Александр Петрович КАЗАНЦЕВ
      Полярная мечта (Мол "Северный")
      ЧАСТЬ ПЯТАЯ
      ВЕСНА
      "...Ты знаешь будущее. Оно светло, оно прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести..." Н. Г. Чернышевский, "Что делать?"
      Глава первая
      В ОЖИДАНИИ
      По всей земле прошла весна, прошла бегущими с юга волнами. Удивительные синие тени, каких не было зимой, ложились на снег от потемневших деревьев, от фигурки лыжника, от зверя на полянке. Осели, подтаяли сугробы. В поле до самого окаёма - глазурный наст, а по нему тянутся золотые дорожки - пути к яркому, веселому солнцу. Из-под зимнего спуда вырвались ручейки, забили несчетными ключами, зажурчали раньше птиц весенними песнями. Не сошли снега, а уже прилетели неугомонные грачи - галдят, шумят, сидя на голых ветках. И шла с юга на север волна загадочного запаха весны, который не могут объяснить ни физики, ни поэты. Втянешь в себя обновленный воздух - и набираешься неведомых сил, а в ушах звенит неумолчный зов. Идет еще одна волна весны и смахивает прочь с проснувшихся полей скучный их белый покров. Деловито чернеет влажная земля и свежей травкой одевается луг. Постоят в золотисто-зеленой дымке леса - и вдруг белыми взрывами начнут распускаться там и тут первые яблони или кусты черемухи, пьянящие, горькие, нежные. А порой цветут уже сады на крутом берегу, но все еще спит скованная льдом река. Только вместе с холодным, словно от цветенья черемухи, остывшим ветром придет запоздалый ледоход. Берега тогда полны народу: мальчишки и старики, девушки и парни... Идут широкой массой льдины, едва втиснулись меж берегов: то гладкие, еще белые, то уже пористые, почти без снега. Плывут, натыкаясь одна на другую или образуя разводья и прогалины. Вот ползет мимо кусок санной дороги с рыжей колеёй. Откуда только добралась она сюда? Лежит на одной льдине бревно, а на другой стоит - и ахнул весь народ! - продрогшая собака с поджатым хвостом. Пойдут, пожалуй, прыгать смельчаки с льдины на льдину, а другие сядут в лодку, чтобы спасти и смельчаков и незадачливого пса. Лед идет. Ледоход! Так шла весна с юга на север, и докатилась она за Полярный круг, до Голых скал, до Проливов. Поднялся по всей тундре, колышась на ветру, тучный и пряный зеленый ковер. Словно знали травы, что недолго им цвести и зеленеть здесь, на чуть оттаявшей земле, и, ненасытные, сутками напролет готовы были пить тепло и свет незаходящего солнца. Дивилась Маша Веселова на здешнюю неистовую, торопливую весну, и казалось Маше, что и она должна спешить, не то упустит свою девичью долю тепла и света. Собирала девушка в тундре крохотные цветочки с дурманящим ароматом и вспомнила первую встречу с неугомонным человеком, с кем вместе мечтала открыть тайну запаха. А собирала она эти цветочки близ аэродрома и смотрела на небо. В синеве виднелись косяки перелетных счастливых птиц, что могли лететь еще дальше на север к любимым своим островам! Знала Маша, что туда же на север, над скованным морем летит сейчас еще одна птица с застывшими в полете крыльями, летит, и кто-то, привычно прищуря глаза, высматривает с нее места, где вскрылись льды, где появились полыньи, где начался, наконец, "полярный" ледоход. И овладевала Машей непонятная тоска по неизведанному, упущенному, тоска такая же горькая и пьянящая, как запах никогда не цветущей здесь черемухи. Маша, всегда спокойная и выдержанная, сейчас готова была плакать, сама не зная отчего. Впрочем, это неверно. Она прекрасно знала, с чего все это началось. Напрасно старалась она, прилетев в Проливы, окунуться с головой в работу, забыть свое маленькое дорожное