Чтобы заставить энергию постоянно выделяться, надо быть уверенным, что летящий нейтрон встретит на своем пути ядро урана 235. Ядра атомов по сравнению с их величиной отстоят одно от другого на огромных расстояниях. Летящий нейтрон может не задеть ни одного из них. Известно, что случайно выпущенной пулей трудно попасть в ствол дерева. Но если деревьев на пути встретится много, если пуля будет направлена в лес, то какой-нибудь ствол она заденет обязательно. Так и в урановом реакторе. Чтобы быть уверенным, что нейтрон попадет в нужное ядро, надо иметь "целый лес" таких ядер, то есть, попросту говоря, нужно поместить в реакторе достаточное количество вещества. Если это вещество не будет иметь никаких примесей, то реакция распада распространится молниеносно, каждое разлетевшееся ядро разрушит соседнее, которое, в свою очередь, расколет еще одно или два, в результате произойдет атомный взрыв. Если же уран 235 будет лишь примешан к обычному урану, который поглощает нейтроны, но не разрушается, то реакция будет носить не взрывной, а более спокойный характер. Можно воспользоваться тем, что некоторые вещества захватывают нейтроны, и погружать в реактор стержни, сделанные из этих веществ. Таким способом легко уменьшать рой летящих нейтронов и регулировать тем число разрушаемых ядер и количество выделяемой энергии. Первые реакторы атомных электростанций были рассчитаны на нейтроны, летящие с замедленными скоростями. Урановые стержни окружали веществом, способным тормозить летящие нейтроны, например графитом. Реактором управляли, вводя в него стержни, сделанные из бористой стали, - они поглощали нейтроны. Полностью вдвинутые в реактор, эти стержни могли и совсем остановить реакцию. Если нейтроны летят медленно, атомного горючего надо загрузить в реактор очень много - около двадцати тонн металлического урана при шестистах тоннах замедлителя - графита. К этому надо еще прибавить вес защитных стен - несколько тысяч тонн. Для транспортных установок это, конечно, слишком громоздко и не годится даже для кораблей. Лучше, когда в качестве замедлителя применяют не графит, а тяжелую воду. Но и в этом случае приходилось загружать в реакторы три тонны урана и пять тонн тяжелой воды, вещества редкого и дорогого. И даже такая установка слишком тяжела. Другое дело, если пойти на использование быстро летящих нейтронов. Тогда можно ограничиться в реакторе лишь несколькими сотнями килограммов урана. Однако в этом случае нужно было решить труднейшие задачи управления реакцией, отвода выделяющегося тепла. Федор показывал Виктору установку: - К сожалению, не могу показать тебе реактор. Опасное излучение. Нас отделяет от него надежная защита: шестьдесят сантиметров бетона снижают опасную радиацию в сто раз. В корабельном реакторе для регулирования пользовались замедлителями нейтронов. Когда корабль шел полным ходом, все замедлители специальными автоматами удалялись из реактора. Быстрые нейтроны попадали в наибольшее число ядер, освобождая максимальное количество энергии. Федор провел Виктора в котельную. В чистом помещении с глянцевыми стенами стояли паровые котлы, внешне напоминающие котлы судовых установок. Вдоль стен тянулись толстые теплоизолированные трубы. Виктор заметил обычные водомерные стекла и манометры. На одном из циферблатов отмечалась температура в несколько сот градусов. Никаких топок у котлов не было. Виктор показал Федору на прибор со шкалой температур. - Котлы нагреваются расплавленным металлом, - пояснил Федор. - Ты с ума сошел! - воскликнул Виктор. - Я вовсе не хочу, чтобы мое тело пронизывалось смертоносным излучением. Ведь металл побывал в реакторе и, наверное, стал радиоактивным. Ты как хочешь, а я ретируюсь. Федор успокоил Виктора. Реактор действительно охлаждался своеобразной жидкостью - расплавленным металлическим сплавом калия и натрия с температурой около шестисот