Лиз прилетела в Москву вместе с мистером Игнесом и инженером Гербертом Кандерблем. Сенатор Майкл Никсон отправился на правительственном самолете на день раньше.

Герберт Кандербль, высокий, нескладный, торопился надеть в проходе между рядами кресел пальто. Боб Игнес уже спускался по трапу, подняв обе руки с тугим портфелем и маленьким чемоданчиком, шумно приветствуя встречающих. Кандербль пропустил Лиз вперед.

Ее встречала профессор Веселова-Росова. С радушной простотой она обняла американку, когда та сбежала по ступенькам.

Кандербля и Игнеса встречали их старые знакомые братья Корневы, инженеры, соратники по строительству Арктического моста через Северный полюс. Их представили Лиз. Один из них, совершенно седой, но с молодым лицом, обращал на себя внимание. Это был человек из племени легендарных строителей, о которых Лиз слышала еще в юности.

Корневы увозили гостей на дачу, так называют здесь загородные виллы. Лиз не хотела стеснять Веселову-Росову, приглашавшую остановиться у нее, и попросила отвезти ее в гостиницу «Украина».

По дороге, сидя в машине, Лиз робко высказала радушной женщине свое заветное желание повидаться с помощницей Бурова, которую удалось вернуть к жизни.

— Я ее так хорошо помню. Я была очарована ею, — сказала Лиз.

Веселова-Росова почему-то очень смутилась и пробормотала что-то по поводу того, что непременно передаст это желание гостьи.

Лиз отказалась в гостинице от трехкомнатного номера, заняв на этот раз маленькую комнатку с одной кроватью.

Расставаясь до вечера, Веселова-Росова советовала Лиз поспать до ночного заседания. Лиз уверяла, что прекрасно выспалась над океаном. К тому же она еще не отвыкла от нью-йоркского времени и для нее заседание будет дневным.

Пообедав в ресторане, Лиз поднялась к себе на двадцать третий этаж, постояла у окна. Виднелся изгиб скованной льдом реки, мосты через нее, море заснеженных крыш и башни небоскребов, стоявших здесь свободно, не в такой тесноте, как в Манхеттене. И это было красиво!

Где-то здесь лежит то, что осталось от бедного Буророва. Сербург, Сербург! Тебя уже нет, каким ты был тогда!

В дверь постучали. Лиз вздрогнула:

— Войдите.

Неужели она?

Да, она узнала ее с первого взгляда. Так запомнившееся ей лицо, чуть вьющиеся волосы. Она и в то же время не она… Слишком возмужала!..

— Хэллоу, миссис Бредли! Как вы поживаете? Как вам нравится теперь наша Москва?

Какое великолепное произношение! Конечно, она слышала еще и тогда этот голос, но… Тогда она говорила со славянским акцентом. А теперь как урожденная американка!

Лиз протянула обе руки и пошла навстречу вошедшей:

— Как я рада! Я боялась, что вы не придете. Вы необычайно похорошели. Я рада, что вы получили всемирную премию. Прошу вас, садитесь.

— Благодарю вас. Я до сих пор признательна вам за помощь, которую вы оказали мне… в Третьяковской галерее.

Лиз отступила:

— Я вас плохо понимаю. Разве это были вы?

— Я такая же американка, как вы, которая, подобно вам, стремилась служить великому делу.

— Помогая Бурову?

— Я должна была шпионить за ним. По заданию вашего бывшего жениха Ральфа Рипплайна. Меня заслали сюда, но я водила за нос боссов.

Лиз расхохоталась, восхищенно глядя на гостью. Она потребовала, чтобы Эллен рассказала ей обо всем.

— Вы надули Ральфа? — воскликнула наконец Лиз, прерывая рассказ. — Вы прелесть! Я сразу почувствовала в вас героиню.

— Нет. Я была слишком слаба. Даже не сдержала себя, когда вы признались мне здесь, в гостинице, что Буров приходил к вам в палатку.

— Боже мой! Да я была для него лишь мешком с отрубями. Потому я и уступила его вам.

— …и вышли замуж за моего мужа.

Ошеломленная Лиз в изумлении уставилась на Эллен.

— Мы повенчались с Роем в Африке, в джунглях, перед звездами… Я воспитываю здесь нашего сына.

Лиз всплеснула руками:

— Боже мой, дорогая! Так ведь он вас до сих пор любит. Вы его Дочь Дивная Солнца. Как у Петрарки его Лаура. Ведь настоящее чувство выше всего земного и уж во всяком случае выше записей в канцелярских книгах.

— И план создания второго Солнца вы назвали «планом Петрарки»?

— Да. Маленькая женская слабость. Я тоже хочу чего-то великого, красивого, что возвышается над всем… если уж у меня нет… любви…

— И вы отдали этому великому все, что имели?

— Да. И мне не хватает, хотя я и пустила на ветер все наши миллиарды. Мне нужны все советские ядерные боеголовки. Я прилетела за ними сюда.

