спасения.
      Процессия достигла Трафальгарской площади. Восемь людских потоков вливались в нее с разных сторон, над головами людей колыхались откуда-то появившиеся плакаты: "Воздуха!", "Воздуха англичанам!", "Мы сумели спасти людей от войны, мы сумеем спасти их от удушья!", "Снизить цены на акции спасения!", "Мир и жизнь!", "Требуем рассрочки на акции!", "Мы хотим дышать!", "Люди, объединяйтесь во имя жизни!"
      Трафальгарская площадь, несмотря на ее огромную величину, не смогла вместить всех собравшихся. Толпы народа щупальцами протянулись по всем прилегающим улицам.
      Дядя Эд так и не мог пробраться к площади. Вместе с испуганной девочкой, стоящей на подножке автомобиля, он оказался прижатым к зданию суда на улице Стрэнд.
      Может быть, благодаря этому около них оказалось больше всего людей в странных нарядах. Девочка смотрела на них непонимающе и еще более испуганно.
      - Сэр, - обратилась она к дяде Эду, - скажите мне, что происходит? Объясните мне. Я попала сюда случайно. Я искала по улицам моего маленького братишку, Вы не можете мне помочь найти его?
      Дядя Эд что-то промычал в ответ.
      На площади с цоколя колонны памятника адмиралу Нельсону говорили сразу несколько ораторов. На улице Стрэнд их, конечно, не было слышно. Но они могли говорить только об одном. Они только могли требовать воздуха, только права жить для тех, кто не мог приобрести акций спасения. Они требовали от правительства принятия мер.
      На маленькой уличке Уайт-Холл показались отряды полицейских. Плотными рядами, вооруженные резиновыми дубинками, ом оттеснили толпу от Даунинг-стрит. Толпа постепенно отступала. Около черно-серых башен Конногвардейской команды полицейские неожиданно рассеялись.
      На крыше Национальной галереи, на арке, где начинается пустынная улица Мэлл, и на других выходящих на площадь зданиях стояли пулеметы. Поблескивающие стволы одновременно выдвинулись и показались толпе.
      На улице Стрэнд были хорошо слышны выстрелы.
      Толпа побежала. Может быть, задавленных и искалеченных в этом паническом бегстве было куда больше, чем погибших под пулями.
      Дядя Эд почувствовал эту обратную волну спустя минуту после первых выстрелов, значения которых он не понял. Его оттеснили от автомобиля и от стоящей на подножке девочки. Он видел ее умоляющий взгляд.
      Люди кричали. Крик этот несся с площади и пропадал на улицах. Плакаты с требованием воздуха, мира и жизни валялись, растоптанные толпой. Паника и ужас овладели людьми.
      Дядя Эд напряг все свои силы.
      - Тысяча три морских черта! - заревел он. - Я не собираюсь менять свой курс!
      Кто-то упал перед ним. Это дало дяде Эду возможность ловким маневром протолкнуться к автомобилю. Дядя Эд чувствовал, что он во что бы то ни стало должен добраться до девочки.
      - Сэр, сэр, вы поможете мне? Я боюсь! - шептала она.
      Ее сорвали с подножки и понесли в толпе. Жирный толстяк в парике старался проложить себе дорогу. Под руку ему попала девочка. Она вскрикнула от боли.
      Дядя Эд видел это. Ему удалось дотянуться до толстяка, но в руке его остался только парик. В толпе виднелась лысая голова, обрамленная соломенно-рыжими волосами.
      Девочка плакала.
      - Пусть проглочу я морского ежа... - начал дядя Эд, но не договорил.
      Дрожащая, заплаканная девочка оказалась перед ним.
      - Сэр, он мне сейчас сказал, что я все равно задохнусь! Разве это правда? Разве это может быть правдой?
      - Пусть никогда я не увижу океана, если правда! - сказал дядя Эд и сунул в руку девочке фланелевый мешочек, который сорвал с груди.
      Со стороны Трафальгарской площади все еще слышались выстрелы.
      Глава IV
      ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
      Матросов позвонил Марине по телевизефону и попросил разрешения немедленно прийти.
      Марина заволновалась. Этого никогда не было. Что-то случилось! Она побежала к директору института хлопотать пропуск. К ее удивлению, Николай Лаврентьевич, едва услышав о Матросове, тотчас распорядился выдать ему пропуск.
      Марина ждала Дмитрия, нервно расхаживая по лаборатории. Она добилась, чтобы ненавистные ножницы были вынесены. Они стояли сейчас на дворе под навесом, и Марина всякий раз делала крюк, чтобы не пройти вблизи.
      Фундамент от них все-таки остался. Даже он был неприятен Марине, и она распорядилась поставить на нем лабораторный стол и сама взялась помогать лаборанткам и технику.
      Заниматься обычным делом она не могла. Все валилось из рук. Матросов застал ее раскрасневшейся после перестановки в лаборатории.
      Две лаборантки с бесцеремонным любопытством рассматривали статного посетителя с седыми висками.
      Под этими взглядами Марина чувствовала себя скованной и в душе боялась, что Дмитрий подумает, будто она холодна с ним.
      Марина не знала, куда посадить Матросова. Отправить своих помощниц из лаборатории она стеснялась.
      - Ну, покажи, - попросил Матросов, - где здесь ваша алхимия?
      - Вот за тем свинцовым экраном, - показала Марина, не понимая, зачем об этом спрашивает Матросов.
      - Вот оно где, "марсианское производство", - задумчиво сказал Матросов, глядя на закрытый проем в бетонной стене.
      - Да, там сверхурановый реактор. Мы пытаемся утяжелить ядра сверхтяжелых элементов. Превратить кюрий, берклий или менделевий в радий-дельта.
      - Понимаешь, какое дело... - замялся Матросов.
      - Зачем ты пришел... сюда? - тихо спросила Марина, включая электромотор, чтобы он начал жужжать.
      - Выходит дело, неверно я сказал тебе в Брестской крепости, что никогда больше не вернусь туда...
      - Куда? В крепость?
      - Нет, я говорил о Западе.
      - Что ты хочешь сказать? - ужаснулась Марина.
      - Пойми меня, родная. Не было у меня часа с тех пор, как я на Родине, чтобы не терзала меня мысль о моей вине перед людьми. Я оказался никуда не годным психологом, не смог разобраться в профессоре Бернштейне, которого должен был подготовить к бегству от Вельта. Я не угадал его состояния, его угрызений совести и благородного желания спасти людей от своего открытия. Теперь я имею возможность частично искупить свою вину.
      - Как? Что ты задумал?
      - Профессор Кленов говорил тебе, что все запасы нужного вам радия-дельта находятся у Вельта, у того самого Вельта, который так ценил меня и сейчас считает погибшим.
      - Ты хочешь ринуться в его пасть?
      - Кто лучше меня знает Вельта? Кто лучше меня может выполнить задание добыть радий-дельта для тебя, для спасения человечества?
      - И ты едешь к нему?
      - Проститься пришел, девочка моя, - сказал просто Матросов. - Через сорок минут улетаю.
      Марина опустила руки и испуганно смотрела на Дмитрия.
      - Прощай, Мариночка, - сказал он, беря ее за плечи.
      Она отрицательно замотала головой.
      - До свидания... - И спрятала голову у него на груди.
      Девушки-лаборантки, ступая на носочки, вышли. Техник работал и ничего не замечал.
      Матросов вышел следом за лаборантками.
      Профессор Кленов в сопровождении директора института шел к Марине. Профессор был очень возбужден и не заметил, что Марина украдкой вытирала покрасневшие глаза.
      - Достопочтенная моя государыня! Дозвольте войти в апартаменты ваши гонцом вестей хороших! - Со старомодным изяществом профессор поклонился и вошел в лабораторию.
      Дойдя до середины комнаты и увидев, что свинцовый экран спущен, профессор разогнулся и застыл в удивлении перед приборами, дрожащие стрелки которых показывали, что в защищенном помещении начался процесс:
      - М-да! Что это такое?
      Черные лоснящиеся стены повторяли фигуру Марины в голубом рабочем халате, который в отражении казался совсем другого цвета. Марина взяла со стола провод и вертела его в руках. Директор рассматривал лабораторию после перестановки.
      - М-да! Чем это вы опять заняты, моя дорогая барышня?
      - Продолжаю работу, - пожала плечами Марина.
      - Какую, с позволения спросить?
      - Готовлю защитный слой для сверхаккумуляторов.
      - В сторону, государыня моя, в сторону! Теперь перед нами гигантская задача! М-да!
      - В чем дело? - подняла брови Марина.
      - Будем изготовлять несметное количество наших аккумуляторов. Задание правительства... Имею честь довести до вашего сведения, что план принят. М-да!.. Принят. Недаром жил все-таки ваш покорный слуга! Будем стрелять по упавшему метеориту аккумуляторами. Извольте бросить все ваши работы...
      - Но ведь я работаю над аккумулятором, - тихо сказала Марина, рассматривая концы проводов.
      - Как? Не расслышал или не понял?
      - Я продолжаю работать над сверхаккумулятором, - четко выговорила Марина.
      - Но позвольте... Я уже имел честь открыть... открыть вам свою тайну!
      Марина выпрямилась, положив провода на стол.
      - Да, профессор. Я знаю это.
      - Так какой же смысл тратить время? Ведь решено добыть для нас радий-дельта! Радий-дельта, без которого мой аккумулятор все равно не может обойтись.
      - Вот потому-то я и продолжаю работать.
      - Не понимаю, какая связь? - пожал плечами профессор.
      - Все мировые запасы радия-дельта в руках у Вельта.
      - Совершенно верно.
      - Следовательно, надо продолжать поиски.
      - Какие поиски? - сердито зажевал челюстями профессор. - Я позволю себе вторично напомнить, что имел честь открыть стране, и вам в том числе, способ, коим удалось мне сосредоточить в сверхпроводнике не виданные дотоле количества энергии.
      - Меня этот способ не устраивает, профессор.
      Кленов беспомощно огляделся:
      - Как так? Как не устраивает?.. Так зачем же... зачем я тогда открывал свою тайну? Позвольте, как же так? Я полагал, что открытие мной тайны сверхаккумулятора исключает надобность новых исканий.
      - Я хочу найти равноценный заменитель отсутствующего у нас радия-дельта.
      Марина опустила голову. Глаза ее из-под высокого лба смотрели угрюмо.
      Профессор растерянно бормотал:
      - Я думал... храня тайну столько десятилетий... Открыв ее, надеялся, что это будет использовано...
      Директор обратился к Кленову:
      - Иван Алексеевич, что смущает вас в работе Садовской? Она хочет найти лишний шанс к решению нашей общей задачи.
      - Что? Вы ко мне? Ах, да!.. Смущает? Ровным счетом ничего. М-да!.. Ни-че-го! - Профессор тряс курчавой белой бородой. - Меня ничего не смущает! М-да!.. Но я осмелюсь обратиться к вам: раз мои достижения не надобны, покорнейшая просьба освободить меня от дальнейшего участия в работах над аккумулятором и над осуществлением предложенного мной правительству плана. М-да!.. Уж покорнейше вас об этом прошу.
      - Профессор, я не вижу причины...
      - Нет, увольте, сделайте одолжение... Поручайте ведение работ более молодым... М-да!.. И более сведущим, а мне уж позвольте... м-да... откланяться...
      Профессор пятился к двери, пока с шумом не захлопнул ее за собой.
      Марина подошла к директору несколько смущенная:
      - Николай Лаврентьевич, вы поглядите за ним. Успокойте Ивана Алексеевича!
      - Хорошо, Марина Сергеевна. Не тревожьтесь об этом. Вашу инициативу одобряю. Заменитель будем искать! Дам задания всем остальным лабораториям.
      Марина бросила на академика быстрый взгляд, и директор понял, что она вовсе не собиралась дать кому-нибудь себя опередить.
      - Хорошо. Но найду его все-таки я! - медленно произнесла она и решительно повернулась к столу.
      Поднявшись по лестнице своего дома, профессор Кленов долго стоял перед дверью. Шаря по карманам, он невнятно бормотал:
      - М-да!.. Поражен... Не подыщу объяснений. Ключ всегда лежал именно в этом кармане... Полвека таил, а это никому не нужно... М-да!.. Никому и не нужно, почтеннейший мой профессор... М-да!
      Ключ нашелся, причем в том же кармане, где всегда.
      Еще в передней профессор заметил, что у него кто-то есть. Он не спеша разделся и открыл дверь в комнату. Раздался знакомый веселый и торопливый голос:
      - А, почтеннейший! Наконец-то! А я тружусь. Вы, может быть, думаете, что легко разобраться в ваших бумагах? Ничего подобного. Вот и сижу, разбираюсь в вашем утиле. Выполняю ваше поручение.
      Профессор поднял тусклый взгляд.
      - Они насмеялись надо мной. Им оказалась ненужной моя нелепая тайна... М-да!.. Не нужна...
      - Послушайте, что вы такое говорите? Вы думаете, что я что-нибудь понимаю?
      На стуле около самой стены лицом к ней сидел доктор. Перед ним на откинутой картине Левитана лежала груда рукописей, вынутых из секретного бюро профессора Кленова.
      Это был доктор Шварцман, но он чем-то отличался от прежнего доктора. Он был не в пенсне, а в роговых очках. Очки сидели плотно и теперь уже не слетали, как ни вертелась докторская голова.
      - Столько лет носить в себе проклятую тайну и убедиться, что носил скорлупу, которую надобно выбросить!..
      - Послушайте, если вы так же читаете свои лекции, то я выражаю соболезнование вашим студентам. Скажите, кому не нужны ваши сообщения?
      - Ей не нужны. Этой молодой барышне...
      Профессор неожиданно осекся.
      - Какой, какой барышне? - спросил доктор, поднимаясь.
      Правый рукав у него был засунут в карман.
      - Та... та барышня...
      Профессор замолчал.
      - А министр, а чрезвычайный совет, а человечество?
      Профессор молчал.
      - Вам, по-видимому, трудно ответить на эти вопросы, почтеннейший. Знаю. А я вам задам еще один вопрос. Я разбирался в ваших записях. В вашей науке я слабоват, но вот каким это образом вы оказались таким крупным домовладельцем?
      - Что? Что такое изволили вы сказать? - удивился Кленов.
      - Я никогда не думал, что у вас такие поместья!
      - М-да!.. Не понимаю, о чем вы говорите.
      - Да вот, пожалуйста.
      Доктор стал неуклюже перебирать левой рукой разложенные на откинутой картине бумаги. Наконец, найдя нужную бумагу, он принялся размахивать ею перед лицом профессора.
      Кленов взял бумагу и достал очки.
      - Тут звонил Матросов. Через сорок минут он вылетает в Данию, просил вам передать, что ему поручили достать какой-то там радий-дельта...
      Профессор прочел бумагу и несколько мгновений смотрел в лицо доктору отсутствующим взглядом.
      Вдруг он ударил себя по лбу:
      - Какой глупец! Какой глупец!
      - А что такое? Почему вы присвоили себе такое ученое звание?
      - Какой глупец!.. Доктор, немедленно одевайтесь! Извольте показать, где ваше пальто, я помогу вам одеться!
      - Я могу и сам. Может, вы думаете, что я калека?.. Но куда вы спешите?
      - На аэродром, доктор! На аэродром!
      - О, вы видели этого юношу?! Теперь ему понадобился аэродром!
      - Я осмелюсь просить вас не задерживать меня.
      - Но позвольте...
      - М-да!.. Я ничего не могу позволить, милейший доктор. Спешим! Мы должны застать Матросова и передать ему эту бумагу.
      Трясущимися руками профессор накидывал на доктора пальто.
      ...Красный самолет расправил свои белые складывающиеся крылья. Матросов в качестве пассажира занял место в кабине. Начальник аэродрома Баранов, высокий, с рыжими бакенбардами, заглядывал в кабину и отдавал последние приказания:
      - Смотри, брат! Напасть ни с того ни с сего могут. Тогда держи вверх и радируй. Стрелять начнут - в бой не вступай: камнем вниз - и приземляйся. Помни, кого везешь! Понял?
      Вокруг самолета толпились летчики и провожающие. Матросов слушал последние напутствия.
      По пустынному вагону метро метался профессор Кленов. Доктор Шварцман не отставал от него.
      - Только бы не опоздать! Только бы не опоздать! - шептал профессор.
      - Ничего подобного! - кричал доктор.
      - Подумать только, милейший: от такого пустяка, как возможность задержать самолет, зависит спасение человечества! - говорил Кленов.
      - Вы, может быть, думаете... - начал доктор и замолчал.
      Поезд подходил к Станции "Аэропорт". Доктор Шварцман и профессор Кленов изо всех сил старались открыть еще запертые пневматические двери.
      Самолет плавно двинулся с места. Люди махали руками и шляпами. Никто из провожающих не заметил двух бегущих по полю стариков. В общей суматохе это казалось естественным.
      Когда профессор подбежал к начальнику аэродрома, самолет уже превратился в едва заметную точку.
      - Уважаемый!.. Осмелюсь обратиться... Скорее, возможно скорее верните самолет!
      - Что? Вернуть сверхэкспресс? Да вы с ума сошли!
      - Ничего подобного! - закричал подоспевший доктор и первым делом вцепился в пульс профессора. - Скверно, - проговорил он, задыхаясь.
      Начальник аэродрома недоумевающе слушал, что наперебой говорили ему старики. Потом быстро направился к радиорубке.
      Все присутствующие были удивлены. Строились всевозможные догадки, но никто толком не знал, почему понадобилось вернуть самолет.
      Вскоре на горизонте появилась точка, а через несколько минут на бетон аэродрома опустилась красная машина с белыми, отогнутыми назад крыльями.
      Кленов быстро шагал следом за еще катившимся самолетом. Доктор семенил сзади.
      Едва машина остановилась, профессор забрался в пассажирскую кабину и долго что-то объяснял Матросову, передавая ему старые, много лет хранившиеся в секретном сейфе бумаги.
      Телевизефон самолета соединили с Василием Климентьевичем. Министр поблагодарил профессора и дал Матросову четкие приказания. Его изображение исчезло с экрана, но самолет не отправлялся, дожидаясь приезда нотариуса для выполнения каких-то формальностей.
      Только через час самолет снова готов был к полету. Начальник аэродрома выходил из себя, но Матросов медлил. Ему что-то хотелось сказать профессору.
      - Иван Алексеевич, - наконец сказал он, - простите... Вы увидите Марину Сергеевну?
      Профессор насупился, зажевал челюстями и сердито взглянул из-под насупленных бровей.
      - М-да!.. М-да!.. - сказал он, потом еще раз взглянул на Матросова.
      Неизвестно, что он прочел на лице Матросова, какое воспоминание промелькнуло у него в голове. Может быть, он вспомнил Мод... Около рта его легли болезненные складки, еще ниже опустились лохматые брови. Потом, вдруг по американской манере ударив Матросова по плечу, он сказал бодро и весело:
      - Хорошо! Я передам привет от вас Марине Сергеевне. М-да... На прощание еще раз хочу поблагодарить вас за согласие взять с собой мой аппарат связи на отраженной волне. Если он вам даже и не понадобится, не откажите в любезности радировать на нем любое сообщение.
      Матросов пообещал.
      Кленов раскланялся и в сопровождении доктора Шварцмана покинул самолет.
      Взревел мотор, и самолет плавно побежал по взлетной дорожке.
      Глава V
      СВЯЩЕННЫЕ ЗАКОНЫ
      У подножия замка Фредериксбург на острове Зеландия - большое озеро. Серые стены дворца спускаются уступами в тихую гладь. Высокие восьмиугольные башни касаются самого дна. Вековые гиганты парка подергиваются под водой неощутимой влажной дымкой. Вместе со своим отражением замок словно висит в воздухе, опоясанный бахромой густой зеленой тени.
      Это король Христиан IV построил на берегу озера датский Версаль. Он любил видеть дворец и небо над ним у своих ног.
      Но за последнее время совсем иным стало отражение в озере. Странный, нестихающий ветер покрыл гладь морщинистой рябью, и затрепетал, заколебался висящий в воздухе замок.
      Жалобно выл ветер, словно навеки прощаясь с землей. Он цеплялся за ветви, в отчаянии кидался в воду, заставлял в страхе дрожать колеблющиеся башни, печально вздымал с дорожек песок и, как пеплом, посыпал им головы понурых людей, шедших в замок Фредериксбург.
      Невесело шли в резиденцию короля министры Датского королевства. Кратка, но тяжела была повестка дня чрезвычайного заседания:
      1. О нарушении Данией союзной солидарности.
      2. Меры Дании по спасению мира.
      Прошли министры; начались нерадостные прения во дворце, а ветер все выл на одной протяжной, несмолкающей ноте и уносил воздух в неведомую даль.
      Почти одновременно с министрами ко дворцу подъехал автомобиль. В нем сидел Матросов.
      В этот момент в старинном зале дворца печальный и интеллигентный старичок сообщил, что в органе западной военной солидарности поставлен вопрос о предательском нарушении Данией обязательств в части традиционных поставок Англии мяса и молочных продуктов.
      - Дело в том, - продолжал премьер-министр, - что господин Петерсен, в руках которого сосредоточен почти весь экспорт страны, неожиданно продал все датские запасы господину Вельту.
      - Вельту? - воскликнули многие министры.
      Толстый и красный Петерсен, владелец датского синдиката мясных и молочных продуктов, присутствовал на заседании. Он хитро улыбнулся и сказал:
      - Напрасно англичане обижаются, господин министр: с господином Вельтом я имею дело не один десяток лет. Я всегда продавал ему молоко и мясо.
      - Однако ваш синдикат запродал сейчас Вельту все, что может дать Дания до конца... - Старичок министр замялся и совсем тихо добавил: - До конца мира... - Он вытащил платок и тщательно высморкался.
      - Совершенно верно! - весело ответил Петерсен.
      - А как же Англия? - робко спросили из-за стола.
      - Я не знаю как!
      - Что же будут есть англичане? Что им ответить?
      - По-моему, надо им ответить: товар продан, лавка закрыта. Они не заплатили бы мне таких денег, как Вельт! Конечно, Англия - датский союзник. Но Вельт - владелец мира будущего, в который каждый человек мечтает попасть. И опять же, священное право собственности превыше всего.
      Министры не решились принудить Петерсена расторгнуть сделку с владельцем Концерна спасения, а потому решили все вместе выйти в отставку. Но прежде предстояло обсудить меры по спасению мира. На заседание пригласили Матросова.
      Он поклонился важному собранию, мельком оглядел лепной потолок, золотые карнизы, темные картины в тяжелых рамах и сразу начал:
      - Моя страна совместно с другими странами, всегда тревожившимися за судьбу человечества, принимает общие меры к ликвидации возникшей на острове Аренида катастрофы, но для осуществления намеченного плана нужен редчайший элемент радий-дельта, все запасы которого находятся на территории Дании...
      Министры оживились. Конечно, они не знали ни о существовании радия-дельта, ни о том, где он находится, но все они были готовы помочь смелому начинанию. Кроме того, они гордились тем, что Дания оказалась страной, в которой сосредоточены все запасы такого важного элемента. Однако едва произнес Матросов имя Вельта, как наступило неловкое молчание.
      - Просьба моя сводится к тому, - закончил Матросов, - чтобы силой власти датского правительства реквизировать радий-дельта и передать его для спасательных мер.
      - Реквизировать? Нет, почтенный господин Матросов просто не понимает, что это невозможно! Отнять у Вельта то, что принадлежит ему, нарушить священные законы, на которых зиждется цивилизация, просто невозможно для культурной страны. Кроме того, подобный акт восстановил бы Вельта, главу Концерна спасения, против датского населения, чего правительство Дании ни в коем случае не может допустить! - Старичок премьер волновался, путал слова, но все время старался быть изысканно вежливым.
      - Это невозможно, - согласились министры.
      - Мы не можем, господин Матросов, попирать ногами частную собственность, закончил премьер-министр.
      - Я не прошу об этом, - спокойно сказал Матросов. - Наоборот, я прошу защитить частную собственность. Я выступаю здесь как частное лицо, как собственник Ютландского замка, где незаконно обосновался Вельт.
      Министры единодушно выразили готовность помочь: в душе они всегда были за мир, если он не нарушает устоев цивилизации. Но как пойти против Вельта?
      Однако, кроме адвокатов и писателей, профессоров и чиновников, заседавших в романтическом зале старинного замка, в городе Копенгагене, знававшем и гнет оккупации, и международные конгрессы борьбы за мир, было много и других людей, болевших за судьбы мира, воспитанных современной Данией - страной судостроения и пищевой промышленности, высокомеханизированного сельского хозяйства и несчетных типографий. Эти люди заводов и полей, студенты и женщины, матери детей пришли к замку с флагами, трепещущими на ветру, с транспарантами, с которых кричали слова: "Борьба!", "Забота!", "Воздух!". Все больше становилась толпа, все громче раздавались голоса.
      Древний датский Версаль гудел, как готовый взорваться паровой котел.
      Премьер-министр, прервав заседание, вышел на балкон. Рев толпы обрушился на него. Она бушевала внизу. К нему тянулись тысячи поднятых кулаков.
      Премьер, улыбаясь, раскланивался.
      Вернулся он к министрам со словами, что его партия в решительную минуту всегда находила общий язык с народом. Коллеги по кабинету смотрели вопросительно.
      Матросов, заложив руки за спину, спокойно разглядывал лепные украшения.
      Премьер-министр солидно сел и задумался. Он понимал, что ему сейчас предстоит "найти общий язык" с пришедшим к стенам замка народом, и в то же время он был в большом затруднении.
      Чудовищное стечение обстоятельств! Священный закон частной собственности, основа величественной пирамиды цивилизации, вдруг оказался противопоставленным ее вершине, самому Вельту - владельцу ключей от мира будущего... Поистине близок конец мира, если на глазах у поборников цивилизации она опрокидывается.
      И почтенный, всегда гуманный министр, сторонник прогресса и нерешительных мер, даже обрадовался, когда в раззолоченный зал, знавший камзолы и парики, звезды и брильянты, шпаги, плюмажи, ботфорты, смокинги, фраки и лакированные туфли, явилась группа людей в сапогах, с решительными лицами. Люди эти назвали себя Комитетом содействия, который был избран стоящими внизу людьми.
      - О каком содействии идет речь, уважаемые члены комитета? - с надеждой в голосе осведомился премьер-министр.
      Требования пришедших к замку людей были очень просты и понятны: они не хотели задыхаться. Прошел слух, что коммунистические страны, решившие вести активную борьбу с катастрофой, обратились за содействием к Дании.
      - Вот Комитет содействия и будет это делать, - закончил здоровенный детина с ясными серыми глазами и массивным подбородком.
      Почтенные министры переглянулись.
      Впервые за всю летопись Датского королевства, со времен Гамлета, принца Датского, совет министров Дании, одной из передовых стран Европы, провел совместное заседание с Комитетом содействия...
      Заседание было очень кратким, без прений и споров.
      Народ стал расходиться.
      Матросов уехал.
      Председатель Комитета содействия едва не раздавил в своей ручище тонкую руку премьер-министра. Министру казалось, что он совершил подвиг. Гордый, респектабельный, даже красивый, шел он, забыв надеть шляпу, по берегу озера, и ветер трепал его седые волосы.
      Да, он был горд, горд тем, что достиг единения с народом и... не нарушил священных законов собственности.
      Когда он подошел к озеру, то в ужасе отпрянул. В воде колебались неустойчивые, опрокинутые шпилями вниз башни. Это убедило почтенного социалиста, что все действительно перевернулось и опрокинулось.
      На следующий день утром несколько автомобилей один за другим неслись по гладкому шоссе, обгоняя ровный, шуршащий вереском ветер.
      Солнце поднялось уже высоко, кузнечики в траве отчаянно звенели. Верно, солнцу надоел назойливый звон, и оно решило сжечь их живьем. Но кузнечики пока не поддавались - должно быть, на их стороне был ветер. Солнце в ярости забралось еще выше и злобно нагревало и сушило все вокруг.
      Вскоре машины скрылись в небольшой роще стонущих от нестихающего ветра буков. Из-за раскачивающихся верхушек выглядывали шпили Ютландского замка.
      Машины остановились в лесу, и только одна из них подъехала к замку. После нескольких гудков ворота со скрипом открылись. Привратник пропустил автомобиль, удивленно оглядывая приехавших.
      Лакеи повели Матросова и сопровождавшего его чиновника по изъеденным веками ступеням. Седой и важный дворецкий с почтительной радостью узнал мистера Тросса, который "так вовремя", по его мнению, вернулся, и отправился доложить Вельту.
      Когда Матросова ввели в полутемный зал со стрельчатыми окнами, первое, что бросилось ему в глаза, была фигура женщины в облегающем бархатном платье, стоявшей в противоположных дверях между двумя закованными в латы средневековыми рыцарями.
      В первый момент могло бы показаться, что это замечательная картина, но женщина, вызывающе красивая, медленно пошла навстречу Матросову. Она бесцеремонно рассматривала его энергичное, открытое, немного скуластое лицо.
      - Тросе! Это вы или привидение? Впрочем, в замках полагаются привидения!
      - Да, это я, мэм. Во плоти и крови, мэм,
      - Проверим. Я ведь никогда не верила, что вас съели акулы. Это неэстетично! Фи! Просто вас нужно было спрятать... может быть, от меня. Не так ли, Тросс? - И она заглянула ему в глаза.
      - Как вам будет угодно, мэм. Всегда к вашим услугам.
      - Как прежде? О'кэй! Мне угодно побеседовать с вами, будь вы хоть привидение, хоть оживший скиф! В библиотеке. Надеюсь, вы не забыли, где она?
      - Нет, мэм! Прекрасно помню.
      - Я хочу узнать о вас все. - И Иоланда повернулась к окну так, чтобы мистер Тросс видел ее профиль, профиль римлянки.
      Матросов с холодной учтивостью любовался им.
      Вернулся знакомый дворецкий и почтительно пригласил Тросса пройти в кабинет.
      Вельт сидел в полутемной комнате со спущенным жалюзи. Перед ним стояла лампа с рефлектором, неприятно слепившая входивших.
      Он медленно поднялся из-за стола и шагнул навстречу Maтpocoвy:
      - Тросс? Я не поверил ушам. Что мне сделать с этим болваном Шютте за его доклад о вашем безумии?
      - Наградить его ящиком пива, сэр. Он прекрасно служил вашему делу.
      - Вы так считаете? Ну хорошо. Выпьем по рюмочке за это дело, а вы пока обдумайте, как изложить мне свою версию. Или она давно готова? - говоря это, Вельт открыл вделанный в стену сейф, внутри которого оказался американский бар с пузатыми бутылками.
      Он налил две рюмки коньяку и пригласил Тросса к столику:
      - Вот теперь выкладывайте, парень, вашу подготовленную версию.
      Матросов спокойно сел, закинув ногу на ногу и держа рюмку у губ. Вельт внимательно наблюдал за ним. Но намеренно налитая им рюмка "с верхом" не расплескивалась. Руки у Тросса не дрожали.
      - Версии нет, - спокойно сказал он. - Вы ведь знаете, биг-босс, для какой деятельности меня готовили у вас в Америке.
      - Думаете, я зря пообещал вам выгодное место при себе? - И Вельт покосился на бар, который в его нью-йоркском кабинете был прикрыт картиной с изображением Белого дома.
      - О'кэй, сэр! Я держался за вас. Но мог ли я упустить необычайную возможность, которая ввела бы меня в тесный круг коммунистических верхов?
      - Что вы имеете в виду, Тросс?
      - Я мог бы разом стать "разоблачителем капиталистического мира", вестником грозящего Земле несчастья, свидетелем занявшегося пожара атмосферы и... заработать доверие Кремля, не потеряв вашего.
      - Каким образом?
      - Перейдя на советский корабль, подошедший к пылающему острову. - Матросов выпил рюмку и поставил ее на столик перед Вельтом, не прикоснувшимся к своей. - И я не задумываясь сделал это, сэр.
      - Откровенно! - не без восхищения процедил Вельт и пригубил рюмку. - А как же акулы? А кровь? Мне даже представили цветную фотографию места вашего упокоения.
      - Резиновый жилет с кислородом, когда я в море, всегда на мне. Акваланг легко умещается под пиджаком.
      - А кровь?
      - О, сэр! Порошок в пакетике выдается вместе с аквалангом, бумагу даже не надо разрывать, размокает в воде моментально. Безукоризненный цвет. Я думал, вы знаете, сэр.
      - Я мог знать, а акулы?
      - О, сэр! Вы же ценили во мне кое-какие спортивные качества. А в разведшколе нас обучали бороться в океанарии с дельфинами, а это почище акул, поверьте, сэр.
      - И всю эту болтовню вы считаете версией?
      - Я же предупреждал вас, сэр, что версии не будет.
      - Как же вас выпустили коммунисты?
      - Очень просто, сэр. Они меня послали к вам с поручением.
      - Бизнес? Вижу, вы и там не терялись.
      - Если хотите, то бизнес. Безусловно, бизнес. Вы можете получить огромную выгоду, если продадите им имеющиеся у вас запасы радия-дельта. Видите, я и сейчас борюсь за ваши интересы.
      - Зачем? Зачем я стану торговать с коммунистами?
      - Ради выгоды, сэр.
      - Не поздно ли они собрались торговать со мной? Мой концерн, как вы отлично знаете, производит самое лучшее вооружение, но где найти ему применение в обозримом будущем на безвоздушной Земле? - И Вельт неприятно рассмеялся. - А жаль, Тросс! Неправда ли? Вы так умело рекламировали мои пушки, танки, газы! Микробы! Ха-ха-ха! Помните, вы подсчитали, что, если стрелять из одних моих пулеметов, можно расстрелять все население земного шара в десять минут.
      - Вы меня знаете, сэр. Вы никогда не ошибались, прислушиваясь к моим прогнозам. Я пришел к вам, чтобы возобновить свою работу у вас, если вы согласитесь на это, разумеется.
      - Вот как? А пресс-секретарем Белого дома вы уже не стремитесь стать?
      - Мне кажется, сэр, что сейчас у нас с вами, да и вообще у всех людей мира, иные интересы.
      - Какие же? - вкрадчиво поинтересовался Вельт.
      - Выжить на Земле.
      - Почему на земле, можно и под землей, - усмехнулся Вельт.
      - Если вы не возражаете против возобновления моей работы у вас, то позвольте сообщить Советской стране о вашем согласии продать радий-дельта.
      - Если не ошибаюсь, мы говорили о вооружении, которое вы так ловко рекламировали, Тросс. Может быть, начнем с него наш бизнес с коммунистическими странами?
      - Боюсь, биг-босс, что коммунистическим странам не нужно ваше вооружение.
      - Знаю, знаю! У них свое вооружение. Они не желают пользоваться моими услугами. Тем хуже для них. Правда, Тросс? У нас с вами всегда были общие взгляды. Но все же им пришлось обратиться ко мне, даже послать посредника из числа моих бывших служащих. Может быть, поговорим об акциях спасения? Так передайте своим новым хозяевам, что в мир будущего, созданный мною, я их не пропущу.
      - У меня нет новых хозяев, сэр. Но, насколько я знаю, приобретать у вас акции спасения коммунистические страны не собираются. Им нужен всего лишь радий-дельта.
      - Что вы заладили "радий-дельта, радий-дельта"! Чего он вам въелся в печенку?
      - Видите ли, сэр... я думаю, что вы тоже заинтересованы в его применении у коммунистов.
      - Это почему же?
      - Коммунисты собираются потушить воздушный пожар.
      - Слушайте, Тросс. Вы немало работали со мной. Я вас считал умным человеком. Вы вернулись ко мне, насколько я понимаю...
      - Вернулся, сэр, для совместных с вами действий. С помощью вашего радия-дельта пожар над Аренидой можно потушить.
      - Клянусь, Тросс, если бы вы еще работали у меня, я бы вас уволил за этот неделовой бред.
      - Почему неделовой, сэр? Меня в этом вы никогда не упрекали.
      - Слушайте, парень. Вы стали тем, кто вы есть, потому что много лет я учил вас жить. Без меня вы ничего не понимали бы в жизни.
      - Вы в этом уверены, сэр?
      - Уверен. Но мне горько слышать, как вы бормочете о спасении мира, о том, чтобы совместно с коммунистами потушить воздушный пожар. Неужели вы такого скверного мнения о моих умственных способностях?
      - Нет, что вы, сэр!
      - Подумайте сами. Руководители, к которым вы, по вашим словам, втерлись в доверие, как в свое время и ко мне, собираются каким-то таинственным способом потушить пожар в Тихом океане. Одним из застрельщиков этой идеи выступает мой бывший служащий (бывший ваш сослуживец, не так ли?) господин Кленов. Как видите, у меня информация не только от вас. Я хорошо знаю все его работы. И вдруг теперь им срочно требуется радий-дельта! Ха-ха-ха! Вывод ясен. Налить вам еще?
      - Спасибо. Если позволите, я налью сам.
      - Валяйте. И мне тоже. Итак, радий-дельта им нужен для выполнения их фантастического плана. Как вы думаете, Тросс, вы всегда были моим советником, дать им этот радий-дельта?
      - А почему бы и не дать, сэр? Когда жизнь сохранится на Земле, она сохранится и у вас.
      - Замолчите. Я не хочу в вас разочаровываться. Я считал вас разбирающимся в коммерции. Вы осведомлены, конечно, что перед вами владелец Концерна спасения - грандиозного промышленного и коммерческого предприятия, стоящего сотни миллиардов долларов! На эти средства уже построены многие сооружения, которые могут быть использованы только при жизни нового мира, то есть мира без воздуха, без атмосферы. Что же вы предлагаете мне? Отдать им радий-дельта, помочь Кленову потушить пожар? Сделать новые подземные города ненужными? Вы предлагаете мне пустить на ветер все вложенные в новые сооружения средства? Это не коммерческий разговор!
      - Вы хотите сказать, что вам невыгодно спасение человечества?
      - Не мне, не мне, мистер Тросс! - насмешливо сказал Вельт. - Это только законы коммерции. Деньги не могут быть пущены на ветер, они не могут погибнуть. Я не позволю разорить себя.
      - Очень ясно, - сказал Матросов без малейшего удивления.
      - Особенно ясно, если учесть, что образ мышления людей, населяющих их территорию, является постоянной угрозой мировым деловым кругам! Нельзя, Тросс, упустить случай раз и навсегда покончить с призраком, который бродит не только по Европе, но и по Азии, Африке и Америке! Будущий мир будет и без атмосферы, и без коммунизма.
      - Вы не сказали мне ничего нового. Я ожидал такого ответа.
      - Зачем же вы тогда обеспокоили себя и явились ко мне? - язвительно пожал плечами Вельт, почти совсем закрывая левый глаз.
      - Сообщить, что я не потерплю больше ни одной минуты вашего пребывания в моем замке.
      Вельт оторопело откинулся на спинку кресла. Матросов насмешливо посмотрел на него.
      - К-к-ка-ак?! - начал Вельт. - В вашем замке? Вы с ума сошли, Тросс!
      Вельт недоуменно смотрел на своего посетителя и не узнавал его. В нем произошла мгновенная перемена. Бывший его помощник, вернувшийся к нему после долгого отсутствия, исчез. Перед ним сидел с решительным лицом незнакомый человек, отчеканивавший слова:
      - Не Тросс, а Матросов, мистер Матросов, если желаете. В дальнейшем прошу вас правильно выговаривать мою фамилию. И при обращении ко мне, если это вас не затруднит, добавлять "сэр".