градусов, - стальные трубы при этом, конечно, не портятся. Сплав этот, пройдя через реактор, действительно становится опасно радиоактивным для обслуживающего персонала. Поэтому его в котлы не пускают, а направляют в промежуточный теплообменник, где он нагревает такой же расплавленный металлический сплав, но протекающий по самостоятельным трубам и уже не радиоактивный. Он потом и нагревает котлы, поднимает в них пар. - Пойдем в кочегарку, - предложил Федор. Они поднялись по трапу в просторную чистую каюту с круглым иллюминатором. Она походила на радиорубку. На мраморном щите поблескивали приборы и сигнальные лампочки. На черной эбонитовой панели виднелись кнопки с надписями. За столиком сидела молоденькая девушка-оператор и что-то прилежно записывала в журнал. Увидев капитана, она встала. - Наш кочегар, - без улыбки представил ее Федор. Девушка смутилась. - Как ваше здоровье? - справился Виктор, щуря глаза. - Радиация не сказывается? Девушка удивленно покачала головой. - Здесь заходил радист. Оставил вам, Федор Иванович, письмо, - сказала она. Федор стал рассматривать конверт. - Какой расход горючего? - важно осведомился Виктор. - Наши машины имеют мощность пятьдесят тысяч лошадиных сил, - охотно стала объяснять девушка. Федор тепло посмотрел на нее. Верно, она напомнила ему кого-то... - За месяц плавания мы могли бы израсходовать около полукилограмма урана 235, основного ядерного горючего, которое примешано к обычному урану, загруженному в реактор. Однако практически получается так, что во время плавания, когда машины работают, количество ядерного горючего не уменьшается, а увеличивается. - Ну, знаете ли!.. - возмущенно надулся Виктор и посмотрел на Федора, призывая того вмешаться. Федор только улыбнулся, а девушка, пунцовая от смущения, продолжала старательно объяснять: - Но это действительно так. Дело в том, что каждое распавшееся ядро урана 235 выбрасывает три нейтрона. Один из них, если реакция продолжается, разбивает соседнее ядро урана 235, а другой, а порой и третий нейтроны попадают в ядро урана 238, то есть обычного урана. Тут и происходит самое интересное. Этот уран превращается в другой элемент, который на земле не существует, - плутоний. Плутоний подобен урану 235, он долго сохраняется, способен поддерживать реакцию распада и служить ядерным горючим. За месяц плавания мы расходуем около полукилограмма урана 235, но получаем при этом больше полукилограмма плутония. - Эврика! Оказывается, у вас тут не только силовая станция, но еще и лаборатория алхимика, - снисходительно заметил Виктор. - Не могу вас представить в подвалах средневековья. Девушка вконец смутилась и отвернулась. - Знаешь, от кого письмо? - пришел на помощь Федор. - От Майка. Получено из Америки в Архангельске. Переписано по радио. Вот о чем писал Майк: "Друзья! Сегодня мне есть что написать. Прошло больше двух лет с того времени, как мне захотелось увериться, что у меня нет товарищей по несчастью в вашей стране. Клянусь вам, что мне в сто тысяч раз было приятнее узнать, что у меня там есть товарищи не по несчастью, а по мечте. Я молчал, и могло показаться, что ваш ответ не произвел на меня никакого впечатления. Но это неверно. Именно сегодня мне хочется ответить вам. Вчера я чуть было снова не стал ученым. Боссы, наконец, решили забыть Томаса Никсона и допустить, а вернее сказать, призвать его сына в секретную лабораторию. Черт его знает, может быть, два с лишним года назад я и обрадовался бы этому. Но вот сейчас я заявил, что не пойду в их лабораторию, которая никогда не займется "невесомым топливом" для личных автомобилей. Почему я не пошел? Не хочу превращать в топливо живых людей. Джерри перед отъездом обругал меня ослом. Мне не нравятся его последние сочинения. Он говорит, что я не понимаю, что такое "бизнес". Я не обругал его ослом, я обругал его шакалом. Нет, я не обругал, я