39

Мне очень повезло, что наутро в вагоне метро удалось оперативно занять место. Я так устала, что иначе просто легла бы на пол. По пути мы с Шарлоттой вяло обсуждали, какая тупая тварь наша соседка Карен.

— Да вообще, что она там о себе воображает? — зевая, спрашивала меня Шарлотта.

— Вот именно! — клюя носом, зевала в ответ я. Поскольку глядела я в пол, то заметила, что туфли у меня грязные и стоптанные, и впала в уныние. Потом села прямо, чтобы их не видеть, но тогда пришлось смотреть на мерзкого типа в костюме, сидящего напротив. Он не сводил взгляда с Шарлоттиной груди, и каждый раз, когда она зевала и грудь у нее вздымалась, его глаза похотливо блестели. Мне хотелось стукнуть его, желательно сильно и по голове, и приласкать по шее его же «Дейли мейл», свернутой в трубку.

Поэтому я решила от греха подальше закрыть глаза до выхода из вагона.

— И с Дэниэлом у нее долго не протянется, — без особой уверенности заявила Шарлотта. — Она ему надоест.

— Угу, — согласилась я, на секунду открыв глаза, и тут же закрыла, но все же успела увидеть на стене рекламный плакат с призывом жертвовать деньги в фонд животных, пострадавших от жестокого обращения, и душераздирающей фотографией тощего, очень несчастного песика.

Почти с облегчением я добралась до работы, где Меридия и Меган обрушили на меня град насмешек, утверждая, что, дескать, вчерашний вечер я бурно провела в пивной.

— Да нет же, — слабо отпиралась я.

— Еще врет, — фыркнула Меридия. — Лучше посмотри в зеркало.

Не успела я открыть дверь, вернувшись домой в пятницу вечером, а Карен уже ждала меня в прихожей. Она взяла отгул на полдня, чтобы успеть сделать прическу и прибраться в квартире, и немедленно принялась меня организовывать.

— Люси, мойся и переодевайся сейчас же. Мне надо вместе с тобой проверить, все ли готово.

Справедливости ради отмечу: квартира просто сияла чистотой.

Повсюду стояли живые цветы. На обшарпанный кухонный стол Карен постлала крахмальную белоснежную скатерть и поставила прелестный канделябр с восемью красными свечами.

— Я и не знала, что у нас есть такой подсвечник, — заметила я, подумав, как мило смотрелся бы он у меня в спальне.

— У нас его и нет, — отрезала Карен. — Я его одолжила.

Когда я принимала душ, она громко постучала мне в дверь и крикнула:

— Я там повесила чистые полотенца! Даже не думай их брать!

Пробило восемь. Все мы были готовы.

Стол был накрыт, свечи зажжены, верхний свет пригашен, белое вино в холодильнике, красное — открыто и ждало своей очереди на кухне; кастрюльки, сковородки и прочие емкости с требующей разогрева едой стояли на плите и в духовке.

Карен включила магнитофон, и из него полились какие-то странные звуки.

— Что это? — изумленно спросила Шарлотта.

— Джаз, — с легким недоумением ответила Карен.

— Джаз? — презрительно фыркнула Шарлотта. — Но мы ненавидим джаз. Правда, Люси?

— Да, ненавидим, — охотно подтвердила я.

— Как мы называем тех, кто любит джаз, Люси? — не унималась Шарлотта.

— Анораки задвинутые? — предположила я.

— Нет, не так.

— Битники козлобородые, художники недоделанные?

— Вот именно, — радостно подтвердила она. — Эти, в черных фуфайках и лыжных штанах.

— Возможно, но теперь мы любим джаз, — твердо сказала Карен.

— То есть Дэниэл любит джаз, — проворчала Шарлотта.

Карен выглядела умопомрачительно — или смехотворно, это как посмотреть. На ней было бледно-зеленое платье без рукавов, ниспадающее свободными складками на манер греческой туники. Волосы она подобрала наверх, но лицо обрамляли легкие пряди и локоны. Она блистала, и вид у нее был холеный и шикарный — намного выигрышней, чем у нас с Шарлоттой. Я надела свое золотое платье, то самое, в котором познакомилась с Гасом, потому что это мое единственное по-настоящему вечернее платье, но рядом с ослепительным нарядом Карен оно казалось жалким.

