Вениамин Александрович Каверин (Зильбер)
      (1902-1989)
      ВЕРЛИОКА
      Сказочная повесть
      ГЛАВА I,
      в которой автор представляет читателям Розового
      Кота и Шотландскую Розу, утверждающую, что
      пенсия и одиночество всегда были в прекрасных
      отношениях. Ошибка паспортистки
      Эта история начинается разговором Шотландской Розы с Котом Филей, причем нет ничего удивительного, что они понимали друг друга с полуслова.
      Шотландская Роза считала себя - и не без оснований - хозяйкой дома.
      На первом этаже в столовой был овальный фонарь, ряд высоких - от пола до потолка - окон, и даже в этом просторном фонаре Розе было тесновато.
      Красавицы обычно знают, что они красавицы. Знала и Шотландская Роза. Даже привыкший ко всему на свете солнечный свет медлил, скользя по ее стройным, упругим ветвям, хотя ему-то, без всякого сомнения, не полагается медлить. И нельзя сказать, что она торопила его: они нравились друг другу. Зато всех других влюбленных она останавливала равнодушным взглядом.
      Что касается Филиппа Сергеевича, или Фили (как называла она своего собеседника), можно смело сказать, что знаменитый Кот в сапогах в сравнении с ним был недалекий малый. Ухоженный, гладкий, розовато-рыжий, с большим, похожим на лиру пушистым хвостом, он считал, что ловля мышей - это не больше чем хобби для уважающего себя, еще молодого, но уже завоевавшего солидное положение Кота. Хитрость соединялась в нем с честолюбием, а нечто хулиганское - с мудростью и благородством Дон-Кихота.
      - Я люблю детей, - сказала Шотландская Роза. - И в конце концов, почему ты думаешь, что Платон Платонович перестанет заботиться о нас, если в доме появится мальчик?
      - А тебе кажется, что он все-таки появится?
      - Да.
      - Почему?
      - Ты понимаешь, в неотступном, многолетнем желании есть что-то загадочное, - задумчиво продолжала Шотландская Роза. - Оно как бы начинает жить отдельно от человека и в конце концов достигает цели. Ты помнишь жену Платона Платоновича?
      - Еще бы, - с отвращением проворчал Филя.
      - Целые дни она сидела перед трельяжем, так что однажды он даже пожаловался мне, что больше не в силах смотреть на ее вздернутый нос и глупые капризные губки. С первого взгляда было видно, что она не любит детей, а ведь природа наказывает таких женщин, и, как правило, строго. Тебе хочется спросить: "За что?" Милый мой, это ясно: за отсутствие воображения. Детей не было, а когда она умерла, одиночество бесшумно пробралось в дом, и нет ничего удивительного в том, что хозяин часами ходит из угла в угол и мечтает о сыне.
      - А что ты думаешь об ошибке паспортистки?
      Шелест прокатился по упругим веткам Шотландской Розы - можно было подумать, что она рассмеялась.
      - Ах, это очень забавная история, - сказала она. - Чей-то паспорт лежал рядом с паспортом Платона Платоновича, и рассеянная девушка в графе "Дети" записала "сын Василий" сперва в один паспорт, а потом в другой. А ведь иллюзия... Ты знаешь, что такое иллюзия?
      - Спрашиваешь! - соврал Кот.
      Шотландская Роза деликатно помолчала.
      - Это то, что существует в воображении, но гораздо ближе к действительности, чем кажется. Хозяин не стал исправлять ошибку, потому что мальчик, которого он вообразил, уже занял свое место во времени и пространстве. Ты веришь в судьбу?
      - Нет, - ответил Филипп Сергеевич. - Я материалист и убежден в том, что не бывает действия без причины.
      - Напрасно. А я считаю, что сама судьба вмешалась в эту историю, а спорить с ней бесполезно и даже опасно. Хозяин ушел на пенсию, а ведь пенсия и одиночество всегда были в прекрасных отношениях. Если бы его желание исполнилось... Ты представляешь, как изменилась бы не только его, но и наша жизнь! Осталась неделя до Нового года, хозяин купил бы для мальчика елку, и я поболтала бы с ней - нам, комнатным растениям, всегда интересно узнать, что происходит в лесу. Он помогал бы Ольге Ипатьевне поливать цветы - с каждым днем ей все труднее поднимать тяжелую лейку.
