Он ждал меня в темном переулке за гостиницей «Пале-Рояль». Вид у Рузского был малосимпатичный: он успел где-то здорово набраться и держался весьма нагло. Тем не менее в ходе разговора я понял, что мысль его работает вполне ясно. Моего собеседника интересовал только документ.

– Бумага у вас? – сразу же спросил он.

Я покачал головой:

– Пришлось оставить ее у царя. Потом поезд остановили, и я не имел возможности забрать ее.

– Теперь это и подавно не получится. Однако документ надо заполучить.

– Кому надо? – резко спросил я. – Вы заварили всю эту кашу, вы должны и раздобыть бумагу.

– Неужели вы думаете, что царь ее мне отдаст? Он же меня видел и знает. Нет, он поверит только вам.

Я не стал говорить Рузскому, какого мнения на мой счет придерживается Николай теперь. Вместо этого я сказал:

– Я мог бы вам передать для него записку.

– Записку? – фыркнул Рузский. – А если охрана меня обыщет, что тогда? Я окажусь тайным курьером, передающим послания от вас царю. Это будет выглядеть заговором с целью освобождения Николая. Да меня просто шлепнут на месте!

Мы настороженно смотрели друг на друга. После паузы я спросил:

– Что их ожидает?

– А вам-то что? – пожал плечами Рузский.

– Мне есть до этого дело.

– Насколько мне известно, большинство членов Совета выступают за то, чтобы предать их смерти.

– Казнить? Всех? Хладнокровно?

– Трудный вопрос. По этому поводу много споров. Некоторые говорят, что большевикам не пристало расстреливать женщин и детей. Другие говорят, что с немкой церемониться нечего.

Рузский наверняка знал об условиях содержания царской семьи больше, чем я, поэтому я спросил:

– Есть ли какой-нибудь шанс освободить их?

Он взглянул на меня с веселым недоумением:

– Вы имеете в виду акт рыцарственного спасения? Нет, друг мой, не получится. Считайте, что августейшее семейство уже на том свете. Разве что они еще понадобятся большевикам для ведения торга. С немцами.

– И что дальше?

– А ничего. Их продержат здесь еще долгое время. Возможно, кто-нибудь попытается их спасти. В этом случае охрана прикончит всю семью на месте. Сибирь кишит белогвардейскими армиями и отрядами. Уж в одном-то вы можете не сомневаться: ни Николаю, ни его сыну ни за что не попасть в стан белых. Многие еще не отказались от идеи реставрировать монархию.

– У вас есть какие-нибудь конкретные предложения?

– Да. Нужно выждать.

– Значит, бездействие?

Рузский искоса взглянул на меня.

– Будьте терпеливы. Что сейчас можно сделать? Если бы он подписал документ, вы уже могли бы отправиться к себе в Англию. Но вы не смогли его заставить.

– Да, не смог. Но мне кажется, что я и так могу отправляться восвояси. Я здесь, в Екатеринбурге, ничего не значу. Зато у вас есть положение. Если и возможно что-то предпринять, то способны на это только вы!

– Я же сказал, будьте терпеливы. Помните о главной задаче. Она состоит не в том, чтобы спасти царя, а в том, чтобы получить бумагу с его подписью. Помните об этом. Как только бумага будет подписана, вы можете отправляться в Москву, а затем и в Лондон.

– Я хотел бы знать, что это за бумага!

– Вы и так достаточно знаете, – резко заявил Рузский. – И помните: единственный шанс Романовых на спасение – это подписанный документ, лежащий на столе у Ленина.

– Да если бы Ленин этого хотел, он мог бы...

Рузский покачал головой:

– Ничего подобного. Даже если бы Ленин лично явился в Екатеринбург, вряд ли что-нибудь вышло. Вы можете себе представить, что он препирается с остолопами вроде Белобородова и Голощекина? Да ведь они, пожалуй, ему откажут. А потом по всей стране разнесется весть, что Ленин изменил делу революции и вступил в переговоры с царем. Нет, он ни за что на это не пойдет. Значит, вся надежда только на вас, потому что вам Николай верит. Ни с кем другим он разговаривать не станет. Если вы сейчас уедете, считайте, что смертный приговор Романовым подписан.

