— Мама, я не беременна и не выхожу замуж, — резко сказала я.
В трубке растерянно молчали.
— Это просто шутка, — добавила я, стараясь говорить приветливо и мягко.
— Хороша шуточка, нечего сказать, — фыркнула она, придя в себя. — Вот когда ты приедешь поведать мне, что нашла приличного человека и выходишь за него, то-то будет шутка. Целый день буду смеяться. Пока не заплачу.
К моему удивлению, я очень рассердилась. Мне вдруг захотелось крикнуть, что я никогда не приду к ней с новостью о своем замужестве и уж тем более не приглашу на свадьбу.
Разумеется, весь юмор ситуации заключается в том, что если, хоть это и маловероятно, я подцеплю солидного человека с приличной работой и жильем, не отягощенного бывшими женами и криминальным прошлым, то не удержусь и непременно предъявлю его маменьке — пусть только попробует найти в нем какой-нибудь изъян.
Потому что, хоть мне часто кажется, что я её ненавижу, в глубине души я все-таки хочу, чтобы она погладила меня по головке и сказала: «Умница, Люси, хорошая девочка».
— Папа дома? — спросила я.
— Разумеется, твой любимый папочка дома, — с горечью ответила она. — Где ему еще быть? Неужели на работе?
— Можно мне с ним поговорить?
Поболтав минут пять с папой, я всегда чувствую себя немного лучше. По крайней мере, можно утешаться тем, что я не совсем пропащая неудачница и хотя бы один из родителей меня любит. Папа, как никто, умеет меня ободрить и посмеяться над мамой.
— Сомневаюсь, — резко ответила она.
— Почему?
— Подумай сама, Люси, — устало вздохнула она. — Вчера он получил пособие. Как считаешь, в каком состоянии он сегодня?
— А, понимаю, — сказала я. — Он спит.
— Спит! — уничтожающе воскликнула мама. — Да он в глубокой коме. Уже двадцать четыре часа, с небольшими перерывами. В кухне воняет, как в винном погребе, и не пройти от пустых бутылок!
Я не ответила. Мама вообще максималистка, и всякого, кто время от времени выпивает, автоматически записывает в алкоголики. Послушать ее, так папу пора лечить принудительно.
— Значит, замуж ты не выходишь? — спросила она.
— Нет.
— То есть устроила весь этот переполох без причины.
— Но…
— Ладно, мне пора идти, — заявила она, а я не успела придумать что-нибудь едкое в ответ. — Не могу весь день стоять тут и точить лясы. Кому делать нечего, тот пусть и болтает.
Меня затрясло от ярости. Она же сама мне позвонила! Но прежде, чем я смогла наорать на нее, она заговорила снова:
— Не помню, знаешь ли ты, что теперь я работаю в химчистке, — без предупреждения сменила она тему. Голос у нее стал несколько спокойнее. — Три раза в неделю.
— Вот как?
— А по средам и воскресеньям по-прежнему в прачечной.
— Да?
— Понимаешь, мой магазин закрыли, — продолжала она.
— Ясно.
Я была на нее так зла, что могла отвечать только междометиями.
— Поэтому я с удовольствием поработаю несколько часов в неделю в химчистке, — не унималась мама. — Деньги лишними не бывают.
— Ага.
— Так что, кроме мытья полов в больнице, возни с цветами в церкви Святого Доминика и помощи отцу Кольму с приютом, у меня еще много дел.
Я ненавидела ее за это. Уж лучше бы она все время была злобной и невыносимой. Не понимаю, как можно вдруг переключиться на светскую беседу после всего, что она мне только что наговорила?
— А ты сама как — в порядке? — осторожно спросила она.
«В порядке, когда тебя не вижу», — хотела ответить я, но ценой неимоверных усилий сдержалась и буркнула:
— Все хорошо.
— Мы тебя сто лет не видели.
Видимо, это должно было прозвучать весело и с некоторой долей игривости.
— Да, пожалуй.
— Может, зайдешь как-нибудь вечерком на следующей неделе?
