Тогда-то и стали появляться ораторы. Сначала выступали джентльмены, указывающие рукой на церковь, которой словно запиралась улочка Уолл-стрит. Это была черная церковь с острым контуром. При полном нейтралитете полицейских проповедники что-то бубнили о боге и терпении. Но собравшиеся здесь люди хотели есть. Молиться они предпочитали на сытый желудок.
      Потом выскочили лихие молодчики с хриплыми голосами. Они требовали еды и денег, предлагали взломать подвалы банков, около которых мы стояли. Может быть, полисмены ждали, когда мы наконец послушаем этих подстрекателей, чтобы начать действовать по инструкции...
      Но вот все увидели рыжего парня, который попросту растолкал провокаторов. Узнав Рыжего Майка, толпа приветствовала его криками и свистками. Это был красный сенатор Майкл Никсон, восстановленный в своих правах нашумевшим решением Верховного суда США. Полисмены хотели стащить его за ноги с полицейского броневика, но им не дали этого сделать...
      - Ну что ж, ребята, - запросто начал он. - Один старый и лукавый мыслитель сказал, что всякий народ заслуживает своего правительства. Но дело не в правительстве, а в том строе, который оно представляет. Выходит, мы с вами "заслуживаем" капиталистический строй, который выкинул всех собравшихся на улицу и который мы все же терпим. А что это за строй? Это "мир свободной инициативы"! Это мир свободной конкуренции, это мир свободного угнетения, это мир страха. Да, это мир страха и стихии. Каждый из нас, кто живет в этом мире, живет всегда под страхом потерять работу или под страхом конкуренции и разорения... Оказывается, у нас страх - главная действующая сила. Она подгоняет плетью рабочего, заставляет напрягаться инженера, вынуждает коммерсанта лучше торговать и хитрее обманывать, промышленника - лучше организовывать работу и крепче выжимать из рабочих пот. Все мы в "свободном мире" живем и работаем, как говорят в народе, за страх. Никому у нас в голову не придет, что можно работать за совесть. Какая совесть?.. У кого есть совесть во время бизнеса? Один только страх есть!.. И вот случилось самое страшное. Страна парализована. Вчерашние капиталисты разорены. Они или кончают с собой, или идут в очередь за бобовой похлебкой. Это и есть лицо страха. Вчера еще страх был организующим началом, направлял стихийную жизнь общества, создавал видимость рациональной организации и благоденствия. А сегодня превратился из пугала в действительность, сам стал стихийной силой, которая ураганом пронеслась по всей стране, не вскрыв ничего нового, показав лишь подлинное лицо старого.
      Я слушал Рыжего Майка и не мог подобрать возражений. Чертовски ловко пользуются коммунисты положением. Да, я всю жизнь боялся потерять место. Я хотел заработать миллион, чтобы избавиться от страха, потому и старался работать лучше. И мне никогда не приходила мысль, что можно работать за совесть. Это что же? Без выгоды? Не так устроен человек!.. И, словно отвечая мне, Рыжий Майк продолжал:
      - Теоретики и защитники "свободного мира" твердили, что наш строй (который мы терпим, а потому и заслуживаем) более соответствует существу человека, чем идеи коммунистов. Если разобраться, то выходит, что наш строй рассчитан на худшие черты человека, на лень и непорядочность, на волчью злобу и ненависть к другому; каждый член общества считается наделенным самыми плохими качествами, которые и компенсируются только страхом. Таким же страхом, по существу говоря, удерживались в повиновении прежде рабы... А ведь можно строить жизнь совсем на иных основах. Не на страхе, а на совести, то есть на высоком самосознании людей, готовых отдать обществу все, что они могут, получая взамен все необходимое, но не больше необходимого - по совести... Разве нельзя представить себе общество, которое основывалось бы не на худших сторонах характера людей, а воспитывало бы в людях лучшие стороны. Совесть - это ведь проявление всего того хорошего, что может и должно быть в человеке, это любовь и долг, это справедливость и милосердие и это Разум. В таком обществе не случай и слепая стихия будут главными вождями, а Разум и научный Расчет. Мне кричат сейчас: "В чем выход?.." Выход в том, чтобы сменить в нашей стране страх на совесть, стихию на разум и расчет! Чтобы справиться с болезнью, охватившей страну, нужно уничтожить микробы, ее породившие, а эти микробы микробы капитализма. Выход - в социальных изменениях, в перемене устоев нашего общества, в изменении принципа его управления. Поймите, что беда не в том, что не будет больше войн из-за того, что якобы недостаточно решительные наши политики связали себя договорами о разоружении, уступив коммунистам, а теперь эти коммунисты придумали Б-субстанцию, сделав войны невозможными независимо от договоров. Так беда не в том, что войны отныне невозможны, а в том, что благо всего человечества становится несчастьем для нашей страны с ее уродливой экономикой, работавшей на войну и не могущей существовать без войны. Ведь не было бы этого страшного кризиса, если бы планомерно переключили силы страны с нужд войны на строительство домов и школ, если бы позволили людям меньше работать, больше отдыхать...
