– Редактор газеты «Таймс» был бы весьма признателен, если бы вы нашли время для беседы с ним, – сообщила на следующее утро своему шефу секретарша Пилгрима.
Пилгрим сразу же снял трубку.
– Чем могу быть полезен, Джордж?
Однако это оказался не главный редактор, с которым Пилгрим был знаком, а какой-то Валентайн, имя которого банкир слышал впервые.
– У меня всего один вопрос, мистер Пилгрим.
– Валяйте.
– Правда ли, что вы приобрели Тернера, намереваясь подарить его государству?
Пилгрим моментально мобилизовался. Если он ответит «нет», следующий вопрос будет: «Зачем же вы тогда приобрели эту картину?» Если он ответит «да», то это обойдется банку в три с половиной миллиона фунтов. Может быть, ответить: «Никаких комментариев по этому вопросу»? Однако это всегда звучит так подозрительно, и к тому же Пилгрим никогда не разговаривал грубо с репортерами. Когда он учился на факультете бизнеса в Гарварде, в моде была теория, гласившая, что пресса – друг предпринимателя.
Поэтому он ответил так:
– Что-то я вас не пойму.
– Вы хотите сказать, что приобрели картину не для того, чтобы преподнести ее Тернеровскому фонду?
– Я хочу сказать, что мы ее вовсе не покупали, – не моргнув глазом соврал Пилгрим. – Это понятно?
– Совершенно понятно, – ответил Валентайн. – Большое вам спасибо. Кстати, мистер Пилгрим...
– Вы сказали «один вопрос».
– Просто я хочу вам сказать, что эта история получила очень широкую огласку. Вчера вечером о ней разговаривали даже в баре палаты общин.
– Понятно, – фальшиво рассмеялся Пилгрим. – Интересно, кто распространяет подобную ерунду? Спасибо за сведения.
– Так что вам не будет отбоя от репортеров. Советую отвечать на вопросы осторожней.
Пилгрим повесил трубку. На столе перед ним лежал телекс от Пепе Робизо, подтверждающий условия сделки: аукционная цена плюс десять процентов.
Пилгрим поморщился. Мэлори вчера вечером оказался прав: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Над банком «Хильярд и Клиф» собираются тучи. Возможно, придется действительно пожертвовать Тернером, а ведь он, Пилгрим, уже обещал картину, да не кому-нибудь, а самому Пепе Робизо. По спине банкира стекла струйка холодного пота. Отбирать добычу у голодного тигра – вот как это называется.
Что ж, самый подходящий момент спросить совета у Мэлори. Он ведь консультант, вот пусть и консультирует.
К изумлению Пилгрима, Мэлори довольно индифферентно отнесся к эпизоду с Робизо, зато не на шутку разъярился по поводу ходящих по Лондону сплетен.
– Это чья-то подлая шутка, – процедил он. – Наверняка к делу причастна эта мерзкая, скользкая дворняжка Садбэри. Конечно он – больше некому.
– Мы не можем этого доказать.
– Конечно не можем. В том-то вся и штука. Позволю себе заметить, что вина всецело на вас, Лоренс. Типы вроде Садбэри считают, что имеют право не только грабить вас, но еще и морить занудными разговорами, а вы велели ему заткнуться и переходить к делу. Вы уязвили его тщеславие.
– Теперь об этом напишут все газеты.
– Будем отрицать. Больше нам ничего не остается, – твердо сказал Мэлори. – Если мы будем достаточно упрямы, как-нибудь рассосется.
Однако не рассосалось. Одному репортеру удалось снять момент, когда Мэлори и сотрудники его службы безопасности грузили ящик с картиной в банковский броневик. Снимок был напечатан на первой странице «Стандарта», единственной все еще сохранившейся вечерней газеты. Рядом было напечатано интервью с Пилгримом, начисто отвергавшее факт покупки банком картины.
– Посмотрите только, сэр Хорейс, – заметила миссис Фробишер, вручая Мэлори газету. – Какая удачная фотография! Вы получились очень неплохо.
Это было сущей правдой.
