- Да, и его знает весь мир. Он - разведчик Космоса, а я - его ученик. Еще в дни войны мальчишкой я о разведчиках мечтал. Сейчас они нужны на Луне, куда собирается международная космическая экспедиция. - Громов открыл дверь в двухсветный зал с книжными шкафами в простенках между окнами и длинными столами под висячими лампами.
      Он усадил американку в мягкое кресло у низенького столика с журналами. Эллен взяла один из них - с огромной фотографией Луны на обложке.
      - Ах, Луна! - сказала она. - Что вы о ней подумаете?
      - Это планета загадок, такая близкая, прекрасно видимая и неразгаданная.
      - Вам хочется разгадать тайну ее прошлого?
      - И подумать о ее будущем.
      - О-о! Даже будущее? - сощурилась Эллен. - Нужны гадальные карты?
      - Карты? Только географические. Они доведут нас до самого края диска. За него так заманчиво заглянуть...
      - Как романтично! - почти искренне воскликнула Эллен. - А вам не жаль расстаться с Землей?
      - На Луну стоит лететь лишь во имя Земли. Это ее седьмой континент, последнее белое пятно! Ведь Земля и Луна - это единая двухпланетная система. Мы рискуем меньше, чем Колумб, искавший Индию.
      - Ваша Индия - в небе...
      - Ее можно рассмотреть в бинокль.
      - Я сделаю это сегодня.
      - И вы увидите, какой это странный, необычный, трагически красивый и влекущий к себе мир.
      - Я уже боюсь смотреть, - засмеялась Эллен. - Вы опасный человек, лунатик, - сказала она, поднимаясь. - Вы можете увлекать за собой.
      - Хотел бы увлечь, - встал и Громов, - но некоторые упираются. Даже и меня к Земле привязать хотят.
      - О-о! - оживилась Эллен. - Я уже слышала о другом лунатике - вашем младшем и непокорном брате. Гуд бай! - Она протянула руку. - Может быть, увидимся.
      Эллен остановилась на липовой аллее, разделявшей два корпуса Космического института. Нежно пахло медом. Солнце пригревало. Эллен зажмурилась и вдруг почувствовала, как хорошо на Земле. Потом открыла глаза...
      Итак, слева здание... Здесь безумцы или герои хотят ступить в другие миры, а справа здание... Здесь некий дерзкий человек хочет дотянуться до этих миров рукой. Да, да! Эллен так и напишет в своем очерке.
      Два пути к звездам! На одном старший Громов, на другом - младший...
      Она решительно повернула к белому корпусу, на дверях которого было написано: "Лаборатория дальнеуправления". Эллен сощурилась. Как его зовут? Евгений!..
      Младший Громов был предупрежден и ждал Эллен в подъезде.
      Неужели они братья? Эллен с интересом всматривалась в тонкие, даже нежные черты лица... Только жесткое упорство в подбородке и в уголках губ чуть напоминало брата.
      Они вошли в длинную узкую комнату с тяжелыми лабораторными столами, покрытыми паутиной проводов и желтыми пятнами ящичков с приборами.
      Скромная миловидная девушка в голубом рабочем халатике поздоровалась с американкой, но та была занята своим спутником.
      - О-о! Так вот как выглядят технические гении, создающие современные чудеса! - сказала Эллен, стараясь взглядом смутить молодого человека. - Я думала, что они обязательно лысые и сутулые.
      Евгений отвел глаза:
      - Вы имеете дело не больше чем с летчиком-испытателем.
      - Но ведь вы инженер?
      - Как и всякий испытатель современной техники.
      - Беспримерное путешествие на небо называется испытанием? Великолепно! А вы тоже тренируетесь? - иронически спросила Эллен.
      - Конечно, - ответил Евгений, с интересом разглядывая посетительницу.
      - Где же трапеция? - продолжала та словесную игру.
      - К сожалению, меня ждут корреспонденты, - уже суше сказал Евгений Громов.
      - Корреспондентка, - с укором поправила Эллен.
      - Здесь вы одна, но... в пятидесяти километрах...
