Александр Петрович КАЗАНЦЕВ
      ЛУННАЯ ДОРОГА
      Ч а с т ь  п е р в а я
      ЗОВ КОСМОСА
      Г л а в а  п е р в а я
      ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ
      Человек за бортом!..
      Второй пилот Аникин отпрянул от телевизионного экрана. Громов, командир космического корабля "Искатель", вскочил с кресла. Высокий, он уперся рукой в потолок кабины.
      На экране четко был виден американский "Колумб". От него отделился скафандр, с силой выброшенный из люка.
      Нет, это не космонавт, осматривающий корпус... Американская ракета была одноместной и... быстро удалялась.
      Громов посмотрел на Аникина.
      Приземистый, угловатый крепыш, в котором было что-то от куба, понял его без слов. Быстрый и резкий в движениях, он включил дальний радиолокатор, чтобы держать скафандр в поле зрения телеэкрана. Результаты наблюдений поступят в электронно-вычислительную машину. Аникин заложил в нее перфорированную карточку, задав программу работы.
      Громов смотрел на телеэкран. Скафандр был сделан из гибкой пластмассы и точно воспроизводил форму человеческого тела, для которого здесь не было ни верха, ни низа. Распростертое, противоестественно невесомое, с торчащими в верхней части экрана ногами и раскинутыми руками, оно медленно вращалось от полученного толчка.
      Громов нахмурился и казался теперь старше своих тридцати пяти лет. У него было массивное скуластое лицо с высоким лбом и внимательными, добрыми глазами. Он представил себе, что чувствует одинокий человек в пустоте среди звезд, и передернул плечами.
      Разноцветные колючие звезды горели без мерцания мертвым жгучим светом, который не рассеивал окружающей их черноты. Несовместимое соседство света и тьмы было особенно диким и странным близ яркого косматого солнца, похожего на ослепительную медузу в море мрака.
      Странен был гигантский диск уже близкой планеты, не серебристой теперь, а серой, изрытой оспинами. Она напоминала клокотавшую и вдруг замерзшую массу, на которой, как на закипевшей каше в котелке, вздувались пузыри и, лопнув, оставили контуры кратеров. Частью затененная, выпуклая, вся в зубцах гор, шероховатая, рельефная, она казалась мрачным центром чужой Вселенной.
      - Упадет на Луну? - с тревогой спросил Громов.
      Аникин молча указал глазами на считавшую машину. Деловито мигали лампочки.
      Точно так же мигала лампочками двадцать семь минут назад кибернетическая машина американской ракеты "Колумб". Перфорированную карточку взял с пульта жесткой, чуть дрожавшей рукой пилот Том Годвин.
      На карточке стояла только одна цифра "27".
      Том Годвин не решался поднять глаза...
      Все произошло так неожиданно!.. Одетый в скафандр с откинутым шлемом, Том Годвин лишь недавно пришел в себя. По разработанной для пилота инструкции, которая в Космосе имела силу закона, пилот обязан был перенести взлет и начало пути усыпленным. Перед взлетом Том удобно расположился в кресле пилота и принял таблетку. В сладкой истоме он бросил последний взгляд через иллюминатор кабины, как через окно нью-йоркского небоскреба, увидел отъезжающую решетчатую башню подъемного крана, далекий забор космодрома и за ним толпу репортеров и работников "Америкэн-моторс". Над волнистой линией гор простиралось удивительно синее небо...
      И вот, недавно придя в себя, он ощутил в теле пугающую легкость, а в голове гнетущую тяжесть. Небо с вбитыми в него гвоздями звезд было черным...
      По инструкции пилоту предлагалось после пробуждения прочесть свою судьбу... Но не по звездам, как это делают модные астрологи в Америке, а по циферблатам приборов.
      Автоматы прекрасно вывели ракету на орбиту. Шершавая Луна почти закрывала правое окно. Отвратительный шар без облаков! Кстати, Том Годвин так и не увидел прикрытого облаками земного шара... Теперь Земля была уже диском, огромным, но куда меньшим, чем надвигающийся тысячеглазый лунный шар. Край земного диска был съеден тенью, он походил на гигантский полумесяц с расплывчатыми краями и каким-то странным рисунком, в котором невозможно было угадать очертания материков.
      Стрелки на циферблатах дрожали.
      Спина у пилота похолодела. Он не верил глазам. Указатель топлива показывал почти нуль... Годвин откинулся на спинку кресла.
      Что случилось? Как мог получиться такой перерасход!.. Остатка топлива едва хватит, чтобы посадить ракету на Луну. А как вернуться? Просить, чтобы забросили на Луну топливо? Да разве попадет автоматическая ракета куда нужно? Через непроходимые лунные горы одному человеку топливо доставить не под силу.
      Пилот умел держать себя в руках, даже находясь совершенно один среди звезд и приборов. Недаром он проходил на Земле жестокую тренировку одиночеством.
      Он не боялся одиночества. Во всяком случае считал, что оказаться на Земле за бортом жизни куда хуже, чем лететь одному на борту надежной ракеты в Космосе.
      А вылететь "за борт" на Земле у Тома Годвина было много возможностей. Его отец был убит в корейскую войну. Зачем понадобилось погибать Сельвину Годвину, понять было очень трудно... До того как попасть в злосчастную армию генерала Макартура, он работал в Детройте на автомобильном заводе "Америкэн-моторс", но остался без работы... Вот и пошел воевать... Он думал, что умеет это делать, набив руку еще в Африке, колотя фашистов генерал-фельдмаршала Роммеля.
      Сельвина Годвина провозгласили в Америке героем, и фирма "Америкэн-моторс" даже взяла на себя заботу о его сыне Томе, еще в раннем детстве оставшемся без матери.
      Он получил кое-какое образование, а когда подрос, встал к конвейеру...
      Но на беду в Америке стали покупать меньше автомобилей. Был год, когда остались непроданными 600 тысяч штук. Кроме того, и у "Форда", и на заводах "Америкэн-моторс" целые линии станков и даже конвейеры начали работать... без людей.
      Словом, Том Годвин остался за бортом.
      А русские запустили первый искусственный спутник Земли...
      Фирма "Америкэн-моторс" взялась делать ракеты. Не только космические, конечно.
      Тому Годвину, напоминая кое-где об отце, удалось-таки устроиться. Он изучал ракеты, участвовал в их испытаниях, а когда понадобилось, изъявил готовность лететь в Космос и даже пройти пытку одиночеством, которая называлась испытанием. Нужно было сутками без отдыха в полной "вакуумной" тишине сидеть в одиночной камере - модели кабины - и до чертиков в глазах смотреть на стрелки приборов. А чертики появлялись, они взбирались на стрелки, строили рожи и сводили Тома с ума. Некоторые американские психиатры считали, что космический пилот непременно должен сойти с ума.
      Том Годвин надеялся на себя, и он летел в межпланетном пространстве один. Говорят, буддийские монахи в Гималаях добровольно замуровывают себя на несколько лет в каменный мешок, где нет ни света, ни звука... Они остаются наедине с самими собой, отрешаясь от мира, постигая "высшее совершенство", не отвлекаемые от самосозерцания ничем... Врочем, может быть, это и есть сумасшествие?..
      Черт возьми! По сравнению с гималайским каменным мешком Космос с его светлыми гвоздиками звезд не так уж плох! Но если из каменного мешка хоть через несколько лет можно было выйти, то отсюда без топлива не вернешься!
      И Том Годвин затосковал. Он затосковал вдруг по Земле, по людям, по человеческому голосу... Тоска эта была подобна зубной боли. Том Годвин даже сжал руками щеки. Потом судорожно начал налаживать радиосвязь. Может быть, его считают погибшим или сошедшим с ума?
      В наушниках зашуршало. Это были звуки Земли. И вдруг раздался голос, человеческий голос славного парня Джона Смита:
      - Хэллоу, "Колумб"! Я - Америка.
      У Тома Годвина даже слезы выступили на глазах. Но разве мог он показать людям на Земле свою слабость!..
      - Э-гей, Джон! - бодро крикнул он. - Чертовски рад услышать твой хриплый голос! Только что очухался от проклятого снадобья. Голова гудит, но кости целы. - Он знал, что его голос запишут на пластинки, их будет слушать вся Америка: в барах, в квартирах и в школах... голос первого американца, летящего к Луне, которому надо держаться достойно. - Что там подсчитали астрологи, звездочеты и кибернетические машины? - весело спросил он. - Врежусь в Луну? Скорость как надо?
      - Все о'кей! - послышалось в наушниках.
      Том Годвин отодвинулся от пульта с приборами. У него было некрасивое простоватое лицо сына фермера, огромные сжатые кулаки и чуть сутулая фигура. Он почти свирепо смотрел на одну из стрелок циферблата...
      - Нет, не все о'кей... - медленно произнес он. - Или указатель топлива врет, как профессиональный свидетель под присягой, или... Черт его знает, почему получился перерасход топлива. Чье-то грязное дело!.. Лишь бы сесть на лунный шарик... А по поводу возвращения, - мрачно добавил он, памятника мне не ставьте. Лучше забросьте на место посадки топливо.
      Он услышал какой-то шорох.
      - Ох, уж эти мне помехи! - заворчал он и сдвинул наушники.
      Но шорох продолжался. Годвин обернулся и вскочил. Глаза его округлились. Вот оно что! Все-таки правы проклятые психиатры!..
      - К дьяволу! - крикнул Годвин больше для того, чтобы от звука собственного голоса прийти в себя.
      Но видение не исчезло.
      Перед ним в облегающем тело скафандре с откинутым шлемом стояла маленькая изящная женщина. Она тревожно смотрела чуть сощуренными глазами и деланно улыбалась.
      - Хэллоу, Годвин! Я тоже спала при взлете, - нарочито бодро произнесла она.
      - К дьяволу! - взревел, не помня себя, Годвин. - Я вышвырну тебя вон, даже если ты привидение!
      - Тогда дайте сигарету, - улыбнулась незнакомка. - Привидения не курят.
      - Тем хуже, - сипло произнес Годвин, садясь. - Духи по крайней мере не имеют веса. Но если вы женщина...
      - Вы сомневаетесь в этом? - с вызывающей насмешкой спросила неизвестная.
      - В вас должно быть фунтов сто... сто лишних фунтов, мэм! - тяжело сказал Годвин.
      - Может быть, вы пригласите даму сесть? - сказала она, стараясь установить отношения.
      - Гм... Сесть? Мне нужно думать о том, как сесть на Луну, неприязненно ответил Годвин. - А кабина... вернее, ракета рассчитана на одного... человекообразного...
      Молодая женщина поморщилась.
      Годвин вскочил. Его охватил припадок ярости, что с ним иногда бывало. Он в бешенстве смотрел на приборы, готовый выворотить их, выбросить за борт.
      Незнакомка спокойно наблюдала за ним.
      - О, черт! - простонал пилот, повалившись в кресло. - Разве наберешь сто фунтов! - Здесь высчитаны унции...
      - Что вы думаете обо мне, Годвин? - спросила незнакомка, усаживаясь на край пульта и покачивая ногой. - Я выдержала взлет отнюдь не в вашем удобном кресле.
      - Что я думаю, мэм? - раздраженно повторил он. - О том топливе, которое перерасходовано на вас при взлете. Как вы сюда попали?
      - Сообщите на Землю. Там ждут этой сенсации, Годвин.
      - Слушайте, мэм, черт вас возьми! - вскипел Годвин. - Нам никогда не сесть вместе ни на Землю, ни на Луну. Топлива не хватит. Я вас не знаю. Может быть, вы славная девушка...
      - Вы славный парень, Годвин. Включите радио.
      - Не торопитесь, мэм. Я даю задание кибернетической машине. Кое-какой подсчет, прежде чем... Вы сами не понимаете, в какое скверное дело вас впутали. В какое скверное дело...
      - Меня? - рассмеялась незнакомка. - Если бы вы знали, кто я!..
      - Очень приятно познакомиться, - пробурчал Годвин.
      - Эллен Кенни, Годвин... Эллен Кенни из газеты Хента "Уорльд курьер".
      - Мисс Кенни?.. Слышал. Это вы придумали "Вавилонскую башню"?
      - Вы так считаете, Годвин?..
      Г л а в а  в т о р а я
      ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ
      Дорожка из перламутровых бликов протянулась по воде. Будто вся из рыбьей чешуи, она мерцала, живая и манящая...
      Над скалистыми горами, окружавшими озеро-чашу, вставала полная луна, красноватая и огромная. В ее неверном свете менялось все земное. Каменные вершины, казалось, принадлежали чужому миру, где нет полутеней, где только платиновый свет и черные провалы тьмы, где все углы остры, склоны отвесны.
      Катер подходил к берегу. В небо поднималось, становясь выше гор, удивительное цилиндрическое сооружение. Остроносый его купол на мгновение закрыл лунный диск, но луна просвечивала сквозь обнаженные в одном месте ребра.
      Катер шел теперь вдоль берега, замедлив ход. И днем и вечером он привозил сюда группы любопытных туристов смотреть новое чудо света.
      Башня, гладкая и безглазая, по высоте могла бы иметь все тридцать этажей. Нижняя ее часть была опутана строительными лесами. По обе стороны возвышались решетчатые мачты подъемных кранов.
      За низкой бетонной оградой виднелся строительный хлам, бочки, баллоны, металлические балки и листы железа, перевернутая вагонетка без колес... Со столба свисали порванные электрические провода...
      Маленькая американка сощурившись смотрела на это запустение, силясь вспомнить: "Рыжая башня уходит под облака, оборванная, без крыши... На песке пустыни - рыжие камни, высеченные, но так и не поднятые наверх... На всем рыжая ржавчина веков. Чья это картина?"
      Мисс Эллен Кенни вовсе не была туристкой. Внизу под облачным морем, клубившимся меж скал, в городе туристов сейчас шли последние переговоры о возобновлении международного строительства, о чем ей, признанной королеве репортажа, предстояло дать газетный отчет.
      Когда-то Эллен Кенни, как и все американские девушки, мечтала стать кинозвездой или "мисс Нью-Йорк", но... она лучше умела скрывать свои чувства, чем изображать чужие, а размер ее бедер и бюста был меньше объявленного для "мисс Нью-Йорк" стандарта... Пришлось побывать и продавщицей универсального магазина, и одной из "герльс" варьете, наконец, секретаршей бизнесмена, оказавшегося гангстером, словом, повидать жизнь после колледжа. Газета стала стременем, которое помогло Эллен вскочить Жизни на спину. И Жизнь понесла. Эллен держалась за гриву, щурилась и неизвестно чему улыбалась. Она любила быструю езду.
      Узенькие улочки, островерхие крыши домов, тесно жмущихся один к другому, черепица, электрические огни, неоновые вывески, средневековые стены и современный асфальт... Таков был город туристов. Вечером он шумел. Столики кафе выдвинуты на тротуары, даже на мостовую. Автомобили едва не задевали разноязычных посетителей, которые пили кофе из маленьких чашечек или потягивали из рюмочек что-нибудь покрепче.
      Два года в осуществление торжественных соглашений вблизи города туристов строился грандиозный корабль для полета международной экспедиции на Луну, куда не ступала еще нога человека. Но вот уже более шести месяцев все работы были прекращены. Теперь в городе туристов заседал Всемирный космический комитет.
      Пресс-конференция ожидалась назавтра, но мисс Эллен Кенни получала свои доллары за то, чтобы уже утренний номер газеты "Уорльд курьер" вышел с ее корреспонденцией.
      Чутье не обмануло ее. Она вернулась с прогулки на катере как раз вовремя, чтобы успеть включить на ступеньках отеля крохотный звукозаписывающий аппарат, помещавшийся в ее сумочке.
      Американский сенатор мистер Мэн покинул заседание Космического комитета прежде, чем оно закончилось. Сказанные им сразу после этого слова облетели благодаря мисс Эллен Кенни весь мир:
      - Леди и джентльмены! К сожалению, с коммунистами - увы! - нельзя иметь дела. Мы не можем ради международного космического полета нанести ущерб нашей безопасности. Атомное оружие еще остается оружием справедливости, могущим сдержать наступление мирового коммунизма. И мы не станем открывать наши военные тайны...
      Благообразный джентльмен, респектабельный, внушающий уважение неторопливыми, рассчитанными движениями, сошел со ступеней подъезда и сел в великолепный пластмассовый лимузин.
      Эллен Кенни захлопнула сумочку. Аппарат выключился...
      Заседание Космического комитета продолжалось еще более часа.
      Поздним вечером мисс Эллен Кенни нашла советского представителя академика Беляева за одним из столиков веранды отеля. Это был сухой, подтянутый, изысканно одетый человек с гладко зачесанными седыми волосами, с узким лицом, тонким ртом и ироническими внимательными глазами за стеклами очков без оправы.
      Играл оркестр, почти не двигались сжатые в душной тесноте танца пары, ловко сновали кельнеры, балансируя с подносами в одной руке, мило предлагали букеты хорошенькие цветочницы с усталыми губами.
      - Я призналась бы, что гожусь вам во внучки, господин академик, заговорила по-русски мисс Кенни, - если бы вы оказались скифским богатырем с седой бородой и львиной гривой. Но вы такой экстраевропеец, что и без того не захотите рассердиться, если я посижу с вами.
      Академик тотчас встал и придвинул другой стул к столику.
      - Прошу вас, - почтительно сказал он и добавил: - К сожалению, о внуках я могу только мечтать. Вы, конечно, журналистка?
      - О-о! Вы проницательный и учтивый мужчина, господин академик. У меня невесомый вопрос. Для чего русские мешают закончить международную космическую ракету?
      Академик чуть заметно улыбнулся. Мисс Кенни невинно смотрела на него зеленоватыми, но не сощуренными, как всегда, а почти круглыми глазами, держа перед собой раскрытый блокнот.
      - Смею подозревать, что вам известно, на какое горючее рассчитана ракета.
      - О да! На ядерное. Но ведь ракеты до сих пор летали на ином топливе. Зачем выбрано ядерное горючее? Чтобы нельзя было договориться?
      - Нет, почему же? - Академик сел напротив Эллен. - Горючее - это особый вопрос.
      К их столику подошел молодой человек с галстуком бабочкой, в обтягивающих ноги брючках, с огромными бортами коротенького пиджачка.
      - Пардон, вы разрешите, мсье, пригласить вашу даму на танец? спросил он по-французски.
      - Если это доставит ей удовольствие, - сказал академик, испытующе глядя на журналистку.
      Мисс Эллен Кенни, улыбнувшись академику, встала. Сумочка и блокнот остались на столе.
      Академик заказал две рюмки вермута.
      Мисс Кенни, положив руку на плечо заранее нанятого ею партнера и плавно двигаясь в такт музыки, искоса поглядывала на Беляева. Он не уйдет! Хорошо воспитанный человек не может уйти! А если он дождется ее, то... разговор будет почти интимным...
      Танец кончился, и фатоватый партнер усадил мисс Кенни. Она торжествовала. Академик ждал ее!.. И даже заказал для нее вермут!
      Но тут появился незваный претендент на танец с ней, вежливый турист, напоминавший самодовольную напомаженную жердь. Так сказала про него мисс Кенни, когда он, раздосадованный, удалился, получив отказ.
      - Ракеты летали на жидком топливе, - как ни в чем не бывало сказал академик. - Еще Циолковский первый подсчитал, какие могут быть достигнуты при помощи известных видов топлива скорости истечения газов из дюз реактивного двигателя и какие скорости достижимы при этом ракетой.
      - О да! Циолковский! - с уважением произнесла мисс Кенни.
      - Но получалось, что нагруженный необходимым для полета в Космос топливом корабль не сможет сам себя поднять. Строились планы создания заправочных космических станций на искусственных спутниках Земли.
      - О да! Искусственные спутники! - воскликнула мисс Кенни, отпивая из рюмки маленький глоток.
      - Но уже первые советские искусственные спутники, если вы помните, удивили технический мир. В особенности первая космическая ракета, ставшая десятой планетой Солнечной системы.
      - Ее назвали "Мечта". Это красиво!
      - Оказалось, что в СССР создано топливо, о котором мог лишь мечтать Циолковский, способное вывести последнюю ступень ракеты весом в полторы тонны за пределы земного тяготения, сделать ее спутником Солнца. Наши последующие ракеты все большего веса использовали "активизированное" топливо...
      - Что это есть, господин академик?
      - При "сгорании" такого топлива происходила не только химическая реакция окисления с выделением тепла, но и "сдирание" части электронной оболочки вещества с использованием освобождающейся энергии электронов.
      - О-о! И вы смогли забрасывать в Космос очень много тонн. А для ракеты, что стоит на берегу озера подобно небоскребу, нужно уже только одно ядерное горючее?
      - Вот видите. Вы сами сделали вывод, для чего нужно ядерное горючее гигантской ракете. Отнюдь не для того, чтобы нельзя было договориться.
      - Извините, господин академик, я хотела слушать ваши возражения.
      - Очень мило с вашей стороны. - Академик чуть склонил голову.
      - Ядерное горючее... Его нужно ничтожно мало. Уже не будет проблемы веса топлива.
      - Это не совсем так, - терпеливо продолжал академик. - Принцип реактивного движения - это выбрасывание назад с большой скоростью газов. Он останется и для ядерного горючего. Что-то выбрасывать все равно придется. Пусть это будут камни, песок, все, что хотите... Ядерное горючее только нагреет эту инертную массу, превратит ее в газ и выбросит назад, но с большей скоростью, чем это могло сделать прежнее топливо. Однако инертную массу легко пополнить на любой планете.
      - На любой планете! - воскликнула мисс Кенни. - Как люди дерзки! Но им не дано достать неба.
      Академик чуть заметно улыбнулся.
      - Человеку ничего не дано. Он все берет сам. И, поверьте, достанет небо с Луной и звездами.
      - Зачем ему Луна?
      - Луна едва ли не часть Земли. И она ничем не защищена. На ней можно изучить все, что у нас скрыто почвой, изменено водой и атмосферой, а там неизменно.
      - Как это страшно, господин академик... неизменно, - сказала мисс Кенни, задумчиво глядя на садившуюся за островерхие крыши Луну. Неизменность... Ничего не падает, не поднимается. Пылинки лежат без движения миллионы лет. Луна мертва.
      - Не скажите. Наблюдатели сотни лет не замечали, чтобы на Луне что-нибудь происходило, но в 1958 году советский астроном Козырев обнаружил на Луне следы вулканической деятельности. А мы еще не знаем как следует другой стороны Луны, с Земли невидимой. Есть лишь несколько ее фотографий и есть гипотезы о действующих там вулканах.
      - Вулканам в аду место. А на небе - праведникам.
      - Снова хотите, чтобы я вас опровергал? - иронически сказал академик. - Думаю, что на Луне найдется место и вездеходам и людям, не столько праведным, сколько отважным и подготовленным. Они могли бы полететь на Луну с кораблем, строящимся отсюда неподалеку, но... мистер Мэн боится открыть свои секреты. А мы готовы выполнить все взятые на себя обязательства, конечно одновременно с нашими заокеанскими коллегами. Я собираюсь сказать это завтра на пресс-конференции.
      - Никогда не следует делать завтра то, что можно сделать сегодня.
      - Я уже делаю. Более того, приглашаю вас приехать в Москву познакомиться с людьми, которые готовы лететь на Луну. Семья наших космонавтов растет.
      - Но, увы! Им не на чем лететь.
      - Как знать! Мы ведь можем действовать самостоятельно, - улыбнулся академик. - Может быть, ваш рассказ произведет впечатление на сенатора Мэна...
      - Понимаю. Ваше приглашение - пропаганда так же, как и открытие имен космонавтов. К сожалению, я могу рассказать пока только о "Вавилонской башне", - сказала мисс Кенни, вставая. - Гуд бай, мистер академик! Может быть, увидимся. - И она протянула руку.
      Корреспонденция мисс Кенни наделала много шуму.
      "В давние библейские времена люди дерзко задумали построить башню до самого неба. Но разгневанный господь лишил их общего языка, заставил заговорить на "двунадесяти языках". Перестав понимать друг друга, разошлись строители, и заброшенная ими Вавилонская башня покрылась ржавчиной веков, так и не достав до неба.
      Но все повторяется в подлунном мире, как говорил великий Пифагор. В наш космический век народы двенадцати языков, подобно древнему Вавилону, дерзнули строить башню-ракету, чтобы достать все-таки небо... Но, как и в библейские времена, разошлись ныне, лишенные общего языка строители, оставив недостроенной современную Вавилонскую башню, стоящую теперь в центре Европы символом "международного непонимания".
      Г л а в а  т р е т ь я
      ЗВЕЗДОЛЕТЧИКИ
      Мисс Эллен Кенни с высокого берега любовалась золочеными куполами и островерхими башнями города, уходящего от излучины реки в дымку горизонта. "Дворцы высоты" величием современности окружали древний центр. Загадочный, непонятный Западу город! На протяжении веков к нему рвались обреченные победители. Его считают родным люди далеких стран, изучая, как и Эллен Кенни, русский язык. Город нового пути, пугающего необычностью, подвижничеством, дерзостью мечты... Здесь люди в течение десятилетий отказывали себе в комфорте, чтобы строить заводы и восстанавливать разрушенное войной. И они добились, чего хотели, им оказалось по силам создать ракеты, сделавшие войну невозможной, ракеты, которые можно было отправить по любому адресу, имея в виду не только город, но даже улицы... и даже - с людьми на Луну...
      Академик Беляев предоставил мисс Кенни возможность посетить Космический институт, сообщив имена космонавтов. Мисс Кенни явилась на квартиру второго пилота межпланетного корабля Ивана Аникина.
      Ее настороженно встретил человек с седой головой и энергичным лицом солдата.
      - Иван Аникин, - представился он.
      Очень импозантная внешность для лунного астронавта!
      Американка вошла в светлую комнату с низковатым потолком. Русские строят экономно, но много. Они хотят, чтобы все жили удобно. Мягкие современные кресла у маленького столика. Можно сфотографировать исследователя Луны под этим торшером?
      Мисс Кенни от души расхохоталась, узнав, что говорит с отцом астронавта, ветераном войны, летчиком, Героем Советского Союза... Его сын, тоже Иван Аникин, - на футбольном матче. Аспирант университета играет центр-форвардом в столичной команде "Спартак".
      - О! В Америке вашего сына сразу полюбят!
      Мисс Кенни старалась узнать все, что возможно. Оказывается, мать астронавта была военным врачом и выходила в госпитале своего будущего мужа. А Ваня у них - младший сын. Есть еще три дочери: мастер химического завода, учительница и актриса.
      - Как же вы подумали отпустить сына... на Луну?
      - Рассматриваю как боевое задание. Женщины, конечно, поплакали на семейном совете. Парень наш всех слушает, поступает по-своему.
      - Наследственность?
      - Возможно, - усмехнулся старый летчик. - К тому же просить о Ване приезжал к нам сам академик Коваленков.
      - О! Это такой сухой и желчный старый джентльмен, я его видела у академика Беляева.
      - Ваня - его ученик и последователь. На Луне важно проверить теорию метеоритного происхождения лунных цирков. Там нет воды и атмосферы. Все сохранилось.
      - Почему это не сделает командир корабля профессор Громов?
      - Петр Сергеевич Громов считает, что лунные кратеры - вулканического происхождения.
      - Вот как? На Луну летят научные противники? Враги?
      - Почему враги? Ваня готовится к полету под руководством Петра Сергеевича и уже души в нем не чает.
      - Говорят, русских трудно понять.
      - Возможно.
      - Ваш сын оставляет на Земле любимую девушку?
      - Младшая дочь отпускает Ваню на Луну только потому, что женщин там нет.
      - Это прелестно! - рассмеялась Эллен.
      После матча Ваню Аникина, как и Громова, можно было увидеть лишь в Космическом институте. Мисс Кенни удалось узнать, что молодой профессор Громов, еще работая в Пулковской обсерватории, сделал открытие на краю видимого лунного диска. Он наблюдал там изменения загадочных светлых полос, сходящихся на невидимой стороне Луны. Он считал их вулканическими выбросами и предположил, что на той стороне Луны действует вулкан. В своей докторской диссертации он до мельчайших деталей разработал проект лунной разведывательной экспедиции и перешел работать в Космический институт.
      Космический институт!
      Меньше всего Эллен ожидала оказаться в спортзале, огромном, с широкими окнами в верхней половине стен. На спортивных снарядах тренировалось множество людей. На турнике "крутил солнце" Аникин.
      Эллен с интересом всматривалась в представшего перед ней низенького крепыша со вздернутым носом, веснушками и веселыми глазами. Он крепко, как старый знакомый, тряхнул руку журналистке.
      - Отец мне все про вас рассказал, - заявил он.
      - Постойте! Кто же о ком узнавал?
      - Взаимный интерес и симпатия.
      - А я знаю, почему вас отпустили на Луну.
      - Опасно оставлять на Земле, - рассмеялся Аникин.
      Эллен была в восторге. Она спросила о профессоре Громове. Аникин указал ей на вышку перед бассейном, где великолепно сложенный атлет застыл перед прыжком. В следующее мгновение он бросился вниз, два раза перевернулся в воздухе, вытянулся и без брызг вошел в воду. Эллен побежала к бассейну. Спортсмен вынырнул. Высокий лоб, мокрые волосы, тяжеловатые скулы.
      - О-о! Колоссаль! - восхищенно воскликнула Эллен. - Вы есть профессор Громов?
      - Добрый день, - удивленно отозвался Громов, выбираясь из бассейна. Старичок врач подал ему халат.
      - Что вы подумаете о полете на Луну? - спросила журналистка, вынимая блокнот.
      - Простите, - смутился Громов, - предпочел бы интервью... ну... в одетом виде...
      - О-о! Это мой метод. Врасплох. Непринужденность. Интимность.
      - Через минуту я приглашу вас в библиотеку.
      Эллен огляделась. Она заинтересовалась необычной каруселью с кабинами, напоминавшими кресла пилотов. Центробежное ускорение в несколько раз увеличивало вес сидящих в них людей, как это будет при космическом взлете. Мелькали покрытые испариной напряженные лица чернокожего юноши, китайца и... девушки.
      В другом месте люди неведомым способом подскакивали под самый потолок зала, падали вниз и снова взмывали в гигантском прыжке. Оказывается, их подбрасывала пружинная сетка-батут. Они совершали на Земле "лунные прыжки"...
      Громов ушел переодеться.
      - О, скажите, док! - обратилась к седенькому врачу Эллен. - Схожа ли психика астронавтов и... самоубийц?
      Врач строго посмотрел на американку:
      - Не больше чем бестактность напоминает учтивость.
      - Благодарю вас, сэр, - тихо сказала Эллен и покраснела.
      Появился Громов - элегантный, в строгом летнем костюме.
      - Вы великолепный мужчина, господин Громов! - заметила мисс Кенни. Вас жаль отпускать на Луну. У вас есть дублер, который мог бы полететь вместо вас?
      - Да, и его знает весь мир. Он - разведчик Космоса, а я - его ученик. Еще в дни войны мальчишкой я о разведчиках мечтал. Сейчас они нужны на Луне, куда собирается международная космическая экспедиция. - Громов открыл дверь в двухсветный зал с книжными шкафами в простенках между окнами и длинными столами под висячими лампами.
      Он усадил американку в мягкое кресло у низенького столика с журналами. Эллен взяла один из них - с огромной фотографией Луны на обложке.
      - Ах, Луна! - сказала она. - Что вы о ней подумаете?
      - Это планета загадок, такая близкая, прекрасно видимая и неразгаданная.
      - Вам хочется разгадать тайну ее прошлого?
      - И подумать о ее будущем.
      - О-о! Даже будущее? - сощурилась Эллен. - Нужны гадальные карты?
      - Карты? Только географические. Они доведут нас до самого края диска. За него так заманчиво заглянуть...
      - Как романтично! - почти искренне воскликнула Эллен. - А вам не жаль расстаться с Землей?
      - На Луну стоит лететь лишь во имя Земли. Это ее седьмой континент, последнее белое пятно! Ведь Земля и Луна - это единая двухпланетная система. Мы рискуем меньше, чем Колумб, искавший Индию.
      - Ваша Индия - в небе...
      - Ее можно рассмотреть в бинокль.
      - Я сделаю это сегодня.
      - И вы увидите, какой это странный, необычный, трагически красивый и влекущий к себе мир.
      - Я уже боюсь смотреть, - засмеялась Эллен. - Вы опасный человек, лунатик, - сказала она, поднимаясь. - Вы можете увлекать за собой.
      - Хотел бы увлечь, - встал и Громов, - но некоторые упираются. Даже и меня к Земле привязать хотят.
      - О-о! - оживилась Эллен. - Я уже слышала о другом лунатике - вашем младшем и непокорном брате. Гуд бай! - Она протянула руку. - Может быть, увидимся.
      Эллен остановилась на липовой аллее, разделявшей два корпуса Космического института. Нежно пахло медом. Солнце пригревало. Эллен зажмурилась и вдруг почувствовала, как хорошо на Земле. Потом открыла глаза...
      Итак, слева здание... Здесь безумцы или герои хотят ступить в другие миры, а справа здание... Здесь некий дерзкий человек хочет дотянуться до этих миров рукой. Да, да! Эллен так и напишет в своем очерке.
      Два пути к звездам! На одном старший Громов, на другом - младший...
      Она решительно повернула к белому корпусу, на дверях которого было написано: "Лаборатория дальнеуправления". Эллен сощурилась. Как его зовут? Евгений!..
      Младший Громов был предупрежден и ждал Эллен в подъезде.
      Неужели они братья? Эллен с интересом всматривалась в тонкие, даже нежные черты лица... Только жесткое упорство в подбородке и в уголках губ чуть напоминало брата.
      Они вошли в длинную узкую комнату с тяжелыми лабораторными столами, покрытыми паутиной проводов и желтыми пятнами ящичков с приборами.
      Скромная миловидная девушка в голубом рабочем халатике поздоровалась с американкой, но та была занята своим спутником.
      - О-о! Так вот как выглядят технические гении, создающие современные чудеса! - сказала Эллен, стараясь взглядом смутить молодого человека. - Я думала, что они обязательно лысые и сутулые.
      Евгений отвел глаза:
      - Вы имеете дело не больше чем с летчиком-испытателем.
      - Но ведь вы инженер?
      - Как и всякий испытатель современной техники.
      - Беспримерное путешествие на небо называется испытанием? Великолепно! А вы тоже тренируетесь? - иронически спросила Эллен.
      - Конечно, - ответил Евгений, с интересом разглядывая посетительницу.
      - Где же трапеция? - продолжала та словесную игру.
      - К сожалению, меня ждут корреспонденты, - уже суше сказал Евгений Громов.
      - Корреспондентка, - с укором поправила Эллен.
      - Здесь вы одна, но... в пятидесяти километрах...
      - Всегда предпочитаю быть одна, - смеясь объявила Эллен.
      Евгений Громов подвел американку к макету танкетки, установленному внутри поворачивающейся во всех направлениях рамы. Гусеницы танкетки не доставали до пола. Громов открыл дверцу и предложил Эллен заглянуть внутрь.
      - Колоссаль! - воскликнула она.
      Верхняя часть кузова танкетки - полусфера молочно-белого стекла изнутри была сплошным телевизионным экраном. Эллен увидела на нем поле, извилистую колею дороги, недавно выкопанный ров, березки, а около них группу людей, видимо журналистов.
      Евгений Громов забрался на кресло водителя.
      - Подлинная танкетка будет передвигаться по Луне, мисс Кенни, сказал он, - и все, что вокруг танкетки, я увижу с Земли на этом экране, как сейчас вижу полигон. А на Луне, будь вы там, вы увидели бы на наружном телеэкране мое изображение в кабине.
      - Предпочитаю не изображение, - задорно сказала Эллен.
      Громов отвернулся и, стараясь скрыть смущение, склонился над пультом с приборами. Дверцу он не закрыл. Гусеницы загрохотали, танкетка стала крениться то влево, то вправо, поднималась то носом, то кормой. Макет копировал движение и положение бегущей где-то танкетки.
      Эллен заглянула в приоткрытую дверцу и сразу перенеслась на полигон. Бежали назад деревья, корреспонденты, машущие руками... Она даже ощутила крутой поворот, потом яму...
      - Не выношу тряски, лучше асфальт, - сказала Эллен.
      Но танкетка двигалась отнюдь не по асфальту. Временами казалось, что она опрокинется. Водителя трясло и болтало, словно он в самом деле ехал по ужасной дороге.
      Наконец, он, возбужденный, довольный, выбрался из танкетки.
      - Как видите, "Вавилонская башня" не нужна, - торжествующе сказал он.
      - Вы дотянетесь до других планет рукой? - Эллен закурила сигарету, щелкнув крохотной зажигалкой на наконечнике карандаша. - Скажите, вы боитесь лететь в Космос?
      Евгений вспыхнул:
      - Боюсь? Разве люди, изобретавшие механические руки, чтобы орудовать с радиоактивными веществами, были трусами? Что может быть прекраснее человека?
      - Вы любите Максима Горького?
      - Вы читали его? - обрадовался Евгений.
      - А как вы думаете?
      - Мне бы хотелось, чтобы читали. Можно вырвать собственное сердце, светить им, как факелом... но можно и напряжением мысли и сердца осветить людям далекие, недостижимые миры. Тоже во имя счастья человека.
      - Но ваш брат хочет ступить на них ногой!
      - Нужен ли такой риск? Ведь дальнеуправляемая танкетка способна все увидеть на другой планете, изучить, ощутить, все сделать, наконец! Ведь у нее есть такие руки-манипуляторы...
      - Я не знаю, кто из вас более дерзок: вы или ваш брат, - сказала Эллен, вставая.
      Евгений провожал гостью через лабораторию.
      - Вы тоже опасный скромный человек, - рассмеялась Эллен и протянула руку. - Гуд бай! Может быть, увидимся.
      Громов смотрел из окна, как шла Эллен по липовой аллее, маленькая и стройная, шла уверенно, ни разу не обернувшись.
      Г л а в а  ч е т в е р т а я
      ЛЕТАТЬ ИЛИ ПОЛЗАТЬ!
      Электрический поезд остановился у подмосковной платформы. Пассажиры хлынули из вагонов. Вечер был тихий и ласковый. Вдалеке лаяли собаки. Раздался низкий гудок, поезд ушел, и стало совсем тихо.
