И никакого цемента! Так сделали у вас в Арктике. Я тут ничего не изобрел. - Мне это нравится. Ледяные берега. Красиво. - Не сочтите меня назойливым, почему вы, знаменитая пианистка, интересуетесь техникой? - Мне это необходимо. - Для жизни? - Для счастья. Молодой инженер умолк, бросив смущенный взгляд на свою спутницу. Машина свернула с магистрали и перешла с воздушной подушки на колеса. Теперь они ехали уже более узкой дорогой между возделанными полями, поразившими Вилену своей расцветкой. - Тюльпаны! - сдерживая себя, сказала она. - Голландские тюльпаны! - Теперь голландские, но ввезены сюда из Турции в XVI веке. Как раз тогда Голландия покрывалась ветряными мельницами, сделавшими ее самой энерговооруженной и передовой страной Европы. Потому к нам и приезжал русский царь Петр. - Он любил трудолюбие. Говорят, у вас матери показывали своим малышам их ручонки, на которых линии складываются в букву М, а если смотреть наоборот, то в букву W. - Верно. Мене - человек. Верк - работа. Да, так в былые времена отгадывали судьбу, зная, что она неотделима от труда. Может быть, потому трудовая Голландия так легко вошла в семью народов Объединенного мира. По сторонам дороги мелькали каменные домики ферм. Часто их окружали рвы с водой, через них были переброшены мостики. За рвами расстилались поля выращенных цветов. - Почва в Голландии взлелеяна поколениями. Недаром в мрачные годы мировой войны двадцатого века эта почва вывозилась в гитлеровскую Германию как ценный военный трофей, - продолжал инженер занимать гостью. Вдали показался странный холм со срезанной макушкой. Словно огромный стол стоял среди равнины. На нем в листве деревьев проглядывали старинные черепичные крыши. На крутом склоне холма виднелись древние почерневшие деревянные сооружения - защита от морских волн. - Причуда отца, - указал на них тен-Кате. - Не позволяет убирать. Память предков! Даже старые причалы сохраняет. Видите вверху просмоленную лодку? Редкая древность. - Значит, остров не среди моря? - Среди поля - среди бывшего моря. Но зовется островом. На нем и помещается клиника отца. Мы приехали. Они поднимались по выбитым в скале ступеням, пока не оказались на поверхности бывшего острова. Вилена окинула пристальным взглядом поля и представила себе морскую даль и домотканый парус в синеве. Ветер дул ей в лицо, развевая платье. - Море прорывалось сюда дважды: в двенадцатом веке в небывалый шторм и потом в двадцатом, когда гитлеровцы, проиграв войну, взорвали дамбы. - Войны теперь невозможны, а против штормов вы воздвигнете надежные ледяные дамбы, увеличив территорию Голландии. - Может быть, не только Голландии, но и всего Объединенного мира. Осушить бы все материковые отмели! Это дало бы человечеству вторую Евразию! Он вел ее по парку. В аллеях встречались одинокие больные.
      Профессор Питер тен-Кате-старший ждал Вилену, но не вышел ее встречать. Невысокий, как и сын, но отяжелевший, с заметным брюшком, он не хотел поддаваться возрасту и довольно старомодно боролся с ним. На голове у него были тщательно уложены редкие крашеные волосы. Несовременные пышные усы его - тоже крашеные. - Очень рад вашему приезду, - сказал он Вилене звонким голосом. - Мой друг академик Руденко просил меня принять вас. Вилена, пристально всматриваясь в него, решила, что ему не дать его семидесяти пяти лет. Если бы он прочел мысли своей новой пациентки, то был бы очень доволен. Профессора срочно вызвали в операционную, и он, извинившись, ушел. Вилена осталась его ждать, вспоминая, как впервые услышала о нем.