назвал его шакалом, потому что он подвывающий шакал. Из газет я узнал о проекте ледяного мола. Неужели автор его Алексей Карцев, тот самый Алеша, с которым мы плавали?! В воскресенье на пикнике я рассказывал об этом строительстве рабочим. Кажется, у меня есть шансы вылететь со своего места у конвейера, где мое университетское образование не нужно боссу. Не думаю, чтобы это обрадовало мою девушку. Она все еще пребывает в "моих девушках". Есть у нас такое страшное слово, знаменующее вечно неустроенное существование людей. Впрочем, она у меня неуемная оптимистка и строит такие планы нашего будущего, для которых понадобился бы размах вашего строительства. Мне кажется, что в последнее время я начинаю находить себя, а если не себя, то свой путь. Я хотел бы, чтобы он встретился с трассой вашего мола. Жму ваши руки, дорогие друзья. Ваш Майк". Федор тщательно сложил письмо и задумчиво сунул в рот нераскуренную трубку. - Надо вместе ответить Майку, - сказал он Виктору.
      Глава седьмая ПОСТРОИМ НА ВЕКА!
      В дни, когда американская пресса на все лады перепевала версию о "грандиозной морской демонстрации коммунистов против Аляски", в Карском море действительно происходило что-то похожее на маневры. Гигантская эскадра, в которой, впрочем, не было ни одного военного судна, разбившись на группы по шесть-семь кораблей, развертывалась своеобразным строем. В штурманской рубке гидромонитора над картой с красными кружочками, пунктиром идущими от Новой Земли к Северной, склонились командир флотилии, капитан гидромонитора Федор Иванович Терехов, начальник Полярной строительной экспедиции, как на первом этапе называлась Великая полярная стройка, Василий Васильевич Ходов и один из его помощников, инженер Алексей Карцев. Федор Терехов отмечал на карте, какие корабли уже бросили якорь, став на рейде в местах, где должны появиться ледяные быки будущего мола. Алексей, отойдя от карты, вышел на капитанский мостик. Ближние корабли выстраивались по кругу, как бы очерчивая своими корпусами линию ледяного берега будущего искусственного острова. Алексей вышел на мостик и всей грудью вдохнул свежий воздух. Дул северный ветер. По небу плыли белые поля облаков, напоминавшие льды. На море была мертвая зыбь, отголосок далекого шторма. Ледокол лениво переваливался с борта на борт. Волны походили на редкие и пологие складки холмов. Алексею вспомнились валы первого перенесенного им шторма. Алексей усмехнулся. Он смотрел на себя со стороны. Разве рискнул бы он сейчас защищать диссертацию с теми неоформившимися, самому еще не ясными мыслями, которые владели им тогда? Конечно, не рискнул бы. Он стал строже к себе, вдумчивее. А все же непосредственность молодости принесла свою пользу. Смело делясь своей мечтой с опытными людьми, он обогатил ее. И вот теперь мимо идут сотни кораблей, чтобы занять свои места на трассе мола, который уже строится! Опершись на перила, Алексей смотрел на воду. Она медленно то приближалась, то удалялась, свинцовая, непрозрачная. "Где-то там на дне лежат первые жертвы мола... И среди них Галя..." Алексей представил себе Галю, стройную, гибкую, немного застенчивую, всегда избегавшую смотреть на него. Теперь уж она никогда не взглянет ему в глаза... Комок подкатился к горлу Алексея. Гребни волн, на которые он смотрел, стали расплывчатыми, затянулись пеленой. Странно, но Алексей не мог думать о Гале и не думать о себе, он не мог жалеть ее и не жалеть себя. Невозвратно утраченная Галя казалась ему и прекрасней и ближе, чем была когда-либо на самом деле. Потому, быть может, Алексей, с необычной силой ощутив сейчас горечь утраты, плакал. Если мужчина поймает себя на том, что плачет, он в первый миг устыдится, но потом, вспоминая об этом, почувствует, что был тогда лучше, чище... Алексей выпрямился. Ветер дул порывами и быстро высушил его влажные щеки. ...