Обычный рейс (Полярные новеллы)

      — Зачем тебе старый животный? Возьми у нас оленя.
      Молодой ученый качал головой. Сняв шапку, он привычным движением проводил ладонью по длинным светлым волосам и продолжал выспрашивать о загадочных древних животных.
      Ненцы удивлялись.
      — Странный какой! Не охотник. Нет, не охотник! Не геолог. Нет, не геолог, тот камни ищет… Зачем тебе дохлый животный?
      Были старики, которые помнили об огромных тушах, найденных в слое вечной мерзлоты.
      — Песцы ели… ничего… У нас голод был… Мы тоже ели. Ничего мясо. Олень лучше.
      Но это было давно. Туши найденных мамонтов не сохранились.
      Молодой ученый продолжал свой путь по тундре.
      Однажды старик ненец, до того морщинистый, что даже узкие глаза его походили на морщины, сказал ему:
      — Плыви на остров Ледяной. Тут недалеко бот стоит, он тебя возьмет. Там во льду что-то видно. Какая-то туша. Я сам видел. Не знаю что.
      Ученый тотчас отправился в бухту, где стоял гидрографический бот, и представился капитану:
      — Аспирант Академии наук Александр Львович Низовский. Поставил себе задачу найти сохранившегося в вечной мерзлоте мамонта… Тушу мамонта, поправился молодой человек.
      Капитан погладил свою холеную черную бороду. Ему понравился молодой ученый. Можно будет подойти вместе с ним к Ледяному.
      Остров оказался «молодым», был он покрыт льдом, поверх которого образовался земной покров. Острову не было и тысячи лет.
      С юга берег оттаивал, там и обнажился старый материковый лед.
      Капитан дал ученому шлюпку и нескольких матросов.
      Через месяц Александр Львович Низовский появился на острове Диком. Он был необычайно взволнован и предложил прочесть полярникам лекцию о сделанном им на острове Ледяном открытии.
      В столовую радиоцентра собрались все свободные от смены полярники. На катере прибыли рабочие из порта. Народу набилось столько, что лектор едва протиснулся к своему месту.
      Ученый рассказывал, как подошла их шлюпка к зеленоватой ледяной стене, над которой виднелся песчаный обрыв.
      — Это и был обнажившийся лед, — говорил Низовский. — Море вгрызалось в него, подтачивало снизу.
      Я первый заметил ледяную пещеру с нависшим сводом, образовавшуюся у самой воды, и указал на нее матросам.
      Волны прибоя разбивались в пещере, наполняя ее пеной и брызгами.
      Будь прибой сильнее, нам никогда не удалось бы проникнуть в пещеру и увидеть в ней что-нибудь. На наше счастье, было сравнительно тихо. Светило яркое солнце.
      Мы осторожно вошли на шлюпке в пещеру. Солнечные лучи проходили через лед, и свод казался светящимся.
      Я стал вглядываться. Как и объяснял мне старик ненец, сквозь освещенную солнцем толщу льда действительно можно было заметить какое-то темное пятно. Я попросил подъехать возможно ближе к этому пятну.
      "Тут что-то торчит белое…" — указал мне один из матросов.
      Мы подгребли к ледяной стене.
      Из льда торчал изогнутый белый ствол… может быть вмерзший в лед плавник?
      Шлюпка подошла вплотную. Держась за холодную, ледяную стену, я перебирал по ней руками по мере движения шлюпки.
      Наконец я ухватился рукой за выступавший изо льда ствол и похолодел от волнения. Сомнений быть не могло: клык!
      Из льда торчал желтоватый, изогнутый, покрытый чуть потрескавшейся коркой бивень мамонта!
      Вглядываясь в толщу льда, я отчетливо видел темное пятно. Оно не могло быть ничем иным, как сохранившейся тушей мамонта, клык которого я ощущал под своей ладонью.
      Мамонт на острове Ледяном, на острове, который образовался лишь несколько столетий назад! Это же опровергает все существовавшие гипотезы о времени вымирания мамонтов!
      Я везу теперь это сенсационное сообщение!