— Посмотрим, — протянула я, начиная паниковать. Не могу вообразить ничего ужаснее вечера в обществе моей мамы.
— Например, в четверг, — решительно заявила она. — К тому времени у твоего папочки кончатся деньги, и есть шанс, что он встретит тебя трезвым.
— Может быть.
— Значит, в четверг, — подытожила она. — А теперь мне пора.
Она пыталась говорить беззлобно и дружелюбно, но сказывался недостаток практики.
— Все эти… яппи, или как их там называют, из новых роскошных домов, вот-вот набегут за своими драгоценными костюмами от Армады, дорогушими шелковыми рубашками и бог знает чем еще. Представляешь, некоторые даже галстуки в химчистку сдают! Веришь? Гал-сту-ки! Что же дальше будет! Хотя, если у кого деньги лишние, еще и не на то можно потратить…
— Так иди, тебе ведь некогда, — мучаясь, посоветовала я.
— Ну, ладно, все. Увидимся в чет…
Я швырнула трубку и заорала:
— Не Армада, аАрмани!
Потом оглянулась на Меган и Меридию, которые в течение всего разговора так и сидели молча, с виноватыми лицами.
— Вот полюбуйтесь, что вы натворили, глупые коровы, — всхлипнула я, сама удивляясь обжигающим щеки злым слезам.
— Прости, — шепнула Меридия.
— Да, Люси, прости нас, — пробормотала Меган. — Это все Элейн придумала.
— Заткнись, стерва, — прошипела Меридия. — Меня зовут Меридия, а идея была твоя.
Я их не слушала.
Они ходили вокруг меня на цыпочках, потрясенные и напуганные силой моего гнева. Я сержусь очень редко. По крайней мере, так они думают. Вообще-то, я сержусь довольно часто, но почти никогда не подаю вида. Слишком боюсь вызвать чье-нибудь неудовольствие: вдруг подумают, что я мелкая склочница. У этого есть свои плюсы и минусы. Минус в том, что к тридцати годам я, наверно, заработаю себе язву желудка, а плюс — в тех редких случаях, когда я таки даю волю собственной злости, это производит впечатление.
Мне хотелось уронить голову на стол и заснуть, но вместо этого я достала из кошелька двадцать фунтов, положила в конверт и надписала на конверте папин адрес. Если мама больше не работает в магазине, с деньгами у них должно быть еще хуже, чем обычно.
Весть о том, что я не выхожу замуж, распространилась по компании так же быстро, как и новость о моем замужестве. Поток посетителей в нашей комнате не иссякал ни на минуту, причем шли по самым дурацким поводам. Это был настоящий кошмар. Когда я проходила мимо кого-нибудь в коридоре, все замолкали, а потом начинали хихикать. Вероятно, персонал уже начал скидываться мне на подарок, и теперь, когда недоразумение разъяснилось, начались некрасивые свары по поводу возврата денег, ибо сдававшие требовали назад значительно больше, чем внесли на самом деле, и, хотя моей вины в том не было, я все же чувствовала себя неловко.
Жуткий день, казалось, будет тянуться вечно, но, к счастью, закончился и он.
Была пятница, а в пятницу вечером у нас в отделе принято всей компанией заглядывать «на минуточку» в бар рядом с работой.
Но только не в эту пятницу.
Я отправилась домой сразу же.
Я не хотела никого видеть.
Мне хотелось забрать домой весь стыд, все унижение, всю жалость чужих людей к моему статусу одинокой женщины. Довольно с меня того, что целый день была предметом пересудов и вообще посмешищем.
По счастью, Карен и Шарлотта по пятницам тоже отмечали конец рабочей недели «рюмочкой» в баре каждая со своими сослуживцами.
Поскольку «рюмочка» обычно превращалась в семичасовую пьянку, а заканчивалась рано утром в субботу танцами с молодыми людьми в дешевых костюмах и повязанных вокруг головы галстуках в безымянном ночном клубе, где бывают одни туристы, где-нибудь в подвале у Оксфорд-серкус, очень вероятно, что вся квартира будет в моем распоряжении.
