КАЙЛ ИТОРР
      ИСТИННЫЙ МАГ
      Кроме бывшего, настоящего и будущего
      у них есть еще небывшее, ненастоящее и
      небудущее. Если ты чего-то не сделал,
      это не отрицание, а небывшее время.
      Элеонора Раткевич
      "Джет из Джетевена"
      СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ. ДАВНЫМ-ДАВНО
      "...Первым звуком в его жизни стало журчание ручья. Медленное, рокочущее, удовлетворенное. Первым светом в его жизни стал окрашенный серебром луч весенней луны. Луна уже заходила, мгновением позже из-за горизонта вынырнуло солнце и послало первый свой луч сквозь длинный каменный коридор к подножию Ключа, шестигранного камня в центре серого кольца менгиров. Тринадцать раз ударило его сердце, пока ребенок смотрел в глаза жрице Великой Богини, всемогущей Сулевии, по мановению руки которой разгорался и гас пожар войны, а реки меняли свое течение. Затем священный золотой нож опустился, пролив жертвенную кровь. Но кровь эта была кровью самой Сулевии, а не безвестного новорожденного младенца. И кровь коснулась его губ раньше, чем материнское молоко. Которого он, однако, так и не попробовал, потому что сам встал с окровавленного алтаря. Встал ребенком, но не младенцем, а самое малое шестилетним. И тогда же густые черные волосы его пробороздила первая седая прядь..."
      - Так и было, Маэв? - Так и было. Я сама слышала эту историю от внучки Эйлин, младшей жрицы, которая своими глазами видела шестилетнего младенца и гибель Сулевии...
      "...А когда пришел срок наречения имени, мальчик ушел в лес. И явились к нему ночью волк, соловей, лосось, кречет и дракон. И пообещал волк, что сделает его сильным, неутомимым и выносливым, что подарит ему свободу и гордость, что будет он властен не уступать дороги никому, кроме лесного пожара, наводнения да горного обвала. И пообещал соловей, что сделает его вольным и радостным, что не тронет его дух ни одно горе и поношение, что мир будет ему в радость, а сам он и песни его - в радость миру. И пообещал лосось, что сделает его частью природы, поведает все ее секреты и загадки, что поможет ему нырнуть к самым корням Мирового древа и познать тайну бытия. И пообещал кречет, что сделает его способным летать и парить в вышине наравне с крылатыми от рождения, что взгляд его будет проникать во все уголки подзвездного мира, а дух - хладным и спокойным, как воздух горных высот. А дракон ничего не стал обещать. Лишь сверкнул кровавым багрянцем чешуи и молча сказал: выбирай, да не ошибись в выборе своем, ибо судьбы многих зависят от сего выбора! Вернувшись утром к людям, мальчик назвался Кречетом. На правом плече его действительно топорщил татуированные перья молодой черно-серый кречет. Но на правом запястье, у самого локтя, улыбалась голова мудрого красного дракона..."
      - Маэв, но об этом я никогда не слышала! - Мало ли чего ты не слышала... Это было так, я тебе точно говорю! Как знахарка Керидуэн напоила Кречета приворотным зельем и переспала с ним, слышала? Вот ее-то внук и рассказал. Я сама была в Руане, когда он поведал эту часть легенды. - А как же его раньше не узнали - со знаком дракона?.. - Так ведь и узнали...
      "...И оставил он Озерный край, когда пришел срок странствий, и путь его лежал на юг. И не был путь тот долог и опасен - не дольше и не опаснее прочих путей, ведущих к сердцу Ллогрис, в место, что зовется Хрустальной Пещерой. Не всякому открывался ход в средоточье сил, но молодому Кречету препятствий не чинили. И остался он в Пещере на три луны, а потом еще на три, дабы выучиться премудростям, ведомым лишь Посвященным. И грани хрустального яйца видели его сны и открывали Кречету сны тех, кто грезил здесь прежде. Не открыла Пещера ему былого и грядущего, не лежало сердце Кречета к этому, но открыла глаза, чтобы мог он прозревать сущность вещей. А когда Пещера осталась за спиной, легли перед Кречетом три дороги. Звериная тропа в дебри лесные, где сила его стала бы единой с силой лесов, зверей и птиц, с мудростью Друантии Зеленой; усыпанная острыми камнями горная тропа дерзкой Бронах, бросившей вызов морю и небесам и одолевшей их; пыльная извилистая тропа, которой ушел Фион Могучерукий, прежде чем взобраться на небо и быть низвергнутым оттуда на престол Гитина, Ллогрис и Лионесс. Кречет не стал выбирать ни одну из этих троп, ибо чужды они были потерявшему молодость волшебнику. Ударил он камнем о камень, и в родившихся искрах открыл собственную дорогу. И Страж сперва не желал пускать его на этот путь и стал биться с волшебником. Но когда в жаркой битве разорвалось одеяние Кречета, и открылся для Стража знак - прочь отступил он, не смея перечить боле..."
