– В библиотеке, – ответил Арс, – в одной книге. Мешок Пыль сказал, что это предсказание очень древнее…

Здраво решив, что в пророчествах больше всего понимают те, кто их изучает профессионально, Топыряк со своей находкой обратился к представителю кафедры, которая занималась всем тем, что не вписывается в традиционные магические дисциплины.

Теологией, структурой пространства, пророчествами и прочей ерундой.

Впрочем, сами пограничники считали, что предаются исключительно важным, фундаментальным исследованиям, и поколебать их в этой точке зрения рискнул бы разве что очень отважный человек.

Кому охота остаток жизни провести в виде рассеянных по пространству молекул?

– Древнее? – при упоминании гроблина лицо пограничника скривилось. Зеленокожий библиотекарь не пользовался у преподавателей особенной популярностью, поскольку не считал нужным им подчиняться. – Возможно, оно и так… Но я думаю, что это все же подделка…

– А кто мог это написать? – не отставал Арс.

– Не могу вам сообщить, – ответил преподаватель, возвращая листок и обтирая руки о синюю мантию. – Обратитесь к прохфессору Крупице. Он у нас знаток древних «прароков»…

Вышеназванный прохфессор был отловлен в помещении кафедры, где он мирно дремал в огромном кресле около камина, в котором весело потрескивало пламя. На поиски кафедры Арс потратил почти полдня блужданий по зданию университета и, зная его коварные свойства, искренне опасался, что назад будет вернуться не легче.

– Прохфессор, прошу прощения, – сказал он с максимально возможной в данной ситуации вежливостью (если честно, то сдерживая желание завопить: «А ну очнись, старая калоша, и отвечай на мои вопросы!»).

Крупица, чье лицо размерами и топологией напоминало сморщенную хлебную крошку, чуть не подпрыгнул в кресле.

– А? Что? – воскликнул он. – Уже ужин?

– Не могу знать, – пожал плечами Арс, ощущая, как голодно бурчит в животе. Сыскать пропитание за время странствий по МУ не удалось. – Просто мне нужна ваша помощь…

Прохфессор некоторое время глядел на студента с непомерным удивлением, словно перед ним вдруг объявился таракан и предложил свои услуги в качестве грузчика. Потом взгляд его сфокусировался и обрел некую разумность.

– Ах, не ужин… – с досадой пробормотал Крупица, а потом долго, с наслаждением зевнул. – Чтоооо тааам у вааас?

Арс в очередной раз извлек листок и изложил историю его обретения.

– Мне хотелось бы знать, кто мог это написать, – закончил он.

– Мда, ух, хм, – глубокомысленно забормотал профессор, вертя листок туда-сюда и щурясь на него подслеповатыми глазами. – Конечно, моя научная работа на тему: «Влияние точности предсказаний на приплод крупного рогатого скота в период Староместского регентства» создала мне определенную репутацию… но, хм, ух… да…

Судя по всему, прохфессор мог создать себе еще одну репутацию, соорудив трактат на тему: «Мямление как инструмент общения». Он пыхтел, кряхтел и изрекал нечто невразумительное до тех пор, пока Арс окончательно не разозлился.

– То есть, вы не знаете ничего? – спросил он, почти выдирая пергамент из тонких лапок Крупицы.

– Ну сказать так не могу, ибо… хм, ну, впрочем…

Под смущенное хмыканье Арс покинул помещение кафедры. Судя по тому, что бормотание за закрывшейся дверью не прекратилось, прохфессор его ухода не заметил.

Город Ква-Ква особенно приятен для студентов вечерними и ночными развлечениями. Сказать, что обитатели университета только тем и занимаются, что зубрят заклинания и опробуют их на практике, значит изрядно погрешить против истины.

А если совсем против нее не грешить, то студиозусы в основном балбесничают и развлекаются на полную катушку. От их проказ стонут Торопливые, рыдают горючими слезами добродетельные обыватели, обитающие в опасной близости от МУ (жилье тут стоит гораздо дешевле, чем на других окраинах), а уличные коты и собаки, едва завидев силуэт в мантии, тут же кидаются бежать без оглядки.