Шарлотта, честно говоря, даже по сравнению со мной выглядела плохо. Она тоже была в своем единственном нарядном платье — пышном красном из полупрозрачной тафты, в котором выдавала замуж сестру. Наверно, с тех пор она немного поправилась, потому что ее грудь буйно выпирала из облегающего лифа без бретелек.

Когда Шарлотта появилась на пороге спальни, Карен оглядела ее весьма скептически, сказала «Ого!» и покачала головой. Вероятно, она уже жалела, что все-таки не позволила Шарлотте надеть ковбойский костюм.

Карен лихорадочно отдавала последние распоряжения.

— Итак, когда они приедут, я займу их разговором в гостиной; ты, Люси, включишь духовку на самую малую мощность, чтобы подогреть картошку, а ты, Шарлотта, будешь помешивать…

Вдруг она осеклась и с выражением полного ужаса на лице взвизгнула:

— Хлеб, хлеб, хлеб! Я забыла купить хлеба! Все пропало. Да, все пропало. Им всем придется ехать по домам несолоно хлебавши.

— Карен, успокойся. Хлеб на столе, — сказала Шарлотта.

— Ах да. Да. Слава богу. Что же это я, в самом деле?

В ее голосе уже звенели слезы. Мы с Шарлоттой обменялись страдальческими взглядами.

На минуту Карен утихла, но потом посмотрела на часы.

— Да где они все, мать их так? — воскликнула она, закуривая. Рука у нее дрожала.

— Дай им шанс, — мягко заметила я. — Сейчас всего восемь.

— Я сказала — ровно в восемь, — обиженно проговорила Карен.

— Такие вещи никто не понимает буквально, — ворковала я. — Приходить минута в минуту вообще считается дурным тоном.

У меня язык чесался напомнить ей, что это всего-навсего обед с друзьями и почетный гость — всего-навсего Дэниэл, но я вовремя остановилась. От Карен исходили волны агрессии.

Мы сидели в напряженном молчании.

— Никто не придет, — чуть не плача, сказала Карен, залпом выпив бокал вина. — Можно все выбрасывать. Ну что, пошли на кухню, вывалим эту чертову жратву в мусорное ведро.

Она с размаху поставила бокал и встала.

— Пошли, чего сидите!

— Нет уж! — возмутилась Шарлотта. — С какой радости нам все выбрасывать? После всех наших стараний? Сами съедим, а что не съедим сразу, то заморозим!

— Понятно, — злобно протянула Карен. — Сами, значит, съедим. А почему это ты так уверена, что никто не придет? Что ты такое знаешь, чего не знаю я?

— Ничего, — раздраженно отмахнулась Шарлотта. — Ты же сама сказала…

Раздался звонок. Это пришел Дэниэл. На безупречно накрашенном лице Карен отразилось несказанное облегчение. Боже мой, подумала я, подскочив на месте, а ведь она, кажется, и правда к нему неровно дышит.

Дэниэл был в черном костюме и ослепительно белой рубашке, оттенявшей легкий загар после февральского отпуска на Ямайке. Высокий, красивый, темноволосый, он много улыбался, волосы эффектно падали ему на лоб, и он принес две бутылки охлажденного шампанского — идеальный гость, да и только. Я не могла сдержать улыбку. Хорош невероятно, манеры лучше некуда, придраться не к чему — рекламная картинка, да и только.

Он сказал все, что полагается говорить милому, воспитанному человеку, приходя на домашний обед: «Ммм, как вкусно пахнет, что это?» и «Карен, ты чудесно выглядишь. И ты, Шарлотта».

Только когда он добрался до меня, учтивость несколько изменила ему.

— Салливан, над чем это ты смеешься? — резко спросил он. — Над моим костюмом? Или над прической? Что не так?

— Ничего, — ответила я. — Все в порядке. Зачем бы мне над тобой смеяться?

— А зачем изменять старым привычкам? — буркнул он. Затем отошел от меня и сказал еще несколько приличествующих вежливому гостю вещей типа: «Чем помочь?», точно зная, что получит в ответ: «Что ты», «Спасибо, ничего не нужно» или истерически-бодрое «Все под контролем».

