Кошу говорили, что он слишком много времени проводит среди юных рас. Сказали, что он позволил сентиментальности ослабить дисциплину. Сказали, что не сумев сдержаться и вмешавшись в конфликт, он тем самым продемонстрировал, как низко пал.
      И сейчас он заплатит за это.
      Находясь в своих скромных апартаментах на Вавилоне 5, Кош ждал. Он знал, что должно произойти, – как и все ворлонцы. Но они ничего не предпримут, чтобы воспротивиться этому, и он тоже не должен ничего предпринимать. Он должен заплатить за свой поступок, чтобы вместо него не пришлось платить другим.
      Таково было кредо ворлонцев: кто-то должен пожертвовать собой ради спасения остальных.
      Лицедеи лучше любого ворлонца поняли эту мучительную истину, являвшуюся сутью всех ворлонских учений. Они отказались присоединиться к силам хаоса, сохранили верность своим принципам, хотя это означало для них гибель. Они пожертвовали собой ради блага галактики. И тем самым указали путь Кошу.
      Теперь он понимал, что не только представители юных рас должны жертвовать собой, но и сами ворлонцы.
      Все, что другие ворлонцы говорили о нем, было правдой. Он слишком много времени провел среди юных рас: слишком долго наблюдал за тем, как они с огромным трудом продвигались к порядку, а он незаметно подталкивал их в этом направлении; за тем, как враг сводил на нет все успехи, с таким трудом достигнутые ими; за тем, как они страдали и гибли. Правила поведения сторон в конфликте, сформулированные миллиарды лет назад при посредничестве Изначального требовали от ворлонцев и урагана неукоснительно соблюдать условие – никогда открыто не атаковать друг друга. Кош нарушил правила. Он спустился с заоблачных высот и встал рядом с юными, вступил в сражение вместе с ними.
      И теперь он умрет вместе с ними.
      Враг приближался, зловоние хаоса ощущалось все сильнее.
      Перед лицом приближающейся гибели эти представители юных рас пытались оценить свою жизнь, найти смысл в своей смерти. Кош никогда не размышлял о том, что сам является смертным. Но он знал, что в конце смертный сможет дать оценку своей жизни, своим свершениям. Оглядывая прошлое с этой точки зрения, Кош заметил, что за свою жизнь совершил удивительно мало достойного. Из всех своих поступков он по настоящему гордился лишь одним – последним, тем самым, который предопределил его конец.
      Он должен сделать так, чтобы Шеридан не чувствовал себя виновным в его смерти. Шеридан подтолкнул его к действиям – еще одно доказательство того, что он слишком много прожил среди юных рас, позволив одному из низших существ повлиять на свои поступки. Но он больше не мог думать о Шеридане как о низшем существе. Шеридан теперь виделся Кошу другим, особенным, вышедшим на новый, более высокий уровень развития. Кош не до конца понимал, кем он стал. Кош даже начал верить в то, что если замкнутый круг войны и смерти когда-либо удастся разорвать, если силы порядка определенно докажут свое превосходство, то произойдет это лишь благодаря Шеридану. Шеридан не обладал мудростью, знаниями или дисциплиной ворлонца, однако ему были присущи иные, человеческие качества, которые имели свою особую ценность и значимость. Чувство вины – эмоция, которую ворлонцы долго изучали, – было одним из них. Кош не хотел, чтобы оно ослабило Шеридана.
      Шеридан всего лишь высказал вслух то, что Кош давно говорил самому себе. Хотя в устах Шеридана эти доводы обрели простоту и силу, тогда как в мыслях Коша они скрывались за утонченностью и рациональными обоснованиями.
      – Сколько народу уже погибло, сражаясь в этой вашей войне? – спросил Шеридан. – И сколько еще должны погибнуть для того, чтобы вы спустились со своих заоблачных высот и вмешались?
      Впервые за тысячу лет действиями Коша руководил страх.
      Он трижды ударил Шеридана разрядами, плеснул в него своей сущностью, едва не убив человека.
      – Дерзко, – сказал Кош.
      – Неподобающе, – сказал Кош.
      – Мы еще не готовы, – сказал Кош.
      Но не готов был именно Кош – он не был готов умереть.
      Древний враг продвигался по станции к уровню, на котором располагалась его каюта. К нему.
      Шеридан всего-навсего сказал правду. Пока Кош оставался в стороне и наблюдал с высоты, погибли лицедеи, и их смерть лишь положила начало длинному и быстро увеличивающемуся списку потерь.