У животных это стало почти инстинктом.

Утром дня Голенастой Змеи Арс проснулся бодрым и отдохнувшим. Причиной тому стало то, что утро затянулось далеко за полдень. Матрас, на котором спал Топыряк, впивался в тело непонятно откуда выросшими за ночь твердыми выпуклостями, а из угла комнаты доносилось немелодичное сопение, издаваемое двумя дырками в носу Шнора Орина, вместе с которым Арс снимал жилье.

День Голенастой Змеи, как и еще два в течение месяца, традиционно отводились студентам на отдых. На самом деле они предназначались в первую очередь для преподавателей, желающих провести денек в тишине и покое, без терзающих мозги дурацких вопросов. Но прохфессора с поцентами об этом дипломатично умалчивали.

– Мы утро встречаем в забое, рассвет отмечая кайлом! – пропел Арс строку из знаменитой гномьей песни. – Любимая, что ж ты не рада, алмазов тебе принесем!

– Хватит орать, – сказал сонным голосом Шнор. – В такую рань людей будишь…

– Какая рань? – возмутился Арс, придав верхней части туловища вертикальное положение. От этого усилия матрас опасно заскрипел и сделал попытку разлезться на куски. – Скоро вечер. Сегодня же день первокурсника, забыл?

– А, точно, – Орин шумно почесался. – И где?

– В ночной берлоге «Три поросенка».

Ночные берлоги были исконным кваквакским изобретением. Только жители самого большого, грязного и противоестественного города во всем Лоскутном мире могли подумать, что кому-то понравится веселиться ночью в глухом подвале, где тесно, душно и шумно.

К удивлению всего остального мира, они оказались правы. Любителей подобного отдыха нашлось предостаточно, в основном среди подрастающего поколения.

Берлоги открывались ближе к полуночи, и там под удалую бесшабашную музыку, от которой стошнило бы истинного любителя искусства, можно было предаться всем существующим на свете сомнительным удовольствиям, начиная от танцев и заканчивая употреблением внутрь веществ, о пристрастии к которым в приличном обществе говорить не принято.

Ревнители нравственности называли берлоги «притонами разврата и порока», что только добавляло подвальным заведениям популярности, а стражи порядка давно махнули на них рукой, устраивая себе время от времени невинные развлечения в виде облав.

Берлога «Три поросенка» славилась в первую очередь вывеской, на которой беззастенчиво скалились три здоровенных щетинистых борова. Судя по сведенным в кучу маленьким глазкам, лужа, в которой оные поросята проводили досуг, состояла никак не из воды.

Кроме того, «Три поросенка» располагались ближе всего к университету, и пользовались среди студентов самой большой популярностью.

День первокурсника, полуофициальный праздник посвящения новичков в университетское братство, тоже чаще всего проходил именно там, среди столиков, стилизованных под огромные пятачки, и под свешивающимися с потолка многочисленными поросячьими хвостиками.

К тому времени, пока Арс и Шнор окончательно проснулись, на смену дню явился вечер. Прилегающий к университету квартал потихоньку затихал. Хозяйки загоняли в дома детей, лавочники запирали заведения, закрывая окна тяжелыми ставнями, а на двери вешая амбарные замки.

Всякий знал – сегодня гуляют студенты.

Торопливые тут появлялись не чаще раза в год, так что надеяться можно было только на себя, да еще – на богов, а они, как известно, помощники ненадежные.

– Ну что, ты готов? – спросил Арс, скептически разглядывая себя в зеркале. Черные волосы, с которыми не справится ни один гребень, топорщатся, лицо в меру симпатично, парадная мантия вычищена и выглядит почти новой.

Для того, чтобы обаять девушек, облик вполне подходящий.

– А как же! – отозвался Шнор из комнаты. – Уже иду. Выбравшись из дома, друзья зашлепали в направлении центра города. Двигались по обочине, так как пространство, называемое в Ква-Ква улицей, является кривым и неровным, украшенным канавами, ямами и колдобинами, обычно полными грязной воды.