      - Я не поверил вашей "версии", но теперь...
      - Напрасно, я рассказал вам то, что было.
      - И что же вы еще хотите рассказать?
      - Я даю вам полчаса для того, чтобы покинуть мой замок. Достаточно вы пожили здесь, не имея на то права!
      - Молчать! Мальчишка! Вон отсюда! - ударил кулаком по столу Вельт.
      Появился лакей.
      - Позвать Ганса! Пусть он выгонит этого нахала!.. Вон отсюда! - небрежно приказал Вельт.
      В дверях показался датский полицейский чиновник.
      - Я вам нужен, сударь? - обратился он к Матросову.
      - Да, пожалуйста, разъясните этому господину, что он находится в принадлежащих мне стенах и должен немедленно очистить помещение.
      - Как так? - злобно засмеялся Вельт. - Мне, владельцу мира будущего, смеют говорить, что я нахожусь в чужом доме?
      - Сохраните серьезность, господин Вельт, - сказал датчанин. - Ознакомьтесь вот с этими документами. - Он разложил на столе перед Вельтом старые, пожелтевшие бумаги. Перебирая их, он вежливо говорил: - Не угодно ли господину Вельту узнать свою подпись под дарственной записью на имя доктора Кленова?
      - Кленова? - воскликнул Вельт.
      - Да, доктора Кленова. Вы сами передали владение Ютландским замком этому Кленову взамен принятия господином Кленовым на себя обязательств по оборудованию особой лаборатории, которые, как здесь помечено, выполнены в 1916 году. Вот документ, удостоверяющий исключительное право собственности на элемент радий-дельта ученого Бакова, его открывшего, создавшего его запасы и завещавшего их все тому же Кленову...
      - При чем тут Кленов? - закричал Вельт.
      Датчанин попыхтел трубкой и спокойно продолжал:
      - Вот документ, где доктор Иван Кленов, ныне заслуженный деятель науки Советской страны, переуступает права владения упомянутым замком в Ютландии и запасами радия-дельта господину Матросову.
      - Матросову?.. Это вам? - спросил хрипло Вельт.
      В комнату вошел громадный Ганс и недоумевающе остановился поодаль. Из двери выглядывали несколько полицейских.
      - Сопротивление напрасно, мистер Вельт, - сказал Матросов. - Если вы немедленно передадите мне радий-дельта, то я подожду с выселением. Учтите, что замок оцеплен отрядом полицейских.
      Вельт смотрел то на Матросова, то на пожелтевшие бумаги, столько лет пролежавшие в секретном сейфе комнаты Кленова. Ганс никогда не видел своего хозяина в таком состоянии.
      - Босс, какие будут ваши приказания? - спросил он тихо.
      - Убирайтесь к черту! - заорал на него Вельт.
      - Отдайте радий-дельта, и я подожду с выселением.
      - Не знаю этого элемента! Я никогда не видел его! - забрызгал слюной Вельт.
      - Прекрасно! - весело воскликнул Матросов. - Даю вам полчаса сроку, чтобы удалиться отсюда. Пока же я отправлюсь осмотреть свой дом.
      Вельт скрипел от ярости зубами.
      - Кажется, я понимаю, почему он явился сюда не один. - Вельт подошел к полицейскому чиновнику и тихо сказал: - Вы... Я дам вам акцию спасения! Только убирайтесь отсюда вместе с этим нахалом!
      Датчанин вынул трубку изо рта, улыбнулся и неторопливо ответил:
      - О нет, господин Вельт! Я бедный человек, я не смогу купить вашу акцию.
      - Дурак! Я дам вам даром! - прошипел Вельт.
      Датчанин поклонился:
      - Благодарю, но у меня большая семья и много друзей, с которыми вместе я много лет боролся за мир и которых мне не хотелось бы покидать.
      - Вы торгуетесь? Это безбожно!
      - О нет, господин Вельт. Я просто предпочитаю надеяться на коммунистические страны. Для многих они всегда были надеждой...
      - Здесь все с ума сошли! - закричал Вельт. - Ганс, что же это такое?
      Ганс недоумевающе вращал глазами. Вельт запустил портсигаром в лампу-рефлектор, но промахнулся.
      Глава VI
      ЖЕЛЕЗНАЯ ПОСТУПЬ
      По пустыне бежал человек. Оставляя за собой цепочку следов, он бежал ровно и легко, словно ноги не увязали в сыпучем песке, словно солнце не жгло так, что воздух плясал горячими струями.
      Спортивные трусы и майка, мускулистые длинные ноги и тренированное дыхание помогли бы узнать в нем спортсмена, если бы не полосатая рейка, которую он нес на плече.
      Ящерица зарылась в песок. Следы бегуна пересекли тонкую полоску, будто оставшуюся от протянутой веревки.
      Навстречу бегуну по склону струился "пересыпаемый в часах вечности" песок. Это движение выдавало пустыню. Ее застывшие волны на самом деле двигались, дымясь песком. Человек поднялся на гриву бархана, поставил рейку вертикально и оглянулся, ладонью прикрывая глаза от солнца.
      На вершине соседнего холма появился вездеход. Сошедшие с него люди расставили треногу.
      Бегун, повинуясь их жестам, стал переставлять полосатую рейку. Когда место для нее было найдено, бегун воткнул в песок колышек, взятый из походной сумки, взвалил рейку на плечо и огромными, похожими на скачки шагами побежал вниз по склону.
      На гребне впереди себя он видел высокую фигуру человека, его четкий силуэт на эмалевой сини неба.
      Бегун вошел в ритм бега. Рейка на его плече не колебалась. Горизонтальная, она плыла над землей, как рога северного оленя, которые не дрогнут при самой бешеной скачке.
      Человек на бархане был в военной форме. Высокий, жилистый, он сам чем-то напоминал бегуна.
      Бегун, добежав до гребня бархана, опустил рейку на песок и отрапортовал, не переводя дыхания:
      - Геодезическая группа строительства движется строго по расписанию, товарищ полковник!
      Полковник посмотрел на ручной хронометр, потом на голые загорелые ноги спортсмена. Он узнал знаменитого бегуна. Тот понял его взгляд.
      - Слово дал, товарищ Молния, пробежать через всю пустыню. Мечта такая была, - и оглянулся на оставленный им бархан, где на вершине появилась машина и люди с треногой.
      - Своим бегом вы задаете темп всей наступающей армии, - сухо сказал Молния. - Задержка связана, товарищ Зыбко, не с проигрышем состязания в комплексном беге, а со срывом графика движения, в котором соразмерены все элементы.
      - Разрешите просить, товарищ начальник строительства. Если собьюсь с ноги, проиграю хоть секунду, - сажайте с позором в автомобиль. И не сдержит тогда Зыбко комсомольского слова!
      Молния мог бы запретить это необыкновенное испытание выносливости, но он сам был спортсменом, и, кроме того, ему знакома была мечта.
      Строго смотря на Зыбко, Молния спросил:
      - С комсомольцами пришли на Аренидстрой?
      Зыбко кивнул, взвалил на плечо рейку и легко побежал вниз по склону.
      Молния с удовольствием отметил великолепную технику бега. Впрочем, он сам держал бы корпус чуть прямее, хотя, быть может, так легче нести рейку.
      Молния подошел к ожидавшему его автомобилю и поехал навстречу наступающей технической армии.
      Рядом с цепочкой следов бегуна пролегла колея от резиновых гусениц.
      Первой машиной, встретившейся полковнику, был вездеход геодезистов. Сидевшие в открытом кузове, они почтительно приветствовали начальника. Полковник взял под козырек.
      Когда автомобиль Молнии въехал на следующий гребень, стали видны машины. Они двигались одна за другой параллельными нитями.
      Ближние из них не поднимались на песчаный холм. Держа равнение на вехи, оставленные геодезистами, они вгрызались в него. В обе стороны разлетались тяжелые фонтаны песчаных туч. В нескольких десятках метров песок ложился вытянутыми ровными грядами по обочинам гладкого проспекта.
      Немного позади звенели рельсы. Заблаговременно свинченные со шпалами, они взлетали вверх, напоминая огромные лестницы. Готовый кусок железной дороги точно ложился на свое место. Рабочие электрическими ключами завертывали гайки, соединяли его с рельсами уже уложенного пути, на котором стоял железнодорожный путевой комбайн. Вскоре он передвинулся, неся по воздуху новую лесенку со ступеньками шпал.
      Позади путевого комбайна к далекому горизонту уходили серебристые полосы. Вдали по ним двигались поезда, груженные рельсами, шпалами и другими материалами. За подножку путевого комбайна уцепилась девушка. Из-под платочка выбились непокорные колечки светлых волос, румянец пробивался через загар.
      Увидев автомобиль начальника стройки, она соскочила на песок и побежала наперерез вездеходу. Молния остановил машину.
      - Здравствуйте, товарищ Молния! Я Надя Садовская. Сестра Марины... Но сейчас не об этом. Я комсорг механического звена. Понимаете, нам не хватает рельсов и шпал. Мы могли бы двигаться быстрее. Отработали движения как часы...
      - Простите, - холодно сказал Молния. - Армия обладает совершенной организацией, потому она исполнительна, предельно точна и быстра. В ней все подчинено дисциплине и единой логике. Уклониться от точности выполнения нельзя.
      - Даже вперед? - запальчиво спросила Надя, вскочив на ходу в открытую машину полковника.
      - Даже вперед, - подтвердил Молния.
      - Ну нет! Ребята с вами не согласятся!
      - Строители, "ребята" и "не ребята", - солдаты наступающей армии. Их умение, энтузиазм, порыв должны служить делу выполнения общего плана. Один опрометчивый солдат мог бы погубить план наступления. Вы предлагаете ускорить движение? - Молния холодно говорил это, а сам думал, почему он так любуется этой девушкой и почему она попалась ему на пути?
      - Конечно! - воскликнула Надя. - Агрегат может двигаться быстрее! Мы убедились в этом. Мы еще догоним Зыбко, которого вы встретили! - И она улыбнулась Молнии.
      Молния все же продолжал в прежнем сухом тоне:
      - Двигаться быстрее - внести сумятицу во все связанные с путевым комбайном звенья. Запоздает подвозка шпал и рельсов. Внесена будет нервозность в работу обслуживающих механизмов и поездов. Техническая армия - это армия четко работающих машин. Нельзя заставить одну зубчатку вращаться быстрее.
      - Пусть все зубчатки завертятся!
      - Хронометр - идеальный механизм. Он станет одинаково негодным, будет ли отставать или уходить вперед.
      Глаза Нади сузились.
      - Рычаги, колеса!.. А мы, а люди?
      - Люди обслуживают машины.
      - Неправда! Машины помогают нам!
      Молния пожал плечами.
      - Тогда уж лучше доставлять детали орудий на самолетах, а не прокладывать в пустыне пути! - с вызовом сказала Надя.
      - Нет, - решительно возразил Молния и сразу оживился. - Напротив! Именно сейчас выгодно проложить через пески пути. Мы можем сделать это, пока заводы изготовляют детали орудий и сверхаккумуляторы. Я всегда мечтал пройти живым конвейером через пустыню.
      - Живым конвейером? - растерянно переспросила Надя. - Мечтали?
      - О новом городе, который вырастет на месте, с которого мы произведем залп. Разве это плохая мечта?
      Надя смутилась.
      - Остановитесь, пожалуйста. Я соскочу.
      - Подождите, - сказал Молния.
      И Надя с удивлением услышала новую нотку в его голосе. Сердце у нее екнуло, и она почему-то жалобно попросила, чтобы машина сейчас же остановилась.
      Надя старалась не смотреть на Молнию, когда он отъезжал, но потом она все-таки оглянулась. Оказывается, он смотрел ей вслед. Правда, он сделал вид, что интересуется километровым столбом, только что установленным на месте. Он даже сверился с хронометром, в должное ли время появился здесь этот столб.
      Надя побежала и слышала, как стучит у нее сердце... Конечно, от бега стучит... Наконец Надя остановилась и огляделась. Как далеко они успели отъехать с Молнией!
      Чуть левее в небо поднималась гигантская ферма крана на гусеничном ходу. Кран повернул свой хобот и снял с железнодорожной платформы стальную мачту. Надя любила эти ажурные конструкции: в них чувствовалась не только техническая целесообразность, но и тонкий вкус их создателя.
      Около подножия крана визжала маленькая машинка, кончающая рыть глубокую яму. Рядом стояла девушка в комбинезоне, крепкая, широкая в кости. Низким повелительным голосом она отдавала приказания. Это была Ксения, "племянница" Матросова, как она называла себя, подруга Нади, с которой вместе записалась в комсомольский отряд Аренидстроя. Матросов отыскал ее родителей, единственных своих родственников, и Ксения стала с гордостью называть его "дядей Димой".
      Но только Наде рассказывала она о нем.
      Ксения, продолжая наблюдать, как кран ставит в яму основание мачты, чмокнула Надю в щеку. Потом ей пришлось выслушать, какой сухой и бесчеловечный Молния и что - подумать только! - у него вся жизнь была мечта... А вообще он замечательный... Вот если бы не считал строителей рычагами...
      Подъехала цистерна с жидким бетоном. Пока Надя рассказывала Ксении про Молнию, яма была заполнена. Ксения приказала дожидавшемуся своей очереди прожектору направить в яму желтоватые лучи, заставлявшие бетон схватываться в течение нескольких минут.
      Откуда-то доносилось пение.
      К установленной мачте приближалась решетчатая коническая башня с колоссальным барабаном наверху. Он приходился как раз на уровне чешуйчатых изоляторов. Барабан медленно вращался, разматывая провода.
      Девушки запрокинули головы. На площадке барабана, свесив ноги, сидел паренек и распевал на итальянском языке чудесную арию. В руках у него были плоскогубцы и электропаяльник.
      - Это он для меня поет, - шепотом сообщила Ксения. - Но я не обращаю внимания. На мужчин никогда не надо обращать внимания... И ты на Молнию тоже не должна...
      И вдруг совсем рядом раздался резкий голос полковника:
      - Что это такое?
      Девушки так и присели. А монтер наверху переспросил:
      - Шо це таке? Так це ж каватына Альмавыво!
      - Я не об этом спрашиваю вас, товарищ монтажник. Меня интересует, почему вы, нарушая правила безопасности, сидите на площадке, свесив ноги?
      Девушки переглянулись, и Надя опрометью бросилась догонять свой далеко ушедший путевой комбайн.
      - Винюсь, товарищ полковник! Забывся, як дурень...
      Ксения, упершись руками в бедра, смотрела наверх.
      Автомашина начальника исчезла. Молния все-таки догнал Надю Садовскую, чтобы подвезти ее к переднему краю.
      Машина с барабаном подъехала к мачте. Паренек-певец встал около проводов. Рядом с ним появилось еще двое. Площадка оказалась под самыми изоляторами. Монтажники прикрепляли к ним провода, которые красивыми волнами, перебрасываясь с мачты на мачту, тянулись к горизонту.
      Машина начальника снова проехала мимо Ксении. Девушка с понимающей улыбкой проводила ее глазами.
      Молния, довольный и помолодевший, смотрел по сторонам. Через пески в строгом порядке лавиной двигалась армия машин, преображая пустыню и осуществляя его мечту.
      Одна из этих машин с огромным ртом, похожая на гигантского крокодила, ползла по земле, заглатывая впереди себя песок. Позади машины ровной струей разливалась расплавленная магма. Ее разравнивали катками, и она быстро застывала, образуя твердую глянцевитую поверхность. По готовому шоссе двигалась передвижная электростанция, питая энергией ползущую печь.
      Глянцевитая лента дороги, так же как рельсы и натянутые провода, уходила за горизонт.
      Молния услышал сзади себя звонок. Он повернулся и открыл крышку телевизефона:
      - У экрана полковник Молния.
      - Здравствуйте, товарищ полковник! Докладывайте.
      - Есть доложить, товарищ уполномоченный правительства! Наступление идет развернутым фронтом. Пройдено двести тридцать два километра семьсот двадцать метров. Расхождений с графиком нет.
      - К месту прицела артиллерии сверхдальнего боя придете без опоздания?
      - Рассчитываю прибыть к сердцу Каракумов в назначенное время.
      - Я отгружаю вам части электроорудий.
      - К монтажу орудий приступим немедленно по достижении места назначения.
      - Хорошо. Будьте добры, расположите так экран, чтобы мне были видны ваши войска.
      Молния выполнил просьбу министра. В поле зрения телевизионной установки попали гигантские резиновые кольца, сами собой катившиеся по пустыне.
      - Это наш водовод, товарищ уполномоченный правительства.
      - Ах да, помню, помню! Это ваш проект. Любопытно, любопытно... Подъедем поближе.
      Кольца двигались группами. Догоняя одну из них, машина Молнии поравнялась с большим закрытым автомобилем. У руля, изнывая от жары, сидел толстый человек в белой панаме. Перед ним был пульт с большим количеством кнопок.
      Толстяк нажал кнопку. Одно из колец тотчас остановилось у конца проложенной резиновой трубы. Толстяк нажал соседнюю кнопку. Кольцо развернулось и улеглось продолжением резинового трубопровода, на сотни километров протянувшегося по пустыне. Через несколько секунд из отверстия трубы выехал маленький тягач, который, перемещаясь внутри резинового кольца, заставлял его катиться.
      На двух легковых машинах подъехали люди и принялись соединять новую часть водопровода.
      Толстяк вытер платком красное лицо и мельком взглянул на Молнию.
      - Жарко? - послышалось из машины. - Ну ничего. Вот дадите воду - купаться станете.
      Сидевший за пультом человек очень удивился. Полковник Молния не имел привычки разговаривать подобным образом. Но сам Молния рассеял удивление толстяка.
      - С вами говорит уполномоченный правительства, - сказал он.
      - Есть искупаться, Василий Климентьевич! - радостно закричал толстяк.
      Автомобиль Молнии отъехал.
      - Управление по радио тягачами внутри колец полностью оправдалось? спросил министр.
      - Да, - подтвердил Молния. - Таким образом, теперь совершенно ясно, что мы подведем к Аренидстрою средства сообщения, энергию и воду одновременно.
      - Ваш проект живого конвейера удался, товарищ полковник.
      - Это не могло быть иначе, товарищ уполномоченный правительства.
      - Подождите, полковник! Сейчас у вас все выполняется по хронометру, потому что ничто постороннее не вмешивается. Не поклоняйтесь секундной стрелке, обращайте больше внимания на людей, на их состояние.
      - В условиях точного расписания меня не ждут никакие неожиданности. Люди хорошо инструктированы и обладают высокой культурой труда.
      - Наступайте, не сомневаясь в удаче!
      - Есть наступать!
      Молния закрыл крышку телевизефона и огляделся.
      Всюду наступали машины, а от них назад тянулись рельсы, провода, ряды мачт, глазурное шоссе, резиновый водопровод...
      По шоссе двигались гигантские автобусы, напоминающие дома. Они везли подсменные армии рабочих.
      Командующий наступлением полковник Молния направился в тыл. Он проезжал теперь мимо промежуточной железнодорожной станции, уже заканчиваемой постройкой. Здесь перегружались поезда. Порожняки мчались обратно. На смену им приходили новые составы, расчетливо посланные по графикам. Они везли шпалы, рельсы, мачты, провода, бензин, продовольствие и неисчислимые материалы, нужные самому необыкновенному и самому спешному строительству в мире.
      Глава VII
      ЗВОН И ЗАПАХ
      Председатель недавно сформированного чрезвычайного кабинета министров генерал Кадасима встал и демонстративно покинул заседания сюгиина - нижней палаты японского парламента, где в этот момент обсуждался вопрос о мерах спасения японского народа.
      В ушах Кадасимы еще стоял пронзительный крик с галереи: "Бака! Бака!"
      Генерал только что зачитал свой замечательный проект обращения к населению древнейшей страны Ямато.
      - Однажды бог воздуха Шанаи, беседуя с супругой и задумчиво глядя на облако, окунул свое копье в пурпурное море. Капли, упавшие с копья, затвердели и образовали нашу Страну восходящего солнца, - так начал свою речь генерал Кадасима. - Представляя Японию, страну былых великих стремлений, я уверен: перед лицом гибели мира наша великая нация должна продемонстрировать свое величайшее единение! Не борясь с неотвратимым, посланным миру свыше, она не позволит все же мировой катастрофе отнять у японцев хотя бы одну человеческую жизнь.
      У каждого японца всегда есть в запасе средство, перед которым бессильны все силы и людей и природы.
      Японец не станет жертвой мировой катастрофы. Нет. Он сам уйдет из жизни, падая только вперед. Японцы не забыли священного обычая сеппуку, не разучились еще делать харакири. У каждого японца найдется еще близкий друг, который возьмет на себя роль кайтсаки, чтобы отсечением головы уменьшить страдания.
      Генерал Кадасима призывал японцев мужественно уйти из жизни. Он призывал к ста миллионам самоубийств.
      Предварительное обсуждение проекта вызвало переполох в правящих духовных и промышленных кругах.
      Концерн Мицубиси, захваченный общим порывом национального единения, не дожидаясь окончательного утверждения проекта, переключил свои сталелитейные заводы на производство ста миллионов вакасатси - традиционных кинжалов прекрасной японской стали, длиной в девять дюймов, необходимого атрибута процедуры харакири, по пяти иен за штуку.
      Банк Фурукава, служа посредником между концерном Мицубиси и другими, сумел заработать на этом деле не менее двадцати миллионов иен.
      Генерал Кадасима и его проект взволновали сердца японцев. В первый же день в виде демонстрации солидарности с мыслями достойного генерала более ста виднейших чиновников и военных одновременно покончили жизнь самоубийством посредством харакири.
      Правда, как всегда, нашлись злые языки и очевидцы, которые утверждали, что повстречали кое-кого из них в слегка измененном обличье.
      Как бы то ни было, но с помощью усердных газет генерал Кадасима, блюститель былых традиций, на один день стал самым известным человеком.
      И вот теперь этот самый генерал Кадасима, имя которого все еще можно было прочитать на валяющихся по мостовым листках, демонстративно вышел из зала парламента.
      В ушах его все еще стоял крик: "Бака! Бака!"
      Никогда ни один японец не позволил бы себе произнести это слово на улице. Самое ужасное ругательство, какое можно услышать в устах японца, - это сравнение с черепахой! Но в парламенте можно крикнуть даже самому почтенному старику, даже автору такого потрясающего проекта: "Бака!", что на хорошо известном Кадасиме русском языке значит "дурак".
      Кадасима пожал плечами, застегнул верхнюю пуговку генеральского мундира, которую незаметно для себя расстегнул, и поспешил к выходу.
      Было еще слишком рано. Автомобиль не ждал генерала. Кадасиме же было мучительно стыдно вернуться в здание и вызвать шофера.
      Кадасима вышел на улицу и пошел пешком, решив дойти до первой остановки такси или рикш.
      Взглянув на прохожих, генерал спохватился, вынул из кармана черную повязку и завязал ею нос и рот.
      Такие черные повязки имели сегодня все прохожие. И немудрено. Если многие благоразумные японцы носили повязки даже в обычное время, предохраняя свои легкие от пыли, то теперь... теперь это было необходимо.
      Кадасима прижал развевающуюся бороду к груди и остановился. Он чувствовал, как несущиеся массы воздуха давили на его спину, но не ощущал порывов ветра. Это было постоянное, назойливое, ни на секунду не ослабевающее давление. Кадасима знал, что с каждой минутой оно возрастает...
      Генерал плотнее придвинул к глазам стекла очков, что хоть немного предохраняло от несносной пыли, мельчайшие частицы которой, казалось, могли под действием воздушного пресса проникнуть куда угодно.
      Мимо промчался мотоцикл. Сидевший на нем японец в кожаном шлеме подоткнул под себя полы своего широкого киримона. Круто повернув, он скрылся за поворотом, едва не сбив с ног рикшу.
      Кадасима знал, что этот японец везет в императорский дворец его прошение об отставке. Сомнений быть не могло: отставка будет принята. Благородное и возмущенное сердце генерала клокотало. Он окликнул рикшу.
      Рикша лихо подбежал и остановился около тротуара. Старик с трудом забрался в двухколесную коляску. Экипаж тронулся. Мерно заколебались перед ним иероглифы на синем халате, мелькали упругие ноги в резиновых чулках с оттопыренным большим пальцем, из стороны в сторону качалась на проволочных подставках широчайшая соломенная шляпа-зонт. Среди рикш-велосипедистов остались и эти рикши-бегуны. Брать их считалось особым шиком, как извозчиков в европейских городах.
      Под тяжестью нерадостных дум Кадасима свесил голову на грудь.
      Проезжали мимо огромной стеклобетонной громады редакции газеты "Асахи". Верхние этажи здания были выкрашены в желтый цвет - японский символ надежды и стремлений, нижний - в голубой, что означало идеалы и мир.
      Старик криво усмехнулся. Он уже слышал, что газета сегодня закрылась.
      - Да, надежда, стремление, идеалы, мир! - горько сказал он. - Нет больше их, нет больше настоящих японцев!
      Теперь ехали по Гинзе - главной магистрали города.
      Кадасима хотел доехать на рикше только до первого попавшегося такси, но теперь он решил, что ему все равно больше некуда торопиться, в коляске же так мерно покачивает. Можно думать и думать...
      Проезжая мимо стоянки такси, Кадасима не остановил рикшу. Однако рикша остановился сам. Седок был удивлен. Проехали еще слишком мало, чтобы рикша вздумал отдыхать. Ах да! Опять все то же...
      Грудь рикши судорожно вздымалась. При каждом вздохе бока его проваливались, словно стараясь достать до позвоночника.
      Ага, значит, разрежение уже дает себя чувствовать! Кроме того, ветер совсем не попутный.
      Рикши не живут больше сорока лет. Этому крепкому парню лет двадцать пять. Значит, он не доживет целых пятнадцать лет...
      Коляска тронулась вновь.
      Рикша останавливался все чаще и чаще, но Кадасима не отпускал его.
      Несмотря на то что они продолжали ехать по главной улице, все вокруг изменилось. Каменные громады зданий исчезли. По обеим сторонам Гинзы шли теперь одноэтажные, редко двухэтажные деревянные домики. Рикша отвез старика словно на сто лет назад.
      Страшный ветер давал себя чувствовать. Бумага, натянутая на рамах стен, во многих местах была прорвана. Сквозь висящие клочья ее виднелась внутренность жилищ с лимонно-желтыми циновками, ширмами, картинками без теней.
      Кадасиме запомнилось в одном из таких отверстий испуганное женское лицо с высокой прической словно твердых, отливающих черным лаком волос.
      Непрекращающийся ветер приложил свою разрушающую силу везде. Гигантские вертикальные плакаты, испещренные столбцами иероглифов, давно были изодраны в клочья. Многие жерди, на которых они крепились, были поломаны. Даже неимоверно высокие телеграфные столбы совершенно явственно казались наклоненными на юго-восток. Да не одни столбы, даже приземистые расщепленные японские ели, нет, больше - даже сами полуигрушечные дома наклонились все в одну и ту же сторону. Их голубоватые ребристые крыши, казалось, готовы были сорваться, напоминая отогнутыми краями застывшие всплески волн.
      Казалось, что навалился на дома своей лютой и незримой тяжестью вырвавшийся из океанских тюрем тайфун. Но это был не тайфун.
      Генерал Кадасима хорошо знал, что это было такое. При очередной остановке рикши Кадасима спросил его:
      - Ты не боишься погибнуть, японец?
      - Я боюсь остаться без работы, но я не боюсь смерти, господин, - ответил рикша и снова взялся за лакированные оглобли.
      Дальше ехали молча.
      Наконец рикша остановился около небольшого двухэтажного домика. Кадасима сошел и расплатился.
      Рикша сделал удивленные глаза, но Кадасима повернулся к нему спиной и, подойдя к двери, стал снимать ботинки.
      Рикша еще раз пересчитал деньги.
      - Дайбутцу мой1, - прошептал он, - Он оставил мне двойную плату!
      Рикша хотел броситься вслед за своим странным седоком, но тот скрылся за порогом дома.
      Кадасиму встретила, касаясь лбом циновки, еще не старая японка. Что-то процедив сквозь выкрашенные черные зубы, она протянула ему письмо.
      Генерал, неся в одной руке ботинки, другой взял письмо и, не взглянув на преклоненную женщину, вошел в дом.
      Робкий почерк, которым был написан адрес на конверте, заставил сердце его радостно сжаться. Забылись обиды этого дня. Не стесняясь присутствия женщины, Кадасима снял с себя мундир и брюки и с удовольствием облачился в поданный ему киримон. Сев на корточки, старик дрожащими пальцами стал разрывать конверт.
      Письмо было от его воспитанницы, маленькой девочки, находившейся сейчас в Париже, где Кадасима хотел дать ей образование.
      Как хорошо помнил Кадасима смешную детскую песенку, которую она когда-то распевала:
      Моси, моси, каме йо,
      Каме сан йо!2
      Кадасима взглянул на длинную бумажную полосу, где им было написано для воспитанницы стихотворение старинного поэта:
      Два часа...
      Когда на небе месяц золотой,
      Нет даже тени от высокого бамбука.
      Старик вскрыл конверт и вынул письмо.
      "Отец, сердце холодеет у меня от мысли, что я сейчас вдали от тебя! Я получила твои деньги и письмо, где ты приказал продать все драгоценности и приобрести акцию спасения. У меня нет сил передать тебе весь ужас положения. В Париже все сошли с ума. Мне не понять, что происходит. В ресторанах с названием "Аренида" творятся страшные вещи. Те, кто имеет деньги, ведут себя так, словно переживают последние дни Содома. Они стараются дожить свои дни. Они неистовствуют в своем предсмертном безумии..."
      Кадасима опустил письмо и остановившимся взглядом посмотрел на надувшуюся, готовую лопнуть бумагу наружной стены. Слышался истерический вой ветра.
      - Воздух мчится в Тихий океан, чтобы превратиться на острове Аренида в серую пыль, как в колбе мистера Вельта, - произнес Кадасима.
      - Что изволили вы сказать? - переспросила японка.
      - Ничего, - ответил старик и снова принялся за письмо.
      "...Они беснуются, сорят деньгами, но они не хотят давать деньги даже за лучшие мои драгоценности. Отец, проходит один день за другим. Стоимость акции спасения растет с каждым днем. И я начинаю думать, что мне никогда не купить ее. А когда я прихожу к этой мысли, мне начинает грезиться наш Ниппон, прозрачный розовый воздух и жизнь. Отец, мне начинает грезиться жизнь, как будто она может продолжаться! Тогда я падаю на пол и беззвучно рыдаю. Рыдаю, хотя, может быть, это и недостойно японки. Но это плачет не японка. Нет. Это просто девочка, которую ты так любил, которую покидает жизнь, не показав ей своего сияющего лица..."
      Подписи не было. Вместо нее почему-то расплылись последние иероглифы письма.
      Кадасима уронил руки и письмо на циновку. Потом он вскочил и, присев на корточки около телевизефона, судорожно стал набирать один номер за другим.
      Бывший председатель найкаку - совета министров - генерал Кадасима звонил в банки. Старик Кадасима хотел достать денег, чтобы купить своей девочке акцию спасения.
      Но в прекрасной стране Ниппон уже стало известно об отставке кратковременного председателя найкаку генерала Кадасимы. У банков не было денег для просто Кадасимы.
      Больше двух часов набирал старик дрожащими руками номера. Но все было напрасно. Банки и друзья знали уже о провале проекта.
      У старика Кадасимы на склоне лет не оказалось ни положения, ни друзей. У него не осталось даже надежды на спасение существа, которое он любил больше всего на свете.
      Тогда старик, не снимая киримона, надел на ноги деревянные гэта и почти бегом выбежал на улицу.
      Он бежал, задыхаясь, чувствуя на себе давление ветра, напоминавшего о неминуемой гибели.
      Старик бежал и почему-то шептал свои давнишние стихи, написанные очень давно, еще до получения генеральского чина:
      Звон и запах исчезают.
      Постоянства в мире нет.
      Кто же этого не знает,
      Кто мне даст иной ответ?
      Каждый день уходит в вечность,
      Каждый день подобен сну;
      Он уходит незаметно,
      Нас коснувшись на лету...
      Какой-то рикша перегнал старика, но Кадасима не остановил его, а вскочил в трамвай.
      В трамвае старик горько усмехнулся. Он услышал, что новый, заменивший его, Кадасиму, премьер-министр объявил по радио о готовности Японии сотрудничать с Советской страной в деле борьбы с мировой катастрофой.
      Через четверть часа Кадасима входил в великолепный подъезд банкирского дома Фурукава. Швейцары подобострастно открывали перед ним двери: они узнали его. Да, господин Фурукава здесь, в своем кабинете.
      Фурукава в жилете сидел в вертящемся кресле. Босой ногой он уперся в выдвинутый ящик стола, правой рукой что-то поспешно писал, а левой обмахивался веером. Увидев Кадасиму, он отложил перо и переложил веер в правую руку.
      Войдя в кабинет банкира, Кадасима преобразился. Он совсем забыл, что на нем не генеральский мундир, а домашний киримон и деревянные гэта. Гордо закинув голову, расправив плечи, он небрежно оперся о стол и сказал:
      - Сын мой! Великая дружба связывала меня с твоим отцом. Великая дружба связывала и нас с тобой. Я всегда носил ее в сердце. И она, эта священная дружба, привела меня сейчас к тебе.
      Банкир, искоса глядя на старика, энергичнее замахал веером.
      - Из этого письма тебе станет понятна моя просьба. Я рассчитываю, что ты поступишь, как поступил бы твой отец.
      Фурукава взял протянутое ему письмо и многозначительно сказал со сладкой улыбкой:
      - Я рад слышать, что вы, высокочтимый мой генерал, нашли возможность освободить свою благородную старость от государственных забот. Я тоже спешу закончить свои дела.
      Кадасима ничего не выразил на своем лице, но на сердце он почувствовал пустоту. Еще владея собой, он сказал:
      - Сын мой Фурукава! Я рассчитываю, что ты вспомнишь о том чисто моральном, незримом влиянии, какое оказал я на твои последние банковские дела, будучи автором известного тебе проекта и председателем найкаку.
      Фурукава читал письмо. Кадасима стоял перед ним, так и не приглашенный сесть.
      Банкир положил письмо перед собой, откинулся в кресле и замахал веером:
      - Вы говорите о том моральном, незримом влиянии, какое имели вы на мои дела в части посредничества по изготовлению кинжалов вакасатси? Вы требуете теперь расплаты?
      - Да, Фурукава, я осмеливаюсь напомнить об этом, потому что... - Старик замолчал, стараясь сохранить спокойствие.
      - Я позволю себе, генерал, рассказать вам одну старинную японскую историю... - Не дожидаясь ответа Кадасимы, банкир начал: - На улице Терамаки, в Киото, жили два соседа. Один из них славился необыкновенным искусством жарить рыбу. Другой же был если не скряга, то расчетливый человек. Он стал приходить к своему соседу, когда тот жарил рыбу, и, вдыхая ее умопомрачительный аромат, ел свой рис. Так, насыщаясь простым рисом, он испытывал наслаждение, будто ел замечательную рыбу.
      Фурукава прикрылся веером и посмотрел на старика. Тот, понурив голову, молчал.
      - Так продолжалось долго. Но вот искуснику по жарению рыбы пришла в голову мысль, что сосед, обладатель питающегося запахом носа, должен заплатить ему за это. Недолго думая он написал счет. Сосед принял бумагу и улыбнулся. - При этом Фурукава отвел веер в сторону и улыбнулся. - Затем он с той же улыбкой кивнул жене головой и приказал ей подать денежную шкатулку. Женщина повиновалась. Тогда он вынул из шкатулки пригоршню золотых монет, бросил их на блюдо и принялся трясти его так, чтобы деньги громко звенели. - При этом Фурукава вынул кошелек, позвенел находившимися в нем монетами и положил его на стол. - Потом сосед коснулся веером счета, поклонился и сказал: "Ну, теперь, надеюсь, мы квиты". - "Как! - вскричал удивленный повар. - Вы отказываетесь платить?" - "Нисколько, - ответил сосед. - Вы требовали платы за запах ваших угрей, а я заплатил вам звоном моих монет".
      Фурукава потрогал веером кошелек, наблюдая, как, согнувшись и шаркая по полу деревянными гэта, старик выходил из комнаты.
      Глава VIII
      ВЛАДЕЛЕЦ ЗАМКА
      На лугу за буковой рощей сиял жаркий, ослепительный день. Но в узкие стрельчатые окна сквозь толщу многовековых стен замка почти не проникало солнце. Узкие полосы светящейся пыли тянулись от каждого высокого окна к полу. Они походили на перегородки, белыми стенками разгородившие полумрак. Тени не рассеивались от этого, а казались еще гуще, темнее.
      Матросов внимательно оглядел пустынный зал и направился к двери. Шаги гулко раздавались под сводами.
      Новый владелец замка в одиночестве совершал свой первый обход. В сумрачных залах он встречал только полицейских, предусмотрительно расставленных офицером-датчанином.
      Итак, он добился возможности без помехи искать то, что ему было нужно. Но существует ли радий-дельта? Не нашел ли его еще раньше, Вельт?
      Матросов гнал от себя эти мысли. Надо скорее отыскать в лабиринте сырых и мрачных комнат ту, о которой говорил старик Кленов.
      К величайшему удивлению слуг, новый владелец замка обошел залы с радиометром в руках. Учащенные щелчки привели его к двери. Ручка, отличавшаяся по стилю от всех других, привлекла внимание. Это была та самая дверь, которую повредил Ганс при переноске аккумулятора, как рассказал ему об этом Кленов.
      Матросов, сдерживая волнение, открыл ее.
      Шкафы с книгами закрывали стены. Посередине комнаты виднелся бетонный постамент, а около него стояла в капризном ожидании миссис Вельт.
      - Она! - прошептал Матросов, имея в виду комнату, а не Иоланду.
      - Наконец-то! - воскликнула Иоланда. Закинув красивые белые руки за голову, она добавила: - А я думала, что этот восточный варвар не поймет! - И она беззвучно рассмеялась, обнажив ослепительную полоску белых острых зубов.
      Матросову было досадно, что ему мешает взбалмошная женщина, но он торопился и, мысленно махнув рукой на этикет, решил заняться тем, что больше всего его сейчас интересовало.
      Конечно, это та комната. Наверно, здесь все осталось так, как было. Вот на этой полке, примерно в полутора метрах от окна, несколько книг в золотых переплетах. Так говорил Кленов.
      Необычайное волнение овладело Матросовым. Он чувствовал, что плохо владеет собой. В это мгновение Иоланда подошла к нему почти вплотную.
      - Вы не задумывались, Тросс, над тем, что конец мира близок? А я все время думаю об этом! Мне кажется, что в последние дни Земли мы, последние люди, она многозначительно взглянула на Матросова, - должны уметь задыхаться не от отсутствия воздуха, а от сжигающего чувства!
      Матросов поморщился. Однако недвусмысленно! В Америке ему удавалось уклоняться от ее атак!.. А вот здесь как бы не пришлось переходить к обороне.
      Внезапно на выручку Матросову пришло совершенно неожиданное обстоятельство: снаружи донеслась стрельба.
      Иоланда порывистым движением бросилась к окну. Дмитрий смотрел через ее плечо. Августовские солнце разливалось по сочным лугам. То там, то здесь оно вспыхивало и искрилось ослепительными блестками на колеблющихся штыках.
      Отовсюду двигались отряды вооруженных людей. Из-за холма, заросшего соснами, выползли танки. Через открытые ворога войска входили в замок.
