Александр Петрович КАЗАНЦЕВ
      Полярная мечта (Мол "Северный")
      ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
      ЗИМА
      "Будьте страстны в вашей работе и в ваших исканиях".
      Академик И. П. Павлов
      Глава первая
      ПОЛЯРНОЙ НОЧЬЮ
      Черное звездное небо предвещало мороз. Ледяная, покрытая снегом равнина казалась серой. Местами ее перерезали гребни торосов. Льдины громоздились одна на другую, иногда становились торчком, но не отбрасывали теней, - их не дает свет звезд. По серому снегу крался медведь. Только два черных глаза и черный нос можно было различить на поверхности льда. Зверь перебирался через торосы к широкой полосе гладкого льда, тянувшейся от горизонта к горизонту и почему-то не тронутой следами ледовых битв. Медведь лег на живот и, загребая лапами, пополз. Возле небольшого круглого отверстия во льду он замер: превратился в глыбу льда. Видимо, он давно заметил прорубь, которую протаивала нерпа, чтобы выбираться на лед. Прорубь была подернута тонким ледком, нерпа еще не вылезала... Медведь лапой прикрыл черный нос и стал совсем невидимым на снегу. Ничто не нарушало мертвой тишины. Шли часы. Мертвенным и холодным был блеск звезд. Под темным ледяным стеклом что-то мелькнуло. Задняя лапа, которой медведь уперся в снежный наст, задрожала. Ледок хрустнул. Стрелками разбежались трещины. Сильнее тряслась напряженная лапа. Хруст повторился. Ледок сломался, и из проруби показалась мокрая круглая головка. Нерпа высунулась из воды, ластами уперлась в край льдины. Медведь все еще медлил. Нерпа стала выбираться на лед, но вдруг замерла, насторожилась Враг ничем не выдал себя. И все же нерпа, словно услышав посторонний звук, стала сползать обратно в воду. Медведь рванулся вперед с неожиданной для его громоздкого тела легкостью. Передними лапами он схватил нерпу. Вдруг раздался лай. Что-то метнулось по снегу. Медведь недовольно оглянулся. Таких звуков он никогда не слышал. Небольшой мохнатый зверек бросился на медведя, раздражающе тявкая. Царь снежной пустыни зарычал и замахнулся, передней лапой. Этого было достаточно, чтобы нерпа выскользнула и исчезла в проруби. Медведь взревел и бросился на наглого врага, посмевшего отнять добычу. Собака увернулась. Ее ловкость была поразительной, особенно если учесть, что ездовая лайка, лохматая, с длинной мордой, стоячими ушами и весело задранным хвостом, была без левой задней ноги. Собака оказалась сзади медведя и, прыгнув на него, вырвала зубами клок белой шерсти. Белый гигант махнул лапой. Одного прикосновения было бы достаточно, чтобы переломить собаке хребет. Но могучие когти полоснули воздух. Видно, не первого медведя травила трехлапая! Вне себя от ярости поворачивался медведь. Его кошачья гибкость, его львиная сила ничем не могли помочь в борьбе с этой верткой, наглой, тявкающей собакой. Зверь громко сопел и старался схватить врага зубами или ударить. Лайка носилась, описывая круги, и не давала медведю сдвинуться с места. Натасканная охотниками, она словно ждала, что сейчас подойдет ее хозяин с ружьем. Внезапно в морду зверя ударил ослепительный луч. И сразу серый свет звезд, освещавший до этого мгновения снег, стал тьмой. Испуганный царь льдов метнулся в сторону. Не обращая внимания на собаку, едва не задавив ее, он бросился к длинному торосистому валу. Собака с лаем гналась за зверем. - Гекса! Гекса! Назад! - слышался низкий женский голос. Медведь мчался по снегу. Оказывается, такая туша может нестись со скоростью оленя, делая огромные прыжки, как скачущая лошадь! При каждом из них медведь переваливался с задних лап на передние. Когда медведь в два приема перемахнул через ледяной хребет, собака, свесив набок язык, с сознанием выполненного долга вернулась к хозяйке. Около проруби стоял вездеход с высокой вышкой над кузовом. - Вот и прекрасно, Матвей Сергеевич, - говорила Галя. - Даже лед не надо прорубать. Готовая прорубь! - Золотая собака, - сказал Матвей Сергеевич, глядя на торосы, за которыми скрылся зверь. Галя усмехнулась. Трепля подбежавшую Гексу по голове, она поправила механика: - Не золотая, а рыжая. Матвей Сергеевич полез в кабину, чтобы поставить буровую вышку над прорубью. Галя задумчиво подошла к торосам, легко взобралась по нагроможденным льдинам на торчавший вертикально ропак. Закинув руки за затылок, Галя взглянула на горизонт. Ей показалось, что она видит слабый луч прожектора. Спускаясь с торосов, она даже крикнула: - Матвей Сергеевич! Ваня! Смотрите: это свет гидромонитора! Как могло получиться, что нас нагоняют? Матвей Сергеевич смотрел на колеса, чтобы не въехать ими в прорубь. Он пробурчал: - Не догонят. Очередной отрезок полыньи прорезают. Прорежут - и остановятся. Из кузова выскочил Ваня. Он посмотрел не только на горизонт, но и на звезды. - У нас говорят, Галина Николаевна, великий человек светлый чум до неба построил, - задумчиво сказал он. Галя посмотрела наверх, да так и ахнула. Со всех сторон от горизонта к Полярной звезде тянулись светлые полосы, похожие на лучи прожекторов. Они трепетали, передвигались и, наконец, сошлись все в одной точке - на Полярной звезде. - Прошлой зимой здесь, в Арктике, помните, этого не было! Но я где-то видела. Я уже видела это! - крикнула Галя, почему-то снимая шапку. Матвей Сергеевич медленно вылез из кабины и уставился на небо: - Вот уж не знаю, как могли вы это видеть? Маленькой вы тогда, Галина Николаевна, были, под стол в коляске ездили. А я в тот день с фронта вернулся... вернее, из госпиталя выписался. - В какой день? - спросил Ваня. - В День Победы. Вот так же прожекторы светили, шатром лучи в небе сходились. - Салют, Матвей Сергеевич! Это салют Победы! - взволнованно заговорила Галя. - Ваня! Вы слышите? Арктика капитулирует! - Капитулирует, Галина Николаевна! Капитулирует! - согласился Ваня. - Ничего особенного. Обыкновенное северное сияние, - заявил Добров, снова забираясь в кабину. Галя долго смотрела на чудесное явление, и ей казалось, что сама природа салютует своим победителям. И она думала об Алеше с восхищением, с любовью...
      Глава вторая
      В СУГРОБАХ
      Денис, поднимавшийся по трапу на гидромонитор, тоже видел шатер из светлых полос, но он ему представлялся гигантскими трубами, упершимися в самый небосвод. Надо сказать, что за последнее время Денису все представлялось похожим на трубы. Мысль о пропадающих под водой трубах не давала ему покоя. Он стал неразговорчив, сосредоточен, ходил с "видом бодающего быка", как шутя говорил про него Витяка. С упрямой настойчивостью он искал способ обойтись без труб. Он постоянно думал о них. То трубы делались у него изо льда, то из промасленной бумаги, обвертывающей ледяной стержень, который, растаяв в воде, даст возможность пропускать по бумажной трубе соляной раствор. Но все это не годилось. Последнее время Денис сердился на себя, стал раздражителен, придирался к товарищам по работе, которые казались ему на производстве недостаточно бережливыми. Со свойственным ему упрямством он все продолжал думать, как бы обойтись без этих "бисовых труб", которых десять раз хватило бы на водопровод до Луны. От мучившей его проблемы Денис был отвлечен общим тревожным настроением на строительстве. Дело было серьезнее размышлений о трубах. Даже со спущенными в воду трубами мол не замерзал!.. Эту беду Денис, впрочем, как и все его товарищи по работе, воспринял как свою личную. За несколько дней он похудел, осунулся. Причиной беды оказалось неимоверное количество выпавшего в эту зиму снега и почти непрекращающаяся пурга, редкая даже в Арктике. Учесть при проектировании вес это было нельзя. Радиаторы, которые по расчетам проектировщиков должны были охлаждаться ветром, занесло теперь снегом. Снег защищал их от холодного ветра, соляной раствор плохо охлаждался и не замораживал морскую воду. Последняя пурга почти совсем занесла радиаторы в той части мола, где каркас уже был закончен. Встревоженный и судьбой стройки и состоянием друга, Денис явился прошлой ночью к Алексею. Алексей только что вернулся из парткома, где проходило экстренное совещание. Расхаживая по тесной каюте и задевая все время за длинные ноги Дениса, Алексей взволнованно рассказывал о своем столкновении с Ходовым: - Рассматривает строительство только как опытное!.. Прежде всего научиться замораживать мол! Перенести опыты на Ладожское озеро... Ну, нет! Вопросы надо решать на ходу. - Что ж тут придумать можно? - мрачно спрашивал Денис. - Не отгребать же снег лопатами и снегоочистителями? - Приходи завтра в салон капитана. К двенадцати часам. За ночь кое-что подготовлю! Денис ушел от Алексея несколько ободренный. Он видел, что его друг не складывает оружия, когда Ходов готов отступить. На следующий день в назначенное время Денис отправился в салон капитана. Работа на стройке не останавливалась. Когда Денис шел по палубе гидромонитора, корабль прорезал полынью для спуска под лед новых труб. На мостике стоял Федор. Денис сразу узнал его крупную коренастую фигуру в полушубке, в меховой шапке с длинными ушами. "Пока идут споры, этот ведет себе корабль вперед", - подумал Денис. С шипением вырывались из боковых гидромониторов водяные струи, похожие на стальные шпаги. Перед судном, как бы намечая его путь, появлялись два пропила. Остановившись на мгновение у реллингов, Денис видел, как ледокол рванулся вперед, на надпиленную льдину. Стальная громада наползала на лед, и он отламывался. С непостижимым искусством Федор не давал отломанной льдине всплыть, заталкивая ее корпусом судна под лед. Денис постучал в дверь салона, где жил и работал Ходов. На стук вышел Алексей в меховой одежде. Лицо его было озабоченно. - Пришел? - сказал он, пожимая Денису руку. - Поехали. Василий Васильевич, мы ждем вас в вездеходе. Пока шли по палубе и спускались по трапу, Алексей успел сказать Денису: - Потребуются серьезные переделки. Батареи подняты недостаточно высоко надо льдом. Такие сугробы мы уж никак не предвидели. - Разгребать? - спросил Денис. - Ничего не выйдет. Радиаторы должны служить и все будущее время предохранять мол от таяния. Раствору надо циркулировать постоянно. Денис промолчал. - Будем исправлять проект. Природа потребует внести в него еще не одну поправку. На это мы и рассчитывали. - Товарищ Денисюк, - коротко сказал подошедший Ходов. - Вам мы поручим работы по переделке собранного каркаса. Вездеход тронулся. Алексей быстро повел его вдоль корпуса ледокола, штурмующего лед. Шипение струй стало замирать за спиной. Следом за ледоколом по полынье двигался лесовоз - корабль, специально приспособленный для перевозки бревен. Он оказался удобным для транспортировки длинных труб. Шла разгрузка. Людей видно не было. Краны работали словно сами собой. Трубы с грохотом опускались на лед, но не рассыпались, а оказывались сложенными в аккуратный штабель. Для удобства обращения с ними они были намагничены и прилипали друг к другу. Аккуратные "трубные поленницы" остались позади. Приближались огни еще одного корабля, шедшего по проложенной полынье. Это был пассажирский пароход, на котором жили невидимые теперь строители. На льду, освещенном прожекторами, кипела работа. Хитрые стальные машины разумно и хлопотливо поднимали и опускали решетчатые руки с электромагнитными пальцами, к которым прилипали стальные трубы. Трубы превращались в зубья огромных гребенок, уложенных вдоль полыньи. Параллельно первой шла и вторая полынья. По ней тоже двигались корабли, а около них работали машины с устремленными в темноту неба решетчатыми стрелами. Ряды труб устанавливались на таком расстоянии один от другого, чтобы вода между ними промерзала без помощи искусственно охлаждаемого жидкого воздуха, лишь за счет циркуляции раствора по трубам и радиаторам, охлаждаемым ветром. Для надежности замерзания строители пошли на большой расход труб, располагая их не двумя, а несколькими рядами. Сколько раз задумывался Денис о судьбе этих труб, обреченных навеки остаться в ледяном монолите! Сколько раз он клялся самому себе найти способ замены этих труб! "Ведь столько металла зря под водой останется! Не горюют об этом наши инженеры, даже Алексей. Ему бы и придумать что-нибудь. Голова у него светлая", - размышлял Денис. За кормой пассажирского парохода из воды поднимались канаты и шланги. На дне - "подводная черепаха". Подводники укладывают патрубки. Вездеход шел теперь мимо подъемных машин, около которых также не было видно ни одного человека. Люди словно попрятались от мороза. Но впечатление это было обманчиво. Жужжали электрические моторы, светились окна закрытых кабин, двигались решетчатые стрелы, то поднимая в воздух гребенки с очень длинными зубьями, то спуская их в воду полыньи. Проехали еще немного. Строительство теперь выглядело опустевшим. Над подернутой ледком полыньей возвышался низенький частокол труб, накрытый горизонтальной металлической коробкой - коллектором. Здесь работы еще не начались. Приходилось ждать, когда лед станет более толстым и сможет выдержать тяжесть новых машин. Вдоль замерзшей полыньи лежали полузанесенные снегом радиаторы, приготовленные для установки. Едва видимые в свете фар, они напоминали Денису батареи отопления. Скоро вездеход снова въехал в полосу света ярких прожекторов. В летящей снежной сетке по воздуху плыли батареи. Они опускались на коллектор в нужных местах. Подвижные стрелы специальных кранов с поразительной точностью повторяли раз заданные движения и не нуждались в людях, которые кричали бы: "Вира!", "Майна!", "Еще немного!" Установленные на коллекторе батареи уходили в темноту полярной ночи ребристой стеной. Некоторое время вездеход шел вдоль этого ребристого забора. Скоро встретились цистерны, заливавшие трубчатый каркас будущего сооружения холодильным раствором. Одетый в легкий комбинезон, словно выскочивший на минуту из помещения, строитель присоединял гибкий шланг. Это был первый человек, которого увидел Денис за все время путешествия. Костюм строителя был прошит металлическими нитками, по которым, нагревая их, проходил электрический ток. Цистерна начала качать раствор, а человек перешел к следующей цистерне, уже закончившей свою работу. При этом он перенес идущий от его пояса провод и подключил его к новой штепсельной розетке. Денис подумал о холодильном растворе, который должен был унести вниз холод, отнятый от арктического воздуха. Он знал, что тут-то и крылась беда. Вездеход продолжал идти вдоль ребристого полузанесенного снегом забора. Видимость все ухудшалась. Ветер мел по льду тучи снега. Ходов закрыл окно. Алексей включил снегоочиститель. На мутном стекле появился прозрачный веер. В свете фар крутился серебристый снег. Вездеход остановился. Руководители стройки и Денис вышли на лед. Ветер ударил в лицо, запорошил снегом усы Дениса. Никаких следов сооружения не было видно, словно вездеход далеко отошел от места стройки. Алексей, увязая унтами в снегу, забрался на сугроб и принялся рукавицами разгребать его гребень. Скоро появилась ребристая спинка радиатора. Денис прикидывал в уме, какую гигантскую работу предстоит проделать, чтобы расчистить занесенные радиаторы. Ходов подозвал Дениса. - Денис Алексеевич, мы решили направить вас сюда. Дадим подъемные краны и необходимое число помощников. Предстоит огромная работа. - Расчистить сугробы? - Нет. Поднять радиаторы над сугробами. Пусть снег свободно метет под ними. Это идея Алексея Сергеевича. Мне она кажется удачной. - Понятно! - обрадовался Денис за своего остроумного друга и сразу же спохватился: - Но как же поднять? Придется надставлять трубы? - Нет, - возразил Ходов. - Мы вытащим трубы изо льда метра на полтора. Коллектор и радиаторы окажутся выше. - Трошки вытащить? - Да, вытащить, - подтвердил подошедший Алексей. - Так ведь они же вмерзли! - Василий Васильевич предложил пропустить по трубам электрический ток и слегка нагреть их. Они свободно выйдут изо льда. Ведь в нижних патрубках они не закреплены. - А как же... как же эти полтора метра? Там внизу?.. - все еще недоумевал Денис. Алексей рассмеялся. - А что же, по-твоему, Денис, останется во льду, если из него вытащить трубу? - Дыра останется. - Дыра, как и в трубе, - подтвердил Алексей. - А для холодильного раствора ничего больше не надо. "Во льду дыра... для раствора ничего больше не надо", - ошеломленно повторял Денис, чувствуя, что его лоб под шапкой покрывается испариной. "Что же это такое?" - почти не веря себе, размышлял Денис. - Почему эти головастые инженеры догадались, что можно вытащить трубы на метр, да не подумают трошки еще? Там и есть самое главное!" Ходов говорил Денису: - Переделка отнимет у нас много людей и сил. Ведь график строительства окажется под ударом... Ветер усиливался, закручивал над Денисом вихри снега, но тот не замечал начинающейся пурги. Он смотрел на откопанную часть радиатора. "Не на метр надо вытащить трубы! Не на метр!.. Их надо, после того как лед замерзнет, вытащить совсем! И не только из средних рядов, как могли рассчитывать инженеры, а все! Чтобы ничего во льду не осталось! Никакого металла! Будут во льду только дыры - ведь для холодильного раствора ничего больше и не надо! Трубы освободятся! Переноси их на другой участок! Используй! А надо льдом выше сугробов останутся только радиаторы на высоких патрубках... Холодильный раствор, такой, чтобы не разъедал лед, будет циркулировать прямо во льду, по дырам!.." Сердце у Дениса учащенно билось. Ему хотелось тотчас же рассказать инженерам о своей мысли. "Сберечь миллионы тонн металла! Разве не стоит об этом подумать! Недаром он так долго мучился. А Витяка еще издевался, Скупым рыцарем дразнил. Жаль металла на мол? Да! Жаль!" - Хорошо, что строительство только начинается, - говорил тем временем Ходов. - Сейчас еще не поздно исправить ошибку. Вытаскивать изо льда большое число труб мы не смогли бы... Не закончили бы мол к весне, и вся работа пошла бы, прошу прощения, насмарку... Слова эти, сказанные скрипучим голосом Василия Васильевича, подействовали на Дениса отрезвляюще. "Ходов боится вытаскивать трубы на одном лишь незамерзшем участке... Как же предложить ему вынимать трубы все до одной, едва они обмерзнут? Как подсказать ему производить здесь, на льду, в мороз, в пургу двойную работу?" У Дениса в эту минуту не повернулся язык рассказать, что мол можно построить и без этих напрасно оставляемых во льду труб. Начиналась пурга. Алексей гудками звал к вездеходу.