И это меня несказанно радовало.
Когда из схватки с жизнью я выхожу побежденной, — а я, как правило, остаюсь в проигрыше, — то впадаю в спячку.
Я прячусь от людей, не желаю ни с кем разговаривать, ограничиваю контакты с обществом заказом пиццы на дом и платой рассыльному. Еще хорошо бы рассыльный не снимал своего мотоциклетного шлема, чтобы не встречаться с ним глазами.
А потом все проходит.
Через пару дней я обретаю необходимую для выхода в мир и общения с другими человеческими особями энергию. Я восстанавливаю свой защитный панцирь, чтобы не казаться размазней, плаксой и занудой, чтобы снова смеяться над своими несчастьями и активно поощрять к этому остальных. Пусть удивляются, какая я стойкая и мужественная.
13
Когда я вышла из автобуса, начал накрапывать холодный дождик. Хоть я и страдала, хоть и рвалась домой, в тепло и уют, но все же задержалась у магазинчиков за остановкой, чтобы запастись провизией на два дня моей добровольной изоляции.
Сначала я купила в газетном киоске четыре плитки шоколада и толстый иллюстрированный журнал и умудрилась при этом не обменяться ни единым словом с продавцом (одно из многочисленных преимуществ жизни в центре Лондона).
Затем зашла в винный магазинчик и с чувством глубокой вины купила бутылку белого вина. Мне было ужасно неловко от сознания того, что продавец понимает: я собираюсь вылакать всю бутылку одна. Даже не знаю, почему это меня так заботило. Если б меня пырнули ножом, пока я стою в очереди, он и бровью не повел бы; главное, чтобы я успела расплатиться. Просто мне никак не удается искоренить свои дурацкие провинциальные комплексы.
Далее я остановилась у фургончика, торгующего картошкой фри, и, не считая краткой дискуссии по поводу соли и уксуса, получила пакет жареной картошки, не вступая в дальнейшие контакты.
Оставался видеопрокат. Я надеялась быстренько найти там что-нибудь легкое и развлекательное, с минимумом разговоров.
Но это мне было не суждено.
— Люси! — окликнул меня Адриан, владелец пункта проката, таким голосом, будто мое появление привело его в неописуемый восторг.
Я прокляла себя за то, что вошла. Как можно было забыть, что Адриан обязательно захочет поболтать, потому что клиенты — его главная и единственная возможность общения.
— Привет, Адриан, — сдержанно улыбнулась я, надеясь остудить его дружеский пыл.
— Рад тебя видеть, — крикнул он.
Лучше бы не радовался так бурно. Я была уверена, что на меня смотрят все, кто находится в зале.
Я попыталась стать маленькой и незаметной. Хорошо еще, что пальто у меня коричневое, неброское.
Затем быстро — намного быстрее, чем собиралась сначала, — нашла то, что искала, и подошла к прилавку.
Адриан широко улыбнулся.
Если б не мое человеконенавистничество, пришлось бы признать, что он действительно очень мил. Если б еще не его чрезмерный энтузиазм…
— Ты где пропадала? — громко спросил он. — Я тебя не видел… больше недели!
Другие посетители перестали бродить между полок и дружно уставились на меня в ожидании ответа. Во всяком случае, так мне показалось, ибо чувствительность у меня была обострена до предела.
Я умирала от стыда.
— Значит, живешь себе своей жизнью и в ус не дуешь? — радостно продолжал Адриан.
— Ага, — промямлила я.
— А что случилось? — насторожился он.
— Продула уже все, — печально усмехнулась я.
Он поперхнулся от смеха.
— Да ты просто комик!
Я физически ощущала, как другие посетители сворачивают шеи, чтобы взглянуть на меня, и думают: «Она? Эта замухрышка? Он не ошибся? Уж на комика-то она совсем не похожа».
— Все равно приятно снова тебя увидеть, — продолжал трепаться Адриан. — Ну, и что мы будем смотреть нынче вечером?
