Вера КАУИ
      НЕОТРАЗИМАЯ
      ТОМ 2
      Глава 9
      "Пинта" неслась по волнам фиолетового моря под почти черным небом. Нестерпимая жара начала спадать, на горизонте, постепенно приближаясь, вспыхивали зигзаги молний, за которыми следовали грозные раскаты грома. Со страхом вглядываясь в зловещую тьму, Касс молила Бога, чтобы они успели оказаться на Темпест-Кей до того, как разразится буря, и когда вдали показались прибрежные огни, она с облегчением вздохнула. Но тут же где-то рядом ударила молния, залив яхту мертвенно-белым светом, и оглушительный удар грома заставил Касс зажать обеими руками уши.
      Она панически боялась шторма, боялась оказаться во власти стихий, перед которыми чувствовала себя совершенно беззащитной. Она вцепилась руками в перила, но огромная волна швырнула "Пинту" на бок, и Касс, отлетев к рубке, больно ударилась плечом.
      - Спускайся вниз! - взревел Дейвид, который вместе с Дэвом пытался удержать руль, но Касс и не подумала подчиниться. Быть внизу, все слышать и ничего не видеть еще хуже. Если их накроет волной, она хотела быть к этому готовой. Ньевес привязала себя к перилам.
      Элизабет обхватила обеими руками мачту, она насквозь промокла, вода стекала с нее ручьями, и, когда палуба вновь накренилась, Касс попыталась добраться до нее, снова больно ударилась обо что-то и из последних сил вцепилась в разбухшую от воды парусину. Ее тошнило, она смертельно боялась. Дейвид был прав: она была никудышным моряком.
      Элизабет, отпустив мачту, сгребла Касс в охапку, подтащила к себе и снова обхватила мачту. Вокруг вздымались и падали вспенившиеся волны, и когда "Пинта" зарылась в них носом, Касс со стоном закрыла глаза.
      Дэв направил яхту прямо к бухте, где стоял коттедж - к ближайшему месту, где можно было высадиться: до гавани оставалось еще мили две.
      - Идем к бухте! - прокричал он Дейвиду, перекрывая вой ветра. - Нам ни за что не обогнуть посадочную полосу перед гаванью.
      Внезапно хлынул дождь. Огни на пирсе приближались: "Пинта" шла к берегу. К горлу Касс подступила тошнота. Дэв крикнул:
      - Правь прямо к коттеджу.., как только я подведу ее к пирсу - прыгай!
      Когда перед ними сквозь плотную пелену дождя неясно замаячил пирс, Дейвид бросил руль и крепко прижал к перилам освободившуюся от веревок Ньевес - в такт качке причал то взмывал вверх, то проваливался вниз, Ньевес, улучив момент, с помощью Дейвида взобралась на перила и, едва причал поравнялся с яхтой, прыгнула. Она упала на колени, но не ушиблась. Дейвид повернулся к Касс:
      - Прыгай! - Вместе с Элизабет он помог ей взгромоздиться на уходившие из-под ног перила, и, когда яхта и причал снова встретились, Касс, зажмурившись, прыгнула. Ей показалось, что она летит прямо на Ньевес, но неожиданно почувствовала под ногами доски.
      Морская болезнь мгновенно прошла, и они с Ньевес протянули руки, чтобы подхватить ловко соскочившую на причал Элизабет.
      - Быстрее к дому! - крикнул Дейвид и бросился помогать Дэву.
      - Бежим! - завопила Касс, но Элизабет не отрывала глаз от Дэва, сражавшегося с яхтой, которую швыряло из стороны в сторону. Касс потянула Элизабет за рукав. - Бежим быстрей!
      Три женщины, согнувшись под хлещущим дождем, помчались к дому, который приютился под нависшей над ним скалой. Увертываясь от потоков воды, они ввалились в дом.
      - Ну, слава Богу! - Касс дрожала, зубы ее выбивали дробь, она превратилась в хлюпающий, разбухший от воды куль, но под ногами у нее была твердая земля, она могла распоряжаться ходом событий и сразу же этим занялась.
      - Ньевес, разожги-ка огонь в камине и живо снимай мокрую одежду. Элизабет, отыщи в ванной полотенца и принеси их сюда, мы в них завернемся. А я пойду сварю кофе...
      Ньевес наклонилась и поднесла спичку к большой охапке хвороста. Мгновенно вспыхнуло жаркое пламя.
      Хлюпая на ходу, Элизабет принесла из ванной полотенца. Направившись в кухню, Касс оставила за собой мокрую дорожку.
      Когда она вернулась, Ньевес скромно раздевалась под полотенцем. Элизабет быстро содрала с себя джинсы и майку, швырнула в сторону трусы и лифчик и закуталась в махровую простыню. Но Касс успела разглядеть великолепное тело, от которого захватывало дух, и облачко светлых волос меж длинных ног. На груди багровел синяк, остальное было прикрыто простыней.
      Касс удалилась с полотенцем на кухню, внезапно устыдившись своего грузного тела. Она быстро вытерлась, затем, соорудив из полотенца что-то наподобие тоги, направилась в ванную, чтобы взять халаты.
      - Вот этот тебе подойдет, - она бросила Ньевес короткий махровый халатик. Та надела его поверх полотенца, которое затем упало к ее ногам. А ты надень вот этот... - Элизабет поймала тонкий темно-синий шелковый халат.
      - Нам повезло, что Ньевес содержит этот дом в порядке, - дрожа от холода, Касс опустилась на колени перед огнем. Взяв мокрую одежду, она разложила ее поверх каминной доски, майки свисали вниз, придавленные латунными часами и цветочной вазой, а джинсы болтались на решетке.
      - Бог знает, когда они просохнут... Пожалуй, нужно позвонить домой и попросить сухую одежду. - Касс поглядела на потоки дождя за окном. - Когда это все наконец кончится...
      Босая Элизабет вытирала полотенцем голову. Халат пришелся ей впору, пояс дважды охватывал ее талию.
      Ее напрягшиеся от холода соски торчали под тонким шелком. Касс позвала ее поближе к огню:
      - Иди-ка сюда и погрейся. - Ей не хотелось, чтобы Дэв, когда придет, увидел их. Взяв из корзины несколько поленьев, она подбросила их и в без того яркое пламя. Затем потянула носом:
      - Кофе! - Она бросилась на кухню, и вскоре до Элизабет и Ньевес донеслось позвякивание посуды. Дверь настежь распахнулась, и в комнату вслед за Дейвидом ворвался шквал ветра и дождя.
      - Черт побери, ну и ветер! - Дейвид принюхался. - Кажется, пахнет кофе? - С его одежды стекала вода. - А поесть что-нибудь найдется?
      - Сначала переоденься, - приказала Касс. - Что бы тебе дать надеть... Где Дэв?
      - Сейчас придет... Он хочет убедиться, что яхта надежно привязана.
      Взяв полотенце, Дейвид скрылся в ванной. Касс вышла из кухни с подносом, на котором стояли кружки с кофе и коробка песочного печенья. Они сидели с набитыми ртами, когда появился Дэв. Его волосы намокли, рубашка прилипла к телу, джинсы облепили длинные ноги. Ньевес торопливо вскочила.
      - Ты насквозь промок... Вот полотенце.
      Он удалился в ванную не раньше, чем бросил взгляд на Элизабет, сидевшую в его халате.
      - Мы совершили набег на твой гардероб, - крикнула ему вслед Касс.
      - На здоровье, - он захлопнул дверь.
      Вернулся он в свежей рубашке и джинсах, неся в руке кимоно, которое протянул Касс.
      - Не твой размер, но все-таки лучше этой тоги.
      Когда Касс снова вышла на кухню, Дейвид ухмыльнулся:
      - Мадам Баттерфляй!
      Халат должен был доходить до колен, но на коротышке Касс свисал почти до пола.
      - Положение обязывает, - с достоинством ответила Касс и принялась собирать кружки.
      - Я позвоню Хелен, - сказал Дэв.
      Хелен была благодарна за звонок, она ужасно беспокоилась с тех пор, как начался шторм.
      - Мы высадились прямо в бухте, - продолжал Дэв. - У нас есть сухая одежда, и Ньевес припасла на кухне все необходимое. - Ньевес расцвела от удовольствия. - Если понадобится, мы проведем здесь ночь.
      - Бифштексы подойдут? - спросила Касс, выглядывая из кухни.
      - Зажарь их побыстрей! - обрадовался Дейвид.
      - Нет, "Пинта" не пострадала, одна небольшая вмятина... Хорошо. Если шторм не стихнет, увидимся завтра утром.
      Дэв положил трубку, и Касс принесла кофе для него и Дейвида.
      - Найдется у вас капелька спиртного? - с надеждой спросил Дейвид.
      - В шкафу на кухне, - спокойно ответила Ньевес, но таким тоном, что Дейвид вздрогнул.
      - Неужели нам придется провести здесь всю ночь? - с сомнением в голосе заметила Касс.
      - Буря не стихает, - ответил Дэв, протягивая кружку, чтобы Дейвид плеснул туда виски.
      - Тогда подбрось в огонь дров, - обратилась Касс к Элизабет. Она пощупала разложенную на камине одежду. - Еще не высохла.., как и твои волосы, - прибавила она с материнской заботой и протянула руку, чтобы до них дотронуться, но Элизабет отдернула голову. - Они такие густые, продолжала Касс словно ни в чем не бывало, однако ее рука, которую она засунула себе в карман, сжалась в кулак.
      Опустившись на ковер перед камином, Дейвид с удовольствием потягивал свой очень сладкий кофе.
      - Лучшая часть дня, - заверил он.
      - День был прекрасный, пока не начался шторм, - возмутилась Ньевес.
      Касс передернула плечами.
      - Лучше не вспоминать!
      - Я же сказал, что тебя укачает, - пренебрежительно бросил Дейвид.
      - В открытом море любого может укачать!
      - А вот Элизабет не укачало, - лениво отозвался Дэв.
      - О, Элизабет никогда не опустится до того, чтобы проявлять на людях слабость, - язвительно заметил Дейвид, бросив на нее обиженный взгляд.
      "И ты тоже?" - подумала Касс. С самого начала она почувствовала странное напряжение, почти противоборство между Дэвом и Элизабет. Даже Ньевес почувствовала их вражду, не понимая ее причины: ведь ее платоническая любовь к Дэву была совершенно невинной.
      Но Касс понимала. И Дейвид тоже. Того, что происходило между Дэвом и Элизабет, нельзя было не заметить. То была яростная, отчаянная борьба полов. Касс пришла в ужас. Дэв заполучил Элизабет. Каким-то образом он смог изменить ее заряд на противоположный: пустой отрицательный стал грозным положительным.
      Но как? - мучительно пыталась понять Касс. Как? Ей было известно об особом магнетизме Дэва, она видела, как женщины сходили по нему с ума, как Марджери бесилась от желания, когда поблизости появлялся Дэв.
      Но Касс никогда не думала, что Элизабет тоже не устоит. Но это случилось. И она не справлялась с новой ситуацией. Она была резка, почти груба. Даже не слишком проницательный Дейвид пробормотал: "Они не выносят друг друга".
      Глупец, с горечью подумала Касс, они влюбились друг в друга! Касс понимала, что Элизабет нервничает потому, что не может справиться со своим новым состоянием. То была ярость женщины, столкнувшейся с тем, против чего она бессильна. Элизабет сопротивлялась изо всех сил. Господи, как она сопротивлялась! Для Касс это было единственным утешением в той ситуации, в которой и ей самой становилось все трудней.
      Она оплакивала утрату Элизабет, которую - она могла бы поклясться на любой Библии - не волновали мужчины. Не волновал секс. Она демонстративно не замечала собачьей преданности Дейвида, его поклонения.
      Но с Дэвом все обернулось иначе. Работая бок о бок с Элизабет целый месяц, Касс все лучше узнавала ее. За неприступной внешностью скрывалась ранимая душа.
      Этим она напоминала Ричарда Темпеста. Общаясь с Элизабет, приглядываясь и прислушиваясь, Касс вроде бы многое поняла. Но как выяснилось, не поняла ничего. Элизабет Шеридан, подумала с горечью Касс, совсем не то, чем она казалась. Но как этот сукин сын - она метнула на Дэва испепеляющий взгляд - учуял это? И тотчас принялся добиваться своего. Касс чувствовала его молчаливый напор. Дейвид тоже. Но если Дейвид смущался и недоумевал, то Касс разозлилась.
      Как он посмел втянуть Элизабет в эту борьбу полов?
      Хуже того, показать ей, что эта борьба существует. Вот почему Касс весь день не спускала с них глаз. Ее внутренняя антенна была настроена на их частоту. Она засекала каждый взгляд, взвешивала каждое слово. И не могла предложить свою помощь, потому что понимала: тогда конец. Элизабет никогда не простит ей того, что она за ней подглядывала. Касс похолодела. Нет, даже виду нельзя подавать. Дэв Локлин и здесь ее обскакал.
      Касс бросила на него еще один злобный взгляд. Эта чертова штука у него в штанах и не подозревает о том впечатлении, которое производит на женщин. Ублюдок!
      Грязный соблазнитель! Сукин сын!
      Касс тяжело опустилась на диван. Она чувствовала себя несчастной, больной и, что ужаснее всего, - одинокой. Она понимала, что Элизабет медленно, но неизбежно отдаляется от нее. И она оплакивала, как, должно быть, оплакивал Дейвид, этого колосса на глиняных ногах. Неподражаемый Дэв Локлин пробудил недвижную статую к жизни. Этому грубому животному с дразнящей чувственностью удалось растопить лед.
      Она видела, как Дейвид смотрел на Дэва: озадаченно, уязвленно, ревниво. Он тоже уловил мелодию их голосов, когда они переговаривались друг с другом, заметил скованность Элизабет, горящий хищный взгляд голубых глаз под непомерно длинными ресницами. Он видел, что эти ярко-голубые глаза могли пригвоздить Элизабет к месту: она неловко замирала, пока Дэв не отводил их в сторону. Дейвид смотрел на Элизабет - которая никогда его не замечала, - с такой мукой, что даже Касс ощутила ее, несмотря на собственную боль.
      "Ты и я, мы вместе проиграли", - подумала она угрюмо, глядя на него, глядя на Элизабет с покорной тоской.
      Она заставила себя подняться.
      - Пойду приготовлю бифштексы... Они, наверное, уже оттаяли.
      - Тебе помочь? - спросила Элизабет.
      - Да, - торопливо ответила Касс. По крайней мере эти чертовы глаза не будут на нее пялиться.
      Бифштексы были поданы с острым салатом из помидоров, который приготовила Элизабет, и размороженной жареной картошкой.
      - Хорошо, когда есть морозильник, - с жаром произнесла Касс.
      Дэв откупорил две бутылки вина, и, свалив грязную посуду в раковину, они снова уселись у огня, не слишком много разговаривая: каждый напряженно думал о своем.
      Касс первая заметила:
      - Послушайте... А дождь ведь кончился.
      Они прислушались: с карниза падали капли и глухо ревел прибой.
      - Десять часов, - сказал Дейвид, потягиваясь. - Можно идти домой.
      - Одежда уже достаточно сухая, - отозвалась Касс. - Полчаса в ней вполне можно пробыть.
      Но когда она повернулась к Элизабет, протягивая ей слегка сырые джинсы и майку, она увидела, что та крепко спит, а ее ступни лежат на коленях у Дэва Локлина.
      - Оставь ее в покое, - сказал он лениво. - Она смертельно устала. Сегодня она много плавала.
      "Чтобы отделаться от тебя", - язвительно подумала Касс.
      - Я тоже останусь, - торопливо предложила Ньевес.
      - Нет, дорогая, ты отправишься домой, примешь горячую ванну и сразу же ляжешь в постель. Днем ты промокла, и я не хочу, чтобы ты простудилась.
      Ньевес заколебалась. Она была тронута его заботой и в то же время не решалась выполнить его приказ - ибо это был приказ - оставить его с Элизабет Шеридан.
      - Я провожу ее до дома, - небрежно продолжал Дэв. Дейвид открыл рот, потом закрыл его, молча взял у Касс свою одежду и поплелся на кухню. Ньевес, не сказав ни слова, поднялась наверх. Касс переоделась на кухне после Дейвида.
      - Послушай, Дэв, Элизабет вполне могла бы пойти снами.
      - Она умерла для мира, - ответил Дэв. - Дай ей выспаться.
      Он был прав. Элизабет спала глубоким сном, зарывшись лицом в подушки. А Дэв держал ее лодыжки, его длинные пальцы темнели на фоне золотистой кожи.
      Касс с удовольствием обрубила бы ему руки.
      Была чудесная ночь. Небо очистилось, хотя мчавшиеся вверху тяжелые облака закрывали луну. С деревьев падали капли, берег был завален водорослями и мокрыми сучьями. Они вполне могли различить дорогу, к тому же Касс предусмотрительно настояла, чтобы Дейвид взял фонарь. А ведущая к дому аллея всегда освещена.
      Осторожно приподняв ноги Элизабет, Дэв проводил их до двери. Но когда из расщелины в скале Касс бросила взгляд назад, дверь была уже закрыта.
      Она почувствовала, что ее вот так же вышвырнули из жизни Элизабет.
      ***
      Элизабет беззвучно застонала во сне - голова заметалась по подушке, тело выгнулось, рот жадно приоткрылся - и в ужасе проснулась. Ее сердце колотилось, губы пересохли, дыхание, как у загнанного зверя, с хрипом вырывалось из груди.
      Она лежала на спине, в комнате было темно: горела всего одна лампа. Осторожно приподнявшись, она заглянула через спинку дивана. Дэв Локлин что-то писал за столом у окна. Она молча легла, бросив взгляд на корабельные часы на камине. Час ночи. Ей снился сон.
      Все было, словно в жизни. Нет, то был не сон. Воспоминания. Которые она намеренно подавляла.., душила в зародыше.
      Этот человек не только заполнил собой все ее дневные мысли. Он вторгся в ее сны. Так было велико его воздействие. Все началось с того, что, подняв глаза к солнцу, она увидела перед собой ярко-голубые глаза, услышала глубокий голос: "Привет... Я Дэв Локлин".
      Тогда она не смогла отвести от него взгляда, не может и теперь. Она разучилась владеть собой. А теперь ему удалось остаться с ней наедине. Все остальные ушли... Она проклинала себя за то, что уснула. Но у нее не осталось больше сил - ни моральных, ни физических.
      Она зажмурилась. Но он по-прежнему стоял перед глазами: высокий, голубоглазый, с длинными ресницами. То, что она читала в его взгляде, повергало ее в ужас.
      Надо было прислушаться к словам Касс, в тысячный раз подумала она. Разве та не говорила ей, что он живое олицетворение мужчины? Старая история про лису в курятнике. Ему оставалось лишь спокойно ждать, пока одуревшие птицы сами не кинутся ему в пасть...
      И она подумала о нем, ощутила вкус его губ. Ее живот напрягся, по телу пробежала дрожь, соски налились и затвердели. Она перевернулась на живот, прижимаясь к твердым, упругим подушкам, чувствуя, как набухают ее груди, тяжелеют бедра и ноги. При мысли о его прикосновении ее захлестнуло волной желания.
      Услышав шорох, она замерла. Когда он подошел к дивану, она притворилась спящей. Но сердце ее бешено колотилась, тело напряглось. Только когда он отошел, она с облегчением расслабилась, чувствуя, как стекает пот по ложбинке на груди. Она старалась дышать медленно и ровно. Самообладание, подумала она. От него не осталось и следа. Этот человек осквернил не только ее тело, но и душу...
      Она еще раз попыталась убедить себя, что не нуждается в нем. Это похоть. Обычная похоть. С ней можно справиться. Страх при мысли о том, что это ей не удастся, был сильней удовольствия, которое она могла бы получить, уступив желанию. То, что произошло между ними, не должно повториться. Она решила сопротивляться. Нос самого начала ситуацией распоряжался он.
      Он появился, подобно вспышке солнца, прикосновение его руки обожгло ее, его глаза, передвигаясь по ее лицу и телу с неторопливостью уверенного в себе мужчины, оставили за собой горящий след. Его взгляд пригвоздил ее к месту, ошеломил, лишил уверенности, заставил задрожать. Впервые в жизни она испугалась мужчины.
      С самого начала она сопротивлялась. Весь вечер эти глаза преследовали ее, тревожили, смущали, не давали опомниться. А его игравшие на гитаре руки каким-то образом играли на ней самой.
      Той ночью она не спала. Все время думала о нем.
      А утром, спустившись вниз, обнаружила, что его нет!
      Она была вне себя от ярости. И сорвала свой гнев на Дейвиде. Она со злобным удовольствием глядела, как на его беззащитном лице недоумение сменяется обидой, однако в глубине души ей было стыдно. Никогда еще она не испытывала потребности отыграться на ком-нибудь другом.
      А потом, заметив вдалеке его высокую, легкую фигуру, она кинулась к себе и заметалась по комнате, словно львица в клетке, злясь, обзывая себя похотливой кошкой! Это похоть, и ничего больше. Грубая, ненасытная, губительная похоть! Переспать и разбежаться. Папочка, купи мне это... Элизабет истерически расхохоталась. У нее полно денег... Но этот человек не продается.
      Как это было в далеком детстве, она принялась повторять одно и то же: "Что мне делать? Господи, что мне делать?" Она не знала. Не имела ни малейшего представления.
      Прежде она ничего подобного не испытывала. Даже не подозревала, что способна на такое.
      И тем не менее она стала тщательно одеваться к обеду, несмотря на предупреждение Хелен. Выбрала тончайшее шифоновое платье цвета лимонного сока - глоток свежести для жаждущего мужчины. Туго затянула его на талии, под свободным лифом соблазнительно обозначилась ее полная, упругая грудь. Она распустила волосы, сбрызнула их пряными, дразнящими духами.
      Старательно накрасилась, употребив все уловки манекенщиц. Она выставляла себя напоказ, подчиняясь новой, неведомой ей прежде силе... Она видела, как изменился его взгляд, когда он ее заметил, в его ирландской голубизне мелькнуло нечто такое, что у нее пересохло во рту и задрожали руки, но это было приятно, притягивало, возбуждало...
      Весь вечер страсть пульсировала между ними, норовя вырваться наружу. Ее собственное волнение подсказывало ей, как взволнован он. Она старалась еще туже затянуть и без того нестерпимо тугие узы между ними.
      Она проникалась его чувствами, угадывала его тайные мысли, улавливала тончайшие оттенки его желания.
      Никогда еще она не испытывала такого острого и вместе с тем пугающего ощущения. И она знала, почему. Впервые в жизни она почувствовала себя женщиной.
      Никогда она так остро не ощущала своего тела - каждую его клеточку. Ее тело сделалось гибким, осязание предельно обострилось. Она, как драгоценности, касалась гладкой поверхности стекла, кончика сигареты. Каждая линия и изгиб ее прикрытого легким платьем тела казались ей бесценными. Словно ее заключили в хрупкую, пустую оболочку. Когда Элизабет затягивалась сигаретой - теперь она получала от курения чувственное удовольствие, - то струйка дыма, извиваясь, проникала внутрь ее черепа. Казалось, коснись ее тихонько, и она зазвенит, как колокольчик.
      Когда Дэв отказался ехать в Бижу, она не знала, огорчаться или радоваться. Черт побери, он прекрасно понимал: как бы она ни любила кино, на экране она увидит только его лицо. Но когда они вышли на улицу, он стоял там и ждал... Ее губы медленно скривила торжествующая усмешка: еще посмотрим, чья возьмет...
      Дерзко качнув бедрами, она двинулась вперед, но тут он взял ее за руку, и она оцепенела. Легкое пожатие сковало ее по рукам и ногам.
      - Я отвезу тебя. - Дэв не предлагал, а приказывал, и она, внезапно стихнув, покорившись, послушно ответила: "Хорошо". Он представил ее каким-то мужчинам - имен она не разобрала, она вообще ничего не слышала, крепко держа ее за руку, как собаку на поводке или бабочку в сачке. Она чувствовала себя пойманным в ловушку насекомым: сейчас ее бережно извлекут на свет, придадут нужное положение, распластают и навечно вонзят в нее булавку.
      Она была как в дурмане. Когда она захотела отогнать муху, рука налилась свинцом. Она погрузилась в апатию, лишилась воли, забыла обо всем на свете, кроме него.
      Он распахнул дверцу "роллс-ройса", и она села в машину, словно сомнамбула. Он молча опустился на сиденье с другой стороны. Элизабет тоже молчала. Невидящими глазами глядела перед собой. Дэв завел мотор и тронулся с места, помахав рукой смотрящим им вслед мужчинам. Только когда они выехали из поселка на ровную, белую, как кость, дорогу, он прибавил скорость. Его рука уверенно лежала на рычаге скоростей, полностью контролируя положение. На среднем пальце смуглой руки белел шрам в форме полумесяца. Когда он переключал скорости, его рука двигалась совсем рядом с ее голой ногой. Элизабет инстинктивно отодвинулась. Мысль о его прикосновении приводила ее в смятение.
      Ветер, врываясь в открытое боковое окно, трепал ей волосы. Она подняла руку, чтобы откинуть их с лица.
      Дэв бросил на нее быстрый взгляд.
      - Тебе мешает? - спросил он. - Закрой окно. Вон кнопка.
      Но она никак не могла ее найти и, наклонившись вперед, беспомощно шарила рукой по дверце. Сбросив скорость, он полуобернулся, чтобы закрыть окно, но, проследив движение его руки, Элизабет и сама увидела нужную кнопку. Она подалась вперед, и ее грудь прижалась к его руке, нажимавшей на кнопку. Она вздрогнула. Их лица оказались совсем рядом. Она беспомощно глядела в его горящие глаза. Он резко нажал на тормоз, и машина со скрипом свернула на обочину.
      Одной рукой он выключал мотор, а другой прижимал ее к себе. Они упали на сиденье.
      Их страсть была яростной, необузданной, без проблеска ласки. Терзаемые нестерпимым голодом, они жадно набросились друг на друга. С широко открытыми ртами, ищущими языками. Их пальцы хватали, ногти царапали, зубы впивались в чужую плоть. Они издавали нечленораздельные звуки, тяжело дышали, кусали, сосали, исступленно припав друг к другу, губы к губам, тело к телу, затем его пылающий рот стал спускаться вниз по ее шее, в глубокий вырез платья, пальцы нетерпеливо стягивали с нее одежду, он впился в ее соски, она застонала, чувствуя, как его губы и язык скользят по ним, толкают, тянут, рождая глубоко-глубоко внутри нее ноющую тяжесть. Он притянул ее к себе и, прижимая одной рукой, другой распахнул дверцу машины, соскользнул вниз и, сделав всего три шага в сторону, упал вместе с ней в высокую траву, растущую по краю кукурузного поля. Легко, словно с початка кукурузы, он сорвал с нее платье, ее дрожавшие от нетерпения руки помогли ему освободиться от его одежды, и их разгоряченные, скользкие тела прильнули друг к другу.
      Элизабет глухо стонала, ее голова металась из стороны в сторону, пока он не пригвоздил ее к месту поцелуем, его умелые пальцы передвигались по ее телу все ниже, заставляя ее выгибаться от наслаждения, пока не добрались до островка золотистых волос. Мелко дрожа, она раздвинула ноги, впуская его ищущие, настойчивые пальцы. Ее руки, повинуясь инстинкту, спустились с его спины к упругим твердым ягодицам и, проскользнув под его животом, нащупали то, что пульсировало между ними. Она исступленно целовала Дэва, кусая его язык, пока он умело и мучительно ласкал самую чувствительную часть ее тела; ее била дрожь, стонущий рот широко открывался и тут же снова искал его губы.