Любой, пытающийся идти серединой улицы, подвергает опасности себя и свою обувь. Как тут проезжают телеги, в особенности груженные, остается загадкой для всех.

Когда дошли до «Трех поросят», основательно стемнело. Сквозь дымное марево, всегда висящее над городом, протискивали свет самые наглые звезды. Со стороны реки потихоньку наползал тягучий, пахнущий тиной туман.

Вывеска ночной берлоги – плод труда кого-то из магов, выпускника кафедры строительного волшебства – неуверенно переливалась оттенками розового и золотого. Косоглазые боровы призывно щерились, их бока маслянисто лоснились, а копыта сжимали подозрительно чистые стаканы, которых в этом заведении отродясь не водилось.

У лестницы, ведущей вниз, в саму берлогу, толпились студенты. Хмурый вышибала-эльф, обманчиво хрупкий на вид, собирал деньги за вход. Ходили слухи, что у себя на родине, в Лоскуте Высокий лес он был то ли великим поэтом, то ли выдающимся лучником, то ли и тем и другим сразу.

Вольный (и надо признаться, несколько вонючий) воздух Ква-Ква сотворил в его душе странную перемену. Эльф забросил рифмы и аллитерации, запрятал подальше меткий лук и принялся зарабатывать на жизнь тяжким трудом вышибалы. К этому у него открылся неожиданный талант.

Убедиться в нем смогли многие, пытавшиеся буянить в «Трех поросятах». Магия эльфа брала плохо, а кулаки его были тверды, словно камни, и быстры, как удар молнии.

И это вовсе не являлось поэтическим преувеличением.

– Привет, Араэль, – сказал Арс, отсчитывая деньги. – Все стоишь?

Эльф что-то пробурчал. Иного ответа от него, учитывая мрачный нрав, трудно было ожидать.

Спустившись по узкой и неудобной лестнице, друзья оказались в обширном, похожем на пещеру помещении. Заднюю его часть занимал довольно большой помост, покрытый розовым бархатом. На нем терзали инструменты музыканты в количестве пяти разумных существ. Тут был гном с огромным, больше него, барабаном, двое людей, один из которых совершал насилие над волынкой, а другой время от времени, когда просыпался, хлопал литаврами. Пара троллей извлекала из нескольких причудливо состыкованных камней равномерные вибрирующие звуки.

Рождающаяся какофония заставила бы сойти с ума даже глухого, от нее что-то ворочалось в животе, а поджилки сами начинали трястись. Эта «музыка» ощущалась скорее не ушами, а всем телом, в нее можно было погружаться, точно в воду.

Справа от помоста сгрудились столики, похожие на громадные пятачки, слева расположилась стойка, за которой протирал стаканы хозяин. В центре же все было забито телами танцующих.

Танцем это дрыганье и вихляние назвал бы только людоед из самого дикого Лоскута, но иного подходящего слова в человеческом, да и в любом другом языке не существовало.

В воздухе плавали клубы розоватого, подозрительно сладко пахнущего дыма, а подвешенный среди поросячьих хвостиков магический источник света расшвыривал во все стороны разноцветные мигающие пучки.

– Наших видишь? – проорал Арс прямо в ухо приятелю. Иначе разговаривать тут было просто невозможно.

– Нет, – ответил Шнор. – Пойдем, пока пива возьмем…

До того момента, когда соберутся все и начнется собственно праздник, время еще оставалось, и друзья отправились к стойке. Народу, несмотря на видимую тесноту, было пока немного, и первокурсников можно было различить сразу – по обалделым вытянутым лицам.

Многие из них ранее жили далеко от Ква-Ква, и в ночную берлогу попали первый раз в жизни…

У стойки, вырезанной из мягкого дерева в виде непомерно длинной свиньи, держащей на спине поднос, приятели взгромоздились на табуреты и заказали пива, выбрав из длинного списка «Гномье темное».

Впрочем, вне зависимости от выбора клиента, кружки всегда наполнялись из одного бочонка.

