- Теперь я поняла, что такое неумолимое уравнение. Спасибо, Годвин, чужим, каким-то пустым голосом произнесла она...
      Да, внутри у нее была пустота, пришедшая взамен мгновенному ужасу, который обжег ее холодом. Теперь осталась только пустота.
      - Слушайте, Эллен. Это чертовски глупо, - сказал Годвин, в растерянности останавливаясь у кресла.
      - Глупо, Том. Очень глупо, - послушно согласилась она.
      Они впервые назвали друг друга по имени. Это произошло само собой, непроизвольно и просто.
      - И вы так спокойны? - спросил Годвин.
      - Нет, Годвин. Нет, Том... Я не спокойна, - не меняя голоса, но доверительно сказала Эллен.
      - Вы настоящая девушка! - воскликнул Годвин и отвернулся к окну.
      - Сколько осталось минут? - донесся до него усталый голос Эллен.
      - Тринадцать, - сказал он, боясь обернуться.
      - Она сдержит свое слово, - в раздумье говорила Эллен. - Мое имя будет набрано только крупным шрифтом. Газеты выйдут тройным тиражом...
      - Все Хенты подлецы! - в бешенстве крикнул Годвин.
      - Моя фотография будет в траурной рамке... Мне бы хотелось, чтобы люди плакали, читая обо мне. Слушайте, Годвин... А вы никогда не читали новеллу "Неумолимое уравнение"?
      Том Годвин вздрогнул и покраснел. Когда-то прочитанный рассказ вдруг ожил для него. Он посмотрел на себя, на обреченную Эллен как бы со стороны. Ему припомнилось, что, закрыв книжку, он обозвал космонавта из рассказа палачом.
      Годвин искоса посмотрел на Эллен.
      - Знаете, что мне хочется, Годвин? - обернулась к нему Эллен, смотря непривычно расширенными глазами. - Поцелуйте меня...
      Годвин опешил.
      - Вы с ума сошли! - воскликнул он, пятясь, и после паузы добавил: - У меня в Детройте невеста...
      Эллен сказала с горечью:
      - Годвин! Для меня вы - весь мир, который я покидаю. Все, что я знала и любила, все, чего не знала и ждала...
      Годвин почувствовал в этих словах столько искренности, отчаяния и в то же время силы, что мог только промычать.
      - Да, мэм, но...
      - Я такая некрасивая? - отчужденно спросила Эллен и поправила волосы. Она подумала, что ее надо считать здесь уже не женщиной, а только "грузом"...
      - Что вы, Эль! - только и нашелся сказать Годвин.
      - Том! - почти плача, воскликнула Эллен, притянула к себе голову Годвина и прижалась к его губам в долгом поцелуе.
      Он тоже целовал ее, растерянно, с ужасом думая о значении этого поцелуя.
      Потом она откинулась на спинку кресла и сказала с горькой иронией:
      - А я всегда говорила, прощаясь: "может быть, увидимся..."
      Г л а в а  в о с ь м а я
      ИСКАТЕЛЬ
      - Ну, как? Упадет на Луну? - глухо спросил командир "Искателя".
      - Проверяю ответ, - отозвался Аникин.
      Громов подошел к окну. Магнитные подошвы ботинок, прилипая к полу, позволяли ходить по кабине и при невесомости.
      В окне виднелось красноватое, как на закате, солнце. Если бы не огненная корона на черном небе, оно было бы совсем земным. Громов нажал кнопку. Пленка светофильтра сбежала с окна. Ворвались ослепительные лучи космического светила, не живительно ласковые, смягченные атмосферой, как на Земле, а яростно резкие, жесткие, жестокие...
      Аникин, не поворачивая к командиру лица, чтобы не смотреть на солнце и не встречаться с Громовым глазами, сказал:
      - Никуда и никогда не упадет. Станет вечным спутником Луны. Орбита вытянутый эллипс. Пройдет над лунными горами и уйдет далеко к Солнцу...
      Из репродуктора послышался голос академика Беляева, начальника штаба перелета:
      - "Искатель"! "Искатель"! Я - Земля!