      Глава третья
      В ПУРГУ
      Надо льдами бушевала пурга. Теперь не было ни серого света звезд, ни светлых полос северного сияния. Казалось, сама непроглядная тьма несется и кружится, бьет в лицо острым битым стеклом, валит человека, хочет занести снегом навеки. Денис распорядился натянуть канаты, чтобы люди не заблудились, случайно отойдя от линии радиаторов. Сильные прожекторы едва пробивали стремительно несущуюся снежную пелену. Мутный белый поток почти скрывал решетчатые стрелы кранов. Денис, по колено увязая в снегу, перебегал от одного крана к другому и предупреждал машинистов. - Сигнал дам прожектором. Как три раза потухнет - тягай! Смотри, полегоньку тяни. Зараз трубы от коллектора оторвешь. Как ни крепко стоял на ногах Денис, ветер все же свалил его с ног. Снег сразу набился за воротник, в усы, даже под шапку. Чертыхаясь, Денис еле поднялся. В первую минуту он не мог понять, куда надо идти. В ушах свистело. Перед глазами неслась стена, едва освещаемая как будто далеким прожектором. Денис, увязая в снегу, побрел к огромному автобусу тарахтевшей дизельной электростанции. Электрический ток через понижающий трансформатор должны были пропустить по трубам, чтобы нагреть их и потом попробовать вытянуть. Именно попробовать. Никто еще не знал, удастся ли обойтись с наименьшим числом людей, чтобы всю тяжелую работу выполнили бы краны. Денис долго отряхивался, прежде чем забраться в крытый кузов передвижной дизельной станции. От яркого света электрических лампочек он зажмурился. Открыв глаза, отфыркиваясь, потирая свои огромные озябшие руки, он заметил, что у мраморного распределительного щита стоит парторг строительства Александр Григорьевич Петров и старательно выбирает сосульки из бороды. Денис добродушно улыбнулся, снял заснеженную шапку и крепко пожал дяде Саше руку. - Зараз потянем репку. А вы все таки пришли до нас? И на пургу не посмотрели? - охрипшим басом говорил он. Александр Григорьевич улыбнулся. Разве не здесь, на самом трудном участке строительства, было сейчас его место? - Дать ток! - скомандовал Денис, поворачиваясь к щиту. Андрюша Корнев, тот самый вихрастый паренек, который когда то на общемосковском комсомольском собрании призывал будущих строителей отказаться от зарплаты, включил рубильник. Стрелка гальванометра не двигалась. - Неужели не нагреются? - волновался молодой машинист, то застегивая, то расстегивая на груди куртку. - Терпи, козаче, - сказал Денис. Время текло бесконечно долго. В незаметную щель залетали снежинки. Они вертелись перед щитом, садились на мрамор, на сверкающую медь приборов. Стрелка гальванометра дрогнула. Пропускаемый по трубам ток стал нагревать их. Денис и дядя Саша видели: температура труб поднялась до нуля градусов. Стрелка застыла на месте. - Что там у тебя? Все ли в порядке? - забеспокоился Денис. Молодой машинист перебегал от одного прибора к другому. Электрический ток продолжал идти, но трубы не нагревались. Паренек вопросительно посмотрел на Дениса. - Позвонить надо до начальства. Черт его батьку знает, что тут отучилось! - решил Денис. - Не надо, - остановил его парторг. - Электрическая энергия переходит сейчас в теплоту плавления. - Правильно! - ударил себя по лбу Денис. - То ж сообразить треба! Лед плавится, а температура труб остается неизменной. Стучал дизель, жужжал трансформатор, выл ветер. Стрелка гальванометра не двигалась. Денис не спускал с нее глаз. Он первый заметил, как она дрогнула. - Туши прожекторы! - оглушительно заревел он. Три раза погрузилась во тьму вся линия кранов, выстроившихся около радиаторов. Денис и дядя Саша, увязая в снегу, пробирались к батареям. Ветер дул в спину. Ничего не видя, кроме светлого тумана перед собой, они протягивали вперед руки. - Вира! Вира! - хрипло кричал Денис, словно его можно было услышать. Канаты натянулись. Краны силились вытащить изо льда батареи вместе с прикрепленными к ним трубами. - Идет! Идет! Сама пойдет! Подернем! По-одер-нем! - кричал Денис. Действительно, батареи двинулись, поползли вверх. С них стал осыпаться снег. - По-одернем! По-одернем! - густым, поразительно низким басом пел Денис. Батареи поднялись на полтора метра и замерли. Под ними изо льда тянулись тонкие трубы. Денис снял рукавицы и потрогал металл рукой. Почему-то рассмеялся и, посмотрев на дядю Сашу, сказал: - Значит, можно их вытягивать? Славно это Алеша придумал. Эх! Надо бы еще потянуть! - Зачем же еще? - не понял Александр Григорьевич. - А так... чтобы совсем трубы вытащить. - Денис хитро смотрел на парторга. - Во льду дырки останутся. По этим дыркам и пропускать холодильный раствор. А трубы на другой участок перенести. Вот вы и прикиньте, будьте ласковы. Весь мол можно почти без металла построить, если не считать радиаторов. Во всяком случае, без труб! - Подожди, что ты говоришь? - взволнованно прервал его Александр Григорьевич, запуская рукавицу в заснеженную бороду. - Я так, дядя Саша, разумею: можно сберечь стране миллионы или уж не знаю сколько тонн металла. - Ты говорил об этом с инженерами? - быстро спросил Петров. - Да ни! Язык у меня вроде заржавел. - Почему? Денис выпрямился и указал рукой на снежный вихрь. - Побоялся я. Сейчас, чтобы дело исправить, сколько нам сил приходится тратить. А то вдруг взять да и решить все трубы до одной на лед вытаскивать! Да разве с такой дополнительной работой справишься? - Денис, ты, должно быть, сам не понимаешь, что предложил! - мягко сказал дядя Саша. - Рабочий, он, дядя Саша, первый понимает, когда работа удваивается. Предложение-то предложением. Экономия металла и там другое разное... Я надо всем этим который месяц думаю. Только не облегчит все это труд, а наоборот... - Денис! Ты сейчас же едешь со мной на гидромонитор. Ты не имеешь права молчать! Денис покосился на Александра Григорьевича. Не привык он, чтобы парторг волновался. Около радиаторов, поднявшихся выше сугробов, возились рабочие, укрепляя ребристую стену распорками, иначе ветер повалит. Краны передвигались на новую позицию, чтобы вытягивать следующую секцию труб и радиаторов. - Поехать? А как же тут? - в раздумье спросил Денис. - Здесь тебя заменят. Идем в мой вездеход! Денис нехотя пошел следом за парторгом. Он почти жалел, что проговорился. Как встретят инженеры его предложение? Вдвое утяжелить труд полярных строителей, когда и так люди едва справляются!.. Как об этом заикнуться?
      Глава четвертая НА ЛЕДОКОЛЕ
      По тесной своей каюте взволнованно ходил Алексей. Его карие глаза блестели, на щеках выступил румянец. Денис, ссутулившись, сидел на койке, дядя Саша - на вертящемся стуле около письменного стола. Он следил за Алексеем теплым взглядом, слушая его горячие слова. - Кто объяснит мне технологию творчества? - говорил Алексей. - Почему к самому простому идешь вслепую, кружным путем, а придя, удивляешься? Ведь ты был рядом, в двух шагах! Почему ни я, ни Василий Васильевич, ни десятки других инженеров и ученых не додумались, что трубы во льду не нужны? - Ты затрагиваешь, Алеша, очень сложный вопрос, - сказал Александр Григорьевич. -Денис рассказал мне по дороге, что на эту мысль его навело ваше с Василием Васильевичем распоряжение вытягивать трубы на полтора метра. Он додумал, казалось бы, совсем немного: вытянуть их и дальше! Если можно обойтись без труб на длине в полтора метра, можно обойтись без них совсем. - Вот именно! - Алексей остановился и, словно видя Дениса в первый раз, стал разглядывать его лицо. Тот даже смутился. - Он додумался до этой простой вещи потому, что все время соображал, как бы обойтись без труб, - продолжал дядя Саша. - Ему нужен был лишь толчок. И этот толчок дали ему вы, инженеры, стремившиеся в тот момент лишь найти выход из бедственного положения. - Подумайте, дядя Саша, - сказал Алексей. - Сколько людей внесли в идею мола свои поправки! Как не похоже то, что мы сейчас создаем, на мои первые смутные мечты! Дядя Саша встал. - В наше время, Алеша, при современном уровне техники, изобретатели никогда не открывают "америк". Изобретатель как бы кладет последний кирпич в здание, сложенное из бесчисленных достижений, мыслей, изобретений его предшественников или современников. Изобретатель кладет последний кирпич, потому что ему есть куда положить. Даже и сам кирпич подчас сделан другими. Надо только его взять и водрузить на место. Не сделает этого один, сделает другой. Алексей ударил Дениса по плечу: - Не могу себе простить, Дениска, что я сам не додумался до такой величайшей по эффекту идеи! - Все сделанное кажется простым, - сказал дядя Саша. - Но можно ли думать, что инженеры-проектанты могут сделать такой идеальный проект, в котором все предусмотрят, в котором народ ничего не сможет улучшить? Нет таких инженеров, нет таких проектов. А творческие возможности народа неиссякаемы. И решения, рождающиеся в народе, всегда самые простые, самые остроумные. Когда-то подобный Денису представитель народа расставил по иному своих помощников в шахте, в забое и опрокинул все точные расчеты инженеров. Нефтяник в Баку и одновременно с ним москвич на автозаводе додумались до простейшей вещи: заблаговременно затачивать инструмент, пока он не успел затупиться, - и опять целый переворот в технике. Таких примеров тысячи. И все они нисколько не сложнее предложения вытаскивать трубы изо льда. - Важно, что все они одинаково эффективны. В этом главное! - сказал Алексей. - Я уверен, что идея Дениса будет принята "на ура" всеми. Дядя Саша пристально посмотрел на Алексея: - Видишь ли, Алеша, хочется предостеречь тебя. Я первый был взволнован предложением Дениса. Но спроси его самого - поддерживает ли он эту идею до конца? Я чувствую, что он сам еще не решил, какую позицию занять. Твое мнение, как я вижу, готово, а вопрос заслуживает очень серьезного изучения. Он требует, если хочешь знать, подлинно партийного, государственного подхода. Алексей встал и схватился за дверную ручку. - Мы сейчас же примем решение у Ходова! - Да, Василий Васильевич у нас и начальник строительства и главный инженер. Человек он огромного опыта, трезвого ума, ясной мысли... - сказал дядя Саша. Алексей нахмурился, закусил нижнюю губу, посмотрел на Дениса. Тот понял этот взгляд по-своему. - Кто ж додумался? Я, что ли? Ведь не я решил вытягивать трубы изо льда. Вы с Василь Васильичем, - бубнил он низким басом, словно оправдываясь. Ходов принял Алексея, Дениса и парторга в салоне капитана. Репродуктор связи в салоне был включен. Слышались шорохи и голоса, словно было открыто окно в наполненную людьми комнату. Шла перекличка по линии. Василий Васильевич проверял положение на всех строительных участках, раскинутых между искусственными островами по трассе мола в Карском море. Группы кораблей возглавлялись ледоколами, которые прокладывали полынью для спуска трубчатых каркасов. - Да, да! - говорил Ходов в микрофон. - Вытягивать на полтора метра. Радиаторы встанут выше сугробов. Напрасно сомневаетесь. Я только что получил донесение, что Денисюк со своей бригадой прекрасно справился с задачей: вытащил трубы!.. Что? Для нас сейчас каждый человек важен! А вы людей поморозили. Переведите обмороженных на подводную работу, в тепло. Что? Ничего, под водой теплее. Не сорок градусов, а всего только минус один и восемь десятых. У меня все. Ходов быстро взглянул на пришедших. - Третий участок? Вы слышали мой разговор со вторым? Примите все к исполнению. Дизельная станция будет вам сброшена на парашюте. Что вам еще надо? Разве у вас не хватает подъемных кранов? Нет, вам придется обойтись своими, не задерживайте меня разговорами. Четвертый участок? Прошу кратко доложить. Что? Пурга? Знаю, что пурга. Разве у нас тут субтропики? Такая же пурга. Верю, что тяжело. Не хватает людей? Не уподобляйтесь битым полководцам, которые только и делают, что просят подкрепления. - Что там у вас случилось? Почему приехали с аварийного участка? - бросил Ходов Денису, но, не дождавшись ответа, снова закричал в микрофон: - Почему задерживаете сводку о ходе замораживания? Что? Слишком трудно? Все мы знали, как трудно будет строить мол. У меня все. Нет, подкрепления не будет. Обойтись своими силами! - По линии! Всем по линии! Делаю перерыв на полчаса. Заслушаю очередные сводки. - Ходов выключил аппаратуру и устало посмотрел на пришедших. На столе перед ним лежал ворох бумаг. - Слушаю вас, - обратился Ходов к Денисюку. Денис потерял дар слова. Свесив длинные руки, он только молча шевелил усами. Дядя Саша откашлялся. Алексей молчал, поблескивая глазами. Видя, что Денис не соберется с силами, дядя Саша кратко рассказал Ходову о предложении Дениса, которое сулило экономию несметного числа труб. Ходов встал и холодным взглядом оглядел смущенного Дениса, взволнованного Алексея и выжидающего парторга. Потом, чуть согнув свою узкую спину и положив руку на поясницу, прошелся по просторному салону. Все молчали. Снаружи доносился шум и свист пурги. В салоне было тепло, и Денис расстегнул полушубок. Плохо выбритое лицо его побагровело. - Похвально, очень похвально, - процедил сквозь зубы Ходов. Техническая задача решена блестяще, но... - Но? - пытливо спросил Алексей. - Но метафизически. - Почему метафизически? - искренне удивился Александр Григорьевич. - Метафизически, то есть вне связи со всеми другими явлениями, - скрипучим голосом пояснил Ходов. Заложив руки за спину, сгорбившись, он ходил взад и вперед по салону. - В нашем случае без учета всех остальных обстоятельств и положения на строительстве. Какую задачу поставила перед нами партия? Какое задание дало правительство? Построить опытный участок мола в Карском море. Проверить результат его действия на природу весной. Это значит, что к весне вся трасса мола должна быть заморожена. Все выжидательно молчали. Ходов прошел за стол и сел на свое место. Зажигалась сигнальная лампочка телефона, но Ходов нажал кнопку, давая знать, что говорить не может. - Мол должен быть закончен. Да, на него требуется много металла, огромное количество труб. Правительство знало это и выделило нам нужные фонды. Наша страна ныне очень богата металлом. Но дело не в фондах. Вспомним, как делаются и где делаются эти трубы. В тепле. На юге. Без участия людей. Вам хочется сэкономить эти почти без всякого труда полученные трубы? Какой ценой вы хотите этого добиться? - Василий Васильевич! - страстно прервал Алексей. - Но ведь если не надо труб, то ледяной мол будет строить легче, чем железную дорогу той же протяженности! У нас нет самых трудоемких земляных работ, а теперь не будет и металла! - Легче, говорите? - прищурившись, спросил Ходов. - По-вашему, легче работать на льду, в пургу, в мороз, полярной ночью? По-вашему, легче не только спускать трубы под лед, но еще и вытаскивать их обратно, переносить на новый участок? Вы, как всегда, увлекаетесь, Алексей Сергеевич. В данном случае вы увлекаетесь экономией металла. Не понимаете, что стране выгоднее делать для нас трубы в благоприятных условиях, избавляя этим полярных строителей от дополнительного труда в условиях тяжелых. Денис дернулся на месте. Этого возражения он и ждал! Ходов продолжал говорить ровным, скрипучим голосом, приводя новые, как казалось Денису, все более неопровержимые аргументы. - Приняв предложение Денисюка, вы возложили бы на строителей двойную работу. Они попросту не справились бы с ней. Это и понятно. Наш технологический процесс рассчитан до минут, едва ли не до секунд. Для него созданы специальные машины. - Ходов положил руку на телефон. - Я каждый час слышу о трудностях, о срывах, о неполадках. Принять предложение Денисюка, заставить вместо машин работать людей - это значит во имя экономии металла сорвать строительство. Мол не замерзнет к весне, а значит, будет и не нужен. Уж если стремиться к экономии труб во что бы то ни стало, то есть еще более эффективный и простой метод. - Какой же? - не выдержал Денис. - Не строить мол совсем, - отрезал Ходов и закашлялся. Никто не возразил начальнику. Александр Григорьевич сидел нагнувшись, запустив руку в густую бороду. Алексей, видимо, едва сдерживал себя. Денис был ошеломлен. - Не строить мол совсем, - холодно повторил Ходов. - А если решили мол строить, то надо думать, как его построить, а не измышлять способы к затруднению строительства. Я понимаю хорошие побуждения Денисюка, но я смотрю на вещи реально. Мы должны всячески облегчить труд людей в тяжелых условиях арктической зимы, всячески облегчить... Даже если для этого потребовалось бы вдвое больше труб. Для нас важнее всего люди! Люди, а не трубы! Прошу прощения, у меня сейчас будет разговор на линии. Я вам больше не нужен? - Прошу прощения! Я не согласен с вами, Василий Васильевич! - резко сказал Алексей. Ходов пожал плечами, но промолчал. - Мы имеем возможность сберечь стране несметное количество металла. Как мы можем пройти мимо этого? - запальчиво продолжал Алексей. - Но какой ценой? Я вам скажу, какой ценой. Ценой замены работы машин-автоматов напряжением мускулов людей, людей, которые обмораживаются на ветру, спускаются в ледяную воду. Вы не так понимаете задачи коммунистической стройки, товарищ Карцев. - Ходов поднялся. Алексей стоял, не спуская с него пристального взгляда. Казалось, он вложил в этот взгляд весь свой темперамент, всю свою волю, все упорство. Парторг строительства поднялся. Ходов счел необходимым обратиться к нему: - Александр Григорьевич! Что ты скажешь? Ты отвечаешь за строительство наравне со мной, ты больше, чем кто-либо, печешься о людях. Что ты скажешь? Александр Григорьевич стоял посредине салона, запустив в бороду руку и наклонив в раздумье голову. - Мое мнение, товарищи, ничего бы не решило. Есть другое мнение - более весомое, более решающее. Ходов и Алексей выжидательно молчали. Парторг спокойно посмотрел на них и сказал: - Вопрос этот без народа решить нельзя. Надо, чтобы свое мнение сказали сами участники стройки, партийные и непартийные. Я думаю, что партийный комитет строительства согласится со мной. - Хотите обсуждать мое мнение на собрании? - понизив голос и с трудом сдерживая гнев, спросил Ходов. - Да. Решение должно быть подлинно государственным, оно будет принято не мной, не Алексеем, не тобой, Василий, а принято, будет в Москве. Там дорожат мнением каждого строителя. - Можете собирать любые суждения, - сказал Ходов, ударив по столу ладонью. - Я отвечаю за свое партийной совестью. Я знаю узкие места строительства. Мне поручено строительство мола, а не металлургического завода по изготовлению труб. Для меня люди дороже металла. Прошу прощения. - Пусть скажет свое слово и народ, - веско заметил парторг. - Да, надо поговорить со строителями, - ухватился за мысль парторга Алексей. - Я не против обсуждения, но остерегайтесь митинговым запалом толкнуть строителей на невыполнимые обязательства. Еще раз прошу прощения. У меня время связи с дальними участками. Берусь в любой аудитории доказать несостоятельность и несвоевременность ваших забот об экономии строительных материалов. Алексей вскипел. Он не мог больше сдерживаться. - Вы говорите, как консерватор! И смотрите на все с директорской колокольни, а не с государственной точки зрения. - Государственные интересы - в выполнении государственных заданий, а не в срыве их во имя фантастических благ. Алексей, заикаясь, сказал: - Н-на ком-мунистической стройке... н-надо говорить и д-думать, д-думать и говорить по-иному!.. - И думать, и говорить, и действовать нужно только так, чтобы обеспечить готовность мола к весне. - Любой ценой? - вызывающе спросил Алексей. - Да, - отрезал Ходов. Посетители вышли. Ходов, оставшись один, поморщился, как от сильной боли, и сорвал трубку. - Телевизионную связь с Москвой. Немедленно! - скомандовал он.
      Глава пятая
      С ТЕМ, КТО В МОРЕ...
      В черном небе светила полная луна. Она только что взошла над горизонтом и висела, касаясь своим краем льдов, огромная, красноватая, почему-то волнующая. Капитан гидромонитора Федор Терехов смотрел на луну. Мысли его мчались к ней, потом, словно отражаясь от лунной поверхности, неслись к земле, но уже в другую, не в полярную ее область - в далекую пустыню... Непреодолимая сила потянула Федора в каюту. Он завернул сначала в штурманскую рубку, проверил, точен ли курс корабля, прокладывающего полынью для установки труб, потом, не в силах уже противиться себе, дробно простучав ногами по ступенькам трапа, широким шагом прошел в каюту. Он плотно закрыл дверь, щелкнул ключом. Подошел к сейфу, набрал на вращающемся диске нужный номер. Тяжелая, толстая дверца распахнулась сама собой. Маленьким ключиком Федор отомкнул верхний ящичек и вынул из него изящную шкатулочку - диковинку южных морей. Он бережно отнес ее к письменному столу, сел за него, словно предвкушая что-то, зажег настольную лампу, одновременно выключив верхний свет. Каюта погрузилась в уютную полутьму. В центре освещенного круга на столе переливалась отблесками перламутровая шкатулка. На боковой ее стенке нужно было повернуть одну раковинку, тогда крышка открывалась. Федор вынул пачку записанных радиопочтовым аппаратом писем, аккуратно перевязанных ленточкой. Он взял первое письмо. На нем была дата дня телевизионной связи гидромонитора с Барханским заводом.
      "...Сама не своя... Не опомнюсь от всего, что произошло около телевизора. Казалось бы, не смогу смотреть людям в глаза, а я иду по заводу со вздернутым носом, сияющая и глупая... И мне ни капельки не стыдно! Всякая уважающая себя девушка должна ждать, пока ей скажут желанное слово, от которого ее бросит в жар. Так заведено веками, идет от дедов. Именно от дедов, а не от бабок. Потому, что выбирали деды, а бабки, тогда молоденькие, рдеющие, ждали. Это сейчас я стала такая храбрая, когда уже выдала себя с головой. А то бы тоже сидела и ждала, когда после плавания "кто-нибудь" скажет мне заветное слово... Но я сама выпустила его, как ласточку. И не жалею! Оно слетело с моих губ, хотя они и произносили только слова испуга. Я весь вечер играла, счастливая и смущенная, воображала Хрустальный дворец и девушку, которая плакала в тоске по героическим дням. Всегда думала, что только на такие слезы способна, а слезы-то оказались самыми простыми, женскими... И тем дороже, может быть, они? Неужели... только "вопреки"? Или все-таки и "за что-нибудь"? Когда я думаю о тебе... Ой, сорвалось!.. Это тоже ласточка заветная!.. Когда я думаю о тебе - теперь только так буду звать, - я тысячу раз могу повторить "за что, за что, за что"! И тут будут: и сила, и мужество, и сдержанность, и спокойствие, и воля, и робость. Эта милая, смешная робость, которую я ценю больше пылких речей. Я буду перечислять прямоту и честность, благородство и долг... Буду говорить, говорить... и все о тебе!.. И все-таки ты прав. Не только "за что-нибудь", но и "вопреки". Вопреки самой себе, которая - какая глупая, смешная! - противилась этому всеми силенками. Вопреки тому, что ты всегда будешь в плаванье, за что я должна была бы возненавидеть твои корабли, но я их вопреки всему... Нет! Не проговорюсь! Даже о кораблях не скажу этого... Нет! нет! Мы, девушки, должны ждать, когда нам скажут желанное слово. О, если бы ты знал, какое оно желанное, ты бы давно, давно сказал его мне... И я знаю, знаю, что скажешь. Иначе разве моя хваленая гордость позволила бы мне все это написать тебе? Скажешь. Я жду его, настороженная, устремленная вдаль. Я думала о том, кто в море. Мне хотелось быть с ним. Я перестала играть на рояле, выпрыгнула в открытое окно, как девчонка, и попала ногой в клумбу: я ведь живу на первом этаже. Потом старательно заглаживала свой предательский след. Пахло левкоями. На сердце было сладко. Я хотела быть с тем, кто в море. Я прокралась на берег озера, разделась и поплыла. Брызги светились, как искры. Это все луна!.. Та самая, волшебные лучи которой принесли мне твое изображение. Я отплыла от берега далеко-далеко, лежала на спине и смотрела на черное, "плюшевое" небо, на "нашу" луну. Ведь случайно и ты мог смотреть на нее. И вдруг что-то вспыхнуло на берегу. Над заводом вставало яркое зарево. Мартеновский цех светился изнутри, косые расходящиеся лучи вырывались изо всех проемов и доставали до самого неба, мягкого и мохнатого. Таким оно мне казалось. Очевидно, шла плавка. Я поплыла от берега, и каждый раз, как я оборачивалась к нему, мне становилось все веселее и радостнее. Я даже пела, плыла и пела. Я чувствовала себя далеко от берега... с тем, кто в море. Лена".