      - Ты оптимистка, - возразил Кот, - а я так и вижу, как он привязывает к моему хвосту консервную банку и гоняет по саду, пока та же Ольга Ипатьевна не надерет ему уши.
      И Кот громко, с негодованием мяукнул - так живо представилась ему эта сцена.
      - Тише, - сердито сказала Шотландская Роза, - хозяин сегодня принял сильное снотворное, и, если ты его разбудишь, у него разболится голова.
      ГЛАВА II,
      в которой Платон Платонович
      принимает снотворное,
      но не может уснуть
      Но хотя лекарство действительно было сильное, Платон Платонович не спал. Он лежал с открытыми глазами и думал. Разговора между Котом и Шотландской Розой он не слышал, но тишину как раз слышал, и это была безнадежная, ничего не обещающая академическая зимняя тишина. Академической она была не потому, что поселок Сосновая Гора был построен для академиков, а потому, что, сохраняя их покой, она глубоко сознавала свое значение. Впрочем, зимогоров было немного, и они все, как один, немного побаивались Платона Платоновича, хотя уважали его как знаменитого астронома. А он побаивался их, подозревая, что они смеются над его внешностью, действительно не совсем обыкновенной. Дело в том, что Платон Платонович чем-то напоминал бяку-закаляку из стихотворения Корнея Чуковского:
      Ну, а это что такое
      Непонятное, чудное?
      С десятью ногами,
      С десятью рогами?
      Это бяка-закаляка кусачая.
      Правда, у Платона Платоновича были только две ноги, а в пышной, торчавшей во все стороны шевелюре едва ли удалось бы различить рога. Однако он почему-то не позволял подстригать торчавшие из носа и ушей волосы, в которых несомненно было что-то "кусачее". Рыже-седая голова курчавилась грозно, из-под мохнатых бровей поглядывали свирепые маленькие глазки. Только очень проницательный человек мог разглядеть в них доброту, простодушие, благородство и грусть. И Ольга Ипатьевна была совершенно права, когда говорила: "Он и во сне комара не убьет". Маленький, коренастый, с большой квадратной головой, он ходил по дому, цепляя по-медвежьи ногу за ногу, и думал. Иногда он начинал петь:
      Из-за острова на стрежень...
      Таким глубоким басом мог похвастаться только бяка-закаляка.
      ...С вечера ему удалось уснуть, а потом сон стал прибегать на минутку и убегать - торопился от стариков к детям, которые, не доставляя ему никаких хлопот, превосходно спали.
      Платон Платонович встал и подошел к окну. Зима открылась перед ним, свободно раскинувшись в саду среди жасмина, голубых елей и американских кленов. Лунный свет осторожно вошел в детскую и стал распоряжаться в ней, притворяясь, что у него и без того немало дела.
      В доме не было детей, но детская была.
      Минуло пятнадцать лет с тех пор, как неопытная паспортистка подарила Платону Платоновичу сына, назвав его Васей, и теперь стало ясно, что пора убрать из комнаты надувных зверей, оловянных солдатиков, коня с пушистым хвостом и аккуратно подстриженной гривой.
      Все могло быть иначе. И он представил себе, что бродит по дому в халате не потому, что снотворное не помогло, а потому, что он ждет сына, задержавшегося на школьном вечере. Какое счастье было бы волноваться за него! Успокоиться, убедившись, что он вернулся! Волосы Вася отрастил бы до плеч - и ни одного слова упрека. Он позволил бы ему носить брюки дудочкой и не очень удивился бы, если бы Вася заказал себе зеленый или лиловый пиджак. Хриплый бас старого негра доносился бы по вечерам из его комнаты, и Платон Платонович терпеливо слушал бы спиричуэлз, которые он ненавидел.