      Прервав поцелуй, Дав медленно, сладострастно стал касаться губами ее тела, и, когда он задержался у ее груди, она сама прижалась сосками к его рту и застонала, ощущая отклик своего тела на мягкое, тянущее прикосновение. Медленно передвигаясь вниз, он припал к ее пупку, заставив ее вскрикнуть от наслаждения, и, продолжая свой спуск, раздвинул ей ноги и припал к ней пылающими губами. Невыносимо острое ощущение пронзило ее, она напряглась, выгнулась дугой и, освободившись от всего на свете, бессильно откинулась назад, сотрясаемая первым из обрушившихся на нее оргазмов. Впервые в жизни. Раз за разом, пока она не начала умолять прерывающимся голосом:
      - Пожалуйста.., я больше.., не могу.., пожалуйста...
      - Нет, можешь... - Услышав его резкий, властный голос, она открыла глаза. Их взгляды встретились. Она беспомощно наблюдала, как он берет ее за щиколотки, сгибает ей ноги в коленях и задирает их к себе на плечи.
      Голубые глаза жгли ее, как языки пламени. - Еще как можешь, - повторил он и перешел к доказательствам, войдя в нее восхитительно длинным скользящим движением, наполнив, пронзив, затронув нервные окончания, заставив обезуметь и пронзительно вскрикивать от восторга, который накатывал на нее волнами мучительного блаженства; она терлась об него, извивалась, мышцы у нее внутри судорожно сокращались. Но он не двигался, слегка отстранившись от нее, пока она бешено вращала нижней половиной туловища, обхватив его руками, исступленно прижимаясь к нему, словно хотела вместить его целиком.
      Он начал двигаться не раньше, чем она еще раз неукротимо кончила; он входил в нее все мощней и глубже, в беспощадном пульсирующем ритме, в такт ее движениям, так что их тела с глухим звуком ударялись друг об друга, мокрые от жары и ее внезапно излившихся соков. Из ее гортани стали вырываться дикие, похожие на всхлипывание звуки, и снова она принялась умолять:
      - Пожалуйста.., я больше не могу.., не могу...
      - Нет, можешь...
      И она смогла, кончая снова и снова, изнемогая на пике волны, вздымавшей ее тело лишь для того, чтобы вновь швырнуть его назад, а затем вознести на следующий гребень, и так раз за разом...
      Он стал дышать тяжелей, его движения убыстрились, и от невыносимого блаженства она закричала, рот ее широко открылся, мышцы на шее напряглись, ногти впились ему в плечо; вдруг его тело напряглось, и через полуприкрытые веки она увидела его откинутую назад голову и ощутила внутри себя судорожные толчки; потрясение от его оргазма вознесло ее так высоко и бросило вниз с такой силой, что она потеряла сознание.
      Медленно приходя в себя, она увидела, что он в изнеможении навалился на нее, ловя ртом воздух.
      Она лежала на твердом песке, ветер овевал ее разгоряченное тело и влажные волосы. Голова кружилась, перед глазами плыли круги, она еще не совсем пришла в себя. Она была опустошенной и разбитой. Тишину нарушало их тяжелое дыхание и шум ветра в кукурузе.
      Она поплыла вслед за этим звуком и, чуть помедлив на краю разверзшейся бездны, нырнула в темные глубины сна.
      Ее разбудила ползавшая по лицу муха. Элизабет подняла руку, чтобы ее отогнать, и мгновенно проснулась, не понимая, где она и что с ней. Она лежала голая, платье валялось неподалеку. Он" испуганно приподнялась и тут же все вспомнила. Осторожно повернула голову и увидела совершенно одетого Дэва Локлина, который сидел, скрестив ноги, и курил. Их взгляды встретились.
      Ее лицо мгновенно вспыхнуло, и, в ужасе отшатнувшись, она припала к земле, глядя на него из-под спутанных волос. Он увидал, как проясняется ее затуманенный взгляд, и услыхал полный ненависти шепот: "Будь ты проклят за то, что со мной сделал!"
      В ее лице не было ни кровинки. Глаза затравленно на него глядели. Он никогда не видел такого взгляда. Она дрожала. Не верила в то, что произошло. Отказывалась верить. Он читал ее мысли: "Что я наделала! Господи, что я над слала!"
      Он не сказал ей ни слова. Она должна понять, что это случилось не только по его, но и по ее воле. Понять, что это было неизбежно. Он не рассчитывал, что это случится так скоро и именно так. Но это случилось.
      И он открыл для себя много нового и надеялся, что она тоже открыла. Не о нем. О себе.
      Она продолжала на него глядеть. Недоверчиво, ошеломленно. Она не знала себя такой и ужаснулась. Нет, поправился он, не просто не знала, а не желала знать.
      Загоняла внутрь, держала под замком. А он случайно повернул ключ. Нет, вовсе не случайно... Намеренно.
      Он этого хотел с самого начала, как только взял ее за руку, помог выбраться на берег и заглянул в ее недоверчивые, испуганные глаза, которые теперь полны отвращения. Не к нему. К себе.
      - Это сделал не я. А ты сама. Я ведь говорил тебе, что ты сможешь, помнишь?
      Вспомнив свои униженные просьбы и безжалостный отказ Дэва, она залилась краской стыда.
      - Это было неизбежно, - сказал он, словно читая ее мысли. - Мы оба это знали. Вот почему ты яростно сопротивлялась.
      Его бесстрастный анализ оскорбил и испугал ее. Еще никто не понимал ее так верно, так быстро, так глубоко.
      Как ему это удается? Она почувствовала, что он сорвал с нее не только одежду. Из-за него она лишилась самозащиты. Он отнял у нее все. Он видел ее такой, какой не видел ни один человек. Животным. Диким, распущенным, грязным, обезумевшим животным. Мало того, именно он сделал ее такой.
      - Я знал, что внутри ледяного иглу прячется женщина.
      - И нагло вообразил, что сумеешь ее освободить, - произнесла она ледяным голосом и отвела глаза, не в силах выдержать его явно нескромного взгляда.
      - Я не ошибся.
      Она сжала зубы.
      - Мне нужно одеться, - раздраженно сказала она.
      - Я тебе не мешаю. - Он даже не потрудился подать ей платье. Она сидела скорчившись, закрывшись волосами. Одна мысль о том, чтобы подняться и нагишом пройти мимо него за платьем, приводила ее в ужас.
      Но ползти на четвереньках было еще более унизительно. Она понимала, что ей придется встать. Этот человек и пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Она так разозлилась, что поднялась и, не отрывая глаз от платья, прошла вперед и подняла его, чувствуя, что Дэв пристально на нее глядит. Ее руки тряслись, платье упало, и ей пришлось поднимать его. А он сидел и смотрел, смотрел.
      Она принялась натягивать платье через голову, запуталась с "молнией" и вдруг почувствовала, как длинные тонкие пальцы, тихонько оттолкнув ее ладони, со свистом застегнули "молнию". Его руки коснулись ее кожи, и она вздрогнула.
      Когда Элизабет наклонилась, чтобы застегнуть сандалии, то с ужасом заметила, что на песке по-прежнему валяются ее трусики и лифчик. Дэв поднял их и протянул ей. Она вырвала их у него из рук, лихорадочно думая, как их надеть. Поняв, что это невозможно, она их скомкала и зажала в кулаке.
      - У тебя впереди длинный путь, - сказал он со вздохом, - я не имею в виду обратную дорогу. - Он повернул ее к себе лицом, и тогда она стала смотреть на верхнюю пуговицу его рубашки, чтобы не видеть кожи, которая была такой шелковой под ее руками. Сжав зубы, она молчала.
      - Ты не то, что о себе думаешь, - сказал он с такой нежностью, что ей захотелось плакать. - Теперь это абсолютно ясно. Для меня. Но важно, чтобы и ты с этим согласилась. Подумай хорошенько, и ты поймешь, что я прав, ведь тебя всегда учили думать. А после поговорим.
      - Мне не о чем с тобой говорить, - отрезала она, боясь, что он заметит, как дрожит ее голос.
      - Надеюсь, это пройдет, - ответил он мягко. - Но даже если тебе будет нечего сказать, то у меня найдется много тем для разговора.
      Он взял ее за подбородок, и ей пришлось поднять лицо и встретиться с ним глазами.
      - Помни об этом, - сказал он. Затем повернулся и пошел к машине. Дверца так и осталась открытой. Он влез в кабину и открыл другую дверь. Она уселась рядом, не сказав ни слова, захлопнула дверцу и натянула юбку на колени. Он выехал на дорогу и направился к Мальборо.
      Не успел он заглушить мотор, как она выскочила из машины и бросилась к передней двери, которую запирали только на ночь. Когда он вошел в холл, ее там уже не было. До него донесся только стук хлопнувшей двери.
      ***
      Впервые Элизабет заперлась изнутри на ключ. Закрыв глаза, она долго стояла, бессильно привалившись к двери. Наконец заставила себя сделать несколько шагов вперед и, заметив, что все еще сжимает в кулаке трусики и лифчик, с яростью швырнула их прочь. Затем кинулась в ванную, открыла все шесть кранов, пока вода не забурлила, словно Ниагара, скинула через голову платье - больше она никогда не наденет эту мерзость - и бросила в угол. Но только она собралась встать под душ, как увидала в зеркальных стенах свое многократно повторенное отражение и застыла. Ее руки дотронулись до синяка на груди, неуверенно скользнули вниз, к руну все еще влажных волос на лобке. Затем она медленно закрутила все краны и, лишившись сил, опустилась на холодный каменный пол. Глаза ее закрылись, голова бессильно повисла.
      А завтра утром она должна будет отправиться с ним на морскую прогулку.
      К восьми часам утра "Пинта" вышла в открытое море. Наполнив разноцветные паруса свежим бризом, она весело рассекала искрящуюся голубизну. Яркое солнце освещало мокрую алую палубу, гладкую корму, начищенную до блеска медь. Однако к полудню, не выдержав борьбы с палящим зноем, ветер стих, и "Пинта" замерла среди раскаленной тишины.
      - Бог с ним, с Кошачьим островом, - довольно произнесла Касс. Давайте просто поваляемся на солнышке... В такую жару ничего другого не остается.
      Они принесли корзинку с продуктами, о которых позаботилась Хелен. Там были толстые куски испанской тортильи, распространяющие аромат лука и чеснока, великолепный гаспачо, любимое блюдо Дэва, салат из свежих овощей, обильно сдобренный холодным похрустывающим ламбруско, а на десерт - фрукты и выдержанный камамбер.
      Элизабет не могла проглотить ни куска. Касс, жадно поглощавшая еду, испытывающе поглядела на нее умными голубыми глазами.
      - Что с тобой?
      - Я не голодна.
      - Зато я голодна как волк, - ответила она, принимаясь за порцию Элизабет.
      Потом они лежали на палубе, разомлев от жары и пищи. Дейвид принес магнитофон. Зазвучала труба: сначала несколько медленных блюзов, потом "Испанские картинки" Майлза Дэвиса. Касс недовольно пробурчала:
      - Господи, это еще что? Фиеста?
      Скорбные звуки трубы рыданиями отдавались в гулкой тишине, но когда Дейвид поставил "Послеполуденный отдых фавна" Дебюсси, вещь, которую Элизабет всегда любила, ей стало совсем невмоготу. Вкрадчивая, томная мелодия окутала все вокруг жарким туманом, волнуя, пьяня, соблазняя. Элизабет вдруг остро ощутила, что длинные ноги Дэва лежат всего в нескольких дюймах от ее собственных. Его грудь побронзовела от солнца, длинные ресницы бросали тень на щеки, которые она прошлой ночью видела запавшими от страсти.
      Она гнала от себя мысль о нем, о том, чего отныне жаждала.
      Всю эту долгую ночь Элизабет лежала без сна, мучительно пытаясь разобраться в случившемся. Ее рассудок был не в силах опереться на такую ненадежную вещь, как инстинкт. Элизабет пробовала рассмотреть инстинкт под микроскопом холодного разума, но поняла, что ей не удается поймать его в фокус. Ее глаза ничего не различали. Изображение расплывалось. Ее разум притупился. Прежде он всегда господствовал над чувствами. Теперь же Элизабет сгорала в любовной лихорадке, не в силах унять опасный жар.
      Ей удалось открыть всего одну тайну, точнее, тайна сама открылась. Теперь она знала, о чем без конца говорили другие манекенщицы. Знала, что скрывалось за их словами. И все же ей казалось, что тело предало ее.
      Элизабет была уверена, что может на него положиться.
      А тело притворялось, оно не было мертвым, просто спало. Ждало подходящего мужчины, его рта, его рук, его плоти. Элизабет наконец познала трепетную, восхитительную жизнь тела...
      Так вот что, догадалась она, лежа всего в нескольких дюймах от Дэва Локлина, делает его неотразимым. Он полон жизни. Всегда в ее гуще, так плотно вплетен в ее сложный узор, что кажется неотделимым от нее. Он обладает всем тем, чего лишена она. Он действующее лицо, а не зритель, в нем бурлит сила, бросающая вызов жизни и торжествующая в борьбе. Жизнь в его фильмах бьет через край. Он наполняет их людьми, мириадами красок и звуков, массой жизненных переплетений. Так он наполнил и ее прошлой ночью. Наполнил не разбухшим куском плоти, как она ожидала, а частью самого себя, такой же живой, как он сам, продолжением себя.
      Даже и теперь она не могла отделаться от охватившего ее тогда изумления. Она дотрагивалась до него не из покорности, а безотчетно, с любовью, она смутно припоминала, что хотела ощутить его не только руками, но Дэв мягко отвел ее голову в сторону, сказав: "Нет.., не сейчас.., это не для меня, для тебя".
      Неужели то была она? Она? Вместе с одеждой Элизабет Шеридан сбросила с себя все запреты и погрузилась в безбрежное море чувственности. Невероятно.
      Этого не может быть. Но было. Она напрасно пыталась вырваться из заколдованного круга, в центре которого был наблюдавший за ней и терпеливо ждущий Дэв Локлин.
      "Пинта" весь день недвижно стояла в сверкающем бирюзовом пространстве, впитавшем в себя все краски с измученного зноем, побледневшего, выцветшего неба.
      Солнце неотвратимо вершило свой бег, однако жара не спадала, но, напротив, усилилась, и постепенно линия горизонта подернулась дрожащей багровой дымкой, словно по бледному небу разлился кровоподтек. Водная гладь застыла. Они лежали под гигантским сводом, где гулко отдавался каждый звук. Элизабет казалось, что если она закричит, сделает резкое движение, то тишина даст трещину, расколется на части. Ее нервы были напряжены до предела, и, когда она поняла, что больше не выдержит того молчаливого, жесткого давления, которое Дэв на нее оказывал одним своим присутствием, она вскочила и, по-тюленьи перевалившись через борт, нырнула в воду, которая мягко расступилась, не охладив ее пылающей кожи. Она плыла быстрым кролем, делая вдох на каждом третьем гребке, пока ее руки не налились свинцом, а мышцы ног не задрожали, словно крылья запутавшейся в силках птицы. Каковой, размышляла она, отдыхая на спине, она и оказалась.
      В Дэве было что-то неумолимо жестокое. Тихим голосом он говорил ей вещи, от которых у нее сжималось сердце. "Ты не то, что о себе думаешь", сказал он.
      Да, это так. Она только что это поняла. Но как он узнал об этом?
      "Это для тебя.., не для меня", - сказал он. И он заранее знал: то, что она почувствует, доставит ему куда более острое наслаждение, чем то, которое он испытал бы один. Как назвать эту силу? Элизабет пронизала дрожь. В теплой, как в ванне, багамской воде она похолодела от страха. Кроме того, что она узнала и продолжала узнавать о себе, Элизабет мгновенно усвоила еще одну очевидную истину: она боится Дэва.
      Далекий звук голоса вернул ее к действительности.
      Приподняв голову над водой и прикрыв глаза ладонью, она различила на палубе отчаянно махавшую руками фигурку. Пора возвращаться. Медленно, неохотно она поплыла назад. Вскоре до нее донесся голос Дейвида:
      "Быстрее! Барометр падает, и Дэв решил возвращаться назад".
      Пришлось запустить мотор, и его шум грубо нарушил плотную бархатную тишину. Пока они плыли, небо из блекло-лилового постепенно стало темно-бирюзовым, затем зловеще-фиолетовым и наконец угрожающе-багровым.
      Яхта и шторм мчались к острову наперегонки.
      Шансы были равны. Едва Дэв провел "Пинту" через рифы, как разразилась буря. Они вбежали в коттедж, промокнув до нитки.
      Когда Касс накинула ей на плечи темно-синий халат, Элизабет мгновенно догадалась, кому он принадлежит.
      На нее пахнуло запахом его кожи, прикосновение тонкого шелка заставило ее блаженно вздрогнуть. Ее зубы постукивали о край толстой китайской кружки с горячим кофе вовсе не от холода. Взвинченные нервы, жар пылающего камина, усталость, бессонная ночь сделали свое дело. Элизабет забылась глубоким тяжелым сном.
      ***
      Теперь, лежа на животе, слушая шум дождя и мягкое потрескивание углей в камине, она опять ощутила себя попавшей в силки птицей. Ему и на этот раз удалось остаться с ней наедине. О Боже, подумала она, зажмурив глаза и пытаясь ровно дышать, что теперь будет?
      Никогда в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной и уязвимой. Ей никогда и в голову не приходило, что один человек способен так разрушительно действовать на другого. Неужели это происходит с ней?
      Должно быть, она ненароком пошевелилась, потому что услышала, как он поднялся и подошел к дивану.
      - Ты выглядишь отдохнувшей, - сказал он с высоты своего роста. Прекрасно. Теперь мы можем поговорить.
      Она бросила взгляд на часы. Почти четверть второго.
      - Уже поздно... Лучше я пойду в дом.
      - Им известно, где ты и что с тобой. Сейчас и мы попробуем в этом разобраться.
      Голос его звучал спокойно и приветливо, но он наполнил ее ужасом. Именно в такие мгновения Дэв особенно опасен. Он не из тех, кто кричит. Ему это не нужно.
      - Ты металась во сне, - продолжал он. - Дурные сны?
      Ответа не последовало.
      - И с кем же ты сражалась? Со мной или с собой?
      Она молчала.
      - Я думал о тебе, - сказал он, обходя вокруг дивана и собираясь сесть.
      Элизабет поспешно поджала под себя ноги, плотней завернулась в халат и забилась в угол.
      - В самом деле, думал о тебе, и ни о чем другом.
      - Я тебя об этом не просила, - быстро отпарировала она.
      О Боже, думала Элизабет, чувствуя, как кровь стучит в висках. Его не удержать. Он всегда добивается своего. Она поняла это в первый же вечер, когда он выручил Матти, незаметно подчинив себе всех остальных: перекинулся двумя словами с одним, ответил на вопрос другого, любезно согласился с третьим, его длинные пальцы всегда были готовы поднести зажигалку, чашку кофе или стакан вина. От нее не укрылась сияющая покорность Ньевес, счастливое волнение Хелен, пылкие взгляды Матти. Одна Касс хмурилась, но и она в конце концов сдалась. Он покорил всех. Даже Харви, кашлянув, произнес, как бы ни к кому не обращаясь: "Славный парень этот Дэв. Все эти сплетни про него наглое вранье.., все эти слухи насчет женщин, - прибавил он неуверенно. - Свет полон завистников", - закончил он и, покачав головой, занял свое место возле Хелен.
      Да, женщины, подумала она. И тут ее осенило. Этот странный необъяснимый переворот, который в ней совершился, потеря собственного "я" вызваны тем, что она стала одной из них. Женщиной. Ее статус изменился. Этим неукротимым, бурным пробуждением она обязана ему. Вот почему, догадалась Элизабет, ей не удалось прошлой ночью освободиться от него. Она не хотела забыть вкус его плоти. Прежняя Элизабет, не колеблясь, вычеркнула бы его из жизни, новая была не в силах это сделать.
      Она изумленно разглядывала его, осознавая, что стала видеть то, чего не замечала прежде: волосы на мужских руках, крепкие кости запястья. Ее восхищенные глаза отметили темную тень на подбородке, высокие скулы, густые темные волосы. Она различила тонкие морщинки, веером расходящиеся из углов блестящих глаз, и другие, поглубже, по сторонам тонкого, но чувственного рта. Она видела Дэва так близко, что он заслонил собой все остальное.
      Взрыв иррациональных чувств лишил ее самообладания, сделал беззащитной. Дэв принудил ее заглянуть в глубь самой себя. Он сказал, что она не то, что о себе думает. Теперь она знала, что это так. Он разгадал ее тайну. Но как он узнал? Вот что ее пугало. Она всегда боялась потерять контроль не только над ситуацией, но и над собой. Теперь ей стало ясно почему. После того, что случилось прошлой ночью. Из-за него. Он сказал, что она может. И заставил ее это доказать.
      Она потрясение молчала. Глаза ее были широко открыты.
      - Что с тобой? - спросил он. - Тебе плохо?
      Она покачала головой.
      - Ты что, меня боишься?
      Она кивнула. Лгать не имело смысла.
      - Ты испугалась с самого начала... Я почувствовал это, как только наши глаза встретились. Так иногда бывает. На тебя слишком много всего навалилось. И слишком быстро. Вот почему ты принялась сопротивляться.
      Она снова кивнула.
      - Но это уже началось. Теперь слишком поздно.
      Понимаешь?
      Она не отвечала, только молча глядела на него.
      - Прежде с тобой никогда такого не было, ведь так?
      - Ты ведь знаешь, что нет, - с трудом проговорила она.
      - И со мной.
      Вскинув голову, Элизабет недоверчиво посмотрела на него. Он утвердительно кивнул.
      - Чистая правда.
      - Но...
      - Что "но"?
      Элизабет смущенно отвела глаза. Набрав в легкие побольше воздуха, она торопливо выпалила, чтобы покончить с этим раз и навсегда:
      - Говорят, ты постоянно этим занимаешься.
      - Чем?
      - Ну этим.., с женщинами, - пояснила она.
      - Я люблю женщин. Они одна из величайших радостей жизни. И женщины меня любят. Так выходит еще лучше.
      Она уставилась себе на руки, только б не глядеть в эти глаза, которые, как наркотик, вытягивали из нее всю правду.
      - Но ты-то не слишком часто имела дело с мужчинами, верно?
      - Да.
      - Потому что боялась себя.
      - И мне хотелось бы ее с тобой обсудить.
      - Ах вот оно что, - только и смогла выдавить из себя она.
      - Да. Помнишь, я сказал прошлой ночью, что ты совсем не то, что о себе думаешь? Так вот, я долго думал, какая ты на самом деле.
      - Откуда тебе знать?
      - О, я знал о тебе все задолго до того, как мы встретились. Дейвид забросал меня письмами. Ньевес поделилась своей версией. А оказавшись здесь, я только и слышал о тебе со всех сторон.
      Она вспыхнула.
      - Так ты намерен разобрать меня на части и устранить неполадки? - Она чувствовала, как в ней закипает гнев. Все, что угодно, лишь бы дать ему отпор.
      - Готов попробовать.
      - Какое великодушие!
      Он улыбнулся, и она снова залилась румянцем и беспокойно задвигалась.
      - Что ж, говори, если тебе есть что сказать.
      - Конечно, есть. Так вот...
      Он закинул ногу на ногу и обхватил руками колено.
      - Это увлекательная история, - начал он. - Пока ты спала, я записал ее на бумаге.
      - Неудивительно, - пробормотала она, опустив глаза. - Ведь ты писатель. Это твое ремесло.
      - И я пишу о людях. А потом делаю из этих историй фильмы. Да ты их все видела, разве не так? Касс сказала, ты обожаешь кино...
      Она не проронила ни слова.
      - В этом конкретном сценарии речь идет об одной конкретной женщине.
      - Естественно!
      - В том-то и дело, что здесь нет ничего естественного. Умная, самостоятельная, независимая женщина.
      Отец неизвестен. Воспитывалась в приюте. Ее сытно кормили, о ней заботились, она выросла сильной, здоровой, стала богатой, но отнюдь не мудрой. Особенно в том, что касается ее самой. Она думает, что безупречна, эдакая башня из слоновой кости - глядеть на нее сплошное удовольствие. Особенно для мужчин. Они и глядят, но не больше. Потому что башню окружает отрицательное силовое поле, и всякий, кто отважится к ней приблизиться, обращается в лед. Никто не знает, что там внутри. В башне ничего не происходит. Она просто стоит - как прекраснейший из повапленных гробов. Она так прекрасна, что всякий, увидев ее, восклицает: "Как она красива! Как совершенна! Как непоколебима! Как могущественна!" Но никто еще не сказал: "Как она мертва!"
      Элизабет сидела неподвижно, опустив глаза, но она слушала. Жадно.
      - И разумеется, никто не знал, что внутри прекрасной башни скрывается страшный склеп! До потолка набитый пленными чувствами - истерзанными, изувеченными. Они обречены томиться там в неволе, пока не обратятся в лед. Ведь они опасны. Они могут ранить.
      А башня из слоновой кости для того и устроена, чтоб защитить свою владелицу от боли, мук и горя, что даны в удел человеческой плоти. Ибо давным-давно, так давно, что память об этом стерлась, хозяйка башни испытала боль. Такую жестокую, что была похоронена сама мысль о ней. А похоронив эту мысль, красавице пришлось похоронить и все то, что могло бы хотя бы косвенно о ней напомнить. Пришлось изгнать из своего сердца все чувства. Иными словами, выпотрошить себя, превратить в пустую оболочку. Она была совсем как живая. Она дышала, эта поразительно красивая женщина. При взгляде на нее у людей перехватывало дыхание. Ее прекрасное сильное тело горделиво двигалось.
      Ее походка разила наповал. И она стала думать, что может переступить через любого. Но от всех этих мыслей вокруг башни только нарастал слой льда. И наконец прекрасная башня из слоновой кости стала ледяной.
      Превратилась в великолепный белый сталагмит, необычайно гладкий, шелковистый на ощупь, но такой холодный, что всякий, кто дотрагивался до него, рисковал отморозить руку.
      Но ей и дела не было до этих бедолаг. Поделом им, думала она. Ведь ей хотелось убить в себе все чувства: не тревожиться, не терзаться, не иметь желаний - вот что ее занимало. И еще вещи. Мертвые вещи. Картины, книги, мебель. А также изображение людей на экране, ведь там, как вам известно, все происходит не на самом деле и не может задеть. И музыку она любила. Музыка хотя и причиняла ей боль, но эта боль была сладкой... не в пример горькой острой боли, которую причиняют люди. Музыка волновала ее, но не мучила. Она воспринимала ее умом, а не сердцем.
      Лицо Элизабет стало белым как мел, тени от ресниц казались царапинами на бледных щеках.
      - Она ходила, говорила, дышала, но не жила. Она была мертва. В ней не было жизни. Она стала тем, чем и хотела стать из страха: ничем. Без чувств, без эмоций.
      Она почему-то никогда не сомневалась в советах собственного разума. Он внушил ей, что чувства смертельно опасны, и все, что с ними связано, запрещено. Что чувства принесут ей горе. Что любовь равносильна смерти.
      Привязанность к другому человеку чревата болью и страданием. Чувства опасны, им не следует доверять.
      Вот она и не давала им воли.
      Но вот как-то раз один человек увидел эту великолепную, но лишенную сердца башню и подумал: "Как она прекрасна!" В глубоком волнении он подошел поближе. И тут случилось чудо. Холодное силовое поле не превратило его в ледяную статую, что-то внутри его этому воспротивилось, и вот тогда он подошел совсем близко и заглянул внутрь, в самую глубину. И ужаснулся. Это же мертвая пустыня, подумал он. Страшная и трагическая. Тогда он решил хоть чем-нибудь помочь.
      И ворвался внутрь. Но едва он туда проник, как все заточенные в склепе чувства стали рваться на волю с такой силой, что он был потрясен. Он ничего подобного в жизни не испытывал. Но он был рад, ибо это означало, что чувства еще живы. Он подбил их на бунт и помог вырваться из тюрьмы, но когда он вернулся к башне, то обнаружил, что двери крепко заперты.
      Элизабет по-прежнему молчала.
      - Моя история на этом обрывается, - сказал он. - Осталось придумать конец. Есть предложения?
      - Полагаю, здесь не обойтись без доктора Фрейда? - спросила она язвительно, но голос ее дрожал.