      Сколько раз перечитывал Федор это первое письмо Жени! Нежно прижав его к губам, он сидел долго-долго. Потом перечитал и другие письма. Искренние, но совсем не простые, как сама Женя, и бесконечно близкие Федору. Он не умел так писать, но умел читать все, что было за каждой строчкой, умел понять ее настроение, угадать ее тончайшие ощущения, о которых она и не писала, но которые чувствовались за недосказанными фразами. Сейчас Федор сошел в каюту не только для того, чтобы перечитать дорогие ему письма. Он писал ровным, размашистым почерком, строго выводя каждую букву:
      "Лена, родная моя! Письма к тебе - мой дневник. Не вел в детстве, в юности. Веду сейчас. Такой же тайный и немного смешной. Тревожно у нас. Инженеры спорят. Горячие головы, и в первую очередь Алеша, хотят обойтись без труб. Ходов доказывает, что это затруднит строительство. Слушаю их и тревожусь о другом. Профессор Сметанкин, как сварливая совесть, покоя не дает. Снова и снова пишет и мне и другим. На него уже перестали обращать внимание. Прозвали современным Катоном. И подобно тому как римский сенатор каждый раз провозглашал, что "Карфаген должен быть уничтожен", профессор Сметанкин провозглашает, что отгороженное море замерзнет. Карфаген был уничтожен... Никто не придает словам этого каркающего ворона такого значения, как я. Я не понимаю даже Александра Григорьевича, дядю Сашу. Не раз я разговаривал с ним. Он ведь океановед, авторитет которого сыграл роль при решении вопроса о стройке опытного мола. Он отводил разговор в сторону. "Опытный мол должен все показать. Данные океанологической науки недостаточно проверены. Опытный мол будет вкладом в эту науку". Мне кажется, что он чего-то недоговаривает. Знаю, вызывали его в Москву, к Волкову. Знаю, ведет он переписку с академиком Овесяном. Но даже мне он ничего не говорит. Алеша - весь в заботах стройки. Живет ими, горит. О том, что "полынья" замерзнет, и слушать не хочет, как тогда на защите диссертации. У меня сердце болит. Сжимая крепче челюсти, иду на мостик. Когда дует ветер в лицо, видишь льды, легче на душе. Знаешь, с чем борешься. Вопрос о трубах действительно важен. Касается непосредственно тебя, вашего завода. Ценой двойного напряжения здесь, во льдах, наши хотят освободить вас от поставок. Подумал, что вы там, наверное, не захотите остаться в стороне. Надеюсь, выводы сделаешь сама. Директор твоего завода и металлурги отзовутся. Письмо - дневник. Каюсь. Ухватился за повод. Если металлурги захотят принять участие в обсуждении, которое намечается, снова можно установить телевизионную связь. Увижу тебя, живую, двигающуюся, улыбающуюся... мне. Кажется, только в дневниках в этом сознаются".
      Федор перечитал письмо и остался недоволен. Ему хотелось написать, что он любит, любит ее, что она бесконечно близка и дорога ему, что он хочет видеть ее ежечасно, что он не хочет расставаться с ней, что постоянно хочет ощущать в своей руке ее тонкие пальцы, смотреть ей в глаза... Но никогда таких слов не смог бы написать Федор. Да, может быть, и не надо было их писать. Женя прекрасно умела все читать в его письмах, даже и неписанное.
      Глава шестая
      ПОД ВОЙ И СВИСТ
      "Уважаемые товарищи! Мы получили ваш адрес от нашего друга Майкла Никсона и считаем своим долгом переслать вам некоторые газетные вырезки. Они расскажут не только о необыкновенной судьбе нашего товарища, сделавшей его близким многим американцам, но и о тех надеждах и стремлениях, которые питает американский народ. Нам было бы очень приятно, как рядовым представителям этого народа, пожать ваши руки. Преданные интересам Америки друзья Майкла Никсона..." Под письмом стояло более сорока подписей. Объемистый конверт был набит газетными вырезками.
      "НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС Заявление профессора Колумбийского университета Гарольда Смайлса на заседании Лиги "стального занавеса". Ледовая агрессия коммунистов против американского континента! Лига "стального занавеса", ставящая своей целью борьбу против сближения с коммунистическими странами, заслушала заявление мистера Гарольда Смайлса, профессора, крупнейшего знатока геологической истории и климата американского континента. Почтенный ученый заявил: "Строительство коммунистического мола вдоль северного побережья Азии, помимо потепления омывающих побережье морей, вызовет в Америке геологическую катастрофу, на которую, очевидно, злонамеренно и рассчитано. Едва мол будет закончен и ледовая кромка на сотни миль сдвинется к американскому континенту, на Аляске и в Канаде наступит резкое похолодание, которое положит начало обледенению. В течение последующих лет образовавшиеся ледники сползут через Канаду к жизненным центрам Соединенных Штатов, неся с собой опустошение и гибель цивилизации". Профессор Смайлс приветствовал цели лиги, назвав безумием продолжающуюся политику "умиротворения" и сближения с коммунистическими странами. "Пусть коммунистический ледяной мол, который принесет разорение и горе американцам, отрезвит, наконец, недальновидных политиков, готовых терпеть мировой коммунизм, - заключил мистер Смайлс. - Земному шару нужен не только "стальной занавес", но и решительные меры пресечения возможной коммунистической агрессии". Профессор Смайлс был единодушно избран почетным членом лиги".
      "НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС Беспримерный скандал в Медисон-сквер-гардене Вчера в гигантском зале Медисон-сквер-гардена, снятом Лигой "стального занавеса", собралось несколько тысяч ньюйоркцев, чтобы услышать почетного члена лиги профессора Смайлса, поднявшего голос против названного им агрессивным строительства мола в Северном Ледовитом океане. Мистер Гарольд Смайлс повторил перед собравшимися сделанное им недавно на заседании лиги сенсационное предупреждение о грозящем обледенении американского континента из-за изменения коммунистами ледового режима в Арктике. В заключение профессор указал на пагубность примирения с коммунистическими странами, которые покушаются даже на благословенный климат Америки. Получивший затем слово некий Майкл Никсон, не работающий по специальности физик, выступил с ответом профессору Смайлсу. Мистер Майкл Никсон высмеял опасения уважаемого профессора и противопоставил судоходный Северный морской путь вдоль Сибири непроходимым морям Аляски и Канады, утверждая, что они не освоены из-за сопротивления капиталистических монополий, которым невыгодно столь дешевое морское сообщение между океанами. Уверяя, что коммунистический мол служит лишь судоходству, Майкл Никсон заявил, что шум об агрессивном ледяном моле нужен лиге лишь для того, чтобы испугать американский народ, снова толкнуть его руководителей на путь "холодной войны" и отказаться от сближения с другими народами. Мистера Майкла Никсона поддержали еще некоторые ораторы, в том числе инженер Кандербль, который выразил мысль о желательности совместного американо-советского строительства ледяного мола и вдоль американских берегов, что создало бы незамерзающую морскую трассу между континентами. Члены Лиги "стального занавеса" под вой и свист собравшихся стремились помешать дальнейшим выступлениям, требуя расправы с мистером Майклом Никсоном. Оживленный обмен мнениями между членами лиги и собравшимися привел к беспримерному скандалу и потасовке".
      "Сообщение агентства Ассошиэйтед Пресс Газета "Дайтон ньюс" в штате Теннесси опубликовала письмо члена Лиги "стального занавеса" мистера Джорджа Никсона, специального корреспондента газеты, который первый сообщил о начавшейся против Америки коммунистической агрессии. Мистер Джордж Никсон, как член лиги и патриот, публично отрекся от своего кузена Майкла Никсона, осмелившегося взять под защиту коммунистический мол, угрожающий американскому континенту. Мистер Джордж Никсон назвал своего бывшего брата, занимающегося коммунистической пропагандой, американским отступником, выразив надежду, что его покарает рука Всевышнего. Мистер Джордж Никсон, стараясь смыть с себя грех близкого родственника, проводит большую часть времени в исповедальне. Со слезами на глазах он возносит молитвы о предании его брата-отступника страшному Божьему суду, на котором он, Джордж Никсон, готов выступить свидетелем, как готов он выступить свидетелем и на всяком другом суде, если такой будет организован над Майклом Никсоном. Мистер Джордж Никсон располагает неопровержимыми доказательствами того, что Майкл Никсон с детских лет состоял в предосудительной переписке с русскими коммунистами, получая от них крупные деньги".
      "САН Письмо мистера Майкла Никсона редактору газеты "Сан" "Уважаемый сэр! Сочту за проявление вами величайшего такта и беспристрастности опубликование этого моего письма. Во имя открытой борьбы с вредной американскому народу деятельностью Лиги "стального занавеса" я готов предстать перед любым судом по обвинению в том, что я опровергаю антинаучные выводы уважаемого профессора Колумбийского университета мистера Гарольда Смайлса, сделанные им в угоду тем, кто заинтересован в новом разжигании военной истерии и антикоммунистическом психозе. С упомянутой выше готовностью Майкл Никсон, физик".
      "ЧИКАГО ПРОГРЕСС Мечты Лиги "стального занавеса" За последние дни члены Лиги "стального занавеса" развили завидную деятельность пророков близкой гибели американского континента. Подобно тому как при лесном пожаре или наводнении рядом бегут, спасаясь, тигр и олень, волк и кролик, члены лиги хотели бы на якобы замерзающем американском континенте видеть бегущими рядом мулов и слонов. Полезно вспомнить, что именно эти животные украшают гербы двух главных политических партий Америки - республиканцев и демократов. Члены лиги, улюлюкая, свистя и воя, хотели бы гнать всех в совершенно определенном направлении - в пустыню Страха, Злобы и Ненависти. Члены лиги хотели бы, чтобы и республиканцы и демократы, забыв былые партийные распри, снова высказались за "холодную войну", во имя спасения американского континента, последнего оплота цивилизации частной инициативы. Многим здравомыслящим кажется, что Лига "стального занавеса" по примеру главных наших политических партий могла бы украсить свой герб полезным животным, например ослом".
      "ДАЙТОН НЬЮС, ШТАТ ТЕННЕССИ Патриоты Теннесси, члены Лиги "стального занавеса", вправе требовать, чтобы суд над великим американским отступником, задумавшим заморозить американский континент, произошел в Дайтоне, где, на несчастье Америки, родился опасный Майкл Никсон. Благочестивые жители штата Теннесси помнят справедливый "обезьяний процесс", когда американское правосудие еще в 1925 году встало на защиту религии от богохульных теорий, утверждавших происхождение человека от обезьяны. Нарушитель законов штата, школьный учитель Джон Скопе за преподавание эволюционной теории был тогда оштрафован на сто долларов, а всему миру была доказана приверженность американцев Библии, утверждающей, что мир был создан в 4004 году до Рождества Христова. Пусть и сейчас в Дайтоне произойдет суд над американским отступником, старающимся вместе с заокеанскими коммунистами низринуть на головы американцев всемирный ледяной потоп. Пусть на весь мир прозвучит голос Лиги "стального занавеса", который сольется с голосом американского правосудия, защитника цивилизации!"
      "Сообщение агентства Ассошиэнтед Пресс (напечатано всеми газетами) Председатель Верховного суда США мистер Лоуден заявил: решение судить Майкла Никсона может быть принято судом любого штата, который найдет основания для обвинения. Сам мистер Лоуден не видит оснований избегать публичного процесса, тем более, что в нем стремятся принять участие обе стороны. Он с удовольствием будет следить за процессом по газетам и радио. Генеральный прокурор штата Теннесси, почетный член Лиги "стального занавеса" мистер Тюард объявил, что представит суду штата обвинение американца Майкла Никсона, родившегося на территории штата, в покушении на имущество частных лиц и фирм с помощью замораживания посевов и ухудшения климата штата. Судья Паульсен заверил своих собратьев по лиге, что он будет судить отступника Майкла Никсона по всей строгости законов и своей совести. Свидетель Джордж Никсон прибыл в Дайтон, предоставив себя в распоряжение суда. Мистер Гарри Цент, почетный президент Лиги "стального занавеса", несмотря на свой преклонный возраст и отход от дел со времени, когда он занимал высокий политический пост, предложил свои услуги в качестве добровольного прокурора. Его прежняя деятельность в качестве судьи (до бакалейной торговли), а также последующая после пребывания в Капитолии (частный юрист Джона Пирпонта Моргана-младшего) обеспечит, как полагают члены лиги, обвинение, построенное на высоком моральном и юридическом уровне. Обвиняемый мистер Майкл Никсон телеграфировал председателю суда, что отнюдь не скрывается и прибудет точно к назначенному сроку в зал заседаний. В Дайтон съезжаются тысячи американцев. Железнодорожные и автобусные компании временно повысили проездной тариф. "Радиокорпорейшен" сооружает в Дайтоне специальную радиостанцию, которая будет передавать информацию о "рыжем процессе", как американцы назвали предстоящий процесс, имея в виду, возможно, не только цвет волос мистера Майкла Никсона, но, быть может, и цирковую арену.
      "Рыжий процесс" начался! Здание суда не вмещает зрителей. Под деревьями растянут полог, защищающий зрителей от дождя. Судья Паульсен, прокурор мистер Гарри Цент и адвокат от Союза защиты гражданских свобод инженер Герберт Кандербль разместились на подмостках. Защищенные от дождя зонтами, подчеркивая подлинно деловую обстановку, все они сидели без пиджаков. Зрители могли убедиться, что в выборе цвета подтяжек они строго следуют моде. В 11 часов 32 минуты на площадь суда был введен подсудимый Майкл Никсон. Зрители встретили его появление воем и свистом, что было истолковано не только обвиняемым, но и составом суда как одобрение. Полиция призвала к тишине. Начался допрос свидетелей обвинения. Первым, поклявшись на Библии, дал свои показания почетный член лиги профессор Гарольд Смайлс из Колумбийского университета. Он заявил, что коммунисты проводят дьявольский план замораживания американского континента, сдвигая полярные льды в его сторону. Защитник инженер Кандербль задал свидетелю вопрос: "Какие свидетель может привести доказательства в пользу того, что узкая полоса незамерзающей воды близ сибирских берегов вызовет обледенение американского континента?" Профессор Гарольд Смайлс презрительно ответил, что не уверен, сможет ли мистер Кандербль с его техническим образованием разобраться в научной терминологии чуждой ему области знания. Всякому ребенку известно, что с приближением льда становится холоднее. А лед, отодвинутый от берегов Азии, должен приблизиться к берегам Америки, ибо Бог, создавая землю, строго рассчитал равновесие льдов. Мистер Кандербль задал вопрос: "Сколько лет назад был ледниковый период?" Профессор Смайлс ответил, что были разные ледниковые периоды - и сотни тысяч и миллионы лет назад. Мистер Кандербль спросил: "Сколько лет назад Бог, на которого ссылается профессор, создал мир?" Профессор ответил, что верит Библии - в 4004 году до Рождества Христова. Защитник спросил: "Как это сочетается с утверждением профессора, что ледниковые периоды на земле были раньше, чем Бог ее создал?" Прокурор мистер Гарри Цент потребовал от судьи прекращения издевательского допроса свидетеля зашитой. Судья удовлетворил просьбу прокурора. Следующим был допрошен свидетель обвинения, брат подсудимого мистер Джордж Никсон. Мистер Джордж Никсон поклялся, что видел на столе у брата конверты с московским штемпелем. Представитель защиты мистер Кандербль спросил: "Сколько таких конвертов видел свидетель?" Мистер Джордж Никсон ответил, что каждый из присутствующих мог бы взять себе на память по конверту. Потом свидетель добавил, что его кузен, несомненно, получил от своих московских корреспондентов большие деньги. Защитник спросил: "Какие этому доказательства может представить свидетель?" Прокурор прервал защитника, указывая, что свидетель должен давать показания, а не представлять доказательства. Мистер Джордж Никсон заявил, что доказательством получения его кузеном денег от коммунистов может служить то обстоятельство, что он заносчиво отказывается от работы по специальности в секретных физических лабораториях. Защитник мистер Кандербль спросил свидетеля, как вяжется это показание с его письмом кузену, в свое время опубликованном в печати, где он, Джордж Никсон, призывал к осуществлению преступного человеконенавистнического проекта, одновременно предлагая кузену участием в его авантюре избавиться от нищеты? Прокурор мистер Гарри Цент потребовал от судьи, чтобы свидетель не отвечал на этот вопрос. Судья удовлетворил его просьбу. После допроса многочисленных свидетелей, в числе которых были видные промышленники, журналисты, служители церкви, высшие офицеры и другие члены лиги, заявившие о своем беспокойстве за судьбу американского континента, судья объявил прения сторон. Речь прокурора мистера Гарри Цента напомнила лучшие страницы его жизни и "холодной войны", когда он провозглашал политические доктрины и ратовал за направление долларов и войск в далекие от американского континента страны. Мистер Гарри Цент требовал насильственного разрушения коммунистического агрессивного мола, создания на Аляске атомно-реактивных баз, отказа от преступной политики "умиротворения" и сближения с коммунистическими странами. Мистер Гарри Цент, сорвав во время речи голос, шепотом потребовал Майклу Никсону смертной казни на электрическом стуле. Он опустился на свое место под вой и свист присутствующих.
      "Рыжий процесс" продолжается Слово взял защитник подсудимого инженер Кандербль. Речь защитника была скандальной и неоднократно прерывалась прокурором мистером Центом, требовавшим удаления защитника из зала суда, и судьей Паульсеном, грозившим защитнику лишением слова. Наиболее скандальными были следующие места речи защитника. Мистер Кандербль назвал суд комедией, которая могла сравниться только с происходившим здесь когда-то "обезьяньим процессом". Он заявил, что члены Лиги "стального занавеса" поставили себя в смешное положение, стряпая повод для страха из антинаучного бреда почтенного профессора Колумбийского университета. Нужно не уважать американский народ, допустив хоть на минуту предполагаемое его легковерие. Американский народ прекрасно разбирается, кто и во имя чего затеял этот процесс. Процесс не повлияет ни на конгрессменов, ни на руководителей нации, которые едва ли пойдут вспять, снова к болезненному напряжению нервов. В заключение мистер Кандербль посоветовал профессору Смайлсу и мистеру Центу сотрудничать в юмористических журналах. В этом месте защитник был лишен слова и выведен из зала заседания. Последнее слово было предоставлено обвиняемому. Перед своим последним словом обвиняемый, которому прокурор грозил смертной казнью, улыбался. Он начал свою речь также с воспоминания о судебном процессе, прозванном "обезьяньим". Он сказал, что, подобно обвинявшемуся тогда мистеру Скопсу, так же охотно пошел на организацию процесса, поскольку это предоставило ему международную трибуну. И как в свое время на "обезьяньем процессе" было разоблачено беспримерное ханжество ретроградов, так и сейчас подлинным разоблаченным здесь обвиняемым стала Лига "стального занавеса", готовая во имя чьих-то корыстных интересов ввергнуть страну в "холодную", "горячую", наконец в "термоядерную" войну, используя для этого все средства. Прокурор Цент усмотрел в словах подсудимого оскорбление Библии, о которой на процессе шла речь, и прервал обвиняемого. Заканчивая свое последнее слово, Майкл Никсон заявил, что почетным и непочетным членам мрачной Лиги "стального занавеса" не разделить вновь мир на две части и не стереть со своих лбов клейма поджигателей войны. Вопреки ожиданию речь обвиняемого, который вполне мог бы поменяться местами с прокурором, была выслушана с напряженным вниманием. Судья в явном замешательстве удалился для подготовки приговора.