      Прошло уже добрых пятнадцать лет с тех пор, как молодые люди перестали носить короткие брюки дудочкой и не гоняли из одного конца города в другой, чтобы записать Луи Армстронга. Но Платон Платонович, сидя у своего телескопа, не замечал времени и существовал в шестидесятых годах.
      Из-за острова на стрежень...
      Платон Платонович удивился, услышав звук пастушеской дудочки, который сперва нерешительно, а потом все более смело стал вторить ему. Как, пастушеская дудочка накануне Нового года? Когда еще зима украшает заборы снежными змеями? Когда голубые елочки, укутанные с головы до ног, стоят, как монашенки перед амвоном? Когда американские клены только и ждут знакомых белочек, которые стряхнут с погнувшихся веток надоевший, равнодушный, бесчувственный снег?
      Он слушал и не верил ушам.
      Но вот что-то стало складываться, соединяться в полутемной комнате неясные очертания головы, рук и ног, как будто кто-то пытался нарисовать их мелом на плывущей по воздуху черной доске. Дудочка все пела, и можно было подумать, что все это ее дела.
      Пушинки кружились в лунном свете. Очертанье тонкой фигуры становилось все отчетливее, но оно еще плавало по воздуху вместе со школьной доской, как будто не решаясь от нее отделиться. Но вот удалось: доска исчезла, и с замирающим сердцем Платон Платонович ясно увидел мальчика, спокойно стоявшего у окна и терпеливо ожидавшего, когда его спросят, откуда он взялся. Но Платон Платонович думал о другом: он боялся, что снотворное все-таки подействовало, и ему было страшно, что он сейчас проснется.
      - Добрый вечер.
      - Добрый вечер, - неуверенно ответил Платон Платонович, все еще думая, что спит.
      Он повернул выключатель - и ничего не изменилось: ночь не перешла в день, зима - в лето, очевидно, земной шар летел вокруг солнца с прежней быстротой; но у окна стоял высокий рыжий мальчик с голубыми, широко расставленными глазами.
      "Сейчас проснусь, - с сожалением подумал Платон Платонович. - Спрошу, как его зовут, и проснусь. Нет, лучше не буду спрашивать. Тогда, может быть, не проснусь".
      - Меня, кажется, зовут Вася, - как будто угадав его опасения, сказал мальчик. Он немного запинался. - Впрочем, что такое "кажется"? Это надо будет выяснить, правда?
      - Правда, - тоже запинаясь (от волнения), ответил Платон Платонович.
      - Да? Как хорошо! Значит, когда я вырасту, меня будут звать Василием Платоновичем.
      Он смотрел прямо в глаза и в то же время как будто немного косил. "Может быть, от усталости", - с нежностью подумал Платон Платонович.
      - А что у вас делают, когда устают с дороги? Ложатся спать?
      Платон Платонович с трудом удержался, чтобы не спросить: "А что у вас?"
      - С дороги умываются и перед сном чистят зубы, - осторожно ответил он.
      Мальчик подумал.
      - А это интересно - чистить зубы?
      - По меньшей мере полезно.
      - Полезно в первый раз или всегда?
      - Всегда. Впрочем, в первый раз может быть и бесполезно. Ты ужинал?
      - Нет еще. А ужинать интересно?
      - О да! В особенности когда хочется есть.
      - А ведь мне, кажется, хочется. Вот видите! Опять кажется. Это потому, что, кажется, когда-то я все это прекрасно знал. И что ужинают, когда хочется есть, и что перед сном надо чистить зубы. Кстати, кто-то сунул мне в карман зубную щетку. Не вы?
      - Нет.
      - Вот это действительно очень забавно! Откуда же она взялась? Мы еще подумаем об этом, правда?
      - Непременно, - снова пугаясь, что это сон, ответил Платон Платонович. Сейчас я разбужу Ольгу Ипатьевну, и она приготовит нам ужин.
      - Что вы! Ни в коем случае не надо никого будить. А кто такая Ольга Ипатьевна? Она добрая? Не рассердится, что я появился?
      - Ну что ты! Она будет очень рада.