      Силы хаоса начали действовать. Образовав тайные союзы с некоторыми юными расами, они подталкивали и провоцировали их к развязыванию жестоких войн со своими соседями. Теперь враг открыто нападал на юные расы, убивая кого хотел и где хотел. А зонды, оставленные Кошем у Предела, у планеты рядом с домом древнего врага, пели тревожную песню. Два лицедея, ставшие слугами хаоса, возрождали древнюю силу, не использовавшуюся в течение многих тысячелетий. Миллиарды уже погибли, и погибнет еще больше. Ураган жаждал поглотить всё.
      Только сплотившись, только начав вместе сражаться с ураганом, юные расы смогут выжить. Но они не станут сражаться, если полагают, что на них обрушился неуязвимый враг. Они должны обрести надежду, что могут победить, и эту надежду, как и доказывал Шеридан, им могут дать только ворлонцы. И поэтому Кош втянул ворлонцев в сражение – впервые с тех пор, как было заключено древнее соглашение, они в открытую нанесли удар по врагу. Эта единственная битва принесла Шеридану победу, необходимую для того, чтобы убедить остальных создать союз.
      И теперь враг требовал от ворлонцев компенсации за нарушение соглашения.
      Шеридан не понимал, чего он просил. Кош сказал ему:
      – За все надо платить. Я не буду рядом, когда ты полетишь на За'ха'дум. Но Шеридан все равно не понял. Человек решил, что это он заплатит. Он
      решил, что если когда-либо полетит в древнюю обитель врага, Кош не станет помогать ему из-за своего гнева. Но дело было не в том, что он не захочет помочь, а в том, что он не сможет.
      Враг был уже близко, зловоние хаоса стало непереносимым для ворлонца.
      Кош скользнул в гладкую коричнево-зеленую раковину своего скафандра. В маскировке не было смысла, но твердая оболочка скафандра позволит ему продержаться несколько секунд.
      Смириться со смертью оказалось труднее, чем он думал. Ворлонцы редко умирали; за последнее тысячелетие умер лишь один из них. Кош к тому же начал бояться того, как поведут ворлонцы дальше эту войну без его советов. Он заставил их ступить на узкую дорожку. Они должны сражаться только тогда, когда без них никак не обойтись, они не должны стать главной воюющей стороной. Но он не верил в то, что ворлонцы пойдут этой дорогой. Некоторые из них надеялись на то, что смерть Коша вернет конфликт в изначальное состояние равновесия, позволит им вновь действовать по древним правилам, снова вернуться к своей практике манипулирования со стороны. Но все больше ворлонцев верило в то, что поступок Коша был первым шагом к последней всеобщей войне, которая должна завершиться полным уничтожением сил хаоса и всего, чего они коснулись. Кош знал, что развязав такую тотальную войну, ворлонцы уничтожат не меньше юных рас, чем сам ураган.
      Ему очень хотелось остаться среди них, по-прежнему вести их. Если бы его помощница была неподалеку, он смог бы передать ей свою сущность, как делал это время от времени. Она была изменена и обучена скрытно носить его внутри себя, когда он того требовал. Кроме нее никто на станции не обладал достаточной силой для того, чтобы нести в себе даже малую частицу ворлонца. Но если бы она и была здесь, то враг первым делом нашел бы ее и убил, дабы предотвратить подобное развитие событий. Кош порадовался, что отослал ее.
      Сейчас древний враг стоял прямо за дверью. Трое и их слуга – чума Морден. Морден взламывал замок.
      Пора.
      Из самого сердца своего существа Кош потянулся наружу. Первым делом он вплыл в мелодию своего корабля, находившегося в особом доке станции. Корабль отдыхал, тихо напевая самому себе песню о красоте порядка, удовлетворении от служения, о гармонии сфер. Кош приказал кораблю не предпринимать ничего в ближайшее время, зная о способности корабля почувствовать грозившую хозяину опасность.
      Мелодия корабля разладилась, зазвучала быстрее. Он не понимал. Он испугался.
      Кош повторил приказ, мелодия слегка замедлилась. Беспокойство корабля не исчезло, но он подчинится приказу, ведь повиновение было для него величайшей радостью.