      Академик Руденко не забыл о Вилене после трагедии с Ладой. Однажды, выйдя в общую комнату, Вилена увидела за семейным столом профессора Лебедева из Института мозга. Авеноль суетилась около контейнера электромагнитной почты, очевидно заказав что-то в магазине. Софья Николаевна и Анна Андреевна хлопотали у стола. Папа занимал гостя. Вилена услышала слова отца: - Я сам хотел везти к вам Вилену. Губит свой мозг. - Начатый ею эксперимент беспримерен. Вот и она! - Профессор обратился к Вилене: - Надеюсь, вы не забыли меня и простите за вторжение? Владимир Лаврентьевич так заботится о вас! Вилена улыбнулась. Гостя усадили за стол. Вилена удивилась обилию блюд. В их спартанском доме не принято было много есть. Лебедев шутливо потирал руки. Интересовался, как у Вилены идут занятия. - Жаль, не научились еще прививать человеку нужные способности, - ответила она. - Вам ли не благодарить предков за гены музыканта? - Но мне нужны гены математика-отца или далекого предка по материнской линии - физика Ильина. Так зашел разговор о памяти предков. - Она существует, - решительно заявил Лебедев. - Есть знания, опыт жизни, передаваемые по наследству. Волчонок, лисенок играют в охоту. Мы это называем инстинктом, не понимая сущности. - Вы отрицаете инстинкт? - спросила Анна Андреевна. - Не отрицаю, а пытаюсь объяснить... без чванства гомо сапиенса. Птицы знают маршруты перелетов, рыбы - пути нереста. Бобры умеют строить инженерные сооружения, не заканчивая институтов. А человек... - Что человек? - подняла глаза Вилена. - Человек все-таки загадка, - вздохнул толстяк, вытирая губы салфеткой. Возьмите его мозг. В нем нейронов что звезд в Галактике. А сколько мы используем? Весьма малый процент. - Как жаль, - отозвалась Вилена, хмуря брови. - Знаменитый голландский ученый Питер тен-Кате называет белые пятна на полушариях мозга материками сюрпризов. - Не там ли хранятся знания предков? - спросил Ланской. - А как иначе объяснить, что один человек, упав с лошади, заговорил вдруг на древнегреческом языке, которого не изучал? Или: почему в двадцатом веке английский пьяница-моряк Эдвард Смит, напиваясь, изъяснялся на арабском языке и отменно бранился на забытых средневековых диалектах? И, трезвея, сразу забывал. - Во всяком случае, естественно объяснить это памятью предков, - сказал Юлий Сергеевич. - Добавлю: многим приходилось испытывать странное ощущение: как будто это со мной уже было, хотя быть этого не могло! - Дежавю. Так в медицине зовут подобное нервное расстройство. - Расстройство? - переспросила Вилена. - А полеты во сне? Без крыльев, без всяких усилий взмываешь, как при невесомости. А летают во сне все. - Возможно, и не расстройство, а тоже проявление наследственной памяти, далекое воспоминание из чужой жизни. Голландский ученый тен-Кате делает дерзкие опыты, пробуждая у своих пациентов память предков. Вилена, сощурясь, пристально смотрела в окно на бегущие облака. Ею овладела мысль обратиться к этому профессору через академика Руденко. Если бы он попросил тен-Кате принять ее!