При взгляде на мою кассету улыбка сползла с его физиономии, и он едва не швырнул мне в лицо выбранную коробку.
— «Четыре свадьбы и одни похороны»? Только не это!
— Именно «Четыре свадьбы и одни похороны», — твердо сказала я, щелчком посылая ему кассету через прилавок.
— Но, Люси, — взмолился он, решительно возвращая ее мне, — это же сентиментальная чушь. Уж я-то знаю! Может, лучше «Синема Парадиз»?
— Я его смотрела, — сказала я. — Между прочим, по твоему совету. В тот вечер ты не позволил мне взять «Неспящего в Сиэтле».
— Ага! — торжествующе протянул он. — А как насчет «Синема Парадиз», режиссерская версия?
— Смотрела.
— «Жан де Флоретт»? — с надеждой спросил он.
— Смотрела, — безжалостно ответила я.
— «Бабетта идет на войну»?
— Смотрела.
— «Сирано де Бержерак»?
— В чьей постановке?
— Выбирай любую.
— Все смотрела.
— «Сладкая жизнь»?
— Смотрела.
— А если что-нибудь Фассбиндера?
— Нет, Адриан, — возразила я, борясь с отчаянием, но стараясь говорить твердо. — Ты никогда не даешь мне выбрать то, что хочу я. Весь твой запас культовых и иностранных фильмов я уже пересмотрела. Пожалуйста, прошу тебя, можно я один разочек возьму что-нибудь легкое? И, пожалуйста, на английском языке, — поспешно добавила я, пока он не попытался всучить мне что-нибудь легкое на шведском (Ингмара Бергмана, например).
Адриан вздохнул.
— Ладно, — грустно сказал он, — твоя взяла. Пусть будут «Четыре свадьбы и одни похороны». А что у тебя сегодня к чаю?
— Ой, — вырвалось у меня. Резкие перемены темы вообще выводят меня из равновесия.
— Дай сумку, — попросил он.
Я неохотно поставила свои котомки на прилавок.
То был наш с Адрианом ритуал. Когда-то давно он признался мне, что на своей работе чувствует себя оторванным от жизни. Что ему никогда не удается поесть в то время, когда едят все остальные. И что ему легче поверить, что жизнь не проходит мимо него, если он общается с теми, кто работает с девяти до пяти, а они рассказывают ему, что делают вечерами и, самое главное, что едят.
Обычно я очень ему сочувствую, но в этот вечер мне хотелось только поскорее скрыться, остаться наедине с шоколадом и вином и упиваться своим одиночеством.
Кроме того, я стеснялась своих богатых сахаром и жирами приобретений с низким содержанием белка и растительной клетчатки.
— Так, понятно, — промычал он, роясь в моих сумках. — Шоколад, картошка фри, вино — кстати, шоколад так растает, картошка-то горячая… У тебя что, настроение плохое?
— Угадал, — пытаясь вежливо улыбнуться, сказала я. Каждая клеточка во мне ныла от желания скорее оказаться дома, за запертой дверью.
— Бедненькая, — сочувственно вздохнул он.
Я опять попыталась улыбнуться, но не смогла. На секунду мелькнула мысль — не рассказать ли ему о моем сегодняшнем провале с замужеством, но сил не было.
Адриан все-таки хороший. Ужасно хороший.
И симпатичный, вяло подумала я.
И еще в голову пришло — может, он в меня влюбился?
Не заняться ли им? Нет, глупости какие.
Может, именно это и имела в виду миссис Нолан, когда говорила, что сначала я, возможно, не признаю в нем будущего мужа… или как там она точно сказала?
Тут с некоторым раздражением я поняла, что сама начинаю верить словам миссис Нолан. Получается, я ничем не лучше Меган и Меридии?
Разозлившись, я велела себе прекратить маяться дурью и помнить, что не собираюсь замуж, тем более за Адриана.
Все равно ничего хорошего не выйдет.