      Рыжего Майка, несмотря на парламентскую неприкосновенность, арестовали бравые парни из полиции, арестовали за "призыв к свержению власти...".
      Мы сами заслуживаем своего правительства, как напомнил нам Рыжий Майк, мы молча смотрели, как увезли Майка в полицейском автомобиле. Но его дерзкие мысли остались с нами, их уже нельзя было увезти в броневике.
      После Майка перед нами выступал правительственный чиновник, который сообщил, что благодаря щедрому пожертвованию семьи Морганов и Ральфа Рипплайна в связи с предстоящим бракосочетанием мисс Элизабет Морган с мистером Ральфом Рипплайном выдача похлебки будет увеличена...
      Итак, благодаря Лиз, которую я сам же толкнул в объятия ее жениха, я смогу снова хлебать на панели свою порцию пойла.
      Стадо голодных людей, слушавших правительственного чиновника, выло.
      Газеты потом писали, что правительственное сообщение о заботе финансовых магнатов о народе было встречено восхищенным гулом.
      Нет! Воем...
      Во всяком случае, я выл... Выл от отчаяния, от унижения, оттого, что проклятый Майк разбередил мне ум и душу.
      Мы расходились после голодного похода на Уолл-стрит как побитые собаки.
      Майк отравил меня...
      Да одного ли меня?
      Мне теперь действительно казалось, что я жил всегда в мире страха. А я презирал страх, я не хотел быть трусом, рабом, извивающимся под ударами бича страха... Страх-надсмотрщик, страх-каратель, страх-учитель...
      Проклятый Майк!
      Не может быть, чтобы из создавшегося в стране положения не было иного выхода, кроме капитуляции перед коммунизмом... Есть же у нас прогрессивные умы! Есть!
      И тогда я решил взять напрокат свое былое имя репортера, получить "последнее интервью" у прогрессивного капиталиста, которого уважали даже коммунисты, - у мистера Игнэса. Но я не мог явиться к нему в таком жалком виде, в котором околачивался по панелям. Мне пришлось перебороть страх (поистине прав этот проклятый Майк: мы живем в стране страха) и заехать к себе домой...
      Я мечтал проскользнуть незаметно, переодеться и отправиться в свое последнее репортерское плавание. Но случилось так, что домовладелец тоже околачивался на панели, только у своего дома.
      Я снимал квартирку во втором этаже небольшого коттеджа во Фляшинге. Мой "кадиллак" произвел на домохозяина ошеломляющее впечатление. Он подскочил к машине, подобострастно улыбаясь, хотя едва узнал меня за рулем.
      - Хэлло! - небрежно помахал я ему рукой. - Я прямо из Африки. Вот купил себе еще одну таратайку на радостях, что вернулся домой.
      Домовладелец завздыхал, открывая мне дверцу машины.
      - Ох, мистер Бредли! Уж лучше бы мне быть в Африке вместе с вами, чем терпеть то, что происходит вокруг.