– Но я ничего не могу сделать!

Рузский уже знакомым мне жестом почесал кончик носа.

– Всегда можно что-то сделать. Идет время, возникают новые возможности.

На этом мы и расстались. Я вернулся назад к поезду, ибо мне больше некуда было идти. Я знал, что состав по-прежнему стоит на вокзале. Мы договорились с Рузским, что будем встречаться каждый вечер в одно и то же время за гостиницей «Пале-Рояль».

В вагон меня, однако, не пустили – там стоял часовой, который велел мне немедленно отправляться к начальнику вокзала. Так я и сделал. Начальник вокзала был мало похож на железнодорожника. Это был какой-то невзрачный субъект в сапогах непомерно большого размера. Он передал мне приказ, который мне совсем не понравился. Приказ был подписан председателем Уральского Совета Белобородовым. Мне предписывалось немедленно выехать из Екатеринбурга в Тюмень вместе с поездом, который принадлежал «тюменским товарищам». Задерживаться в Екатеринбурге строго-настрого запрещалось. В случае нарушения приказа я буду арестован и предан суду по подозрению в контрреволюционной деятельности.

Я пошел будить машиниста. Он немного поворчал, но, по-моему, был не прочь унести ноги из Екатеринбурга. Бедняге приходилось здесь несладко: с одной стороны, его одолевали любители сплетен, желавшие побольше узнать о царской семье, с другой – донимали пламенные революционеры, считавшие, что даже вести поезд с царем – уже страшное преступление. Несчастного машиниста то спаивали, то осыпали угрозами.

Состав отогнали на запасной путь сразу же после моего ареста и высадки царского семейства. Там поезд и стоял, окруженный часовыми: двое дежурили у паровоза, еще двое – у хвостового вагона. Судя по виду, это были рабочие. Внутри я обнаружил нескольких кавалеристов из моего отряда, включая Кознова, который не скрывал своей радости по поводу моего возвращения.

– Куда теперь? – сразу же спросил он.

– В Тюмень. Вы получали какие-нибудь иные указания?

– Никак нет.

Кознов смотрел на меня выжидательно. Любой офицер хорошо знает это выражение лица у подчиненного: он выполнит любой приказ, если тот будет четким и ясным. Хороший солдат, но начисто лишен инициативы.

Особенность тех сумбурных дней состояла в том, что никто никому не верил, и дальнейшие события не замедлили это подтвердить. Несмотря на то, что я действовал по прямому указу высшего представителя местной власти – Белобородова, – причем получил я этот приказ непосредственно от начальника вокзала, стоявшие в оцеплении рабочие мне не поверили. Они долго препирались по поводу того, кто пойдет к начальнику вокзала проверять мои слова. Наконец делегат был отправлен, долго отсутствовал, и, когда вернулся, остальные не поверили теперь уже ему. В конце концов каждый из четверых часовых по очереди сходил на вокзал и вернулся.

После того как охрана убедилась в правдивости моих слов, машинист стал разогревать котел. Часовые удалились, и я смог задать Кознову вопрос, который давно вертелся у меня на языке.

– У нас в составе есть два запломбированных вагона. Кто-нибудь в них совал нос? – с беспокойством спросил я.

– Никак нет. Один из часовых очень рвался туда, и я уже было собирался врезать ему как следует, но остальные вмешались и удержали его. Они сказали, что собственность царя теперь принадлежит народу.

Мысленно я поблагодарил Господа за эту милость и на время превратился в кочегара: бросал дрова в топку, поглядывая на измеритель давления в котле. Ключи от запертых вагонов были у меня. Там наверняка содержались весьма ценные вещи, и я чувствовал себя ответственным за их сохранность.

