- Я еще только собираюсь ею заняться, сэр.
      - Вот как? Так какого же черта...
      - Я совершенно не осведомлен, сэр, какого черта...
      Мистер Джордж Никсон сдержался. Он усадил старого профессора за столик и приказал принести коктейль.
      Леонард Терми мрачно молчал.
      - К делу, старина. Не надо водить меня за нос. Я-то уж все знаю. Вы подобрались к самому сердцу проблемы рака. Если узнать, что такое рак, то ему крышка. А за эту крышку я вам заплачу черт знает сколько... дам в придачу голову Ральфа Рипплайна.
      - Вот именно, - повторил Терми, - Ральфа Рипплайна...
      - Он чем-нибудь вам не нравится?
      - Он... и не только он заставляет меня именно сейчас заняться проблемой рака.
      - Опять только заняться?
      - Да. Заняться проблемой рака Солнца.
      Никсон присвистнул и откинулся на спинку кресла. Он откусил кончик сигары, которую достал из жилетного кармана, сплюнул на палубу и достал зажигалку.
      - О'кэй, - сказал он. - Значит, проблема рака, которым я могу заболеть, вами не решена?
      - Не решена. И я буду заниматься иной проблемой, которую, если не ошибаюсь, сэр, поставили перед миром вы сами.
      - К дьяволу! - заорал мистер Джордж Никсон, но сразу умолк, сдержавшись.
      Подошел стюард и принес коктейли.
      - Выпьем, старина, может быть, договоримся? Не умирать же мне от этого гнусного рака, который лезет ко мне со своими клешнями со всех сторон! Выпьем!
      Леонард Терми медленно поднялся с кресла, взял в руки бокал и выплеснул его в лицо Джорджу Никсону.
      Джордж Никсон побагровел и кинулся на старого ученого. Но на руке его повисла Амелия:
      - Мой дорогой, что вы! Опомнитесь!.. Ведь он же спасет вас от рака!..
      - Старая падаль, - прохрипел Джордж Никсон. - Он хочет спасти от рака их всех. - Он обвел налитыми кровью глазами собирающихся вокруг пассажиров. - Это ему не удастся!
      Пассажиры удивленно смотрели вслед уходящему коренастому человеку с шеей атлета.
      Глава вторая
      СУГРОБЫ НЬЮ-ЙОРКА
      " Когда-то за этот злосчастный дневник босс обещал мне миллион... лишь бы я побывал в африканском пекле.
      Я готов был хоть в пекло, но по возможности без надгробных монументов, считал, что меня рогами дьявола не запугаешь, если из-за них выглядывают доллары, которые можно выменять на столь необычный товар, как искренность.
      Однако монета оказалась неразменной. А не меняли ее просто потому, что она никому не требовалась.
      Впрочем, может быть, она все-таки нужна хоть одному человеку на Земле? Например, славному парню тридцати лет, шести футов ростом, но уже не двухсот фунтов весом, с великолепным подбородком, выносящим не только удары кожаных перчаток, но и затрещины судьбы, с волнистыми, уже седеющими волосами, которые больше не застревают в колечках, нанизанных на тонкие пальчики. Что еще? Ах да, усики! К черту усики! Они сбриты в знак изменений, которые произошли в человеке, видевшем не только преисподнюю, встречаясь там с Горгоной горгон, с собственной совестью, но и заглянувшем по ту сторону ада, в страну, где нет завтра, где нет надежды.
      Теперь дневник пишется уже не для бизнеса. Не знаю, выиграет он или проиграет? А кому от этого будет жарко или холодно? Впрочем, холодно теперь всем.
      Гнуснейшая зима выпала нам на долю. Можно подумать, что вся эта болтовня о тускнеющем Солнце, с помощью которой мы делали в почтенной Организации "SOS" свой бизнес, имеет под собой хоть малейшую почву. Господь ли наказал нас за грехи, или Солнцу впрямь не понравилась капля попавшей на него дряни, именуемой "Б-субстанция", но светило наше стало ныне так скупо, словно получило в старости крупное наследство.