      Я вышел из машины. Лицо домовладельца вытянулось. Должно быть, слишком ощипанный у меня был вид.
      Я стал выгружать из багажника свои вещи. Они так и болтались там со дня моего возвращения. Но не мог же я напялить на себя тропический костюм или, что еще хуже, "марсианское одеяние", чтобы тащиться в таком виде к миллионеру за интервью.
      Домохозяин подозрительно наблюдал за мной, не помогая. Это был плохой признак. Он проводил меня до дверей моей квартиры и без улыбки протянул счет.
      Я небрежно взял бумажку:
      - О'кэй, я только переоденусь, съезжу за деньгами, и мы с вами выпьем.
      Домовладелец расплылся в улыбке и трясущимися руками стал открывать предусмотрительно водруженный на дверь добавочный наружный замок. У меня кружилась голова. Смертельно хотелось не столько есть, сколько курить.
      Я обшарил все углы комнат, как детектив. И по-мальчишески обрадовался, когда нашел две пачки сигарет, начатую бутылку виски и сыр...
      Я пожирал этот сыр, как изголодавшийся тигр отшельника. Я выпил бутылку обжигающего зелья до дна и на минуту забыл все невзгоды.
      Побрившись, переодевшись, свежий, бодрый, я сбежал с лестницы, угостил домовладельца сигарой - завалялась с хороших дней в ящике стола - и вскочил в свой великолепный автомобиль.
      Хозяин семенил рядом с машиной. Я отправился в свой рейс. Бензина - на дне бака. Я боялся, доеду ли...
      Но я благополучно доехал до офиса мистера Игнэса и даже остановился у тротуара.
      С сигарой в зубах, великолепно одетый и чуть пьяный, я вбежал в вестибюль, похлопав по плечу открывшего мне дверь негра-швейцара. Тот расплылся в улыбке.
      Я угостил быстроглазую и белокурую секретаршу леденцами - тоже остались от прежних дней, - и она, обещающе опуская ресницы, скрылась за пластмассовой дверью своего босса.
      Мое имя еще не забыли. Мистер Игнэс принял журналиста Роя Бредли, которого недавно поминали в ООН.
      Я сразу узнал Боба Игнэса, крепкого, уже седого, лощеного человека, поднявшегося навстречу.
      - Хэлло, мистер Бредли! - протянул он мне руку.
      Но я узнал и другого человека. Он сидел в кресле, выставив острые колени и огромную челюсть, когда-то прозванную лошадиной, - знаменитый строитель подводного плавающего туннеля, Арктического моста между коммунистическим миром и Америкой через Северный полюс, инженер Герберт Кандербль.
      Он кивнул мне.
      Я вынул блокнот и автоматическую ручку, пристроившись у журнального столика. Мистер Игнэс прохаживался по кабинету.
      - Итак? Вы не будете рассматривать сигарный дым, мистер Бредли, как газовую атаку на вас в нарушение Женевских соглашений? - сказал мистер Игнэс, предлагая мне сигару.
      Я мог бы многое ответить мистеру Игнэсу по поводу дикарских стрел и дикарских атомных бомб, но отшутился:
      - Если отравленные стрелы дикарей вызвали атомный взрыв, то антиядерный взрыв в Америке вызван стрелами пропаганды, мистер Игнэс.
      - Антиядерный взрыв? - повторил мистер Игнэс. - А этот молодчик по-прежнему изобретателен! Очень здорово сказано!
      - Не так здорово сказано, как здорово сделано, - отозвался я. - Я пришел к вам узнать, что вы по этому поводу думаете. Где выход из этой антиядерной катастрофы?
      - Выход? - переспросил мистер Игнэс и прошелся по кабинету. - Выход диктуется законом выгоды, который я открыл и который управляет миром...
      - А разве выгодно закрывать фирмы, выпекающие хлеб, глушить жизнь страны даже в областях, не имеющих к военным никакого отношения?
      - Э, мой мальчик! Не мне вас учить, вы стреляный зверь. Несчастье человечества в том, что оно не понимает своей выгоды. Наш свободный мир настолько богат...