— Что ты будешь пить, Дэниэл? — промурлыкала Карен, оттесняя Дэниэла в гостиную. Мы с Шарлоттой робко попытались пойти следом, но Карен оглянулась, прошипела: «На кухню!», телом закрыла нам вход, и я наступила Шарлотте на пятку.

Опять позвонили в дверь — на сей раз Саймон. Как всегда, сногсшибательно одетый, в смокинге, с широким красным атласным поясом, который, сказать по правде, выглядел весьма нелепо. И тоже с бутылкой шампанского, Боже мой, подумала я, Гас будет здесь белой вороной — то есть больше, чем обычно. Шампанского он не принесет. И вообще, скорее всего, придет с пустыми руками.

Не то чтобы меня это сильно смущало, но я беспокоилась, что это может смутить его.

Не сбегать ли в круглосуточный магазин за бутылкой шампанского, чтобы незаметно сунуть ее Гасу, когда он придет? Но надо следить, чтобы не подгорела картошка, так что замысел мой был обречен.

Как и Дэниэл несколькими минутами раньше, Саймон сказал: «Ммм, как вкусно пахнет».

Гас не стал бы миндальничать, а выпалил бы сразу: «Где моя картошка, умираю от голода!»

— Как дела? — спросила Карен, заглядывая в кухню. Очевидно, она оставила Дэниэла и Саймона наедине в гостиной, чтобы они могли без помех побеседовать о своем, о мужском.

— Отлично, — отрапортовала я.

— Следи за соусом, Люси, — нервно распорядилась она. — Если в нем будут комки, я тебя убью.

Я ничего не сказала, но мне захотелось запустить в нее кастрюлькой с соусом через всю кухню.

— А где твой сумасшедший ирландец?

— Едет.

— Пусть поторапливается.

— Не волнуйся.

— Во сколько ты велела ему быть?

— В восемь.

— А сейчас четверть девятого.

— Карен, он сейчас придет.

— Это в его же интересах.

Карен подхватила под мышку какую-то бутылку и метнулась обратно в гостиную.

Я продолжала помешивать соус, чувствуя, как под ложечкой зарождается тихий трепет беспокойства.

Гас придет.

Но я со вторника не говорила с ним и не видела его с воскресенья, и сейчас этот отрезок времени вдруг показался мне ужасно долгим. Неужели он уже успел забыть меня?

Не прошло и десяти минут, как снова прилетела Карен.

— Люси, — завопила она, — уже полдевятого!

— И что?

— Где, наконец, твой Гас?

— Не знаю, Карен.

— Ясно, — проскрежетала она. — Не кажется ли тебе, что самое время это выяснить?

— Может, позвонить ему? — предложила Шарлотта. — Просто чтобы убедиться, что он не забыл. Может, перепутал день.

— Или год, — злобно съязвила Карен.

— Уверена, он уже едет, — сказала я, — но на всякий случай звякну.

Говорила я намного увереннее, чем ощущала себя. Я вовсе не была уверена, что Гас едет к нам. Он мог забыть, его могли задержать, он мог попасть под автобус. Но я не собиралась подавать виду, как беспокоюсь. Этого никто не должен знать.

Я растерялась. Мне было стыдно Кавалеры Карен и Шарлотты оба приехали вовремя, с бутылками шампанского. А мой опаздывал уже на полчаса, и ясно было, что не привезет и бутылки пива, да что пива — воды из-под крана, когда наконец появится.

Если появится, произнес тоненький голосок у меня в голове.

Меня охватила паника. Что, если он не приедет? Что, если больше не придет, не позвонит, вообще я о нем никогда не услышу? Что мне тогда делать?

Я пыталась успокоиться. Конечно, он придет. Должно быть, сейчас уже подходит к нашему дому. Я ему очень нравлюсь, я определенно ему небезразлична, конечно же, он меня не бросит.

Звонить Гасу я не хотела, я никогда не звонила ему. Он дал мне свой номер телефона, когда я попросила, но у меня осталось ощущение, что мои частые звонки его не обрадуют. Он говорил, что ненавидит телефоны, что они — необходимое зло. Да у меня и не было надобности ему звонить, потому что он всегда звонил сам, и, если задуматься, то были почти всегда краткие звонки из телефона-автомата с уличным шумом в качестве фона. Или он сразу приходил ко мне домой, или встречал меня с работы.