      Не знаю, когда отмечались в Нью-Йорке такие морозы! Черт возьми, ведь Соединенные Штаты, хоть и "Северо-Американские", но государство все-таки южное, и такой "северный" город, как Нью-Йорк, расположен "южнее" Неаполя...
      Авеню и стриты всех номеров заметены ныне снегом. Ветер воет в ущельях между небоскребами, поднимая поземку, а порой и буран. Пурга слепит глаза, залепляет фары, заносит снежные колеи и ухабы, в которых буксуют несчастные автомобили.
      Впрочем, большинство из них давно замерзло. Американцы не подозревали, что воду из радиаторов в холод надо сливать. И вода замерзла, радиаторы лопались, испорченные автомобили заносило снегом. Вдоль тротуаров выросли безобразные сугробы, погребя испорченные или исправные машины, которые не удалось завести на морозе.
      Никто не задумывался, что снег можно и нужно вывозить из города. Говорят, так делают... в Москве.
      Мы, американцы, не приспособлены к чему-нибудь необычному, мы рыцари налаженной жизни, устоявшегося стандарта и бесперебойного массового производства. Ставить нас в непривычные условия, скажем, непочтительно сбрасывать на наши города бомбы (я уже не говорю об атомных!) или угощать нас в собственном доме арктическим климатом, просто бестактно! Не знаю, испытывает ли почтенная леди Природа угрызения совести по этому поводу, но мы клянем все на свете, веруем в бога... и мерзнем.
      По улицам, отворачиваясь от колючего ветра, бредут закутанные во что попало прохожие, напоминая известные картины: "Отступление французов из России" и "Немцы под Москвой", которые я до сих пор именовал "красной" пропагандой.
      Едва Солнце стало греть скупее, как все вдруг вспомнили запуск нашей Организацией "SOS" ракет с Б-субстанцией к Солнцу. В свое время эту спасительную акцию, которая должна была "предотвратить вспышку Солнца по Мануэллу", высмеивали, а теперь в снегопадах Нью-Йорка, Сан-Франциско, Марселя и Сорренто увидели кару господню, обрушив на Организацию "SOS" обвинения в диверсии против Солнца.
      Правительство США, являя пример беспристрастной справедливости, реагировало на всеобщее возмущение тем, что пренебрегло заслугами Организации "SOS" во времена антиядерного кризиса и специальным актом закрыло ее. И даже возбудило против ее руководителей судебное дело.
      Мистеру Ральфу Рипплайну пришлось отдать вместо себя под суд служивших у него отставных генералов, которые, оказывается, самовольно выпустили к Солнцу ракеты, вместо того чтобы держать их, как-то подобало, лишь нацеленными в небо.
      Вот вам логика нашего времени! Почему не отдали под суд тех же генералов, которые без решения сената начали войну во Вьетнаме, а потом так же без высшего согласия производили ядерные взрывы в космосе, создав тем вполне ощутимый пояс искусственной радиации? Его никак не сопоставить с сомнительным гашением Солнца, которое может оказаться всего лишь совпадением!
      К счастью, наши генералы гуляют на свободе. Они сумели из своих скудных пенсий нанять самых дорогих и крикливых адвокатов и, что самое главное, заполучить от видных газет огромный денежный залог, внесенный в судебные органы. Теперь верные служаки Пентагона, переданные ныне Рипплайну, верно служат новому хозяину, следя за тем, чтобы ракеты находились в полной боевой готовности.
      Надо думать, что озябшие на Земле люди побаиваются этих ракет и... конца света. Многие теперь пытаются согреться молитвами в нетопленых храмах, воображая, что с Солнцем действительно что-то происходит.
      Когда босс вызвал меня к себе, я был уверен, что разговор пойдет о всеобщем религиозном психозе, к которому, конечно, были несколько причастны и наши газеты.
      Офис ликвидационного комитета закрытой властями Организации "SOS" помещался в деловой части города, в небоскребе Рипплайна.