приключение. Если бы год назад ей сказали, что она будет осматривать установку "подводного солнца" и думать о чем-то другом, она не поверила бы. Овесян гордился достигнутыми успехами. Маша приехала как раз к началу монтажа точной физической аппаратуры. Монтировать ее надо было на дне Карского моря. Но для этого не требовалось облачаться в водолазный костюм или привыкать к высокому давлению кессона. Овесян сумел использовать опыт строительства ледяного мола. Место, где нужно было соорудить установку "подводного солнца", он решил окружить ледяной стеной. Под лед Проливов были спущены трубы, точно такие, как и на строительстве мола, по ним проходил холодильный раствор. Трубчатый частокол расположился по огромному кругу диаметром в двести метров. Частокол был двойной. Внешняя его часть отступала от внутренней метров на пять. Вода между трубами промерзла до самого дна. Получилось что-то вроде бассейна в море. Могучие насосы выкачивали воду из образовавшегося гигантского резервуара. Дно Карского моря обнажилось, на нем появились сначала палатки, потом домики. Насосы, которые выкачивали воду, теперь встали на дно. Им предстояло с невиданной силой направлять струи воды на раскаленный шар "подводного солнца", чтобы пробить его паровую оболочку. Паровая оболочка возникнет при соприкосновении "подводного солнца" с морской водой и будет мешать новым массам воды поступать к раскаленному шару. В том месте, где вспыхнет шар, стояло большое деревянное здание. Оно отапливалось, в нем можно было нормально работать, монтировать знакомую Маше аппаратуру. Прежде чем подводная установка заработает, ледяные стены будут уничтожены и вода зальет место работ. Уже под водой на дне произойдет первоначальный атомный взрыв. Он создаст ту огромную температуру, при которой сможет начаться "солнечная реакция" Овесяна и Веселовой. В глубине полярного моря зажжется искусственное солнце, которое не потушить, не залить ни рухнувшим на дно водяным стенам, ни пробивающим паровую рубашку струям. Установка была закончена еще до наступления весны. Сошел снег с тундры, стал упругим, вязким зеленый ее ковер. По оттаявшей почве прошли тракторы. Они не вспахивали целину, хотя моторы их работали на предельной мощности. За ними не появлялось ни борозд, ни канав. Они тащили за собой странные салазки, оставляя примятый след. К салазкам приделан был вертикальный нож, глубоко уходящий в землю. На конце ножа находился механический стальной крот - стальной снаряд, формой своей напоминавший крота. Он прокладывал под землей кротовины - норы, вдавливая землю в стенки. По этим трубам-норам Овесян предполагал пропустить перегретый пар установки, чтобы оттаял слой вечной мерзлоты. Кротовины потом прокладывались бы на все большей и большей глубине. Все было готово и под водой и в тундре. Предстояло только дождаться, когда растает лед в Проливах, чтобы установить на понтонах плавающую трубу. После взрыва, когда зажжется "подводное солнце" и в небо будет вырываться столб пара, к нему подведут трубу, кончающуюся зонтом. Захваченный им пар направится по трубе к берегу, а потом в скважины, пронизывающие слой вечной мерзлоты. Тут-то и начались неприятности. Все сроки срывались. Ледяной покров в Проливах не исчезал, не таял. Ветер не мог оторвать его от берегов, унести в открытое море - мешал ледяной мол, построенный в Карском море. Маша вспомнила дядю Митю, даже написала ему письмо, - хоть все и не любят, ругают его, а он оказался прав, всенародный скряга, профессор Сметанкин. Работы задерживались. Овесян неистовствовал. Маша тосковала, бесцельно бродя по тундре, не делая задуманного шага.