      От высокой платформы до леса, скрывавшего берег реки, над землей стелился молочный туман. Пахло смолой, прелью, чуть-чуть сыростью и свежей масляной краской от пешеходного мостика, перекинутого через рельсы.
      Пассажиры шли по нему вереницей, озабоченные и торопливые.
      Внизу на перроне горели шары фонарей, в прозрачных облаках бежала неполная луна.
      Сойдя с мостика, люди погружались по колено в туман.
      Петр Сергеевич и его спутница сошли последними.
      Туман, казавшийся сверху сплошным, здесь был редким и прозрачным. Но справа и слева от тропинки он густел, скрывая кусты и кочки старого болотца.
      - Будто выше облаков, - сказала девушка. - Вы станете об этом вспоминать, Петр Сергеевич?
      - Об этом? Конечно. Ведь такого никогда там не встретишь.
      - Не говорите слова "никогда".
      - Я имел в виду туман. Тут на него раздражаешься... Сырость. А там... тосковать по нему, пожалуй, буду.
      - Тосковать... по туману, - вздохнула девушка.
      Они вошли в березовый лесок.
      - Не только по туману, - задумчиво сказал Петр Сергеевич. - Вот об этих березах... Марко Поло, проехав когда-то по нашим краям, писал, что он встретил в удивительной стране удивительные деревья, кора которых напоминала кожу женщины. - Громов рукой коснулся молодой березки. - Что-то мы встретим в чужом мире?
      - Не надо! - замотала головой девушка. - Это страшно... Всегда видеть над головой ваш бесконечно далекий мир.
      - Что ж делать! Провожали ведь людей в Арктику или Африку времен Левингстона. Тех путешественников нельзя было увидеть ни в какой телескоп...
      - Телескоп! - повторила девушка. - Можно заметить предмет высотой полтора метра... С Земли будут видны ваши движущиеся тени...
      - И вы помашете отсюда нам рукой.
      Девушка остановилась.
      - Я уже сейчас помашу вам рукой, Петр Сергеевич, - грустно сказала она.
      - Что вы, Наташа! Разве вы не зайдете к нам на дачу?
      Девушка горько усмехнулась:
      - Нет, зачем же? Вы там будете своей семьей. А я...
      - Наташа! - с укором воскликнул Громов. - Вы у нас как родная!.. И вместе с Женей мне ножку подставляете, - пошутил он.
      - Как вам не стыдно? Ведь вы такой... Я знаю, кого могут послать туда. - Она взглянула на Луну и, зябко поведя плечами, накинула косынку.
      - Милая Наташа... Давно я хотел сказать. Для вас я только полотно, на котором вы рисуете невесть что...
      - Я не рисую, а вижу. И все еще чего-то жду...
      Громов нахмурился и с усилием произнес:
      - Не надо ждать.
      Наташа отвернулась. Скомкав косынку, она прижала ее к лицу. Потом молча побежала вниз по тропинке.
      Громов стоял, борясь с желанием вернуть ее. Наташа скрылась за поворотом. Под березкой что-то синело. Он поднял косынку...
      Он знал Наташу еще в Ленинграде, школьницей, когда она приходила к Жене готовить уроки. Петр приезжал из Пулковской обсерватории, отсыпался после "звездной ночи" и, выходя в столовую, заставал "зубрилок" за учебниками, разложенными на обеденном столе.
      Они вместе окончили школу и поступили в Ленинградский политехнический институт. Очень трудно уловить момент, когда девочка превращается в девушку, когда отношение к ней вдруг становится иным... Если бы не 1957 год, все сложилось бы не так для Петра Громова и Наташи.
      В этом году советская ракета вынесла на орбиту первый искусственный спутник Земли, и межпланетные путешествия стали близкой реальностью. Петр Громов стал работать над проектом лунной экспедиции и перебрался в Москву, в Космический институт.
      Евгений, под влиянием старшего брата увлекшийся Луной, еще на третьем курсе института задумал управляемую с Земли танкетку, проект которой решил разработать в дипломной работе.
      Евгений и Наташа два года спустя закончили институт. Наташу направили в какую-то лабораторию, а Евгений оказался, как это ни странно, в киностудии... Именно там для научно-фантастического фильма о полете на Луну потребовалась спроектированная им танкетка. Он построил свою танкетку, ее видели с экрана миллионы зрителей, но мало кто из них мог предположить, что это подлинная модель будущего лунного вездехода.
      Братья дружили и летние месяцы проводили вместе в альпинистских походах. Петр был мастером альпинизма, впрочем также и мастером-десятиборцем; Евгений уступал ему в легкой атлетике, но трудности горных походов они делили поровну.
      Наташу с собой не брали...
      Евгений принадлежал к числу людей "одержимых". Он выработал для себя труднейшую программу жизни: работал трактористом на целинных землях, крановщиком в ленинградском порту, был членом автоклуба и даже прославился как автогонщик. Он устанавливал на машинах изобретенные им приспособления, чтобы механизм не сразу, а спустя две-три секунды выполнял его приказы, и все для того, чтобы выработать в себе способность управлять лунной танкеткой, отстоящей на таком расстоянии, при котором электромагнитная волна на путь в два конца затрачивает три секунды. Ведь за него учесть опоздание не только его команды, но и видимого им изображения не могли никакие приборы, как нельзя скорректировать изображение видимых звезд, какими были они, по существу говоря, миллионы лет назад. Два раза Евгений попадал в тяжелые аварии, но приобрел удивительные навыки, заменявшие "принципиальное бессилие" приборов.
      Студенческая работа Евгения, к которой Петр относился с легкой иронией, и дальнейшее его "самосовершенствование" не остались незамеченными. Руководство Космического института организовывало лабораторию дальнеуправления, чтобы освоить новое чудо техники - "лунный вездеход", созданный для реальных целей упорным совместным трудом многих научно-исследовательских институтов и заводов. Это поразительное творение, по своему техническому совершенству достойное современных космических ракет, в основных чертах напоминало наивную танкетку Евгения.
      И именно Евгению было доверено освоение нового "чуда". Для этой цели он был приглашен работать в Космический институт. Он пришел туда неожиданно для брата, своим путем. И вместе с Наташей... Она так хотела. Тихая, она всегда добивалась своего.
      В Москве отношения Петра с Наташей начали складываться по-новому.
      Молодой доктор наук, профессор, вероятный участник экспедиции на Луну, стремился избежать всего, что хоть чем-нибудь могло его ослабить, отвлечь.
      И вот почти накануне полета космического корабля "Искатель" его командир подобрал с земли Наташину косынку и бережно положил ее в карман.
      К даче, которую они с братом снимали в поселке Космического института, Петр шел медленно, погруженный в раздумье. На веранду поднялся тяжело, словно не он брал с шестом высоту более четырех метров.
      На веранде, сидя на стуле с шитьем в руках, спала маленькая старушка. На столе было собрано к чаю, чайник прикрыт мягкой куклой, чашки расставлены, хлеб нарезан, на тарелку наброшена салфетка.
      Только оставаясь наедине, забывала старушка про свои годы, казалась себе по-прежнему легкой и ловкой, быстрой и задорной, той самой Настенькой, на которую загляделся видный Сергей Громов с Обуховского завода. Такими же крепкими, задорными росли мальчики - старший Петя и младший Женя. Их очень любили не только она и муж, но и свекор. Старик все хотел, чтобы они стали потомственными мастеровыми. Этого же хотел и отец. Петя настырный был, вечно добивался "почему". Росли вместе, а совсем разные. Младшенький не за старшим шел, норовил все по-своему. И дрались, бывало, не разнимешь. Но друг друга никому в обиду не давали.
      Не привелось ни отцу - с первых дней войны в подводники ушел, ни свекру - в блокаду старик помер - братьев Громовых на Обуховском заводе увидеть. Своим пошли они путем, и не угадать было тогда...
      Вдруг старушка вздрогнула, открыла глаза. В дверях веранды стоял Петр. Она бросилась ему на грудь.
      - А ты и чай собрала, словно знала, - сказал Петр, ласково обняв мать и усаживая ее к столу.
      - Да я каждый вечер собираю. Все думаю, вот приедете...
      - Работа, мама. Сама понимаешь.
      - А ты один?
      - Заходил за Евгением. Там только Наташа была.
      - Так где ж она? - всполошилась мать.
      - Разобиделась, убежала...
      - Нехорошо это, Петя, - с упреком сказала мать, хлопоча у стола. Лучше бы ты год назад послушался матери, женился на Наташе.
      - Не береди, мама, - Петр резко отодвинул стул, за спинку которого держался. - Как ты не понимаешь! Я уже знал тогда... Не имею я права... Есть дела, на которые можно идти только одиноким.
      Мать обернулась и покачала головой.
      - Одиноким? А меня разве нет?
      Петр подошел к ней и обнял за плечи:
      - Ты у меня сильная. А я не могу ни ее связывать - пусть будет свободной, ни себя ослабить.
      - Думаешь, это от силы у тебя? От слабости. Я, жена подводника, в Ленинграде на пирсе стояла, вас с Женей за руки держала. Глаза проглядела...
      - Не надо, мама!.. Я-то знаю твое горе. Потому и о других думаю.
      - Неверно это, Петя, неверно... От себя и на Луне не спрячешься.
      За верандой послышался шум, распахнулась дверь, влетел Евгений, возбужденный, радостный, сияющий...
      - Чай отменяется! - воскликнул он. - Бокалы для шампанского! - И он взмахнул в воздухе завернутой бутылкой.
      - Что это ты? Рано еще его провожать, - насторожилась мать.
      - Не придется его провожать, мама! - загадочно заявил Евгений. - Все в порядке! Никуда он не полетит.
      - Да что ты, Женечка! - удивилась мать. - Столько труда и не полетит?
      Евгений опустился на стул и с грохотом поставил бутылку на стол:
      - Поздравьте, наша танкетка блестяще прошла испытания!
      - Я этого ожидал, - сказал Петр.
      - Ну, тогда можно и выпить, - согласилась мать.
      - Танкетка полетит на Луну! Вместо Петра! Вместо людей.
      Петр молчал.
      Евгению стало не по себе. Он ждал взрыва, бури. Он продолжал говорить матери, но смотрел на брата:
      - Понимаешь, мама... Человеку незачем быть на Луне. Он не может жить без защиты атмосферы. Пусть за него все сделают автоматы. Их дешевле забросить туда!
      Петр встал:
      - Бухгалтерия Космоса! Дешевле, проще! Всякий прибор - тупой и бездумный исполнитель! Что может сделать управляемый робот? Что он может сделать по сравнению с человеком, находчивым, изобретательным, ориентирующимся в любом положении, с натренированным телом, которое бесконечно совершеннее неуклюжих машин!
      - Но я - душа управляемой мною машины. Понимаешь?
      - Вот потому-то и сам становишься таким же тупым и бездумным, как ваша танкетка.
      - Оставь ее в покое!
      - Я-то ее как раз и не оставлю. Ей всегда нужно давать задания.
      - Это будет делать ее водитель... с Земли, - повысил голос Евгений.
      - Тебе придется примириться с тем, что приказывать водителю буду я... с Луны, - невозмутимо заявил Петр.
      - Что ты хочешь сказать?
      - Что тебе не удалось подложить мне "свинью"! Думаешь, испытали замечательную машину, которой можно управлять на Луне, так и не полетят на Луну люди, рейс "Искателя" отменят?
      - Отменят!
      - Нет, решение иное. Оно мне известно.
      - Какое?
      - Полетят два "Искателя". На одном мы с Аникиным, на другом - ваша танкетка. А на Луне она нам пригодится.
      - Что? - Евгений вскочил. - Ну нет! На Луне танкетка многое докажет... И раньше всего, что ты там не нужен!
      - Я там не нужен? - грозно надвинулся на брата Петр. - Ты понимаешь, на что замахиваешься? На самое для меня святое!
      - Оставь свой звонкий топот. Сам ты что делаешь? - отступив на шаг, крикнул Евгений. - Только что ревущую Наташу встретил.
      - Мальчики! - встала между сыновьями мать. - Да _______раво!.. В детстве и то так не дрались. Если ле________ по-братски.
      Евгений этой же ночью добился свидания с академиком Беляевым.
      Академик, предупрежденный по телефону, сам открыл Евгению дверь. Как всегда изысканно одетый, словно и не спавший, он тихо провел его по коридору, потом плотно запер дверь кабинета.
      - Ну, - сказал он, улыбаясь одними глазами. - Если разрешишь, я выскажу все твои бурные мысли. Два взаимно исключающих направления!.. Мы не смеем!.. и так далее...
      - Нельзя превращать такой удивительный вездеход в ишака, во вьючное животное!.. Он рассчитан на самостоятельную работу, а не на роль помощника!
      - Не торопись. Помощь, может быть, еще и тебе понадобится. Наша танкетка значительно усилит экспедицию, но и члены экспедиции расширят ее возможности. Ты ведь "рожденный ползать". Ни на одну Лунную гору не поднимешься. Не так ли? А Луна - планета гор, притом кольцевых. Танкетка через горное кольцо не проникнет, тайну кратеров, к сожалению, не раскроет. Я уже не говорю о той стороне Луны, недоступной для радиоуправления.
      - Но ведь это же такой риск для людей!
      - Ты с нашей танкеткой должен уменьшить этот риск до предела. Спокойно вежливый, непоколебимый, академик обезоруживал. - Ты коммунист? спросил он.
      - Еще молодой... - смутился Евгений.
      - И брат твой коммунист!
      - Разве коммунисты не могут соревноваться?
      - Могут и должны, но... помогая друг другу.
      - А я смогу там действовать самостоятельно?
      - Сможешь!.. Иди домой спать. Пожми брату руку.
      - Я пожму ему руку. Все время буду жать руку на Луне... железным манипулятором! - многозначительно пообещал Евгений.
      Академик, пропуская Евгения вперед, довел его до выходной двери.
      - И не забывай, - сказал академик на прощание. - Ты - наша связь с ними... Живая. А это очень, очень важно...
      На дачу Евгений уже не поехал.
      Г л а в а  п я т а я
      ФЛАГ ЛУНЫ
      Высокие голые скалы, зубчатые, с острыми вертикальными ребрами, желтоватыми прожилками и черными зигзагами трещин, отвесно поднимались с каменистой россыпи, замыкая равнину со всех сторон, как арену гигантского цирка.
      На хмурых шершавых утесах не росло ничего, меж камнями не забилось ни горстки земли, на слое пепельной пыли не отпечаталось ни единого следа ящерицы, змеи или насекомого.
      Не было и смерти, потому что смерть - последний акт жизни, которой здесь не было. Все застыло в леденящей неизменности, в безысходном покое... Только резкие тени беззвучно и неумолимо двигались, пересекая равнину от затененных склонов до мертвенно-платинового, ярко освещенного обрыва.
      Внезапно в середину каменистой арены с неба уперся огненный луч, красный, узкий, почти не расходящийся. Он коснулся камней, и под ним заклубилось облако дыма или пыли. На пламенном луче, словно опираясь на него, как на жесткий столб, удерживалось в высоте сверкающее на солнце серебристое тело.
      Огненный столб казался осязаемым, прочным, объемным, он словно уходил в камни, загоняемый в них неведомой силой, погружался, как раскаленный прут в сугроб, становясь все ниже, короче. И серебристое тело, венчая его, постепенно снижалось.
      Оно походило на остроконечную головку исполинского снаряда да по существу и было им, космическим снарядом, последней ступенью ракеты, реактивные двигатели которой, тормозя, позволяли ему плавно опуститься.
      И он почти застыл, остановился над клубами дыма и пара: в нижней части снаряда выдвинулись три лапы, словно шасси у самолета.
      Снаряд коснулся одной лапой камней, накренился и сел, чуть спружинив.
      Пламя исчезло, только коричневый дым расплывался темным туманом, рассеивался тучей пепла.
      И снова стало все мертвенным и недвижимым на окруженной скалами равнине. Инородным сверкающим телом стоял на арене циклопического цирка космический снаряд...
      В его круглых иллюминаторах, похожих на окна батисферы, никто не показывался. Бесконечно медленно двигались тени...
      Но вот в нижней части снаряда дрогнула круглая крышка люка и начала медленно поворачиваться. От нее вниз по лапе шло несколько лестничных ступенек.
      Дверца люка сделала пол-оборота и распахнулась. За нею чернело отверстие.
      Из люка стало выбираться странное чудовище, в котором лишь с трудом можно было угадать астронавта. Огромный, в безобразном скафандре, он одной ногой пытался нащупать ступеньку.
      Однако, столь неуклюжий с виду, он спустился на каменистую почву с неожиданной ловкостью и быстротой.
      В руке он держал длинный шест. Первой заботой спустившегося было насыпать горку камней и водрузить шест.
      Это было древко флага, который никак не хотел развернуться из-за отсутствия ветра.
      Астронавт стал раскачивать древко, стремясь размотать флаг. Это ему удалось. Находясь в движении, полотнище флага развернулось.
      Флаг был полосатый со звездами - американский флаг.
      Астронавт укрепил древко флага. Полотнище снова повисло. Как бы то ни было, но флаг над равниной если и не развевался, то был водружен.
      Астронавт, ковыляя по камням, стал расставлять взятые им из ракеты приборы. Одновременно он поднимал камешки и, не рассматривая их, механическим движением засовывал в подвешенный к скафандру кожаный мешок.
      Уныло бродило странное существо среди неприветливых скал. Дважды оно возвращалось в ракету, освобождало там мешок и возвращалось снова на равнину, чтобы заняться сбором камней.
      Вместо шлема на астронавте был легкий колпак. Через прозрачную пластмассу отчетливо видны были косматые плечи, кудрявая шея, могучий затылок. Когда астронавт поворачивался, его маленькие, широко расставленные глазки сверкали. Гигантские клыки не умещались в закрытой пасти, придавая заросшей шерстью морде зловещий вид.
      В скафандр одета была гигантская горилла...
      Да, это была горилла, великолепно выдрессированная горилла.
      В шлемофоне она услышала знакомый ей, переданный по радио голос профессора Триппа:
      - Э-гей, Колумб! Ты меня слышишь? Э-гей, гоп! Обратно! На место! Обратно!.. Кушать, Колумб... Иди кушать в ракету. Собери приборы. Живо! Хэлло, Колумб! Собери приборы и кушать!
      Горилла-астронавт все прекрасно поняла.
      Сутулясь, доставая передними лапами до камней, она проворно побежала к тем местам, где оставила самописцы. Деловито засовывала она ящичек за ящичком в мешок, свободный сейчас от камней.
      Потом заковыляла к флагу, зачем-то потрясла его древко, но, очевидно, вспомнила, что трогать его не следует.
      Она проворно забралась по лесенке в люк ракеты и скрылась в нем.
      Некоторое время виднелось темное отверстие, потом крышка люка сама собой захлопнулась, сделала пол-оборота и замерла.
      Недалеко от ракеты торчало древко с повисшим полотнищем флага.
      Взревел реактивный двигатель под космическим снарядом. Снаряд вздрогнул, снизу ринулись клубы черного дыма, сквозь который просвечивало красноватое пламя. Рев усилился, отдался в кольцевых скалах оглушительными раскатами.
      Огненный столб стал как бы выползать из камней, поднимая на себе серебристый снаряд. Движение все ускорялось, снаряд подскочил в воздух, пламенный меч отделился от поверхности земли. Ракета мчалась в небо.
      Она напоминала маленькую комету с коротким огненным хвостом. Скоро она растворилась в синем небе. Остался только вытянутый белый шарф, словно здесь пролетел реактивный самолет. Этот шарф еще долго держался над Аризонской пустыней, где каприз природы создал подобие лунного пейзажа, не раз использованного американцами для киносъемок, а теперь для научных целей.
      Несколько человек, стоя на площадке скалистой горы, наблюдали за улетевшей ракетой в сильные бинокли, в которые несколько минут назад они рассматривали внизу на равнине гориллу в наряде астронавта.
      - Автоматика работала безукоризненно, мистер Трипп, - заметил сенатор Мэн.
      - Рад это слышать, - склонил голову красивый седой человек, вынимая изо рта трубку. - А что скажет пресса? - обернулся он к изящной женщине, державшей в руке портативную кинокамеру с сильным телеобъективом.
      - Колумб был прелестен, - сказала мисс Эллен Кенни. - Жаль, что ветер не развевает американского флага.
      - На Луне флаг никогда не будет развеваться, - ответил профессор Трипп. - Там нет ветра, более того - там нет воздуха.
      - И вы уверены, профессор, что Колумб благополучно вернется на Землю?
      - Точно так же, как в том, что он сейчас опустится на космодроме в Аризонской пустыне. Я буду счастлив, если вы сообщите читателям, что мы считаем выучку гориллы Колумб величайшим достижением американской науки наряду с созданием экспериментальной ракеты "Колумб". Пусть первые шаги на Луне сделают дрессированные животные. Наука должна быть гуманной, если служит человечеству.
      - А я думала фирме "Америкэн-моторс", - едко заметила мисс Кенни.
      Профессор Трипп укоризненно посмотрел на журналистку:
      - Фирма финансирует наши исследования, рассчитывая обнаружить на Луне неизвестные минералы, быть может, заурановые элементы, которые так нужны технике...
      - Для сверхбомб, - быстро вставила Эллен.
      - Ученый должен быть в стороне от политики. Это дело газет.
      - Политика, - проворчал сенатор Мэн. - Обезьяна втыкает в камни палку... И вы думаете, что это даст нам право претендовать на все ценное сырье на Луне?
      - Я не думал об этом, мистер сенатор. Мне казалось, что это дело Всемирного космического комитета, в который вы входите.
      - К черту комитет! - повысил голос сенатор. - Каждому ясно что Луна принадлежит тому, кто встал на нее ногами... а не лапами. А вам, профессор, предстоит дать свои объяснения не в космическом комитете, а в комиссии сената, которую я возглавляю.
      - В "комиссии престижа"?
      - Да, в "комиссии престижа нации", сэр, если вам так угодно называть мою комиссию.
      Профессор Гарольд Трипп был учеником самого фон Брауна, того фон Брауна, немецкого инженера, который во время второй мировой войны создавал страшные ракеты "фау", несшие через море лондонцам смерть и разрушение. После разгрома гитлеровской Германии фон Браун в качестве "живого трофея" достался американцам. Он снова взялся за работу над созданием все более мощных ракет уже в Америке. Атомные заряды, которыми можно было бы начинить его ракеты, грозили на Земле большими несчастьями.
      "Юпитеры", "Авангарды", "Торы", "Атласы" и прочие реактивные колоссы шли на вооружение войск НАТО, пополняя склады атомно-реактивных баз на территории конституционно гордых, но подневольных Америке европейских и азиатских стран...
      Профессор Гарольд Трипп, человек тихий и мечтательный, хорошо воспитанный, учтивый и безусловно мирный, отрекся от фон Брауна. Слишком поздно, быть может, но с достоинством отказался он от дальнейшего участия в разработке военных ракет. Он готов был отдать свою энергию и знания, всего себя лишь делу завоевания Космоса.
      Некоторые американские руководители считали победы в Космосе "температурой" современного вооружения. Они с тревогой оценивали с этой точки зрения запуски советских спутников и космических ракет. Америка, по их мнению, трагически отставала. И потому фирма "Америкэн-моторс" предоставила Гарольду Триппу самые широкие возможности для создания американских космических ракет. Кое-какие успехи фирмы и профессора Триппа наряду с общим планом американского вторжения в Космос обусловили позицию американской стороны во Всемирном космическом комитете. Строительство международной космической ракеты, задуманной в пору разряжения международной напряженности, было "законсервировано"... На земном шаре снова наступило "похолодание". Намечались новые гонки и теперь... уже в Космосе.
      Профессор Трипп под нажимом фирмы торопливо готовил водружение американского флага на Луне (водружение в противовес забрасыванию).
      Он был хорошим семьянином, имел коттедж в городе и виллу во Флориде, два автомобиля, умеренные долги и всеобщее уважение. По воскресеньям слушал проповеди евангелистов и однажды сам выступил с проповедью по вопросу о гуманности.
      На заседании комиссии престижа профессор Трипп пережил несколько горьких минут. Он уже прочитал в "Уорльд курьер" статью журналистки Эллен Кенни "Нога или лапа?", довольно недвусмысленно противопоставившей описанию гориллы-астронавта сообщение о русском корабле "Искатель", на котором полетит на Луну профессор Громов с помощником.
      Сенаторы заседали в одной из комнат Капитолия, утопая в мягких кожаных креслах. Вызванному в комиссию "для дачи объяснений" профессору Триппу был предоставлен жесткий стул.
      - Я сожалел бы, джентльмены, - сказал Трипп, вытирая лицо платком, что русские снова опередили нас, если бы это не служило общечеловеческому прогрессу.
      - Здесь говорят о престиже нации, - сухо напомнил Триппу сенатор Мэн.
      - Да, сэр! - поспешно и почтительно согласился Трипп. - Я лишь хочу выразить сожаление, что забота о безопасности мешает объединению международных усилий для достижения Луны.
      - Оставьте в покое Вавилонскую башню. Почитайте о ней в библии. А нам лучше скажите, что вы думаете о состязании с русскими?
      - К сожалению, джентльмены, - сказал Трипп, сердито засовывая в рот трубку, - наша горилла едва ли сможет успешно состязаться с профессором Громовым, очень заметным ученым.
      - Не кажется ли профессору, - прервал Триппа сенатор из Джорджии, что его острота неуместна. В ней верно лишь то, что идет состязание с русскими учеными. Давно пора отбросить ложную концепцию о двух независимых областях соревнования - миролюбивой любознательности в Космосе и наращивании священной силы в спасительной обороне. Соревнование и возможное отставание где бы то ни было едины. И дело здесь не только в престиже.
      - Вполне понимаю уважаемого сенатора, - сказал Мэн. - Опасно отстать от русских хоть в чем-нибудь. А потому американец должен ступить на Луну вместе с русскими.
      - Американец? - переспросил Трипп. - Вы отдаете себе отчет в том, что мы располагаем лишь одноместной ракетой?
      - Да, отозвался сенатор из Джорджии, - в этом мы отстаем, но в космических гонках обязаны выдержать. И у нас в Америке найдется достаточно парней, которые не испугаются космического одиночества, чтобы составить на Луне компанию русским. Можно предоставить нашему первому астронавту заманчивое право поставить две-три заявки на лунные прииски.
      - Я готов был содействовать полету международной ракеты с большим экипажем, но отправлять в Космос одного человека!.. - пытался возразить Трипп.
      - А вас и не спрашивают, к чему вы готовы, профессор, - прервал его сенатор из Миннесоты, генерал в отставке, известный своими статьями о гуманности мгновенной атомной войны. - Важно, к чему мы готовы. Идите в свою научную лавочку и готовьте хорошего американского парня для полета на Луну...
      Профессор Трипп был совсем не так прост, как о нем могли подумать, у гориллы Колумба уже давно был "дублер", космический пилот Том Годвин. Профессор Трипп понимал "единство" всех частей в соревновании двух начал...
      По возвращении в Аризону профессор Трипп объявил Тому Годвину, что тот не позже русских полетит на Луну.
      Г л а в а  ш е с т а я
      ВОЛОСЫ ВЕРОНИКИ
      "В таинственный мир Космоса, в беспредельный простор миллионов световых лет, к сверкающим центрам атомного кипения материи, к звездам, живущим и рождающимся, гигантским или карликовым, двойным, белым, желтым, голубым, ослепительным или черным, в мир феерических комет и задумчивых лун, планет цветущих или обледенелых, в бездонный Космос, мир миров, стремится теперь уже не только взглядом человек...
      Силы тяготения собрали миллионы миллионов звезд в правильные объемные, сплющенные в одной плоскости геометрические фигуры, напоминающие колоссальные диски галактических дискоболов. Смотря ясной ночью на Млечный Путь, мы видим изнутри обод такого звездного диска нашей Галактики через всю его толщу. Наблюдая в сильнейший телескоп далекую спиральную туманность в созвездии Волосы Вероники, мы рассматриваем извне обод, но только другого, стоящего к нам ребром диска, чужого, бесконечно далекого звездного мира. Множество таких галактических дисков различимо в небе под самыми разными углами, в том числе и сбоку. Тогда отчетливо вырисовывается огненное колесо со спиральными спицами, поражая строгой единообразностью звездных миров...
      Сила тяготения заставляет частицы материи сближаться. Неотвратимо сгущаются туманности космической пыли, и внезапно загораются новые звезды. Извечные катаклизмы Вселенной накаляют до миллионов градусов колоссальные массы вещества, пронизывают бездонное пространство потоками космических лучей, порождают неисчислимые формы материи, создают условия для ее совершенствования, венчаясь тайной тайн Космоса - Жизнью, в которой Природа познает самоё себя!..
      Даже если исходить из условий, близких земным, жизнь может существовать на великом множестве миров бесконечных галактик. Ведь образование солнечной системы отнюдь не исключение. Планеты, несомненно, существуют у многих звезд. Жизнь, возникнув в самых простейших формах, неуклонно развивается, стремясь к высшему совершенству - мыслящему существу.
      Оно всесильно - мыслящее существо, и где-нибудь на планетной песчинке близ светлой точки спирального острова в созвездии Волосы Вероники "оно" так же оглядывает мир иных вселенных, как оглядывает их с Земли человек..."
      Эллен Кенни читала эти строки о Космосе, и все ее существо наполнялось жгучим волнением, она ощущала себя в храме космического божества. Но она не казалась себе беспомощно ничтожной. Нет!.. Она хотела быть такой же гордой, как и воображаемое мыслящее существо в созвездии Волосы Вероники, о котором писал в своей статье Петр Громов...
      Волосы Вероники!..
      Эллен возбужденно прошлась по своей комнате с креслами на крохотных ножках и низенькими столиками, с широкой тахтой, на которой можно было лежать вдоль и поперек. Окна выходили прямо в стену соседнего небоскреба, не позволяя ощутить высоты двадцать четвертого этажа.
      Эллен закинула руки за голову и одним движением распустила заложенные узлом на затылке волосы. Они волнами рассыпались по плечам. Эллен привычно тряхнула головой, и они пенным потоком заструились по спине. Эллен едва охватила их обеими ладонями.
      Волосы космической Вероники!..
      Космос. В него взволнованно смотрел русский гений Ломоносов, смотрел, как в звездную бездну, где звездам нет счета, а бездне дна... Он, Космос, так немыслимо огромен, что его измеряют не мерами длины, а годами пути лучистой энергии. До одной из далеких галактик в созвездии Волопаса расстояние составляет 230 миллионов световых лет. Пока летел оттуда луч света, на Земле сменялись геологические периоды, поднимались и опускались материки, размножались и вымирали гигантские пресмыкающиеся и, наконец, появился, неудержимо развиваясь, Человек. Космическое пространство, чрезмерное даже для воображения, оказалось доступным для острого глаза, пытливого ума, математического анализа, железной логики Человека. Оно охватывается его мыслью, осознается его разумом.
      Но почему же не раздавлен величием необъятного дерзкий Человек? Ведь никогда не пересечь ему непостижимо огромных просторов Космоса. Ничто в природе не может двигаться со скоростью, превышающей скорость света, и если даже мыслящий безумец найдет способ достичь этой скорости, то все равно ему лететь до далекой галактики в созвездии Волопаса 230 миллионов лет, и его биологические потомки походили бы на улетевшего предка не больше, чем человек на амебу!.. Надо пасть ниц перед потрясающей неохватностью Космоса, перед ужасающей беспощадностью времени, признать ничтожно краткой и жалкой человеческую жизнь!..
      Но нет! Стоит послушать, что говорит святотатец, вторгшийся в храм Вселенной. Не пугается он бездонных глубин Космоса, а уверенно вспоминает теорию относительности, утверждающую, что "время космонавта", летящего с огромной скоростью, будет течь медленнее, чем для наблюдателя, оставшегося на Земле, и если скорость полета приблизится к скорости света, то "время космонавта", с точки зрения земного наблюдателя, почти остановится... То есть на Земле пройдут года, века, а на звездолете лишь секунды и минуты... Так неужели же за реальные годы своей жизни мудрый безумец дерзновенно пересечет весь Космос, по крайней мере в обозримой с Земли его части? Правда, вернувшись обратно к планете Земля, он может и не застать "древней солнечной системы", которая уже пройдет свою космическую жизнь.
      Безумец или гордец?
      Тем и прекрасен человек, что он горд!
      Если русский Петр Громов властно распахивает ворота храма Космоса, то американка Эллен Кенни станет жрицей этого храма, хотя бы ей пришлось для этого влезть в окно. Она попадет в этот храм, откуда люди шагнут на другую планету.
      Другая планета!
      Самая близкая, но отдаленная более чем третью миллиона километров межпланетного пространства неосознанных тайн; самая знакомая на ночном небосводе, но полная волшебного очарования и гипнотической силы; самая безучастная ко всему земному, но поднимающая воды наших океанов в живом дыхании приливов и даже тормозящая вращение Земли до двух тысячных секунды каждый век; самая изученная астрономами, наименовавшими ее условные моря и безусловные горы, но полная необъяснимых загадок гигантских кратеров и светлых геометрических лучей; самая обозримая, но никогда не показывающая человеку оборотной своей стороны; самая родная Земле, будто оторвавшаяся от нее, оставив впадину Великого океана, и самая на нее непохожая, мертвая, безвоздушная, покрытая циклопическими цирками и острозубыми, невыветривающимися скалами, дорогами лавы, равнинами без растений и почвы, с золотыми и железными жилами прямо на поверхности...
      Удивительная Луна.
      Так пусть это будет не только Луна Петра Громова, Луна русских...
      Эллен остановилась перед зеркалом, решительно взяла большие ножницы и, не раздумывая, обрезала за маленьким ухом прядь волос. Прядь скатилась к ее ногам, свернулась там кольцом. Эллен захватывала все новые и новые пряди и безжалостно остригала свои чудесные волосы, и они, уже чужие, ложились на пол.
      Эллен, привычно щурясь, вглядывалась в зеркало, но не видела там себя. На нее чуть растерянно смотрела маленькая, незнакомо привлекательная женщина с совсем коротенькими волосами, "космическая Вероника"...
      Эллен наклонилась и потрогала волосы на полу, нежные, пушистые. Она собрала их в горсть и прижала к лицу. Они тонко и грустно пахли. Эллен уткнулась в них лицом и заплакала.
      Женщины часто плачут, срезав волосы.
      Но ведь они не помещались в шлеме скафандра... Их нельзя было бы там расчесывать.
      Об этом сказала Эллен сама миссис Хент, после смерти газетного короля взявшая в свои верные руки дело мужа.
      Это была религиозная, энергичная дама с седыми буклями и елейным голосом.
      Она благоволила к Эллен и охотно напечатала ее статьи "Вавилонская башня" и "Нога или лапа?", наделавшие, кстати сказать, немало шуму. Она огорчалась, что мисс Кенни все еще не устроила свою жизнь и беззаботно живет одинокой молодой женщиной, привлекающей к себе взгляды мужчин.
      Вскоре после опубликования статьи "Нога или лапа?" миссис Хент вызвала к себе мисс Кенни.
      Эллен стерла помаду с губ, вздохнула и отправилась к высокой покровительнице.
      Секретарь Сэм с лоснящимся пробором и красивым угодливым лицом успел шепнуть, что у Биг-мэм (Большой Мадам) что-то есть на уме.
      "Очередное трудное интервью, поездка в Африку или светский скандал", - решила Эллен, сощурилась и открыла дверь.
      Кабинет остался таким же, как при мистере Хенте, совершенно пустой, из стекла и полированного дерева. Холодные, отделанные сверкающими панелями стены, жесткая, блестящая мебель, огромные матовые стекла окон и тоже матовые, стеклянные, но звуконепроницаемые двери.
      - Садитесь, детка, - ласково сказала миссис Хент, снимая огромные очки в тяжелой темной оправе, которые делали ее чем-то похожей на покойного Хента, седого, жилистого и привычно здорового дельца, смерть которого вызвала недоумение.
      Эллен скромно села на краешек стула и опустила ресницы.
      - Вы знаете, как я забочусь о вашей судьбе, Элли, - вкрадчиво начала Биг-мэм. - Я не остановилась бы ни перед чем, чтобы выдвинуть вас вперед. Газеты - вот что может сделать вам всемирное имя, детка. Не просто слава или деньги, даже много денег... Нет! Поколение молодых людей у ваших ног... Что вы скажете на это, дорогая?
      - А как вы думаете, мэм? Это не слишком много - целое поколение?
      - Для выбора - совсем не так много. Вы стоите этого. Надеюсь, вы сумеете сделать удачный выбор, дорогая. Вы стали бы самой популярной женщиной мира.
      Сердце Эллен сжалось. Она слишком все понимала, чтобы не догадаться, к чему клонит миссис Хент. Ведь где-то в глубине души Эллен и сама тайно думала об этом. Но разве можно говорить всерьез? Нужна специальная подготовка, огромные знания, как у Громова!..
      Эллен искоса посмотрела на Биг-мэм.
      - Газеты вышли бы трижды тройным тиражом, - продолжала та. - Весь мир следил бы за вашей судьбой, за каждым вашим шагом... Вы помните об этом парне, проводнике туристов, которого завалило в пещере? Репортеры пробирались в горы и брали у него интервью через щель между камнями. У бедняги была придавлена нога, но он бодрился. Вся страна неистовствовала, захлебывалась от интереса. Печаталось каждое слово о нем. Парень очень хотел пить... А сколько было сделано для его спасения! Вы, конечно, знаете всю эту историю?
      - А что вы о ней думаете, мэм?
      - Жаль, что он все-таки умер. С вами совсем иное дело. Конечно, надо уметь рисковать. Но мой покойный муж говорил, что, будь он губернатором или гангстером, самые трудные дела он поручал бы вам.
      - От кого же из них я получу задание? - не удержалась Эллен.
      Миссис Хент нахмурилась:
      - Не надо быть колючей, как кактус. Мы с вами добрые христианки. Я забочусь о вас. Что будут стоить все мужчины на Луне, если там будет женщина!..
      На Луне!.. У Эллен пробежал холодок по спине.
      - Газета возьмет на себя все расходы, - миссис Хент откинулась на высокую и узкую спинку кресла.