      Меня сразу же поразило, что старые таблички сменились новыми, где огненные буквы на космически черном фоне сообщали, что здесь теперь находится не Организация "Сервис оф Сан" (система обслуживания Солнцем), а "Спасение от Солнца" - богоугодное сообщество... Сокращенно все так же "SOS"...
      Я поднялся на двадцать первый этаж и предстал перед боссом, сидевшим в просторном кабинете из пластмассы и "пустоты". Не было даже стула для посетителя. Оказывается, босс при появлении гостя теперь смиренно вставал ему навстречу, за исключением тех случаев, когда он доверительно садился, радушно кладя ноги на стол.
      У нас с ним были давние отношения, и он встречал меня в офисе нового богоугодного сообщества отнюдь не в богоугодной позе.
      Я присел прямо на стол рядом с подошвами мистера Джорджа Никсона.
      - Хэлло, сын мой, - сказал он, пододвигая мне коробку с сигарами. - Дело идет неплохо.
      - Немножко холодно, - заметил я, косясь на электрический камин, единственный предмет обстановки, кроме стола и кресла.
      - Ничто так не располагает к религии, сын мой, как ухудшение жизни. Если папа римский взял бы меня в свои святые советники, я бы научил его, как быстро сделать все население Земли добрыми католиками.
      - Я полагаю, сэр, что вы уже посоветовали мистеру Ральфу Рипплайну, как сделать их всех хорошими членами нашей секты "Спасение от Солнца".
      - Не секты, - поморщился босс, - а ордена, богоугодного сообщества.
      - Все равно, - сказал я, - важно привлекать новых членов.
      - Они уже стремятся к нам, сын мой, слетаются, гонимые ветром времени... Люди теперь понимают, кто наследовал права и обязательства Организации "SOS", предупреждения коей о гневе божьем надлежало услышать!
      - Значит, их гонит к нам страх божий, насколько я понимаю, - заметил я, раскуривая сигару и бросая спичку на паркет.
      - Вот именно, "страх божий". Еще недавно они и слышать не хотели о наших благочестивых советниках при правительствах европейских стран.
      - Как? - поразился я, вынимая сигару изо рта. - А теперь?
      - Теперь... вам придется написать серию статей, мой мальчик. В Европе произошли большие перемены. Когда-то там предательски изменили свободному миру, левые завладели парламентским большинством. Но зато теперь... Читайте, парень!..
      Он передал мне последние сообщения, переданные по телетайпу.
      - Так! - присвистнул я. - Военный переворот. Правые вызвали танки и ухватились за страх божий!
      - Как видите, сын мой, страх божий оказался тем самым рычагом с точкой опоры, о котором мечтал еще язычник Архимед.
      Из сообщений явствовало, что новые военные хунты на западе Европы обратились с просьбой к сообществу "SOS" направить к ним благочестивых советников, выражая надежду, что Организация "SOS" впредь воздержится от посылки к Солнцу ракет с Б-субстан-цией.
      Я пытливо посмотрел на босса. Смиренно опустив глаза, он сказал:
      - Как вы смотрите, сын мой, на то, чтобы стать помощником Верховного магистра "SOS", то есть моим помощником?
      - Благодарю вас, сэр, - сказал я, прикидывая в уме, что означает такое повышение. - Будет ли мне выдана какая-нибудь мантия и потребуется ли от меня обет безбрачия?
      - Никакого безбрачия и никаких мантий или балахонов, мой мальчик. Хватит с нас воспоминаний о марсианской ночи. Руководители нашего сообщества должны быть не менее респектабельны, чем высший свет на съемках в Голливуде.
      - О'кэй, - согласился я, - я вызову своего портного.
      - Позаботьтесь заказать черные дипломатические пары. Вам предстоит уехать.
      - Куда? - насторожился я, вспоминая злосчастную Африку.
      Босс встал и принялся расхаживать по пустому кабинету с видом Наполеона после получения им от Талейрана сообщения о капитуляции Европы.
      - Они капитулировали, - сказал босс. - Вам предстоит поехать благочестивым советником в любую из европейских стран по вашему выбору.