Была уже глубокая ночь, когда поезд наконец зашипел, засвистел, залязгал колесами и покатился на восток, в сторону Тюмени.

Екатеринбург остался позади, мы вновь неслись по бескрайним сибирским просторам. Я стоял в коридоре бывшего царского вагона, на том самом месте, где провел восхитительный час в беседе с великой княжной Мэри. Та ночь была темной и безлунной, теперь же в небе светил месяц. Как бы я хотел, чтобы Мэри сейчас была рядом...

Глубокая грусть охватила меня. Я все больше терзался от ощущения собственной беспомощности. Что я мог сделать? Если бы я остался в Екатеринбурге, то лишь подверг бы себя бессмысленному риску. Совершенно очевидно, что царя охраняли бдительно, исключив всякий контакт с внешним миром. Можно было, конечно, отправиться в Москву и доложить там о постигшем меня фиаско. Но какой в этом смысл? Я решил, что мой долг остаться в Сибири. Нужно было лишь найти предлог, который ни у кого не вызвал бы подозрений.

Я принялся всесторонне рассматривать ситуацию. Итак, заветный документ находится в Тобольске. Поезд по-прежнему в моем распоряжении. Вывод прост: надо отправиться в Тобольск и взять бумагу. Если документ представляет собой столь могучую силу, возможно, я сумею ею воспользоваться.

Каково, собственно, мое положение? Мне приказали убираться из Екатеринбурга. Что ж, приказ я выполнил. Косвенно приказ Уральского Совета легализовал мое положение, ибо мне предписывалось вернуть поезд «тюменским товарищам», позаботившись о сохранности груза. Логика Уральского Совета была мне понятна. Если я отвечаю за поезд, отправляющийся в Тюмень, то не буду путаться у них под ногами в Екатеринбурге. Кроме того, на комиссара Яковлева можно будет свалить ответственность за ценный груз, находящийся в вагонах. Итак, Советской власти я мог не опасаться: с одной стороны, у меня был письменный приказ Уральского Совета, поручавший состав моему попечению, с другой – мандат Свердлова. Если кого-то из местных не устроит одна бумага, суну ему под нос другую, решил я.

А что, собственно, я охраняю? В Тобольске я видел, как в сани грузили сундуки, коробки, ящики, мешки. Что там внутри? Пора бы это выяснить.

Меня ждало настоящее потрясение. Не забудьте, что Николай Романов единолично управлял одной шестой земной суши, а Александра была императрицей. Их личное имущество по ценности превзошло все мои ожидания. Я обнаружил в сундуках и ящиках не только шелка и бархат, фарфор и хрусталь, картины и иконы, но также огромное количество драгоценностей. Целые сундуки! Так и не знаю, сколько их там было – я заглянул лишь в пару десятков коробок и ларцов. Помню деревянный сундучок размером 18 дюймов на 12, а глубиной дюймов 5 – 6. Он весь был набит золотыми монетами самых разных стран. Здесь были и австрийские талеры, и английские соверены, и американские пятидесятидолларовые монеты, и испанские дублоны. Сундучок был такой тяжелый, что я не сумел оторвать его от пола.

В одном чемодане я обнаружил восьмиугольную кожаную шкатулку, наполненную распятиями, иконками и прочими религиозными атрибутами – все они были сплошь усыпаны драгоценными камнями. Причем поистине невероятного размера и баснословной стоимости.

Уверяю вас, что мое открытие подействовало на меня самым удручающим образом. Я и не предполагал, за какие сокровища отвечаю. Было совершенно очевидно, что все эти богатства нужно как-то спрятать, попытаться найти безопасное место.

Я поспешил вновь закрыть хранилище. Когда я вернулся к паровозу, уже занимался рассвет.

Через несколько минут (я стоял рядом с машинистом) трасса сделала поворот, и нашему взору открылась потрясающая картина. Впереди, прямо на железнодорожном полотне, шел настоящий бой.