Маститый океановед Петров стал парторгом строительства. Он пожелал принять участие в стройке как ученый, знающий море, льды и жаждущий влиять на изменения условий их существования, а не регистрировать их только. Он обратился в ЦК партии с просьбой направить его на стройку научным консультантом. Но в Центральном Комитете рассудили по-иному. Старый коммунист, знаток Арктики и ее людей, как никто другой, мог быть полезен на посту партийного руководителя стройки. Одновременно он мог консультировать инженеров по всем вопросам науки о льдах и океанах. Александр Григорьевич поднялся на мостик. В руках он держал два сверкающих полированными поверхностями металлических ящичка. Парторг движением головы пригласил Алексея пройти вместе с ним в штурманскую рубку. - Принес? - спросил Ходов, поднимая от карты худое лицо с ввалившимися щеками. - Торжественная минута, - сказал Александр Григорьевич и оглянулся на стоявшего в дверях Алексея. Федор отошел в угол рубки, словно предоставляя остальным решить вопрос, о котором будет идти речь. - Два ящичка... нержавеющая сталь, - сказал дядя Саша. - Пролежат тысячелетия. Ходов открыл крышки ящиков. В первом из них лежала стальная пластинка с выгравированной на ней датой начала Великой полярной стройки. Этот памятный знак предстояло зарыть в дно Карского моря на месте, где поднимется первый ледяной бык сооружения. Во втором ящике хранилась стальная пластинка с именами трех погибших в этом месте строителей мола: Галины Волковой, Матвея Доброва и Ивана Хорхая. На обратной ее стороне были выгравированы портреты погибших, в память которых и было выбрано место начала стройки. Алексей взял в руки пластинку с портретами. На него смотрело задумчивое лицо девушки с прямой линией сросшихся бровей, с черными тенями над верхней губой, с мечтательным взглядом темных глаз. "Вот такие в войну становились героями", - горько подумал он и непослушными пальцами положил пластинку в ящичек. - Начнем монтаж каркаса двух островов одновременно, - решительно сказал Ходов. - С первыми кессонами спустимся я и Карцев. Алексей Сергеевич, обратился он к Алексею, - берите ящик... Вот этот, с датой начала строительства. Я возьму другой. Алексей покачал головой. - Нет, - сказал он. - Закладывайте сооружение вы, Василий Васильевич. Вы начальник строительства. А мне позвольте отдать последний долг товарищам... Дядя Саша обернулся и ласково взглянул на Алексея. - Понимаю вас, Алексей Сергеевич, - своим обычным скрипучим голосом сказал Ходов. - Право выбирать у вас. В этом вопросе я подчиняюсь вам. Подошел Федор и, как бы прощаясь, вынул из ящика пластинку с портретами. Положив пластинку обратно, он поднял глаза и встретился взглядом с Алексеем. Оба опустили головы. - Ну что ж, - сказал Ходов, отходя от иллюминатора. - Корабли уже встали по местам. Федор Иванович, распорядитесь о спуске катера, чтобы доставить меня на ледокол второй группы. Я спущусь со вторым кессоном. - Почему? - попробовал протестовать Алексей. - Вам по праву начальника надо спускаться с кессоном номер один. - Прошу прощения, мы спустимся одновременно. Вы отсюда, я с ледокола второй группы, - безапелляционно распорядился Ходов. - Надо будет объявить об этом людям, они уже собрались на палубе, - сказал Александр Григорьевич. - Настроение у молодежи приподнятое. Выйдя на крыло капитанского мостика, с которого видна была заполненная людьми палуба, дядя Саша сделал знак рукой. Моряки и строители замерли внизу, как по команде "смирно". Позади парторга строительства стояли Ходов и Карцев со стальными ящичками в руках. Александр Григорьевич сообщил, что эти ящички будут заложены Ходовым и Карцевым в дно моря под будущими ледяными островами в знак начала стройки и в память жертв начавшейся борьбы с ледовой стихией. К Алексею подошел Виктор Омулев. - Хэлло, друг! Два слова горькой печали, - начал он, отводя Алексея в