– А ничего, – Топыряк успел сделать лишь один глоток темного, слегка отдающего хмелем напитка, как его кто-то потрогал за коленку.

Опустив голову, он обнаружил рядом представителя немногочисленного народа фей. Ростом феи в полчеловека, худые почти до прозрачности, а из спины у них растут большие, похожие на стрекозиные крылья.

И еще они слегка светятся.

– Чего тебе? – подозрительно поинтересовался Арс, по алому отливу в окраске определяя, что перед ним – злой фей..

В отличие от большинства разумных рас, у фей три пола, один женский, и два мужских. Женщины-феи не покидают пределы жилищ, и тот, кто их видел, может гордиться этим до скончания дней.

К каждой особи женского пола прилагается две мужского. Одна из них, с преобладанием синего цвета, именуется – стоит сказать довольно условно – добрым феем, а с преобладанием алого – злым.

Откуда пошло это название и на кой ляд нужны феям два самца разных видов – этого не смог выяснить никто. Сами феи молчат не хуже рыб, а у прочих рас не хватило наглости лезть в чужую семейную жизнь.

В своей бы разобраться.

Общеизвестно было лишь одно – добрый фей без злого не ходит.

– А не угостишь ли ты меня кружкой пива? – прогудел злой фей неожиданно гулким для столь крошечной фигурки басом.

– А с чего это я должен тебя угощать? – вполне искренне удивился Арс.

– А с того, что если пожадничаешь, то участь твоя будет страшна! Кости твои станут пеплом, тело пожрут черви, а голова обратится в тыкву! – второй фей, высунувшийся из-за спины первого, оказался еще меньше. Голос же его скорее бы подошел пещерному троллю ростом в три метра, а не крошечному полупрозрачному существу.

Впечатление от произнесенного пророчества испортило то, что фей неожиданно смутился, опустил взгляд и принялся со смущенной улыбкой ковырять ножкой пол.

– Ой, что это я, – сказал он, – я же добрый…

– Во попрошайки! – рассмеялся Шнор. – Удрали от жены. Ведь так?

С нравами фей уроженец Троеречья, похоже, был знаком неплохо. В ответ на его вопрос феи дружно кивнули. Получив же кружку пива на двоих, выхлебали ее со скоростью страдающего похмельем гнома и исчезли в толпе.

– Привет, мальчишки! – от входа приятелям помахала Фома Катина. Шевелюра ее была выкрашена в цвет спелого баклажана, а на лице сияла проказливая улыбка.

– Привет! – в один голос ответили будущие демоноведы, опасливо поглядывая на спутника однокашницы – здоровенного литроболиста.

– Скоро все наши соберутся, – вздохнул Арс, – вон, смотри, кто это там так классно отрывается?

Тощий парень в черной мантии факультета магии неживого двигался так, словно его организм разом лишился всех костей. Ухитряясь улавливать в безумной музыке какой-то ритм, он дрыгался, вращая конечностями с такой скоростью, что видны были лишь смазанные очертания.

– А, это мой земляк, – отозвался Орин с легкой ноткой зависти, – Верек Сатис. Балбес и разгильдяй, но веселиться умеет – сам видишь…

Музыка прервалась так неожиданно, что Арс в первое мгновение решил, что оглох. Суматошно завращал головой, и лишь вливающийся в уши шум от множества переставляемых ног заставил его поверить, что с ушами у него все в порядке.

– Здорово, – из толпы вынырнул, сияя лунообразной улыбкой, Нил Прыгскокк. – Я не опоздал?

– Как видишь, нет, – ответил Арс.

И тут же на сцене, с трудом протиснувшись между троллями и их музыкальным инструментом, объявился Аира Петян. Ему, как самому большому болтуну, чаще всего поручали ведение различных мероприятий, где не требовалось большого ума.

– Йо! – выкрикнул Аира Петян бодро. – Радприветствоватьвассегодняздесь!

Не привыкшие к подобной экспрессивной манере высказываться первокурсники изумленно моргали, напоминая глубоководных рыб, впервые рискнувших подняться на поверхность.

Аира Петяна это ничуть не смутило.