      Кош знал, что потеряв хозяина, корабль лишится цели своего существования – служить. Тогда он подчинится давно заложенной в него программе: убьет себя, погрузившись в недра ближайшей звезды. В течение тысячелетий корабль хорошо ему послужил. Кош потратил еще секунду на то, чтобы напеть кораблю простую гармоничную успокаивающую мелодию.
      Корабль радостно воспринял ее, его пение снова обрело стройность. Он запел песню о совершенстве симметрии и полном спокойствии. Кош выплыл из его мелодии.
      Дверь каюты отодвинулась, враг вошел внутрь. Они тоже были существами из света, но предпочли нечто более материальное: они облекали себя в иззубренные панцири из тьмы, изменяя свою внешность так, чтобы она отражала их внутреннюю сущность. Тела на шести конечностях двигались вперед, совершая движения, подобные движению ножниц, их глаза – четырнадцать огненных точек, – горели ненавистью. От них несло разложением и хаосом. Кош долго стоял у них на пути. Они были очень рады тому, что смогут, наконец-то, избавиться от него.
      Но пока они окружали его, Кош почувствовал исходящий от них страх. Они боялись, что он станет сопротивляться. Даже сейчас они не понимали принципов ворлонцев.
      Морден остался стоять в дверном проеме, его лицо закрывала прозрачная дыхательная маска. Хотя выражения лица человека нельзя было разглядеть из-за отражения самого Коша на стекле маски, ворлонцу показалось, что чума улыбается.
      Из глаз врагов вырвались ослепительные лучи света, понеслись, изгибаясь и перекручиваясь, к нему. Этот свет был отравлен анархией, чумой желания, мечтой об урагане.
      Кош снова потянулся наружу – на этот раз очень быстро и к Шеридану. Он установил связь с этим человеком вскоре после первой встречи и со временем усилил ее, периодически являясь Шеридану во снах и научив его нескольким основным принципам ворлонского мышления.
      Шеридан спал, и Кош стимулировал мозг человека. Он явился Шеридану в образе отца – Дэвида Шеридана. Образ отца был поразительно ярко запечатлен в разуме Джона: как тот двигается, как разговаривает. Личность, уважаемая Шериданом, но так же способная убедить и успокоить его. Его устами Кош сможет сказать то, что необходимо. Он сделал сон более реальным, создал иллюзию того, что они находятся в доме Шериданов, в привычной, успокаивающей обстановке. Яркий свет лился из высоких окон, окружавших камин.
      Шеридан стоял спиной к Кошу, еще окончательно не придя в себя.
      Петли из света вонзились в его скафандр, начали плавить его, вгрызались в него, подобно сверлам. Кош позвал голосом Дэвида:
      – Джон. Джонни.
      Шеридан повернулся к нему:
      – Отец?
      Кош облек свои мысли в слова Дэвида, копируя манеру речи Шеридана-старшего: неторопливую, но прямую.
      – У меня мало времени, сынок. Я хочу, чтобы ты знал. Ты был прав. Я не хотел признавать этого, – он покачал головой, – должно быть, из-за гордости. В моем возрасте трудно меняться,… а меняться надо. Не вини себя за то, что случится…
      Петли отравленного света пронзили скафандр, вонзились во внешние слои его существа. Прикосновение к нему врага вызвало мучительное ощущение. Из точек, где лучи коснулись его, исходил хаос. Его собственное сияние начало терять свою согласованность, стало слабеть.
      Во сне он споткнулся, начал заваливаться назад, прижав руку к животу.
      Шеридан подхватил его.
      – Папа… Ты не болен?
      Омерзительные петли проникали все глубже, разрезая его. Оттуда во все стороны расходились волны разложения. Кош заметил, что ухватился за Шеридана для того, чтобы устоять, он изо всех сил боролся, поддерживая сон. Он пока не хотел разрывать связь.
      – Для меня уже слишком поздно. Извини за то, что я сделал. Я знал, что меня ждет. И, наверное,… я испугался. Поживешь с мое – привыкнешь бояться смерти.
      Пробившиеся внутрь него вражеские петли достигли границ его внутренней сущности. Столкнувшись с ней, они изгибались и корчились, не в силах пробиться дальше.
      Петли остановились. Кош подумал, вдруг врагу не удастся добиться своей цели?
      Волна зараженной энергии нахлынула вновь, петли принялись вращаться. Их скорость очень быстро увеличивалась. Хаос прожигал его внешние слои, попутно перемешивая их, приводя в полный беспорядок, нарастал, превращаясь в могучий, неистовый шторм. Его скафандр развалился на части, свалился. Он чувствовал себя так, будто вот-вот умрет. Боль была невыносимой.