Мэлори знал, что последует дальше, а потому предпочел пока заняться другим делом, исход которого, как он надеялся, окажется более благоприятным. Если мистер Робизо, этот опасный миллионер, так сильно напугавший Пилгрима, действительно стремится попасть в приличное общество, значит, он уязвим. По сути дела, проблема очень проста: Робизо не удается вступить в контакт с некоторыми людьми, общество которых ему так необходимо. Причем речь идет не о богачах – Робизо и сам очень богат, так что с денежными мешками у него проблем нет. Речь наверняка идет об аристократах, о так называемых старых деньгах. А главный аристократ во всей Флориде... Мэлори улыбнулся. Всегда найдутся общие знакомые. В данном случае, кажется, может пригодиться дочь старины Дигби. Да-да, первая жена Рэндольфа. Кажется, она прехорошенькая. Мэлори вспомнил свадьбу, происходившую в здании Адмиралтейства во время войны. Он еще тогда подарил ей очаровательный шелковый персидский коврик для молитвы. Девочка из настоящей аристократической семьи, носительница одного из величайших имен столетия. Как лучше на нее выйти? В конце концов, не обязательно приглашать этого Робизо на ужин – достаточно приглашения на какой-нибудь благотворительный прием, где он сделает соответствующее пожертвование, а взамен удостоится рукопожатия высочайшей особы. Да, это как раз то, что нужно. Мэлори надолго уселся за телефон. В конце концов он вышел на некую леди, которая пообещала поговорить с дамой по имени Кларисса, а та, в свою очередь, знакома с дочерью Дигби. Все устраивалось наилучшим образом. Этот маленький триумф тем не менее очень мало скрасил последующие дни, которые, впрочем, доставили массу удовольствия представителям прессы. Уж журналисты-то были на седьмом небе от счастья. В списке излюбленных мишеней прессы банки стоят очень высоко. Даже выше, чем корыстные нефтяные компании, коррумпированные местные власти и падшие священники. А уж большой банк – лакомый кусок для газетчика. Чем яростнее отвергали представители «Хильярд и Клиф» факт приобретения Тернера, тем меньше им верили.
«Сэр Хорейс Мэлори, – писал корреспондент „Санди экспресс“, – провел большую часть своих семидесяти восьми лет, производя горы денег. У него особняк в графстве Глостер, дом на Мэйфэр и несколько миллионов на личном счете. Было бы недурно, если в этот джентльмен потратил часть нажитых неправедными трудами средств на доброе дело и преподнес шедевр Тернера в дар сокровищнице британского искусства! Вы не сможете взять полотно с собой в могилу, сэр Хорейс».
– Я пока не собираюсь в могилу, – свирепо прошипел Мэлори. – Нет, не собираюсь.
Они сидели вдвоем с Пилгримом в модерновом офисе последнего, чувствуя себя союзниками в неравной борьбе.
– Во всяком случае, Дайкстон тут ни при чем, – мрачно заметил Пилгрим. – Нельзя организовать кампанию травли с того света.
– Нет-нет. Во всем виноват Садбэри.
– Это так подло! – воскликнул Пилгрим. – Мы купили картину, ну и что тут такого? Теперь мы почему-то должны ее отдавать. Даже не можем ее продать!
– Однако нужно признать, что удар нанесен очень ловко, – сказал Мэлори.
Пилгрим ответил на эту реплику долгим мрачным взглядом. Он стукнул ладонью по столу и решительно заявил:
– Нужно нанести ответный удар, Хорейс. Мы просто обязаны. Сначала мы тратим на эту историю сотни, потом тысячи, потом сотни тысяч, теперь миллионы! Дальше пойдут десятки миллионов, потом сотни миллионов, а потом мы обанкротимся! Как удалось Дайкстону втянуть нас в такую передрягу?
– Он получал свои пятьдесят тысяч в год, времени разработать план мести у него было сколько угодно. Напомню вам, что нам так и неизвестно, где находится следующая часть рукописи. В предыдущем, куске никаких инструкций не было.