      Мне трудно сдержать себя и не открыть вам свою заветную мечту! Сейчас я чувствую себя ближе к осуществлению ее, чем когда-либо.
      За несколько сот лет в Сибири не произошло каких-либо коренных изменений, которые могли бы вызвать ускоренное вымирание мамонтов. Если мамонт был жив несколько сот лет тому назад, то нет никаких оснований утверждать, что он не может жить и сейчас!..
      По залу пронесся общий вздох. Кое-кто поднялся со своего места, чтобы лучше видеть смелого ученого.
      — Да, да! — продолжал Низовский. — Север Сибири еще слишком мало исследован. Есть часть тундры, есть горные кряжи, где не бывала нога человека. Именно там и надо искать еще живущих мамонтов. И я уверен, что мы найдем живых мамонтов! Я уже предвижу создание мамонтового заповедника на Севере. Будут приняты меры к увеличению поголовья мамонтового стада…
      Лектор был прерван аплодисментами.
      Чуть расширив свои светлые глаза, он продолжал:
      — Мы увидимся с вами на будущий год. На пароходе-холодильнике, годном для перевозки туши мамонта, я вернусь сюда со специальной экспедицией. Мы извлечем из льда острова Ледяного мамонта и… И отправимся на поиски других мамонтов, живых мамонтов. И мы найдем их!
      Лекция имела небывалый успех. Многие полярники изъявили желание сопровождать Низовского в предстоящей экспедиции.
      Моряки с одного из стоящих на рейде кораблей, слушавшие лекцию, рассказали о ней всему экипажу, и корабль, сделав небольшой крюк, завернул к острову Ледяному. Моряки побывали в описанной Низовским пещере и своими глазами видели торчащий из льда клык. Темного пятна во льду они увидеть не могли, потому что солнце было скрыто тучами.
      Следующим летом в бухте острова Дикого бросил якорь гидрографический бот «Норд». На нем и приплыл аспирант Низовский, мечтавший о корабле-холодильнике для перевозки туши мамонта.
      Вместе с Низовским прибыл академик Бондарев.
      Афанасий Васильевич Бондарев был низенький старик с седыми волосами и седой короткой, но обнимающей все лицо бородой. Нрава он был ворчливого. Низовский был очень недоволен, потому что старик категорически воспротивился снаряжению парохода-холодильника.
      — Вы не доверяете мне! — возмущался Низовский.
      Академик возражал:
      — Мамонт, если он действительно есть, а я в этом сомневаюсь, пролежит еще год. Надо сначала убедиться, что это мамонт.
      Низовский готов был обрушить на старика поток красноречия, а потом повернуться и уйти из кабинета академика, хлопнув дверью. Но вместо всего этого, опустив голову, он тихо проговорил:
      — Я буду рад сопутствовать вам, Афанасий Васильевич.
      — Да уж, конечно, сопутствовать придется, не отвертитесь, голубчик…
      Академик знал еще отца Низовского, который погиб во время ленинградской блокады, и очень уважал его. К Александру Львовичу он относился строго, но внимательно. Его смелых гипотез о живых мамонтах не разделял и, больше того, осуждал его за публичные высказывания.
      Гидрографический бот «Норд» получил задание наряду с другими исследованиями посетить остров Ледяной.
      "Норд" бросил якорь с юга от острова. Капитан бота долго разглядывал берег в бинокль.
      — На шлюпке идти нельзя, — сказал он. — Прибой слишком силен.
      Расстроенный Низовский расхаживал по палубе.
      Его раздражала медлительная осторожность капитана и ворчливое спокойствие академика, усевшегося играть в шахматы с капитаном. Играть в шахматы, когда корабль стоял в виду острова, сохранившего в толще льда мамонта!
      "Несомненно, мамонт попал на остров зимой, когда море было сковано льдом, — размышлял Низовский. — И, не найдя здесь пищи, погиб. Его тушу занесло снегом, который не растаял в холодное лето. В следующую зиму снегу нанесло еще больше. Под давлением верхних слоев и под влиянием летнего оттаивания слежавшийся снег постепенно превращался в лед, слой которого все увеличивался".