И уж, конечно, мы не висели на телефоне по нескольку часов, шепча и хихикая в трубку, как Шарлотта и Саймон.

Я нашла в записной книжке номер Гаса, набрала его. Из трубки плыли длинные гудки, и никто не подходил.

— Не отвечают, — с облегчением сказала я. — Наверно, уже едет.

Но тут на том конце провода кто-то снял трубку.

— Алло, — сказал мужской голос.

— Мм… алло, можно Гаса?

— Кого?

— Гаса. Гаса Лавана.

— А, этого. Нет, его нет.

Я прикрыла микрофон ладонью и улыбнулась Карен.

— Он едет.

— Когда вышел? — спросила она.

— Давно он ушел? — послушно повторила я.

— Дайте подумать… Да уже недели две как.

— Что-о-о?!

Видимо, ужас слишком явственно отразился на моем лице, потому что Карен тут же взорвалась:

— Не верю! Спорю на что угодно: этот паршивец вышел пять минут назад. Что ж, тем хуже для него, потому что ждать мы больше не будем…

Голос удалялся: не переставая говорить, Карен двинулась на кухню — несомненно, подгонять Шарлотту, чтобы заканчивала сервировать закуски.

— Две недели? — спокойно переспросила я. Как ни велик был мой ужас, я понимала, что эмоции лучше держать при себе. Слишком унизительно обнародовать их перед соседками и их приятелями.

— Да, пожалуй, недели две, — раздумчиво ответил голос в трубке. — Может, дней десять, но не меньше.

— А, ну спасибо.

— А кто это? Менди?

— Нет, — ответила я, чувствуя, что вот-вот расплачусь. — Это не Менди.

Черт, что еще за Менди такая?

— Передать ему что-нибудь, если вдруг увижу?

— Нет, спасибо. До свидания.

Я повесила трубку. Творилось что-то не то, и я это знала. Такое поведение ненормально. Почему Гас даже не обмолвился, что сменил квартиру? Почему не дал мне новый номер телефона? И, наконец, где он сейчас?

В коридор вышел Дэниэл.

— Господи, Люси, что с тобой?

— Ничего, — с вымученной улыбкой ответила я.

Из кухни вернулась Карен.

— Люси, прости меня, мы подождем его еще немного.

Не надо. Нет, нет, нет. Я не хотела больше ждать ни минуты. У меня появилось ужасное чувство, что он вообще не придет. Я не хотела, чтобы мы все сидели и смотрели на дверь, потому что тогда станет совершенно очевидно, что он не придет. Пусть уж вечер идет своим чередом без него. А потом, если он все-таки приедет, лишний раз порадуюсь.

— Да нет, Карен, пойдем лучше за стол.

— Ерунда какая. Подождем еще полчаса, это нетрудно.

Вот всегда так. Когда это мне совсем не нужно, Карен со мной мила до чрезвычайности, а в принципе такое с ней случается редко.

— Иди к нам, сядь, выпей вина, — предложил Дэниэл. — Ты белая, как привидение, и вид у тебя измученный.

Мы перебазировались в гостиную, я взяла из чьих-то рук бокал вина и постаралась вести себя как обычно.

Все остальные действительно были веселы и спокойны: они болтали, дурачились, потягивали вино, а я сидела каменная от напряжения, бледная, не говорила ни слова, в молитвенном ожидании звонка в дверь или по телефону.

«Пожалуйста, Гас, не поступай так со мной, — молча умоляла я. — Господи, прошу тебя, пусть он придет».

Полчаса пролетели как полминуты, и вот уже пробило девять.

Время — непонятная штуковина. Когда хочется, чтобы оно мчалось во весь опор, как мне на работе, оно еле ползет. Но при этом сутки могут пролететь как один час. Сейчас, когда я так жаждала, чтобы время остановилось, оно неслось вперед с бешеной скоростью. Мне нужно было, чтобы оно застыло на отметке 8.30 часа на два, не меньше, и Гас не так сильно опоздал бы; чтобы оно шло медленно-медленно, удерживая меня в том промежутке, где он еще мог приехать. Каждая проходящая секунда, каждая секунда, прибавляющая время, была моим врагом. С каждым тиканьем часов Гаса уносило от меня все дальше и дальше.