– Я не понимаю, зачем нам вообще нужно продолжение рукописи, – сказал Пилгрим. – Мы ведь знаем, что произошло с Романовыми. Их расстреляли в Екатеринбурге в каком-то подвале. Так ведь?
– Считается, что так, – скептически заметил Мэлори.
– Вы что, в это не верите?
– Истина окончательно не установлена, Лоренс. Некоторые считают иначе. Я вам дам почитать одну книгу...
– Читал я уже все эти чертовы книги. Уверяю вас, красные расстреляли всю семью.
– И что с того?
– А если так, то чего нам беспокоиться?
– Мы беспокоимся из-за документа. Захаров считал, что он стоит целого состояния. Вспомните, что в памятной записке Захаров пишет об «очень серьезных последствиях».
Пилгрим снова шлепнул ладонью по столу.
– "Очень серьезные последствия"! Самое серьезное последствие состоит в том, что мы пляшем под дудку Дайкстона. Он заставляет нас раскошеливаться в геометрической прогрессии. Так мы обанкротимся! – Молодой банкир выпрямился и кинул на Мэлори жесткий взгляд. – Итак, мы снова возвращаемся к Захарову. Вновь и вновь. Почему он так много для вас значит? Я знаю, что вы были с ним знакомы, Хорейс, и очень высоко его ценили.
– Нет, – прервал его Мэлори. – Вы понимаете неправильно.
– Что вы имеете в виду?
– Я не ценил его, а до смерти его боялся. Просто трясся от ужаса!
– А мне казалось, что вы его любите.
– Люблю? – Мэлори фыркнул. – Не думаю, что хоть кто-то на земле любил Бэзила Захарова. Вряд ли. Разве что одна женщина... Уважать – да. Уважали его очень многие. И очень боялись, причем не без причины. К его мнению прислушивались, хотели видеть его союзником, но не другом.
– И все же вы думаете, что каждое слово Захарова – Священное писание?
– Можно сформулировать это и так, – поджал губы Мэлори. – Скажите, приходилось ли вам когда-нибудь играть в теннис с первоклассным игроком?
– Один раз я играл в сквош с самим Хасим-ханом, в нью-йоркском клубе «Золотая ракетка».
– Давайте я вам сам скажу, что вы при этом заметили. Во-первых, первоклассный игрок бьет по мячу гораздо, сильнее и точнее, чем вы. Во-вторых, он не делает промахов. В-третьих, он может играть в полную силу гораздо дольше, чем вы. Согласны?
– Все точно, – улыбнулся Пилгрим, вспоминая незабываемый матч. – Вы забыли еще одно.
– Что именно?
– Первоклассный теннисист играет позиционно. Он заранее угадывает, куда ты ударишь. Не успеешь отбить мяч, а он уже там, где нужно, и дает ответ на вопрос, который ты еще не успел сформулировать... – Пилгрим замолчал, поняв, к чему ведет Мэлори.
– Вот-вот, – кивнул старый банкир. – Игры разные, а принцип тот же. Захаров играл во власть, лучшего игрока я не знаю.
Пилгрим подошел к окну и выглянул наружу.
– Судя по всему, вы совершенно убеждены в своей правоте, Хорейс. Я же не очень. Можете убедить меня окончательно?
– Думаю, что могу.
– Тогда сделайте это прямо сейчас. Но сначала... – Пилгрим нажал на кнопку интеркома и сказал: – Жак, зайдите ко мне, пожалуйста.
Грейвс появился почти сразу же.
– Жак, я хочу вам поручить чертовски трудное задание. Составьте мне полный список пенсионов, которые банк «Хильярд и Клиф» выплачивает в течение многих лет. Скажем, с... Хорейс, в каком году умер Захаров?
– В тридцать шестом.
– О'кей, скажем, с четырнадцатого года по тридцать шестой. Поняли?
– Понял.
Когда Грейвс вышел, Пилгрим опустился в кресло.
– Ну, давайте убеждайте меня.
– Вы когда-нибудь бывали в Монтэ? – спросил Мэлори.
– В Монте-Карло? Конечно.
– В казино заходили?
– Да.
– Играли?