      Расхаживая по палубе, Низовский уже видел себя докладывающим на сессии Академии наук.
      По его мнению, туша мамонта оказалась вмороженной в лед.
      В ледовитых морях происходит периодическое опускание и поднимание островов.
      Покрытый льдом остров опустился, и морские волны занесли ледяную поверхность песком, который предохранил лед от таяния.
      В последние годы остров был снова приподнят над поверхностью моря. Волны смыли с берега прикрывавший лед песок. Под влиянием общего потепления Арктики лед стал оттаивать. Таким образом и обнаружилось место, где когда-то упал погибший мамонт.
      Низовский шел в свою тесную каютку и принимался лихорадочно писать. Еще в этом году он защитит диссертацию, получит звание кандидата. В следующих экспедициях он сможет обходиться без опеки ворчливого старика, который не хочет верить очевидности.
      Низовский представлял себя исследующим какой-нибудь северный горный хребет. Там, в долине, защищенной со всех сторон от ветров, питаясь скудной северной растительностью, живут гигантские мохнатые животные, напоминающие слонов. На одной из скал будет устроен наблюдательный пункт с телескопами. Туристы, прилетающие на горный аэродром, смогут наблюдать своими глазами жизнь диких доисторических животных. Может быть, удастся перевезти один из экземпляров в Москву в зоопарк…
      Низовский мысленно читал дощечку с надписью:
      "Мамонт. Считался вымершим доисторическим животным. Привезен в зоопарк из долины… из долины Низовского".
      Молодой ученый выходил на палубу и вглядывался в скучные очертания острова. Его освещенная ледяная стена казалась не изумрудно-зеленоватой, как в прошлый раз, а серой. Внизу виднелась белая кромка прибоя.
      Низовский проклинал прибой.
      Неделю простоял бот вблизи острова Ледяного. Капитан уже поговаривал о необходимости отправиться в другое место и на обратном пути зайти сюда. Низовский был в отчаянии. К счастью, академик заупрямился. Не веря в существование мамонта, он все же не желал отойти от острова Ледяного.
      На следующий день прибой утих.
      На катере и двух шлюпках ученые, сопровождавшие их рабочие и добровольно вызвавшиеся помогать моряки отправились к ледяной пещере.
      Низовский и академик сидели в моторном катере. Они первыми подошли к ледяному обрыву.
      — Какая жалость, что нет солнца, — сокрушался Низовский. — Я боюсь, что мы не увидим темного пятна туши мамонта.
      — Клык-то, надеюсь, будет виден и без солнца, — проворчал Афанасий Васильевич.
      — Конечно! — отозвался Низовский и, обращаясь к второму штурману, сидевшему у руля, скомандовал: — Держите вдоль правой стенки, убавьте ход. Самый тихий! Я буду перебирать руками по стене.
      Без солнца в пещере было сумрачно. Низовский с волнением всматривался в полумрак. Вдруг клык исчез? Но этого не может быть. Клык был прочно вморожен в лед. Но вода за год могла растопить лед… Почему он не постарался в прошлый раз вырубить клык из льда? Какая непростительная оплошность… Но ведь он хотел достать непременно всего мамонта, не отделяя от него даже клыка.
      — Вот он! Вижу! — крикнул матрос с носа катера.
      Мотор звонко постукивал. Низовский готов был поверить, что это стучит его сердце.
      — Стоп!
      Мотор заглох. Катер, шелестя бортом о лед, едва двигался вперед.
      — Бивень! — торжественно воскликнул Низовский.
      — Бивень? — переспросил академик, поднимаясь во весь рост.
      Он дотянулся до торчащего из льда белого ствола и ощупал его. Потом стал рассматривать со всех сторон.
      — И в самом деле, бивень… — озадаченно произнес он. — Это даже странно.
      — Я же вам докладывал, Афанасий Васильевич, — начал было Низовский, но старик махнул на него рукой.
      Низовский замолчал. В пещере было тихо. Слышалось легкое плескание воды и далекие голоса из подходивших к ледяному гроту шлюпок.