      И вот она сидела теперь в старинном рыбачьем домике бывшего острова, снова готовая на опасный эксперимент. Было бы неверно думать, что она не боялась. А вдруг она станет идиоткой? И она невольно повела плечами, но, тотчас же овладев собой, расправила их. Профессор тен-Кате вернулся из операционной, довольно потирая руки. - Вы очень смелы. У меня еще не было полной удачи, - сказал он Вилене. Она твердо ответила, посмотрела ему в глаза: - Теперь будет. - Наши предки слишком мало знали по сравнению с теперешним временем. - А их способности можно во мне пробудить? Старый профессор улыбнулся: - Хотите заполучить частичку их "я"? Именно этим мы и занимаемся. Все ли вы взвесили? Имеете ли представление о механизме памяти? Вилена готовилась перед отъездом сюда. Она знала, что современные физиологи проводят аналогию между живым организмом и кибернетической машиной. Главная отличительная черта живого - способность принимать информацию извне и реагировать на нее... Даже у дождевого червя наблюдаются такие процессы. Ячейки памяти расположены у него в хвосте. У большинства животных - в центральном мозговом образовании. Впрочем, есть и память мышечная. Вилена слишком хорошо знала о ней - ее пальцы сами воспроизводили наизусть в строго определенном порядке тысячи движений с поразительно точными интервалами, записанными композиторами в нотах. С кибернетической точки зрения в мышцах существовали элементы логической памяти. Механизм памяти, как поняла Вилена, у живых существ в принципе не отличается от машинной памяти электронного устройства. Но если у кибернетиков элементы запоминающего устройства намагничиваются или заряжаются статическим электричеством, или, как в современной машине звукозаписи, в запоминающем элементе происходит смещение молекул, то у живых организмов все основывалось на химических реакциях в клетках, хранящих в результате химического соединения полученную информацию. Однако можно было представить себе и клеточки, в которых запоминающие химические реакции уже произошли, и это отразилось в коде наследственности, по которому воспроизводится новое живое существо. Оно появится на свет вместе с клеточками, запомнившими информацию, полученную теми, кто дал в поколениях жизнь наследнику. Ученые разделили память на активную и пассивную. Активная обусловлена существованием клеточек, готовых запоминать. Пассивная же - образованием клеточек, уже как бы заранее измененных в результате давнего запоминания. Поэтому живые существа, будь то кит или комар, формируясь соответственно с расположением цепочек из молекул нуклеиновых кислот, получают не только плавники, крылья и ноги, но и какую-то часть мозга с уже "сработавшими во время жизни прародителей клеточками, носителями памяти". Эта наследственная память передает детенышам такие знания, которых те при короткой своей жизни никак не могли получить. Этот феномен назвали "инстинктом", передающимся из поколения в поколение. Особенно ярок пример из жизни таких "общественных" насекомых, как муравьи пли пчелы. Наследственная память помогала любым видам животных в их борьбе за существование. Очевидно, человек не мог быть исключением из общего правила. Но его пассивная память из-за активности мозга уступает памяти живой, отодвигается на далекий задний план и проявляется лишь в исключительных случаях. - Вы готовы на все? - спросил профессор тен-Кате. - Я тоже готов помочь вам, но... не скрою, боюсь, как бы пробужденные в вас древние комплексы не заслонили современность. Но я надеюсь на успех. Вам предстоит подготовиться. Вас проводит сестра ван Дейсс. - Последние слова он произнес, включив переговорное устройство. На пороге появилась высокая худая сестра ван Дейсс. У нее были тонкие губы и строгие глаза, а на голове - сложное белое сооружение. Она повела Вилену в отведенную ей комнату.
      Операционная профессора тен-Кате ничем не напоминала хирургическую, если не считать того, что стены ее были выкрашены тоже в черный цвет, как и в операционной академика Руденко. Черными были и огромные щитовые панели, на них выделялись желтые циферблаты, по преимуществу прямоугольные. И Вилене сразу вспомнилась рубка управления звездолета, какой она увидела ее во время видеосвидания. Стало как-то легче. Если все будет удачно, то она войдет все-таки в такую же рубку. - Готовы ли вы, смелая женщина? - ласково спросил профессор, с улыбкой вставший из-за пульта ей навстречу. Вилена не видела, чтобы до этого он улыбался, - около глаз у него появились морщинки, похожие на трещинки. Усадив Вилену в кресло, тен-Кате пошутил: - Не сочтите это за такие древности, как зубоврачебное кресло или электрический стул, - и сам же засмеялся. Вилена осталась серьезной. Сестра ван Дейсс подошла к ней с огромным шлемом, от которого тянулись к черному пульту пружинки проводов. Вилена вспомнила о говорившей Ладе. Когда Ланской-Ратовой надевали на голову шлем, она зажмурилась, но заставила себя открыть глаза. И ей представилось, что на нее надели космический шлем.