      - Оставим предположения, - сухо заметил он. - Ты уже предполагала, что напрочь лишена эмоций, но жестоко ошиблась. Впрочем, я забыл сказать, продолжал он безжалостно, - что эта женщина скряга, она неусыпно печется о том, чтоб ни одна частичка ее драгоценного "я" не вырвалась наружу. Она себе не доверяет, а значит, себя не любит. Самоуничижение произрастает из ненависти. Да как ты можешь любить других, если не способна любить себя?
      Она усмехнулась, но ее тихий голос дрожал от еле сдерживаемой ярости.
      - Психоанализ вкупе с сексуальной терапией! Будь добр, избавь меня от своих скоропалительных диагнозов!
      - В сексе я разбираюсь лучше, чем в психоанализе.
      Больше практиковался. Но я много читал. А с тех пор, как встретил тебя, прочел еще больше... Ты просто подавляешь себя. И не ополчайся так на сексуальную терапию. Прошлой ночью она сделала с тобой чудеса.
      Ее щеки и шея снова залились краской стыда.
      - А сегодня ты опять только и думаешь, что о своем дурацком самоконтроле. Бьюсь об заклад, что вчерашний эпизод кажется тебе отвратительным развратом.
      - Ты забыл прибавить - "и совершенно ненужным".
      - Ну что ж, такова твоя точка зрения.
      - Теперь мне ясно, кто ты такой! Просто распущенный тип!
      - Да как ты можешь знать, кто я такой, если ты даже не в состоянии уяснить себе, что я тебе предлагаю?
      Послушай. Я хочу помочь тебе трезво на себя взглянуть.
      Не волнуйся, на самом деле для тебя не существует никаких запретов. Именно этого ты смертельно боишься.
      На ее лице проступило мучительное осознание того, что он прав. Элизабет была уязвлена, беспомощна, загнана в угол. Однако она сама должна была докопаться до истины. Только так она могла ее принять. Чтобы расшевелить ее, он продолжал:
      - Ты была бесподобна. Твои чувства только и ждали освобождения. И я благодарен тебе, что ты выпустила их на волю для меня.
      При этих словах она сжалась. Откуда он это знает?
      Жизненный опыт, ответила она про себя. Много женщин.
      Она вглядывалась в его лицо в надежде найти там ответ, хотя понимала: Дэв хочет, чтоб она сама его нашла. Кто он такой? Она перебирала в уме все, что ей было о нем известно. Тридцать девять лет. Известный сценарист, испытывающий финансовые трудности.
      Мужчина такой сексуальной притягательности, что с первого же взгляда на него она почувствовала себя поверженной, связанной по рукам и ногам, закованной в кандалы. И все же на девять десятых он оставался для нее загадкой. Она знала кое-что о нем, но не его самого.
      Ей и в голову не приходило, что он способен так ее ошеломить, заставить разглядывать себя в увеличительном зеркале его проницательных глаз, сумевших проникнуть в святая святых той башни из слоновой кости, которой, по его словам, она стала. Она сразу поняла, что он говорит правду. И снова вернулась к вопросу: "Откуда он это знает?"
      Ей следовало внимательней отнестись к словам Касс. По тому, что о нем говорили, как ждали его приезда, ей нужно было догадаться, что он не такой, как все.
      Она никогда не встречала подобных людей. Даже не знала, что такие бывают. Он проникает взглядом так глубоко, видит так отчетливо. Он может научить видеть и ее. И чувствовать. И думать. Теперь ей придется думать о многом.
      - Ты мне позволишь тебе помочь?
      - Помогая самому себе? - Она пользовалась единственным имевшимся в ее распоряжении оружием.
      - Разумеется! - Удар пришелся мимо цели. - Ничто человеческое мне не чуждо. Когда я вижу такую ошеломительно-красивую женщину, мной овладевает вульгарное старомодное желание ею обладать. Только в следующий раз мне бы хотелось, чтоб и ты и я понимали, что делаем, и делали это по доброй воле и обоюдному согласию.
      При одном воспоминании о случившемся по телу Элизабет прошла горячая волна.
      - Какое благородство! Ты затаскиваешь меня в постель, обрабатываешь и тут же описываешь мой случай по Мастере и Джонсон! А сам совершаешь невозможное, подтверждая свою легендарную репутацию!
      - Все, чего я хочу, это сделать из тебя ту женщину, какой ты на самом деле являешься.
      - Я уже стала той женщиной, какой хочу и всегда хотела быть!
      - Лжешь. Ты лишь притворяешься ею... Чтобы быть настоящей женщиной, нужна смелость.
      - Для тебя настоящая женщина - та, что скажет тебе "да"?
      - Не только мне. Жизни.
      Она лишь плотно сжала губы.
      - Тебе необходимо, - продолжал он беспощадно, - освободиться от того, что тебя терзает, дать волю чувствам и страсти, которые я видел прошлой ночью. Тобой руководил голый инстинкт, остальному ты научилась по ходу дела. И то, как быстро и легко ты этому научилась, доказывает, что ты этого хочешь!
      Он всегда был тут как тут, подстерегал ее за каждым углом.
      - Нужно понять, отчего ты стала такой, отчего боишься раскрыться. Почему чувства тебя пугают, почему ты, намеренно или нет, отпугиваешь мужчин. Отчаянная самозащита всегда имеет под собой причину, в твоем случае - это страх душевной травмы. Нам нужно разобраться в том, что причинило тебе столь жестокую боль, что ты трепещешь до сих пор. Согласно моей теории, разгадку следует искать в тех пяти годах твоей жизни, о которых ты ничего не помнишь.
      - Кто тебе об этом сказал?
      - Харви.., и что ты не помнишь своей матери.., где-то там и лежит ключ к разгадке. Обычно мы пытаемся забыть то, о чем нам слишком больно помнить.
      Побледнев, она вскочила с дивана и кинулась прочь.
      Его жестокость, его непреклонность, само его присутствие были невыносимы. Она чувствовала, что не может здесь больше находиться: ее спокойствие, сама ее личность рушились под градом беспощадных слов.
      - Я не нуждаюсь в лечении по Сэмюэлу Смайлзу.
      Не твое дело, как я живу!
      Она сгребла свою одежду с каминной полки, а вместе с ней и часы, которые ей пришлось с грохотом водрузить обратно. Затем метнулась на кухню. Оттуда она вышла полностью одетая, швырнула в него халат и крикнула:
      - Пришли мне счет за консультацию! Но повторного визита не будет!
      И хлопнула дверью.
      ***
      Когда Касс, беспокойно метавшаяся из угла в угол, сказала: "Что-то мне не спится. Пойду немного прогуляюсь", - то Матти, мгновенно сообразившая, почему Касс вернулась без Дэва и Элизабет, произнесла:
      - Я подарю тебе на Рождество ошейник с надписью: "Меня зовут Касс ван Доорен, я верная собака Элизабет Шеридан".
      Лицо Касс болезненно вспыхнуло.
      - Я вижу всех вас насквозь, - Матти театрально рассмеялась, - ты изнываешь от страсти к этой надменной суке, она сходит с ума по Дэву, а Дэв - по ней! Я видела, как они вели свою молчаливую игру прошлой ночью.
      Касс бросилась прочь. Бегом. "Служи ей верой и правдой! - язвительно подумала Матти. - Посмотрим, как ты обломаешь зубы об эту зазнайку". Матти была уязвлена. Элизабет Шеридан постоянно вставала на ее пути. Теперь она расстроила ее планы касательно Дэва.
      Услыхав, что Дэв возвращается на остров, Матти решила, что это очень кстати. Бог свидетель, она всегда его хотела, но с самого начала поняла, что, пока она любовница Ричарда Темпеста, она не может себе это позволить. Ричард простил бы ей других мужчин, как она ему прощала, но не Дэва Локлина. Она нутром это почувствовала, как только Ричард произнес его имя. Она одна не удивилась, когда произошел Великий Раскол. Но Матти твердо знала, что связь с Дэвом - вопрос времени. И ревности Ричарда.
      Но Ричард мертв. А она вернулась к жизни, в которой секс занимал весьма почетное место. Но пока никакого секса не было. А Дэв прекрасно подходил на роль любовника. Так эта стерва прикарманила его! Матти почувствовала, что ее сталкивают со сцены. А она привыкла быть в самом центре. Но это слишком! Она опять почувствовала, что ее надули. Как он польстился на эту замороженную куклу, было выше ее понимания. Ведь это то же, что ложиться в постель с куском льда. Но Дэв не из тех, кто тратит время понапрасну. Значит, он что-то разглядел. Его проницательным голубым глазам всегда удавалось проникнуть за обманчивый фасад. Он и Ричарда видел насквозь. Но ей от этого не легче. А теперь и Касс бесится от ревности! Все посходили с ума...
      Она почувствовала себя забытой, отвергнутой, брошенной. Касс ее предупреждала, но терпеть это нет сил!
      Нужно что-то делать.
      На полпути к пляжу в ярком свете луны Касс заметила мчавшуюся к дому Элизабет.
      - Привет. А я как раз пошла взглянуть, как ты там.
      Элизабет метнула в нее такой свирепый взгляд, что Касс отшатнулась.
      - Отвяжись, Касс!
      - Погоди, Элизабет. Говорю тебе, погоди минутку!
      Она бросилась вдогонку за быстро удалявшейся Элизабет.
      - Что за дьявол в тебя вселился? - Касс не решилась спросить "кто".
      - Не суй нос в чужие дела! - Элизабет остановилась, трясясь от ярости. - Не смей ходить за мной по пятам! Я не желаю, чтоб меня преследовали! Не желаю, чтоб за мной шпионили! Поняла? Никто не имеет права мною распоряжаться! Никто! - Она кинулась бежать, а за спиной у ней таяли слова:
      - Оставь - меня - в покое!
      - Ну, хорошо, - прошептала Касс. - Хорошо.
      Глава 10
      Дэвлин Алехандро О'Локлин Руис и Аларкон был рожден тридцать девять лет назад от неудержимо говорливого, неизлечимо романтичного и безнадежно непрактичного ирландца-отца и пылкой, страстной и немилосердно практичной испанки-матери. Отправившись на прием в испанское посольство, Патрик О'Локлин повстречал там старшую дочь посла Кончиту и с первого же взгляда безнадежно в нее влюбился. После полугода упорных домогательств он вернулся со своей Кончей в огромный, насквозь продуваемый сквозняками замок Галуэй, возвышавшийся над конюшней, где вместе с лошадьми разводили чистокровных ирландских волкодавов. Там он одну за другой произвел на свет трех дочерей. А девять лет спустя по случаю рождения долгожданного сына он с пьяных глаз загнал своего норовистого серого жеребца на каменную гряду, известную в тех краях как горы Скорби, и свалился оттуда на камни, успев, однако, торжествующе воскликнуть:
      "Дело кончено!" - что было чистой правдой. К тому же кончено без посторонней помощи. Все графство, да что там, вся страна погрузилась в траур. Патрик О'Локлин был лучшим наездником своего времени, особенно когда выпьет. Жаль, что на этот раз он выпил слишком много.
      И вышло так, что Дэв Локлин провел свое детство среди женщин и лошадей, ибо его матери удалось сделать то, чего никогда не удавалось отцу: завести первоклассный конный завод. Так Дэв с младых ногтей узнал, что делало их такими резвыми, такими своенравными, такими упорными. И постепенно перенимал богатые знания и сноровку у одних и глубокую любовь и понимание у других.
      Его первые воспоминания связаны с огромной материнской кроватью под пологом. Он сидит за спиной у матери и смотрит, как она пьет горячий, черный, как грех, кофе с теплыми круассанами, а после курит длинную и тонкую испанскую сигару. Он помнит ароматы этой спальни: теплый, волнующий запах матери в просторной батистовой рубашке, благоухание ее черных, распущенных по плечам волос. Большая, мягкая, как подушка, грудь пахнет одеколоном и женским телом, а над всем этим витает аромат кофе и черного испанского табака.
      Затем, сидя в огромной кровати, он наблюдал за тем, как мать одевается. Всегда на один манер, так как первая половина дня отводилась лошадям. Он с изумлением наблюдал, как с помощью тугого корсета мягкое большое тело матери становится телом амазонки с осиной талией в платье из черной саржи и башмаках со шпорами, как пышные черные волосы закручиваются в пучок и прячутся под плотным черным котелком, а вырез на белоснежной шее закалывается изумрудным трилистником, свадебным подарком мужа. Так он усвоил свой первый и очень важный урок: женщина не всегда выглядит такой, какова она на самом деле.
      Этот урок был закреплен, когда сестры, потакавшие ему во всем, позволили ему глядеть, как они собираются на бал. И вновь он оказался свидетелем того, как заядлые лошадницы превращаются в ухоженных красавиц, обыкновенные девушки - в искушенных женщин: блестящие волосы гладко уложены, твердые груди, так непохожие на пышную материнскую грудь, слегка прикрыты атласом, длинные ноги в глянцевом нейлоне пристегнуты резинками к ажурным поясам, веснушчатые руки покрыты длинными белыми перчатками. Сестры преображались до неузнаваемости, но он-то знал, каковы они на самом деле. Поэтому он с самого начала не испытывал благоговейного трепета перед женщинами и не заблуждался на их счет. Он знал, какие они, и любил их за это, несмотря на все их выходки и причуды. А в ответ они любили его.
      Слезы его сестер, оплакивающих утрату ухажера или случайную измену, сделали его нежнейшим из мужчин. Когда он достаточно повзрослел, он никому сознательно не причинял боли. Но это еще сильней привязывало к нему женщин, притянутых его всепроникающим сексуальным магнетизмом. Даже если любовная связь кончалась, бывшие влюбленные оставались друзьями.
      И вышло так, что в любом уголке земли, куда бы ни забросила его работа, его всегда с распростертыми объятиями ждала женщина.
      Его возлюбленные знали, что он обручен со своей профессией и влюблен не в какую-то одну женщину, а в секс вообще, но они также знали, что если он с ними, то все его время принадлежит им, и только им.
      Так совершалась перегонка сырья в квинтэссенцию мужчины, одно присутствие которого опьяняло.
      Дав рад был вернуться в Мальборо, а обитатели острова - счастливы его видеть. После длительного отсутствия приходилось наверстывать упущенное. Главное - разузнать побольше об Элизабет Шеридан. Он жадно прислушивался к тому, что говорили о ней другие. Она ворвалась сюда подобно метеору, и последовавший за этим взрыв произвел серьезные разрушения.
      Словесный портрет, нарисованный Дейвидом и оживленный резкими штрихами Ньевес, обрастал все новыми подробностями: Харви похвалил ее способности и ум, Хелен с удивлением и благодарностью признала, что Элизабет сумела по достоинству оценить и полюбить Мальборо, Касс не терпелось заполучить задушевную подругу, уверенную в себе и напористую, как бульдозер, Матти боялась и ревновала.
      Собрав все эти отзывы воедино, он получил портрет холодной, суровой, бесчувственной и практичной женщины с отличными мозгами, но без сердца. Которая не дает воли чувствам, относится ко всему довольно скептически, не выносит дураков и вообще готова терпеть лишь тех, кто не отнимает у нее много времени. Эта женщина не помнила первых пяти лет своей жизни и даже собственной матери. Она следовала девизу: "Быстрее всех шагает тот, кто идет в одиночку" - и безжалостно бросала тех, кто за ней не поспевал. Островитяне обрушили на Дэва свои обиды, свои восторги, похвалы и сожаления и даже свое недоумение, как в случае с Хелен, поэтому он приготовился увидеть амазонку в доспехах, гадая над тем, зачем ей понадобилось в них облачаться.
      Он твердо помнил, что женщина не всегда кажется такой, какова она на самом деле.
      Когда он увидел, как она выходит из моря, чутье подсказало ему, что она такая же, как все, что он застал ее врасплох, без лат и меча.
      Шепот Ньевес: "Вот она..." - и собственное любопытство заставили его подойти поближе и убедиться в реальном существовании женщины с фотографии, присланной ему Дейвидом. Из этой субстанции были вытканы мечты его юности. Нечеловечески красивая. Не женщина, а изваяние. Откинутые назад тяжелые от воды золотые волосы, правильные классические черты лица, гладкий темно-синий купальник лишь подчеркивает великолепие пышного женского тела. Дейвид точно ее описал, подумал он. Нагнувшись, он протянул ей руку, она подняла голову, и их глаза встретились.
      И вдруг - ошеломляющее падение в никуда, столкновение двух душ и шок, от которого перехватило дыхание. На какое-то мгновение в мире остались только они одни. Дэв погрузился в глубокие, как море, глаза и понял, что идет ко дну.
      Неожиданно он снова оказался снаружи, как будто она обеими руками оттолкнула его, ее глаза сделались непроницаемыми, как и она сама. Словно захлопнулась дверь. Держа Элизабет за холодную руку, Дэв почти физически ощутил захлестнувшую ее волну страха, всепроникающего, как соленый запах моря, идущий от ее кожи. Выдернув руку, она торопливо обтерла ее о купальник, словно она запачкалась. И тут же у него на глазах избранный ею образ принял форму. Ему на ум пришло сравнение с голограммой: попробуй дотронуться до нее, и рука пройдет сквозь пустоту.
      Она мастерски это проделала. Богатая практика.
      Словно окружила себя невидимой прозрачной оболочкой, в которой ты видишь лишь собственное отражение, а изнутри за тобой внимательно следят. Не испытай он того, что было между ними несколько секунд назад, он ни за что бы не поверил, что такое бывает. Но он поверил. Не поверила она. Каждое ее слово, каждый жест опровергали случившееся. Этого не было, говорили ее глаза, ее тело. Поэтому забудем об этом. Странно, подумал он, почему она так себя ведет? Она заинтриговала его, эта монументальная лицемерка. Но почему она такая?
      Своими глазами, которые он был не в силах от нее оторвать, он видел, как захлопывается каждый вход, затыкается каждое отверстие. Она даже не позволила ему видеть свой гнев. Она была вежлива, но безразлична. Не улыбалась в ответ на его улыбку. Пока они шли по пляжу, говорил он один. Она отвечала, если в этом была необходимость, но не больше.
      Он чувствовал, как напряглась Ньевес, которую он держал за руку. Элизабет Шеридан шла чуть поодаль, тем самым исключая всякую возможность физического контакта. Она глядела прямо перед собой, ни разу не повернув головы, ни разу не встретившись с ним глазами.
      Поразительно! - подумал он, сгорая от любопытства. Она не идет, а шествует с гордо поднятой головой.
      Наверняка защитная реакция. Она вся ощетинилась...
      Да, он задел ее за живое. Как и она его. Даже когда им пришлось карабкаться по крутой тропинке к дому, она не захотела опереться на его руку. Шла своим путем.
      Да, подумал он, она всегда такая. Но от кого она обороняется? Женщина с ее лицом? Зачем ей это? Она, несомненно, привыкла к восторженной реакции мужчин. Но ведет себя так, словно это для нее не комплимент, а оскорбление. Странно. Очень странно. И она надела платье, точно ей неловко идти рядом с ним в купальнике. Может быть, из-за ее размеров? Она была чуть ниже его, слишком высокая для женщины, к тому же такие формы ценились лет шестьдесят назад. Во времена Эдуарда VII такими телами восхищались: пышная грудь, широкие бедра, длинные ноги. Дейвид назвал ее великолепной, и он был прав. Но она ведет себя так, словно она не красивая, а просто большая. Да, именно так.
      Вдруг его осенило. Она не верит в собственную силу.
      В мире, где властвуют мужчины, она обладает могучим оружием, но, видимо, об этом не догадывается. Множество женщин без колебаний пускали свою красоту в ход.
      Она превратилась для них в источник власти или в средство к существованию. Однако Элизабет не только не пользовалась этим преимуществом, но, кажется, даже не подозревала о нем. Она предлагала другим подделку, выдавая ее за подлинник. Сдержанность стала ее второй натурой. Когда это случилось? После смерти матери? Сильное потрясение, как известно, способно вызвать потерю памяти. Для пострадавшего иногда это единственная возможность выжить. Значит, когда-то она была крайне, болезненно чувствительна. Похоже, что она трусиха. Харви сказал, что для нее все средства хороши, но только когда речь идет о вещах. Людей она и близко к себе не подпускает.
      И самое главное - она совершенно не имела дела с мужчинами. Она понятия не имеет, как реагировать на случившееся. Ее искушенность обманчива. Она трусливо ею прикрывается. Тогда она боится и секса? Он убедился в этом, когда играл на гитаре. Она откликалась на каждый звук, вибрация гитары была вибрацией ее плоти. И когда она пулей выскочила из комнаты, хотя никогда не позволяла себе резких выходок, он догадался, что это из-за него. Он поймал ее горящий, полный ненависти взгляд, который она в него метнула.
      Той ночью он долго думал о ней, не мог уснуть.
      Мысль о ней прокручивалась в его голове, словно катушка пленки, он перематывал назад каждый ее взгляд, каждый жест, временами задерживая кадр, чтобы вглядеться в ее лицо, вслушаться в ее голос. Когда часы пробили четыре, он принял решение: он должен ей помочь.
      Это решение нельзя было назвать сознательным. Просто у него не было другого выбора. Тогда он отправился к Луису Бастедо.
      Когда все пошли в кино, он зашел на пирс заказать новый раструб, а затем направился в больницу. Луис долго тряс ему руку, хлопал по плечу.
      - Наконец-то пожаловал, старый греховодник! Давай-ка раздавим бутылочку вина и всласть поболтаем.
      Они были старыми друзьями. Когда семнадцать лет назад Луис впервые появился на острове, они сразу друг другу понравились. Последние несколько лет они не виделись, но переписывались и как-то раз даже встречались в Нью-Йорке, куда Луис приезжал на медицинский семинар. Теперь им было вдвоем легко, словно они никогда не расставались.
      - Боюсь, я оторвал тебя от работы, - сказал Дэв.
      - Да меня не от чего отрывать.., у здешних жителей завидное здоровье. Я полностью в твоем распоряжении.
      Скажи-ка, как идут дела в кинобизнесе?
      У Луиса тоже была доля в двух последних фильмах Дэва, но, кроме финансовых вопросов, его живо интересовал сам процесс производства фильмов. Поэтому какое-то время они говорили о кино.
      - Кто знает, - произнес Луис, подливая вина в стаканы, - быть может, теперь, когда старый лис в могиле, наши дела поправятся. Оттуда он не сможет нам вредить.
      - Ты слышал что-нибудь о его наследнице?
      Луис усмехнулся.
      - Все только о ней и говорят.
      - Ты с ней встречался?
      - Один раз, - карие глаза блеснули. - Потрясающая женщина...
      - Вот о ней-то я и хотел с тобой поговорить.
      - Как, уже? - Луис завистливо вздохнул.
      - Мне нужен совет профессионала. Похоже, у нее какие-то эмоциональные нарушения.
      Луис был само внимание.
      - Я хочу изложить тебе свою версию.
      - Это тебя волнует? - Луис усмехнулся.
      - Боюсь, что да, - голос Дэва звучал серьезно.
      Луис нахмурился. Дэв и вправду не шутил.
      - Я знаю, ты не психиатр, но я также знаю, что ты много читаешь по всем областям медицины. Мне хотелось бы услышать мнение специалиста.
      - О чем?
      - О ее психическом состоянии.
      - Мне она показалась абсолютно нормальной.
      - Но дело в том, что в самой ее нормальности есть что-то ненормальное.
      - Знаешь, есть поговорка: "Ключи от изолятора в руках у самих безумцев".
      - Это как раз про нее. Только изолятор устроила она сама.
      Он кратко изложил Луису, что произошло с того момента, как она вышла из воды.
      - Возможно, тебе не приходилось с этим сталкиваться, но некоторым женщинам противна даже мысль о сексе.
      - Но ведь на то всегда есть причина, не так ли?
      - Гм.., и что за причина у нее, по-твоему?
      - Я думаю, причину следует искать в первых пяти годах ее жизни. Она абсолютно ничего не помнит не только о них, но даже о своей матери. Она призналась в этом Харви. Ни одного воспоминания. Ни малейшего представления о том, что было до того, как она очутилась в приюте. Скорей всего вследствие сильнейшего шока, как ты думаешь?
      - Все возможно. - Луис надел очки. - Пять лет - опасный возраст.
      - Может ли подобный шок повлечь за собой изменение психики?
      Луис кивнул.
      - Такие случаи известны.
      - По-моему, именно это с ней и произошло.
      Луис достал трубку и принялся набивать ее - признак того, что он глубоко задумался.
      - Вот откуда эта неестественная сдержанность, отсутствие эмоций, стремление жить головой, а не...
      - Тобой? - глаза Луиса заблестели.
      - Ну хорошо, мной. Нас бросило друг к другу, Луис. У меня было много женщин, но ничего подобного со мной не случалось. Никогда.
      - И она сразу испугалась?
      - Смертельно. - Дэв перегнулся через стол. - Не столько меня, сколько себя.
      - Известно, что у детей, потерявших мать в том возрасте, когда они еще не в состоянии объяснить ее смерть, последствия перенесенной душевной травмы могут оказаться весьма серьезными. У них развивается стойкое чувство беззащитности, неуверенности в себе, которое, в свою очередь, приводит к излишней самозащите, переходящей иногда в настоящую манию.
      - Это на нее похоже, - сказал Дэв.
      - Возможно, именно поэтому она восприняла то, что произошло между вами, как угрозу. Подобные люди, как правило, считают, что окружены враждебностью и непониманием. Вот почему они все время начеку...
      - Это уж точно про нее, - подтвердил Дэв.
      - Классический случай, - сочувственно произнес Луис.
      - Чего?
      - Депривации. В самом уязвимом возрасте она лишилась матери, возможно, единственного существа, которое она любила. Это подавило все ее эмоциональные реакции, так как они причиняли только боль и страдание. Такова мотивация эмоциональной ущербности у людей, к которым она, судя по всему, принадлежит. Но это лишь мои предположения. Чтобы утверждать что-либо наверняка, необходимо ее увидеть и с ней побеседовать.
      - Она никогда не согласится на это. Я же говорил, у нее нет ни малейшего подозрения, что с ней не все в порядке.
      - Тогда она нуждается в помощи.
      - Так помоги ей.
      - Я не в силах ей помочь. Но я могу направить ее к тому, кто поможет.
      - Луис, ты тонко чувствуешь людей, ты прирожденный психиатр.
      - Но у меня нет специальной подготовки. И я могу повредить не только ей. Я не имею права рисковать своей работой и репутацией больницы.
      - Тогда рискну я.
      Луис молча глядел на Дэва.
      - Она и в самом деле задела тебя за живое.
      - Я же сказал тебе, нас бросило друг к другу.
      Луис снова вздохнул.
      - Ну, хорошо, если это случилось с тобой впервые, мы вправе предположить, что с ней такого никогда не было.
      - По всей вероятности, так.
      Луис почесал за ухом черенком трубки.
      - Сложный случай.
      - Поэтому я и пришел к тебе.
      - Ты в самом деле хочешь ей помочь?
      - Конечно. Растопить ее, если можно так выразиться.
      Улыбка Луиса была теплой, но к ней примешивалась зависть.
      - По-моему, ты всегда добивался своего.
      - По-моему, тоже. Мне повезло, во мне есть то, что нравится женщинам. Это меня и раззадорило. Я знаю, ей хочется того же, что и мне. Но она противится своей природе. В сердцевине айсберга прячется женщина, Луис. Я убежден. Я сразу же это почувствовал... Она не то, что о себе думает. Но как мне ей это доказать? Она абсолютно закрыта... Я должен прорваться к ней сквозь все преграды. Я должен это сделать.
      Ну и ну, думал Луис, изумляясь. Он часто наблюдал, как его друг одерживал блестящие победы на любовном поприще, но Дэв всегда любил женщин, а не одну женщину. До сегодняшнего дня. А она, должно быть, и в самом деле со сдвигом. Наверное, поэтому он так и загорелся. У Дэва было столько любовниц, что вызвать в нем интерес могла лишь необыкновенная женщина. Что, впрочем, вполне справедливо, подумал Луис. Несмотря на бьющую через край мужественность, Дэв Локлин не был просто жеребцом: он обладал чутким сердцем, и источник его нежности никогда не иссякал, сколько бы он ни уделял из него страждущим.