      Громов сел к пульту и пододвинул почти вплотную к себе микрофон:
      - Я - Громов. Слушаю, Василий Афанасьевич.
      - Определили орбиту?
      - Станет спутником Луны. Кто этот несчастный?
      - На борту "Колумба" оказалась журналистка Эллен Кенни.
      - Эллен Кенни! Она же была у нас!..
      - Американский пилот Том Годвин получил приказ выполнить инструкцию и уничтожить незаконного пассажира.
      Громов перевел взгляд на экран. Скафандр по-прежнему был опрокинут ногами вверх и медленно поворачивался. Раскинутые руки уходили за край экрана, но колпак шлема был отчетливо виден в его нижней части.
      - Если бы он уничтожил ее, он не надел бы на нее шлема, - сказал Громов. - Что это? Жестокая пытка временем или надежда на нашу помощь?
      - Оказать помощь можете, если вам позволят резервы топлива. Решение за вами, Петр Сергеевич, - закончил академик.
      - Ваня! - позвал Громов, выключив связь.
      - Есть дать ведомость резервов, - угадал приказание Аникин.
      Громов встал к окну, уперся руками в его раму. Перед ним были острые гребни кольцевых гор, черные резкие тени, извилистые трещины, дикий контрастный ландшафт. Желанная планета...
      Аникин пододвинул Громову конторскую книгу.
      - Задавай программу электронно-вычислительной машине, выбросить все, что возможно, - скомандовал Громов. - На борту нас будет трое...
      Сравнительно недалеко от "Искателя" шел второй такой же корабль "Искатель-II". Вместо кабины звездолетчиков на нем помещалась танкетка Евгения Громова.
      А в Москве в лаборатории Космического института внутри макета летящей в Космосе танкетки сидел Евгений Громов. В окнах-телеэкранах он видел небо мрака с мертвыми огнями звезд и ослепительным спрутом Солнца, надвигающуюся Луну цирков и теней. Со штабом перелета он поддерживал связь через обычный телефон, перенесенный из лаборатории. Раздался звонок, и Евгений снял трубку:
      - Слушаю, Василий Афанасьевич. Не может быть! Это невероятно! Позвольте, я оставлю управлять ракетой Наташу, сам забегу к вам... хорошо. Остаюсь... Будет исполнено.
      Евгений открыл дверцу макета танкетки. Часть черного, усеянного немигающими звездами неба и край Луны с острыми зубцами гор отошли вместе с дверцей.
      - Наташа! - громко крикнул Евгений! - Ты слышишь, что творится?..
      - Я здесь, Женя. - Наташа выбежала из соседней комнаты. Порывистая, она остановилась перед дверцей, тяжело дыша.
      - Нам приказано изменить место посадки... - сказал Евгений. - Сесть рядом с "Колумбом", где бы тот ни опустился. Что там стряслось?
      - С "Колумбом" потеряна связь. В Космосе женщина... - выпалила Наташа.
      - Какая женщина? Что за чепуха!
      - Тебя не отрывали, Женя, пока ты вел ракету... Тому Годвину приказали выбросить женщину, журналистку Эллен Кенни.
      - Как же она там оказалась? Погибнуть так нелепо!
      - Из-за нее еще могут погибнуть Петр и Ваня Аникин, - с тоской сказала Наташа. - Они пойдут на пересечение с ее орбитой.
      - Ах, вот как! Так мне спуститься около ракеты Годвина! Ну, хорошо же. У меня будет с ним мужской разговор!
      - Женя, будь осторожен. Танкетка может очень понадобиться. Для Петра... - тихо добавила Наташа.
      Евгений захлопнул дверцу макета.
      Громов выжидательно повернулся к Аникину. Рубленые черты его лица стали еще резче.
      - Математика - точная наука, - смущенно сказал Аникин и протянул командиру перфорированную карточку. - Если пойдем догонять - резерва топлива не хватит. На Землю всем троим не вернуться...
      Громов поморщился:
      - Читаешь, как смертный приговор.
      - Так это и есть приговор. Ей или всем нам.
      Лицо Громова окаменело.