      Для Гали Волковой эта полярная весна была порой, когда впервые делили они с Алешей и самое большое счастье и самое глубокое горе. Недавно заметила она у Алеши - голова его лежала у нее на коленях - седой клок волос. Галя благоговейно прикоснулась тогда к этой пряди губами. Она полюбила человека, дерзнувшего замахнуться на полярную стихию, она полюбила героя, великана, а бережно держала на коленях голову на миг уснувшего, исхудавшего неудачника. Тяжелые веки Алеши были совсем синие, щеки запавшие, колючие... И этот человек, совсем уже не герой и не великан, был для Гали дороже всех на свете. Прикасаясь кончиками пальцев к его спутанным волосам, она испытывала щемящее чувство счастья и жалости. Галя видела через иллюминатор, как прошел по палубе Ходов, сгорбясь, положив на поясницу левую руку. И ему нелегко! И он не спит светлыми ночами, все горько смотрит на мертвые, белые и безмолвные льды, словно лежащие не на море, а на твердой земле. Двадцать дней назад уже должны бы вскрыться льды в прибрежной, отгороженной части мола. В прошлые годы в такое время ветры уносили береговой припай, открывали кораблям путь. А сейчас море стоит все такое же, как и зимой, словно не чувствуя тепла весны, солнца, тепла течения, на которое так надеялся Алеша, в которое верил сам дядя Саша. Виктор Омулев вдруг заговорил вчера с Галей в забытом уже им тоне. Острил о необычайной "лаборатории с тысячекилометровым стендом", изучающей баланс тепла Карского моря. Усмехаясь, он говорил, что никогда еще не обогащалась так географическая наука, как ныне, и звал Галю перебираться на материк, где придется теперь разведывать трассу для железной дороги к Голым скалам, поскольку транспорт к горнорудным районам Заполярья все же необходим. Он вздыхал о прошлом, когда открывали они с Галей эти районы и когда никто не стоял между ними. Жестокий и бестактный человек! У него хватило еще духу сказать, что опытный мол в Карском море всего лишь эксперимент, который одинаково ценен, дал он результат или нет! Дверь осторожно открылась. Появилось заросшее щетиной лицо радиста Ивана Гурьяновича. Галя приложила палец к губам. Щеголеватый китель радиста был застегнут не на все пуговицы. Сам он, худой, неуклюжий, казалось, качался от усталости на своих длинных ногах. Галя знала, что он бессменно, никому не уступая, держал во время ледовой разведки связь с летающей лодкой Росова. "Будить?" - одними глазами спросила Галя. Радист мрачно кивнул. Галя сняла с Алешиной головы руку, он тотчас проснулся и сел, стремясь прийти в себя. - Вскрылись льды, - сказал радист. - Где? Где? - Алеша крепко сжал Галину руку. - Севернее мола вскрылись... Куда севернее! Около мыса Желанья. Около мыса Желанья! Какая ирония! Когда-то Баренц назвал так северную оконечность Новой Земли в знак своего страстного стремления пробиться через льды. У Алексея, у Гали, у Ходова, у всех моряков и строителей ледяного мола было одно желание, чтобы лед вскрылся не на севере в далеком море, а у берегов, защищенных теперь с севера молом. Однако природа поступила по-своему. Перечитывая донесения Росова, Алексей упрямо думал: "Какой это Росов?" Но не мог вспомнить, хотя и летел с ним когда-то из Усть-Камня. Галя наносила на карту замеченные Росовым изменения. "В открытом море, в гoломяне нет льдов, - думала Галя. - Еще Ломоносов писал об этом. Вот где проявляет себя атлантическое тепло, что по глубокому дну подкрадывается в море с севера. Наверное, Росов, глядя сверху на чистую воду, думал, что вот бы сюда и двинуться теперь прибрежным льдам, а мол не пускает", - и Галя украдкой взглянула на Алексея. Радист ушел. Алеша сидел, оглушенный известием. Теперь было совершенно ясно, что мол не дает вскрываться льдам в отгороженной части моря, ветры не могут оторвать стоящие у берегов ледяные поля. Как торжествует сейчас профессор Сметанкин в Москве! Да и Федор, строивший мол вместе со всеми, все-таки может напомнить о своей правоте. Алеша посмотрел на сосредоточенную Галю. Черный локон спадал с ее лба на карту. Защита диссертации, позорный провал... Арктика и полярный клуб, разгром... Растерянный человек, заблудившийся в тундре... Женщина не может любить слабого, побежденного. Именно тогда отвернулась от него Женя. Пусть это было к лучшему, он нашел Галю. Но разве не тот же вывод должна сделать теперь Галя? Она увлеклась человеком, который, как ей показалось, вступал в бой с самой природой, был сильнее этой природы. Знала ли она, что он чувствовал, когда впервые попал на корабле в шторм, когда ужаснулся