      - Богат? - быстро переспросил я.
      - ...настолько богат возможностями, силами, средствами, что вопрос лишь в том, куда их приложить, чтобы вернуть страну к преуспеянию.
      - И что же думаете вы как промышленный магнат и как философ, открывший закон, управляющий человеческим обществом?
      - Лучше спросим сперва, что думает об этом инженер Кандербль? Он пришел ко мне с кучей проектов. Будет полезно написать о них.
      Я повернулся к старому инженеру.
      Кандербль заговорил отрывисто, резко, как бы выплевывая слова:
      - Мир не может быть рассечен. Это не яблоко. Каменные стены строили в Древнем Китае, а железные занавесы - политиканы. Человечество едино и если погибнет, то от смертельной дозы радиации в атмосфере. К счастью, атомные бомбы уже не будут больше взрываться.
      - К счастью ли, мистер Кандербль? - перебил я. - Ведь для американского народа это стало несчастьем.
      - Потому что вместо бомб, ракет и атомных заводов нужно строить другое.
      - Что же?
      Кандербль поднялся. Он был худ и тощ, как Дон-Кихот. И проекты его показались мне донкихотскими.
      Инженер расстелил на столе карту мира. Океаны на ней пересекались прямыми линиями проектируемых им трасс.
      - Плавающий туннель, прямое железнодорожное сообщение на примере Арктического моста, зарекомендовал себя. Мир нуждается в дешевой и надежной связи между всеми континентами. Можно в первую очередь проложить такие трубы-туннели под водой между Америкой и Африкой. Мир сжимается. Города становятся пригородами один другого. Темп жизни возрастает. Быстрота, скорость, взаимообмен товарами, идеями, людьми! Две тысячи миль в час по безвоздушному пространству внутри труб. Это лучше, надежнее, дешевле ракет! К черту ракеты!..
      - Нет, нет, не торопитесь, Кандербль, - остановил его Игнэс, - ракеты нам с вами еще пригодятся.
      Инженер Кандербль развивал свои фантастические проекты. Континенты сдвинутся вплотную, океаны перестанут существовать как разделяющее препятствие. На стройках будут заняты десятки, сотни миллионов человек, они будут работать на сближение разрозненных частей человечества. Огромные выгоды, прибыли, перспективы...
      Я с удивлением смотрел на него. Он уже не казался мне Дон-Кихотом, он говорил как поэт - вдохновенно, возвышенно, искренне...
      Можно ли это напечатать?
      - Трубы погружены на сто метров под воду, где всегда царит покой! Их удерживает от всплытия система канатов и якорей. В таких плавающих туннелях без сопротивления воздуха, в вакууме, несутся электрические снаряды-поезда, пересекающие океаны за считанные минуты...
      И никакой безработицы! Никаких панелей и очередей за пойлом...
      - Вы фантазер, Кандербль, - сказал Игнэс. - Это великолепно! Подлинный инженер - это строитель своей фантазии. Но я практический деятель. Я поддерживал как мог сооружение Арктического моста. Я готов поддержать строительство всех предлагаемых вами трасс, чтобы крепко связать разваливающиеся части мира. Слава богу! Больше нет опасности атомных взрывов. А с антиядерными взрывами можно справиться...
      - Красный сенатор Майкл Никсон арестован за требование социальных преобразований, он хотел воспользоваться антиядерным взрывом и сделать Америку коммунистической.
      - Майкл - славный парень, и не только с рыжей, но и с умной головой. Я его знаю давно. Мы с ним никогда не сходились в убеждениях, но всегда находили общий язык. Я отнюдь не за то, чтобы у меня отобрали все мои заводы и деньги. Можете этому поверить, но я согласен с его критикой нашего строя. Да, страх наш двигатель. Это вытекает из моей теории "закона выгоды". Майкл ошибается, что мой закон можно обойти социальными преобразованиями. Совесть не может быть двигателем выгоды. Поэтому бесполезно пытаться спрятаться от страха... Славный парень Рыжий Майк просто утопист. Его нечего брать в расчет. В расчет надо класть только выгоду. Приемлемы ли планы мистера Кандербля? Они станут приемлемы, когда будут выгодны. А что нужно для этого? Прежде чем сблизить разъединенные части мира физически, с помощью сети плавающих туннелей, надо сблизить сперва их интересы. И здесь нам пригодятся ракеты, джентльмены. Надо их все скупить у правительства! Надо продолжать их строить...