      - Сенсация принесет хороший доход, - борясь с волнением, деловито заметила Эллен.
      - Не беспокойтесь, детка, вы получите свою долю. Но ваш бизнес будет куда большим. Вы сможете выйти замуж за короля или банкира, породниться с Рокфеллером, быть может... Целая эпоха будет носить ваше имя.
      - Но я не умею управлять космическим кораблем. В Америке есть лишь одноместная ракета "Колумб". "Вавилонская башня", куда можно было бы стремиться попасть репортером, не строится...
      Миссис Хент торжественно поднялась, широкими шагами девы из Армии спасения прошлась по кабинету, остановилась перед маленьким столиком и взяла в руки библию, потом положила ее на то же место.
      - Во всяком деле нужно что-нибудь необычное, запоминающееся, назидательно сказала она. - Не исполнительность службиста, а дерзость инициативы, вот что привлечет симпатии и интерес. Вы попадете на космический корабль в баллоне из-под кислорода. Это правильно, ибо женщина, подобно кислороду, - источник жизни. Дышать будете через аппарат скафандра, как на Луне. Только вам придется остричь волосы, у вас их слишком много, чтобы они поместились в шлеме. Вам не удалось бы их расчесывать. Впрочем, короткая стрижка считается модной. Вы согласны, детка?
      - А как вы думаете?
      - Я думаю, как переправить вас на ракету. Вы, кажется, работали секретарем у бизнесмена?
      - Он оказался гангстером.
      - Так что вы знаете, дорогая, с кем вам придется иметь дело. Но лишь бы цель была святая, дочь моя. Каждый, кто будет помогать нам, сделает угодное богу дело. Это зачтется ему. Решайтесь, дорогая. Мне кажется что вы из тех женщин, которые могут расстаться с волосами.
      И вот "волосы Вероники" лежат у ног Эллен, а она сидит, уже не плача, и долгим взглядом рассматривает себя в зеркале. Она видит перед собой ту, которая по своей воле, вопреки всем ступит на Луну, полную тайн, волшебного очарования и гипнотической силы, ступит на Луну с ее дорогами лавы, равнинами без почвы и золотыми жилами на поверхности... Из зеркала на нее тревожно смотрела та, кто дерзко первой войдет в таинственный мир миров, мир несчетных звезд и еще более несчетных и неведомых планет, ступит на первую из них... Такого случая не было за всю историю человечества. И не будет больше никогда. Первыми бывают только однажды. Можно ли это упустить?..
      Г л а в а  с е д ь м а я
      НЕУМОЛИМОЕ УРАВНЕНИЕ
      - Как вас зовут, детка? - спросил Малютка Билл.
      - Вероника Лоуэлл, - сказала Эллен, разглядывая знаменитого гангстера, которого знала по фотографиям в журналах, но сама еще никогда не фотографировала его. Не так давно он угодил в тюрьму за... неуплату налога с очень значительных доходов. В тюрьме он давал интервью и вышел из нее, сопровождаемый адвокатами и почитателями, как триумфатор.
      Малютка Билл вовсе не был бандитом, соскочившим с обложки комикса. Он не носил мягкую шляпу на затылке, не курил сигар и не говорил на ужасном нью-йоркском жаргоне - сленге. Малютка Билл назывался Антонио Скиапорелли и очень гордился своей фамилией. Ведь итальянский астроном Скиапорелли первый открыл марсианские каналы! Говорят, в итальянском квартале у него жила семья: ревнивая жена и трое детей. Малютка Билл был низенького роста, благообразен, напоминал владельца магазина, был вежлив, жесток, рано полысел, но не утратил подвижности. Конечно, он не был бандитом в обычным понимании слова. Но его бизнес, которым он занимался с большим размахом, не укладывался, мягко говоря, в обычные, допустимые рамки. Хорошо оплачиваемые юристы почти всегда могли доказать, что его действия в сущности были законными. В самом деле, что незаконного можно усмотреть, например, в том, что Малютка Билл помогал отправиться в путешествие "без билета" какой-то Веронике Лоуэлл. Если вы подсаживаете безбилетного пассажира в вагон частной железной дороги, то закон этого не карает, он предоставляет администрации дороги возможность взыскать с безбилетного штраф.
      - Мне нужно снять с вас размеры, мисс Вероника, - сказал Малютка Билл тоном портного, принимающего заказ.
      - Я вешу сто три фунта, - сказала Эллен.
      - Что значат сто фунтиков там, где они насчитываются десятками тысяч!..
      Малютка Билл не любил пустых разговоров. С заказчицей, с Большой Мадам, как ее зовут, у него особых разговоров о лишних фунтах не было. Когда об этом зашла речь, то она сказала, что все будет так, как угодно богу, важно, чтобы читатели волновались, они станут больше покупать газет. Значит, основная забота сделать для девочки скафандр и поместить ее в баллон, с виду точно такой же, как те, которые будут грузиться в ракету. Подменить один из них будет не так уж трудно. Кто заметит, что у него отвинчивается изнутри крышка. Вероника Лоуэлл! Это имя, пожалуй, в самом деле станет знаменитым...
      Малютка Билл в своем бизнесе считал себя вполне добросовестным. Баллон переделывали хорошие инженеры. В нем было устроено сиденье не многим хуже, чем кресло пилота. Пружинные амортизаторы, смягчающие толчок взлета, и прочие премудрости были предусмотрены. Баллон "с содержимым" получился, конечно, тяжелее других, но на руках его никто таскать не будет, а машины лишнего груза и не почувствуют...
      Расчет Малютки Билла был абсолютно точен. Фирма, поставлявшая баллоны с кислородом, получила один из них в готовом виде. Он был погружен вместе со всеми в грузовик. Вернее, он уже стоял в кузове грузовика, когда тот въехал во двор завода. Приглашенный из цирка иллюзионист очень искусно скрыл его от взглядов зеркалом, которое исчезало по мановению руки шофера. Оно и исчезло, когда баллоны начали грузить. Баллоны пересчитали, и оказалось, их было уже достаточно, напрасно хотели грузить еще один.
      Грузовик благополучно выехал со двора и доставил баллоны прямо в космопорт, где погрузочные краны тотчас поместили их в ракету "Колумб", готовящуюся к полету.
      В одном из баллонов сидела Эллен. Она очень страдала, но не от духоты или жары. Чудесный космический костюм, который был на ней надет, автоматически поддерживал нормальную температуру, дыхательный аппарат работал безукоризненно. Эллен могла бы уже чувствовать себя в Космосе. Страдала она от другого: от темноты, от кромешной тьмы, которая ее окружала... Это было оплошностью Малютки Билла, но ее не снабдили электрическим фонариком. Эллен не побоялась отправиться в Космос, но темноты она боялась... Темноты и тишины... Ей бывало лучше, когда снаружи доносились звуки, грохот машин, крики людей. Но перед стартом ракеты все стихло, и это были самые страшные минуты. Предстоящего взлета Эллен ждала, как избавления, она знала, что перегрузка при взлете не превышает перегрузки организма при пикировании самолета, а она сама водила спортивные самолеты и проделывала на них опасные фигуры пилотажа... Кроме того, у нее была пилюля - снотворное средство, которое должен был по инструкции принять и пилот. Взлет пройдет легко, но вот темнота и тишина...
      И Эллен приняла таблетку раньше, чем это было нужно для взлета. Сознание затуманилось. Она почему-то подумала о Громове. Увидела себя в спортивном зале Космического института. Люди с пружинной сетки подпрыгивали высоко под потолок. Так будет на Луне... Там будет легко, совсем легко. И она провалилась в пустоту...
      Сознание возвращалось постепенно. Почему-то она сначала увидела маму. Мама была жива. У нее было ласковое озабоченное лицо, и она все время поправляла такие знакомые Эллен с детства очки. Потом очки исчезли, и милые близорукие глаза стали еще ласковее.
      - Мама! - крикнула Эллен и проснулась.
      Холодный ужас объял ее... Ей показалось, что она перестала существовать. Она не ощущала себя. Она ничего не видела, ничего не слышала, она... ничего не весила. Вокруг были стенки гроба... Она коснулась их руками. И это было первым ощущением, вернувшим, наконец, ее к действительности.
      Ее тело ничего не весит! Она - в Космосе! Но, может быть, она погибла при взлете? Нет! Все так, как надо! Она первая американка в межпланетном пространстве, она будет первой женщиной на Луне. Предстоит только открыть крышку баллона и... подружиться с пилотом Томом Годвином. Для настоящей женщины, какой себя Эллен считала, это будет не так уж трудно.
      Эллен легко отвинтила крышку баллона и высунула голову. В складском отсеке "Колумба", где хранились баллоны, было темно.
      Эллен осторожно выбралась. Вернее, держась за край баллона, она легко всплыла из него и ударилась о потолок отсека. Чувство невесомости опьянило ее.
      Эллен хорошо изучила план помещения "Колумба", широковещательно разрекламированный в печати. Ей удалось отыскать люк в кабину пилота и открыть его. К счастью, он не был плотно задраен...
      Едва отодвинула она крышку люка, как в грузовой отсек ворвался луч света.
      И все страхи Эллен сразу исчезли. Цель ее достигнута. Она летит в американской ракете среди звезд, в вечном Космосе!.. Она невесома, значит, двигатели ракеты даже не почувствовали ее веса или он был предусмотрительно компенсирован Антонио Скиапорелли...
      Пилот Том Годвин спал. Действие снотворного еще не кончилось. Очевидно, он принял его позже. Он лежал огромный в кажущемся еще более огромным кресле. Перед ним жили, двигались стрелки приборов, зажигались и гасли лампочки, отражающие работу автоматов.
      Но Эллен не обратила на них внимания. Она была заворожена окном впереди. В нем было видно страшное спрутообразное яркое солнце, рядом с которым на неправдоподобно черной саже неба пристально горели немигающие звезды.
      А справа была Луна... Она закрывала пол-окна, похожая на огромную учебную карту, объемную, с резкими тенями, заметными больше, чем неровности планеты.
      Эллен улыбнулась Луне. Это была "ее Луна"... Потом попыталась понять, что она в ста тысячах километров от Земли. Осознать это все равно было невозможно, и она, как в ознобе, передернула плечами.
      Том Годвин шевельнулся. Эллен спряталась за его спиной, ожидая, когда он проснется.
      И он проснулся... Что-то встревожило его. Он стал говорить с Землей... о топливе. Наконец, он увидел Эллен... Может быть, испугался, но скорее был раздосадован... Надо сказать, он не очень считался с тем, как должен говорить джентльмен. Может быть, ему не хватало воспитания. Во всяком случае она старалась установить с ним хорошие отношения и призналась ему, кто она и как попала на космический корабль.
      Эллен сидела на краю пульта и покачивала ногой. Скафандр, пожалуй, был даже элегантен. По крайней мере, она выглядела в нем эффектно, откинув шлем за спину...
      - Слушайте, мэм, - сказал Том Годвин, вынимая из какого-то прибора перфорированную карточку. - Понимаете ли вы, что ваш Малютка Билл вместе с миссис Хент не позаботились о том, чтобы вес ракеты не превышал расчетного? Понимаете ли вы теперь, что ваши сто фунтов здесь лишние? Том Годвин посмотрел Эллен прямо в лицо и невольно подумал, что на Земле она показалась бы ему интересной. Он спохватился и внушительно добавил: При взлете автоматы делали свое дело, набирали нужную скорость и перерасходовали на ваш лишний вес топливо, и теперь...
      - Что теперь? - спокойно поинтересовалась Эллен, с любопытством разглядывая обстановку кабины.
      Том Годвин взглянул на перфорированную карточку.
      - Вы можете находиться на борту еще 27 минут.
      - Поезд подходит к станции? - чуть насмешливо спросила Эллен, отлично понимая, что выйти в Космосе негде.
      - Нет. В математическое уравнение приходят ваши сто лишних фунтов, и оно становится неумолимым уравнением...
      - Можно закурить сигарету? - спросила Эллен, тревожно вглядываясь в суровое лицо астронавта.
      - На горение табака тратится кислород. А он рассчитан на одного... человекообразного... - с нарочитой жестокостью произнес пилот.
      - Годвин! С вами женщина!
      - Черт возьми! В этом вся и беда! - в отчаянии стукнул кулаком по пульту пилот. - Закон Космоса не делает разницы между женщинами и мужчинами.
      - А вы? - вызывающе бросила Эллен.
      - Я не закон, мэм. Я только служака. Вот радиограмма, ответ на мой рапорт о вашем появлении. - И он устало прочитал: - "Выполняйте инструкцию".
      Эллен улыбнулась:
      - Вы мне нравитесь, пилот! - прежним бодрым голосом воскликнула она. - Я напишу о вас великолепную статью. - Она взглянула в окно на косматое солнце, на выщербленный лунный диск и осторожно покосилась на мрачного пилота. Потом пожала плечами. Какая-то чепуха! Как можно во все это поверить, слишком нелепо и... страшно...
      - Слушайте, мэм, - злясь на себя, сказал Годвин. - Вы, конечно, умеете носить платья и строить глазки... Они у вас что надо, - он отвернулся. - Но сильны ли вы в математике? Закон Космоса - математический закон.
      - Объясните, - невинно попросила Эллен.
      Тогда он начал говорить терпеливо, как школьнице:
      - Топлива, как подсчитала вычислительная машина, не хватит, чтобы посадить на Луну двух человек. Врученная мне инструкция гласит, что всякий, незаконно оказавшийся на борту космического корабля, подлежит немедленному уничтожению... в данном случае, через двадцать семь... нет, уже через двадцать три минуты...
      - Вы шутите, Годвин, - едва сдерживая себя, воскликнула начинающая все понимать Эллен.
      - Я хотел бы проснуться, мэм, - упавшим голосом ответил Годвин.
      Он с болью смотрел на молодую женщину. Он видел ужас на ее лице. Раздражение против нее сразу исчезло. Что чувствует сейчас она, бедняжка?.. Что привело ее сюда? Легкомыслие, авантюризм или отвага? Что она рассчитывала найти? Шум всемирной славы на Земле и таинственный мир покоя в Космосе? Эх, девчонка! Здесь нет покоя! В Космосе движется все: ничтожная молекула газового облака и планетная система звезды, одинокий метеорит или медленно вращающийся, но летящий с колоссальной скоростью звездный остров галактики. Здесь нет покоя, как нет пощады или жалости! Законы Космоса так же просты и ясны, как притяжение, и так же неумолимы. Энергия, скорость, вес... Лишний вес может находиться на борту еще двадцать одну минуту. Инструкция ясна, как алгебраическая формула.
      Все это сбивчиво, стараясь теперь щадить Эллен, объяснял ей Том Годвин, космический пилот.
      Он встал с кресла, усадил в него Эллен, сам взволнованно ходил по тесной кабине. Его магнитные подошвы пощелкивали.
      Эллен смотрела перед собой расширенными, невидящими глазами.
      Что это? Бред?
      С неправдоподобной отчетливостью встала перед ней прочитанная когда-то новелла. Маленькая девушка в туфельках, отделанных бисером, выслушивает космического пилота, к которому незаконно пробралась на ракету, он объясняет ей неумолимое уравнение... Да, да! Так и называлась новелла - "Неумолимое уравнение". Эллен с отвращением читала ее, ей казалось, что автор садистически играет на нервах читателя, что он придумал ситуацию не для того, чтобы показать героизм, а чтобы напугать неизбежностью, насладиться психологией убийства... пусть и вынужденного, но убийства!
      И вдруг она почувствовала озноб. Она вспомнила имя новеллиста. Том Годвин! Когда-то ей казалось, что новеллист Том Годвин клевещет на американцев... Теперь американец Том Годвин, не писатель, но космический пилот, должен был сыграть в жизни роль, уготованную ему в рассказе его однофамильцем. Значит, тот знал психологию людей, рисовал жизнь во всем ее безобразии. В рассказе пилот взялся за красный рычаг, позволив перед тем девушке поговорить с братом по радио, написать письмо родителям... потом она превратилась в кусочек льда...
      Эллен оперлась локтями о пульт, положила на сцепленные пальцы подбородок, невидящим взором смотрела перед собой.
      - Теперь я поняла, что такое неумолимое уравнение. Спасибо, Годвин, чужим, каким-то пустым голосом произнесла она...
      Да, внутри у нее была пустота, пришедшая взамен мгновенному ужасу, который обжег ее холодом. Теперь осталась только пустота.
      - Слушайте, Эллен. Это чертовски глупо, - сказал Годвин, в растерянности останавливаясь у кресла.
      - Глупо, Том. Очень глупо, - послушно согласилась она.
      Они впервые назвали друг друга по имени. Это произошло само собой, непроизвольно и просто.
      - И вы так спокойны? - спросил Годвин.
      - Нет, Годвин. Нет, Том... Я не спокойна, - не меняя голоса, но доверительно сказала Эллен.
      - Вы настоящая девушка! - воскликнул Годвин и отвернулся к окну.
      - Сколько осталось минут? - донесся до него усталый голос Эллен.
      - Тринадцать, - сказал он, боясь обернуться.
      - Она сдержит свое слово, - в раздумье говорила Эллен. - Мое имя будет набрано только крупным шрифтом. Газеты выйдут тройным тиражом...
      - Все Хенты подлецы! - в бешенстве крикнул Годвин.
      - Моя фотография будет в траурной рамке... Мне бы хотелось, чтобы люди плакали, читая обо мне. Слушайте, Годвин... А вы никогда не читали новеллу "Неумолимое уравнение"?
      Том Годвин вздрогнул и покраснел. Когда-то прочитанный рассказ вдруг ожил для него. Он посмотрел на себя, на обреченную Эллен как бы со стороны. Ему припомнилось, что, закрыв книжку, он обозвал космонавта из рассказа палачом.
      Годвин искоса посмотрел на Эллен.
      - Знаете, что мне хочется, Годвин? - обернулась к нему Эллен, смотря непривычно расширенными глазами. - Поцелуйте меня...
      Годвин опешил.
      - Вы с ума сошли! - воскликнул он, пятясь, и после паузы добавил: - У меня в Детройте невеста...
      Эллен сказала с горечью:
      - Годвин! Для меня вы - весь мир, который я покидаю. Все, что я знала и любила, все, чего не знала и ждала...
      Годвин почувствовал в этих словах столько искренности, отчаяния и в то же время силы, что мог только промычать.
      - Да, мэм, но...
      - Я такая некрасивая? - отчужденно спросила Эллен и поправила волосы. Она подумала, что ее надо считать здесь уже не женщиной, а только "грузом"...
      - Что вы, Эль! - только и нашелся сказать Годвин.
      - Том! - почти плача, воскликнула Эллен, притянула к себе голову Годвина и прижалась к его губам в долгом поцелуе.
      Он тоже целовал ее, растерянно, с ужасом думая о значении этого поцелуя.
      Потом она откинулась на спинку кресла и сказала с горькой иронией:
      - А я всегда говорила, прощаясь: "может быть, увидимся..."
      Г л а в а  в о с ь м а я
      ИСКАТЕЛЬ
      - Ну, как? Упадет на Луну? - глухо спросил командир "Искателя".
      - Проверяю ответ, - отозвался Аникин.
      Громов подошел к окну. Магнитные подошвы ботинок, прилипая к полу, позволяли ходить по кабине и при невесомости.
      В окне виднелось красноватое, как на закате, солнце. Если бы не огненная корона на черном небе, оно было бы совсем земным. Громов нажал кнопку. Пленка светофильтра сбежала с окна. Ворвались ослепительные лучи космического светила, не живительно ласковые, смягченные атмосферой, как на Земле, а яростно резкие, жесткие, жестокие...
      Аникин, не поворачивая к командиру лица, чтобы не смотреть на солнце и не встречаться с Громовым глазами, сказал:
      - Никуда и никогда не упадет. Станет вечным спутником Луны. Орбита вытянутый эллипс. Пройдет над лунными горами и уйдет далеко к Солнцу...
      Из репродуктора послышался голос академика Беляева, начальника штаба перелета:
      - "Искатель"! "Искатель"! Я - Земля!
      Громов сел к пульту и пододвинул почти вплотную к себе микрофон:
      - Я - Громов. Слушаю, Василий Афанасьевич.
      - Определили орбиту?
      - Станет спутником Луны. Кто этот несчастный?
      - На борту "Колумба" оказалась журналистка Эллен Кенни.
      - Эллен Кенни! Она же была у нас!..
      - Американский пилот Том Годвин получил приказ выполнить инструкцию и уничтожить незаконного пассажира.
      Громов перевел взгляд на экран. Скафандр по-прежнему был опрокинут ногами вверх и медленно поворачивался. Раскинутые руки уходили за край экрана, но колпак шлема был отчетливо виден в его нижней части.
      - Если бы он уничтожил ее, он не надел бы на нее шлема, - сказал Громов. - Что это? Жестокая пытка временем или надежда на нашу помощь?
      - Оказать помощь можете, если вам позволят резервы топлива. Решение за вами, Петр Сергеевич, - закончил академик.
      - Ваня! - позвал Громов, выключив связь.
      - Есть дать ведомость резервов, - угадал приказание Аникин.
      Громов встал к окну, уперся руками в его раму. Перед ним были острые гребни кольцевых гор, черные резкие тени, извилистые трещины, дикий контрастный ландшафт. Желанная планета...
      Аникин пододвинул Громову конторскую книгу.
      - Задавай программу электронно-вычислительной машине, выбросить все, что возможно, - скомандовал Громов. - На борту нас будет трое...
      Сравнительно недалеко от "Искателя" шел второй такой же корабль "Искатель-II". Вместо кабины звездолетчиков на нем помещалась танкетка Евгения Громова.
      А в Москве в лаборатории Космического института внутри макета летящей в Космосе танкетки сидел Евгений Громов. В окнах-телеэкранах он видел небо мрака с мертвыми огнями звезд и ослепительным спрутом Солнца, надвигающуюся Луну цирков и теней. Со штабом перелета он поддерживал связь через обычный телефон, перенесенный из лаборатории. Раздался звонок, и Евгений снял трубку:
      - Слушаю, Василий Афанасьевич. Не может быть! Это невероятно! Позвольте, я оставлю управлять ракетой Наташу, сам забегу к вам... хорошо. Остаюсь... Будет исполнено.
      Евгений открыл дверцу макета танкетки. Часть черного, усеянного немигающими звездами неба и край Луны с острыми зубцами гор отошли вместе с дверцей.
      - Наташа! - громко крикнул Евгений! - Ты слышишь, что творится?..
      - Я здесь, Женя. - Наташа выбежала из соседней комнаты. Порывистая, она остановилась перед дверцей, тяжело дыша.
      - Нам приказано изменить место посадки... - сказал Евгений. - Сесть рядом с "Колумбом", где бы тот ни опустился. Что там стряслось?
      - С "Колумбом" потеряна связь. В Космосе женщина... - выпалила Наташа.
      - Какая женщина? Что за чепуха!
      - Тебя не отрывали, Женя, пока ты вел ракету... Тому Годвину приказали выбросить женщину, журналистку Эллен Кенни.
      - Как же она там оказалась? Погибнуть так нелепо!
      - Из-за нее еще могут погибнуть Петр и Ваня Аникин, - с тоской сказала Наташа. - Они пойдут на пересечение с ее орбитой.
      - Ах, вот как! Так мне спуститься около ракеты Годвина! Ну, хорошо же. У меня будет с ним мужской разговор!
      - Женя, будь осторожен. Танкетка может очень понадобиться. Для Петра... - тихо добавила Наташа.
      Евгений захлопнул дверцу макета.
      Громов выжидательно повернулся к Аникину. Рубленые черты его лица стали еще резче.
      - Математика - точная наука, - смущенно сказал Аникин и протянул командиру перфорированную карточку. - Если пойдем догонять - резерва топлива не хватит. На Землю всем троим не вернуться...
      Громов поморщился:
      - Читаешь, как смертный приговор.
      - Так это и есть приговор. Ей или всем нам.
      Лицо Громова окаменело.
      - Высший суд математики... А есть еще Совесть и Долг. Меняем курс. Приготовиться!
      - Петр Сергеевич! - Аникин вскочил. Магнитные подошвы удержали его. Не могу я... Инструкция... Земля!..
      - Прекрати, - отрезал Громов. - Если человек за бортом, - капитан не запрашивает порт.
      - Но, спасая, он не идет ко дну!
      Громов положил руку на плечо Аникина и заставил его сесть:
      - Слушай, Иван. Знаешь ли ты, что такое женщина?
      Аникин пожал плечами.
      - Это жен-щи-на!.. - вкладывая особую силу в это слово, произнес Громов.
      - А если был бы мужчина? - буркнул Аникин.
      - А ты в бою не пришел бы на помощь бойцу? - быстро спросил Громов.
      Аникин не нашел, что ответить.
      Громов сел за пульт управления. Аникин почувствовал, что его прижало к сиденью, тело налилось свинцом, в глазах потемнело... Заработали двигатели, меняя курс, выводя ракету на новую орбиту, расходуя невосполнимое топливо...
      Снова появилось ощущение падения, какое бывает лишь во сне. Вернулась невесомость, стала кружиться голова.
      Аникин сидел хмурый.
      - Так держать, - скомандовал Громов.
      - Есть так держать! - повторил Аникин и мрачно добавил. - А как вернемся... втроем-то?
      Громов, надевая скафандр, внушительно сказал:
      - Сначала выполни долг человека, докажи, что имеешь право на возвращение. Разве ты мог бы вернуться... преступником?
      Аникин вскочил. Словно сжался весь в комок, лицо его побледнело, но было решительным.
      - Командир! Я буду преступником, если выпущу вас в Космос!
      Громов удивленно посмотрел на него с высоты своего роста. Аникин цепко ухватил его за руку, мешая одеваться.
      - Ах, вот как! - Лицо Громова побагровело. Он в свою очередь схватил руку Аникина.
      Руки дрожали в предельном напряжении. Оба неотрывно смотрели друг другу в глаза. Трудно сказать, была ли это борьба рук или борьба взглядов.
      Аникин расслабил руку и отвел глаза.
      - Чтобы ты теперь на всю жизнь запомнил, что такое женщина! - сказал Громов. Потом улыбнулся.
      - Есть, - пробурчал Аникин, усаживаясь в кресло. - Запомню на все оставшиеся две недели... пока кислород не кончится...
      Громов надел космический костюм с откинутым за спину колпаком шлема. Он следил за экраном локатора и все время менял увеличение, потому что изображение росло, не умещаясь на экране. Человек в скафандре приближался к "Искателю".
      Время текло бесконечно медленно, но настал, наконец, миг, когда Громов выключил локатор. Экран потух. Одинокий скафандр был виден меж звезд через окно. Он летел ногами вперед...
      Аникин включил дюзы торможения, уравнивая скорости.
      Громов взял ракетницу, напоминающую дуэльный пистолет, и молча пожал Аникину руку. Но тот вскочил и обнял командира.
      Громов вошел в воздушный шлюз. Аникин запер за ним дверь, включил насосы, перекачивавшие воздух из шлюза в кабину.
      Перед самым лицом Громова, прикрытым прозрачным колпаком, двигалась стрелка манометра. Она дошла до красной черты. Наружный люк открылся сам.
      Впереди был черный, беспредельный простор миллионов световых лет, сверкающих центров атомного кипения материи, звезд, горящих и рождающихся, планет, цветущих, выжженных или обледенелых, бездонный мир миров, в котором человек ничтожнее песчинки.
      Озноб прошел по спине у Громова. Магнитные подошвы словно приросли к металлу "Искателя", лоб покрылся испариной, которую нельзя было вытереть.
      Но Громов все-таки шагнул вперед, оттолкнулся ногой и почувствовал, что летит в пустоте. Мир звезд закрутился перед ним огненным колесом.
      Пока Петр Сергеевич был в ракете, он находился среди знакомых вещей, рядом был Ваня, а здесь... Громов закусил губу и почувствовал соленый вкус во рту. Очень трудно было повернуться. На Земле он тренировался в затяжных прыжках с парашютом, но сейчас земные навыки исчезли. Тело его при прыжке получило вращение, с которым, казалось, невозможно справиться. Он мог ускорить или замедлить его, разбрасывая руки или прижимая их к телу, но остановить вращение не мог никак.
      Собственно, он не ощущал его. Вращался сам небосвод. Когда он прижимал к себе руки, косматое солнце превращалось в огненный круг, а звезды исчезали в сетке светлых нитей... Носились вокруг него по кругу и скафандр, цель его путешествия, и ракета, которую он только что оставил.
      Громов нацелился в "Искатель", нажал спусковой курок ракетницы, и тотчас корабль понесся уже не по кругу, а по развертывающейся спирали, он стал удаляться, словно Аникин решил бросить командира в межзвездной пустоте.
      Одинокий же скафандр тоже по спирали стал приближаться. Человек в нем, очевидно, уже давно потерял сознание, если вообще был жив.
      Используя как внешнюю силу легкую отдачу ракетницы, Громову, наконец, удалось остановить вращение.
      Звезды, солнце, ракетный корабль и скафандр остановились, тревожно замерли. Двигался только Громов, приближаясь к скафандру. Он старался разглядеть в шлеме лицо межзвездного скитальца, но приходилось смотреть почти прямо на солнце, и оно слепило.
      Наконец, Громов налетел на скафандр, крепко обхватил его и почувствовал, что начал снова вращаться, но теперь уже вдвоем. Солнце помчалось по огненному кругу, звезды чертили в черном мраке золотую сеть.
      Аникин с волнением наблюдал за маневром командира. Два скафандра сначала вращались, как в борьбе, потом замерли в дружеском объятии.
      - Петр Сергеевич, жива ли она? - спросил Аникин по радио. Ему вдруг стало страшно от мысли, что Громов оттолкнет сейчас от себя труп и вернется на корабль один.
      Но Громов крепко обнимал скафандр.
      - Приготовь нашатырный спирт и водку, - послышался его голос из репродуктора.
      Громову не сразу удалось добраться до люка. Он ударился о корпус ракеты, ближе к хвостовым дюзам. Пот заливал ему глаза, казалось, они полны слез. Может быть, это так и было...
      Хватаясь одной рукой за наружные скобы, другой держа спасенного, он достиг, наконец, люка шлюза. Люк был открыт, ждал его. Громов ступил словно в свой дом.
      Аникин не мог побороть дрожь, смотря на стрелку манометра. Наконец, она показала, что давление в шлюзе и кабине одинаково, и дверь открылась.
      В кабину медленно вплыл чужой скафандр с невесомым телом человека.
      Аникин принял его на руки и заглянул в прозрачный шлем. Какова она, побывавшая меж звезд?
      Глаза Аникина широко открылись. Громов откидывал шлем спасенного.
      Звездолетчики рассматривали некрасивое лицо с тяжелым щетинистым подбородком, широко расставленными глазами и неожиданно смешной ямочкой на правой щеке...
      Том Годвин!..
      - Позвольте снять шляпу и уступить стул, - сказал Аникин. - Вот оно, самое тонкое, самое красивое!
      - Брось дурить! Это и есть самое лучшее, самое красивое, что только может сделать человек!..
      - Да... человек! - протянул Аникин.
      - Он решил по-своему неумолимое уравнение. Такое решение не приходило в голову его хозяевам. Они считали Космос жестоким и всесильным, а этот простой американский парень...
      - Настоящий парень. Он не стал бы вам мешать.
      - Нашатырь! Водку! Растирай как следует. Теперь забота о ней, о мисс Кенни. Надеюсь, он включил автоматы спуска.
      Звездолетчики расстегнули скафандр американца, растерли ему грудь, дали понюхать нашатырного спирта, потом влили сквозь стиснутые зубы водку.
      Американский пилот вздохнул, открыл глаза, зажмурил их, словно боясь проснуться, наконец, снова открыл и улыбнулся.
      - Русские, - прошептал он.
      - Будем жить! - сказал Громов по-английски, потрепав американца по плечу, и добавил: - Вместе.
      Ч а с т ь  в т о р а я
      ПЛАНЕТА ПЕПЛА
      Г л а в а  п е р в а я
      ЛАПА
      Над сверкающими в лучах солнца скалами в черном звездном небе появился хвост кометы.
      Комета быстро росла, минуя одно созвездие за другим. Она летела к Луне хвостом вперед.
      Совершенно беззвучно, без всякого грохота вырывались из дюз раскаленные газы, тормозя снижающийся космический корабль.
      Могло показаться, что кинолента с заснятым взлетом ракеты запущена сейчас в обратную сторону. Все медленнее падало, наконец почти повисло над скалами серебристое тело. Огненный луч уперся в камни, сдул с них вековую пыль. Клубы дыма и пыли впервые за многие лунные века расплылись внизу...
      На серое облако, как на мягкую подушку, осторожно садился космический снаряд. В нижней части аппарата появились три металлические лапы, полускрытые дымом.
      В настороженной тишине одна из лап оперлась о лунную скалу, словно осуществляя впервые в Космосе межпланетное "рукопожатие".
      Потом коснулась лунного камня и вторая лапа, а третья? Третья повисла над обрывом.
      Ощутив опору первой лапы, послушные автоматы в тупой исполнительности выключили дюзы. Исчезло пламя, но продолжал еще клубиться дым.
      Серебристый каплевидный гигант стал крениться. Беспомощным движением слепца искала протянутая лапа опоры. Под нею была пропасть.
      Опасно накренился межпланетный корабль, но никто не выправил ошибки автоматов, не включил дюзы, не предотвратил падения.
      В немом ужасе застыла у окна единственная пассажирка корабля, так и не опомнившаяся после исчезновения пилота...
      Пилот исчез, зайдя ей за спину, когда она сидела в кресле, закинув назад голову, готовая к удару в висок или выстрелу из револьвера, который сама же вынула из сумочки и положила на пульт. Этой игрушкой она хотела устрашить космического пилота, теперь исполнителя закона Космоса, закона бессмысленного, жестокого, неотвратимого.
      С горькой иронией она сказала:
      - А я говорила: "может быть, увидимся".
      Никогда он не увидит ее, никогда...
      Но истинный смысл этого она поняла, лишь заметив на пульте записку: "Включил автоматы спуска и сигнал бедствия. Бог да поможет вам, Эль, на Луне. Том".
      И больше ни слова.
      Он ушел, уступив ей жизнь и место в ракете, которая расчетливо снижалась теперь над лунной пустыней.
      Том Годвин по-своему решил неумолимое уравнение, а маленькая Эллен Кенни вдруг в холодном ознобе ощутила, что она совершенно одна в Космосе, беспомощная и обреченная.
      Она сидела в кресле пилота, сжав виски ладонями. В репродукторе слышалось имя Тома Годвина. Его вызывали с Земли. Очевидно, он ничего не сказал о своем решении, о своем поступке. Эллен не отвечала. Ей казалось кощунством отозваться вместо Годвина, заставить людей на Земле содрогнуться при звуке ее голоса.
      Луна приближалась. Эллен летела уже не в Космосе, а над гигантской, распростершейся под нею страной острых гор.
      Ракета сама собой поворачивалась, лунные хребты были теперь под кабиной пилота, но поверхность планеты все равно была видна в боковые окна... Горизонт казался огромным, но четким, не расплывался в дымке, как на Земле...
      Все ближе были лунные скалы.
      С болью обреченности воспринимала Эллен никогда никем не виденный пейзаж, жадно впитывала каждую его деталь. Ах, если бы она могла его описать! Но этого никогда не будет.
      И все же...
      Как поражали эти дикие скалы, сверкавшие платиной на фоне... черного звездного неба! Раскаленные разящим солнцем, они возвышались над пепельно-серой равниной, крутые, отвесные, как грозные берега взбешенного моря. Но море здесь было твердым, каменным, мертвым, засыпанным тысячелетней пылью. Трещины, широкие и извилистые, с острыми краями пропастей, там и тут разрывали его. Резкие тени гор были кромешной тьмой среди белого дня. Они поглощали часть равнины, казались провалами в бездну.
      В мире без полутонов и полутеней, где нет рассеянного в воздухе света, все, что под солнцем, - ослепительно, что не освещено, - невидимо.
      Платиновые скалы круто, без уступов, уходили ввысь, превращаясь в горный хребет, зубцами закрывший горизонт. В противоположной горам стороне он был удивительно близким и выпуклым, как огромный холм.
      И, конечно, ни кустика, ни травинки не увидела Эллен вокруг. Здесь ничто не росло. И здесь не было движения. Ни один камешек не скатывался с крутых склонов, ветер не тревожил пыльный налет, не вздымал слежавшиеся хлопья, не гнал их над камнями. Полная, ничем не нарушаемая тишина вечно стояла там, где не было звуков и не было ветра, более того, не было воздуха, который передал бы звук, не было дыхания и всего, что дышит, - не было жизни... И самое время, казалось, не властно было что-либо изменить в неизменном лунном мире, где ничто не начиналось и не кончалось, где все уже кончилось.
      И все же он был странно красив, этот мрачный лунный мир, первозданно дикий, ничем не тронутый, ни ветром, ни временем, отталкивающе страшный и притягательно таинственный.
      Эллен ощутила крен корабля. Мелькнуло вверху черное небо Космоса, наклонились готовые рухнуть на Эллен лунные скалы.
      Она судорожно вцепилась в ручки кресла, пол кабины уходил из-под ног.
      Потом все завертелось. Приборы пульта оказались над Эллен. Разжались ее руки, она вывалилась из кресла, ударилась о потолок, который был теперь внизу.
      Серебристая ракета с надписью "Колумб" сорвалась в пропасть... Она задевала выступы обрыва, подпрыгивала на них и скатывалась все ниже, изуродованная, с вмятинами, потеряв усы антенн, обломав посадочные лапы.
      Будь это на Земле, от аппарата давно ничего не осталось бы, но здесь, на Луне, где тяжесть была в шесть раз меньше, соответственно медленнее набиралась скорость падения. И только на Луне мог задержаться на незаметном выступе корабль, повиснув над пропастью.
      Оглушенная Эллен уцелела только потому, что успела надеть перед посадкой колпак шлема на голову. Удар о потолок кабины пришелся по колпаку и передался на плечи.
      Все же сотрясение было очень сильным. Перекатываясь по кабине, Эллен несколько раз ударилась головой о стенки шлема и почувствовала, что куда-то проваливается.