собственному замыслу? Можно ли идти против стихии? Это было первое сомнение, а теперь... Теперь уже сознание бессилия. Нужен ли женщине такой человек? Галя, словно отвечая на немой вопрос Алеши, встала, подошла к нему и прижала его голову к себе. Они долго молчали, потом Алеша сказал: - Это несчастье, Галя. Огромное несчастье. И не только в том, что я и все те, кто поддержал меня, поправил и дополнил, ошиблись, и даже не в том, что затрачено много государственных средств, как говорит Денис... Несчастье совсем в другом, Галя. - В чем же, милый? - В том, что Арктика осталась непобежденной, непреобразованной. - Мне нравится, что ты именно в этом видишь несчастье. - Прежде инженеры, когда в горе прорывали тоннель с двух сторон, если штольни не сходились... - Как ты смеешь? - в гневе воскликнула Галя, отталкивая от себя Алешу. Как ты смеешь об этом говорить! Уж не мечтаешь ли ты гордо принять на себя всю ответственность и тем горю помочь? Я думала, ты отделался от былой своей мании величия, а ты снова рядишься в "рогожную мантию". - Нет, Галя, ты не права. Я не трус. Выстрел... это было бы трусостью. Мгновенно гнев в Гале сменился страстным желанием помочь любимому. Она с тоской посмотрела в иллюминатор на унылую ледяную равнину. Алексей проследил за ее взглядом. - Торосов даже нет, - с усмешкой сказал он. - Паковые льды с севера пройти не могут, не торосят годовалый лед. - Годовалый лед! - подхватила Галя. Щеки ее пылали, глаза горели. Подожди, Алеша... дай понять... С севера не придут паковые льды. А здесь лед годовалый. Так ведь это же самое главное! Галя вовсе не подозревала в себе каких-либо творческих способностей, она вовсе не думала, что может увидеть дальше Алеши или других руководителей стройки, - она лишь страстно хотела помочь любимому человеку. Она не меньше всех других строителей была предана общему делу, не меньше, а может быть и больше многих, переживала всю глубину общего несчастья, но все то, что логически должно было заставить других, и ее в том числе, искать какой-то выход, не могло бы подсказать ей тех мыслей, которые неожиданно появились у нее совсем не в логическом порядке. - Подождем до осени, - ласково сказала она. - Может быть, льды в отгороженном канале растают без остатка. - Ну и что? Что? - уныло спросил Алексей. - Как ты не понимаешь? - вдруг вспыхнула Галя. - Если льды растают к осени, это значит, что лед в нашем канале никогда не будет толще годовалого. Это значит, что по нему круглый год смогут плавать современные ледоколы. Судоходство все-таки будет! И зимой! Алеша с удивлением смотрел на Галю. Какая неожиданная, почти спасительная мысль! Она не могла прийти ему в голову, потому что прежде он никогда не удовлетворился бы такой ролью мола. Но теперь, теперь, когда выбирать не приходилось... Все-таки Арктика уступит, все-таки усилия окажутся затраченными не зря! Алексей хотел поцеловать Галю, но она резко отстранилась. Никогда Алеша не научится угадывать смену ее настроений. Потом она внезапно спрятала голову у него на груди. Ему же еще и пришлось ее утешать, и он говорил, гладя ее волосы: - Лишь бы льды растаяли к осени. И оттого, что прильнувшая к нему Галя была такой слабой, и оттого, что лед у берегов мог оказаться для ледокола совсем не страшным, поскольку мол существует, Алексей почувствовал себя огромным, сильным, за все отвечающим. И когда позвонил телефон, вызывающий его на экстренное совещание к Ходову, он был готов принять любой бой. Галя, обессиленная, словно Алеша уносил большую часть ее сил, привалившись плечом к стенке, смотрела ему вслед. На палубе Алеше встретился Федор, привычно спокойный, с трубкой в зубах. Алеша весело обнял его за плечи: - Мол благодарить будете, полярные капитаны! Федор недоуменно посмотрел на беспричинно веселого друга. - Как ты смотришь на то, чтобы и зимой и летом по годовалому льду караваны судов водить? Разве не скажешь спасибо? Федор задумался. - Ответ уже есть. На практике, - сказал он. - Какой? - Сообщение получено. Навигация открылась. - Как открылась? - Северным вариантом пошли корабли. Мимо мыса Желанья. В обход нашего мола. - Так ведь там же паковые льды могут встретиться! - Зато чистая вода. - Неверно это! - возмутился Алеша. - Надо убедить капитанов, что тонкий лед на нашем канале - это все равно что мостовая, шоссе, улица!.. Федор пожал плечами: - Если к осени льдов не останется... - Он взглянул на ледяные поля. Иначе наслаиваться начнет. - Значит, до осени, - сказал Алеша и так крепко сжал зубы, что деснам стало больно.