      - Зачем? - удивился Кандербль.
      Игнэс расхаживал по кабинету, жестикулируя.
      - Можете написать в газетах, Рой, что у всех частей мира сейчас есть одна общая цель - это выход в космос. Он требует огромных усилий, и это обеспечит занятость всем тем, кто оказался сейчас за бортом деловой жизни. Надо строить корабли, организовывать дерзкие экспедиции на другие планеты, для этой цели приобрести все баллистические ракеты обанкротившихся генералов, переоборудовать их для космических целей. Для этого использовать все освободившиеся и замороженные сейчас средства! Оживить труп, восстановить дыхание, снова перейти на бег! Любая цель бизнеса хороша. В этом выгода.
      Я глядел на "прогрессивного капиталиста" восторженно. У меня было ощущение, что я сытно пообедал в хорошем ресторане, я смотрел в будущее бодро.
      Нет, все, что здесь говорилось, не могло остаться втуне. Я должен это опубликовать. Найден выход для деловой инициативы, найден выход из ужасающего тупика.
      На последних каплях бензина я мчался к боссу. Он должен понять все, он должен опубликовать мое интервью. Мной руководил уже не только страх, меня вела сейчас совесть. Ведь я любил свою страну, свой несчастный народ, я хотел выхода не только себе, но и ему...
      Мистер Джордж Никсон допустил меня до своей особы. Его офис интенсивно работал, хотя газеты и не выходили.
      Он внимательно выслушал меня, иногда вскидывая казавшиеся всегда сонными, но сейчас жадные глаза.
      - О'кэй, мой мальчик! Я знал, что из вас выйдет толк. Тут что-то есть... Тут что-то есть... - проговорил он, встав из-за стола и расхаживая по кабинету почти точно так, как делал это мистер Игнэс.
      Сердце у меня застучало, лицу стало жарко.
      - Вы напечатаете это? Я могу это интервью сделать заключительной главой дневника. Дневник расскажет, как мы попали в тупик, и в то же время покажет выход из него.
      - Идите к дьяволу, приятель! Мы никогда не опубликуем ни вашей стряпни, ни этих бредней выжившего из ума идиота...
      Из жара меня бросило в холод.
      Босс остановился передо мной, чуть наклонив голову, как, вероятно, прежде делал на ринге, посмотрел исподлобья.
      - А вот мысль скупить все баллистические ракеты у правительства... Тут кое-что есть... Как тут у вас сказано? "Одна отравленная стрела убивает одну жертву. Одна ядерная боеголовка - до миллиона". Так... миллион? Миллион? Мы-то с вами знаем, что не в долларах счастье, а в миллионе долларов. Вот так, мой мальчик.
      Что он задумал, этот человек, так недавно называвшийся "сверхгосударственным" секретарем? Пытается ли он восстановить свое пошатнувшееся положение... и что у него на уме? Что он задумал?
      Он дал мне чек. Мне противно было его брать, но я взял. Мной владел страх. Была ли совесть у босса?"
      Глаза вторая
      "SOS"
      "В конце июня ко мне нагрянула из деревни родня.
      Первым в холл влетел веснушчатый гангстер Том и повис у меня на шее. Когда только мальчишка успел так вытянуться! Бочком проскользнула, смущенно улыбаясь и завистливо поглядывая вокруг, тонкогубая сестрица Джен.
      Громыхая тяжелыми подошвами, отец ввалился последним. Он тащил огромный пакет, перевязанный бечевой.
      - О'кэй, мой мальчик! - сказал он. - Хорошо, что ты вернулся. Окрестные фермеры присылали мне газеты, где упоминалось твое имя.
      В пакете были кое-какие продукты и даже картофель.