      Неизменен лунный мир. Недвижимы даже тени. Казалось, ночь никогда не сменит этот ослепительный день...
      По крайней мере за то время, пока Эллен была без сознания, тени, если и передвинулись, то неощутимо. Можно было подумать, что Эллен очнулась через несколько минут, а не через несколько часов. Сутки на Луне равны земному месяцу.
      Сознание возвращалось постепенно. Все плыло перед глазами: свод потолка, ночное небо в проеме...
      Где она?
      Слезы затуманили сводчатый потолок, он вдруг превратился в зеркало, в которое смотрелась космическая Вероника, отстригая себе пряди волос...
      Волосы Вероники! Планетная песчинка где-то в глубинах созвездия... и ужас перед необъятностью Космоса.
      Эллен приподнялась на локте и осмотрелась.
      В окна заглядывали яркие на солнце, в тени черные, острые камни, незакругленные, словно недавно расколотые. И всюду камни, одни камни...
      Есть ли что-нибудь на Луне, кроме камней?
      На Луне!
      Никакой гордости не ощущала первая из людей, достигшая другой планеты, ничего, кроме боли, усталости и ужаса.
      Что, если среди этих камней живут неведомые чудовища? Что, если напрасно принес себя в жертву отважный пилот Том Годвин?
      Краска стыда залила лицо Эллен. Она даже не сообщила о его подвиге на Землю.
      Репродуктор свисал на обрывках проводов у Эллен над головой. Битые стекла циферблатов засыпали оказавшуюся теперь внизу стенку. Там же валялся несчастный дамский пистолет...
      Эллен попробовала встать. Голова кружилась. Хотелось вытереть платком лицо, но снять шлем было страшно. Кабина могла быть повреждена, воздух мог выйти наружу!
      Но какая страшная тишина небытия вокруг!
      Эллен вздрогнула и замерла...
      Конечно, это уже галлюцинация слуха. В тишине бывают свои миражи, как в пустыне.
      И снова она услышала подирающий по коже, скрежещущий звук.
      Эллен отвернулась от окна, заслоненного острыми скалами, и едва не вскрикнула от ужаса.
      В противоположном окне она увидела страшную когтистую лапу...
      Холод пробежал по спине и мгновенно прояснил голову.
      Не спуская глаз со скрежещущей по металлу лапы, она подняла револьвер.
      Одну за другой выпускала она пули в лапу, но все они отскакивали от стекла-брони, рассчитанного на встречи с мелкими метеоритами...
      В отчаянии отбросила Эллен револьвер.
      Лапа исчезла.
      Может быть, все это лишь почудилось ей? На Луне не может быть ничего живого.
      Но лапа, опровергая все земные гипотезы, снова появилась в окне. На этот раз она держала огромный камень, который на Земле смог бы поднять лишь мощный подъемный кран.
      Эллен отступила, прижалась спиной к противоположной стенке. Она не верила глазам. Она поняла, что это конец, сдвинула брови, закусила тонкие губы.
      Страшный стук и звон сотрясли кабину. Лапа с непостижимой силой била глыбой по стеклу.
      На Луне меньший, чем на Земле, вес, но сила инерции та же, она зависит лишь от массы и скорости ее движения...
      Стекло выдержало, но рама окна подалась.
      С грохотом полетела она, вышибленная, в кабину.
      Эллен стояла окаменевшая, но готовая к борьбе.
      В образовавшийся проем просунулись две лапы. Они шарили по кабине, приближаясь к несчастной Эллен.
      Все ближе были растопыренные когтистые пальцы... Да, да! пальцы! "Значит, у них здесь, на Луне, тоже пальцы", - мелькнуло в мозгу Эллен, словно это могло бы иметь сейчас хоть какое-то значение.
      Пальцы коснулись Эллен. Она брезгливо увернулась. Лапы упрямо искали именно ее.
      Эллен в отчаянии оттолкнула лапы руками, исступленно била их ногами. Раздавался металлический звон, очевидно от ее магнитных подошв.
      Но лапы страшилища сжали тщетно вырывающуюся Эллен и выволокли ее через проем выбитого окна наружу, на поверхность Луны.
      Поднятая высоко над камнями Эллен успела увидеть, как "Колумб", потеряв равновесие, качнулся и сорвался в пропасть. На выступе обрыва космический корабль подпрыгнул и исчез в кромешной тьме трещины.
      С ним все было кончено.
      Г л а в а  в т о р а я
      МИРАЖ И СЕЛЕНА
      Газеты вышли трижды тройным тиражом. Особенно преуспела "Уорльд курьер", специальная корреспондентка которой стала космической героиней.
      Почти всех девочек, родившихся в день необычайных событий в Космосе, называли Эллен, Еленами, Аленами и Леенами. А мальчики получали имена Тома, Томаса, Петра, Пьера и Питера.
      Не было семьи на Земле, где не считали бы своими близкими лунных путешественников, где не тревожились бы о них. Специальные бюллетени ежечасно сообщали о движении ракет.
      Люди, даже незнакомые, встречаясь, прежде всего говорили, что "Колумб" уже спустился на Луну и автоматическая радиостанция, подававшая сигналы бедствия, почему-то замолкла.
      Из сообщения ТАСС мир узнал об уходе "Искателя" в сторону от Луны и спасении американского звездного пилота Тома Годвина.
      Президент США прислал правительству СССР телеграмму с сердечной благодарностью от имени всех американцев.
      Об Эллен Кенни ничего не было известно. Ее портреты, напечатанные в миллионах экземпляров, все до последнего были вырезаны читателями газет, спрятаны в бумажники, сумочки, наклеены в тетради, альбомы, приколоты на стенах...
      Маленькая американка, щурясь, улыбалась людям Земли.
      Эллен зажмурилась. У нее не хватало силы открыть глаза. Сейчас когти начнут рвать ее тело. Если бы сбросить шлем, покончить все разом! Но страшные жесткие лапы держали крепко.
      Она почувствовала, что ее осторожно поставили на камни и... отпустили.
      Глаза открылись.
      Лунные скалы, свет и тень, черное небо, косматое солнце, звезды... Нет! Ничего этого она не заметила. Перед ней стояла знакомая танкетка, а в ней за стеклом кабины сидел земной, близкий, встревоженно улыбающийся Евгений Громов в голубой тенниске с короткими рукавами...
      Эллен сквозь слезы улыбнулась молодому Громову, ничего не понимая.
      - Да! А лапы? - спохватилась она.
      Они лежали, огромные, металлические, у ее ног. Боже! Да ведь это же манипуляторы, механические руки, которыми была оборудована предназначенная для Луны танкетка. Ими управляет этот юноша изнутри...
      - Мисс Кенни! - услышала Эллен в шлемофоне. - У вас включено радио? Как это получилось? Я искал "Колумб"; но рассчитывал на разговор с Годвином.
      - Оказывается, я совсем не знала его! - борясь с рыданием, воскликнула Эллен. - Когда мы с вами вернемся на Землю...
      Громов смутился:
      - Мисс Кенни, я первый встречу вас на Земле...
      Эллен побледнела. Она вдруг поняла все, вспомнила... Этой танкеткой управляют с Земли. Никакого ее спасителя нет на Луне, он находится на Земле, в корпусе Космического института на липовой аллее. А здесь... в этом чужом страшном мире, среди нависших скал и бездонной тьмы провалов, здесь она одна.
      И она рванулась вперед, прижалась к металлу земной машины.
      - Я с вами, мисс Кенни... с вами, - твердил Евгений.
      - Вы правда со мной? - прошептала она. - Я так испугалась... этих лап... А сейчас еще страшнее... Можно мне к вам?
      - Конечно. Забирайтесь на корпус танкетки. Я помогу манипулятором. Можно?
      - Да. Теперь можно...
      - "Искатель" пошел спасать человека в Космосе.
      - Как? Его можно спасти? Боже! Вы можете запросить о нем Землю? Ах, да! Вы же сами на Земле!
      Сигнальная лампочка замигала на пульте "Искателя".
      - Внимание! Вызывает Земля! - крикнул Аникин.
      Петр Громов и американец Годвин, стоявшие у окна кабины, повернулись к пульту.
      - Это Евгений. Он разыскал "Колумб" между Озером Снов и Заливом Мертвых. Он выручил девушку из неприятности. Пляши, Том!
      - Можно было бы выбрать более приятные названия, - ворчливо отозвался Годвин, тщетно стараясь скрыть радость.
      - Вы хотели сесть за руль, Годвин, - позвал Громов. - Выводите корабль на вычисленную орбиту. К сожалению, не придется облететь Луну...
      - Спасибо за честь, командор. Никогда не хотел быть пассажиром. Теперь я спокоен за девочку. А что касается другого лунного полушария, то нам и на этом дело найдется. Луна - планета сокровищ. Надо только нагнуться. Я сумею вам хорошо заплатить, командор. Спасательная экспедиция, топливо - все за мой счет.
      Американец говорил совершенно серьезно. Петр Громов сдержал улыбку и промолчал. Но Аникин лукаво спросил:
      - А у тебя много на банковском счете, приятель?
      - Пока только тридцать пять прожитых лет, - ответил Годвин.
      Танкетка двигалась под отвесными скалами. На серо-пепельной равнине застывшими волнами поднимались длинные гряды камней. Пепел не удержался на острых гребнях, и они, беловатые, издали напоминали барашки, с которых морской ветер срывает брызги...
      Эллен вспомнила остров Капри, исполинскую, поднявшуюся из моря скалу с отвесными обрывами берегов, с которых когда-то император Тиберий, прославившийся жестокостью, сбрасывал в море неугодных ему римлян.
      Луна была девственно чиста, она никогда не знала человеческих страстей, жестокости, ненависти... и даже любви и дружбы.
      Эллен задумчиво сказала об этом Евгению и добавила:
      - Может быть, теперь здесь будет не так?
      Конечно, она имела в виду не жестокость и ненависть.
      За танкеткой тянулся след гусениц. Они отпечатались в пепле, оттененные черной, как сажа, кромкой.
      Танкетку трясло и бросало. Ровное каменное море оказалось "бурным". Эллен не удержалась бы на кузове, если бы ее не полуобняла, заботливо поддерживая, механическая рука манипулятора.
      Эллен переводила взгляд с бело-черных лунных красок на мягкий голубоватый ласковый тон панели, видимой через прозрачную полусферу, на пластмассовые ручки цвета слоновой кости, на ткань тенниски, на волосы Евгения, отливавшие на солнце...
      Эллен поджала ноги и сказала, смотря вниз:
      - Древние в горе посыпали пеплом голову. Здесь в пепле целая планета.
      Танкетка остановилась. Вторая рука-манипулятор протянулась к следу гусеницы и подобрала блеснувший в колее камешек. Железные пальцы осторожно протянули находку Эллен.
      - Ой! Какая прелесть! - воскликнула она.
      - Для вас, мисс Кенни. Первый лунный камень.
      - Как вы думаете, я буду хранить его всю жизнь? - задумчиво спросила Эллен. В ее руке мерцал алый огонек.
      - Я совсем не знаю вас, - смешался Громов.
      - А вам этого хочется?
      - Боюсь, что сюрпризов в вас не меньше, чем на Луне, - нашелся Евгений и добавил: - Эллен - по-русски Елена. Можно мне называть вас... Селена?
      Эллен посмотрела наверх, где сверкали в солнечных лучах верхушки скал:
      - Селена - по-гречески Луна. Мне это нравится. А вы ведь не вы... только ваше изображение. Я называю вас Мираж. Когда я с вами, то как будто не на Луне.
      Неожиданно легкий тон разговора был не случаен, Эллен выбрала его, подсознательно защищаясь от всего окружающего, что ее подавляло. Евгений все понял и поддерживал этот тон. Он понимал, что если бы она осознала, что очутилась на Луне совершенно одна, то лишилась бы рассудка. Эллен по-женски оборонялась от чуждой и враждебной природы, цепляясь за знакомое и привычное. За прозрачной полусферой виднелся спасительный кусочек земного мира, и ей необходим был такой же спасительный, пусть самый пустой, но только земной разговор, какой так мило умеют вести на Земле женщины. И Евгений попробовал именно так говорить с находящейся на Луне Эллен.
      - Когда я с вами, то как будто не на Луне.
      Она повторяла это и задумчиво перебирала огромные железные пальцы манипулятора. Устройство было таково, что каждый железный палец был связан с пальцем Евгения, малейшее движение руки которого тотчас передавалось могучим стальным мышцам манипулятора. Евгений чувствовал, как один за другим сгибались его пальцы, Эллен вдруг поняла это и смущенно отдернула от лапы руки.
      - Как ярко здесь! - сказала она, тревожно озираясь вокруг.
      - Не только ярко, но и жарко, - чуть взволнованно отозвался Евгений. - Выше ста градусов.
      - Мне прохладно, - поежилась Эллен.
      - На вас хороший американский костюм.
      - Вы находите? Он красив?
      - В вашем костюме полупроводники двух родов. Одни, нагреваясь, дают электрический ток, а другие под влиянием этого тока охлаждают ваш костюм.
      - Как много надо знать, когда быть на Луне, - вздохнула Эллен. - Я без вас уже не могу здесь... Ой! Что это?
      Танкетка выехала из-за скалы, и в звездном небе появился огромный полузатененный, ярко сияющий диск. Он был во много раз больше Солнца.
      - Селена, - сказал тихо Евгений, - это наша Земля.
      - Земля? Боже! И вы там?
      - Да. Я здесь, - виновато признался Евгений.
      - Я не верю, Мираж. Вы со мной, - упрямо сказала Эллен. - Иначе я сойду с ума. Вы со мной! А там, - сразу изменился ее голос, стал жестоким, - там миссис Хент, газеты, гангстеры, бизнес... Между нами неумолимое уравнение. Остановитесь. Я хочу смотреть на Землю отсюда, с лунной высоты. Дайте вашу руку.
      Эллен соскользнула с танкетки и запрокинула голову, держа пальцы манипулятора в своей руке. Евгений ощущал ее пожатие.
      - Неумолимое уравнение? - переспросил он.
      - О да! - глаза у Эллен сузились. - Миссис Хент прекрасный математик. В ее уравнении с одной стороны бизнес, с другой - подлость. В большом бизнесе чьи-то сто фунтов живого тела не играют никакой роли. Я плохо разбиралась там, у вас, в "математике"...
      - Селена, я не могу представить вас... далеко...
      - Мистер Громов, не могли бы вы оказать услугу, передать мою корреспонденцию с Луны?
      - Миссис Хент?
      - Нет, о ней. Кому-нибудь другому. Например... О да! "Юманите"! "Комсомольской правде"! Это будет восхитительное решение уравнения. О'кей! У меня очень злые глаза? Вы согласны?
      - Я передам ваше сообщение. Но сейчас нам надо браться за работу, выложить опознавательный знак для посадки "Искателя".
      - Хорошо! - согласилась Эллен. - На Луне даже женщина очень сильна. Будем ворочать камни!
      И маленькая Эллен схватила огромный камень. Казалось непостижимым, что она подняла его и держит над головой, такая маленькая и слабая.
      - Да, да! Вот так! - подхватил Евгений.
      Руки манипулятора подняли еще больший камень и, стряхнув с него пыль, положили его рядом с камнем, который бросила Эллен.
      Это была спорая, веселая работа. Эллен забыла, где она находится. А главное, она забыла о своем одиночестве. Она наслаждалась своей невиданной силой, способностью перебрасывать огромные каменные глыбы. Она звонко смеялась.
      - Эй! Живей! Живей! - кричала она. - Я никогда не думала, что стану тяжелоатлетом.
      - Вы здесь весите в шесть раз меньше, чем на Земле!
      Танкетка ловко маневрировала, ее стальные руки подбрасывали камни, и пыль с них вздымалась долго не оседающим облаком. Эллен едва различала танкетку в пыльном тумане.
      - Мне даже хочется чихнуть, - смеялась она. - Здесь тысячелетиями не стирали пыль.
      Постепенно стал вырисовываться традиционный Т-образный знак, какой выкладывают для самолетов. Он был выложен из камней, с которых "стряхнули" пыль, и потому был другого цвета, чем пепельная равнина.
      - Как красиво! - радовалась Эллен, смотря на темно-гранатовые камни. - А я думала, что на Луне все серо.
      - Подождите, мы ее еще выметем! - пообещал Евгений.
      Эллен подошла к танкетке.
      - Довольны ли вы женщиной на Луне?
      - Селена! - только и мог выговорить Евгений.
      - Вы любите женщин? - полушутливо спросила она.
      Евгений был ошеломлен.
      - А я не люблю мужчин. Слишком хорошо знаю, что им надо. Всегда дразнила и смеялась. На лунной дороге все иное. Я встретила на ней...
      - Селенитов? - попробовал пошутить Евгений.
      - Нет. Человека, которого не найдешь на Земле. Пусть простой, чуть грубоватый... Он заступился за американцев! Доказал, что новеллист Годвин не прав. Кто мог ожидать?
      - Вы думаете о нем... - тихо сказал Евгений. - Это естественно.
      - Вы тоже спасли меня, - поспешно добавила Эллен.
      Евгений усмехнулся:
      - Сидя дома, в тепле, ничем не рискуя...
      - Ему ничего не нужно было от меня, ничего... - не слушая Евгения, продолжала Эллен. - Этот знак для него.
      Эллен оглянулась и вдруг заметила, что изображение в окнах танкетки стало бледнее, полусфера потускнела, стала молочно-стеклянной, холодной, мертвой.
      Евгений исчез.
      У Эллен захватило дух. С ужасом посмотрела она вокруг.
      Она осталась на Луне одна.
      Г л а в а  т р е т ь я
      ЛУННЫЙ УДАР
      Евгений Громов был первым человеком Земли, который увидел Луну с ее поверхности.
      "Искатель-II" в последний раз качнулся, лег на лунные камни и замер.
      Сердце у Евгения бешено колотилось, лоб стал влажным, руки на рычагах управления дрожали, глаза старались хоть что-нибудь рассмотреть за окнами танкетки. Но ракета опустилась в облако поднятого ею пепла, туман тысячелетней лунной пыли окутал танкетку мглой.
      Евгению, после того как он доложил по телефону о благополучном спуске, еще долго пришлось ждать, прежде чем в окнах танкетки стали проступать сначала мутные, потом все более резкие очертания острых лунных скал. Неужели на Луне все так уж медленно падает?
      Но вот они, лунные камни, до которых можно дотронуться рукой! Вот он, лунный окаём, поразительно близкий, выпуклый, как край огромного цирка! Вот оно, каменное море, изрезанное застывшими молниями трещин!
      Евгений готов был кричать от радости, выскочить из макета танкетки, расцеловать Наташу, скакать по лаборатории в диком танце. Но он не чувствовал себя больше на Земле. Даже рассердился на заглянувшую было к нему Наташу. Цветное стереоскопическое изображение в окнах-телеэкранах создавало такую иллюзию, что Евгений полностью ощущал себя на Луне. Он не устоял от соблазна и протянул обнаженную руку - он был в тенниске с короткими рукавами. Огромная железная рука манипулятора послушно повторила его движение и дотронулась до ближней скалы. Евгений ощутил пальцами ее твердость...
      В этом прикосновении было торжество человеческой мысли, торжество земной техники, торжество неуемной дерзновенности человеческого знания.
      Глаза у Евгения стали влажными. Он принялся насыпать железными руками большую груду камней на месте первого спуска земного космического корабля.
      "Искатель-II" лежал на боку. Он оперся сначала о камни лапами танкетки, которые постепенно согнулись и плавно положили корабль так, чтобы танкетка могла из него выползти.
      Евгений нажал рычаги, и танкетка, припадая на задние траки гусениц, рывком выскочила из космической кабины. Она стала резвиться на лунных камнях, как выпущенный на волю звереныш. Могучие железные лапы разбрасывали камни. Гусеницы взбирались на скалу. Лапы, хватаясь за выступы, помогали им.
      Торжество Евгения было полным. Он на Луне, он может взять "руками" любой камень, сфотографировать любой пейзаж, установить любой прибор, провести любое исследование! Он на Луне, на Луне, на Луне! И не нужна ему ничья помощь! Ничья! Он утвердит на Луне победу того направления в изучении Космоса, которому посвятил жизнь! Зачем было летать "Искателю-I и "Колумбу"? Чтобы в Космосе разыгрывались драмы?
      Однако Евгений не просто давал выход своему торжеству, он приноравливался к предстоящему путешествию, к месту посадки "Колумба".
      На экране радиолокатора отчетливо виднелось очертание американской металлической ракеты, лежащей на боку среди камней. Очевидно, спуск был неудачным. Надо спешить на выручку злосчастному астронавту.
      На протяжении первого же километра пути Евгений сделал столько открытий, что и малая их доля принесла бы исследователю мировую славу.
      Магнитное поле Луны! Его, безусловно, нет на лунной поверхности! Объяснение только одно: Луна не обладает, как Земля, тяжелым центральным ядром!
      Евгений обнаружил радиоактивность лунной коры, заметную радиоактивность, которая менялась, а не была общим фоном планеты. Сколько задач для исследователя! И этим исследователем вполне может быть лунная дальнеуправляемая лаборатория в танкетке.
      Евгений первый точно измерил температуру поверхности Луны на солнце и в тени. Перепад температур был равен почти ста двадцати градусам! Какие великолепные энергетические возможности! На грани любой тени здесь могут работать паротурбинные установки, используя неистощимую солнечную энергию! Солнечный паровой котел и холодильник в тени.
      Камни и очертания скал в тени были невидимы. Конец спорам о том, как видно в пустоте. Но атмосфера! Есть ли на Луне атмосфера?
      Анализаторы автоматически делали свое дело. Да! На Луне есть ничтожные остатки атмосферы. Ее плотность такова, как и на высоте почти ста километров над Землей. Состав этой атмосферы в основном углекислота продукт бурной вулканической деятельности - ее больше, чем нейтрального азота. Но есть и кислород. Черт возьми! Если насосы будут выкачивать лунную атмосферу и сжимать ее, то можно получить ощутимые количества кислорода... быть может, для будущих лунных городов... А углекислота насытит лунные оранжереи...
      Впрочем, зачем заглядывать так далеко? Сейчас эра лунных разведчиков.
      Евгений досадовал, что не может целиком отдаться исследованиям лунной поверхности. Приходилось мчаться по камням к американской ракете.
      Но что это был за путь! Даже во сне, в больном воображении нельзя было увидеть или представить таких небывалых пейзажей. Они менялись за каждым поворотом, за каждым выступом скалы.
      Соседство дня и ночи, солнца и звезд, ослепительного света и кромешной тьмы, незаживающие рубцы на голом теле планеты, никогда не знавшей покрова почвы и атмосферы, смягчающего действия воды или ветра. Острые углы, кристаллические грани камней, игольчатый щебень. Вот они, единственные следы разрушения на Луне. Разрушения от вечной смены раскаленного дня и космически холодной ночи.
      Лунный мир - это мир трещин, мельчайших, крошащих поверхность скал, огромных, бороздящих морщинами склоны гор, и, наконец, гигантских разломов, глубиной чуть ли не в сотни километров, заметных даже с Земли!
      Как хотелось Евгению остановиться хоть около одной трещины, заглянуть вглубь. Впрочем, что там можно было увидеть, кроме тьмы!..
      И танкетка, разбежавшись, птицей перелетала трещины шириной в добрый десяток-другой метров.
      Евгений наслаждался ощущением полета. Его танкетка летала!
      В дальнейшем надо будет снабдить ее реактивными двигателями, которые позволят ей перелететь через горный хребет, заглянуть в глубину кратера, чтобы убедиться, нет ли на аренах лунных цирков более плотных остатков атмосферы. И кто знает, что можно там обнаружить? Ведь есть кратеры с дном на несколько километров ниже поверхности лунных морей-равнин. Там могут быть совсем особые лунные микромиры...
      И вот вдруг... картину таинственной мертвой природы заслонил Евгению живой человек, удивительный человек, заставивший его видеть лишь маленькую хрупкую фигурку, а не грозные скалы за ней, слышать ее голос с чуть нерусским произношением, а не впитывать в себя торжественное величие лунной тишины.
      Почему, придя к нему в лабораторию на Земле, она лишь на минуту остановила на себе его взгляд, а здесь, на Луне, так потрясла? Селена с сощуренными глазами, по-мальчишески стриженая, пластически совершенная в неземной на Луне силе, по-женски обаятельная в земной обыкновенности и романтически необычная в трагичности судьбы...
      У Евгения было ощущение внутреннего взрыва или... солнечного удара, ощущение яркости, внезапности и затмения сознания. Нет! Это был не солнечный удар. Это был лунный удар!
      И так же, как явилась Селена с "лунным ударом", так же внезапно и исчезла, померкнув вместе с лунным миром на экране.
      В окнах макета танкетки не было больше Луны. Евгений "свалился" с Луны на Землю в знакомую лабораторию с длинными столами в сети проводов. Взбешенный, раздосадованный, не могущий извинить себя за оплошность, он распахнул дверцу макета и выскочил в комнату...
      А Эллен на Луне в тревоге стояла перед омертвевшей танкеткой, тщетно вглядываясь в непрозрачную полусферическую кабину.
      Что произошло? Боже! Она сказала при нем о другом мужчине!
      - Мистер Громов! Что за самолюбие? - с возмущением воскликнула она. Я сожалею, что сказала вам о нем. Хэллоу! Мой Мираж, - изменила она голос, - пожалуйста, вернитесь. Я же здесь одна. Слушайте, будьте джентльменом... - уже просила она.
      Она невольно посмотрела на небо. Не исчезла ли Земля?
      Нет! Голубоватый шар стоял недвижно в небе, и в незатененной части диска можно было угадать очертания знакомых материков.
      Эллен перевела взгляд на скалы. Они показались ей ужасными, придвинулись, нависли над ней, разрезанные там и тут чернотой теней.
      Если бы они рухнули, увлекая вниз лавину камней, Эллен было бы легче. Ее угнетала мрачная неизменность всего, что она видела. Ничто не срывалось, ничто не падало, все лежало миллионы лет, не тронутое ни ветром, ни временем. И пусть Эллен упадет сейчас навзничь с широко открытыми от ужаса глазами, пусть стеклянный ее взгляд будет миллионы лет все так же смотреть на любимую Землю, которая не сдвинется с места, не зайдет и не взойдет...
      Ужас приходил вместе с мыслью о неизменности, но сводящий с ума страх таился в охватившем Эллен сознании одиночества.
      Одна на всей планете...
      Говорят, люди сходили с ума в белом безмолвии льдов, панически бежали от тонкого сверлящего звука, который будто бы издает северное сияние.
      Но на Луне было хуже. Здесь была черно-серая пустота. Нет! Резкая кричащая пустота, разрывающая голову тишина. Хотелось зажать уши руками, вызвать хоть какой-нибудь звук, пусть царапающий, хоть скрежетать зубами...
      Но сжать руками можно было лишь колпак шлема.
      Эллен беспомощно опустилась на колени, свернулась в жалкий комочек.
      Одна. Совершенно одна на всей планете, бесконечно огромной и бесконечно пустынной...
      Нет для человека большей пытки, чем одиночество.
      - Как это жестоко и бесчеловечно... - шептала она. - Какое мерзкое мужское самолюбие!
      И гнев вдруг накатился на нее, отодвинул отчаяние.
      Она вскочила на ноги и вызывающе крикнула:
      - Я не хочу никакой памяти о вас, сэр! - и в бессильной женской обиде она бросила в сторону Земли подаренный ей лунный камешек. Бросила, зарыдала.
      Посмотрела по сторонам и, окруженная мертвым миром, панически побежала к танкетке, стала трясти ствол антенны:
      - Хэллоу! Хэллоу! - в исступлении кричала она. - Говорит Кенни, журналистка Эллен Кенни из Соединенных Штатов Америки. Хэллоу! Слушайте меня! Ответьте кто-нибудь! Одно только слово... Я должна его услышать! Хэллоу! Хэллоу! Говорит женщина на Луне! Одинокая, покинутая всеми женщина... Sos! Sos! Спасите мою душу!
      Она сползла к гусеницам танкетки, припала к ним шлемом.
      - Не слышат меня, - шептала она. - Им всем нет дела. Даже ему... Никогда нельзя узнать мужчину! Хэллоу! Мистер Громов! - все тише звала она. - Мираж! - и, упав на след гусеницы, по-детски крикнула: - О-о! Мама!
      Недвижный скафандр лежал подле недвижной танкетки в недвижном лунном мире...
      Г л а в а  ч е т в е р т а я
      КОСМИЧЕСКИЕ ТОВАРИЩИ
      "Искатель-I" шел над поверхностью Луны. Корабль вел Громов. Аникин тщетно пытался вызвать по радио Эллен. Том Годвин был мрачен.
      Внизу плыла страна голубых скал и серых равнин, изрезанных трещинами.
      Вот она, другая планета, цель путешествия!
      Но все три звездолетчика не испытывали торжества. Они думали о судьбе закинутой раньше них на Луну Эллен.
      - Командор! - крикнул Том Годвин. - Посадочный знак!
      Крохотная темно-красная буква Т была чуть заметна на границе скал и равнины.
      Громов уверенно посадил "Искатель-I" близ лежащего на боку "Искателя-II". В окнах кабины стоял мутный туман. Облако пепла, поднятое струей газа при посадке, оседало очень медленно. Мгла закрывала чужой мир... На Луне, конечно, не было атмосферы, пыль не повисала здесь в воздухе. Любые тела, будь то лист бумаги или кусок свинца, должны были падать одинаково, правда много медленнее, чем камень на Земле. Однако туман был обязан не только этой малой лунной скорости падения, а главным образом тому, что из-за малой тяжести частицы пыли улетали здесь слишком высоко и долгое время потом оседали на лунную поверхность, ухудшая видимость.
      Трое астронавтов в скафандрах с начинающимися от плеч прозрачными колпаками вышли из ракеты, но, не рискуя двинуться в путь, стояли у ее посадочных лап.
      Хмурые скалы едва вырисовывались во мгле, словно постепенно попадая в фокус изображения.
      Наконец, видимость улучшилась. Серая каменная пустыня тянулась к горбатому горизонту. Совсем неожиданно в стороне показалось гранатовое пятно...
      Том Годвин первый прыгнул в его сторону. Тело астронавта взлетело высоко над камнями. Ему едва удалось опуститься на ноги метрах в тридцати.
      - Осторожно, Годвин! - крикнул Громов.
      Громов и Аникин двигались медленно, держась за руки.
      Годвин остановился, чтобы подобрать яркий камешек, тот самый, который Эллен в минуту отчаяния бросила в небо...
      Еще один прыжок... и Годвин опустился на колени около лежащего скафандра.
      Вот она, его незаконная пассажирка. Не думал он встретиться с ней... Что перечувствовала она, оставшись одна на ракете, что перенесла здесь, на чужой планете? Дышит ровно, глубоко... Неужели спит?
      От взгляда Годвина Эллен проснулась. Она спала! Усталость и переживания сломили ее. Обморок перешел в сон и спас от помешательства.
      Она открыла глаза и увидела простоватое лицо с широко расставленными маленькими, но добрыми глазами.
      - Том! - только и могла выговорить она.
      Годвин не услышал. Он догадался, что выключено радио, и повернул рычажок на ее шлеме, сдвинутый при падении.
      Эллен села и припала к плечу пилота:
      - Том! Все-таки прилетел... Сейчас я могу только обнять. Они спасли вас? Когда будет воздух, я поцелую им руки.
      - Эль! Здорово все получилось, - сказал Том Годвин. - И все из-за гориллы, которую я заменил. Вернемся, расцелую ее в морду.
      Эллен тихо засмеялась:
      - Я еще вас совсем не знаю. Но вы должны быть именно таким. А меня вы сделали другой. Я родилась здесь, на Луне. Я селенитка. И всем, почти всем обязана вам...
      Только теперь заметила Эллен Громова и Аникина.
      - Здравствуйте, - сказала она, вскакивая. - Я же говорила, что мы, может быть, увидимся. Извините. Я не слышала, как вы подошли.
      - На Луне мог подкрасться и слон, - пошутил Аникин. - Звуков нет. Слонов тоже.
      - А воздуха здесь столько же, сколько совести у миссис Хент, вставил Том Годвин, стараясь скрыть смущение.
      Эллен неуверенно сделала шаг к Громову. Тот протянул обе руки и с душевной простотой крепко обнял ее.
      - Вот теперь можно и осмотреться, - сказал Аникин. - А то мисс Кенни заслонила нам всю огромную планету.
      - А я уж здесь такого насмотрелась!..
      - Где ж тут у вас кратер Эллен Кенни? Где ущелье Евгения Громова? - с напускной серьезностью спрашивал Аникин.
      Эллен опустила голову.
      - Евгений Громов! Простите, командор, он ваш брат, но он не джентльмен. Ему быстро надоело мое общество. Он счел возможным оставить меня здесь совершенно одну...
      - Вращение Земли оставило вас одну, мисс Кенни, - мягко объяснил Громов. - Луна зашла в Москве за горизонт. Вот и все.
      Эллен посмотрела на голубоватый шар в небе.
      - Нет. Земля не заходила за горизонт.
      - Лунный шар не вертится относительно Земли. А на Земле Луна заходит. И тогда теряется радиосвязь с танкеткой, ее телеэкраны гаснут.
      - Боже! - воскликнула Эллен. - Это ужасно! Так подумать о человеке! Как, однако, много надо знать о Земле... И о людях Земли, - тихо добавила она.
      Том Годвин повел Эллен в ракету.
      Громов поднимал острые, словно колотые, камни, с интересом рассматривал их, брал в горсть пепел, пересыпал его с ладони на ладонь:
      - Ты понимаешь, Ваня, где мы находимся?
      - На Луне, - отозвался Аникин.
      - А я вот думаю... на Земле, - сказал Громов, испытующе глядя на Аникина.
      Аникин пожал плечами и нахмурился. Он отлично понял, на что намекал командир.
      - Очень важно, чтобы это было так, - задумчиво сказал Громов. Открыли бы необыкновенные богатства Земли...
      Потеряв связь с танкеткой, Евгений не находил себе в лаборатории места, уныло бродя между длинными столами.
      Спокойная Наташа с укором смотрела на него.
      - Понимаю, - в смятении остановился он перед нею. - Думаешь, тот уступил ей жизнь, как уступают стул, а я... Не могу даже поддержать ее...
      - Думаю о другом, Женя, - рассудительно ответила Наташа. - Луну сейчас видно в Америке.
      - Проникновенная мысль! К сожалению, из Америки нельзя управлять танкеткой.
      - Сядь и приди в себя, - внушительно сказала Наташа. - Сейчас американке без тебя страшно, а может случиться, что без танкетки они погибнут.
      - Почему погибнут?
      - Потому, что Луна не будет в Москве видна, и они в решительную минуту не смогут воспользоваться танкеткой. Вот если бы в мире обменивались телепередачами...
      - Фантастика! Цепь поднятых в небо антенн вокруг всего мира?
      - А почему нет? - упрямо спросила Наташа. - Американские самолеты в свое время летали с атомными бомбами? Грозили силой? Почему бы не летать теперь, чтобы помочь тем, кто на Луне?
      - Да разве можно договориться с их генералами! - махнул рукой Евгений.
      Кабина "Искателя-I", когда в него вернулись Громов с Аникиным, приобрела неожиданный уют.
      Эллен накрыла стол, расставила приборы, разыскала салфетки, развесила по стенам виды Земли, которые вырезала из найденных журналов: березка над рекой, закат солнца... шторм в море... шумные улицы города... люди под зонтиками... Дождь! Чудесный земной дождь, невозможный на Луне!
      Эллен в ярком свитере и спортивных брюках, повязанная подобием передника, хлопотала у стола:
      - Прошу всех садиться... Будет очень вкусно. Нельзя ли включить земную музыку? Люблю симфонии, но обожаю танцевать.
      Аникин кинулся к радиоаппаратуре.
      На Луне Землю было лучше слышно, чем на самой Земле. Некоторое время все молча слушали музыку, несшуюся через межпланетное пространство.
      - Вот что, товарищи, - сказал Громов, усаживаясь.
      - Товарищи по несчастью, - подхватила Эллен.
      - Нет, товарищи по работе, - поправил Громов. - Нужно подумать о завтрашнем дне.
      - Стоит ли думать... о смерти? - сказала Эллен.
      Громов пристально посмотрел на нее:
      - Мы обеспечены четырнадцатью баллонами кислорода. По одному на земной день.
      - Разве есть ракеты, которые смогут прилететь за нами? - повернулась к Громову Эллен.
      - Есть две резервные ракеты типа "Искатель-I", - ответил Громов. - Но они двухместные. Пилоты смогли бы взять отсюда лишь двоих...
      - Понимаю, - с горечью сказала Эллен, - здесь есть лишние.
      - До наступления лунной ночи сюда прилетит международная космическая экспедиция, - раздельно произнес Громов.
      - Вавилонскую башню не могут достроить с библейских времен!
      - Я говорил с академиком Беляевым. Весь мир занят нашей судьбой. Сейчас трудно препятствовать завершению строительства.
      - Я только описывала международные конфликты... Неужели теперь придется стать их причиной?
      - Скорее причиной международного единения. Нужно думать, как не остаться в долгу перед человечеством.
      - Признаю ваше руководство, командор, - вмешался Том Годвин, - пока не выплачу вам долг. Какова задача?
      - Собрать образцы пород, наблюдать лунную природу и... дойти до края видимого с Земли лунного диска.
      - Черт возьми! Это меня устраивает. Расставлю по пути заявки. Тут кое-что валяется под ногами. Посмотрите, что я нашел. Это вам, Эль, ко дню вашего лунного рождения.
      И Том Годвин протянул Эллен найденный им камешек.
      - О-о! Том! - воскликнула Эллен и смутилась. - Мне кажется, что... мне однажды уже дарили его здесь.
      - Кто дарил? - изумился Годвин.
      - Может быть, во сне... Я хотела бы уснуть, - растерянно говорила Эллен. - Годвин, у вас не осталось пилюль? Я ведь не пойду с вами.
      - Чепуха! - возмутился Годвин. - Как вы можете остаться здесь одна?
      - В этой кабине так уютно, - сказала Эллен первое, что пришло ей в голову.