      Они принесли с собой ураган. И этот ураган начал жить своей жизнью внутри него: его внешние слои теряли свою структуру, еще чуть-чуть – и они начнут распадаться. Скорость лучей замедлилась, их движения стали резче, целеустремленней. Один сверху-вниз распорол его ослабленные внешние слои, затем прорезал их поперек. Сияющий ярким светом отрезанный фрагмент отлетел к стене. Оторванный от остальной части тела, утративший связность фрагмент быстро побледнел и съежился. В стену ударил уже совсем бледный маленький кусочек, остатки его энергии забурлили на ее поверхности.
      Во сне он не удержался и вскрикнул от боли. Но Кош заставил себя договорить то, что хотел сказать Шеридану.
      – Жаль, что я так мало для тебя сделал. Я многое хотел сказать тебе, но уже не успею. Ты прав – пришло время сражаться в этой войне по-твоему.
      Он согнулся пополам, удерживая Джона на расстоянии вытянутой руки. Ураган бился внутри него, петли разделялись, разрезая его на части. Его апартаменты превратились в хаос света и тьмы, вспыхивающих энергетических разрядов и движущихся теней. Еще одна частица оказалась отрезанной от него, затем еще одна. Неспособные поддерживать свое существование, они блекли и умирали.
      В этом хаосе Кош увидел луч надежды. Возможно, все-таки есть способ помочь Шеридану тогда, когда ему придет время сразиться с врагом на За'ха'думе. Он никогда не слышал о том, чтобы подобное когда-либо проделывалось на таком расстоянии или же с неподготовленным существом. Но он также никогда не слышал о том, чтобы ворлонца разорвали на части. Быть может, в такой его смерти и была надежда.
      Он нашел тот фрагмент самого себя, который еще сохранил внутреннюю согласованность. Пока тот был лишь частично отрезан, но скоро будет полностью потерян. Кош приготовился, вытянув из своей сердцевины тоненькое, как нить, щупальце. Сияющие вражеские петли отрезали фрагмент. Как только он оказался отделенным от его тела, Кош вытянул щупальце, схватил фрагмент и быстро втянул его в центр своего существа.
      Оттуда он заставил фрагмент перетечь по ниточке связи к Шеридану. Щупальце погрузило фрагмент глубоко в разум Шеридана, а потом быстро втянулось обратно. Кош надеялся, что в хаосе, в который превратилась его каюта, враг не заметит, что произошло. Если такое вообще возможно, энергия Шеридана поддержит жизнь в этом фрагменте.
      Узнав об этом, ворлонцы посчитают, что он совсем опустился. Но это больше не волновало Коша. Во сне он заставил себя заговорить:
      – Мне пора. Прощай, Джонни.
      – Нет, не уходи.
      На лице Шеридана читались страх и беспокойство.
      – Все хорошо, сынок, – почему-то в этот момент Кош почувствовал огромное облегчение оттого, что назвал Шеридана сыном. Он понял, что создал этот сон не только для того, чтобы подбодрить Шеридана, но и для того, чтобы утешить самого себя в момент смерти.
      – Знай – пока ты здесь, – он кивнул, – я всегда буду здесь.
      Остатки его внешних слоев были сорваны, обнажилось сердце – один-единственный ярко сияющий огонь его сущности. Совершив последнее усилие, петли света вонзились в него. Завертелись внутри него, превращая его сущность в яростно бурлящий, потерявший однородность хаос, и боль, разрезавшая его, проявилась во сне.
      В этот последний момент, поняв, в чем дело, Шеридан схватил его за запястье и закричал.
      Кош распался на части.
      Шеридан проснулся, резко сев на кровати.
      – Кош!
      Его сознание угасало, сияние начало тускнеть…
      А потом он оказался во тьме, вокруг него что-то шелестело. Он понял, что это были мысли Шеридана, и, находясь внутри их потока, Кош едва-едва мог чувствовать себя отдельной сущностью. Он был слаб и дезорганизован. Кош сосредоточился на успокаивающей мелодии, посланной им кораблю. Она помогла ему снова, часть за частью, связать себя в одно целое. Этот единственный фрагмент, малая частичка его – вот и все, что осталось.