Как только в беседе возникала заминка, — а их было немало, потому что все мы чувствовали себя несколько неловко из-за непривычных в нашем доме церемоний, а выпито пока было недостаточно, — кто-нибудь обязательно говорил: «Что там у Гаса стряслось?», или: «Откуда ему ехать? Из Кэмдена? Наверно, авария в метро», или: «Конечно, он не понял, что ты приглашаешь его на восемь буквально».

Никто особенно не нервничал. А я нервничала.

Мне было страшно.

И не только потому, что он опаздывал, хотя и это само по себе было неловко после переполоха, который Карен устроила из-за этого обеда; опоздание пугало, потому что он, оказывается, съехал с квартиры, не известив меня. Теперь оно казалось мне дурным знаком. Неважно, как именно я смотрела на это, но чувствовала, что это НЕХОРОШО.

Меня стало понемногу одолевать отчаяние.

Что, если он не придет?

Что, если я никогда больше его не увижу?

Кто такая Менди?

Я делала попытки принять участие в легком, необременительном общении в гостиной, пыталась слушать, что говорят другие, растягивать непослушные, онемевшие губы в улыбке.

Но была настолько возбуждена, что с трудом могла усидеть на месте больше минуты.

А потом маятник качнулся в противоположную сторону: я успокоилась. В конце концов, Гас опаздывает всего на час, ну, на час с четвертью, — проклятье, неужели прошел уже час с четвертью? Скорее всего, он вот-вот появится, немного пьяный, с каким-нибудь веселым, неправдоподобным объяснением. Я всегда реагирую слишком остро, сурово твердила я себе. Я не сомневалась, что он придет, и слегка посмеивалась над своей вечной склонностью предполагать худшее.

Гас мой друг, мы так сблизились за последние два-три месяца, я знаю, что он любит меня и не сделает мне больно.

40

К десяти вазы с чипсами опустели, а мы все порядочно напились.

— Больше я это дерьмо не слушаю, — объявила Шарлотта, выключая музыку. — Джаз, шмаз — на фиг.

— Какой у тебя плебейский вкус, — поморщилась Карен.

— Ну и что? — громогласно спросила Шарлотта, вся красная и разгоряченная. — Все равно это дерьмо — ни мелодии, ни смысла. Сколько раз я пыталась подпевать, и ничего не выходит, не попадаю. Где там мои «Симпли Ред»?

Карен позволила Шарлотте поменять кассету, а это значило, что и она сама уже пресытилась последними музыкальными изысками Джона Колтрана.

— Ну ладно, — объявила Карен, меняя тему. — С Гасом или без Гаса, а нам пора начинать обед. Я хочу, чтобы вы вкусили эти божественные блюда до того, как окончательно напьетесь и вам будет уже все равно, что есть. Кушать подано. Шарлотта, Люси, — подтолкнула она нас к дверям.

То был условный знак, по которому мы превращались в девочек на побегушках.

Я не могла съесть ни крошки, ибо до сих пор из последних сил надеялась, что Гас объявится. Просто войдет в дверь с каким-нибудь фантастическим, невероятным объяснением своего опоздания. «Гас, я не буду на тебя сердиться, — пылко обещала я. — Честное слово, не буду, только приезжай, я ни слова не скажу».

Через некоторое время никто уже не говорил ничего вроде: «Интересно, что же там у Гаса?» или «Что же стряслось с Гасом?», выглядывать из окна, не подъезжает ли к дому такси.

Наоборот, все прилагали максимум усилий, чтобы вообще не упоминать о Гасе. Стало ясно, что Гас не просто опаздывает, а вообще не придет.

Они уже знали, что меня бросили, и неловко, неумело делали вид, что это не так, а если и так, то никто ничего не заметил.

Я понимала, что ребята просто стараются быть добрыми, но доброта их была унизительна.

Вечер тянулся бесконечно. Мы наготовили столько всякой еды и в таких количествах, что, казалось, никогда ее не съедим. Я отдала бы что угодно за то, чтобы пойти и лечь, но мешала гордость.

Много, много позже, когда все уже были действительно пьяны (в отличие от предыдущей стадии — сильного опьянения), разговор опять зашел о Гасе.

— Пошли его к черту, — заплетающимся языком сказала Карен. Ее высокая прическа заметно покосилась. — Как он смеет так с тобой обращаться? Я бы его убила.