      - Всегда предпочитаю быть одна, - смеясь объявила Эллен.
      Евгений Громов подвел американку к макету танкетки, установленному внутри поворачивающейся во всех направлениях рамы. Гусеницы танкетки не доставали до пола. Громов открыл дверцу и предложил Эллен заглянуть внутрь.
      - Колоссаль! - воскликнула она.
      Верхняя часть кузова танкетки - полусфера молочно-белого стекла изнутри была сплошным телевизионным экраном. Эллен увидела на нем поле, извилистую колею дороги, недавно выкопанный ров, березки, а около них группу людей, видимо журналистов.
      Евгений Громов забрался на кресло водителя.
      - Подлинная танкетка будет передвигаться по Луне, мисс Кенни, сказал он, - и все, что вокруг танкетки, я увижу с Земли на этом экране, как сейчас вижу полигон. А на Луне, будь вы там, вы увидели бы на наружном телеэкране мое изображение в кабине.
      - Предпочитаю не изображение, - задорно сказала Эллен.
      Громов отвернулся и, стараясь скрыть смущение, склонился над пультом с приборами. Дверцу он не закрыл. Гусеницы загрохотали, танкетка стала крениться то влево, то вправо, поднималась то носом, то кормой. Макет копировал движение и положение бегущей где-то танкетки.
      Эллен заглянула в приоткрытую дверцу и сразу перенеслась на полигон. Бежали назад деревья, корреспонденты, машущие руками... Она даже ощутила крутой поворот, потом яму...
      - Не выношу тряски, лучше асфальт, - сказала Эллен.
      Но танкетка двигалась отнюдь не по асфальту. Временами казалось, что она опрокинется. Водителя трясло и болтало, словно он в самом деле ехал по ужасной дороге.
      Наконец, он, возбужденный, довольный, выбрался из танкетки.
      - Как видите, "Вавилонская башня" не нужна, - торжествующе сказал он.
      - Вы дотянетесь до других планет рукой? - Эллен закурила сигарету, щелкнув крохотной зажигалкой на наконечнике карандаша. - Скажите, вы боитесь лететь в Космос?
      Евгений вспыхнул:
      - Боюсь? Разве люди, изобретавшие механические руки, чтобы орудовать с радиоактивными веществами, были трусами? Что может быть прекраснее человека?
      - Вы любите Максима Горького?
      - Вы читали его? - обрадовался Евгений.
      - А как вы думаете?
      - Мне бы хотелось, чтобы читали. Можно вырвать собственное сердце, светить им, как факелом... но можно и напряжением мысли и сердца осветить людям далекие, недостижимые миры. Тоже во имя счастья человека.
      - Но ваш брат хочет ступить на них ногой!
      - Нужен ли такой риск? Ведь дальнеуправляемая танкетка способна все увидеть на другой планете, изучить, ощутить, все сделать, наконец! Ведь у нее есть такие руки-манипуляторы...
      - Я не знаю, кто из вас более дерзок: вы или ваш брат, - сказала Эллен, вставая.
      Евгений провожал гостью через лабораторию.
      - Вы тоже опасный скромный человек, - рассмеялась Эллен и протянула руку. - Гуд бай! Может быть, увидимся.
      Громов смотрел из окна, как шла Эллен по липовой аллее, маленькая и стройная, шла уверенно, ни разу не обернувшись.
      Г л а в а  ч е т в е р т а я
      ЛЕТАТЬ ИЛИ ПОЛЗАТЬ!
      Электрический поезд остановился у подмосковной платформы. Пассажиры хлынули из вагонов. Вечер был тихий и ласковый. Вдалеке лаяли собаки. Раздался низкий гудок, поезд ушел, и стало совсем тихо.
      От высокой платформы до леса, скрывавшего берег реки, над землей стелился молочный туман. Пахло смолой, прелью, чуть-чуть сыростью и свежей масляной краской от пешеходного мостика, перекинутого через рельсы.
      Пассажиры шли по нему вереницей, озабоченные и торопливые.