      - Высший суд математики... А есть еще Совесть и Долг. Меняем курс. Приготовиться!
      - Петр Сергеевич! - Аникин вскочил. Магнитные подошвы удержали его. Не могу я... Инструкция... Земля!..
      - Прекрати, - отрезал Громов. - Если человек за бортом, - капитан не запрашивает порт.
      - Но, спасая, он не идет ко дну!
      Громов положил руку на плечо Аникина и заставил его сесть:
      - Слушай, Иван. Знаешь ли ты, что такое женщина?
      Аникин пожал плечами.
      - Это жен-щи-на!.. - вкладывая особую силу в это слово, произнес Громов.
      - А если был бы мужчина? - буркнул Аникин.
      - А ты в бою не пришел бы на помощь бойцу? - быстро спросил Громов.
      Аникин не нашел, что ответить.
      Громов сел за пульт управления. Аникин почувствовал, что его прижало к сиденью, тело налилось свинцом, в глазах потемнело... Заработали двигатели, меняя курс, выводя ракету на новую орбиту, расходуя невосполнимое топливо...
      Снова появилось ощущение падения, какое бывает лишь во сне. Вернулась невесомость, стала кружиться голова.
      Аникин сидел хмурый.
      - Так держать, - скомандовал Громов.
      - Есть так держать! - повторил Аникин и мрачно добавил. - А как вернемся... втроем-то?
      Громов, надевая скафандр, внушительно сказал:
      - Сначала выполни долг человека, докажи, что имеешь право на возвращение. Разве ты мог бы вернуться... преступником?
      Аникин вскочил. Словно сжался весь в комок, лицо его побледнело, но было решительным.
      - Командир! Я буду преступником, если выпущу вас в Космос!
      Громов удивленно посмотрел на него с высоты своего роста. Аникин цепко ухватил его за руку, мешая одеваться.
      - Ах, вот как! - Лицо Громова побагровело. Он в свою очередь схватил руку Аникина.
      Руки дрожали в предельном напряжении. Оба неотрывно смотрели друг другу в глаза. Трудно сказать, была ли это борьба рук или борьба взглядов.
      Аникин расслабил руку и отвел глаза.
      - Чтобы ты теперь на всю жизнь запомнил, что такое женщина! - сказал Громов. Потом улыбнулся.
      - Есть, - пробурчал Аникин, усаживаясь в кресло. - Запомню на все оставшиеся две недели... пока кислород не кончится...
      Громов надел космический костюм с откинутым за спину колпаком шлема. Он следил за экраном локатора и все время менял увеличение, потому что изображение росло, не умещаясь на экране. Человек в скафандре приближался к "Искателю".
      Время текло бесконечно медленно, но настал, наконец, миг, когда Громов выключил локатор. Экран потух. Одинокий скафандр был виден меж звезд через окно. Он летел ногами вперед...
      Аникин включил дюзы торможения, уравнивая скорости.
      Громов взял ракетницу, напоминающую дуэльный пистолет, и молча пожал Аникину руку. Но тот вскочил и обнял командира.
      Громов вошел в воздушный шлюз. Аникин запер за ним дверь, включил насосы, перекачивавшие воздух из шлюза в кабину.
      Перед самым лицом Громова, прикрытым прозрачным колпаком, двигалась стрелка манометра. Она дошла до красной черты. Наружный люк открылся сам.
      Впереди был черный, беспредельный простор миллионов световых лет, сверкающих центров атомного кипения материи, звезд, горящих и рождающихся, планет, цветущих, выжженных или обледенелых, бездонный мир миров, в котором человек ничтожнее песчинки.
      Озноб прошел по спине у Громова. Магнитные подошвы словно приросли к металлу "Искателя", лоб покрылся испариной, которую нельзя было вытереть.
      Но Громов все-таки шагнул вперед, оттолкнулся ногой и почувствовал, что летит в пустоте. Мир звезд закрутился перед ним огненным колесом.