      "Дайтонский приговор становится традицией! Судья Паульсен вынес точно такой же приговор, как и его предшественник на "обезьяньем процессе". Обвиняемый мистер Майкл Никсон, а также и защитник мистер Герберт Кандербль оба оштрафованы по сто долларов каждый за нарушение закона штата, воспрещающего публичное опровержение начал христианской религии. Многочисленные зрители встретили приговор свистом и отправились встречать подлежащего освобождению Майкла Никсона. Но Майкл Никсон не был освобожден.
      Сенсация! Новый процесс против рыжего Майка! Майк - убийца! Съехавшиеся на "рыжий процесс" американцы были потрясены сообщением, что против Майкла Никсона возбуждено уголовное дело по обвинению его в убийстве мисс Мэри Кэй, считавшейся "его девушкой". В отличие от "рыжего процесса" новый процесс проходил при закрытых дверях. Нашему корреспонденту удалось лишь узнать, что подсудимый не мог доказать свое алиби. Перед отъездом в Дайтон он катался со своей девушкой на лодке и по рецепту, подсказанному писателем коммунистом Драйзером, вернулся с прогулки один. Найденный при обыске его квартиры фотоаппарат был испорчен и заржавел, очевидно из-за попавшей в него воды. Угол металлической камеры поврежден, по-видимому смятый во время нанесенного тонущей девушке зверского удара. Почетный член Лиги "стального занавеса" судья Паульсен удалился для подготовки приговора.
      Прокурор Цент может быть удовлетворен. Суд вынес рыжему Манку смертный приговор казнь на электрическом стуле Защитник Майкла Никсона инженер Кандербль апеллировал в высший суд. Федеральный суд не в состоянии отменить приговор судьи Паульсена, поскольку обвиняемый не может доказать свое алиби!
      Приговор будет приведен в исполнение! Член лиги Джордж Никсон молится за душу своего погибшего брата".
      "НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС" (собственный корреспондент) Сенсация на тюремном дворе. Шествие на казнь. "Вознесение" рыжего Майка Казнь Майкла Никсона была назначена на 12 часов 07 минут пополудни. Нас поразило, что у электрического стула, похожего на дедушкино кресло с высокой прямой спинкой, были потертые подлокотники. Мы осмотрели его в 11 часов 30 минут, посетив небольшое здание в глубине тюремного двора, куда предстояло совершить свой последний путь рыжему Майку. На мраморном щите в большой, казенного вида комнате поблескивали три желтых рубильника. Их должны были включить три человека, в том числе представитель местной организации Лиги "стального занавеса". Никто из этих трех не будет знать, от чьей руки принял смерть осужденный, и призрак казненного не нарушит их покоя. Пастор показал нам молитвенник, который будет вручен осужденному перед казнью. В комнате пахло известью. Стены наспех побелили, но не смогли скрыть старых потеков. Окна заботливо открыли, чтобы осужденному перед смертью дышалось легче. В 11 часов 50 минут из тюремного здания конвойные вывели приговоренного к смерти Майкла Никсона. В этот час, как известно, по всей стране проходили демонстрации протеста, требующие оправдания рыжего Майка. Смертника сопровождали печальные врач, пастор и начальник тюрьмы. Тюрьма охранялась снаружи крупными отрядами полиции. На осужденном был пестрый арестантский костюм. Его знаменитые рыжие волосы были острижены, а на макушке выбрита своеобразная тонзура, чтобы обеспечить хороший контакт кожи с металлическим шлемом, который в последнюю минуту наденут на голову севшему в электрическое кресло. Смертник, словно не ему предстояло обрести этот "сидячий покой", беззаботно улыбался, охотно позволяя себя фотографировать. Как нам сообщили, он утром проделал свою обычную гимнастику, огорчив тем тщетно взывавшего к его душе пастора. Фоторепортеры и кинооператоры снимали рыжего коренастого человека со всех сторон, даже сверху. Над двором тюрьмы висел геликоптер, принадлежавший компании кинохроники, получившей на то разрешение. Несколько человек подскочило к процессии, чтобы взять у Майкла Никсона, в этот день самого известного человека в Америке, автограф. Осужденным попросил снять с него для этой цели наручники. Начальник тюрьмы стал совещаться с влиятельным членом лиги. В этот момент произошло то, что скоро американцы смогут увидеть на экране кинохроники. Кинооператоры - люди с железными нервами Они могут крутить ручки аппаратов, даже падая с Бруклинского моста. Внезапно сверху упала веревочная лестница, сброшенная с парящего в воздухе геликоптера. Последняя ее перекладина пришлась на метр от земли. Словно рыжий вихрь, сшибая людей с ног, пронесся среди репортеров и конвойных. Человек в полосатом костюме вцепился скованными руками в лестницу и, перехватываясь с перекладины на перекладину, стал взбираться по ней, как обезьяна. Поднималась и сама лестница. Загремели револьверные выстрелы. Стреляли конвойные, стреляли репортеры, стрелял врач, даже пастор выпустил обойму из своего миниатюрного автоматического пистолета, который он носил, страдая, по его словам, манией преследования. Не стреляли только одни кинооператоры. Цель была трудноуязвимой. Пестренькая фигурка раскачивалась на лестнице, как цирковой акробат на трапеции. Геликоптер нашей лучшей авиационной фирмы показывал рекордною скорость подъема. Через секунду пестрая фигурка была уже выше тюремных стен, через вторую ее можно было только угадывать в вышине. Судя по тому, что осужденный не свалился, пули не достигли цели. Вскоре летательный аппарат скрылся в облаках. Американская тюрьма знает самые экстравагантные побеги. Она защищена ныне самыми совершенными способами охраны с помощью токов высокого напряжения и фотоэлементов. Но защищать тюрьму с неба никому в голову не приходило. Разумеется, тюремное начальство не располагало соединением истребителей, которые могли бы догнать геликоптер. Так Майкл Никсон "вознесся" на небо. Начальник тюрьмы подал в отставку. Прокурор Цент слег в постель. В тот же день компания кинохроники заявила, что не имела в районе Дайтона никаких геликоптеров".
      "ЧИКАГО ПРОГРЕСС Интервью девушки рыжего Майка Наш репортер первым получил интервью от мисс Мэри Кэй, едва она была выпущена гангстерами на свободу. По условию, они, оказывается, похитив мисс Мэри Кэй, должны были продержать ее еще неделю после казни Майка, но наши чикагские бандиты, восхищенные бегством Майка на геликоптере, выпустили его девушку раньше. Невиновность Майкла Никсона установлена нашим репортером!"
      "НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС Федеральный суд отменил приговор Майклу Никсону, который после выплаты ста долларов штрафа может считать себя свободным".
      "САН Президент Лиги "стального занавеса" мистер Лоренс объявил о самоликвидации лиги. Некоторые члены скомпрометированной организации намерены создать. Общество борьбы с мировым коммунизмом. Гарри Цент согласился быть почетным президентом нового общества".
      "НЬЮ ЙОРК ТАЙМС Реакция американской общественности на так называемый "рыжий процесс" не может не внушить серьезной тревоги. Самоликвидация обанкротившейся лиги не приносит успокоения. Подобные лиге общества могут появляться, как грибы с отнюдь не питательными свойствами. Биржа нуждается сейчас совсем в других средствах для оздоровления деловой конъюнктуры. Возможно, что сейчас своевременно обсудить высказанную инженером Кандерблем мысль о совместном американо-советском строительстве ледяного мола в американских полярных морях. Незамерзающий короткий морской путь между континентами послужил бы тем мостом, в котором будут нуждаться и Европа и Америка в связи с возможным более тесным экономическим сотрудничеством, сулящим, по мнению дальновидных бизнесменов, больше выгод, чем возврат к мрачному времени "холодной войны".
      Глава седьмая ПРИНЯВ РЕШЕНИЕ
      Виктор тщательно раскладывал на столе газетные вырезки. Он собирался воспользоваться ими сегодня во время выступления на открытом партийном собрании. Денис мрачно сидел на койке в одной майке, растирая могучие мышцы. "Бис меня дернул вылезти со своим предложением. Раскол между руководителями стройки получился. Теперь строители должны соображать, а я сам ничего придумать не могу. Оно, конечно, металл жаль. Тут спору нет. Так ведь и людей надо беречь..." Денис поднялся и стал расхаживав по комнате. ...Предстоящее открытое партийное собрание волновало многих. К нему готовились, строители спорили между собой, что-то вычисляли, писали пояснительные записки к своим выступлениям. Предложение Дениса было заранее широко обнародовано, чтобы все могли продумать выгоды и недостатки нового метода строительства. Особенно волновался перед собранием Алексей. В этот день он должен был не только отстоять свое мнение и доказать, что предложение Дениса дает огромные преимущества, но и предстать перед собранием как кандидат партии, которого в этот день должны принимать в партию. Алексей считал, что дядя Саша неспроста соединил эти два вопроса в одной повестке дня. Он хотел, видимо, чтобы руководитель строительства и автор замысла ледяного мола был принят в партию собранием, на которое придут все без исключения строители, и, кроме того, чтобы Алексей держал перед ними свой жизненный экзамен, выбирая позицию в вопросе о дальнейшем методе строительства. И Алексей еще раз проверял себя. В разговоре с Ходовым он был излишне горяч. Доводы Василия Васильевича были очень основательны. Мог ли он отмахнуться от них? Он много думал, вспомнилась былая самонадеянность, упрямство, тщеславие. Ни одна из этих ненавистных ему черт не должна была проявиться сейчас, когда принималось такое важное решение. Не влияет ли на его позицию стремление сделать выдвинутую им когда-то идею еще более совершенной? Строить ледяной мол не только без затраты энергии, но и без металла! Заманчиво! Еще как заманчиво! Но можно ли руководствоваться только этим соображением? Не будет ли это противоречить подлинно партийному, государственному подходу к решению вопроса? Не должен ли он побороть себя, не обязан ли взглянуть на дело действительно по государственному? И главное, это ответственнейшее решение он вынужден принять сам лично! Он даже не имеет права посоветоваться с близкими друзьями. Федор, дядя Саша сами будут участвовать на равных правах в обсуждении. Ах, если бы он мог посоветоваться сейчас с отцом!.. Он представлял себе отца, всегда выдержанного, спокойного, его манеру говорить тихо, никогда не повышая голоса, заставляя собеседника прислушиваться, дорожить каждым услышанным словом. Что бы сказал сейчас отец? Он занят грандиозной идеей комплексного изменения климата Арктики и зоны пустынь! Он будет говорить об этой идее, вероятно, с самим Николаем Николаевичем! Вот если бы Алексей мог посоветоваться с таким человеком, как Волков! Легко сказать! Как раз Волков и будет одним из тех, кто должен решать!.. И все же есть человек, с которым можно было бы посоветоваться! Есть! Алексей вздохнул. Он думал о Гале. Если бы он постарался объяснить, почему его мысли обращаются в этот момент к ней, он, конечно, ответил бы, что преклоняется перед нею, как перед героиней. Но он не задавал себе таких вопросов. Он был застенчив даже наедине с собой. Он только острее почувствовал одиночество. "Да, сейчас он должен принять решение один. Быть может, сила не в том, чтобы противоречить Ходову, а в том, чтобы понять его и согласиться с ним. Что ж, он постарается поступить так, как если бы он руководил не технической стороной строительства, а всей страной. Только так может поступить коммунист Карцев, кем сегодня он станет. И он покажет себя не менее холодным и логичным, чем Ходов". Сев к столу, Алексей стал собирать сделанные за ночь эскизы. Галя, приехавшая на вездеходе для участия в собрании, не повидавшись с Алексеем, побежала переодеваться. Когда же она в изящном платье, в туфлях на высоких каблуках, волнуясь, подошла к Алешиной каюте, дверь уже была заперта. Галя мимоходом взглянула в зеркало, задержалась, поправляя волосы. Лицо обветрено, и пятно с обмороженной щеки никак не сходит. Но это пустяки! Главное, знать, как Алеша? Поддержит ли Алеша новую идею, ведь она выдвинута не им?.. Почему у нее такие гадкие, низкие мысли? Почему она сама безоговорочно выбрала позицию? Как может она сомневаться в Алексее? Вспомнилась сцена у телевизора. Алеша так замкнулся в себе после этого. Сколько было встреч на гидромониторе, но всегда дружеская улыбка, наспех сказанные фразы - и все. Галя тряхнула волосами и пошла вниз, в кают-компанию - огромный зал с дубовыми панелями и металлическими серебристыми полосами, подчеркивающими строгость отделки. Парторг Петров, решив посоветоваться со строителями по вопросу о дальнейшем ведении стройки, созывал открытое партийное собрание одновременно на всех ледоколах, разбросанных в Карском море. Позади стола президиума полукругом стояли телевизоры. На экранах должны были появиться кают-компании, в которых собрались строители далеких участков. Радисты внесли еще один телевизор. Ходов подошел к Александру Григорьевичу и сказал, что дал указание установить телевизионную связь с Барханским заводом, - металлурги хотят принять участие в обсуждении вопроса. Председатели далеких собраний, видимые на первом плане, выжидательно смотрели на парторга строительства. Его густая борода спускалась на грудь, полуседые волосы были закинуты назад, продолжая четкую линию лба. - Товарищи! - начал парторг. - По инициативе одного из рядовых коммунистов строительства перед всем коллективом полярной стройки выдвинут вопрос: как дальше строить мол? Все вы были предупреждены по радио о предложении Денисюка и могли подумать. У руководителей стройки нет единого мнения. Необходим совет самих строителей, партийных и непартийных. В нашем обсуждении принимают участие и металлурги, поставляющие нам трубы, Александр Григорьевич указал на экран одного из телевизоров, где был виден кабинет директора завода и сидящие там люди. Александр Григорьевич объявил, что первым просил слова капитан гидромонитора Федор Иванович Терехов. Федор посмотрел на Женю, улыбающуюся ему с экрана, и пошел в президиум. Одной рукой он оперся на край стола и смотрел прямо перед собой, чуть хмуря брови и наморщив лоб. - Подойти к вопросу реально. Экономия металла заботит всех. Менять проект на ходу трудно. Корабли не помогут в переброске вытащенных труб. Автотранспорту не справиться. Ставить под удар сроки окончания мола нельзя. Лучше достроить мол в Карском море по старому проекту. Возможность экономии металла учесть при строительстве мола в остальных морях. Федор сел. Ходов одобрительно кивнул ему. Заговорил крайний телевизор. На экране виднелось лицо загорелого, полного человека в тюбетейке на бритой голове. - Слова просит директор Барханского металлургического завода, - объявил Александр Григорьевич. - Товарищи полярные строители! Жаркий привет вам от металлургов бывшей пустыни. Вы на севере продолжаете великое дело преобразования природы. Ваша стройка - это наша стройка, общенародная стройка. Сотни заводов поставляют вам свою продукцию. Мы, металлурги, с волнением узнали о вашем желании вернуть обратно тот металл, который вам выделила страна. Но мы отлично понимаем, какой ценой можете вы это сделать. Нам легче, товарищи, взять на себя этот груз. Металлурги обещают возместить стране то количество металла, какое вы хотите ей сберечь. Мы переведем наши домны на кислородное дутье с добавкой водорода, чтобы сделать процесс интенсивнее. Добьемся большего обогащения руды, пустим в ход резервные агрегаты, обязавшись сохранить основные без ремонта более долгий срок. Это предложение наших рабочих и инженеров. Просим принять этот дружеский вклад металлургов в ваше дело. У нас здесь тепло. Скоро начнут цвести маки. Приглашаем вас, полярные строители, после окончания мола приехать в наши санатории. Нет более благодатного места, чем орошенные Черные барханы, чем зеленые берега древнего русла, чем голубая гладь среднепустынного моря. Работайте, товарищи! Не заботьтесь о металле. Трубы у вас будут. Сверхплановый металл страна получит. Слова эти были встречены аплодисментами. Алексей взглянул на непроницаемое лицо Ходова: "Надо отдать ему справедливость - умеет подкреплять делом свое мнение. Это он связался с металлургами. С ним нужно спорить, но надо и учиться. И я буду учиться!" - У экрана еще один наш далекий друг из бывшей пустыни, один из авторов метода, которым изготовляются для нас трубы, инженер Евгения Михайловна Омулева, - объявил Александр Григорьевич. "Женя! - Алексеи украдкой взглянул на Федора. - Вот она! Все такая же серьезная, чуть холодная, строгая..." - Предложение Денисюка несвоевременно, - звенел в репродукторе безапелляционный голос Жени. - Нельзя предложить дивизии, ведущей тяжелый бой, выкапывать картошку из-под гусениц танков. Дорогие полярные бойцы! Не думайте о трубах, которые вы опускаете под лед. Мы их дадим столько, сколько нужно стране. Здесь, на Барханском металлургическом заводе, мы подсчитали возможности. Трубный цех-автомат может удвоить свой выпуск. Опыт промышленного применения новой машины непрерывного литья показал, что она может дать много больше труб, чем рассчитывали мы, ее проектировщики. Директор завода уже говорил, что металлурги берутся дать больше металла, улучшая методы производства. - Женя смотрела на Федора и Алексея. Лицо ее уже не было холодным и строгим. Она дружески улыбалась им. - Стройте мол! Не меняйте проекта! Алексей подумал, что она считает его заинтересованным в сохранении старого проекта, и краска прилила к его лицу. Он хотел сорваться с места, попросить слова. Но дядя Саша сделал ему глазами знак сдержаться, быть спокойнее. Из задних рядов к столу президиума пробиралась Галя. Ее брови сошлись в одну черту. Глаза горели. - Товарищи! Мне стыдно слушать, как нас хотят отговорить от выполнения коммунистического долга! Мы тут слышим с экрана о картошке, которая валяется под ногами. Не надо, дескать, нагибаться за ней, Неверно это! Пусть все это сказано из самых хороших чувств. Мы не примем таких советов. Хотите дать стране больше металла, товарищи металлурги? Честь вам! Слава! Протяните вашу руку! Мы жмем вам ее. Давайте ваш металл! Делайте все, что вы сейчас придумали! Страна требует от вас этот металл, раз вы его можете дать. Я геолог. Когда я узнала о предложении Дениса, меня в жар бросило. До сих пор считалось, что бывают самородки золота, но не бывает самородков стали. А тут вдруг Денисюк, не будучи геологом, открыл на трассе мола залежи стальных самородков, имеющих форму труб!.. Собрание прервало Галю. Строители аплодировали ей, ее удачному сравнению, ее страстному голосу. Алексей аплодировал стоя, переводя взгляд с Гали на экран, и Галя показалась ему ярче Жени и чем-то ближе. - Какое мы имеем право пройти мимо этих удивительных стальных самородков? Да я жажду добывать их вместе со всеми, кто собрался здесь! Ведь само появление мысли о ледяном моле, ее осуществление силами всей страны, наконец ее усовершенствование нами самими - все это шаги на пути к коммунизму. Мы можем идти только вперед! Под гром аплодисментов Галя отошла от стола и, увидя Алексея, села с ним рядом. - Как ты хорошо сказала! - шепнул Алексей.