      - Кто знал, что тут у вас творится, - оправдывался отец. - Впрочем, надеюсь, что у тебя все о'кэй, мой мальчик? Не могу сказать этого про себя. Чертовски необходимо внести проценты, иначе банк потребует ссуды обратно. - И он выжидательно посмотрел на меня.
      Я отвел глаза.
      Том умирал от восторга, разглядывая мою африканскую коллекцию страшных масок, луков и стрел. Я крепко ударил его по руке, чтобы не тянулся к наконечникам. Они были вымазаны чем-то коричневым...
      Сестрица тоже умирала, только от другого чувства. Все вздыхала, переходя из одной комнаты в другую, словно в моей тесной квартирке холостяка их было не три, а добрый десяток. Она открыла все шкафы и, как полицейский чиновник, взяла на учет жалкую дюжину моих костюмов, которые я с радостью сбыл бы хоть за четверть цены. Ведь после реализации боссовского чека мне пришлось заплатить домовладельцу.
      Рассыпаясь в благодарностях за заботу, я заставил Джен готовить обед из привезенных продуктов. Том чистил картофель.
      Два дня можно протянуть. Но не больше... Было от чего прийти в отчаяние!
      А тут еще эта "самая скандальная свадьба двадцатого века", и снова мелькнула на миг Лиз...
      Я повел Тома в город - показать 5-ю авеню. По случаю свадьбы магнатов ее превратили в "венецианский канал". Резиновые заводы Рипплайна поставляли прежде противогазы и антиядерные костюмы, теперь изготовили огромные резиновые ванны. Склеенные в стыках, заняв всю авеню от тротуара до тротуара, они образовали длинный резиновый канал, заполненный водой из Хедсон-ривера. И все это ради зрелища, которое должно было убедить американских томов, что все в этом мире "о'кэй!".
      И, как в лучших фильмах, в царственно убранной черной гондоле доджей, доставленной на самолете из Венеции, плыли счастливые новобрачные.
      Там сидела Лиз, которую, увы, я сам, по ее словам, толкнул в объятия Ральфа Рипплайна, прозванного Великолепным. Позади - "счастливцы всех времен". Любимец шпаги и фортуны ловкий д'Артаньян фехтовал с пляшущим на носу соседней гондолы пиратом Морганом, впоследствии губернатором Джамайки и родоначальником банкирского дома. Енох, взятый на небо живым, стоял рядом со знаменитым изобретателем Эдисоном, кто стал из продавца газет миллионером. Боксер Джо, тот, что убил на ринге своего противника Черного Циклопа, играл в карты с удачливым Синдбадом-Мореходом. В узких клетчатых брюках по гондоле метался янки - символ американской деловитости при дворе короля Артура. Аль-Капоне, великий чикагский гангстер, награждал призами за красоту кинозвезд, обмеряя портновским сантиметром претенденток, которым вовсе не следовало бы показываться в таком виде перед Томом...
      На резиновые берега канала напирала толпа. Края ванн доставали до плеч Тома. Люди жадно смотрели на великолепие свадебной процессии и любовались красотой жениха и невесты.
      Лиз узнала меня в толпе близ особняка Рипплайна и потребовала, чтобы я принял участие в свадебном пире.
      Тома отправили ко мне домой в роскошном моргановском автомобиле. Бедняга Том! Фермерские ребятишки будут считать его отчаянным лгунишкой...
      Я был очень нужен Лиз. Она представила меня равнодушно-изысканному Рипплайну, а потом отвела в сторону и шепнула:
      - Рой, вы записали в Африке номера невзорвавшихся боеголовок?
      - О'кэй! - отозвался я.
      - Тогда сверьте.
      Она сунула мне в руку конверт и с улыбкой обернулась к счастливому супругу, позируя перед фоторепортерами.
      В письме одного из директоров моргановских заводов перечислялись номера боеголовок, приобретенных под видом субсидирования ядерной промышленности Ральфом Рипплайном. Я сверился со своей записной книжкой, подошел к Лиз.