      — Мамонтова кость, — заключил академик. — Странно… не может быть!
      — Так ведь вот она! Вот! — торжествующе повторял Низовский.
      Свод и стены ледяной пещеры засветились.
      — Солнце! Солнце! Какое счастье! — крикнул Низовский. — Смотрите… вот сюда смотрите! Вы видите темное пятно?
      Моряки, рабочие, ученые — все вперили взоры в ледяной монолит.
      Темное расплывчатое пятно было теперь отчетливо видно. Воображение придавало ему самые фантастические формы.
      — Он, должно быть, на боку лежит, — заметил матрос.
      — Ясно, на боку… Не на спину же лапками кверху ляжет, — сказал рабочий.
      — Чего же вы ждете? — заторопился академик. — Скорее обкалывайте лед, освобождайте клык! Где кирка? Где лом? Я тоже помогать буду.
      Низовский схватил лом, но не отдал его старику. Он сам обрушивал сокрушительные удары на ледяную стену. Осколки льда стучали по борту катера. Несколько человек с ожесточением рубили многовековой лед.
      — Осторожнее, не повредите клыка. Оставляйте на нем слой льда, распоряжался Афанасий Васильевич, толкаясь среди рабочих и мешая им.
      — Шевелится… шевелится клык, — сказал один из рабочих.
      — Как шевелится? — почти в ужасе переспросил Низовский.
      — Если раскачивать, — пояснил рабочий.
      Академик ухватился за конец клыка и стал раскачивать. Клык подался. Еще несколько ударов ломом…
      — Давай сюда, давай!.. Теперь тяни. Бери на себя! — увлеченно командовал старик.
      Через минуту огромный изогнутый клык, едва поместившись в катере, лежал на его дне.
      — Как жаль, что его пришлось отделить от туши, — сокрушенно сказал Низовский.
      — А вот мы его сейчас рассмотрим. Скалывайте лед, скалывайте!
      Подошли две отставшие шлюпки. По указанию Низовского рабочие стали расширять и углублять отверстие, из которого был вынут клык.
      — Странно, очень странно, — бормотал академик, рассматривая гигантскую кость. Несомненно, мамонтова кость… Но вот почему она так тщательно опилена?
      — Как опилена? — поразился Низовский.
      — А вот, не угодно ли?
      Молодой ученый склонился над костью, которую постепенно освобождали от льда. Когда лед был удален с конца бивня, все могли убедиться, что кость тщательно опилена каким-то инструментом.
      — Ничего не понимаю… — прошептал молодой ученый.
      — Любопытно, очень любопытно! — бормотал старик, склоняясь над клыком. — Тем любопытнее, что ваш мамонт, молодой человек, очевидно, был ручным. Он позволял делать резцом изображения на своих клыках. Вот, не угодно ли?
      Вне себя от изумления Низовский рассматривал клык, на котором у опиленного основания была резьба. Отчетливо можно было разобрать затейливую вязь.
      Тяжело дыша, Низовский встал с колен и сел на скамью.
      — Что же это? Что же это такое? — спрашивал он старика.
      — Любопытно, очень любопытно, — сказал тот.
      — Давайте рубить! Давайте рубить лед! — предложил Низовский. — Мы должны открыть тайну темного пятна… Если это не мамонт, то что же это такое?
      — Что ж… это будет любопытно, — согласился академик. Говорил он как бы нехотя, все продолжая разглядывать клык с резьбой. — А ведь он был к чему-то прикреплен. Смотрите, на нем даже канавки сделаны.
      — К чему же он мог быть прикреплен? — поразился Низовский.
      — Ну, например, к носу ладьи или коча… как еще в древности называли челны.
      — К носу челна?
      Находку доставили на корабль.
      Двое суток во льду прокладывался ход к таинственному темному пятну.
      Низовский не выходил из пещеры.
      Афанасий Васильевич не съезжал больше на берег, сидел в каюте капитана и играл с ним в шахматы; злополучный клык лежал тут же на полу.
      Вахтенный помощник капитана постучал в дверь.