– Ну нет, только не я.
– Сейчас, конечно, казино не то, что прежде, – мечтательно произнес Мэлори. – Сейчас они есть повсюду, даже в Лондоне, – скривился он. – Но было время, Лоренс, когда Лас-Вегас еще не появился, в Лондоне и прочих столицах не было ни единого казино. Если богатые люди хотели сыграть в железку или в рулетку, им приходилось ехать в Монтэ. Известно ли вам что-нибудь о государственном статусе Монако?
– Кажется, это княжество, да? Как зовут этого парня? Принц Ренье?
– Он из рода Гримальди. Наследственный монарх. Род Гримальди правил этими землями целые века. Отметьте это для памяти, а я тем временем расскажу вам о сэре Бэзиле. А заодно и о женщине, которая, возможно, его любила. Она ждала сорок лет, прежде чем смогла выйти за него замуж. Где родился Захаров, никто не знает, поскольку в разное время он называл разные города. Во всяком случае, родился он в бедной семье. Свою карьеру Захаров начал в Константинополе пожарником. Это было в шестидесятых годах прошлого века, когда пожарные бригады имели обыкновение действовать несколько... нетрадиционно. Они поджигали какой-нибудь дом, потом прибегали на пожар с топорами, проникали в горящее жилище и смотрели, чем там можно поживиться. Улавливаете? Захаров по происхождению грек, а дело "происходило в Турции, которая потихоньку начинала разваливаться. Наш герой занялся торговлей оружием. Дела у него шли превосходно. Сначала он работал на компанию «Норденфельт», потом прослышал про новое оружие – пулемет Максима, устроил слияние двух концернов и стал работать на «Максим и Норденфельт». Когда я говорю «работать», я не имею в виду, что он служил коммивояжером и развозил заказы на маленьком автомобиле марки «форд». Пилгрим улыбнулся:
– А в чем заключалась его работа?
– Захаров устраивал сделки, – тоже улыбнулся Мэлори. – Получал при этом комиссионные. В один прекрасный день, представляя компанию «Викерс», он продал подводную лодку румынской королеве Марии, причем сделка была заключена тет-а-тет. Вы слышали о королеве Марии? Это была потрясающая женщина! Впрочем, не буду отвлекаться. Очень скоро Захаров достиг высокого положения в «Викерсе». Он не был председателем правления – всего лишь одним из директоров, но решал все вопросы единолично: начинал где-нибудь войну, потом поставлял оружие обеим сторонам и так далее. Из-за него войны на Балканах длились десятилетиями. А теперь об игроке, предчувствующем удар партнера. Не успели братья Райт совершить свой первый полет, как Захаров основал аэронавигационные кафедры сразу в трех университетах – Оксфордском. Парижском и Санкт-Петербургском. Слышали ли вы об одном изобретателе по имени Константинеску? Он еще изобрел устройство, позволявшее вести пулеметный огонь с аэроплана. Так вот, этот человек работал на сэра Бэзила. Потом наш герой пал жертвой любви. Да, Захаров влюбился. Представьте себе знатную даму: герцогиня Вильяфранка, из семьи испанского гранда и прочая и прочая. Герцогиня была замужем за сумасшедшим и к тому же являлась ревностной католичкой поэтому о разводе не могло быть и речи. Влюбленным пришлось ждать Великой Избавительницы. И они терпеливо ждали. Если не ошибаюсь, это продолжалось сорок три года. Когда герцог умер, они поженились. Вы меня слушаете?
– Очень внимательно, Хорейс, поверьте мне.