      - Так вот о каком знаке говорилось... - Конечно. - Маэв, а если... - А если без "если"? Глупо верить сказаниям бардов, вот только не верить им - еще глупее, Морра.
      НЕ-БЫВШЕЕ
      Конечно, этого не произошло, потому что такого не бывает. Стань ты трижды великим магом да чародеем - с отрубленной головой заклинаний не выговоришь и пассов колдовских тоже не сотворишь. Впрочем, пассы да жесты разные делать, по сути, и нечем, когда от тебя одна голова осталась. Чисто старый клинок сработал, спинной мозг от головного так отделил, что не смешал одно с другим. Потому только Кречет и мог пока мыслить. Мысль - это оставалось с ним до конца. А конец казался более чем близким... Есть и такие заклинания, для которых язык да руки не нужны, одной мысли довольно. Есть, кто ж спорит. И Кречет знал несколько. Только много ли толку от знаний, коли нельзя их к делу приставить? Заклинания такие, все как одно, требуют ясного разума, воли и силы. Немалой силы. Ясный разум у Кречета был, но и только; воли едва-едва хватало, чтобы удерживать сознание в отсеченной голове, а сил и вовсе не оставалось. "Попробуем вместе?" - пришла мысль. Труп Моргьен, свисавший с окровавленного кола, не пошевелился, но мысль была ее. Кроме Королевы Моря, некому тут к нему обращаться. И к ней - некому, кроме него. "Давай вместе," - согласился Кречет и передал первую часть образа-заклинания. Потом вторую. Когда хлынула небывалая легкость и невесть откуда появился прилив надежды, Кречет отдал Королеве завершение заклинания и воспарил над собственной головой, медленно обращающейся в прах. Рядом рассыпалось прахом тело Морры, а сама она серым призраком взмыла к потолку. "Что теперь?" "Создать новое тело. Или - войти в новорожденного." "Вместе?" "Только через твой труп! - возмущенно заявил волшебник, хотя и знал, что ни у него, ни у Морры теперь даже трупа нет. - В одном теле нам не бывать!" "Как ни странно, я согласна. Что ты выберешь?" "Новорожденного. Проще и быстрее." "А как же душа, которой предназначено туда вселиться?" "За это придется потом заплатить." "А я, наверное, попробую сперва без платы обойтись." "Удачи." Призрак Кречета скользнул вверх и исчез.
      СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ. ДАВНО
      Вряд ли Фион Могучерукий, сокрушая черную луну, ведал, что последует за этим. А коли и ведал, то далеко не все. Однако, если он это знал, но все равно взялся за дело, - героя определенно недооценивали. Пока в небесах кружила черная луна, пока незримые лучи смешивались с серебром обычной луны, - вокруг земли держался тонкий, но прочный панцирь, отражавший некоторую часть солнечного золота. И не только золота: оно, конечно, металл священный да божественный, и людям приносит больше вреда, нежели пользы, но главное не в золоте заключается. А в тепле. Взять хотя бы теперешние зимы! До Фиона, если Узкое море не покрывалось льдом, такую зиму за теплую считали, а уж коли Сена до наступления Бельтейна вскрывалась - так и вовсе праздник великий. А теперь? Вечером в канун праздника Йоль выставишь ведро с водой из дома, так к утру вода в нем и будет. Может, корочкой льда подернется. И в дорогу зимой пускаться - не подвиг великий. Не как летом, конечно, но все одно, под силу обычному человеку. А на юге Галлии, подумать только, виноград расти начал! Это к северу-то от Пиреней, в Гьенни, Ландах и Оверни! Кто былые времена помнит, чудом из чудес считает, и правильно считает. Раньше-то там яблоки с трудом приживались... Кречет родился, когда черной луны в небесах уже не было. Однако старые времена помнил. Поневоле пришлось вспомнить, принять в себя чужую память, память тех, кто вошел в Хрустальную Пещеру и не вернулся. Помнил, что случилось это, когда Сципион после пятимесячной осады отдал приказ штурмовать Картаген, а гордый Ганнибал, не желая умирать побежденным, осушил чашу отравленного вина. Не так давно дело было, если подумать, три поколения назад - но мир переменился разительно. Жизнь стала... мягче. Не проще - мягче. Кое-кто из бардов говорил, что Фион уничтожил витавший над миром призрак Старого Мира. Разумеется, волшебники принародно лишь улыбались такому: призраки уничтожать - не для героев дело, им с реальными чудовищами надлежит бороться, и нечего байки рассказывать, будто ныне их не встретить; отойди на полдня от дома, чудище само тебя быстро найдет.