– Мыначинаемнашпраздник! – верещал он, скача по сцене обезумевшим кенгуру. – Сегоднямысобралисьдлятогочтобы…

Дальнейший треп, перемежаемый время от времени вскриками «Йо!» не заслуживал того, чтобы в него вслушиваться. Репертуар Аира Петяна не менялся уже много лет.

– Если это будет продолжаться более пяти минут, то я убью его! – прошептал Нил на ухо Арсу.

Шнор понимающе хмыкнул.

Глава 4

– Долженсказатьпаруслов деканмэтрТугодум! – возгласил Аира Петян, после чего отвесил нечто, долженствующее изображать изящный поклон и отступил в сторону.

Декан факультета магии нечеловеческих существ, до сего момента совершенно незаметный среди царящего в «Трех поросятах» хаоса, осторожно, точно ступая по усыпанному коровьими лепешками полю, выбрался на сцену. На лице его читалось отвращение. Подобную физиономию можно увидеть у защитника животных, попавшего на бойню.

– Мои молодые друзья, – проговорил мэтр Тугодум, постаравшись доброжелательно улыбнуться. Перекосившая желчное лицо декана гримаса подошла бы скорее гроблину, чем человеку. – Сегодня для вас знаменательный день…

Обкатанные десятками повторений, обрыдшие явившемуся сюда по жребию декану (каждый год главы факультетов разыгрывали, кому выполнять мерзкую обязанность, сопряженную с недосыпанием и посещением места неприятного, порочного и вредного для здоровья) скользили мимо ушей, не трогая ни сердца, ни ума.

Арс почувствовал, что засыпает. Еще не так давно готовый клясть Аиру Петяна за его болтовню, он обрадовался бы ему сейчас больше, чем сирота – нежданно обнаружившимся родителям.

Отвернувшись от сцены, Арс принялся разглядывать зал, надеясь высмотреть среди толпы девчачьи мордашки попривлекательнее.

Тут-то все и случилось. Неярко сверкнуло что-то под потолком, словно один из свисающих поросячьих хвостиков вдруг вообразил себя молнией, неожиданно сильное движение воздуха взъерошило собравшимся волосы.

И у весельчака в черной мантии, имя которого Топыряк узнал всего с полчаса назад, отвалилась голова.

Арс видел все в ужасающих подробностях. Поперек горла Верека Сатиса появилась красная полоса. Она резко, скачком, расширилась, и алым фонтаном ударила кровь.

Голова с застывшей на лице удивленной ухмылкой чудовищным мячом откатилась в сторону. Безголовое тело, постояв несколько мгновений, упало ничком, и только после этого по ушам ударил слитный женский визг.

Магический светильник под потолком, не выдержав звукового напора, озадаченно мигнул, и вдруг засиял во всю мощь, грозя исчерпать заложенную в него энергию за несколько часов.

Толпа мгновение помедлила, а потом с истошными криками бросилась к выходу. Хозяин заведения испуганно забился под стойку, музыканты, ухватившие инструменты, неведомо как оказались впереди всех.

Два фея, добрый и злой, пыхтя и надрываясь, тащили бочонок с пивом. Исследователь, занимающийся этой разумной расой, просто сошел бы ума от счастья, наблюдая за этой сценой. А потом бы описал ее в научной работе «Клептомания среди фей: концепция и выводы».

Но увы, исследователи мирно спали в собственных постелях.

Единственный, кто двигался в обратном направлении, оказался эльф-вышибала Араэль. Как он сумел пробиться сквозь сплошной поток разумных существ, оставалось загадкой.

Но не зря по всему Лоскутному миру ходят слухи о ловкости эльфов.

Ворвавшись в зал, Араэль огляделся. Кулаки эльфа были сжаты. Он был готов бить, крушить и вышибать. Но делать это, к его немалому разочарованию, оказалось не с кем.

Кроме тела на полу в берлоге остались лишь зарывающийся в пол (судя по звукам) хозяин, застывший с полуоткрытым ртом на сцене декан Тугодум, за которым прятался молчаливый, и от этого не похожий на себя Аира Петян, да Арс с приятелями у стойки.