– Стало быть, жил на свете бедный мальчик из константинопольских трущоб. И вот он стал одним из богатейших людей планеты, женился на герцогине, а Ллойд-Джордж пожаловал ему рыцарское звание. Теперь наш герой и сам сделался грандом. Ему не хватало лишь королевства, чтобы бросить его к ногам невесты... Теперь вернемся к Монако. В течение трехсот лет, с Пероннского договора 1641 года, княжество Монако входило во французские владения. Князья Гримальди не обладали никакой властью, а в Монте-Карло стоял французский гарнизон – так, на всякий случай: Тем не менее кое-какие права у князей оставались, и в 1862 году очередной Гримальди вручил человеку по фамилии Блан концессию на открытие казино. Блан был умен, а его сын оказался еще умнее. Поэтому заведение начало приносить огромный доход. Настолько огромный, что на эти деньги существовало все Монако, начиная с самого князя. В этой стране нет налогов. Казино оплачивает расходы на полицию, судей, общественные работы и так далее. Замечательная идея! – с восхищением воскликнул Мэлори. – Но тут началась война.
– Которая?
– 1914 года. Вам не скучно, Лоренс?
– Пока нет.
– Война разгоралась все сильнее, бизнес пришел в упадок. Я имею в виду бедного мсье Блана, а не Захарова. Уж наш-то герой получал свой процент с каждой пули, с каждого снаряда и почти с каждой пушки. Зато в казино дела шли все хуже и хуже, и доход княжеской семьи постоянно понижался. Князю это не нравилось, и потому он – разумеется, негласно – вышел на Захарова. Была заключена секретная сделка, в результате которой Захаров получил возможность вышвырнуть из Монте-Карло главу дома Бланов вместе с его сыновьями и зятьями. Между прочим, в числе последних был один Бонапарт и один Радзивилл. Я не утомляю вас деталями, Лоренс?
– Я все жду, когда начнется главное.
– Очень скоро, – улыбнулся Мэлори. – Запомните еще одно: у Захарова была многолетняя и тесная связь с французским премьер-министром Жоржем Клемансо. Вы уж простите мне мой учительский тон.
– Да бросьте вы, Хорейс. Продолжайте!
– Далее произошло вот что. Учтите, что мировая война была в самом разгаре! Клемансо вдруг заключает договор, причем абсолютно тайный, с князем Монако. Согласно этому договору, княжество вновь обретает независимость. Учтите, что полный текст договора так нигде и не был опубликован. Правда, его условия были изложены мелким шрифтом в приложении к Версальскому договору. Уверяю вас, там их никто толком и не рассмотрел. Дальнейшее было проще простого. Захаров выложил миллион, стал владельцем казино и всего Монако.
– Ловко, – заметил Пилгрим.
– Вот именно.
– Он был ушлым парнем.
– Несомненно. Теперь я вас убедил?.. Господи Боже! – вдруг ахнул Мэлори и застыл с разинутым ртом и выпученными глазами.
Пилгрим вскочил на ноги, опасаясь, что старика хватил удар.
– Вы в порядке, Хорейс?
Мэлори нахмурился.
– А?
– Вы в порядке?
– Кто, я? Да, в порядке. Просто я кое-что вспомнил.
– Что именно?
– Знаете, какого числа был подписан договор между Францией и Монако, то есть между Клемансо и князем Гримальди? Я раньше не придавал этому значения.
– Ну и какого?
– Сэр Бэзил получил свое королевство семнадцатого июля 1918 года.
– Ничего себе, – выдохнул Пилгрим: – Эта дата мне знакома. Если не ошибаюсь, в этот день расстреляли царя!
* * *
Чек, подписанный Пилгримом и Мэлори, был доставлен сэром Хорейсом владельцам аукциона еще в тот день, когда банкир совершил свой знаменитый, увековеченный фотографом визит в художественную галерею за картиной. Финансовый директор аукционной компании, в свою очередь, тоже отправил чек в королевский банк «Кауттс и К°», анонимному продавцу Тернера. Этот чек был выписан на сумму 2 миллиона 925 тысяч фунтов стерлингов, то есть от аукционной цены было отнято 325 тысяч – десять процентов, так называемая премия продавца. Не будем забывать, что банк «Хильярд и Клиф» уже заплатил аукционистам десятипроцентную «премию покупателя». Таким образом почтенная компания положила себе в карман 650 тысяч фунтов, а потому сочла возможным особенно не тянуть с расчетом. Обычно аукционисты удерживают у себя деньги на месяц-другой, чтобы заодно слегка подработать на процентах. В данном случае чек был выслан продавцу буквально через несколько дней.