      Глава восьмая ВЫБРАТЬ ПУТЬ
      Галя любовалась Алексеем. "Какие у него яркие глаза! Он стоит у стола президиума и кажется выше ростом, шире в плечах". - Мы можем строить мол дешевле, чем железную дорогу! Мы можем обойтись без труб. Как же пройти мимо такой возможности? Мы обязаны строить по-новому. Метод строительства должен быть пересмотрен! И в этом пересмотре должны принять творческое участие все строители. Я уверен, что их энергия, смелая мысль, смекалка, знания, опыт, изобретательность перевернут все вверх дном, как перевернут был когда-то сам замысел арктического мола. Ведь я, товарищи, хотел весь мол целиком замораживать искусственно, затратив на это шестьсот миллиардов киловатт-часов энергии! Гул прошел по залу. Строители переглядывались. Им казалось, что инженер Карцев шутит. - Меня поправил житель тундры, учитель, ныне наш радист Ваня Хорхай, и, как видите, ледяной мол стал сооружением вполне реальным и рентабельным. И сейчас, когда есть возможность построить мол без труб, дело не в одном только Денисюке, который высказал блестящую мысль, - дело во всех нас, которые должны найти технический способ завершения к весне строительства по новому методу. - И Алексей рассказал, вытащив сделанные эскизы, как с имеющимися уже средствами можно начать строить по-новому. Вслед за Алексеем выступал Ходов. Он обдал собрание холодом: - Мой заместитель, инженер Карцев, звал к полному пересмотру методов стройки, а как руководитель стройки не предложил ничего конкретного, кроме использования уже существующих средств. Как можно очертя голову бросаться в бой ради одного только геройства? Мы ведем бой для того, чтобы его выиграть. Мы можем его выиграть и выиграем, если не будем заниматься посторонними делами. Вспомните: наши войска под Берлином не жалели снарядов! У стола появился Андрей Корнев, машинист дизельной станции, выступавший когда-то на комсомольском собрании. - Я предлагаю... я предлагаю, - кричал он, - работать по-коммунистически! А что такое коммунизм, по-моему? Я когда-то еще перед началом стройки выступал на собрании и предлагал всем строителям отказаться от зарплаты, думал, в этом и есть коммунизм. Надо мной посмеялись, меня поправили. Теперь я хорошо знаю, что такое коммунизм. И вот что это такое, по-моему: коммунизм - это не только справедливость, изобилие... ну, там еще отдых и благоденствие... Я вот тут записал когда-то: "Коммунизм - это прежде всего страстное служение народу, невиданные трудовые подвиги во всю силу талантов, подвиги, подобные тем, которые совершали наши отцы, защищая Родину!" Металлурги хотят нас заменить, хотят вместо нас дать стране ту сталь, которую мы могли бы вынуть изо льда! Так пусть они увеличивают свою производительность, пусть дают дополнительную сталь. Коммунизм - это еще и непрерывный рост производительности труда. Так нас учили. А мы добавим к их стали свою! Мы будем первыми металлургами Арктики, которые будут добывать стальные самородки из морской воды! Пусть для этого потребуется подвиг! Пусть будет больше работы! Разве мы не помним, как восстанавливались города-герои? Все люди после трудового дня поднимались на строительные леса и клали кирпичи. Вот и мы после своей обычной смены выйдем на лед, чтобы достать трубы! Да мне радостно будет вытаскивать трубы изо льда! И кто посмеет отнять у меня эту радость - радость служения коммунизму? Подумайте, насколько богаче металлом станет наша страна! Тут хорошо сказали о движении вперед! Мы можем идти только вперед! Из всех телевизоров, из отделанного дубом зала гидромонитора несся шум одобрения. На экране одного из телевизоров появился пожилой рабочий. - Горячо говорит молодежь, - послышался его хрипловатый голос из репродуктора. - Но не прислушаться ли нам к Василию Васильевичу? Человек он огромного опыта. Не думаете ли вы, товарищи дорогие, что трубы изо льда можно вынуть, когда мол закончим? Что с ними сделается? Да ничего! Сделаем мол, а потом не спеша, поманенечку и достанем их, употребим на другое дело. И технологический процесс пересматривать не надо. - Нет, надо! - крикнул с места Виктор и пошел к столу слишком тяжелой для его возраста походкой. Склонившись над столом, он некоторое время деловито перебирал принесенные газетные вырезки. Потом выпрямился и оглядел зал. Поднять такой спор, какой ведется здесь, могут только люди, строящие в своей стране коммунизм. А строить коммунизм - это в первую очередь "строить" самих себя, становиться достойными нового общества. Еще недавно я очень отставал в этом строительстве собственного "я". Сегодня мне хочется проверить себя. Как отвечу я на поставленный здесь вопрос? Пусть я геолог, но разведывательные работы заканчиваются, Завтра я уже смогу прийти к товарищу Ходову и просить, чтобы меня направили на какой-нибудь строительный участок. И я прошу вас, Василий Васильевич, пошлите меня туда, где будет вдвое труднее, но где, помимо сооружения мола, из воды будет добываться металл, который я всю жизнь искал в тундре. Пусть я не выгляжу спортсменом, но, честное слово, я готов вдвое напрячь свои мускулы, готов выполнить двойную работу, и я знаю, что поступать так должен любой советский человек. Слова Виктора звучали неподдельной искренностью. Но строители переглядывались. Во всем ли он был прав? Важнейший государственный вопрос он все-таки свел к его, Омулева, личному поведению; пересмотр технологического процесса свел к перенапряжению мускулов. Может быть, поэтому Виктор не услышал тех горячих аплодисментов, на которые рассчитывал. Смущенно улыбаясь, он собрал свои вырезки, которые так и не использовал, увлекшись своей ролью в сенсационной перестройке, и прошел в задние ряды. Говорил Александр Григорьевич, парторг стройки: - Товарищи! Романтично, но не очень практично искать радость в лишениях и трудностях. Героично, но не в духе времени рассчитывать на двойное напряжение мускулов, о чем говорил наш геолог Виктор Омулев. Так мы поступили бы в былые годы, когда на развалинах старой России строили основы нового общества, не имея еще необходимой технической базы. Когда же мы приступили к первым грандиозным стройкам, то взялись за это не с помощью лопат, а имея уже электрические ковши-великаны, стальные экскаваторы, бульдозеры, скреперы, земснаряды и другие специальные механизмы. Мы строим ныне в Арктике грандиозное сооружение, в нем участвует весь советский народ и шлет сюда, помимо материалов, много замечательных машин. Нельзя представить себе, что мы, командиры этих машин, покинув свои кабины и пульты управления, взялись теперь за лопаты или голыми руками стали бы хватать на морозе железные трубы. Задача экономии труб - подлинно государственная задача. Она требует пересмотра технологического процесса строительства. Но новый технологический процесс должен быть столь же механизированным, как и старый, как и любой другой процесс на строительстве или на заводе нашего времени. Пусть не покажется присутствующим, что я отвергаю строительство мола без труб. Напротив, я считаю своим партийным долгом бороться за новый метод, но бороться так, чтобы он был методом коммунистическим, не старым штурмовым методом былых лет. Возможно ли создать такой метод стройки? Возможно. Но для этого действительно придется пересмотреть все, как об этом довольно нечетко говорил инженер Карцев. Нужно найти совсем новые приемы, пересмотреть старые, попробовать на деле. Для этого целесообразно выделить опытный участок и там учиться строить мол без труб. Выступление парторга дало иное направление дискуссии. Вопрос, надо или не надо экономить трубы, как-то сам собой был снят. Все выступавшие вслед за дядей Сашей предлагали уже что именно надо сделать, как облегчить вытаскивание труб и остальную работу. Всех обрадовала речь подводника. - Я давно думал, как бы без кессона обойтись, - признавался он.- А теперь это особенно нужно. Ведь для чего мы опускаемся на дно? Для того, чтобы зарыть в дно патрубки. Потом водолазы должны вставить в эти патрубки спущенные сверху трубы. И все это нужно только для того, чтобы ледяной мол смерзся с дном и не всплыл. А ведь достаточно сверху спустить трубы с уже надетыми патрубками, и образовавшийся лед все равно смерзнется с дном. Если так делать, то это высвободит и рабочие руки, и механизмы, и энергию. Пожалуй, можно будет подумать и о вытаскивании труб. Гул прошел по залу. Предложения сыпались одно за другим. Оказывалось возможным сделать многое. Накопленный опыт подсказывал упрощения и нововведения. Многие вызывались пойти работать на опытный участок строительства. Решение о выделении такого участка было принято единогласно. Даже Ходов голосовал за него, хотя, как он сам признался, скрепя сердце. Алексей вызвался возглавить новый участок и просил временно освободить его от руководства остальной частью строительства. Собрание решило обратиться в Москву за разрешением разрабатывать новый метод стройки. Будущие "опытники", как назвали себя желающие работать на опытном участке, вызывали на соревнование "стариков", обещая не только освоить новый технологический процесс, который, кстати говоря, далеко еще не был ясен, но и перегнать остальные участки строительства. Конечно, обещание это давалось не без некоторой запальчивости. Алексей недаром с такой требовательностью к себе определял свою позицию в важнейшем для строительства вопросе. В этот вечер коммунисты стройки единогласно приняли его в партию. В перерыве, поздравив Алешу, дядя Саша с улыбкой прислушивался к шумным разговорам. Переходя от группы к группе, он сообщал о приготовленном сюрпризе: комитет комсомола задумал концерт. Строители снова заполнили кают-компанию, снова осветились экраны телевизора. Телевизор, связывающий ледокол с Барханским заводом, был выдвинут вперед. На его экране виднелся концертный рояль. Галя сидела между Алексеем и Федором. Она уже догадывалась, кто будет играть. Действительно, на экране появилась Женя в длинном белом платье. - Как она хороша! - прошептала Галя. Федор улыбался. Алексей был задумчив. Раздались первые аккорды... Алексей вздрогнул. Он вспомнил эту музыку, вспомнил свою встречу с Федором у Жени. Он наклонился вперед, полузакрыв глаза. И чем стремительнее, чем громче была музыка, тем интенсивнее работала его мысль. Не замечая того, он сжимал руку Гали. Очнулся он, неприятно пораженный шумом вокруг. Все аплодировали. Музыки больше не было. Дядя Саша вел к телевизору Дениса. У рояля снова сидела Женя. Денис запел низким и могучим басом "Реве та стогне Днiпр широкий". Женя, находившаяся за тысячи километров, аккомпанировала ему. "Днепр! - думал Алексей. - Днепрострой - первенец социализма! Ледяной мол - великое, но рядовое сооружение приближающейся эпохи коммунизма!" Голос Дениса, простуженный, немного хрипел, но от этого он не потерял своей красоты, - просто чувствовалось, что поет не артист, а свой же товарищ, и поет чудесно. И вместе с Денисом пел весь зал. Концерт продолжался. Алексеи и Галя вышли на палубу. Галя ждала чего-то, но Алексей, озабоченный, погруженный в размышления, так ничего и не сказав, простился и ушел в свою каюту. Галя почти с укором посмотрела ему вслед.
      Глава девятая ПО ПЕРВОМУ ЗОВУ
      Овесян не взял Машу с собой на север. До вызова в Голые скалы она должна была одна продолжать исследования по намеченной программе. Какими мучительно длинными были для Маши эти месяцы! Когда же, наконец, она снова будет с Амасом? - так мысленно звала она академика. Маша привязалась к нему, знала все его идеи, умела подхватывать брошенное слово, угадывать мысли. Овесян в шутку называл ее ясновидящей, а когда сердился колдуньей. Правда, сразу же добавлял, что ведьм с синими глазами не бывает. Маша часто звонила домой к академику, говорила с его женой или дочерьми, почти Машиными ровесницами. Но он не писал ни родным, ни Маше. Такой уж это был человек. Наверное, сейчас для Овесяна не существовало ничего, кроме развернувшейся в невиданном размахе работы. Может быть, он и вспоминает Машу... но скорее всего только как помощницу. Ведь бывало, сколько раз бывало!.. Он подзовет ее рукой, что-то скажет, а в лицо даже не взглянет. Двойственное и ложное положение, какое создалось в лаборатории, никак не вязалось со взглядами Маши, но она ничего не могла с собой поделать. Его не было - и она не находила себе места. Она тосковала. Ей страшно было признаться в этом. Не так воспитала ее мать, чтобы Маша могла мечтать о человеке женатом, много старше ее, начальнике по службе. Елизавета Ивановна была строга и рассудительна с учениками. Такой же она была и с дочерью. Она растила ее одна, муж погиб в войну. И вот радиограмма пришла. Овесян требовал немедленного вылета Маши в район Голых скал, потом в Проливы. Маша сделала последнюю запись в дневнике наблюдений. Выключила ток в лаборатории: "До свидания! Быть может, надолго..." Позвонила маме в школу, заказала по телефону билет на самолет до Голых скал - он вылетал ранним утром, потом вспомнила, что надо позвонить дяде Мите. Дядя Митя, старый профессор, близкий друг их семьи, знал Машу с пеленок. Человек сварливый, неуживчивый, он перессорился со всеми своими детьми и, быть может, поэтому к Машеньке привязался особенно. Он взял с Маши слово, что непременно сам отвезет ее на аэродром в своей машине. Маша знала, что забыть об этом - глубоко обидеть старика. - Сочту за милость, душечка, - обрадовался старый профессор. - На рассвете подам свой драндулет, уж не обессудь, голубушка. Мы с ним одного возраста: при царе Горохе по случаю купил и не меняю из бережливости. Такие уж мы скряги, - подшучивал он над собой. Маша посмеялась с дядей Митей. Она готова была развеселиться по любому поводу. Она даже пела, бесцельно расхаживая по лаборатории. Мамы всегда все чувствуют. Машина мама ничего не говорила, но вечером долго смотрела на дочь печальными глазами. Рано уложила ее спать, чтобы Машенька выспалась. Сама она так и не ложилась всю ночь. Дядя Митя явился рано утром. - Путь-то какой - вздыхала Елизавета Ивановна, готовя завтрак. - И по воздуху... Дядя Митя прихлебывал кофе из чашки, смешно оттопыривал нижнюю губу и, как заядлый автомобилист, ругал регулировщиков. Дядя Митя всегда кого-нибудь ругал. - О ваших работах не спрашиваю, - говорил он. - Ваше дело такое, атомное... Но лучше б вам с академиком в лаборатории сидеть. А в Арктике что-то там строить не ваше дело. Пусть у всяких Ходовых да Карцевых об Арктике голова болит и у вашего покорного слуги также. У него всегда за всех голова болит... Однако пора! Посидим перед отъездом. Елизавета Ивановна с балкона наблюдала, как дочь забралась в потрепанный автомобиль профессора Сметанкина. Машина сразу не завелась, и старик открывал капот, возился с мотором. Маша выглянула из дверцы, улыбнулась матери. Наконец тронулись. На улицах еще горели фонари, но дворники уже счищали пневматическими лопатами выпавший за ночь снег. Автопогрузчики переправляли этот снег в грузовики. Всю дорогу, пока не выехали на шоссе, дядя Митя брюзжал, жалуясь Маше, что его не слушают, рассказывал о своих тщетных протестах против бессмысленного строительства мола в Карском море, грозя, что море теперь совсем перестанет вскрываться ото льдов. Маша участливо слушала, кивала головой, соглашалась. Дядя Митя даже рассердился: - Что ты не возражаешь? Попробуй поспорить! - Я плохо разбираюсь в этих делах, - оправдывалась Маша. Дорога на Внуковский аэродром то поднималась в гору, то спускалась. Экономя бензин, профессор Сметанкин на спусках выключал мотор. Машина с "наката" немного взбиралась на подъем, и только уже после этого бережливый водитель включал зажигание и "давал газ". И случилось так, что мотор не завелся. Маша вышла на шоссе, беспокойно взглянула на часы и огляделась. Ни одной попутной машины! Дядя Митя ворчал, брызгал слюной, но мотор капризничал. Прошло полчаса. Старик вконец измучился и смотрел на Машу злыми глазами, словно она была во всем виновата или в чем-то упрекала его. Положение становилось угрожающим. Маша нервно ходила по шоссе, боясь подойти к разгневанному дяде Мите. На вершине холма, с которого спускалась лента шоссе, появился автобус. Он быстро приближался. У Маши было мучительное желание поднять руку. Автобус был служебный, из аэропорта. Ее могли бы подвезти. Но обидеть дядю Митю!.. Автобус остановился сам. Из него со смехом и криками выскочили три летчика. Один - низенький, проворный, другой тоже невысокий, но коренастый - походка с развальцей, третий - грузный, неторопливый. - Что, папаша? Вынужденная посадка? - спросил первый летчик. - Кого везете? - А вам какое дело? - огрызнулся профессор. - Дочь учительницы, пробормотал он. - Учить всегда полезно, - глубокомысленно заявил летчик, очевидно услышав лишь последнее слово. - Уж не меня ли учить собираетесь? - взъелся Сметанкин. - С этими "новейшими моделями" всегда так, - примирительно заметил коренастый, насмешливо щуря узкие глаза. - Зажигание, как в кремневых зажигалках. Разрешите помогу. - Приберегите ваши остроты и услуги для других целей. Проезжайте себе мимо, - рассердился профессор и в сердцах плюнул на остывающий мотор. - Папаша, вы не горячитесь. Это мотор не разогреет. А Мухтар у нас классный бортмеханик, он поможет, - увещевал низенький. Но профессор и слушать не хотел. Третий летчик тяжеловатой походкой подошел к Маше. У него было румяное, добродушно улыбающееся лицо. Никак нельзя было ожидать, что он вдруг станет церемонно раскланиваться перед Машей, махая над асфальтом воображаемой шляпой с перьями. - Позвольте представиться прекрасной даме, попавшей в беду. Воздушные мушкетеры! Портос к вашим услугам. Он же Шевченко, штурман экипажа Дмитрия Росова. - Дмитрия Росова? Героя Советского Союза? - переспросила Маша и с интересом посмотрела на двух летчиков, стоявших около профессора. Штурман понял ее взгляд. - То ж наши дивные хлопцы Атос и Арамис, то-бишь Костя Бирюков и Мухтар Аубеков. А это батька ваш будет, любитель старины? Маша покачала головой. - Вы не в аэропорт? Не опоздаете ли? - осведомился штурман. - Кажется, опоздаю, - вздохнула Маша. - Так прошу нашу прекрасную даму. Дмитрий Росов и его мушкетеры будут рады вам. Хоть до аэродрома, хоть дальше, если, конечно, по пути. - Право, я лучше с дядей Митей. - Конечно, с дядей Митей! Какой тут разговор! - обрадовался штурман и закричал: - Гей! Командор! Мы тут часу не маем! Из автобуса появился высокий плечистый летчик и широким шагом направился прямо к Маше. Маша по непонятной причине смутилась. - Рекомендую, это наш "дядя Митя"! - представил своего командира штурман. - Если к самолету - подвезем, - сразу же предложил Росов. - Позвольте взять ваш багаж. - Он там, у дяди Мити, - нерешительно сказала Маша. - А как же он? - Мухтар! Что там с машиной? - крикнул Росов. Бортмеханик подбежал, хитро поблескивая глазами. - Придется прислать скорую техническую помощь! - отрапортовал он. - Портос! Бери чемодан, - приказал Росов. Маша боялась даже взглянуть на профессора. Тот, увидев, что забирают чемодан, онемел от возмущения. Маша подбежала, хотела поцеловать дядю Митю, но он сердито отстранил ее рукой. Маша забралась в автобус. Росов, попросив разрешения, сел рядом с ней, примостившись на кончике дивана. Со смехом протискивались в дверцу "мушкетеры". - Эстафета принята, - острил Мухтар, игравший роль лукавого Арамиса. Маша покраснела, поняв, что это относится к ней. Тут она увидела, что машина профессора Сметанкина завелась. Маша хотела выбраться из автобуса, но профессор неожиданно развернул машину и поехал в Москву. Одновременно тронулся автобус. - Ребята оглушили вас, наверное? - спросил Росов, заметив расстроенное лицо Маши, следившей глазами за машиной профессора. - Получилось, что вы меня похитили, - призналась Маша. - Славное дело мушкетеров, позвольте представиться, - вмешался низенький, самый молодой из всех. - Вы Костя, - сказала Маша. Она сама удивилась своей непринужденности. Это было так на нее не похоже! - Точно! - обрадовался Костя и победно оглядел товарищей. - Его настоящее имя Атос. Костя - это прозвище, - хитро заметил Мухтар. - Почему? - заинтересовалась Маша. - Целая история, - интригующе продолжал Мухтар-Арамис. - Одно время мы жили в помещении школы и однажды должны были пойти на вечеринку, но решили сначала отдохнуть. Насчет сна он у нас рекордсмен, - проспал, а мы его из озорства не разбудили. Проснулся он и в скорбном одиночестве стал выдумывать страшную месть. Со злобною улыбкой проник в школьный кабинет... - И что же? - не понимала Маша. - Дмитрий Иванович вернулся и по привычке своей с размаху на кровать бух!.. Под одеялом у него что-то хрястнуло. Он подскочил, отдернул одеяло, а там - человеческий скелет, слегка раздавленный... из школьного кабинета. "Мушкетеры" оглушительно захохотали, все, кроме чуть улыбнувшегося Росова. Маша тоже не удержалась, рассмеялась, осуждающе качая головой. - Я сам свидетель, - продолжал Мухтар, - как справедливый Дмитрий Иванович решил вернуть в кабинет целый скелет. - Целый? - Конечно, целый. Костин скелет. Словом, сделать из Кости - кости. С тех пор Атос и заслужил "хрустящее" прозвище "Костя". - Честное слово, я из Москвы новый скелет прислал, - оправдывался Костя. Маша отдыхала душой. Она подумала, что совсем отвыкла от молодежи. Так можно разучиться смеяться. Она, столько слышавшая о знаменитом полярном летчике, украдкой посматривала на Росова. Решительное скуластое лицо с резкими складками у губ, мохнатые брови, серые глаза с веером морщинок в уголках. Это от привычного напряжения. Смеется вместе со всеми непринужденно и в то же время сдержан, но не молчалив. Маше нравилось, что он такой большой, сильный. Сама крупная, она не любила щуплых мужчин. Портос, он же Шевченко, предложил спеть. И Маша, сама себе удивляясь, пела вместе с "мушкетерами". У Дмитрия Росова оказался могучий бас. - Подумают, что навеселе, - усмехнулся Росов. - А не бывает? - лукаво осведомилась Маша. - Как не бывает, - широко улыбнулся летчик, - только не перед вылетом. До чего же все они не похожи на ее товарищей по институту! "А сама я какова? Наверное, сразу видно, что синий чулок", - подумала Маша. Автобус подъехал к зданию аэровокзала. - Вам сюда, а нам - на поле, - сказал Росов, крепко пожимая Машину руку. Машу пугало, что он может спросить номер ее телефона. Ей не хотелось его давать. Но Росов не спросил, и теперь Машу это почему-то задело. "Наверное, всех подвозят", - с обидой подумала она. Маша стояла на панели, а в открытую дверь автобуса высовывались "мушкетеры", прощаясь со своей попутчицей. "Славные ребята. Смотрит ли Росов в окно? Жаль, стекла замерзли". Автобус уехал. Маша вошла в вокзал.