Во-первых, мы не подходим друг другу по финансовым соображениям. Не знаю, сколько зарабатывает Адриан, но наверняка немного — вряд ли существенно больше, чем та милостыня, что получаю я. Конечно, я за деньгами не гонюсь, но, если смотреть фактам в лицо, как на наш совместный доход содержать семью? И потом, как же дети? Адриан вкалывает по двадцать часов в день семь дней в неделю; они же отца в лицо знать не будут! Да и мнепри его расписании не удастся провести с ним столько времени, чтобы успеть забеременеть.
Все, хватит, проехали!
Адриан набрал номер моего счета, который знал наизусть, и сообщил, что с меня полагается штраф за что-то, взятое десять дней назад и до сих пор не возвращенное.
— Да что ты? — ахнула я, покрываясь холодным потом при мысли о том, сколько там набежало за десять дней, и от страха, что так я никогда не попаду домой.
— Да, — озабоченно кивнул он. — Люси, на тебя это не похоже.
Он был прав. Я никогда ничего такого себе не позволяла: слишком боялась, что на меня рассердятся или, того хуже, устроят выволочку.
— О господи, — заволновалась я, — даже припомнить не могу, чтобы что-то у тебя брала за последние две недели. Что там?
— «Звуки музыки».
— Ой, так это не я брала. Наверное, моей карточкой воспользовалась Шарлотта.
Сердце у меня ушло в пятки. Теперь придется отчитывать Шарлотту за подлог и введение в заблуждение должностного лица. И еще взять с нее деньги на штраф. Зубы вырвать — и то легче.
— Но почему «Звуки музыки»? — спросил меня Адриан.
— Это ее любимый фильм.
— Правда? Она, часом, не больная?
— Нет, — бросилась я на защиту подруги. — Она очень милая.
— Рассказывай, — фыркнул Адриан. — Она небось толстая.
— Вовсе нет, — не сдавалась я. — Она совсем юная (и, может быть, только чуть-чуть толстая, подумала я, но Адриану об этом знать необязательно).
— Если ей больше восьми, то «совсем юной» ее назвать нельзя, — усмехнулся он. — Сколько ей лет?
— Двадцать три, — промямлила я.
— Уже большая, пора бы и поумнеть, — пробурчал он, презрительно вздернув губу. — Спорим, у нее на кровати розовое покрывало с оборочками, и она любит детей и животных и по воскресеньям специально встает рано, чтобы посмотреть «Домик в прерии».
Если б только Адриан знал, как он был близок к истине.
— Очень много можно сказать о человеке по тому, какие фильмы он выбирает, — пояснил Адриан. — Но это так, к слову, а почему она взяла его на твою карточку?
— Потому что ее счет ты закрыл. Вспомнил теперь?
— Та блондинка, что увезла в Испанию «Самолеты, поезда и автомобили»? — вскрикнул Адриан, сам не свой от волнения. Ужасная мысль о том, что он выдал одну из своих драгоценных кассет безответственной девчонке, которая уже раз таскала его детище по всей Европе да потом еще и отказалась платить за просрочку, потрясла его до глубины души. И к тому же его штрафные санкции против Шарлотты не возымели действия. — Понять не могу, как я ее не узнал, — подавленно пробормотал он.
— Ничего, не переживай, — успокаивающе заворковала я, чтобы он унялся и отпустил меня домой. — Я принесу кассету. И штраф заплачу.
Сейчас я была готова заплатить любые деньги, лишь бы поскорее уйти.
— Не надо, — сказал он, — Только верни ее.
Так всегда говорят по телевизору измученные матери пропавших детей.
— Верни ее мне, — повторил он. — Это все, о чем я прошу.
Я вышла, чувствуя смертельную усталость. Называется, решила ни с кем не общаться.
Но больше ни с кем сегодня не заговорю, решила я.
Я просто больше не могла ни с кем разговаривать.
Я решила принять обет молчания.
Хотя больше было похоже, что обет молчания принимает меня.