      Внизу на перроне горели шары фонарей, в прозрачных облаках бежала неполная луна.
      Сойдя с мостика, люди погружались по колено в туман.
      Петр Сергеевич и его спутница сошли последними.
      Туман, казавшийся сверху сплошным, здесь был редким и прозрачным. Но справа и слева от тропинки он густел, скрывая кусты и кочки старого болотца.
      - Будто выше облаков, - сказала девушка. - Вы станете об этом вспоминать, Петр Сергеевич?
      - Об этом? Конечно. Ведь такого никогда там не встретишь.
      - Не говорите слова "никогда".
      - Я имел в виду туман. Тут на него раздражаешься... Сырость. А там... тосковать по нему, пожалуй, буду.
      - Тосковать... по туману, - вздохнула девушка.
      Они вошли в березовый лесок.
      - Не только по туману, - задумчиво сказал Петр Сергеевич. - Вот об этих березах... Марко Поло, проехав когда-то по нашим краям, писал, что он встретил в удивительной стране удивительные деревья, кора которых напоминала кожу женщины. - Громов рукой коснулся молодой березки. - Что-то мы встретим в чужом мире?
      - Не надо! - замотала головой девушка. - Это страшно... Всегда видеть над головой ваш бесконечно далекий мир.
      - Что ж делать! Провожали ведь людей в Арктику или Африку времен Левингстона. Тех путешественников нельзя было увидеть ни в какой телескоп...
      - Телескоп! - повторила девушка. - Можно заметить предмет высотой полтора метра... С Земли будут видны ваши движущиеся тени...
      - И вы помашете отсюда нам рукой.
      Девушка остановилась.
      - Я уже сейчас помашу вам рукой, Петр Сергеевич, - грустно сказала она.
      - Что вы, Наташа! Разве вы не зайдете к нам на дачу?
      Девушка горько усмехнулась:
      - Нет, зачем же? Вы там будете своей семьей. А я...
      - Наташа! - с укором воскликнул Громов. - Вы у нас как родная!.. И вместе с Женей мне ножку подставляете, - пошутил он.
      - Как вам не стыдно? Ведь вы такой... Я знаю, кого могут послать туда. - Она взглянула на Луну и, зябко поведя плечами, накинула косынку.
      - Милая Наташа... Давно я хотел сказать. Для вас я только полотно, на котором вы рисуете невесть что...
      - Я не рисую, а вижу. И все еще чего-то жду...
      Громов нахмурился и с усилием произнес:
      - Не надо ждать.
      Наташа отвернулась. Скомкав косынку, она прижала ее к лицу. Потом молча побежала вниз по тропинке.
      Громов стоял, борясь с желанием вернуть ее. Наташа скрылась за поворотом. Под березкой что-то синело. Он поднял косынку...
      Он знал Наташу еще в Ленинграде, школьницей, когда она приходила к Жене готовить уроки. Петр приезжал из Пулковской обсерватории, отсыпался после "звездной ночи" и, выходя в столовую, заставал "зубрилок" за учебниками, разложенными на обеденном столе.
      Они вместе окончили школу и поступили в Ленинградский политехнический институт. Очень трудно уловить момент, когда девочка превращается в девушку, когда отношение к ней вдруг становится иным... Если бы не 1957 год, все сложилось бы не так для Петра Громова и Наташи.
      В этом году советская ракета вынесла на орбиту первый искусственный спутник Земли, и межпланетные путешествия стали близкой реальностью. Петр Громов стал работать над проектом лунной экспедиции и перебрался в Москву, в Космический институт.
      Евгений, под влиянием старшего брата увлекшийся Луной, еще на третьем курсе института задумал управляемую с Земли танкетку, проект которой решил разработать в дипломной работе.
      Евгений и Наташа два года спустя закончили институт. Наташу направили в какую-то лабораторию, а Евгений оказался, как это ни странно, в киностудии... Именно там для научно-фантастического фильма о полете на Луну потребовалась спроектированная им танкетка. Он построил свою танкетку, ее видели с экрана миллионы зрителей, но мало кто из них мог предположить, что это подлинная модель будущего лунного вездехода.