Примерно в полумиле от нас стоял поезд, отчаянно отбивавшийся от атакующих всадников. Выстрелов мы, разумеется, не слышали, ибо рев нашего паровоза заглушал все звуки. Машинист нажал на тормоза, а я бросился назад, чтобы предупредить Кознова и своих солдат. Не успел я добраться до первого вагона, как прямо у меня над головой взвизгнула пуля, отрикошетив от железной стенки. Обернувшись, я увидел, как к нашему поезду несутся всадники.

Кознов и его люди были уже в курсе происходящего. Они засели у окон, держа винтовки наготове. Все мы неоднократно видели подобные сцены в современных вестернах, где действие происходит на американском Западе. Разница, однако, заключалась в том, что в тот день на мой поезд напали не какие-нибудь раскрашенные дикари, а отлично вооруженные кавалеристы. Что это были за люди? Я навел бинокль на кучку всадников, застывшую на пригорке возле атакованного поезда. Белоснежный конь одного из них показался мне знакомым.

Дутов!

– Не стрелять! – приказал я Кознову, но слишком поздно. Нас уже обстреливали, и мои люди тоже открыли огонь.

– Прекратить огонь! – крикнул я, быстро сдернул наволочку с подушки, высунулся в окно и стал махать своим импровизированным белым флагом. Козновских солдат я заставил сложить оружие и спуститься на железнодорожную насыпь с поднятыми руками. Они были весьма недовольны; но другого выхода у меня не было – иначе нападавшие перебили бы нас, не вступая ни в какие переговоры.

Нас усадили на землю и велели ждать, пока впереди не закончится бой. Было ясно, что победа останется за Дутовым. В переднем составе было не больше пары сотен большевиков, а в отряде Дутова насчитывалось не меньше тысячи человек. К тому же у Дутова были настоящие солдаты, а не какие-нибудь красногвардейцы. Большевики сражались отчаянно, но в конце концов красный флаг с паровоза исчез и оставшиеся в живых капитулировали.

Тем не менее прошел целый час, прежде чем все закончилось. Наконец, в сопровождении конвоира с обнаженной шашкой я отправился к Дутову. Тот все еще сидел в седле, разглядывая захваченный поезд.

Генерал взглянул на меня сверху вниз, топорща густые усы.

– Где царь?

– В тюрьме, в Екатеринбурге, – прямо сказал я.

Дутов сердито ударил себя по ляжке.

– Так я и знал! Он еще жив?

– Насколько мне известно, жив.

– Жив, но всеми брошен! – возмутился генерал. – И вы бросили его гнить в тюрьме?

– Меня самого арестовали, а потом выгнали из города, – запротестовал я. – Если я вернусь, меня сразу посадят в тюрьму.

– А куда вы отправляетесь теперь?

– В Тобольске остались великие княжны. Я обещал, что вернусь за ними.

– Ждите возле вашего поезда, – приказал генерал. – Когда я закончу здесь, мы поговорим.

И он отъехал прочь.

Я ждал его не меньше часа. Пленные с захваченного большевистского поезда были выстроены в колонну, многие из них истекали кровью. Бедолаг отправили под конвоем куда-то в северном направлении. Люди Дутова вовсю хозяйничали в захваченном поезде, забирая все, что им могло пригодиться. Наконец всадник на белом коне направился в нашу сторону. Дутов легко перекинул ногу через холку лошади и спрыгнул на землю.

Первым делом он спросил:

– Водка есть?

У меня оставалось немного лимонной. Я протянул генералу бутылку, он запрокинул голову и моментально осушил остатки.

– У этих паршивых большевиков не было ни капли! У них вообще почти ничего не было. Вся добыча – несколько винтовок да пара ящиков с патронами. Как они только умудряются так жить.

Я сказал генералу, что у меня есть некоторое количество консервов, но на Дутова это не произвело впечатления.