      Я вздрогнул. Европа! Там была лишь одна страна, о которой я тайно мечтал.
      Босс изучал меня, глядя исподлобья.
      - Ну? Англия? Франция! Или другая страна?
      - Да, сэр, другая! - выпалил я, соскакивая со стола и с достоинством вытягиваясь, как наполеоновский маршал перед императором. - Но мне кажется, что еще не все страны капитулировали.
      - О'кэй, парень, пока еще не все... Но я полагаю, что разум восторжествует. Никому не захочется, чтобы к Солнцу полетели еще новые ракеты с Б-субстанцией. Так какую страну вы выбираете?
      - Россию, сэр, если можно.
      Я вымолвил свое сокровенное. Я хотел быть только там, где Эллен.
      - Что ж, - ничем не смутившись, сказал Джордж Никсон. - И за этим дело не встанет. Идет игра нервов. Но она должна кончиться. Никому не любо замерзать на новых ледниках, даже русским, хотя, вероятно, они... капитулируют последними.
      - Почему последними, сэр?
      - Возможно, потому, что они более привычны к холоду. И потом... они самые упорные. Так что лучше вам не ждать. Работы хватит всюду. Нужны хорошие советы, чтобы защитить права людей, восстановить священную собственность и добиться свободы частной инициативы, дав доступ нашим капиталам, дабы произошло чудо. Вы будете в числе чудотворцев "SOS", мой мальчик.
      - О'кэй, сэр. Но если возможно, я подожду, когда это чудо надо будет делать в России.
      Босс улыбнулся.
      - О'кэй, - сказал он, снова садясь в кресло и доверительно показывая мне подошвы ботинок, взгроможденных на стол. - Россия так Россия! Там особенно много полей, где трудно выращивать хлеб... под ледниками.
      - Да, сэр. Вы полагаете, что рак Солнца...
      - Не болтайте чепухи! Мы регулируем накал светила, чтобы оно не вспыхнуло. И никакого рака там нет. И зарубите себе на вашем подбитом носу - никогда не говорить при мне ни о каком раке! К черту Солнце!.. Если понадобится, то для вразумления русских коммунистов мы угостим старую накаленную сковородку новой порцией прохладительного субнапитка, так удачно изобретенного русскими.
      Я привык верить в босса, как в мир частной инициативы или в господа бога. Босс мог сделать все, что угодно, вернее, все, что ему выгодно. Надеюсь, упорство на Европейском континенте не протянется слишком долго и нашей планете не будет нанесен опасный ущерб. В конце концов, все мы на Земле заинтересованы, чтобы все утряслось возможно быстрее.
      Босс милостиво отпустил меня, довольно неуклюже благословив только что придуманным знаком Верховного магистра ордена - поклоном со скрещенными на груди руками.
      Я шел по улице, кутаясь в пальто. Я мысленно был в Москве, я разыскивал свою Эллен.
      Россия! Я знал, что Эллен была русской, ведь ее великолепный предок был князем царских времен и фамилию его нужно было выговаривать не Сэхевс, как у Эллен, а Шаховской. У нас в Америке любят упрощать фамилии, произнося их на свой лад. Но я предпочел бы, чтобы Эллен выговаривала свою фамилию как мою.
      Итак, Россия! Непонятная страна, столько десятилетий служившая пугалом свободного мира. Понадобилось дотянуться до Солнца, чтобы наконец поставить ее на колени. Впрочем, я, пожалуй, несколько забегаю вперед. Конечно, мне приходилось немало писать о коммунистической России, и я даже считался в газете специалистом по русскому вопросу, но если говорить начистоту, то что я знаю о русских? Если я попаду в Россию и стану руководить этими малопонятными скифами, то... Кстати, у них ведь уйма народов. Они говорят чуть ли не на ста семидесяти языках. Какое-то вавилонское столпотворение!
      Конечно, можно было бы посоветоваться с другими специалистами по русскому вопросу, но я хорошо представлял себе, что они мне скажут. Сто семьдесят языков! Значит, надо преобразовать эту опасную страну в сто семьдесят враждующих между собой государств, связанных лишь общностью вложенных в них капиталов, надо полагать, преимущественно капиталов "SOS". Собственность будет новым цементом, который удержит в состоянии равновесия враждующие племена.