      - Но международный корабль не сможет опуститься сразу в двух местах, - убеждал Годвин.
      - Но я не люблю ходить пешком, - упрямилась Эллен, думая о чем-то своем.
      - Вас повезет танкетка, - сказал Громов, внимательно наблюдая за Эллен. - Вы будете отдыхать вместе с ней.
      - Танкетка? - сразу оживилась Эллен и чуть покраснела. Потом, сощурившись, посмотрела на Громова. - Вы романтик, командор. Хотите пройти сотни километров без асфальта, пренебрегая золотом и алмазом, лишь бы увидеть "ту сторону"!
      - Я ищу клад куда больший, - улыбнулся Громов. - Ищу и вспоминаю, что Колумб не поворачивал вспять от неведомых берегов, Амундсен не возвращался, не дойдя до Америки Северным путем.
      - Я готов, командор, - заявил Том Годвин. - Американец Пири добрался до Северного полюса.
      Еще за час до того, как Луна должна была взойти над Москвой, Эллен стояла у танкетки, устремив взгляд на темную полусферу.
      Мужчины неподалеку устанавливали автоматическую радиостанцию наблюдения. Она в течение года должна была сообщать показания различных измерительных приборов.
      Опершись о борт танкетки, Эллен задумчиво смотрела на матовую полусферу. И, наконец, полусфера начала светлеть, как бы наполняясь воздухом и светом. Постепенно, словно выходя из тумана, стало вырисовываться изображение Евгения. Нет! Преодолевая расстояние в 384 тысячи километров, он сам, живой, бодрый, взволнованный, появлялся перед Эллен.
      Том Годвин, оторвавшись от работы, издали видел, как вздрогнула Эллен, очевидно встретившись с Евгением взглядом.
      - Мой Мираж! Я так вас жду, - тихо сказала Эллен.
      - Селена!..
      - Я подумала, что вы обиделись. Я восхищалась Годвином.
      - Я тоже.
      - Я знаю. Вы спасли меня с Земли. Но на Луне вы поступили бы так же.
      - Это верно, Селена, - горячо сказал Евгений.
      Эллен заметила, что Том Годвин как-то боком направился к танкетке.
      - Здесь все очень сложно, - быстро заговорила она. - Вот камешек... Даже о нем думать сложно. У вас сложный брат. Рыцарь науки в доспехах скафандра. Сэр Дон-Кихот Космический ведет за собой всех, чтобы взглянуть за край лунного диска. А я остаюсь...
      - Селена! Я считал минуты, ждал, когда взойдет Луна. Разве я пойду с ними... без вас?
      Годвин был уже в нескольких шагах. Эллен загородила собой полусферу:
      - Разве я причинила мало хлопот? Надо ли быть обузой?
      - Селена! Я не смогу оставить вас одну!
      - А вы сможете это повторить? Нет, нет! Не только на Луне?
      - Эль пойдет с нами, - сказал подошедший Годвин. - Надеюсь, ваш автокар сможет помочь ей в трудных местах?
      - Конечно, - сказал смущенный Евгений и, подняв глаза на Эллен, переспросил: - Не только на Луне?
      Г л а в а  п я т а я
      КРУШЕНИЕ НЕИЗМЕННОСТИ
      Наташа переехала жить на дачу к Анастасии Степановне Громовой. Это получилось само собой. Каждая из женщин словно решила возместить другой улетевшего Петра...
      Наташа и Евгения заставила жить с матерью на даче. Все равно, пока Луны не видно на небосводе, дежурить в лаборатории бесполезно, а мать оставалась матерью, ей легче было отпустить сына в бой, чем... на Луну. Она не находила себе места, проплакала все глаза.
      В это утро Луна всходила позже солнца. Ехать в институт было еще рано, и Анастасия Степановна поила Евгения и Наташу на веранде чаем. Только в такие минуты у нее становилось легче на душе.
      Утро было свежее. День обещал быть солнечным, но на рассвете с реки поднялся туман, окутал деревья, превратил их в неведомые сказочные растения, скрыл кустарники. Все вокруг стало мягким, нереальным... Так бывает, когда на склон горы набежит облако. Сколько раз любовались таким пейзажем Евгений с Петром во время восхождений!
      Наташа, отпив глоток из стакана, задумчиво смотрела на бутерброд с ветчиной, на которой остался полукруг от ее зубов.
      - Подумать только, - сказала она. - Они не могут там ни пить из стакана, ни откусить кусок хлеба. Только питательная паста через резиновую трубку.
      Наташа поморщилась.
      Старушка покачала головой:
      - Некрасиво как-то... А все же хоть так, а завтракать надо.
      - Да, как раз сейчас, - заметил Евгений. - Они тоже ждут, пока у нас Луна взойдет, чтобы отправиться в путь.
      - Пусть удовольствия от такой еды не получишь, а жить надо, - строго сказала старушка.
      - Да, удовольствия там мало, - сказал Евгений.
      - Неправда! - возмутилась Наташа. - Быть на Луне для них - высшая радость! Я завидую им, завидую!.. Я хотела бы быть с ними рядом.
      Старушка подошла к Наташе и поцеловала ее.
      Четыре человека в скафандрах пробирались между зигзагами трещин.
      Петр Сергеевич Громов и Том Годвин, деля опасность первого шага, как слепцы, ощупывали палками путь. О прыжках, столь легких на Луне, не могло быть и речи. Под пеплом всюду ждали пропасти.
      Позади двигалась танкетка, нагруженная кладью экспедиции и баллонами с кислородом. Евгений Громов напряженно следил за каждым путником, готовый ринуться на помощь.
      Эллен часто оглядывалась на него. И всякий раз, словно чувствуя, оборачивался и Том Годвин, угрюмый и встревоженный.
      Природа угнетала Эллен. Обрывы "берегов" лунного моря ослепительными стенами уходили в черное звездное небо. Голые утесы нависали над окаменевшими грядами волн, посыпанных пеплом. Острые, как ножи, ребра скал и рваные кромки трещин остались нетронутыми после древних катаклизмов, словно все остановилось с тех пор, все кончилось...
      Ужас неизменности охватывал Эллен. Она не могла примириться с тем, что все вокруг не менялось уже миллионы лет, каждая пылинка, не зная ветра, лежала вечно недвижно, нависший над пропастью камень не мог качнуться, чтобы сорваться. Все заснуло, умерло!.. Нельзя жить и двигаться, если все вокруг мертво. Что может быть страшнее конца? Кощунство оставлять здесь следы. Надо пасть ниц и замереть на тысячелетия... Так сходят с ума.
      Евгений угадывал, что происходит с Селеной. Но как отвлечь ее разговором, если каждое слово обрело особый смысл, а слышат его сразу во всех шлемофонах?..
      Он старался без слов, одним взглядом передать Эллен все, что не решался сказать.
      Однако Аникин прекрасно все замечал и иронически улыбался. Телевизионное изображение, несомненно, помогло "кое-кому" позабыть о 384 тысячах километров расстояния!.. Впрочем, милому Ване пришлось мысленно прикусить язык. Он-то знал, что дикторы Московского телецентра получают немало писем с признанием в любви и назначением свиданий от людей, видевших их только на экране. И немало таких писем написал, кстати, он сам... А как он был обижен, когда узнал, что девушка-диктор встретилась с ним лишь потому, что он упомянул в последнем письме о своем скором полете на Луну!
      Все же он подружился с этой чудесной девушкой и в последний вечер они даже целовались... Она обещала ему смотреть на Луну.
      Чтобы не мешать Евгению и Эллен молча разговаривать, Ваня ушел вперед.
      Но Евгений сам подозвал взглядом Петра и указал ему на Эллен. Петр все понял.
      - Мисс Кенни, - сказал он, нагоняя Эллен, - мы нуждаемся в вашей помощи.
      - Вы зло шутите, командор, - нервно обернулась Эллен.
      - Нисколько. Вот киноаппарат, - он протянул ей портативную кинокамеру. - Вы опытный репортер и можете стать кинооператором экспедиции. Снимайте этот мир.
      - Святотатство, - сказала Эллен, смущенно беря киноаппарат. - Снимать пейзажи Дантова ада? Бороться с ними, подчинять их себе? Я смогу это сделать? Как вы думаете? - И Эллен, привычно наведя кинокамеру, сняла цепочку вдавленных в пепел лунок, как тушью, обведенных густой тенью.
      - Следы человека на Луне, - сказал Петр Громов. - Вы сами ответили на свой вопрос.
      - Я подумала, что боюсь темноты... Неизменность и пустота... Они отнимают рассудок...
      - А их вовсе и нет в Космосе, - отозвался Аникин, дальше всех бывший от Эллен. - Космос переполнен метеоритами любых размеров. Начиная с пылинок и кончая планетами - все состоит из тех же метеоритов, даже звезды.
      - Даже звезды? - удивилась Эллен не столько составу звезд, сколько тому, что слышит это от Аникина, от славного паренька, которого она считала тенью командора. Она впервые вспомнила, что русские астронавты были идейными противниками!..
      - И звезды, - подтвердил Аникин. - Они вспыхивают при сгущении туманностей космической пыли. И кто знает, что это за пыль? Быть может, она состоит не только из частиц обычного вещества, но также и из частиц антивещества с обратным электрическим зарядом ядра и оболочки. Тогда, соприкасаясь, частицы вещества и антивещества перестают существовать, превращаясь в носителей энергии - в фотоны, которые раскаляют оставшуюся массу вещества. Если метеоритная пыль образовала таким образом звезды, то более крупные метеориты, захваченные когда-то Солнцем при прохождении темной туманности, образовали Луну, Землю и все другие планеты солнечной системы. Они продолжают ежесекундно встречаться с Землей, падают на нее, увеличивая ее объем и массу. Правда, большинство из них не долетает до поверхности, сгорает в атмосфере. У Земли крыша надежная.
      - А на Луне? - спросила Эллен, с новым интересом разглядывая Аникина.
      - Никакой нет. Метеориты каждую минуту оставляют здесь след. Кольцевые горы цирков, глубокие кратеры - все это следы метеоритов.
      - Вывод поспешный и неверный, - вмешался Петр Сергеевич Громов. Метеориты не кирпичи, из которых складываются космические тела, а осколки прежде существовавших космических тел. И эти осколки вовсе не формировали поверхность Луны.
      - Война Белой и Алой розы, извечная борьба двух гипотез, - заметил Евгений.
      - Не надо превращать ее в войну жрецов, - резко сказал Петр Громов. Только в религиозном экстазе можно забыть о лунных вулканах.
      - Их нет на Луне, - решительно заявил Аникин, - а метеориты продолжают менять ее лицо.
      Разговор был начат, чтобы отвлечь Эллен, помочь ей справиться с подавленным состоянием, но сразу перерос в жаркий спор.
      - А лунное извержение, которое в 1958 году наблюдал Козырев? напомнил Петр Сергеевич.
      - Просто увидел тучу пепла, которая поднялась при падении метеорита. Такая же туча на долгое время скрыла кратер при падении на Луне первой ракеты с советским вымпелом. Это видели венгры. Вот так. Просто туча.
      - Старая песня академика Коваленкова.
      - Берусь доказать на Луне любое его утверждение, - запальчиво сказал Аникин.
      Том Годвин решил вмешаться:
      - Чтобы поднять хорошую тучу, метеориту надо было угодить в скопление пыли, как вон в той расщелине. Она полна рыхлым пеплом, как биржа прохвостами, - и он указал на клинообразную расщелину в береговых скалах лунного моря.
      - А если поставить опыт? - предложил Евгений. - Для того и есть у нас танкетка! Вы отойдете на безопасное расстояние, а я метну туда манипуляторами камень.
      - Какая же у него будет скорость? Несравнимая с космической, сопротивлялся Петр Сергеевич.
      - Но мы проверим, как ведет себя пепел, - настаивал Аникин. - И если простого камня будет достаточно, чтобы взбаламутить пепел, то... прав Коваленков!.. Вам ли этого бояться?
      Петру Сергеевичу пришлось уступить.
      Люди отошли от расщелины подальше. Видимость была превосходной.
      - Мне хочется пожать вам руку, - сказала Эллен Евгению. - Вы словно идете на подвиг.
      Евгений поднял высоко над танкеткой обе железные руки и соединил их в рукопожатии.
      Танкетка помчалась к скалистым обрывам, подскакивая на камнях. Эллен снимала ее кинокамерой.
      У расщелины танкетка остановилась. Могучие железные руки подобрали огромный камень, замахнулись им, далеко закинув назад, и метнули вверх.
      Камень описал дугу и зарылся в рыхлый слой пепла с краю расщелины.
      Ничего не произошло.
      - Ну вот, - снисходительно заметил Петр Громов. - Теперь скажете, что скорость была мала.
      Эллен, целясь телескопическим объективом, продолжала снимать. Она первая заметила, что даже слабого удара "импровизированного метеорита" оказалось достаточно, чтобы вывести пепел из состояния неустойчивого равновесия. Он потек... потек, напоминая темную жидкость. Сначала он падал с высоты струйкой, но скоро таких струек появилось множество, закрученные спиралями, они слились в пепельный "водопад".
      Внизу с камней стало подниматься черное облако.
      Что там медлит Евгений?
      И вдруг пепел рухнул черной Ниагарой. Танкетка исчезла из виду. Нельзя было понять, что с ней случилось.
      - Мираж! Он утонул!.. - крикнула Эллен.
      - Гусеницы буксуют, - послышался в шлемофонах голос Евгения.
      - Скорее на помощь! Его засыплет! - крикнул Петр Сергеевич.
      Пепельный водопад разрастался с пугающей быстротой. Но люди, не раздумывая, бросились в черную тучу, клубами поднимавшуюся с поверхности.
      Евгений мигал прожектором. Свет едва был виден во мгле.
      Исследователи держались за руки, чтобы не потерять друг друга.
      Добрались до танкетки по колено в пепле.
      - Как в Помпеях, - прошептала Эллен. На миг она представила себе, что всех их засыплет навеки. Они сядут, безвольные, покорные судьбе... Их найдут, окаменевших, через сто тысяч лет и поместят под стеклянные колпаки в музеях. Как в Помпеях... Она передернула плечами.
      Попробовали толкнуть танкетку, но она не двинулась.
      - Поднимайте за гусеницы! - приказал Петр Громов.
      Эллен наравне с другими уцепилась за гусеничную ленту. Ослепительный день превратился в непроглядную ночь. Казалось, люди в водолазных костюмах спустились на дно темного моря.
      Только на Луне можно было поднять вчетвером такую тяжесть. Танкетка помогала, как могла, опираясь на манипуляторы.
      Спотыкаясь, еле вытаскивая из пепла ноги, Эллен тащила танкетку вместе со всеми и уже не думала о Помпеях. Она спасала Евгения! Она не могла допустить, что Евгений сидит в безопасности на далекой Земле, в лаборатории и переговаривается со своей помощницей Наташей, которая варит ему кофе...
      Наконец, слой пепла стал мельче, танкетка оказалась на камнях. Эллен почувствовала, что механическая рука подхватывает ее.
      - Все на вездеход! - скомандовал Петр Громов.
      Перегруженная танкетка тяжело переваливалась через камни.
      Сквозь мглу стало просвечивать солнце, напоминая земное солнце перед закатом, но не красное, а серое, затянутое дымкой и лишенное короны пламенных языков.
      Солнце выступало все ярче. Стали различимы каменные торосы и трещины, через которые перебиралась танкетка.
      Пепельная туча редела. Однако от нее нужно было бежать как можно скорее.
      - Здорово получилось! - торжествующе заметил Аникин. - Коваленков будет рад!.. Вот почему на долгое время исчезают для астрономов детали Луны!
      - Крушение неизменности, - отвечая своим мыслям, сказала Эллен.
      - Нет! - решительно заявил Петр Громов. - Козырев не мог ошибиться. Он видел извержение. Но наша ошибка ясна. На Луне все было неизменно, пока человек не ступил на нее.
      - Нельзя трогать Луну! Вы так подумаете? - спросила Эллен.
      - Напротив! Именно человек изменит ее, - сказал Петр Громов.
      Танкетка вырвалась из черной тучи.
      Эллен снова увидела платиновые скалы и черные тени и облегченно вздохнула.
      Она наклонилась к прозрачной полусфере и тихо сказала:
      - Я так испугалась за вас, Мираж...
      Г л а в а  ш е с т а я
      МОРЩИНЫ
      Эллен очень хотелось снять лунный цирк, который виднелся справа. Издалека это можно было сделать лишь с высокой точки. Резкость очертаний была одинакова и вблизи и вдали. На Луне все казалось обманчиво близким. Можно было идти бесконечно долго, не приближаясь к цели.
      Эллен выбрала скалу с пологим подъемом, удобным для танкетки. Она показала ее Петру Сергеевичу, добавив, что ей не хотелось бы для предполагаемой съемки отвлекать кого-нибудь от сбора коллекции камней.
      Громов покосился на нее и сказал, что танкетка доставит ее наверх.
      Том Годвин, конечно, слышал этот разговор. Ведь каждое слово звучало во всех шлемофонах...
      Эллен вскочила на танкетку. Сердце у нее взволнованно билось. Танкетка стала круто взбираться по камням.
      - Селена!.. - сказал Евгений.
      - Мираж! - тихо ответила Эллен и предостерегающе подняла палец.
      Три фигурки виднелись внизу. Они наклонялись и выпрямлялись. Эллен отлично слышала голоса Громова и Аникина. Том Годвин молчал.
      Эллен пожалела в душе, что связь ухудшается так медленно.
      - Селена, вы почти совсем не подходите ко мне, - сказал Евгений.
      - Тсс, Мираж! Здесь все очень сложно. И потом... Я уже совсем по-другому воспринимаю Луну.
      - Почему же вы не напишете этого в корреспонденциях? Я так жду, когда вы будете диктовать их мне.
      - Корреспонденции? Ах, Мираж! Чтобы написать, почему Луна стала для меня другой, мне надо стать такой, как Жорж Санд.
      - Вам Луна кажется иной?
      - А как вы думаете?
      - Скажите... Потому что мы встретились здесь?
      - Вы так считаете?
      - Я считаю... Если в самом деле... На Земле сейчас ночь. В небе светит Луна. Она так красива! Хотите, я открою дверцу танкетки? Вы увидите край окна и Луну над деревьями.
      - Откройте, Мираж... Это будет как во сне.
      Эллен наблюдала за Евгением. Он, взволнованный, распахнул дверцу танкетки. В окне виднелись деревья. Подоконник был залит белым светом.
      Эллен соскочила с танкетки, стала искать, откуда лучше будет видна Луна в полусфере. И она увидела Луну, совсем круглую, яркую, с отчетливым рисунком теней.
      Какое странное чувство! Она видела Луну почти за четыреста тысяч километров и одновременно находилась на ней...
      - Я хочу, чтобы вы стали лунатиком, слышите? Я хочу этого, - сказала Эллен.
      - Удивительная Луна, - отозвался Евгений.
      - Наша Луна!
      - Да, да! Наша...
      - Теперь смотрите сюда, Мираж. Буду показывать я... - и Эллен протянула руку.
      Среди хаоса скал лунный цирк поражал геометричностью форм. Горный хребет кольцом охватывал глубокую равнину. Тени делали кольцевые горы рельефными, словно нарисованными тушью. В первый момент казалось, что среди скал высится искусственное сооружение титанов. Исполинский амфитеатр уступами спускался к немыслимо огромной арене, посередине которой стоял, как ось колеса, одинокий горный пик, отбрасывая на арену острую тень.
      - Правда, красиво, Мираж? Когда я перестала бояться, я полюбила Луну.
      - Я... я тоже, Селена.
      - Мужественная, суровая красота, строгая, могучая, ничем не тронутая и таинственная. Командор и Аникин спорят о происхождении лунных цирков. А если... Если они построены? Что римский Колизей! Я бродила по нему ночью при лунном свете. Там было очень много кошек. Кромка стен была волнистой и серебрилась. Вместо арены виднелись темные провалы когда-то скрытых под ней помещений для диких зверей и гладиаторов. Что скрыто под ареной лунных цирков?
      - Заложить бы буровую скважину...
      - Да, да, буровую скважину, - рассеянно повторила Эллен. - Я сейчас видела Луну, словно отраженную в земном зеркале. Послушайте, Мираж. Простите меня. Вы подумаете, что я только женщина, глупая и смешная. Ведь если она даже среди лунных скал... И все-таки... Скажите, если у нас в танкетке будет зеркало, я увижусь в него?
      Евгений удивился, но ответил:
      - Конечно, вы увидете себя в зеркале, если его поместить здесь около меня, перед аппаратурой.
      - Мираж, милый... Я очень попрошу. Это рискованно - посмотреть на себя. Но я так давно не смотрелась в зеркало. И, конечно, я очень страшная...
      - Что вы, Селена! Напротив!
      - Вы так находите?
      - Я сейчас. Я попрошу зеркальце у Наташи.
      Евгений исчез из макета танкетки и очень удивил своей просьбой дежурившую в лаборатории Наташу. Он попросил у нее карманное зеркальце. Когда Наташа поняла, для чего оно нужно, она побежала в гардероб и принесла оттуда довольно большое зеркало, которое сняла со стены.
      Пока Евгения в танкетке не было, Эллен снимала кинокамерой море скал и возвышающийся над ними лунный цирк.
      - Селена! - позвал Евгений.
      Эллен обернулась. Она увидела, что Евгений держит перед собой зеркало.
      - Мне нужна отвага, - сказала она, подходя к танкетке вплотную. Боже! Разве можно меня узнать? Я больше никогда не подойду к вашей танкетке, мой Мираж! Вы дадите мне слово, что не станете на меня смотреть?
      - Селена! Что вы!..
      Маленькая женщина всматривалась в свое изображение... Это изображение сначало было передано через Космос на телеэкран в макете танкетки, установленной в лаборатории, отразилось в зеркале, которое держал в руках Евгений, и вместе с зеркалом было воспроизведено аппаратурой на Луне.
      Но Эллен вовсе не думала, как она видит себя, она лишь тревожно всматривалась в свое лицо, измененное новой прической, утомленное и... пожалуй, чуть выигравшее от этого или от причуд резкого лунного освещения.
      - Вы знаете, Мираж, я вижу у себя новые морщины.
      - Селена! Смотрите! - крикнул Евгений и едва не выронил зеркало.
      Эллен обернулась.
      На выпуклом горизонте лунного моря, недавно покинутого путниками, что-то сверкнуло. Рванулись во все стороны ослепительные лучи, и зеленое облако светящейся короной стало расплываться по черному небу, как заря неведомого светила.
      - Это не пепел! - воскликнула Эллен.
      - Это метеорит, Селена.
      - Неужели прав этот милый забияка Ваня, а не ваш брат?
      - Прыгайте на танкетку! Скорее! Помчимся!
      - О да, скорее! Что там случилось, на нашей Луне?
      Сверху было видно, как три фигурки, делая большие прыжки, спускались к равнине.
      Танкетка мчалась следом, подпрыгивая на камнях, перелетая по нескольку метров над поверхностью.
      Танкетке не сразу удалось догнать бегущих.
      На небосводе был виден огромный, расплывающийся шар.
      - Метеорит, Леночка, метеорит! - кричал Аникин, ловко вскакивая на танкетку. - Что я тебе говорил! - перешел он с Эллен на ты. - Мы сами увидим сейчас оставленный им след! Конец спорам!
      - Клянусь долларом, не похоже на атомную бомбу, совсем не похоже! бормотал Том Годвин, ухватившись за выступ на танкетке и вскакивая на нее, как ковбой на коня.
      Петр Сергеевич взобрался на танкетку последним.
      Все четверо встали на ноги, держась друг за друга.
      Том Годвин с Аникиным гикали и свистели. Эллен тоже шумела, возбужденная не меньше других.
      Маленькая танкетка мчалась к месту взрыва, как славной памяти тачанка во время атаки.
      Перегруженные моторы грелись. Евгений манипуляторами сбросил для облегчения несколько кислородных баллонов, чтобы потом подобрать их.
      Скоро небо из черного стало зеленым. Танкетка вошла в поднятое взрывом облако. Оно было более разреженным, чем во время недавнего "пеплопада". Однако Евгений замедлил скорость и включил прожектор.
      Солнце просвечивало через зеленый туман и само казалось странным, ярко-зеленым.
      Зелеными казались и скрытые за прозрачными колпаками лица людей.
      Евгений совсем замедлил ход.
      Сверху падал твердый дождь. Это были хлопья пепла и мелкие, медленно оседающие песчинки.
      Танкетка остановилась около дымящегося кольцевого вала.
      Все соскочили на камни и осторожно подошли к новому образованию.
      Том Годвин попробовал вал ногой. Он был рыхлым.
      Аникин прикинул размеры образовавшегося кратера:
      - Метров сто.
      На дне кратера лежали осколки небесного камня.
      - Какой гигантский снаряд! - сказала Эллен.
      - Это что! - отозвался Аникин. - А ты представь себе древние небесные снаряды с озеро Байкал величиной. Падал такой камешек и насыпал кольцевые горные хребты при взрыве...
      - Этого никогда не было, - спокойно заметил Петр Сергеевич.
      - Это почему же? - возмутился Аникин.
      - Как видите, характер взрыва метеорита совершенно не напоминает извержения вулкана. Камни летели не из жерла вулкана, направлявшего, как ствол орудия, их полет, а во все стороны, мельчайшая пыль образовала расширяющееся шаровое облако. Вся выброшенная порода оседает не кольцевым хребтом, как в лунных цирках, а по всему диаметру шара. И только вот эта морщина, - указал он на образованный взрывом вал, - представляет собой кольцо.
      - Морщина! - воскликнула Эллен. - Как это верно!
      - Да, морщина, - подтвердил Громов. - От встречи с метеоритами на Луне появлялись только морщины, но отнюдь не горные кряжи.
      - Морщины и раны, - поправила Эллен.
      Громов пристально посмотрел на нее:
      - Да, если хотите, то морщины и раны - кратеры.
      - А кратер лунного цирка не рана?
      - Конечно, нет. В его центре вовсе не лежат осколки упавшего когда-то метеорита, а высится прежде действовавший вулкан.
      - Не думаю, что мой Коваленков согласится с этим, - сказал Аникин.
      - Не ручаюсь за академика Коваленкова, но тебе, Ваня, очевидно, все же придется с этим согласиться.
      - Если бы на Земле взорвалась такая чертовщина, - сказал Том Годвин, - там немедленно решили бы, что сброшена атомная бомба... и начали бы войну.
      - Видите, Годвин, как опасно играть с атомным оружием, бряцать им, грозить применить при первом подозрении... На Земле действие метеоритов ослаблено атмосферой, но и там остался кратер в Аризонской пустыне диаметром более километра. Тысячи лет назад там упал гигантский метеорит. А в тунгусской тайге в 1908 году ударился уже не метеорит, как установили последние экспедиции, а произошел ядерный взрыв. Можно спорить, что было его причиной: гибель ли марсианского корабля или неизвестный феномен природы, но одно можно сказать - начинать атомную войну из-за первого взрыва, не разобравшись в его происхождении, нельзя. Я присутствовал весной 1959 года на собрании двухсот физиков в Институте физических проблем в Москве где всеми уважаемый академик, анализируя тунгусскую катастрофу, подсчитал, что вероятность такого явления на Земле, могущего послужить началом атомной войны, вовсе не так уж мала. Она равна, как он сказал, вероятности выигрыша автомобиля в лотерее. А ведь автомобили выигрывают...
      - Черт возьми! Если мне придется снова попасть в Америку, я расскажу, какой видел взрыв, и посоветую президенту от любых других взрывов воздержаться.
      - Хотите, Годвин, я напишу это в своей очередной лунной корреспонденции на Землю? - предложила Эллен. - И знаете, что я еще добавлю к ней? Я расскажу людям о морщинах, которые остаются после космических встреч. И не только от космических встреч, но и от всяких других. Иногда на лице, иногда в сердце. Если бы я могла показать вам зеркало. Том... Я подсказала бы вам, какие морщины у меня появились.
      - От встреч с Луной? - спросил Годвин.
      - Нет. Не только. Начиная со встречи с вами. Лучше, когда морщины бывают без ран.
      Г л а в а  с е д ь м а я
      ТРЕЩИНА
      Пейзаж Луны изменился. Исчез пепельно-серый покров. Каменное море, по которому двигались путники, казалось глазурью и отливало синеватой сталью с фиолетовыми блестками. Оно напоминало застывший шлак, местами гладкий, как лед, местами волнистый, с расходящимися кругами морщин, шероховатый и пористый.
      Эллен вскрикнула, увидев из-за поворота глазурный наст равнины, по которому протянулись две полосы, одна золотистая - к косматому солнцу, другая нежно-синеватая - к исполинскому шару Земли, висевшему над зубцами горного кряжа.
      Эллен сидела на кузове танкетки у самой полусферы и опиралась на железную руку манипулятора.
      - Как странно, лунная дорожка на Луне... На Земле верят, что лунная дорожка ведет к счастью.
      - Может быть, потому... - тихо начал Евгений.
      - Что она ведет к нам на Луну, - договорила за него Эллен. - А эта дорожка ведет обратно, к синему небу, к полутеням, к мягкому рассеянному свету, к дождику, ко всему тому, что мы не ценили дома, на Земле. И, конечно, к счастью...
      Том Годвин, шедший рядом, присвистнул:
      - До бога далеко, до дома и счастья еще дальше. Конечно, не для тех, кто дома торчит.
      - Кого вы имеете в виду? - насторожился Евгений.
      - Того, кому всего мало: тепла, комфорта, кофе и виски... кому надо еще перца... притом чужого.
      Евгений промолчал.
      - Застрял ответ? - осведомился Годвин. - Запейте его коктейлем, который приготовит ваша очередная девушка.
      Не сразу послышался голос Евгения:
      - Электромагнитный сигнал, мистер Годвин, возвращается с Луны через три секунды. Но в разговоре с вами я предпочел бы измерять расстояние парсеками.
      - Чтобы мои слова шли к вам несколько лет? - начал закипать Годвин.
      - Лучше несколько поколений, - вежливо ответил Евгений и повернул танкетку за утес так резко, что Эллен едва усидела.
      - Мужчины, перестаньте! - возмущенно крикнула она и осеклась.
      Танкетка с ходу остановилась.
      Разъяренный Годвин так и замер с открытым ртом.
      Петр Громов и Аникин, ушедшие вперед, стояли неподвижно.
      Все молчали.
      Лунный шар, когда-то сжимаясь, здесь раскололся, как исполинский орех. Первозданная сила словно мечом разрубила планету. Гигантская трещина пропастью рассекла равнину моря, крутостенным ущельем надвое развалила горный кряж. Части гор сместились. Море делало огромный уступ, простираясь за трещиной уже метров на сто ниже.
      Эллен соскользнула с танкетки и подошла к обрыву. Петр Громов придержал ее за руку.
      - Да, это страшно! - сказала она. - Почему людей так тянет прыгнуть вниз? Я узнала в Париже, что на Эйфелевой башне за время ее существования произошло более трехсот самоубийств. Человек месяцами смотрит на гигантское решетчатое сооружение, чтобы, наконец, не выдержать, подняться на верхнюю платформу и... спрыгнуть.
      - Что ж, - мрачно заметил Годвин. - Нам уже можно прыгать. Идти некуда.
      - Нет, почему же? - сказал Петр Громов.
      Он стоял, скрестив на груди руки и глубоко задумавшись, и смотрел на противоположный, недоступный край трещины. Ее острая кромка была там совсем другого цвета, обведенная красноватой каймой. Розовые пятна причудливым узором отходили от нее на десятки метров, заполняя ямы и впадины равнины.
      - Вот это я хотел увидеть больше всего в жизни, - сказал Петр Громов.
      - Не знаю, сэр, что вы хотели, но я уже вижу и, к счастью на этой стороне, именно то, что по сердцу всякому, живущему в кредит.
      Аникин удивленно наблюдал, как Том Годвин поспешно насыпал пирамиду камней.
      - Что это ты? - поинтересовался он.
      - Том Годвин платит по векселям, Ван! Спасательная экспедиция, топливо - все за мой счет.
      - На котором лишь прожитые годы?
      - Все они не стоят последнего часа. Теперь на счете прииск имени невесты.
      - Вот как? - заинтересовалась Эллен.
      - Золотых слитков не меньше, чем в Нью-Йорке религиозных сект. Забирайте сколько хотите самородков. О'кэй!.. Прииск мой!
      Аникин брал из рук Годвина темно-червонные острогранные слитки с пятнами слежавшейся пыли в углублениях и возвращал их ему. Тот уже не знал, куда их девать, заполнив карманы скафандра.
      - На Луне, - сказал Аникин, - железный гвоздь, привезенный с Земли, становится золотым. По цене. Твои самородки, доставленные с Луны, обойдутся на Земле не дешевле искусственных изотопов золота.
      Годвин не слушал. Он что-то написал на бумажке и положил ее в вершину горки.
      - Не придавливай, - посоветовал Аникин. - И так пролежит тысячелетия, дождем не вымочит, ветром не сдует.
      - Записку можно предъявить и раньше, - сказал Годвин и, вынув бумажку из-под камня, протянул ее Эллен.
      Эллен прочла, нахмурилась и молча возвратила.
      - В ракете я... выдумал невесту, - буркнул Годвин.
      Озабоченная Эллен подошла к Петру Громову:
      - Командор. Трещина - это страшно.
      - Вы так считаете? - покосился на нее Петр Громов.
      - А как вы думаете, чьим именем назван прииск?
      Петр Громов пристально посмотрел на Эллен:
      - И поэтому опасаетесь всяческих трещин?
      Эллен посмотрела не на трещину, а на бумажку в камнях, на которой было написано: "Прииск Эллен".
      - Объяснение не лишено оригинальности, - сказала она.
      - Что там вам объясняют, Эль? - тревожно спросил Годвин.
      - Вред трещин, - ответила Эллен.
      - Трещину нужно преодолеть, - внушительно произнес Петр Громов.
      - К черту, командор! Головой рискуют бедняки, а сейчас вы имеете дело с богатым человеком, жизнь которого в Америке принято оберегать частными детективами.
      - Мы рискуем не вашей жизнью, Годвин, а танкеткой.
      - Жалею, что она пуста.
      Эллен обернулась.
      Танкетка приближалась к краю трещины, отбрасывая манипулятором крупные самородки. За полусферой виднелся Евгений.
      - Напрасно золотом бросаешься, - заметил ему Петр Громов. - Тяжелые камни пригодятся для трамплина.
      - Это не щедрость смертника с электрического стула? - поинтересовался Годвин.
      - Нет, трезвый расчет, - ответил Петр Сергеевич.
      - Наташа уже побежала в соседний корпус, - сказал Евгений. - На дворе ливень. А она в чем была выскочила. Электронно-математическая машина сейчас высчитывает скорость разбега, угол взлета, силу удара...
      Эллен восхищенно смотрела на Евгения:
      - И вы прыгнете?
      - Даже если бы находился в кабине, - ответил он.
      Через пять минут в полусфере танкетки рядом с Евгением появилась голова Наташи. Мокрые волосы свисали на плечи прядями, на озабоченном лице виднелись капли дождя. Она тяжело дышала.
      Евгений взял у нее перфорированную карточку.
      - Ну как? - спросил Петр Сергеевич.
      Евгений посмотрел отсутствующим взглядом на брата, потом обернулся к горному склону, словно оценивая его.
      - Может быть, с него удастся разбежаться. Скорость нужна не ниже ста сорока трех километров в час. Угол взлета 45 градусов.
      - Как у старых гаубиц, - заметил Аникин.
      - Так и думал, будем насыпать трамплин, - решил Петр Громов. - А удар? - и он посмотрел на Наташу.
      Она смутилась.
      - Здравствуйте, Петр Сергеевич. Простите, я совсем вымокла. Математическая машина сейчас заново проверяет все узлы на удар. Но я уже сказала Жене. Надо прыгать.
      - Спасибо, Наташа, - сказал Петр Громов и скомандовал: - За работу, друзья!
      Наташа долго наблюдала через приоткрытую дверь макета танкетки, как люди на Луне поднимали огромные камни и возводили трамплин, похожий на снежную горку для детей.
      Танкетка приволокла в железных руках глыбу камня, которая не уступала постаменту памятника Петру в Ленинграде. Ее положили у самого края пропасти.
      Трамплин был готов.
      Побледневшая Эллен наблюдала, как танкетка, примеряясь, чуть въехала на насыпанную крутую каменную горку. Трамплин обрывался на краю трещины. Эллен с сомнением измеряла глазами расстояние до противоположного края. Трудно было поверить, что машина долетит до него.
      Петр Громов угадал ее мысли. Он сказал:
      - На Земле лава вулканов, выброшенная из кратера, тут же стекает по склонам. На Луне тяжесть меньше и лава пролетала над поверхностью десятки километров, образуя кольцевые хребты цирков.
      - Ну, это еще не доказано! - запротестовал Аникин.
      - Сейчас убедишься. - Евгений с танкеткой уподобился вылетающей из жерла вулкана каменной глыбе.
      Танкетка забралась высоко на горный склон и замерла там, словно не решаясь ринуться вниз.
      В шлемофонах ощущались шорохи, похожие на шум дождя. Они доносились с Земли, из лаборатории дальнеуправления, в которой было открыто окно.
      Но вот танкетка двинулась, помчалась, подпрыгивая на камнях, кренясь то в одну, то в другую сторону. Бег ее все ускорялся, она уже пролетала по десятку метров над камнями, снова касалась их и вновь взлетала, готовая совсем оторваться от поверхности. Нужно было обладать феноменально быстрой реакцией и точной интуицией, чтобы рассчитать на три секунды раньше толчки и повороты танкетки. Ведь Евгений видел все с опозданием на полторы секунды, и столько же тратилось на то, чтобы его команда достигла аппаратов танкетки.
      Совершенно беззвучно, подпрыгивая и грохаясь на камни, танкетка подлетела к трамплину, задела его одной гусеницей, накренилась и вдруг вывернулась, не опрокинулась, оказалась на узкой взбегающей дорожке. Еще мгновение - и она, устремляясь носом к звездному небу, сорвалась с вертикального обрыва и, как по воздуху, которого нет на Луне, подобно выпущенному снаряду, полетела над мрачной пропастью.