      Терять время действительно было нельзя. Матросов опять очутился у шкафа и стал выбрасывать книги одну за другой. Он протянул за полку руку. Пальцы нащупали дверцу сейфа. Дрожащими руками Матросов вынул из кармана переданный ему Кленовым ключ.
      Взвизгнули заржавленные петли. Иоланда, припавшая к окну, не повернулась.
      Здесь ли радий-дельта? Рука шарила в пустоте. Эти мгновения казались вечностью. Наконец пальцы почувствовали холод металла.
      - Есть! - воскликнул Матросов.
      Иоланда обернулась. В руках Тросс держал маленькую металлическую коробочку.
      - Тяжелая какая! - прошептал Матросов.
      Радость, бурная, рвущаяся наружу радость переполнила Матросова. Этот огромный человек с седыми висками готов был прыгать на одной ноге. В руках у него был радий-дельта в той же самой свинцовой коробочке, в которой оставил его Кленов в начале века.
      Полный мальчишеского задора, Матросов схватил за плечи женщину и принялся ее трясти.
      - Победа, мэм, победа! - хохотал он.
      Иоланда сначала испугалась, а потом рассмеялась.
      Вдруг отворилась дверь, и неприятный гортанный голос произнес:
      - Я не помешал, надеюсь?
      Иоланда вскрикнула и отскочила.
      - Муж! - прошептала она. - Мы погибли!
      Матросов повернулся к Вельту, даже не потеряв веселою расположения духа.
      - Хэлло, мистер Вельт! - сказал он. - Полчаса прошло, а вы все еще здесь?
      Вельт медленными шагами подошел к Матросову.
      - Довольно! - крикнул он визгливо. Потом, сдержавшись, нарочито вежливо добавил: - Позвольте, сэр, познакомить вас с новым лицом, появившимся в замке.
      Следом за Вельтом в комнату вошел статный человек в военной форме, с холодным, надменным лицом.
      Матросов сразу стал серьезным и незаметно опустил в карман драгоценную коробочку.
      Военный поклонился Иоланде и, прищурив светлые ледяные глаза, осмотрел Матросова.
      Вельт, опершись рукой о книжный шкаф, молча наблюдал.
      - Полковник Уитсли, командир отряда межнациональной армии военной солидарности, - произнес сквозь зубы военный.
      Вельт неприятно усмехнулся.
      - Армия содействия, призванная пунктом "МР" договора западной солидарности, вступила на территорию союзной Дании, подверженной коммунистической опасности. Вы интернированы. Следуйте за мной, - процедил Уитсли.
      Иоланда бросилась к мужу и, прильнув к нему, что-то шептала на ухо.
      - Протестую, - спокойно сказал Матросов, - и настаиваю на немедленном предоставлении мне свободы и выезда на Родину.
      - Нет, - вмешался Вельт, - из моего замка не уйдет ни один человек. Этот джентльмен - мой гость. Сэр, это условие для удовлетворения просьбы об акциях спасения!
      Сзади Вельта стояла торжествующая Иоланда.
      Уитсли мельком взглянул на Вельта. Ударив перчаткой по руке, он сказал:
      - Как вам будет угодно, сэр. Мне известно ваше гостеприимство со времени вашего последнего парада, когда я был вашим гостем. Однако я прошу вас дать немедленно распоряжение лондонскому отделению концерна.
      - О'кэй! - сказал Вельт, усмехнувшись. - Все будет сделано.
      - Вас интересуют также и арестованные мною датские полицейские?
      - Ни в коей мере. Наоборот. Удалите их поскорее отсюда. Меня занимает лишь этот мой гость. Мы с ним мило беседовали, пока ваши войска подходили к замку по моему вызову. Правда, он забылся и принял меня за овечку.
      Матросов выступил вперед:
      - Вы представитель союзной власти, полковник. Я обращаюсь к вам с требованием выпустить меня отсюда. В противном случае я оставляю за собой право принять соответствующие меры.
      Уитсли повернулся в профиль и процедил сквозь зубы:
      - Это не касается армии, призванной сюда западной солидарностью. Воля владельца Ютландского замка, мистера Вельта, для меня священна. Вы, насколько мне известно, будете продолжать пользоваться его гостеприимством. Я удаляюсь, оставляя охрану в распоряжении владельца замка.
      - Владельцем замка датским правительством признан я, - сказал Матросов.
      - Датского правительства не существует уже полтора часа, - небрежно заметил Уитсли. - Владелец замка тот, кого признает союзное командование. Все. Прошу извинить меня, леди и джентльмены.
      Полковник Уитсли повернулся и, высокий, строгий, бесстрастный, вышел из комнаты.
      За окном с унылым однообразием выл ветер. В соседнем зале гулко зазвучали тяжелые шаги. В дверях, касаясь притолоки, остановился Ганс.
      Вельт насмешливо смотрел на Матросова:
      - Итак, сэр, теперь мы можем рассчитаться.
      - Фред, - прошептала Иоланда, снова приблизившись к Вельту, - повторяю, это только шутка! Не придавайте ей значения. Пусть он будет нашим пленником. Вспомните, он всегда был так предан нам!
      - Вспоминаю, миледи. Вас в Америке привлекали к себе его мышцы. Попрошу вас оставить ваши восторги! - огрызнулся Вельт и, обращаясь к Матросову, продолжал: - Я сожалею, мистер Тросс, или как там вас, Мак-Тросс! Я не смогу передать вам радий-дельта. Мистер Кленов не оставил мне никаких указаний ни о нем, ни о своем изобретении. Этой просьбы вашей я не смогу удовлетворить, но вторую вашу просьбу... - Вельт впился ненавидящим взглядом в Матросова, который спокойно пододвинул к себе стул и уселся, - но вторую вашу просьбу я выполню.
      - Что вы имеете в виду, мистер Вельт?
      - Я выполню ваше желание стать хозяином замка и остаться здесь до своих последних дней. Вы никуда отсюда не уйдете!
      - Вы хотите сказать, что я стал вашим пленником? Об этом немедленно будет поставлена в известность вся мировая общественность.
      - Что вы пугаете меня своей общественностью? Я окружен надежной защитой межнациональных войск, заинтересованных в моей охране. А вы в моей власти... сэр, - добавил он язвительно.
      Матросов поднялся.
      - Назад! - крикнул Вельт, отодвигаясь. - Ганс, взять его!
      Ганс крякнул и направился к Матросову.
      Матросов стоял и обдумывал, как должен он поступить. В кармане его лежал радий-дельта, нужный для спасения людей. Вельт купил командование, датчане арестованы. Лучше всего подчиниться. Позже можно будет дать о себе знать. Вдруг тяжелый кулак Ганса ударил его по голове. Это было подобно удару кувалды. В глазах у Матросова помутилось, инстинктивно он ухватился за спинку стула. Ганс закачался, превратился в двух Гансов, полез куда-то под потолок.
      - Ну? - грозно ухнул Ганс.
      Ярость затмила боль. Матросов почувствовал, что теряет над собой власть. Увидев снова приближающийся кулак Ганса, он инстинктивно отклонился. В тот же момент стул мелькнул в воздухе и обрушился на Ганса.
      Ганс тяжело грохнулся на пол. Обломки стула рассыпались по паркету.
      Матросов стоял, держа в руках револьвер.
      Раздался пронзительный визг Иоланды. Вельт крепко держал ее обеими руками.
      - Не смейте стрелять в женщину! - крикнул он, выставляя ее перед собой. Ганс, хватай же его!
      Матросов отступил к окну. В дверях стояли солдаты, направив на него автоматические ружья.
      Матросов бросил револьвер и на мгновение взглянул в окно. Автомобиль, в котором он приехал с датским офицером, стоял во дворе. Ворота открылись, чтобы пропустить датских полицейских под конвоем солдат армии солидарности.
      Сержант прикуривал у привратника.
      Сдаться? А если будет обыск? Радий-дельта погибнет. Зачем он только взял его из тайника! Попав в плен, он нашел бы способ сообщить о местонахождении элемента, а теперь...
      - Я покоряюсь! - сказал Матросов, поднимая руки вверх.
      И в тот же миг раздался стреляющий звон высаживаемого стекла. В комнату ворвался ветер. Затрепетали листы брошенных на постаменте книг.
      С высоты второго этажа Матросов прыгнул на землю, как прыгал когда-то с яхты к акулам.
      В этот миг раздался крик Иоланды и звук второго высаживаемого стекла. Это Ганс прыгнул в окно.
      Упав на землю, Матросов услышал, как у него в кармане что-то хрустнуло. Пот сразу выступил на лбу от промелькнувшей мысли. Если прибор сломался...
      Размышлять не было времени. Матросов вскочил на ноги, увидел в нескольких шагах от себя автомобиль. Между ним и автомобилем высилась гигантская фигура Ганса.
      Расставив ноги и медленно переваливаясь, Ганс приближался к Матросову.
      Дмитрий наморщил лоб, согнулся и прыгнул навстречу.
      - Ах ты рваная покрышка! - закричал Ганс и с силой взорвавшейся бомбы ударил Матросова.
      Вернее, не Матросова, а пустое место. Неизвестно, куда тот исчез, во всяком случае, рука его коснулась подбородка Ганса, отчего огромная седая голова откинулась назад.
      Нельзя было представить человека, который устоял бы при таком ударе. Но Ганс только улыбнулся. Он любил достойных противников. Тем приятнее будет победа. Но пока Ганс смаковал будущее торжество, Матросов в несколько прыжков оказался у автомобиля. Он вскочил на сиденье и включил мотор.
      Ганс взревел от ярости. С неожиданной быстротой ринулся он к машине, но автомобиль сорвался с места и почти достиг ворот. Ошарашенный привратник отскочил в сторону. Ганс отстал от автомобиля лишь на два шага. Он упал вперед и ухватился за крыло. Автомобиль поволок его по каменным плитам двора.
      Из окна высовывался Вельт и что-то кричал. В другом окне виднелась Иоланда. Ветер рвал ее растрепанные волосы.
      Автомобиль тащил Ганса, но он все же умудрился подняться на ноги. Вот уже близки ворота. Крыло почти задело за них. И вдруг автомобиль остановился...
      Ганс побагровел, налился кровью. Обеими руками он держался за крыло, а ногой упирался в ворота. Колеса автомобиля вертелись, но машина не двигалась с места.
      Удивленный Матросов оглянулся и понял все. Мгновенно он дал задний ход, но было уже поздно. Три солдата направили на него автоматы.
      Матросов выключил мотор и откинулся на сиденье, спокойно смотря на небо.
      "Нелепая горячность! - подумал он. - Надо было сразу подчиниться, а теперь почти все погибло... Как мог я так опрометчиво поступить? Всю жизнь учился владеть собой - и вот, в решительную минуту..."
      Ганс скрутил Матросову руки и вывел его из машины.
      - Здоровы же вы, молодчик! - пробурчал он. - Жаль, что не пришлось с вами встретиться, когда я был помоложе.
      По двору шел Вельт. Красные пятна выступили на его лице.
      Солдаты вывели из ворот автомобиль. На серой военной машине проехал Уитсли, вежливо приложив руку к козырьку.
      Вельт прищурился и сказал Гансу:
      - Хэлло, убрать всех со двора! Чтобы в замке не осталось ни одного человека. Запереть ворота. Я хочу выполнить свой план без свидетелей.
      Матросов опустился на массивную каменную плиту и непринужденно рассматривал обветрившуюся серую стену. Молча наблюдал он, как выходили через ворота все слуги Вельта, как ушли солдаты. Последним вышел привратник, Ганс запер ворота.
      Вернулся он с железным ломом в руках.
      - Жаль, что мне не удалось с вами подраться!.. - буркнул он. - Я вам еще за яхту должен.
      - Довольно болтать! - грубо прервал Вельт. - Делайте свое дело!
      Ганс покорно взялся за лом и, предложив Матросову встать, отвалил тяжелую плиту. Это было под силу, пожалуй, только такому силачу, как Ганс.
      Иоланда испуганно схватила мужа за руку.
      Под плитой зияло черное отверстие.
      - Вот квартира, достойная владельца Ютландского замка! Там кончил жизнь один из них. Теперь кончите вы, мистер Мак-Тросс. Но не беспокойтесь: вам дадут еды и питья, чтобы вы могли "владеть" замком до последних дней мира, сэр. Вы видите, что я обращаюсь к вам, как вы того желали. Вы задохнетесь одновременно со всеми своими земляками и единомышленниками.
      Матросов сразу повеселел. Это удивило Вольта. Он стал торопить Ганса. Гигант спрыгнул в подземелье.
      - Босс, здесь по-прежнему валяются человеческие скелеты! Один из них на цепи.
      - Прежде оба были на цепи. Одну цепь в прошлый раз мы унесли. Ко второй приковать его! Пусть проведет весь остаток своих дней в собственных владениях, в приятной компании! Один из скелетов ведь женский... Надеюсь, это не доставит вам мук ревности? Или я не угадал?.. - Последние слова Вельт прошипел на ухо жене. - Или, может быть, вы бы предпочли, чтобы я заменил тот скелет вашим?
      Иоланда побледнела и отшатнулась:
      - Вы безумны, Фред!
      - О нет, сударыня! Я отлично понимаю ваши христианские побуждения, а также ваши просьбы сохранить жизнь этого атлета, объятия которого так крепки.
      - Фред, Фред! Вы ошибаетесь! - застонала Иоланда и беспомощно опустилась на плиты двора.
      Вельт повернулся к ней спиной.
      Ганс грубо столкнул Матросова в подземелье, потом опустился туда сам.
      Ветер выл похоронную песню, но не об одном человеке, упрятанном в подземелье. Он пел ее о всех людях Земли, унося воздух на далекий, но неумолимый костер Арениды.
      Глава IX
      ДНИ ВЕТРОВ
      Надя, вконец обессиленная, едва взбиралась по склону бархана.
      Густой, тяжелый ветер был насыщен песком, но воздуха не приносил. Дышать было трудно. Приходилось отворачиваться, сгибаясь в поясе. Надя падала на колени, но вставала и снова шла.
      С гребня, к которому она стремилась, срывались длинные серые языки. Взмывая вверх, они сливались с низко летящим песчаным облаком, похожим на дым пожара.
      Облако оседало на землю и на глазах, у Нади осыпалось растущими барханами. Пустыня, которая прежде казалась застывшим в бурю океаном, теперь ожила. Мрачно двинулись песчаные валы, кипя на гребнях серой пеной. Они ползли, грозя засыпать навеки только что воздвигнутые комсомольцами сооружения Аренидстроя. Низкое небо угнетало Надю, давило. Она не помнила, когда видела солнце. Ей уже казалось, что солнце не покажется больше и не будет на земле ни радости, ни надежды...
      Люди теперь работали в противопесочных масках.
      Надя не хотела надевать на себя резиновую "морду" и последние дни еле держалась на ногах. Утомление приходило быстро. В ушах гудело, перед глазами плыли... цветные круги.
      Но надо было работать... Работать, забыв все на свете!
      Но люди не хотели забывать.
      Сколько раз слышали Надя и Ксения слова о том, что все это напрасно...
      Ксения слушала, опустив голову, а Надя спорила, горячилась. Некоторые из их товарищей продолжали твердить:
      - Вся работа придумана только для того, чтобы отвлечь. Прячут правду... Говорили бы прямо! Смерть, и все. Не хуже мы, чем за границей. Умереть сумеем!
      - Это же и есть трусость! - возмущалась Надя. Она говорила о сестре, о Марине, которая, рискуя собой, стремится получить в лаборатории радий-дельта, необходимый для залпа.
      - Глупая ты... Да разве мыслимо без предварительных опытов построить сверхдальнобойные пушки и сразу удачно выстрелить!
      - И место-то какое выбрали. Ветер житья не дает... Не можем мы больше сил нет...
      - Уж если пожить последние дни, так как следует, а не глотать здесь песок.
      Надя, комсорг, проводила собрания, изгоняла слабых, отправляла их с позором в Москву.
      Но павших духом становилось все больше. И тут вдруг Ксения, лучшая подруга Нади, Ксения...
      Конечно, причина была в исчезновении ее дяди Димы. Надя слышала, как Ксения плакала по ночам. Днем она была вялой, неузнаваемой.
      Надя все же держалась. Она и сегодня говорила о том, что вся страна работает с величайшим напряжением, что бессовестно комсомольцам, которые во все времена шли на самое трудное, падать духом. Она указывала на лучших, которые, не обращая ни на что внимания, продолжали бороться, иной раз делая непосильное.
      А Ксения сдала, бросила все - сказала, что не может и не хочет жить без дяди Димы и что вообще больше никто жить не будет...
      А ведь она казалась Наде такой сильной.
      Ксения ушла на железнодорожную станцию, где толпилось множество обезумевших людей. Они дрались за места в вагонах. Оставшиеся бесцельно бродили между разбросанными, полузанесенными песком машинами.
      Надя шла к Молнии. Она чувствовала потребность рассказать ему все. Он умный, бесстрашный, он один может остановить начавшуюся панику. И если он сделает это, она... она, может быть, откроет ему что-то очень важное, важное для них обоих.
      Перебраться через два бархана, чтобы дойти до центрального пункта управления, оказалось для Нади неимоверно трудным. Она отдыхала, сидя на песке, обхватив руками колени.
      И ей вспомнилась ее первая встреча с полковником Молнией. Это было в тревожные дни, когда было объявлено о начале строительства Аренидстроя, во главе которого был поставлен Молния.
      Полковник Молния проснулся в то утро, как всегда, за минуту до автоматического включения репродуктора. В ожидании голоса диктора он лежал, закрыв глаза.
      Сработали автоматы, открывавшие шторы, и солнечные блики упали на стену. Бесшумно открылось окно, заколыхалась занавеска.
      Молния встал и вытянулся во весь рост, готовясь к утренней гимнастике. Он взглянул на солнечную Москву и всей грудью вдохнул свежий воздух.
      Однако в это утро ему помешали. Едва только он взялся за гири, раздался звонок.
      Молния растерянно оглянулся. Во-первых, он был не одет; во-вторых, не все упражнения были закончены; в-третьих, он не мог терять ни одной минуты: на столе, лежала корректура его книги об артиллерии сверхдальнего боя.
      Молния накинул халат и нажал кнопку на письменном столе. В передней раздался ответный звонок, сигнализировавший, что дверь открыта.
      Молния стоял перед зеркалом. И вот в этот момент полковник увидел в нем девушку.
      Это до такой степени поразило Молнию, что он даже забыл выключить электрический кофейник.
      Надо заметить, что женщина впервые появилась в квартире сурового полковника.
      - Здравствуйте, - сказала девушка робко.
      - Здравия желаю! - ответил Молния, стараясь овладеть собой. - Садитесь, прошу вас. Чем обязан?
      Девушка стояла у стола. Руки ее беспокойно бегали, пока наконец не напали на лист корректуры и не начали его непроизвольно мять.
      Ни один мускул не дрогнул на лице Молнии.
      - Я - Надя Садовская, сестра Марины, с которой вы знакомы по работе.
      Молния наклонил голову, стараясь не показать, что он ничего не понимает.
      Надя села.
      - Это никуда не годится, что я так рано к вам пришла! Но я должна была... Нельзя терять ни минуты.
      Молния согласно кивнул. Что касается его, то он всю жизнь свою расписывал по минутам. И он украдкой взглянул на электрические часы.
      - Аренидстрой, как объявлено, будет вестись по-армейски.
      Молния снова кивнул.
      - Мы узнали, что туда не берут девушек, потому что они невоеннообязанные.
      Молния снова кивнул.
      - А кто строил Комсомольск? - вспылила Надя. - Кто осваивал целину? Кто строил БАМ? Кто воевал рядом с мужчинами?
      Молния встал, Надя вскочила.
      - Хорошо, - пообещал Молния. - Я разберусь. В армии прекрасно показали себя регулировщицы, связистки, зенитчицы...
      - И партизанки!
      - И партизанки, - кивнул Молния.
      - Вот спасибо! Я знала, что вы такой! Можно вас поцеловать? Нет, нет! Только в щечку.
      И она чмокнула его в невыбритую щеку.
      Молния смутился. Он проводил девушку до двери. Потом попытался сесть за корректуру, но правил плохо.
      Девушки тогда были допущены на Аренидстрой. А теперь... теперь строительство оказалось не под силу... и не только девушкам...
      Полковник Молния с каждым днем становился все мрачнее. Он понимал, что не заметил чего-то самого главного. Люди теряли веру у него на глазах. Руки опускались не только у некоторых рабочих, терялись командиры.
      Нудный, изматывающий ветер влиял на психику, отравляя сознание, уничтожал уверенность, внушал страх.
      Все же большинство рабочих держались крепко. Члены партии и передовые комсомольцы самоотверженно боролись со страшной заразой паники. И все же сломался жесткий график, перед которым всегда преклонялся полковник Молния. С чувством досады и в то же время растерянности смотрел он, как все чаще и чаще срывались сроки отдельных работ, как слабела строгая организация, как рушились его расчеты и планы. Он понимал, что стоит перед угрозой губительной задержки - задержки, которая будет стоить миру сотен тысяч, а может быть, и миллионов людей, погибших от удушья...
      Выйдя из автомобиля, полковник понуро шел по шуршащему, живущему в непрестанном движении песку. Мимо медленно прополз локомотив, толкая перед собой пескоочиститель. Сзади двигался состав. Вдали сквозь серую пелену виднелись поднимавшиеся к небу железные конструкции.
      Через песчаную мглу просвечивали звезды электросварок, то потухая, то вспыхивая вновь.
      Неужели что-то упущено? Организация работ была такой совершенной!.. Ведь пустыня завоевана в небывало короткий срок! Что же теперь вызывает задержку? Что происходит с людьми? Как вселить в них веру в успех?
      И вдруг Молния подумал: верит ли он сам?
      Он подумал об этом и увидел перед собой девушку в комбинезоне. Он с трудом узнал ее побледневшее, осунувшееся лицо с запавшими синими глазами, которые так помнил...
      - Зачем вы еще здесь? - спросил он.
      - Я не хочу уезжать, как они, - сказала Надя, показывая рукой на станцию, и с надеждой посмотрела на Молнию. - Надо сделать так, чтобы и они верили.
      Молния усмехнулся:
      - Верить? Можно верить в то, что пушки будут построены, пусть даже с опозданием. Но как я заставлю людей верить в то, что эти пушки выстрелят? Все знают, что Матросов исчез, радия-дельта нет...
      - Марина найдет его! - протестующе воскликнула девушка.
      Полковник пожал плечами:
      - Марина Сергеевна, насколько мне известно, смогла получить один из изотопов радия-дельта. Изотоп этот, обладая нужными свойствами радия-дельта, к сожалению, неустойчив: он распадается сам собой в короткий срок. Из него нельзя изготовить снаряды для наших пушек.
      - Значит, вы сами не верите в успех? - почти с ужасом спросила Надя.
      Молния посмотрел на Надю с теплотой и сожалением. Так смотрят на маленьких детей.
      - Я всегда был честен с людьми. Народ должен знать правду, какая бы она ни была.
      Надя взглянула на Молнию, и ей стало тоскливо. Она подумала, что этому сникшему человеку она готова была открыть самую дорогую свою тайну...
      Надя повернулась и пошла обратно. Думала о том, какая счастливая Марина, она любит Матросова, а она, Надя, так несчастна...
      Молния провожал глазами уходившую девушку, и ему казалось, что он упускает сейчас что-то очень важное, как упускал все прошлые дни.
      С тяжелым чувством подошел Молния к одинокой цилиндрической будке, стоявшей посередине строительной площадки Аренидстроя. Необходимость очередного телевизионного разговора с министром угнетала его.
      В кабинете Василия Климентьевича Сергеева сидел Кленов. Приподнято взволнованный, он говорил:
      - Я позволю себе заметить, Василий Климентьевич, что, хотя путь, избранный Мариной Сергеевной, сейчас и единственный, нельзя все же переоценить возможные результаты! М-да!.. Я еще и еще раз сочту необходимым указать вам на принципиальную незаменимость радия-дельта.
      - Так, Иван Алексеевич. К отысканию Матросова мы меры принимаем, но рассчитывать надо на худшее. Поэтому найти заменитель радия-дельта - задача первостепенная. Если вы боитесь применить его для выстрела, то он пригодится для предварительного аккумулирования энергии до тех пор, пока радий-дельта будет найден.
      - Да, я действительно боюсь... Несомненно, заменители будут нестойкими. Они распадутся от сотрясения выстрела, и вся энергия снарядов-аккумуляторов вырвется наружу.
      Министр встал и прошелся по кабинету.
      - Значит, решающий опыт назначен на сегодня? - спросил он.
      - Да, через полтора часа. Как я уже имел честь вам сказать, я лично приму в нем участие. Это очень опасно и слишком ответственно, поэтому я не могу разрешить Садовской произвести опыт без меня.
      - Хорошо, профессор. Если вы считаете это необходимым, то поезжайте в лабораторию.
      - Превосходно! Тогда я осмелюсь откланяться.
      - Нет, Иван Алексеевич! Вам ведь еще рано. Пойдемте со мной в телевизорную будку. Увидите Молнию. Поговорим. Не все благополучно у него на строительстве.
      - М-да!.. Ну что же, я с охотой, с удовольствием повидаюсь с полковником Молнией. Весьма уважаемый человек.
      Сергеев и Кленов прошли маленькую дверь и оказались в крохотной серебристой комнате, стены которой смыкались правильным цилиндром. Посередине стояли два мягких кресла, а перед ними - небольшой пульт.
      Василий Климентьевич пригласил Кленова сесть и тронул блестящие рычажки.
      Тотчас же стены засветились, как будто исчезая. За ними начало обрисовываться нечто неясное, постепенно превращающееся в объемное очертание каких-то конструкций, похожих на устремленные в небо фермы разводных мостов.
      Выл ветер, неслись тучи песка. Профессор Кленов невольно прищурил глаза, улыбнулся сам своей слабости и погладил бороду. В комнате не было ни одной песчинки.
      На фоне пустыни в запорошенном песком плаще стоял полковник Молния.
      - Привет, товарищ полковник! - сказал Василий Климентьевич.
      Профессор церемонно раскланялся. Полковник Молния ответил на приветствие и замолчал.
      Подождав, Василий Климентьевич спросил:
      - Как с установкой магнитных полюсов?
      Молния поднял глаза, встретился со взглядом министра и опустил голову.
      - Опаздываем, товарищ уполномоченный правительства, - сказал он.
      - Так. Опаздываете? А вот другие участки наших работ по-иному говорят. Вы вот пройдите-ка в свою телевизорную будку, мы с вами совершим путешествие по нашим заводам. Посмотрим, везде ли такой прорыв, как на вашем участке.
      Молния повернулся и нашел к цилиндрической будочке.
      - Так, - сказал Василий Климентьевич и тронул рычажки.
      Пустыня превратилась в мутную пелену, из которой постепенно возникли контуры прокатного цеха Магнитогорского металлургического комбината. Когда изображение стало объемным и до ощутимого реальным, трудно было поверить, что министр и Кленов находятся не в этом цехе, а за тысячи километров от него.
      В прокатном цехе стояла цилиндрическая будка точно такого же объема, как и в комнате близ кабинета министра. Сейчас эта будка исчезла, и на месте ее были видны два кресла с сидящими людьми.
      Мимо кресел, почти задев за ногу Кленова, которую тот непроизвольно отдернул, пронеслась раскаленная болванка и тотчас исчезла во вращающихся валках.
      Через секунду она выскочила обратно удлиненной змеей и быстро поползла по рольгангам.
      Еще через мгновение ослепительно засверкал звездный фонтан. Это дисковая пила разрезала прокатанную полосу на несколько частей.
      К министру и Кленову подошел инженер. В двух шагах от него на круглой площадке стоял полковник Молния в запорошенном плаще.
      - Слушаю, Василий Климентьевич!.. Привет, товарищ Молния! - сказал инженер.
      - Строительство ждет проката, - произнес министр.
      - Прокат для Аренидстроя отправлен по адресу Краматорского завода два часа назад.
      - На самолетах?
      - Да.
      - Так. Спасибо... Видите, товарищ Молния? - спросил министр, пристально глядя на серое лицо Молнии.
      Тот ничего не ответил. Мог ли он сказать о тех сомнениях, которые одолевают его, начальника строительства?
      - Хорошо, - сказал министр. - Посмотрим Краматорский завод.
      Площадка с министром и Кленовым перенеслась в один из цехов Краматорского завода. Молния со своим кусочком пустыни оказался рядом.
      Мимо площадки медленно двигался стол гигантского строгального станка, на котором можно было бы обработать двухэтажный дом. Вьющаяся стружка толстым пружинящим рукавом волочилась за ним следом.
      Из-за станка показался старичок, держа в руках трубку и кисет.
      - Иван Степанович! - окликнул его министр.
      - А, Василий Климентьевич! - обрадовался старичок мастер. - А я вот, знаете, табачок дома забыл. Ну, прямо беда! Не найдется ли у вас? - Потом он огляделся кругом, посмотрел на министра, на холодное лицо Молнии, на песок под его ногами, что-то сообразил, махнул рукой и засмеялся: - Фу-ты, будь ты неладна! Забылся, право, забылся!
      - Прокат получили, Иван Степанович?
      - Прокат-то? Как же, минут сорок как получили. Слыхать, в механический на сборку поступил.
      - Так, хорошо. Где начальник цеха?
      - А вот идет... Товарищ начальник, поди-ка сюда! Василий Климентьевич тут.
      Через минуту министр, Кленов и Молния оказались на площадке Аренидстроя.
      - Так, теперь вы сообщите нам, товарищ полковник, почему только вы опаздываете?
      Молния выпрямился:
      - Товарищ уполномоченный правительства, считаю необходимым довести до вашего сведения...
      Молния замолчал.
      - Так, продолжайте, полковник.
      - На строительстве упадочные настроения, товарищ уполномоченный. Причина этому - неверие в успех.
      - Что? Как ты сказал? Неверие? - Голос министра стал резким, неприятным.
      Молния вытянулся и продолжал:
      - Да, сознание того, что выстрел не обеспечен аккумуляторами, отсутствие радия-дельта, неуспех поисков заменителя - все это приводит многих к выводу о бессмысленности всех наших трудов.
      - Как? Бессмысленность?
      - М-да!.. Позвольте, - вмешался Кленов, - вы, кажется, изволили усомниться в возможности залпа из орудий, сооружение которых вы возглавляете?
      - Я говорю не о себе. Эти мысли постепенно завладевают всеми работниками Аренидстроя...
      - Всеми ли? - прервал министр, хмуро глядя перед собой. - Значит, неверие, говоришь? Теперь мне понятно, почему у тебя грузовики песком заносит. Все равно, мол, через полгода они уже не понадобятся.
      Министр ткнул рукой по направлению к колонне забытых автомобилей, наполовину занесенных песком.
      Молния болезненно сморщился.
      - Разве в этом теперь дело? - сказал он. - Дайте нам веру, что наш труд небесполезен, и...
      - Постой, постой, полковник! Ты что же, выполнение правительственного задания особыми условиями оговаривать собираешься? Да ты понимаешь, что ты строишь? Ты понимаешь, что тебе доверила партия и страна? Ты коммунист, военный, всю жизнь секунды за хвост ловил, а строительство проворонил. Почему появились сомнения? О людях ты забыл - вот что! Об их внутреннем мире, о страхе, о горестях. Видно, зачерствел ты, в хронометр превратился!
      После каждой фразы министр тыкал указательным пальцем в пространство, все время ударяя им о невидимую твердую стенку.
      Молния стоял вытянувшись. Лицо его почернело, щеки ввалились. Ему хотелось, чтобы ветер занес его песком с головой.
      Министр некоторое время смотрел на него молча.
      - Товарищ полковник, сегодня же сдадите строительство своему заместителю. Новый начальник прилетит к вам завтра. Сами займетесь только подготовкой к выстрелу. Все. - И министр отвернулся, обратившись с каким-то вопросом к профессору.
      Молния попятился назад. Перед ним постепенно появлялась стоящая посередине песчаной площадки будка.
      - Итак, с вашего позволения, Василий Климентьевич, я еду в лабораторию. Надо рассеять неверие Молнии и ему подобных. Необходимо скорее найти хотя бы заменитель, но, само собой разумеется, это не освобождает нас от розысков радия-дельта.
      Министр задумчиво смотрел на старика, рисковавшего вместе с молодой девушкой жизнью в опасном эксперименте.
      - Пробивайтесь в крепость, товарищи, - тихо сказал он, помня, как Марина называет свою лабораторию.
      - М-да!.. Простите... Недослышал или не понял...- приложил руку к уху профессор.
      - Поезжайте, поезжайте в лабораторию, Иван Алексеевич! - улыбнулся Василий Климентьевич и проводил профессора до дверей кабинета.
      Глава Х
      ОБОРВАННОЕ ДЫХАНИЕ
      Через весь гигантский обновленный город шла широкая магистраль, залитая, словно солнечным светом, оранжевым асфальтом. Синие тротуары красиво обрамляли ее. Облицованные розовым мрамором десятиэтажные дома стройным архитектурным ансамблем уходили вдаль.
      Между ровными стенами, не чувствуя препятствий, мчался ветер. Струи воздуха, вырываясь из переулков, кружились маленькими смерчами, старательно выметая и без того чисто вымытую мостовую.
      По тротуару шли Марина и доктор Шварцман. Придерживая левой рукой шляпу, доктор говорил:
      - Конечно, я не могу усидеть в больнице. Вы только посмотрите вокруг: каждый делает что-нибудь для общего дела. А вы, может быть, думаете, что я могу спокойно сидеть сложа руки? Ничего подобного! Я не могу спокойно смотреть, как вы ищете заменитель, Матросов гоняется за жар-птицей, профессор превратился в чемпиона комплексного бега и носится вскачь, работая за десятерых. Что же, по-вашему, я не найду себе достойного занятия, чтобы принять участие в общей борьбе с гибелью мира?
      Только на секунду доктор отпустил шляпу, и тотчас она помчалась над синим тротуаром, перескочила на оранжевую мостовую и, не соблюдая правил движения, понеслась вперед, задевая и обгоняя автомобили.
      Доктор погладил свою блестящую макушку, обрамленную вьющимися короткими волосами, и, глядя вслед улетевшей шляпе, сказал:
      - Пускай она сгорит теперь на острове Аренида, куда ее доставит ветер.
      - Как же вы пойдете домой без шляпы? - воскликнула Марина.
      - А я не пойду, я останусь в лаборатории. Я должен быть при профессоре.
      - Доктор, что вы! Кто же на это согласится?
      - Вот это меня нисколько не интересует. Я нашел для себя занятие, и с меня совершенно достаточно того, что правительство согласилось вручить мне заботу о здоровье профессора Кленова.
      Доктор стал подниматься по лестнице на галерейный тротуар узкого переулочка. Вдали виднелись белые корпуса института и ажурный мостик, переброшенный к нему через улицу.
      Вскоре они вошли во двор института. Белые стены проглядывали сквозь сетку зелени.
      На аллее показалась угловатая фигура с растопыренными локтями. Седые волосы развевались по ветру.
      - А вот и мой профессор Дон-Кихот!.. Здравствуйте, почтеннейший! К вам прибыл ваш верный оруженосец Санчо Панса, чтобы теперь не отходить от вас больше ни на шаг.
      Профессор был серьезен.
      - Здравствуйте, почтеннейший. Право, рад вас видеть, но именно сегодня вряд ли вам удается не отойти от меня ни на шаг.
      - Ничего подобного! Именно сегодня я не отпущу вас ни на минуту.
      - М-да!.. Может быть, вы избавите меня от необходимости спорить на эту тему?
      - Профессор, - вмешалась Марина, - а если доктор прав?
      - Что, Марина Сергеевна, подразумеваете вы под этим, осмелюсь узнать?
      - Я хочу еще раз просить вас, Иван Алексеевич, позволить мне провести этот опыт одной.
      - Что? - Профессор вытянул шею и посмотрел по-ястребиному. - Вы, кажется, изволили сойти с ума? Разве вам непонятна опасность, с которой связано проведение задуманного вами опыта?
      - Я понимаю это. Но, может быть, именно поэтому... одному из нас, то есть вам, лучше не принимать участия в опыте, не подвергать себя опасности, произнесла Марина, подыскивая слова.
      Разговаривая, все трое подошли к зданию, где помещалась лаборатория Марины.
      - Марина Сергеевна, - сказал профессор сухо, - мне не хочется снова возвращаться к спору, на который нами затрачен не один день. Каждый час, осмелюсь напомнить об этом, может стоить тысяч и тысяч человеческих жизней. Веру в успех теряют даже выдающиеся люди. Надо решиться: или опыт провожу я, как мне уже приходилось настаивать, или мы проведем его вместе под моим руководством.
      - Вот именно вместе! - вмешался доктор. - Мы проведем этот опыт втроем.
      - То есть как это "втроем"? Не расслышал или не понял? - склонил голову Кленов.
      - Очень просто, втроем: вы, профессор, ваш ассистент и я, доктор, к вам приставленный. Вы не смеете подвергать себя опасности в моем отсутствии.
      Профессор в изумлении уставился на доктора. Ветер вытянул в сторону его длинную бороду. Покачав головой, он вошел в вестибюль. Уже давно он понял, что спорить с доктором бесполезно.
      В коридоре им встретился академик, директор института. Профессор подошел к нему:
      - Итак, решено, Николай Лаврентьевич: мы с Мариной Сергеевной проведем опыт... - Он пожевал челюстями. - Теперь, Николай Лаврентьевич, вот о чем: направление работы для всех восемнадцати лабораторий мною дано. М-да!.. Профессор задумчиво погладил бороду. - Если заменитель найдут уже после нас или Матросов привезет радий-дельта, сверхпроводники покрывайте с исключительной тщательностью. М-да!.. Вы уж сами за этим последите. Вот-с... Словом, я полагаю, что наш возможный... м-да... уход с работы не повлияет на ее результаты. Кажется, все. Дайте я вас поцелую, дорогой Николай Лаврентьевич. Продолжайте свои работы! У вас огромная будущность...
      У самых дверей лаборатории Садовской профессор обнял директора, потом обернулся к доктору:
      - Исаак Моисеевич, дайте я вас обниму. Вы, может быть, думаете, что я вас не люблю? Ничего подобного!
      - Виноват, - сказал доктор и оттащил директора в сторону. - Я извиняюсь, товарищ директор, скажите: с этим экспериментом связана смертельная опасность?
      - Да, - сказал тихо академик. - При неострожности или ошибке грозит смерть, но это единственный шанс. Мы долго не решались на этот опыт, но...
      - О, теперь я понял все! Я тоже отправляюсь с ними.
      - Вы? - удивился академик.
      - Нет, не я, а доктор Шварцман, которого правительство наделило соответствующими полномочиями.
      - Это невозможно.
      Доктор посмотрел на академика с сожалением.
      Около дверей лаборатории собралось много сотрудников. Все они с расстроенными, тревожными лицами наблюдали сцену прощания. Открылась дверь, вышел один из лаборантов.
      - К опыту все готово, - сказал он.
      - Итак, Марина Сергеевна, - встрепенулся профессор, - не мешкая...
      - И я! - воскликнул доктор.
      Профессор взглянул на него, склонил голову и вздохнул.
      Марина подбежала к взволнованной научной сотруднице и сунула ей в руку записку.
      - Дмитрию! - прошептала она.
      Дверь закрылась за тремя людьми, вносящими свою долю в общую борьбу.