      Пока Петр Сергеевич был в ракете, он находился среди знакомых вещей, рядом был Ваня, а здесь... Громов закусил губу и почувствовал соленый вкус во рту. Очень трудно было повернуться. На Земле он тренировался в затяжных прыжках с парашютом, но сейчас земные навыки исчезли. Тело его при прыжке получило вращение, с которым, казалось, невозможно справиться. Он мог ускорить или замедлить его, разбрасывая руки или прижимая их к телу, но остановить вращение не мог никак.
      Собственно, он не ощущал его. Вращался сам небосвод. Когда он прижимал к себе руки, косматое солнце превращалось в огненный круг, а звезды исчезали в сетке светлых нитей... Носились вокруг него по кругу и скафандр, цель его путешествия, и ракета, которую он только что оставил.
      Громов нацелился в "Искатель", нажал спусковой курок ракетницы, и тотчас корабль понесся уже не по кругу, а по развертывающейся спирали, он стал удаляться, словно Аникин решил бросить командира в межзвездной пустоте.
      Одинокий же скафандр тоже по спирали стал приближаться. Человек в нем, очевидно, уже давно потерял сознание, если вообще был жив.
      Используя как внешнюю силу легкую отдачу ракетницы, Громову, наконец, удалось остановить вращение.
      Звезды, солнце, ракетный корабль и скафандр остановились, тревожно замерли. Двигался только Громов, приближаясь к скафандру. Он старался разглядеть в шлеме лицо межзвездного скитальца, но приходилось смотреть почти прямо на солнце, и оно слепило.
      Наконец, Громов налетел на скафандр, крепко обхватил его и почувствовал, что начал снова вращаться, но теперь уже вдвоем. Солнце помчалось по огненному кругу, звезды чертили в черном мраке золотую сеть.
      Аникин с волнением наблюдал за маневром командира. Два скафандра сначала вращались, как в борьбе, потом замерли в дружеском объятии.
      - Петр Сергеевич, жива ли она? - спросил Аникин по радио. Ему вдруг стало страшно от мысли, что Громов оттолкнет сейчас от себя труп и вернется на корабль один.
      Но Громов крепко обнимал скафандр.
      - Приготовь нашатырный спирт и водку, - послышался его голос из репродуктора.
      Громову не сразу удалось добраться до люка. Он ударился о корпус ракеты, ближе к хвостовым дюзам. Пот заливал ему глаза, казалось, они полны слез. Может быть, это так и было...
      Хватаясь одной рукой за наружные скобы, другой держа спасенного, он достиг, наконец, люка шлюза. Люк был открыт, ждал его. Громов ступил словно в свой дом.
      Аникин не мог побороть дрожь, смотря на стрелку манометра. Наконец, она показала, что давление в шлюзе и кабине одинаково, и дверь открылась.
      В кабину медленно вплыл чужой скафандр с невесомым телом человека.
      Аникин принял его на руки и заглянул в прозрачный шлем. Какова она, побывавшая меж звезд?
      Глаза Аникина широко открылись. Громов откидывал шлем спасенного.
      Звездолетчики рассматривали некрасивое лицо с тяжелым щетинистым подбородком, широко расставленными глазами и неожиданно смешной ямочкой на правой щеке...
      Том Годвин!..
      - Позвольте снять шляпу и уступить стул, - сказал Аникин. - Вот оно, самое тонкое, самое красивое!
      - Брось дурить! Это и есть самое лучшее, самое красивое, что только может сделать человек!..
      - Да... человек! - протянул Аникин.
      - Он решил по-своему неумолимое уравнение. Такое решение не приходило в голову его хозяевам. Они считали Космос жестоким и всесильным, а этот простой американский парень...
      - Настоящий парень. Он не стал бы вам мешать.
      - Нашатырь! Водку! Растирай как следует. Теперь забота о ней, о мисс Кенни. Надеюсь, он включил автоматы спуска.
      Звездолетчики расстегнули скафандр американца, растерли ему грудь, дали понюхать нашатырного спирта, потом влили сквозь стиснутые зубы водку.
      Американский пилот вздохнул, открыл глаза, зажмурил их, словно боясь проснуться, наконец, снова открыл и улыбнулся.
      - Русские, - прошептал он.
      - Будем жить! - сказал Громов по-английски, потрепав американца по плечу, и добавил: - Вместе.