      — Войдите, — разрешил капитан, поглаживая свою роскошную бороду.
      — Катер идет от берега.
      — Не вовремя, — заметил капитан.
      — Я потому и доложил.
      Бросив незаконченную партию, академик вышел на палубу.
      Катер подошел к борту. В нем стоял Низовский. Он что-то кричал академику, но разобрать слов было нельзя.
      Наконец он поднялся по штормтрапу.
      — Афанасий Васильевич! — закричал он, едва его голова поднялась над палубой. — Это оказалась туша…
      — Туша кита? — перегнувшись через реллинги, спросил старик.
      — Откуда вы знаете?
      — Конечно, туша кита, — сказал старик и пошел в каюту доигрывать партию. — Я так и знал, что это туша кита, — говорил академик капитану. Вам шах… Теперь вашему королю не поздоровится. Думаю, что бот может отправляться в свой дальнейший путь.
      — Простите, Афанасий Васильевич, сейчас мой ход, — сказал капитан. Чем же объясняете появление клыка на острове?
      — Китобои. Древние китобои! Очевидно, они украсили клыком нос своего корабля или челна…
      — Сдаюсь, — сказал капитан. — Я пойду распоряжусь о снятии с якоря.
      Проходя мимо Низовского, капитан погладил бороду, улыбнулся и, не удержавшись, сказал:
      — Вот тебе и живой мамонт!
      Низовский покраснел.
      Сославшись на головную боль, он ушел в свою каюту и заперся в ней. Напрасно капитан стучался к нему. Низовский не открывал. Не вышел он на палубу, даже услышав, что на корабле поднялся шум. Низовский подумал: это бот снимается с якоря, покидая остров Ледяной.
      Но на самом деле шум поднялся, когда с острова прибыли на шлюпках матросы и рабочие. Они сообщили, что обнаружили за тушей кита… сруб.
      Академик забыл обо всем на свете, даже о существовании своего молодого помощника. Он поспешно спустился в моторный катер и потребовал как можно скорее доставить его в пещеру.
      Как это часто бывает с молодыми людьми, Низовский от огорчения уснул.
      На рассвете кто-то забарабанил в его дверь. Ничего не понимая, он вскочил с койки и открыл каюту.
      — Спите, батенька мой, спите? — угрожающе начал академик.
      Низовский юркнул на койку и прикрылся одеялом.
      — Не угодно ли полюбоваться, что вы нашли, аспирант Низовский? — все так же угрожающе продолжал Афанасий Васильевич.
      Встревоженный Низовский смотрел, как академик торжественно положил ему на одеяло колчан и стрелы.
      Низовский протер глаза.
      — Сруб обнаружили, — улыбнулся академик. — Понимаете, за китом-то сруб оказался, — словно по секрету сказал Афанасий Васильевич и вдруг громко вскрикнул: — А вот это! Вы только поглядите на это! — Старик, прищурившись, уставился на Низовского. Выждав мгновение, он положил ему на ладонь несколько кусочков металла неровной формы. Словно зубилом вырублены, не правда ли? — допрашивал он. — А? Ну, то-то… Именно вырублены! Потому и рубль называется… Это действительно рубленые монеты!
      — Монеты? — вскричал Низовский, соскакивая с койки и подхватывая упавшие было колчан и стрелы. — Монеты? Каких же времен?
      — Времен Дмитрия Донского, голубчик! Дмитрия Донского… Куликовская битва, батенька!..
      — Да это почище живого мамонта! — взволновался молодой человек.
      Узнав эту историю, я не удержался и отправился на бот «Норд».
      Я видел и академика Бондарева и Низовского. Они показывали мне чудесные находки, я держал в своих руках древние русские монеты, найденные на арктическом острове.