      Он спустился с высот, чтобы помочь юным расам. Действительно ли он приблизил их к победе над древним врагом, можно ли будет, в конце концов, спасти их всех, он не знал. Но перед тем, как он лишится и этой последней частицы, он попробует еще немножко помочь им. Чтобы не дать себя обнаружить, он должен зарыться как можно глубже. Быть может, эта его попытка совершить в своей жизни еще что-то окажется тщетной. Но, возможно, когда Шеридан полетит на За'ха'дум, Кош сможет каким-то образом направлять его. Возможно, если есть способ сделать это, Кош сможет уменьшить масштабы трагедии, которую предвидит.

      С радостным криком Анна и ее сестры устремились к планете. Око объяснило им задачу: атаковать быстро, с ошеломляющей силой. У каждой была своя цель, и теперь они, разделившись, понеслись вперед. Жажда битвы владела ими.
      Ее сестры праздновали победу во многих налетах, раз за разом уничтожая указанные им цели. Но Анна не смогла принять вместе с ними участия в этих сражениях, она оставалась прикованной к За'ха'думу в ожидании, когда вновь понадобится своим пассажирам. Наконец-то это случилось, и, более того, они потребовали, чтобы она приняла участие в этой атаке. Она снова сможет делать то, что являлось ее предназначением.
      Гладкое тело Анны преодолело верхние слои атмосферы, и она прекратила снижение. С этой высоты она сможет выпустить свои огромные разрушительные снаряды. Хотя поверхность планеты скрывалась под слоем облаков, она легко определила местонахождение назначенных ей целей: примитивный город на побережье океанского залива; располагавшийся по соседству космопорт под открытым небом, представлявший собой просто большое, ровное поле; и помпезное величественное сооружение на вершине холма, возвышавшегося над городом, – резиденцию местного правительства. Она возбужденно изучала цели, рассчитывая наиболее эффективную стратегию атаки. Здесь проживало более пятидесяти тысяч местных жителей. Никто не должен остаться в живых.
      Она разомкнула уста и спикировала вниз с торжествующим боевым кличем, испуская один энергетический шар за другим. Всюду вокруг нее ее сестры делали то же самое, их крики сплетались в ораторию – гимн кровопролитию, продвигающему эволюцию.
      Шары уносились к поверхности планеты, и где-то внизу строения взрывались и рушились, будто захваченные гигантской волной уничтожения. Здания превратились в пыль, от космопорта осталась выжженная оплавленная равнина, от местных жителей – только пепел. Вверх взвилась туча пыли, поднявшись выше нижнего слоя облаков, пыль начала растекаться под Анной – написанное ее руками завещание хаоса. Городские строения превращены в мелкие обломки – картина полного, абсолютного разрушения. Не осталось ни одного целого здания, ни единого выжившего.
      Настало время переходить ко второй фазе атаки. У ее сестер было другое задание. Они должны приземлиться в одном из маленьких городков для того, чтобы дракхи смогли согнать все местное население на транспорт, который доставит их на За'ха'дум. Какое применение можно найти таким жалким слабым существам, Анна не знала.
      Ей предстояло более интересное задание. Она устремилась вниз, мечтая о сражении. "Величайшее возбуждение – в трепете битвы, – учило ее Око. – А величайшая радость – восторг победы". Так оно и было.
      Она предпочла бы встретиться с врагом, способным к сопротивлению, вступить с ним в сражение и уничтожить его. Но если она не встречала сопротивления, то все равно радовалась головокружительному ощущению движения, наслаждалась боевым кличем. А победа приводила ее в полный восторг.
      Они были разбиты всего один раз. Это произошло несколько месяцев назад, многие ее сестры погибли тогда. Анны не было там, ей не довелось сразиться с ненавистными ворлонцами. Но она надеялась, что вскоре ей представится такая возможность. Смерти она не боялась. Если ей суждено умереть, то она лишь хотела, чтобы это случилось в ослепительном пламени битвы. Однако она не верила в то, что кто-либо сможет победить ее. Машина была такой совершенной, а она была частью машины. Она не может потерпеть неудачу.
      Анна пошла на снижение, ее обволокло облако пыли и тумана, от чего ее восхитительная черная кожа намокла. Следующий удар следовало нанести хирургически точно. Ее целью являлся городишко неподалеку от побережья. Анна перешла на бреющий полет, снизила скорость, туман вокруг нее, наконец, поредел. Посреди луга, заросшего высокой травой и дикорастущими цветами, располагалось несколько сложенных из камня строений. Вот и все, что Око сообщило ей о цели.