      Глава третья. СВЕРХВОСПОМИНАНИЕ
      Вернувшись после эксперимента тен-Кате домой. Вилена каждую ночь стала видеть страшные сны. ...Маленькая гривастая лошаденка скачет под ней ровным махом. Высокие пахучие травы бьют ее по лицу. С бугров видна степь, вспененная ковыльной сединой, и волны холмов на горизонте. Все быстрее скачка. Ветер воет в ушах, и стрелы свищут у самого уха. Черной тучей высыпали из засады враги. Звенят клинки, сшибаются кони, встают на дыбы, падают вместе со свирепыми всадниками в траву. Как странно было Вилене чувствовать в себе бешеную ярость, кровь, свою и чужую, боль и опьянение битвой... Проснувшись, Вилена долго не могла прийти в себя. Как могла она убивать? Ей казалось, что она живет странной, новой, совсем не ее, Вилены, но притягивающей к себе чьей-то жизнью...
      Торжественно-печально опускают в открытую могилу тело вождя. Под руку ему кладут, чтобы удобнее было схватить, лук и колчан со стрелами. Удар кривого меча - и валится на край ямы мохноногий конь. Его стаскивают вниз за хвост и длинную гриву. Женщины покорно стоят на коленях. Лица их скрыты распущенными волосами, которые достают до комков рыжей, выброшенной снизу земли... Вилена проснулась в холодном поту.
      Сверкает отраженным солнцем морской простор. Сияющая синева моря, неба и свежий ветер наполняют Вилену безотчетной радостью. Ее длинная одежда ниспадает крупными складками. На берег с корабля сходит загорелый горбоносый бородач. Рабы несут тюки привезенных товаров. Высятся стены, словно сложенные из скал. У ворот бородатые стражи в огненных шлемах, с огненными копьями. И вот Вилена на базаре, ярком, шумном, пестром... Разноречивый говор напоминает гомон птиц. На камнях у мощеной дороги с выбитой в ней колесницами колеёй сидит купец. Он разложил перед собой браслеты, серьги, кольца. У Вилены (всегда равнодушной к украшениям) дух захватывает теперь от их красоты. Ее сжимают со всех сторон, толкают локтями молодые женщины со множеством косичек, спадающих на плечи. Вилене жаль просыпаться - она хочет снова и снова переживать непосредственность наивной покупательницы.
      Золотая пластинка с письменами сверкает в лучах солнца. Нужно распластаться на жертвенном камне, повторяя: "Ила ве ту ла ерасе нак к иавил же урвар те си амеит еле илаквеала се как Астрансес зила ка селе Итала". Утром Вилена ловит себя на том, что повторяет эти странные слова. Юлий Сергеевич педантично записывает их. Профессор тен-Кате предупредил его, что наследственная память у Вилены будет просыпаться постепенно. Нужно обязательно отметить, какой период яснее всего всплывает в ее сознании. Может быть, потребуется еще один сеанс. Профессор Ланской, тщательно ведя дневник снов своей дочери, сокрушался: - Каспарян, тот сразу бы определил, что это за язык. Попробуй перевести хотя бы смысл. К величайшему изумлению Вилены, ей не составило это никакого труда. Она произнесла нечто вроде заклинания:
      Сияющему свету ласковому эрасов даю, как принес, ей уготовленное, теми же именами священными поклявшись это дать Астранес могущественной, всюду сущей в Италии...