— Давай дадим ему еще один шанс, — натянуто улыбнулась я. — С ним могло случиться что угодно.

— Да ладно тебе, Люси, — фыркнула Карен. — Как можно быть такой идиоткой? Ясно же, что он тебя бросил.

Разумеется, было ясно, что он меня бросил, но я надеялась сохранить остатки собственного достоинства, делая вид, что это не так.

Дэниэл и Саймон явно чувствовали себя неловко, поэтому Саймон с воодушевлением спросил Дэниэла:

— Ну, как там твоя работа?

— Мог бы позвонить, — сказала Шарлотта.

— А вдруг забыл? — жалко пролепетала я.

— Лучше бы не забывал, — с трудом выговорила Карен.

— Эй, а ты проверила, работает ли телефон? — вскрикнула Шарлотта. — Наверняка нет, может, непорядок на линии или еще что-нибудь, потому он и не звонит.

— Сомневаюсь, — проронила Карен.

— Может, трубку плохо повесили? — предположил Дэниэл. — Если она не лежит на рычаге, к нам никто не дозвонится.

Поскольку это сказал Дэниэл, все сразу поверили, разом вскочили (я первая) и всей компанией бросились в прихожую к телефону, вопреки здравому смыслу надеясь, что Дэниэл прав. Разумеется, зря. С телефоном ничего не случилось, и трубка лежала как надо.

Как стыдно…

— Может, с ним что-нибудь случилось, — робко произнесла я. — В аварию попал, например. Его могла сбить машина, он мог погибнуть, — продолжала я, воодушевляясь. Уж лучше пусть Гас лежит окровавленный и искалеченный, под тяжкими колесами рока, чем примет решение, что я больше ему не нужна.

Карен вела с Саймоном страстный, но несколько несвязный спор о шотландском национализме, когда в дверь квартиры постучали.

— Спокойно, — крикнул Дэниэл, — кажется, кто-то пришел.

Мы онемели: паче желания услышать стук, нас лишило дара речи изумление.

Затаив дыхание, прислушались. Да, Дэниэл был прав.

Кто-то действительно стучал в дверь.

Господи, спасибо тебе, лихорадочно подумала я, и от облегчения мне стало дурно.

Спасибо тебе, господи, спасибе, спасибо! Вели мне заниматься благотворительностью, быть доброй к беднякам, жертвовать на нужды церкви, дай мне плохую кожу, обреки на что хочешь, но спасибо тебе, господи, что вернул мне Гаса!

— Люси, я открою. — Шарлотта, пошатываясь, встала на ноги. — Ты ведь не хочешь, чтобы он подумал, что ты волновалась. Веди себя естественно.

— Спасибо, — пробормотала я, в панике бросаясь к зеркалу. — Я нормально выгляжу? Прическа в порядке? Господи, ну и рожа — как помидор! Быстрее, быстрее, дайте кто-нибудь помаду!

Я дрожащими пальцами пригладила волосы, плюхнулась на диван, стараясь выглядеть беззаботной, и стала ждать, когда в комнату войдет Гас. Я была так счастлива, что не могла сидеть смирно и с нетерпением ждала сложных, запутанных оправданий, на которые он такой мастер. Разумеется, он выдумает что-нибудь смешное.

Но прошла минута, две, а Гас не появлялся. Из прихожей доносились голоса.

— Что он там копается? — прошипела я, беспокойно ерзая на краешке дивана.

— Расслабься. — Дэниэл стал гладить меня по коленке, но резко остановился, когда Карен пронзительно посмотрела на его руку, потом на него самого, потом опять на руку со странным выражением, которое как-то не держалось на лице. Я сообразила, что она хочет вопросительно приподнять брови, но не может ввиду сильного опьянения.

Прошло еще несколько минут; Гас не появлялся. Я поняла, что произошло что-то плохое; может, он не входит, потому что ранен. Прождав еще несколько минут, я совсем потеряла терпение и, плюнув на свою мнимую беззаботность, выбежала посмотреть, в чем дело.

Гаса в прихожей не было.

У двери стоял Нил, наш сосед снизу.

Он был не в духе, жаловался на громкую музыку и был одет в очень короткий халат.

