Он защищался до последнего патрона. Револьвер был пуст.
      Пятак оттащил его в сторону и, несмотря на то, что пули начали уже ударять вокруг него в стены, сел у окна и положил голову на руки.
      Так он сидел минут десять, до тех пор покамест его как будто подтолкнул кто-то в подбородок. Он поднял голову: по двору вдоль стены шли, крадучись, двое милиционеров с винтовками в руках; один поднял голову, присел и шмыгнул в подъезд. (Подъезд вел на черную лестницу.)
      Другой остановился, махнул рукой товарищам, которые толпились за углом под аркой.
      Еще двое вышли из-за угла и, прижимаясь к стене, стали переходить двор.
      Пятак посмотрел на пустые гнезда своего револьвера и скрипнул зубами.
      Он выбежал из кухни в коридор и крикнул:
      - Барабан, с кухни хляют!
      Потом осторожно подкрался к двери, медленно, без скрипа отодвинул засов, на цыпочках отошел в сторону от двери и остановился в выемке, где висели кухонные тряпки и всякая дрянь.
      Ждать пришлось недолго: через несколько минут он услышал на лестнице шаги.
      Дверь отворилась, в кухню просунулись сперва винтовка, потом лицо человека, честно зарабатывающего свои 44 рубля в месяц.
      Лицо обвело кухню глазами, посмотрело на Володю Студента и внезапно рванулось к двери.
      Пятак выждал минуту, когда милиционер повернулся к нему спиной, выстрелил и бросился вниз по лестнице. Он свалил ударом ноги в чувствительное место другого милиционера, встретившегося ему внизу у выходной двери и выбежал во двор.
      Со всех сторон, из подворотни, из-за угла, из второго двора вдруг выплыли и двинулись на него люди с винтовками.
      Он выстрелил наугад и молча побежал к воротам. Уже в самых воротах на него насели, сбили с ног и прикладом винтовки вышибли из него всякую способность что-либо соображать и вместе с этой способностью мысль о том, что в его ногане не осталось больше ни одного патрона.
      Он очнулся на извозчике с окровавленным лицом и скрученными на спине руками. По обеим сторонам его сидели милиционеры; оба внимательно следили за каждым движеньем Пятака.
      На улицах начиналось движение, бегали трамваи, розовые арбузники раскладывали свои тележки.
      Пятак помотал головой и сплюнул.
      - Э-эх, мать твою в сердце, сгорел!
      --------------
      Шмерка Турецкий Барабан больше не просил Хацкеле о том, чтобы тот сыграл ему веселую песню, и стрелял теперь из винтовки. Сашка Барин с пустым ноганом, который годился теперь только на то, чтобы забивать им гвозди, бродил по комнате и обсуждал план действий. План был прост, как карандаш.
      - Барабан, - сказал он, останавливаясь и закладывая руки за спину, - стой, довольно стрелять!
      Барабан обернулся к нему.
      - Можно смыться?
      - Э, брось, какое там смыться! Дай винтовку!
      - Закуриваешь?
      - Н-нет, - неопределенно ответил Сашка Барин и взял винтовку.
      Он еще немного побродил по комнате, постучал прикладом об пол, заглянул в дуло.
      Винтовка весила 11 фунтов и была той самой дальнобойной винтовкой системы Бердана, о которой узнает каждый новобранец на вторую неделю своей службы.
      Он поднял эту дальнобойную систему и щелкнул затвором.
      Барабан подошел к нему и положил руку на плечо.
      - Сашка!
      - Э, брось, - медленно отвечал тот, - что ты, в самом деле, филонишь?
      Он поставил винтовку между ног, как будто собираясь встать на караул перед Барабаном и немного присел для того, чтобы дуло пришлось как раз между кадыком и подбородком.
      Барабан отвернулся, его затрясло, ударило в пот. Барин потянул руку вниз, ощупал затвор, потом ухватился за курок.
      В ту же минуту комната задышала шумом и оборвалась в бездну. Перед самым его лицом с ужасным шумом разорвался маленький ослепительный шарик, похожий на глаз.
      Кто-то сверху ударил по голове, и боль от удара волнами прошлась по телу, сдавила грудь и пробкой заткнула горло...
      Он лежал, грянувшись лицом об пол и подобрав под себя винтовку.
      Барабан опустил голову; у него перехватило горло, и он не мог проглотить слюны, которая, как склизкая глиста, двигалась под высохшим языком. Он присел на пол и начал тащить из-под трупа винтовку.
      Пятак закричал что-то из коридора, немного погодя выстрелили совсем близко, за стеной, - он даже не обернулся к двери.
      Винтовка была крепко зажата посиневшими пальцами. В ней застряли еще два патрона. Он постоял, подумал, выронил винтовку из рук, подошел к окну и повалился животом на подоконник.
      На дворе суетились, бегали туда и назад милиционеры.
      Барабан посмотрел вниз, рыгнул и засмеялся.
      - Халло! - крикнул он, размахивая руками. - Хазейрим! Берите меня! Целуйте меня под хвост! Теперь я вижу...
      Он перевалился через подоконник, как толстая жаба слетел вниз и упал на кучу мусора возле помойной ямы.
      Здесь он открыл глаза, увидел небо, землю, пять револьверов, поискал в кармане портсигар и докончил свою мысль.
      - Теперь я вижу, что может быть лучше всего, если бы я таки стал раввином!