      - А вы интересный, - задумчиво разглядывая Платона Платоновича, заметил мальчик. - У вас все не на месте, а между тем очень даже на месте.
      Платон Платонович засмеялся.
      - Прекрасно! - закричал Вася. - У вас прекрасный смех, очень добрый. Вообще-то вы ведь страшилище, одной бороды можно испугаться, но смех прекрасный. У Ольги Ипатьевны тоже есть борода?
      - Ольга Ипатьевна - пожилая, почтенная дама, - с достоинством ответил Платон Платонович.
      - Ах, дама? Женщина? Вы знаете, мне кажется, что я когда-то видел много женщин и у них действительно не было бороды.
      Не спрашивая, откуда в третьем часу ночи в доме появился рыжий мальчик с голубыми глазами, Ольга Ипатьевна приготовила яичницу, подала хлеб, масло, сыр, и Вася с аппетитом поужинал, а Платон Платонович выпил чашку кофе.
      "Но ведь паспортистка действительно ошиблась, - думал он, глядя, как Вася, почистив зубы и умывшись до пояса холодной водой, с наслаждением растирает мохнатым полотенцем узкие плечи. - А может быть, нет? Ведь нет же никаких сомнений, что это не сон".
      Он принес свою пижаму, которая повисла на Васе, как на вешалке, постельное белье, одеяло, подушку. Кроватка, стоявшая в детской, была коротка для Васи, но он без колебаний лег на нее, просунув через никелированные прутья длинные ноги. Потом уютно устроился, натянул на плечи одеяло и мгновенно уснул.
      И Платон Платонович задремал под утро, но вскоре проснулся, потому что, как ему показалось, не мог удержаться от смеха.
      Но смеялся кто-то другой. Смеялся Вася, рассматривая надувных мишек, белочек и обезьянок. Под детским столиком стояли заводные игрушки, на стене висела полочка с книгами: внизу сказки Маршака и Чуковского, а наверху книги из "Библиотеки приключений", в том числе Стивенсон и Жюль Верн. И вдруг Вася замолчал. "Неужели догадался?" - с радостным удивлением подумал Платон Платонович. Детская была для него живой хронологией. Мальчик вырастал в его воображении. Сперва он покупал для него погремушки и надувных зверей, а потом детские книги.
      ГЛАВА III,
      в которой объясняется, что макаронические стихи
      не имеют никакого отношения к макаронам.
      Лейка для цветов превращается в родник,
      но остается лейкой
      Конечно, следующий день был отдан Васе, а потом покатились десятки и сотни других, повторяющих первый. Прежде жизнь Платона Платоновича состояла из научных занятий - днем он писал свои книги, а по ночам три-четыре часа проводил у телескопа. Как у каждого персонального пенсионера, у него было немало общественных забот и хлопот. А теперь все эти заботы как-то незаметно отдалились, а совсем другие, непривычные, окружили Васю. Случались дни, когда Платон Платонович даже боялся надоесть ему - ведь, как известно, родители надоедают детям. Тогда он начинал старательно учиться не обращать на него никакого внимания. Впрочем, все быстро привязались к нему - и Кот, и Шотландская Роза, и Ольга Ипатьевна, даром что она постоянно ворчала и курила трубку, напоминая старого бывалого солдата. Всем, кто видел ее впервые, хотелось сказать: "Ать-два!" Что касается Васи, то не в лунном, а в солнечном свете он оказался обыкновенным розовощеким, смешливым, добродушным мальчиком, который бродил по дому, не зная, куда девать свои длинные руки и ноги. Всех, и даже Шотландскую Розу, он о чем-нибудь спрашивал, и, случалось, на его вопросы было трудно ответить. Но спрашивал он как-то странно: казалось, что, спрашивая, он что-то припоминает. Так или иначе, все было новым для него в доме, построенном по проекту Платона Платоновича, хотя (как я упомянул) он был не архитектором, а астрономом: маленькие лестницы карабкались из комнаты в другую, главная лестница, украшенная резными перилами, с достоинством шагала на второй этаж, а потом в круглую башню, отведенную под большой телескоп. Книги, книги, книги - на окнах, на столах, на стеллажах, то привольно развалившиеся, то дружески прижавшиеся друг к другу. Карта звездного неба, перед которой Вася стоял часами.