Я была настолько убеждена, что сейчас увижу Гаса, что мне потребовалось сильно напрячь воображение для осознания того, что на самом деле это не он. Пьяно пошатываясь, я протиснулась мимо Нила, удивляясь, почему не вижу у него за спиной Гаса.

А когда до меня дошло, что Гас все-таки не приехал, я не могла в это поверить.

Разочарование мое было столь острым, что земля буквально поплыла у меня под ногами. А может, я просто выпила слишком много вина?

— …громкость убавлять необязательно, — говорил Нил, — но сжальтесь надо мной, поставьте другую кассету. Если в вас есть хоть капля сострадания и любви к ближнему, смените музыку.

— Но мне нравится «Симпли Ред», — возразила Шарлотта.

— Знаю! — воскликнул Нил. — Иначе зачем бы тебе крутить их восемь недель без перерыва? Прошу тебя, Шарлотта!

— Ну ладно, — надулась она.

— Будь добра, поставь вместо них вот это, — попросил он, протягивая ей кассету.

— Да пошел ты! — вскипела Шарлотта. — Наглость какая! Это наша квартира, и музыку мы слушаем, какую хотим…

— Да, но ведь мне тоже приходится слушать, — простонал Нил.

Я вернулась в гостиную.

— Где Гас? — спросил Дэниэл.

— Не знаю, — буркнула я.

Потом я совсем напилась и глубокой ночью, что-то около полтретьего, решила, что найду Гаса. Может, узнаю его новый телефон у того человека, с кем говорила по старому.

Я выскользнула в прихожую к телефону. Если бы Карен с Шарлоттой узнали, что я делаю, то попытались бы остановить, но, к счастью, тоже были в доску пьяны. Они уже перестали играть в ассоциации на раздевание, потому что Шарлотта настояла, чтобы поставили испанскую музыку, продемонстрировала движения, которые выучила на уроках фламинго, как она упорно это называла, и заставила всех пуститься в пляс.

Я понимала, что все мои действия продиктованы отчаянием, но сильное опьянение лишило меня силы воли. Я понятия не имела, что сказать, если доберусь до Гаса; как объясню, что добыла его новый номер телефона и выследила его, без риска показаться назойливой. Мне было все равно.

Разумеется, у меня есть полное право найти его, поговорить с ним, пьяно рассуждала я. Я заслуживала объяснения.

Но решила, что сердиться на него не буду. Просто мирно и спокойно спрошу, почему он не пришел.

Крохотная частичка меня, мыслящая трезво, твердила, что я не должна звонить, что веду себя как безумная, что усугубляю свое унижение, пытаясь выследить его, но я не слушала. Я уже не принадлежала себе и остановиться не могла.

Но по старому телефону никто не подошел. Я села на пол и слушала длинные гудки до тех пор, пока механический голос не сообщил мне, что мой абонент не отвечает, — спасибо огромное, а то я бы сама не поняла, — и тогда злобно швырнула трубку. На приглушенные звуки из гостиной я не обращала ни малейшего внимания.

— Не отвечают? — спросил кто-то. Я подпрыгнула.

Проклятие! То был Дэниэл, который шел на кухню, — видимо, посмотреть, не осталось ли вина.

— Нет, — буркнула я, сердясь, что меня застукали.

— Кому звонила? — спросил он.

— А ты как думаешь?

— Бедная Люси.

Я чувствовала себя ужасно. Все было не так, как раньше, когда Дэниэл смеялся надо мной, потешался над моими невзгодами. С тех пор положение дел изменилось, и я уже не воспринимала Дэниэла как друга. И свои чувства должна была от него скрывать.

— Бедная моя, маленькая, — повторил он жалобно.

— Заткнись ты, — обиженно сказала я, не вставая с пола и глядя на него снизу вверх.

Мы перешли какую-то невидимую грань, и наши добродушные перепалки стали настоящими, злобными склоками.

— Что случилось, Люси? — Дэниэл сел на корточки рядом со мной.

— Только вот этого не надо, — отрезала я. — Сам знаешь, что случилось.

— Нет, — возразил он, — я спрашиваю, что случилось с нами?

— Никакого «мы» нет, — сказала я, отчасти желая сделать ему больно, отчасти — чтобы оттянуть открытое столкновение с разговором без намеков, который казался мне неизбежным.