      Грохот разрушений, донесшийся сюда, заставил светловолосых обитателей городка выйти из своих домов. Они всматривались в небо, туманная дымка вокруг быстро темнела. Увидев ее, они бросились врассыпную.
      Анна просканировала город, ища маячок. Она должна была пощадить единственное существо – то, на котором он был закреплен.
      Там. Сигнал шел из ничем не примечательного строения, расположенного на противоположном конце города. Там скрывалось одно-единственное живое существо. Она пощадит это единственное строение и его единственного обитателя, а все остальное уничтожит.
      Анна сосредоточилась на ближайшем здании, в ее глотке накапливалось возбуждение. Ожидание атаки действовало на нее не менее возбуждающе, чем в первый раз. Яростно выкрикнув свой боевой клич, она восторженно устремилась в атаку. Энергия сверкающим потоком хлынула из ее уст. Цель испарилась, на месте строения образовался черный, оплавленный кратер.
      Трое жителей города попытались убежать в поле, и Анна переключилась на них, уничтожение бурлило в ее глотке. Визг – и их будто срезало.
      Она пикировала на город, накапливая в глотке энергию и выплескивая ее пылающими красными лучами, танцуя головокружительный танец смерти.
      Потом все превратилось в дымящиеся, черные руины – все, кроме одного-единственного существа в одном ничем не примечательном здании. Ей очень хотелось уничтожить и его.
      – Анна, опустись, – сказал Элизар.
      Анне хотелось веселиться в победном экстазе, танцевать, кружась в облаках. Она подавила недовольство. Она предпочитала получать приказы от Ока, а не от Элизара. Но Око сказало ей, что в этом полете она опять должна подчиняться ему. Он помогает им победить, и, неся его, она тоже помогает приблизить миг победы.
      Подобно тени пронеслась она над дымящимися развалинами городка и выбрала для посадки каменистую равнину, поросшую мхом, – у самого утеса, обрывавшегося в море. Опустилась там посреди тумана и открыла люк, позволяя пассажирам выйти. Она была рада избавиться от них хотя бы на время. Пассажиров было трое: двое техномагов – Элизар и Разил – и телепатка Банни. Она уже много раз возила их, но до сих пор испытывала дискомфорт от их пребывания внутри ее тела. Особенно она ненавидела Банни, одно ее присутствие воспринималось Анной как угроза.
      Они вышли из нее и направились в туман. Анна переключилась на более важные дела. Пришло время проверки систем. Машина была такой прекрасной, такой элегантной. Идеальная грация, идеальное управление, форма и содержание, слитые в неразрывную цепь, замкнутая вселенная. Все системы машины контролировались ею, она была ее сердцем, она была ее мозгом, она была машиной. Она следила за тем, чтобы нейроны посылали сигналы в полной гармонии друг с другом. Она синхронизировала очищение и циркуляцию, заставляя все системы этой огромной машины работать как единое целое. Пела вместе со сложной многоуровневой системой марш, в котором никогда не изменится ни одна нота. Кожа машины была ее кожей, плоть и кровь машины – ее плотью и кровью. Она и машина были одним целым: могучим носителем хаоса и уничтожения.
      Око сообщило ей о великой победе, одержанной сегодня. Они с сестрами обнаружили и уничтожили все цели. Разрушения, причиненные ими, были огромными. Освободители довольны.
      Дрожь возбуждения пробежала по телу Анны.
      "Война служит хаосу, – говорило Око. – Кровопролитие продвигает эволюцию. Победой достигается совершенство".
      Теперь они еще на шаг приблизились к триумфу. Планета Суум лежала в руинах.
      Гален брел узкими серыми коридорами тайного убежища. Плоские лампы заливали их резким светом. Круговые коридоры не имели ни начала, ни конца, как и его прогулка.
      Поспешно устроенное в недрах безжизненного астероида убежище оказалось слишком тесным для них, слишком много магов вынуждено было разместиться в его ограниченном пространстве, их крошечные комнатки располагались двумя концентрическими кольцами. Даже ранним утром, в относительно тихие часы, когда большинство еще спало, присутствие поблизости других магов давило на Галена, ему казалось, что стены сжимаются вокруг него.
      Искусственно поддерживаемая в помещении температура оставалась на несколько градусов ниже той, к которой он привык. Гален застегнул на все пуговицы длинное черное пальто, которое он носил поверх свитера и брюк. Эхо биотека было ответом на его неудовольствие.