      Ч а с т ь  в т о р а я
      ПЛАНЕТА ПЕПЛА
      Г л а в а  п е р в а я
      ЛАПА
      Над сверкающими в лучах солнца скалами в черном звездном небе появился хвост кометы.
      Комета быстро росла, минуя одно созвездие за другим. Она летела к Луне хвостом вперед.
      Совершенно беззвучно, без всякого грохота вырывались из дюз раскаленные газы, тормозя снижающийся космический корабль.
      Могло показаться, что кинолента с заснятым взлетом ракеты запущена сейчас в обратную сторону. Все медленнее падало, наконец почти повисло над скалами серебристое тело. Огненный луч уперся в камни, сдул с них вековую пыль. Клубы дыма и пыли впервые за многие лунные века расплылись внизу...
      На серое облако, как на мягкую подушку, осторожно садился космический снаряд. В нижней части аппарата появились три металлические лапы, полускрытые дымом.
      В настороженной тишине одна из лап оперлась о лунную скалу, словно осуществляя впервые в Космосе межпланетное "рукопожатие".
      Потом коснулась лунного камня и вторая лапа, а третья? Третья повисла над обрывом.
      Ощутив опору первой лапы, послушные автоматы в тупой исполнительности выключили дюзы. Исчезло пламя, но продолжал еще клубиться дым.
      Серебристый каплевидный гигант стал крениться. Беспомощным движением слепца искала протянутая лапа опоры. Под нею была пропасть.
      Опасно накренился межпланетный корабль, но никто не выправил ошибки автоматов, не включил дюзы, не предотвратил падения.
      В немом ужасе застыла у окна единственная пассажирка корабля, так и не опомнившаяся после исчезновения пилота...
      Пилот исчез, зайдя ей за спину, когда она сидела в кресле, закинув назад голову, готовая к удару в висок или выстрелу из револьвера, который сама же вынула из сумочки и положила на пульт. Этой игрушкой она хотела устрашить космического пилота, теперь исполнителя закона Космоса, закона бессмысленного, жестокого, неотвратимого.
      С горькой иронией она сказала:
      - А я говорила: "может быть, увидимся".
      Никогда он не увидит ее, никогда...
      Но истинный смысл этого она поняла, лишь заметив на пульте записку: "Включил автоматы спуска и сигнал бедствия. Бог да поможет вам, Эль, на Луне. Том".
      И больше ни слова.
      Он ушел, уступив ей жизнь и место в ракете, которая расчетливо снижалась теперь над лунной пустыней.
      Том Годвин по-своему решил неумолимое уравнение, а маленькая Эллен Кенни вдруг в холодном ознобе ощутила, что она совершенно одна в Космосе, беспомощная и обреченная.
      Она сидела в кресле пилота, сжав виски ладонями. В репродукторе слышалось имя Тома Годвина. Его вызывали с Земли. Очевидно, он ничего не сказал о своем решении, о своем поступке. Эллен не отвечала. Ей казалось кощунством отозваться вместо Годвина, заставить людей на Земле содрогнуться при звуке ее голоса.
      Луна приближалась. Эллен летела уже не в Космосе, а над гигантской, распростершейся под нею страной острых гор.
      Ракета сама собой поворачивалась, лунные хребты были теперь под кабиной пилота, но поверхность планеты все равно была видна в боковые окна... Горизонт казался огромным, но четким, не расплывался в дымке, как на Земле...
      Все ближе были лунные скалы.
      С болью обреченности воспринимала Эллен никогда никем не виденный пейзаж, жадно впитывала каждую его деталь. Ах, если бы она могла его описать! Но этого никогда не будет.
      И все же...
      Как поражали эти дикие скалы, сверкавшие платиной на фоне... черного звездного неба! Раскаленные разящим солнцем, они возвышались над пепельно-серой равниной, крутые, отвесные, как грозные берега взбешенного моря. Но море здесь было твердым, каменным, мертвым, засыпанным тысячелетней пылью. Трещины, широкие и извилистые, с острыми краями пропастей, там и тут разрывали его. Резкие тени гор были кромешной тьмой среди белого дня. Они поглощали часть равнины, казались провалами в бездну.