14
В квартире был жуткий беспорядок. В раковине громоздились сваленные грязные тарелки и кастрюли. Мусорное ведро давно пора было вынести, на всех батареях сушилось белье, посреди гостиной валялись, благоухая луком и сырокопченой колбасой, две пустые коробки из-под пиццы. Я открыла холодильник, чтобы поставить свою бутылку вина. Запах оттуда шел, мягко выражаясь, странный.
Хотя весь этот бедлам поверг меня в еще более глубокое уныние, я не нашла в себе сил прибраться и только отнесла к ведру коробки из-под пиццы.
Но зато я была уже дома.
Пока я безуспешно рыскала по кухне в поисках более или менее чистой тарелки для жареной картошки, зазвонил телефон, и, не успев осознать, что делаю, я сняла трубку.
— Люси? — мужским голосом спросила трубка.
На секунду я обрадовалась: все-таки мужчина. Потом поняла, что это всего лишь Дэниэл.
— Привет, — сказала я, стараясь быть вежливой и в душе проклиная себя, что подошла. Наверняка звонит подразнить меня этой белибердой с гаданиями и замужеством.
— Привет, Люси, — по-дружески заботливо ответил он. — Как ты там?
Я не ошиблась. Он определенно решил меня подразнить.
— Тебе чего надо? — холодно спросила я.
— Просто звоню узнать, как у тебя дела. — Негодяй, как умело изображает удивление. — И поблагодарить за теплый прием.
— Ну да, — обиделась я, — ты звонишь, чтобы посмеяться надо мной.
— Честное слово, нет! — заверила трубка.
— Дэниэл, — вздохнула я, — не надо притворяться. Когда со мной случается что-нибудь плохое, ты сразу звонишь, чтобы посыпать мои раны солью. Точно так же, как, если что-нибудь случается с тобой, я смеюсь до хрипоты. У нас с тобой правила такие.
— Не совсем, — мягко возразил он. — Не могу отрицать, что ты очень веселишься, стоит мне во что-нибудь вляпаться, но неверно было бы утверждать, что я смеюсь над всеми твоими неудачами.
Я молчала.
— Подумай сама, — продолжал он. — Если б у меня действительно было такое правило, я бы давно надорвался от смеха.
— До свидания, Дэниэл, — отчеканила я.
— Люси, погоди! — крикнул он. — Это шутка.
Я ждала, что еще он скажет.
— Боже правый, — донеслось до меня, — насколько же с тобой приятнее общаться, когда ты не забываешь включить свое чувство юмора.
Я не отвечала, потому что не знала, как быть: поверить ему, что шутил, или нет. За последнее время на мою голову свалилось столько несчастий, что нервы мои пребывали в плачевном состоянии. Я легко обижалась, страшно боялась, что надо мною будут смеяться или, того хуже, жалеть.
Молчание продолжалось.
А время идет, печально подумала я, и денежки капают. .
Затем попыталась взять себя в руки. Жизнь и без того поганая штука, так что нечего впадать в истерику и устраивать трагедию из-за не сказанных по телефону слов.
Чтобы убить время, я начала листать журнал. Нашла статью о том, как делать сифонную клизму. Фу, мерзость какая. Наверное, помогает.
Затем съела две сосиски в тесте. Одной мне не хватило.
— Я слышал, ты не выходишь замуж, — после паузы длиной в вечность прорезался наконец Дэниэл.
— Нет, Дэниэл, замуж я не выхожу, — подтвердила я. — Надеюсь, хорошие выходные я тебе обеспечила. А теперь позволь, я пойду. До свидания.
— Люси, пожалуйста, — взмолился он, — не клади трубку.
— Дэниэл, — устало перебила я, — я действительно не в настроении, извини.
Мне не хотелось ни с кем даже говорить, не то что пикироваться.
— Прости меня, — виновато протянул он.
— Ты серьезно? — подозрительно спросила я.
— Конечно, — заверил он. — Честное слово!
— Очень хорошо, — сказала я. — Но я правда хочу попрощаться и пойти.
— Все еще злишься на меня, — вздохнул он. — Я же слышу.
— Нет, Дэниэл, не злюсь, — устало возразила я. — Просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
— Погоди, это значит, что ты собираешься до следующих выходных залечь на дно с мешком печенья?