      Душа всегда интересовала его не меньше тела. Луис иногда изумлялся, как мастерски его друг применял сексуальную терапию, хотя никогда этому не учился!
      Он неуверенно сказал:
      - Что ж, желаю успеха. Кажется, ты зашел так далеко, что отступать уже поздно.
      - Я знаю. Но я хотел спросить, как мне себя вести?
      Луис задумался.
      - Тебе уже удалось установить с ней контакт. Остается лишь его поддерживать... Говорить с ней, наблюдать, стараться ее понять, как она относится к разным вещам, какова ее жизненная позиция. Ты рассказал мне то, что узнал от других. Составь свое собственное мнение, и если тебя что-нибудь встревожит, обратись ко мне. А я свяжусь со знакомым психоаналитиком из Майами. Но, ради Бога, будь осторожен.., у этой девушки и так имеются отклонения. Не оказывай жесткого нажима, но в то же время не ослабляй мягкого давления.., которое она уже почувствовала. - В карих глазах Луиса промелькнула тревога. - И если тебе понадобится моя помощь...
      - Благодарю, наверняка понадобится, - откровенно признался Дэв.
      - Очень красивая женщина, - произнес Луис отсутствующим тоном.
      - Потрясающе красивая! Но, клянусь, сама она так не думает. Но в то же время пользуется своей красотой... Дейвид ходит вокруг нее кругами.
      Луис вздохнул:
      - Ах, Дейвид... Но он ей совершенно не нужен. Вероятно, она держит его при себе, чтобы отвадить других ухажеров.
      - В том-то и дело! Такая красота пропадает напрасно! Она не живет, Луис, а существует, и не знает ничего лучшего. По-моему, ад - это жизнь без жизни.
      - Вот почему я умоляю тебя соблюдать осторожность. Тебе известно, как ведут себя люди, загнанные в угол. Тихий голос и нежная улыбка. Не напирай на нее, но всегда будь рядом.., если тебе понятно, о чем я говорю, прибавил он неуверенно, хотя Дэв его прекрасно понял. Все, что ему приходилось делать, когда речь шла о женщинах, так это просто быть рядом.
      - Теперь мне все ясно, - голос Дэва звучал гораздо бодрее. - Начну сегодня же вечером. Она собирается вместе со всеми в Бижу. Попробую остаться с ней наедине.
      ***
      Он честно пытался следовать советам Луиса. Заговорить с ней и заставить ее разговориться. Но едва он ее увидел, его словно пронзило током, и по тому, как расширились ее зрачки, он понял: она чувствует то же самое. А когда она оказалась с ним в машине, у него все разом вылетело из головы. Он вдыхал ее запах, угадывал под мягким шифоном платья изгибы ее тела, видел, как часто поднимается и опускается ее великолепная грудь, как обрамляют лицо густые и мягкие, словно шелк, волосы. Желание обнять Элизабет было таким острым, что он, вцепившись в руль, с трудом вел машину. Он был уверен, что своей поспешностью он лишь испортит дело. Маятник мог качнуться в любую сторону, и он себе никогда бы не простил, если б он качнулся не туда. То есть от него, а не к нему.
      Однако напряжение достигло такого накала, что, когда его рука скользнула по ее груди, критическая масса взорвалась. Ситуация мгновенно вышла из-под контроля. Единственное, о чем он думал, когда мог думать вообще, так это о том, что оказался прав. Она подавляла себя. Он выпустил на волю ураган чувств.
      Врожденное знание освободилось от пут, дремлющий инстинкт проснулся. Ее тело сказало все. В его недрах, под спудом бушевал неукротимый огонь, и, вырвавшись наружу, он опалил Дэва, иссушил до дна. И положил ему на сердце печать - на всю жизнь.
      Он проклинал себя. Он должен был знать, что, когда огонь погаснет, останется одна зола да привкус гари во рту. Она пришла в ужас не только от того, что случилось, но и от того, что это случилось вообще. Но он сделал все возможное. И после, думая о том, что было между ними, не в силах думать ни о чем другом, он утешал себя тем, что все-таки оказался прав. Она была не тем, что думала. Но она оказалась и не такой, как думал он. Он мог с этим справиться. Вопрос был в том, справится ли она.
      ***
      Весь следующий день на "Пинте" между ними шла молчаливая борьба. Она не хотела признать его силу и подчиниться ему, и это вконец ее измотало. К исходу дня ее глаза заволокло усталостью и отчаянием. Это было ему на руку. Когда она уснула, он решил не упускать случая поговорить с ней наедине. Но сам он был в отчаянии. То, что произошло между ними, больно ее ранило. Она дрогнула, но не сломалась. Не было ни слез, ни истерик, ни бурных обвинений. Ее лицо побледнело, под глазами легли синяки, но она не отступала. И тогда он понял, что любит ее. Кто-то однажды сказал, что любовь - это одержимость одного человека другим. Он был одержим. Он понял, что спасет эту женщину от нее самой, даже потеряв себя. Хотя он и так уже пропал.
      Потерял себя. Ради нее.
      Глава 11
      Элизабет Шеридан в ужасе бежала от Дэва Локлина. Только оказавшись в своей комнате и заперев дверь, словно это могло спасти ее, она принялась перебирать в уме его слова, пытаясь обнаружить в них ошибку. Безуспешно. Каждое его слово дышало здравым смыслом, которого она всегда придерживалась. Собственный разум вынудил ее признать справедливость сказанного.
      В отчаянии она пыталась укрыться в темноте, лежащей за пределами сознательной памяти: вот она лежит на чужой кровати, в чужом доме, где пахнет мастикой и вареной капустой, испуганная, потерянная, одинокая. Но это ничего не давало. Единственным ключом может служить ее страх перед кладбищами, о котором Дэв ничего не знал. Этот панический страх оттуда, из ее детства, о котором она ничего не помнит. И вдруг она с отчаянием поняла, почему, пробыв на острове почти месяц, она не побывала на могиле своего отца. Не потому, что не думала, не могла думать о нем как о своем отце. А потому что боялась.
      Она похолодела. Значит, он был прав. Она все время притворялась. Цеплялась за логику и разум не потому, что презирала неумеренные чувства, а просто потому, что пряталась от этих чувств.
      Потрясенная, она вглядывалась в ту Элизабет Шеридан, которую всегда старалась подавить. Которую Дэв Локлин выпустил на волю прошлой ночью. От которой она в ужасе бежала. Элизабет, которая умела чувствовать глубоко, страстно, мучительно. Нет, она совсем не такая, как думала. Та женщина не совершила бы того, что сделала она. Не упивалась бы тем, что она всегда считала излишним. Ненужным. Опасным.
      Вот почему она обратилась в бегство. Ее гнал старый подсознательный страх. Отступление - высшая доблесть. Значит, она трусиха? Предпочитает мертвую холодность живому чувству. "Боже мой, - подумала она, обхватив себя руками, не в силах сдержать дрожи. - Боже мой!.."
      Она сидела скорчившись на развалинах собственной жизни, изредка вздрагивая от боли, причиненной ее осколками. И вдруг услыхала, как кто-то колотит в дверь.
      - Элизабет Открой же наконец!
      Это Касс.
      - Мне нужно кое-что тебе сказать. - Дверная ручка задергалась. - Я знаю, что ты здесь.
      - Уходи, - глухо сказала Элизабет.
      - Это очень важно.., пожалуйста, открой. Элизабет! - Голос Касс звучал пронзительно, настойчиво.
      Дверь затряслась, дверная ручка заходила ходуном. - Это очень важно, умоляюще произнесла Касс. - Дан вернулся из Лондона.
      Элизабет подняла голову. Из Лондона?
      Едва она повернула ключ в замке, Касс ворвалась в комнату.
      - Наконец-то!
      - В чем дело? С чего ты взяла, что это важно?
      - Дан сам так сказал. Он что-то замышляет.., выглядит так, словно проглотил клетку с канарейками! Он говорит, что должен сообщить нам потрясающую новость, и в первую очередь - тебе!
      - Что именно? - Элизабет нахмурилась.
      - Он скажет нам, когда все соберутся внизу.., все до единого! Он изнывает от нетерпения. Похоже, нас ждет неприятный сюрприз, - Касс сделала многозначительную паузу. - По-моему, он рылся в грязном белье там, в Лондоне, - выпалила она.
      Элизабет не двигалась. Выглядела она ужасно. Что же произошло в домике на пляже? Но это подождет.
      Она инстинктивно почувствовала: то, что собирается сказать Дан, не терпит отлагательств.
      - Пошли!
      Все собрались в белой гостиной. Хелен в облаке зеленоватых кружев выглядела удивленной и не слишком довольной. Харви, как всегда, был рядом с ней. Матти, приглаживая волосы, неодобрительно взирала на свое отражение, а Дейвид хмуро глядел на изысканно одетого, сияющего от удовольствия Дана. Не было одной Ньевес. Дэв ночевал в домике на пляже. Пусть там и остается, подумала Касс.
      - А вот и сама хозяйка, - расплылся в улыбке Дан, заметив Элизабет. Теперь можно начинать.
      Касс пристально разглядывала его элегантные, ручной работы туфли.
      Он ухмыльнулся.
      - Располагайтесь поудобнее. Мне кажется, вам лучше выслушать эту новость сидя.
      Он церемонно придвинул стул Хелен, которая неуверенно произнесла:
      - Не понимаю, зачем тебе понадобилось среди ночи поднимать нас с постели.
      - Это я и собираюсь вам сообщить.
      - Что именно? - потребовала объяснений Касс.
      - Кое-что о прошлом!
      - Чьем?
      Дан повернулся к Элизабет, в его глазах светилось дьявольское торжество.
      - Разумеется, ее!
      - Так вот почему ты так поспешно уехал! - воскликнула Касс. Свет наконец пролился и на это темное пятно. - И Марджери с тобой?
      - О, она давно в Венеции... Не может расстаться со своим венецианским красавчиком, особенно после того, как он снюхался с Барбарой.., как там ее... Да вы ее знаете, с королевой косметики. Марджери пулей туда помчалась. Но я и без нее прекрасно справился. Ричард всегда нас учил: никогда ни с кем не делись, делай все для себя.
      - И что же тебе удалось сделать? - подозрительно спросил Харви.
      - Как что? Разгадать головоломку! - Беглый взгляд на их лица убедил Дана в том, что каждый из них ломает голову над своей.
      Он рассмеялся.
      - О, это так приятно.., держать вас в напряжении. - Он посмотрел на Элизабет. - Интересно, что вы сейчас чувствуете?
      - Ты всех нас измучил, - взорвалась Касс. - Переходи к делу.
      - Терпение и еще раз терпение, - он подвинул к себе стул и удобно на нем расположился, не забыв поддернуть штанины брюк.
      - Итак, как вы слышали, я был в Лондоне. Решил провести там расследование. Всем известно, что мне не понравилось завещание Ричарда. И чем больше я о нем думал, тем меньше оно мне нравилось. В нем было столько неясностей. Вот я и решил кое-что выяснить.
      - Например? - спросила Касс.
      - Будучи в Лондоне, - продолжал невозмутимо Дан, не обращая на Касс ни малейшего внимания, - я по счастливейшей случайности встретился с Фредди Темпестом. Ты помнишь Фредди, Хелен? Сына Лайонела Темпеста?
      - Конечно, - послушно кивнула головой Хелен. - Но какое отношение?..
      - Сейчас объясню. Позволь мне насладиться своим успехом. Это все, что мне осталось. - Он бросил острый, как бритва, взгляд на Элизабет. Та сидела очень прямо, с каменным лицом.
      - Так вот, Фредди пригласил меня в Темпест-Тауэрз на уик-энд. То был удивительный уик-энд, хотя и несколько печальный. Вы и представить себе не можете, как стеснены в средствах наши английские родственники. Два налога на наследство один за другим! Они вынуждены распродавать кое-что из обстановки, и когда я там был, пришел человек от "Сотбис" оценить несколько картин.., и, между прочим, великолепного Каро. И среди этих картин, - он поднялся, подошел к одному из диванов, наклонился и взял в руки плоский пакет в коричневой оберточной бумаге, - было это маленькое сокровище.
      С большой предосторожностью он развязал узлы, свернул бечевку, бережно снял бумагу и извлек небольшой, около полуметра, портрет в золоченой рамке.
      Затем прислонил его к стоящей на маленьком столике лампе и выдвинул вместе со столиком вперед для всеобщего обозрения.
      - Вот! - восхищенно воскликнул он, отступив назад. - Разве не прелесть?
      Все повернули головы, а Дейвид в качестве эксперта по искусству подошел к портрету и с видом знатока над ним склонился.
      - Да это же Хелен! - воскликнул он.
      - Возьми его в руки, - предложил Дан, - и рассмотри получше.
      Взяв портрет, Дейвид поднес его к свету.
      - Неплохо.., тонкая работа.., детали четко выписаны.., я вообще люблю темперу... - Склонившись над портретом еще ниже, он изумленно воскликнул:
      - Р.Т.! Но уж никак не Ричард Темпест?
      - Нет, не Ричард Темпест, - подтвердил Дан. - А Руперт Темпест.., английский кузен. - Он повернулся к Хелен, которая дрожащими руками пыталась надеть очки. - Ты помнишь Руперта, Хелен? Ты ведь прекрасно его знала, правда?
      Дейвид протянул ей портрет. Она взяла его, недоуменно принялась разглядывать. Она сидит на свисающих с толстой еловой ветви качелях, юная, залитая солнечным светом. Качели взмывают вверх, ее волосы и платье развеваются по ветру, голова откинута назад, веселые глаза широко раскрыты, рот смеется, руки крепко сжимают толстую веревку. На ней нарядное шелковое платье, и вся она полна жизни - такой ее никто никогда не видел. И счастлива.
      - Портрет нарисован в имении Темпестов весной 1946 года. Тогдашним сыном и наследником Темпест-Тауэрз со всеми долгами в придачу. Его полное имя Руперт Дайсарт-Иннз-Темпест, виконт Дайсарт.., твой Руперт, Хелен.., тот, с которым ты была помолвлена.
      Хелен так резко вскочила, что склонившийся над ней Харви едва успел отпрянуть. С тревогой заглянув ей в лицо, он увидал, что оно стало пепельно-серым.
      - Видишь кольцо? - Дан услужливо указал на руку, сжимавшую веревку. Это его подарок. Прелестная сентиментальная вещица. Разумеется, викторианская. В то время любили разные послания. И кольцо тоже содержит послание. На портрете не видать всех камней, но я назову их: малахит, изумруд, лазурит, аметист, яшма. Прекрасные камни. Остается только взять первые буквы из каждого названия и поставить их рядом. Раз, два, три! Что получилось? Слово "МИЛАЯ".
      Ну разве не прелесть?
      Когда он повернулся к Элизабет, его улыбка стала просто ослепительной.
      - Но вам это и без меня известно. У вас ведь есть такое же кольцо. В самом деле, точно такое же. Странное совпадение, не так ли? - Он обвел взглядом ошеломленные лица. - Две женщины из одной и той же семьи, живущие в тысячах миль друг от друга, имеют одинаковые кольца.., удивительное совпадение. Впрочем, у Хелен кольца больше нет, верно, Хелен? Быть может, ты его потеряла? Или отдала кому-нибудь? Ведь ты не могла вернуть кольцо тому, кто его подарил, потому что его убили. Как грустно! Кольцо - это все, что от него осталось.
      Спина у Касс похолодела от дурных предчувствий.
      - К чему ты клонишь?
      - Терпение, терпение... Позволь мне насладиться своим триумфом. Я много для этого потрудился. Вот Хелен понимает, к чему я клоню. Правда, Хелен?
      Его слова разили, как кинжал. Но Хелен не чувствовала боли. Она ничего не чувствовала.
      Все взгляды устремились на нее, но она, не отрываясь, глядела на портрет.
      - Ну конечно же, понимает, - довольно промурлыкал Дан, - она узнала эту дверь в прошлое. И если вы потерпите еще немного, я проведу вас сквозь нее. - Он снова торжествующе засмеялся. - Как Алису в Зазеркалье. Но сначала... - Он повернулся к Элизабет, которая, слегка нахмурясь, глядела на Хелен. - Могу я попросить вас принести сюда ваше кольцо?
      - Зачем?
      - Потому что это важная, быть может, самая важная часть головоломки, главные фрагменты которой Ричард намеренно спрятал. А я их нашел. - Его голос зазвучал резко, почти повелительно:
      - Кольцо, пожалуйста.
      Дерзко улыбаясь, он выдержал ее взгляд, с трудом подавляя клокотавшую в нем ярость. Элизабет молча поднялась и вышла.
      - Какое отношение имеет кольцо Элизабет к кольцу Хелен? - застенчиво спросил Харви.
      - Самое прямое, - отрезал Дан. Харви смущенно замолчал, его все больше тревожило состояние Хелен, да он и сам был не на шутку взволнован. Хелен была помолвлена! Он ничего не знал об этом. Почему она ему не сказала? В его взгляде сквозила обида, но Хелен ее не замечала. Она не видела ничего, только себя на портрете - счастливую, молодую. Взгляд ее остановился, поза стала напряженной. В ее глазах стояло что-то такое., казалось, из ее груди вот-вот вырвется крик.
      - Откуда тебе известно, что у Элизабет есть такое же кольцо? - грозно спросила Касс.
      Дан пожал плечами.
      - Я взял себе за правило знать своих врагов. Еще один урок Ричарда.
      - Так вот почему ты все это затеял! Ты с самого начала относился к ней враждебно!
      - Я относился к ней в точности так, как этого хотел Ричард, - быстро отпарировал Дан. - В отличие от тебя я не собираюсь перед ней пресмыкаться...
      Касс вспыхнула, хотела возразить, но в комнату вошла Элизабет в сопровождении сонной Ньевес.
      - Что происходит? - спросила она, ища глазами Дэва. Увидев, что его нет, она нахмурилась.
      - Мы просто развлекаемся, - язвительно ответил Дан. - Присоединяйся к нам. - Он повернулся к Элизабет. - Кольцо!
      Он протянул руку ладонью вверх, но она не пошевелилась. Дан молча опустил руку.
      - Хорошо, тогда покажите остальным.., но покажите! - его голос стал пронзительным.
      Касс протянула руку.
      - Верно, давайте посмотрим.
      Она улыбнулась Элизабет, но та, не ответив на улыбку, опустила кольцо в ладонь Касс.
      - Назови камни, - потребовал Дан.
      Касс медленно начала перечислять вправленные в золото камни.
      - Малахит, изумруд, лазурит, алмаз, яшма. - Затем пожала плечами. Это ничего не доказывает.
      Если кольцо викторианское, таких могли быть дюжины...
      - Взгляни на внутреннюю сторону кольца. Прочти, что там написано.
      Метнув на Дана полный ненависти взгляд, Касс подчинилась.
      - Инициалы Х и Р и дата... 1946, - голос Касс осекся. Медленно, словно боясь чего-то, она подняла глаза на Элизабет - ее лицо походило на гипсовую маску.
      - Откуда у вас это кольцо? - вкрадчиво спросил Дан.
      - Его дала мне ми ее Келлер, - голос Элизабет был таким же бесцветным, как ее лицо.
      - Когда?
      - Когда я покинула приют.
      - Почему?
      Пауза. Все напряженно ждали. Элизабет нерешительно произнесла:
      - Она сказала, что кольцо принадлежало моей матери.
      Настала мертвая тишина. Затем Дан взял кольцо с безжизненной руки Касс и, держа его между большим и указательным пальцами, приблизился к недвижной, словно изваяние, Хелен.
      - Помнишь это кольцо, Хелен? Ты получила его по случаю помолвки. На внутренней стороне твои инициалы...
      Хелен съежилась, ее испуганные глаза были широко раскрыты, губы дрожали. Она заслонила лицо рукой, словно защищаясь от удара.
      - Нет, - хрипло произнесла она. - Нет...
      - Да! Это твое кольцо. Подарок Руперта Темпеста.
      Это же кольцо дала Элизабет наставница приюта Хенриетты Филдинг, сказав, что оно принадлежало ее матери!
      - Нет! - из груди Хелен вырвался мучительный стон. - Нет.., этого не может быть... Они сказали мне, что я все выдумала.., сказали, что я сошла с ума, - ее голос сорвался, и она зажала себе рот обеими руками, словно боясь, что слова вырвутся наружу.
      - Но я-то ведь не сумасшедший и Элизабет тоже.
      Кольцо было твоим. Теперь оно принадлежит Элизабет... - Его голос стал мягким и вкрадчивым. - И теперь нам известно, почему.
      - Нет! Нет! - закричала Хелен, вскочив с места.
      Она покачнулась. Харви быстро протянул руку, чтобы поддержать ее, но она оттолкнула его. В ее широко открытых глазах застыл ужас, голова дергалась. - Это не правда... Я все придумала.., никакого ребенка не было.., это плод моего воображения.
      - Но ребенок был, - голос Дана не отпускал, опутывал ее. - Ребенок от Руперта Темпеста, маленькая девочка, помнишь? Но теперь она стала взрослой. Вот она, Хелен, твоя дочь, совсем большая - и зовут ее Элизабет Шеридан!
      Касс почувствовала, как по ее спине поползли мурашки. Хелен оцепенела. Она стояла, прижав руки к груди, впившись взглядом в Элизабет, а та расширенными, недоверчивыми глазами глядела на нее.
      - Она похожа не на Ричарда, а на тебя! - патетически воскликнул Дан, выкинув вперед руку, все больше вживаясь в свою роль. - Взгляните на портрет! - Все присутствующие послушно повернули головы, только Хелен и Элизабет не отрывали друг от друга глаз. - Вылитая Элизабет! Ричард ввел нас в заблуждение, заставив думать, что Элизабет похожа на него... ведь вы брат и сестра, а все Темпесты имеют фамильное сходство. Он хотел одурачить нас, разве вы не понимаете? Она не дочь Ричарда. И он прекрасно это знал. Она твоя дочь, Хелен. Твоя малютка... Та самая, про которую говорили, что это плод твоего воображения.., она настоящая, Хелен! Твоя плоть и кровь! Он схватил совершенно растерявшуюся Элизабет за руку и потянул вперед так резко, что Касс вскочила со стула. Дан подтащил Элизабет вплотную к Хелен, но та по-прежнему не двигалась. Тогда Дан взял руку Хелен и, не особо церемонясь, положил ее на щеку Элизабет. - Ты чувствуешь, Хелен? Посмотри на нее! Твое лицо! Твое дитя!
      Твоя дочь!
      - Сейчас же прекратите! - Харви бросился вперед, но застыл на полпути, услышав жуткий, леденящий душу вопль Хелен:
      - Нет.., нет!
      Хелен раскачивалась из стороны в сторону, лицо ее исказилось.
      - Моя малютка.., они отняли ее, я не могла ее найти. Я искала повсюду, но мне сказали, что я все придумала...
      Харви приблизился к Хелен, протянул к ней руки.
      - Хелен.., любовь моя. - Его лицо побледнело, голос был полон боли.
      Она медленно повернулась к нему. Устремила на него пустые, странно блестевшие глаза. Но она не видела его, не видела ничего вокруг.
      - Помоги мне найти мою дочурку, - произнесла она странным, словно стеклянным голосом. - Ты ведь не откажешь мне, правда? - Она улыбнулась, казалось, она узнает его. - Ты поможешь.., ведь ты меня любишь, произнесла она жестокие в своем неведении слова.
      - Да, - Харви старался говорить спокойно. - Я помогу тебе.
      - Я знаю, ты поможешь... - ее губы растянулись в улыбке, которая зияла, словно рана, на ее лице. И вдруг улыбка исчезла, а Хелен, как подкошенная, упала на пол.
      Гостиная мгновенно превратилась в сущий ад. Касс, вцепившись в Дана, принялась молотить его руками и ногами.
      - Выродок! - визжала она. - Садист! Сукин сын!
      Жадный, самовлюбленный ублюдок... - От ярости у нее перехватило дыхание, но она продолжала наносить удары, пока Дан не схватил ее за кисти обеих рук.
      Харви со страдальческим лицом стоял на коленях возле Хелен, прижав ее голову к своей груди, а Матти пыталась оттащить Касс от Дана.
      Дейвид, отстранив Харви, взял Хелен на руки и бережно опустил на ближайший диван.
      Элизабет словно приросла к месту. Люди сновали вокруг, натыкались на нее, но она не шевелилась.
      Испуганная Ньевес бросилась к телефону.
      - Дав? О, Дав.., приходи, пожалуйста, скорей... все так ужасно.., тетя Хелен... - ее голос дрогнул. Выслушав ответ, она кивнула, благодарно выдохнула "спасибо!" и повесила трубку.
      Все бестолково суетились возле бледной недвижной Хелен. Одна Матти заметила, что с Элизабет что-то не так. Быстро придвинув стул, она слегка подтолкнула к нему Элизабет, и та, безвольно рухнув на сиденье, опять застыла. Матти ринулась к дивану, где с пустыми, широко открытыми глазами лежала Хелен.
      - Ей не хватает воздуха! - крикнула она раздраженно, расталкивая всех и склоняясь над Хелен, которая казалась восковой куклой. - Боже! Она совсем как деревянная! Скорей звоните Луису Бастедо.
      На этот раз к телефону бросился Дейвид.
      - Ну что, теперь доволен? - набросилась на Дана Касс.
      - Я буду доволен лишь тогда, когда получу то, что мне причитается. Мне, а не ей! - резким кивком головы он указал на Элизабет, и только тогда Касс заметила характерную для шока скованность. Бросившись к Элизабет, она взяла ее руки в свои. Они были холодны как лед. Подняв искаженное гневом лицо, она прошипела:
      - Ублюдок!
      - Ублюдок не я, а она - и не Ричарда Темпеста, а Хелен! Теперь это ясно. Завещание не имеет силы! Но если тебе этого мало, я приведу новые доказательства.
      Что-то в его голосе заставило всех, кто столпился вокруг дивана, повернуть к нему головы.
      - Помнишь, как Элизабет сказала, что кольцо дала ей некая Мэрион Келлер, наставница приюта? Так вот, особа по имени Мэрион Келлер была нанята в 1946 году компаньонкой и сиделкой к Хелен Темнеет. Более того, она сопровождала Хелен в Европу. Напряги-ка свою память, Касс... Помнишь ее? Высокая, строгая, энергичная.
      Лицо Касс покраснело, затем сделалось бледным.
      - О Боже, - прошептала она.
      - Вспомнила!
      Харви недоверчиво глядел на Касс.
      - Это правда?
      Касс, прикусив губу, утвердительно кивнула.
      - Так, значит, это правда, - довольно сказала Матти.
      - Конечно, правда! - огрызнулся Дан. - Не слишком приятная... Но правда часто бывает такой, особенно правда Ричарда Темпеста. И я хлебал ее ложками со всеми грязными уроками, которые он мне преподал: никогда не помогай подняться тому, кто оказался внизу, не то тебе опять придется сталкивать его вниз; лги всем и каждому, но не самому себе; никого не жалей, это дорого тебе обойдется; бери сразу, а не жди, иначе ничего не дождешься. Я исповедовал его веру, потому что он всегда мне обещал, что в один прекрасный день я войду в его Царствие Небесное, то есть туда, где хранились все его денежки! Но он оставил меня за воротами! Она одна, - он снова злобно покосился на Элизабет, - была допущена в рай. Мне оставалось только взорвать ворота. Теперь я заберу, что мне принадлежит по праву, и плевать на ваши оскорбленные чувства!
      - Сегодня ты убил все наши чувства к тебе! - отрезала Касс.
      - Это меня ничуть не волнует, - равнодушно заметил Дан. - Меня волнуют только деньги.
      - Откуда тебе известно про Мэрион Келлер? - вмешался Харви.