      Братья дружили и летние месяцы проводили вместе в альпинистских походах. Петр был мастером альпинизма, впрочем также и мастером-десятиборцем; Евгений уступал ему в легкой атлетике, но трудности горных походов они делили поровну.
      Наташу с собой не брали...
      Евгений принадлежал к числу людей "одержимых". Он выработал для себя труднейшую программу жизни: работал трактористом на целинных землях, крановщиком в ленинградском порту, был членом автоклуба и даже прославился как автогонщик. Он устанавливал на машинах изобретенные им приспособления, чтобы механизм не сразу, а спустя две-три секунды выполнял его приказы, и все для того, чтобы выработать в себе способность управлять лунной танкеткой, отстоящей на таком расстоянии, при котором электромагнитная волна на путь в два конца затрачивает три секунды. Ведь за него учесть опоздание не только его команды, но и видимого им изображения не могли никакие приборы, как нельзя скорректировать изображение видимых звезд, какими были они, по существу говоря, миллионы лет назад. Два раза Евгений попадал в тяжелые аварии, но приобрел удивительные навыки, заменявшие "принципиальное бессилие" приборов.
      Студенческая работа Евгения, к которой Петр относился с легкой иронией, и дальнейшее его "самосовершенствование" не остались незамеченными. Руководство Космического института организовывало лабораторию дальнеуправления, чтобы освоить новое чудо техники - "лунный вездеход", созданный для реальных целей упорным совместным трудом многих научно-исследовательских институтов и заводов. Это поразительное творение, по своему техническому совершенству достойное современных космических ракет, в основных чертах напоминало наивную танкетку Евгения.
      И именно Евгению было доверено освоение нового "чуда". Для этой цели он был приглашен работать в Космический институт. Он пришел туда неожиданно для брата, своим путем. И вместе с Наташей... Она так хотела. Тихая, она всегда добивалась своего.
      В Москве отношения Петра с Наташей начали складываться по-новому.
      Молодой доктор наук, профессор, вероятный участник экспедиции на Луну, стремился избежать всего, что хоть чем-нибудь могло его ослабить, отвлечь.
      И вот почти накануне полета космического корабля "Искатель" его командир подобрал с земли Наташину косынку и бережно положил ее в карман.
      К даче, которую они с братом снимали в поселке Космического института, Петр шел медленно, погруженный в раздумье. На веранду поднялся тяжело, словно не он брал с шестом высоту более четырех метров.
      На веранде, сидя на стуле с шитьем в руках, спала маленькая старушка. На столе было собрано к чаю, чайник прикрыт мягкой куклой, чашки расставлены, хлеб нарезан, на тарелку наброшена салфетка.
      Только оставаясь наедине, забывала старушка про свои годы, казалась себе по-прежнему легкой и ловкой, быстрой и задорной, той самой Настенькой, на которую загляделся видный Сергей Громов с Обуховского завода. Такими же крепкими, задорными росли мальчики - старший Петя и младший Женя. Их очень любили не только она и муж, но и свекор. Старик все хотел, чтобы они стали потомственными мастеровыми. Этого же хотел и отец. Петя настырный был, вечно добивался "почему". Росли вместе, а совсем разные. Младшенький не за старшим шел, норовил все по-своему. И дрались, бывало, не разнимешь. Но друг друга никому в обиду не давали.
      Не привелось ни отцу - с первых дней войны в подводники ушел, ни свекру - в блокаду старик помер - братьев Громовых на Обуховском заводе увидеть. Своим пошли они путем, и не угадать было тогда...
      Вдруг старушка вздрогнула, открыла глаза. В дверях веранды стоял Петр. Она бросилась ему на грудь.
      - А ты и чай собрала, словно знала, - сказал Петр, ласково обняв мать и усаживая ее к столу.
      - Да я каждый вечер собираю. Все думаю, вот приедете...
      - Работа, мама. Сама понимаешь.
      - А ты один?