      В мире без полутонов и полутеней, где нет рассеянного в воздухе света, все, что под солнцем, - ослепительно, что не освещено, - невидимо.
      Платиновые скалы круто, без уступов, уходили ввысь, превращаясь в горный хребет, зубцами закрывший горизонт. В противоположной горам стороне он был удивительно близким и выпуклым, как огромный холм.
      И, конечно, ни кустика, ни травинки не увидела Эллен вокруг. Здесь ничто не росло. И здесь не было движения. Ни один камешек не скатывался с крутых склонов, ветер не тревожил пыльный налет, не вздымал слежавшиеся хлопья, не гнал их над камнями. Полная, ничем не нарушаемая тишина вечно стояла там, где не было звуков и не было ветра, более того, не было воздуха, который передал бы звук, не было дыхания и всего, что дышит, - не было жизни... И самое время, казалось, не властно было что-либо изменить в неизменном лунном мире, где ничто не начиналось и не кончалось, где все уже кончилось.
      И все же он был странно красив, этот мрачный лунный мир, первозданно дикий, ничем не тронутый, ни ветром, ни временем, отталкивающе страшный и притягательно таинственный.
      Эллен ощутила крен корабля. Мелькнуло вверху черное небо Космоса, наклонились готовые рухнуть на Эллен лунные скалы.
      Она судорожно вцепилась в ручки кресла, пол кабины уходил из-под ног.
      Потом все завертелось. Приборы пульта оказались над Эллен. Разжались ее руки, она вывалилась из кресла, ударилась о потолок, который был теперь внизу.
      Серебристая ракета с надписью "Колумб" сорвалась в пропасть... Она задевала выступы обрыва, подпрыгивала на них и скатывалась все ниже, изуродованная, с вмятинами, потеряв усы антенн, обломав посадочные лапы.
      Будь это на Земле, от аппарата давно ничего не осталось бы, но здесь, на Луне, где тяжесть была в шесть раз меньше, соответственно медленнее набиралась скорость падения. И только на Луне мог задержаться на незаметном выступе корабль, повиснув над пропастью.
      Оглушенная Эллен уцелела только потому, что успела надеть перед посадкой колпак шлема на голову. Удар о потолок кабины пришелся по колпаку и передался на плечи.
      Все же сотрясение было очень сильным. Перекатываясь по кабине, Эллен несколько раз ударилась головой о стенки шлема и почувствовала, что куда-то проваливается.
      Неизменен лунный мир. Недвижимы даже тени. Казалось, ночь никогда не сменит этот ослепительный день...
      По крайней мере за то время, пока Эллен была без сознания, тени, если и передвинулись, то неощутимо. Можно было подумать, что Эллен очнулась через несколько минут, а не через несколько часов. Сутки на Луне равны земному месяцу.
      Сознание возвращалось постепенно. Все плыло перед глазами: свод потолка, ночное небо в проеме...
      Где она?
      Слезы затуманили сводчатый потолок, он вдруг превратился в зеркало, в которое смотрелась космическая Вероника, отстригая себе пряди волос...
      Волосы Вероники! Планетная песчинка где-то в глубинах созвездия... и ужас перед необъятностью Космоса.
      Эллен приподнялась на локте и осмотрелась.
      В окна заглядывали яркие на солнце, в тени черные, острые камни, незакругленные, словно недавно расколотые. И всюду камни, одни камни...
      Есть ли что-нибудь на Луне, кроме камней?
      На Луне!
      Никакой гордости не ощущала первая из людей, достигшая другой планеты, ничего, кроме боли, усталости и ужаса.
      Что, если среди этих камней живут неведомые чудовища? Что, если напрасно принес себя в жертву отважный пилот Том Годвин?
      Краска стыда залила лицо Эллен. Она даже не сообщила о его подвиге на Землю.
      Репродуктор свисал на обрывках проводов у Эллен над головой. Битые стекла циферблатов засыпали оказавшуюся теперь внизу стенку. Там же валялся несчастный дамский пистолет...