Причины того, почему они не удрали вместе со всеми, были непонятны даже им самим.

– Что тут случилось? – в голосе Араэля звенел металл, а в синих глазах, обращенных на студентов, гнев боролся с удивлением. – Кто это его?

– Если бы мы знали, – оживая, пробормотал мэтр Тугодум, – а вот молодым людям это видеть вовсе ни к чему…

Верхушка деканского посоха сверкнула, и Арс ощутил, что его окутывает мягкая сонливость. Глаза начали закрываться, и последнее, что он слышал, была фраза, обращенная эльфом к хозяину заведения:

– Да, Майк, – голос Араэля звучал спокойно и даже отстраненно, – не самый удачный вечер для бизнеса… Ты не находишь, что нам нужно сменить название, на «Отрубленную голову», например?

– Э, хмм… – лицо лейтенанта Лахова, обычно выражающее восхищение собственной персоной и презрение ко всему, что эту персону окружает, в настоящий момент выглядело смущенным. Выражение это было для лица явно новым, и поэтому оно постоянно морщилось, напоминая болтающееся на ветру полотенце. – Перед нами стоит определенная проблема…

– Еще бы не стоит! – ректор Магического Университета Глав Рыбс, в кабинете которого проходила беседа, возмущенно фыркнул. – Нашего студента обезглавили посреди толпы!

– Давайте уточним, – хмуро заметил Лахов, почесывая подбородок и страстно мечтая об обычной работе городского стражника: битье морд, взимании мзды с лавочников и прочем, без чего общественный порядок мгновенно рухнет, – нет никаких доказательств, что это было именно обезглавливание!

– Как же! – сидящий тут же мэтр Тугодум едва не подавился от обуревающего его возмущения. – Я собственными глазами видел, как у бедного юноши отвалилась голова!

– Вот именно! – с нажимом произнес лейтенант. – Отвалилась!

– Не очень я вас понимаю, – холодно проговорил Глав Рыбс, сверля стража закона подозрительным взглядом. Голос его дребезжал сильнее обычного.

– Сейчас объясню, – Лахов вздохнул, про себя кляня «этих штатских», которых сколько не учи, все одно строем ходить не заставишь. – Произошедшее событие и на самом деле похоже на убийство! Университет, как пострадавшая сторона, имеет полное право заявить о нем в городскую стражу. Но лучше бы ему этого не делать…

– Это еще почему? – в один голос спросили ректор и декан.

– А потому, что мы еще не раскрыли тот случай на грядке! А если на нас повесить и это странное убийство, то завтра я уже буду патрулировать Дыры в чине капрала! – в голосе лейтенанта звучала редкая для Торопливых искренность. И немудрено – он от всего сердца опасался за собственную зад… карьеру. – И вам помочь ничем не смогу!

– А в каком случае вы помочь сможете? – Глав Рыбс выглядел, точно изумленная вобла. Изощренный ум ректора, знающего больше, чем все Торопливые вместе взятые, с трудом поспевал за извивами хитрого стражнического умишки.

– Если никакого убийства не будет, – покачал головой Лахов. По шлему его весело заскакали проникшие сквозь щель в портьерах солнечные зайчики. – Если все будет представлено… ну, как несчастный случай! Тогда у меня не будет неприятностей с начальством, и мы будем заниматься этим делом, но НЕОФИЦИАЛЬНО!

На последнем слове лейтенант пугливо понизил голос, так что собеседники с трудом его расслышали.

– Несчастный случай? – засомневался Тугодум. – Это каким же образом?

– Ну, – Лахов неопределенно покрутил руками в воздухе, – вы же знаете, как они там трясутся, в этих ночных берлогах? Вот от размахивания головой она у него и отвалилась…

– И кто в это поверит? – Глав Рыбс выразительно почесал нос.

– Все, – с полной убежденностью сказал лейтенант. – Чем глупее новость, тем люди охотнее ей доверяют…

– Ладно, – ректор и декан переглянулись. – Так и быть. Идите… До выхода вас проводят.