      - Я отыскал свидетельницу событий. Самую что ни на есть надежную. Верную служанку Темпестов. Вы же знаете этих англичан: содержат старых слуг за свой счет где-нибудь поблизости от имения. Так вот, поблизости от Темпест-Таузрз живет старушонка по имени Нэнни Бейнз, ей восемьдесят семь, но бойка, словно эльф, и с потрясающей памятью! Она была нянькой мистера Руперта и души в нем не чаяла. Она была так рада поговорить о нем, вспомнить, как он и мисс Хелен безумно влюбились друг в друга. Любовь - это райское блаженство, сказала она. И все были счастливы, особенно старая графиня - уже тогда наша английская ветвь нуждалась в деньгах. Единственный, кто не испытывал восторга по этому поводу, так это брат мисс Хелен Ричард. И он категорически запретил ей выходить замуж.
      "Мисс Хелен, - сказал он, я цитирую, - не создана для брака". Она, как он дал им понять - здесь я снова цитирую, - "не совсем в своем уме". И наконец он сказал, что, если бы не он, ее бы заперли в сумасшедший дом!
      Настала напряженная тишина.
      - Вот почему ей наняли сиделку-компаньонку.
      А попросту говоря, санитарку! Но мистер Руперт не мог с этим смириться. Не мог расстаться со своей прекрасной, нежной Хелен. Поэтому они сбежали, как сказала Нэнни Бейнз, с согласия и благословения Мэрион Келлер. Они ускользнули под покровом ночи, и мистер Ричард чуть не лопнул от злости. Он учинил такой скандал старой графине, что та слегла в постель, а он бросился в погоню. Через неделю мистер Руперт вернулся. Один.
      Очень грустный. Очень несчастный. Сказал, что Ричард увез Хелен, а самому ему пора возвращаться в свой полк. Он отправился в Германию, где и нашел свою смерть на каких-то маневрах. Ужас и мрак! Все сладкие мечты о денежках растаяли, как дым! Графиня в отчаянии, дружеские связи между двумя ветвями разорваны, сын и наследник в могиле, словом, катастрофа. Для Темпест-Тауэрз настали черные дни. Нэнни Бейнз прекрасно это помнит.
      - Откуда ты взял, что они не были женаты? - спросил Харви, все еще не теряя надежды.
      - Потому что так мне сказала Нэнни Бейнз, а Руперт сказал ей. В Англии не побежишь в первому же судье, как в Америке. Нужно иметь особое разрешение, и оформление бумаг требует много времени. К тому же, если ты виконт Дайсарт, а твоя невеста мисс Хелен Темпест, формальностей не оберешься. Нет, они так и не связали себя узами брака, хотя и вступили в брачные отношения. - Вытянув руку, он указал на застывшую Элизабет Шеридан. - И вот тому живое свидетельство! Мы так старательно искали в направлении, указанном Ричардом, что совершенно проглядели, что Элизабет как две капли воды похожа на Хелен!
      - Ричард и Хелен - брат и сестра и очень похожи между собой! выпалила Касс.
      - Брось, Касс. Я предъявил очень веские доказательства.., кольцо на портрете - это то же самое кольцо, которое Мэрион Келлер дала дочери Хелен как единственную оставшуюся от матери вещь! Черт побери! Прежде чем Ричард их накрыл, они провели вместе целую неделю. Где они пропадали, одному Богу известно. Но Ричард опоздал. Она уже ждала ребенка - того самого, Харви, которого просила тебя найти!
      Неожиданно для всех Харви одним прыжком подскочил к Дану и вцепился ему в горло. Они повалились на пол, опрокидывая мебель. Дейвид бросился к ним, но над дерущимися уже стоял Дэв Локлин, который нагнулся, схватил их за шиворот и отбросил в разные стороны. Вошедший вслед за Дэвом доктор Бастедо поспешил к Хелен.
      - Ox, - держась за горло, с трудом выдавил из себя Дан, - вот уж не думал, что когда-нибудь обрадуюсь твоему приходу. - Его губы кривила злобная усмешка.
      - Что здесь происходит? - спросил Дэв, обводя всех мрачным взглядом.
      Все загалдели, перебивая друг друга, а Ньевес вышла вперед и, взяв Дэва за руку, сказала:
      - Дан говорит, что дедушка ей не отец и что тетя Хелен ее мать!
      Дэв перевел взгляд на Элизабет и тут же подошел к ней.
      - Позвоните в больницу, - раздался голос склонившегося над Хелен Луиса, - и попросите, чтоб прислали "скорую помощь".
      Харви потянул Луиса за рукав.
      - В больницу? Для чего в больницу? Ведь у нее просто обморок.
      - Но крайне неприятный, - мягко ответил Луис. - Ей нужно сделать кое-какие анализы...
      - Анализы? Какие анализы?
      - Просто на всякий случай, - солгал Луис.
      - Да она твердая, как дерево, - не вытерпев, вмешалась Матти. - Если хотите знать мое мнение, то это не просто обморок.
      - Нет, не хотим, мисс Арден, - ответил Луис вежливо, но так, что она, покраснев, недовольно пожала плечами.
      - "Скорая" выехала, - сообщил Дейвид, вешая трубку.
      - Я что-то не могу понять... - начал Харви.
      - Зато я могу, - сказал Луис по-прежнему мягко, но на этот раз Харви сдался. - Мне нужно знать, - продолжал Луис, - что стало причиной обморока.
      Дан расхохотался.
      - Она увидела скелет, - это прозвучало оскорбительно. Луис посмотрел на него в упор. - Я вернул ее в прошлое, - мрачно пробормотал Дан.
      Луис глядел на Хелен, глубоко задумавшись.
      Харви робко кашлянул.
      - Вероятно, она... - он сглотнул, - потеряла контакт.., с реальностью, - закончил он неуверенно, по-прежнему стараясь защитить Хелен. - Позвольте, я объясню... - Он взял Луиса за руку, отвел в сторону и тихим шепотом, то и дело бросая гневные взгляды на Дана, стал пересказывать случившееся. Касс, обладавшая тонким слухом и сидевшая к ним ближе всех, расслышала только: "...за пределами этих стен, вы понимаете меня? В этом все дело..." - тут он заговорил еще тише, и больше ей ничего не удалось расслышать.
      Дэв опустился на колени рядом с Элизабет.
      - Все хорошо, - произнес он тихим, ровным голосом. Он повернул голову. - Налейте-ка ей немного бренди.
      Касс бросилась за графином. Когда она протянула стакан Элизабет, Дэв забрал его и поднес к губам Элизабет:
      - Выпей.
      Та послушно выпила. Наблюдавшая за ними с большим интересом Матти пробормотала тихо, но так, чтобы слышала Касс: "Ну, что я тебе говорила?" Ньевес услышала тоже. Бросив быстрый взгляд на Матти, она перевела его на Дэва, который одной рукой обнимал Элизабет за плечи, а другой держал стакан у ее рта.
      - Слышите? - Дейвид вскинул голову. - "Скорая помощь". - Далекий пронзительный звук сирены быстро приближался. - Пойду открою двери.
      В гостиную быстро вкатили каталку, положили на нее Хелен и накрыли красным одеялом. Все молчали.
      Наконец Харви нарушил тишину.
      - Я поеду с вами, - сказал он тоном, не терпящим возражений.
      - Как вам угодно, - вежливо ответил Луис. Кивнув всем на прощание, он последовал за каталкой.
      В дверях Харви задержался и отыскал глазами Касс.
      - Я позвоню тебе.
      Касс молча кивнула, и Харви затворил за собой дверь.
      - Господи, - хрипло пробормотала Касс, опускаясь в кресло, - дайте и мне что-нибудь выпить!
      - Это нам всем не помешает, - согласился Дейвид.
      Дэв встал во весь рост.
      - Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?
      - Мы разгадывали загадки, - язвительно ответил Дан.
      - Касс? - обратился к ней Дэв.
      Но прежде чем ответить, Касс взяла из рук Дейвида и залпом осушила изрядную порцию бренди.
      Дэв слушал ее молча и, только когда она закончила и протянула пустой стакан Дейвиду, чтобы тот снова его наполнил, спросил:
      - Вы пробовали надеть кольцо на палец Хелен?
      Дан побелел от злости. До этого он не догадался.
      - Это не аргумент! У меня предостаточно других доказательств!
      - Но Хелен всего лишь в больнице, - практично заметила Матти. - Мы можем сделать это в любое время.
      - Хорошо, - согласился Дэв, - пока оставим это.
      Давайте лучше вернемся в 1946 год. - Он поглядел на Касс. - Насколько мне известно, ты в это время уже была на острове.
      - Да, я недавно приехала.
      - Тогда ты можешь нам рассказать.
      - Но это было так давно...
      Дэв посмотрел на нее в упор.
      - Нам всем известна твоя великолепная память, Касс.
      Она не поняла, упрек это или комплимент.
      - Ну, давай же, Касс, - не выдержала Матти. - Про поездку в Европу... Наверняка ты была с ними.
      - Да, была.
      - Тогда рассказывай.
      Касс потянулась за сигаретой.
      - Я ничего не знаю ни про портрет, ни про кольцо.
      В первый раз их вижу.
      - Так расскажи об остальном.
      Касс глубоко затянулась.
      - К тому времени, как Ричард решил поехать в Европу, я проработала у него всего три месяца. Он задумал купить там несколько обанкротившихся компаний и этим положить начало Организации. Он взял с собой Хелен, потому что считал, что ей необходимо развеяться. Он хотел оставить ее у английских родственников на то время, пока мы будем разъезжать по Европе. - Помолчав, она прибавила:
      - Мэрион Келлер тоже была с нами.., как компаньонка Хелен.
      - Но зачем понадобилась компаньонка? - спросил Дэв.
      Касс ответила не сразу.
      - Ричард сказал, - неуверенно произнесла она, - что временами у Хелен бывают припадки. Сказал, что у нее эпилепсия, пти-маль. Что иногда она бывает не в себе и даже впадает в нечто вроде транса.., как это случилось сегодня. Он сказал, что доктор посоветовал ему ни на минуту не оставлять ее одну.
      - Кто был ее доктором?
      - Старый доктор Уолтерз.
      - Предшественник Луиса?
      - Да.
      - Как проявлялось ее болезненное состояние?
      - Ну, она становилась мрачной... Кричала, швыряла вещи, отказывалась есть, ни с кем не разговаривала...
      - Часто?
      - Раз в несколько недель или около того. В такие периоды она ходила во сне.
      - Ты видела ее?
      - Однажды. Я допоздна работала. И когда я наконец пошла спать, столкнулась с ней в коридоре...
      - И что ты сделала?
      - Отвела назад к Мэрион Келлер.
      - Она уже была здесь, когда ты приехала на остров?
      - Да.
      - И что она сказала?
      - Ничего особенного. Что ей нужно приглядывать за Хелен. - Она сделала еще одну паузу. - Хелен довольно часто держали.., отдельно.
      - Как выглядела эта Мэрион Келлер?
      - Сильная, крепкая. Но приятная. Серьезная. И Хелен была к ней очень привязана. А потом и она привязалась к Хелен.
      - Итак, вы все отправились в Европу, - нетерпеливо перебил Дан.
      - Да. Мы плыли на "Куин Мэри", а по прибытии в Саутгемптон я поехала в Лондон, а Ричард с Хелен и Мэрион Келлер - в Кент, в Темпест-Тауэрз. Ричард присоединился ко мне через два дня. Затем мы полетели в Германию. Сначала во Франкфурт, потом в Мюнхен.
      В Мюнхене Ричарду позвонили из Англии, и он сказал мне, что должен лететь обратно. Сказал, что Хелен ведет себя очень странно. Его не было дня три. Когда он вернулся, я поняла, что что-то произошло. Вы знаете, каким он мог быть. Все не так, всем недоволен... Но все же мы поехали в Берлин, а оттуда в Вену. Через неделю ему снова позвонили из Англии. На этот раз он отсутствовал неделю. Вернувшись, он сказал, что Хелен пережила серьезный нервный срыв. - Касс загасила окурок. - И следующие пять лет я ее ни разу не видела.
      - Где она была?
      Касс закурила другую сигарету. Ее руки дрожали:
      - Наверное, в сумасшедшем доме. Ричард никогда об этом не говорил. Он ясно дал всем понять, что это не тема для обсуждений. Тогда я была еще новым человеком... И не решалась спросить.
      - Он навещал ее?
      - Он говорил, что да. Всякий раз, когда Ричард бывал в Европе, он исчезал на несколько дней, как мне казалось, чтобы навестить ее.
      - Он никогда не брал тебя с собой?
      - Нет.
      - Говорил про нее?
      - Нет. Мне казалось, что это.., огорчает его.
      Дав глядел на Элизабет пристально, внимательно, заботливо. Заметив это, Касс сделалась мрачнее тучи.
      Но когда Дэв снова повернулся к ней, выражение ее лица было прежним.
      - Когда Хелен вернулась в Мальборо?
      Касс снова задумалась.
      - Пожалуй, в 1953-м... Да. У меня как раз был опоясывающий лишай. На острове еще не было больницы, и меня увезли в Нассау. Когда я вернулась, Хелен была здесь.
      - Как она выглядела?
      - Сначала я не видела ее. Она не выходила из своих комнат. Когда она наконец спустилась вниз, Ричард предупредил нас, чтобы мы не пугались.
      - Она так плохо выглядела?
      Голос Касс дрогнул.
      - Она была очень худая.., руки и ноги как тростинки. Ей отрезали ее прекрасные волосы... - С подбородка Касс стали капать слезы, и Матти протянула ей носовой платок, в который Касс громко высморкалась. - И она была такая беззащитная. Вздрагивала от каждого взгляда. А вместо Мэрион Келлер с ней была мерзкая старая карга. Настоящая горгона! Серафина ненавидела ее. Но Ричард требовал, чтобы старуха неотлучно находилась при Хелен. Они даже спали в одной комнате.
      Он сказал, что ему позволили забрать Хелен домой при условии, что при ней будет находиться санитарка. - Касс потянулась за следующей сигаретой. Он сказал, что Хелен пыталась покончить с собой.
      - А что говорил доктор Уолтерз?
      Касс криво усмехнулась.
      - То, что говорил ему Ричард.
      - К ней приглашали психиатра?
      - Нет. Ее смотрел только старый доктор Уолтерз, а когда он умер, появился Луис Бастедо.
      - Но Хелен поправилась.
      - Со временем, - ответила Касс. - Она долго была безразличной и выходила очень редко, только чтобы посидеть в саду - и всегда со старой крысой.
      - Когда наступило улучшение?
      Касс снова задумалась.
      - Гм.., приблизительно тогда, когда Ричард женился на Анджеле Данверз, в 1957-м. Он собрался в кругосветное путешествие, решил совместить медовый месяц с инспекционной поездкой по делам Организации.
      Предполагалось, что он будет отсутствовать три месяца.
      И тогда он предложил Хелен заняться переустройством Мальборо. Дал ей полную свободу действий. Она всегда увлекалась мебелью и антиквариатом.
      - И Хелен согласилась?
      - Мгновенно. Она все перевернула вверх дном и создала Мальборо заново. Раньше здесь было совсем по-другому. То, что вы теперь видите, целиком заслуга Хелен. Но в прежние времена здесь было полно довольно уродливых вещей. Она избавилась от тяжелой викторианской мебели, пригласила декораторов, отдала в реставрацию все картины и старые ткани. Она ушла в это дело с головой, и, видимо, это вдохнуло в нее новую жизнь.
      - Еще бы! - рассмеялся Дан. - Ричард был хитер как дьявол. Он направил ее материнский инстинкт на Мальборо. Сколько раз мы слышали от Хелен слова:
      "Мальборо - это мое детище".
      Рот у Матти открылся.
      - Он знал, что тогда она перестанет спрашивать, где ее настоящий ребенок.
      Глядя на Касс, Дэв спросил:
      - А она спрашивала?
      Касс утвердительно кивнула.
      - Когда она вернулась. Она по-прежнему ходила во сне, но не так, как раньше. Раньше она просто разгуливала по дому, как привидение.., или стояла где-нибудь неподвижно. Я думаю, это было из-за пти-маль. Но потом... - Касс жадно затянулась, - она плакала и стонала, ломала руки. В первый раз она испугала меня до полусмерти. - Касс вздрогнула. - Я подошла к ней и спросила, в чем дело, а она протянула ко мне руки и посмотрела так жалостливо... - В горле у Касс стоял комок. - "Я ищу свою дочурку, сказала мне она, - они забрали ее у меня. Пожалуйста, помогите мне ее найти. Ей плохо без меня..." Тут на нее налетела эта старая карга, а когда я спросила, что все это значит, та огрызнулась, что это не мое дело. Однако когда я пригрозила, что пожалуюсь Ричарду, она ответила, что это одно из проявлений болезни, что Хелен вообразила, что у ней есть ребенок.
      - Вот видите! - Дан хлопнул себя по ляжкам. - Все сходится!
      Дэв снова задумался.
      - Есть доказательства, что Хелен была в сумасшедшем доме? - спросил он.
      - Только слова самого Ричарда.
      - Ты вела все его финансы. Тебе приходилось оплачивать счета из психиатрической больницы?
      Касс покачала головой.
      - Какие-нибудь счета за лечение?
      Опять отрицательный ответ.
      - Все сходится! - Дан торжествовал. - Если Касс не платила, значит, платить было не за что. Через ее руки проходили все счета Ричарда.., даже счета за драгоценности, которые он покупал Матти!
      - Я всегда считала, что он платит за лечение сам, - сказала Касс извиняющимся тоном. - Все, что касалось Хелен, хранилось в строгой тайне. Он не желал, чтобы кто-нибудь об этом знал. Когда его спрашивали, он всегда отвечал, что Хелен в частном санатории в Швейцарии, что врачи не рекомендуют ей жить в тропическом климате.
      - А что ему оставалось! - язвительно заметил Дан. - Клянусь, он понятия не имел, где его сестра.
      А когда он якобы ее навещал, он просто-напросто искал ее! Слишком много совпадений. Две женщины, похожие друг на друга как две капли воды, пропадали неизвестно где пять лет, с 1946-го по 1952-й, точнее, Хелен пропадала шесть лет, но здесь необходимо принять в расчет ее беременность. В жизни обеих фигурирует Мэрион Келлер. И еще одна "случайность": кто был попечительницей приюта Хенриетты Филдинг? Графиня Темпест, безутешная мать нашего дорогого Руперта!
      Что вы скажете об этом совпадении?
      - И она допустила, чтоб ее внучка, плоть от плоти Темпестов, росла в приюте, который содержался на средства ее семьи? Это уж слишком! - фыркнула Касс.
      - Я спрашивал Нэнни Бейнз и об этом. О внучке никто ничего не знал. Никому и в голову не пришло связывать девочку по имени Элизабет Шеридан с Хелен и Рупертом Темпестами.
      - Но ты же ссылался на поразительное сходство, - не сдавалась Касс.
      - Верно! Но когда Элизабет было пять? Просто еще один ребенок, еще одно лицо в толпе детей, которых графиня, вероятно, не слишком часто видела. Нет, Мэрион Келлер никому не раскрыла секрета. Она была отнюдь не глупа, опять-таки по словам Нэнни Бейнз.
      И понимала, что если узнает графиня, то узнает и Ричард Темпест, а от него она и хранила эту тайну.
      Дан повернулся к Элизабет.
      - Вы когда-нибудь встречались с графиней лицом к лицу? - спросил он.
      - Нет.
      - Вот видите!
      - Она посещала приют раз в год, - продолжала Элизабет тусклым голосом. - Изредка мы видели ее в церкви.
      - Где лучше всего спрятать ребенка? На виду у всех! - победно воскликнул Дан. - Она наверняка читала "Похищенное письмо"... Нэнни сказала, что Мэрион была образованная женщина.
      - Она уехала в Гертон, - произнесла Элизабет тем же тусклым голосом.
      - Не сомневаюсь, что она умерла, - произнес Дэв, глядя на Дана умными голубыми глазами. - Иначе ты притащил бы ее сюда.
      - Умерла в 1968 году, - коротко ответил Дан.
      - В октябре 1968-го, - уточнила Элизабет.
      - Ты была на ее похоронах? - быстро спросил Дэв.
      Он почувствовал, как ее рука напряглась в его руке, а по телу пробежала дрожь.
      - Нет, - ответила она.
      - Ты виделась с ней после того, как покинула приют?
      - Несколько раз.
      - Она больше ничего не говорила тебе о матери?
      - Нет.
      - Вряд ли вы когда-нибудь о ней спрашивали, - уничижительно заметил Дан.
      - Нет, не спрашивала.
      Что-то в ее отстраненности не понравилось Дану.
      Схватив портрет, он подбежал к Элизабет и поднес его почти вплотную к ее лицу.
      - Взгляните на эту картину! Внимательней! Неужели это лицо ничего для вас не значит? Это же ваша мать!
      Родная мать! Как можно забыть свою мать?
      Дэв возмущенно оттолкнул Дана, но Элизабет, взяв портрет, принялась напряженно его разглядывать.
      - Краски... - произнесла она странным, неуверенным голосом.
      - Смелей! - Дэв положил ей руку на плечо и ободряюще его пожал.
      - Они напоминают мне.., другие краски. - Дэв видел, как она старается поймать ускользающие воспоминания. - Отсветы на полу... Я там играла.
      - Где? Когда? - не выдержал Дан.
      Она предельно напряглась, затем удрученно сказала:
      - Нет, не помню.
      - В приюте? - спросил Дав.
      - Нет, - ее голос окреп, - в приюте не было витражей. - Лицо ее изменилось. - Это окно, большое квадратное окно... Витраж, с изображением корабля... галеона в открытом море. - Она закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти остальное. - Нет, больше ничего не помню.
      - Черт побери! - обрушился на нее Дан. - Почему это я помню все, что со мной было в глубоком детстве?
      - Наверное, это имеет отношение.., к смерти ее матери, - сказал Дэв спокойно.
      - Но ее мать жива... - сердито начал Дан.
      - Мы знаем это - теперь. Но тогда Элизабет этого не знала.
      - Ты думаешь, это случилось с ней.., когда Хелен снова попалась в лапы Ричарду? - медленно спросила Касс.
      - Вероятно. Нам не известно, что именно произошло, но Хелен внезапно исчезла. Как еще объяснить ребенку исчезновение матери?
      Касс замерла и вдруг услышала, как Элизабет говорит чужим, стеклянным, как недавно у Хелен, голосом:
      - Быть может, как раз поэтому я боюсь кладбищ...
      Дэв заглянул ей в лицо.
      - Расскажи нам об этом, - произнес он таким голосом, что Ньевес прикусила губу, а Касс сжала зубы.
      - Они.., меня беспокоят, пугают.., я даже не могу идти по улице, где есть кладбище.., меня охватывает панический ужас, я задыхаюсь, ноги становятся ватными...
      В ее лице, ее глазах застыл знакомый страх. Касс глядела на эту новую, до боли непривычную Элизабет, которую хотелось прижать к груди со словами: "Успокойся, Касс с тобой". Но приходилось сидеть смирно и помалкивать. Здесь распоряжался Дэв. Касс видела, как крепко Элизабет вцепилась в его руку - на смуглой коже проступили белые полосы. Видела, как он ободряюще сжал ее ладонь.
      - Как только я вижу кладбище.., со мной творится что-то странное.., я теряю над собой контроль.., и мне приходится спасаться бегством, чтобы не стать посмешищем.
      Элизабет была не в силах продолжать. Она сидела, закрыв глаза, бледная и дрожащая.
      Касс не могла поверить своим ушам. Сама мысль о Элизабет Шеридан, потерявшей над собой контроль, не умещалась в голове. Однако она заметила, что Дэва признание Элизабет ничуть не удивило. Она почувствовала, как в ней закипает гнев.
      До глубины души изумленный Дейвид, который до этого не произнес ни слова, робко высказал предположение:
      - Быть может, ты испугалась на похоронах матери?
      - Как она могла испугаться, если ее мать жива? - раздраженно спросил Дан. - Ее мать - Хелен.
      - Я поверю, когда это скажет сама Хелен, - мрачно покосился на Дана Дейвид.
      - Проклятье! Что тебе еще нужно? Я привел кучу доказательств 1 Остается еще много неясного, - коротко заметил Дав. - К примеру, где Хелен жила эти пять лет.
      - Конечно же, в доме с витражами! - мгновенно нашлась Матти.
      - Возможно, но где этот дом? И как Мэрион Келлер узнала, что Хелен больше не вернется? Иначе она не отдала бы Элизабет в приют. - Он покачал головой. - У нас в руках множество оборванных нитей.
      - Тогда мы заставим Хелен связать их, - не унимался Дан.
      - Когда еще это будет... - уныло протянул Дейвид.
      - К тому же не ясно, зачем Ричарду понадобилось выдавать свою племянницу за родную дочь, - вмешалась Матти.
      На этот вопрос никто не смог ответить.
      - На это должна быть причина, - настаивала Матти. - Найдите ее, и вы найдете все остальное.., попомните мои слова! - Она вызывающе обвела всех взглядом.
      - Ну что ж, ищите, - недоверчиво произнес Дан, - эта история как раз в его вкусе! Наверняка он чуть не лопнул от смеха. Сначала он доводит до безумия свою сестру, затем наблюдает, как ее дочь воспитывается в приюте, затем делает эту девочку наследницей всего своего состояния - и при этом никто ничего не знает и даже ни о чем не догадывается! Во всем видна его дьявольская рука! Помните, как он любил нас всех морочить, запутывать?
      - Да, а потом глядеть, как мы выпутываемся, - отозвалась Касс и тут же испуганно замолчала, поняв, куда привели их эти рассуждения.
      - Что ж... Возможно, такова его последняя игра...
      К тому же он ничего не теряет. Он мертв.
      - А мы зашли в тупик, - мрачно заметил Дейвид, - и только Хелен может нас оттуда вывести.
      - У Хелен не просто обморок, - вмешалась Матти, решительно тряхнув головой. - Она была твердая как доска, а при обмороке человек расслаблен.
      - Вот почему Луис забрал ее в больницу, - рассеянно заметил Дэв. Все, что мы захотим узнать, теперь пройдет через его руки...
      - Черта с два! - злобно ответил Дан. - Он служит нам и получает за это деньги.
      - Он управляет больницей, - спокойно поправил Дэв.
      - А мы управляем им!
      Дан возбужденно расхаживал взад и вперед перед камином.
      - У Хелен в руках все ответы, и мы обязаны их из нее вытащить!
      - Если она их помнит, - пробормотала Матти.
      - Так мы заставим ее вспомнить!
      - Как?
      - Есть множество разных способов... - раздраженно ответил Дан. - К примеру, наркотик правды, как там его...
      - Содиум пентатол, - сказал Дэв.
      - Нет, не этот. - Дан щелкнул пальцами. - Скополамин! Один раз уколоть Хелен, и истина выйдет наружу!
      - Сначала тебе придется заколоть Харви, а заодно и Луиса Бастедо, мрачно заметила Касс.
      - Он управляет больницей с нашего согласия, - не сдавался Дан. - Нам нужно докопаться до истины любыми средствами... Завещание должно быть признано недействительным.
      - Мы не разбираемся в этих вопросах, - возразила Касс. - Это компетенция Харви.
      - Харви? Он специалист по административному праву, а мы должны проконсультироваться с адвокатом по наследственным делам.
      - Только через труп Харви!
      - Через труп любого! - сказал Дан таким тоном, что они в ужасе застыли. - Вы думаете, что теперь, когда дело зашло так далеко, я буду сидеть сложа руки и молчать? - спросил Дан ехидно. - Не надейтесь Единственная надежда на Хелен, - сказал Дэв, подытоживая дискуссию. - На сегодня разговор окончен. Во всяком случае, из Элизабет уже ничего не выжать.
      - Я отведу ее наверх... - Касс поднялась.
      - Я сам отведу, - сказал Дав.
      Касс пришлось снова опуститься в кресло, в бессильной злобе наблюдая за тем, как Дэв помогает обмякшей Элизабет встать со стула.
      - Помоги мне, - сказал Дэв Ньевес, которая расцвела, поймав на себе его взгляд. - Поддерживай ее с другой стороны. - И послушно, потому что такова была его воля, Ньевес просунула свою руку под безжизненную руку Элизабет, и они втроем вышли из комнаты.