      Новым был сладкий запах трубочного табака - Ольга Ипатьевна курила только "Золотое руно". Новыми были занятия с Платоном Платоновичем, который до поры до времени решил не отдавать мальчика в школу.
      Всем в доме Вася бросался помогать - и нельзя сказать, что у него это получалось удачно. Он сломал мясорубку, помогая Ольге Ипатьевне делать котлеты, а когда она чистила ковры, отнял у нее и разобрал пылесос. Потом он долго, терпеливо собирал его, и пылесос снова стал работать, хотя и немного хуже, чем прежде. Коту он предложил вместе ловить мышей и огорчился, а потом долго смеялся, когда Филипп Сергеевич сказал ему по-латыни: "Quоd licet Iovi NON liсеt bovi", - что, как известно, значит: "Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку". В бывшей детской Вася все переделал, не отказавшись, однако, от оловянных солдатиков и заводных игрушек.
      - Мы так и не выяснили, что значит "кажется", - сказал он Платону Платоновичу. - Но так или иначе, у каждого человека должно быть прошлое, даже если он не может вспомнить, было оно в действительности или нет.
      Погремушки - между ними были забавные - Вася подарил Иве, и она сказала, что они напоминают ей макаронические стихи, которые ей всегда хочется читать, когда у нее плохое настроение. К макаронам эта шуточная поэзия, в которой смешиваются слова из разных языков, не имела ни малейшего отношения.
      Кто такая Ива - об этом речь пойдет впереди.
      В доме жил ёж, который по ночам бегал, стуча лапками, и Вася сшил ему тапочки, когда Платон Платонович пожаловался, что это "стук-стук-стук" мешает ему наблюдать звездное небо. Еж поблагодарил, но, к сожалению, стал часто терять тапочки и, разыскивая их по всему дому, стучал еще громче.
      Но странности начались несколько позже. Дымя трубкой, Ольга Ипатьевна поливала цветы, и Вася случайно обнаружил в ней сходство со старым солдатом. Ему захотелось скомандовать: "Ипатьевна, стройся!" - но он удержался и только спросил:
      - Ольга Ипатьевна, вы ведь в молодости служили в армии, правда?
      Старушка обиделась и ушла, а Вася стал поливать Шотландскую Розу. Цветы любят воду, согревшуюся в комнате, и лейка, как всегда, стояла в столовой. Вася поднял ее, наклонил, вода полилась, обрадованная Роза вежливо сказала: "Благодарствуйте". Но когда через две-три минуты лейка должна была опустеть, она снова оказалась полной. Вслед за комнатной водой полилась холодная, родниковая, и это огорчило Шотландскую Розу. "Каким же образом, - подумала она, - лейка снова наполнилась, не заставив Васю бежать к водопроводному крану?"
      Вася смутился, хотя свидетелем этого случая был только Кот, который долго в недоумении хлопал глазами. Хлопала бы, без сомнения, и Шотландская Роза, если бы у нее были глаза. Не зная, как поступить, Вася стал поливать другие цветы, и вода бежала и бежала, как из родника, не останавливаясь и даже начиная еле слышно лепетать, бормотать... Словом, ничего больше не оставалось, как поставить полную лейку на пол и подумать, стоит ли рассказать об этом Платону Платоновичу или нет.
      - Пожалуй, не стоит, - наконец сказал он себе. - Тем более что поливкой цветов занимается Ольга Ипатьевна, а ведь у нее лейка до сих пор никогда не превращалась в родник.
      И жизнь пошла своим чередом.
      ГЛАВА IV,
      в которой автор представляет читателям Иву
      в квадрате и (в приложении) ее рассказ,
      опубликованный в семейной стенной газете
      Ученые, занимавшиеся историей их первого знакомства, расходятся в решении вопроса, когда оно состоялось. Что касается меня, то я ни минуты не сомневаюсь в том, что впервые они встретились на снежной горе, с которой Вася не решился бы съехать, если бы его не толкнули в спину. Он не попал в проложенную лыжню, покатился по нетронутому снегу и не только упал, но завяз в сугробе и выбрался только потому, что кто-то протянул ему руку.