      Академик, поглаживая бороду, говорил серьезно, чуть косясь на своего молодого помощника:
      — Александр Львович сделал на острове Ледяном открытие особой важности. Его находки доказывают, что русские много сотен лет назад бывали в Арктике, открыли ее, охотились здесь на китов, вели торговлю, имели что-то вроде факторий. Тут исконная наша земля. — И академик посмотрел в круглый иллюминатор, через который виднелся низкий берег и суровое, свинцовое море. — Поднимать буду через Географическое общество вопрос. Давно пора стирать с арктических карт лишние иностранные имена. Не мало полярных земель и в Антарктике и в Арктике открыты нами, русскими… Это исконные наши места.
      Я простился с учеными.
      — А как же мамонты? — спросил я тихо Низовского.
      — Я все равно буду их искать, — также тихо ответил мне Низовский.
      Но старик обладал тонким слухом. Он улыбнулся и сказал:
      — Он найдет, непременно найдет. Он специально для этого к вам на "Георгия Седова" перебирается. Хочет проверить, не забрался ли какой шалопай мамонт на Холодную Землю.
      Мне было приятно, что знакомство с Низовским не кончается.
      Ученые проводили меня до трапа.

МЕДВЕЖЬЕ ГОРЕ

      Во второй половине сентября, в небывало позднее для плавания в Арктике время, "Георгий Седов" поднял якорь и снова вышел на Большую дорогу Северного морского пути. Но вскоре он резко свернул к северу. У него был свой маршрут — к "Земле самой северной", как называл этот архипелаг мой новый знакомый, доктор географических наук Валентин Гаврилович. Он сел к нам на острове Диком вместе с научной экспедицией, которая должна была исследовать архипелаг.
      Состояние льдов в западном секторе Арктики было для нас исключительно благоприятным. Собственно говоря, льдов долгое время не было совсем, кругом расстилался безбрежный океан. Сильно покачивало. Наконец мы дошли и до льдов.
      Когда корабль вошел в лед, качка мгновенно прекратилась. Пассажиры выбрались на палубу. Выглянуло солнце и показало нам удивительные неповторимые краски, очень тонкие и нежные. Мне сказали, что они здесь никогда не бывают яркими. Белые поля расступались, образовав зеленоватые озера, тихие, как заводи.
      Но вскоре солнце исчезло. Нас окружила мутная тьма. Видимость, как говорят моряки, пропала. Корабль вошел в полосу чистой воды и сплошного тумана.
      Недаром так не любят моряки это море. Бури и туманы.
      — Уж лучше бы льды, — говорил Борис Ефимович.
      В довершение всего вещи в каютах ожили. Корабль валило с борта на борт. Я с трудом открыл дверь в каюту. Мой чемодан вырвался из-под койки и вместе со стулом носился по каюте. Графин выскочил из гнезда на полке и разбился.
      Словом, был полный разгром.
      Палуба уходила из-под ног. По ней было удобнее ползать, чем ходить, она напоминала скат крыши, угол которого все время менялся.
      И вот при такой качке в непроглядном тумане наше судно третьи сутки осторожно бродило близ "Земли самой северной". Капитан искал архипелаг, но в то же время боялся неожиданно наткнуться на него или на айсберги, в изобилии плывшие от островов.
      Трудное дело — определиться в тумане. Солнце или звезды не показывались ни на минуту. Радиопеленг из бухты Рубиновой словно издевался над капитаном. После каждой проверки корабль оказывался за несколько десятков миль от меридиана бухты Рубиновой.
      — Бухта Рубиновая в центре архипелага, — объяснил Борис Ефимович. Радиоволны искажаются береговыми скалами.
      Прежде мне никогда не приходилось слышать об этом явлении. Несмотря на прекрасное навигационное оборудование, корабль и теперь в большой мере зависел от искусства капитана.
      Туман был очень густой. Небо словно висело на мачтах, и до самой дальней из видимых волн можно было добросить спасательный круг.
      Я и Валентин Гаврилович, высокий, жилистый, с обветренным лицом и рассеянными голубыми глазами, стояли на палубе, прижавшись спинами к пароходной трубе. Было тепло, как у печки.
      Вдруг неясная громада появилась из тумана.
      — Право на борт! — послышался тревожный голос штурмана Нетаева.
      — Еще право! Еще право! — закричал он.
      Хлопнула дверь капитанской каюты.