      - Бедная дурочка, - сказала Матти без тени сочувствия.
      Дан засмеялся:
      - Они все становятся дурочками, когда появляется этот сукин сын.
      Касс, угрожающе побагровев, рванулась с места и со всего размаха влепила ему пощечину.
      - Попридержи язык! - прорычала она.
      Держась за покрасневшую щеку, Дан несколько секунд изумленно глядел на Касс, затем недобро ухмыльнулся.
      - Ну, хорошо, хорошо, - сказал он примирительно. - Так вот как обстоят дела.., мне следовало бы об этом знать.
      Матти с живым любопытством наблюдала эту сцену, тогда как Дейвид, который всегда узнавал обо всем последним, выглядел совершенно убитым.
      Губы у Касс задрожали.
      - Вы ничего не понимаете, - сказала она. - Ничего...
      И выбежала из комнаты.
      ***
      Ньевес помогла Дэву отвести Элизабет, которая шла между ними, как зомби, до спальни. Потом Дэв сказал:
      - Спасибо, дорогая. Теперь я и сам справлюсь.
      - Ты в этом уверен? - спросила она, прикусив губу.
      - Да. А ты отправляйся спать. Иди же, - повторил он, видя, что она замешкалась, но, заметив ее расстроенное лицо, добавил:
      - Я зайду к тебе чуть позже...
      Как только уложу ее в постель.
      - Хорошо.
      Элизабет безучастно сидела, пока Дэв раздевал ее.
      Ее глаза подернулись пеленой шока. Они были такими же безжизненными, как и ее движения. Когда он наконец уложил ее в постель и накрыл простыней, она, не мигая, по-прежнему глядела прямо перед собой.
      - Моя любимая, - сказал он нежно. И повторил:
      - Моя любимая...
      Элизабет его не слышала. Какое-то время он смотрел на нее, затем круто повернулся и зашагал по коридору в комнаты Хелен.
      Двери открыла Серафина.
      - Мистер Дэв... - она приветливо улыбнулась.
      - Мне нужна твоя помощь, Серафина.., ты знаешь, что случилось сегодня ночью?
      Улыбка исчезла.
      - Да.
      - Я хотел бы поговорить с тобой об этом, прямо сейчас. Приготовь, пожалуйста, один из твоих отваров для мисс Элизабет. Она в шоке. Я хочу, чтобы она уснула.
      Серафина кивнула.
      - Хорошо. - Она пристально вглядывалась в его лицо. Заметив в его голубых глазах боль и тревогу, она сказала:
      - Я принесу ей сон.
      - Спасибо, - Дэв широко улыбнулся.
      Вдвоем они приподняли Элизабет, и, пока Дэв держал ее, Серафина поднесла чашку к ее губам.
      - Пей, - приказала она вкрадчивым, обволакивающим голосом. - Пей...
      Элизабет послушно выпила до дна прозрачную дымящуюся жидкость, не понимая, что делает, но подчиняясь настойчивому голосу.
      - Она будет спать, - сказала Серафина. - Не меньше двенадцати часов.
      - Это как раз то, что мне нужно.
      Дэв осторожно опустил Элизабет на подушки, поправил простыню. Ее глаза все еще были открыты, но вскоре веки дрогнули и опустились.
      Серафина стояла с пустой чашкой в руке. Ее загадочный непроницаемый взгляд блуждал по лицу Элизабет.
      - Ты понимаешь, почему я хочу с тобой поговорить? - спросил Дэв.
      - Конечно, - она утвердительно кивнула, затем подняла на него свои бездонные глаза. - Я жду тебя, - произнесла она, поклонилась и молча выплыла из комнаты.
      Дэв коснулся губами губ Элизабет. Она не пошевелилась. Он отвел с ее лица пряди шелковистых волос.
      - Я приду утром, - сказал он громко, чувствуя, как стучит его сердце. Она совсем ослабела, оказалась более уязвимой, чем он думал. Весь ее мир в одночасье рухнул. Но разве он не этого хотел: чтобы она воскресла из пепла? Дай Бог, чтобы его рецепты оказались верными.
      ***
      Ньевес стояла на коленях перед образом девы Марии. На ней была ночная рубашка до пят, с глухим воротом в оборках. Она повернула голову и, увидав Дэва, радостно улыбнулась, затем опять погрузилась в молитву. Он видел, как передвигались четки в ее руках, глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились. Он подождал. Она поцеловала четки, перекрестилась и поднялась с колен.
      - Ах, Дэв, - испуганно произнесла она, - все так ужасно! - Она прижалась к нему, спрятав лицо у него на груди. - Что теперь со всеми нами будет?
      - Ничего особенного. Дан запустил машину, и теперь ее не остановить.
      Ее глаза потемнели.
      - Как же он ее ненавидит, - сказала она изумленно. Затем виновато добавила:
      - Я не любила ее, но никогда так ее не ненавидела, честно.
      - Я верю, - сказал Дэв, - ты на это не способна.
      Он подвел ее к украшенной оборками кровати под балдахином. Забравшись в нее, Ньевес серьезно произнесла:
      - Мы должны помочь тете Хелен, верно?
      - Да.
      Она облизала губы.
      - И.., и Элизабет.., тоже.
      - Да, и ей.
      - С ней все в порядке?
      - Да. Она спит.
      Ньевес вздрогнула.
      - Она ужасно выглядела.., такая скованная.., и бледная.
      - Она была в шоке, вернее, они обе.
      Глаза Ньевес наполнились слезами.
      - Это жестоко, отвратительно... Я ненавижу его! - негодующе воскликнула она, - Он гнусный, злобный! - Голос ее стал жалобным. - Ведь это не правда, Дэн? Дедушка не мог этого сделать.
      - Это мы и пытаемся узнать, - сказал Дэв мягко.
      - Он не мог этого сделать, только не дедушка!
      Но отчаяние в ее глазах говорило, что Ньевес знает: он мог. Сделал.
      - Как хорошо, что ты со мной... Я бы не вынесла этого одна.
      - Да, я с тобой. - Мягко он заставил ее улечься на подушку, накрыл простыней.
      - Все кончится хорошо, правда, Дэв? В конце концов все уладится?
      Весь ее мир рушился.
      - Мы сделаем для этого все возможное, - ответил он ласково.
      - Я не смогу уснуть, - пожаловалась Ньевес, скорчив горестную гримаску. - Все время только об этом и думаю.
      Она схватила его за руку.
      - Тебе обязательно идти? Когда ты здесь, мне не так страшно.
      - Да, обязательно, - сказал Дэв мягко, но настойчиво. - Меня ждут кое-какие дела. - И тут же, заметив ее отчаяние, прибавил:
      - Но я подожду, пока ты не заснешь.
      Его рука потянулась к лампе и выключила свет.
      - Дай мне руку, - голос Ньевес звучал совсем по-детски. Он так и сделал. Ладошка Ньевес свернулась в его теплой, мягкой руке.
      Он сидел в темноте, пока ее пальцы не разжались и дыхание не стало ровным. Осторожно уложив ее руку под простыню, Дэв тихо вышел из комнаты.
      Серафина приготовила отвар и для него. Отвар пах лимоном и был восхитительно вкусным. Когда она положила свои легкие руки на его ноющий затылок, он спросил, мрачно усмехаясь:
      - Ты и вправду ведьма?
      Черные глаза сверкнули.
      - Про меня всякое болтают.
      - Но ты всегда знаешь, что делается на острове.
      - Ведь я принадлежу острову, - прозвучал загадочный ответ.
      - А как давно ты в Мальборо?
      - Мне было четырнадцать, когда меня приставили к госпоже - сидеть у ее колыбели.
      - И с тех пор ты неотлучно при ней.
      Отвар снимал непомерное напряжение, облегчал восприятие ночных событий, сводя их к мыслимому размеру, с которым было легче иметь дело. Но Дэву пришлось выпить вторую чашку, прежде чем он рассказал Серафине, что случилось. Она слушала молча, не отрывая от него своих внимательных, настороженных глаз.
      Только когда он закончил, она произнесла:
      - Портрет и кольцо. Я хочу их видеть.
      Он принес их из гостиной и протянул ей. Вынув из кармана фартука очки без оправы, Серафина долго изучала то и другое. Затем вздохнула:
      - Да... - ее голова утвердительно качнулась. - Да.
      Дэв подождал.
      - Когда она ко мне вернулась, - начала Серафина как раз с того места, с которого он хотел, - она была уже другой. Не девушкой, а женщиной. Худой, запуганной, со шрамами на затылке, и я сразу заметила, что тело у нее тоже изменилось. Груди стала полнее, длиннее, не твердые, с розовыми сосками, а мягкие, слегка отвисшие - такое бывает лишь после того, как в них было молоко. И у нее исчезли ужасные боли при месячных. Раньше ей приходилось целыми днями лежать в постели, жестоко страдая. Старый доктор Уолтерз сказал, что ей поможет только рождение ребенка. Я дала ей один из моих отваров, и когда она заснула, осмотрела ее. Все сомнения исчезли. У нее был ребенок. Когда на острове еще не было доктора, мне приходилось принимать роды. Поэтому я знала.
      - Но знала ли она?
      - Нет. Она ничего не знала. Сначала она даже меня не могла вспомнить. Ей пришлось объяснять.., столько разных вещей. А потом начались сны.
      - Сны?
      - Каждую ночь один и тот же сон. Она ходила во сне, стонала, плакала, протягивала руки, а потом стояла, склонив голову набок, и прислушивалась. Когда я подходила к ней, она прижимала палец к губам и говорила: "Тише... Слышишь? Мой ребенок плачет, зовет меня... Я должна найти своего ребенка..."
      И она не успокаивалась, пока я не принималась искать вместе с ней. А наутро она ничего не помнила.
      Когда я спрашивала, где она была и что делала, она не могла ответить. Всегда отвечала одно и то же: "Я не помню", - и мои расспросы ее огорчали. Мне удавалось выведать какие-то крохи, только когда она ходила во сне. Что ребенок был девочкой, что у нее были длинные светлые волосы, что госпожа отчаянно, безумно ее любила и что потом ее забрали. Но когда я спрашивала, кто ее забрал, она в страхе оглядывалась и, прижав палец к губам, шептала: "Они". Мне так и не удалось добиться от нее, кто это "они". Когда же я спрашивала, кто отец ребенка, она отвечала: "Это только мой ребенок" - и снова заливалась слезами. И мне приходилось быть очень осторожной, потому что та мерзкая женщина все время подглядывала и подслушивала. Я сразу поняла, что ее наняли, чтобы шпионить. В ней не было никакой нужды, ведь я ухаживала за госпожой. А ей оставалось лишь подглядывать, подслушивать и доносить ему. Но я сделала так, чтобы она перед сном всегда принимала отвар, поэтому она не слышала, как госпожа ходит ночью. И я всегда запирала на ключ ее комнаты, чтобы никто не узнал то, что знала я, потому что однажды ночью госпожа спустилась вниз, и там ее увидала мисс Касс. Но когда она пришла ко мне и рассказала, что говорила госпожа, я ответила, что у нее такая болезнь.., что мистер Ричард предупреждал меня об этом.
      - Он в самом деле предупреждал?
      - Да. Он сказал, что доктора нашли у нее шизофрению, что все разговоры о ребенке ее фантазия, часть того мира, в который она погрузилась, когда сошла с ума. Когда он спрашивал меня об этом, я отвечала, что она ходила во сне всего раз или два и что после моих отваров она крепко спит. И он был доволен.
      - Ты веришь в то, что она была сумасшедшей?
      Лицо Серафины презрительно вспыхнуло.
      - Она никогда не была сумасшедшей! Ее заставили в это поверить, на самом деле с ней было совсем другое.
      - Почему ты так думаешь?
      - Потому что ее лечил только старый доктор Уолтерз, а он говорил то, что ему прикажут. Он дорожил своей приятной, легкой жизнью, а еще больше боялся потерять доступ к наркотикам.
      - Так он был наркоман! - ужаснулся Дэв. Это меняло дело.
      - Морфинист. У него служил мой племянник Солемен. Это доктор Уолтерз сказал, что госпожа сошла с ума, когда она сделалась раздражительной и странно себя вела. Он сказал, что ее нужно изолировать. Но только потому, что ему приказали.
      - Как мистер Ричард объяснял отсутствие Хелен?
      - Что ее пришлось оставить в Европе ради ее же собственного блага. Когда я его спросила, можно ли мне поехать навестить ее, он мне ответил, что она нуждается в уединении и что посетители ее огорчают.., даже он.
      - Как ему удалось ее вернуть?
      - Он сказал, что она пыталась покончить с собой, бросилась в лестничный проем и сломала череп. Сказал, что после несчастного случая она стала.., послушной, но что за ней все время нужно присматривать, и вот почему при ней неотлучно находится та женщина. Но она не была сиделкой! презрительно бросила Серафина. - Она была шпионкой, его глазами и ушами...
      Но я утихомирила ее, - Серафина чуть заметно улыбнулась. - Она обожала мои отвары, и я позаботилась о том, чтобы она крепко спала всю ночь.., да и большую половину дня. Я ей сказала, что вместо нее буду давать госпоже лекарства. Но я не давала. Я их выбрасывала.
      А однажды я дала этой шпионке отвар, после которого она стала как пьяная.., и он ее увидел. - Серафина злорадно усмехнулась. - Пришлось отослать ее назад.
      - И больше никто не мешал тебе заботиться о госпоже.
      - Нет.
      - А он.., не возражал? - деликатно полюбопытствовал Дэв.
      Серафина презрительно улыбнулась.
      - Нет. У него не было выбора.
      Что-то в бесстрастном лице Серафины не позволило Дэву спросить: "Почему?" - но, кажется, он и сам это знал. Если Ричарда Темпеста можно было назвать королем Темпест-Кей, то Серафину - верховной жрицей.
      - А после того как старый доктор Уолтерз умер, построили больницу и приехал доктор Бастедо.
      - И тогда все изменилось, - заметил Дэв мрачно.
      - Да, новый доктор установил, что было с госпожой на самом деле. Он был поражен тем, как ее лечили, и ясно сказал об этом мистеру Ричарду. Сказал, что старый доктор Уолтерз ничего в этом не смыслил. Госпожа стала первой пациенткой больницы, и доктор Бастедо сделал ей множество разных исследований. А потом он позвал специалиста из Нью-Йорка. Тот прописал ей совершенно новое лечение - гормональные инъекции. - Серафина хмыкнула. - А мистеру Ричарду пришлось согласиться, потому что доктор был очень известный, очень знаменитый. Доктор Бастедо позвал его, когда мистер Ричард куда-то уехал... Когда он вернулся, он ужасно разозлился, но делать было нечего, иначе вся правда вышла бы наружу. Он сказал, что просто потрясен, что всегда безоговорочно доверял старому доктору Уолтерзу, что тот был семейным врачом много лет. Но он также сказал, что доктору Бастедо, прежде чем звать другого врача, сначала следовало у него спросить.
      - И что Луис ответил? - глаза у Дэва сверкнули.
      - Что когда кто-то болен, то ты не ждешь разрешения, а делаешь то, что необходимо. Что его пригласили на остров в качестве врача и в этом качестве он нуждался в консультации специалиста. И что он описал этот случай в научном журнале.., разумеется, без имени.
      - И новое лечение помогло?
      - Произошло чудо. Уже на следующий день госпожа стала совсем другой. Ни приступов раздражения, ни хождений во сне, ни прочих причуд. Она никогда не была сумасшедшей, сказал доктор Бастедо. Никогда.
      Это было гормональное нарушение. Он сказал, что эту болезнь открыли совсем недавно, что доктор Уолтерз мог об этом не знать.
      - Она по-прежнему проходит лечение?
      - Да. Но гораздо реже, из-за возраста. Теперь она ложится в больницу раз в полгода для имплантации гормонов.
      - Понятно, - сказал Дэв, который и впрямь многое понял. - Луис Бастедо знает о ребенке?
      - Да.
      По ее лицу, ее глазам он догадался:
      - Но мистер Ричард не знал, что Луис знает?
      - Этот вопрос никогда не обсуждался.
      "Честь и слава Луису Бастедо, - подумал Дэв, - человеку, который всегда знал, когда держать язык за зубами".
      - Ты совершенно ничего не знаешь, даже сейчас, где была мисс Хелен все эти годы?
      Серафина покачала головой.
      - Нет. Она не могла мне сказать. В ее памяти остался только ребенок.., всегда ребенок, потому что она любила его.
      Они молча глядели друг на друга, думая о страшном зле, причиненном женщине, которую они оба любили.
      - Она по-прежнему ходит во сне?
      - Нет. Это кончилось, когда она вылечилась. И она больше не видит снов. - Серафина вздохнула. - Она убеждена, что это вызвано ее болезнью... Доктор Бастедо объяснил ей, что у нее было не в порядке, но мне кажется, что в глубине души она убеждена, что она была сумасшедшей. Сегодня она испытала огромное потрясение. Оно воскресило в ее памяти те ужасы, о которых она забыла.
      - Ей промывали мозги, - сказал Дэв тихо, но Серафина услышала.
      - И я так думаю. Она сказала мне, что ей на голову надевали разные штуки.., с проводами.
      - Лечение шоком.
      - Верно. Но не для того, чтобы восстановить ее память, а чтобы уничтожить ее.
      - Но зачем? Зачем ему проделывать такое с собственной сестрой?
      - Потому что он ненавидел ее.
      - Ненавидел?
      - Он завидовал.
      И снова Дэв мог только повторить за ней:
      - Завидовал?
      С чего было такому человеку, как Ричард Темпест, завидовать своей робкой, нежной, мечтательной сестре?
      - Из-за ребенка, - сказала Серафина спокойно.
      Дэв ошарашенно на нее глядел.
      - У него не было своих детей, - мягко напомнила Серафина. Ее тяжелый, умный взгляд не отпускал Дэва.
      - Господи, - сказал Дэв. Ему нужно было встать, двигаться. - Он хотел ребенка? - Дэв поглядел на Серафину. - Наследника! А у него были только пасынки! - Он прошелся вперед, потом вернулся. - Сходится! Все сходится! Он всегда знал о ребенке, но ничего не говорил, потому что надеялся иметь своего.
      Его завещанию всего три года. Похоже, что он составил его лишь тогда, когда понял, что у него никогда не будет детей. - Дэв глубоко вздохнул. - А чтобы удочерить ребенка Хелен, нужно было, чтобы у нее не осталось о нем ни малейшего воспоминания. - Дэв тряхнул головой. - Все так, да не так. Чего-то не хватает. - Он продолжал ход своих размышлений. - Зачем ему понадобилось все это городить, если он хотел...
      Глядя ему в глаза, Серафина кивнула.
      - У него не могло быть детей, - сказала она.
      Дэв прекратил ходить взад и вперед по комнате и снова сел.
      - Мне сказала леди Элеонора. Когда она в последний раз болела и знала, что умирает. Ей было тяжело лежать, и я растирала ее особым маслом, которое готовила сама. Однажды, когда я уложила ее в постель, она взяла меня за руки и заставила торжественно поклясться, что после ее смерти я буду заботиться о мисс Хелен.
      "Обещай мне, Серафина, - сказала она. - Поклянись на моей Библии". Она не отпускала меня, пока я не поклялась, хотя я знала, что буду делать то же, что делала всегда. А потом она мне объяснила причину. Давно, когда мисс Хелен была совсем маленькой, к мисс Элеоноре приехала погостить английская кузина с детьми.
      Они уже были совсем взрослыми, но через неделю один за другим заболели свинкой. А когда они уже выздоровели, заболела мисс Хелен. Никто из них не болел тяжело. Кроме мистера Ричарда. Ему тогда было четырнадцать., он только становился мужчиной. Мистер Ричард поправился, но остался бесплодным.
      - Как они узнали об этом?
      - Лишь через несколько лет. В Оксфорде мистер Ричард познакомился с девушкой. Она забеременела и обвинила в этом мистера Ричарда. Он утверждал, что, кроме него, у нее были другие мужчины. Девушка была из богатой, влиятельной семьи, поэтому были сделаны пробы крови и другие анализы. И тогда это выяснилось.
      Он не мог быть отцом не только этого, но и любого ребенка. Все, разумеется, замяли, мистер Ричард принял на себя ответственность, но у девушки случился выкидыш, поэтому никакого ребенка не было. А после этого после того, как он побывал у множества докторов и никто не сумел ему помочь - мистер Ричард начал меняться. Это сказала леди Элеонора. Она сказала, что он обвинил свою сестру. Он сказал, что заразился от нее, поэтому во всем виновата она.., из-за нее он стал неполноценным. И у семьи не будет наследника, потому что мистер Ричард был последним по мужской линии. Серафина замолчала. - Леди Элеонора сказала мне, что, наверно, ее сын на этом помешался. Он никогда не обвинял ее, но леди Элеонора знала своего сына.., потому что любила. Вот почему она заставила меня поклясться хранить тайну и защищать мисс Хелен.
      "Поклянись, что она не узнает.., она не должна этого знать... Но береги ее, Серафина, защищай от него.., никогда не оставляй на его милость, никогда! Я знаю, он стал чудовищем". Она заплакала, о, как горько она плакала. Ни от кого я не слышала такого плача.
      Они долго молчали. Наконец Дэв сказал:
      - Значит, когда появилась мисс Элизабет, ты знала, что она не может быть дочерью мистера Ричарда?
      А тебе не приходило в голову, что она, быть может, дочь мисс Хелен?
      - Я знала это, - невозмутимо ответила Серафина. - Но как я могла сказать об этом госпоже? После всех этих страшных лет она наконец обрела покой.., забыла о том, что у нее был ребенок. И я ничего не сказала. Я решила подождать. И посмотреть.
      Дэв изумленно на нее глядел.
      - А мистер Ричард знал, что ты знаешь?
      - Нет. Об этом знали только врачи, а они были в Европе. Никто не знал, - повторила Серафина. - Он не вынес бы этого.
      - А мисс Касс?
      - Нет. Только его родители. А когда они умерли, лишь он один, Серафина улыбнулась. - И я.
      Он не посмел избавиться от нее, подумал Дэв. Ричард Темпест не боялся никого на свете, кроме этой женщины... Дэв много про нее слышал: что она ведьма, что она умеет лечить, что задолго до того, как на острове появился доктор, люди шли к Серафине. Говорили, что она умеет колдовать, варить приворотное зелье, составлять лекарства от всех болезней. Отвар, который она дала ему сегодня, снял с него напряжение. Мысли прояснились, голова стала легкой. А отвар, приготовленный для Элизабет, принес ей глубокий целительный сон. Нет, Ричард Темпест не посмел отослать эту женщину прочь.
      - Теперь время настало, - с жаром произнесла Серафина, - моя госпожа должна все узнать. - Ее властный взгляд смягчился. - Это будет нелегко.
      Дэв вздохнул.
      - Знаю... Но мне не хотелось бы, чтобы все узнали о бесплодии Ричарда. Особенно Дан Годфри. Тогда он окажется в выигрыше. - Дав беспокойно пожал плечами. - Одного не могу понять: ведь Ричард прекрасно знал, что Дан не будет сидеть сложа руки... Он сам сделал его таким.
      - Да, их всех, - сказала Серафина. - Если бы я тогда смогла сопровождать госпожу в Европу. Впервые в жизни она оказалась без меня. Но у меня была язва на ноге.., я знала, что смогу вылечить ее своими травами, но на это требовалось время, а я не могла ходить. Я уверена, что мистер Ричард нарочно повез мисс Хелен в Европу именно тогда.
      - И поэтому нанял Мэрион Келлер?
      - Он хотел ослабить мое влияние, - Серафина улыбнулась, - но Мэрион Келлер была умной женщиной и сама во всем разобралась. Она ему не доверяла.
      Она мне этого не говорила, но я видела. И она была преданна госпоже, они любили друг друга, доверяли друг другу. Вот почему я не волновалась, когда они уехали без меня. Я знала, моя госпожа в надежных руках.
      - Ты получала когда-нибудь известия от Мэрион Келлер? О том, что произошло с мисс Хелен или где она находится?
      - Нет. Я думаю, она понимала, что мистер Ричард за мной следит. Это было опасно. Она поступила правильно. Главное - безопасность моей госпожи.
      - А потом? Когда она работала в приюте?
      - Нет, она не стала рисковать. А я не поехала в Европу, чтобы меня не выследили. Чтобы не подвергать опасности госпожу.
      - Откуда ты знала, что она в безопасности?
      - Я молилась об этом.
      "Интересно, каким богам?" - подумал Дэв.
      - Но мы еще не все знаем. - Он нахмурился. - Я уже говорил, что Элизабет ничего не помнит о первых пяти годах своей жизни. Но откуда Ричард знал об этом? А он наверняка знал. Он был уверен, что, приехав сюда, Элизабет ничего не заподозрит.., прямо под носом у Хелен.
      - Ричард умел знать все... Вот почему Мэрион Келлер была так осторожна. - Немного помедлив, Серафина спросила:
      - Так мисс Элизабет совсем ничего не помнит?
      - Ничего, если не считать одного момента с цветными пятнами на полу.
      - Для мисс Элизабет это будет потрясением, - проницательно заметила Серафина. - Теперь самое время двинуться дальше.., когда завеса над прошлым уже приоткрылась.
      - Да, но как ее заставить через это пройти? У нее железная воля.
      - У нее была железная воля, - поправила Серафина. - Мисс Элизабет, которую мы видели сегодня, сильно отличается от той, что сюда приехала.
      - Пожалуй, - Дэв задумчиво почесал подбородок. - Но это опасно.
      - Другого пути нет.
      - Верно, - он тяжело вздохнул, - другого пути нет.
      - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы моя госпожа соединилась со своим ребенком. - Взгляд Серафины завораживал. - Все, - повторила она.
      Дэв кивнул.
      - Благодарю, Серафина, - он поднялся с места. - Ты мне оказала огромную услугу, - он улыбнулся. - Надеюсь, не последнюю.
      Глава 12
      Луис Бастедо вспоминал. Однажды, вернувшись домой после изматывающего восемнадцатичасового дежурства в городской больнице Бельвю, он, тридцативосьмилетний нью-йоркский еврей, бросил унылый взгляд на разваренные сосиски, жирные бобы, высохшие гамбургеры и сморщенную жареную картошку, возвел свои полные мировой грусти глаза к небу и возмущенно спросил: "Для этого ты меня избрал?" В мире должно быть что-нибудь получше. И правда. На последних страницах "АМА-Ревью" ему попалось объявление. Для только что построенной больницы на маленьком частном острове на Багамах требовался доктор.
      Со знанием терапии и хирургии, английским или американским дипломом, организаторскими способностями и, по меньшей мере, десятилетним стажем работы в крупной клинике. Предлагаемое жалованье и дом с прислугой в придачу решили дело. Он принялся сочинять послание, прочтя которое работодатели должны были наутро примчаться к его дверям.
      Кусая ногти, он прождал неделю и наконец получил красиво напечатанное письмо, штемпель на котором заставил его испустить ликующее "Ой-вэй!". Ему предлагалось явиться в такой-то день и час в Темпест-Билдинг на Парк-авеню, в конце стояла подпись К, ван Доорен.
      Он отдал в чистку свой лучший костюм, подстриг темные волнистые волосы, подровнял усы а-ля Кларк Гейбл и в назначенное время вошел в огромную стеклянную башню, вдохнул пьянящий запах власти и денег и направился по мраморному полу к внушительной круглой стойке дежурного администратора. Лифтер в униформе вознес его на пятьдесят первый этаж, не уступавший размерами Центральному вокзалу. Луис ждал, что вот-вот раздастся загробный голос, объявляющий об отправлении экспресса "Двадцатый век" в рай через Елисейские поля. Но вместо этого услышал голос, который в журнале "Тайм" с портретом Касс ван Доорен на обложке был назван "таинственным, резким и компетентным", мгновенно узнал всклокоченную белую хризантему волос, лицо мопса, коротенькое толстое тело и даже платье - похоже, с плеча Элеоноры Рузвельт - и понял, что перед ним правая рука Господа Бога, а точнее, держательница ключей от жемчужных врат. Поэтому, когда она принялась выведывать всю его подноготную, он, вспомнив статью в "Тайм", пошел на оправданный риск и произнес: "Леди, из моего медицинского отчета вам известно, что я обрезан, вы, несомненно, располагаете клеветническими отзывами моей первой жены, а также восторженными отзывами заведующего отделом кадров Бельвю и справкой из моего банка, но если вы намерены пересчитать все волосы в моей шевелюре, то я предупреждаю: в шесть у меня дежурство!"