      Но... это все не то, не то, не то!..
      Кто действительно знает, как обходиться с русскими? Конечно, только Эллен могла бы направить меня...
      И тут меня осенило. Так ведь есть же ее дед, старый русский князь, мистер Кирилл Шаховской!
      Я уже не брел, а летел к знакомому дому, вблизи которого словно по наитию оказался. 47-я стрит, 117, 14-й этаж...
      Я благословлял, что в Нью-Йорке хоть лифты еще не замерзли. Впрочем, я взлетел бы на любой этаж как ракета с Б-субстанцией.
      Я рассчитывал, что надменный предок моей русской княжны сам откроет мне дверь, давно отвыкнув от лакеев, но мне долго никто не открывал. Наконец я услышал за дверью шаркающие старческие шаги.
      Я почтительно снял шляпу, пригладил волосы и натянул на лицо светскую улыбку.
      Дверь открыла пожилая леди в одеянии сиделки.
      - Князь очень плох, - печально сказала она.
      Я снял пальто, отряхнул снег с ботинок и, ступая на носки, пошел следом за сиделкой.
      - Очень холодно в доме, - сказала она. - Прибавилось еще и воспаление легких.
      Я почтительно вздохнул, подумал об остывающем Солнце и неприспособленных к холоду нью-йоркских квартирах.
      Квартирка у князей Шаховских в Нью-Йорке была убогая. При Эллен я этого не замечал, она умела придать блеск и нищете...
      Самым дорогим здесь были почерневшие иконы, висевшие в изголовье больного. Я подумал, что им нет цены. Но они красовались здесь отнюдь не как шедевры живописи. Должно быть, старый князь был богомолен. Я иронически подумал, что это, пожалуй, не так уж современно, но поймал себя на том, что имею, кажется, отношение не то к секте, не то к ордену "SOS", но тотчас утешил себя, что это лишь мой бизнес, а не убеждения.
      Под иконами лежал изможденный старик. Он умирал.
      На подушке виднелись только одни брови... брови бывшего придворного красавца, двойной кривизны, приподнятые у переносицы в обратном изгибе темной волны. Надеюсь, он не красил их.
      Под бровями едва тлели бесцветные глаза. Он узнал меня.
      Я сел у изголовья.
      Иссохшие губы зашевелились. Мне пришлось наклониться. Кажется, он говорил о ней.
      - Мы с ней поженились в Африке, - сказал я.
      - Она не там, - прошептал он.
      - Знаю, - кивнул я.
      - Она... назвала... правнука... Роем.
      Сердце у меня заколотилось. Кровь прилила к лицу.
      Он знал все о ней! Он, а не я!..
      Сиделка подошла и дала выпить старику капель.
      Он обессилел от нескольких сказанных слов.
      Тяжело умирать в сознании. Почему врачи не настолько гуманны, чтобы помогать людям если не приятно, то хотя бы незаметно уходить из жизни?
      Брови снова зашевелились. Сиделка склонилась над кроватью.
      - Князь хочет остаться с вами наедине, передать вам свою последнюю волю, сказала она и, шурша юбками, вышла.
      - Я поеду в Россию, найду Эллен и сына, - сказал я.
      Брови протестующе задвигались.
      - Я не должен этого делать?
      Брови утвердительно кивнули.
      - Но кто послал ее туда? Кто?
      Брови взметнулись.
      - Вы? - догадался я.
      Брови подтвердили.
      - Но зачем? - прошептал я.
      Горькие складки легли возле опущенных губ. Больной сделал усилие приподнять голову с подушки, но бессильно уронил ее.
      Непостижимо как, но я понял князя Шаховского и просунул руку под подушку. Там хрустнул конверт.
      Я достал конверт и вынул из него листок, написанный уже дрожавшей, неверной рукой тяжелобольного.