      Глава десятая В ДАЛЬНЮЮ ДОРОГУ
      Репродуктор громко пригласил пассажиров, летящих до Голых скал, выйти на поле. Маша сидела в мягком, покойном кресле в зале ожидания - она так и не смогла вздремнуть - все думала о себе, об Амасе, о встрече на шоссе. "До Голых скал..." - повторил репродуктор. Маша вышла на поле. Девушка в форменной фуражке повела группу пассажиров по асфальтовой дорожке. Прошли через калитку в низенькой ограде к стоящему ближе других огромному серебристому самолету. Бросалась в глаза непривычная пропорция его частей. Коротенькие, чуть отогнутые назад крылья были так далеко отнесены к хвосту, что напоминали скорее оперение стрелы, чем обычные поддерживающие плоскости самолета. Нос воздушного корабля покоился на колесе. Хвостовое оперение было приподнято над фюзеляжем, напоминая поставленный парус. Пассажиры подходили к самолету сзади, и Маша заметила круглое жерло, которым заканчивался словно обрезанный хвост. Дверца в самолете помещалась впереди крыльев. К ней была приставлена лестница с перилами. Маше стало тоскливо. Никто ее не провожает. Вспомнился дядя Митя. Как нехорошо получилось! Он бы посадил ее сейчас в самолет. Променяла близкого человека на людей, которых, быть может, и не увидит никогда. Но ей привелось увидеть. И не кого-нибудь, а веселого Костю, стоявшего у лестницы и гостеприимно подсаживающего своих будущих пассажиров. - Учительница! Наша учительница! - обрадовался он при виде Маши. Пассажиры оглянулись на нее. Маша покраснела, приветливо кивнула головой: - Я не знала, что это ваш самолет пойдет на Голые скалы. - В другие места не летаем, - важно ответил Костя. - Сейчас доложу командиру. У Маши было третье место, первое одиночное кресло с правой стороны. Едва она присела на краешек кресла, держа на коленях чемоданчик, как в пассажирскую кабину, пригнув голову, вошел Дмитрий Росов, огромный в своем пилотском одеянии, в мохнатых унтах. Тепло улыбаясь, он протянул Маше руку, чтобы поздороваться, хотя они и расстались какой-нибудь час назад. Неловко потоптался около смущенной Маши, мешая другим пассажирам устраиваться, а потом пригласил ее заглянуть в кабину пилотов. Между креслами пробежал Мухтар Аубеков. Проходя мимо Маши, шепнул: - Эстафету-то, оказывается, сами себе передали. Маша улыбнулась. "Интересно, кто первым поведет самолет. Вероятно, Росов?" - подумала она и попыталась представить его широкую спину, лицо вполоборота к ней, прищур пристальных глаз. Наружную дверцу закрыли. Лестницу откатили. Сзади что-то загудело. Пол и стенки немного дрожали. Очевидно, пробовали двигатель. Маша поудобнее уселась в кресло, откинула назад его спинку. Лететь долго. Миловидная проводница предупредила пассажиров, что впереди, около кабины пилотов, есть салон со стеклянным куполом. Там книги, газеты, радио, пианино. Самолет двинулся по снежному полю. Он разворачивался подобно обычному автомобилю, выезжая на бетонированную дорожку, с которой снег был счищен, как с московской мостовой. Понеслись назад бетонные плиты. Все быстрее, быстрее... Неужели можно еще скорей? Маша так и не уловила момента, когда самолет оторвался от земли. Ничто не изменилось. Она продолжала сидеть в кресле. Внизу вместо бетонных плит промелькнул забор, потом деревья, крыши домов... "Уже летим!" Прежде, когда Маша летала, она всегда боялась, что самолет упадет, и очень стыдилась этого чувства. Сейчас же страха не было. Неужели потому, что самолет ведет Росов? Сначала Маше было интересно смотреть вниз. Тоненькая ленточка железной дороги, игрушечный поезд на ней... Крохотные домики по обе стороны шоссе. Большой квадрат леса... Смотреть вниз с десятого этажа страшно. Но поднимись на километр - и это чувство исчезает. Мимо окна стали пролетать белые клочья, потом потянулись дымчатые струи. Казалось, от их прикосновения самолет вздрагивает. Маша невольно прислушивалась к реву двигателя. Не меняется ли? Все стало туманным за окном, словно оно запотело. Маша попыталась протереть стекло, но это не помогло. Снаружи ничего не было видно. И вдруг в глаза ударило яркое солнце. На земле был едва брезжущий рассвет, а здесь сверкающий день. Вниз уходила странная, залитая ослепительным светом страна белых вихрей, ватных холмов и долин, конических алебастровых вулканов и известковых кратеров, неправдоподобная страна снежных, сливающихся в фантастические скульптуры туманов, страна света без теней. Маша подумала, что никто с земли не видит этой красоты облаков, освещенных солнцем сверху. Какие они, оказывается, необыкновенные!.. Прошла в салон, но никого не застала там. Через стеклянный купол было приятно смотреть на ясное голубое небо. На горизонте, как и внизу, виднелась все та же сказочная страна клубящихся паров. Маше хотелось, чтобы кто-нибудь пришел сюда. Она стала смотреть иллюстрированный журнал. Интересные фотографии строительства ледяного мола на севере. В салон зашел командир корабля. Маша, не поднимая головы, старательно перелистывала журнал. Летчик подошел к ней. Маша почувствовала запах табака и одеколона - наверное, утром летчик брился. - Этого знаю, - указал Росов на фотографию руководителей строительства. - Молодого? Не Алексей ли Карцев? Да. Здесь написано. Росов сел рядом с Машей. - Вы с ним знакомы? - поинтересовалась она. - Вроде как с вами. Вез его на летающей лодке. С ним была тогда одна такая молодая, красивая... - Я вижу, вы запоминаете молодых и красивых. - Еще бы, - простодушно усмехнулся Росов. - Мы с ней наорали друг на друга. - Наорали? - удивилась Маша. - Это все Костя. Предупредил каждого из нас, что другой туговат на ухо. Вот мы и выкрикивали любезности. - Любезности? - Маша пожала плечами. И совершенно неожиданно для себя добавила: - Здесь у вас так ревет двигатель, что невольно чувствуешь себя глуховатой. - Кричать не будем, - твердо сказал Росов. - Я вас и так запомню. - Почему? - Кажется, будто давно знаю. Я работу вашу люблю. У меня сестренка учительствует. Двойки ребятам понаставит, а потом идет ко мне, сокрушается. Я всех ее учеников по именам знаю. "Как и я маминых", - подумала Маша, но о своей работе летчику ничего не сказала. Она привыкла молчать о ней. - А я вас действительно давно знаю, - сказала Маша. - Вы знаменитый. Росов, немного смущенный, пренебрежительно махнул рукой. - Чего там! Обыкновенный воздушный извозчик, самый простой человек. А вот знаменитых возить приходилось. Я тогда не знал, что Карцева везу. Вернее, не знал, что он придумал этакое. Я его тогда же в клубе острова Дикого услышал. Раздолбали его там здорово. А он мне все-таки понравился. И вот добился своего. Таких я люблю. Край теперь меняется. Мы с вами в Голые скалы летим. А не будь его замысла - кто бы стал в Голых скалах металлургические гиганты строить, город закладывать, школу для новых маленьких жителей открывать? Я за эту школу, пожалуй, Карцеву особо благодарен. - Почему? - Так уж, - неопределенно ответил Росов и встал. - Пойду Костю сменю. Заходите к нам. Ребята будут рады. Росов ушел. Маша стала думать о нем. Ну что они сказали друг другу? Ничего. А оба уже чувствуют, что давно знакомы. Когда можно сказать, что знаешь человека? Если уверен, как он поступит в том или другом случае. Может она сказать, как поступит Росов? Пожалуй, да. Вообрази самое трудное положение, в которое попал Росов, и сразу ясно, как он поступит. А если представить себе не такое уж трудное положение? Трудное не для него, а для нее?.. Маша смутилась от допроса, который сама себе учинила, и рассердилась. Столько времени рвалась к Амасу, хотела лететь к нему на крыльях, а теперь, когда летит, думает не о нем... а об экипаже самолета. "Об экипаже самолета!" - Маше показалась смешной эта не очень хитрая формулировка. Читать Маша не могла. Вернулась в свое кресло, заставила себя сидеть в нем. Пыталась уснуть, не позволяя себе пойти к летчикам. Но все-таки пошла. Росов вел корабль. "Воздушные мушкетеры" были рады гостье. Перед кабиной пилотов находилась еще одна кабина с койками в два этажа и столом штурмана. Грузный Портос был занят прокладыванием курса, - только отсалютовал рукой. Костя и Мухтар усадили Машу на нижнюю койку, спустили сверху подвесной стол и стали угощать ее свежекопченым омулем. Маше казалось, что она никогда ничего вкуснее не ела. В приоткрытую дверь была видна широкая спина Росова, сидевшего за рычагами управления. Маше хотелось пройти туда, и она сказала: - Интересно бы посмотреть самолет. Бортмеханик Мухтар принял это на свой счет и тотчас решил вести гостью в машинное отделение. Маше ничего не оставалось делать, как подчиниться. Они прошли через салон, где два пассажира играли в шахматы, а трое смотрели, потом между двумя рядами занятых кресел, наконец через буфет со столиками. Мухтар открыл своим ключом освинцованную дверь, и они вошли в машинное отделение. - Святая святых, не дышите! - возвестил Мухтар. - Атомная силовая станция! В просторной кабине, примыкая к задней стене, стоял ряд машин уменьшающегося диаметра, связанных общим валом. Маша улыбнулась и сказала, что эти машины походят на игрушечных матрешек: они могли бы войти одна в другую. Мухтар приосанился и снисходительно заметил: - Придется прослушать маленькую лекцию. Пригодится. Другим рассказывать будете. Про атомную энергию немного знаете? Маша кивнула головой. - Атомный реактор у нас в хвостовой части, за этой стеной. В ней несколько слоев свинца, бетона, бария... Не бойтесь, надежно защищает от радиации. - Реактор, конечно, с использованием быстрых нейтронов? Мухтар уважительно посмотрел на девушку: - Правильно. Подаете надежды. Там действительно легкий урановый реактор без торможения нейтронов. Но главное не в этом! Двигатель реактивный. Отверстие в хвосте, наверное, видели? Энергия есть, но какие газы назад выбрасывать? - Нагретый воздух, - подсказала Маша. Мухтар наклонил голову и сощурил без того узкие глаза. - Думаете захватить наружный воздух, пропустить его через реактор и выбросить сзади? Так просто не выйдет. В реактивной камере, где ураном нагревается воздух, огромное давление. Как подать туда свежий воздух? - Сжижить воздух холодильной машиной, - подсказала Маша. Мухтар сначала онемел от удивления, потом сказал: - Можно подумать, что вы бортмеханик атомного самолета, а не я. - Покажите, где засасывается наружный воздух? - попросила Маша. - Нашу силовую станцию окружает кольцевая воронка. Воздух с огромной скоростью влетает в нее и по трубопроводам идет в этот турбокомпрессор. Мухтар похлопал по кожуху самой большой из сидящих на общем валу машин. В турбокомпрессоре воздух очень сильно сжимается и, конечно, нагревается. - Сжатый воздух, очевидно, охлаждается в крыльях? - И это верно. Холодный, но по-прежнему сжатый воздух идет на лопатки вот этой турбины... - Турбодетандера, - поправила Маша. - На лопатках он расширяется, снижает давление и температуру и в конце концов становится жидким... - Центробежный насосик подает жидкий воздух в урановый реактор, подхватил Мухтар. - Воздух охлаждает реактор, а сам нагревается почти до полутора тысяч градусов и вылетает с огромной скоростью через хвостовое отверстие. Тем и создается реактивная сила тяги. - Но часть горячего воздуха вы, конечно, направляете в газовую турбину, которая приводит в движение турбокомпрессор? - Разрешите сдать вам вахту? - спросил Мухтар, застыв в церемонном поклоне. Маша рассмеялась. - А для взлета у вас запас жидкого воздуха в баллоне. Атомного же горючего хватит для полета вокруг земного шара много раз. Мухтар признался, что не осмеливается еще что-нибудь показать столь просвещенной пассажирке и просит позволения с почетом проводить ее до кресла. Маша вздохнула, но согласилась. Во время перелета Маша все же говорила еще раз с Росовым и пообещала Дмитрию Ивановичу вместе с ним осмотреть строительство в Голых скалах. Еще на аэродроме Маше передали распоряжение академика лететь к нему в Проливы. У нее оставалось время, и она нашла Росова. Вдвоем с ним они отправились с аэродрома на стройку. Маша поражена была пейзажем Голых скал. Освещенные прожекторами стройки утесы, сверху белые, с боков черные - на обрывах снег не держался, - они казались перенесенными сюда с мертвой Луны. Маша сказала об этом Дмитрию. Она уже так звала Росова. - Знаете, Маша, - сказал летчик. - Мне захотелось полететь на Луну. Буду глядеть на лунные горы, о вас вспомню. - Для этого вовсе не надо лететь на Луну, - улыбнулась Маша. С утесов, на которые забралась Маша с Росовым, были видны рассыпанные по тундре огни. Электричество вытесняло полярную ночь. - Здесь будет металлургический комбинат, - объяснял Маше Росов. - Говорят, к некоторым скалам тут молоток может пристать, не отдерешь. Какой-то геолог Омулев будто бы это открыл. Прямо хоть монумент ему здесь ставь. И самое интересное то, что завод будет работать не на коксе, а на атомной энергии. Тут и залежи есть. Вы, наверное, ребятишкам об этом не рассказываете. В физике-то, признайтесь, не очень маракуете? - Нет, я физик, - тихо сказала Маша. - Вот бы не подумал. Физику мальчишки любят. А девочки к физике, по-моему, мало расположены. Маша пожала плечами. У подножья утеса остановились нарты. Маше захотелось посмотреть оленей. Внизу их встретил старик в кухлянке. - Очень здравствуй, незнакомый человек! Это что, жена будет? - Жена будет ли - не знаю, а вот завод здесь у вас будет, - смеясь, сказал Росов. - Наша тундра, наш завод, - закивал головой старик. - Наши люди помогают. Раньше за оленями ходили. Теперь сталевары будут. Женщины тоже нужны. Не жена? - Старик присмотрелся к Маше. - Зачем не жена? Хорей держать умеешь? - и он показал Маше шест, которым управляют оленями. Маша отрицательно покачала головой - Я в тундре одну вашу женщину знал. Настоящий человек. Хорей знала, машину знала. И ты жену учи, - обратился старик уже к Росову. Молодые люди, простившись со стариком, пошли к огням тундры. Некоторое время молчали. Оба, быть может, думали о словах старика. И каждый по-своему. Маша - о переменах в тундре, а Росов... Он неожиданно взял Машу за руку: - Старик-то, может, правду сказал. У Маши заколотилось сердце. Нет женщины, у которой не дрогнет оно при этом. - В тундре нельзя одной жить. Старый закон. А я больше все тут, над тундрой да над морем летаю. Как, Маша, а? Голос этого огромного мужчины звучал робко. Маше стало жаль его. Она растерялась. Она воображала, что знает, как Росов поступит в любом положении, а такого положения не учла. И меньше всего знала, как поступит сама. Девушка молчала, а Росов не торопил ее. Он боялся, что она начнет говорить. Конечно, можно было сказать, что они мало знают друг друга, что им надо познакомиться поближе, сказать все это помягче. Маша шла с опущенной головой. Ей не хотелось так говорить. Но не принять же в самом деле это сумасшедшее предложение? Вот ведь какой он, оказывается, человек. Сердце нараспашку. - Я заеду к вам сюда, в школу, - сказал Росов. - Меня здесь не будет, - тихо проговорила Маша. - Почему? - удивился Росов. - Полечу в Проливы. Росов понял это по-своему. Он хотел притянуть к себе Машу за плечи, но она отодвинулась. - За это спасибо, Машенька. Ценю, что с нами опять хотите. Только теперь не подвезешь. В Проливы особый пропуск требуется. Маша решила, что самое лучшее - это показать сейчас пропуск и рассеять некоторые недоразумения. Удивленный Росов долго рассматривал пропуск на имя доктора физико-математических наук Марии Сергеевны Веселовой, заместительницы академика Овесяна по руководству специальной лабораторией в Проливах. Окаменевшее лицо летчика наливалось краской стыда. Он вернул пропуск Маше и сказал сдержанно: - Предъявите начальству в аэропорту. Меня за глупости простите. Пойду самолет готовить. И он пошел от Маши, не говоря больше ни слова. Маше хотелось побежать за ним, остановить, но она словно приросла к снегу. Что-то уходило от нее, хорошее, ясное... ...Маша была единственной пассажиркой самолета в этом рейсе от Голых скал до Проливов. Всю дорогу Маша думала о необыкновенном своем приключении. И, как ни странно, она совсем не думала о близкой встрече с Амасом Иосифовичем. Когда самолет стал крениться, Маша спохватилась, что они уже прилетели, и вошла в кабину летчиков. Аубеков и Костя лежали на верхних койках. Штурман сидел за своим столом, не поднимая головы. Дверь в кабину управления, как обычно, была открыта. Маша увидела широкую спину летчика, напряженную сильную шею, высоко подстриженный затылок. Пилот вел машину на посадку и всецело был этим поглощен. Маша тихо прикрыла дверь, никем не замеченная. Через несколько минут самолет приземлился. "Воздушные мушкетеры" вышли проводить свою "знатную" пассажирку, но были совсем не шумными, очень вежливыми. Командир корабля не появился. Маша очень обиделась, очень! Она вышла из самолета и сразу попала в объятия к Овесяну. Академик усадил Машу в вездеход, закрыл пологом, сам устроился рядом. - Используем опыт строительства мола, - с жаром объяснил он. - Ведем работу прямо со льда. Сейчас вы увидите контуры наших сооружений. Размах космический. Маша не смотрела вперед, где должна была увидеть эти "контуры", - ей хотелось оглянуться.
      Глава одиннадцатая НОВЫМ ПУТЕМ
      По коридору ледокола почти бежала Галя, на ходу стряхивая снег с меховой куртки. Постучала в каюту Алексея и порывисто распахнула дверь. Алексей сидел, склонившись над столом, из репродуктора слышались шорохи и голоса. Галя застыла на пороге. - Почему же трубы не выходят, если вы прогрели их током? - кричал Алексей. - Почему, говорю, не выходят? Нельзя послать к вам Денисюка. Не может он разорваться. У него тоже кранов не хватает. Простите, тут у меня другой вызов. - Алексей переключил какие-то рычажки. - Что? Опять срыв? Глубина больше, чем предполагали?.. Нет, и не думайте лезть в воду, к водолазным работам возвращаться не будем. Собирайте трубы на льду, а не под водой! Спускайте готовым блоком... Алексей выключил аппаратуру, оглянулся и, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба, улыбнулся Гале. Под глазами у него были темные круги. - Как хорошо, что ты приехала! Что-нибудь срочное? Опять срыв? Отовсюду сообщают, что срыв. - Почему ты думаешь, что произошло что-нибудь? - спросила Галя, протягивая руку. - Здравствуй, Алеша!.. Зазвонил телефон. Алексей снял трубку правой рукой, левую протянул Гале. - Колонну вездеходов я уже направил к вам. Вы задерживаете сводку о замораживании. С меня Ходов ее требует. Хорошо, я буду ждать, - Алексей повернулся к Гале. - Почему думаю? Ты зашла ко мне не как всегда... не переоделась, - и он улыбнулся. Галя опустила голову. - А я думала, что ты никогда не замечаешь. Алексей встал. - Это верно, Галя. Я не замечал... не замечал, - добавил он с особым ударением. Галя вспыхнула. - Что, Алеша, трудно? - совсем о другом спросила она. - Трудно, Галя, очень трудно... Садись, рассказывай, что там у вас случилось? Так плохо идет работа на опытном участке!.. Никак не ладится, расползается все... Василий Васильевич и тот нервничает, все напоминает, что никогда не верил в новый метод. - У нас ничего не случилось, Алеша. Мы просто закончили разведку грунтов дна. - Как закончили? - удивился Алексей. - Спешили, работали без сна, чтобы перейти в твое распоряжение. Нас трое, вездеход... Мы сможем помочь в наиболее трудном месте на опытном участке. Так решил наш комитет комсомола. - Спасибо, Галя, - сказал Алексей, пристально глядя на девушку. - Дай я помогу тебе снять куртку. Здесь тепло... А тебе в последний месяц и погреться было негде. - Как у тебя хорошо! - Галя сняла шапку, черные волосы рассыпались, она откинула их со лба. - Знаешь, я часто представляла тебя в этой каюте. Вот и не удержалась, - она виновато улыбнулась, - прибежала... Скажи, очень плохо на участке? - Да, плохо. Мы отстаем от всего строительства. Трудно с вытаскиванием и переброской труб. Но в то же время отказ от подводных работ оправдал себя. - И что же теперь? - Спасибо, Галя! И за разведку спасибо... и за то, что зашла ко мне. Понимаешь, у меня все время было ощущение, что мне кого-то не хватает. - Кого-то? - спросила Галя. - Знаешь... должно быть, мне тебя не хватало. - Почему меня? - Теперь как-то сразу хорошо стало, уверенно! Алеша усадил Галю перед собой на стул, все так же пристально глядя на нее, но не замечая ее состояния. - Понимаешь, Галчонок, мы с тобой, наверное, настоящие друзья. Хорошо мне с тобой!.. Не могу толком объяснить. Час назад дело так плохо шло, казалось, руки опускаются. А теперь словно после отдыха. Так много хочется сделать! Алеша рассмеялся, порывисто взял Галю за худенькие плечи и от избытка внезапно нахлынувших сил встряхнул ее. Галя слабо сопротивлялась: - Алешка! Ключицу сломаешь. - Стальные прутья могу согнуть. Все преодолеем, Галчонок, все... Чем хуже - тем лучше! Большему научимся... - Он вскочил и, неожиданно задумавшись, остановился посредине каюты. - Разные с женщинами могут быть отношения. Я горжусь, необыкновенные они у нас с тобой, а вот с Женей... Галя нахмурилась, но Алеша продолжал, глядя через иллюминатор в темноту полярной ночи: - Может быть, так и должно быть. Любовь - я твердо в это верил, - она расслабляет. Любовь и творчество, по крайней мере техническое творчество, несовместимы! В самом деле, надо задевающие за душу слова придумывать, а тут трубы на уме. Словом, проза. Любовь требует поэзии. Ты любишь поэзию? Галя сидела с низко опущенной головой. - Люблю, - тихо проговорила она. - Женя любила Блока. Я специально учил для нее... Подожди... как это...
      Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко Взор надменный и отдал поклон. Обратясь к кавалеру, намеренно резко Ты сказала: "И этот влюблен".
      И сейчас же в ответ что-то грянули струны, Исступленно запели смычки... Но была ты со мной всем презрением юным...
      - Забыл дальше... - и Алеша развел руками. - Любимые стихи не учат, - сказала Галя. - Захочешь - не забудешь. - Пожалуй, - согласился Алеша. - А ты кого любишь? Галя даже вздрогнула. - Когда-нибудь прочту... любимое. Резко зазвонил телефон. Алеша помедлил, потом с досадой снял трубку. Выражение лица его сразу изменилось: - Слушаю, Василий Васильевич. Я ждал вашего звонка. Сейчас приду. Алексей встал и выразительно посмотрел на Галю. - Откажешься от вытаскивания труб? - спросила она. - Отказаться... от самородков? От твоих самородков? - Алексей заглянул Гале в глаза и взял ее руки в свои. - Никогда! Минуту они простояли молча. Потом Алексей повторил очень тихо, едва слышно: - Никогда. Стоя в дверях каюты, Галя, светло улыбаясь, взглядом провожала Алексея, быстро шагавшего по коридору. Лыжный костюм подчеркивал его ладную фигуру спортсмена. ...В салоне капитана собрались Ходов, Федор и дядя Саша. Парторг строительства смотрел в темный иллюминатор. Федор разглядывал на столе карту. Ходов, заложив руку за согнутую спину, расхаживал по салону. - Пришли? - обернулся он к Алексею. - Прошу прощения, если оторвал от дел. Но именно о делах хочу говорить. Я уже поставил в известность парторга ЦК партии товарища Петрова и капитана Терехова о том, что вызван в Москву для личного доклада Волкову. Надеюсь, вы понимаете, что я вынужден доложить об окончании опыта. - Какой опыт вы считаете законченным? - нахмурился Алексей. - Опыт затруднения строительства с помощью вытаскивания труб. Вот сводки. Полюбуйтесь, - Ходов потряс перед Алексеем бумаги. - Я их знаю. - А я их выучил наизусть. Позор! Ваш участок подводит все строительство. Неужели вам еще не ясно, что порочная идея перестроить метод строительства без коренного изменения механизации провалилась? - Вы знаете, что нам все же удалось приспособить многие механизмы, мы изменили способ опускания труб, отказались от подводных работ. - Прошу прощения, вы тратите на новый способ больше времени, чем на старый. Монтаж трубчатых блоков на льду затруднен, требует работы на морозе. Вы совершенно не справились с переправкой труб на передний край участка. Доставленные трубы оказываются непригодными для новой глубины. Их приходится или обрезать, или надставлять. Появились новые операции! И это называется рационализация! Пока вы добились только вот чего, - Ходов опять потряс перед Алексеем злополучными сводками. - Когда же это вас чему-нибудь научит? - Я учусь. Все время учусь, Василий Васильевич, и в том числе у вас. Дядя Саша отошел от иллюминатора, пряча в усах улыбку. Ходов согнул узкую спину и, заложив за нее руки, спросил: - Вы, что же, все еще, прошу прощения, настаиваете на продолжении своего провалившегося опыта? - Я настаиваю на завершении нашего опыта и на переходе всего строительства на новый метод, который мы разработаем. - Это упрямство! - Ходов впился в Алексея холодным взглядом. - Может быть, это упорство, Василий Васильевич? - вмешался дядя Саша. - И, пожалуй, хорошее упорство. А? Ходов закусил губу. - В Москве я вынужден буду доложить, что переброска, равно как и вытаскивание труб, не обеспечена специальными машинами. Строительство не сможет перейти на новый метод при существующей механизации. Заменять труд машин человеческими мускулами, возвращаться на десятилетия назад мы не будем. Об этом своем решении я и считал необходимым поставить вас, Алексей Сергеевич, в известность. Работы на вашем опытном участке смогут продолжаться, как я полагаю, лишь до моего возвращений из Москвы. На это время, поскольку инженер Карцев все еще будет занят только своим опытным участком, руководство строительством возлагаю на вас, товарищ Терехов. Тебя, товарищ Петров, как парторга ЦК, прошу помочь. Я постараюсь вернуться как можно скорее. Душа будет болеть за всех. Говоря это, Ходов пожал всем руки. Сутуля узкую спину, он пошел к выходу. Было слышно, как он закашлялся на палубе. Федор, Алексей и дядя Саша остались в салоне. Дядя Саша пристально смотрел на Алексея, стараясь уловить в его взгляде растерянность. Но он заметил только решительность и упорство. Довольная улыбка снова спряталась в усах дяди Саши. - Нашему Василию Васильевичу, Алеша, нельзя отказать ни в резкости, ни в справедливости суждений. Партийный комитет обсуждал положение на строительстве. Дела на вашем опытном участке потому идут плохо, что вопрос вы решили только наполовину. - Да, вы правы, дядя Саша, - задумчиво сказал Алексей. - Мы еще продолжаем решать этот вопрос, вот почему было бы преждевременно прекратить опытные работы и поиски решения. Дядя Саша сел к столу и, поставив подбородок на руку, скрывшуюся в его густой бороде, сказал: - Боюсь, что за последнее время ты, Алеша, все свои силы отдавал не поискам новых решении, а текущим заботам: как бы не отстать еще больше на опытном участке. - Да, это правда, - согласился Алексей. - Самое трудное место - это транспортировка. Что же ты думаешь об этом? Алексей немного смутился. - Я думал... думал о том, чтобы прокладывать специальную полынью, доставлять трубы кораблем... - Не выйдет, - прервал до сих пор молчавший Федор. - Ледоколов не хватит. Прикидывал. Из портов не доставишь. - Пожалуй, ошиблись мы, что поручили тебе руководить опытным участком, продолжал дядя Саша. Алексей вспыхнул. - Надо было оставить тебе свободу мысли, чтобы ты не подгонял своих опытников, а смотрел бы на приемы их работы со стороны, критиковал бы их, находил бы новые решения. - Понимаю, дядя Саша, - сказал Алексей, опустив голову. - Конечно, самое трудное - критиковать себя. - И отказываться от своего, - добавил дядя Саша. - Алексей, мы советовались, - сказал Федор, выколачивая трубку. - Пока прав Ходов. Ты оказался в плену у своих первоначальных мыслей. Когда пробиваешься через тяжелые льды, никогда не идешь прямым путем. Все ищешь нового пути. Дядя Саша и Федор не сказали Алексею ничего обидного, они не сказали ему, казалось бы, и ничего значительного, но они добились от него именно того, чего хотели. Алексей выскочил из салона капитана, как из бани. Вытирая потное, красное лицо, он побежал к своей каюте. "Ехать на участок, немедленно! На минуту представить себе, что ничего не знаешь, видишь все впервые! Критически осуждать и отвергать все, пусть даже предложенное самим. И того же потребовать от других. А то все свелось к слепому и усердному выполнению раз принятого". Рывком открыв дверь в свою каюту, Алексей увидел там заснувшую Галю. Она сидела у стола, уронив на него голову с рассыпавшимися черными волосами. В первое мгновение Алексей смутился. Он хотел разбудить спящую девушку и вдруг почувствовал желание поцеловать ее волосы, пока она спит. Но Галя проснулась и сразу же заметила в Алексее перемену, Его возбужденное лицо сияло внутренним светом. Она спросила его взглядом. - Хочешь поехать со мной на участок? - предложил он. Гале смертельно хотелось спать, но она вскочила, счастливая, готовая ехать куда угодно.
      Глава двенадцатая ЛОМАЯ ВСЕ...
      К ночи разыгралась пурга. В потускневшем свете прожекторов носились, то взвиваясь, то стелясь по льду, снежные струи. Стрел подъемных кранов совсем не было видно. Казалось, что канаты, зацепив трубы, свешиваются прямо с низкого неба. Денис сам руководил вытаскиванием труб на опытном участке. Денисюком, как и его товарищами, владела одна мысль: во что бы то ни стало добиться выполнения нормы, догнать остальные участки строительства. Снятые радиаторы лежали на льду в наметенном уже над ними сугробе. - Вира! Вира! По-отянем! - осипшим басом кричал Денис. Начавшаяся пурга беспокоила его. Где тут перекрыть задание, нагнать потерянное за последние дни! Лишь бы дневное задание как-нибудь выполнить. Труб из запасов Алексей не давал. Нужно было обязательно самим перебросить к полынье извлеченные изо льда трубы и там спустить под лед. А с переброской, особенно в пургу, было труднее всего. Тридцатиметровые трубы укладывали на несколько полозьев и тащили тракторами. В торосах тракторы то и дело застревали. Денис создал специальную аварийную бригаду под руководством пришедшего к нему на помощь Витяки. Эта бригада должна была вытаскивать застрявший трактор. Витяка, казавшийся тучным в меховой одежде, но сильно осунувшийся, трудился самоотверженно, дважды поморозился, сильно зашиб ногу и все-таки не выходил из строя. Он проклинал пургу, проклинал трубы. Все это он только что высказал Денису, вернувшись с торосов. - Перелезать надо через них, как через стены, - жаловался Виктор. Вверху, в снежной сетке, виднелся спускающийся вертолет. Виктор так и застыл с запрокинутой головой. "Геликоптер... стены... перелетевший через них Майк! Эврика! Так ведь это же идея!" - Геликоптер! - закричал не своим голосом Витяка. - Его-то мне и надо. - Кого? Алексея? - спросил Денис. Но Витяка, не отвечая, бегом направился к лежавшим на снегу недавно вытащенным трубам. Вертолет опустился на снег. Денис шел навстречу вышедшим из кабины Алексею и Гале. - Дениска! В своих мехах ты совсем медведище! - смеялась Галя, снимая рукавицу и пожимая огромную руку Дениса. - Как работа? - кратко спросил Алексей, идя рядом с Денисом. Денис махнул рукой и крякнул: - Собираем да разбираем, вроде как беличье колесо. То радиаторы поставим на трубы, то снова их снимаем, чтобы трубы тягать... Алексей остановился, наблюдая за работой и мысленно повторяя слова Дениса: "собираем да разбираем..." Действительно, ведь сколько раз приходится одни и те же трубы ввинчивать и вывинчивать, притом на морозе! Так ли это неизбежно? Не в этом ли кроется решение задачи? Алексей чувствовал, что сегодня он воспринимает все необычно. После прихода Гали в нем словно зажглись усилительные лампы, он ощущал их горение, каждая ничтожная мелочь обретала неожиданное значение. Шорох мог бы греметь. Алеша меньше всего задумывался над причиной обострения всех чувств, он просто радовался этому и жадно пользовался своим внутренним накалом. У него еще не было какого-либо определенного решения. Но он уже отметил про себя повторность одних и тех же операций. Вчера он прошел бы мимо этого, сегодня это казалось недопустимым, уродливым... Галя с Денисом отстали. Алексей один шел вдоль фронта работ. Перед ним появилась невысокая фигура одного из строителей: - Не узнаете, товарищ Карцев? Мы с вами с одной трибуны выступали на подмосковном лугу. - Здравствуй! - Алексей протянул руку, вглядываясь в паренька и не узнавая. У него была плохая зрительная память, и Женя на улицах Москвы всегда толкала его локтем, когда встречались знакомые. - Эх, и вспоминают же сейчас ребята нас с вами, - продолжал паренек. - У нас на комсомольском комитете разговор был. - Вспоминают? Почему? - Я про отказ от зарплаты загнул, а вы... про радость тяжелого труда... - Тоже загнул? - спросил Алексей, чувствуя, что краснеет, как недавно в салоне. Андрюша Корнев сначала рассмеялся, потом сказал серьезно: - Замысел ваш стоит того, чтобы загнуть... Я вот все время мечтаю... Что-нибудь вроде вашего мола через океан... - Задумал что-нибудь? - поинтересовался Алексей. - Пока только хочется, да и не мне одному, - сказал Корнев и, крепко пожав руку Алексею, направился к работающим. Алексей задумчиво смотрел ему вслед: "Сколько их, таких горячих ребят! Кто знает, может быть, он или другой действительно выдвинет новую техническую идею небывалого размаха? Выдвинут, потому что выполнение таких замыслов по плечу нашему народу, нашему времени. Народ и время наше неизбежно требуют появления подобных замыслов, и они не могут не появиться..." Разговор с Корневым еще более направил мысль Алексея. Да, он обязан все время быть в творческом напряжении. Чего он стоит, если не сможет облегчить труд строителей, у которых уже зреют новые великие замыслы! Алексей продолжал идти, приглядываясь к работе. Он старался увидеть все чужими глазами, словно очутился здесь в первый раз. Собственно, как велись работы прежде и как ведутся сейчас? Прежде по дну моря перемещался кессон, и работающие в нем подводники закладывали в дно U-образные патрубки. Потом сверху в полынью спускали трубы, а водолазы вставляли их в концы патрубков. Потом уже на коллектор металлическую коробку, соединяющую трубы над поверхностью льда, монтировались радиаторы. Все эти операции были механизированы. Теперь на опытном участке отказались от подводных работ. Трубы, смонтированные с коллектором и радиаторами, соединялись дугообразными патрубками еще на поверхности льда. Длина труб рассчитывалась на глубину моря в этом месте так, чтобы патрубки пришлись как раз над дном и после прохождения холодильного раствора примерзли ко дну. Весь собранный вверху блок спускался сразу. Ни кессонов, ни водолазов больше не требовалось. Это достижение. А в чем недостаток? В том, что трубы теперь приходится "подгонять" по глубине моря. При вытаскивании изо льда прогретых труб патрубки остаются внизу. Вытащенные трубы надо вывернуть из коллектора, заменить их коротенькими трубами, которые будут стоять над поверхностью льда. Вывернутые же трубы доставить на передний край участка, там вновь смонтировать с коллектором, с радиаторами, "подогнать" по глубине. Вот если бы не разбирать блоки, а целиком доставлять на передний край! Правильно! Но как это сделать? Переброска даже труб, не то что блоков, крайне затруднена. Все упирается в это. Галя догнала Алексея. Они вместе смотрели теперь на строителей. Захваченные ритмом труда, те подбадривали друг друга. С места на место не переходили, а перебегали, озорно кричали Гале: - Бабушка, поберегись! Галя с улыбкой отходила в сторону. - Вот они, самородки, - сказала она. На снег падали пачки вытащенных изо льда труб. Но Галя имела в виду не трубы, а людей. Алексея смущали больше всего эти люди. Именно их не должно быть здесь! Все больше он ощущал правоту упреков Ходова. "Если смотреть чужими глазами, то применяющиеся здесь методы действительно выглядят отсталыми. Отмени разборку блоков, и все выглядело бы по-иному. А значит, так и должно быть! Значит, надо решать вопрос о транспортировке целых блоков. Надо просить Москву прислать сюда самые могучие вездеходы, которым не страшны торосы. Нужно просить также и подъемные краны. Имеющихся и для труб не хватает". Алексей наблюдал, как вытаскивались трубы. Заклинивающиеся захваты, которые конструировал сам Алексей, брали сразу несколько труб и вытаскивали их на высоту подъема крана. Потом приходилось "перехватываться", опускать приспособление, чтобы вытащить трубы еще на несколько метров и снова опускать его. "Вот если бы были краны, способные вытащить сразу все тридцатиметровые трубы. Но слишком сложно доставлять сюда такие краны, да к тому же они должны быть подвижными... Высота подъема выше тридцати метров..." Алексей покачал головой. Галя, отойдя в сторону, чтобы не мешать размышлениям Алексея, наблюдала за ним. Заметив, что один из строителей хочет подойти к Алексею, она остановила его и стала расспрашивать, как они устраиваются на ночь. Узнала, что спят здесь в теплых палатках с надувными резиновыми стенами. - Тепло-то тепло, - сказал строитель. - Ведь воздух - лучший теплоизолятор! Только порой недосыпаем, Денис поднимает... Эти слова услышал Алексей. Вчера он шуткой подбодрил бы строителя, сегодня он воспринял сказанное как прямой упрек. Строитель прав. Люди не должны так работать в наше время. Он сам осудил бы такие методы, если бы столкнулся с ними впервые. Конечно, это только опытный участок. Но здесь-то и должны быть выработаны передовые методы. Должны... но еще не выработаны! Не выработаны! И по вине Алексея, который слишком беспокоился о том, чтобы выполнить дневное задание, и упускал из виду главное возможность перехода всего строительства на разработанный здесь новый метод. - Алеша, ты поморозил себе левую щеку. Надо потереть снегом. Алексей не обратил внимания на Галины слова. - Надо перелететь на передний край. Как там с опусканием труб? - сказал он. Перед Алексеем из снежного тумана выросла фигура Виктора. - Алексей, один момент. Очень прошу подвезти. - Куда подвезти? - Геликоптер полетит к полынье? Захватите меня. - Пожалуйста, Витяка. - Еще один момент, - в нерешительности остановился Виктор. Его глаза озорно поблескивали. - Можно захватить небольшой багаж? - Куда ты собрался с багажом? - рассмеялась Галя. - Захватим, Витяка, захватим тебя вместе с багажом, - сказал Алексей, все еще занятый своими мыслями. Обрадованный Виктор побежал куда-то в сторону. Галя спросила Дениса, куда летит Омулев. Денис пожал плечами: - Не знаю. Я его к торосам послал обеспечить переброску труб. Алексей не обратил внимания на этот разговор и пошел к вертолету. Навстречу ему попались спорящие Витяка и летчик. - Алексей Сергеевич, - обратился к Алексею пилот, - вот тут он говорит... - Эвоэ! - перебил Виктор. - Я сам спрошу. Вот он не верит, что мне разрешено лететь на геликоптере. - Разрешено, разрешено, - рассеянно подтвердил Алексей. - Так ведь не только лететь! - протестовал пилот. - Груз? Вы сами разрешили захватить груз, - доказывал Виктор. - Да разве тут груз? - возразил летчик. - Багаж, груз... Мне разрешено! Алексей подтвердил. Пилот, пожав плечами, направился к машине. Виктор с видом заговорщика что-то продолжал говорить пилоту. - Ладно, не приставай. Все сделаю, - махнул тот рукой.