— Может быть, — кисло усмехнулась я. — Увидимся через неделю. Возможно.
— Буду звонить каждый час и тормошить тебя, — пообещал он. — Не хочу, чтобы на тебя опять напал постельный ступор.
— Спасибо.
— Нет, Люси, ты послушай. Может, сходим куда-нибудь завтра вечером?
— Завтра вечером? — переспросила я. — То есть в субботу?
— Ну да.
— Дэниэл, даже если бы я хотела сходить куда-нибудь завтра вечером, — а я не хочу, — то уж точно пошла бы не с тобой, — отрезала я.
— Ах, вот как!
— Не обижайся, — попросила я. — Но в субботу вечером… В такое время надо ходить на вечеринки и пытаться знакомиться с мужиками, а не убивать время со старыми друзьями. Для этого бог создал вечер понедельника.
Вдруг меня посетила тревожная мысль.
— Ты сейчас где? — подозрительно спросила я.
— Д-дома, а что? — Ему явно было стыдно.
— В пятницу вечером? — изумилась я. — А вечером в субботу ты собираешься куда-то идти со мной? В чем дело?
Тут я сама все поняла, и мое настроение существенно улучшилось.
— Она тебя бросила, да? — насмешливо спросила я. — Эта дурочка Рут пришла наконец в чувство. Хотя, должна признаться, до сих пор я думала, что приходить ей некуда.
Я всегда отпускала недобрые комментарии по поводу девушек Дэниэла. Полагаю, любая женщина, у которой хватает ума крутить роман с человеком настолько ветреным и не признающим обязательств, как Дэниэл, заслуживает самых нелестных определений.
— Вот видишь, как хорошо, что я позвонил, — как ни в чем не бывало заметил он. — Разве ты не рада, что не бросила меня на произвол автоответчика?
— Спасибо, Дэниэл. — Я чувствовала себя уже немного лучше. — Ты очень внимательный и чуткий. Но разделенная печаль вдвое сильнее. Так что у тебя стряслось?
— А, — неопределенно протянул он, — ничего особенного. Расскажу подробнее завтра вечером, когда мы увидимся.
— Дэниэл, — мягко возразила я, — ты со мной завтра вечером не увидишься.
— Но, Люси, — рассудительно сказал он, — я уже заказал столик в ресторане.
— Но, Дэниэл, — так же рассудительно сказала я, — тебе не следовало этого делать, не посоветовавшись со мной. Ты же знаешь, какой у меня непредсказуемый характер. Вот сейчас, например, мне совершенно не до развлечений.
— Понимаешь, в чем дело, — начал он, — я уже очень давно его заказал и должен был пойти с Рут, но поскольку мы уже не во множественном числе…
— Понимаю, — перебила я, — дело не в том, чтобы с тобой пошла именно я. Тебе просто нужна спутница, неважно кто. Ну, так это легко устроить, принимая во внимание, сколько баб по тебе сходит с ума. Хотя, если честно, не возьму в толк, почему…
— Нет, Люси, — возразил он. — Я хочу, чтобы со мной пошла именно ты и никто другой.
— Извини, Дэниэл, — грустно сказала я, — у меня опять депрессия.
— Разве тебя не развеселила новость о том, что меня бросила девушка?
— Конечно, развеселила, — ответила я, чувствуя укол совести, — просто я не в силах никуда идти.
Тогда Дэниэл выложил козырную карту.
— А у меня день рождения, — уныло сообщил он.
— А разве не во вторник? — ловко вывернулась я.
Ну, забыла я про его день рождения, ну и что? Соображаю я в таких случаях быстрее молнии, уважительные причины находить умею. По части того, как избегать нежелательных предложений, у меня опыт большой.
— Но я действительно хочу сходить именно в этот ресторан, — не отставал он. — И столик там забронировать очень трудно.
— Ох, Дэниэл, — простонала я, чувствуя, что близка к отчаянию, — зачем ты со мной так?