      - В Италии, - задумчиво сказал профессор Ланской. - Во всяком случае, ничего похожего ни на один живой или мертвый язык. И уж, во всяком случае, это не латынь. Астранес? Что это за божество? Может быть, Астарта? И вдруг он понял: - Эрасов, говоришь ты? Но ведь это, очевидно, этрусков! И Вилену свели с этрусковедами. Они показали тексты на знакомых ей золотых пластинках жертвенника и были потрясены. Оказывается, она настолько хорошо знала этрусский язык, что могла исправить переводы, сделанные за последние столетия, на основе корней древних славянских слов. Авеноль, узнав об этом, решительно заявила: - Этруски - русские. Только древние. Всегда так думала. Юлий Сергеевич рассмеялся: - Устами младенца глаголет истина. - Во-первых - не младенца, а потом, что такое уста и что такое глаголет? Несовременно. - Во всяком случае, современные лингвисты допускают, что это действительно так - родство этрусского языка с древним славянским. Вилене нужно было перенести удар. Тен-Кате ошибся. Он пробудил в ней слишком давнюю память, полезную науке, но бесполезную ей. Как это ни было курьезно, но Вилена думала о своей судьбе будущей звездолетчицы на этрусском языке. Правда, не хватало понятий. В голове была мешанина из древних и современных слов. Юлий Сергеевич осторожно посоветовал ей остановиться. Нельзя искушать судьбу, а вернее, науку с ее исканиями. Второй эксперимент может быть менее удачным, если не трагическим. Но Вилена уже уподобилась лыжнику, несущемуся для прыжка с трамплина останавливаться было уже нельзя. И она снова улетела в Голландию. После второго сеанса в клинике тен-Кате Вилена вернулась домой сама не своя. Бабушка и мама причитали. Кошмары начали мучить Вилену еще сильнее, но она не могла уже без них обходиться и с нетерпением ожидала вечера, чтобы забыться тяжелым, беспокойным сном, жить чужой, непонятной жизнью. Бабушка рассказывала, как перепугалась, когда Вилена закричала во сне: - Орудия выкатить! Прямой наводкой по головному танку... Огонь! Вилена металась по кровати, стонала, звала кого-то. Бабушка разбудила ее. - Как хорошо! Мне снилось, что я ранен, - обрадовалась Вилена, вцепившись в бабушкину руку. - Ранена, - поправила та. - Нет, ранен. Второе орудие моей батареи погибло под гусеницами! А какие были ребята! Орлы! Точно. - Что ты, внученька. Танки сейчас разве что в музее можно отыскать. - Ах, бабуля, бабуля! Это ужасно! - твердила Вилена. - Неужели люди жили так? Меня только что понесли в медсанбат. - Ну знаешь ли! Доэкспериментировались на тебе. Если не медсанбат, то врач требуется. Она была права. Врач был нужен, и его пригласили. Он стал неотступно наблюдать за Виленой. Это был профессор Сергей Федорович Лебедев из Института мозга. В отличие от родных Вилены, он не впадал в панику, считал, что причин для беспокойства нет. Но Вилена беспокоилась не о себе, а о том, что происходит в ночной ее жизни, которая была и ее и не ее, а давно погибшего под Берлином человека, и была не менее ярка, чем дневная. Вилена видела себя на больничной койке в госпитале. Нога была изуродована, загипсовала и "изуверски" подвешена на блоке. Лежать можно было лишь недвижно на спине, и все время думалось, думалось, думалось... И думы эти были для нее так ясны, что утром она звала отца и говорила: - Я по ночам все думаю, размышляю... Спи я сейчас, я тебе все это рассказала бы на математическом языке... Но сейчас мне легче показать на пальцах, ты уж прости: во сне я математик, а просыпаюсь... не то! - О чем же ты размышляешь по ночам? - О строении вещества. - Вот как? А знаешь ли ты, что в нашей фамильной хронике есть упоминание: этими вопросами занимался дальний твой предок по матери физик Ильин еще в двадцатом веке. Вилена пересказала последний сон: - Над головой у меня висела под потолком люстра. На внешнем ободе было четыре электрических лампочки, на внутреннем - три. - Люстра? - Она представлялась мне моделью микрочастицы. - Какой же? Микрочастиц сейчас известны сотни. - Нет. Я хорошо помню, что их насчитывалось шесть. - Так и есть. Середина двадцатого века. - Но мне все они представлялись различными состояниями одной и той же микрочастицы. Электрические заряды-лампочки вращались в ней с различными скоростями, близкими к скорости света. - Извини, в