      - Заходил за Евгением. Там только Наташа была.
      - Так где ж она? - всполошилась мать.
      - Разобиделась, убежала...
      - Нехорошо это, Петя, - с упреком сказала мать, хлопоча у стола. Лучше бы ты год назад послушался матери, женился на Наташе.
      - Не береди, мама, - Петр резко отодвинул стул, за спинку которого держался. - Как ты не понимаешь! Я уже знал тогда... Не имею я права... Есть дела, на которые можно идти только одиноким.
      Мать обернулась и покачала головой.
      - Одиноким? А меня разве нет?
      Петр подошел к ней и обнял за плечи:
      - Ты у меня сильная. А я не могу ни ее связывать - пусть будет свободной, ни себя ослабить.
      - Думаешь, это от силы у тебя? От слабости. Я, жена подводника, в Ленинграде на пирсе стояла, вас с Женей за руки держала. Глаза проглядела...
      - Не надо, мама!.. Я-то знаю твое горе. Потому и о других думаю.
      - Неверно это, Петя, неверно... От себя и на Луне не спрячешься.
      За верандой послышался шум, распахнулась дверь, влетел Евгений, возбужденный, радостный, сияющий...
      - Чай отменяется! - воскликнул он. - Бокалы для шампанского! - И он взмахнул в воздухе завернутой бутылкой.
      - Что это ты? Рано еще его провожать, - насторожилась мать.
      - Не придется его провожать, мама! - загадочно заявил Евгений. - Все в порядке! Никуда он не полетит.
      - Да что ты, Женечка! - удивилась мать. - Столько труда и не полетит?
      Евгений опустился на стул и с грохотом поставил бутылку на стол:
      - Поздравьте, наша танкетка блестяще прошла испытания!
      - Я этого ожидал, - сказал Петр.
      - Ну, тогда можно и выпить, - согласилась мать.
      - Танкетка полетит на Луну! Вместо Петра! Вместо людей.
      Петр молчал.
      Евгению стало не по себе. Он ждал взрыва, бури. Он продолжал говорить матери, но смотрел на брата:
      - Понимаешь, мама... Человеку незачем быть на Луне. Он не может жить без защиты атмосферы. Пусть за него все сделают автоматы. Их дешевле забросить туда!
      Петр встал:
      - Бухгалтерия Космоса! Дешевле, проще! Всякий прибор - тупой и бездумный исполнитель! Что может сделать управляемый робот? Что он может сделать по сравнению с человеком, находчивым, изобретательным, ориентирующимся в любом положении, с натренированным телом, которое бесконечно совершеннее неуклюжих машин!
      - Но я - душа управляемой мною машины. Понимаешь?
      - Вот потому-то и сам становишься таким же тупым и бездумным, как ваша танкетка.
      - Оставь ее в покое!
      - Я-то ее как раз и не оставлю. Ей всегда нужно давать задания.
      - Это будет делать ее водитель... с Земли, - повысил голос Евгений.
      - Тебе придется примириться с тем, что приказывать водителю буду я... с Луны, - невозмутимо заявил Петр.
      - Что ты хочешь сказать?
      - Что тебе не удалось подложить мне "свинью"! Думаешь, испытали замечательную машину, которой можно управлять на Луне, так и не полетят на Луну люди, рейс "Искателя" отменят?
      - Отменят!
      - Нет, решение иное. Оно мне известно.
      - Какое?
      - Полетят два "Искателя". На одном мы с Аникиным, на другом - ваша танкетка. А на Луне она нам пригодится.
      - Что? - Евгений вскочил. - Ну нет! На Луне танкетка многое докажет... И раньше всего, что ты там не нужен!
      - Я там не нужен? - грозно надвинулся на брата Петр. - Ты понимаешь, на что замахиваешься? На самое для меня святое!
      - Оставь свой звонкий топот. Сам ты что делаешь? - отступив на шаг, крикнул Евгений. - Только что ревущую Наташу встретил.
      - Мальчики! - встала между сыновьями мать. - Да _______раво!.. В детстве и то так не дрались. Если ле________ по-братски.