      Директор молчал, расхаживая по коридору. К нему никто не подходил, так как все знали, что происходит в его душе. По всему институту, из лаборатории в лабораторию, передавали, что опыт начался, и на мгновение остановились работы, замолкли сотрудники; тревожно было на сердце у всех.
      В лаборатории было тихо. Кленов задумчиво смотрел на согнувшуюся над столом девушку. Доктор молча сидел в стороне.
      Кленов оглядел лабораторию. Привычная обстановка напомнила другую лабораторию, отделенную несколькими десятилетиями. На лакированной стене отражалась его фигура. Неужели это он, Кленов? Может быть, это его старый учитель профессор Баков или Холмстед? Давно-давно не возникали в сердце старика запретные воспоминания. Подождите... Как это надо подглядывать за летающими деревьями?.. И почему тают в небе облачка? Все погибло тогда: и старый ученый, и она, полная жизни, любви... Виной всему были те же сверхпроводники. По ним пропустили тогда ток выше предельной силы.
      - Марина Сергеевна, умоляю вас, действуйте осторожно! - Профессор наклонился над Мариной.
      Вдруг на столе перед девушкой что-то засверкало. Запрыгала на стене нелепо большая тень профессора.
      - Исаак Моисеевич! - крикнул Кленов.
      Доктор подбежал к нему.
      - Хорошо, что вы здесь, почтеннейший! Надо помочь. Будьте добры, возьмите этот сосуд. Берите. Да берите же! Скорей, скорей!..
      Доктор бросился к профессору. Старик протягивал доктору желтый сосуд. Шварцман подхватил его левой рукой. Получилось это у него неуклюже.
      - Вот это настоящая работа! Теперь я чувствую это, - прошептал он.
      В тот же момент сосуд выскочил из его единственной руки. Раздался звон, потом удар. Профессор пошатнулся и отступил на шаг назад. Марина судорожно ухватилась за стол, медленно опустилась на него и сползла на пол.
      Черный едкий дым наполнил лабораторию.
      Грохот пронесся по институту. Жалобно зазвенели стекла. Перепуганные сотрудники вскочили с мест. Академик бежал по коридору.
      Остановившись около двери, за которой что-то неприятно гудело, он прошептал:
      - Погибли! Все трое...
      Из окон лаборатории вырывался черный клубящийся дым. Почти ураганный ветер прибивал его к земле и гнал на деревья. Деревья сгибались, словно под его тяжестью.
      Серая струя вырвалась на улицу, мела оранжевую мостовую, взлетела до уровня ажурных мостиков, на стены облицованных мрамором домов и наконец помчалась по магистрали, обгоняя поток автомобилей.
      Скоро дым растворился в воздухе, который летел над гранитной набережной, покидая огромный город.
      Сплошной волной несся воздух через леса и горы, через всю Европу, вздымая штормовые волны на море, заставляя его воды заползать на берега. Через пустыни гнал он ревущие тучи песка, каких никогда не поднимали самые страшные самумы.
      Со всех концов Земли шли потоки воздуха через Тихий, ставший теперь штормовым океан к маленькой, незаметной точке, где происходило самое невероятное явление из всех, какие знала когда-либо наша планета.
      Каждую минуту все новые и новые массы воздуха превращались в пыль. Клокочущие волны бросали этот прах на раскаленные ржаво-желтые скалы, а сами, с шипением отпрянув назад, клубились паром. Море пузырилось и кипело. Грозовые тучи поднимались прямо с волн...
      А где-то наверху, над этими непроницаемыми тучами пылал воздушный костер. Едва заметная фиолетовая дымка, поднимающаяся с острова, кончалась гигантским факелом кровавого цвета, уходившим в вышину.
      Земля медленно теряла атмосферу. Ничто теперь не могло остановить этот разрушительный процесс. Гибель людей, культуры, цивилизации была неизбежна.
      ...Ассистент профессора Бернштейна доктор Шерц отбросил в сторону перо, к которому из упрямого своего консерватизма был привержен. Оно воткнулось в подоконник и стало тихо покачиваться. Потом он вскочил и, хрустя пальцами, стал ходить по комнате.
      - Все, все погибло! - шептал он. - Нет, нельзя больше заниматься работой. Голова не в состоянии вместить в себя эти мысли... Гибель миллиардов человеческих жизней, лесов, зверей...
      Неужели перестанет существовать этот маленький городок Дармштадт, исчезнет эта вымощенная булыжниками улица, лавка мясника, которую видно в окно? Перестанут существовать эти чистенькие ребятишки, которые, ничего не подозревая, бегают сейчас по улице? Не будет в живых всех этих прохожих, идущих с каким-то испуганно-покорным видом?
      Но что делать? Что можно предпринять, когда единственный шанс на спасение - это иметь баснословные деньги, которые неоткуда взять скромному ученому! А жить так безумно хочется! Нет, он должен жить, и он сумеет этого добиться! Надо взять себя в руки и продолжать работу.
      Доктор Шерц зажал ладонями голову и сел к столу. Потом он выдернул из подоконника уже переставшую качаться ручку, попробовал перо пальцем, вздохнул и снова начал писать.
      За окном, метя улицу, на воздушный костер к острову Аренида неслись тяжелые массы воздуха. Они хлопали окнами, задевали вывески, тащили с собой какие-то бумажки, мелкие предметы.
      Одна из таких бумажек застряла, зацепившись за крыльцо высокого красного дома с башенками. Проходившая мимо высохшая женщина нагнулась и принялась читать. Лицо ее стало испуганным, она оглянулась боязливо и спрятала бумажку на своей впалой груди. Дома она покажет ее мужу и сыновьям. Значит, есть еще люди, не падающие духом!
      Ветер метет по улицам Дармштадта, Берлина, Лондона, Парижа, Нью-Йорка, Токио. Везде один и тот же, ровный, со все возрастающей силой дующий ветер.
      ...Старый японец, что-то шепча, собирал чемоданы. О! Он еще не сдался. Пусть погибнет мир - у него есть средство... Никогда бы не смог на него решиться японец! Но в Японии нет больше японцев! Нет!
      Не отодвигая наружной рамы, сквозь прорванную бумагу Кадасима глядел на улицу, где неумолимый ветер мел землю.
      ...Все моря бесились штормами и бурями; один фантастический по силе циклон охватил весь земной шар...
      Панические, злобные в своем бессилии волны ударялись о скалистые берега Англии. На скале стоял дядя Эд. Он с наслаждением вдыхал морские брызги. Дядя Эд знал, что нужно будет сделать, когда дышать станет трудно. На последние деньги дядя Эд купил парусный бот. Он подобрал команду - странную команду из одних только старых моряков, таких же, как и он, морских волков, которые не представляли себе иной могилы, кроме дна океана. В последнюю земную бурю с последним ураганным ветром поплывет бот в последний свой рейс.
      Дядя Эд, держа в зубах нераскуренную трубку, смотрел вдаль, крепко упершись ногами, чтобы ветер не сдул его со скалы. Поля шляпы отогнулись далеко назад...
      ...На скоростном автомобиле из замка к домику Шютте ехал Ганс. В ушах его еще стояли последние слова Вельта: "Вам я это поручаю, Ганс. Нужно разрушить все их сооружения в зародыше. Событиям нельзя давать двигаться вспять. Возьмите мои эскадрильи, танки, сухопутные броненосцы, мегатерии, газ. Я дам вам добровольцев, которые за акцию спасения готовы будут сровнять с землей все нелепые сооружения в советской пустыне, в прах превратить советские институты, где сидят безумные ученые вроде Кленова. Приговор миру произнесен, и нет у человека, а тем более у коммунистов, права отменять его!"
      Ганс поежился. Он перестал понимать своего хозяина.
      Ветер метет пыль по дороге, летят бумажки. Кому-то еще охота писать!.. Куда это исчез Карл? Мать больна, а сыну хоть бы что. Шляется бог весть с кем, говорит речи, которые и слушать-то страшно.
      Автомобиль остановился, и Ганс вбежал в дом. Навстречу из-за стола поднялись два товарища Карла.
      У дверей комнаты матери стоял Карл Шютте. Все-таки он пришел! Синеватыми пальцами он перебирал лацканы пиджака.
      - Ну что? - спросил Ганс.
      - Очень плохо, отец!
      - Почему, Карл, почему?
      - Потому что мы поднялись уже на четыре тысячи двести метров над уровнем моря, - сказал приятель Карла, которого Ганс знал как "красного".
      - Что вы хотите этим сказать? - сердито обернулся Ганс.
      - Воздух стал разреженным, как на горе высотой в четыре тысячи двести метров.
      - Ну и что же?
      - Для больного человека, отец, это... Ты сам понимаешь... - Карл отвернулся.
      - Как, уже? Так скоро, Карл? Этого не может быть! Не хватает воздуха? Уже умирает?
      Задев плечом дверь, Ганс вбежал в комнату. На кровати, провалившись в подушки, лежала женщина. Она тяжело дышала. В комнате было тихо. За окном завывал ветер, уносящий все, что нужно было сейчас этому ослабевшему телу.
      - Где же кислородные подушки? - закричал Ганс.
      Карл подошел к отцу:
      - Разве ты не знаешь, отец, что все производство кислорода находится в руках Концерна спасения! Достать кислород невозможно, потому мать и умирает.
      Ганс встал на колени и положил свою большую седую голову на тонкую, спадавшую с одеяла руку. Он думал.
      Вот она не может уже больше дышать. В конце концов, она не так стара. Это жизнь ее состарила. Все заботилась о детях... А он? Неужели он должен вести каких-то разудалых молодцов, платя этим разбойникам акциями спасения за то, что они разрушат сооружения, от которых, быть может, зависит спасение мира? Неужели старый Ганс должен пойти на это?
      С каждой секундой дыхание больной становилось все чаще и прерывистее.
      Она заговорила тихо, иногда широко открывая рот и с трудом ловя частицы воздуха:
      - Ганс, Карльхен... У меня в матраце зашит мешочек... Вы слышите меня?
      - Да, да, мать!
      - Это я экономила на хозяйстве, на черный день... Вот теперь, Карльхен... Ты не хочешь брать от господина Вельта эту... акцию, так ты купи на эти деньги...
      Женщина замолчала. Ганс и Карл посмотрели друг на друга.
      - Там целых полторы тысячи долларов... целых полто...
      Больная смолкла. Седой гигант плакал.
      Полутора тысячи долларов не хватило бы и на ничтожную долю акции спасения...
      Один из товарищей Карла заглянул в дверь и, обращаясь к стоявшим сзади, сказал:
      - Товарищи, миллионы часов наших жизней будут обменены на секунды благоденствия владельцев акций спасения! Ценою смерти покупают они свою жизнь. Они уходят в новый мир, унося туда проклятое неравенство капитализма. Мы не придем к ним туда, но перед смертью пошлем им проклятье!
      Ганс обернулся и удивленно посмотрел на говорившего. Он встал. Потом, спохватившись, обернулся к больной.
      Она тихо лежала на матраце, в котором были спрятаны ее сбережения на акцию спасения для сына, и уже не дышала.
      Ганс снова стал на колени и прижался лицом к холодеющей руке.
      Карл отвернулся к окну.
      Ганс вскочил, подбежал к этому окну и ударом ноги вышиб раму.
      Карл вздрогнул. Зазвенели стекла. В комнату ворвался ветер, но он не принес с собой живительного кислорода.
      На вдавленных подушках лежала первая жертва мировой катастрофы - человек, которому не хватило воздуха!
      Люди на Земле стали задыхаться и умирать.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      КОНЕЦ ВСЕГО
      Крепчал космический мороз. Скафандр мертвого человека затянуло льдом. На Земле царила температура межпланетного пространства. Ничто не защищало Землю от потери тепла - ведь на ней не было атмосферы.
      Глава I
      ПЕПЕЛ ГРЯДУЩЕГО
      "Когда на угольной шахте произошел обвал, в дальнем забое находилось всего двое: Гарри и Том. Гарри был крепкий мужчина, способный вынести любые потрясения. Другое дело - откатчик Том. При обвале ему зашибло ногу. Спасся он только потому, что, худенький и маленький, смог забраться под вагонетку, откуда его и извлек Гарри.
      На двоих у них был лишь скудный завтрак в грубой картонной коробочке, который Гарри купил у входа в шахту.
      Лампу Гарри сразу же погасил. Мальчику было страшно, но Гарри объяснил, что кислород нужен для дыхания - нельзя его жечь. Том тихо стонал, а Гарри некоторое время сидел, прислушиваясь и раздумывая.
      Какова причина обвала? Как далеко он идет? Как скоро можно ждать помощи?
      Гарри был трезвый человек. На скорую помощь он рассчитывать не стал, а положился на собственные силы. Он был старым рабочим и прекрасно знал расположение всех штолен Он подумал, что если он сумеет пробиться в соседнюю штольню, то найдет там много ценного. Во-первых, воду. Потом аварийный запас провизии и, наконец, скафандр с кислородным баллоном. Тогда уже можно будет сообразить, как выбраться наверх.
      Недолго думая Гарри принялся за работу. Никогда еще не работал он с такой яростью. Несмотря на причитания Тома, он заставил его помогать. Гарри дал ему треть своего завтрака, остальное оставил себе, чтобы не потерять сил.
      Пневматический молоток был бесполезен. К счастью, под рукой оказалась кирка, которую он всегда брал с собой, так как воздух в эту отдаленную штольню подавался с перебоями, а Гарри дорожил заработком. Теперь, руководствуясь чутьем шахтера, в полной темноте рубил он породу, завалившую выход. Изредка под его киркой вспыхивали искры, которые подчеркивали темноту.
      Гарри не знал отдыха. Он работал с остервенением, как человек, защищающий свою жизнь. Том уже не стонал. Перестал он и помогать. Гарри не кричал на него больше и работал один.
      Когда Гарри совершенно изнемог, он позволил себе уснуть. Спал он тревожно, боясь проспать лишнюю минуту. Ведь во сне он не работает, а только зря поглощает драгоценный кислород. Проснувшись от этой мысли, Гарри испуганно схватился за кирку и принялся рубить. Том опять застонал и стал помогать, откатывая в сторону глыбы.
      Ни Гарри, ни Том не знали, сколько времени они пробыли в темноте, сколько времени продолжалась их нечеловеческая работа. Дышать стало труднее. Может быть, они очень ослабли, истомленные голодом, а может быть, уже иссякал кислород. Особенно чувствовал это Том, который почти все время лежал. Углекислота скоплялась внизу, поэтому Гарри заставил его лечь на груду выброшенной им породы: все равно Том больше работать не мог.
      В редкие перерывы в работе Гарри прислушивался. Но ни один звук не доносился к заживо погребенным. С проклятиями Гарри снова принимался рубить породу. О нет! Он не так скоро сдастся. Гарри всегда цепко держался за жизнь...
      Гарри не мог бы сказать, на который день умер Том. Он сам к тому времени уже настолько ослаб, что не мог даже оттащить труп. Ноги не повиновались ему, но руки привычными, размеренными ударами крошили породу.
      Гарри не нашел в себе даже чувства жалости к умершему мальчику. Он так отупел и так свыкся со смертью, что отнесся к гибели товарища с испугавшим его самого равнодушием. Сам он едва ползал, но руки его не могли остановиться. Он удивлялся, глядя на них. Они словно принадлежали не ему. Откуда бралась в них сила?
      Струя свежего воздуха в первые мгновения опьянила Гарри. Кругом было все так же темно, но он ясно ощущал эту струйку. Он пил ее как неразбавленное виски и скоро опьянел. Он что-то бормотал, кажется, пел, потом уснул.
      Проснулся он испуганный, схватился за кирку и стал рубить. Но сила покинула руки. Кирка показалась ему непостижимо тяжелой. Работать его заставила жажда. До сих пор он поддерживал себя каплями влаги из ведра, которое он принес, чтобы умыться здесь же, в забое. Это было чудачеством Гарри, над которым подсмеивались его товарищи. Но он любил выходить из шахты чистым и весело крикнуть "хэлло" хорошенькой Дженни, с которой всегда неизменно встречался у входа. Теперь это чудачество если не спасло жизнь, то продлило ее. Мальчику он давал очень мало воды. Когда Гарри подумал об этом, то на минуту в нем вспыхнуло что-то вроде угрызения совести, но жажда скоро вытеснила все, на несколько минут вернув силы.
      Пробив себе узкий проход, Гарри с трудом вылез из плена. Тут же он уснул. Спал долго, не боясь израсходовать кислород. Жажда разбудила его.
      Он не стал возвращаться за лампой и ощупью пошел вперед, мысленно видя перед собой знакомый путь.
      "Странно, - думал он, - сравнительно небольшой обвал пробит, но в этой штольне так же темно и тихо, будто все погибли". Словно в ответ, под ноги ему попалось что-то мягкое. Ощупав препятствие, Гарри брезгливо отдернул руку от трупа. Страх заставил его ускорить шаги. Он спешил к кладовой.
      Кладовая оказалась на замке. С яростью отчаяния обессиленный Гарри стал ломать дверь. Снова неведомо откуда берущаяся сила поднимала кирку и обрушивала ее на доски.
      На пол кладовой Гарри свалился в глубоком обмороке.
      Придя в себя, он первым делом отыскал запасы воды, но выпить позволил себе лишь несколько глотков. Потом он нашел консервы и съел несколько крошечных кусочков. Гарри был благоразумным человеком. Он хотел жить во что бы то ни стало.
      Силы понемногу возвращались к нему, а вместе с ними и воспоминание о Томе. Теперь он уже жалел мальчика. Он даже вернулся в свою недавнюю могилу и похоронил разлагающееся тело. Потом зажег лампу и отправился исследовать штольню. Ему попалось несколько трупов. По-видимому, эти люди умерли с голоду или отчаяния. Гарри пожал плечами. Верно, они не знали о кладовой и у них не было такого дикого желания жить, как у него, последнего оставшегося в живых.
      Выход из штольни был завален. Тут же валялись кирки и два трупа знакомых Гарри рабочих. Он оттащил их подальше и принялся за работу
      Теперь он работал уже не так бешено, как раньше. Он регулярно отдыхал, нормально ел, берег силы. Но ему не удалось вести счет дням. Он не знал, протекли ли дни, недели или, может быть, даже месяцы, но он понимал, что забыт всеми.
      Ни одного звука не доносилось до Гарри. Верно, там, наверху, что-то произошло. Может быть, какое-то несчастье обрушилось на всю шахту? Прекратились работы, а оставшихся внизу сочли погибшими?
      Он не позволял себе опускаться. Он даже брился каждый день. Хорошо, что бритва оказалась у него в кармане. Эта педантичная строгость к себе сохранила в нем бодрость, работоспособность и непрекращающуюся жажду жизни.
      И вот однажды после удара кирки Гарри услышал свист. Это был первый посторонний звук, который он слышал со времени обвала. Гарри прислушался. Свистело впереди него. Он еще раз ударил киркой. Засвистело сильнее, и он ощутил ветерок. Гарри закричал от радости, вылез из своего прохода и долго исполнял какой-то замысловатый танец. Потом побежал в кладовую и устроил пир: съел целую коробку консервов, выпил единственную бутылку виски, которую берег. Навеселе он вернулся к месту работы. Пролез в проход. Свист по-прежнему слышался, ветерок ощущался. Но вдруг Гарри встревожился: воздух шел не снаружи, а уходил из его штольни.
      Гарри был осторожный человек. Мало ли с какими неожиданностями можно встретиться в заваленной штольне! Торопливо вернулся в кладовую и извлек скафандр. Он не знал, как им пользоваться, и провел целый день за изучением приложенной инструкции. Гарри был упрям, и в конце концов он освоил это. Облачившись в скафандр и захватив с собой большой запас жидкого кислорода, он снова отправился к месту, где слышал свист. Теперь он был готов к тому, что попадет даже в отравленное место. Кроме того, его скафандр был непроницаем для жары. Пусть даже стоградусная жара или холод обрушатся на него - Гарри в своем скафандре и со своим желанием жить все стерпит.
      В скафандре работать было трудно, но это, конечно, не остановило Гарри. Так проработал он два дня. Со шлемом на голове он не слышал свиста, не ощущал и ветерка. В кладовую он возвращался, только чтобы поесть и возобновить запасы кислорода. Снимая шлем, он убеждался, что без скафандра ему становилось тяжело дышать, словно воздух был разрежен. "Избаловался кислородом", - подумал он. На третий день Гарри вышел из штольни. С собой он нес небольшой запас провизии и жидкого кислорода. Снимать скафандр он боялся: неизвестно, каким газом наполнены соседние штольни. Он не хотел погибать от удушья. Он поставил себе целью выбраться наружу, затратил на это много месяцев труда и достигнет своего. Ох, и задаст он владельцу шахты, появившись наверху! Пусть Дженни никогда больше не улыбнется ему, если он не устроит грандиозной стачки! А кстати, о Дженни: ему не хотелось бы появиться перед ней небритым. Как только представится случай снять скафандр, он тотчас побреется.
      Гарри дошел до вертикального ствола шахты. Конечно, подъемник не работал Он стоял внизу; ослабевшие канаты свободно болтались. Гарри покачал шлемом и двинулся к лестнице. Подниматься в скафандре было делом нелегким, но Гарри не рискнул его снять. Слишком дорожил он достигнутыми успехами, чтобы рисковать. Ведь неизвестно, почему заброшена эта шахта. Может быть, все вокруг заполнено удушливым газом!
      В голову Гарри пришла мысль проверить это. С трудом достал он из кармана скафандра коробок и неуклюжими пальцами в толстых, жиронепроницаемых перчатках попробовал зажечь спичку. Но спичка даже не вспыхнула, как будто вокруг совсем не было воздуха. Снова Гарри покачал шлемом и, укрепив на спине кирку, полез вверх.
      Лез он несколько часов. Конечно, он не знал, было ли наверху утро или ночь. Его электрический фонарик слабо освещал темные стены шахты и перекладины лестницы. Хорошо, что он не истощил батарейки в своей штольне! Здесь лампа не горела бы. Верно, вверху он еще встретится с завалом.
      Но Гарри ошибся. Больше он не встретил никаких препятствий и вышел на поверхность земли.
      То, что он увидел вокруг, испугало его больше, чем даже обвал в его штольне. Недоуменно оглядывался он, не узнавая знакомых мест. Словно сглаженные, то там, то здесь возвышались развалины. Вокруг была пустыня: ни деревца, ни травинки... Голые скалы, кое-где покрытые илом.
      С содроганием смотрел Гарри перед собой.
      Была ночь. В небе горели немигающие и удивительно яркие звезды. Они-то и освещали странную местность. Гарри тихо шел по каменистой земле. Взойдя на одну скалу, он увидел перед собой ледяное поле.
      В изнеможении Гарри сел. Он ничего не понимал. Он хотел уже снять скафандр, но руки не поднимались. Сердце болезненно колотилось.
      Медленно он оглядывался вокруг. Ужас душил его. Он видел вымершую пустыню. Ни одного живого существа... Что произошло? Где его Дженни?
      Смутно рождалась мысль о какой-то катастрофе.
      "Может быть, война? - подумал он. - Но почему же лед? Неужели море замерзло?"
      Гарри не чувствовал холода через скафандр, но он вдруг понял, что страшный мороз сковал поверхность земли.
      Гарри подумал, что долгий плен свел его с ума, что это галлюцинация. Тупо смотрел он перед собой. Ни один звук не нарушал полной тишины. Даже там, внизу, Гарри не чувствовал себя одиноким, а здесь...
      Гарри вскочил и закричал. Закричал дико, не по-человечески. Потом побежал. Он бежал вниз, туда, где простиралась ледяная равнина.
      Задохнувшись, он упал на скалы и долго лежал, боясь оглянуться. Что случилось? Что произошло? Какой дикий кошмар давит его? Верно, он все еще лежит в своей штольне. Сейчас, сейчас он проснется...
      Но Гарри не просыпался. Он поднял голову и увидел матово-черное небо.
      Необычное зрелище заставило его вздрогнуть и подняться на ноги.
      На этом пустом черном небе, без зари, без рассвета, из-за ледяного поля появился ослепительный край солнца, а рядом с ним по-прежнему ярко горели холодные звезды.
      Кошмар продолжался.
      Гарри видел, как от его скалы легли темные, геометрически правильные тени. Он видел, как первые лучи солнца коснулись ледяного поля. Оно засветилось драгоценными камнями, засверкало до боли в глазах, и тотчас над ледяным массивом заклубился нежный туман. Гарри ничего не понимал. На его глазах тяжелые льдины без всякого переходного состояния превращались прямо в пар.
      Яркое, словно вырезанное в черном небе, окруженное косматой огненной короной солнце ползло вверх. Дико выглядело это дневное взлохмаченное светло на мрачном небе.
      Из-подо льда стала проступать вода. Льдины плавали теперь в клокочущем кипятке. Беспокойно бросались из стороны в сторону бурлящие волны. На поверхности моря вздымались гигантские, наполненные белым паром пузыри. Вверх поднимался густой туман.
      Гарри понял, что произошло что-то страшное, непостижимое, чего нельзя объяснить. Жутко было подумать, что, может быть, только он один ходит еще по Земле...
      Ноги Гарри шлепали по лужам воды, которая почти мгновенно высыхала, превращаясь в струйки тумана. Пар клубился над всей поверхностью клокочущего моря. Казалось, что весь океан превращается в гигантское облако. Туман наполнял собой все, окружая Гарри сплошной ватой. Гарри почти ничего не видел. Страх перед одиночеством гнал его куда-то. Вместе с тем он почувствовал голод. Но ведь он не мог есть, не снимая шлема, а сделать это он безотчетно боялся.
      Теперь до слуха Гарри стали доноситься звуки. Гарри вздрогнул прислушиваясь. До него доносились какие-то взрывы, раскаты артиллерийских залпов. Надежда и страх боролись в Гарри. Неужели война? Но что могло случиться с природой? Или эти звуки тоже проявление чего-то неведомого?
      В этот момент с треском лопнула скала, на которой недавно стоял Гарри.
      Гарри отскочил в сторону. Скала лопнула, как холодный стакан, в который налили кипяток.
      Нет, это не война. Трескается земля. Солнце мгновенно раскаляет камни...
      Скоро плотный туман непроницаемой пеленой закрыл все вокруг.
      Гарри бежал к морю. Достигнув берега, он увидел, как вода отступала перед ним. Он бежал, задыхаясь, одержимый дикой мыслью не дать ей уйти. А море отступало все дальше и дальше, словно начался небывалый отлив. Но Гарри понимал, что это испаряется море, превращаясь в туман.
      Под ноги Гарри попал какой-то предмет, увлекаемый водой.
      - Лодка, лодка - крикнул Гарри и уцепился за алюминиевый край.
      Он уселся в лодку и, ухватившись за ее края, сидел, дико озираясь вокруг и не видя ничего, кроме тумана.
      Гарри не хотел покидать этого осколка человеческой культуры, попавшегося ему. На нем он бежал от грохота разверзающейся под ногами земли, от жуткой, вымершей пустыни... Лодка была алюминиевая, с герметически закрывающимся верхом. Гарри не боялся утонуть. Он лег на дно и зажмурил глаза. Он пролежал так несколько часов, в течение которых отступало море, вырастали материки и обнажались новые острова.
      Белые хлопья тумана лизали скафандр и маленькую лодку. В тумане теперь чувствовалось движение. Казалось, что он растекается по всей Земле, стараясь заполнить пустоту.
      Гарри пришел в себя от воя ветра. Это сырым черным ураганом мчался туман. Волны бросали лодочку. Гарри опять захотел жить. Поспешно вычерпал он воду из лодочки, закрыл герметический верх, плотно затянув резиной отверстие, из которого высовывался корпус его скафандра. Скафандр предохранял его от воды. Дикая жажда жизни снова заговорила в Гарри.
      До его слуха донесся гул и грохот, словно где-то поблизости низвергался водопад. Гул приближался, причиняя ушам физическую боль.
      Вдруг Гарри увидел перед собой стену воды. Это была не волна. Это скорей походило на сорвавшийся с места горный хребет.
      На мгновение туман рассеялся. Гарри видел, как с вершины водяной горы летели клочья белой пены, похожие на облака, и смешивались с туманом.
      Гарри показалось, что сюда мчится другой океан - может быть, из противоположного полушария, стремясь восполнить испарившееся за утро море.
      В следующий миг вода закрыла Гарри и его лодочку.
      Долго был Гарри под водой, чувствуя, что вертится, опрокидывается... Мрак окружал его. На мгновение он включил электрический фонарик. Беспомощный зеленоватый лучик протянулся на несколько метров. Гарри ничего не видел. Но он не гасил этот огонек. С любовью он думал теперь о своей кладовой, где можно было так хорошо поесть, выпить, поспать... Лучше бы он и не выбирался на эту проклятую поверхность! Но что же случилось с Землей? Какие страшные потрясения произошли с ней? Зачем он не вернулся в свою штольню, а побежал за этой дурацкой лодкой? Нет, все равно бесполезно! В штольне теперь такой же отравленный воздух, как и вокруг. А может быть, его и совсем нет?
      Эта страшная мысль вдруг поразила Гарри. Он сразу понял значение свиста и разреженного воздуха в последние дни работы в штольне. Значит, из его штольни исчезал воздух! Но как могла исчезнуть с поверхности Земли вся атмосфера?
      Меж тем Гарри всплыл наружу. Вероятно, солнце зашло, потому что температура стала резко падать. Гарри заметил это по ледяной коре, покрывшей его скафандр.
      По мере охлаждения земли ураганный туман, окружавший Гарри, пролился ливнем. Гарри почувствовал, что он снова оказался под водой. Испарившиеся моря падали вниз. Недавно еще залитые морем материки снова превращались в морское дно.
      Когда через несколько часов измученный, голодный Гарри снова всплыл на поверхность, ливень кончился, прекратился черный ветер. Рассеялся туман.
      Вблизи виднелся какой-то остров, быстро поднимающийся из воды. Видимо, Гарри с его лодочкой находился над материком, с которого спадала вода.
      На глазах у Гарри остров превращался в гору. Течение относило лодочку от выраставшего горного хребта.
      Суша проступала с поражающей быстротой. Гарри, как ребенок, радовался этому. Не отдавая себе ни в чем отчета, он стремился только стать ногами на твердую землю.
      Беспомощно он старался направить свою лодочку к появляющимся островам, но неумолимое течение несло его дальше. Голод и жажда мучили его все больше и больше.
      Смутно пытался Гарри представить себе, где он находится. Вероятно, волна давно унесла его из Англии. Что это за горы, исчезающие на горизонте? Альпы?
      Спадающая вода оставляла в каждой ложбине озеро, мгновенно подергивающееся льдом.
      Под лодочкой было совсем мелко. Из воды проступали смутные контуры, может быть, скал, а может быть, развалин. Было слишком темно, хотя звезды и светили ярко.
      Лодочка остановилась. Вода убегала по улицам когда-то существовавшего города. Бесформенные развалины почти не походили на людские строения...
      Гарри, вконец измученный, освободил себя от лодки и встал ногами на обледеневшую почву.
      "Вероятно, чертовски холодно!" - подумал он, опускаясь на землю. Силы оставили его.
      Прежде вера в жизнь воодушевляла его. Казалось, не было испытания, которое сломило бы Гарри, но теперь вид погибшей, опустошенной Земли победил этого последнего человека, который недавно так хотел жить.
      Гарри беспомощно и равнодушно смотрел перед собой. Он не хотел шевелить ни рукой, ни ногой. Он мог бы покончить все разом, сняв шлем, но он не делал этого.
      Перед его глазами возвышалась какая-то железная конструкция, сильно покосившаяся набок.
      "Ах да... Эйфелева башня! - подумал он. - Значит, я в Париже. Как это смешно! При жизни я никак не мог попасть сюда: ее хватало денег... Хотел съездить вместе с Дженни".
      При жизни! Значит, он считал себя уже мертвым?
      Да, он был уже мертв. От него ушла вера в жизнь, а с ней вместе и жизнь.
      Крепчал космический мороз. Скафандр мертвого человека затянуло льдом. На Земле царила температура межпланетных пространств. Ничто не защищало Землю от потери тепла - ведь на ней не было атмосферы.
      Ничто не нарушало молчания над пятью миллиардами могил последнего поколения несчастной планеты.
      И снова на черном небе внезапно появился ослепительный солнечный диск. Заклубились вновь рожденные изо льда облака. Над водой не было атмосферы и ее давления. Лед сразу превращался в пар. Едва исчезал лед, вода начинала кипеть. Туман поднялся над морем и, расползаясь по суше, скрыл под собой труп последнего человека Земли..."
      Глава II
      КНИГА ДОКТОРА ШЕРЦА
      "В черном небе светила снежно-яркая луна. Безмолвна была ледяная ночь новой, омертвелой Земли. Вдруг без шороха и звука промелькнула по льду тень, за ней другая...
      Неужели есть еще жизнь на Земле?
      Странные существа с большой круглой головой и толстыми короткими ногами, неуклюже взобравшись на скалу, остановились около огромной машины, потом скрылись в люке. Через мгновение что-то сверкнуло, и машина беззвучно ринулась вперед.
      Вероятно, она обладала ракетным двигателем. Из узкой горловины сзади вылетал огонь и черные, падающие на лед газы. Будь на Земле воздух, грохот взрывов наполнил бы все вокруг. Но теперь ничто не нарушало тишины. На лед легла черная дорожка упавших газов, похожих на пролитую жидкость, а где-то вдали поблескивала все уменьшавшаяся звездочка.
      Машина развивала огромную скорость. Дорога по льду ночного замершего моря была идеально гладкой.
      За каких-нибудь два часа машина промчалась от Гренландии до бывших берегов Англии. Теперь Британские острова сливались с Европейским материком. Они казались высокими горами.
      Свет появился внизу машины, и она легко подскочила вверх. Теперь машина летела над Землей, направляясь в гигантскую лощину, бывшую когда-то проливом Ла-Манш. Потом она поднялась еще выше и повернула на восток. Скоро под ней появились развалины города.
      Машина сделала несколько кругов вокруг покосившейся железной конструкции. Когда-то это было Эйфелевой башней
      - Она простоит не больше двух дней, - сказал один из сидевших в машине людей.
      Двое его спутников внимательно смотрели вниз через окна. Скафандры, в которых они выходили на поверхность Земли, лежали на полу.
      Люди не заметили на Земле ничего особенного и повернули на север. Они не увидели затянутого льдом скафандра бедного Гарри, умершего от мысли, что он один на Земле.
      Ракетоплан взял курс на Гренландию. Надо было спешить, чтобы достигнуть пещеры раньше, чем начнется утро и время туманов.
      Экономя горючее, ракетоплан спустился на лед и бесшумно помчался, оставляя за собой едва заметную полоску следа и льнувшие ко льду клубы черного дыма.
      Когда появился край ослепительного солнца, люди, в последний раз взглянув на черное небо, скрылись в воздушных шлюзах города Вельттауна.
      Испытание нового ракетоплана было закончено. Он должен был стать могучим оружием в руках властей Вельттауна. Приходилось серьезно заботиться о перспективах продления жизни обитателей Рейлихской пещеры и об их удобствах.
      В городе ощущался недостаток во многих жизненно необходимых предметах. Например, в пещере никак не рос табак. Все же запасы как табака, так и сжатого сигарного дыма давно уже были израсходованы.
      Кроме того, люди, не внимая увещеваниям администрации, безрассудно размножались.
      Воздушный и продовольственный оборот пещеры не был рассчитан на увеличение населения. В то же время было определенно известно, что Мамонтова пещера на бывшем Американском континенте освоена далеко не полностью. Кроме того, там рос табак.
      В связи с этим обсуждался вопрос о мерах по овладению Мамонтовой пещерой, которая, забыв свою связь с Концерном спасения, объявила себя самостоятельным государством. Ракетопланам при выполнении этих замыслов придавалось большое значение.
      Но совсем особую роль приобретали ракетопланы в свете осуществления замыслов еще более широких. Имелись в виду походы на восток, где в подземных сооружениях, как недавно удалось установить, укрылись остатки населения коммунистических стран.
      Уничтожение этих сооружений было завещанием погибшей культуры и цивилизации. Рейлихская пещера срочно вооружалась. Город нового мира, Вельттаун готовился к войне. Он готовился к схватке за "неиспользованные" колонии (имелась в виду Мамонтова пещера), к уничтожению остатков коммунизма где-то на востоке.
      Генералы Вельттауна горевали, что в условиях подземных пещер-убежищ и атомные и водородные бомбы могут оказаться малоэффективными. Приходилось рассчитывать на рукопашный бой.
      Десантная армия головорезов, вооруженных автоматами, шпагами и кинжалами, готовилась вылететь на тысяче ракетопланов в поход. Воинственный город Вельттаун жил войной и не мыслил жизни без нее.
      А там, наверху, мчался черный ураганный туман, принося с собой моря влаги, которые обрушивались на дрожащую Землю, а мертвящий космический холод сковывал льдом остатки не исчезнувших еще океанов.
      День за днем все больше и больше сравнивались все неровности мрачной, почти умершей планеты..."
      Василий Климентьевич захлопнул книгу и откинулся на спинку кресла.
      - Так, - сказал он, рассматривая черную обложку, изображающую ночное небо, а на нем странное, желтое, взлохмаченное солнце с пышной короной протуберанцев, взошедшее над мертвой, скованной льдом Землей. - "Доктор Шерц, "Пепел грядущего", роман из близкого будущего, литературная премия "Арениды", учрежденная господином Вельтом". Как видите, друзья мои, перед нами яркий пример буржуазной фантастики. У представителя обреченного мира фантастическая мысль может быть только обреченной - он лишен мечты.
      Министр встал и заложил руку за борт гимнастерки.
      На кровати лежала Марина. Лицо ее было бледно; тени под глазами делали их особенно большими. На стуле рядом с кроватью сидел профессор Кленов. Между колен он держал старинную палку с серебряным набалдашником, на который положил подбородок.
      - Я бы осмелился распространить вашу мысль, Василий Климентьевич, - сказал он. - Обречено все, что, не являясь наукой, претендует на трактовку научных положений или предвидений... М-да!..
      - Нет, - возразил министр. - Подлинная научная фантастика способна бросать в умы людей зерна замечательных идей, она может по-настоящему приподнять завесу будущего. Но этого не в состоянии был сделать доктор Шерц, - если не ошибаюсь, ассистент самого профессора Бернштейна. Как автор цитированной книги, он не ушел за пределы мыслей и идей, в окружении которых живет. Даже в будущем мире этот буржуазный ученый не смог обойтись без капиталистических противоречий. Город Вельттаун у него борется за новый передел мира, не забыл еще своей дикой ненависти к коммунизму, даже в новых условиях мечтает о войне с ним. Произведение доктора Шерца сейчас самое популярное в капиталистическом мире, оно вышло на всех языках невиданным тиражом. Для забавы я принес это вам, Марина.
      Министр положил книжку в красивом переплете на стол.
      Кленов встал, опираясь на палку, и стал перелистывать книгу.
      - М-да!.. Научная фантастика... Не вижу смысла в распространении подобных изданий. Где тут зерна идей, о которых вы изволили упомянуть? Какой-то ураганный туман... Испаряющиеся моря. Бред! М-да!.. Позвольте, однако... Испаряющиеся моря... Пожалуй, это стоит обдумать.
      Министр смотрел на профессора, улыбаясь.
      - Какие страшные картины будущего мира нарисовал Шерц!.. Мне жаль этого Гарри! - задумчиво сказала Марина.