      Васильковые глаза округлились, затем стали узкими, как щелки.
      - Нет нужды, - любезно произнесла она. - Это уже сделано.
      Он подмигнул.
      - Такая задача под силу только вам.
      - Почему только мне?
      - Так, значит, мне придется терпеть эту пытку еще раз?
      По ее смеху он понял, что авантюра удалась. И хотя в тот день Луис не встретился с Ричардом Темпестом, он имел все основания полагать, что список претендентов, в котором фигурирует его имя, очень невелик. Так оно и оказалось. Через неделю он наконец своими глазами увидел живую легенду. В ходе часовой беседы ему не задали ни одного конкретного вопроса - Касс ван Доорен прекрасно справилась со своим делом, - но позже, потягивая спасительное виски со льдом, он понял, что его и в самом деле разложили по косточкам и даже пересчитали все волосы на голове. Неудивительно, что Ричард Темпест прибрал к рукам весь мир. "И меня, смышленого еврейского парнишку из Бронкса", - подумал он в замешательстве.
      В четверг раздался звонок от Касс ван Доорен. Не сможет ли он на уик-энд прокатиться в Темпест-Кей?
      Она извинилась, что не предупредила заранее... Но он сразу понял: это еще одна проверка.
      - Леди, - сказал он любезно, но серьезно, - чтобы заполучить эту работу, я готов прокатиться даже на вас...
      Взрыв смеха в телефонной трубке сказал ему, что удача ему не изменяет.
      Но, оказавшись на острове, он засомневался: неужели он, Луис Бастедо, и вправду такой везучий? Его поразила не райская атмосфера, не великолепный климат, не тропические красоты, а новая сверкающая белоснежная больница, оснащенная не только не хуже, но лучше любой крупной клиники. Ричард Темпест не посчитался с расходами. Как сказал он сам, промышленность на острове быстро развивалась. Для консервной фабрики, завода по опреснению воды, электростанции и новой школы нужны были люди, которые могут заболеть, нуждаться в медицинской помощи и даже госпитализации. И все это совершенно бесплатно. Луису предоставили право самому набирать персонал, и он не только из политических соображений предложил, чтобы не менее половины служащих были местными жителями. Когда Ричард Темпест, улыбнувшись, мгновенно согласился, Луис почувствовал, что удача по-прежнему ему сопутствует.
      А очутившись в Мальборо, он окончательно убедился, что Кто-то Там Наверху действительно к нему благоволит. Он полагал, что музей Фрика истинное сокровище, но этот дом был Тиффани и Хэри Уинстон и Ван-Клиф и Арпелз, вместе взятые... А когда его представили роскошной блондинке, которая за обедом то и дело прижималась к нему своей ножкой, а после обеда дала недвусмысленно понять, что она не прочь взглянуть на его собственные сокровища, он пришел в такое замешательство, что лишь глубокой ночью, с трудом переводя дух в ее необъятной, застеленной шелковыми простынями кровати, он извиняющимся тоном решился спросить: "Простите, как все же ваше имя?"
      Теперь, семнадцать лет спустя, он устало сидел за столом в чистом кафетерии рядом с операционной, где кофе всегда был горячим и крепким, и размышлял о том, что с тех пор ее имя несколько раз менялось. Но и он менялся тоже. Как и его больница. Благодаря его неусыпным заботам она расширилась, приобрела прекрасную репутацию, от желающих поступить сюда работать не было отбоя, и удовлетворяй он все заявления о приеме, врачей и сестер здесь было бы гораздо больше, чем пациентов. Старшую сестру он переманил из Колумбийского медицинского центра, старшая санитарка стажировалась в знаменитой лондонской больнице св. Фомы. У него были потрясающие интерны, и лучшие девушки острова учились на сестер у его колумбийского сокровища. В общем, его судьба и впрямь оказалась дорогой в рай, но в этом раю, как это и положено, водились змеи. Очень скоро Луис узнал, что сказочная жизнь Темпестов в их волшебном замке была одной из страшных сказок братьев Гримм.
      ***
      Кажется, прошлой ночью он помешал досказать до конца еще одну такую сказку. Тело Хелен Темпест одеревенело, припадок истерии затянул пеленой ее глаза и сделал каменными ее мышцы. Луис впрыснул ей содиум пентатол и провел возле нее почти всю ночь, осторожно извлекая из ее сознания то, что мучило ее все эти годы, и тщательно ведя записи, которые он потом запер в ящик с надписью ХЕЛЕН ТЕМПЕСТ.
      Затем он отправился спать, но заснуть ему не удалось. После всего услышанного о сне не могло быть и речи. Когда он увидел, как Дэв Локлин входит в больницу, пересекает вестибюль, озабоченно ищет его глазами и, улыбнувшись с облегчением, кидается к нему, он понял: на острове началась эпидемия.
      - Что тебя привело? - спросил он.
      Элизабет проснулась бодрой и отдохнувшей. Она с удовольствием потянулась, но тут в ее памяти, заслонив собой все остальное, всплыли события прошлой ночи.
      Она уселась на кровати, чувствуя внезапно нахлынувшую дурноту. Кольцо.., портрет.., злорадный голос Дана Годфри. Все это промчалось у нее в голове, словно прокрученная слишком быстро пленка: мелькали кадры, звучали писклявые голоса, пока не слились в один пронзительный визг.
      "Что же мне делать? - подумала она, глядя на свои дрожащие руки. Думай.., думай...." - приказала она себе, кусая пальцы, сжимая и разжимая ладони, не в силах сосредоточиться.
      Испуганная и растерянная, она сидела на кровати, когда дверь отворилась и вошел Дэв Локлин.
      - Доброе утро, - сказал он. - Как ты?
      Он ласково улыбался, голубые глаза смотрели с участием.
      - Значит, это правда, - глухо сказала Элизабет. - То, что случилось прошлой ночью...
      - Да.
      - Какой кошмар, - она спрятала лицо в ладони.
      - Не бойся, - сказал он, садясь рядом с ней и обнимая ее. - Я с тобой.
      Она дрожала, хотя ее тело было теплым со сна. Лед начал таять...
      Они сидели и молчали. Элизабет, вне всякого сомнения, была в состоянии шока: не знала, что сказать, просто не могла говорить. Когда Лоретта вошла с подносом кофе, то прежде, чем поставить его на стол, она бросила на них из-под опущенных ресниц удивленный взгляд.
      Дэв налил черный горячий кофе в чашку и положил туда побольше сахару.
      - Пей.
      Она послушно проглотила то, что он ей дал, хотя никогда не клала себе в кофе сахар. Потом опять легла, устремив глаза в потолок. Но это были уже не мертвые стекляшки, как прошлой ночью, ее глаза, хотя и неподвижные, сделались живыми. В них, словно в зеркале, отражались все ее чувства. "Да, - радостно подумал он, - лед начал таять..."
      Нужно было поднять ее с постели.
      - Как насчет душа? - спросил он.
      - Что? Ах, да...
      Поднявшись с кровати, она прошла в ванную, даже не заметив своей наготы. Она долго не появлялась, и, заглянув туда, Дэв увидел, что она неподвижно стоит под душем, глядя прямо перед собой. Ее волосы прилипли к голове, руки были опущены. Сняв с крючка большое махровое полотенце, он выключил душ и отвел ее назад в спальню. Там он насухо вытер ее. Она послушно позволила обернуть себя полотенцем и тихо ждала, пока он принесет полотенце поменьше, чтобы вытереть ей голову. Потом он подвел ее к трельяжу, усадил на стул и взял в руки щетку для волос.
      - В детстве я часто расчесывал волосы своей матери, - сказал он, улыбаясь ей в зеркало.
      Начав с висков, он провел щеткой назад и вниз по мокрым густым волосам. Осторожно приподнял и расчесал концы, чтобы не причинить ей боли. Затем снова провел щеткой от висков к основанию затылка. Следуя за щеткой, она откинулась назад, и ее лицо в зеркале сделалось безмятежным и сонным, глаза закрылись.
      - Приятно? - спросил он.
      Ответа не последовало, но ее голова еще сильней откинулась назад.
      - Не останавливайся, - произнесла она, но так, что Дэв, похолодев, остановился. - Ты ведь знаешь, как я люблю, когда ты мне расчесываешь волосы, мамочка... - голос был тонкий и пронзительный - детский голос, совсем не похожий на ее обычное контральто. - Пожалуйста, попричесывай меня еще немножко.
      Дэв подчинился, сдерживая дрожь в руках.
      - Как хорошо... Я люблю, когда ты меня причесываешь.
      Ее глаза были закрыты, на губах играла легкая улыбка.
      - Сто раз, мамочка. Ты считаешь?
      Не решаясь ответить, Дэв продолжал работать щеткой, пока не заныла рука. Когда он остановился, Элизабет глубоко вздохнула.
      - Спасибо, мамочка. Мне было так приятно.
      Повернув голову, она подставила лицо для поцелуя.
      Он осторожно коснулся ее губ. И тогда она, обвив его шею руками, прижалась к нему всем телом.
      - Я люблю тебя, мамочка.
      И снова Дэв промолчал, боясь, что его голос разрушит чары.
      - А теперь скажи, что ты меня любишь, - потребовал детский голос.
      - Я люблю тебя, - тихо произнес Дэв.
      Глаза Элизабет вдруг широко распахнулись. Несколько мгновений она в ужасе глядела на него, затем сжалась и, оттолкнув его обеими руками, обмякла.
      Глаза у нее закатились, так что стали видны одни белки. Он поднял ее на руки и опустил на кровать. Лицо ее сделалось мертвенно-бледным, тело застывшим. Он приложил к ее сердцу руку: оно бешено колотилось.
      Когда Элизабет открыла глаза, в них стоял туман, как в тот вечер на пляже, и, как тогда, они становились все яснее, заметили его, опознали, и она резко спросила:
      - Что ты здесь делаешь?
      Заметив, что она лежит в постели, едва прикрытая полотенцем, Элизабет вспыхнула, отодвинулась в сторону и туже завернулась в полотенце.
      - Что со мной было?
      Он рассказал. Краска отлила от ее щек.
      - Но я ненавижу, когда касаются моих волос.
      - Теперь, - уточнил Дэв.
      - А что... - она облизала сухие губы. - Что я делала?
      - Ты просто таяла от удовольствия... Совершенно расслабилась. С некоторыми людьми это бывает.
      Она зажмурилась.
      - О Боже, - вырвалось у нее.
      - Прошлой ночью ты пережила страшное потрясение, похоже, это его отголоски, - продолжал он осторожно. - То, что тебе неприятно, когда дотрагиваются до твоих волос, скорей всего форма защиты от тягостных воспоминаний.
      Она повернулась к нему спиной.
      - С меня довольно доморощенной психиатрии, - процедила она сквозь зубы.
      - Ты права, - согласился Дав, - теперь мы возьмемся за дело как следует.
      - Что это значит "как следует"?
      Он встал, подошел к ней, она отпрянула назад.
      - Это значит, что мы должны добраться до остальных твоих воспоминаний. Они здесь, у тебя в голове.
      Ты только что это доказала.
      Она сжала голову обеими руками, словно хотела выдавить воспоминания, как зубную пасту.
      - Если мы хотим знать правду, - настаивал Дэв, - то ничего другого не остается. - Он помолчал. - Помнишь вчерашний вечер?
      - Конечно, помню!
      - Тогда подумай о том, что все это значит...
      - Я знаю, что это значит... - ее голос звучал испуганно.
      - Это значит, - осторожно продолжал он, - что ты оказалась такой, как я сказал...
      - Нет, - простонала она, не отнимая рук от головы. - Нет...
      - Да, - безо всякой жалости продолжал он. - Ты не то, что о себе думаешь. Твоя мать не умерла. Это Хелен Темпест.
      - Нет! - пронзительно вскрикнула она.
      Увидев, что она покачнулась, он одним прыжком оказался возле нее.
      - Перестань сопротивляться, - уговаривал он. - Это правда. Прими ее.
      Элизабет дрожала, зубы ее стучали. Дэв крепко обнял ее, распахнув пиджак, чтобы она могла почувствовать тепло его тела. Она крепко прижалась в нему.
      - Пойми, - повторил он, - Хелен Темпест - твоя мать, потеряв которую ты вообразила, что она бросила тебя. - Он почувствовал, как она напряглась. - Да, именно так. Твой детский мозг не умел объяснить это по-другому. Вчера она была здесь, а сегодня исчезла, бросила тебя.
      - Моя мать умерла!
      - Нет. Наверное, тебе сказали, что она умерла, чтобы ты больше о ней не спрашивала... Мне кажется, - осторожно заметил он, - что корни твоего страха перед кладбищами кроются здесь.., что, быть может, тебя отвели на кладбище...
      - Нет.., нет... - В ее голосе звучала боль.
      - И показали могилу...
      - Не правда! - выкрикнула она и, несколько раз ударив его кулаками, зарыдала.
      Обняв ее за плечи, он подвел ее к кровати и усадил к себе на колени. Рыдания рвались из самой глубины ее существа, все ее тело сотрясалось. Она плакала долго, пока не выплакала все слезы. Всхлипнув еще несколько раз, она без сил опустилась на кровать.
      - Ну вот и хорошо, - сказал Дэв ласково.
      - Я никогда не плачу.., никогда, - произнесла она глухо.
      Она громко высморкалась в платок, который дал ей Дэв.
      - Крепко сжатые губы сильнее трескаются, - заметил он с улыбкой.
      - Похоже, я вся растрескалась.
      - Это бывает, когда статуи падают с пьедестала.
      При этих словах она вскинула голову, но встретила нежный взгляд голубых глаз. Несколько мгновений она недоверчиво глядела в них, затем кисло улыбнулась.
      - И ты хочешь снова собрать меня по кускам.
      - И получится Венера Милосская, но с руками, - серьезно согласился Дэв.
      Она усмехнулась, но взгляд из-под мокрых ресниц был трогательно застенчив.
      - Мы одного роста...
      Дэв засмеялся.
      - И прекрасно, - сказал он, прижимая ее к себе.
      - Мне стало лучше... - В ее голосе слышалось удивление.
      - Я же говорил тебе, надо выпустить все наружу, а не держать внутри.
      Она еще раз высморкалась, запихала его носовой платок ему в карман и вдруг осознала, что сидит у него на коленях, в его объятиях. Ее мраморно-белая кожа сначала слегка порозовела и тут же сделалась пунцовой.
      Она замерла и вперила взгляд в верхнюю пуговицу его рубашки.
      - Иди сюда, - решительно сказал Дэв, ссаживая ее с колен и подводя за руку к зеркальной двери в гардеробной. Он встал у нее за спиной, положив руки ей на плечи.
      - Господи.., на кого я похожа! - При взгляде на спутанные волосы, заплаканное лицо и сбившееся полотенце она поморщилась.
      - Вот твоя первая ошибка. При нашей первой встрече меня поразило, что женщина с твоей внешностью растерялась, заметив искреннее восхищение муж, чины. Потом я понял, что, с твоей точки зрения, здесь было нечем восхищаться. - Он держал ее голову обеими руками так, что она могла смотреть лишь вперед, на свое отражение. - Смотри хорошенько, - сказал он, - на потрясающе красивую женщину.., сейчас у тебя красный нос и распухшие глаза, но все равно от твоей красоты дух захватывает... Ты просто великолепна, - заключил он совершенно непререкаемо. И добавил с усмешкой:
      - Поверь тому, кто в этом разбирается.
      Она внимательно глядела на себя.
      - Ты так думаешь? - неуверенно спросила она.
      - Конечно. Неудивительно, что камере ты нравишься. - Он сделал паузу. - Но себе ты, разумеется, никогда не нравилась.
      Она промолчала. Ведь он уже ответил за нее.
      - У китайцев есть пословица: "Чтобы любить других, нужно полюбить себя". А ведь они прекрасно разбирались в человеческой природе. Тот, кто не любит себя, не способен поверить в то, что его любит другой.
      Вот в чем твоя первая ошибка. Ты вообразила, что если твоя мать исчезла, то она тебя отвергла. Для пятилетнего ребенка естественно было заключить, что она тебя недостаточно любила, а впоследствии ты стала думать, что она тебя вовсе не любила. Это привело к непоколебимому убеждению, что ты не заслуживаешь любви.., и ты принялась глядеть на себя сквозь призму ненависти.
      - С чего ты это вдруг вообразил? - теперь ее голос звучал сердито.
      - Не вдруг. Внизу в библиотеке я просмотрел все, что нашел по психологии. Я говорил с Луисом Бастедо и с моим знакомым психиатром из Дублина. Прошлой ночью я думал только о тебе... В самом деле, с тех пор, как я тебя встретил, я только о тебе и думаю. - Он повернул ее к себе лицом. - Я столько не думал ни об одной женщине...
      Покачав головой, он продолжил:
      - И я заставлю тебя мне поверить, даже если придется потратить на это остаток жизни!
      Он вздохнул.
      - Я вижу, что даже теперь ты мне не веришь, но ты поверишь. И тогда выздоровеешь.
      - Еще одна история болезни, доктор Фрейд? - язвительно произнесла она.
      - Не Фрейд, а Дэв Локлин.
      - Я знаю, кто ты такой, - спокойно произнесла она.
      - В самом деле? Сомневаюсь... Ты хочешь знать совсем другое: что мне от тебя нужно.
      Ее внезапно заблестевшие глаза подтвердили, что он был прав. Он снова повернул ее лицом к зеркалу.
      - Вот твой ответ.
      - Но ты сам сказал, что я не такая, какой кажусь, - торжествующе напомнила она.
      - Верно, но мой интерес к тебе вызван как раз твоим видом. Когда я обнаружил расхождение, то было уже поздно, во всяком случае, это не имело значения.
      Он видел, как ее недоверчивые глаза с удивлением изучают отражение в зеркале.
      - Но ведь я такая огромная, - сказала она, - и у меня перепонки на ногах. - Она поглядела вниз.
      - Кто сказал, что прекрасно только маленькое?
      Я тоже большой. Мы с тобой под стать друг другу, ты и я. Да, ты высокая, да, ты крупная, но у тебя великолепное тело. - Под его пристальным взглядом она расправила плечи. - И что с того, что у тебя перепонки на ногах? Зато ты прекрасно плаваешь. - На ее губах мелькнула улыбка. - Если ты некрасивая, то почему тебя взяли в манекенщицы?
      - В безумные шестидесятые сгодится что угодно...
      - Я отказываюсь верить, что ты единственная манекенщица в 183 сантиметра.
      - Нет, не единственная, - неохотно призналась она.
      - Тогда в чем дело? - Он тихонько встряхнул ее за плечи. - Ты красивая. Поверь мне. Ведь я всегда говорил тебе правду, разве не так? Посмотри на себя, в самом деле.
      Он снова повернул ее лицом к себе и, взяв за подбородок, заставил заглянуть себе в глаза.
      - Смотри на себя во мне... - в его зрачках она различила лишь крохотные отражения. Но вдруг увидала больше, гораздо больше. Его глаза притягивали, и она погрузилась в них, как тогда на пляже, когда они сумели разглядеть то, что она так долго прятала, и с этого момента началось ее пробуждение к жизни.
      - Ты очень красивая, - сказал он. - Ты создана для любви. И не только из-за красоты. Ты страшно зажата, но внутри тебя дремлет великолепная женщина, и я хочу помочь тебе ее разбудить.
      - Как?
      - Есть одно средство. Этим утром я был у Луиса Бастедо. - Он почувствовал, как она дернулась. - Я ему все о тебе рассказал. И попросил его помощи, от имени нас обоих. Нам нужно проникнуть в те пять лет, что ты забыла, а твоя мать должна вспомнить свои.
      - Моя мать... - повторила она, привыкая.
      - Да, твоя мать. Ведь она твоя мать.., все, что говорил Дан Годфри, правда. Но это нужно доказать, воскресить эти мертвые годы.
      - Сколько на это уйдет времени? - произнесла она с трудом.
      - У нас нет времени на годы терапии. Дан Годфри не станет ждать. Необходимо раскрыть тайну быстро, и вовсе не ради него. Ради тебя и Хелен.
      - Каким образом?
      - Под гипнозом.
      На этот раз она в ярости вскочила.
      - Нет, никогда!
      - Это единственный выход.
      - Не говори мне, что Луис к тому же и психоаналитик!
      - Нет, он не психоаналитик. Но он мастер на все руки, на этом острове ему пришлось многому научиться.
      Он великолепный терапевт, первоклассный хирург и совершенно непредвзятый, непредубежденный человек.
      - Никогда! - отрезала она. - Никогда не позволю копаться в моих мозгах!
      - Это делается не ради забавы, - убеждал Дэв. - Луис не будет подчинять твое сознание своему и заставлять тебя проделывать разные дурацкие штуки. Он доктор, а не шарлатан. Но лучше он сам все тебе объяснит при встрече.
      - Нет, ни за что!
      Ну что ж, подумал Дэв Локлин, придется применить жесткие меры...
      - Даже ради твоей матери? - спросил он ледяным голосом. Она вздрогнула. Принялась беспокойно теребить свои руки. - Неужели до тебя еще не дошло, что женщина, лежащая в больнице, твоя мать. Это Хелен Темпест расчесывала тебе волосы, ее ты называла мамочкой, с ней ты жила, ее любила всем сердцем и отчаянно тосковала по ней...
      Заткнув уши руками, она согнулась, словно ее ударили.
      - Нет, нет...
      - Ты не желаешь, чтоб она была твоей матерью?
      Боишься? Подумай о ней хоть немного. Неужели она побоялась бы признать тебя? Своим отказом ты отвергаешь ее. - Он был жесток, его слова больно ранили ее, но он обязан был разбить корку льда.
      - Я не могу, - простонала она, - не могу.
      - Почему не можешь?
      В ней боролись защитник и обвинитель, но наконец она честно призналась:
      - Потому что мне страшно...
      - Конечно, страшно, - согласился, медленно приближаясь к ней. - Но я буду с тобой. Мы будем вместе.
      Мы все хотим помочь тебе... Я понимаю, тебе нелегко принять чужую помощь, тебе это кажется проявлением слабости... Ты одержима стремлением к совершенству из-за того, что считаешь себя недостойной любви. Поэтому ты пытаешься убедить себя, что любовь тебе не нужна. - Прежде чем она успела возразить, Дэв обнял ее, ласково, заботливо, уверенно. - Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой. Я хочу помочь тебе.
      Она не отвечала, но ее тело у него в руках обмякло, ослабело, и он, воспользовавшись ее замешательством, перешел в наступление:
      - Почему бы тебе хотя бы не поговорить с Луисом?
      Пусть он объяснит тебе, что это совсем не сложно. Все проще простого...
      Понемногу Элизабет начала оттаивать. Тяжело вздохнув, она тихо сказала:
      - Хорошо.
      - Тогда давай одеваться. Луис ждет внизу.
      ***
      - Не знаю, как вы, а я во время беседы предпочитаю прогуливаться, любезно произнес Луис. Его сонные карие глаза улыбались. - Не возражаете?
      Несколько секунд она внимательно глядела на него, затем сдержанно улыбнулась.
      - Нет.
      Она великолепно разыгрывала равнодушие, однако в ровном голосе проскальзывали тревожные нотки. Его профессиональный взгляд отметил и другие изменения.
      Ледяное сияние уступило место тусклому блеску, в невидимом силовом поле появились разрывы. В душе Элизабет поселилось сомнение. Она держалась напряженно, словно пыталась удержать от распада рассыпавшийся на части монолит. Гордая, подумал Луис. Чертовски гордая. Наверное, никогда не просила о помощи, и ей невероятно трудно просить сейчас. Есть люди, которые до самой смерти не могут этому научиться.
      А может быть, она убеждена, что ей никто и не станет помогать. В этом нужно разобраться. Пока Элизабет одевалась, Дэв в нескольких словах рассказал ему о том, что случилось сегодня утром. Возможно, ей кажется, что в ней что-то сломалось. А если прибавить к этому вчерашнее ночное чтение книги откровений, то в этом нет ничего удивительного. И он должен убедить ее подвергнуться гипнозу. Ну что ж, подумал он, похоже, эта дама всегда берет быка только за рога...
      Они медленно брели по направлению к парку. Элизабет приноравливала свой шаг к неторопливой походке Луиса. Когда они приблизились к узким ступеням лестницы, Луис пропустил ее вперед, любуясь мерным покачиванием ее бедер. Он задержался у куста, усыпанного кремовыми цветами размером с чайное блюдце.
      - Какой красивый куст, - заметил он, срывая пышный цветок. - Вообще-то я не из тех, кто восторгается цветами, но раз уж мы здесь оказались, грешно не воспользоваться случаем. - Он протянул ей цветок.
      Элизабет взяла его и низко опустила голову, вдыхая аромат, поэтому Луис не мог видеть ее улыбки.
      - Итак, - сказала она, - что бы вы хотели узнать?
      - Ну, например, что вы чувствуете в связи с тем, что с вами случилось. Я имею в виду не только вчерашнюю ночь, но и все остальное.
      - Да ничего определенного. Просто все как-то изменилось.
      - То, что вас окружает, или вы сами?
      - И то и другое.
      - А в настоящий момент?
      Некоторое время они молча шли рядом. Наконец, с трудом подбирая нужные слова, она нерешительно произнесла:
      - Все открывается.., словно кто-то широко распахнул окно.., и при ярком свете все увеличилось. - Несколько секунд она молчала. - Я привыкла видеть вещи издалека, как бы через обратный конец телескопа.
      Я и раньше прекрасно их видела, но они были далеко, слишком далеко от меня и не имели ко мне отношения.
      Я чувствовала себя.., в стороне.., вне досягаемости, меня ничто не могло задеть.
      - А сейчас все разом на вас обрушилось?
      Она кивнула.
      - Да.
      - Прошлой ночью вы испытали нечто вроде шока.
      - Да, но...
      - Что - "но"?
      - Видите ли, то, что я в свое время узнала от Харви Грэма, было по меньшей мере поразительно, но никакого шока у меня не было. - Она остановилась и посмотрела на него. - Если я не испытала шока, узнав, кто мой отец... - она замялась, - то почему я должна испытать шок, узнав, кто моя мать?
      - Потому что у вас никогда не было отца, о котором вы могли бы вспоминать. А мать была. И ее вы помните, пусть даже бессознательно. Мозг никогда ничего не забывает. Он просто глубоко хоронит в памяти некоторые вещи. А прошлой ночью эти воспоминания были извлечены на поверхность.
      Она замедлила шаги, теперь приноравливая их к своим мыслям.
      - Вам известно, что произошло сегодня утром?
      - Да.
      - И как.., вы это объясняете?
      - Опять же старыми воспоминаниями. Судя по тому, что рассказал мне Дэв, расчесывание волос было для вас и вашей матери особым ритуалом. Вам нравилось, когда она это делала, ей нравилось это делать.
      Возможно, она причесывала вас каждый вечер, перед тем как уложить спать, или утром, когда вы одевались.
      Но независимо от места и времени этот ритуал был формой физического контакта, которая была важна для вас обеих. И это действие, независимо от того, кто его производит, всегда как бы возвращает вам мать. Вы провели с ней пять лет. Помните, кто сказал: "Дайте мне ребенка до семи лет, и он мой на всю жизнь"?
      - Игнатий Лойола.
      - И он был абсолютно прав. Именно в первые пять лет мы больше всего и быстрее всего учимся. Особенно любви.
      - И потому я терпеть не могла, когда дотрагивались до моих волос?