      Евгений этой же ночью добился свидания с академиком Беляевым.
      Академик, предупрежденный по телефону, сам открыл Евгению дверь. Как всегда изысканно одетый, словно и не спавший, он тихо провел его по коридору, потом плотно запер дверь кабинета.
      - Ну, - сказал он, улыбаясь одними глазами. - Если разрешишь, я выскажу все твои бурные мысли. Два взаимно исключающих направления!.. Мы не смеем!.. и так далее...
      - Нельзя превращать такой удивительный вездеход в ишака, во вьючное животное!.. Он рассчитан на самостоятельную работу, а не на роль помощника!
      - Не торопись. Помощь, может быть, еще и тебе понадобится. Наша танкетка значительно усилит экспедицию, но и члены экспедиции расширят ее возможности. Ты ведь "рожденный ползать". Ни на одну Лунную гору не поднимешься. Не так ли? А Луна - планета гор, притом кольцевых. Танкетка через горное кольцо не проникнет, тайну кратеров, к сожалению, не раскроет. Я уже не говорю о той стороне Луны, недоступной для радиоуправления.
      - Но ведь это же такой риск для людей!
      - Ты с нашей танкеткой должен уменьшить этот риск до предела. Спокойно вежливый, непоколебимый, академик обезоруживал. - Ты коммунист? спросил он.
      - Еще молодой... - смутился Евгений.
      - И брат твой коммунист!
      - Разве коммунисты не могут соревноваться?
      - Могут и должны, но... помогая друг другу.
      - А я смогу там действовать самостоятельно?
      - Сможешь!.. Иди домой спать. Пожми брату руку.
      - Я пожму ему руку. Все время буду жать руку на Луне... железным манипулятором! - многозначительно пообещал Евгений.
      Академик, пропуская Евгения вперед, довел его до выходной двери.
      - И не забывай, - сказал академик на прощание. - Ты - наша связь с ними... Живая. А это очень, очень важно...
      На дачу Евгений уже не поехал.
      Г л а в а  п я т а я
      ФЛАГ ЛУНЫ
      Высокие голые скалы, зубчатые, с острыми вертикальными ребрами, желтоватыми прожилками и черными зигзагами трещин, отвесно поднимались с каменистой россыпи, замыкая равнину со всех сторон, как арену гигантского цирка.
      На хмурых шершавых утесах не росло ничего, меж камнями не забилось ни горстки земли, на слое пепельной пыли не отпечаталось ни единого следа ящерицы, змеи или насекомого.
      Не было и смерти, потому что смерть - последний акт жизни, которой здесь не было. Все застыло в леденящей неизменности, в безысходном покое... Только резкие тени беззвучно и неумолимо двигались, пересекая равнину от затененных склонов до мертвенно-платинового, ярко освещенного обрыва.
      Внезапно в середину каменистой арены с неба уперся огненный луч, красный, узкий, почти не расходящийся. Он коснулся камней, и под ним заклубилось облако дыма или пыли. На пламенном луче, словно опираясь на него, как на жесткий столб, удерживалось в высоте сверкающее на солнце серебристое тело.
      Огненный столб казался осязаемым, прочным, объемным, он словно уходил в камни, загоняемый в них неведомой силой, погружался, как раскаленный прут в сугроб, становясь все ниже, короче. И серебристое тело, венчая его, постепенно снижалось.
      Оно походило на остроконечную головку исполинского снаряда да по существу и было им, космическим снарядом, последней ступенью ракеты, реактивные двигатели которой, тормозя, позволяли ему плавно опуститься.
      И он почти застыл, остановился над клубами дыма и пара: в нижней части снаряда выдвинулись три лапы, словно шасси у самолета.
      Снаряд коснулся одной лапой камней, накренился и сел, чуть спружинив.
      Пламя исчезло, только коричневый дым расплывался темным туманом, рассеивался тучей пепла.
      И снова стало все мертвенным и недвижимым на окруженной скалами равнине. Инородным сверкающим телом стоял на арене циклопического цирка космический снаряд...