      Это было письмо Елене Шаховской:
      "...Княжна! Бесценная боярышня моя! Съ детства я направлялъ тебя на тернистый путь подвига, передавъ въ руки тъхъ, кому менъе всего нуженъ былъ твой подвигъ.."
      Я старательно изучал в последний год русский язык и мог прочесть все, что было написано в этом письме, хотя меня и затрудняла непривычная для меня, по-видимому, старая орфография. Я посмотрел на князя. Он лежал с закрытыми глазами.
      "...Ты должна была помочь намъ вернуть многострадальный русскiй народъ-Богоносецъ на прежнiй его путь, съ котораго онъ свернулъ въ безумiи революцiй. Я воспиталъ тебя, какъ русскую Жанну д'Аркъ, я послалъ тебя съ острейшимъ мечомъ современности - съ познанiями физика въ самую кузницу вражеской силы. Ты совершила тамъ невероятное...
      Аленушка, родная моя! Всё неверно, всё! Я умираю, всё пересмотревъ, всё переосмысливъ. У насъ было слишкомъ мало силъ, чтобы сдълать Россiю прежней, мы вынуждены были полагаться на мощь страны, воплощавшей въ нашемъ представленiи прогрессъ... Я боялся, что ты и я на дълъ будемъ служить противъ нашего народа. Но въ жизни получилось еще хуже... Всъ мы оказались на службъ у гангстеровъ, которыхъ такъ почитаютъ въ странъ, где я воспиталъ тебя. Мы, оказывается, помогли имъ замахнуться на Солнце, поставить не только нашъ русскiй народъ, но и все народы Земли передъ ужасной катастрофой новаго ледниковаго перюда.
      Увы, но въ этомъ заключена глубочайшая внутренняя логика. Мы дълали безумную ставку на ХОЛОДНУЮ ВОЙНУ, не понимая, что она могла привести только къ своему логическому концу - къ всеобщему холоду, къ новымъ ледникамъ на Землъ. Перiодъ холодной войны не менее губителенъ, чемъ ледниковый перiодъ.
      Я слишкомъ поздно понялъ это, но я утъшаюсь, что вмъстъ со мной и даже раньше меня это поняли многие... И, можетъ быть, поняла уже ты сама.
      Моя забота теперь въ томъ, чтобы передъ смертiю снять съ тебя клятву, которую потребовалъ съ тебя, клятву служенiя вздорнымъ идеямъ, служеiня, по существу, противъ великаго русскаго народа, которому я хотелъ бы отдать свое последнъе дыхаiне..."
      Я посмотрел на старика.
      Он был мертв.
      Рука моя дрожала. Я почти с ужасом смотрел на конверт с именем Эллен. Что я должен сделать с ним? Что хотел от меня этот старый джентльмен, который под влиянием близкой смерти, потеряв рассудок (или обретя его?), пересмотрел все свои идеи?
      Стоило ли ждать смерти для того, чтобы начать мыслить?
      Должен ли мыслить помощник Верховного магистра "SOS"?
      Я тихо вышел из комнаты.
      Сиделка все поняла по моему лицу",
      Глава третья
      ЧЕРНАЯ МАГИЯ
      "Я проснулась в холодном поту.
      Не страшное пугает во сне, пугает правдоподобие ощущений, реальность всего того, что, словно наяву, происходит с тобой, когда беспомощность и сознание неотвратимости порождают ужас...
      Я лежала на кровати с широко открытыми глазами и дрожала. Я только что видела дедушку. Я была около его постели, чувствовала запах лекарств, видела его изможденное лицо, но не могла расслышать ни единого слова... А он говорил с кем-то бесконечно знакомым, кто находился рядом и на кого я не смела оглянуться. У дедушки гневно хмурились брови, выразительно взлетали, утвердительно опускались... и вдруг застыли в скорбном вопросе. И я поняла, что его уже нет... и что он только что говорил обо мне.
      Я проснулась, нисколько не сомневаясь, что это произошло на самом деле.
      Марта заметила, что я встала. Она шпионит за мной даже по ночам. Я сказала, что уж лучше бы она последила за мальчиком.