этом случае твоя микролюстра должна была бы излучать энергию. И скоро "сгорела" бы. - Нет. Внешние лампочки были белые, а внутренние синие. Это как бы разные по знаку электрические заряды. И они взаимно компенсировали излучение каждого "обода" с лампочками. - Но ты сказала, что их разное число. Как они могли компенсироваться? - Внутренние лампочки вращались быстрее. Главное свойство вещества, как я была уверена, - устойчивость и энергетическая уравновешенность. Отец с интересом прислушивался к ее "формулировкам", раньше столь ей неприсущим, и подталкивал ее к развитию мысли: - Если лампочек на внешней орбите на одну больше, чем на внутренней, то этим определяется заряд частички? - Верно! - обрадовалась Вилена. - Если число белых и синих лампочек одинаково, то это нейтрон. - Если белых больше на одну, то протон? - подсказал отец. - А если синих больше, то электрон. - Значит, частичка одна, состояния ее разные? Но раз нет излучения энергии во внешнюю среду, частичка не расходуется? Так? - заключал он. - Во всяком случае, здесь есть о чем подумать. И профессор Ланской отправился в Институт истории физики и откопал в архивах давнюю работу Ильина, в свое время отвергнутую, а потом забытую. Она была основана не только на наглядном представлении о строении микрочастиц, но и на новаторских математических приемах. Начиная с двадцатого века физика развивалась другим путем. Математический аппарат, крайне сложный, но доступный математическим машинам, позволял не пользоваться наглядными картинами, находя математические ответы на возникающие у физиков вопросы. Однако в том же двадцатом веке видный физик того времени Нильс Бор, как раскопал Ланской, высказал мысль о кризисах знания в физике. Они возникали из-за переизбытка знаний. Зачастую до конца непознанное явление все же объяснялось и даже предсказывалось. Но достаточно было появиться какой-нибудь загадке (вроде опыта Майкельсона о независимости скорости света от скорости движения наблюдателя), чтобы предшествующие этому и такие удобные представления рушились, уступая место новым. В опыте Майкельсона было доказано, что скорость света не зависит от скорости движения Земли. Получалось, что скорость света нельзя было складывать с какой-либо другой скоростью. Понадобилась "безумная", как выразился Нильс Бор, идея Эйнштейна, чтобы объяснить все. Былая механика Ньютона оказалась действительной лишь в определенных пределах малых скоростей. Поддерживая Эйнштейна - его почти никто не понимал, - Макс Планк и шутливо подбадривал ученого, говоря, что "новые теории никогда не принимаются. Они или опровергаются, или вымирают их противники". - Не знаю, насколько "безумны" припомнившиеся тебе мысли Ильина, - сказал Ланской дочери, вернувшись из Института истории физики. - Но, во всяком случае, стоит вспомнить слова Ленина о неисчерпаемости электрона... Анна Андреевна сердилась на мужа. Ей казалось, что он нарушает семейный сговор и помогает дочери попасть на звездолет. А Юлий Сергеевич вовсе не пытался помочь дочери улететь. Он просто, как ученый, увлекся давними забытыми идеями. Оказалось, что "грубые" представления о "микролюстре" из снов Вилены позволяли с помощью сложного математического аппарата вывести формулы для всех параметров любой из микрочастиц, как бы коротко они ни жили, и объяснить, что они не могут долго жить из-за неустойчивости. В своем Кибернетическом центре профессор Ланской попытался сделать то, что в свое время не успел сделать забытый Ильин: подсчитать параметры различных элементарных частичек. Он пришел к дочери с загадочным лицом. - Не знаю, как все сотни микрочастиц, - встречая его, сказала Вилена, - но известные мне шесть первых частиц... все получается точно, как в экспериментах. Как раз сегодня ночью я уточняла (или уточнял, не знаю, как сказать!) эти цифры. - Любопытно, - заинтересовался отец. - Во всяком случае, давай сверим, если ты запомнила. - Конечно, запомнила. Я ведь теперь уже другая, не та, что побаивалась математических задач, от которых отвыкла, играя на рояле. - Я записываю. Говори. - Пожалуйста. Вилена, легко оперируя такими "заумными" понятиями, как "спин" (характеристика "микроволчка"), магнитный момент, масса и электрический заряд каждой частицы, назвала значения для