сторону, - крик души... Конечно, я геолог. Разведка грунта и так далее... Официально говоря, мне не обязательно быть в первом кессоне, но... зачем спускаться обреченному на бездействие врачу? Алексей пытливо посмотрел на толстое, сейчас смущенное, покрасневшее лицо Виктора. - Ты хочешь вместе с нами похоронить ее портрет? - Ты чуткий, Алексей, - заморгал Виктор короткими ресницами и, вынув платок, стал вытирать щеки. - Ты чуткий... Мы поймем друг друга. Я не буду там, внизу, лишним! Клянусь своим именем. Я постараюсь, друг, чтобы ты заложил не только память о товарищах, но и само сооружение. - Это делает Ходов, - сухо ответил Алексей. Виктор понизил голос: - Сооружение фактически заложит тот, чей остров поднимется первым. Строго конфиденциально! Мы уже договорились с Денисом, - и Виктор поднял палец. Алеша укоризненно покачал головой: - Эх, Витяка! Ты претендуешь на чуткость, а меня понять не способен. Виктор испугался, думая, что Алексей откажет ему в просьбе, но Алексей, угадав его мысли, успокоил: - Хорошо, хорошо, ты спустишься с нами. Посмотришь дно глазами геолога. На палубе начиналась суета. - Опускать черепаху! - Построиться по бригадам! - Эй, бабушка, поберегись! По палубе весело катились легкие строительные машины, которые должны были облегчить труд полярников. Алексей Карцев прошел на корму. Там, выстроившись, замерла команда кессона. Подводники, одетые в непромокаемые комбинезоны, напоминали специальную воинскую часть. Командир подвижного кессона, увидев Карцева, по-военному подошел к нему и отрапортовал о готовности кессона к спуску под воду. Кессон, действительно напоминавший исполинскую черепаху, возвышался на корме, как стальная куполообразная броня морского орудия. Рулевое управление и винтомоторная группа, высовывающиеся из-под панциря, еще больше увеличивали сходство с черепахой. На панцире был даже характерный рисунок - переплет огромных окон, сделанных из толстой прозрачной пластмассы. Карцев оглядел своих товарищей по спуску. Он видел торжественные напряженные молодые лица. Вот сосредоточенный Денис, вот и весело подмигивающий Витяка. Алексей отдал команду, и подводники, один за другим, стали нырять под панцирь "черепахи", приподнятый над палубой подъемной стрелой. Алексей и командир кессона Нетаев вместе с корабельным врачом следили за проходившими людьми. Врач заранее тренировал каждого из них для работы при повышенном давлении воздуха в кессоне, где вода должна быть вытеснена сжатым воздухом. Наконец нырнул под панцирь и правофланговый Денис. - Прошу вас, товарищ командир кессона, - пригласил Нетаева Алексей. Карцев остался последним. Федор крепко пожал ему руку. Подошел дядя Саша и обнял Алексея. - Все время держи связь, Алеша! Помни, в первый раз спускаетесь, напутствовал он. Терехов взял переданную ему радистом телефонную трубку. Как известно, радиоволны не распространяются под водой. С кессоном была теперь только телефонная связь. Подводники прильнули лицами к окнам кессона, смешно расплющив носы. Голосов их уже не было слышно. Терехов отдал команду. Запыхтела лебедка. Гигантская "черепаха" дрогнула, еще приподнялась над палубой, качнулась и поплыла к реллингам. Моряки и строители уступали ей дорогу, махали шапками и кричали. Подбежал радист и передал Терехову радиограмму с соседнего ледокола. Федор прочел и сказал Алексею в телефонную трубку: - Старт дан. Кессон номер два тоже поднялся. Желаю успеха. Снова заработала лебедка. Зашипел отработанный пар. "Черепаха" пошла вниз, коснулась воды. Кессон теперь уже плыл. Над водой виднелась верхушка шара, сам же воображаемый шар словно был скрыт в глубине. К нему тянулись канаты и шланги. Машины кессона сейчас не работали, хотя могли самостоятельно обеспечивать кессон в течение некоторого времени воздухом и энергией. "Подводная черепаха" пока получала то и другое от ледокола. Диаметр видимой