      Этой весной здоровье Ходова резко ухудшилось. Немногие знали о тяжелом его недуге. Врачи думали, что сам он не догадывается об истинном диагнозе, но Ходов знал все, знал, что рак не даст ему пощады. Если медицина бессильна, то заменить ее может только воля. Так думал Ходов и, не разрешая болезни сломить себя, держался, молчал. Всю зиму Ходов работал, и никто не подозревал, какие боли он переносил, какого напряжения ему стоило быть всегда четким, ровным, сухим. И воля если не побеждала болезнь, то отвоевывала у нее дни. Общий порыв строителей ледяного мола был для Ходова тем кислородом, который поддерживал силы больного. Пришла весна с тяжелыми ее тревогами. Не вскрывалась полынья, падал дух помощников Ходова, готова была надломиться и его воля. Он понял, как близок конец. Но Василий Васильевич все еще не сдавался, крепился, скрывал. Корабли пошли в обход ледяного мола, мимо мыса Желанья. Ходов собрал своих помощников, чтобы объявить им об этом. В присутствии других он никогда не морщился от боли. Лишь спазмы перехватывали горло, и голос тогда был особенно скрипуч. - Профессор Сметанкин выступил в печати, - говорил Ходов. - Требует уничтожения нашего сооружения, поскольку оно уже выполнило свою экспериментальную роль. Как ни тяжело, но надо быть готовым к тому, что нам не разрешат и дальше служить препятствием для нормального судоходства в полярных морях. - Уничтожить мол? Это преступление, - вскипел Алексей. - Пусть профессор Сметанкин поймет, что если лед вскроется хоть осенью, то по годовалому льду в нашем канале ледоколы смогут водить суда круглый год! Ходов махнул рукой. - Новое обоснование к осуществленному проекту. Применение ледоколов обходится дорого. Мы имели задание построить опытное сооружение - провести грандиозный опыт по созданию незамерзающей полыньи. Только наша страна могла позволить себе эксперимент такого масштаба. Опыт, к сожалению, не дал желанных результатов. - Еще рано судить! - протестовал Алексей. - Все-таки ледоколы смогут... Александр Григорьевич! - обратился за поддержкой к океанологу Алеша. Дядя Саша сидел, задумавшись, опершись лбом о пальцы руки. - Не для того делали мол, - спокойно заметил он. Алеша не ожидал, что даже дядя Саша не поддержит его. Он упрямо закусил губу. - Опыт не удался, - продолжал Ходов. - Такую возможность учитывали. Однако не следует думать, что это обстоятельство уменьшает ответственность всех нас, строителей, проектировщиков и некоторых, несущих ответственность особую... Алексей резко повернулся к Ходову, готовый с вызовом встретить его взгляд, но Ходов смотрел не на него, а на Александра Григорьевича Петрова. Алеша только что рассердился на дядю Сашу, но теперь он встревожился. Он вдруг впервые заметил, сколько прибавилось у того седины в бороде. - Я имею в виду себя, начальника строительства, и вас, Александр Григорьевич, но не как парторга стройки, а как ученого-океанолога, своим заключением повлиявшего на решение строить мол вопреки некоторым другим мнениям. Александр Григорьевич откинулся на спинку стула и ровным, спокойным голосом сказал: - Решайся сейчас вопрос о строительстве мола, я снова бы дал точно такое же заключение. Ходов едва сдержал себя. - Нам с вами представится случай дать разъяснения по этому поводу, жестко сказал он. - Получена радиограмма, вызывающая научного консультанта стройки океанолога Петрова в Москву, к товарищу Волкову. Там же спросят ответ и с меня. - Добро, - удовлетворенно сказал Петров, неторопливо поднимаясь. Алеша вскочил. Ему хотелось защитить дядю Сашу, взять ответственность на себя, только на себя одного. - Вылететь надо немедленно, - все так же жестко добавил Ходов. - Наш летчик Росов, обслуживающий стройку, доставит вас. Постарайтесь получить все необходимые инструкции. Росова не задерживайте. Дядя Саша пожал плечами. Ходов долгим взглядом провожал его широкую спину, пока за ним не закрылась дверь. Выйдя на палубу, Александр Григорьевич увидел настороженно смотрящую в небо Галю. - Весну чуешь? - спросил он. - Даже птицу перелетную приметила? В голубом небе, распластав застывшие в полете крылья, шла летающая лодка Росова.