      Маленький Рой блаженно спал. А первое время он очень страдал животиком.
      Мне нечем было дышать, я оделась и выбежала на улицу.
      Город еще не просыпался. Горели редкие фонари. Работали снегоочистительные машины. Дугообразными лапами они загребали снег на транспортер, снежная струя сыпалась с его ленты в кузов грузовика.
      Я шла, распахнув шубку, не ощущая холода, вдыхала обжигающий морозный воздух и старалась внушить себе, что это был лишь дурной сон. Ощущение сна исчезло, но не образ дедушки. Я уже готова была верить, что видела его не во сне... Я начала замерзать и вспомнила, как замерзали в России во времена Наполеона и Гитлера непрошеные гости. Генерал Мороз всегда был союзником русских. А теперь... Теперь, кажется, кто-то рассчитывает, что русские не выдержат мороза.
      Я, во всяком случае, не могла его выдержать, хотя и была русской по рождению, по своим предкам, по великой цели, которой хотел посвятить меня дедушка и которую словно заслонило теперь от меня тускнеющее Солнце...
      Я так замерзла, что как безумная побежала домой. Да и пора было кормить малыша.
      Марта, гневно гремя посудой, подогревала в горячей воде бутылочки с молоком, чтобы кормить Роя без меня. Наряду с этой показной заботой она не упускала возможности отравить мне минуты кормления. Она все время требовала, чтобы я вернулась работать к Бурову. Ей, конечно, снова были нужны сведения о том, что делается в его лаборатории.
      Я все еще никак не могла согреться.
      Марта остановилась, пытливо смотря на меня. Что-то хищное было в ее костлявой фигуре, чуть сгорбленной сейчас, как у Бабы Яги.
      - Я видела дурной сон, - сказала я.
      - Сейчас же расскажите, - потребовала она.
      - Может быть, у вас найдется толкователь снов? - усмехнулась я.
      - Глупо говорить о суевериях, когда речь, может быть, идет... о внушении на расстоянии.
      - Уж не думаете ли вы, что кто-нибудь навел на меня кошмар? - ядовито спросила я.
      И все же мне пришлось уступить ей и рассказать все, что видела ночью.
      Марта отнеслась к этому с излишней серьезностью. Она мерила мою комнату большими шагами и говорила по-английски:
      - Слушайте, Эллен. Вы не понимаете значимости виденного, не можете связать воедино различные явления. Я проверю правильность вашего видения.
      - Вызовете по телефону моего дедушку?
      Она остановилась передо мной:
      - Я... я откроюсь вам сегодня, мисс Сэхевс. Кажется, это единственное, что может еще повлиять на вас.
      Рой уснул. Я уложила его в кроватку. Марта вышла из комнаты. Мы с ней занимали небольшую квартирку всего лишь в три комнаты. Из нашей общей гостиной двери вели в ее и в мою спальни.
      Поцеловав мальчика в крохотный лобик с такими же залысинами, как у отца, я вышла в гостиную. За окнами было еще темно, но в доме напротив начали загораться окна. Я люблю смотреть на огни в окнах, всегда пытаюсь представить себе, кто их зажигает, кто тушит... в каком мире живет.
      Дверь в комнату Марты была открыта. Там тоже был свой мир... тайный и страшный.
      Вышла Марта, неся в руках бокалы и бутылку.
      Я удивилась. Марта никогда не злоупотребляла напитками, тем более с утра.
      - Приближается час связи, - сказала она.
      - И вы наконец покажете мне свой таинственный радиопередатчик, который прятали даже от меня.
      - Надо привести себя в нужное состояние.
      - Пейте "Кровавую Мэри". Понравитесь мужчинам.
      - Вы видели важный сон, Эллен, - сказала Марта, потом наполнила бокалы, но не притронулась к своему.
      Я только пригубила бокал, наблюдая за своей "дублершей". Так представили ее мне еще в самолете на далеком африканском аэродроме. С тех пор мы, почти ненавидя друг друга, не расставались, попали на советское побережье, потом на ледокол, в Проливы, наконец в Москву... И даже числились под одним именем...