— И вы рассчитываете получить их?

— Я знаю все возражения против нашего плана. Юпитер — второе Солнце — выжжет Марс. Можем ли мы гарантировать, что нет марсиан, что мы не погубим ради себя чужую цивилизацию? Я знаю, все знаю… Счастье одного всегда покупается несчастьем другого.

— А если термоядерные реакции на Юпитере перейдут во взрыв?

— Тогда взрыв еще одной сверхновой звезды, которую заметят с какой-нибудь планеты в туманности Андромеды. Во всяком случае, это непохоже на жалкую судьбу будущих поколений, которую готовит им Кандербль с Игнесом «планом Икара».

— Торможение Земли, приближение ее к Солнцу?

— Да, расходуя для этого воду океанов, превращая порты в горные селения, в которых некому будет жить.

— Буров понял бы вас.

— Сербург? О да!.. Я часто мысленно советовалась с ним. Говорила даже об этом Рою.

— Он знает его?

— Преклоняется перед ним. А вы?

— Я продолжаю его дело. Может быть, вас познакомят с этим сегодня в Кремле.

— Я так много жду от сегодняшней встречи! Сразу же вернусь в Америку. А вы? Когда вы вернетесь домой?

Эллен опешила:

— Я? Домой? — Она никогда об этом не думала.

— Считаете, для вас там найдется мало дела? — спросила Лиз, пытливо глядя на гостью. — Ведь Буров не жив.

— Да, не жив. В бюллетенях пишут, что температура его тела 3,2o С.

— Это ужасно. Нельзя даже поплакать на его могиле.

— Буров требует не слез, а действия. Мне нужно сделать не меньше, чем вам, Лиз.

Эллен встала. Ей впервые сказали об Америке, как о ее родине.

— Я знаю, — сказала Лиз. — Вы вернетесь в Америку, если Буров умрет.

Раздался телефонный звонок. Обе женщины вздрогнули. Эллен сняла трубку и заговорила по-русски. Оказывается, за Лиз пришла автомашина.

Они спускались вместе в скоростном лифте. Лиз ощутила невесомость и закрыла глаза. Она подумала, что могла бы полететь на своем «Петрарке» к Юпитеру…

Эллен посадила Лиз в автомобиль, на прощание обняв и поцеловав ее.

— Я никогда не думала, что вы, Лиз, станете для меня примером, — загадочно сказала Эллен, захлопывая дверцу.

Она долго смотрела вслед отъехавшей машине, наблюдала, как она завернула по набережной, появилась потом на мосту, выезжая на магистраль, которая приведет ее прямо к Кремлю. Потом Лиз улетит в Америку. А Эллен?

Автомобиль с Лиз въехал через древние ворота за старинную крепостную стену и остановился около ярко освещенного дворцового подъезда.

С неба уже смотрели строгие звезды, из-за зубчатой стены поднималась неправдоподобно огромная красноватая и овальная луна. Лиз подумала, что скоро и Солнце станет таким же холодным… Она передернула плечами.

Оставив пальто в вестибюле — ей пришлось самой снять его и повесить за барьер на вешалку, — Лиз мельком взглянула на себя в золоченое зеркало и стала подниматься по уходившей высоко-высоко мраморной лестнице. Она думала о встрече с Эллен. Что она скажет Рою?

Веселова-Росова встретила Лиз и познакомила ее с академиком Овесяном. Лиз подумала, что русские или советские люди, как они называют себя, напоминают американцев. У них тоже много национальностей. Этот седой академик с жгучими глазами, ястребиным носом и порывистыми движениями был так непохож на Корнева или Бурова.

Кандербль тихо беседовал с пожилой красивой дамой, по-видимому, давней своей знакомой. Лиз не успела познакомиться с ней, подошли мистер Игнес и находившийся в Москве профессор Леонардо Терми, знаменитый физик. Она поразилась перемене в нем. Он был теперь худ, постарел, когда-то чистое лицо без морщин преобразилось — две глубокие горестные складки у щек и скорбное выражение больших глаз.

Вошел нестареющий Рыжий Майк — сенатор Никсон в сопровождении очень пожилого, низенького человека в очках, с задумчивым лицом. В его неторопливых движениях ощущалось удивительное спокойствие.

Присутствующие притихли, подтянулись.

Алексей Александрович, руководитель Штаба Солнца, созданного содружеством коммунистических стран для борьбы с оледенением планеты, пригласил всех в зал заседаний.

Лиз уже знала, какое огромное значение имел этот федеративный орган в жизни многих стран. Люди одинаково страдали от оледенения, где бы они ни жили, к какому бы лагерю ни принадлежали. Под руководством Штаба Солнца развернулась историческая борьба с ледяной коркой, которую провели в свое время по инициативе Роя и американцы. Штаб Солнца разумно пользовался резервами зерна, распределяя их между странами, спасая их от голода. Коммунистические страны потому и страдали меньше от обледенения, чем страны старых порядков, что там было велико спасительное организующее начало, объединяющее все ресурсы и все усилия.