      - К сожалению, автор грешит в основных предпосылках. Все это не так правдоподобно, как может показаться. Ведь для полного исчезновения атмосферы с Земли нужно, чтобы происходящая на острове Аренида химическая реакция соединения азота с кислородом имела ту же пропорцию, что и соотношение этих газов в воздухе. А ведь это далеко не так. Миру грозит гибель не от исчезновения атмосферы, а из-за потери кислорода, необходимого для дыхания. Следовательно, доктор Шерц оперирует с неправдоподобным положением, и книга его поэтому не отвечает моим основным требованиям к научной фантастике и, в конечном итоге, бесполезна...
      Стоявший в глубоком раздумье профессор вдруг оживился:
      - Позвольте... М-да! Позвольте' Я только что сам был склонен отрицать значение этого жанра литературы, но некоторые мысли, высказанные в этой книге, натолкнули меня на интересную и крайне полезную идею... Значит, книга уж и не так бесполезна.
      Министр улыбнулся.
      - Что же заставило вас, уважаемый мой профессор, столь непоследовательно изменить ваши взгляды?
      Профессор поднял вверх палец.
      - Прекрасная идея, Василий Климентьевич! Она поможет нам уничтожить очаг воздушного пожара. Это напомнило мне нечто из моих прежних опытов. Я даже готов нейти на некоторое изменение нашего плана расстрела из орудий острова Аренида.
      Министр нахмурился:
      - Профессор, я напоминаю вам, что какие-либо изменения... Остров должен быть взорван!
      - Нет, нет, Василий Климентьевич, я позволю себе заверить вас... Все остается по-прежнему. Снаряды будут посланы в остров Аренида, но... Одну минуточку...
      Кленов сел и стал что-то писать на полях книги доктора Шерца. Он вынул из кармана очки, счетную электронную машинку и углубился в вычисления.
      Министр усмехнулся, посмотрел на Марину и пожал плечами.
      Потом он пододвинул к Марине стул и сел на него.
      - А ведь я приехал проститься!
      - Как, вы уезжаете?
      - Еду на площадку Аренидстроя.
      - Надолго?
      - До его окончания. Заехал повидаться с вами. Поправляйтесь, принимайтесь снова за работу. Только, пожалуйста, не разбивайте больше сосудов! - Василий Климентьепнч лукаво сощурил глаза.
      - Это все доктор! - рассмеялась Марина. - Он не удержал чашки в левой руке... А все уж подумали, что произошел взрыв.
      - М-да!.. - погладил бороду профессор Кленов, отвлекаясь от записей. - Тем не менее началось бурное выделение газа, и я осмелюсь предположить, что мы бы задохнулись, если бы Василий Клименьтевич не оказался в институте и не открыл дверь.
      - Не велика заслуга - открыть дверь, товарищи. Итак, последним опытом вы пробили брешь. Теперь лаборатории уже заканчивают работу над заменителем. Марина встанет, будет подготовлять аккумуляторы к зарядке. Прощайте, мне уже пора.
      - Как жаль!.. Ну, мы к вам приедем.
      - Непременно. Я вас вызову, как только буду готов к приему аккумуляторов. До свидания, Иван Алексеевич!
      - А? Что? М-да!.. Одну минуточку... Вы куда, Василий Климентьевич? оторвался от вычислений Кленов.
      - Уезжаю на Аренидстрой.
      - На Аренидстрой! М-да!.. Ну что же, это хорошо!
      Министр пожал профессору руку и неторопливой тяжеловатой походкой пошел к выходу. В дверях обернулся и спросил:
      - Когда вы сообщите мне, Иван Алексеевич, результат ваших вычислений?
      - Ах да... М-да!.. Не извольте беспокоиться. Кажется, все получается. Я еще раз проверю. Приеду к вам еще сегодня со специальным докладом... Превосходную мысль подсказал мне доктор Шерц! Теперь уж воздушный пожар погаснет непременно.
      - Хорошо, я жду вас.
      Сергеев ушел. Голова Марины упала на подушку.
      - Ушел... Ни-че-го не сказал!.. Значит, нового нет. - И Марина печально посмотрела на маленький костяной самолетик, подвешенный к потолку над ее кроватью.
      Кленов засопел и склонился над книгой, на страницах которой делал заметки. Молчание длилось долго.
      - Иван Алексеевич, что же вы придумали?
      - Секрет, сударыня моя! Извольте сначала поправиться, на работу выйти... М-да-с!.. Я тоже распрощаюсь с вами.
      - Не скажете?
      - Ни в коем случае! Я поеду сейчас и проверю себя.
      - Я буду мучиться...
      - До свидания, до свидания, Марина Сергеевна! - бормотал Кленов, поглощенный своими мыслями. - Спешу. Жаль, что Василий Климентьевич уезжает!.. Хотя, впрочем, это хорошо. Теперь дело в пустыне пойдет, а то там начались некоторые затруднения. М-да!.. Василий Климентьевич все может. Итак, поправляйтесь, моя дорогая! А насчет нового плана я вам еще сегодня позвоню... Книжечку Шерца я уж возьму у вас, а то у меня здесь кое-что записано. Прощайте, дорогая!
      Горбясь и прихрамывая, профессор вышел на крыльцо. Яростный ветер рванул полу его пальто. Действительность, страшная сверхъестественная действительность налетела на него, растрепала его бороду, заставила зажмурить глаза.
      По ветру неслись какие-то бумажки. На противоположной стороне улицы оборвалась вывеска: "Детская консультация". Какие-то люди старались укрепить ее. Ветер мешал их работе.
      Прохожие пробирались вдоль стен, используя каждое прикрытие. Через улицу были протянуты канаты. Переходя мостовую, люди держались за них. По знаку светофора канаты опускались, и через них переезжали машины.
      Окружающая обстановка вернула профессора Кленова к действительности, в которую он с трудом заставлял себя верить. Когда он разговаривал с людьми, бывал в своей комнате, обедал, спал, ему не хотелось верить в грядущую гибель человечества. Как ученый, он боролся с катастрофой, отдавая этому делу все силы, но в глубине души не мог допустить, что на Земле прекратится жизнь.
      Книга Шерца взволновала его.
      - М-да!.. Однако это так. Исчезнет кислород... Правда, не вся атмосфера, как в книге доктора Шерца, но все равно жизнь на Земле прекратится... Профессор поежился.
      Шофер оглянулся, думая, что Кленов обращается к нему. Профессор замолчал, сердито уткнувшись в воротник. Он думал о "Пепле грядущего"...
      "Разве может прекратиться жизнь на Земле? Не этого ли боялся всю жизнь профессор Вонельк? Может ли людской разум уничтожить сам себя? Главное, чего не знал и не понимал профессор Вонельк и что уяснил его старый преемник, - это то, что в мире действует не только злая воля ничтожной части людей, но и коллективный разум человечества. М-да!.. Мировая катастрофа, якобы угрожавшая и существованию цивилизации и самой жизни на Земле, годами висела над людьми. Ядерная война, неизбежные якобы взрывы атомных и водородных бомб, губительная смертоносная радиация рассеянного после взрыва в атмосфере изотопа кобальта все это должно было окончательно убить в людях веру в будущее. И многие люди действительно теряли голову, как готов был ее потерять в свое время профессор Вонельк. Но лучшая часть человечества, о которой он забывал, которую не брал в расчет, - эта часть человечества поняла, что мировая катастрофа, если она грянет, может привести лишь к гибели строя, ее породившего, а не всех живущих на Земле. Коллективный разум людей, объединенных борьбой за будущее, помешал разразиться атомной катастрофе. Но разразилась другая, также вызванная стремлением капитализма к войне и истреблению, также грозящая теперь существованию жизни на Земле. Против такой угрозы в закономерном противодействии снова восстал коллективный разум лучшей части человечества. Угроза миру должна быть предотвращена... А если она будет предотвращена, уцелеет ли на Земле то старое, что породило угрозу всему живому, что готовило миру гибель? Простит ли простой человек Земли этому старому его великие преступления?
      Однако ничто не приходит само собой. Чтобы усмирить пробужденную стихию, надобно напряжение всех людских сил, как на пожаре".
      - М-да! Пожар заливают водой... Ураганный туман доктора Шерца! - сказал вслух Кленов. - Любопытная мысль, но она нуждается в проверке.
      Шофер снова недоуменно оглянулся.
      Глава III
      ЗАГАДОЧНАЯ ВОЛНА
      В последние месяцы жизни Земли эфир неистовствовал. Радио убеждало, пугало, веселило, рекламировало. Правительства успокаивали, церковь подготовляла несчастных к переходу в лучший мир, отвлекала от каких-либо эксцессов; капитал уговаривал рабочих продолжать работу. На волнах эфира мчались неистовые проповеди, лихорадочные джазы и нудные лекции.
      Но все-таки это была жизнь! Через эфир чувствовался мир - многоликий, многоголосый, кричащий на всю Вселенную, что он еще жив.
      Вот почему старый моряк дядя Эд установил на своем боте радио. Носясь вместе с четырьмя такими же, как он сам, старыми морскими волками по волнам, сквозь вой и свист ветра он хотел слышать жизнь, хотел знать, что в вечном океане тонет еще не последний человек.
      Бот несся без цели, без направления, только ради того, чтобы плыть, таково было желание старых моряков. Им невмоготу стало на суше, где надо было бессмысленно ждать смерти, не видя ее приближения, не имея возможности бороться с ней. Нет, лучше волны! Дядя Эд с товарищами искал бури, чтобы встретить смерть лицом к лицу, а не ждать ее месяцами.
      И, распустив белый парус, бот плыл со своей странной седой командой, в буре, в шторме находя покой...
      Ходить по палубе было трудно даже старым морским волкам. Приходилось цепляться за борта. Но не от качки, конечно! Просто по непонятной причине у всех кружилась голова, а в ушах стоял давящий, нестерпимый звон, заглушавший даже неумолчный вой ветра. Он вползал в голову, сверлил мозг, отдавался в затылке одуряющей болью. Напрасно дядя Эд старался заглушить его, тер руками уши, подходил к старому медному колоколу и звонил тревожно, громко и долго... Шум, растущий, злобный, разрывающий череп, заглушал собой все.
      Одно лишь средство против нестерпимого шума нашел дядя Эд. Надев наушники, он бесцельно метался по эфиру, как бот его метался по океану.
      Кто-нибудь из стариков, заглянув в каюту, спрашивал:
      - Хэлло, старина! Живут ли еще на суше?
      Дядя Эд умудрялся настраиваться сразу на несколько станций, чтобы в уши ему на разных языках кричал весь мир. Слушая все сразу, дядя Эд весело кричал:
      - Гей, старина! Придется нам еще поплавать! Пусть не найдется мне на дне океана местечка, если мир еще не живет!
      Но особенное удовольствие доставляло дяде Эду находить одну странную станцию. Волна ее действовала на него успокаивающе. Поймав ее, он созывал всех своих стариков и, не снимая наушников, под мерный, назойливый звук неизвестной передачи начинал рассказывать свои приключения.
      Однотонные, мерно следующие друг за другом звуки на короткое время вытесняли собой шум из головы. Забывалось проклятое разрежение воздуха.
      Но если волна терялась, дядя Эд обрывал свой рассказ. Тогда невыносимый шум с удвоенной силой врывался к нему в уши. Старик судорожно вертел ручки приемника, но волна не возвращалась.
      - Лево руля! - кричал взбешенный шкипер.
      Он уже знал, что волна не исчезла бесследно: ее можно найти, стоит лишь порыскать по океану.
      Старики охотно подчинялись дяде Эду. Не все ли равно, куда плыть, что искать! Лишь бы плавать...
      Дядя Эд знал, что волна найдется, снова зазвучат спокойные "ти-ти... ти-ти... " Надо только найти прямую геометрическую линию, проходящую через океан.
      Бот вертелся и рыскал по волнам. Дядя Эд крутил ручку. Так же внезапно, как терялась, волна находилась. Снова слышались мерные, однообразные, успокаивающие "ти-ти-ти... ".
      И дядя Эд снова принимался за прерванный рассказ.
      Эту волну слышал не один только дядя Эд. Вот уже сколько дней, как она привлекала своей бессмысленностью и непонятностью одного англичанина.
      Собственно, какое дело англичанину до этой волны? Но старый агент "Интеллидженс сервис", больше полувека числившийся под № 642, был хорошо вытренирован. Он считал, что все непонятное другим должно быть разгадано именно им. И он позволил, себе не согласиться с мнением своего начальника, который отказался этим заниматься, сославшись на скорый конец мира.
      Старый сыщик и сам чувствовал приближение всеобщего конца, но он, не раз видевший смерть очень близко, не боялся конца жизни. Лишь конец интриг, петель и паутин международных ситуаций искренне его огорчал. С этим невозможно было примириться.
      Он не был привязан к жизни и не цеплялся за акции спасения. Но перед тем как уйти из жизни, агент № 642 решил совершить что-нибудь величественное, открыть какую-нибудь необыкновенную тайну. Ему не нужна была слава, он привык оставаться в тени. Такова его профессия
      И вот, наткнувшись на таинственную волну с ее непонятными "ти-ти-ти", сыщик решил для собственного удовольствия установить цель и источник этой передачи. Он деятельно принялся за разрешение задачи. Надо было сделать засечки, и он отправился в Шотландию, чтобы поймать волну и там.
      В своей старинной машине "роллс-ройс" сыщик ехал через Лондон. Привычно прищуренным глазом оглядывал он пустынные улицы Лондона. Уже давно правительство распустило парламент, объявило себя чрезвычайным, запретило демонстрации, отменило свободу слова, конфисковало газеты. Словом, стало вести себя так, как, по мнению агента № 642, давно было пора.
      Стачки не разрешались, страшными мерами каралось прекращение работы, палочными средствами правительство пыталось поддержать расползающуюся жизнь доброй старой Англии.
      "Образцовая жизнь до конца!" - таков был лозунг чрезвычайного правительства Англии, и он проводился любой ценой.
      К удивлению своему, в Шотландии сыщик не услышал таинственной передачи. В то же время включенный в телефон его квартиры приемник продолжал передавать все те же "ти-ти-ти". Агент прекрасно слышал эти звуки, вызвав свою квартиру по телефону из Шотландии.
      "Значит, волна направленная", - решил сыщик.
      Но кто и для какой цели мог посылать эту бессмысленную волну?
      Сыщик умел сосредоточивать все свои мысли, все внимание на одном предмете. Его занимала только волна. Он совсем не думал о том, что дышать становится труднее, что пульс у него поднялся до ста пяти, что голова кружится и словно распухла в висках.
      Все это ощущали миллиарды люден. Ничтожная доля их ждала избавления в подземных городах и мысленно торопила срок окончания их постройки, срок начала новой жизни, а остальные... Остальные смотрели вперед кто с ужасом, кто тупо, кто с сарказмом, кто с надеждой...
      ...Беспомощный, скованный цепью, сидел в глубоком затхлом подземелье Дмитрий Матросов. Тяжелые думы терзали его.
      Он не мог простить себе прыжка из окна. То, что карманный аппарат сломался при падении, лишило его силы, надежды... Он, обладатель запасов радия-дельта, закопанных сейчас в углу тюрьмы, обладатель средств спасения миллиардов человеческих жизней, сидит здесь, не имея возможности дать о себе знать!..
      Второй провал в его жизни!.. Слишком он был самонадеян, верил в свою удачу. Достаточно вспомнить остров Аренида. Как нелепо вел он разговоры с Бернштейном, как мало понимал он этого гениального и гениально заблуждавшегося человека! Нужно было угадать, что он не от мира сего, что он, мечтающий о благе всех людей мира, может прийти к мысли о необходимости спасти их хотя бы ценой собственной жизни! Нельзя было отпускать Бернштейна на остров вдвоем с Гансом. Кто знает, что наговорил маленькому ученому тупой толстяк!.. Что сказал бы дядя Коля!..
      А теперь этот "визит" к Вельту, разыгрывание перед ним вернувшегося верного помощника, взывание к совести негодяя, никогда ею не обладавшего, Матросов убеждал Сергеева, что очень хорошо знает Вельта и его слабые места, что сумеет найти с ним общий язык. И "миссия частного лица" пошла прахом!..
      Но самым страшным было сознание собственного бессилия. Обладать запасами радия-дельта и не дать об этом знать..
      Эта мысль и овладела Дмитрием, овладела настолько, что вытеснила все его терзания. Матросов был человеком действия и, вспомнив все, чему его учили в американской разведшколе, а также все напутствия Кленова, наметил для себя невероятный, казалось бы, неосуществимый план. Но, раз взявшись за него, он уже не переставал трудиться.
      Дышагь в подземелье было тяжело. Воздух сюда не проникал, он только уходил. И утечка его с каждым часом становилась все ощутимее.
      Но Дмитрий, проклиная себя, неустанно трудился. Упрямо, в полной темноте, только на ощупь продолжал он начатую работу.
      Иногда мысли его отвлекались соседями по тюрьме. Два человеческих скелета, один из них женский... Какая драма произошла здесь? Какова была эта женщина, кости которой здесь лежат?.. Вероятно, она была красива. Может быть, походила на Марину или на Иоланду...
      И Дмитрий рассмеялся. От смеха стало труднее дышать, закололо в боку. Какое ему дело до этих человеческих костей! Сейчас для него в них существует только одно свойство - не проводить электричество, больше ничего! И нужно работать, работать... "Эх, Маринка! Милая Маринка! Ты-то считала меня непогрешимым..."
      Зачем могли понадобиться Матросову изоляционные свойства человеческих костей? Какую затеял он работу?
      В одной из комнат замка сидел Вельт.
      Появившаяся за последние дни одышка очень раздражала и мучила его. Сообщения, которые он получил о задуманном социалистическими странами плане уничтожения воздушного пожара, выводили его из равновесия. Он вовсе не собирался отказаться от мысли о создании нового мира. И если большевики сооружают какие-то фантастические орудия для расстрела острова Аренида, то у него, Вельта, владельца мировых военных вооружений, найдется средство стереть с лица земли эти самые сооружения. Опять проклятый Кленов путает его планы! Нет, господа, Вельт не позволит природе идти вспять! Он предпримет глубокий рейд своих машин к сердцу Каракумов, куда коммунисты запрятали свои сооружения.
      Вельт направился к радиопередатчику, чтобы переговорить с генералом Копфом - комендантом Вельттауна.
      Какая гнусность! Кто постоянно мешает в эфире? Откуда эти непрекращающиеся возмутительные звуки "ти-ти-ти"? Вельт был вне себя от ярости. Он не мог отстраниться от них, словно кто-то нарочно посылал это надоедливое тиканье на его замок.
      Ти-ти-ти...
      Над разгадкой этих звуков продолжал ломать голову старый сыщик. Сейчас он бродил близ доков. Сырой, пронизывающий ветер не давал туману опуститься на Темзу. Где-то вдали сквозь мутную пелену проступали башни Тауэра. Зажигались редкие огни. В доках смутно темнели силуэты кораблей, которым некуда и незачем было больше плыть.
      Сыщик пришел осмотреть нанятую им яхту. Завтра он пересечет на ней море, придерживаясь направления загадочной радиоволны.
      "Как быстро теперь устаешь! - подумал сыщик. - Голова кружится, в ушах звон. Сказывается разрежение".
      У одного из пустых строений сыщик заметил одинокую фигуру. Ему послышалось тихое: "Сэр..."
      Агент подошел к дощатой стене... Он пристально вглядывался. Кажется, это ребенок. Без карманного фонаря плохо видно. Может быть, следует достать фонарь. Но слабость и апатия сковали тело сыщика.
      - Сэр, у меня умер мой маленький братик... Его не хотели пустить туда, хотя у меня и был для него билет...
      - Какой билет? - устало спросил агент.
      Девочка тяжело дышала.
      - Такой... золотой, с черными разводами...
      Агент непонимающе пожал плечами и наклонился. Рука коснулась чего-то теплого.
      - Он умер, а я пришла сюда, в доки. Дядя здесь работал сторожем... Ведь братика надо похоронить...
      - Да, - неопределенно согласился сыщик.
      - Я не могу дойти домой, и у меня нет денег... - Девочка заплакала и задышала еще чаще. - Право, сэр, мне так трудно дышать...
      Что-то шевельнулось в сердце сыщика.
      - Я отвезу вас домой, - устало выговорил он.
      Девочка перестала плакать.
      - Пойдемте, - протянул руку сыщик.
      Но девочка не поднималась.
      Сыщик не мог больше ждать. Недовольный, он наклонился и одним движением поднял удивительно легкое тельце. Однако нести его было необыкновенно тяжело. Дул сшибающий с ног ветер. Рука, тоненькая и слабая, беспомощно болталась в воздухе.
      Сыщик не заметил, как слабеющие пальцы ребенка выпустили какую-то бумажку. Ветер тотчас подхватил ее и унес. Сыщик положил девочку на колени, и автомобиль двинулся.
      Девочка порывисто дышала, иногда слабо вздрагивала.
      Когда автомобиль проезжал по улице Стрэнд, мимо здания городского суда, девочка перестала дышать.
      В судорожно сжатом кулачке ее старый сыщик нащупал какой-то мягкий, видимо фланелевый, мешочек.
      Он был пуст...
      Глава IV
      СТРАНА ВПОТЬМАХ
      Василий Климентьевич Сергеев принял от Молнии строительство батареи сверхдальнего боя в Каракумах, оставил на монтаже орудий только самых нужных специалистов, всех остальных людей он отослал.
      Пришлось уехать и Наде.
      В Москве она снова встретилась с Ксенией. Здесь, в большом городе, на людях, мрачное, упадочное состояние, заставившее Ксению бежать из пустыни, прошло. Она обрадовалась подруге, бросилась ей на шею и долго плакала. Ксения рассказала, что о Дмитрии нет никаких вестей. Надя, в свою очередь, поведала все о Молнии. Ксения готова была ополчиться против полковника, но тут выяснилось, что Надя больше всего удручена несчастьем и одиночеством Молнии, который все равно очень хороший...
      Ксения поняла, что ей лучше всего не вмешиваться.
      Подруги решили, что они должны чем-то активно помогать стране в эти тяжелые дни.
      Вечерний, залитый огнями город походил на опрокинутое ночное небо, где звезда самой последней величины горела как первостепенная.
      Ксения и Надя спешили. Идти было трудно. Ветер нестерпимо давящим грузом упирался в грудь, бил в лицо сплошным, фантастически растянутым, непрекращающимся ударом. Он захлестывал легкие разреженным воздухом, но кислорода все равно не хватало. Говорить из-за ветра не удавалось. Девушки старались соблюдать все инструкции: дышать размеренно, считать до трех на вдох, до трех на выдох...
      Люди пробирались вдоль освещенных прожекторами стен, держась за натянутые канаты, как на океанских кораблях во время шторма. На улицах было пусто и неприятно тихо.
      Вдруг завыли сирены. Звук их, низкий и глубокий, выползал, казалось, из-под земли. Злобно подхваченный, заверченный ветром, он с каждой секундой становился все выше и пронзительнее. Наконец, перейдя в истерический визг, он достиг самой высокой ноты.
      По коже подирало, звук сверлил уши, давил мозг, сжимал сердце...
      Надя обернулась к подруге и прошептала:
      - Началось...
      Ксения не слышала слов, но поняла и согласно кивнула.
      Вой постепенно спадал, глухо пропадая вдали.
      Девушки остановились. Они смотрели друг на друга неподвижными расширенными зрачками.
      Где-то вдалеке завыли новые сирены.
      - Сюда! - сказала Надя, и они повернули в подъезд.
      Вестибюль был ярко освещен. На вешалках висело много пальто. Девушки торопливо разделись и мельком взглянули на себя в зеркало.
      - Этот несносный ветер делает нас всех похожими на косматых ведьм! сказала Надя, поправляя волосы.
      По коридору шли молча. Дверь аудитории оказалась приоткрытой.
      - Нет, доктор еще не пришел, - сказала Ксения.
      Подруги едва успели войти в аудиторию и сесть около окна, как следом за ними вошел и доктор Шварцман. Осунувшийся, он был непривычно серьезен.
      Взойдя на кафедру, он оперся о нее рукой и оглядел своих слушателей.
      - Атмосфера стала разреженной, - начал он. - Людьми овладела горная болезнь... То, что было прежде участью немногих, что прежде интересовало только академических ученых, стало делом всех. Вы, может быть, думаете, что медицина здесь бессильна? Ничего подобного! Для этого и организован новый институт. Он призван сейчас помочь слабым в течение значительного промежутка времени бороться с последствиями перехода в новые условия. Но без вас, товарищи, мы ничего не сможем сделать. Инициатива молодежи, ваша инициатива, товарищи комсомольцы, решает здесь все.
      Доктор перешел к непосредственному инструктажу о помощи больным, слабым, задыхающимся. Он разложил на столе маски, приборы.
      - Вы можете видеть... - начал он, указывая на них рукой.
      В этот момент погас свет. Шварцман замолчал. Молчала и погруженная во тьму аудитория. Ксения быстро отдернула портьеру и взглянула в окно.
      За окном, где минуту назад виднелось опрокинутое вниз звездное небо городских огней, было тоже темно.
      Сзади слышался шепот:
      - Если бы ты знала, Ксения, как я волнуюсь! Так волновались, наверно, только перед Октябрьской революцией.
      - А по-моему, тогда совсем даже не волновались! - сказала громко Ксения. Голос ее прозвучал как удар в тишине.
      Невидимая толпа зашуршала. Доктор откашлялся и продолжал:
      - Вы могли бы увидеть здесь те несложные приборы, которыми следует научить пользоваться наиболее слабую часть населения...
      Ксения глядела в окно.
      На стекле отразился слабый отблеск света. Это внесли свечи. Гигантские вытянутые тени прыгали по стенам и потолку. Плохо освещенные лица соседей казались серыми. Только в глазах мелькали колеблющиеся огоньки свечей.
      При первом звуке сирен инженер прокатного цеха магнитогорского комбината прекратил подачу слитков в печь. Неторопливо отдавая приказания и прислушиваясь к исступленному вою сирен, он наблюдал, как на рольгангах появился последний слиток.
      Обдав инженера жаром, слиток пробежал около самых его ног и скрылся между вращающимися валками... Несколько раз он с прищелкиванием выскакивал обратно, чтобы снова пропасть в очередном ручье.
      Минуту спустя дисковая пила, разбрасывая ослепительный веер звезд, разрезала последний слиток на несколько частей.
      Скоро остановились, казалось, никогда не прекращавшие своего вращения валки. В цехе постепенно стали выключать свет. Рабочие расходились. Инженер подошел к телевизорной будке, где так недавно он разговаривал с министром; мгновение постоял в раздумье и пошел проверять машины.
      Старичок мастер краматорского завода, едва услышал вой сирен, страшно заторопился Он даже рассыпал табак, пытаясь дрожащими пальцами свернуть самокрутку.
      Сокрушенно взглянув на рассыпанные крошки, он махнул рукой, сдвинул со лба на нос очки и взял со стола чертежи. Недовольно покачивая головой, он говорил:
      - Эх, не успел, не успел, а ведь хотел кончить! Еще только два прохода осталось!
      Мимо него медленно, с несокрушимой силой волоча толстую сталь стружки, двигался гигантский стол его любимого строгального станка, того самого, на котором можно обработать двухэтажный дом.
      Старик нажал кнопку, и станок остановился.
      По железной лестнице мастер полез наверх счищать стружки. По мере того как останавливались в цехе машины, доносящийся снаружи вой сирен становился слышнее.
      Электрический поезд, который вез уголь для Союзной межрайонной электрической станции, остановился всего лишь в нескольких километрах от цели. Выключили ток
      Машинист посмотрел на часы.
      - Не так уж плохо: прошли на пять километров больше, чем рассчитывали. Будем ждать паровой тяги. Совсем как в былые времена.
      Машинист соскочил в темноту. Сильный ветер доносил издалека гнетущий вой сирен. Придерживая рукой фуражку, машинист стал прогуливаться вдоль поезда.
      Из тьмы выступали груженные углем платформы. Угольная пыль кружилась в черном воздухе. Ветер шуршал рассыпанным на междупутье балластом.
      - Да, топлива для этакого дела много понадобится!
      Послышался протяжный свисток. Прищуря от несносного ветра глаза, машинист увидел надвигающиеся огни паровоза.
      - Ну, вот и помощь подоспела!
      Бывший чемпион комплексного бега Зыбко, работающий после окончания строительства Аренидстроя дежурным в центральной диспетчерской Куйбышевской энергосистемы, нажал кнопку автомата. Строго по расписанию выключал промышленные районы. Достаточно было одного ничтожного движения, чтобы остановить тысячи машин, погрузить во тьму десятки городов.
      Зыбко следил за секундной стрелкой и нажимал кнопки. Из репродуктора послышался голос:
      - Алло! Товарищ дежурный! Можете включить все резервные агрегаты. Работать на пределе... Ничего в запасе!
      - Есть на пределе! Есть все резервные агрегаты! - крикнул Зыбко.
      Защелкали автоматы. Это включались все резервные машины. Загорались сигнальные лампочки, выскакивали цифры нагрузки, дрожали стрелки приборов, сигнализирующие о работе находящихся за сотни километров отсюда машин.
      Зыбко радостно смотрел перед собой. Еще никогда за все время существования Куйбышевской системы не работали станции с такой нагрузкой!
      - Алло! Товарищ уполномоченный правительства, говорит главный энергодиспетчер восточных станций. Докладываю: станции работают с предельной нагрузкой.
      - Есть, - ответил Василий Климентьевич и включил другой номер.
      - Алло! Товарищ уполномоченный правительства! Докладывает главный энергодиспетчер центра. Все станции включили резервные агрегаты. Перебоев нет. Все в порядке.
      - Есть, - сказал министр.
      - Алло! Сообщает главный энергодиспетчер южных районов Нагрузка максимальная, потребление повышается. Промышленность выключена полностью. Все в порядке.
      Министр поднялся.
      - Все в порядке! - сказал он, обращаясь к профессору Кленову. - Пойдемте, Иван Алексеевич.
      Накинув на себя плащи с капюшонами и закрыв глаза очками, Сергеев и профессор Кленов вышли из телевизорной будки.
      Сразу же их запорошило песком. Их ждал закрытый автомобиль на воздушной подушке. Говорить стало возможно только после того, как захлопнулась дверца.
      - Так. Ну, теперь я выслушаю вас. Спасибо, профессор, что прилетели, не побоялись урагана. Итак, будете сами руководить установкой аккумуляторов. С покрытием аккумуляторов защитным слоем вы справились хорошо. Объявляю вам благодарность от правительства. Плоды вашей работы налицо. Зарядка аккумуляторов начата по всей стране, только на это и расходуем сейчас энергию. Всех на свечки да на керосин перевели, заводы остановили...
      Профессор, который полчаса назад прибыл На Аренидстрой, сказал, заметно волнуясь:
      - М-да!.. Совершенно верно... Считаю необходимым выразить свое восхищение предельной организованностью, каковую повсеместно я встречал и которую ощущаю как отличительнейший признак нашего времен". Это совершенная утопия, осмелюсь вам доложить, когда в течение десяти минут все силовые ресурсы нашей страны переводятся на служение единой цели.
      - Так. Теперь сообщайте о последних опытах с новым защитным слоем.
      - М-да!.. - сказал Кленов, навертывая на палец бороду. - Защитный слой без радия-дельта, с заменителем Садовской, найден... Все мои сомнения опрокинуты, имею честь это доложить, но...
      Сергеев мельком посмотрел на профессора, который, глядя в землю, продолжал:
      - Может быть, это и старческое упрямство, но не доверяю я заменителю Марины Сергеевны... - Профессор, держа руку у сердца, болезненно поморщился. Не доверяю... Это ведь не радий-дельта, а только изотоп его. Нестойкий он, Василий Климентьевич, как я уже вам говорил об этом! От сотрясения при выстреле он может распасться... М-да! А результат вам должен быть ясен. Вся энергия мгновенно превратится в тепло!
      Автомобиль проезжал мимо сооружений Аренидстроя. Они были расположены правильным, исчезающим за горизонтом полукругом. Каждое из них далеко идущим клинообразным забором вдавалось в пустыню. Словно фантастический ледорез, разбивал этот забор струю ураганного песка и вел ее вдоль гладких высоких стен, отводя далеко в сторону.
      За такими заборами в относительно" спокойствии заканчивалось строительство мощнейших электрических орудий.
      Странными, устремившимися вверх железнодорожными мостами смотрели в песчаное небо ажурные конструкции.
      Поблескивали желтизной широкие токопроводящие пути, еще не везде закрытые серыми тяжелыми полукольцами электромагнитов.
      Глубоко в землю уходили амортизационные устройства, которым надлежало принять на себя удар, по силе не уступающий крупнейшим землетрясениям, - удар, из-за которого батарея строилась в столь пустынном месте.
      - Итак, Василий Климентьевич, если снаряд, начиненный энергией аккумулятора, покрытого новым защитным слоем, разорвется в стволе или только вылетев из орудия, вся энергия, запасенная нами за долгое время работы электростанций, погибнет. М-да!.. И я осмелюсь выразить сомнение, успеем ли мы вновь восполнить ее. Риск велик, Василий Климентьевич. М-да!.. Очень велик. Энергию погубим, а цели не достигнем...
      - Так, - сказал министр, откидываясь на спинку сиденья. - Ваши опасения очень серьезны.
      - Да, они велики, Василий Климентьевич. Все-таки радий-дельта был бы надежней. Он уже испытан... Кстати, какие последние вести о Матросове?
      - Вы знаете о его исчезновении, об оккупации Дании межнациональными войсками. Мы добиваемся разрешения произвести обыск Ютландского замка. Могу вас заверить, профессор, что все необходимое для спасения мира будет сделано, и если радий-дельта существует, он будет передан в руки наших ученых.
      Автомобиль остановился перед уходящей вверх эстакадой, вдоль которой прокладывался путь будущего сверхдальнего снаряда.
      - Все это так, Василий Климентьевич, но все же на сердце у меня неспокойно. Разорвутся наши снаряды сразу после вылета... Нестойкий элемент у Марины Сергеевны... М-да!.. Что же тогда?
      - Что тогда? - переспросил задумчиво Сергеев. - Тогда пещеры...
      Профессор нервно пожал плечами и снова схватился за сердце.
      - Разве это выход? Не лучше ли погибнуть всем, чем спасать какую-то горсточку людей, обреченных на жизнь без прогресса?
      Министр серьезно, может быть, несколько сурово посмотрел на Кленова:
      - Вот у нас с вами, Иван Алексеевич, нет детей, а у каждого из нас мог бы быть сын...
      Кленов низко опустил голову и не видел, какими печальными стали глаза у Василия Климентьевича. Сергеев продолжал:
      - Вот тогда вы поняли бы, что если не вы, то сын ваш должен жить!
      - Но жизнь без солнца, без неба - это жизнь в гробу!
      - Мы бьемся за наше солнце, за наш воздух для всех людей, и мы победим! решительно сказал министр.
      Кутаясь в плащи, они вышли из вездехода. Перед ними стоял худой, с провалившимися щеками полковник Молния.
      Глава V
      УДАР ВГЛУБЬ
      Вельт наконец опустился в кресло. Он долго ходил по кабинету и теперь, усталый и злой, позвонил.
      Появился слуга. У него были ввалившиеся щеки, и он дышал так, словно болел астмой.
      - Позвать ко мне дряхлую скотину. Приехал ли он наконец?
      Слуга замер в испуге. Кого имел в виду мистер Вельт?
      - Ганса! Подать сюда этого старого идиота!
      Слуга попятился.
      - Мистер Шютте ждал вашего вызова, сэр... - прохрипел он.
      Вельт встал из-за стола. Видимо, он чувствовал себя скверно, дышал он тяжело, прерывисто.
      В дверях показался Ганс, сразу загородив их своей фигурой.
      - Ну? - сказал Вельт, смотря на Ганса из-под сморщенного лба. Кислородная маска глушила его и без того глухой голос.
      - Да, босс, - ответил Ганс.
      - Что вы можете мне сообщить? - начал Вельт, раздражаясь.
      - Что я могу вам сообщить, босс? Вот жена у меня задохнулась... умерла... - произнес Ганс отсутствующим голосом.
      - Вот как?
      - И сын меня бросил... Он не захотел иметь со мной ничего общего...
      Странно было слышать, как дрожал могучий бас гиганта.
      - Довольно! - прервал Вельт. - Меня мало интересуют ваши семейные дела!
      - Концерн спасения завладел всем производством кислорода. Никто не мог достать кислородной маски для нее, пока я был с вами... Вот она и умерла...
      - Хорошо, хорошо! В конце концов это мне надоело! Тем, что вы будете отнимать у меня время на эти причитанья, вы не воскресите разложившийся труп, который уже перестал потреблять столь дефицитный воздух.
      - Я попрошу вас не говорить о ней в таком тоне, босс!
      - Но-но! Не злоупотребляйте моим терпением!
      - После этого сын мой Карл... ушел от меня...
      - Что же, он избавил вас от необходимости доставать ему акцию спасения!
      - Перестаньте, босс! Я мог бы отдать ему свою.
      - Ха-ха-ха! - неприятно рассмеялся Вельт. - Вы думаете, что для того, чтобы попасть в столицу будущего, достаточно иметь на руках акцию спасения?
      Ганс растерянно посмотрел на капиталиста.
      - Знайте, что в город Вельттаун попадет только тот, кого я захочу там иметь. Вот, например, прославившийся своим писательством еврей Шерц, заработав на акцию, в новый мир не попадет!
      - Как? Не все владельцы акций?..
      - Ха-ха! Владельцы акций... Они всегда существовали для того, чтобы отдавать акционерному обществу деньги, которыми могли бы распоряжаться по своему усмотрению финансовые магнаты.
      Ганс что-то промычал, переминаясь с ноги на ногу. Вельт откинулся на спинку кресла.
      - О, в городе Вельттауне все будет устроено великолепно! Новая эра начинается с самого совершенного искусственного отбора. И этот отбор проведу я! Я создам мир рационализации, доведенный до совершенства. Разработанными мною методами я исключу возможность зарождения вредных идей! Величайшее зло цивилизации - грамотность - будет исключено достижениями науки и техники. В городе Вельттауне будут только радио, фонотеки, тонфильмы... В столице будущего не будет книг! О, когда люди утратят письменность и не будут в состоянии передавать в "многоголосом молчании" свои мысли, когда они будут слушать всегда и везде только то, что будет продиктовано в диктофоны нами, руководителями, владельцами машин, то, дорогой мой Ганс, можете мне поверить, что даже в такой глупой голове, как у вашего сына, не зародятся революционные идеи, а если бы и зародились, то не смогли бы передаться другим поколениям!
      - Оставьте моего сына в покое, босс! Он честный человек!
      - Что? Дерзить? Не забывайте, что одного движения моего пальца достаточно...
      - Я знаю это и многое другое, что говорил мне мой Карл, уходя и проклиная меня...
      - Хватит! - закричал Вельт, вставая. - Опять сын, внук и еще черт знает кто! Переходим к делу. Готовы ли все мои машины для удара вглубь? Я жду коменданта Вельттауна с минуты на минуту.
      - Я не принимал и не приму к этому никаких мер.
      - Что?.. Неповиновение? Отказ выполнить мои приказания?..
      - Вы можете меня выгнать, хоть я и служил вам верой и правдой полвека. Но я и пальцем не пошевелю для уничтожения того, что призвано спасти миллионы человеческих жизней, кем бы это ни было построено!
      - Ах, вот как? - завизжал Вельт. - Это бунт! Вон отсюда, дряхлая свинья!