всех "старых" шести частиц, полученные из формул и опытов. - Совпадения поразительны, - заключил Ланской. - Но самое удивительное, что такое же совпадение я обнаружил и для всех остальных неизвестных прежде Ильину частиц. Отец и дочь составили каталог микрочастиц. В нем, как в менделеевской таблице элементов, разместились все известные частицы, а также и те, которые еще предстояло открыть. Профессор Ланской, осторожный ученый, чего-то еще ожидая от дочери, медлил с публикацией получившего вторую жизнь открытия. И Вилена сообщила ему, что микрочастиц две, а не одна, как она вначале говорила. Они отличаются знаками зарядов на внешней и внутренней орбитах. Зеркальное их сочетание дают в природе протон + электрон, антипротон + позитрон. Это и есть состояние вещества и антивещества. Межзвездный вакуум представлялся теперь пространством, имеющим материальную структуру, образованную слипшимися зеркальными микрочастицами. Когда-то произошла аннигиляция (кажущееся взаимоуничтожение с выделением энергии), частицы слиплись, но не перестали существовать. В природе ничто не исчезает. Частицы попарно составили полностью компенсированные системы. На внешней и на внутренней орбитах "микролюстр" оказалось вперемежку по одинаковому числу белых и синих лампочек. Нельзя ощутить их электрический заряд или магнитное поле, так же как и гравитацию. Даже масса их неощутима. Но материя продолжает наполнять пространство, проявляя себя прежде всего в передаче колебаний (свет, радиоволны). Вот чем определяются "сказочные свойства" эфира, которые ставили когда-то физиков в тупик: полное отсутствие плотности и одновременно упругость сверхтвердого тела. - Ты это тоже видела во сне? - спросил профессор Ланской, выслушав дочь. - Нет, - призналась она. - Мне просто стало ясно, что это так. Более того: если разъединить пару слипшихся частиц, из бесконечного множества которых состоит кажущаяся пустота, то есть вакуум, а иначе космическое пространство, то можно получить частички вещества и антивещества. - Ты хочешь с ними что-то делать? - Конечно! - Во всяком случае, Вилена, мне кажется, ты получила не только комплекс памяти предка, но и комплекс его одаренности. Вилена привычно сощурилась. Ей было и радостно, и немного жутко. Она чувствовала себя словно сказочным Ильёй Муромцем, тридцать три года проспавшим на печи и вдруг ощутившим в себе богатырскую силу.
      Глава четвертая. ИСПЫТАНИЕ
      Шаги гулко отдавались в огромном пустом зале. Вилена не могла отделаться от ощущения, будто вошла в древний языческий храм. Торжественная тишина, волнение, купол над головой, огромные панели с мистическим узором сигнальных ламп... Ей припомнилась фраза на снова забытом теперь ею этрусском языке: "Сияющему свету ласковому". Виев подвел ее к пульту: - Нажмите клавиши - и ваш экзаменатор приведен в действие. Считайте, что просто пользуетесь электронным словарем. Экзаменуйте себя сами. И Виев ободряюще обнял ее за плечи. Потом торопливо вышел. Вилена осталась одна против могучего электронного мозга, способного решать сложнейшие задачи космических полетов. Стало жутко. Неосвещенные циферблаты на пульте напоминали глаза притаившегося чудовища. Вилена встряхнулась. Если она рвется в полет на другую планету, то ей ли бояться безобидной машины, сделанной человеческими руками? С тем ли приведется ей встретиться в других мирах? Но все равно противник был серьезный. Вот если бы с нею была маленькая сумочка с магнитной памятью, которую приготовил милый Ваня Болев!.. Тогда против многоглазого чудовища у Вилены был бы верный защитник "той же электронной породы". "Возьми себя в руки, - приказала себе Вилена и, пересилив робость, твердыми шагами подошла к "противнику" вплотную. - Ни с одного из видеоэкранов не увидят наблюдатели растерянного лица! Ведь здесь проверяются не только знания, но и сила, выдержка, самообладание соискательницы. Не экзамен, а испытание!" Белые клавиши отражались в черной панели. Сходство их с роялем неожиданно помогло Вилене, знакомое чувство власти над слушателями сменило волнение. Она села, занесла руки над пультом, коснулась пальцами клавиатуры, словно взяла первый аккорд. И затаившееся чудовище ожило. С одного конца пульта до другого молнией сверкнули сигнальные лампочки...