      Эллен попробовала встать. Голова кружилась. Хотелось вытереть платком лицо, но снять шлем было страшно. Кабина могла быть повреждена, воздух мог выйти наружу!
      Но какая страшная тишина небытия вокруг!
      Эллен вздрогнула и замерла...
      Конечно, это уже галлюцинация слуха. В тишине бывают свои миражи, как в пустыне.
      И снова она услышала подирающий по коже, скрежещущий звук.
      Эллен отвернулась от окна, заслоненного острыми скалами, и едва не вскрикнула от ужаса.
      В противоположном окне она увидела страшную когтистую лапу...
      Холод пробежал по спине и мгновенно прояснил голову.
      Не спуская глаз со скрежещущей по металлу лапы, она подняла револьвер.
      Одну за другой выпускала она пули в лапу, но все они отскакивали от стекла-брони, рассчитанного на встречи с мелкими метеоритами...
      В отчаянии отбросила Эллен револьвер.
      Лапа исчезла.
      Может быть, все это лишь почудилось ей? На Луне не может быть ничего живого.
      Но лапа, опровергая все земные гипотезы, снова появилась в окне. На этот раз она держала огромный камень, который на Земле смог бы поднять лишь мощный подъемный кран.
      Эллен отступила, прижалась спиной к противоположной стенке. Она не верила глазам. Она поняла, что это конец, сдвинула брови, закусила тонкие губы.
      Страшный стук и звон сотрясли кабину. Лапа с непостижимой силой била глыбой по стеклу.
      На Луне меньший, чем на Земле, вес, но сила инерции та же, она зависит лишь от массы и скорости ее движения...
      Стекло выдержало, но рама окна подалась.
      С грохотом полетела она, вышибленная, в кабину.
      Эллен стояла окаменевшая, но готовая к борьбе.
      В образовавшийся проем просунулись две лапы. Они шарили по кабине, приближаясь к несчастной Эллен.
      Все ближе были растопыренные когтистые пальцы... Да, да! пальцы! "Значит, у них здесь, на Луне, тоже пальцы", - мелькнуло в мозгу Эллен, словно это могло бы иметь сейчас хоть какое-то значение.
      Пальцы коснулись Эллен. Она брезгливо увернулась. Лапы упрямо искали именно ее.
      Эллен в отчаянии оттолкнула лапы руками, исступленно била их ногами. Раздавался металлический звон, очевидно от ее магнитных подошв.
      Но лапы страшилища сжали тщетно вырывающуюся Эллен и выволокли ее через проем выбитого окна наружу, на поверхность Луны.
      Поднятая высоко над камнями Эллен успела увидеть, как "Колумб", потеряв равновесие, качнулся и сорвался в пропасть. На выступе обрыва космический корабль подпрыгнул и исчез в кромешной тьме трещины.
      С ним все было кончено.
      Г л а в а  в т о р а я
      МИРАЖ И СЕЛЕНА
      Газеты вышли трижды тройным тиражом. Особенно преуспела "Уорльд курьер", специальная корреспондентка которой стала космической героиней.
      Почти всех девочек, родившихся в день необычайных событий в Космосе, называли Эллен, Еленами, Аленами и Леенами. А мальчики получали имена Тома, Томаса, Петра, Пьера и Питера.
      Не было семьи на Земле, где не считали бы своими близкими лунных путешественников, где не тревожились бы о них. Специальные бюллетени ежечасно сообщали о движении ракет.
      Люди, даже незнакомые, встречаясь, прежде всего говорили, что "Колумб" уже спустился на Луну и автоматическая радиостанция, подававшая сигналы бедствия, почему-то замолкла.
      Из сообщения ТАСС мир узнал об уходе "Искателя" в сторону от Луны и спасении американского звездного пилота Тома Годвина.
      Президент США прислал правительству СССР телеграмму с сердечной благодарностью от имени всех американцев.
      Об Эллен Кенни ничего не было известно. Ее портреты, напечатанные в миллионах экземпляров, все до последнего были вырезаны читателями газет, спрятаны в бумажники, сумочки, наклеены в тетради, альбомы, приколоты на стенах...