Памятуя о печальной судьбе сослуживца, без проводника Торопливые в здание МУ входить отказывались.

– Э, еще один вопрос, – проговорил лейтенант, – сержант Ргов…

– Это кто? – нахмурился Глав Рыбс.

– Он до сих пор не нашелся, – вздохнул Лахов. – Бродит где-то на вашей территории. Нам бы хотелось, чтобы он вернулся и приступил к выполнению своих обязанностей…

– Хм, да? – ректор посмотрел на мэтра Тугодума. Тот в ответ неопределенно пожал плечами. Про слоняющегося по МУ стражника они уже успели забыть. По сравнению с потерянным триста лет назад где-то в подвалах караваном верблюдов один человек мало чего значил. – Ну, мы приложим все усилия… Обязательно!

Удовлетворенный лейтенант откланялся. Когда за ним закрылась дверь, Глав Рыбс повернулся к Тугодуму.

– Мне все это не нравится! – почти прошипел он. – Не верю я в то, что эти тупые стражники что-то узнают! Там точно не было никакой магии?

– Ваша милость! – декан изобразил оскорбление. – Я бы почуял любое заклинание, будь оно сотворено кем угодно, за сотню метров! Или вы не доверяете мне?

– Почему? – ректор мерзко улыбнулся, напомнив приготовленную ко Дню Всех Богов тыкву с вырезанной кровожадной ухмылкой. – Вот только есть такая хорошая пословица: доверяй, но проверяй… Если уж ты ничего не ощутил… Сегодня же вечером я желаю говорить с богами! Извести остальных деканов и пусть главный пограничник будет готов!

Слова о том, что это вовсе не его дело, застряли у мэтра Тугодума в горле. По всем признакам, Глав Рыбс гневался, а с разозленным начальством спорят только те, кто уже подал заявление об увольнении.

– Будет сделано, ваша милость, – только и смог пискнуть декан.

Ритуал для обращения к богу мудрости Турнепсу прохфессор кафедры пограничной магии Крупица решил провести на крыше университета. И вовсе не по причине того, что отсюда в хорошую погоду можно далеко на западе разглядеть Влимп, обиталище небожителей.

Просто теологическая магия требует больших ровных площадок. А где их еще найдешь? Не в спортзале же с богами общаться?

Когда ректор в сопровождении изрядно запыхавшихся деканов (взбираться пришлось по длинной и крутой лестнице) поднялся к месту действа, прохфессор и его помощники как раз закончили ползать по крыше. Результатом их усилий, кроме протертых на коленках мантий, стала громадная сложная фигура, похожая на запутавшуюся в паутине муху с двумя десятками крылышек. Она удивленно тужилась, пытаясь разглядеть водруженный в самый центр собственной спины прямоугольный алтарь.

На него установили изготовленную из белого мрамора статую бога – лысого толстого старика, завернутого во что-то, напоминающее длинное полотенце. Рука Турнепса благосклонно простиралась в сторону людей.

– Все готово? – поинтересовался Глав Рыбс сварливо.

– Да, ваша милость, – поспешно ответил прохфессор, – накопители и распределители магической энергии расставлены, так что можем начинать.

– Что-то тут дует, – проворчал мэтр Шизомудр, который считал, что его привели сюда зря.

– Тихо! – рявкнул ректор. – А не то я велю пересмотреть ритуал так, чтобы в нем появился пункт «человеческое жертвоприношение»!

Деканы испуганно притихли. Повинуясь указаниям Крупицы, они расположились за его спиной. В происходящем действе главы факультетов оказались статистами, и это злило привыкших быть в каждой бочке затычками волшебников.

– А вы уверены, что он именно так выглядит? – полюбопытствовал Глав Рыбс, глядя на статую лысого старого пузана.

– О, это изображение освящено тысячелетней традицией! – ответил прохфессор. – Мы нарисовали все триста тридцать семь священных знаков бога, так что вызов будет успешным.

– Ну-ну.