      Глава вторая
      БЕГУТ ГОДА
      Сергей Леонидович Карцев родился в Казалинске, на границе пустыни, близ Аральского моря. Еще в детстве он узнал цену воде. Он видел слезы матери, когда в безводный год вода не поднималась по каналам и убогий участок за их домом выгорал. Вода означала жизнь. Недаром киргизы говорили: "Земля кончается там, где кончается вода", а туркмены - "Вода дороже алмаза". Сергей Леонидович с детства привык относиться к воде, как к величайшей драгоценности. Он прошел суровую школу борьбы. Вступив в партию сразу же после Великой Октябрьской революции, он воевал в сухих астраханских степях, позднее бил басмачей в песках среднеазиатских пустынь. Жизнь все время сталкивала его с огромными просторами плодороднейшей земли, лишенной воды. Мечта дать земле воду владела им, рядовым красноармейцем. Нужны были знания, но не сразу нашел к ним путь Сергей Карцев. Лишь после окончания гражданской войны, после ликвидации басмачества попал он, кавалер ордена Красного Знамени, на рабфак. В студенческие годы Карцев заинтересовался смелыми мыслями русского инженера Демченко, еще в прошлом веке говорившего о возможности "использования воды сибирских рек для изменения климата Арало-Каспийской низменности". В царское время эта мечта инженера казалась бредом. В других условиях вернулись к этой мысли советские инженеры. Карцев ознакомился с проектом Букенича, предлагавшего в 1920 году повернуть Иртыш, чтобы он прошел через Тургайский перевал. Тысячелетия назад поднялся этот перевал и изменил ток сибирских рек. За новым водоразделом остались сухие древние русла, которыми можно воспользоваться. Узнал вскоре Карцев и о проекте Монастырева, предложившего в 1924 году повернуть Обь и Енисей, чтобы они впадали в Каспийское море. Мечта о грандиозных преобразованиях овладела молодым инженером. Он работал на Днепрострое, потом в Ферганской долине на народной стройке канала. Особенной радостью для него было участие в экспедиции, исследовавшей бассейны рек Оби и Енисея. Он мечтал принять когда-нибудь участие в невиданном проектировании разработать грандиозный замысел поворота сибирских рек. Началась Великая Отечественная война. Инженер Карцев тщательно смазал именной маузер, полученный за храбрость, и явился в военкомат. Однако пришлось вернуться домой. Его боевой пост был там, где он работал. И когда гитлеровские полчища докатились до Волги, топча сапогами приволжские степи, карандаш инженера Карцева чертил на карте, похожей на штабную, линии каналов, которые должны были напоить водой эти степи. Когда бои шли за Днепр и гитлеровцы, поспешно отступая, взрывали плотину первенца социализма - Днепрогэса, Карцев преграждал реку Обь сорокакилометровой плотиной высотой в семьдесят восемь метров. Там должна была возникнуть мощнейшая в мире гидростанция, равная десяти Днепрогэсам. Поднятая плотиной Обь разливалась по карте, затопляя болота и тундры. Карцев обводил контуры будущего Сибирского моря, площадью больше, чем Азовское и Аральское моря, вместе взятые, где должно было появиться рыбы больше, чем в Каспии. Другая плотина намечалась на Енисее. Ей предстояло