части шара стал уменьшаться. В кессоне заполнялись водой цистерны, и он начал погружаться. Люди лежали животами на реллингах, махали фуражками, кричали. Вода сомкнулась над верхушкой кессона. Ленивая волна прокатилась над тем местом, откуда тянулись канаты и шланги. На палубе гидромонитора прозвучало дружное "ура". Вода в море оказалась прозрачной. Через ее толщу виднелось расплывающееся в зеленой тьме пятно. Вдруг пятно вспыхнуло. В кессоне включили электричество. В этот час между пальмами и соснами, березами и эвкалиптами парка, раскинувшегося позади многоэтажного города науки - Московского университета, у громкоговорителей толпились студенты. Многие из них, слушая репортаж с далекого гидромонитора, завидовали хорошей, светлой завистью тем, кто опускался сейчас на дно Карского моря. На мостах в Ленинграде, на холмах живописного Львова, над бухтой Золотой Рог во Владивостоке разносился голос из множества репродукторов. Не было в Советской стране уголка, где не слушали бы сейчас рассказа о спуске на дно моря первого кессона Полярной строительной экспедиции. И не только пожелания удачи мысленно посылали слушатели, - они думали в этот миг, что какой-нибудь сделанной ими деталью или хотя бы днем своего труда участвуют в этой пусть рядовой для нашей страны, но Великой полярной стройке. В прогрессивной печати за рубежом появились экстренные сообщения: "Вновь мы узнаем еще об одном советском жизнеутверждающем замысле, призванном изменить облик далекой и суровой ледяной страны, манившей к себе в течение столетий бескорыстных исследователей из многих стран". Голландцы вспоминали Баренца, норвежцы - Нансена и Амундсена, французские газеты Де-Лонга, шведские - Норденшельда, итальянцы писали о Нобиле, экспедиция которого была спасена советскими кораблями. Китайские газеты указывали на заслуги русских землепроходцев и исследователей: Дежнева, Беринга, братьев Лаптевых, лейтенанта Врангеля, напоминали исторические рейсы советских кораблей "Сибирякова" и "Литке", положивших начало арктическим навигациям, наконец о героических эпопеях станций "Северный полюс". Английская газета "Дейли уоркер" писала: "В былое время смелые полярные исследователи самоотверженно боролись и погибали во имя науки в невыносимых условиях полярных морей. Советские люди хотят ныне сделать полярные моря такими же мореходными, как Ла-Манш или Средиземное море, и сделать это во имя счастья мирных людей". Реакционные газеты ничего не написали о Великой полярной стройке.
      Глава восьмая В ГЛУБИНЕ
      За окнами кессона становилось все темнее и темнее. Яркие электрические лампочки освещали толщу воды на несколько метров. Стайки рыб пунктирными штрихами проносились мимо взволнованных первым спуском подводников. - Нерпа! Глядите! - воскликнул Денисюк. Действительно, метрах в двух от окна двигалась темная тень с круглой головой. Она совсем близко подплыла к стеклу, и на людей посмотрели два огромных любопытных глаза. - Ух, ты! Глазищи какие, вроде человеческие! - отшатнулся кто-то от окна. - Это вода искажает. - Эх, выстрелить бы в нее, - сказал Виктор. - Что тебе зверюшка сделала? - Это спорт! Карцев прошел в рубку управления к командиру кессона. Моряк сидел в небольшой кабине перед пультом со светящимися циферблатами, белыми рычажками и кнопками. За выпуклым стеклом виднелась слабо освещенная толща воды. - Канат уже отцепился, - полуобернувшись, сказал Нетаев. - Наполняю водой резервуары. Погружаемся. Кессон был построен по принципу подводной лодки. С наполненными водой резервуарами он мог самостоятельно спуститься на дно, по мере выкачивания же из них воды всплывал на поверхность или приподнимался со дна для передвижения. - Глубина двенадцать метров, - указал Нетаев на циферблат. - Еще метров пятнадцать осталось, - отозвался Алексей. Он взглянул в боковое окно рубки. Оно вело в центральную рабочую