      Радостная, возбужденная, выбежала Вилена из купольного зала. У дверей ее ждали отец с Авеноль - Виев позволил им приехать, чтобы ей было легче. - Выдержала! Выдержала! - обрадовано закричала Авеноль, словно прочла это на лице сестры. Юлий Сергеевич едва высвободил Вилену из ее объятий, чтобы обнять самому. - Было трудно? - спросил он. - Нет, не очень. Мне казалось, что я выступаю на концерте. Там руки сами играют, нужно только чувствовать. Так же и здесь. - Ты переживала? - допытывалась Авеноль. - Я? Я увлеклась... Может быть, даже слишком сильно увлеклась. Получилось само собой. - Все чудесно, что ладно кончается, - сказал Ланской и сокрушенно добавил: - Во всяком случае... матери ведь придется сказать. - Ну как? - послышался голос подошедшего Bиeва. - Впрочем, все по вашему лицу видно. Какова оценка? - Оценка? - смутилась Вилена. - Простите. Иван Семенович... Разволновалась или увлеклась, не знаю, как и сказать... А разве вы меня не видели и не слушали? - Нет. Я этого не позволил себе. Вы были там одна. - А я не посмотрела на табло. - Не посмотрели? - удивился Виев. - Как же так? - Была уверена, Иван Семенович. Я-то ведь знаю, что на все вопросы ответила верно. И даже больше... - Даже больше? Обычно бесстрастное лицо Виева стало озабоченным: - Все же для опасности - так, наоборот, говорили встарь сибиряки придется нам пойти в зал, посмотреть табло. И он пригласил с собой не только Вилену, но и ее отца с Авеноль. Девочка вошла в зал, сдерживая дыхание. Ей казалось, что она скорее умерла бы, чем решилась экзаменоваться, как сестра. Осторожные шаги отдавались под сводом. Не выключенное после экзамена "чудовище" не спало, а настороженно смотрело десятками подсвеченных глаз. На табло горело: неудовлетворительно. Виев удивленно оглянулся на Вилену, которая не спускала глаз с пульта и вслух растерянно повторяла: - Неудовлетворительно... - Что это? - мрачнея, спросил Юлий Сергеевич и потер бритый череп. - Во всяком случае... Виев развел руками: - Экзаменатор беспристрастен. Потом он посмотрел на Вилену. Лицо ее пылало, острый подбородок вздернулся, она выпрямилась, как струна, и гневно сказала: - Это неверно! - Что неверно? - У вашей машины, как говорится, не сдержали тормоза, вот и все! Может, она размагнитилась... Техническая неполадка... Я утверждаю, что все мои ответы были правильными. - Ого! - сказал Виев, невольно отводя взгляд от пристальных зеленоватых глаз. - Мне это начинает нравиться. - А мне нисколько! - запальчиво произнесла Вилена. - Надеюсь, беседа с вашей машиной записана? - Конечно. Запись можно продемонстрировать любой комиссии. - Я знаю, что экзамен выдержала, и хотела бы, чтобы и вы да и все остальные в этом убедились.
      Виев первым прошел в конференц-зал, где заседала комиссия, потом туда пригласили Вилену с отцом. Здесь кроме членов комиссии, расположившихся за длинным столом, на стульях вдоль стен сидело много космонавтов и претендентов в звездолетчики. Заседания отборочной комиссии всегда бывали открытыми. - Я от всей души сожалею, - начал профессор Шилов, когда Вилена, войдя, садилась на краешек свободного стула рядом с отцом, - что оценка поистине сизифова труда соискательницы все-таки неблагоприятна. Нам приходится, склонив головы, согласиться с этим. - Нет, - сказал Виев, - у меня есть основания просить комиссию взять оценку под сомнение и самим прослушать запись экзамена. Шилов продолжал, глядя на свои ногти: - Все-таки я не вижу основания отказываться от принятых прежде решений.