      Вельт судорожно дышал, комкая в кулаке кислородную маску.
      Ганс по-бычьи наклонил голову, посмотрел на хозяина, потом резко повернулся и вышел.
      Вельт запустил золотым портсигаром в настольные часы. Звук разбитого стекла доставил ему удовольствие.
      В дверях стоял слуга.
      - Сэр, осмелюсь доложить: прибыл генерал Копф.
      - Позвать.
      В кабинет, гордо закинув седую голову, вошел комендант Вельттауна.
      - Почему так поздно? - крикнул Вельт.
      Генерал замер в изумлении от такого приема.
      - Слушайте мои приказания. Взять все мои машины. Нанести ложный удар по социалистическим странам. Внести панику и переполох, дезорганизовать и так уже, вероятно, панически настроенную страну... Не думаю, чтобы они могли оказать значительное сопротивление. Воспользовавшись сумятицей, вы нанесете удар с воздуха вглубь. Основная задача - снести с лица земли все, что сооружено в пустыне Каракумы, уничтожить так называемый Аренидстрой.
      Генерал Копф опешил.
      - Да, мистер Вельт... Но, может быть, вы объясните мне цель этого рейда?
      Вельт сразу же взорвался:
      - Вы... Вы... С кем я имею дело? Я нанимал себе военного, а не политика! Не ваше дело рассуждать... Или вы хотите получить отставку второй раз в жизни? Тогда просто сознайтесь, что вы трус!
      - Что?! Генерал Копф трус? В другое время вы ответили бы за свои слова! Я служу честно и могу выполнить все, что от меня потребуют. Я лишь хотел понять...
      - Кто служит мне, не спрашивает у меня отчета. Это коммерческая операция. Угодно вам выполнить мои приказания?
      - Я готов... Каково же назначение этих сооружений? Я, право, не в курсе дела, так как не читаю красных газет.
      - И хорошо поступаете. Это не ваше дело. Завтра Аренидстрой должен перестать существовать.
      - Есть! - сказал Копф и, резко повернувшись, звякнул своими бесчисленными орденами. Комендант Вельттауна был быстр и точен. Когда он получал приказ, он знал, как надо его исполнять.
      Спустя несколько часов через границу быстро двинулись колонны машин мирового военного концерна Вельта.
      Начался самый дикий и самый бессмысленный военный поход, когда-либо имевший место на Земле.
      В этом походе не участвовали армии. Двигались одни только машины, призванные защищать коммерческие интересы их владельца.
      Однако поход этот ожидали совершенно не учтенные владельцем концерна препятствия.
      Прежде чем дойти до границы коммунистических государств, машинам нужно было пройти целую страну. А там случилось следующее...
      Сухопутный броненосец шел впереди. Изредка величественно накреняясь на холмах, он двигался напролом через возделанные поля, кудрявые рощи, небольшие деревеньки. Дым, подхваченный ураганным ветром, яростно срывался с его труб. Небо было ясно и холодно. Ни одно облачко не могло удержаться при таком стремительном, непрекращающемся воздушном течении.
      Следом за броненосцем ползли с нечерепашьей скоростью черные танки-черепахи, неуязвимые для артиллерийских снарядов; за ними шли все новые и новые грохочущие, лязгающие стальные машины, а за каждой тащились длинные черные тени. Казалось странным, что ветер не сдувает эти тени с земли.
      Если ветер был бессилен против теней, то скоро их стерли сумерки. Однако надвигающаяся темнота не остановила машин. Зажглись волчьи глаза, и тьму прорезали белые полосы щупальцев. Поднимаемая стальными колоннами пыль яростно крутилась в прожигающих темноту лучах.
      В один из лучей броненосца попал заяц. Он скакал, смешно выбрасывая задние ноги, и никак не мог свернуть в темноту. Луч света гипнотизировал его.
      Броненосец прибавил ходу. Все ближе, ближе гусеницы к мелькающим заячьим лапам. Миг - и заяц раздавлен.
      Внутри машины смеялись.
      Огненные щупальца шарили по полю: не найдется ли еще один зайчик?
      Но в этот момент перед стальной колонной возникло неожиданное и странное препятствие.
      В черноте ночи прямо перед броненосцем зажглась надпись.
      Командир броненосца вздрогнул от неожиданности. Слова были предельно просты и понятны. Кто мог ударить колонны мистера Вельта этой фразой?
      Огненные слова были видны всей колонне, их мог прочесть каждый человек, сидящий в машине.
      Броненосец ускорил ход. Он словно врезался в светящуюся в темноте фразу, бросился на нее, как бросается разъяренный кабан на дерево.
      Но броненосец пронесся через пустое поле, а немного дальше горела уже новая фраза. Ничто не могло уничтожить эти простые, понятные и жгучие слова.
      Страна, через которую шли машины Вельта, не воевала с ними, но в ней нашлись люди, которые поставили на пути колонны страшное препятствие...
      Получив шифрованную радиограмму, генерал Копф в ярости порвал ее и немедленно отправился на аэродром. Он понимал, что нужно спешить.
      Восемьдесят эскадрилий ждали его сигнала.
      Было удивительно темно. Копф ругался и был предельно зол. Дорогу ему освещали карманным фонарем, и Копфу почему-то казалось, что так освещают себе дорогу бандиты.
      - Мы только военные, черт возьми! - неожиданно закричал он, заставив подпрыгнуть адъютанта.
      Наконец комендант Вельттауна увидел командорский корабль. Освещенный только карманными фонариками, самолет казался продырявленным, простреленным в нескольких местах.
      Копф крякнул и открыл дверцу.
      Глава VI
      КИСЛОРОДНЫЕ БОКАЛЫ
      Около водоема в саду Тюильри стоял доктор Шерц. Он молча смотрел перед собой. Ветер толкал его к воде, хлопал полами его пальто, срывал надвинутую на глаза шляпу. Вода в круглом водоеме рябила, на ней вздымались крохотные волны. Там был маленький шторм, и от этого изображение доктора Шерца странным образом искажалось. Лицо внизу нагло смеялось, строило гримасы. Из воды смотрел кто-то, знавший все и издевавшийся над доктором Шерцем.
      Что? Ты написал страшную книгу, заработал деньги на общем испуге, веря в нерушимость справедливости, но в "мир будущего" тебя не пустили! Ха-ха-ха!..
      Лицо доктора Шерца в воде кривилось, выпячивало губы, сжималось, разжималось.
      Ветер пододвигал Шерца к воде. Он был один...
      Шерц нагнулся. Изображение пропало, и ему стало видно близкое дно. В воде плавали золотые рыбки. Они присасывались к поверхности открытыми ртами и пускали пузыри.
      Им тоже не хватает воздуха!
      Доктор Шерц хрустнул пальцами, повернулся круто и пошел по направлению к площади Согласия.
      Ветер дул ему в правое плечо. Было странно смотреть на фигуру идущего доктора Шерца. Уравновешивая давление непрекращавшегося ветра, он наклонялся вправо, и казалось сверхъестественным, что он не падает, продолжая идти под таким невозможным углом к земле.
      Около египетского обелиска Шерц остановился. С педантичностью безразличия он стал его рассматривать.
      Зачем его привезли сюда?.. Наклоняясь против ветра, Щерц обошел колонну. И вдруг он подумал, что кончится жизнь на Земле, погибнет культура, - может быть, разрушатся все окружающие здания, а этот нелепый обелиск, привезенный по капризу Наполеона, будет стоять.
      Может быть, на Земле снова появится жизнь. Возродится атмосфера. Выделится откуда-нибудь кислород. Возникнет новое человечество. Появятся ученые, археологи. Что даст им этот кусок камня?
      Этот бессмысленный вопрос завладел доктором Шерцем. Он даже перестал думать о смерти. Нелепый обелиск показался ему самым ценным памятником человеческой культуры, который обязательно должен быть сохранен навек. Приглядевшись к написанному на камне, доктор Шерц вдруг понял, что перед ним единственный в мире памятник, где выгравирован инженерный чертеж.
      На сторонах обелиска по чьему-то вдохновенному приказу были высечены все операции перевозки и установки обелиска. Вот что должно быть передано будущему человечеству! Все погибнет, ничего не останется, а этот каменный чертеж расскажет о том, какие существа жили на Земле. Поколение новых людей через сто миллионов лет прочтет этот единственный в мире каменный чертеж.
      Доктор Шерц сразу успокоился и тихо побрел к пустынной аллее Елисейских полей, по которой дул сшибающий с ног ветер. Вдали виднелась Триумфальная арка. Шерцу захотелось посмотреть, задул ли ветер огонь на могиле Неизвестного солдата. Но ему стало страшно. Ему казалось, что если огонь задут, то нет больше надежды.
      Борясь с самим собой, он шел по бульвару. Деревья последней весны... Шерц протянул руку и сорвал несколько листочков. Между пальцами попалась нераспустившаяся почка. Шерц разминал клейкий ароматный сок...
      Неужели огонь погас? Теперь этот вопрос завладел Шерцем.
      Вот и Триумфальная арка. Она казалась мрачной, нахохлившейся, даже накренившейся от ураганного ветра. Шерц подходил к арке так, чтобы ему не было видно могилы солдата. Долгое время он стоял, прислонившись к холодному камню, защищавшему его от губительного, напоминающего о смерти ветра.
      Потом, пересилив себя, доктор Шерц вошел под арку. У ног его была простая чугунная плита, где похоронен не известный никому солдат, которого каждый мог считать своим братом, сыном, мужем. Столько лет непрестанно горевший здесь огонь погас...
      Доктор Шерц, шатаясь, вышел из-под арки. Теперь все погибло. Надежды нет. Он так загадал...
      Шерц не помнил себя. Сам не зная как, он очутился на мосту Александра III. Перегнувшись через перила, он дико смотрел на беспокойную и грязную воду Сены.
      На плечо его легла рука.
      - Мсье, уверяю вас, здесь слишком грязно, чтобы топиться.
      Шерц вздрогнул и оглянулся. На него смотрели веселые глаза человека с седыми усами. Что-то бесконечно знакомое, где-то виденное напомнило Шерцу это лицо.
      - Кто вы? - попятился Шерц.
      - Такой же, как и вы, последний из живущих на Земле! - Незнакомец рассмеялся.
      - Почему вы смеетесь? - испугался Шерц.
      Француз взял Шерца под руку:
      - Пойдемте! Я вам расскажу, почему я смеюсь.
      Они пошли по набережной. По реке какой-то смельчак катался на парусной лодке.
      - Смотрите, вот едет француз? А вы спрашиваете, почему я смеюсь.
      - Может быть, он будет жить? - прошептал Шерц, глотая воздух. Когда он особенно нервничал, дыхание становилось для него мучительным процессом. Нехватку воздуха он начинал чувствовать болезненно.
      - Нет, мсье! Жить будут те, кто давно уже уложил свои чемоданы и сейчас сидит около кислородных баллонов... Будь они прокляты, говорю я, потому что у меня нет денег, а если бы деньги были, то я бы тоже трясся за каждый глоток кислорода!
      - А у меня были деньги, но мне не дали акций спасения.
      - Почему?
      - Вельт... - прошептал Шерц.
      - Вы капиталист? - спросил незнакомец.
      - Нет, я доктор Шерц.
      - А! - воскликнул француз и рассмеялся. - Дайте вашу руку! Вы мрачно остроумны, а я почему-то представлял вас веселым остряком.
      - Я не могу шутить перед смертью!
      - Послушайте! Я уже был в вашем состоянии. Но не потому, что боялся смерти, нет! Я был единственным из всех, который знал об общей гибели. Я был одинок, а это страшно! А теперь я счастлив, мсье Шерц! Я в толпе и весело гляжу вперед. Вот Трокадеро! Здесь веселятся парижане. Смотрите, сколько цветов!
      Шерц н француз вышли на площадь. С одной стороны она переходила в мост через Сену, ведущий к подножию Эйфелевой башни, с другой - окаймлялась подковообразным ослепительно белым зданием с колоннадой.
      Через реку и площадь с Эйфелевой башни на это здание спускались гирлянды цветов. Они смешивались с раскинутой над всей площадью сетью, в которую тоже были вплетены цветы.
      Цветы были повсюду. Они лежали под ногами на прорезиненной мостовой; они украшали каждый столик этого необыкновенного, расползшегося по всей площади кафе; они летели по ветру, попадая в лицо, застревая в волосах... Последняя весна на Земле засыпала цветами последних парижан. Оранжерейное чудо всех времен года!
      - Мсье Шерц, смотрите! Что может быть лучше цветов! Наивные фиалки, чувственные розы, холодные астры, дурманящие орхидеи, заносчивые гортензии... Их столько же, сколько женских характеров. Женщины потому и любят цветы, что сами похожи на них... Сядем!
      Площадь была заполнена народом. Даже ураган не мог рассеять людей. Вместе с цветами ветер нес музыку. Разряженные люди в масках плясали между столиками.
      - Это самый замечательный в мире карнавал, мсье Шерц! Ни один из этих людей ни за что не снимет свою маску.
      - Потому что она кислородная, - мрачно сказал Шерц.
      - Правильно, мой друг! Потому что она веселит и удваивает жизнь. Выпьем, друг! Сегодня я вас угощу самым замечательным напитком на Земле, только для этого нам надо будет подняться на Эйфелеву башню!
      Около столика с бокалом в руке танцевал художник - один из восьмидесяти тысяч, населяющих районы города искусств. На нем была широкополая шляпа, из-под которой лихорадочно блестели живые черные глаза. Но его молодое лицо покрывала мертвенная бледность. Он держал за тонкую талию девушку с платиновыми волосами; она истерически хохотала. У обоих рвались из рук разноцветные шарики. Рядом, притопывая ногой, стоял худенький француз.
      - Вы посмотрите, мсье Шерц, на этого рантье! До сорока лет он накапливал право не работать и расходовать сорок два франка в день. Сейчас он тратит свой сорок третий франк. Он покупает себе желтенький шарик. Но, конечно, он не будет с ним плясать. Вы видите, он присоединил его к маске и сейчас выдавит! Ведь в нем кислород... Смотрите, он дышит обжигаясь. Он уже пьян. Он кричит, поет...
      - И плачет...
      - Да, и плачет. Ему жаль своих сорока лет лишений, которые он расходует сейчас на пьянящее...
      - Дыхание...
      - Да-да-да! А вот, смотрите, на соседний столик забрался белобрысый детина! Уверяю вас, это швед! Ветер сдует его со стола или стол сломается... Разве не весело смотреть на все это? Смотрите, как расточительно разбрасывает он деньги! Он покупает кислородные шарики для того, чтобы только раздавить их. Вот это я понимаю! Он молод, и у него никогда не было денег. Ему их давали взаймы. Так у них принято. Если бы он достиг сорока лет, он стал бы отдавать свои деньги, живя в нищете. А теперь ему некому платить долги.
      Шарики рвались по ветру. Их едва сдерживали.
      Француз поманил одну из девушек и купил у нее два шарика и цветы.
      Девушка смеялась. Кажется, она была пьяна. Она наклонилась и поцеловала француза в усы.
      - Это бесплатно! - закричала она, смеясь, и убежала, проведя нежной рукой по лицу Шерца.
      - Да здравствует кислородный карнавал! Пусть безумствуют люди! Полгода назад я смотрел на их веселье и чувствовал себя Мефистофелем. Я знал, что они погибнут, а они не знали. Это ужасно, мсье Шерц, быть человеком, который знает будущее! А теперь... теперь они все знают, что их ждет. Давайте пить! Ах да, я обещал вам замечательный напиток. Он продается на Эйфелевой башне. Поднимемся.
      Шерц и Бенуа - это был он - встали и, стараясь удержаться на ногах, начали пробираться к мосту.
      На Эйфелеву башню было страшно смотреть. Казалось невероятным, что она не падает. У доктора Шерца от этого кружилась голова.
      Они вошли в старинный лифт.
      - Я люблю этот подъемник, - говорил Бенуа. - В нем чувствуешь, что поднимаешься: есть окна, видишь, как мимо тебя ползут железные конструкции, под ногами разверзается бездна...
      Шерц вздрогнул и отодвинулся от окна.
      - Не смотрите так мрачно, мсье Шерц! В жизни есть только одна стоящая сторона - это смех. И если смеются все вокруг, то вместе со всеми смеюсь и я.
      - Я не могу... - хрипло сказал Шерц.
      - Определенно, вы думаете о нарисованных в вашей книге картинах!
      - Я думаю об удушье.
      - А я - об опьянении!
      Два раза они пересаживались из одного лифта в другой. Наконец вышли на самом верхнем ярусе.
      Там было несколько столиков. К каждому стояла очередь. Многие толпились у барьера с бутылками, которые они прихватывали полотенцами.
      - Это жидкий кислород, мсье!
      - Жидкий кислород?
      - Нет ничего пьянительнее! Это изумительное вино, которое пьянит, даже когда его не пьешь!
      В руках Бенуа уже была бутылка. Вместе с Шерцем он подошел к барьеру.
      - Держите бокалы, мсье. Мы сейчас будем дышать кислородом на брудершафт!
      Внизу расстилался город. Он походил на гигантский макет. Не верилось, что все это настоящие здания. Там и здесь проглядывала тончайшая зелень первой в эту весну и последней в мире листвы. Она казалась нежными расплывшимися пятнами на этой объемной карте.
      - Я пью! - воскликнул Бенуа, поднося к губам кислородный бокал. С наслаждением вдохнул он обжигающий раз.
      Шерц смотрел вниз. У него кружилась голова. Страшная высота, бездна... По чьей злой воле убрана защитная сетка?
      Он бросил вниз свой бокал. Блеснула сверкающая точка и пропала из глаз.
      Бенуа смеялся, глаза его блестели.
      - На брудершафт! На брудершафт! - кричал он.
      Вдруг Шерц выпрямился и вскочил на барьер. Ветер захлопал полами его пальто. Бенуа выронил из рук бутылку.
      Тело доктора Шерца качнулось вперед. Ветер попытался откачнуть его обратно, но было поздно. Бенуа видел, как черный комок, постепенно уменьшаясь, коснулся на мгновение ажурных стальных конструкций, отлетел в сторону и стал опять уменьшаться...
      Бенуа сполз на колени, уткнулся лицом в барьер и дико, истерически захохотал. На полу лежала шляпа Шерца.
      Ветер доносил снизу музыку и смех.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      ЗАЛП
      С шипением вырывались из кратеров столбы алебастрового пара и врезались в небо удивительной колоннадой. Ветер крушил, валил эти колонны, но они неуклонно рвались в небо...
      Глава I
      ДВА СНАРЯДА
      Министр одернул гимнастерку и повернулся к профессору.
      - Так. Резюмирую все сказанное.
      Они находились в будке центрального поста управления батареями Аренидстроя. Щит автоматики, два экрана, какие-то аппараты стояли у серых стен.
      - Вы продолжаете утверждать, что защитный слой с заменителем Марины Садовской, которым покрыты все заряженные аккумуляторы, нестоек?
      - М-да!.. Совершенно верно
      - Есть опасность, что снаряды, несущие энергию для уничтожения очага пожара, разорвутся, едва вылетев из орудия, благодаря удару, который они воспримут?
      - Да, таковы мои опасения. Поэтому радий-дельта был бы надежнее полученного Садовской изотопа.
      - И вы считаете необходимым задержать выстрел до полного выяснения дела с Матросовым и радием-дельта?
      - Совершенно верно.
      - Помните ли вы о тех тысячах человеческих жизней, которые может унести каждая минута промедления?
      - Мне страшно и думать об этом... Но, Василий Климентьевич, если мы все же произведем немедленно залп, то может случиться, что вся накопленная нами с такой изумительной организованностью и таким напряжением энергия пропадет даром, быть может уничтожив и весь Аренидстрой. М-да!.. Мне нет надобности указывать вам на то, что ждет в этом случае человечество...
      - Так.
      Сергеев встал и прошелся по комнате, глубоко задумавшись.
      - Хорошо, - сказал он. - Возражения ваши серьезны и глубоки. Я должен поделиться своими сомнениями, получить совет и указания. Вы извините меня, Иван Алексеевич. - Министр прошел в угол комнаты, где стоял красный аппарат прямой связи с Кремлем.
      Он говорил долго. Кленов не прислушивался к тихому разговору. Казалось, что усталость бесконечных тревожных дней и бессонных ночей проявилась именно сейчас.
      Профессор вздрогнул от голоса министра.
      - Так, - сказал Василий Климентьевич. - Решение следующее. Хотя теперь у нас и есть предположения о местонахождении Матросова, ожидание может стоить многих жертв. Мы произведем два пробных выстрела. Если все будет благополучно, то немедленно же мы произведем и залп; если же нас постигнет неудача, реализуем имеющиеся у нас сведения, чтобы добыть радий-дельта. Покроем новым защитным слоем наши аккумуляторы еще раз, поверх заменителя, который уже дал нам возможность зарядить аккумулятор. Кстати, на пробном выстреле мы проверим прицел наших батарей.
      - Великолепно, Василий Климентьевич! Это прекраснейшая мысль! Мы действительно убедимся, как следует нам поступить. Тогда ожидать радия-дельта нужно будет только при неудачном исходе эксперимента. Вы превосходно поступили, воспользовавшись прямой связью.
      - Я сейчас же отдам распоряжение Молнии - он теперь в ранге майора занимается обеспечением артиллерийского залпа - о подготовке выстрела. Мы снабдим снаряд телевизионным передатчиком, чтобы следить за траекторией полета.
      Сергеев хотел нажать кнопку, чтобы вызвать секретаря, но, раньше, чем он успел это сделать, секретарь появился на пороге сам.
      - Василий Климентьевич, - сказал он, - на площадку строительства прибыло одно лицо, требующее немедленного свидания с вами или с профессором Кленовым.
      Сергеев заложил пальцы за борт гимнастерки:
      - Так.
      - Я пробовал говорить о вашей занятости, но... его настойчивости нет границ. Это очень пожилой человек, Василий Климентьевич, глубокий старик.
      - Ну, тогда просите. Стариков надо уважать. Впрочем, могу догадаться, что это господин Кадасима, который, как мне доложили, неистово стремится сюда. Что ж, он всю жизнь мечтал о вооруженном нападении на нас, пусть на склоне лет убедится, к чему это приведет. Зовите его, Николай Степанович, и попросите ко мне немедленно Молнию.
      - Будет исполнено.
      Секретарь вышел. Кленов подошел к окну и стал разглядывать гигантскую эстакаду электрической пушки, уходящую в низкое песчаное небо.
      Сергеев задумчиво остановился около стола.
      Дверь открылась.
      - Я должен принести вам, господин уполномоченный по борьбе с катастрофой, свои глубочайшие извинения, - начал вошедший на чистом, но несколько мягком русском языке, церемонно раскланиваясь. - Но обстоятельства необыкновенные привели меня к вам.
      - Так, - сказал министр. - С кем имею честь?
      Незнакомец печально посмотрел в сторону Кленова.
      Кленов внимательно вгляделся в бородатое лицо незнакомца.
      - Я профессор Кадасима.
      - Так. Генерал Кадасима. Чем обязан?
      Кленов испуганно смотрел на японца, который подошел к нему, протягивая руку.
      - Иван Алексеевич, жизнь привела меня к вам. Никогда я при других обстоятельствах не посмел бы напомнить вам о своей роли в вашем спасении... Вы помните, как устроил я ваш побег из Ютландского замка? Я вырвал вас из рук Вельта...
      - М-да... М-да!.. - бурчал Кленов. - Если не вспоминать ничего другого, то... м-да, я благодарен вам.
      Министр с интересом наблюдал за беседой двух стариков.
      - Иван Алексеевич, я пришел просить вас и господина товарища Сергеева вспомнить эту заслугу - ваше спасение имею я в виду - и удовлетворить мою просьбу.
      - М-да!.. Право, я в замешательстве...
      - Какова ваша просьба, господин Кадасима?
      Старик повернулся к Сергееву:
      - Вы видите, я пришел сюда как проситель. Я всегда стоял за дружбу с социалистическими странами... Мне известно, что вы построили в пещерах прекрасные убежища. Умоляю вас принять в них мою приемную дочь. Она не должна погибнуть!
      - Так. Что же, это маленькая девочка?
      - Нет, уважаемый господин министр, это девушка в цвете сил и красоты. Но она должна жить, господин уполномоченный, она не может погибнуть! Вы должны вспомнить, что именно я вернул вам профессора Кленова...
      - Мы ценим это, господин Кадасима. Однако боюсь, что удовлетворение вашей просьбы не в моих силах, хотят я и понимаю вас.
      - Почему? - испуганно спросил Кадасима, опускаясь в кресло.
      - Я уважаю ваши годы, господин Кадасима, и поэтому я объясняю вам. Наши подземные убежища предназначены только для детей. Для всего же остального человечества мы проводим работы, которые вы видите вокруг. Пещеры на случай неудачи существуют только для детей. Ваша же приемная дочь, к сожалению, уже не ребенок. Поэтому...
      - Ужас! - простонал Кадасима, закрывая руками лицо.
      Кленов яростно терзал свою бороду.
      Кадасима поднял глаза.
      - Господин уполномоченный, сделайте исключение! Я открою вам ценнейшие сведения, которые известны мне как эксперту о военной продукции концерна Вельта. Я сообщу вам все.
      Министр еле заметно улыбнулся.
      - Не трудитесь, господин Кадасима. Мы хорошо осведомлены о достижениях господина Вельта. Повторяю, никто не в силах изменить установки нашего правительства относительно населения пещер.
      Кадасима повернулся к Кленову:
      - И вы, вы, Иван Алексеевич, молчите?.. Просите же его, просите! Я умоляю вас! Когда-то я спас в ущелье вашу невесту. Теперь я прошу вас о спасении девушки...
      Кленов болезненно поморщился:
      - М-да!.. Право, надейтесь, уважаемый Кадасима... Поверьте, мы уничтожим очаг пожара...
      - О черствые сердца! - воскликнул Кадасима и стал раскачиваться в кресле. - Знайте же, что Вельт уничтожит все ваши сооружения! Он уничтожит вас, а с вами вместе и мою девочку...
      На минуту он замолчал, словно задохнувшись. Потом опустил голову, рассматривая свои то сжимающиеся, то разжимающиеся пальцы.
      - Я получил эти сведения, - добавил он шепотом.
      - Мы тоже получили их, - сказал спокойно министр.
      Дверь быстро открылась. Вбежал секретарь:
      - Василий Климентьевич, сообщение с границы! Четыре волны бомбардировщиков летят над нашей страной.
      - Уже? Хорошо. Их ждали. Так. Включите, пожалуйста, экраны первой зоны.
      Министр вышел из-за стола и стал расхаживать по помещению центрального поста.
      - Василий Климентьевич, осмелюсь вас спросить, что это такое? взволновался Кленов.
      - А вот сейчас увидите, Иван Алексеевич. Приглашаю вас смотреть на этот экран. Центральная оборонная диспетчерская уже действует, сюда транслируется изображение.
      Комната внезапно наполнилась шумом моторов. Воздушные корабли, неровно покачиваясь от ураганного ветра, шли боевым строем.
      На экране замелькали какие-то цифры.
      - Ого! Держат курс прямо на Каракумы. К нам в гости хотят пожаловать.
      - Они уничтожат вас! Все бесполезно... - прошептал Кадасима.
      - Нет, почему же бесполезно? Очень даже полезно. Это тоже следует рассматривать как некоторый эксперимент для будущего времени. Как вы думаете, Иван Алексеевич?
      - М-да!.. Я, право, затрудняюсь...
      В правом нижнем углу экрана появилась большая цифра 1.
      - Операция номер один, внимание! Вражеские самолеты уже далеко вклинились в нашу территорию.
      - Почему же их не обстреливают, осмелюсь вас спросить?
      - Зачем? - пожал плечами министр.
      Кадасима вскинул на него глаза.
      - Цифра "один" показывает, что эскадрилья входит сейчас в зону бесцветного, невидимого газа, обладающего неприятным свойством. При засасывании его в цилиндры мотора или в реактивный двигатель исключается возможность вспышки. Мотор задыхается, а боевой самолет мирно спускается на нашу землю, где и вынужден сдаться.
      Министр говорил спокойно, словно читал лекцию.
      - Это не поможет! - глухо сказал Кадасима.
      - М-да!.. Занимательно, занимательно... Как же достигается это, осмелюсь узнать?
      - Очень просто. При вспышке мгновенно происходит реакция с громадным поглощением тепла. Температура сразу падает. В результате этой реакции в цилиндре образуется порошок, который невозможно удалить. В реактивном двигателе засоряются камера сгорания и дюзы. Моторы отказываются работать.
      Цифра 1 исчезла. Самолеты продолжали лететь.
      - Странно! - сказал министр.
      - Самолеты Вельта потребляют жидкий кислород, они не засасывают воздуха, произнес Кадасима. - Они неуязвимы.
      В правом нижнем углу выскочила цифра 2.
      - Значит, к ним применят операцию номер два, - сказал министр.
      Комната огласилась страшным грохотом. Кленов вздрогнул. Кадасима поднял глаза.
      На экране то там, то здесь возникали взрывы. Объятые пламенем, самолеты падали вниз.
      - Что это? - спросил Кленов.
      - Это детонирующая ультразвуковая волна. Луч такой направленной волны настигает корабль. Взрывчатые вещества в бомбах корабля в силу детонации взрываются. Результат вам виден.
      - М-да... виден! - покачал головой Кленов.
      - Не все, не все взорвались! У Вельта должны быть атомные бомбы. Они не взорвутся от детонации!
      Кленов посмотрел на Кадасиму, потом на экран.
      - Конечно, не взорвутся! - сердито сказал он.
      Министр подошел к аппарату, нажал кнопку и спросил:
      - Сколько машин прошло две оборонные зоны?
      - Девять тысяч самолетов приблизительно, - сказал голос из репродуктора.
      - Девять тысяч! - ужаснулся Кленов.
      - Они долетят - погибнет все! - сказал Кадасима.
      - Что вы каркаете?.. М-да!.. Собственно, что вы каркаете? - рассердился Кленов.
      Кадасима устало посмотрел на него.
      Самолеты покачивались на экране.
      - Преодолена половина пути, - нахмурился министр.
      Самолеты проходили зону зенитных батарей. Все небо между машинами наполнилось черными расплывающимися пятнами. Это были взрывы самонаводящихся снарядов. То и дело падали объятые пламенем самолеты, но остальные стаей саранчи летели дальше.
      - Достаточно, чтобы долетела только одна сотая часть этих машин, - и все погибло! - сказал Кадасима.
      Самолеты бомбили зенитные батареи, отвлекали на себя их огонь, а в высоте над ними шли жужжащие тучи черных машин.
      Вдруг на экране появились движущиеся черные точки.
      Ракетные торпеды.
      Торпеды взрывались и около самых машин, в вдали от них.
      - По-видимому, у врага есть средства и против наших торпед. Он взрывает их на расстоянии.
      - Конечно, есть... У него все есть! - прошептал японец.
      Самолеты то и дело падали вниз, но места их тотчас же заполнялись другими.
      - М-да! Об этом страшно даже подумать. Если бы мы создали Аренидстрой не в такой отдаленной местности, все погибло бы уже, - сказал Кленов.
      - Мы должны были учесть и эту возможность, - сказал министр.
      Он был по-прежнему спокоен, но Кленов, привыкший уже к нему, замечал в нем неуловимую перемену.
      Василий Климентьевич подошел к аппарату вплотную и тихо разговаривал с невидимым собеседником.
      - Всего выведено из строя около шести с половиной тысяч вражеских машин, наконец повернулся он,
      - Сколько же осталось? - заволновался опять профессор.
      - Около четырех тысяч.
      - Это чудовищная цифра!
      - Истребители! - воскликнул министр радостно. Видимо, он давно уже ждал этого момента.
      - Наконец-то, наконец-то! - закричал Кленов. - Как они медлили!
      Навстречу туче бомбардировщиков двигалась стая вертких машин.
      - Есть еще время. Надо было беречь наши машины.
      - И людей! - воскликнул Кленов.
      Министр улыбнулся.
      - Это радиоистребители, - сказал он.
      - Что такое?
      - Это истребители без людей. Человек сидит в своем кабинете на земле, но видит и управляет истребителем, словно находится в воздухе. Сейчас мы проследим за боем самолетов, а, кстати, вы увидите одну знакомую вам фигуру.
      Министр нажал кнопку.
      На втором экране возникло изображение комнаты, в которой помещалась модель кабины самолета в натуральную величину, со всеми приборами управления.
      В комнате было несколько военных. Вдруг они вытянулись и отдали честь. В комнату вкатили кресло на колесах. В нем сидел седой генерал с бритым лицом. На груди его блестели три Золотых Звезды и колодка несчетных правительственных наград.
      Профессор Кленов радостно улыбнулся и взглянул на министра. Видимо, он сразу узнал этого человека.
      Человек в кресле был серьезен. Он отдал несколько приказаний. Его подкатили к приборам управления.
      - Значит... значит, он снова полетит? - взволнованно произнес Кленов.
      - Снова полетит его истребитель, - сказал министр.
      Вспыхнули лампочки перед пилотом в кресле. Появилось голубое небо, за стеклами кабины, чье-то заглянувшее в кабину лицо, крыло соседнего самолета...
      Седой пилот положил руки на рычаги.
      Несколько молодых военных оживленно зашептались.
      За окном самолета побежала земля и постройки аэродрома.
      - Поднялся, - сказал Василий Климентьевич.
      За стеклами виднелось синее небо и плывущие облака.
      Но вот в белой дымке показались черные точки.
      - Вот они! - сказал министр.
      В то же время на первом экране был виден набирающий высоту истребитель.
      За окнами кабины появился бомбардировщик. Седой пилот нажал рычаги. Бомбардировщик исчез.
      На втором экране было видно, как, кувыркаясь, летел он вниз. Истребитель подходил уже к другому.
      Насколько краток воздушный бой! Зрители не могли уловить, что происходит, хотя наблюдали за боем одновременно с двух точек: из кабины истребителя и со стороны.
      Еще два бомбардировщика один за другим были сбиты старым, заслуженным пилотом.
      - Здорово! М-да!.. Это замечательно! - трясся от возбуждения Кленов.
      Вдруг за окнами кабины что-то блеснуло.
      - Столкнулся! - сурово сказал пилот. - Себя не пожалел.
      Кленов видел, как, слившись в один огненный клубок, падали вниз два самолета.
      Седой пилот покачал головой и, обернувшись к молодым, сказал:
      - Характерный прием, товарищи. Они прибегают к столкновению как к последнему средству. Вам надо будет учитывать это в своей практике. В следующих теоретических занятиях мы познакомимся с этим подробно.
      Он нажал рычаг, и за окном его кабины появилось изображение аэродрома. Седой пилот поднимал с земли новый истребитель. Снова за стеклами кабины закачались вражеские самолеты.
      - Каковы потери врага? - спросил министр.
      - Не больше полутора тысяч машин продолжают полет.
      - Но и это чудовищно... чудовищно! - воскликнул Кленов.
      - Вот они, наши соколы! - закричал возбужденно министр.
      Кленов впервые видел его таким.
      - Вот когда начинается настоящее дело!
      - Что такое? Что такое?
      - Видите, идет отряд настоящих машин. Это эскадрилья Героев Советского Союза.
      Верткие красные сверхзвуковые истребители врезались в самую чащу бомбардировщиков. То и дело вниз факелами летели сбитые самолеты. Вот развернулся парашют, один, другой...
      - И наших сбивают! - сердито сказал Кленов.
      - Флагман! Смотрите, флагман! - Министр схватил за руку Кленова, указывая ему на черный маленький самолет с белыми крыльями, к которому приближался советский истребитель.
      - Он погибнет, этот русский пилот! - сказал Кадасима. - Флагман - сам знаменитый Копф.
      - Летчик-то не погибнет! - ответил министр. - Он по радио управляет.
      С напряженным вниманием следили все за единоборством двух машин. Радиоистребитель ловким маневром заставил флагмана изменить курс. Он старался подняться выше. Флагман сделал "мертвую петлю" и полетел вверх колесами в противоположную сторону, поливая красный истребитель огнем пулеметов. Истребитель гнался за ним.
      Но здесь произошла странная вещь. Вся воздушная флотилия повернула за своим флагманом и полетела назад.
      - Побежали! Побежали! - закричал Кленов.
      Из репродуктора послышалось:
      "Враг в составе шестисот машин уходит!"
      Несколько минут все молчали. Потом голос в репродукторе сказал:
      "Враг сбрасывает груз бомб на наши города. Есть жертвы".
      - Гады! - скрипнул зубами министр.
      На втором экране седого пилота вывезли на середину комнаты.
      - Товарищи, - сказал он, - сейчас мы с вами подробно разберем сегодняшнюю операцию.
      Министр многозначительно взглянул на Кленова и выключил второй экран.
      На первом экране не оставалось больше самолетов: он был пуст.
      - Бежали! - сказал министр и улыбнулся. - Героев наших не выдержали. Люди страшнее машин оказались.
      Кадасима встал и, не глядя на министра, подошел к Кленову.
      - Иван Алексеевич, могу я просить вас об одолжении выйти со мной на улицу лишь на одну минуту...
      Кленов пожал плечами:
      - Извольте, я могу.
      Едва вышли они на воздух, как неприятный песчаный ветер ударил их.
      Кадасима шел понуро, ни на что не глядя.
      - Вот, господин Кадасима, осмелюсь обратить ваше внимание. Это должно укрепить в вас надежду. Вот электрическая пушка сверхдальнего боя. Весь ствол ее представляет собой два полюса магнита, между которыми создается сильнейшее магнитное поле. Все получается как в моторе постоянного тока. Через снаряд из наших аккумуляторов пропускается громадной силы электрический ток. Он взаимодействует с магнитным полем. Каждый знает, что магнитное поле не терпит присутствия электрического тока, который искажает его, поэтому оно с колоссальной силой выталкивает снаряд с током прочь. Начальная скорость, обретаемая снарядом, достаточна, чтобы перебросить его через два океана. М-да!.. Позвольте, господин Кадасима... Я осмелюсь выразить опасение, что вы не слушаете меня.
      - Да, я не слушаю вас, господин Кленов, хотя в другое время я заплатил бы вам за эти сведения немалые деньги. Сейчас у меня с вами иной разговор. Моя ставка проиграна. Как истый японец, я должен уйти из жизни и ждать другого перевоплощения. Но я должен выполнить это согласно всем нашим обычаям.
      - М-да!.. Хорошо ли я вас понимаю?
      - Я уничтожен, я не нужен никому... Нет никого, кто внял бы последней моей мольбе. Я должен умереть!
      - М-да!.. - сказал Кленов и растопырил локти.
      В этот момент мимо прошел бывший полковник, а ныне майор Молния. Профессор вежливо поздоровался с ним.
      - Я должен умереть, Иван Алексеевич! Но у нас существуют традиции, которые я не могу переступить! У меня есть в мире только один человек, на дружбу которого осмеливаюсь я рассчитывать. И этот человек вы, Иван Алексеевич.
      - Я? М-да!.. - удивился Кленов.
      - Да, вы. Вы единственный человек, который может и должен оказать мне последнюю услугу.
      - Услугу? М-да!.. Пожалуйста, что могу... Извольте!
      - О, я знал это! Я не мог сомневаться. Мы связаны кровью, пусть случайно не пролитой, но все же кровью!..
      - М-да.!. М-да!.. - сразу рассердился Кленов.
      Японец выхватил кинжал. Профессор в испуге попятился.