камеру, помещавшуюся в нижней части кессона. Камера эта с куполообразным сводом снизу была заполнена сейчас водой, которая поднималась по мере увеличения глубины, сжимая оставшийся под куполом воздух. Когда кессон достигнет дна, Нетаев включит компрессоры и сжатый воздух вытеснит воду из камеры так, что она останется только ниже рабочей площадки, идущей кольцом вдоль сферической стенки. Молодые подводники вглядывались в зеленоватую воду, стараясь проникнуть в этот новый таинственный мир. - Треска, трещечка, честное слово! - восторженно говорил один строитель, из Архангельска родом. Он показывал на мелькающие перед стеклом тени. - А может, это сельдь? - усомнился Денисюк. - Сельдь тоже здесь встречается, только трещечка размером побольше... она метров до полутора бывает. - Ничего на вкус рыба, только с ароматом. - Ничего?! - с презрением повторил помор. - Да лучшей рыбы в мире нету! - А вот стайка, это корюшка, - сказал один из комсомольцев-полярников. В верхнее окно виднелось странное мрачное "небо", по которому проносились не то облака, не то тени. - Волны, - пояснил все тог же полярник. - На дне! - послышался в репродукторе голос Нетаева. - Приготовиться к переходу в рабочую камеру. Начинаю поднимать в шлюзе давление воздуха. Шлюз, где находились подводники, кольцом охватывал кессон. В рабочей камере воздух, вытеснявший воду, был сжат до двух атмосфер, и прежде чем перейти туда, подводники должны были понемногу привыкнуть к повышенному давлению. Дверь в рабочую камеру можно было открыть лишь после того, как давление в шлюзе и рабочей камере сравняется. "Подводная черепаха" спустилась на дно. Электрические компрессоры кончали свою работу, вытесняя воду из камеры. Чтобы "черепаха" при этом не всплыла, одновременно заполнялись водой резервуары. Алексей через окно видел, как опускался в камере уровень воды. Обнажилась кольцевая площадка с разложенными на ней металлическими трубчатыми коленами. Их предстояло заложить в дно, чтобы потом в оставшиеся отверстия вставить спущенные сверху трубы. Нетаев повернул рычажок, дополнительно наполняя резервуары водой. Потяжелевший кессон плотно сел на дно. Круговой нож, которым кончался его панцирь, врезался в ил. Алексей прошел в шлюз. Подводники выстроились около двери. Однако открыть эту дверь все еще было нельзя. Нетаев не торопился с увеличением давления. Люди должны были привыкнуть. Виктор ворчал: - В любви и спорте важны мгновения! В спорте не медлят. Надо скорее начинать. Держу пари на уважение потомков, что в кессоне номер два уже открыли дверь. Первым должен подняться наш остров. Прав ли я, о Деонисий? - Соревнование! - многозначительно отозвался Денис. Стрелка манометра, как казалось Виктору, двигалась медленнее большой стрелки часов, висевших рядом с манометром. Наконец послышалась команда Нетаева: - Открыть дверь в рабочую камеру. Денис схватился за ручку и распахнул дверь перед Алексеем. - Проходите, проходите, ребята, - говорил Алексей. - Зараз! - провозгласил Денис. - Зачинщику место, - и он оттеснил от дверей товарищей. Алексей вспомнил о бухте Рубиновой, о посаженном когда-то на мель айсберге. Немного конфузясь, он прошел в рабочую камеру. Вслед за ним в полном молчании вошли и построились на кольцевой площадке остальные подводники. Глаза всех были устремлены на дно. Покрытое в углублениях водой, оно казалось топким болотом. Алексей сошел вниз, и его сапоги сразу увязли в иле. В руках у Карцева был серебристый ящичек. Алексей снял шапку. Сняли шапки и все строители. Минуту длилось торжественное молчание. Виктор стоял с низко опущенной головой. Алексей взглядом пригласил Дениса. Держа лопату в руках, тот спрыгнул на дно. Увязая в нем хлюпающими сапогами, он подошел к Алексею. Переводя дух между короткими фразами, Алексей стал говорить: - Галя Волкова... Ваня Хорхай... механик Добров... Словно живые стоят