      За ней змеилась веревка...
      Танкетка достигла высшей точки полета и стала падать в пропасть. Для тех, кто смотрел сверху, казалось невозможным, что она долетит до другого края.
      Эллен вскрикнула и отвернулась.
      - Ох, черт возьми! - простонал Том Годвин.
      - Есть! - крикнул Аникин. - Ну и молодец!
      Танкетка пробежала несколько метров по камням и остановилась.
      Петр Громов обнял Эллен за плечи. Аникин и Годвин стали натягивать провисшую через пропасть веревку. Другой ее конец был так далеко, что она казалась там светящейся ниточкой на фоне черного провала, глубину которого невозможно было даже представить.
      - Не удивлюсь, - тихо сказал Петр Громов, - если здесь почувствуется дыхание еще неостывшей планеты.
      - Вы хотите сказать, что там, куда можно сорваться, - не просто холодная тьма, а расплавленная магма? - подняла на него глаза Эллен.
      - Я знаю, что это за красные пятна на той стороне! Если бы я мог перепрыгнуть, как танкетка, я был бы уже там. Мы переправимся с вами вместе первыми...
      - В вагончике канатной дороги над Ниагарой мне казалось, что я сорвусь. Внизу были пенные струи, как на мраморе.
      - Канатная дорога готова, - отозвался Аникин. - Только вместо вагона крюк.
      Натянутая между трамплином и танкеткой веревка шла круто вниз, провисая над черным проемом.
      Громов решительно подошел к трамплину.
      - Аленушка! - неожиданно ласково позвал он Эллен.
      Эллен подняла брови, улыбнулась и покорно подошла.
      Том Годвин дотронулся до руки командора.
      - Обязан вам жизнью. Сейчас речь о большем.
      Громов кивнул.
      Аникин надел на веревку крюк и приспособил к нему веревочную петлю, в которую можно было вдеть одну ногу, как на гигантских шагах. Потом накинул на канат вторую веревочную петлю для торможения.
      Петр Громов скрепил свой пояс с поясом Эллен.
      Том Годвин хотел было попрощаться с Эллен, но Громов свирепо взглянул на него, и он отступил. Аникин вел себя так, словно ничего особенного не происходит.
      Вниз по канату скользнули две тесно обнявшиеся фигурки. Скафандры казались ослепительными на фоне черноты провала.
      Эллен не хотела смотреть вниз, но она не простила бы себе, если бы не взглянула.
      В бездне густела неимоверная чернота, как в космическом небе, даже еще темнее, потому что не было звезд. Впрочем, если не звезды, то что же светилось там, в глубине? Или это причуды головокружения?
      Нет! У Эллен не кружилась голова. Она упивалась свободным полетом, не чувствовала собственного веса, не замечала поддерживавшей ее веревки. Рядом был могучий человек, для которого она была легче пушинки, который заставлял ее летать. И она летела! Это было самое острое, самое невозможное ощущение... Нет! Наслаждение! Какое бывает во сне, когда одного усилия воли достаточно, чтобы оторваться от земли, взмыть над миром, парить торжествуя!
      Движение стало замедляться, полет прекратился. Громов уперся ногами в камни и помог Эллен встать. Он легко приподнял ее одной левой рукой.
      - Мы летали, - слабо сказала она.
      Громов опустился на колени, снимая с камней странный красноватый налет.
      - Жизнь! Слышите, Аленушка, это жизнь!
      Он растирал на перчатке что-то, подобное плесени.
      - Жизнь? - удивилась Эллен. - А это? - И она указала на беспомощно расстелившуюся на камнях гусеницу.
      Петр Громов выпрямился. Только сейчас он понял, какая страшная авария произошла с танкеткой при ударе. Глаза его тревожно сузились, но на губах еще держалась торжествующая улыбка ученого, открывшего жизнь на Луне.
      Г л а в а  в о с ь м а я
      ПЕЩЕРА СОКРОВИЩ
      Первые люди на Луне молча стояли над разбитой машиной. Полусфера сделалась молочно-белой. Изображения на ней не было. Танкетка казалась пустой.
      Аникин и Петр Громов определили повреждения. Порвалась гусеница, лопнул поддерживающий ролик. Были обрывы в радиосхеме телевизионного устройства. Нужно было восстановить и питание аккумуляторов от солнечных батарей. Часть полупроводниковых элементов должна была находиться на солнце, а часть в тени. Перепад температур более ста градусов обеспечивал большую мощность. От удара щиток, создававший тень, отлетел и потерялся.
      Эллен все дальше удалялась от танкетки, стараясь разыскать щиток.
      Она ходила по красным пятнам "лунного леса". Лунный лес, как назвала его Эллен, выглядел ржавчиной на камнях. Рассмотреть эту плесень можно было лишь в микроскоп. Может быть, это мельчайшие грибки?
      Танкетка уже не двинется, экспедиция останется здесь. Это и лучше, стоит ли уходить от "прииска невесты". Пусть уж лучше сюда прилетит большая ракета с Земли. Можно больше увезти самородков. Нет худа без добра.
      Все это Годвин сказал Эллен, догнав ее.
      - Боюсь, что вы, Том, плохо знаете командора, - задумчиво ответила она. - Он нашел здесь лунный лес и лунный ветер. Найдет и вулканы.
      - Вулканы еще туда-сюда. Но ветер?
      - А что вы думаете? Почему равнина у трещины гладкая, глянцевитая и без пыли? Через трещину из глубин планеты вырываются углекислые газы. Они питают эту жалкую растительность, и они же, растекаясь по равнине моря, сметали с нее пыль.
      - У вас это здорово получается, Эль. Вы прекрасная ученица.
      - Вы так думаете, Том?
      Эллен и Том Годвин нашли щиток и принесли его к танкетке. Аникин уже устранил повреждение в схеме, и танкетка теперь не была пуста.
      - Как вы поживаете, мистер Громов? - приветствовал Евгения Годвин. Вы снова здесь, чтобы доказать ненужность присутствия людей на Луне?
      - Без вашей помощи не двинусь, - признался Евгений.
      - Скажи об этом матери, - попросил Петр Громов. - Скажи, что мы друг без друга никуда.
      - Я уже сказал. Даже сказал, что по-настоящему счастлив, когда... с вами.
      Годвин отошел к Эллен, Петр проницательно посмотрел на брата.
      - Счастлив? Посоветовал бы тебе управлять своим изображением, смягчать кое-какие бурные эмоции...
      - Нет у меня в груди такой рукоятки! Это ты можешь выключать чувства, как электрическую лампочку. Хоть на час, хоть на год.
      Подошел Аникин.
      - Все ясно. На день работы, не меньше.
      - Мы не можем терять целый день, - решительно сказал Петр Громов. До лунной ночи их не так много. Мы должны идти дальше. Аникин останется ремонтировать танкетку.
      - Как? - ужаснулась Эллен. - Идти без танкетки?
      - Годвин понесет запасный баллон кислорода. Танкетка через сутки догонит нас.
      - Вам мало сделанных открытий?
      - Открытия еще ждут нас.
      - Вы ненасытны, командор. Вы слишком сильны, трудно идти с вами рядом.
      - Я понесу вас на плече и даже не почувствую.
      - Я не люблю, когда меня не чувствуют, - пошутила Эллен. - Я не отстану.
      Том Годвин согласился неохотно. Командор посадил Эллен к себе на плечо. Годвин поднял кислородный баллон.
      Эллен часто оглядывалась назад. Какой близкий, оказывается, на Луне горизонт, как скоро скрылась за его выпуклостью танкетка с фигуркой Аникина.
      - Возможность жизни на Луне допускали многие ученые, - говорил Петр Громов. - Даже с Земли на лунном диске вблизи некоторых трещин замечалось изменение цвета поверхности. Жизнь удивительно цепка. Она существует в самых невероятных условиях: в стратосфере и в глубине океана, в Антарктиде и в земле без доступа кислорода. Я собрал лунную плесень в пробирку.
      - Вы знаете, командор, я уже люблю Луну. Кто солгал, что природа ее однообразна?
      После нескольких часов пути равнина моря уже не казалась ни застывшей каменной волной, ни расплескавшимся шлаком. Она была покрыта круглыми холмами, похожими на вздувшиеся пузыри. Кое-где пузыри прорвались, и их края в миниатюре напоминали лунные цирки.
      - Может быть, и цирки образовались когда-то так же? - сказала Эллен. - Я представляю себе клокочущую поверхность планеты. Вздуваются исполинские пузыри, лопаются, взрывом взлетает газ, а по кромкам пузыря остаются кольцевые горные хребты.
      - Вы мне нравитесь, Аленушка. Расскажите это все Аникину. Самой большой научной ошибкой бывает попытка все объяснять единой причиной. Метеориты, так уж одни метеориты. Вулканы, так уж только одни вулканы. На структуру лунной поверхности влияет множество причин. В том числе и газовые пузыри. Кстати, Годвин, я прошу вас, будьте осторожны, поднимаясь на вздутость.
      - К черту, командор! Я не хочу ограничиться только приисками. Если мисс Кенни открыла на Луне газовые пузыри, то позвольте уж мне поплясать на макушке одного из них.
      Эллен и Громов увидели, что Годвин со своей ношей начал взбираться на пологую вздутость. Из-под его ног стали разбегаться трещины.
      - Осторожно! - крикнул Громов. - Проваливаетесь!
      Годвин и сам почувствовал, что почва колеблется. Инстинктивно он сбросил тяжесть. Кислородный баллон упал на корку пузыря и пробил ее. Сверкнули черные трещины. Из них стал подниматься оранжевый дым.
      Спохватившийся Годвин встал на колени, протягивая к баллону руки.
      Громов спустил Эллен на камни.
      Баллон исчез в зияющей дыре. Желтое облако вырвалось из отверстия и окутало Годвина.
      - Том! Ложитесь и не шевелитесь! Ползу с веревкой.
      Желтая дымка рассеивалась медленно.
      Эллен в ужасе стояла у основания холма. Командор полз по-пластунски к едва видневшемуся на вершине Годвину.
      Но командор весил слишком много даже для Луны. За ним оставался след разбегающихся зигзагообразных трещин.
      - Черт возьми! - сдавленным голосом сказал Годвин. - Как бы достать этот дьявольский баллон. Я готов спуститься за ним на веревке.
      - Не шевелитесь, - скомандовал Громов.
      Он почти добрался до Годвина и бросил ему конец веревки. Но корка была слишком тонкой - она провалилась...
      - Боже! - вскрикнула Эллен.
      - Стойте! Не подходите! - приказал ей Громов.
      Громов и Годвин проваливались по пояс и едва удерживались, распластав руки. Корка оседала.
      - Sos! Sos! - в отчаянии кричала в шлемофон Эллен. - Ваня! Мираж! Несчастье! Они проваливаются! Скорее на помощь! Вы слышите меня? На помощь, на помощь!
      Аникин слышал ее голос. Он вскочил и обменялся взглядами с Евгением. Евгений подал ему манипулятором брошенный молоток.
      - Чинить солнечную батарею не будем. Склепай хотя бы гусеницу, сказал он. - Скорей!
      Эллен видела зияющую дыру на вершине вздутости. Ни Громова, ни Годвина на поверхности больше не было. Эллен легла на живот и стала медленно подползать к краю провала.
      Она была легче мужчин, и корка держала ее. Она добралась до рваного края. За ним чернела пустота. Эллен взглянула вниз:
      - Командор! Том! Остановитесь!
      - Аленушка! Не подползай! Поберегись! На Земле мы бы разбились...
      - Зацепились за выступ, - донесся голос Годвина. - Баллон погиб. Отсюда не выберешься. Скоро конец, Эль.
      Из глубины образованной газовым пузырем пещеры был виден круг черного звездного неба, а на нем светлое пятнышко шлема скафандра.
      - Простить меня, командор, знаю, нельзя, но... так уж принято перед концом.
      - Виноват скорее я, Том. Нельзя было уходить от танкетки. Кислорода хватит на несколько часов.
      - Будем считать, что похороны состоялись. Дым салюта печально лег на землю. Тела опущены в заготовленную яму. А давно она была для нас заготовлена, командор?
      - Думаю, что миллионы лет назад. У нас достаточно времени, чтобы изучить ее. - Громов зажег электрический фонарик, и тотчас пещера засверкала разноцветными кристаллами, сплошь покрывшими ее стены.
      Том Годвин даже присвистнул.
      - Недурная шкатулочка!
      - Еще одна научная находка. Что это у вас в руке?
      - Наверное, алмаз. Прозрачен, как слеза, которую никто из-за меня не прольет. Черт возьми, командор! Лунный алмаз тает в руках, как моя надежда...
      - Подождите, Годвин! Вы сделали бесценное открытие! Это лед... Ископаемая вода! Аленушка! Здесь вода.
      - Ваня торопится! Он скоро выедет. Не падайте духом, - послышался в шлемофонах голос Эллен.
      - Духом мы не упадем, лишь бы телом не свалиться, - отозвался Громов, освещая дно пещеры. - Стойте! Что это там за лужа? Вода? Но почему она черная? Том! Скорее! Помогайте мне, пока жидкость не испарилась.
      - Черт возьми, командор! Нужно думать о спасении души, о Земле хотя бы, а вы...
      - Я думаю о Земле, Том! О сокровищах Земли.
      - Как так? - удивился Годвин, помогая командору спускаться по отвесной стене, усыпанной иглами самоцветных кристаллов.
      - Здесь когда-то кристаллизовались пары магмы, - говорил Громов.
      - Вы удивительный человек, командор. С вами не затоскуешь и в чистилище.
      - Том! Аленушка! Я успел взять жидкость в пробирку! Если это то, что я думаю, люди откроют на Земле бесценные сокровища.
      - Ваня сейчас выезжает! - кричала сверху Эллен.
      - Передай... когда бы ни добрались... обязательно... непременно пусть возьмут у меня эту пробирку. Очень важно.
      Эллен заплакала. Она передала по радио странный приказ командора.
      Аникин с силой ударил в последний раз молотком и отбросил его в сторону:
      - Ну, Евгений, теперь все дело за тобой! У них скоро не останется кислорода.
      Танкетка рванулась с места, присев на задние траки гусениц, и помчалась по камням, словно разбегаясь для нового прыжка.
      Эллен первая почувствовала недостаток кислорода. Она лежала у края провала и смотрела вниз, в темноту. Командор запретил ей говорить, советовал уснуть. Во сне кислорода расходуется меньше.
      Она лежала и думала. О Евгении и о командоре. И еще о Томе. Ей казалось все странным, как во сне. Ведь она должна была спать... В висках стучало. Она действительно скоро уснет. И совсем это не страшно.
      Танкетка мчалась по следам людей. Здесь уже не мели лунные ветры, пепел лежал миллионы лет.
      Аникин стоял нагнувшись вперед, подталкивая рукой полусферу, словно мог ускорить бег машины.
      И вдруг машина остановилась. Она бессильно пробежала несколько метров и застыла, накренившись на камне.
      Аникин соскочил.
      - Что? Толкануть? - тревожно спросил он и вдруг увидел, что в полусфере нет изображения. Он бросился к проводам радиосхемы и вдруг понял... Он упал на камни и зарыдал.
      Евгений Громов распахнул дверцу макета танкетки и вихрем выскочил в лабораторную.
      - Наташа! Наташа! - кричал он. - Где же ты, Наташа! Погибло все, все... Луна зашла за горизонт.
      Наташи не было. Евгений не мог понять, как она могла оставить лабораторию в такую минуту. Ведь она всегда знала, что надо делать... Он опустился на стул, сжав руками голову.
      Ч а с т ь  т р е т ь я
      СЕДЬМОЙ КОНТИНЕНТ
      Г л а в а  п е р в а я
      КОЛЬЦО ДРУЖБЫ
      Под крылом самолета плыли прямоугольники разграфленных каналами полей. Страна трудолюбия, отгороженная от моря дамбами, осушенная каналами и насосными станциями, качавшими воду в море, уровень которого был выше крыш, казалась огромной шахматной доской. Широкий канал натянутой лентой разделял ее пополам. Пароходы и моторные барки рассыпались по нему пятнами. Рядом тянулись линейки рельсов. Игрушечный поезд на них будто стоял. Параллельная полоска шоссе была усеяна автомобильчиками, а вереница велосипедистов на бетонной тропинке казалась цепочкой.
      К самому крылу вдруг резко поднялись домики с крутыми крышами, стали видны переброшенные с порогов мостки, замелькали кроны редких деревьев.
      Самолет шел так низко, что должен бы врезаться в забор.
      Но заборов в Голландии не строят.
      Не было забора и вокруг Амстердамского аэродрома, центрального узла западных воздушных путей. Джон Смит прекрасно знал это еще в ту пору, когда сам летал. Теперь он был пассажиром. В последний раз на этот аэродром он сажал самолет трансатлантической линии вместе со вторым пилотом Томом Годвином, который бродит теперь где-то на Луне, а тогда, готовясь к космическим полетам, проходил практику на современных реактивных самолетах.
      Здесь, в ресторане для экипажей, состоялись проводы Джона Смита. Он восседал на высоком табурете у стойки рядом с Томом Годвином и отечески поглядывал на тоненьких, затянутых в форменные костюмы девушек, которые на игольчатых каблучках прибегали с летного поля. А парни со всех линий, англичане, поляки, русские, немцы, французы, чехи, шведы и, конечно, голландцы в различных, но чем-то похожих формах, едва появляясь в ресторане, подходили к Смиту и чокались, опрокидывали с ним стаканчик. Все они были здесь друзья: и польский летчик Казимир Нагурский, гордившийся своим родственником, первым русским полярным летчиком, и француз Лавеню, неистощимый весельчак, и грузный Герберт Шварц, отказавшийся в свое время от службы в военной авиации, и иронический Джолиан Сайкс, сын лондонского докера и поэт; наконец, эти советские парни, только что прилетевшие на обгоняющем время ТУ, - все, все они знали друг друга, присаживались за одни и те же столики, обменивались шутками и жалели старого Джона Смита, который заканчивал свой последний рейс.
      - Нет, не последний, - втолковывал каждому Джон Смит. - Я еще полечу, вернее вылечу с места. Вот это и будет последний полет.
      Пилоты хохотали, тревожно поглядывая на старого летчика. Трудно будет ему, многосемейному, найти работу.
      Тогда и сказал Том Годвин:
      - Хэллоу, Джон, не терзайте всем душу, словно вас уже наняли на постоянную работу в ад. Я устрою вас в космопорт. Не хотите ли поддерживать со мной связь через космические бездны, наполненные надеждами?
      - О'кэй! - сказал Джон Смит. - Это не хуже, чем просто выть на луну.
      На самом деле это оказалось почти одно и то же. Джон Смит работал в радиорубке космопорта, но Годвина не слышал. Американская ракета "Колумб" разбилась о лунные скалы. Том Годвин и эта молодчина Кенни, получившая во всем мире прозвище "космической Эллен", примкнули к русским, и все вместе, бросив русскую ракету с радиоаппаратурой, отправились пересекать лунный диск! А связь с Землей поддерживали через телеуправляемую танкетку только в те часы, когда Луну было видно в Москве.
      Джон Смит чувствовал, что даром ест хлеб и имеет все шансы вылететь с места. Однако не только забота о себе и о семье привела его на Амстердамский аэродром. Ему казалось очень важным поддерживать с Луной связь круглосуточно. Многие газеты хорошо бы заплатили, чтобы получить корреспонденции от "космической Эллен" и на худой конец от Тома Годвина непосредственно, а не через русских.
      За окном самолета замелькали бетонные плиты. Негр Джонсон недурно посадил самолет. Смит всегда считал, что эти черные ребята - способные парни.
      Пассажирам не полагалось ходить по летному полю, они должны были сесть в автобус, смешной и необычный. Его кузов почти касался дном бетонных плит, сзади опираясь на колеса, а впереди на моторную тележку, которая свободно поворачивалась под ним и возила не только его, но и бензоцистерну.
      Джон Смит с удовольствием нарушил правило и в ресторан экипажей отправился вместе с Джонсоном пешком.
      Джонсон был гигантского роста. Смит не уступал ему в ширине плеч, но ростом был вдвое ниже. Словом, он не стал бы выставлять свою фигуру на конкурс красоты.
      Впервые в знакомый ресторан входил Джон Смит, одетый в мешковатый штатский костюм.
      Но его узнали, стали подниматься навстречу, звали выпить стаканчик.
      И все говорили о Томе Годвине. Вот это парень, он нашел себе на Луне подходящую компанию! Черт возьми, если бы нужно было послать на Луну целую армаду ракет, недостатка в пилотах наверняка не было бы.
      - Он сидел вот на этом табурете у стойки, - вспоминал Смит, - а я не могу с ним даже говорить, хотя он специально для этого устроил меня в космопорт. Когда из Америки видно Луну, то сопровождающая Тома танкетка глохнет, как старый джентльмен, у которого просят взаймы.
      - Нужен голос погромче? - спросил грузный Шварц.
      Джон Смит сделал в воздухе неопределенный жест.
      - Если бы все парни захотели...
      - Я понимаю вас, Смит, - сказал Казимир Нагурский. - Поднять в воздух антенны, наладить ретрансляцию?
      - О'кэй! - воскликнул Джон Смит. - Именно об этом я и думал.
      - Если бы генералы приказали вместо атомных бомб брать антенны и патрулировать с ними в воздухе, все было бы в порядке, - заметил Джолиан Сайкс.
      - А не у нас ли за спиной жезлы маршалов авиации? - заметил Жак Лавеню.
      - Самовольно подняться в небо и крутить там? - осведомился Шварц.
      Лавеню не успел ответить. С летного поля вбежала взволнованная голландка в сером, перетянутом в талии костюме и в сбившемся берете.
      Все насторожились.
      - Джентльмены! - крикнула она. - Москва!
      - Москва... О Луне... Телефонный вызов. Всем вам... Включаю репродуктор.
      На стойке зазвенели стаканы. Летчики зашикали на молоденькую буфетчицу "Маркизу" с выкрашенными под седину волосами.
      В репродукторе зазвучал женский голос. Казимир Нагурский и Жак Лавеню переводили с русского на английский.
      - ...положение почти безнадежное. Советское правительство еще вчера обратилось по дипломатическим каналам, а ждать уже нельзя. Они погибают.
      - Кто? Кто? - послышалось в зале.
      - Петр Громов и Том Годвин... И Эллен Кенни. Все они задыхаются, а танкетка не может доставить им кислород. Луна зашла в Москве за горизонт.
      - А что я говорил! - в отчаянии крикнул Джон Смит.
      - Тише! - громовым голосом потребовал Джонсон...
      - ...спасти их еще возможно. Если бы каждый вылетающий самолет нес на себе антенну...
      - Блестяще! - не выдержал Жак Лавеню. - Именно каждый!
      - ...весь мир фактически был бы опоясан кольцом антенн.
      - Кольцо дружбы, - вставил Джолиан Сайкс.
      - Так ведь это я и хотел предложить! - сказал Джон Смит. - Ведь если бы все парни...
      - Друзья! Я говорю прямо из лаборатории, - взволнованно продолжала Наташа. - От вас зависит спасение первых исследователей Луны...
      Первые исследователи Луны умирали...
      В голове у Громова помутилось. Хотелось сорвать колпак шлема, разодрать на груди скафандр.
      Эллен потеряла сознание. Она лежала около провала и словно спала, положив под шлем руку. Ведь командор приказал ей уснуть.
      Танкетка, беспомощно накренившись на камне, стояла среди пустынных лунных скал. Вокруг никого не было.
      Аникин давно скрылся за утесами. Он бежал, держа баллон на плече. При каждом шаге он взвивался над поверхностью, пролетал два-три десятка метров, едва касаясь ногой камня, отталкивался и снова взмывал.
      Петр Сергеевич не позволял прыгать на Луне, боясь неожиданностей. Теперь Аникин мог не считаться с запретом. Все решала скорость. Он не бежал, он летел, лишь изредка касаясь ногой камней. Такое чувство полета бывает лишь во сне! Вместе с баллоном он весил едва треть того, что весил на Земле. Хорошо натренированные мускулы спортсмена как нельзя более пригодились. Нечто подобное он испытывал на пружинной сетке, подбрасывавшей его в тренировочном зале. На ней он привык владеть телом в прыжке.
      Редкий спортсмен может бежать в течение часа. В висках у Вани стучало, горло перехватило, кислорода не хватало. Прыжки становились все короче, ноги не повиновались. Казалось, после следующего шага он упадет и не встанет.
      И Аникин упал. Острая боль ожгла ногу. Он застонал и стиснул зубы. Ведь его могут услышать в шлемофоны! Он поднялся, хотел еще раз прыгнуть, но снова упал. Слезы залили ему глаза.
      Встать он уже не мог и пополз, волоча кислородный баллон.
      Он исступленно полз вперед, с трудом преодолевая узкие трещины. Через более широкие он перебрасывал кислородный баллон и переползал по нему, как по мостику...
      Надежды не было. Было лишь тупое упорство, воля и страх за дорогих и близких людей.
      На слое тысячелетней пыли оставался извилистый след. На миллионы лет сохранится эта странная запись первой лунной трагедии...
      На Луне нет звука, на ней не может быть звуков!.. Что это? Галлюцинация? Или так стучит сердце? В висках шумит! А этот грохот?
      Это ж по камням звук передается!
      Что-то промелькнуло мимо ползущего Аникина.
      Не веря глазам, он смотрел вслед мчащейся танкетке, за которой поднималась медленно оседающая пыль.
      Ужас сковал Аникина, сердце словно остановилось, перед глазами пошли круги... Танкетка умчалась, бросив его на произвол судьбы.
      Аникин поднялся на колени и закричал. Но кричал он уже от радости, еще ничего не понимая, но ликуя:
      - Жми, жми! Гони! Успеешь! Эх, молодец!..
      Он видел, как взвивалась танкетка, перелетая над трещинами, подскакивая на неровностях.
      Вот она вскочила еще раз, сверкнула на черном небе и исчезла за горизонтом.
      Когда танкетка подлетела к провалу, корка затрещала под ее гусеницами. Только быстрота могла предотвратить катастрофу. Железные руки на ходу подхватили лежащую недвижно Эллен, оттащили ее от провала и стали присоединять баллон кислорода к дыхательному аппарату скафандра.
      Евгений действовал быстро и четко. Никогда он так не проклинал этих бесконечных трех секунд, которые отделяли его мысль и команду от ее выполнения. Ему казалось, что манипуляторы не повинуются ему, что Эллен никогда не очнется... Только страхом за нее можно было объяснить, что он промчался мимо Аникина. А ведь только Ваня мог спуститься на веревке в провал, чтобы поднять бессильных Громова и Годвина, но он отстал, его нет здесь и теперь.
      Эллен пришла в себя.
      - Аникин отстал. Надо спуститься. Вы сможете, Селена?
      Эллен постаралась улыбнуться, но слишком велика была тревога. Она вскочила на ноги, хотела бежать к провалу. Евгений остановил ее.
      Через минуту, привязанная за пояс, она нерешительно передвигала ноги, приближаясь к чернеющему проему.
      Танкетка медленно двигалась за ней в отдалении. Укрепленная за ее передний крюк веревка все время оставалась натянутой.
      Эллен бесстрашно бросилась в черную пропасть.
      Танкетка медленно приближалась к ней.
      Веревка ослабла. Танкетка остановилась.
      Мучительно текли секунды...
      Евгению казалось, что испортилась аппаратура, что она не передает больше движения. Все было мертво и недвижно на Луне.
      Но вот веревка слабо натянулась.
      Три секунды, три бесконечные секунды понадобились Евгению, чтобы танкетка, выполняя его приказ, начала пятиться.
      Переброшенная через край веревка прорезала в кромке углубление, превратившееся в трещину. Эллен не показывалась, хотя танкетка дошла до нужного места. Корка нависла над Эллен!
      Но вот отвалился у края провала большой кусок корки, из проема высунулась рука...
      Маленькая женщина выбралась. Почти с противоестественной силой вытащила она двух грузных с виду мужчин.
      Это можно было сделать только на Луне.
      Танкетка стала пятиться, оттаскивая всех троих от опасного места.
      Волосы слиплись у Евгения на лбу, тенниска прилипла к спине.
      Г л а в а  в т о р а я
      КОНЕЦ ВАВИЛОНА
      Золотая дорожка тянулась по воде к солнцу, живая и искрящаяся. Луна прозрачным бликом поднималась из-за голых вершин, напоминавших лунные скалы. Но горы окружали не мертвую впадину цирка, а земное, поразительно синее озеро, которое словно отбрасывало синеву даже на небо...
      Катер подходил к берегу. Острым пиком возвышалось удивительное цилиндрическое сооружение. Его шлемовидный купол пронизывал тонкую струю облаков и, казалось, доставал до лунного диска.
      Катер замедлил ход. И днем и вечером привозил он сюда толпы взволнованных людей, готовых помогать строителям.
      Исполинская башня, которой небоскребы были по пояс, сбрасывала с себя одежды лесов и обретала все более законченные стремительные формы. Только в самой нижней части еще что-то цеплялось за ракету, словно удерживая ее на Земле.
      За низкой бетонной оградой носились мотовозы с вагонетками, выезжали и въезжали грузовики, сновало множество людей в комбинезонах, кепках, выутюженных костюмах и мягких шляпах, раздавались крики, гудки, пронзительные свистки, грохот и мерные удары. Сверху сыпались искры электросварки. На столбах тускло светились в спешке не погашенные с ночи прожекторы.
      Сухопарая американка в вычурных очках с выбившимися из-под берета седыми буклями тяжелым взглядом смотрела на кипевший людьми берег.
      Миссис Хент вовсе не была туристкой, ни, тем более, добровольной помощницей строителей ракеты, какие встречались здесь на каждом шагу. Нет! Миссис Хент, глава газетного треста, рассчитывала на сенсационные изменения в ходе событий, она мечтала о новом буме, который поправит пошатнувшиеся дела "Уорльд курьер"...
      Все началось с проклятой Вавилонской башни. Авантюристка Эллен Кенни выдумала для ракеты это хлесткое название... Бездушная и неблагодарная девчонка! Разве не было сделано для нее все, чтобы она стала самой популярной женщиной на Земле? Теперь она может выбирать себе мужа среди красавцев и миллионеров, как покупку в универсальном магазине. Предательски отплатила она за заботу и понесенные расходы. Разболтала в левой печати о милой и невинной затее с Малюткой Биллом и кислородными баллонами. Как будто сто фунтов на самом деле могли иметь решающее значение! Как покупались тогда газеты! А теперь? Из-за "лунных корреспонденций" этой "космической Эллен" "Уорльд курьер" накануне банкротства. Газету не покупают, выражая симпатии этой лунной интриганке! Но все меняется в подлунном мире, кроме устоев здоровой политики. Вавилонская башня была и останется символом разноязычия. Нельзя предать интересы "свободного мира", выдать коммунистам атомные секреты, которые только и могут сдержать их от вандальского наступления на цивилизацию!..
      Город туристов был переполнен. Сюда приезжали и приходили молодые люди, как в дни фестивалей, становились палаточным лагерем в горах, предлагая свои услуги строителям международного космического корабля. Они сумели своими силами проложить к строительству еще одну автомобильную дорогу и провести новую железнодорожную ветку...
      На узеньких улочках между острокрышими домами кишела толпа. Столики кафе стояли прямо на мостовых, и автомобилям ездить было негде. Словно весь мир сошел с ума из-за этой Луны и лунных бродяг!
      Миссис Хент с трудом протолкалась к отелю, в котором происходило решающее заседание Всемирного космического комитета. Там зрела подлинная мировая сенсация, о которой первой сообщит былая королева репортажа, в свое время сумевшая выйти замуж за газетного короля Хента! Ее братья и сестры по молельне, благоговейно выслушав проповедь о защите цивилизации, прольют вместе с ней слезы о неразумных жертвах, нарушивших завет смирения и устремившихся с Земли на небо... Но святые атомные тайны останутся американскими.
      На ступеньках отеля появился американский делегат. Миссис Хент хорошо знала сенатора Мэна. Она незаметно открыла сумочку, включив в ней крохотный звукозаписывающий аппарат. Такие аппараты в сумочке или портсигаре вручались лишь репортерам ее газеты.
      И вдруг она услышала незнакомый голос. Перед нею вместо сенатора Мэна стоял благообразный седой красавец с трубкой в зубах.
      - Леди и джентльмены, - обратился к журналистам американский делегат профессор Трипп. - В интересах человечества и человечности от имени Америки я передал строительству лунной ракеты всю необходимую аппаратуру для использования ядерного горючего, поставляемого нашими советскими коллегами. Единогласно всеми членами комитета лунной ракете присвоено название "Разум". Пусть ее полет послужит переломным моментом в международных отношениях, началом эры доверия и совместных действий разделенного человечества.
      Миссис Хент с яростью захлопнула сумочку. Записывающий аппарат выключился, но слова американского делегата независимо от этого облетели весь мир.
      В отеле разгневанную владелицу газет ждал Сэм, ее секретарь, который в свое время променял карьеру киногероя на более выгодную угодливую службу.
      Сейчас на конфетном лице Сэма было брезгливое выражение. Не чувствовалось в его тоне и обычной почтительности:
      - Хэлло, мэм, - сказал он. - Из Нью-Йорка обрадовали. Нашими газетами можно было бы топить топки паровозов, да, жаль, они на свалке. А чтобы сбросить весь наш тираж на свалку, нужно заплатить больше, чем осталось на вашем банковском счете, мэм.
      Миссис Хент гневно сверкнула очками:
      - Я добуду сенсацию хоть из-под Земли, хоть из-под Луны!
      Сэм усмехнулся.
      Поздним вечером миссис Хент нашла советского представителя академика Беляева за одним из столиков веранды отеля. Академик оживленно беседовал с молодыми людьми, почтительно окружившими его столик.
      - Эти слушатели годятся вам во внуки, сэр, - сказала миссис Хент, бесцеремонно проталкиваясь к академику. - Не сочтете ли вы более выгодным поговорить с человеком своего поколения, которому дано больше понимать?
      Молодые люди в растерянности отступили. Академик встал и учтиво придвинул к столику стул.
      - Прошу вас, вы, конечно, журналистка, мадам?
      - Вы проницательный джентльмен, мистер Беляев. Перед вами газетный трест во главе с газетой "Уорльд курьер".
      - Очень приятно, - тонко улыбнулся академик. - Вам действительно дано многое понять.
      - Что вы скажете о Луне, которая населена сейчас равным количеством русских и американцев?
      - Простите, - почтительно отозвался академик. - Населена?
      - Как будет распределена между СССР и Америкой лунная территория?
      - На мой взгляд, никак, - холодно ответил академик.
      - О'кэй! - обрадовалась миссис Хент. - Значит, русские никак не будут делиться с американцами?
      Академик пожал плечами.
      - Еще один невесомый вопрос, сэр. Что вы думаете о зависимом положении американцев на Луне? Что вы скажете о том, что русские оказались владельцами всех запасов кислорода на Луне? Что вы думаете о советском диктате на Луне?
      - Я думаю, мадам, что сочинить весь этот злобный бред можно и не выслушивая моих ответов.
      - Мой аппарат запишет ваши слова! - сказала миссис Хент, демонстративно открывая сумочку. - Здесь микрофон, прошу.
      - Если так, то я скажу. Я скажу, что исследователи Антарктиды жили рядом и дружили, независимо оттого, были ли они русскими, американцами, бельгийцами... Исследование Космоса требует еще большего напряжения, еще большего сложения всех сил разных народов. Недаром строится сейчас международная ракета.
      - Для того, чтобы и ее подчинить советскому диктату?
      - Не диктату, а дружбе. Только дружба может продвинуть человечество на новые рубежи знания. Почти вся прежняя история человечества характерна вспышками знания, вызванными междоусобной борьбой народов, войнами, заставлявшими лихорадочно развиваться науку и технику. Но ныне, когда это развитие достигло таких пределов, что применение последних достижений науки в преступном деле войны грозит уже существованию всего человечества, ныне стимулы прогресса неизбежно станут иными. Не вражда, не борьба, не война, а дружба и единство - вот что приведет человека к новым высотам знания, поможет достичь новых планет солнечной системы, даже новых звезд наконец!
      Миссис Хент захлопнула сумочку.
      - Пропаганда! - прошипела она.
      Академик усмехнулся.
      - Отношения людей на Луне - прекрасный пример единения, взаимовыручки и дружбы. Уверяю вас, исследователям будет что рассказать по возвращении на Землю не только о Луне, но и о... Земле. Об отношениях людей на Земле.
      - Напрасно стараетесь, мистер академик, звукозаписывающий аппарат уже выключен.
      - К счастью, сознание людей во всем мире отнюдь не выключено.
      - Мадам! Прошу извинить! Один танец?
      Миссис Хент испуганно обернулась.
      Перед нею стоял низенький благообразный господин, рано полысевший, напоминавший владельца небольшого магазина, вежливый и подвижный.
      - О'кэй?.. - спросил приглашающий.
      Растерянная миссис Хент покорно встала, бросив беспомощный взгляд на академика.
      - Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас, если это доставит вам удовольствие, - поспешил заверить тот.
      Сумочка миссис Хент осталась лежать на столе. Академик предпочел бы уйти.
      - Вы с ума сошли, - зашипела миссис Хент в ухо Малютке Биллу.
      - Не люблю терять времени, мэм.
      - Вы прервали интервью.
      - А мне нужно теперь другое.
      - Что вы имеете в виду?
      Джаз неистовствовал, пары не танцевали, а, обнявшись, топтались в неимоверной тесноте, в которой считалось допустимым обниматься, класть голову на грудь партнеру, шептать что-то на ухо.
      Малютка Билл шепнул Биг-мэм:
      - Видите ли, мэм, я человек многосемейный и не могу больше рисковать. Газета должна печатать то, что хотят читать ее покупатели.
      - Какое вам дело до моей газеты? - возмутилась миссис Хент.
      - Только то, что акции вашей газеты на бирже так упали, что мне почти ничего не стоило прибрать их к рукам.
      - Это чудовищно! - воскликнула миссис Хент, отталкивая партнера.
      Соседние пары покосились на столь темпераментно танцующую пожилую пару.
      Миссис Хент вырвалась из объятий мистера Скиапорелли.