      — Медведь, — спокойно сказал географ.
      Раньше чем осознать что-нибудь, я увидел белого медведя. Он стоял на айсберге и был на одном уровне с палубой. Мне показалось, что зверь собирается прыгнуть нам на головы.
      Но медведь рванулся и побежал к вершине айсберга. Там он лег и прикрыл лапой свой черный нос. Очевидно, решил, что теперь его не видно.
      Ледяную гору пронесло. Покрытая снегом с боков, хрустальная, она поднималась над водой громадой четырехэтажного дома. Я знал — в глубину уходило еще этажей четырнадцать. В отвесной ледяной стене темнел грот. Взлетали клубы пены.
      Туман вдруг исчез.
      — Вот земля, существование которой угадал Кропоткин, — сказал Валентин Гаврилович, показывая на горизонт. — Именем Кропоткина и следовало бы ее назвать.
      Подошел Борис Ефимович и, улыбаясь, сказал:
      — Чуть было не взяли медведя на борт. А взять все-таки придется, — и он показал радиограмму: "Убедительно просим захватить в бухте Рубиновой медведя для зоосада".
      — Медвежонок будет нашим пассажиром? Занятно! — сказал мне в кают-компании Нетаев, сменившийся с вахты.
      Вскоре корабль бросил якорь в бухте Рубиновой у подножия самой замечательной скалы Севера, которой бухта обязана своим названием. Летом поросшая лишайником красноватого цвета скала кажется рубиновой. Стены ее отвесны, сама скала высится, как исполинский постамент. Установи на нем скульптуру ему под стать, и достанет она до самого северного сияния.
      С берега на юркой шлюпчонке спешили полярники. Первым по штормтрапу ловко взобрался молодой грузин с черными сросшимися бровями и тоненькими усиками, какие носят у него на родине. Он сразу же обратился к капитану:
      — Очень прошу, пожалуйста, заберите от нас медвежат.
      Узнав о радиограмме насчет медвежат, зимовщик просиял и попросил у капитана два мешка угля.
      Уголь ему дали, и веселый молодой человек тотчас стал спускать мешки в шлюпку.
      — Словно не с углем мешки, а с гагачьим пухом, — пошутил капитан.
      Полярник покраснел, как девушка.
      Позднее мы узнали, что в прошлом году он поднимался на Рубиновую скалу за птичьими яйцами и чуть не погиб там. Нужно было перепрыгнуть через трещину на узкий карниз отвесной стены. Он прыгнул, но камень под его ногой обвалился. Чтобы не упасть, пришлось прижаться к стене всем телом. Повернуться, чтобы прыгнуть обратно, было невозможно. Его товарищи побежали на полярную станцию за помощью. Напряженные мускулы охотника одеревенели, стоять недвижимо больше не было сил, он должен был сорваться. И тогда он рискнул прыгнуть назад, не повертываясь… Оттолкнулся от стены одновременно руками и ногами и оказался по ту сторону трещины.
      Когда товарищи прибежали с досками и веревками, смельчак как ни в чем не бывало собирал гагачий пух. Пух ему был нужен для подарка. На случай в горах и намекал капитан. В прошлом году он побывал в бухте Рубиновой и знал эту историю.
      "Петушок" спустили в воду. Географ пошел за вещами. Но вот в бухту вошла целая флотилия льдин. Встревоженный капитан приказал поднять катер обратно. Географ вернулся с чемоданом. Ему не терпелось сойти на берег, и он проклинал приливо-отливное течение. Течение это направлено сначала в одну, а потом в другую сторону. И через некоторое время, когда течение изменилось, набившиеся в бухту льдины, словно по команде, покинули ее.
      Катер снова спустили. Валентин Гаврилович сошел в него первым. Я решил отправиться на берег вместе с ним.
      — Посмотрите на медвежат, — напутствовал меня Нетаев.
      Нас встречало все население полярной станции, в том числе и большой белый медвежонок. Он, видимо, был очень любопытен. Ему обязательно хотелось посмотреть, что творится на пристани. Вытянув вперед острую морду, он осторожно тыкался во все углы. Другой медвежонок сидел на цепи у столба, возле дома полярников.