они сейчас среди нас. Они могли бы стоять, они должны были стоять... Но их нет... Сколько погасших чувств, несбывшихся надежд!.. Какой большой и сложный мир был в каждом из них! Их ждали, их любили... их оплакивают, ими гордятся. Они первые дошли до этого места... дошли еще зимой... Мы пришли после них. И мы заложим пластинку с их именами и портретами под первый ледяной бык. Она вмерзнет в дно и пролежит века. Но память о них сохранится в людях на несчетные годы. Может быть, поэты напишут о них поэмы, старцы расскажут сказки, а мы... мы уже много лет спустя еще раз прольем по слезе... - Алексей вдруг замолчал, отвернулся. Подводники долго стояли, сминая шапки в руках. Алексей молчал. Тогда они стали по одному спрыгивать на дно. Денис вырыл небольшую ямку. Она тотчас заполнилась водой. Алексей наклонился и осторожно погрузил в нее ящик. Денис передал ему лопату. Алексей забросал ящик илом. Подводники бросили в ямку горсти ила. Образовался небольшой бугорок. - Слухай, хлопцы! - громко крикнул Денис. - Берись за дело, хлопцы! И сразу стало шумно под куполообразным сводом кессона. Денис наклонился над грудой камней: - Эй вы, раки-отшельники! Кш-ш отсюда! Выползайте и удирайте, а то зараз вмерзнете в лед! Брысь! - Ногами он рвал какие-то водоросли. - Цветик! Смотри-ка! И какой красивый! - остановился он над ямой, наполненной водой. В ней на камне виднелся действительно красивый цветок, будто чудом перенесенный на дно из оранжереи. Он напоминал хризантему. - Это не цветок, а животное, актиния, - сказал комсомолец-полярник. - Она обжигает своими щупальцами, а потом свертывается, чтобы схватить добычу и проглотить ее. Это, брат, хищник. Виктор был в другой части кессона и не слышал этого. Еще наверху, до спуска, он договорился с Алексеем, что будет не только изучать дно, как геолог, но и примет участие в работе наравне со всеми. Сейчас он шумно суетился, перебираясь с электролопатой на дно. Денис взял трубчатое стальное колено, походившее на большую скобу. В два его отверстия водолазы вставят трубы, которые соединятся этим зарытым в ил коленом. - Жаль, хлопцы, - задумчиво сказал Денис. - Добрую сталь да навеки в ил! Други наши руду вырывают, в сталь переплавляют, а мы обратно этот металл в землю... - А рельсы ты не жалеешь класть на железнодорожное полотно? - резко спросил Алексей. - И то жалко, - признался Денис. Работа началась. Электрические вращающиеся лопаты, пользоваться которыми надо было с особой ловкостью, почти мгновенно выкапывали ямы. Над ямами укладывали деревянный шаблон с отверстиями. В них опускали металлические колена. Стальные детали занимали свое место рядом с трепещущими щупальцами красавиц актиний. Местами попадались камни. Электрические лопаты не могли справиться с ними. В ход шли электроотбойные молотки. Кессон гудел от пулеметного грохота. На дне Карского моря сверкали искры. Скоро первый шаблон был заполнен. Его подняли. Над болотистой поверхностью дна рядами выстроились металлические патрубки. Отсюда наверх пойдут трубы, по которым потечет холодильный раствор, чтобы заморозить и дно и морскую воду над ним. - Прошу перейти на площадку, - послышался усиленный репродуктором голос Нетаева. Подводники вместе с Алексеем перешли на кольцевую площадку. Виктор, стоя на дне, вытирал рукавом мокрый лоб. - Никак не думал, что на полярном дне так жарко, - сказал он. Загудели стенки кессона. Заработали насосы, выкачивая из резервуаров воду. Дно стало удаляться, покрываясь водой. Кессон всплывал, чтобы переместиться на новую позицию. Виктор продолжал стоять, словно ему было лень подняться на площадку. Вода дошла ему до колен, едва не заливаясь в голенища высоких сапог. Он стоял в центре круга и вдруг, не двигаясь, стал неведомо как перемещаться к стенке. Виктору закричали, замахали на него руками. Это двигался не Виктор, а кессон, переходя на новое место.