      Маленькая американка, щурясь, улыбалась людям Земли.
      Эллен зажмурилась. У нее не хватало силы открыть глаза. Сейчас когти начнут рвать ее тело. Если бы сбросить шлем, покончить все разом! Но страшные жесткие лапы держали крепко.
      Она почувствовала, что ее осторожно поставили на камни и... отпустили.
      Глаза открылись.
      Лунные скалы, свет и тень, черное небо, косматое солнце, звезды... Нет! Ничего этого она не заметила. Перед ней стояла знакомая танкетка, а в ней за стеклом кабины сидел земной, близкий, встревоженно улыбающийся Евгений Громов в голубой тенниске с короткими рукавами...
      Эллен сквозь слезы улыбнулась молодому Громову, ничего не понимая.
      - Да! А лапы? - спохватилась она.
      Они лежали, огромные, металлические, у ее ног. Боже! Да ведь это же манипуляторы, механические руки, которыми была оборудована предназначенная для Луны танкетка. Ими управляет этот юноша изнутри...
      - Мисс Кенни! - услышала Эллен в шлемофоне. - У вас включено радио? Как это получилось? Я искал "Колумб"; но рассчитывал на разговор с Годвином.
      - Оказывается, я совсем не знала его! - борясь с рыданием, воскликнула Эллен. - Когда мы с вами вернемся на Землю...
      Громов смутился:
      - Мисс Кенни, я первый встречу вас на Земле...
      Эллен побледнела. Она вдруг поняла все, вспомнила... Этой танкеткой управляют с Земли. Никакого ее спасителя нет на Луне, он находится на Земле, в корпусе Космического института на липовой аллее. А здесь... в этом чужом страшном мире, среди нависших скал и бездонной тьмы провалов, здесь она одна.
      И она рванулась вперед, прижалась к металлу земной машины.
      - Я с вами, мисс Кенни... с вами, - твердил Евгений.
      - Вы правда со мной? - прошептала она. - Я так испугалась... этих лап... А сейчас еще страшнее... Можно мне к вам?
      - Конечно. Забирайтесь на корпус танкетки. Я помогу манипулятором. Можно?
      - Да. Теперь можно...
      - "Искатель" пошел спасать человека в Космосе.
      - Как? Его можно спасти? Боже! Вы можете запросить о нем Землю? Ах, да! Вы же сами на Земле!
      Сигнальная лампочка замигала на пульте "Искателя".
      - Внимание! Вызывает Земля! - крикнул Аникин.
      Петр Громов и американец Годвин, стоявшие у окна кабины, повернулись к пульту.
      - Это Евгений. Он разыскал "Колумб" между Озером Снов и Заливом Мертвых. Он выручил девушку из неприятности. Пляши, Том!
      - Можно было бы выбрать более приятные названия, - ворчливо отозвался Годвин, тщетно стараясь скрыть радость.
      - Вы хотели сесть за руль, Годвин, - позвал Громов. - Выводите корабль на вычисленную орбиту. К сожалению, не придется облететь Луну...
      - Спасибо за честь, командор. Никогда не хотел быть пассажиром. Теперь я спокоен за девочку. А что касается другого лунного полушария, то нам и на этом дело найдется. Луна - планета сокровищ. Надо только нагнуться. Я сумею вам хорошо заплатить, командор. Спасательная экспедиция, топливо - все за мой счет.
      Американец говорил совершенно серьезно. Петр Громов сдержал улыбку и промолчал. Но Аникин лукаво спросил:
      - А у тебя много на банковском счете, приятель?
      - Пока только тридцать пять прожитых лет, - ответил Годвин.
      Танкетка двигалась под отвесными скалами. На серо-пепельной равнине застывшими волнами поднимались длинные гряды камней. Пепел не удержался на острых гребнях, и они, беловатые, издали напоминали барашки, с которых морской ветер срывает брызги...
      Эллен вспомнила остров Капри, исполинскую, поднявшуюся из моря скалу с отвесными обрывами берегов, с которых когда-то император Тиберий, прославившийся жестокостью, сбрасывал в море неугодных ему римлян.