Мистер Эверард Полли, служащий банка «Кауттс», которому было поручено вести операцию по продаже картины Тернера, подтвердил полученный чек и сверился с инструкциями, оставленными банку его усопшим клиентом. В последнем абзаце говорилось: «...по получении коего конверт № 5 должен быть отправлен в адвокатскую контору „Шиш, Дагониш и К°“, находящуюся на Чансери-лейн, 199, Лондон».
Мистер Полли был весьма заинтригован. Он больше сорока лет проработал в банке «Кауттс», но впервые участвовал в столь... он даже затруднялся найти подходящее слово... в столь сомнительной операции. Вот именно, сомнительной. Шедевр искусства, столько лет хранившийся в запаснике, уплаченная за него баснословная цена, абсолютная секретность! Н-да, весьма, весьма сомнительная сделка. С чувством глубокого внутреннего неодобрения мистер Полли вызвал одного из посыльных и велел доставить адресату конверт № 5 – на этом участие банка в операции заканчивалось. Как жаль, что так и не удастся узнать, что все это означало.
Рассыльный банка «Кауттс» взял такси. От Стрэнда до Чансери-лейн было не очень далеко, и в такое чудесное утро вполне можно было бы пройтись пешком, но по выражению лица мистера Полли рассыльный понял, что запечатанный конверт с большой римской цифрой V представляет собой нечто особенное. Потому служащий решил исполнить приказ как можно скорее, а прогуляться можно будет и на обратном пути, через Линкольнский парк. Если повезет, можно будет поглазеть на девушек, играющих в теннис, а заодно заглянуть в новый бар.
Рассыльный вручил конверт мистеру Редверсу Пратту, главному клерку «Шиш, Дагониш и К°». Главный клерк спросил:
– Благодарю вас. От кого это?
– Сказал бы, но не могу.
Мистер Пратт нахмурился:
– Что за шутки? Ведь конверт кем-то послан?
– Несомненно, – ответил рассыльный. – Но я не знаю кем. Мое дело передать, и все.
– Ах так, – улыбнулся мистер Пратт, глядя на конверт. – Как вы полагаете, может быть, это бомба?
– Вряд ли – конверт слишком тонкий.
– Надеюсь, вы не ошибаетесь. Спасибо.
Когда рассыльный удалился, мистер Пратт взломал печать. Внутри оказался еще один конверт, к которому был приколот листок бумаги с текстом следующего содержания: «Немедленно переслать старшему партнеру банка „Хильярд и Клиф“, Ательсгейт, б».
В отличие от мистера Полли, мистер Пратт был заинтригован очень мало. Передача бумаг от адресата адресату входила в его рутинную работу, и мистер Пратт гордился, что выполняет ее самым наилучшим образом. Почтовая служба его не устраивала, и мистер Пратт в последнее время пользовался услугами фирмы тоже с весьма неординарным названием. Мистер Пратт набрал номер, и певучий девичий голос с чистейшей кокнийской интонацией произнес:
– "Налетчики Судзуки".
– Это «Шиш, Дагониш и К°», адвокатская контора...
– "Шиш догонишь"? Слушай, мужик, кончай прикалываться, – фыркнула девица. – Я как-никак на работе...
– Мы постоянные клиенты, – терпеливо объяснил мистер Пратт. – Будьте умницей и посмотрите в ваших бухгалтерских книгах. Мы сами знаем, что название нашей компании звучит необычно. «Шиш...»
– Ага. «Шиш догонишь»! Ладно, поняла. Погоди минуточку. Сейчас я пришлю к тебе «налетчика Судзуки», о'кей? Кого спросить?
– Мистера Пратта.
Девушка рассмеялась.
– Ладно, брат из «Шиш догонишь». – И повесила трубку.
Пратт тоже улыбался. Он и сам родился в Ист-Энде и умел ценить туземный юмор.
Рассыльные фирмы «Налетчики Судзуки» носились на своих красных мотоциклах, доставляя письма и пакеты по всему огромному мегаполису. Дежурные ждали на стоянке, пока поступит вызов по радио.