– Нам нужно оружие. Деньги бы тоже не помешали – я давно не платил своим головорезам. Правда, тратить жалованье им все равно негде, – хмыкнул генерал, – но за жалованье люди воюют куда охотнее, что бы там ни говорили большевики. А теперь расскажите мне про Николая.

Я рассказал ему все, что знал: о кровожадности толпы, об импровизированной тюрьме. О бумаге, разумеется, ни слова.

– Какие силы в городе у большевиков?

– Этого я не знаю. Дом Ипатьева со всех сторон окружен солдатами, на всех окрестных улицах много вооруженных людей.

– Это все жалкий сброд, – заявил генерал. – Если дать человеку винтовку, от этого он еще не становится солдатом.

– Вы собираетесь напасть на город?

Дутов белозубо улыбнулся.

– Нет! Ничего подобного я не замышляю. Господи, я считал вас трусливым лакеем, спасающим свою шкуру, а вы предлагаете мне напасть на Екатеринбург с моим маленьким отрядом? Ничего, город и без меня скоро отобьют.

– Надеюсь, это произойдет не слишком поздно, – угрюмо заметил я.

Дутов внимательно посмотрел на меня, потом порылся в кармане кителя, достал кожаный портсигар и выудил из него длинную сигару.

– "Упманн", – сказал он, выдыхая ароматный дым. – У меня еще целых семь штук осталось. А где мальчик?

– Царевич?

– Да, Алексей.

– В Тобольске. А что?

Дутов еще раз затянулся, взгляд его стал жестким.

– Ведь он наследник.

– Николай отрекся от престола не только от своего имени, но и от имени сына.

Дутов сердито кивнул:

– Идиот несчастный. Мальчик очень бы всем нам пригодился.

– Он ведь на волосок от смерти, – сказал я.

– Но ведь не умер еще. В истории не раз случалось, что сын возвращает себе трон отца.

Немного подумав, Дутов сказал, что собирается отправиться в Тобольск и освободить царских детей. Когда я отрицательно покачал головой, генерал не на шутку рассердился.

– Это еще почему?

– В Тобольске достаточно экстремистов, которые убьют царевича и великих княжон до того, как вы успеете их отбить. Вам не удастся подобраться к особняку вплотную.

– А вам?

– Тамошние большевики меня знают.

– Знать-то знают, но доверяют ли?

Я пожал плечами.

– Во всяком случае, при виде комиссара Яковлева они не станут убивать подростков сразу.

– Вы что, собираетесь отправиться из Тобольска на пароходе вниз по Оби?

Я вновь покачал головой, хотя Дутов безошибочно угадал мой план.

– А как бы поступили вы, генерал?

Сквозь облако дыма он ответил:

– Я буду продолжать в том же духе. Наступать большевистским собакам на хвост при всяком удобном случае. Ждать остается недолго, всего несколько недель.

– Что вы имеете в виду?

– Скоро здесь будет Белая армия. Колчак, чешский легион и все прочие. Наши наступают, большевики пятятся назад. Вскоре ваша мечта осуществится – мы возьмем Екатеринбург. А сейчас мне нужны винтовки и деньги.

– Будем надеяться, что царь доживет до освобождения. А могли бы вы купить винтовки, если в у вас были деньги?

– На это потребовалось бы время, – ответил Дутов. – Оружие пришлось бы доставлять с Дальнего Востока, но в принципе это возможно.

Я окинул генерала скептическим взглядом, не торопясь продолжать разговор. У меня перед глазами стоял сундук с золотыми монетами. Имел ли я право передать его Дутову?

Инстинктивно я чувствовал, что это было бы правильным поступком. Можно ли придумать лучшее использование для царских сокровищ, чем спасение жизни царя? Однако Дутов производил впечатление сущего разбойника. Вряд ли, увидев золото, он скажет: «Ах, какой вы щедрый! Большое спасибо!» Скорее всего генерал сразу поинтересуется: «Откуда у вас это золото? Сколько там еще осталось?»