      Заметив, что я смотрю на гуляющего медвежонка, молоденькая девушка в легкой курточке сказала мне:
      — Это моя Машка.
      Девушка была маленькая, с веселым лицом. Ее прямой носик был чуть срезан и придавал девичьему лицу задорное выражение. Звали ее Нина.
      — Я вас познакомлю с Машкой, хотите?
      Со своей проводницей я подошел поближе к Машке. Но стая лохматых псов опередила нас. Отчаянно лая, они окружили медвежонка. Машка опустила голову к земле и замахивалась лапой то на одного, то на другого пса. Те увертывались, а остальные отвлекали Машку на себя. Все было, как на настоящей медвежьей охоте.
      Отбиваясь от собак, Машка отступала к столбу где другой медвежонок Мишка — изо всех сил натягивал цепь и угрожающе рычал.
      Наконец Машка оказалась возле Мишки. Они "заняли оборону", став друг к другу хвостами. Собаки уселись в кружок, некоторое время скучающе полаяли и разбежались с сознанием выполненного долга. Порядок был наведен.
      — Собаки терпеть не могут, когда Машка гуляет, — сказала Нина. — Они гонят ее к столбу, там Мишка всегда сидит на цепи. Но Машка ужасная непоседа. Она всюду ходит за мной, как собачонка. Лазит по лестнице на вышку, на крышу. Умеет открывать двери, снимать крючок, забираться в дом. Она постоянно меня ищет.
      — Она вам совсем маленькой досталась? — спросил я.
      — Досталась! — непонятно усмехнулась девушка.
      Мы подошли к медвежатам, если так можно было назвать этих сравнительно уже больших зверей. Мишка, как и подобает взрослому, серьезному медведю, недоверчиво косился на нас, а Машка с любопытством тотчас стала меня обнюхивать.
      Я попытался погладить медведицу, для чего нагибаться почти не потребовалось.
      Машка отнеслась к этому благосклонно.
      Потом я пошел осматривать полярную станцию а кстати решил найти моего спутника, Валентина Гавриловича, и полюбопытствовать, как он устраивается.
      — Да он уже давно встал на лыжи и пошел обследовать остров, — без тени удивления ответили мне.
      — Вот как!
      Я едва успел дойти до столба с медвежатами, а мой географ с карабином и планшеткой уже шагает по ледникам!
      — Познакомились с нашей медвежатницей? — спросили меня.
      — С Ниной, которая вырастила медвежат?
      — Не только вырастила. Она сама их добыла. Она у нас замечательный охотник.
      Признаться, я был удивлен. Такая хрупкая, нежная девушка, и вдруг…
      Встретившись с Ниной, я попросил ее рассказать, как она бьет медведей. Оказалось, что на ее счету больше десятка шкур. Иногда она ходит на охоту, но чаще встречается с мишками неожиданно.
      — Однажды ночью вышла я на крыльцо, в халатике, — рассказывала она. Надо было посмотреть облачность, я ведь метеоролог, и вижу: огромный медведь трясет лапами столбик метеобудочки. Я так испугалась…
      Испуганная девушка в развевающемся халатике стремглав бросилась в дом, схватила со стены винтовку, выбежала с нею на метеоплощадку и с одного выстрела уложила большого медведя.
      — Очень уж я испугалась, что он поломает будочку, — словно оправдываясь, объясняла Нина.
      Я попросил Нину рассказать, как ей «достались» Мишка и Машка.
      — Мишку с матерью я встретила на льду. Собак со мной не было. Я подбила медведицу, она залезла на ропак, — это такая стоячая льдина. Медвежонок, совсем маленький, остался внизу. Когда мы поволокли по снегу тушу медведицы, Мишка забрался на нее, вцепился лапами в шерсть, да так и ехал на матери до самой станции. Потом я откармливала его. Сгущенного молока мне из-за него в ту зиму так и не досталось. Только он все равно вырос сердитым, не то что Машка. А вот она вместе с матерью сама пришла прямо на станцию…