      Прошел двадцать один месяц с тех пор, как он в последний раз бродил под открытым небом, ощущал кожей дуновение ветра и чувствовал, как пахнет свежий воздух. Никогда больше ему не испытать этого. Хотя остальные смогут рано или поздно вернуться во Вселенную, он никогда не покинет этих стен.
      Гален закончил одно упражнение на концентрацию и тут же начал другое. Упражнение заключалось в составлении математической прогрессии. Он вычислял один элемент за другим. "Один. Три. Шесть". Он выполнял упражнения ежедневно, в течение всего дня, начинал их, едва встав с постели, и заканчивал тогда, когда ложился спать. Большую часть времени он проделывал их автоматически, неосознанно. Только в моменты особенного спокойствия или возбуждения Гален замечал, как элементы прогрессии шаг за шагом по порядку выстраиваются в его разуме. Упорядоченная умственная деятельность помогала ему сохранять контроль, удерживать в глубине разума те мысли и воспоминания, которые представляли угрозу его равновесию.
      Так же, как он отрезал от остального мира свое тело, Гален отрезал и мысли. Он начал делать это давным-давно и сейчас довел это свое умение почти до совершенства. С каждым выполненным упражнением область, на которой он мог концентрировать внимание, сужалась, вынуждая его сосредоточиться на происходящем здесь и сейчас. В его разуме строились стены: отрезали прошлое и будущее, заставляли его мысли течь в единственно безопасном направлении. Он знал, что не может позволить себе уйти от настоящего, уплыть, подобно призраку. Если он поплывет, то может потерять контроль. Поэтому Гален изо всех сил сосредотачивался на настоящем и блокировал все остальное.
      Прогулки к тому же помогали ему сохранять контроль. Ровный стук шагов действовал на него успокаивающе, а поле зрения в этом случае ограничивалось поношенными ботинками и парой футов пола впереди.
      Таким образом он сдерживал ищущую выхода энергию биотека. Это давало ему возможность удерживать энергию на том уровне, на котором он мог ее контролировать, и всего пару раз в неделю обрушивать на себя магический огонь для того, чтобы успокоиться.
      – Еще! – эхо от звучного голоса Цакицака гуляло по коридору. Он выкрикивал резкие, односложные команды.
      Цакицак установил для своей ученицы Гекубы, находившейся на стадии кризалиса, изматывающий режим тренировок. Каждое утро Гален проходил мимо маленькой комнатки, где они занимались. Естественно, им обоим не было известно, что их занятия бессмысленны. Через год, когда настанет время следующей ассамблеи, Гекуба не станет магом, ни один ученик не станет магом. У магов больше не было биотека, чтобы имплантировать его в тела учеников, – этого мерзкого дара Теней, становившегося частью организма и внушающего их устремления ученикам, мечтавшим нести миру красоту и магию.
      Гален шел дальше, но гневный голос Цакицака продолжал доноситься до него.
      – Ты не концентрируешься! Я устал от твоей лени!
      Гален ускорил шаг. "Двадцать. Тридцать семь".
      За очередным изгибом коридора показалась Цирцея, одетая в черный балахон и свою традиционную высокую остроконечную шляпу. Она двигалась в его направлении, опустив голову, явно задумавшись.
      Гален надеялся погулять в одиночестве, но на это трудно было рассчитывать вне зависимости от времени суток. Продолжая идти вперед, он максимально сдвинулся вправо, давая ей возможность беспрепятственно разминуться с ним. Запертые в ограниченном пространстве маги настолько деградировали, что даже не стоящий выеденного яйца спор по поводу того, кто кому должен уступить дорогу, мог привести к вспышке насилия.
      Она подняла глаза, увидела его, опустила глаза, потом снова взглянула на него. Ее реакции были явно заторможенными.
      Гален кивнул. Он научился сохранять отстраненность, находясь в обществе других. Ничего не оставалось, как пройти мимо, не обращая внимания, делая вид, ничего особенного не происходит. Он уже привык старательно изображать это. Хотя магам не было известно о его подвигах у Предела, они каким-то образом чувствовали, что он вернулся изменившимся, что он больше не такой, как они. Поэтому они легко привыкли к тому, что он избегает их общества. Когда кто-либо случайно натыкался на него поздно вечером или рано утром, большинство из них слегка терялись, будто повстречались с привидением.