Поэтому я всего лишь попросил генерала об одолжении расчистить путь, чтобы наш поезд мог двигаться дальше. Дутов охотно согласился:

– Я люблю играть с железнодорожными составами.

Задача была несложной – вдали виднелся разъезд.

Пока генерал отсутствовал, я приказал Кознову вынести тяжелый сундук из хранилища и поставить его в мое купе. Потом спустился на насыпь и стал размахивать наволочкой, которую ранее я использовал в качестве белого флага. Вскоре прискакал верховой, и я сказал ему:

– Попросите генерала Дутова пожаловать сюда.

Всадник укоризненно взглянул на меня:

– Вам надо самому отправиться к его превосходительству.

– Скажите генералу, что дело того стоит.

Посыльный ускакал, и через какую-нибудь минуту в мою сторону понесся всадник на белом коне.

– Что еще за фокусы? – рявкнул Дутов. – Какое нахальство!

– Пойдемте со мной, – сказал я, поднимаясь в вагон.

– Что за шутки?! – с видом оскорбленного достоинства воскликнул Дутов, однако все же последовал за мной, сердито ворча под нос.

Я открыл купе и показал на сундук, торчавший из-под сиденья:

– Помогите мне вытащить его в коридор.

– Я позову кого-нибудь из солдат.

– Будет лучше, если мы сделаем это сами.

Дутов кинул на меня быстрый взгляд.

– Этот сундук доверил мне император, чтобы он не попал в руки большевикам.

Дутов сразу оживился, и вместе мы выволокли сундук в коридор. Когда я открыл крышку, генерал чуть не лопнул от радости.

– Да тут целое сокровище, – промурлыкал он.

– Да, целое сокровище. Его величество хочет, чтобы эти деньги были использованы на наше общее дело.

– К черту общее дело, – рассеянно пробормотал Дутов, позвякивая монетами. – Нет никакого общего дела.

– Есть дело борьбы с большевизмом, – сказал я. – С этим, я думаю, вы согласитесь.

Генерал возбужденно расхохотался. Думаю, он никогда в жизни не видел такое количество золота. Впрочем, я тоже, Вдруг смех оборвался, и генерал с подозрением уставился на меня.

– А сколько вы взяли себе?

– Нисколько, – ответил я.

– Как же! Так я вам и поверил! Уверен, что вы зацапали...

– Откройте крышку, и вы увидите, что сундук полон. У меня же есть вот что.

Я достал из кармана маленькое распятие, усыпанное сапфирами.

– Это подарок ее величества, и я не променяю его на все золото мира.

Генерал был в возбуждении. Его взгляд метался между мной и сундуком. Прошла, должно быть, целая минута. Потом Дутов с хитрым видом воскликнул:

– Господи, сколько всего можно накупить на это золото!

– Не сомневаюсь, – ответил я.

Заполучив золото, Дутов со своим войском тут же исчез. Перед моим поездом путь был свободен. До Тюмени мы доехали без приключений. Я все время думал о доверенных мне сокровищах. На вокзале верный Кознов со своими людьми заняли пост у заветных вагонов, я же отправился на набережную. Ледоход еще не кончился, но льдины стали меньше и тоньше.

У берега выстроились какие-то конторские помещения и здоровенный склад. Возле двери висела медная табличка, гласившая, что здания принадлежат Западно-Сибирской пароходной компании. Я постучал, но дверь была закрыта. Скорее всего служащие в зимний период лежат в берлоге и сосут лапу, подумал я. Но ведь зима-то на исходе. Я отправился на поиски кого-нибудь из начальства.