      Высокая девочка в лыжном костюме стояла перед ним и смотрела, как он молча расстегивал крепления и снимал лыжи.
      - Это ты меня толкнула?
      - Не толкнула, а подтолкнула.
      - Зачем?
      - А мне было интересно, струсишь ты или нет.
      Вася помолчал.
      - На первый взгляд ты, пожалуй, не очень глупа, - задумчиво сказал он. Хотя все-таки, кажется, глуповата. Я действительно боялся, но гораздо проще было спросить меня: "Боишься?" И я бы честно ответил: "Да". А потом все-таки съехал бы, потому что, когда я вижу девочек, мне почему-то хочется перед ними покрасоваться.
      - Ах, так? - немного покраснев, с иронией спросила девочка. - Почему-то? А ты, случайно, не дебил?
      - Что такое дебил?
      - А это у которых в голове не того, - быстро ответила девочка, покрутив у виска указательным пальцем.
      - Кажется, нет. Напротив, я думаю, что у тебя в голове не того, если толкаешь человека с горки, надеясь таким образом узнать, трус он или нет.
      - Возможно. Но зато теперь ты сам можешь решить этот вопрос. Как тебя зовут?
      - Вася. А тебя?
      - Ива в квадрате. Догадался?
      - Подумаешь, задача, - сказал Вася. - Ива Иванова.
      - Молодец. Если бы я знала, что ты такой умный, я бы не стала тебя толкать. Возможно, что ты даже смелый парень. Хочешь попробовать еще раз? Ведь, в сущности, это не гора, а горка. До Канченджанги ей далеко, не говоря уж о Джомолунгме.
      Вася молча затянул крепления и стал подниматься, стараясь подражать Иве, которая ловко ставила свои лыжи елочкой. Такие елочки были разбросаны по всей горе, которая как будто плыла куда-то в молочно-розовом тумане.
      Рассказ Ивы, опубликованный
      в семейной стенной газете
      Он стоял на горе, и Чинук, решив, что у него не хватает смелости, подтолкнула его. Конечно, он застрял в сугробе, и она помогла ему выбраться. Разговор, состоявшийся между ними, нельзя назвать образцом вежливости, поскольку, подумав, он сказал:
      - Дура.
      - Я бы не сделала этого, если бы знала, что ты только третий день как ходишь на лыжах.
      - Откуда ты знаешь, что третий?
      - Ха-ха! Я вижу, что ты не в силах представить себе, на что способна Замбезари Чинук. Ее основной чертой является любопытство. Она уверена, что это движущая сила как истории, так и современности. Лишенный этого чувства, человек не стал бы изобретать колесо или иголку.
      - Может быть, ты права, - ответил он, стараясь понравиться Чинук и чувствуя, что это ему не удается. - Но скажи, откуда взялось твое странное имя?
      - В стране Вмепережкуа оно никому не кажется странным. Моего младшего брата, например, зовут Придсу-один.
      Мальчик вздохнул и сказал:
      - А меня, к сожалению, зовут просто Вася.
      Он был рыжий, как свежепокрашенный каким-нибудь чудаком забор, ярко-голубые глаза его не без успеха подражали ясному зимнему небу.
      - Да, у тебя скромное имя, - заметила Чинук. - Впрочем, Александра Македонского родители и друзья называли, без сомнения, просто Саша. Хочешь, я прочту тебе монолог из "Принцессы Турандот"?
      Чинук сняла варежки, сунула их Васе и, гордо подняв голову, сложила руки на груди.
      - Остановитесь! - властно сказала она. - Этот человек
      ...не будет мне супругом. Я хочу
      Задать ему три новые загадки,
      Назначив день. Мне слишком малый срок
      Был дан...
      Ну и так далее. Ты читал "Принцессу Турандот"?
      - Нет. Я еще почти ничего не читал.