      - Да, да, мэм, - спокойно подтвердил он. - Вы уже больше не владелица газетного треста. Но я могу вас оставить на работе. Для щекотливых поручений, мэм. Ведь именно для этого вы часто обращались ко мне. Мы же старые друзья.
      Танцы продолжались. Академика снова окружила молодежь. Дамская сумочка продолжала лежать на столике, и академик с беспокойством поглядывал на нее.
      Через толпу протискался мистер Скиапорелли и вежливо раскланялся с академиком.
      - Где же эта... журнальная дама? - спросил академик. - Она оставила здесь сумочку.
      Малютка Билл взял в руки сумочку и оценивающе осмотрел ее.
      - Это очень почтенная и религиозная дама, - сказал он. - Уходя, она сказала - это из священного писания: "Голыми мы пришли в этот мир, голыми и уйдем".
      - И ушла? - повеселел академик.
      - И ушла, - подтвердил новый хозяин газеты.
      Г л а в а  т р е т ь я
      ЖИВАЯ ПЕНА
      Евгению Громову было не по себе. Он смотрел на изображение наплывавшего и отступавшего горного кряжа, смотрел на сузившиеся глаза Эллен, которые то попадали в фокус, то затуманивались, и не знал, как ей все объяснить:
      - Поймите, Селена! Я не могу лететь на "Разуме".
      - Не могу!.. - с горечью повторила Эллен, и ее голос стал далеким, еле слышным.
      - Ведь это мой принцип! - горячо доказывал Евгений, стараясь усилить звук. Радиосвязь становилась все менее устойчивой. Танкетка достигла края видимого с Земли диска, лунные горы уже мешали прохождению радиоволн.
      - Мне подумалось здесь, что я лучше понимаю мужчин. Но, Мираж... это другое?
      - Я всю жизнь посвятил освоению Космоса без людей. Изменить теперь себе и все-таки лететь на межпланетном корабле?
      - Измена! Это есть очень правильное, верное слово! Много раз благодарю вас за него.
      Евгений смутился:
      - Я первый встречу вас на Земле.
      - На Земле? В доме, в тепле, без скафандра. Нет! Не надо... У нас на Луне тоже будет дом.
      И Эллен отошла от танкетки.
      Аникин и Годвин возились с баллоном. Петр Сергеевич сидел поодаль на камне и писал дневник.
      На серых, покрытых слоем пыли камнях лежала темная масса. От нее тянулся шланг к баллону с надписью: "Воздух".
      Эллен наблюдала, как надувается резиновая палатка, в которую Аникин впускал воздух. Том Годвин расправлял складки.
      С камней стало вздыматься бесформенное сооружение, постепенно обретая неожиданные для дикого пейзажа формы земного дома.
      Резиновая палатка не нуждалась ни в каких подпорках. Внутреннее давление наполнившего ее воздуха заменяло балки, стропила, каркас. Среди лунных скал возник маленький домик с полусферической крышей, похожий на фургончик, только без колес. В нем было два целлулоидных окна и тамбур.
      Петр Сергеевич встал и указал Эллен на баллон с водой:
      - Сегодня у вас будет праздник, Аленушка.
      - Я подумала и не нашла, как благодарить вас, командор.
      - Что ж, друзья, войдем в дом, - предложил Петр Сергеевич. - Жаль. Жене придется остаться на улице.
      Эллен пожала плечами.
      - Буду скулить у окна, - донесся едва слышный голос Евгения.
      Петр Громов взял Эллен за руку и ввел ее в тамбур воздушного шлюза. Дверь за ними закрылась. Он зажег электрический фонарик. Стали видны гармошки сморщенных стен. Но они быстро расправлялись. Тамбур заполнялся воздухом.
      Громов с улыбкой посмотрел на Эллен и легко открыл дверь в домик.
      Они вошли в небольшую комнатку. Громов с облегчением снял шлем скафандра, потом помог освободиться от шлема и Эллен.
      Счастливая, взволнованная, она оглядывалась. Резиновые стенки словно состояли из отдельных подушечек, напоминая стеганое одеяло. Посередине тумбой возвышался надувной столик с алюминиевым верхом. По обе стороны его, как в железнодорожном купе, поднялись надутые воздухом резиновые диваны.
      Эллен несколько раз вдохнула в себя воздух:
      - Как на Земле! Как на Земле! - сказала она и вдруг заплакала, припав головой к груди командора.
      Петр Сергеевич растерянно гладил ее по стриженой голове.
      Открылась дверь, и один за другим в дом вошли Аникин и Том Годвин.
      Эллен засуетилась у стола:
      - Что вы подумаете, - говорила она, - в первый раз мы пообедаем в походе без этих противных резиновых трубок, через которые приходилось сосать питательную кашицу. Но прежде я должна воспользоваться сокровищем, которое презентовал мне командор.
      Том Годвин сел и, совершенно подавленный земной обстановкой, сжал голову руками, поставив локти на стол.
      - Обедом займусь я, - предложил Аникин. - Поджарю филе соус мадера! А ты, Леночка, займись собой. Мы отвернемся.
      Петр Громов расставил на столе реактивы и две пробирки - одну с темной жидкостью, найденной на дне пещеры, другую с красноватой плесенью, соскобленной с камней.
      С разрешения командора Эллен сняла карту лунных полушарий с одной из стен и отгородила себе угол. Эта своеобразная занавеска не могла скрыть всю Эллен, ее плечи и ноги были видны, но мужчины старались не смотреть на нее. На резиновом полу стоял обыкновенный тазик. Эллен наполнила его водой.
      - Каждая капля для меня дороже любого алмаза, который можно здесь найти! - сказала Эллен.
      Том Годвин покосился на нее. Он увидел обнаженные плечи и красивую шею. Он опустил глаза, но задержал их на голых и стройных ногах, стоявших в тазу.
      - Какое счастье! - говорила Эллен, плескаясь. - Восхитительная жидкость. Наслаждение!
      - А знаете ли вы, что это за черная жидкость? - отозвался, рассматривая пробирку, Петр Сергеевич. - Это нефть!
      - Вода превосходнее! - беспечно засмеялась Эллен.
      - Кристаллик воды тоже был найден на Луне. Но нефть!..
      - Что вы радуетесь, словно получили наследство? - Годвин поднял голову. - Смеялись над лунными приисками, а ухватились за лунные промыслы?
      - Нет, Годвин, нет! Если нефть есть на таком космическом теле, как Луна, то...
      - То нефть не биологического происхождения! - договорил за Громова Аникин.
      - Вот именно. Пусть Луна и оторвалась когда-то от Земли, но это было еще до поры, когда появилась жизнь на Земле.
      - Земля! - прервал Годвин. - У меня все внутри перевертывается, когда я слышу это слово.
      - У многих сейчас перевернутся представления о ней. Нефть - это не остатки когда-то живших существ, как думали многие, а химическое соединение, образовавшееся при формировании земной коры - ее жидкая составляющая наряду с водой. В глубине Земли можно найти океаны нефти. И чем глубже в Землю, тем все больше!.. Никогда не наступит нефтяной голод на Земле!
      - Опять Земля! - крикнул Годвин. - Да перестаньте же! Я вошел в этот дом, дышу земным воздухом, говорю и слышу как человек, без дурацких шлемофонов. Я словно дома, а через час опять окажусь среди проклятых скал в пустоте. Показали еду после голодовки и сейчас отнимут ее...
      Он оглянулся на Эллен.
      - Отвернитесь, мистер Годвин! - возмущенно потребовала она, присев, чтобы спрятаться за картой.
      - От вашего плеска у меня сердце ноет, как зуб. Я родился в лесу у ручья, черт возьми!
      - Вы отвернулись наконец?
      - Слушайте, друзья! - увлеченно продолжал Громов. - Эта лунная плесень оказалась белковым веществом. Она наверняка питательна!..
      Он откинулся к спинке дивана и торжествующе оглядел всех. Перед ним на столе, как трубки маленького органа, стояли ряды стеклянных пробирок с разноцветными светящимися реактивами, лежали стеклянные квадратики с помутневшими каплями и крупинками красноватого вещества.
      Выглянув из-за импровизированной занавески, Эллен с интересом рассматривала все это.
      Годвин снова сжал голову руками:
      - К черту! Я не двинусь дальше с места. Мы с мисс Кенни американцы. Смысл жизни в комфорте. Мы остаемся здесь.
      - Лунный рай в резиновом шалаше, - съязвил Аникин.
      - Я не помню, чтобы нанимал кого-нибудь заниматься моими делами.
      - Но занимаетесь моими, Годвин! Вы забыли спросить меня, согласна ли я остаться, - Эллен уже оделась и вышла из-за карты.
      - Ваша говорящая коляска останется здесь, мэм.
      - Значит, вам будет с кем перекинуться словом.
      - К дьяволу! Смотреть на мутную стеклянную картинку Земли и выть? Нет!
      - Годвин, тише, - остановил его Петр Сергеевич. - Вы только посмотрите. Плесень бурно реагирует на новые условия. Она поглощает углекислоту и, вероятно, даже азот! Она увеличивается в объеме на глазах. Не спорьте! У вас просто припадок ностальгии, Том. О Земле надо думать, конечно, но... А что, если перенести лунную плесень на Землю? Если она выжила на Луне, то уж на Земле!.. Вы только посмотрите, она поднимается, как на дрожжах...
      Годвин покосился на красноватую массу, занявшую уже часть стола.
      - Черт возьми, оно пухнет, - проворчал он.
      - Вы представляете, какие урожаи белкового вещества можно получить, если перенести споры этой плесени на Землю? Это необыкновенное открытие, друзья! Если мне посчастливится и я увижу с горного кряжа "ту сторону" и вулкан, который нельзя разобрать на фотографиях, если докажу вулканическое происхождение лунных гор, то задача нашей экспедиции будет выполнена!
      - Я пойду с вами, командор! - заявила Эллен.
      - Вы же хотели остаться еще тогда в ракете! - запротестовал Годвин.
      - Нет, Аленушка, - мягко сказал Громов. - Никто не пойдет, кроме меня. Я получил такое указание из Москвы. Годвин прав. Вы все останетесь здесь. Нельзя рисковать всеми членами экспедиции, отрывать их от танкетки, от нашей базы, от связи с Землей. Вы подождете меня здесь.
      - Указание Москвы? - вскипел Годвин. - Почему я должен слушаться Москвы? Я хоть и погибшего корабля капитан, но все же американский капитан. Сам себе хозяин. Фу, черт! Какую гадость развели вы здесь на столе, командор. - Годвин осматривал выпачканный в красноватой массе кулак.
      Петр Громов восхищенно смотрел, как расползается красноватая масса по столу, стекает с него на диваны и на пол.
      - Живая пена! Как это необыкновенно красиво! Живая пена! Всепобеждающая жизнь! Она попала в лучшие условия, и вы посмотрите, какая в ней неотвратимая жадность роста. Живое сокровище!.. Им будет питаться скот на Земле. Еще Тимирязев мечтал о "хлебе из воздуха". Ведь в воздухе есть все материалы для создания питательных белков. И вот видите, где был скрыт механизм такого преобразования. На Луне!
      - Черт возьми, командор! Я бы не так восхищался этим дьявольским тестом. Оно растет, как банковский счет у Рокфеллера.
      На столе творилось невероятное. Эллен в ужасе смотрела, как вздымается, стекая на диваны и на пол, красноватая, шевелящаяся пена. Она словно из невидимого крана вливалась в резиновую палатку, взбухая, заполняя собой все.
      - Лучше выбросить ее наружу, - предложил Аникин.
      Он и Годвин стали сгребать живую пену и выбрасывать через открытую дверь в шлюз двери. Эллен после брезгливого колебания присоединилась к ним.
      Основную массу удалось выбросить, закрыв в тамбур дверь. Но оставшаяся плесень, размазанная по столу и полу, вновь набухала, пузырясь и шевелясь.
      Стало тяжелее дышать. Аникин добавил воздуху, который расходовался на рост пены.
      И пена сразу взбесилась, словно прорвала плотину. На полу уже некуда было ступить. Ноги утопали в ней по щиколотку.
      - Придется отступить, - решил Петр Сергеевич. - Это будет самое приятное отступление, какое только можно себе представить. Какова сила жизни! Какова! Недаром находили микробы на метеоритах, блуждавших в Космосе...
      Годвин вдруг расхохотался:
      - Черт возьми, командор! Это веселое тесто привело меня в сознание. Я, кажется, наговорил здесь черт знает что!
      - Ничего, Годвин. Это приступ ностальгии, тоски по родной Земле. Надевайте скафандры.
      - Жаль покидать такой уютный коттедж. Но туземцы выживают нас отсюда, как англичан из Африки.
      - Может быть, успеем пообедать по-человечески? - спросил Аникин. - У меня все готово.
      - К вам на сковородку попала пена! - в ужасе всплеснула руками Эллен.
      - Вот и прекрасно. Можно теперь попробовать, - и неожиданно для всех Петр Сергеевич подцепил со сковородки кусочек коричневой корки, в которую превратилась лунная пена.
      Все замерли.
      - Может быть, коровам и свиньям понравится, - сказал он, поморщившись.
      - Надо выпускать из палатки воздух, - предложил Годвин.
      Аникин тщетно старался открыть дверь в шлюз. Очевидно, пена там слишком разрослась.
      Люди уже с ногами забрались на диваны.
      - Помните? Княжна Тараканова! - воскликнула Эллен. - Страшно!
      - Это не страшно, Аленушка! Это прекрасно!
      - Высаживать окно? - осведомился Аникин.
      Спрашивать было уже поздно. Пена поднялась вровень с диванами. Петр Громов ударом ноги высадил окно. Стены домика сморщились, потолок навис. Громов помог Эллен первой выбраться наружу.
      Г л а в а  ч е т в е р т а я
      ОГНЕННЫЙ ДОЖДЬ
      - Может быть, мне и не так интересно взглянуть на ту сторону Луны, заявил Том Годвин. - Ведь не я угадал, что там лунные черти через какой-то кратер проветривают преисподнюю. Но я не хочу попасть к ним на рога, как скверный друг, и я иду с вами, командор.
      Эллен пошла проводить исследователей в последний переход. Потом она вернется к танкетке, к разрушенному домику, который Ваня Аникин очищает от лунной плесени.
      Эллен держала мужчин за руки. Они втроем шли вдоль светлой полосы, которая тянулась по долине от самого горизонта и, словно нырнув в одном месте под серый пепел, поднималась круто по горному склону.
      Это был один из тех таинственных, радиально расходящихся от лунных цирков лучей, над загадкой которых ломали голову ученые. Лучи эти оказались полосами вулканических выбросов. Возвышаясь над остальной местностью, они поразительно напоминали исполинские железнодорожные насыпи. Пузыристые, пористые, шлакообразные, более позднего происхождения, чем лунные моря, и потому не покрытые слоем метеоритной пыли, они казались с большого расстояния более светлыми.
      - Что вы подумаете! - сказала Эллен. - Не могу побороть чувства, что это кем-то насыпано.
      - Лунные города выгодно будет строить вдоль этих естественных насыпей, - отозвался Петр Сергеевич. - Их легко превратить в шоссе.
      - Лунные города! - восхищенно повторила Эллен.
      - Видите это нагромождение скал? - продолжал Громов. - Посередине их будет венчать купол, по бокам поднимутся малые купола, напоминая восточные храмы. Сказочный герметический город с искусственной атмосферой внутри. От него радиально протянутся трубы оранжерей. В них необыкновенно разрастутся без оков земного тяготения знакомые нам растения. Как дозорные башни, поднимутся вокруг города мачты гелиостанций с исполинскими зеркалами, и, как башни среди башен, выше всех встанут два гигантских монумента Циолковскому и Кибальчичу.
      - Кибальчич, - задумчиво сказала Эллен. - Я видела его портрет. Человек с вдохновенным лицом около тюремной решетки. Я узнала, что он, приговоренный к смерти за покушение на царя, отказался разговаривать о помиловании с адвокатом, сославшись на то, что был занят...
      - Да, он был занят первым проектом межпланетного корабля, основанного на реактивном движении. Он завещал свой проект людям.
      - Ныне достигшим Луны.
      - И здесь построят город. Самый верхний купол в нем будет принадлежать "храму обсерватории". Жрецы-"звездочеты", не зная помех атмосферы, откроют науке вековые тайны соседних планет.
      - О-о, командор! Я знакома с одним человеком, совсем не жрецом. Помехи земной атмосферы не помешали ему увидеть изменения в светлых лучах на самом краю лунного диска. И он потерял покой...
      Петр Сергеевич остановился и крепко сжал руку Эллен:
      - Это вы, конечно, обо мне, Аленушка. Спасибо. А теперь вам нужно вернуться. Вы были очень легкой спутницей.
      - Так подсказывает ваше плечо?
      - Не только плечевые мышцы, но и сердечные.
      - О'кэй, Эль? Я тоже пожму вам руку!
      - О, Том. Довольны ли вы, что обрели на Луне сестру?
      - Сестра? Это, наверное, хорошо. У меня никогда не было сестры.
      - На Луне можно очень много найти. Я думала, что мы здесь нашли Дон-Кихота Космического, а ведь командор скорее Георгий Седов.
      - Это, Аленушка, слишком высокий пример. Георгий Седов, даже умирая, приказывал матросам везти себя к Северному полюсу.
      - Считайте меня своим матросом, командор, - сказал Том Годвин. Слово "вперед" меня устраивает.
      - Я завидую вам, Том! И вам я завидую, Георгий Седов!.. - Эллен обеими руками встряхнула руки мужчин.
      Эллен долго смотрела вслед уходящим. Они двигались осторожно, избегая прыжков. Их светлые силуэты становились все меньше и меньше.
      Эллен заплакала. Она не понимала почему. И не могла вытереть слез.
      Маленькая, поникшая, побрела она назад.
      Петр Сергеевич был мастером альпинизма. Он обладал прекрасной техникой скалолаза, которая пригодилась ему сейчас.
      На Луне подниматься было и легче и труднее. Можно было совершать огромные прыжки, запрыгивать снизу на уступы, можно было взбираться на совершенно отвесные скалы, уцепившись пальцами за почти неощутимые шероховатости, но очень трудно было рассчитать свою силу и движения. Малейшая оплошность грозила гибелью.
      Годвин был менее опытен в горном спорте, но силен и отважен и старался не отставать от командора.
      Преодолев особенно трудную кручу, Петр Громов бросал вниз веревку, и Годвин ловко взбирался по ней.
      Продвигаясь по узеньким карнизам над пропастями, они старались не смотреть в их непроглядную черноту. Впрочем, любая тень казалась пропастью или провалом, хотя нога и могла свободно ступить на нее.
      Остановились передохнуть. Внизу раскинулась горная страна острых скал, еще ниже простиралась равнина моря с круглыми, казалось бы полузатопленными, островками, с подобием лагуны посередине каждого из них.
      - Походит на отпечатки гигантских копыт, - сказал Годвин, - или на коралловые острова, какие я видел в Тихом океане.
      - Острова, это верно. Но, конечно, не коралловые. Перед нами, Годвин, те же вулканы, те же образованные ими кольцевые горы, но только затопленные.
      - Горы кольцами... Странно... Может быть, у лунных чертей действительно такие огромные копыта?
      - Нет. Просто на Луне сила тяжести мала. И лава, выброшенная из кратера, разлеталась гигантской хризантемой.
      - Недурной цветочек Вельзевула!..
      - Расплавленная лава, не соприкасаясь с воздухом - его ведь не было здесь, - не теряя из-за этого тепла, падала кольцом и застывала, постепенно возводя вокруг вулкана, в десятке километров от него, кольцевой барьер, который в конце концов превращался в замкнутый горный хребет. На такой хребет, Годвин, сейчас мы и поднимемся.
      - А потом?
      - А потом горная страна, состоящая из лунных цирков, при сжатии лунного шара опустилась. Из раскаленных недр через образовавшиеся трещины поднялась расплавленная магма и затопила старые горы.
      - Черт возьми, командор! Выходит, лунные цирки рождались и умирали.
      - Как и все в природе, Годвин. Вы хорошо сказали. В огне рождались горы, в огне умирали, опускаясь в сверкающее море. Оно дышало здесь тектонической зыбью, золотистое, местами красное, все в фиолетовых блестках. Пологие волны тяжко ударяли в подножия этих гор, сотрясая лунные утесы. Огненный прибой внизу рассыпался мириадами искр. Магма вгрызалась в скалы, выжигая в них гроты, и тут же затвердевала камнем. И базальтовым льдом покрылись все лунные моря, напоминая земные ледовитые океаны.
      - Черт возьми, командор! Жаль, шлемофоны включены на ближний прием и мисс Кенни не слышит ваших слов. Прекрасная получилась бы корреспонденция.
      - Когда будет нужно, Годвин, мы включим шлемофоны на дальнюю связь. Мы еще сверху сообщим Эллен, а она - на Землю все, что увидим на "той стороне"... Впрочем, мы не будем сейчас гадать.
      - Я не знаю, что мы увидим на той стороне, командор, но на этой я уже вижу какую-то чертовщину. На Земле я всегда что-нибудь загадывал, когда падали звезды.
      - Стойте, Годвин! Кажется, пора включать дальнюю связь! В черном небе летят звезды. Это капли лавы! Ради этого, опираясь на ум и труд сотен тысяч людей, стоило оказаться на Луне! И ради этого стоило жить, Годвин!
      - Жить... всегда стоит, - отозвался Годвин.
      Как завороженные, смотрели исследователи на черное небо, где вспыхивали и пролетали золотистые звездочки.
      - Что-то не походит на хризантему...
      - Это огненный дождь, Годвин.
      Звездочки вспыхивали не только в небе, но во всех черных провалах, какими казались тени ближних скал.
      - Мне это не нравится, - сказал Годвин.
      - А мне очень нравится, Том! Очень!
      Звездочки вспыхивали и на освещенных камнях, превращаясь в дымки. Капли беззвучно шлепались совсем недалеко от исследователей.
      - Как это прекрасно, Годвин! - Громов разглядывал одну из них. - Она застывает на глазах! На миллиметр сделала выше скалу. Из миллиметров слагаются километры высоты!
      Весь горный склон покрылся дымками.
      - Железные зонтики пригодились бы. Я предпочел бы, командор, чтобы вы скрылись под каким-нибудь уступом.
      - Да, да, Годвин! Вот здесь безопасно. Идите сюда. Давайте наблюдать. Хорошо, что я взял у Эллен кинокамеру! Великолепный получится фильм. Пусть его посмотрит академик Коваленков!
      Петр Сергеевич увлеченно снимал: огненные капли падали на камни, рассыпались сверкающими фонтанчиками, особенно эффектными в непроглядной тени. Капли застывали шлаковыми наростами.
      - Черт возьми! - только и мог выговорить Годвин.
      Громов переключил шлемофон:
      - Друзья! Аленушка! Ваня! Женя! Лунный дождь! У нас на глазах растут камни, поднимаются горы лунного цирка!
      - Мы слышим вас, командор! - издалека донесся голос Эллен. - Как я счастлива! Ах, если бы я могла быть сейчас с вами.
      - Петр Сергеевич! Я шлю через Евгения радиограмму Коваленкову. Я даже рад, что вы правы, - слышался голос Аникина.
      Огненный дождь усиливался. Уже не отдельные искры вспыхивали теперь. Тени покрылись сверкающими сетками, весь склон задымился, словно подожженный...
      Лава не успевала застывать, огненными струйками она сползала вниз, подтекая под самые ноги стоявших в укрытии исследователей.
      - Надо бежать, командор! Я предпочитаю иные горячие напитки.
      Ручеек лавы образовал лужу, пенящуюся, всю в пузырях. Она дымилась.
      Громов и Годвин стали осторожно спускаться. Однако об осторожности пришлось забыть.
      Струйки лавы стекали отовсюду. Они набухали, сливались, превращались в огненные потоки.
      Ущелье казалось наиболее безопасным. Правда, в нем было очень темно, оно освещалось лишь вспышками звездочек.
      Держась за руки, бежали по нему путники, прыгая через камни. И вдруг в тени стало совсем светло. Огненный поток, словно в погоне за беглецами, ринулся по ущелью.
      - Плохо, командор! - едва выговорил Годвин.
      - Великолепно, Годвин! Такой Луна была миллиард лет назад!
      - Но увидим ли мы Землю, какой она будет завтра?
      Ущелье кончилось. Исследователи выскочили из него, и тотчас оттуда вырвался огненный поток.
      Петр Громов схватился за бок:
      - Осторожно, Годвин! Кажется, капля прожгла мой костюм.
      - Прячьтесь, командор! Вот сюда!
      - Я зажал рукой... Бежим...
      Громов, держась рукой за бедро, прихрамывая, с трудом прыгая с камня на камень, все больше отставал от Годвина.
      Заметив это, Годвин вернулся к нему.
      - Воздух выходит. Бегите, Том. Возьмите кинокамеру. Не ждите.
      И вдруг огненный поток обрушился слепящим водопадом. Исследователи очутились по обе его стороны.
      - Держитесь, командор! Я перепрыгну через поток. Не здесь, чуть повыше... Ждите меня.
      Громов опустился на камень. Пальцы судорожно закручивали материал в поврежденном месте костюма.
      Клубы дыма окутали его. Огненная масса, клокоча и пузырясь, неслась у его ног. Утечка воздуха из костюма уже давала себя знать. Громов чувствовал, что ему тяжелее дышать. Обожженное бедро онемело от холода, проникшего в скафандр. Голова кружилась. Он качнулся, теряя равновесие, и, едва овладев собой, усидел. Но в следующее мгновение он сделал конвульсивное движение свободной рукой, повалился набок и покатился по камням.
      - Командор! Где вы? Хэлло! Хэлло!..
      Громов катился все ниже. Рука судорожно сжимала поврежденное место скафандра. Лицо Петра Сергеевича покрылось потом.
      - Годвин! Сюда! Спуститесь метров на...
      Шлем ударился о камень, антенна погнулась, отломилась...
      - Радируйте... Нужны металлические щиты. Обязательно...
      Громов шевелил губами, ему казалось, что он кричит, но его уже никто не мог слышать. Радио не работало.
      Годвин прыгал вниз, сломя голову. Остановился, задыхаясь.
      Сверкающие потоки там и тут расцветили горный склон, дым причудливыми облаками неузнаваемо изменил все вокруг.
      Годвин не видел командора. А он лежал за камнем, на который облокотился Годвин.
      - Ван! Эллен! Sos! На помощь! - радировал Годвин. - Мы спустились почти к подножию. Кругом огонь... Ищите нас...
      Годвин кружил на месте, не зная, где искать командора. Обежав камень, он вдруг наткнулся на Громова.
      Годвин сразу понял, что случилось. Он оборвал антенну командора, закрутил проволокой поврежденную материю костюма, потом взял огромное тело Громова на руки и, прыгая по камням, понес его вниз.
      Кое-где вспыхивали в тени огненные фонтанчики.
      Г л а в а  п я т а я
      МОРЕ ПЕПЛА
      Газеты вышли трижды тройным тиражом. Особенно преуспела "Уорльд курьер", которая объявила о перемене курса и отныне называлась "Волосы Вероники".
      Родившихся девочек называли теперь не только Эллен, но и Верониками. Мальчики же по-прежнему получали имена Вана, Тома и Питера...
      Отлет крупнейшего космического корабля "Разум" был назначен в этот памятный день на 10 часов 07 минут по среднеевропейскому времени.
      Президент США послал правительству СССР телеграмму, выразив надежду, что дружба советских людей и американцев в Космосе послужит хорошим примером для народов на Земле.
      Из сообщений ТАСС мир узнал о необыкновенных, сделанных на Луне открытиях, имеющих огромное значение для Земли.
      Почему-то газеты печатали портреты лунных исследователей попарно: Эллен с Петром Громовым и Аникина с Томом Годвином.
      Не было на Земле семьи, дома, где эти портреты, вырезанные из газет и журналов, не лежали бы на столе, не висели бы на стенах.
      В ту минуту, когда Петр Громов радостно сообщил, что видит, как растут лунные камни, Евгений показывал Эллен одну из последних газет с портретами лунных путешественников, помещенными попарно...
      Видимость была плохая, но Эллен поняла, что хотел сказать Евгений.
      - Петр сообщает о тайне лунных гор. Вот здесь приведены ваши слова о лунных горах, напоминающих остров Капри, - говорил Евгений. - Тоже обрывистые берега, с которых жестокий император Тиберий сбрасывал неугодных ему римлян. И что Луна в отличие от Земли девственно чиста, не знает человеческих страстей: жестокости, ненависти...
      - Любви и дружбы, - добавила Эллен. - Не знала. Командор мечтал о сказочных городах в лунных скалах. О, вместе с человеком на Луну придет многое.
      - Селена!
      - Если я вас очень попрошу? Не зовите меня больше Селеной.
      - Аленушкой?
      - О нет! - Эллен даже вздрогнула. - Только не Аленушкой! Только не так!
      - Вы остались женщиной и на Луне!..
      - Он сказал, что я была легкой спутницей.
      - О да! Конечно! Ведь он нес вас!
      - Не всегда верно иметь в виду плечо... Например, рубить с плеча... ради принципа.
      И вдруг в шлемофоны ворвался голос Тома Годвина:
      - Ван! Эллен! Sos! На помощь!
      Евгений судорожно крутил ручки аппаратуры, тщетно пытаясь усилить звук:
      - Кругом огонь... Ищите нас... - и голос Годвина оборвался.
      - Ваня! - закричала Эллен. - Скорее! На танкетку! Мой Мираж! Я умоляю вас... Боже! Я так не хотела их отпускать...
      Аникин уже бежал от резиновой палатки.
      - Что же вы стоите, Мираж? Скорее! Ведь могли же вы перепрыгнуть трещину!.. Мужчина вы или нет!..
      - Селена, поймите... Танкетка не может двигаться. Радиосвязь неустойчива.
      - Ах, еще одно техническое уравнение. Ну, конечно! Оно не решается обычными людьми! - крикнула Эллен, соскочила с танкетки, на которую уже было взобралась, и побежала по следам командора и Годвина.
      Аникин бросился за ней. С тревогой смотрел он, как взлетает вверх маленькая фигурка, как падает, - ему казалось, что она разобьется, но она все-таки подпрыгивает снова и снова...
      Аникин отставал. У него болела нога с растянутыми связками.
      - Лена, Лена! Осторожнее! - тщетно взывал он.
      И вдруг мимо него промчалась танкетка. Она двигалась, как-то странно виляя, словно теряя управление и снова обретая его. Моторы работали на полную мощность, поднятая гусеницами пыль не оседала, и Аникин потерял Эллен из виду.
      Тогда он забыл про боль и помчался... нет! полетел вслед за танкеткой, боясь отстать.
      Танкетка ждала. Эллен уже стояла на ней, опираясь рукой о полусферу.
      Аникин вскочил на железный корпус и крикнул:
      - Гони! Жарь! Молодец все-таки, Женька!
      Танкетка ринулась с места, но вдруг вильнула в сторону. Эллен свалилась на полусферу, а Аникин слетел на камни. Танкетка со всего размаха уперлась носом в большой камень, разбив один из прожекторов. Машина замерла, полусфера потускнела, изображение в ней исчезло. Эллен в отчаянии колотила по полусфере кулаками. И, словно подчиняясь ее воле, снова появилось изображение Евгения. Танкетка ожила, попятилась. Аникин едва успел вскочить на нее. Она рванулась и понеслась.
      Светлая полоса, похожая на железнодорожное полотно, впереди уходила под пепел, появляясь снова лишь у самого подножия горного кряжа.
      - Там пепел, Женя! Глубоко! Надо объезжать, - крикнул Аникин.
      Танкетка круто повернула, пробежала несколько десятков метров и остановилась. Изображение в полусфере мерцало, то появляясь, то исчезая.
      - Нельзя, Ваня. Радиоволны не проходят.
      Танкетка стала пятиться.
      - Я ненавижу вас! - застучала Эллен кулаками по полусфере. - Ведь они погибают!
      Танкетка попробовала объехать море пепла слева, но и там вскоре потеряла управление. Контур острых гор, за которыми почти целиком скрылся земной диск, оставил лишь узкую полосу, и только по ней могла еще двигаться танкетка.
      И тогда Евгений решился. Не считаясь ни с чем, он направил танкетку прямо в пепел.
      Танкетка влетела в море пепла с большой скоростью и... поплыла по нему. Гусеницы бешено вертелись, вздымая черное облако, которое вспухало серым шаром, расплываясь туманом.
      Но танкетка все же двигалась вперед к виднеющейся сквозь туман светлой полосе вулканических выбросов, поднимавшейся из пепла.
      Лишь бы добраться до нее!
      - Мираж! Нет, я не ошиблась в вас! Но только скорее! Скорее!
      Вдруг в шлемофонах снова прозвучал голос Годвина:
      - Я несу, командора. Скафандр прожгло. И я вижу вас, вижу. Вы не так далеко...
      Том Годвин нес Громова, чувствуя, что плечо его коченеет. Он включил аварийное устройство, отключавшее его шлем от скафандра.
      "Конечно, - думал он, - правую руку командора придется ампутировать, ногу также. Прожгло и у меня скафандр... Лишь бы добежать до насыпи, забраться на нее".
      И Том Годвин бежал.
      Рука его болталась плетью, перекинутое через левое плечо тело командора было жестким. Том Годвин не подумал, что оно защищает его от смертельных огненных капель, он не знал, что капли еще в нескольких местах прожгли скафандр Громова и космический холод ворвался под защитную одежду, а воздух вышел... Тело стало негнущимся.
      И вдруг у Годвина одеревенела нога. Годвину показалось, что у него больше нет ее. Он не мог сделать ни шагу. Усилием воли он заставил себя осторожно опуститься на камни и положить рядом с собой тело командора.
      Круги плыли перед глазами Годвина. Сердце, вместо того чтобы бешено колотиться, билось все медленнее, сначала оно молотом отдавалось в висках, потом стало замирать, словно замерзая...
      Почти равнодушно посмотрел он на свой поврежденный в нескольких местах скафандр. Потом заглянул в лицо командора.
      "Какой был человек!" - мысленно сказал Том Годвин, даже не подумав о себе. Его шлем скользнул по гладкой поверхности шлема командора и скатился на камни.
      Оба они лежали теперь рядом, лицом к краю земного шара, который узенькой полоской чуть выступал над зубчатой горной грядой.
      Внизу в пепельном море вздымалось черное облако.
      Танкетка билась из последних сил. Гусеницы буксовали, она все глубже погружалась в пепел.
      Эллен и Аникин едва видели друг друга.
      Евгений круто повернул в сторону.
      - Куда вы? Вперед! Только вперед! - кричала Эллен.
      Но Евгений не слушал ее.
      Эллен стояла. Пепел доходил ей до щиколоток.
      Аникин сумрачно смотрел вперед.
      Пепел засасывал машину. Только верхняя часть полусферы еще оставалась над поверхностью.
      - Прыгайте! Прыгайте! - почему-то кричал Евгений.
      Аникин схватил Эллен за руку, дернул.
      Эллен не понимала, что надо делать.
      Ах вот что! Над пеплом возвышается скала. Но она слишком далеко... А танкетка перестала двигаться. Она тонет, тонет!
      - Прыгай, Лена! Прыгай! - уговаривал Аникин.
      Это был непостижимый прыжок. Они прыгнули вместе, держась друг за друга, пролетели сквозь серую тучу...
      Скала плавно приблизилась снизу темным пятном, и они упали на нее. Эллен ушиблась.
      Полусферы почти не было видно. Чуть выступавший над пеплом ее верх напомнил Эллен краешек земного диска, едва видимый над горизонтом. А потом...
      Потом полусфера с Евгением исчезла. Пепел над ней сомкнулся.
      - Мой Мираж! - крикнула Эллен. - Он утонул!
      - Сядь, Леночка, - мягко сказал Аникин.
      Эллен рыдала.
      Евгений Громов, почерневший, словно пепел действительно оседал на его лице, выскочил из макета танкетки. Он никого не видел в лаборатории, хотя она была полна встревоженных людей.
      Наташа плакала, уронив голову на стол.
      Евгений бессмысленно твердил:
      - Я утонул... утонул...
      Вдруг Наташа вскочила из-за стола, схватила Евгения за плечи и стала трясти:
      - Только ты знаешь, где они! Только ты!
      - Но я утонул, утонул...
      - Перестань! Ты не смеешь! Ты знаешь там каждый камень.
      - Я знаю там каждый камень, - механически повторил Евгений.
      - Она прекрасно разобралась, кто из вас настоящий мужчина! - в исступлении крикнула Наташа, отталкивая Евгения.
      Евгений побледнел, посмотрел на часы.
      В этой лаборатории командовала все-таки Наташа...
      Широкий, приземистый автомобиль заносило на поворотах. Движение на шоссе прекратилось при звуках сирены.
      - Пожар? Скорая помощь? Авария?..
      Гоночный автомобиль несся, прижавшись к асфальту.
      Евгений непроизвольно нагибался, сидя рядом с гонщиком. Перед ним были большие автомобильные часы.
      "Разум" отлетал в 10 часов 07 минут...
      На стрелках 9 часов 49 минут... До города туристов от Москвы полторы тысячи километров по воздуху.
      Ворота аэродрома широко открыты. Гоночный автомобиль несется уже по бетонным плитам.
      Реактивная амфибия стояла, освещенная прожекторами, напоминая стрелу с легким оперением.
      Сирена гонщика смолкла. Завизжали тормоза.
      Сверху из амфибии протянулись руки.
      Евгений буквально взлетел и исчез в проеме двери.
      Амфибия уже разбегалась... Пролетела над забором... Спрятала шасси...
      Часы показывали 10 часов 07 минут.
      Волосы Евгения слиплись.
      Девушка в белом халате протянула ему стакан. Он невидящим взглядом посмотрел на него, нащупал рукой и залпом осушил. Потом откинулся на спинку сиденья.
      Часы показывали 10 часов 23 минуты.
      Евгений знал, знал, как никто другой, что трасса "Разума", скорость его, движение в каждой точке рассчитаны с предельной точностью. Никогда еще не поднимался с Земли такой гигант. Вылет его не мог задержаться ни на секунду.
      Исступленно ревели за окном реактивные двигатели.