Управляющего мне удалось найти без особого труда – он жил неподалеку. Вид у него был довольно растерянный, ибо за зиму весь мир переменился. В октябре, когда река встала, страной все еще правило Временное правительство, а компанией руководили владельцы, жившие далеко отсюда, в Лондоне и Осло, но тем не менее вполне реальные. Теперь же всем заправляли местные большевики, которые объявили, что имущество компании принадлежит народу. Приближался новый сезон, а инструкций и указаний управляющему получить было неоткуда.

– Вон тот пароход готов к навигации? – спросил я.

– Конечно. В топках всю зиму поддерживался, огонь.

– Как скоро может он отправиться в плавание?

– Почему вас это интересует, гражданин?

– Не просто гражданин, а комиссар Яковлев, – заявил я и показал мандат.

Управляющий чуть не поперхнулся.

– Я собираюсь реквизировать этот пароход для плавания в Тобольск.

– Конечно-конечно. Он будет готов к отплытию через три часа.

– Хорошо. Кроме того, мне понадобятся лошади и повозки.

Поразительно, но все это удалось исполнить без каких-либо осложнений. Дело в том, что екатеринбуржцы ушли из города, и Тюмень вновь стала тихим заштатным городком. Довольно быстро нашлись и лошади и телеги, из чего я сделал вывод, что у руководства пароходной компании давние и хорошо налаженные связи с местным извозом. Операция была проведена быстро и аккуратно. Я лично стоял у вагонов с сокровищами, следя, чтобы ничего не похитили. Странная вещь, но возчики, в жизни не видавшие таких заманчивых сундуков и ящиков, почему-то не проявляли ни малейшего любопытства к их содержимому. Они были апатичными и работящими – совсем такими же, как их лошади.

К середине дня все было погружено на пароход «Русь», и можно было отправляться в путь. Капитан корабля – его звали Мелюк – встал к штурвалу, а люди Кознова вовсю трудились в кочегарном отделении, поддерживая пары.

Вскоре мы отплыли. Плавание на пароходе «Русь» было тихим и мирным. Тюмень – совсем небольшой городишко, да и Тобольск тоже. Между ними нет никаких крупных селений – лишь деревеньки, разбросанные по берегам. Пароход плыл вниз по течению, расталкивая льдины. Пашни на берегах уже зеленели первыми всходами.

Помню, как капитан Мелюк показал на какое-то прибрежное село и сказал:

– Это село Покровское, комиссар.

По его тону я понял, что это село какое-то особенное.

– Покровское? – переспросил я. – А-а, это то самое...

– Да-да, – кивнул он. – Тут родился Распутин. В прошлом году император и императрица плавали сюда на моем пароходе. – Капитан тут же поправился: – Извините, гражданин комиссар, я хочу сказать, бывший император и бывшая императрица.

– Ну-ка, расскажите мне об этом.

– Я показал бывшей царице, где находится Покровское. Она заплакала, опустилась на колени прямо на палубе и долго молилась.

– А его вы знали?

– Он тоже плавал на моем пароходе. Я с ним даже разговаривал. – Мелюк передернулся. – Жуткий человек. Такие глазищи!

Он долго рассказывал мне всякие байки про Распутина, разные истории про пароход, про местные новости, а «Русь» тем временем плыла на север. На следующий день мы прибыли к слиянию с Иртышом, где стоял город Тобольск. С капитанского мостика я издали увидел губернаторский дом. В бинокль было видно, что на балконе стоят какие-то люди. Я смотрел на дом с чувством глубокой вины.

Пришло время сделать ужасное признание. Помните, я писал, что путешествие на пароходе было тихим и мирным? Так вот, это относится лишь к первой его половине. Ночь я провел в каюте на той самой кровати, которую, если верить капитану, в прошлом году занимал император. Это известие лишило меня сна. Я лежал и думал о событиях последних дней, а также о будущем. Под плеск воды и потрескивание льдин я думал о своем короле, который и отправил меня со столь таинственной миссией. Его величество хотел во что бы то ни стало спасти царскую семью. И я понял, что мой долг – выполнить волю моего государя. Чего бы это ни стоило. А для этого нужны были деньги.