      - О'кэй. Номера совпали, - доложил я.
      Она резко повернулась к супругу и, сощурясь, видимо, продолжая разговор, спросила:
      - Значит, вы знали, Ральф, что я была тогда в Африке?
      - Конечно, - очаровал всех своей знаменитой белозубой улыбкой Ральф Рипплайн. - Я всегда думал о вас.
      Ай да Лиз! Без всякого перехода от пиано к форте она взрывоподобно разыграла великосветский скандал в чисто американском темпе. Пробыв целых сорок минут замужем, она потребовала немедленного развода. Она обвинила мужа в ядерном шантаже и в нарушении законов США.
      Ошеломленный, но респектабельный и даже ироничный Ральф Рипплайн если и понял, что раскрыла Лиз, то не подал виду.
      Сам мэр Нью-Йорка пытался убедить разбушевавшуюся юную леди, что немедленный развод невозможен, нет повода для него... и нет таких законов в штате Нью-Йорк. А нарушение федеральных законов надо еще доказать, потребуется немало времени.
      Лиз, вперив в злополучного супруга сверлящий взгляд, заявила, что повод есть... и пусть мистер Ральф Рипплайн попробует его опровергнуть.
      Ральф Рипплайн улыбнулся и пожал плечами.
      Она сказала, что не желает быть женой евнуха турецкого султана или кастрата папского двора.
      Супруг побледнел. Все ахнули: Рипплайн не мужчина?
      - Расскажите-ка о загадочном ранении в "марсианскую ночь" в Ньюарке! крикнула Лиз.
      Ральф молчал. Мог или не мог он опровергнуть свою разгневанную супругу? Или боялся новых разоблачений?
      Так или иначе повод был найден, а причина... Не будем ее касаться!.. За деньги можно сделать все. Я еще раз немного помог Лиз хлопотами, и развод был тут же оформлен.
      Сквозь изнемогающую от сенсации толпу великосветских зевак ко мне протиснулся босс, мистер Джордж Никсон.
      - Всегда считал, парень, что в вашей голове работает хороший фордовский мотор, - шепнул он, вцепившись в мой локоть клешней.
      - У меня не "форд", а "кадиллак", - огрызнулся я.
      - Неважно, что у вас, важно, что у меня. А я хочу приобрести ваш фордовский мотор вместе с вашей головой.
      - Прикажете отрезать и подать под соусом? - осведомился я, словно обладал пухлым текущим счетом в банке.
      Он усмехнулся:
      - Нет, она нужна мне на вашей шее вместе с воротничком и туловищем на длинных ногах. Зайдите утром, есть бизнес.
      И он сунул мне в руку чек.
      Когда только он успел его выписать!..
      Бизнес есть бизнес! У меня не было миллионов мисс Лиз Морган, снова получившей свое девичье имя.
      У босса всегда был размах в работе. Он возобновлял выпуск газет и поручил мне завещание астронома.
      На беду тяжело заболел Том. Грипп в своей новой, не поддающейся лечению форме вечно приходит после каких-нибудь бед и несет беду еще большую... Скопление безработных, беспросветность и голодные походы - все это способствовало появлению новой эпидемии. Люди валились как кегли после удачного удара и умирали как мухи поздней осенью.
      Том схватил проклятую заразу, глазея на дурацкий свадебный кортеж. Не помогали ни антибиотики, ни патентованные средства... Мальчику было худо. Он лежал на моей постели в спальне, исхудавший, совсем маленький, какой-то сморщенный, и покорно смотрел провалившимися взрослыми глазами...
      Сердце у меня разрывалось. Я рассказывал ему сказки и... даже про завещание астронома Минуэлла.
      Отец зашел посидеть около больного.
      - Никогда не принимал всерьез звездочетов, - глубокомысленно сказал он. Может быть, морякам и надо знать расположение звезд, да и то лишь самых крупных, которые видны простым глазом. Я человек практический. Выращиваю кукурузу. Другой делает автомобили, третий должен лечить вот таких мальчуганов... Зачем нам далекие звезды?