на сто десять метров поднять уровень Енисея, повернуть великую реку вспять, чтобы воды ее по девятисоткилометровому каналу, четыреста метров шириной по дну и сто метров глубиной, прошли через Тургайский перевал и по древним руслам и поймам, шириной от восьми до восьмидесяти километров, дошли до Аральского моря. Эти воды должны были принести жизнь в пустыни. И Карцев, склонясь над картой, проводил воды Енисея по реке Кеть и древним узбоям через Аральское море, направляя их к устью Аму-Дарьи. Отсюда будет прорыт канал, по которому часть вод Аму-Дарьи направится в пески Черных барханов. Но с приходом вод Енисея Аму-Дарья может отдать все свои воды Хорезму. По каналу потечет Енисей, который будет впадать в Каспийское море, не давая ему высыхать. По пути он будет орошать Черные барханы. Но для этого его вода, пройдя через Аральское соленое море, должна остаться пресной. И Карцев перечеркивал Аральское море. Его или перепашут, отведя енисейскую воду в сторону, или превратят в пресное проточное озеро. Море становится соленым из-за солей, которые несут в него реки. Вода испаряется с поверхности моря, а соль остается. Если Арал станет проточным, соленость его не будет расти, - надо лишь удалить старую соленую воду. Уровень Арала выше Каспия. На карте проводится канал из Арала к северу Каспия. По этому каналу вся вода Аральского моря будет спущена в Каспий. В котлован бывшего моря направят воду Енисея, чтобы "промыть" бывшее море, затем высушить, едва не протереть тряпочкой и снова наполнить енисейской водой, превратив Арал в огромное проточное водохранилище с многолетним запасом пресной воды для орошения. В дни, когда Гитлеру клались на стол сводки о потерях его отступающих армий и оставленных ими разрушениях, в расчетной записке, составленной Карцевым вместе с другими инженерами, фигурировали цифры, дышавшие подлинной поэзией жизнеутверждающей мечты. Чтобы создать для енисейских вод реку-канал, более мощную, чем Волга, способную перебросить на четыре тысячи километров (в том числе тысячу двести пятьдесят километров по прорытым каналам) триста кубических километров воды в год, нужно вынуть грунта пятьдесят миллиардов кубических метров. Каждый этот вынутый кубометр земли, приведя в пустыню воду, обеспечит при двух-трех урожаях в год шесть килограммов ценнейшего хлопка, тридцать килограммов сахару, сто килограммов шерсти, двести килограммов мясопродуктов. Эти цифры следовало помножить на пятьдесят миллиардов, чтобы представить себе несметное богатство, которое получит страна, способная выполнить эти титанические работы. Если слить вместе все молоко, которое можно получить там, то молочная река, полноводнее Дона, ежегодно не иссякала бы в течение месяца. Бывшие пустыни, орошенные сибирской водой, способны будут дать труд пятидесяти миллионам и прокормить полмиллиарда человек! И для этого нужно вынуть пятьдесят миллиардов кубометров земли. На Днепрострое за тысячу пятьсот дней было вынуто только три миллиона. Но с помощью новейшей техники - исполинскими скреперами или гигантскими экскаваторами - пятьдесят миллиардов кубометров можно вынуть всего лишь за пять лет, а взорвать и того быстрее - за два года. Мечта - первый этап проектирования! Победоносно кончилась война. Проектирование великих гидросооружений перешло в новую фазу. Шли годы Волга преградилась плотинами, появились грандиозные гидростанции на нижней и средней Волге, вслед за ними Чебоксарская, наконец Братская на Ангаре. Волжские воды дошли до реки Урала, а с другой стороны в приуральские степи пришла сибирская вода Енисея и Иртыша. Морские суда плыли из Карского моря вверх по Енисею, через