      Девушка-врач пичкала Евгения каплями и кофе.
      - Я знаю, что вы пережили, но от вас потребуется еще многое.
      Часы показывали 10 часов 36 минут.
      - Мы летим быстрее времени, - убеждала девушка-врач Евгения, словно он не знал этого, - быстрее, чем вращается земной шар...
      Амфибия садилась прямо на горное озеро, грудью чайки разбивая блики лунной дорожки.
      Луна стояла над самыми зубцами гор, и, словно целясь в нее, поднялось над контуром гор острие гигантской башни - ракеты...
      Часы показывали снова 9 часов 49 минут.
      Г л а в а  ш е с т а я
      ОБЩЕЕ ДЫХАНИЕ
      Аникин, прихрамывая, несколько раз прошелся по окруженной пеплом скале, потом опустился рядом с Эллен.
      - Они уже не ждут нас? - спросила Эллен, не повернув головы.
      - Уже нет, - глухо отозвался Аникин. - Мы бы услышали их в шлемофоны.
      - Ты не подумаешь, что это теперь для меня значит...
      Аникин пытливо посмотрел на Эллен.
      - Если бы я осталась жить... - добавила Эллен.
      Она не отрывала взгляда от теневой стороны гор, напротив которой они сидели. Тень была черной, как небо, отделяясь от него раскаленной кромкой скал.
      - Негатив жизни, - задумчиво сказала Эллен.
      Очерченные светящейся линией горы спускались к раскаленному, казалось, дну ущелья. Черные и острые, кинжальные тени с обеих сторон врезались в эту светлую полосу, источив ее неровными зубцами и зазубринами.
      - Если бы осталась жить, - повторила Эллен.
      - Он не простил бы тебе такого тона, Лена.
      - Он умел уважать правду. У нас кислорода не хватит, Ваня, даже если за нами уже летят с Земли.
      - Он звал всегда вперед.
      - У тебя есть мама?
      - Очень славная, тихая такая... И есть еще у меня девушка. Красавица! Целый год я любовался ею... По телевизору.
      Эллен покачала головой:
      - Изображение? Это мираж чувств...
      - Нет! Потом мы встретились.
      - Тогда хорошо. А у него все было настоящее, все! Он шел как к Северному полюсу.
      - Он шел не один, Лена.
      - Женщина никогда не бывает справедлива, Ваня...
      Аникин молчал.
      Эллен резко повернулась к нему:
      - Почему я не пошла с ним? Я хочу видеть его! Они не сгорели, если их залило лавой?
      - Сгореть они не могут. Здесь нет кислорода.
      - Лава могла залить их, застыть камнем...
      - Могла.
      Влиты в лунный камень, влиты навечно.
      Аникин словно видел перед собой тяжелую базальтовую скалу, подобную гранитному постаменту. И по грудь в нее вошли два первых лунопроходца, воочию видевших, как растут камни, поднимаются горы, два первых исследователя, ставшие лунным утесом...
      - Что ищет женщина всю жизнь? Что, Ваня? Женщина ищет мужчину. Всю жизнь ищет, если сразу не найдет. Это очень трудно найти, Ваня. А ведь оказывается, надо искать в жизни что-то другое. Об этом знал командор. Он говорил о сказочном лунном городе, о куполах, венчающих скалы, о храме науки в лунной пустыне.
      Аникин встрепенулся:
      - Город куполов? Очень удобно использовать вон ту груду скал.
      - Он так и говорил.
      - Когда-нибудь до них будут добираться в просторном вагоне подвесной дороги. И на этой равнине поставят мачты, железные, ажурные, на бетонных плитах, но только очень, очень далеко друг от друга: канаты ведь здесь не порвутся. В подвесных вагонах будет удобно. Неровности, трещины - все нипочем!
      - А он говорил о лунных дорогах, хотел переделать в шоссе лучи вулканических выбросов.
      - Будет и так, - согласился Аникин. - И вот мы проезжаем на подвесной дороге или по бетонированному лучу.
      - И видим?..
      - Прежде всего космодромы. Луна станет главной межпланетной станцией. Чтобы улететь с нее, нужна скорость немногим больше двух километров в секунду. Космодромы будут располагаться кустами, по два - по три, и напоминать лунные цирки, только бетонные. На аренах вместо центрального пика вулкана будут возвышаться ракеты.
      - Ракеты тоже подобны вулканам; вулканы выбрасывают камни, ракеты сами себя...
      - Бетонная дорога пойдет по идеальной прямой луча. Мы проедем мимо рудников. Транспортерные ленты будут выносить на поверхность ценнейшие руды и грузить в машины с герметическими стеклянными кабинами...
      - В них будут не изображения?
      - Нет. Сами водители, которые к вечеру вернутся в свой город. И мы попадем вместе с ними в город. Сначала въедем в воздушный шлюз. Закроются за нами толстые двери. Шлюз наполнится привычным земным воздухом...
      - Как в нашем резиновом домике.
      - Потом откроются внутренние ворота, и мы въедем на лунный вокзал. Нас встретят цветами...
      - Обожаю цветы!
      - Весь город будет окружен трубами оранжерей.
      - Он так и говорил.
      - Да, огромными прозрачными трубами, где, по две недели не заходя, будет светить солнце и буйно расти...
      - Не лунная плесень, надеюсь?
      - Нет! Ею станут кормить скот на Земле. А на Луне в оранжереях зацветут преображенные земные растения, дышащие особенно благоприятной для них атмосферой. Углекислоты, поступающей из города, окажется в ней так много, что садовникам и садовницам в легких купальных костюмах - ведь жарко! - придется все же пользоваться кислородными масками и заплечными баллончиками.
      - Эх, Ваня, Ваня! О кислороде-то как раз и не надо было говорить.
      - А в спортивных залах, где смогут упражняться в необычайной ловкости лунные атлеты, кислорода будет даже больше нормального. А какие чудеса станут делать в гимнастических залах! Помнишь наш зал в Космическом институте? Я крутил там "солнце" на турнике, когда ты пришла... Здесь же спортсмен сумеет прыгнуть с пола к потолку.
      - А город? Город...
      - Он не будет копией земного. Дома упрутся в небо, в купол. И до купола достанут кроны деревьев, переросших своих земных предков. Вокруг домов-колонн, словно сотканных из стекла и света, заструятся ручейки. На Луне можно будет воду зачерпнуть рукой... Под главным куполом в самом центре встанет главное здание, как бы сложенное из стеклянных цилиндрических уступов, естественно переходящих в венчающую здание колонну, поддерживающую свод.
      - Если бы можно было, Ваня, я б тебя поцеловала.
      - Но люди не захотят жить, всегда запертые, закупоренные в лунных городах. Кто удержит их там?
      - Природа Луны, суровая и неисправимая...
      - Человек может сделать все! История человеческого прогресса - это история овладения энергией. Ею владеет теперь человек, и он сделает невозможное. На Луне в лунных породах в связанном виде химических соединений есть и азот, и кислород, даже водород для воды. Человек освободит азот и кислород, и они в земной пропорции создадут вокруг Луны атмосферу с земным давлением. Она, конечно, будет улетучиваться, но пополнять ее не составит труда. И искусственно созданная на Луне вода заполнит водоемы под небом, которое станет синим, как у нас на юге. Лунный пепел, как и вблизи Везувия, поможет создать здесь прекрасную плодородную почву. На поверхности Луны появятся удивительные сады, даже леса с деревьями непостижимой высоты и красоты. Перенесенные с Земли, они, не ощущая привычной для предшествующих поколений силы тяжести, буйно разрастутся. И на Луну станут прилетать люди Земли не только работать на рудниках или в обсерваториях, на гелиостанциях или космодромах. Люди Земли будут отдыхать здесь в сказочных условиях, не ощущая земного веса. Здесь чудодейственно излечатся болезни сердца. Сюда начнут прилетать спортсмены для небывалых состязаний в скорости бега, в высоте прыжков - с шестом здесь можно будет перепрыгнуть двадцатиэтажный дом!.. Альпинисты столкнутся с увлекательными препятствиями, со скалистыми вершинами, с неприступными пиками и волнующими пропастями... Человек, побывавший на Луне, никогда уже не забудет ее, станет стремиться обратно, как стремится всякий, побывавший в Арктике... Он будет тосковать по буйным лунным лесам, по озерам, по глади которых легко бегать в специальной обуви с перепончатыми подошвами, он никогда не забудет восхитительного ощущения легкости, которая позволит даже парить в воздухе на полах плаща, как на крыльях. Луна станет чудеснейшим местом Земли, мечтой, сказкой, местом счастья для каждого... Все будут стремиться побывать на ней или вернуться снова на нее.
      Эллен слушала как зачарованная. Она даже не удивилась тому, каким вдруг предстал перед нею Ваня Аникин. На Луне люди выглядят особенными. На Земле мы не знаем их, не умеем разглядеть. Том Годвин, Петр Громов... теперь Аникин! Только одна Эллен Кенни ничем, кроме авантюризма, не проявила себя, ничем не доказала, что достойна быть среди таких людей. Была лишь членом неумолимого уравнения.
      Неумолимое уравнение!..
      Но оно ведь повторяется здесь, среди моря пепла, на крохотном камне, это неумолимое уравнение! В одной его части запасы кислорода в заплечных баллончиках, в другой - два человека, она и Ваня Аникин, которые дышат, потребляют кислород. Но знака равенства в этом уравнении нет! Как и в Космосе, в ракете Годвина, снова здесь один лишний...
      Гордая сила наполнила Эллен. Новое, никогда неизведанное чувство овладело ею. Она встала и подошла к Ване Аникину, все еще смотревшему на растрескавшуюся равнину, преображенную в его мечтах исполинскими деревьями и синими озерами.
      - Ваня. Я смогла решить.
      - Что решить? - очнулся Аникин.
      - Я слабая, и мне нужно уснуть. Просто уснуть. Ты возьмешь мой заплечный баллончик. Я оставляю его тебе. Во сне я увижу твою чудесную Луну. Я буду дышать ароматом цветов и летать на растянутом прозрачном шарфе. Нет, Ваня, не шучу, - Эллен печально покачала головой. - Я так решила. Я женщина. Во мне инстинкт всех живших до меня матерей.
      Аникин отодвинулся и свистнул, меряя Эллен взглядом.
      - Это ты оставь, Леночка! Геройство не требуется, жертвы не принимаются.
      - Женщина создана для того, чтобы дать дыхание другому. Я еще никому не дала дыхания.
      - Будем дышать вместе. Дышать... пока дышится.
      Эллен ничего не могла поделать с этим упрямцем. Это оказалось труднее, чем самой принять решение. Он отвергал разумное, логичное... А еще говорят, что только мужчины логичны.
      Через некоторое время о двух заплечных баллончиках можно было уже не говорить.
      Ваня не рассказывал больше о будущей Луне, удивительных лесах и земных туристах. Он лежал на боку и тяжело дышал, с большими перерывами поднимая и опуская грудь. Эллен рассматривала через прозрачный шлем его веснушчатое, курносое, покрытое каплями пота лицо и плакала.
      У Вани был завидный объем легких, которые нельзя было даже сравнивать с легкими Эллен. При каждом вздохе Аникин потреблял куда больше кислорода, чем Эллен. И вот теперь... Кислород в баллончике Аникина подходил к концу.
      Ваня ослаб, он уже не окажет сопротивления. Может быть, сделать сейчас же, против его воли? Он простит...
      Он сказал:
      "Будем дышать вместе, пока дышится".
      Вместе! Будем дышать вместе!
      Это ведь и есть решение уравнения!
      Эллен стала судорожно присоединять свой дыхательный аппарат к скафандру Вани.
      - Ваня, родной! Вдохни... Тебе лучше? Ты слышишь меня?
      - Что такое? - очнулся Аникин. - Лена? Ты не смеешь! Сейчас же отключи!
      - Глупый! Я же не задыхаюсь. Я не уснула. Я поняла, как нужно. У нас общее дыхание. Общее! Чувствуешь? Мы дышим одним воздухом...
      С летящего к Луне космического корабля "Разум" было передано на Землю сообщение. Удалось перехватить радиопередачу между шлемофонами оставшихся в живых лунных исследователей Эллен Кенни и Ивана Аникина. У них общее дыхание, они дышат одним воздухом...
      Радиокомментаторы и дикторы во всем мире, не сговариваясь, добавляли к этому сообщению от себя, что люди Земли тоже дышат одним воздухом. Человечеству стоит иметь одно, общее дыхание...
      Г л а в а  с е д ь м а я
      ЛУННЫЙ КАМЕНЬ
      Колючие, разноцветные звезды не мерцали. Рассыпанные по небосводу, над Землей, они отличались лишь по величине, но здесь в Космосе удивительно отчетливо были видны звезды, более близкие и более далекие. В знакомом созвездии Большой Медведицы некоторые звезды совершенно выпадали из рисунка, настолько очевидно было, что они отделены одна от другой непостижимой глубиной пространства.
      На яркое косматое солнце, окруженное огненной короной, нельзя было смотреть, и вместе с тем соседние звезды нисколько не тускнели.
      Это тоже было странным, потому что Евгений видел такое солнце лишь на экране лаборатории, когда вел "Искатель-II" к Луне.
      Луна не выглядела огромным полумесяцем, хотя освещен был лишь ее серп. С близкого расстояния затененная ее часть, более серая, была прекрасно видна во всех деталях. Не такой запомнил Луну Евгений, подлетая к ней в первый раз...
      В первый раз! А сейчас не в первый?
      Считалось, что он уже пересекал Космос, достиг Луны, ступил на ее поверхность. Еще вчера он готов был это утверждать, а теперь...
      Неизведанные ощущения охватили Евгения. Магнитные подошвы, позволяя ходить по металлическому полу, лишь удерживали тело, но само оно было наполнено неизъяснимой легкостью, вначале неприятной, вызывавшей тошноту, а потом пьяняще радующей.
      Корабль был огромный, с множеством отсеков и коридоров. Он давал представление о будущих звездолетах, в которых люди, пересекая галактики, будут жить годами. Путешествие в нем напоминало полет в "Искателе-II" не больше, чем поездка в мягком вагоне экспресса езду на мотоцикле.
      Новые ощущения не затмили горькой тревоги Евгения за близких ему людей... Удрученный, рассеянный, бродил он по переходам, прислушиваясь к звонкому стуку подошв. Мать!.. Она не переживет... Хорошо, что сильная Наташа с нею...
      На "Разуме" летело двенадцать человек. Встречаясь с ними, он молча уступал дорогу. Это были два американца, профессор Трипп, член космического комитета, и старый пилот Джон Смит, радист "Разума", запасные пилоты англичанин Джолиан Сайкс, поляк Нагурский и француз Лавеню, добровольцы, в последнюю минуту добившиеся включения их в состав экипажа. С советскими участниками экспедиции Евгений, в том числе с теми, кого уже знал весь мир, дружил еще в Космическом институте. Только он один не проходил там специальной тренировки, не рассчитывая лететь в Космос.
      Академик Беляев нашел Евгения в салоне с закрытой книгой в руках:
      - Прости, что отвлекаю. Мы посоветовались с профессором Триппом и решили, что посадку ракеты доверим тебе. У тебя есть опыт, ты уже спускался на Луну и знаешь, куда именно надо посадить корабль.
      Евгений не подал виду, как взволновали его эти слова. Ракету он знал прекрасно, еще готовясь к телеуправлению "Искателем-II". Но "Разум" был таким огромным.
      Евгений сунул книгу корешком к стенке в шкаф и поспешно прошел в рубку управления.
      - Хэлло, Эджин! - сказал Джолиан Сайкс. - Вы будете единственным человеком, который без возвращения дважды прилетит в одно место.
      Евгений кивнул головой и занял уступленное ему Сайксом кресло.
      До поверхности Луны оставалось около трехсот километров. Через металлический переплет окна виднелась освещенная часть шара. Сверху казалось, что он покрыт лужами. Большие и малые, эти "лужи" были совершенно круглыми, отливая гладкой и твердой поверхностью. Каменный лед некоторых озер был изрыт двумя-тремя воронками тоже с гладким дном. Когда Евгений летел к Луне в первый раз, он всего этого не рассмотрел.
      Гористая часть Луны казалась очень странной из-за длинных теней, отбрасываемых низким солнцем. Некоторые кратеры зияли чернотой, словно не имели дна. Менее высокие горы исчезали в тени зазубренных пиков, истинные ощущения нарушались.
      Евгений беспокоился, найдет ли он точно место на краю лунного диска, куда добралась экспедиция Петра Громова.
      Сейчас не было границы между видимой и невидимой с Земли частью лунного шара. Стоявший на пульте лунный глобус был сделан со всеми подробностями лишь в одном полушарии, а в другом очень приблизительно по фотографиям автоматических межпланетных станций. Он не вполне походил на медленно растущий внизу шар.
      Евгений заставил гигантский корабль повернуться дном к Луне.
      Пот выступил у него на лбу, не столько от появившегося ощущения свинцовой тяжести, сколько от нервного напряжения.
      Все ниже опускалась ракета-колосс. Вибрировали ее стенки, ревели тормозные дюзы.
      Великолепный корабль! Как он слушается каждого движения! Ведь Евгений привык к тому, что его приказы выполняются через полторы секунды. И узнавал он об этом еще спустя такое же время. А сейчас...
      За переплетами окна виднелся знакомый горный кряж, перед которым лежало предательское море пепла. Тогда этот кряж дымился... Сейчас он был по-лунному мрачен и неизменен.
      Все члены экипажа припали к окнам. Они видели лунный пейзаж впервые.
      Летающая башня опустилась. Ее спружинившие лапы походили на триумфальные арки.
      Скафандры были надеты заблаговременно.
      Звездолетчики цепочкой спускались по алюминиевой лестнице в облако пыли, поднятой дюзами с поверхности.
      Евгений, Джон Смит, Казимир Нагурский и Жак Лавеню - спасательная команда - не стали ждать, когда рассеется пылевой туман, они побежали в указанном Евгением направлении.
      Евгений видел под ногами следы танкетки, которые он сам недавно оставил здесь...
      Он снова был и в знакомом и вместе с тем совершенно незнакомом месте... Опять та же легкость во всем теле, которую ощущал он в полете, и гнетущая тяжесть на сердце.
      Туман кончился.
      Лунный пейзаж потряс Евгения, словно он видел его впервые.
      Никакой телевизионный экран не мог передать абсолютно неправдоподобную контрастность всего, что воспринимал сейчас глаз. Казалось, здесь были лишь две краски, белая и черная, и никаких полутеней, никаких цветовых оттенков. Впечатление усиливалось из-за длинных теней, пересекавших равнину и выглядевших пропастями. Они легли и на море пепла. Если эти холодные тени добрались до островка, то... Минус сто градусов! Этого не выдержат скафандры!
      Евгений прекрасно ездил по Луне на танкетке, но ходить по Луне он не умел, как и его спутники. Он не мог сообразовать своей силы и движений. Он спешил, хотел бежать, и каждый шаг подбрасывал его высоко вверх, ему казалось, что он разобьется о камни...
      И все-таки он бежал, как бежали и его товарищи.
      След танкетки нырнул в пепел. Все четверо остановились, надевая подобие охотничьих лыж, которые позволят пройти по пеплу.
      Казимир Нагурский держал на плече баллон кислорода, Жак Лавеню нес два запасных скафандра, у Джона Смита были носилки.
      На островке виднелись скорчившиеся тела...
      Евгений подбежал к Эллен первым. Он увидел, что шлемы Эллен и Аникина соединены общим шлангом. Он присоединил к нему кислородный баллон.
      Смит и Лавеню побежали по пеплу дальше, к горному склону.
      В отчаянии смотрел Евгений на обострившиеся черты милого лица. Эллен была совсем другой, совсем-совсем другой...
      Аникин пришел в себя первым.
      - Ну вот! Не утонул все-таки! - сказал он и улыбнулся.
      Нагурский делал Эллен искусственное дыхание. Евгений старался помогать. Он был почти уверен, что все напрасно.
      Но он ошибся. Эллен открыла глаза и долго смотрела, ничего не сознавая. Она увидела красивое лицо поляка, и глаза ее удивленно округлились. Но еще больше поразилась она, узнав Евгения.
      Уголки ее губ опустились.
      - Евгений, - сказала она и задумчиво повторила: - Значит, Евгений...
      - Как вы себя чувствуете, Эллен? - спросил он.
      Сощурившись, она дотянулась до руки Евгения, легонько пожала ее и разрыдалась.
      Больше Евгений ни о чем не спрашивал.
      Да, Эллен была другая, как и все вокруг. Чтобы почувствовать, что ты находишься на Луне, надо, оказывается, быть на самой планете, а не только видеть ее скалы при помощи самой совершенной аппаратуры. Чтобы понимать человека, нужно быть подле него...
      Четырнадцать звездолетчиков медленно один за другим тянулись по морю пепла к горному кряжу.
      Эллен и Евгений двигались последними. Эллен шла, низко опустив голову. Она никак не выказала своей радости или удовлетворения, что он все-таки прилетел на Луну. Может быть, она находила это вполне естественным... И вдруг Евгений показался сам себе ничтожным, мелким... Чего он ждал? Признания геройства? А этому здесь совсем иная мера. Он видел каждый их шаг. Но его не было с ними! И, конечно, теперь он не узнавал ее. Не было в ней былой живости, остроты, неиссякающей милой женственности. Тогда она была одна. Вокруг все было дико, ярко и мрачно. А она была совершенно одна и судорожно ухватилась за единственное, что связывало ее с Землей, за его "изображение", за живое человеческое слово, которое звучало в ее шлемофоне.
      А человек, рядом с которым шла она по Луне, был другой, совсем другой человек.
      Евгению трудно было признаться, что он не может отделить в себе боль обиды от боли утраты...
      Петр Громов и Том Годвин лежали в углублении между двумя выступами скалы. С двух сторон вровень с этими выступами были насыпаны камни. Прозрачные колпаки шлемов были сняты. Оба исследователя смотрели в звездное небо, которое дерзнули покорить...
      У них были строгие, спокойные лица, даже величественные, может быть оттого, что они чем-то напоминали скульптуру.
      - Я подумала, что они превратились в лунный камень.
      - Мы закроем их каменной плитой, - сказал академик Беляев.
      - О нет! - запротестовала Эллен. - Они всегда должны смотреть в звездное небо. Они первые дотянулись до него.
      - Нет, - покачал головой академик. - Они - люди Земли. Пусть по обычаям родины камень накроет их гробницу.
      - Я была бы сама собой, если бы рыдала сейчас.
      - Не сдерживайтесь, Эллен. Будет легче, - сказал Евгений.
      Эллен отрицательно покачала головой:
      - Пусть будет труднее.
      Джон Смит принес "личные вещи" погибших, оказавшиеся в их скафандрах: золотые самородки Тома Годвина, стеклянные пробирки с темной жидкостью и красноватой массой и синюю женскую косынку.
      Эллен сказала:
      - Я не знаю, чей этот тонкий шарф, но я завидую той женщине, даже ее горю...
      - Возьмите, - протянул ей косынку академик.
      - Нет. Положите шарф с ним. А золотые самородки - вместе с Томом. И еще вот это. - Эллен протянула красный камешек.
      - А это, - продолжала Эллен, беря стеклянные пробирки, - это позвольте мне взять. Он очень ценил эти открытия.
      - Мы продолжим их, - сказал Евгений.
      Эллен скользнула по нему взглядом.
      Двенадцать человек, все, кроме Эллен и академика, подняли огромную базальтовую глыбу. Это было возможно только на Луне.
      Осторожно несли они, спотыкаясь на неровностях, тяжелую каменную плиту и осторожно опустили ее на могилу.
      Эллен мужественно засняла кинокамерой миг, когда застывшие в холодном и мудром спокойствии лица первых исследователей Луны закрыли надгробием.
      Только Евгений видел, каких усилий стоило Эллен держаться.
      - Я знаю, - сказала она. - В один из следующих рейсов сюда прилетит скульптор. Он высечет на этом лунном камне их изваяния. Именно так, как представила я их себе на островке.
      - Им высекут памятник и на Земле, - сказал академик.
      Эллен отошла в сторону.
      Евгений знал, что она плачет.
      Академик дал по радио сигнал, и с исполинской башни "Разума" вылетел сноп ракет. Словно выброшенные из жерла вулкана, они оставляли за собой изогнутый дымный след. Все вместе они напомнили расцветшую в черном небе хризантему. Потом звездные огоньки стали медленно падать меж неподвижных звезд. Они походили на огненный дождь...
      Г л а в а  в о с ь м а я
      СЛЕД РАЗУМА
      Горный кряж на краю лунного диска назвали Горой Памятника.
      - Я так подумала, - сказала Эллен, - если мы поднимемся на вершину горы, как это хотели командор и Годвин, мы сделаем им самый лучший памятник.
      - Мисс Кенни говорит весьма разумно, - заметил профессор Трипп. Лучший памятник ученому - завершение начатых им исследований.
      - Я уже просил разрешения подняться на кряж, - заявил Евгений.
      - Я во что бы то ни стало пойду туда. И я не попрошу в пути ни у кого помощи, - решительно сказала Эллен, умоляюще смотря на академика.
      Тот крякнул и зашевелил лохматыми бровями:
      - Я бы отказал вам, моя дорогая исследовательница, если бы такое восхождение не было предусмотрено в плане работ экспедиции "Разума". - И академик объявил, что для восхождения выделяется группа в составе Евгения Громова, академика Беляева, Эллен Кенни, Джона Смита, Джолиана Сайкса, Жака Лавеню и Казимира Нагурского. - Профессор Трипп остается руководителем базы на ракете "Разум".
      Начало подъема откладывать не стали. Извержение, очевидно, уже ослабло, но хотелось застать вулкан еще действующим, заснять на кинопленку картину лунной вулканической деятельности, изучить все, что возможно. Геологом и селенологом был сам академик, поэтому он и включил себя в группу.
      - Я утратил здесь, дорогие друзья, пять шестых своего безусловно излишнего на Земле веса, - словно оправдываясь, говорил он. - Но это не главное. Я, очевидно, сбросил с лишним весом и груз лет, я могу теперь вспомнить, как поднимался на трудные вершины с такими волками альпинизма, как академик Игорь Евгеньевич Тамм или член-корреспондент Академии наук Гавриил Адрианович Тихов. Я, скажу откровенно, был тогда им под стать. Потом, правда, состарился, но Луна меня омолодила.
      Лунный камень лежал на первой лунной могиле. Жизнь шла. Исследования продолжались...
      Казимир Нагурский знал в альпинизме толк и уже доставил с ракеты альпинистский инвентарь, специальные ботинки, альпенштоки, ледорубы, которые здесь годились лишь для камня, веревки, крюки, клинья и даже какие-то новинки, в частности семь железных непрожигаемых зонтиков, которые могли предохранить путников от дождя лавы.
      Евгений Громов, как и его брат, был мастер альпинизма и одобрил предусмотрительность поляка.
      С первых же шагов восхождения Евгений стал командиром похода. Однако авторитетом в лунной обстановке оказалась Эллен. Аникин из-за поврежденной ноги остался внизу, и Эллен, единственная из участников подъема, имела опыт движения по лунной поверхности. Она научилась прекрасно рассчитывать свои силы, очень точно прыгала, давала толковые советы и молча выполняла самые трудные задания.
      - Без вас, девочка, мы просто не могли бы подняться сюда, - заметил академик, когда его втащили веревкой на очередную кручу. Первой на нее запрыгнула снизу Эллен, держа конец веревки.
      Привал решили сделать примерно в том месте, откуда Петр Громов и Том Годвин рассматривали утонувшие цирки.
      Теперь этой картиной любовался академик,
      - Какая наглядность! Вы только посмотрите! - восхищался он. Превосходное подтверждение наших представлений о поднятии и опускании земной коры. Часто опускаются именно высокие места, то есть горные страны. Они оказываются впоследствии на дне океанов. На Луне то же самое! Некогда высокогорная лунная страна, полная вулканических, как мы теперь знаем, цирков, опустилась. Каждая точка коры, по-видимому, любой планеты, совершает как бы колебательное движение, чрезвычайно растянутое во времени. Если бы мы изобразили высоту какой-нибудь точки планеты над уровнем ее океана и показали зависимость этой высоты от смены миллионов лет, то получилась бы волна, синусоида! Полюбуйтесь, вот она, окаменевшая диаграмма!
      Внизу виднелись полузалитые затвердевшим камнем кольцевые острова. Местами над каменной гладью поднимались острые хребты, когда-то бывшие горными вершинами.
      Во время восхождения Эллен и Евгению приходилось быть рядом. Холодок между ними не исчезал. Но каждый из них чувствовал необходимость сказать что-то важное для обоих.
      - Итак, Эджин, - начала Эллен на привале. - Что вы подумаете о том, что вынуждены были нарушить свой принцип?
      - Я не нарушил, а изменил его. Отныне я посвящу себя полетам и только полетам в Космос. Автоматы будут лишь служить экспедициям.
      - Уверена, вы будете ценным исследователем, Эджин. К сожалению, мы с вами навсегда меняемся местами.
      - Навсегда?
      - Да. Я никогда больше не полечу в Космос. Я не имею на это права. Я многому научилась. Научилась понимать, какую малую пользу здесь приношу. А я хочу приносить большую. У меня есть перо, Эджин, и я его не уступлю, как вы свой принцип. Мой долг - воспеть все виденное. Я напишу книгу "Лунный путь" о первой экспедиции на Луну. Это будет прежде всего книга о командоре, Эджин. О лунном Георгии Седове, о Петре Громове... - Эллен помолчала. - Это будет книга о суровой, но прекрасной Луне, вот об этих пейзажах, которых даже не понять, не представить, находясь на Земле. Вы заметили, что Луна - страна геометрических форм, а не хаос, как думали? Правильные окружности, отвесные срезы, прямолинейные трещины. Здесь ничто не смягчено, не сглажено. Луна прекрасна, Эджин! Я провела здесь самые счастливые дни моей жизни и всю свою жизнь посвящу рассказу об этих днях.
      - Напишете книгу?
      - Да, книгу о нем, о Томе и Ване... Даже о себе. И, знаете, даже о вас, о виртуозном водителе танкетки.
      - Очень благодарен.
      - Пожалуйста. А вы?
      - Я буду готовить полеты. Это очень хлопотное и незаметное дело. Годы готовить, координировать усилия сотен тысяч людей, чтобы потом, если мне доверят ракету, как доверяют летчику-испытателю самолет, направить чудесное творение ума и рук людей к другим планетам. Я ведь искусный водитель, как вы сказали...
      - Цели у нас общие, Эджин, а пути разные. Когда-нибудь я возьму у вас интервью во время вашей тренировки.
      - Буду рад.
      - Но я никогда, слышите, никогда не буду говорить с вами по телефону, никогда...
      Евгений промолчал.
      - И я никогда не подойду к телевизору, если вы окажетесь в студии.
      - Я постараюсь не попадать на экран.
      Евгению хотелось спросить, будет ли в книге что-нибудь о Селене, но он не спросил.
      Академик оказался неугомонным. Ему уже не сиделось:
      - Друзья, единственно, от чего здесь можно устать, так это от отдыха!
      Евгений решительно поднялся и перекинул через плечо веревку.
      - О'кэй! - сказала Эллен и тряхнула стриженой головой.
      Евгению удалось найти удобный перевал, но, чтобы воспользоваться им, предстояло перебраться через черную пропасть.
      - Она словно наполнена сажей, - заметил Джон Смит. - Нужен по меньшей мере мост имени Вашингтона.
      - Будет мост имени Смит, - пообещал Нагурский.
      Он принес ракетный гарпун. Гарпуном надо было попасть точно в одну из трещин на противоположной стороне пропасти, чтобы он застрял там и позволил натянуть привязанную к нему веревку.
      Нагурский оказался прекрасным стрелком.
      - У вас, парень, хорошо пойдет китобойный бизнес, - заметил Джон Смит.
      Гарпун прочно застрял в трещине. Веревку удалось натянуть, и все по очереди переправились через пропасть при помощи крюка и подвесной петли, как в свое время переправлялись первые исследователи через лунную трещину.
      Евгений предложил было Эллен переправиться с ним вместе, как она это делала с Петром, но она сухо отказалась.
      Группа взбиралась все выше и выше. Семь человек помогали друг другу, страховали один другого, старались сделать восхождение более безопасным.
      Горизонт стал шире, а выпуклость лунного шара резче. Но видимость вдали оставалась совершенно такой же, как вблизи. Никакой дымки! Правда, разобрать детали вдали было труднее, но не оттого, что они были мельче, а оттого, что контуры гор как бы наслаивались один на другой.
      Евгений вел группу точно. Сделали еще один привал, потом бросок и... люди увидели "ту сторону Луны".
      Она не должна была быть особенной, чем-то коренным отличаться от видимой с Земли части, но... Было на "той стороне Луны" нечто, что заставило всех замереть.
      - Вот он, вулкан Петра Громова! - первым произнес академик, поднимаясь на последний камень перевала.
      - Великолепный вулкан! - сказал Жак Лавеню.
      - Он больше Везувия и Этны, - заметила Эллен.
      Да, это было совершенно ново: вулкан на Луне! Посередине огромного цирка над острым коническим пиком клубилось облако дыма, вернее, оно столбом взлетало вверх и там расплывалось туманным шаром.
      Черная тень тянулась от вулканического пика через всю арену цирка и достигала противоположной части кольцевого хребта, расцвеченного вертикальными светлыми полосами.
      Академик смотрел на действующий вулкан в бинокль и сожалел, что окуляры нельзя прижать к самым глазам. Мешал колпак шлема.
      Так и не пристроив бинокль как следует, он махнул рукой и передал его стоявшему рядом Джону Смиту.
      - Прекрасная труба, сэр. И дымится, - сказал тот и передал бинокль Джолиану Сайксу.
      Евгений взял бинокль последним. Эллен искоса наблюдала за ним. Сначала он глядел на центральный пик, над которым стоял дымный столб, а потом стал почему-то рассматривать усыпанное вулканическим пеплом дно кратера. Бинокль задрожал в его руках.
      - Что вы видите? - тихо спросила Эллен.
      - Посмотрите вы, - сказал Евгений. Эллен взяла у него бинокль и поднесла к глазам.
      - Это, наверное, мираж, - сказала она.
      Евгений вздрогнул, услышав это слово, не сразу понял его истинное значение.
      - Этого не может быть, - продолжала Эллен. - Мы здесь не проходили.
      - Что такое? - заинтересовался академик.
      - Следы, - сказал Евгений.
      - Какие следы? - поразился Беляев.
      - Взгляните.
      Академик сердито взял бинокль и на этот раз сумел им воспользоваться как следует.
      Во всех шлемофонах слышалось тяжелое, прерывистое дыхание.
      Академик строго повернулся к Эллен и Евгению:
      - Вы не могли здесь пройти?
      - Для этого нужно было бы перебраться через кольцевой хребет, напомнил Евгений.
      - Значит, кто-то перебрался? - повысил голос академик.
      Евгений пожал плечами.
      Теперь в бинокль смотрели все по очереди. То, что они видели, превосходило все допустимое...
      От подножия кольцевого хребта по дну кратера к центральному пику вулкана тянулась цепочка... следов.
      Да, это были следы... безусловно следы! Маленькие лунки в слое пепла. И каждая - на расстоянии шага от соседней.
      - Шестиногое лунное чудовище, - решил Жак Лавеню.
      - На Луне чудовищ нет и быть не может, - строго сказал академик.
      - Не шестиногого, - заметил Нагурский, рассматривая далекие следы в бинокль. - Скорее, это следы трех двуногих...
      - Невероятно! - воскликнула Эллен.
      - Это... это... - академик почти задыхался, - след Разума!
      - "Разума"? - изумился Лавеню. - Но ведь он...
      - Да не ракеты же! - взорвался академик. - Кто мог оставить следы на Луне?
      - В самом деле, кто?
      - Только разумные существа, - убежденно сказал старый ученый.
      - Вот, черт возьми, какая досада! - воскликнул Джон Смит, - успели раньше нас...
      Академик рассмеялся.
      - Это что-то вроде квасного патриотизма во всеземном масштабе. Вы что, думаете, подвиг открывателей был бы меньше, если бы они открыли обитаемую планету? Наши погибшие герои открыли обитаемый Космос! Научная страсть вела их именно к этому месту, куда стремились когда-то и представители чужого, неведомого нам Разума.
      - И те и другие интересовались действующим здесь вулканом, подсказал Евгений. - Потому и сошлись их пути.
      - Хотя и отделены временем в пять тысяч, а может быть, и в пять миллионов лет, - продолжал академик.
      - А вдруг это воронки от упавших цепочкой камней, выброшенных из жерла? - усомнился Жак Лавеню. - Такие вулканические выбросы не опровергли бы устоев веры.
      - Веры? - воскликнул Нагурский. - Тогда пришлось бы поверить, что камни вылетали ожерельем, нанизанным на нить. Слишком уж точны расстояния между лунками.
      - Уважаю любые убеждения, - сказал академик. - Предпочитаю не отвергать, а опровергать. Нам осталось сделать всего лишь шаг, чтобы убедиться в том, что в лунках нет камней и что мы, люди, - вовсе не библейские избранники природы и вовсе не одни существуем во Вселенной! Станет предельно ясно, что множество далеких и близких миров породили Разум. Где-то он окажется древнее и выше, чем у нас. И естественно, что, стремясь к познанию всего сущего, разумные существа летели в Космос, как полетели и мы. И они останавливались, черт побери!.. Останавливались... во всяком случае на Луне, и кто знает где еще! Быть может, теперь и на Земле мы будем искать их следы.
      - Пожалуй, я попрошу тогда отлучить меня от церкви, - заметил Жак Лавеню.
      - Друзья, - сказал академик, - если бы я не руководил международной космической экспедицией, я приказал бы сейчас же очертя голову спускаться в кратер. Кто знает, что мы откроем, идя по следам! Братьев по Разуму, протянутую руку высшей цивилизации!..
      - Но вы осторожный руководитель экспедиции и должны поставить здесь точку? - спросила Эллен.
      - Точку? - возмутился академик. - Это вы будете писать свою повесть "Лунная дорога" и поставите здесь точку, напишете "конец", а наука, исследования, жизнь... они никогда не кончаются!..