      - Нужно же знать, отчего они горят, - сказал я, сдерживаясь. - Мистер Минуэлл занимался нашим Солнцем.
      - Делать ему было нечего, - проворчал старик. - Что оно? Погаснет, что ли?
      - Нет, дедушка, - вмешался Том, двигая спекшимися губами. - Солнце не погаснет, оно разгорится, станет белым карликом...
      - А-а, сказки про белого карлика...
      Отец поднялся, чтобы уйти, но остался.
      А я рассказывал мальчику, что звезды проходят фазы развития и могут превращаться в белых карликов, когда их вещество так сжимается, что квадратный дюйм его будет весить больше любого небоскреба.
      Старик крякнул, махнул рукой, но так и не ушел. Он, конечно, не понял, что сжавшееся вещество звезды представляет собой лишь ядра атомов, утративших оболочку, слипшихся в одно исполинское ядро какого-то немыслимого космического элемента.
      - И когда Солнце сожмется в белый карлик, - продолжал я, - то так ярко вспыхнет, что сожжет все живое в околосолнечном пространстве.
      - Постой, постой! - забеспокоился старый фермер. - А Земля как же? Что же у нас, засуха, что ли, будет?
      - Если б засуха! - усмехнулся я. - Я пишу сейчас очерк, посвященный завещанию Минуэлла, и назвал его "Тысяча один градус по Фаренгейту".
      Старик свистнул.
      - Я понимаю: тысяча один градус, тысяча одна ночь... Сказки для больного... А читатели вашей газеты тоже больные? - строго спросил он.
      - Это же не сказка, отец! Это открытие ученых.
      - Веселенькое открытие. Будь моя воля, я ввел бы средневековый костер как высшую премию за такие открытия ученых.
      Я покосился на старика. Поистине устами простаков глаголет истина! Вчера ядерный взрыв, сегодня - антиядерный, завтра - "сковородка белого карлика"...
      - После нас - хоть потоп, после нас - хоть космическое пекло. Не так ли сказал бы теперь веселый французский король?
      - Вся беда, отец, в том, что Минуэлл предупреждает: это будет не после нас, а при нас...
      - Как так - при нас? - изумился старый Бредли.
      - По Минуэллу, катастрофа будет в двадцать первом столетии.
      Глаза у Тома блестели. Недаром мальчишка с таким восторгом привык смотреть гангстерские фильмы.
      - Ух, как здорово! - сказал он. - Вот бы посмотреть, что получится тогда в Нью-Йорке... при тысяче одном градусе!
      - Будет как в горне у кузнеца. Могу тебе это показать, - пообещал я.
      - Не знаю, у кого из вас температура сто один градус: у мальчика или у журналиста? - проворчал старик.
      На самом деле у мальчика была температура сто два градуса, а у меня, у отца, у мистера Джорджа Никсона - девяносто восемь, так же как у всех европейцев - 36,6 по Цельсию. Возможно, мистер Джордж Никсон рассчитывал несколько повысить температуру у живущих на Земле и решил сопроводить мой очерк о завещании Минуэлла "документом из будущего". Чтобы его изготовить, он предоставил в мое распоряжение лучших фотографов, фотомонтажеров и мастеров комбинированной съемки... нашел бы и фальшивомонетчиков, если бы понадобилось.
      Фотомонтаж получился на славу. Я показал отцу и Тому. Вошла Джен и, ахая, тоже рассматривала фото.
      Так будет выглядеть Нью-Йорк с птичьего полета, когда на Земле не останется птиц...
      Нью-Йорк можно было узнать. Многие небоскребы остались стоять, образуя знакомые улицы. Но город был расположен не на берегу океана, а словно на горе. Остров Манхеттен выглядел как скала начинающегося горного плато, разрезанного ущельем высохшего Хед-сон-ривера.
      Бруклинский мост провалился, его мягкие остатки валялись на дне каньона. Так же выглядел и мост Вашингтона на бывшем дне Хедсон-ривера. Он словно был сделан из воска, который нагрели до ста двух градусов, до температуры Тома.