«Красный Судзуки № 7» находился на Шафтсбери-авеню, возле закусочной «Макдональдс». Мотоциклиста звали Дейв Легг. Он был с головы до ног обряжен в зловещего вида кожаные доспехи, и рация оторвала его от трапезы: он только что приобрел «биг-мак» и здоровенный стакан кока-колы, удобно устроился на седле и приготовился отобедать.
Дейв выругался, поставил коку на асфальт и свободной рукой в перчатке с раструбом достал микрофон.
– Ну чего? – рявкнул он.
– Ты где?
Дейв ответил.
– Снова ты рядом с «Макдональдсом», – вздохнула девушка. – Немедленно отправляйся на Чансери-лейн, сто девяносто девять. И так стал жирный, как боров.
Дейв Легг сунул микрофон обратно в карман и случайно задел ногой стакан. Кока-кола пролилась. Дейв снова выругался, а тут еще горчица с «биг-мака» капнула ему на перчатку. Дейв слизнул горчицу, засунул разом половину «биг-мака» в свой вместительный рот и включил стартер. Ловко обогнув подъезжавшее такси, «Судзуки» влился в уличный поток.
Несколько минут спустя Редверс Пратт радушно принимал «налетчика Судзуки» у себя в офисе. Мистер Пратт считал себя знатоком и коллекционером различных человеческих типажей. Ему было приятно думать, что этот кожаный громила вскоре войдет в изысканные чертоги банка «Хильярд и Клиф».
– Передать этот конверт лично старшему партнеру, – сказал Пратт. – Больше никому – понятно? Никаких секретарш, никаких клерков – только лично.
– Какая у него кликуха-то? – спросил Дейв.
– Что, простите? Ах, вы имеете в виду, как его зовут? Мистер Пилгрим, запомните. Ательсгейт, шесть. Это в Сити.
– Да пошел ты, – буркнул Дейв, после чего вынул из кармана шоколадку «Марс», швырнул бумажку на пол и удалился.
Ровно через семь минут он стоял перед сэром Хорейсом Мэлори, успев преодолеть швейцара, двух клерков и секретаршу Пилгрима – каждый из них пытался получить у него конверт.
– Это только для старшего партнера, папаша, – заявил Дейв. – Так мне приказано. Никаких секретарш, никаких шестерок, понял?
Мэлори улыбнулся.
– Я тоже старший партнер, сэр Хорейс Мэлори. Можете оставить конверт у меня.
Он сразу узнал конверт, угол которого торчал из раструба грязной кожаной перчатки.
– Мне сказано: «Пилгрим». Мистер Пилгрим, и больше никто!
– О Господи! – воскликнула миссис Фробишер, топнув ногой. – Сэр Хорейс – это...
– Это не Пилгрим, – отрезал Дейв Легг и повернулся к Мэлори. – Или я ошибаюсь, командир?
– В общем, нет, не ошибаетесь, – развел руками Мэлори. – Откуда вы приехали?
– С Чансери-лейн, сто девяносто девять.
– Ясно. «Шиш и Дагониш».
– Что вы имеете в виду? – осклабился Легг.
Старого банкира раздирали сейчас противоречивые чувства:
с одной стороны ему хотелось на месте придушить этого наглого урода, с другой – поскорее заполучить рукопись Дайкстона. Причем первое желание было сильнее второго. Тем не менее банкир выдавил из себя улыбку:
– Может быть, нам позвонить туда и объяснить, что мистера Пилгрима на месте нет? Распоряжение самого заказчика вас устроит?
– Само собой, – ответил Дейв.
Миссис Фробишер позвонила мистеру Редверсу Пратту прямо при «налетчике», после чего передала последнему трубку, которую тот цапнул своими грязными пальцами.
– Тут папаша, которого зовут... Папаша, как вас там?
– Мэлори, – мягко ответил сэр Хорейс.
– Мэлори. Он сгодится? Ладно, понял.
Дейв повысил трубку и вручил Мэлори конверт:
– Нате, получайте.
– Очень вам благодарен, – ответил Мэлори.