Тургайский канал, через Аральское пресное море в Каспий и оттуда поднимались до самой Москвы. Полосы лесов изменили облик страны, создали новый климат. В центре континента возник как бы новый материк, материк плодородия. Перемены на поверхности земли могли бы увидеть наблюдатели с Марса. С каждым годом все богаче становилась страна. А инженер Сергей Карцев, верный единой линии жизни, склонив седую уже голову над картами, задумывался над выполнением новых заданий. Сибирская вода могла оживить все западные пространства среднеазиатских пустынь, но на восток от них простирались мертвые, голодные степи и каменная пустыня Гоби, которую ничем нельзя было оросить: не было ни рек, ни снеговых вершин А между тем и там можно было бы выращивать ценнейшие культуры, если бы удалось добиться сочетания богатства солнечных лучей с живительной влагой. Как известно, гипотеза Сергея Леонидовича Карцева об исчезновении "незаконно" существующих пустынь после орошения Черных барханов потерпела крушение. Но Карцев не сложил оружия и продолжал искать пути к уничтожению всех пустынь. Письмо сына об указании Волкова комплексно решать вопрос изменения климата пустынь и Арктики повернуло искания Карцева в новую сторону. Если воду нельзя привести по земле, то нельзя ли принести ее по воздуху? Осенью Сергей Леонидович вернулся в Москву и начал работать над новой идеей. Он направил правительству докладную записку "О влиянии незамерзающей полыньи в полярных морях на состояние земной атмосферы и на возможное образование воздушных потоков". Сергей Леонидович взял в Гидропроекте отпуск и занялся приведением в порядок своих архивов. Его загорелое лицо, покрытое похожими на рубцы морщинами, было теперь более сковано, чем обычно. Несмотря на внешнее спокойствие Сергея Леонидовича, его жена Серафима Ивановна отлично понимала внутреннее состояние мужа. Как всегда, супруги виделись мало. Серафима Ивановна была директором одного из вузов столицы и встречалась с Сергеем Леонидовичем или поздно вечером, или рано утром. У супругов Карцевых было заведено утренний кофе пить вместе. В эти часы они всегда вспоминали о сыне, переживали его невзгоды. Вместе радовались они, когда с полярной стройки сообщили, что ледяной мол готов и перерезал Карское море на две части. Потом долго ждали вскрытия льдов. И чем дольше ждали, тем тревожнее им было. Выступление профессора Сметанкина в центральной газете, потребовавшего уничтожить мол, поразило стариков. С еще большим волнением ждали они новых известий. Сергей Леонидович, ожидая Серафиму Ивановну, сидел за столом. Перед ним лежала газета, только что вынутая из почтового ящика. Высокая, полная, почти совершенно седая, но быстрая в движениях, - чем то напоминала сына, - Серафима Ивановна вошла в столовую. - Опять налил кофе сам? Ждешь меня, а потом будешь пить холодный кофе. Дай я тебе налью крепкого и горячего. Газеты вынул? От Волкова тебе ничего нет? - Ее низкий, громкий голос звучал сегодня несколько необычно. Она решительно выплеснула остывший кофе из стакана мужа в полоскательницу, налила горячего. - Конечно, цикория не положил, - ворчала она. - Ты поедешь в Гидропроект? Нет? Будешь книгу кончать? Кто бы мне такой творческий отпуск предоставил? Вертишься как белка в колесе. Ну, читай... Как там у Алеши? - решилась она, наконец, задать главный вопрос. Сергей Леонидович прекрасно знал, сколько материнской тревоги скрыто за привычными интонациями и фразами. Он начал читать тем всегда намеренно тихим голосом, который заставлял собеседника переспросить и потом внимательно слушать следующие фразы. - "Льды вскрылись севернее ледяного мола.