      Глава тринадцатая ВЗЯВШИСЬ ЗА РУКИ
      Вертолет был готов к вылету. Алексей и Галя ждали Виктора в кабине. Сидя на алюминиевом стуле, привернутом к полу, Алексей задумался. Галя настороженно следила за ним, чувствуя, что он занят чем-то важным. - Я все время думаю, - наконец сказал Алексей, - что так дальше нельзя. Нельзя, как говорится, ехать на одном энтузиазме. Надо избежать лишних операций. Блоки труб с радиаторами надо делать неразборными. И чтобы они годились для любой глубины, как твой буровой станок. - Правильно, - обрадовалась Галя. - Телескопические трубы? Алексей кивнул головой. - Это можно было бы сделать. Нижняя труба, упирающаяся в дно, входит в верхнюю, как шомпол в винтовку. Длина сама собой устанавливается. Не надо трубы ни обрезать, ни надставлять. - Как ты хорошо придумал, Алеша! - В том-то и дело, что я плохо придумал! - Почему? - Разве можно транспортировать неразборный блок? Вошел Виктор и остановился в дверях. Вертолет тотчас стал подниматься в воздух. Пол кабины чуть накренился. Слышался свистящий звук горизонтального винта. Через открытую дверь врывался ветер. Снежинки носились по кабине, садясь на алюминиевый стол и стулья. - Что ты дверь не закрываешь, Витяка? Холодно! - недовольно сказал Алексей. Виктор продолжал стоять в проеме открытой двери, держась руками за притолоку. - Зацепляй! Зацепляй! С левой стороны! Вот так! Теперь вира! - Он повернулся лицом к кабине и крикнул пилоту: - Вверх пошел! Вертикально! Помаленьку! - Закрой сейчас же дверь! - рассердился Алексей. - Зачем управлять подъемными кранами с вертолета? Сделают это без тебя. - Никак не сделать. Не услышат, - многозначительно ответил Виктор. - Тяни вверх! Хорошо идет? Тяни! - продолжал он командовать. Потом Виктор лег на живот и высунулся из кабины наружу. - Перестань! - крикнула Галя - Ты свалишься. Какой-то сумасшедший! Виктор, не обращая внимания, продолжал лежать, смотря вниз. Галя схватила его за концы шарфа и потянула, стараясь поднять на ноги. - Готово! - заорал Виктор. - Есть в полете! - Пошел! - Он захлопнул дверцу. Виктор откинул капюшон, снял шапку, развязал шарф. Лицо его было возбуждено. Потирая озябшие руки, он лукаво поглядывал то на Галю, то на Алексея. Алексей выжидательно смотрел на Виктора. - Ну, говори, - строго сказал он. - Что за багаж у тебя? - Обыкновенный. Конечно, не чемоданы. Сегодня Алексей с необычайной остротой воспринимал все. Догадка сверкнула в нем. Он схватил Виктора за рукав. - Блок труб! - крикнул Алексей, чтобы заглушить шум винта. - Что ты кричишь? - отступил Виктор. - Я не глухой. - Ты прикрепил к вертолету неразобранный блок труб? Виктор смотрел на Галю, словно искал у нее защиты. - Отвечай, ты поднял со снега блок труб? Это ты придумал? - Я? Ничего подобного. Просто система ассоциаций. - Каких ассоциаций? - Геликоптер и стены. У американской тюрьмы каменные стены, а здесь ледяные торосы. Груз переносится через непроходимые препятствия по воздуху. - Переносится? Только переносится? - закричал Алексей, вскакивая и ударяя Виктора по плечу. Тот даже присел, не понимая еще реакции Алексея. - Только переносится, - осторожно подтвердил он. - Больше ничего. Легонько опустим трубы около подъемных кранов и... финита! - Нет, это еще не все! - Почему не все? - Вертолет вытащил трубы из проруби? - Вытащил. - Так зачем же тебе подъемные краны? Не нужны они! В этом главное! Сразу вытаскивать весь блок, не разбирая, и сразу же его весь целиком опускать в прорубь вертолетом. - Эвоэ! - почесал затылок Виктор. - Это уже не только ассоциация. Жаль, я не додумался. - Это решение вопроса. Спасибо тебе, Витяка. - Пожалуй, не только мне. - Не важно кому! Важно другое... - Что блок труб будет доставлен через торосы, - договорила за Алексея сияющая Галя. Блок действительно был доставлен и аккуратно спущен вертолетом прямо в полынью, ожидавшую труб. Алексей тотчас решил лететь на гидромонитор к Федору. Расхрабрившийся Виктор попросил было Алексея доставить вертолетом еще хоть один блок, но Алексей и слушать его не захотел. Никогда еще Алексей не ощущал такого творческого подъема. Все в нем внутренне светилось, клокотало, рвалось наружу. Мысль была холодной, острой. Мозг был чувствителен к любому возбуждению. Он мог бы месяцами проходить мимо того, что сегодня послужило для него толчком к умозаключению, выводу, обобщению. Именно сейчас, ни минутой позже, хотелось ему в корне пересмотреть весь технологический процесс строительства мола, именно сейчас он ощущал в себе богатырскую силу, разбуженную каким-то волшебством, дремавшую во время будничных забот. Что же вывело его из этого состояния будничной заботы? Алеша посмотрел на Галю. Робкая, напряженная, она сидела на алюминиевом стуле около него и выжидательно смотрела. Виктор ушел в кабину пилота, Алеша взял ее руку. - Знаешь, о чем я думаю? Галя отрицательно покачала головой. - Знаешь... настоящая любовь способна пробудить все лучшее, что только есть в человеке. Немощного сделать силачом, бездарного - талантливым, завистника - благородным, слабого - героем. - Ты говорил, что... она. - Галя не смогла выговорить слово "любовь", что она может помешать... Теперь Алексей замотал головой, взял в свои руки обе Галины руки, крепко сжал их. Вертолет шел на посадку. Он опускался прямо на борт гидромонитора. Алексей тотчас вызвал Федора в свою каюту. Дядя Саша спал, и они не стали его тревожить. Галя, молчаливая, но взволнованная, чего-то ожидающая, счастливая, присутствовала на совещании. Алексей горел. Горел новым чувством, горел идеей, которую он смог развить из полуозорной выдумки Виктора, горел верой в великое дело, которое теперь ему под силу, под силу всем его товарищам. Федор смотрел на друга с недоумением, не понимая, что с ним происходит. Алексей же увлеченно рассказывал ему, как надо строить мол, не разбирая блоков труб, перенося их по воздуху вертолетами. Алексей предлагал, чтобы они втроем - он, Галя, Федор, не сходя с места, за ночь подготовили эскизы, схемы и проект приказа по строительству, чтобы представить его Ходову, по возвращении того из Москвы. Федор, дымя трубкой, выслушал Алексея. - Не согласен, - сказал он. - Чертежи, эскизы, приказ. Мало. - Чего же ты хочешь? - удивился Алексей. Выцветшие брови Федора были сосредоточенно сведены. - Соберем вертолеты со всей стройки. На опытном участке начнем работу по-новому. Немедля! - Правильно! - воскликнул Алексей. - Спасибо, Федя. Вот это будет помощь! - Пойду распоряжусь, - сказал Федор, поднимаясь. - Готовьте чертежи. Всю ночь Галя и Алексей работали, склонившись над одним столом. Алексей весело насвистывал и без конца ломал карандаши. Галя время от времени украдкой смотрела на него. Когда Алексей взглядывал на Галю, глаза его светились счастьем. Закончив один чертеж, Галя откинулась на спинку стула. - Алеша, силища в тебе, одержимость шальная! Ты и чувствовать и любить должен как-нибудь по-иному, по-своему. Это о тебе Маяковский писал, помнишь, я обещала прочесть:
      Любить это значит: в глубь двора вбежать и до ночи грачьей, блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи. Любить это с простынь, бессонницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику, его, а не мужа Марьи Иванны, считая своим соперником.
      Алексей поставил локти на стол и, положив на ладони подбородок, внимательно смотрел в черные Галины глаза. - Любить? - повторил он. - Это ревновать к Копернику, к Павлову, к Мичурину. Их считать соперниками. Любить - это дорваться до любимой работы, силой своей играючи. Как ты вовремя это вспомнила, удивительная ты, Галя! - И он продолжал, все так же пристально смотря Гале в лицо: Любить... Может быть, любить - это, взявшись за руки, идти вперед? Галя протянула ему обе руки. Он схватил их, привлек Галю к себе и стал целовать ее: - Люблю, люблю! Галя отвечала ему, задыхаясь, пытаясь вырваться, чтобы вздохнуть. Только и успела спросить, сияя глазами: - Почему... только теперь знаешь? - Почему только теперь? Потому, что силу ты мне невиданную подарила. - Осторожно... Алеша, любимый... - шептала Галя. Но как ни помогала любовь взлету творческой фантазии, закончить к утру чертежи она помешала. Федору ничего не оставалось, как прислать им в помощь уже вышедших на работу чертежников.
      Глава четырнадцатая ТОЛЬКО ВПЕРЕД!
      Радист Иван Гурьянович, как говорится, сбился с ног. Радиограммы сыпались на него дождем. Это были сводки о весенних всходах в Кара-Кумах, обязательства нефтяников Сахалина, цифры выплавки стали по всему Советскому Союзу, сообщения о высотном рекорде самолета, о выработке электроэнергии на атомных станциях, о ходе специальных работ в Проливах, сводки и доклады с бесчисленных участков грандиозного промышленного и строительного фронта. Весь этот поток радиограмм, обрушившихся на радиорубку гидромонитора, был адресован Волкову. Но ни самого Волкова, ни телеграммы о его прибытии не было. Всем собравшимся в салоне капитана было ясно, что вместе с Ходовым, которого ждали с минуту на минуту, прилетит, очевидно, и сам Волков, приказавший переправлять ему корреспонденцию сюда. Александр Григорьевич порывисто распахнул дверь в салон: - Встречайте! Летят! Федор и Алексей поспешно оделись и вышли на палубу. В лучах прожекторов вертелись серебристые вихри снежинок. Матросы сметали с палубы снег. Он лежал на поручнях, на крышах ларей, в углублениях иллюминаторов. Ванты казались сделанными из толстых белых веревок. Вскоре Волков и Ходов поднялись на борт корабля. Галя, в ожидании притаившаяся у реллингов, бросилась к отцу. Волков поцеловал дочь, поздоровался со всеми встречавшими его моряками и строителями и распахнул пальто с меховым воротником, словно давая этим понять, что торопится снять его. - Устали с дороги? Может быть, отдохнете? - спросил Федор на правах хозяина корабля. - Какое там устал! - рассмеялся Волков. - Выспался. В Москве не всегда удается. Я думаю, что мы, не теряя времени, соберемся у Василия Васильевича. - Прошу, - пригласил Ходов. - И вас также, - обратился он к Гале. - Нет, зачем же? - смутилась она. - Я ведь не руководитель. - Как хотите, - сухо сказал Ходов и решительно направился к салону. Алексей шел рядом с Ходовым. - Василий Васильевич, хочу срочно доложить вам о новых возможностях. - Доложите заместителю председателя Совета Министров, - оборвал Ходов. - Но это очень важно, Василий Васильевич! - настаивал Алексей. - На совещании, - сухо ответил Ходов и отвернулся. Алексей пожал плечами и замедлил шаг. Его догнал дядя Саша. - Кажется, дело плохо. Даже слушать не стал, - шепнул он. - Может быть, решение уже принято? - Разберемся, - сказал дядя Саша Алексею, кладя руку на его плечо. Галя шла рядом с отцом. - Как мама? - Письмо привез. Платок теплый прислала, - улыбаясь, ответил Николай Николаевич. Гале очень хотелось спросить, зачем прилетел отец, но не рискнула. Она осталась у запертых дверей салона. Матросы и строители подходили к ней и почему то шепотом спрашивали: - Ну как? Галя пожимала плечами.
      - Итак, товарищи руководители, - начал Волков, - положение на стройке грозит срывом правительственного задания и далее нетерпимо. Волков словно отрубал каждое слово, и в этой его манере говорить, как и в спокойной уверенности Ходова, Алексей угадывал предопределенное решение. Он опустил голову. Волков продолжал: - Я прошу руководителей строительства, начиная с товарища Ходова, назвать мне ту помощь, которую вам надо оказать людьми, материалами и машинами, чтобы выправить положение. - Я уже докладывал, Николай Николаевич, - начал Ходов. - Для выправления положения нужно немедленно вернуться к прежнему методу работ на опытном участке. Однако время упущено. Чтобы наверстать потерянное, нужно увеличить число строителей, добавить строительные механизмы и немедленно реализовать выделенные нам фонды на трубы. У меня все. - У вас все, - задумчиво повторил Волков и оглядел остальных присутствующих. Он встретился глазами с настороженным взглядом Алексея, заметил скованное лицо Федора, выколачивающего трубку, обратил внимание на запущенную в густую бороду руку Александра Григорьевича. - Так, продолжал он. - Это мне ясно. А что потребуется для строительства, чтобы закончить мол в срок, строя его без труб? Лицо Василия Васильевича потемнело. Однако он прежним, чуть скрипучим, спокойным голосом сказал: - Можно построить мол и без труб. Для этого, товарищ Волков, необходимо: удвоить армию строителей, утроить наличный парк автомашин-вездеходов, утроить наши грузоподъемные средства. У меня все. - Ясно, - Волков записал что-то себе в блокнот. - А вы что скажете, товарищ Карцев? - Простите, можно мне задать вопрос? - встрепенулся Алексей. Волков поморщился. Алексей смутился. - Я, кажется, ясно сформулировал свой вопрос, - холодно сказал Волков. Присоединяетесь ли вы, заместитель главного инженера, к требованиям, выдвинутым начальником стройки? - Нет, не присоединяюсь, - ответил Алексей. Ходов медленно повернулся к Алексею. - Я думаю, что, перейдя всем строительством на метод стройки без труб, мы можем примерно вдвое уменьшить существующую армию строителей, - закончил Алексей. - Уменьшить? - Волков пристально посмотрел на Алексея, потом мельком взглянул на напряженные лица Федора и Александра Григорьевича. Ходов едва сдерживал себя, барабаня пальцами по столу. - Да, уменьшить, - подтвердил Алексей. - Нам также не потребуется значительной части оборудования, если... - Товарищ Карцев! - прервал Ходов. - Я прошу вас быть серьезнее. На нашем совещании председательствует член правительства. - Подождите, - остановил его Волков. - Я не сомневаюсь в серьезности товарища Карцева. Очевидно, у него имеются какие-то основания так говорить, тем более, что и другие товарищи, надо думать, осведомлены о планах товарища Карцева. Федор и Александр Григорьевич кивнули. Хмурый Ходов, сидя на стуле, выпрямился, как по команде "смирно". - Мы сможем перейти всем строительством на быстрый метод стройки мола без труб, - пояснил Алексей, - если правительство выделит нам нужное количество вертолетов. - Опять проекты! - не сдержался Ходов. - Когда, наконец, вы поймете, что у нас тут, прошу прощения, не экспериментальные мастерские, а стройка! Стройка в чрезвычайно тяжелых условиях! - вышел из себя Ходов, продолжая, однако, сидеть на стуле в неестественной позе, не касаясь спинки. - Подождите, - снова остановил Ходова Волков. - Могу я узнать детали вашего плана, товарищ Карцев? - Конечно, - обрадовался Алексей. - Мы разработали схему нового технологического процесса. Моя вина, что я не успел доложить ее начальнику строительства. Ходов быстро взглянул на Карцева. - Я сейчас попрошу Волкову принести все чертежи, - Алексей поднялся. - Можно посмотреть не только чертежи, - вставил Федор. Волков повернулся к нему: - Что вы имеете в виду, Федор Иванович? - Проехать на опытный участок, - ответил Федор, кладя на стол трубку. - Наши комсомольцы успели реализовать новый технологический процесс на своем участке, - разъяснил парторг. - Вот как!- сказал Волков, поднимаясь. - Подождите, товарищ Карцев. Можете не ходить за чертежами. Посмотрим, как это выглядит в натуре. Жаль, что вы не успели доложить Ходову. - Прошу прощения, товарищ Волков, - мрачно вставил Ходов. - Это я виноват, не выслушал товарища Карцева, потому что не хотел задерживать начало заседания. - Хорошо. Поедем, - решил Николай Николаевич. - Далеко это? - Не очень, - ответил Александр Григорьевич. - Но вы замерзнете, Николай Николаевич. Надо одеться потеплее. - Найдется ли одежонка впору? - рассмеялся Волков. Волкову принесли доху, которая человеку обычного роста доходила до пят. Николаю Николаевичу она была чуть ниже колен. Николай Николаевич вышел на палубу и увидел Галю. - Вот и хорошо, поедем с нами! Галя села в вездеход с Николаем Николаевичем. Ходов неприветливо пригласил Алексея в свой вездеход. Федор и Александр Григорьевич уехали вперед. - Ну как, Галчонок, дела? - спросил Волков, кладя руку на Галин рукав, когда они уселись рядом на сиденье. - Говорят, закончила разведку грунтов? - Папа, - тихо сказала Галя, - я так счастлива! - и она уткнулась лицом в мягкий мех дохи. Отец гладил ее по голове. Ему показалось, что дочь плачет. - Ну вот! - с укоризной говорил он. - Небось на острове Исчезающем не ревела. Плечи девушки стали вздрагивать еще сильнее. - Ты мне хоть о новом методе расскажи, наверное, над ним тоже работала, спросил отец. Галя только выговорила: - Увидишь, все увидишь, - и опять уткнулась лицом в мех. Вездеход остановился. Отец с дочерью вышли на снег. Надо льдом поднималась ребристая стена радиатора, около которой, ожидая Волкова, стояли все руководители стройки. Снегопад не прекращался, ветра не было. Снежные хлопья, искрясь в лучах прожектора, не падали, а летали над ребристой стеной. Подойдя ближе, Волков заметил, что от стены вверх тянутся стальные тросы. Алексей указал на них рукой: - Там вертолет. Он превращен нами в летающий кран. Денис, давай команду. Стоящий рядом Денис казался еще более громоздким, чем обычно, из за походной рации, видневшейся у него за спиной. Держа в мохнатой рукавице телефонную трубку, он сипло скомандовал: - А ну, давай, хлопец! Вира! Вира! Помаленьку! Чуть лево. Легче! Погнешь трубу, жалеть будешь. Трошки еще! Себя жалеть будешь. Ползи, ползи, голубушка! Вверх ползи! Волков видел, как кабина вертолета, которую он скорее угадал, чем увидел в вышине, стала удаляться. Тросы натянулись, часть ребристой стены длиною около десяти метров поползла вверх. Частокол труб, похожих на прутья, стал расти на глазах. Трубы, прогретые электрическим током, легко выходили изо льда. Алексей объяснял: - Вертолет для нас не только кран, - мы используем его и как транспорт. Вытащив целиком неразборный блок, вертолет несет его к полынье, где сразу опускает в воду. Трубы у нас как бы двухъярусные. Нижняя часть трубы более тонкая - входит в верхнюю, большего диаметра. Поэтому при спуске нижняя труба упирается в дно и начинает вдвигаться в верхнюю, пока радиаторы не встанут на нужном уровне. Таким путем мы избегаем всех лишних операций сборки и разборки. - Стоп! Так держать! - закричал Денис. Поднятых радиаторов уже не было видно. Казалось, что трубчатый забор уперся в самое небо, оторвавшись в то же время от земли. Во льду под ним стали заметны отверстия. - Хлопцы! Надевай патрубки! - скомандовал Денис. - Соединяющие патрубки остались на дне, ими мы жертвуем, - объяснял Алексей. - Сейчас на трубы снизу наденут новые дугообразные патрубки, и блок будет готов к спуску. Кстати, будем их отливать изо льда. Через несколько минут вертолет со своей ношей улетел. - Орел! - с довольным видом заметил Денис. - В торосах не застрянет! Сверху все еще слышался характерный свистящий звук горизонтального винта. - Вернулся? - спросил Волков. И как бы в подтверждение его слов, из снежной сетки стал спускаться блок радиаторов, но трубы были не длинные, а коротенькие, словно их успели обрезать. - Этот новый блок, доставленный вторым вертолетом, останется здесь стоять навечно, чтобы поддерживать ледяной мол в замороженном состоянии. Все блоки мы собираем теперь в теплых трюмах, их приносят по воздуху, чтобы установить здесь, - Алексей показал ногой на дырки во льду. Блок опускался. Галя тронула отца за рукав, чтобы он отошел в сторону. Волков подошел к Ходову и вопросительно посмотрел на него. Меховой капюшон обрамлял его худое темное лицо. Он закашлялся. Подошли Алексей, Федор и дядя Саша. - Я выслушал доклад о новом методе, примененном на опытном участке, - с обычным спокойствием начал Ходов и внезапно замолчал, стараясь взять себя в руки. Волков распахнул доху, наблюдая, как устанавливают радиаторы. Подъехала автоцистерна для заполнения блока раствором. - Я как инженер должен признать решение удачным, - сказал Ходов, кладя руку на плечо Алексея. - Не скупитесь, не скупитесь, Василий Васильевич! - подбадривал его Волков. - Не только удачным... - Я должен признать это техническое решение блестящим и полностью снимающим все возражения... - он закашлялся, - все мои возражения против строительства мола без труб. Я был не прав в занятой мной позиции. Этот способ оказалось возможным механизировать. Гале казалось странным, что в голосе Ходова не слышалось привычного скрипа. Он звучал почти взволнованно, и она подумала, что, быть может, Ходов этой нарочитой скрипучестью всегда смирял свою страстность. - Василий Васильевич! - сказал Алексей. - Если бы не вы, мы ничего бы не придумали. Вы заставили нас искать это техническое решение и в нужном направлении - в направлении механизации. - Но я не искал этого технического решения, а должен был искать. - Вы признаетесь в ошибках, - сказал Волков, - признаетесь прямо и открыто. Иначе не может поступить ни один настоящий коммунист. Но вы еще раз ошибаетесь, говоря о техническом решении. Ходов, смотревший в землю, поднял глаза. - Почему? - живо спросил Алексей. - Задачу вы решили, товарищи, не только технически верно, но и коммунистически правильно. И это главное! Волков вместе с группой сопровождающих его строителей медленно шел вдоль ребристого забора. Обняв Алексея за плечи, он продолжал говорить: - Ты, Алеша, правильно решил задачу и сам же опроверг все свои лихие высказывания, звавшие строителей искать радость в лишениях... - Николай Николаевич улыбнулся и, сняв рукавицу, стал оттаивать пальцами ледышки на усах. - Радость коммунистического труда, - сказал он, обращаясь уже не только к Алексею, - в его великих задачах, в его совершенной организации, в его новом, особенно высоком уровне механизации. Строя коммунизм, мы во всем, именно во всем, движемся только вперед! Волков остановился и стал смотреть на быструю работу вертолетов. Людей почти не было видно, казалось, что всю тяжелую работу здесь, на льду, выполняют только эти крылатые машины. Алексей смотрел на ребристый забор и уже представлял себе, что он тянется на тысячи километров на восток - до самого острова Врангеля, славного традициями своих первых жителей, и дальше - к Берингову проливу. Он видел ледяной мол уже законченным.