Глава 10
Пятая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о путешествии в Россию весной и летом 1918 года
"На мне все заживает как на собаке. Во всяком случае, в том, что касается ран телесных. Мать любила говорить, что Дайкстоны живучи. Однако тогда, в Екатеринбурге, я поправлялся медленно. На следующий день, проснувшись, я первым делом вспомнил о драгоценном документе, который привез из Тобольска. У меня не было сил подняться, а лютому я просто лежал и мучился неизвестностью.
Когда монахиня вошла в комнату с очередной чашкой живительного бульона, я спросил:
– Где моя одежда?
Монахиня улыбнулась.
– В безопасности. Кроме того, теперь она гораздо чище, чем в момент вашего прибытия.
– Сестра, – прошептал я, – это очень важно...
Она прервала меня:
– Сначала попейте бульону. Это еще важнее. – Она отказалась слушать меня до тех пор, пока я не выпил всю чашку. – Так в чем дело?
– Там в кармане очень важные бумаги, – слабым голосом сказал я. – Скажите мне, пожалуйста...
Она подняла руку:
– Вам нужно беречь силы. Сейчас пойду посмотрю...
Через две-три минуты она вернулась с бумажным пакетом и села рядом с кроватью. Я увидел, что монахиня сурово хмурится.
– Вот ваши вещи.
– Где бумага? – прошептал я. – Она должна быть в белом конверте.
Монахиня заглянула в пакет, сунула туда руку и спросила:
– Вот это?
Конверт утратил былую белизну, а во время моего купания в канаве насквозь промок, и тем не менее я сразу его узнал. Я вздохнул с облегчением.
– Вы богатый человек? – спросила монахиня.
– Нет.
Она нахмурилась еще больше, хотя голос продолжал оставаться мягким и ласковым.
– Почему вы спрашиваете? – прошептал я.
– Здесь множество драгоценностей. Они стоят огромное количество денег. Все это находилось в ваших карманах.
Только теперь я вспомнил о постыдном хищении, которое совершил в трюме парохода «Русь». Господи, подумал я, как ей объяснить?
Мы часто забываем, что истинная добродетель заключена в простоте. Я ломал голову, какую ложь придумать, чтобы дело осталось в тайне, а монахиня попросту сказала:
– Я очень боюсь, как бы эти вещи не пропали.
– Положите конверт мне под подушку, сестра, – ответил я.
Так она и сделала – и вовремя, ибо в келью вошел Бронар. Со вчерашнего дня я несколько окреп и слушал его с куда большим интересом. За месяц моей болезни положение мало изменилось. Царская семья воссоединилась, но по-прежнему находилась в доме Ипатьева и никто не имел к ней доступа.
Многие члены Уральского Совета, возможно большинство, выступали за казнь всех Романовых без исключения. Если верить Бронару, Голощекин говорил: «Мало прогнать их с трона, надо загнать их под землю!»
Рузский со своим союзником Скрябиным отстаивали иную точку зрения. Скрябин оказался в столь хорошо известном нам теперь положении порядочного человека, связавшегося с Советской властью. Уже в те времена большевики обожали разглагольствовать о морали, призывая при этом к кровопролитию. Призывы Скрябина провести открытый судебный процесс, то есть позиция по-настоящему моральная, оставались гласом вопиющего в пустыне.
Бронар вел себя хитрее. Он тоже громогласно требовал крови. Николай должен заплатить за преступления своей жизнью, равно, как и вся его семья, поскольку они тоже пили кровь трудящихся. «Однако нужно соблюсти все правила социалистической законности», – повторял «комиссар» Рузский. Рассказывая мне об этом, он осклабился своей несимпатичной ухмылкой.
– Вы бы меня только слышали! Я требую крови, а потом тут же заявляю, что социализм не имеет права пятнать себя самосудом, даже если он вполне оправдан. Потом я говорю, что Скрябин прав, но по совсем другим причинам. Мы обязаны явить миру не «милосердие», а нашу непреклонную решимость. Только так сможем мы покончить с беззаконием и тиранией, царившими в старой России.