      - Не бойтесь! Это священный вакасатси. Я ношу его с собой как защиту от всех жизненных невзгод. У японского дворянина из жизни есть только одна дверь, на пороге которой лежит этот кинжал.
      - М-да!.. Но я не вполне понимаю...
      - В древней стране Ямато есть священный обычай сеппуку, или харакири... Этим кинжалом японец взрезает себе живот, а друг его, выполняя роль кайтсаки, должен отрубить ему в этот момент голову. Я привез для этого саблю... Иван Алексеевич, об этой дружеской последней услуге я прошу вас!
      - Что? - в испуге закричал Кленов, отскакивая от японца и хватаясь за сердце.
      Лицо старого японца исказилось от внутреннего страдания.
      - Я не могу уйти из жизни иначе. Поэтому я прошу, я умоляю вас, профессор: отрубите мне голову, когда я вспорю себе живот!
      - М-да!.. Но, позвольте... ведь я же не умею рубить головы...
      Японец упал на колени и, держа в одной руке кинжал, другой хватался за полы пальто профессора.
      К ним подошел секретарь министра:
      - Василий Климентьевич просит вас на испытание, профессор. Сейчас будет произведен эксперимент выстрела. Всем остальным предлагается скрыться за прикрытия.
      - М-да!.. Я сейчас, сейчас... - растерянно говорил профессор, глядя на распростертого на песке японца.
      Секретарь остался с хнычущим японцем, а Кленов зашагал прочь. Два раза он сердито обернулся.
      - Мы ждем вас, - сказал министр, увидев Кленова.
      - М-да!.. Понимаете, задержался... Какие-то совершенно необыкновенные предложения... Никогда в жизни не слышал ничего подобного! - Руки профессора тряслись.
      - Товарищ майор!
      - Есть!
      - Все ли готово?
      - Есть все готово.
      - Ваши координаты?
      - Триста сорок семь и девятьсот восемьдесят четыре.
      - Так. Подождите. - Министр полез в карман гимнастерки и вынул маленькую записную книжку. - Я, друзья, на досуге прежде астрономией и математикой занимался. Вот и решил траекторию подсчитать... Подождите, посмотрю, что у меня получилось. Так...
      Молния удивленно смотрел на министра.
      Молния, еще в бытность свою полковником, написал классический труд о сверхдальней стрельбе. Ему он и был обязан тем, что, отстраненный от руководства строительством, он все же остался при батарее сверхдальнего боя, чтобы произвести залп. Все подсчеты были сделаны им на основе этого труда. И вот Василий Климентьевич неожиданно сомневается теперь даже в правильности его расчетов. Но Молния не повел и бровью. Он умел сносить невзгоды, понимая, какому делу служит.
      - Триста сорок семь и девятьсот восемьдесят шесть? - спросил Василий Климентьевич, суетливо и застенчиво перелистывая книжку.
      - Нет, триста сорок семь и девятьсот восемьдесят четыре, - твердо сказал Молния.
      Министр нашел нужную страницу, голос его сразу стал, как и прежде, уверенным:
      - А по-моему, девятьсот восемьдесят шесть. Я учел некоторые дополнительные моменты притяжения космических тел. Знаете задачу о трех телах?
      - Разве вам удалось решить эту задачу? - удивился Молния.
      - В общем виде нет. Но методом постепенного приближения подсчитать конкретный случай можно.
      Молния пожал плечами.
      - Прежде вам пришлось бы только один случай подсчитывать несколько лет.
      - Вы правы. Но в наш электронный век это делает электронно-вычислительная машина. Это оказалось даже легче, чем переводить с одного языка на другой, играть в шахматы, точно определять по миллиону данных прогноз погоды, она может решить и наш случай.
      - Вы правы, - сказал Молния. - Без электронных машин не обойтись.
      - Все дело в программе вычислений. В моем случае машина получила цифры: триста сорок семь и девятьсот восемьдесят шесть.
      - Я могу изменить прицел. Промах не играет сейчас роли.
      Василий Климентьевич нахмурился.
      - Сейчас, может быть, и не играет. Но мы с вами ведь собирались взорвать остров Аренида. Точность прицела решает в таком случае все.
      - Какие будут приказания? - сухо спросил Молния.
      - Что ж, проверим? Тогда, товарищ майор, будьте любезны изменить прицел.
      С безразличным видом Молния подошел к аппарату и отдал распоряжение.
      Пока ждали сигнала готовности, все молчали.
      Кленов, растопырив локти, хмуро смотрел в пол. Наконец сигнальная доска засветилась. Министр взглянул на Молнию.
      - Огонь!
      - Есть огонь! - Молния нажал кнопку.
      Задрожали стены. Пол под ногами заколебался. За окном взметнулись тучи песка.
      Министр указал глазами на экран.
      В первое мгновение ничего нельзя было разглядеть. Потом стала отчетливо вырисовываться Земля, словно видимая с громадной высоты. С непостижимой быстротой она сначала превратилась в вогнутую чашу, с одного конца которой виднелось море. Потом чаша эта, постепенно поворачиваясь и удаляясь, стала закругляться с краев, превращаясь в шар.
      Молния, Кленов и министр переглянулись. Они видели земной шар, который благодаря полету снаряда заметно поворачивался. Сквозь просветы между облаками угадывались неясные очертания материков и морей.
      В немом молчании смотрели люди на чудесный экран телевизора, принимавшего передачу со снаряда.
      Люди потеряли счет времени. Тяжело дыша, они не отводили от экрана взоров.
      Вместе со снарядом неслись они сейчас в верхних слоях стратосферы.
      Наконец все заметили, что земной шар стал расти, по-прежнему продолжая поворачиваться. Он становился все больше и больше. Скоро всю видимую площадь стала занимать вода, походившая на ослепительную эмаль.
      - Тихий океан, - спокойно произнес министр и вынул из бокового кармана трубку.
      Внезапно в самом углу экрана появилась светлая точка. Постепенно она стала расти и шириться. Она походила на огонь электросварки, только кровавого цвета.
      Очень быстро огненная зона захватила весь экран. На него стало больно смотреть.
      Вдруг в центре появилось что-то фиолетово-черное, и все сразу исчезло.
      - Все, - сказал министр, раскуривая трубку.
      - Есть попадание! - сказал Молния. - Признаю свой расчет неверным. Верен ваш, товарищ уполномоченный правительства. Прошу отстранить меня.
      Министр пристально посмотрел на Молнию.
      - Просишь? А еще военный! Прошлый раз я тебя как будто не спрашивал... - И министр выпустил клуб дыма.
      - Теперь надо... м-да!.. Второй. И если все будет в порядке, тогда уж, благословясь, и залп...
      Министр спрятал в карман книжку, которую держал все время в руках, и дал предупредительный сигнал по строительству. Потом посмотрел пристально на Молнию:
      - Огонь!
      - Есть огонь! - ответил тот и нажал кнопку.
      Только на секунду появилась на экране Земля. В следующий момент все исчезло.
      Молча смотрели люди на пустой экран.
      Спустя несколько секунд страшный огненный вихрь пронесся над строительством.
      Затряслась центральная будка управления. Повалилась одна ее стена. Кленов, министр, Молния лежали на полу...
      Снаряд разорвался, едва вылетев из орудия.
      Через минуту Сергеев и полковник поднялись, но старый профессор так и остался лежать, подогнув острые колени и вытянув жилистую шею. Ртом он судорожно ловил воздух. Мертвенная, зеленоватая бледность покрыла его лицо. Из-под прикрытых век виднелись только белки.
      Василий Климентьевич опустился на колени, стараясь расстегнуть у Кленова воротничок.
      Глава II
      ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
      После неудачного испытания снарядов с заменителем профессор Кленов вместе с Василием Климентьевичем вернулся в Москву.
      Переоценив свои силы, Кленов рассчитывал помочь Марине в получении нужного изотопа радия-дельта. Однако сразу же по приезде старый профессор занемог и не выходил из своей комнаты. Лечь в больницу он наотрез отказался.
      Но оставаться в стороне от общей борьбы он не хотел. И днем и ночью он лежал в постели с наушниками на голове, настроив чувствительный радиоприемник на "обратную волну Матросова".
      Конечно, можно было воспользоваться и репродуктором, но наушники выключали Кленова из всего окружающего, переносили в многоголосый мир эфира.
      Кленов знал, что на аппаратуре обратной волны дежурства ведутся и без него, но он одержим был идеей первым поймать сигналы созданного им радиопередатчика отраженной волны.
      Кленов не открывал штор, и дневной свет почти не проникал в его комнату. В полумраке виднелся стол, так заваленный книгами, что на нем мог с трудом поместиться листок бумаги. Надо бы прибрать, да нет сил, а главное, времени. Кресло, стулья, шахматный столик... Всюду стопки книг. Не успевал все прочитать, а заведено было не класть книгу в шкаф, пока не просмотрена. Теперь все равно не успеть даже перелистать.
      Доктор потом разберется, передаст в библиотеки. Уж очень он качает головой, когда выслушивает своего "аллигатора".
      Когда Кленов лежал на боку, ему была видна стена с картинами. Он начал коллекционировать их еще в Соединенных Штатах. Профессор Вонельк приобретал только картины русской природы, нарисованные преимущественно Левитаном. Каких ухищрений стоила ему заблаговременная пересылка их в СССР!
      Особенно близки были ему картины, где на фоне неба виднелись верхушки деревьев или где в небе плыли облака.
      Улетевшее облачко!.. Оно улетело из жизни много лет назад, а вместе с ним и способность любить.
      Странно думать, что в студенческие годы у него были друзья, что он сочинял стихи о любви. Что же так неузнаваемо изменило его, сделало нелюдимым и аскетом?
      Жизнерадостный, влюбленный, наивно мечтающий о прекращении войн, Кленов погиб вместе с Мод во время взрыва в Аппалачских горах. И он еще раз погиб, утонув вместе со своими иллюзиями в Атлантическом океане, когда моторный бот был потоплен японской подводной лодкой.
      Спасенный в море Вонельк был уже другим. Он принял чужое имя и весь сосредоточился на сокрытии от Вельта своей тайны. Имитировав потерю памяти, он начал жизнь сызнова. Никто не догадался, что необыкновенный студент потому в полтора года окончил Корнель-ский университет, что был уже профессором. И Джону Аллену Вонельку не так трудно было вскоре действительно стать профессором Корнельского университета. Никто не знал, как страдал он в добровольном своем изгнании, лишенный друзей и родины, нося выдуманный им крест служения человечеству.
      Однажды он побывал на съезде ученых. С волнением вступил он на Европейский континент - Россия была совсем близко! Он ходил по Парижу, смотря на резвившихся детей, и думал, что они своей жизнью обязаны ему, умевшему молчать... Он смотрел на собор Парижской богоматери, входил внутрь, платил суетливой монашке монету за право любования мрачной колоннадой. А уходя, оглядывался назад - на прямоугольные башни, на загадочные химеры, украшавшие фасад, и думал: Гюго прославил все это, а он сохраняет тем, что молчит, и безумное человечество не может взорвать, развеять по ветру Париж вместе с его памятниками искусства. Он шел в Лувр и как хозяин обходил залы. Все это существует благодаря ему. Вот бархатный зал со скамейками по стенам. Посередине, выделяясь на темнобархатном фоне, великолепная статуя Венеры Милосской... Никогда ни одна копия не производила на Кленова такого впечатления, как эта, чуть изъеденная с поверхности временем, но полная обаяния, красоты и древности статуя... Ее тоже спасает он, Кленов, для потомков... Пусть никто не знает о нем, пусть никто не подозревает, что это он сохраняет и эту статую, и все остальное... Ему не надо признания и благодарности!
      Кленов бродил незаметный, никому не известный по парижским бульварам в шумной, говорливой толпе, словно возвышаясь над всеми, гордый своей миссией и своей неизвестностью...
      Как это дико и нелепо выглядит теперь! Словно целое столетие отделяет его от того времени. А между тем разве не он год назад расхаживал с тем же самым чувством по улицам Москвы, гордясь великолепными, задевающими за облака зданиями, которые он сохраняет от разрушения своим молчанием? Разве не год назад он воображал, читая сообщения о грандиозных планах строительства, что незримо примет во всем участие, оберегая страну и весь мир от разрушения?
      Что же целым столетием встало между Кленовым вчерашним и Кленовым, лежащим на кровати с наушниками на голове?
      А ведь червь все-таки грыз его сердце, когда уже на Родине, слывя чудаковатым старым ученым, он отказывался от многих знаков внимания. Он не хотел ни многокомнатной квартиры, ни автомашины, ни обслуживания... Однако в Америке он пользовался всем этим! И чудаковатости у профессора Вонелька не было. Значит, говорил в нем все-таки голосок совести! Он только не хотел слушать этот писк, глушил его, отделывался конфузливым отказом от элементарных удобств. И сделка с совестью совершилась! Ах, если бы раньше понять все это!
      Профессор стонал и переворачивался на другой бок.
      Рухнуло здание фальшивого храма служения человечеству. Оказалось недостаточно только молчать. Он покатился вниз... к преступлению. Если бы не чуткость я великодушие новых людей его Родины, он так ничем и не помог бы человечеству, да он и не помог пока!.. Вот если бы Матросов привез радий-дельта и батарея выстрелила, погасив воздушный пожар, тогда Кленов понял бы, что жил недаром.
      Последнее страстное, неукротимое желание угасающего старика сосредоточилось на спасении Матросова. И Кленов исступленно слушал, не снимая наушников, не желая внимать уговорам доктора Шварцмана. Старик упрямо гнал все сомнения, уверяя себя, что прибор портативен, не требует энергии. Матросов найдет способ дать о себе знать.
      Только любящая женщина и только Кленов с его одержимостью могли верить в невозможное - спасение Матросова.
      И женщина пришла к Кленову.
      Кленов почти обрадовался звонку. У доктора был свой ключ... Кто бы это мог быть?
      Накинув на себя одеяло и включив вместо наушников репродуктор, профессор зашаркал в полумраке.
      Он открыл дверь и зажмурился. Оказывается, даже на лестничной площадке существует день, солнце, живут люди, говорят, смеются.
      - Боже мой! Это вы!.. Прошу прощения. Проходите! М-да!.. Но что с вами, дорогая, осмелюсь спросить? Вас словно с креста сняли.
      Перед Кленовым, прислонясь плечом к стене, стояла бледная, худая Марина.
      - М-да... Мой наряд... Осмелюсь просить прощения. Удивлен выше всякой меры и обрадован... Наш милейший доктор говорил о вашем серьезном недомогании...
      Кленов провел Марину в свою комнату.
      - Это радиация виновата, Иван Алексеевич, - слабо улыбаясь, сказала Марина. - Трудно уберечься. Получили мы еще один изотоп радия-дельта. К сожалению, - Марина болезненно усмехнулась, - период полураспада у него еще меньше. Он исчезнет скорее, чем его нанесут в виде защитного слоя на сверхаккумулятор.
      - М-да!.. Весьма серьезно и печально. Вижу, извелись вы со своими опытами. Молодость свою не бережете. Ради бога, не обращайте на меня внимания. М-да... Я бы прибрал постель...
      - Не смейте, Иван Алексеевич. Сейчас же ложитесь. Ну, я очень прошу вас, очень... - Марина так посмотрела на Кленова, что тот только зажевал челюстями и подчинился. - Теперь я отдерну шторы и на минуту отворю окно. Хорошо? У вас есть тряпка? Я вытру пыль.
      - Несомненно, тряпка имеется. Не извольте беспокоиться... Что это вы, право?.. Я бесконечно, рад вашему приходу!
      Марина, слабая, едва держась на ногах, стала прибирать комнату. Она то и дело присаживалась отдохнуть.
      - Можно сложить книги в шкаф? - спросила она.
      - М-да... Видите ли, я еще их не просмотрел. Ну ладно, теперь уже все равно.
      - Почему все равно, Иван Алексеевич?
      - Нет, нет... ничего... Я имел в виду, что вам, ласковая моя, все дозволительно: складывайте их куда хотите.
      - Какие у вас прекрасные картины, Иван Алексеевич! Вы так тонко понимаете живопись.
      Залитая солнцем комната меняла вид.
      - Когда я перекладываю ваши рукописи, у меня дрожат руки. Ведь я училась по вашим книгам, - говорила Марина, с улыбкой смотря на растроганного профессора. - Хотите, я согрею вам чаю?
      - Премного буду благодарен, дорогая Марина Сергеевна... Сочту за счастье выпить чашку вместе с вами.
      Предложи Марина сейчас Кленову мороженое, которое он никогда не ел, он с радостью бы согласился.
      Марина покачала головой:
      - Я приготовлю вам чай, но сама я не буду, Иван Алексеевич. Вы даже не понимаете, что у меня за состояние. Радиация, оказывается, вызывает тошноту...
      Поставив чайник, Марина снова села отдохнуть.
      - Ну вот... Помните, как вы защищали диссертацию? - говорил Кленов. Какая вы были тогда, я бы сказал, светлая и настырная... И вы, право, очаровали меня... М-да!.. Вы меня извините, покорнейше прошу, что я в наушниках. Я ведь все слушаю, слушаю и слушаю...
      - Иван Алексеевич, если б вы знали, как...
      - Не стоит благодарности, право...
      - Нет! Как я вас люблю!
      - "Люблю"? М-да!.. Как это странно - "люблю"... Никогда не слышал этого слова... по-русски. "Люблю"... Разве меня можно любить? Сделавшего так много против вас?
      - Иван Алексеевич, говорят, что сердце не объясняет...
      - Ма-шень-ка, - тихо и раздельно, словно вслушиваясь в это слово, произнес Кленов.
      - Что? - тихо отозвалась Марина.
      - Нет, я просто так... Я желчный, завистливый старик. Я завидую вашему отцу. Как бы я хотел иметь такую дочь! Или внучку... Ведь вы могли бы быть моей внучкой... Я бы так гордился вами!.. М-да!.. Так нелепо и горестно сложилась жизнь. Наверно, это большое счастье - иметь детей?
      - Огромное, Иван Алексеевич! - сразу оживилась Марина.
      Она встала и подошла к радиоаппаратуре, положила свою тонкую, почти прозрачную руку на голубой ящик, почувствовала холод металла и отдернула ее.
      - Огромное счастье, Иван Алексеевич, - продолжала она. Ее затуманенные глаза смотрели вдаль. - Иногда мне кажется, что я буду очень счастлива... А иногда мне так горько, что не хватает слез... За эти дни я плакала больше, чем за последние десять лег. Можно, я сяду на вашу постель? Какая у вас большая рука... Скажите, ведь вы верите? Вы услышите сигналы?
      - Верю, Машенька, верю... Вся моя жизнь теперь в этой вере. До сих пор я думал, что хочу этого ради человечества... А хотел-то ведь ради себя... А теперь... - Старик закрыл глаза и замолчал.
      Марина гладила его лежавшую поверх одеяла руку. Она с нежностью смотрела на худое лицо старика с провалившимися щеками, с запавшими глазницами, с клочковатой белой бородой... Она гладила его руку и видела, как сначала из одного глаза, а потом из другого медленно сползли две слезинки.
      - А теперь для вас этого хочу, ради вас всей душой своей хочу... И благодарен вам за светлое чувство, которое вы пробуждаете во мне... Вот за эти слезинки, которых не стыжусь... Предыдущие принадлежали Мод...
      Марина своим платком вытерла глаза старику.
      - Чай поспел, Иван Алексеевич, - сказала она и улыбнулась.
      И, забыв про чай, они смотрели друг на друга, думая каждый о своем.
      Кленов ощущал величайшее умиротворение. Может быть, такое чувство бывает только раз в жизни... перед концом.
      - Какая страна, какое время, какие люди! - говорил он, видимо, сам себе.
      - Люди? - переспросила Марина.
      - Да... Вы, он... И все вы, люди будущего...
      В передней раздался шорох.
      - Почтеннейший, вы, может быть, думаете, что вас грабит однорукий бандит? Так ничего подобного? Это я, ваша назойливая сиделка. Прилетел к вам на минуточку, раздеваюсь, вешаю пальто... Привожу себя в порядок... Ведь отсюда я полечу к своей пациентке, к нашей Машеньке, как мы с вами говорим... Она очень плоха и неосторожна... Может быть, героична! Склоняюсь. Право ученого! Пренебрегает радиацией. Итак, как вы себя чувствуете?
      С этими словами в комнату вошел доктор Шварцман.
      - Что я вижу! Она здесь! Ох, медицина! Тебе как науке нужно прописать тысячу верблюдов, чтобы они плевали на тебя.
      Вдруг Кленов сел и предостерегающе протянул худую длинную руку.
      Доктор Шварцман осторожно сел на кончик стула.
      - Тише, тише! - шептал Кленов.
      Марина, вся подавшись к нему, смотрела на него умоляющими глазами. Кленов судорожно схватил ее руки и сжимал их в своей громадной ладони.
      - Доктор, пишите же... Да пишите же, доктор! - вдруг закричал он.
      Доктор привычным движением выхватил перо и бланк для рецепта.
      - Вызывает, вызывает так долго, что я осмелюсь думать - он располагает неограниченным временем...
      Марина окаменела.
      Наконец Кленов стал глухим голосом произносите текст радиограммы, а Марина беззвучно повторяла слова. Доктор записывал. По лицу профессора текли слезы, но глаза сияли...
      - Вот и все... Он повторяет вызов... Видимо, передает радиограмму еще раз. Какое счастье! Исполнение желаний! Помогите мне лечь, Машенька. Звоните, звоните по телефону Василию Климентьевичу... Передайте радиограмму и мой... мой привет.
      Уложив старика, который вытянулся под одеялом и закрыл глаза, как после сильнейшего утомления, Марина вытерла платком слезы и, счастливо улыбаясь, села за стол к телевизефону.
      - Я вам буду диктовать. Вы, может быть, думаете, что прочтете докторский почерк? Ничего подобного!
      Марина вызвала министра:
      - Василий Климентьевич! Вы извините, что я сквозь слезы... Это от счастья... - И она незаметно переключила динамик на телефонную трубку.
      - Вы уже знаете? - отозвался министр. - А я два часа всюду разыскиваю вас, чтобы сообщить радостную весть...
      - Василий Климентьевич! - перебила Марина. - Профессор Кленов только что установил связь с Матросовым...
      - К нему уже вылетела помощь, - сказал Сергеев.
      Марина плотнее прижала трубку к уху, чтобы не донесся в комнату голос министра.
      - Профессор будет счастлив. Он так стремился услышать Матросова первым. Я передаю принятый им текст...
      - Он лежит передо мной, - недоумевая, заметил министр.
      Но Марина, как бы не слыша этого, стала медленно передавать текст радиограммы, словно министр записывал его.
      Профессор Кленов приоткрыл глаза, напряженно вслушиваясь в каждое ее слово. Его губы беззвучно шевелились. Видимо, он повторял за Мариной...
      Министр не прерывал Марину. Когда она кончила, он сказал:
      - Спасибо. Видимо, Матросов повторяет свою передачу каждый час. Меры приняты. Передайте привет профессору.
      Марина положила телефонную трубку, невидящим взором смотря перед собой.
      - Что он сказал? - прошептал Кленов.
      Марина догадалась, о чем спросил Кленов.
      - Василий Климентьевич просил передать вам благодарность. Вы приняли радиограмму первым...
      Она подошла к Кленову. Лицо его стало спокойным и строгим.
      - Он сказал, что каждый час здесь имеет значение... Ваш сигнал, Иван Алексеевич, может оказаться решающим.
      Доктор во время разговора Марины с министром стоял близко от телефона и слышал голос Василия Климентьевича.
      При первых же словах Марины доктор изумленно поднял брови, но в следующее мгновение, поняв что-то, закивал. Он снял очки и тыльной стороной ладони вытер краешек глаза.
      А Марина все говорила Кленову, как она благодарна ему, именно ему, за спасение Матросова, за радий-дельта!.. Она передавала Кленову благодарность человечества за спасение всего живого на Земле.
      Марине показалось, что губы Кленова дрогнули. Может быть, это была тень счастливой улыбки.
      Доктор отстранил Марину. Он взял безжизненную руку Кленова, чтобы пощупать пульс. Очки он так и не надел, и глаза его показались Марине круглыми, добрыми, детскими.
      Он грустно покачал головой и сказал:
      - Всю жизнь он служил призрачной мечте...
      Марина опустилась у постели на колени, взяла длинные холодные пальцы, стала тереть их, чтобы согреть.
      Лицо у Кленова было величественно спокойно. Черты его обострились и стали неподвижными.
      Доктор встал, отвернулся и начал искать в кармане платок.
      Марина упала на грудь старика и зарыдала.
      - Вы знаете, - сказал доктор, сморкаясь, - он как-то говорил мне, что над ним некому будет поплакать... Как он ошибался!.. Он всю жизнь только ошибался...
      - Бедный Иван Алексеевич... - сквозь рыдания проговорила Марина, несчастный профессор Кленов!
      - Нет, - сказал Шварцман, - это неверно. Он умер счастливым... благодаря вам...
      Глава III
      ПОСМЕРТНЫЙ БОЙ
      Специально нанятая агентом Интеллидженс сервис яхта не рискнула ночью приблизиться к западному берегу Ютландии.
      Два якоря едва удерживали ее на месте.
      Старый сыщик знал эти места: мелкое опасное море и бесконечные дюны на берегу, похожие на большие песчаные волны.
      Сыщик с трудом дождался утра. Кутаясь в развевающийся на ураганном ветру плащ, он стоял на палубе, вглядываясь в пустынный, мертвый берег. По временам он заходил в каюту.
      Висящий на стене репродуктор мерно отсчитывал "ти-ти-ти...".
      Загадочная волна еще не исчезла. Агент успокаивался, и в нем росла уверенность, что он откроет эту последнюю тайну Земли.
      Когда рассвело, сыщик вызвал капитана яхты.
      Капитан явился вместе со своим помощником. Оба они - один толстый и низкий, другой высокий - молча остановились перед ним, придерживая рукой срывающиеся фуражки.
      Сыщик сказал:
      - Я отправлюсь на берег. Если понадобится, пересеку полуостров.
      Моряки одновременно кивнули.
      - Вам надлежит перевести яхту к восточному берегу Ютландии.
      Моряки взглянули по направлению на восток, потом друг на друга и на сыщика.
      - Это все, - закончил агент и приказал спустить шлюпку.
      Моряки повернулись. Впереди пошел, страдая особенно усилившейся за последнее время одышкой, капитан, сзади, выставив из воротника свою тощую шею, - помощник.
      Через час с опасностью быть разбитой штормовыми волнами шлюпка высадила агента № 642 на берег Ютландии. С ним вместе был и его несколько странный багаж - мотоцикл с радиоприемником, расположенным на багажнике.
      Сидевшие в шлюпке матросы видели, как хозяин яхты скрылся на мотоцикле за дюнами, въехав в плотную тучу песка.
      Сыщик пересекал полуостров Ютландия по геометрической прямой. На пути его лежали бесконечные сухие степи, покрытые скучным жестким вереском.
      Когда-то прежде здесь росли дубовые леса, погибшие от неумеренных порубок. Впоследствии на месте их гибели образовался слой аля - связанного железом песчаника, - не дававшего возможности растениям развиваться.
      Скрытые в кожаном шлеме наушники передавали мерные звуки. Сыщик мчался вперед, руководствуясь волной, как радиопеленгом.
      К вечеру на горизонте показалась буковая роща, но, кроме гнилых, полуобломанных вершин и новой поросли, поднявшейся выше старых стволов, сыщик увидел и еще кое-что, заставившее его остановиться и наблюдать за происходящим на некотором расстоянии.
      Ему был хорошо виден старинный замок с зубчатыми стенами и высокими остроконечными башнями. К этому замку прямо через дряхлые деревья рощи шел подлинный морской крейсер, застилая небо срывающимся с труб дымом.
      Сыщика ослепил огонь. Потом он увидел рухнувшую башню. Наконец до него докатился звук выстрела.
      Сыщик решил, что он сошел с ума.
      Среди леса стоял морской корабль и обстреливал из восьмидюймовых орудий средневековый замок.
      Да, действительно гибель мира близка! Что можно придумать невероятнее!
      Обстрел продолжался.
      Теперь сыщик увидел еще, что замок весь окружен машинами совершенно невиданного им типа.
      Через несколько минут во многих местах стены замка обвалились. Наконец на одной из башен появился белый флаг.
      Сыщик тихо повел свой мотоцикл к месту этого необыкновенного боя.
      Навстречу попался английский солдат. Лицо у него было бледное, небритое.
      Сыщик спросил его, что здесь происходит.
      Солдат, услышав прекрасную английскую речь, несказанно обрадовался.
      - Этими машинами завладели рабочие, сэр. Они сагитировали водителей. Мы стояли здесь, девятнадцатая дивизия армии солидарности. Никто не ожидал такой стремительной атаки машин... Да никому и не было охоты драться! Сейчас рабочие берут замок.
      - А чей это замок?
      - Вельта.
      - Вельта! - воскликнул сыщик, и глаза его сузились. Побагровел старый шрам.
      Вдруг сердце сыщика почти остановилось. Прекратились таинственные звуки "ти-ти-ти", в унисон с которыми билось и его сердце.
      В этот момент на стене замка показалась фигура. Ветер трепал на ней одежду.
      - Эй вы, отродье свиней и сусликов! - загремел хриплый бас, уносимый бешеным ветром. - Какого черта вам нужно?.. Зачем вы повернули хозяйские машины и заставляете их стрелять в хозяйское же добро?
      На мостик сухопутного броненосца взошел молодой человек:
      - Господин слуга своего хозяина! Прежде всего нам надо, чтобы вы прозрели так же, как прозрели те парни, которых вы послали на дикую авантюру. Мы, немецкие, датские и шведские рабочие, пришли сюда вместе с вашими вернувшимися машинами с требованием выдать нам одного советского парня, который заточен у вас в подземелье. Он поможет всем людям не задохнуться.
      - Откуда вам это известно? - заревел Ганс.
      - Слухом эфир полнится. Мы войдем в замок, возьмем парня и спокойно уйдем, не разбив даже ни одного окошка, кроме тех, которые уже разбиты.
      - С вами ли сын мой Карл?
      - С нами, герр Шютте, с нами!
      - Пусть поговорит со мной он!
      На площадке броненосца показался Карл.
      - Герр Шютте! - закричал он. - Служа врагу человечества, вы ведете к гибели мир! Пряча в подземелье советского парня, вы обрекли на смерть от удушья тысячи и тысячи людей - на ту самую смерть, которая унесла мою мать... С катастрофой борются наши братья в демократических странах, вы же мешаете им работать. Отец, неужели ты слеп и не понимаешь, что делают твои руки? Неужели ты не поверишь мне, своему сыну?
      Сыщик увидел, что фигура со стены замка исчезла.
      Агент был одновременно и смущен потерей волны, и заинтересован всем происходящим.
      Все пространство между бронированными машинами было заполнено сейчас людьми. Сыщик подъехал к ним и смешался с толпой.
      Где-то наверху послышался звук пропеллеров. Все подняли головы. По толпе скользнула тень.
      В небе летел словно сказочный дракон. Но это был летательный аппарат.
      Сделав круг, странный самолет стал снижаться, заглушая скрип ворот, которые открылись, казалось, бесшумно.
      Рабочие, выскакивая из бронированных машин, бросились к мосту. Завыли сирены на сухопутном броненосце.
      Агент "Интеллидженс сервис" старался не отставать от толпы.
      Когда Карл и его товарищи вбегали во двор замка, Ганс с невероятным напряжением, задыхаясь от недостатка воздуха, отвалил надгробную плиту. Вконец обессилев, он все же спрыгнул в подземелье. Сразу же он наткнулся на что-то мягкое.
      - Эй, вставай, парень! Не думал я, что мне придется тебя отсюда вытаскивать!
      Ганс взял на руки тяжелое, обмякшее тело и попытался поднять его наверх; звякнула цепь. Ганс вспомнил про кандалы и, вынув ключ, освободил Матросова.
      Он поднял безжизненное тело Дмитрия и передал его подошедшим рабочим, потом с трудом выбрался сам.
      Вдруг, к величайшему его изумлению. Карл с товарищем скрылись в подземелье, хотя делать им там было заведомо нечего.
      - Карл, что ты там еще ищешь? Ведь парень-то наверху.
      - Подожди, отец! Я ищу то, за чем этот парень приезжал.
      Ганс сел и стал смотреть, как рабочие, вооружившись кислородной маской, возились с полузадохнувшимся Матросовым.
      - Есть! - закричал снизу Карл.
      Через минуту он стоял перед отцом, держа в руках свинцовую коробочку.
      Ганс качал головой.
      - Нет, скажи мне, как вы обо всем догадались? - уже в который раз спрашивал старый Шютте.
      - Ах, отец! Человек, владеющий знаниями, обеспеченный заботой других, может дать о себе весть даже из подземелья.
      К разговаривающим подошел сыщик.
      Пришедший в себя Матросов открыл глаза.
      - Вот ты скажи мне, парень, как это ты дал знать о себе? - обратился к нему Ганс.
      - Очень просто... по радио, - с трудом выговорил Дмитрий.
      - Как - по радио? Что вы морочите мне голову!
      Столпившиеся вокруг рабочие расхохотались.
      - Что вы дерете глотки, любезнейшие! Как может человек передавать что-нибудь по радио, не имея радиопередатчика!
      - Я передавал... на обратной волне...
      При слове "волна" сыщик насторожился.
      - Какая такая обратная волна? - загремел Ганс.
      - С момента моего отъезда из социалистических стран вдогонку мне все время посылали радиоволну... Моя забота была лишь отразить ее, послать обратно...
      Ганс удивленно хмыкнул.
      - Прибор у меня был такой... Профессор Кленов его сконструировал.
      - Опять Кленов?
      Дмитрию трудно было говорить, но он делал над собой усилие, чтобы не показать свою слабость.
      - Да-да, прибор Кленова... Только, выпрыгнув из окна, я его сломал...
      - Так чем же вы отражали?
      - Вероятно, вот этим! - сказал Карл, поднимая над головой странное сооружение из обрывков цепи, металлических прутьев и кусочков кости вместо изоляторов.
      Ганс и сыщик удивленно выпучили глаза.
      - Да, сломанные части... пришлось самому сооружать. Да ничего, делать-то ведь нечего было... Спасибо Вельту, о материале он позаботился.
      Все рассмеялись.
      У ворот послышался шум. Над толпой возвышался человек с рыжими, развевающимися по ветру бакенбардами.
      - Эй, Дмитрий, черт тебе в крыло! Как живем, старина? Мы за тобой!
      Матросов слабо помахал рукой, улыбнулся и попытался сесть.
      Сыщик склонился к нему и тихо спросил:
      - Простите, сэр, не звуки ли "ти-ти-ти" передавала ваша волна?
      - Кто говорит тут про "ти-ти-ти"? - закричал подошедший владелец бакенбард, обладавший, видимо, тонким слухом. - Нам это "ти-ти-ти" все уши просверлило! Дай, Дима, я тебя обниму! Ну, как живешь? Однако, брат, давай сразу же в путь... Время не ждет. Где радий-дельта?
      - Вот он, - сказал Карл. - Он был там, где закопал его товарищ Матросов из предосторожности, на случай собственной гибели.
      Внезапно часть стены замка отодвинулась, оказавшись замаскированными воротами. Раздался оглушительный звук мотора и сирены. Люди бросились врассыпную. Один только Карл остался стоять с поднятой рукой. Из зияющего отверстия потайных ворот вырвался сверхскоростной автомобиль, похожий на придавленную к земле лягушку. Из окна виднелся сморщенный лоб Вельта.
      - Измена! - закричал он и выстрелил через стекло.
      Карл покачнулся и упал на автомобиль. В руке он сжимал коробочку с радием-дельта.
      Все оцепенели от неожиданности. Карл медленно сгибался и сползал по гладкой полированной обшивке автомобиля...
      Вдруг через опустившееся окно протянулась сухая старческая рука. Быстрые пальцы ощупали рукав Карла, опустились до кисти и наткнулись на коробочку с радием-дельта.
      Матросов закричал и рванулся. В тот же миг коробочка исчезла в проеме окна.
      Мотор взревел. Обмякшее тело Карла, потеряв опору, скатилось на землю. Автомобиль дал задний ход. Кто-то закричал, попав под колеса.
      Опомнившиеся рабочие стали стрелять вслед удалявшемуся автомобилю. Машина мчалась прямо на толпу. Приходилось давать ей дорогу. Еще мгновенье - и автомобиль скрылся за воротами.
      Ганс вскочил на плиту и разорвал на себе рубаху.
      - Проклятье тебе, босс! - закричал он. - Наконец-то я понял тебя! Эх, если бы я мог тебя догнать!
      В бессильной ярости Ганс опустился на камень.
      - Я помогу вам, сэр, - сказал тихо сыщик. - У меня к мистеру Вельту есть один неоплаченный счет.
      - Вы? - заревел Ганс, поднимаясь.
      - За мной, - спокойно сказал сыщик и добавил несколько слов, взглянув на Ганса выразительным, прищуренным глазом.
      - Так вы тот самый сыщик Джимс? - вскричал Ганс.
      Сыщик кивнул.
      На стене стоял человек с развевающимися бакенбардами и, положив на левый локоть револьвер, стрелял в удаляющийся автомобиль.
      Ганс бежал за сыщиком. Вдруг около ворот он остановился.
      - Подождите! - крикнул он.
      Вернувшись назад, он забежал в будку привратника. Оттуда он вернулся, держа что-то в руках. Сыщика он догнал около самого мотоцикла. Оба хрипло, с трудом дышали.
      За скрывшимся автомобилем, сминая все на своем пути, ринулся броненосец, поливая его огнем пулеметов и пушек, но сверхскоростной автомобиль прыгал с заячьей верткостью. Он вертелся по полю волчком, постепенно увеличивая расстояние между собой и чудовищной машиной.
      Мотоцикл мистера Джимса обладал огромной скоростью. Скоро вдали показался автомобиль. Недалеко от него то и дело взлетал в небо песок: это стреляли с броненосца.
      Ганс, сидя сзади Джимса, высоко подскакивал на каждом ухабе, но крепко держался за сыщика. За спиной у него что-то болталось.
      Вельт знал, что за ним гонятся, но он знал также, что море близко.
      Машины мчались на восток без дороги, по знаменитым датским лугам, мимо наклонившихся в одну сторону деревьев.
      Временами мотоцикл подскакивал, сотрясаясь так, словно под ним взрывались мины. Ни Ганс, ни сыщик не знали, проживут ли они больше секунды, и если они не падали на землю, то только потому, что, обладая чудовищной скоростью, мотоцикл не успевал упасть...
      Расстояние заметно уменьшалось. Автомобиль Вельта ехал как-то боком. Вероятно, его все-таки задело осколком снаряда.
      Показалось море. Там меж прибрежных кустов колыхался на волнах гидросамолет.
      Комендант Вельттауна генерал Копф, ожидавший хозяина, поднялся на крыло. Копф был невероятно зол. Он едва спасся, прилетев из неудачного рейда на Аренидстрой.
      Копф увидел, как остановился у обрыва автомобиль хозяина. Мистер Вельт, сойдя на землю, более чем поспешно стал пробираться меж камней. Копф видел его черную фигуру, с безумной неосторожностью спускавшуюся по серым угловатым скалам. Местами Вельт скатывался вместе с камнями.
      - Он прилетит в свое ледяное царство весь в синяках! - сказал комендант Вельттауна.