      - Возможно, что это был не сон, а "дальневидение", - сказала она.
      - Разновидность телевидения? - с насмешкой осведомилась я.
      Марта оставалась серьезной:
      - Не телевидения, а телепатии.
      Она готовила себе какое-то лекарство.
      - Что это? Коктейль "Деревянная нога" или "Содранная кожа"?
      - Это пейотль, моя дорогая. По-латыни "Eshiocactus williamsii", хлороформенная вытяжка из мексиканского кактуса "пейотль". Доза два грамма, если когда-нибудь решитесь попробовать. Спустя полтора часа обретете удивительную способность. Закрыв глаза, будете видеть яркие картины... Сильное и длительное возбуждение зрительной области мозговой коры...
      Я закурила сигарету и щурясь смотрела на Марту, выпуская дым. Мне хотелось напомнить ей, что ведьмы, которых сжигали на кострах, под пыткой признавались в том, что втирали себе в кожу сильнодействующие снадобья, которые переносили их в мир демонов, позволяя летать по воздуху на помеле или на козле, кружиться нагишом в пьяном хороводе во время шабаша, общаться с похотливыми бесами, убеждаясь, что у них ледяное семя...
      - Я знаю, о чем вы думаете, - сказала Марта, тоже закуривая, но какую-то особую пахучую сигарету. - Должна напомнить вам, что все те, кто отмахивается от телепатии, остались в дураках.
      - Вот как? А те, кто гадал на кофейной гуще... или у цыганок... наконец, на гадальных автоматах?
      - Приходилось ли вам испытывать на затылке чей-нибудь взгляд? Оборачивались ли вы на смотрящего на вас сзади?
      Я утвердительно кивнула. Марта странно посмотрела на меня и вышла в свою спальню. Она вернулась с конвертом в руках:
      - У нас в Штатах давно беспокоились, как бы русские не опередили нас. Она достала из конверта газетную вырезку. - Писали, что никто "...не предвидел, что именно русский университет в Ленинграде организует первую лабораторию "мозговой связи". Наши военные эксперты писали. - Она вынула новую вырезку. - "Для военных сил США, без сомнения, очень важно знать, может ли энергия, испускаемая человеческим мозгом, влиять на расстоянии тысяч километров на другой человеческий мозг... Овладение этим явлением может дать новые средства сообщения между подводными лодками и наземной базой".
      - Я что-то слышала об этом, - небрежно отозвалась я.
      Марта усмехнулась:
      - Могу напомнить. - И она достала из конверта новую вырезку. - Летом 1959 года на американской атомной подводной лодке "Наутилус", лежавшей на дне океана на расстоянии сотен или даже тысяч километров от базы, находился один из участников "телепатической пары". Дважды в день в строго определенный час он общался с другим участником, находящимся в Америке. По внушению на расстоянии подводник выбирал одну из пяти фигур: волнистые линии, крест, звезду, круг или квадрат, которые выбрасывались на берегу машиной, исключающей какой бы то ни было сговор. Было зафиксировано 70 процентов полных совпадений. Конечно, сейчас это напоминает лишь первые опыты беспроволочного телеграфа по сравнению с современной радиотехникой.
      - Вы хотите сказать, что все это серьезно?
      - Пренебрегать наблюдаемой связью явлений - такое же суеверие, как и выдумывать несуществующие связи. Сколько мы знаем случаев, когда мать или жена с помощью необъяснимых чувств или снов узнают на расстоянии о смерти близкого человека, как-то принимают усиленный и обостренный в миг смерти телепатический сигнал умирающего. Об этом писал выдающийся ученый: "Явления телепатии не могут подлежать сомнению... чуть не каждый поживший семьянин не откажется сообщить о лично им испытанных телепатических явлениях. Почтенна попытка объяснить их с научной точки зрения".
      - Кто так говорил?
      - Циолковский,
      Марта рассказала, как еще на заре научного исследования явлений телепатии были проведены опыты внушения на расстоянии.