Сам обряд оказался скучным до ломоты в зубах. Заведующий кафедрой пограничной магии и его помощники долго выли и бормотали что-то, напоминая группу сбежавших из психушки идиотов, колдовская энергия неторопливо струилась по крыльям нарисованной на крыше МУ мухи. Если бы кто-то посмотрел на нее сверху, то ему показалось бы, что муху корчит и плющит, точно муравья на оживленной дороге.

Ректор с трудом сдерживал зевки. Деканы скучали.

– О, уже получается! – обрадованно сообщил Крупица в тот момент, когда Глав Рыбс почти заснул. – Сейчас явится!

– Кто? – ректор всхрапнул, точно ездовая лошадь, взявшая главный приз на скачках, после чего изо всех сил вытаращил слипающиеся глаза. Эффект оказался таким, словно кто-то попытался надуть два очень маленьких рыбьих пузыря.

– Бог! – испуганно прошептал прохфессор, и вновь принялся выть и бормотать, поддерживая усилия помощников.

Вокруг стоящей на алтаре статуи сформировался едва заметный синеватый ореол, постепенно становящийся все ярче и ярче. Достигнув нужного уровня яркости, он поменял цвет на голубой, затем на зеленый и остановился на ослепительно-желтом. Можно было подумать, что на вечернем небе объявилось еще одно солнце.

Волшебники жмурились и прикрывали глаза руками.

– Эх, надо было прихватить шапку с козырьком, – посетовал шепотом кто-то из деканов. – Или стекол накоптить…

В сиянии стало видно, что статуя зашевелилась. С ее поверхности словно смывало белую краску, кожа стала розовой, обмотанное поверх тела полотенце – противного болотного цвета. Открылись глаза, оказавшиеся пронзительно голубыми, точно две дыры в полуденное небо.

Сияние постепенно угасало, будто втягивалось в воздвигшуюся на алтаре фигуру бога.

– О Великий! – заголосил Крупица, старательно морща и без того сморщенную физиономию. – О Хранитель Сосудов Мудрости! О Награждающий Дарами Разума! О Ведающий Смыслом Всего! О Повелитель Восьмидесяти Восьми Ветров Понимания! О…

– Хватит-хватит! – довольно раздраженно заявил Турнепс, и маги изумленно притихли. – Пусть жрецы мне льстят, они хоть за это деньги получают…

В руке Турнепса возникло небольшое зеркало на длинной ручке, и бог принялся пристально в него смотреться, напоминая при этом модницу, перед походом на рынок покрывающую лицо толстым слоем «штукатурки».

Глав Рыбс ощутил некоторое неудобство. Все же он затеял обряд вызова бога, и просто поглазеть на обитателя Влимпа было явно недостаточно. Взгляды подчиненных опаляли спину и прожигали в ней небольшие отверстия.

И ректор решил действовать.

– Э… господин Турнепс, – сказал он тоном, каким обычно разговаривал с теми, кого считал равным себе. Таковых насчитывалось немного, поэтому приходилось смешивать стили, приспособленные для вышестоящих и нижестоящих. Презрение в результате причудливо переплеталось с заискиванием, – мы позволили себе побеспокоить вашу особу не только из удовольствия лицезреть вас…

– Молчать! – шипяще ответил бог, и отброшенное им зеркало исчезло за краем крыши. Глаза на необычно гладком лице полыхнули. – Да как вы посмели, черви?

Маги замерли, напоминая стаю волков, которые вдруг повстречали рычащего и кусающегося барана.

Надо сказать, им сильно не повезло. Много тысяч лет Турнепс, согласно должности Бога Мудрости, предавался многоумным размышлениям, лишь изредка отвлекаясь, чтобы откликнуться на призыв того или иного человечишки, молящего о просветлении.

Надо же иногда напоминать смертным о своем существовании.

Вдоволь налюбовавшись на корчи новорожденного мудреца, он возвращался к тихой, спокойной жизни. Все шло хорошо, пока некий недоброжелатель (поговаривают, что сделал это шут богов Шпулер) рассказал Турнепсу, как изображают его обитатели Лоскутного мира.