— Не тебе одной паршиво, — спокойно парировал он. — Нечего объявлять монополию на плохое настроение.
— Прости меня, я гадкая. — Мне уже стало стыдно, но в глубине души я злилась на него. — Твое сердце разбито?
— Ну, ты ведь знаешь, каково это, — вздохнул он. — А я хоть раз бросил тебя одну, когда тебе было плохо?
Вот негодяй. Теперь моя судьба решена бесповоротно.
— Это шантаж, — мрачно подытожила я. — Но я с тобой, так и быть, пойду.
— Отлично, — сразу повеселел он.
— Ты очень несчастен? — полюбопытствовала я. Меня всегда интересовало, какое у других отчаяние. Я так и эдак сравнивала его с тем, что испытывала сама, — просто чтобы убедить себя, что я не такая уж белая ворона, а вполне нормальный человек.
— Да, — уныло подтвердил он. — А как бы ты чувствовала себя на моем месте? — И неожиданно хихикнул.
Я пришла в настоящее бешенство.
— Дэниэл! Ты подонок! Мне следовало сразу понять, что ты только прикидываешься огорченным.
— Шучу, Люси, шучу, — усмехнулся он. — Это мой способ борьбы с неприятностями.
— Никогда не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, — вздохнула я.
— Я и сам не понимаю, — согласился он. — Теперь давай я расскажу тебе о том ресторанчике, куда поведу тебя завтра.
— Ты меня не поведешь. Когда ты так говоришь, получается, что у нас свидание, а это неверно. Так ты о том ресторане, куда вынудил меня пойти шантажом и обманом?
— Извини, — поправился он. — Да, именно о том ресторане, куда вынудил тебя пойти шантажом и обманом.
— Вот так-то лучше, — назидательно произнесла я.
— Он называется «Кремль».
— «Кремль»? — всполошилась я. — То есть это русский ресторан?
— Да, очевидно, — насторожился Дэниэл. — А в чем проблема?
— А ты сам не понимаешь? Вдруг нам придется выстаивать многочасовую очередь, чтобы попасть внутрь? Да еще при температуре ниже нуля? И потом, несмотря на обилие всяких деликатесов в меню, единственное, чем нас будут потчевать, — сырая репа?
— Нет, нет, успокойся, — запротестовал он. — Ничего подобного. Ресторан в русских традициях, а значит, все должно быть просто великолепно. Икра, водка, красный бархат. Тебе понравится.
— Да уж, конечно, — мрачно заметила я. — Все равно не понимаю, зачем ты так уговариваешь меня пойти с тобой. Почему не Карен, не Шарлотту? Они обе по тебе с ума сходят. И тебе было бы куда веселее с любой из них. Или с обеими сразу, если уж на то пошло. Пофлиртуете за тарелкой борща. Блинов поедите.
— Нет, благодарю, — твердо сказал он. — Я изранен в боях. Хочу немного отдохнуть от женщин.
— Ты? — хохотнула я. — Ушам своим не верю! Охмурять девочек для тебя так же естественно, как дышать!
— Какого ты обо мне низкого мнения, — сказал он, и я догадалась, что он улыбается. — Честно говоря, я предпочел бы побыть с тем, кто не имеет на меня видов.
— Я, конечно, мало что умею, но уж в этом могу тебе угодить, — почти весело ответила я.
И мне действительно полегчало немного.
— Отлично! — обрадовался он и почему-то замолчал.
Потом заговорил снова.
— Люси, — робко сказал он, — можно спросить тебя кое о чем?
— Разумеется.
— Это совершенно неважно, не подумай, пожалуйста, просто немного любопытно… Почему ты не имеешь на меня видов?
— Дэниэл! — возмутилась я. — Ты просто смешон.
— Я только хотел понять, что я делаю неправильно… — возразил он.
Я повесила трубку.
Не успела я выложить уже остывшую картошку на тарелку, как телефон зазвонил снова. На сей раз я оказалась умнее и включила автоответчик.
Все равно, кто бы там ни был, сейчас я ни с кем говорить не хотела.