      Когда мистер Вельт был уже близко к воде, на обрыве показался мотоцикл. Его силуэт ярко вырисовывался на фоне красного заката.
      Господин комендант увидел, как соскочивший с мотоцикла человек снял из-за спины лук.
      Вельт бежал по берегу зигзагами, как заяц. Господин комендант не видел стрелы, но он догадывался, что она летит, и знал, почему она не пролетит мимо.
      Вельт упал у самой воды.
      Буро-пенные волны лизали его скрюченную руку. Коробочка с радием-дельта откатилась немного в сторону и застряла меж двух камней...
      Копф приказал свезти себя на берег. Сидя в шлюпке, он видел, как спустившиеся с обрыва люди склонились над телом Вельта.
      Когда комендант достиг берега и подошел к трупу, силуэт мотоцикла на обрыве исчез. Господин комендант приказал перенести тело Вельта на гидросамолет. Вернувшись на борт, он сказал своему адъютанту:
      - Ну вот... Пора нам лететь в нашу проклятую пещеру. Надо отвезти туда хозяина. Там, по крайней мере, он не испортится.
      - Совершенно верно, господин комендант. Жизнь на Земле с каждой минутой становится опаснее...
      - Что - совершенно верно? Ничего вы не знаете! Надо понимать, что значит конец авиации... Я не могу забыть своей клятвы сбить сотый аэроплан!
      - Совершенно верно. Вы почти имели эту возможность сегодня над Советами, однако он не пошел на ваш тонкий маневр, не погнался за вами.
      - Да! - пробурчал Копф, отворачиваясь.
      - Да, сотый самолет! - вздохнул адъютант. - Ведь больше уже не будет воздуха...
      Некоторое время они посидели молча. Ветер выл снаружи, унося столь необходимый для подвигов господина коменданта воздух на костер острова Аренида...
      Вдруг адъютант вздрогнул. Генерал Копф оглянулся в ту сторону, куда смотрел его помощник. Не говоря ни слова, он бросился к рулю.
      - О! Ваше превосходительство, неужели вы хотите догнать этот самолет? - в волнении спросил адъютант.
      - Конечно! Черт побери, ведь это же мой сотый номер! Запишите в наш журнал: номер сто!
      - Слушаюсь... Но чей это аэроплан?
      - Проклятье! Какое мне дело? Я военный, и у меня сейчас больше нет хозяина! Это же номер сто! Гидросамолет уже мчался по бурному морю. Высоко в небе летел странный драконообразный самолет. Копф дал руль высоты и повел свою машину ему наперерез.
      - Проверьте пулеметы и орудия! - крикнул он своему помощнику.
      ...Паролет вел второй пилот Вася Костин.
      Матросов, радостный и взволнованный, шагал по коридору между силовой станцией и штурманской рубкой.
      - Понимаешь, - хлопнул его по плечу Баранов, - решили мы за тобой на паролете лететь! Воздух-то разреженный, а паролет к этому приспособлен, как никакой другой, и потом, скорость, сам понимаешь... Конечно, всю сопровождавшую нас охрану мы обогнали! Где они, голубчики? Ха-ха-ха!
      - Молодцы, ребята, честное слово! На вас глядя, за себя стыдно становится...
      Матросов все хотел о чем-то спросить командира корабля, да никак, видимо, не мог решиться.
      - Ну давай, давай, спрашивай! - догадался тот.
      - Марину не видел ты? - спросил Матросов.
      - Гидросамолет внизу справа! - крикнул штурман. - Держит курс нам наперерез. Чего ему надо?
      - Черт ему в крыло! - завопил Баранов. - Беру управление! Стать к орудиям и пулеметам.
      Василий Климентьевич позаботился, чтобы мирный паролет был вооружен для ответственного рейса не хуже любого военного.
      Гидросамолет гнался за паролетом. Внизу было море. Ураганный ветер трепал оба аппарата.
      В кабине паролета все стонало и скрипело; за окном ревело и выло. Паролет подбрасывало одновременно и вправо и влево, он то подпрыгивал, то проваливался. Команда была спокойна. На каждом была кислородная маска.
      Гидросамолет приближался.
      - Это самолет Вельта! - крикнул штурман.
      Все промолчали, только мускулы у них напряглась.
      Гидросамолет выстрелил из орудия. Снаряд задел центральную будку.
      - Опять выбило из строя радио? - крикнул штурман.
      - Огонь! - скомандовал Баранов.
      Долговязый Вася Костин нажал кнопку. Заработала автоматическая пушка.
      Гидросамолет стал ввертываться вертикально вверх. Баранов тоже повернул свой тяжелый паролет.
      - Огонь! - снова скомандовал он.
      Затрещали взрывы.
      Гидросамолет оказался над паролетом. Как ястреб ринулся он вниз. Баранов перевел машину в штопор. Гидросамолет пронесся мимо. Излюбленный трюк Копфа не удался.
      - Он сумасшедший! - закричал Костин. - Он хочет погибнуть вместе с нами!
      - Нет, брат. Это ас классный!
      Баранов выровнял машину и оказался над противником. В тот же миг он нажал рычаг бомбомета. Паролет теперь был оснащен и этим.
      Гидросамолет, сделав совершенно невозможный пируэт, избежал неминуемой гибели. В первую секунду казалось, что он летит камнем в море, но в следующую стало ясно, что он выравнивается.
      Гидросамолет снова ввинчивался в воздух.
      Копф закусил губы и яростно оглянулся на бледного адъютанта. По дну кабины из стороны в сторону каталось непривязанное тело Вельта.
      Вельт давал свой посмертный бой. Лицо его прильнуло к стеклу и смотрело на оказавшийся снова внизу паролет. Один глаз трупа был прищурен, словно он прицеливался.
      Копф решился на последнюю, но испытанную меру. Он перешел в пике для удара вниз.
      Быстро приближался контур паролета.
      Копф целился в переднюю кабину. Но в самый последний момент что-то изменилось...
      Такой неуклюжий с виду, паролет внезапно повернулся и подставил свою хвостовую часть.
      От страшного толчка комендант ударился обо что-то лбом.
      Паролет тряхнуло. Все повисли на ремнях, привязанные к своим местам. Вокруг грохотало...
      Баранов тщетно пытался выровнять паролет. Снизу бешено мчались на кабину серые волны.
      Глава IV
      ЗАЛП
      Впервые за время существования Земли по всей ее поверхности с одинаковой разрушающей силой мел свирепый ураган. Он разрушал дома, уносил крыши, валил деревья, выводил реки из берегов, топил суда, делал затрудненным и без того тяжелое дыхание и дул со всевозрастающей силой, вселяя в сердца людей безнадежность и ужас.
      Несмотря на этот неослабевающий вихрь, самолеты шли в воздухе.
      Это были грузовые самолеты, поднявшиеся с различных мест социалистических стран. Все они слетались к одной точке земного шара - к громадному аэродрому, расположенному в нескольких километрах от строительства Аренидстроя.
      На аэродроме стоял майор Молния. Он осунулся еще больше. Из запорошенного песков капюшона смотрели его угрюмые глаза.
      Молния наблюдал, как перегружали привезенные гладкие цилиндры на грузовики. Прибывали последние аккумуляторы. Отдаленные электростанции посылали плод своей многомесячной работы - сгустки энергии, заключенные в полированные оболочки обыкновенных электрических катушек, замороженных до температуры жидкого гелия.
      Майор сделал отметку в своей книжке.
      Все. Он больше не ждал аккумуляторов. Необходимый для залпа запас энергии был доставлен. Молния устало засунул книжку под капюшон.
      В этот момент он увидел круто идущий вниз белый самолет. Приземлившись, летчик вырулил машину и лихо подвел ее, едва не задев его крылом. Но майор Молния стоял неподвижно и не посторонился.
      Из кабины приземлившегося самолета легко выскочил человек и подбежал к майору:
      - Товарищ Молния! Куйбышевская энергоцентраль прислала со мной последний аккумулятор!
      Вынесли продолговатый цилиндр. Молния посмотрел на него холодно и равнодушно:
      - Вы опоздали. Я ничем не могу помочь. Машины уже ушли.
      - Товарищ Молния! - ужаснулся прилетевший. - Так это же сверх плана! Неужели не пригодится? Мы-то старались!
      Молния холодно пожал плечами:
      - К сожалению, я не рассчитывал на это. Мне не на чем отправить ваш аккумулятор.
      Человек непонимающе смотрел на майора, потом схватил его за руку:
      - Товарищ Молния, выручай! Ведь мы же с тобой оба спортсмены... Помните меня? Я Зыбко. По бегу я... Товарищ Молния, по-дружески, как спортсмена прошу...
      - Что же я могу сделать? - улыбнулся Молния. - Машин-то нет уже, а время на исходе.
      - О! Вы, может быть, думаете, что нас никто не встречает? Ничего подобного! Я вижу здесь самого майора Молнию.
      Молния обернулся. Перед ним стоял доктор Шварцман. Сзади доктора застенчиво улыбалась Марина.
      Подойдя, она протянула руку:
      - Скажите, Молния, о Дмитрии нет сведений?
      Молния почувствовал, что рука Марины немного дрожит.
      - К сожалению, - Молния посмотрел в землю и пожал плечами, - официально установлено, что паролет вместе со всем экипажем и запасом радия-дельта пропал без вести.
      Марина опустила голову.
      - Так, значит, все потеряно... Вот почему принято решение о залпе!.. Марина отвернулась.
      Доктор забеспокоился. Он подбежал сначала к Марине, потом к Молнии:
      - Я сопровождаю Марину Сергеевну. Вы, может быть, думаете, что послеоперационный период не требует наблюдения? Ничего подобного. Исцеление достигнуто, но нельзя же пациенту идти через пустыню пешком!..
      - Машина ждет вас.
      - Как? - вскричал Зыбко. - Значит, есть автомобиль? Товарищи, очень прошу отвезти наш аккумулятор! Ведь это же сверхкомплектный!
      - Хорошо, - сказал Молния, - аккумулятор поедет вместо меня. Я останусь здесь.
      - Как? Почему? Вы, может быть, думаете, что я не могу остаться?
      - Нет, доктор, - печально покачал головой Молния, - вы заслужили честь присутствовать при залпе. Майор Молния останется здесь. Аккумулятор нужнее.
      Подъехал трехместный скоростной автомобиль на гусеничном ходу.
      - Вы умеете управлять машиной, доктор?
      - Я, может быть, и смог бы... но... - Шварцман взглянул на свой пустой рукав.
      - Я умею управлять машиной, - сказала Марина.
      - Тогда садитесь... Товарищ Зыбко, поместите аккумулятор в машине. Хорошо, что она сделана, как и все на строительстве, из немагнитной стали.
      Зыбко радостно укладывал в автомобиль свою драгоценную ношу. Марина взглянула на Молнию. Молния опустил голову. Через минуту он и Зыбко провожали взглядами быстро удалявшуюся машину.
      - Всем самолетам немедленно покинуть район залпа! - отдал распоряжение Молния.
      - Разрешите мне остаться с вами! - попросил Зыбко.
      - Хорошо, - сказал Молния и пошел, надвинув на глаза капюшон.
      Скоро два последних самолета скрылись, в низком серо-коричневом небе.
      Ветер сдувал гребни холмов, закручивал и уносил вверх, к самому небу. От этого небо было низким, давящим, песчаным...
      Марина и Шварцман вошли в центральную рубку управления. Василий Климентьевич радостно приветствовал их.
      - Ну-с, Мариночка! - сказал министр, пожимая девушке руку. - Правительство решило произвести залп с вашим защитным слоем. Каждая минута промедления уносит тысячи жертв. Доля риска в этом есть, но все же у нас достаточно уверенности в благополучном исходе.
      Марина схватила министра за руку:
      - Значит, это правда? Правда, что нет уже надежды на возвращение паролета?
      Министр взял девушку за обе руки.
      Марина совсем низко опустила голову.
      Василий Климентьевич уронил бессильно упавшие руки Марины и, притянув ее голову, поцеловал в лоб.
      Доктор одиноко стоял в другом углу.
      - Во время эксперимента один снаряд достиг цели, другой взорвался. Как видите, риск велик... Тем не менее мы решили стрелять. Гибель Матросова с радием-дельта - непоправимый удар не только для всех нас, но и для всего мира. От успеха выстрела будет зависеть судьба человечества... Риск велик, Исаак Моисеевич... Ну а как ваша правая рука? Все ли еще чешутся у вас кончики пальцев?
      - Да, представьте себе! Ужасно нелепо. Теперь уже не кончики пальцев, а ладонь у меня страшно чешется... Отсутствующая ладонь... Удивительно, право! Мне совсем не нравится, как вы дышите. Вы не дышите - задыхаетесь!
      В комнату вошли несколько военных.
      - Товарищи, - сказал министр, - объявляю, что по постановлению правительства залп из всех орудий сверхдальнего боя будет произведен сегодня ровно в двенадцать часов по московскому времени. Через семнадцать минут все должны находиться на предусмотренных инструкцией защищенных местах.
      Военные вышли.
      - Так, - сказал министр, заложив руку за борт гимнастерки, и стал расхаживать по комнате.
      В молчании проходили нескончаемые минуты.
      Доктор Шварцман тоже расхаживал по помещению, все время встречаясь с министром. На несколько заданных Мариной вопросов министр только молча кивнул.
      Тяжелые, гнетущие минуты были длиннее лет.
      Марина стояла у окна и теребила платок. Из-под ногтей выступила кровь, оставляя на платке пятна. Заметив это, доктор остановился около Марины:
      - Типичное проявление горной болезни, результат разреженной атмосферы. Вам надо беречься, родная. После всех процедур, поставивших вас на ноги...
      Несколько раз девушка взглядывала на стрелку часов. Снова, как и тогда, перед защитой диссертации, она казалась ей неподвижной. Только секундная стрелка, пугливо вздрагивая, судорожно двигалась вперед.
      Министр остановился и, повернувшись к присутствующим, начал:
      - Товарищи, назначенная правительством комиссия по производству залпа в сборе. Недостает лишь двух членов: майора Молнии и Матросова, которые к назначенному сроку прибыть не могут, а потому прошу членов комиссии приготовиться.
      Секундная стрелка нервно двигалась вперед...
      Майор Молния взглянул на хронометр:
      - Пора! Надо уйти за прикрытия.
      Зыбко медлил. Он почему-то уставился в небо.
      Молния тоже посмотрел вверх. Проходили мгновения.
      Молния опять взглянул на хронометр. Потом, не говоря ни слова, оба побежали к радиорубке аэродрома.
      Яростный ветер сбивал их с ног, но оба бежали размеренным, легким, тренированным шагом, как бегают только спортсмены.
      Над землей, совсем низко, неуклюже переваливаясь с крыла на крыло, летел громоздкий самолет.
      Молния знал, что во что бы то ни стало должен добежать до будки. Надо успеть дать знать! Надо успеть предотвратить рискованный залп!
      Гул пропеллера, сопровождающийся какими-то странными перебоями, слышался над самой головой.
      Вдруг Зыбко схватил Молнию за руку. Оба упали. Гигантский паролет со свистом пронесся над ними и с размаху ударился в радиорубку аэродрома.
      Молния уже бежал к изуродованному самолету. В голове его тяжело стучала мысль: "Связь прервана... прервана... прервана!.."
      Из обломков паролета выскакивали люди. Молния увидел Матросова.
      Второй пилот и штурман вынесли из кабины чье-то бесчувственное тело и положили его на песок.
      Мертвенно-бледное лицо оттенялось огненными бакенбардами. Молния склонился над раненым.
      - Вот радий-дельта, черт ему в крыло... - пролепетал Баранов, протягивая тяжелую коробочку.
      - Товарищи, - сказал Молния, - до выстрела осталось десять с половиной минут! Из-за аварии связь прервана.
      - У нас тоже не работало радио, - сказал Матросов.
      - Надо предотвратить губительную трату энергии на рискованный залп. С центральным постом никаких сообщений. Туда надо бежать!..
      Никто не ответил майору.
      Три фигуры побежали по песку. Это были Молния, Зыбко и Матросов.
      Они не держались друг за другом, как делают на стадионах. Они бежали рядом.
      Ураганный ветер дул им в бок, заставляя противоестественно наклоняться. Он валил с ног, выхлестывал глаза, засыпал песком уши, нос, рот.
      Молния взглянул на хронометр, сбросил плащ и прибавил темп. Спутники его не отставали. При каждом шаге нога глубоко уходила в песок. Глаза почти ничего не видели. Рот судорожно открывался. Дышать было нечем. Легкие готовы были вывернуться наизнанку. От сердца, казалось, отваливались кусочки. Кровь перестала циркулировать.
      А Молния все прибавлял и прибавлял теми. Трудно было поверить, что это человек.
      Перед глазами прыгали мутные круги; из-за них нельзя было разглядеть вырисовывающиеся в песчаном тумане силуэты орудий.
      Ноги подгибаются, тело готово упасть вперед, в затылке что-то хрустит и накапливается тупая боль, сердце останавливается... Воздуху!.. Воздуху!.. Это не бег - это безумное ныряние под водой! В ушах всезаглушающий, разрывающий мозг шум... В кулаке зажато что-то клейкое, липкое... Это кровь из-под ногтей. Земля кружится под ногами... Если б не "подземная гимнастика", то...
      Нет! Не сдавать! Держаться... Держаться! Сейчас придет дыхание, второе дыхание... Неужели Молния опять прибавляет темп? Это безумие... Но кто-то должен добежать, приостановить залп, приостановить во что бы то ни стало! Где же силы? Воздуху... хоть каплю!
      Марина увидела в окно бегущего человека и вскрикнула. Рука министра, дававшего предупредительный сигнал, дрогнула.
      Человек, не добежав двух десятков шагов, упал.
      Министр быстро открыл дверь и выбежал на улицу.
      В комнату ворвался вихрь. Марина, задыхаясь, бежала за министром. Она видела его широкую спину. Оба склонились над бесчувственным человеком.
      - Я не знаю его, - сказал министр, тяжело дыша.
      - А я где-то видела... и не могу вспомнить!
      В это время подбежал доктор;
      - Ба! Кого я вижу! Чемпион комплексного бега Зыбко!
      Лежащий на песке открыл глаза и прошептал:
      - Матро... Матро... сов... привез радий...
      - Что? - закричала Марина, вскакивая с колен.
      - Нужно перенести его, - сказал министр.
      Девушка снова опустилась на колени:
      - Где... где Дима? Где Димочка?
      - Сзади... Отстал... - прошептал Зыбко, и едва заметная улыбка скользнула по его измученному лицу.
      Марина уже бежала в пустыню. Платье ее развевалось по ветру.
      Доктор тщетно пытался догнать Марину. Когда же наконец он подбежал к ней, то смущенно отвернулся и сказал сидевшему на песке Молнии:
      - Вы, может быть, думаете, что здесь нужна медицина? Ничего подобного!
      Молния улыбался...
      - Уважаемая Марина Сергеевна, - говорил министр час спустя, - я вас прошу, вы сами проследите за тем, чтобы все снаряды были покрыты вторым защитным слоем с радием-дельта.
      Марина кивнула и вышла.
      Министр остался один. Он долго ходил из угла в угол, чему-то лукаво улыбался. Потом к нему забежал взволнованный доктор.
      - Понимаете, Василий Климентьевич, у них был необычайный бой с неизвестным гидросамолетом! Противник вывел из строя их силовую станцию и радио... Правда, при этом он разбился сам... Вы, может быть, думаете, что они погибли? Ничего подобного! Их понес ураган. Они стали планировать!
      Министр кивал.
      - Понимаете? Радио у них выбыло, моторы испортились! А их несет... Занесло куда-то на остров в океане. Сесть же на обратном пути нигде не могли. Во-первых, населенных мест не было, во-вторых, шасси у них в бою было повреждено. Вот они и полетели сюда.
      - Знаю. Все это уже знаю. Мне докладывали, - говорил министр, тепло улыбаясь.
      - Ах, знаете? Ну тогда я побегу кому-нибудь еще расскажу.
      Доктор исчез, а Сергеев опять стал ходить, все так же лукаво улыбаясь.
      Вдруг доктор вернулся:
      - Послушайте, Василий Климентьевич! Я забыл у вас просить, что за таинственную фиолетовую бутылку прислал вам какой-то Ганс Шютте? Что в ней такое?
      - Газ, - спокойно ответил министр.
      - Почему же он в пивной бутылке?
      Василий Климентьевич улыбнулся:
      - Ганс Шютте собрал в бутылку для личного употребления. Он уверяет, что это лучшее в мире газообразное пиво.
      - Затем же вам этот газ? - удивился доктор.
      - Чтобы сделать его химический анализ.
      - А! - хлопнул себя по лбу доктор. - Вы хотите производить такай газ, чтобы использовать его замечательное свойство?
      - Да, некоторые из его замечательных свойств, - уклончиво сказал министр.
      Залп был отложен на двое суток. Через два дня в одиннадцать часов пятьдесят минут по московскому времени министр снова обратился к членам комиссии:
      - Товарищи, назначенная правительством комиссия в лице всех ее членов, кроме скончавшегося заслуженного деятеля науки профессора Ивана Алексеевича Кленова, полностью в сборе. Через десять с половиной минут будет произведен залп из орудий сверхдальнего боя по очагу воздушного пожара. Все ли готово, по мнению комиссии, для этого залпа?
      - Все.
      Министр первым подписал протокол залпа. Поставили свои подписи Марина, Молния, Матросов, несколько военных и представитель Министерства здравоохранения доктор Шварцман. Затем все встали по своим местам. В абсолютной и торжественной тишине прошло несколько минут.
      Василий Климентьевич дал по строительству предупредительный сигнал. Долго и тревожно выли сирены.
      За тридцать секунд до двенадцати часов Молния подошел к огневым приборам.
      - Приготовиться! - скомандовал министр.
      - Есть приготовиться! - отозвался Молния.
      Сергеев смотрел на стенной хронометр.
      - Огонь! - скомандовал он.
      - Есть огонь!
      Молния нажал кнопку.
      Затряслась будка центрального поста управления. Заколебалась почва под ногами людей.
      Взметнувшееся вверх песчаное облако насыпало новые холмы за много десятков километров от места выстрела.
      Каждое из ста двадцати орудий сверхдальнего боя напрягло свое магнитное поле; через каждый снаряд, ринулся колоссальной силы электрический ток, исказивший магнитное поле, превративший его в чудовищную взведенную пружину. И сто двадцать магнитных пружин с непревзойденной силой выбросили в черное песчаное небо сто двадцать снарядов.
      Это не сопровождалось оглушающим звуком. Выстрел был бесшумен. Но отдача фантастических лафетов прокатилась подземным гулом, как страшное землетрясение. Удар этот был отмечен сейсмографическими станциями даже в Мексике.
      Во многих городах близлежащих стран остановились потревоженные настенные часы.
      Снаряды пробили слой атмосферы, как броню, и понеслись в почти безвоздушном пространстве по заранее с идеальной точностью рассчитанным кривым.
      Наконец они снова вернулись к Земле и помчались к кроваво-красным бушующим волнам Тихого океана.
      Отблеск воздушного пожара освещал клочковатую пену, делал океан похожим на расплавленную медь.
      В центре ослепительного и в то же время густого зарева чернел пылающий остров Аренида.
      Снаряды приближались к нему. Еще мгновение - и они врежутся в буро-желтые скалы...
      Но ни один снаряд не попал на остров. Ни один!
      Что это? Неверный расчет?
      Правильным кольцом легли снаряды вокруг очага пожара. Они углубились в толщу вод и там взорвались, выделив все несметное количество запасенной в них энергии. Электрические орудия обеспечили не только точность попадания, но и одновременность погружения в воду и взрыва снарядов.
      И тогда вскипел и покрылся язвами Великий океан.
      Над каждым снарядом родилась воронка, похожая на кратер вулкана с бешено крутящимися стенами. С шипением вырвались из кратера столбы алебастрового пара и врезались в небо удивительной колоннадой. Ветер рушил, валил эти колонны, но они неуклонно рвались в небо...
      Миллионы тонн воды, десятки кубических километров ее мгновенно превратились в туман, темной толщей придавивший океан.
      Ураган повлек его тяжелыми, низкими тучами, срывавшими пену с остатков океанских вод. Помчался мутный ураганный туман.
      Над пылающим островом тучи столкнулись. Блеск ударивших молний затмил воздушный пожар. Раскололись ржаво-желтые скалы... Чудовищный взрыв грома закачал космическую глыбу, и на дрожащий остров рухнул испаренный океан.
      Это не был ливень, это было повисшее в воздухе море. На короткий миг водяной горой поднялся в этом месте океан. Остров и раскаленная атмосфера над ним погрузились на мгновение в воду.
      Сокрушительная тяжесть воды опрокинула остров, и он скатился в черную пучину. Сомкнулись над ним клокочущие воды...
      Гением человека созданный ливень, какого не знала Вселенная, потушил воздушный пожар и начисто смыл и налеты серого окисла азота, и сам пылавший остров.
      Все электрические станции прогрессивных стран уже отдавали свою энергию на восстановление атмосферы.
      А люди? Что сталось с ними? Дышать могли все, но...
      Люди сами определяют свою судьбу. Каждый герой нашего романа, каждый человек спасенной Земли почувствовал, как никогда глубоко, в какой части мира он живет.
      ЭПИЛОГ
      Солнце стояло высоко; его почти вертикальные лучи палили, готовые выжечь землю, превратить ее в пустыню.
      Но у самой земли было совсем не жарко, скорее сыро.
      Мальчик лежал, притаившись у корней. Пахло прелью. Перед глазами качалась былинка. Чуть выше висела лиана.
      Из лиан можно делать веревки и забраться на неприступные горы.
      Мальчик осторожно, отвел лиану в сторону. Теперь в проеме листвы стала видна, огромная агава. Она походила на фонтан с зелеными мясистыми струями. За агавой серебрилась вода.
      Мальчик осторожно двинулся. Он полз как ящерица. Настоящие ящерицы проворно мелькали мимо него. Мальчик рванулся и схватил одну из них, быструю, зеленую, с выпуклыми глазами. Может быть, раньше она жила здесь в песках...
      Мальчик сунул ее себе за пазуху, рядом с толстой книжкой. Потом он лег на спину и стал смотреть вверх.
      Растительность, буйная, тропическая, была так густа, что небо виднелось только в просветах - без единого облачка, густо-густо-синее, как пролитые чернила.
      Мальчик думал о книге, которую прочитал. Небо казалось ему черно-фиолетовым, и рядом с ослепительным солнцем на нем "горели звезды", как в стратосфере.
      Потом мальчик вертел воображаемые маховички и, сощурив один глаз, смотрел на решетчатую ферму "электрического орудия".
      Когда орудия строили, здесь вокруг была пустыня. А теперь настоящие джунгли.
      И он вообразил себя в джунглях. Вокруг него были заросли бамбука. Если захотеть, можно сделать из него хижину. Настоящую хижину, на сваях. Но без дверей. Внизу, в полу, будет люк, под который можно подплыть на лодке. Он привезет добычу: плетеную корзину рыбы, шкуру убитого тигра, тушу злого и глупого кабана. Мама спустит сверху веревку, и он, ничего не говоря, привяжет свои охотничьи трофеи и прислушается. Мама вскрикнет, потому что в корзине окажется целый тигр... или чучело тигра, которое он успеет сделать в лесу. Мама подойдет к передатчику "обратной волны", чтобы радировать папе на ракетодром.
      А потом на хижину нападут дикари... нет, не дикари! Дикарей не бывает. Нападут крокодилы. Это будут очень умные и хитрые крокодилы. Они станут грызть бамбуковые сваи и сломают свои острые зубы, потому что сваи будут сделаны не из бамбука, а из самой лучшей авиационной стали... Есть такие стальные трубы. У него дома, в Москве, запрятана одна папина труба. Вот это труба! Ее невозможно согнуть, сколько ни бей молотком.
      Крокодилы сломают свои проклятые зубы, и из глаз у них будут катиться слезы. Слезы из глаз крокодила катятся не потому, что он добрый. Чует запах мяса - вот и выделяется слюна. Только слюна у него течет и из глаз тоже...
      Потому крокодил и "плачет", когда пожирает свою добычу.
      Всех напавших на хижину крокодилов он бы перестрелял из сверхаккумуляторного ружья, целясь из люка в их выпуклые глаза.
      Мальчик достал из кармана увеличительное стекло и вытащил из-за пазухи ящерицу. Он стал рассматривать ее, увеличенную, огромную, воображая ее крокодилом.
      Через морду тянулся шрам, и один выпуклый глаз был сощурен.
      "Ах, вот это кто! Проклятый хищник! Не выплачешь пощады! Беги, спасайся! Все равно тебя догонит "видящая стрела".
      И мальчик выпустил ящерицу. Она шмыгнула, вильнув хвостом. А мальчик натянул воображаемую тетиву...
      "Стрела нагнала хищника, и он упал меж камней... И от его скрюченной руки с отвращением отпрянула морская волна, успев лизнуть коробочку с самым тяжелым в мире металлом".
      "Тысяча три морских черта. Пусть кошка научится плавать!"
      Мальчик смотрел сквозь листву на озеро, противоположный берег которого едва был виден. Оно казалось ему морем.
      "Якорь мне в глотку! Пусть не зайду я ни в один кабак! Брам-стеньги! Кливера! Фок-мачта! Гитовы!"
      Он управляет парусами. Босиком стоит на палубе. Доски так накалились, что сейчас задымятся. Брызги попадают в лицо.
      На губах соль. Ветер рвет паруса. Шхуна, накренившись и черпая воду бортом, с тихим шипением летит по волнам.
      Он сделает такое судно, которое будет совсем бесшумно скользить по воде, лодку с электрическим насосом и сверхаккумулятором. Насос будет отбрасывать назад струю, а реактивная сила - толкать лодку. И она беззвучно станет скользить... Ну прямо вот так...
      И мальчик, лежа на животе, показал сам себе, как будет скользить его лодка.
      Он выполз из зарослей, но продолжал двигаться к берегу по-пластунскн.
      Над водой с веточкой в руке задумчиво склонилась женщина. Она была молода или казалась молодой, несмотря на седую прядь в волосах.
      Мальчик тихо подкрадывался к ней.
      Вот если бы мама упала в воду. Он бы нырнул и вытащил ее на берег.
      Но мама сидела спокойно, погруженная в свои мысли.
      "Неслышно подползти и положить ей на колени цветок, который сорвал по пути! Это замечательно красивый цветок, как бабочка, только не летает".
      Цветок был положен на колени, и мама ничего не заметила - ни цветка, ни сына.
      Тогда он положил в рот четыре пальца и свистнул так, как папа учил, а сам папа научился свистеть у американских индейцев, с которыми жил маленьким.
      Мама вздрогнула, испугалась. Но мальчик уже повис у нее на шее и целовал ее в ухо, в щеку, в волосы...
      - Смотри, какой я тебе принес цветочек! - сказал он, и она рассмеялась. А ящерицу я отпустил. У нее тоже дети есть.
      - Где же ты пропадал, Андрюша?.. Спасибо за цветок. Идем. Папа ждет.
      У мальчика забилось сердце. Вчера, когда они прилетели с мамой, он видел отца лишь мельком, не успел с ним поговорить. Он был для него высшим авторитетом, героем, товарищем и другом...
      Если бы можно было, Андрюша помчался бы сейчас бегом. Но мамы бегом, не бегают, а бросить маму нельзя.
      Они пошли по берегу озера.
      Здесь был чудесный пляж. На песке оставались мамины следы. Андрюша отстал и крался по этим следам, воображая, что он кого-то выслеживает. И вокруг тоже песок... Нет ни зеленых зарослей, ни бамбука. И конечно, никакого белого города, только песок, барханы, как раньше, когда здесь строили электрические пушки...
      Потом он стал ставить ноги в мамины следы. Никто не догадается, что здесь проходили двое!
      Наконец он догнал маму, но не в пустыне, а на красивой набережной молодого города с домами - высокими и легкими, улицами - прямыми и тенистыми. У воды росли стройные кипарисики.
      Мама сказала, что кипарисикам столько же лет, сколько Андрюше.
      - Почему столько же лет? Почему построили здесь, в пустыне, город? Почему?..
      Мама терпеливо отвечала, что город построили потому, что Великий канал прошел здесь через пустыню, наполнил водой озеро, оживил пески. Но еще раньше проведены были сюда шоссе и железная дорога, водопровод и высоковольтная линия. А кипарисики посадили позже.
      - А почему здесь построили ракетодром? А почему... - начал было мальчик, но мама сказала;
      - Не приставай.
      Они дошли до центральной площади города. Высоко над кронами деревьев поднималась ажурная ферма. Казалось, в небо нацелен фантастический мост, продолжением, которого могла быть радуга.
      Мальчик застыл в восхищении. Он крепко прижал к себе хранившуюся за пазухой книжку, в которой он прочитал обо всем, в память чего было оставлено на городской площади это сооружение.
      В следующее мгновение мальчик вместе с книжкой взлетел на воздух.
      Папа, огромный и сильный, держал сына на вытянутых руках.
      Растопырив руки, сын превратился в самолет. Книжка и увеличительное стекло вывалились на землю. Мама подобрала их.
      Оказывается, папа ждал их здесь в машине, чтобы отвезти на ракетодром. Мама должна будет проверить сверхаккумуляторы, которые будут нагревать вылетающие назад газы реактивного двигателя. Мама еще вчера объяснила сыну, что это выгоднее, чем даже использовать атомную энергию, потому что нет опасной радиации. А потом все вместе с генералом Молнией поедут к нему и к тете Наде пить чай.
      Мама села за руль, а Андрюша с папой уселись на заднем сиденье. Мама вернула сыну книжку и лупу.
      Машина помчалась по глазурному шоссе, которое было проложено еще перед строительством пушек.
      - Папа, правда, это про тебя написано? - спросил Андрюша, показывая книжку. - И про маму? Правда, ты видел Вельта?
      Отец усмехнулся:
      - Вельт - это капитализм. Только таким его и можно увидеть.
      - Значит, его догонит стрела?
      - Очень может быть, что ее выпустят гансы и джимсы, недавно служившие ему.
      - Так и будет. Во время катастрофы всем стало ясно, какие они есть, эти капиталисты, - сказал Андрюша, а потом спросил: - А разве могла быть мировая катастрофа?
      - Могла. Угроза катастрофы долгое время висела над головами людей. Грозило страшное бедствие...
      - Капиталисты все равно бы погибли.
      Отец рассмеялся, взял книжку и показал ее мальчику через увеличительное стекло.
      - Эта книга - памфлет, - объяснил он. - Он вроде этого увеличительного стекла. Все в нем немножко не по-настоящему, чуть увеличено: и лысая голова, и шрам на лице, и атлетические плечи, и преступления перед миром, и подвиг... Но через такое стекло отчетливо виден мир, разделенный на две части, видны и стремления людей, и заблуждения ученых.
      - Бернштейн, Кленов, Марина... - перечислил мальчик.
      - Бернштейн напоминает тех ученых, которые создали в Америке атомное оружие и не хотели думать, что оно грозит существованию человечества. А ведь и они могли стать виновниками мировой катастрофы.
      - А можно было ее остановить?
      - Только не отходя в сторону, не сидя сложа руки, как Кленов. Требовалось искать, как Марина... Напрячь все силы страны, как не раз делал наш народ, примером чего была защита Брестской крепости. Наконец, построить "для тушения мирового пожара" пушки...
      Мальчик оглянулся на все еще видимую, устремленную в небо ферму.
      Отец, сощурясь, продолжал:
      - Сначала построили пушки, а потом мост между нашей страной и Америкой...
      - Арктический мост! Плавающий туннель через Северный полюс! Я знаю, меня назвали в честь строителя моста Андреем!
      - Если бы ты родился девочкой, тебя назвали бы Аней.
      - В честь замечательной строительницы межпланетного корабля!
      - Когда пушки потушили пожар и между народами проложены были мосты, тогда можно было строить и межпланетные корабли.
      - И ты полетишь теперь на Марс?
      - Скоро.
      - А правда, Таимба была марсианкой? Если есть одна марсианка - есть сто! Ты встретишься с ними на Марсе.
      - Вполне возможно, - согласился отец.
      - Ты им расскажи, как взорвался их корабль в тунгусской тайге. Но только он, наверное, сначала опустился на Землю, высадил своих в тайге, а потом подскочил и взорвался.
      - Может быть, и так, - улыбнулся отец, - если марсиане не погибли еще в пути, столкнувшись с метеоритом.
      - А почему, когда вы летели на Луну, не столкнулись?
      - Надо много раз слетать на Луну, чтобы непременно встретиться с метеоритом. Но если летишь на Марс или к другой звезде - это далеко. С каким-нибудь метеоритом, наверное, придется встретиться.
      - А как же вы? - забеспокоился мальчик. - Метеориты большие?
      - Большей частью песчинки. Но даже и ее достаточно, чтобы пробить в толстой стальной броне дыру с мой кулак.
      - Значит, две толстые брони надо делать, - решил мальчик.
      - Нет. Такой корабль будет слишком тяжел, не поднимется. Мы сделали кабину резиновой...
      - Резиновой? - опешил мальчик.
      - Да, вроде бескамерных автомобильных шин, которые не боятся вражеских пуль. Они наполнены густой массой. Она устремляется в пробитую дырку, заполняет ее, быстро густеет и заклеивает ее. Так и у нас. Пусть через нашу кабину с двойными резиновыми стенками, между которыми находится густая масса, пролетит маленький метеорит. Отверстия тотчас же затянутся, и мы будем продолжать полет.
      - Здорово! - сказал мальчик и задумался. - Папа, ты узнай на Марсе: наверно, их корабль тоже был резиновый, иначе как же Таимба могла долететь до Земли?
      Отец рассмеялся.
      Машина подъезжала к ракетодрому.
      К своему удивлению, Андрюша увидел знакомую ферму электрического орудия.
      - Это уже не памятник, - объяснил отец. - Это мы построили недавно. Электрическая пушка с помощью сверхаккумулятора выбросит в небо стратоплан, от которого на высоте двадцати пяти километров отделится наш межпланетный корабль. Это удобнее ракетного взлета - это как бы первая ступень, остающаяся на Земле. "Космическая катапульта".
      Машина проехала мимо огромных ангаров, мастерских, домов исследовательского института. Ферма устремленного в небо моста, как и в городе, занимала центральную площадь. В нижней части взлетной эстакады лежало огромное цилиндрические тело размером с электрический поезд. Ближе к хвосту виднелись короткие, отогнутые назад крылья, скорее напоминающие оперение стрелы, чем крылья самолета. Головная часть "стрелы" была красной.
      - Красная резина? - деловито осведомился мальчик.
      - Нет. Резина прикрыта металлической оболочкой. Металл покрашен в такой цвет, чтобы отражать тепловые солнечные лучи во избежание перегрева.
      - Теперь я знаю, какой был корабль у марсиан, - проговорил Андрюша.
      30 июня 19... года в 7 часов утра в далекой сибирской тайге произошло необыкновенное событие. Около тысячи очевидцев сообщили Иркутской обсерватории, что они видели в небе сверкающий метеор, оставивший за собой яркий след. Однако нигде в тайге метеорит не упал на Землю.
      Как стало известно из официального сообщения, над тунгусской тайгой на высоте двадцати пяти километров в указанное время от стартового стратоплана отделился межпланетный корабль, который взял курс на Марс.
      Конец
      1935-1941-1955-1975 гг. Москва
      1 Восклицание, призывающее бога.
      2 Слушай, слушай, черепаха. Послушай, госпожа черепаха!