      В его круглых иллюминаторах, похожих на окна батисферы, никто не показывался. Бесконечно медленно двигались тени...
      Но вот в нижней части снаряда дрогнула круглая крышка люка и начала медленно поворачиваться. От нее вниз по лапе шло несколько лестничных ступенек.
      Дверца люка сделала пол-оборота и распахнулась. За нею чернело отверстие.
      Из люка стало выбираться странное чудовище, в котором лишь с трудом можно было угадать астронавта. Огромный, в безобразном скафандре, он одной ногой пытался нащупать ступеньку.
      Однако, столь неуклюжий с виду, он спустился на каменистую почву с неожиданной ловкостью и быстротой.
      В руке он держал длинный шест. Первой заботой спустившегося было насыпать горку камней и водрузить шест.
      Это было древко флага, который никак не хотел развернуться из-за отсутствия ветра.
      Астронавт стал раскачивать древко, стремясь размотать флаг. Это ему удалось. Находясь в движении, полотнище флага развернулось.
      Флаг был полосатый со звездами - американский флаг.
      Астронавт укрепил древко флага. Полотнище снова повисло. Как бы то ни было, но флаг над равниной если и не развевался, то был водружен.
      Астронавт, ковыляя по камням, стал расставлять взятые им из ракеты приборы. Одновременно он поднимал камешки и, не рассматривая их, механическим движением засовывал в подвешенный к скафандру кожаный мешок.
      Уныло бродило странное существо среди неприветливых скал. Дважды оно возвращалось в ракету, освобождало там мешок и возвращалось снова на равнину, чтобы заняться сбором камней.
      Вместо шлема на астронавте был легкий колпак. Через прозрачную пластмассу отчетливо видны были косматые плечи, кудрявая шея, могучий затылок. Когда астронавт поворачивался, его маленькие, широко расставленные глазки сверкали. Гигантские клыки не умещались в закрытой пасти, придавая заросшей шерстью морде зловещий вид.
      В скафандр одета была гигантская горилла...
      Да, это была горилла, великолепно выдрессированная горилла.
      В шлемофоне она услышала знакомый ей, переданный по радио голос профессора Триппа:
      - Э-гей, Колумб! Ты меня слышишь? Э-гей, гоп! Обратно! На место! Обратно!.. Кушать, Колумб... Иди кушать в ракету. Собери приборы. Живо! Хэлло, Колумб! Собери приборы и кушать!
      Горилла-астронавт все прекрасно поняла.
      Сутулясь, доставая передними лапами до камней, она проворно побежала к тем местам, где оставила самописцы. Деловито засовывала она ящичек за ящичком в мешок, свободный сейчас от камней.
      Потом заковыляла к флагу, зачем-то потрясла его древко, но, очевидно, вспомнила, что трогать его не следует.
      Она проворно забралась по лесенке в люк ракеты и скрылась в нем.
      Некоторое время виднелось темное отверстие, потом крышка люка сама собой захлопнулась, сделала пол-оборота и замерла.
      Недалеко от ракеты торчало древко с повисшим полотнищем флага.
      Взревел реактивный двигатель под космическим снарядом. Снаряд вздрогнул, снизу ринулись клубы черного дыма, сквозь который просвечивало красноватое пламя. Рев усилился, отдался в кольцевых скалах оглушительными раскатами.
      Огненный столб стал как бы выползать из камней, поднимая на себе серебристый снаряд. Движение все ускорялось, снаряд подскочил в воздух, пламенный меч отделился от поверхности земли. Ракета мчалась в небо.
      Она напоминала маленькую комету с коротким огненным хвостом. Скоро она растворилась в синем небе. Остался только вытянутый белый шарф, словно здесь пролетел реактивный самолет. Этот шарф еще долго держался над Аризонской пустыней, где каприз природы создал подобие лунного пейзажа, не раз использованного американцами для киносъемок, а теперь для научных целей.
      Несколько человек, стоя на площадке скалистой горы, наблюдали за улетевшей ракетой в сильные бинокли, в которые несколько минут назад они рассматривали внизу на равнине гориллу в наряде астронавта.