      - Почему?
      - Еще не знаю.
      - Ну ладно, - холодно сказала Чинук. - Возможно, что ты даже смелый парень. Хочешь попробовать еще раз? Ведь это, в сущности, не гора, а горка. До Канченджанги ей далеко, не говоря уж о Джомолунгме.
      ГЛАВА V,
      в которой доказывается, что знаменитый
      Кот в сапогах в сравнении с Котом Филей
      был недалекий малый
      - Прошло уже почти полгода после их первой встречи, - сказала Шотландская Роза. - А они еще не понимают ни себя, ни друг друга.
      - Ах, боже мой, когда я слышу такой вздор, мне хочется заткнуть уши, возразил Кот. - С тех пор случилось так много, что они даже не узнали бы в лицо свою первую встречу. Она растаяла вместе с апрельским снегом.
      - Но как ты думаешь, они уже назначают друг другу свидания?
      - Почему бы и нет? Их сблизила, мне кажется, карта звездного неба. Все вечера они вместе с Платоном Платоновичем проводят у телескопа. Вася сожалеет, что не может по-своему переставить планеты, а Ива пишет стихи о падающих звездах.
      - Кстати, что ты думаешь о ее стихах?
      - Они похожи на нее, - ответил Кот. - Сразу видно, что она еще, как говорится, не устоялась. То прелестна, грациозна, умна. То обидчива, резка, нетерпелива. Впрочем, это как раз характерно для детей и поэтов.
      - У меня плохая память, - заметила Шотландская Роза. - Но одно из ее стихотворений я запомнила наизусть. Мне нравится последняя строфа:
      Пусть же клятву принимает
      Мной зажженная звезда,
      Карандашик вынимает
      Из смешного никогда*.
      * Стихотворение, как и все последующие, принадлежит Кате Кавериной.
      - Ну и плохо, - сказал Кот. - Из "никогда" ничего нельзя вынуть. Ни карандашик, ни шариковую ручку.
      - Ты не любишь поэзию?
      - Нет, люблю. Но хорошую.
      - У тебя холодный, скептически-трезвый ум, - с отвращением возразила Шотландская Роза. - И я больше никогда не буду говорить с тобой о поэзии. Вернемся к Иве. Мне кажется, что с Васей у нее будет много хлопот. Ведь она не может жить без неожиданностей. Все, что происходит на свете, для нее происходит в первый раз.
      Кот засмеялся - вы никогда не замечали, что смеются и коты, а не только собаки?
      - Ты забыла, как в его руках обыкновенная лейка превратилась в родник. Дело в том, что к его душевному складу присоединяется загадочная черта, которая убедительно доказывает, что в природе многое решительно сопротивляется любому объяснению.
      - Ты слишком умен для кота, - с упреком сказала Шотландская Роза. - По меньшей мере для кота, который спит шестнадцать часов в сутки.
      - Милый друг, во сне-то и приходят самые занятные мысли! Среди котов встречаются незаурядные философы - это убедительно доказал еще Эрнст Теодор Гофман. Что касается Васи, он просто еще стесняется своей способности совершать чудеса. Его мучает застенчивость, он краснеет - иногда без причины. Но это пройдет. Словом, не знаю, как ты, а я чувствую в нем вошебную волю.
      - Волшебную?
      - Да, - твердо сказал Филя. - Бывает воля сильная, непреклонная, неодолимая. Но все эти свойства скрестились в волшебной воле, которая давно перебралась из сказок в самую обыкновенную жизнь.
      Шотландская Роза вздохнула.
      - Так ты думаешь все-таки, что он влюбился в Иву?
      - Мяу! - иронически рявкнул Кот. - По крайней мере, она ни минуты не сомневается в этом.
      ГЛАВА VI,
      в которой с одного берега на другой перебрасывается
      соломенный мостик, а Ива получает последнее яблоко
      в одичавшем саду
      Да, жизнь шла своим чередом, и если время от времени моя история приостанавливалась, так только потому, что Ива и Вася были слишком заняты, чтобы участвовать в ней. Не знаю уж, кто из них занимался усерднее. Очевидно, Ива, потому что Вася, к изумлению Платона Платоновича, схватывал с первого взгляда то, что другому мальчику в его возрасте стоило бы немалого труда.