И вот теперь Лиз привелось принять участие в одном из заседаний Штаба Солнца.

Сидели за полукруглым столом вперемежку — хозяева и гости.

На столе стояли вазы с фруктами и бутылки с приятными напитками. Лиз вспомнила об обеде в Беркли, о Рое и… опять об Эллен, с которой свела ее судьба. Как теперь будет дальше? По-прежнему теперь уже не выйдет!..

Но сейчас предстояло обсудить вопрос, как бороться с общенародным бедствием.

В середине совещания Алексей Александрович пригласил всех выйти во двор Кремля, чтобы наблюдать эксперимент, проводимый Советским Союзом.

Шли по дорожке над кремлевской стеной. Огней на набережной уже не было. Небо казалось серым и пасмурным, и только часть его над городом светлела. Снег на реке внизу казался темным.

— Рассвет над Москвой-рекой, — тихо сказала Лиз. — Как у Мусоргского…

Стоявшая рядом с Лиз пожилая дама улыбнулась. Потом, став сразу серьезной, посмотрела на ручной хронометр, надетый поверх рукава пальто. Лиз уже знала, что Анна Седых — руководитель ракетного центра коммунистических стран.

Лиз прежде не вставала на рассвете. Она никогда не думала, что он разгорается не на горизонте, а высоко в небе. Несколько параллельных линий барашковых облаков вдруг ярко вспыхнули там с краев, словно повернулись скрытой до сих пор стороной. Потом из-за причудливых туч вырвались раскрытые веером лучи. Неужели они существуют на самом деле, а не выдуманы художниками? И они двигались, эти лучи, как в миллион раз усиленное по яркости северное сияние. А над ними уже пурпуром и золотом пылали свисающие с неба занавесы. Лиз с волнением ждала, когда появится край остывшего светила. Но вместо холодного зимнего солнца из-за дымной полоски над городом вдруг всплыла ослепительно яркая звезда. Что это? Неужели красавица зорь Венера, опередившая Солнце? Яркая даже на светлом оранжевом небе, она слепила, на нее невозможно было смотреть.

Алексей Александрович обходил гостей и передавал каждому темные очки.

Через некоторое время по обе стороны блистательной Венеры появились еще две такие же звезды. Лиз уж поняла, что звезды не могут так сверкать.

И только теперь показался край огромного Солнца, красного, «закатного», но все еще жаркого, совсем не такого, какой ночью была луна.

Солнце вставало в фантастической оправе из двенадцати поднятых в небо самоцветных камней, умножая его свет. Глаза щурились. Лицо ощущало ласковое тепло.

Созвездие светил! Тепло жизни, свет радости, лучи надежды! Жизнь, жизнь, жизнь! Ее начало и смысл! Ее красота и движение! Ее ширь и бессмертие!

Лиз увидела рядом с собой Алексея Александровича.

— Петрарка-поэт создал Дочь Дивную Солнца, — сказала она. — Разве не поэты ваши ученые, которые создали созвездие солнц?

— По мере сгорания термоядерного топлива будут запускаться новые спутники с искусственными солнцами, — сказал Алексей Александрович.

— Не понимаю, — недовольно заметил мистер Игнес, — чем это лучше «Икара»? На фонари придется израсходовать не только ядерные запасы, но и воду океанов.

— Хотя бы тем, — возразил ему Терми, — что эффект не надо ждать десятилетиями.

— Уже сейчас можно загорать, — смеясь, поддержал сенатор Никсон.

— Тогда, если позволите, мы передадим Штабу Солнца все ядерные материалы, предназначенные для космической боеголовки корабля «Петрарка», — объявила Лиз.

— Спасибо, — сказал Алексей Александрович. — Нам это пригодится.

— А как же ваш космический корабль? — повернулась к Лиз Анна Седых. Она с удивлением глядела на американку. Может быть, у нее слезы на глазах оттого, что она смотрела на Солнце и новое созвездие светил? Или она плакала?

Лиз плакала. Ей было бесконечно жаль себя и своей мечты, которой она отдала все, что имела. Что теперь остается у нее. Рой? Но у него есть любовь к Дочери Дивной Солнца, которая непременно вернется в Америку, потому что Бурову уже не выйти из камеры анабиоза. Где же будет место Лиз?

И вдруг Лиз, вытерев платком набежавшие слезы, обернулась к Анне Седых и сказала:

— Вы руководитель ракетным центром, запускающим космические корабли. Разве мой «Петрарка» не годится для исследовательских целей? Разве не стоит достичь на нем Юпитера и кольца астероидов, исследовать эти осколки когда-то взорвавшейся планеты, раскрыть тайну ее поучающей гибели? Во имя Земли, чтобы с ней этого никогда не случилось?

Анна Седых ответила, что вопрос о полете «Петрарки» требует тщательного изучения.

Лиз приветливо улыбнулась ей. Она уже не плакала.

Часть третья. ВЕЛИКАЯ ВЕСНА