      - Автоматика работала безукоризненно, мистер Трипп, - заметил сенатор Мэн.
      - Рад это слышать, - склонил голову красивый седой человек, вынимая изо рта трубку. - А что скажет пресса? - обернулся он к изящной женщине, державшей в руке портативную кинокамеру с сильным телеобъективом.
      - Колумб был прелестен, - сказала мисс Эллен Кенни. - Жаль, что ветер не развевает американского флага.
      - На Луне флаг никогда не будет развеваться, - ответил профессор Трипп. - Там нет ветра, более того - там нет воздуха.
      - И вы уверены, профессор, что Колумб благополучно вернется на Землю?
      - Точно так же, как в том, что он сейчас опустится на космодроме в Аризонской пустыне. Я буду счастлив, если вы сообщите читателям, что мы считаем выучку гориллы Колумб величайшим достижением американской науки наряду с созданием экспериментальной ракеты "Колумб". Пусть первые шаги на Луне сделают дрессированные животные. Наука должна быть гуманной, если служит человечеству.
      - А я думала фирме "Америкэн-моторс", - едко заметила мисс Кенни.
      Профессор Трипп укоризненно посмотрел на журналистку:
      - Фирма финансирует наши исследования, рассчитывая обнаружить на Луне неизвестные минералы, быть может, заурановые элементы, которые так нужны технике...
      - Для сверхбомб, - быстро вставила Эллен.
      - Ученый должен быть в стороне от политики. Это дело газет.
      - Политика, - проворчал сенатор Мэн. - Обезьяна втыкает в камни палку... И вы думаете, что это даст нам право претендовать на все ценное сырье на Луне?
      - Я не думал об этом, мистер сенатор. Мне казалось, что это дело Всемирного космического комитета, в который вы входите.
      - К черту комитет! - повысил голос сенатор. - Каждому ясно что Луна принадлежит тому, кто встал на нее ногами... а не лапами. А вам, профессор, предстоит дать свои объяснения не в космическом комитете, а в комиссии сената, которую я возглавляю.
      - В "комиссии престижа"?
      - Да, в "комиссии престижа нации", сэр, если вам так угодно называть мою комиссию.
      Профессор Гарольд Трипп был учеником самого фон Брауна, того фон Брауна, немецкого инженера, который во время второй мировой войны создавал страшные ракеты "фау", несшие через море лондонцам смерть и разрушение. После разгрома гитлеровской Германии фон Браун в качестве "живого трофея" достался американцам. Он снова взялся за работу над созданием все более мощных ракет уже в Америке. Атомные заряды, которыми можно было бы начинить его ракеты, грозили на Земле большими несчастьями.
      "Юпитеры", "Авангарды", "Торы", "Атласы" и прочие реактивные колоссы шли на вооружение войск НАТО, пополняя склады атомно-реактивных баз на территории конституционно гордых, но подневольных Америке европейских и азиатских стран...
      Профессор Гарольд Трипп, человек тихий и мечтательный, хорошо воспитанный, учтивый и безусловно мирный, отрекся от фон Брауна. Слишком поздно, быть может, но с достоинством отказался он от дальнейшего участия в разработке военных ракет. Он готов был отдать свою энергию и знания, всего себя лишь делу завоевания Космоса.
      Некоторые американские руководители считали победы в Космосе "температурой" современного вооружения. Они с тревогой оценивали с этой точки зрения запуски советских спутников и космических ракет. Америка, по их мнению, трагически отставала. И потому фирма "Америкэн-моторс" предоставила Гарольду Триппу самые широкие возможности для создания американских космических ракет. Кое-какие успехи фирмы и профессора Триппа наряду с общим планом американского вторжения в Космос обусловили позицию американской стороны во Всемирном космическом комитете. Строительство международной космической ракеты, задуманной в пору разряжения международной напряженности, было "законсервировано"... На земном шаре снова наступило "похолодание". Намечались новые гонки и теперь... уже в Космосе.