      Это произошло летом, когда они были свободны: Ива перешла в девятый класс, а Вася в десятый. Вокзал был Киевский, им хотелось когда-нибудь поехать вместе на юг. Свернутые бумажки с названиями станций лежали в Васиной кепке. Конечно, это придумала Ива, которой хотелось, чтобы их свидания не были похожи на все другие свидания в мире. Она обрадовалась, вытянув Кутуары.
      - Мне кажется, что я сама придумала это прекрасное название, - сказала она. - Именно здесь жил знаменитый граф Кутуар. Если нам удастся обойти этот скучный поселок, развалины его замка встретят нас во всем своем мрачном величии.
      Неясно было, существовал ли когда-либо граф Кутуар и чем он был знаменит, но Вася в ответ только улыбнулся: очевидно, в этот день Ива старалась изобразить свою бабушку, и нельзя сказать, что это ей не удавалось.
      Но, как ни странно, прошло полчаса, и они действительно наткнулись в большом одичавшем саду на развалины каменного дома. Несколько лет назад фруктовые сады Подмосковья пострадали от жестокого мороза. Пострадал и тот, по которому они бродили. Грубые стволы старых яблонь почернели и покрылись мертвенным серым налетом. На голых ветках, торчавших в разные стороны, сидели равнодушные галки, и можно было смело сказать, что не исчезнувший замок, а этот грозный в своем напрасном сопротивлении сад был проникнут тем "мрачным величием", о котором упомянула Ива. Но на одной яблоне сохранилась молодая, упругая ветка, а на ней большое яблоко нежно-воскового, зеленоватого цвета.
      Осталось неизвестно, спросил ли Вася: "Хочешь, я сорву его для тебя?", или он прочел это желание в глазах Ивы; но едва он подошел к дереву, как ветка склонилась и вложила яблоко в его руку. Вася смутился, покраснел, полез в карман за носовым платком, вытер лоб и только потом предложил яблоко Иве.
      Что касается Ивы... Она подчас сама устраивала неожиданности, когда они заставляли ее ждать слишком долго. Но такой неожиданности она не ожидала.
      - Боже мой! - с радостным изумлением сказала она. - Да ты, оказывается, волшебник?
      - Ива, это ничего не значит, - пробормотал Вася. - То есть я сам не знаю, что это значит.
      - Но ты подумал или даже догадался, что мне хочется съесть это яблоко?
      - Ну, допустим, подумал, - с досадой сказал Вася. - Но когда лейка превратилась в родник, я вообще думал черт знает о чем, а между тем вода лилась и лилась.
      И он рассказал о том, что случилось, когда Ольга Ипатьевна попросила его полить Шотландскую Розу.
      - Это просто значит, что тебе бессознательно не хотелось идти за водой, сказала она. - Нет, ты волшебник, это ясно. Впрочем, поставим эксперимент.
      - А именно?
      - Вернемся к речке... (Разыскивая замок графа Кутуара, они наткнулись на какую-то маленькую речку.) Допустим, что это были две необъяснимые случайности, - сказала Ива. - Но вот перед нами речка. Ты можешь перекинуть через нее хотя бы узенький мост?
      - Не знаю.
      - Попробуй. А я буду тебе помогать: закрою глаза и увижу этот мост в воображении. Он будет старинный, горбатый, с резными перилами, и мы, взявшись за руки, пройдем на тот берег, как Ромео с Джульеттой.
      Вася замолчал. Он был бледен, но стал еще бледнее. Клок рыжих волос упал на высокий лоб. У него было лицо человека, вспоминающего что-то давно забытое, может быть случившееся в далеком детстве. Он склонил голову, как будто здороваясь с тем, что в нем происходило. Но в его задумчивости было и что-то задорное, даже дерзкое, и Ива, которая украдкой приоткрыла один глаз, не то что совсем не узнала его, но узнала с трудом.