Вы уже догадались, какого рода мысли меня одолевали. Итак, глубокой ночью я спустился в трюм, где были сложены все сокровища Романовых, и отобрал самые ценные и небольшие по размеру вещи, которые будет легко обменять на деньги. Я собрал довольно много драгоценных камней, брошек, сережек и прочего. Не имею ни малейшего представления, сколько все это стоило, но наверняка немало. Я знаю, что совершил непростительный проступок. Но в те минуты, когда я шарил по сундукам, мне казалось, что я поступаю правильно. Кто знает, скольких чиновников мне придется подкупить, сколько средств придется истратить ради спасения царя. Будет глупо, если дело провалится из-за недостатка средств.

Вот так я стал вором в ночи. Когда на следующий день «Русь» стала на причал у пристани Западно-Сибирской пароходной компании в Тобольске, я отправился на встречу с младшими Романовыми. Мои карманы отяжелели от похищенных драгоценностей.

У ворот губернаторского дома я напустил на себя властный вид и потребовал вызвать ко мне полковника Кобылинского. Он тут же явился, почему-то оглядываясь через плечо, и без единого слова отвел меня в свой кабинет. Лишь оказавшись за запертой дверью, Кобылинский спросил:

– Что с царем?

– А вы не знаете?

– Мы ничего тут не знаем.

Я коротко рассказал Кобылинскому о положении, в котором оказались Николай, Александра и их дочь.

– Можно что-нибудь сделать?

– Пытаюсь. Ситуация очень сложная.

– Вы собираетесь забрать остальных? – с тревогой спросил Кобылинский. – Они очень хотят воссоединиться с родителями. Но мне страшно отправлять их в Екатеринбург... Не нравится мне вся эта история.

– Нет, туда я их не повезу. Но я должен с ними поговорить.

Полковник кивнул:

– Только постарайтесь не напугать их.

Я изо всех сил изображал уверенность и жизнерадостность, хотя в глубине души испытывал горечь и печаль – разговор с великими княжнами и юным Алексеем оказался не из легких. По их глазам я видел, что они считают меня виновником всех своих бед, однако хорошее воспитание не позволяло им обвинять меня в открытую. Младшие Романовы сидели и внимательно слушали меня, наблюдая за каждым моим жестом, за выражением моего лица.

Когда я закончил, они стали задавать мне вопросы, причем так вежливо и осторожно, что сердце у меня сжалось от боли. Как папа? Как мама? Здорова ли Мэри? Я отвечал как мог, но вряд ли мои рассказы их удовлетворили.

Лидером явно была Татьяна, худенькая девушка лет двадцати, впрочем, не самая старшая из сестер. Она молча выслушала меня, а потом заявила следующее:

– Комиссар Яковлев, мы единодушно решили: если наши родители и сестра находятся в заточении, мы должны быть рядом с ними. Отвезите нас, пожалуйста, в Екатеринбург.

Мне не хотелось рассказывать им о том, что я тоже был арестован, а затем выслан из города, – боялся, что это лишь встревожит их еще больше. Однако теперь пришлось раскрыть карты.

– Это невозможно, – сказал я и объяснил почему.

– Кто же тогда главный? – спросила Татьяна. – Мы считали, что вы представляете здесь высшую большевистскую власть. К тому же вы гарантировали всем нам безопасность.

– Я сообщил о произошедшем в Москву по телеграфу. Уверен, что в Екатеринбурге скоро будет восстановлен порядок.

Я старался говорить как можно увереннее, и самые младшие, возможно, мне поверили, но не Татьяна.

– Вы действительно прибыли сюда по приказу Ленина и Свердлова? – в упор спросила она. – Это правда?

– Абсолютная правда.

– Но ведь они сейчас – настоящие хозяева России. Как же могут местные власти своевольничать?

Я ответил ей искренне:

– Скорее всего виной всему расстояние, плохая связь и, возможно, соперничество.