      Осторожно и благодарно следуя по проложенному Дэвом пути, Луис ответил:
      - Полагаю, на этот вопрос можно с уверенностью ответить утвердительно. В данном случае ваше сознание поставило защитный барьер.
      Внимательно, словно боясь упасть, Элизабет изучала почву у себя под ногами.
      - Означает ли это.., что я.., лишившись матери, пережила эмоциональное потрясение?
      - Подобных случаев сколько угодно. - Луис осторожно нащупывал путь. Приемные психиатров полны людьми, пытающимися вернуть любовь, которой они лишились со смертью матери.
      - Но я никогда к этому не стремилась, - тотчас возразила она.
      - Потому что есть и другая категория людей, которые, считая себя отвергнутыми, сами отвергают, чтобы их больше не отвергли. Звучит довольно запутанно, - прибавил он извиняющимся тоном, - но такова человеческая природа. И любовь.
      И снова они шагали молча. Наконец она произнесла:
      - Я никогда не была на это способна. На любовь. - Ее голос был лишен всякого выражения.
      - Считается, что наши действия продиктованы разумом. Даже теперь, когда нам столько о нем известно, мы не в состоянии до конца оценить его могущество. Мы используем не весь наш мозг, лишь некоторые его части, но даже их - не в полную силу. Однако нам определенно известно, что на самом деле наши действия обусловлены подсознательной мотивацией.
      - Вы хотите сказать, что причина наших действий может быть вовсе не такой, как нам кажется?
      - Опять не в бровь, а в глаз. - Она на редкость точно наносит удары, подумал он.
      - Значит, мы не обязательно такие, какими себя считаем?
      - Как правило, нет.
      И снова последовало молчание.
      - То есть, вы хотите сказать, что, несмотря на нашу уверенность в обратном, на самом деле мы не совсем понимаем, что мы делаем и почему? И что под гипнозом всплывает наше подлинное "я"?
      - Я вовсе этого не говорил, я просто допускаю такую возможность. Я, например, сказал, что мозг ничего не забывает. Те первые пять лет, которых вы не помните, тоже хранятся там. Как фотографии на негативе.
      - Но память можно стереть?
      Луис подумал о Хелен.
      - Да. Мозги можно промыть, как и все остальное.
      - Это вы и хотите со мной проделать?
      - Боже упаси! - от изумления Луис остановился. - Гипноз - это освобождение. Фигурально выражаясь, вы отваливаете камень от пещеры, чтобы выпустить воспоминания наружу. Но это не означает, что они испарятся при свете дня.
      Он видел, что не убедил ее.
      - Позвольте, я вам объясню, - сказал он, беря ее за руку. Луис свято верил в телесный контакт, он говорил о состоянии пациента не меньше, чем карта температуры.
      - Речь идет не о фокусах в ночном клубе. Люди под гипнозом не делают ничего такого, что противоречило бы их сознательным убеждениям. Просто гипноз обостряет память, усыпляя внутреннего цензора - эдакого ангела-хранителя нашей психики, который освобождает нас от непосильного груза забытых чувств и похороненных воспоминаний, он сортирует их, а потом либо отбрасывает, либо пропускает в сознание. Под гипнозом мы просто даем этому ангелу-хранителю снотворное, и наши воспоминания без помех проскальзывают мимо него на цыпочках.
      - Тогда не обязательно, чтобы сознание было выключено?
      - Нет. Позвольте мне объяснить, что именно должно произойти.
      ***
      А в это время в доме бушевали страсти. Касс была оскорблена.
      - Ты не имеешь права здесь распоряжаться, - возмущенно говорила она Дэву. - Ты слишком много на себя берешь! И пользуешься негодными средствами!
      Элизабет Шеридан никогда не позволит лишить себя самоконтроля.
      - Позволит, если захочет узнать о себе правду.
      - Нам всем этого хочется, - добавила Матти.
      - Этого хочется тебе! И мы прекрасно знаем, почему.
      Касс собрала всех: Дейвида, Ньевес и Харви, который вернулся из больницы до странного притихшим.
      - Каждый лезет не в свое дело, и в результате мы ходим по кругу. Не забывайте, что как душеприказчики мы с Харви командуем этим кораблем!
      - Этот корабль - Элизабет, - сказал Дэв.
      - Дэв прав, - покорно подтвердил Харви. - Последнее слово остается за Элизабет и Хелен.
      - А мы обязаны блюсти их интересы. Ты отвечаешь за Хелен, а Элизабет оставь мне.
      - И не надейся, - пробормотала Матти себе под нос.
      - Так, значит, ты не хочешь знать правду? - спросил Дэв.
      - Я ничего подобного не говорила! Я говорила только, что некоторые люди присваивают все права себе!
      - Ах, прекрати, Касс... - искренне наслаждавшаяся этой сценой Матти напустила на себя обиженный вид. - Дэв просто хочет помочь. Мы все заинтересованы в правде.
      - Верно, и всем известно, зачем эта правда нужна тебе! Чтобы снова водрузить Ричарда на пьедестал!
      Тебе выгодно, чтобы у Ричарда не было дочери от другой женщины! Тогда ты опять станешь первой, не так ли? И он будет принадлежать одной тебе.
      От томной невозмутимости Матти не осталось и следа.
      - Всем так же известно, что и ты мечтаешь о том, чтобы некая особа принадлежала одной тебе! У тебя в глазах позеленело от ревности! Но зеленый все же лучше черно-белого!
      - Вы только ее послушайте! - Касс сорвалась с места. - Ты просто не можешь смириться с тем, что она дочь Ричарда! Что он оставил ей все свое состояние!
      И ты еще смеешь обвинять меня в ревности?
      - Нет, ты неисправима! Ты хочешь всем распоряжаться, все иметь и всеми командовать. Это ты на себя слишком много берешь!
      Рука Касс с маху обрушилась на щеку Матти.
      - Касс! - голос Харви звучал уже более привычно. - Ты удивляешь меня! Что это на тебя нашло?
      - Что на меня нашло? Не тебе об этом говорить! Ты зеленеешь от ревности не хуже любого другого! Тебе невыносима мысль о том, что Хелен Темпест - чистая, святая, девственная Хелен Темпест - мать внебрачного ребенка!
      - Да как ты смеешь? КАК ТЫ СМЕЕШЬ! - взорвался Харви. - Я раз и навсегда запретил тебе пачкать имя Хелен Темпест в моем присутствии! Лучше погляди на себя. Матти права. Я тоже не слепой. Я видел, как ты...
      - Харви! - тихо произнес Дэв. Но этого было достаточно, чтобы Харви замолчал на полуслове.
      Появившийся в дверях Дан, который с восторгом слушал эту перепалку, разочарованно вздохнул. События действительно принимали непредсказуемый оборот. Каждый преследовал собственные цели, отвергая все, что им противоречило. Однако Харви сумел взять себя в руки и сдержанно произнес:
      - Я очень сожалею. Прошу забыть о моих словах.
      Я только хочу повторить, что сейчас не время для взаимных оскорблений. У нас хватает и других забот.
      Дан со смехом вошел в гостиную.
      - Боже мой, Харви, я, кажется, разворошил улей.
      Как может правда выйти наружу, когда ей некуда идти?
      Конечно, Матти хочет реабилитировать Ричарда. Конечно, Касс хочет всеми командовать - если понадобится, до самой смерти, конечно, Харви хочет, чтобы на репутации Хелен не было ни единого пятнышка - даже если придется наложить еще один слой побелки. А что касается тебя... - он злобно посмотрел на Дэва, - то ты не прочь заполучить все эти денежки. Если дело выгорит, твои финансовые трудности останутся позади!
      Однако на этот раз твое вмешательство мне на руку! Давайте покопаемся в прошлом. И не будем зря терять времени!
      - Привет всей компании! - Это был Луис. Вместе с ним вошла взволнованная и притихшая Элизабет.
      - Ну как? - нетерпеливо спросил Дан.
      - Прекрасно, - бодро ответил Луис.
      Но Элизабет смотрела на Дэва, а он - на нее. Остальные затаили дыхание. Все было ясно без слов. Дейвид почувствовал себя ничтожеством, а Касс в отчаянии прикусила губу.
      - Я согласна, - спокойно сказала Элизабет.
      Поднялся переполох. Дейвид, не отрываясь, смотрел на Дэва. Как ему это удалось? Как? Он всегда добивается своего. Стоит ему появиться, все женщины его.
      Но что я делаю не так? Все, бичевал он себя. Ведь он тебе все объяснил. Сказал, что нельзя возводить женщину на пьедестал. Сказал, что ты делаешь это потому, что смертельно боишься живой, из плоти и крови, женщины, обладающей мыслями и желаниями. Что ты предпочитаешь фантазии. Всегда поклоняешься недосягаемым женщинам, потому что они недосягаемы и, следовательно, не опасны. Они далеко и не могут тебя задеть. Проще грезить, чем рисковать собой. Поклоняться идеалу безопаснее. Вот почему ты не поверил Инее.., вот почему ты так поспешно принял версию Ричарда. И твоя неуверенность в себе - всему причина.
      Слишком застенчивый, слишком робкий, слишком нерешительный.., слишком трусливый. Но откуда взяться уверенности, если вся жизнь - сплошные неудачи?
      Ему стало жаль себя. Единственное, в чем ты преуспел, так это в неудачах. Вот так. По неудачам ты олимпийский чемпион, чемпион мира. А в остальном.., он резко обернулся. Ему смертельно захотелось выпить.
      Касс наблюдала, как он поплелся за своим пойлом.
      Ей и самой было несладко. Она поняла, что проиграла.
      Во взгляде Элизабет она прочла все... Она тупо последовала за Дейвидом, лучше, чем когда-либо, его понимая.
      Матти была на седьмом небе. Теперь они увидят. Теперь они убедятся в том, что Элизабет Шеридан не дочь Ричарда. А позже разберутся, почему он сделал ее наследницей. Возможно, потому, что она из рода Темпестов. Наверняка... Он всегда фанатично гордился своим родом. Но главное сейчас то, что она, Матти Арден, вновь окажется первой. Не будет отверженной, забытой ради внебрачной дочери от другой женщины... Из проигравшей она станет победительницей.
      Дан втайне торжествовал. Приятно наблюдать, как эта замороженная сука превратилась в мокрого пуделя.
      Считала себя лучше всех. Высокомерная корова. Ну кто бы мог подумать, что она своими руками поможет столкнуть себя с пьедестала. Теперь она получит свое. А он свое. Все эти чудные, чудные денежки. Тогда никто не отважится шептаться у него за спиной: "Гляди-ка, Дан Годфри.., сын Анджелы Годфри.., неизвестно от кого".
      Его лицо вспыхнуло от стыда, как в детстве, когда мальчишки смеялись над ним и дразнили: "Твоя мать шлюха!" - "Не правда!" - "А вот и правда! Так сказала моя мама! Она сказала, твоя мать за деньги что угодно сделает!"
      И начиналась драка. Он вымещал свой стыд на ровесниках с такой жестокостью, что матери предлагали забрать его из школы. А в новой школе все начиналось сначала. Где бы он ни появлялся, дурная слава следовала за ним по пятам. Мир, в котором вращалась его мать, был очень узок. Здесь знали друг о друге все, и богатые мальчики, которым осточертели менявшиеся с каждым новым сезоном отцы, все же имели перед ним преимущество: за его обучение платила не мать, а содержавшие ее мужчины. И в каждой новой школе об этом уже знали.
      Он много раз умолял мать не оставлять его, взять с собой. Но содержавшие ее мужчины совсем не горели желанием иметь у себя под боком чужого ребенка.
      - Я не могу, милый. - Фальшивая улыбка, притворное сожаление и нетерпение на хорошеньком личике.
      - Но почему не можешь?
      - Потому, мой милый...
      - Потому что ты меня не любишь, вот почему! Ты любишь только себя и деньги, которые получаешь за то, что позволяешь мужчинам любить себя!
      Тогда накрашенные губы начинали дрожать, большие голубые глаза наполнялись слезами, и Дан, не позволив матери обнять и поцеловать себя на прощание, чувствовал себя отомщенным. Она уезжала, понурив голову, однако всегда садилась в машину или самолет какого-нибудь богача.
      Так продолжалось до тех пор, пока она не вышла замуж за Ричарда Темпеста. Мать отдала Дана в военную академию, единственное место, где, как она полагала, могли обуздать его бешеный нрав. На актовом дне она появилась под руку с высоким, элегантным, золотоволосым мужчиной, который казался взволнованным и влюбленным. Дан видел взгляды и слышал шепот:
      "Глядите... "король" Темпест.., у него денег куры не клюют... Она его последняя... Интересно, сколько это продлится..."
      Но это продлилось долго. Большой золотоволосый человек и вправду на ней женился. Дан был ошарашен и растерян. Никто из ее прежних любовников не заходил так далеко. Но этот человек был не таким, как все. Его сила внушала благоговейный страх. Когда Дан впервые заглянул в зеленые, горящие, словно у льва, глаза, по спине у него пробежал холодок. А мягкий, вибрирующий голос заставил его вздрогнуть. Казалось, этот человек видит его насквозь. Его перевели из военной академии в Ле-Роузи, где матери многих студентов переходили из рук в руки, словно при игре в колечко.
      Приезд в Темпест-Кей на каникулы стал для него открытием. Он даже не подозревал, что бывает такая роскошь, стоящая таких огромных денег. Открытием стал для него и тот факт, что у него есть сводные брат и сестра: Дейвид Боскомб, толстый, неповоротливый верзила с художественными наклонностями, и его сестра Марджери, разбитная особа, уже успевшая поменять двух мужей. Приметив шестнадцатилетнего красавчика, она решила ввести его в мир секса. Он усваивал ее уроки с легкостью и быстротой, которые поначалу ее развлекали, затем стали настораживать, а когда ученик превзошел ее в распутстве и извращениях, пробудили страх и ненависть, особенно после того, как он застал ее в постели с отчимом.
      Тогда Дан раз и навсегда понял, что все женщины шлюхи. Что все они продаются. И избрал своей первой жертвой Марджери.
      Он выследил ее и, употребив свои технические способности, установил скрытые фотокамеры и магнитофоны в маленьком доме на пляже, где она принимала своих любовников. Он просмотрел полученные материалы и соответственно их оценил. Секс был для Марджери чем-то вроде наркотика. Без его ежедневной порции она становилась злой и угрюмой.
      Чего она только не выделывала, даже в компании своих друзей. Она ввела Дана в узкий круг группового секса и посвятила в его секреты. Он снял ее в самых разнообразных позах: в цепочке гомосексуалистов, в компании лесбиянок - и похуже. Она была ненасытна, могла довести до полного изнеможения двух партнеров одновременно.
      Полученные от нее деньги легли в основу его не такого уж маленького но всегда недостаточно большого - счета в одном из швейцарских банков. А когда он достаточно повзрослел и стал вращаться в мире Ричарда Темпеста, где было полным-полно богатых, скучающих и часто безнадежно одиноких женщин, он устроил на них настоящую охоту. Он получал от них не только деньги, в их лице он мстил предавшим его матери и сводной сестре. И сам, в свою очередь, предавал каждую соблазненную им женщину. Когда самолет, на котором его мать летела в Европу, чтобы сделать себе третью пластическую операцию, врезался в скалу, он подумал только: "Тем лучше", - надеясь, что теперь освободился от нее, но очень скоро обнаружил, что репутация его матери вовсе не погибла вместе с ней. Он понял это, когда попробовал шантажировать отчима.
      Он шпионил, подглядывал, установил подслушивающие устройства, снял копии с некоторых документов и наконец предстал перед Ричардом с доказательством его участия в международном картеле, которым управляли несколько американских сенаторов, президент южноамериканской республики, несколько армейских генералов, высокий чин из ЦРУ, а также ряд крупных промышленников.
      - Только попробуй, - лениво отозвался Ричард, - и я вытащу на свет всю подноготную твоей матери. Не больше и не меньше. Насколько мне известно, ты страшно уязвлен тем, что твоя мать была шлюхой. - Он тихо, добродушно рассмеялся, что означало: ты у меня в руках. - Вот так, мой дорогой, именно поэтому я на ней и женился. Она была испорченной, пустоголовой потаскухой, но ты... До меня доходили кое-какие слухи... Про драки, про то, как безжалостно ты разделывался с теми, кто тебя унижал, и тогда я подумал: вот мальчик, который мне по сердцу, если, конечно, забыть о том, что у нас обоих сердца нет. Именно этот мальчик мне и нужен. Терзаемый ненавистью к ней и ко всем женщинам. - Еще один ехидный смешок. - Кто, по-твоему, напустил на тебя Марджери, чтобы "усовершенствовать" твое сексуальное образование? Чьими деньгами она тебе "заплатила"? Мне все о тебе известно, мой милый. О тебе и твоих щедро оплаченных извращениях... - Улыбка Ричарда жгла, как кипящая смола. - Ты должен меня благодарить за то, каким ты стал... - Улыбка исчезла. - Я потакал тебе и позволял вытворять черт-те что ради собственного удовольствия. Теперь ты будешь делать это для меня. Покачав головой, он ласково попенял:
      - Всегда читай то, что набрано мелким шрифтом, милый мальчик, а там написано: "Никто никогда ничего не делает даром. За все нужно платить..." Его голос стал властным, холодным и жестоким. - Вот моя цена: ты будешь работать на меня. Я хочу приобрести кое-какую недвижимость.
      У ее владельцев есть жены, соблазнить которых тебе не составит труда. Ты будешь действовать по моему указанию. Деньги можешь оставлять себе. В данном случае они меня не интересуют.
      И не успел Дан опомниться, как оказался включенным в жесткую структуру Организации - безжалостного монстра, пожиравшего людей и собственность и готового раздавить всякого, кто встал бы у него на пути.
      - А после моей смерти все достанется тебе, мой мальчик. Кому ж еще? Считай, что откладываешь деньги на старость. - Он снова засмеялся, и Дан тоже, думая, что они смеются вместе, что их объединяет ненависть и презрение к остальным. Только они смеялись не вместе. Это Ричард над ним смеялся. Как всегда. И оставил все Элизабет. Первой женщине, которую Дан не смог назвать шлюхой. И поэтому ненавидел еще больше. И решил ее уничтожить.
      Теперь он с облегчением вздохнул. Он отомстит не только ей, но и Ричарду. С его хитрой игрой. В чем бы она ни заключалась. Дана передернуло. Все игры Ричарда были грязными. Но для чего он затеял эту игру?
      Дан ничего не мог понять. Потому что Элизабет дочь его сестры? Но он жестоко обошелся с Хелен, потому что ненавидел ее. Ненавидел всех. Он использовал людей, покупал и продавал как продукцию Организации. Он любил только власть. И пользовался ею. Чтобы разрушить, уничтожить, раздавить, изувечить, как только у него под рукой окажутся подходящие средства. Как та пленка, на которой его мать с омерзительным слюнявым стариком... Он отшвырнул это воспоминание прочь, как сигарету. Никто не должен об этом знать. Вот для чего ему нужно тянуть из них деньги, пока завещание не вступит в силу, тянуть, пока дают...
      Пускай Луис Бастедо покопается в мозгах у Элизабет. Тогда могут всплыть новые доказательства. И Харви, честному, справедливому, неподкупному Харви, не придется пачкать руки о ложное завещание.
      Дан еще раз глубоко, удовлетворенно вздохнул. В конце концов все состояние достанется ему.
      Глава 13
      - Просто позвольте этому случиться, - сказал Луис. - Ждите, что это случится, желайте этого.
      Элизабет послушно кивнула.
      Они находились в гостиной у Хелен, где все дышало покоем и изяществом. Луису требовалась доверительная атмосфера, и эта небольшая комната с опущенными шторами подходила для этой цели как нельзя лучше.
      Начавшийся сразу после полудня дождь мягко стучал по террасе и шелестел в кустах за окнами. Здесь все неуловимо напоминало о Хелен, собравшей в этой восьмиугольной комнате все истинные сокровища Мальборо.
      Элизабет опустилась в обитое бледно-фисташковым шелком кресло времен Людовика XVI. Дэв, придвинув к себе точно такое же, уселся рядом с ней. Луис расположился напротив, поставив маленький магнитофон на инкрустированный столик розового дерева. Стены гостиной были искусно расписаны изображениями птиц, деревьев и водопадов, на темно-бирюзовом ковре был выткан тот же узор. Повсюду благоухали цветы: розы, гвоздики, огромные махровые маргаритки с золотистой серединкой. В лаковых шкафчиках хранилась коллекция нефритовых зверюшек и безделушки Фаберже, а на бюро из золоченой бронзы стояла коллекция миниатюр с изображениями членов семьи. На маленьких столиках красовались статуэтки из мейсенского и дрезденского фарфора, в тусклом свете, проникавшем через шторы, мерцали хрустальные подвески люстры.
      - Вам удобно в этом кресле? - непринужденно спросил Луис.
      Элизабет утвердительно кивнула, но держалась слишком прямо.
      - Так. Я уже объяснил, что собираюсь делать.., вам понятна суть процедуры? Есть вопросы?
      Она покачала головой.
      - Хорошо, - сказал Луис. - Теперь попрошу вас посмотреть на эту прекрасную люстру у вас над головой. Так.., голову откиньте назад, не отрывайте взгляда. Когда люстра начнет расплываться, закройте глаза.
      Элизабет пристально глядела на водопад хрусталя, льющийся с лепного потолка, в ее широко открытых глазах застыла тревога.
      - Не получается? - спросил через некоторое время Луис. Она покачала головой. - Вы не можете расслабиться. - Он наклонился, дотронулся до нее и вздохнул. - Мышцы как каменные...
      - Простите.., это из-за того, что я нервничаю... - призналась она.
      - Конечно, нервничаете. Но если вы не расслабитесь, у нас ничего не выйдет.
      - У меня есть идея, - сказал Дэв. - Я сейчас. - Он поднялся с места и вышел.
      - Чего вы боитесь? - спросил без обиняков Луис. - Вы сами только что сказали, что суть процедуры вам ясна.
      - Все так, - она судорожно сглотнула, - но я боюсь потерять над собой контроль.., оказаться в чужих руках.
      - Вы боитесь того, что можете сказать и сделать?
      Как тогда, когда Дэв расчесывал вам волосы?
      Она снова кивнула.
      - Но в этом и состоит наша цель. Найти ваше истинное "я". Возможно, именно этого вы и боитесь, - проницательно заметил он.
      Ответ можно было прочесть в ее испуганных, ставших темно-зелеными глазах.
      - Я хочу этого, - сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, - но боюсь.
      - Ваш страх не помогает, а мешает нам. - Луис придвинул свой стул поближе и взял ее за руку.
      - Поймите, вы воздвигли этот барьер, чтобы избежать боли и страданий. Вместо того чтобы противостоять им, вы бежали с поля битвы. Похоже, вся ваша жизнь была посвящена тому, чтобы избежать ситуаций, способных принести страдание. Вы от всего отгородились, ни во что не вмешивались, ничто не могло вас затронуть. Вы облеклись в броню, потому что в душе были чувствительны, даже слишком. И с детских лет всеми силами старались это скрыть. Теперь ваше подсознание бьет тревогу. Вам кажется, что после этой процедуры вы станете еще более уязвимой и вам придется страдать, как вы однажды уже страдали. Но в жизни всегда настает момент, когда отступать дальше некуда.
      Вы в тупике, перед вами глухая стена. Единственный выход - перелезть через нее, а для этого вам нужна помощь.
      Элизабет молчала. Луис так точно описал ее страхи, что теперь, ясно представив их, она почувствовала себя уверенней.
      - Взглянуть на себя со стороны всегда трудно.
      Большинство людей избегают этого всю жизнь. Вы сделали свой выбор еще ребенком и, повзрослев, никогда в нем не раскаивались, напротив, были довольны. Я понимаю, очень больно, когда то, что казалось вам прочным зданием, оказывается бутафорским фасадом. Но мы здесь для того, чтобы вам помочь. Вы больше не одна. Вот моя рука, - он сжал ее холодные пальцы. - С вами мой опыт, мое искреннее желание вам помочь.
      И любовь Дэва...
      Ее щеки порозовели.
      Он сухо продолжал:
      - Я знаю Дэва. Он по уши в вас влюблен... Это правда. - Луис улыбнулся. - Но он сказал, что вы не верите ему, потому что считаете, что вас нельзя любить.
      Хотите знать причину? Воздвигнутые вами барьеры мешают людям к вам приблизиться и вас любить.
      Она беспокойно заерзала, как на иголках.
      - Это так сложно...
      - Как и отношения между людьми. Мы все эгоисты. Вы думаете, для чего вам понадобилась ваша неуязвимость? Чтобы ваше "эго" чувствовало себя в безопасности.
      - Теперь это в прошлом, - горько заметила она.
      - Вот здесь вы ошибаетесь. Вам ничто не угрожает.
      Впервые в жизни с тех пор, как вы потеряли мать. Потому что с вами люди, которые заботятся о вас, вас любят, желают вам добра... А это самое надежное. Ведь большинство людей всю жизнь ищут любви. А вы окружены любовью и не хотите этого замечать. - Он вздохнул. - Некоторые люди родятся и удачливыми, и красивыми.
      - Дэв тоже так говорит.
      - И он прав - как всегда. Дорогая моя, многие женщины отдали бы все на свете, лишь бы оказаться на вашем месте. Не совершите ошибки, один неверный шаг, и вас сметут толпы желающих. Дэв совершенно неотразим.
      - Я знаю, - произнесла она сдержанно, но гордо.
      - А к концу сеанса мы все будем знать еще больше.
      Она молчала.
      - Это единственный способ? - спросила она наконец.
      - Если честно, то да.
      - И это решит все вопросы?
      - Нет. Мы лишь в самом начале. Здесь и теперь мы попытаемся узнать, где вы были, с кем, и была ли с вами, как утверждает Дан Годфри, ваша мать, Хелен Темнеет. От этого зависит все остальное.
      Она кивнула. Луис видел: ответив на вопросы, он не развеял ее сомнений, но прежде чем он успел что-нибудь добавить, дверь распахнулась, и на пороге появились Дэв и Серафина. Она несла поднос, на котором стояли чайник и чашка с блюдцем.
      - Мне кажется, Серафина сможет нам помочь, - уверенно объявил Дэв.
      - Я приготовила еще один отвар, - произнесла она, входя в комнату. Моя госпожа считает, что он прекрасно успокаивает нервы.
      ***
      Она налила отвар в чашку. Он был бледно-зеленым и слабо пах мятой и чем-то еще.
      - Вот увидите, он поможет вам расслабиться, - сказала Серафина, протягивая чашку Элизабет. Та, поглядев в черное бесстрастное лицо, взяла ее. - Отвар состоит из разных трав, - вежливо пояснила Серафина. - Он вас не одурманит, а только успокоит. - Она ободряюще улыбнулась. - Он всегда помогал моей госпоже.
      Поверив этому свидетельству, Элизабет принялась потягивать обжигающий напиток. Она не могла определить его состав, но вкус и запах были чудесные. Один его аромат приносил облегчение. Она выпила все до последней капли. Взяв пустую чашку, Серафина поставила ее обратно на поднос, затем сказала:
      - Есть еще один способ.
      Встав за спиной у Элизабет, она положила руки с длинными, сильными пальцами ей на шею и принялась водить по ней легкими круговыми движениями.
      - Вы слишком напряжены, - заметила она.
      Руки Серафины спустились к плечам, поглаживая, разминая каждую мышцу. Элизабет закрыла глаза. От шеи к плечам и рукам распространилось приятное тепло. Когда Серафина сняла руки, напряжение исчезло, все узелки были развязаны.
      - Спасибо, - благодарно сказала Элизабет, понимая, что приобрела еще одного союзника. Привычно поклонившись, Серафина унесла поднос.
      - Ну как, тебе лучше? - спросил Дэв, блеснув улыбкой.
      - Гораздо... Она и вправду ведьма.
      - И еще многое другое, - сухо заметил Луис. - Несколько раз она помогала мне утихомирить беспокойных больных. Порой мне казалось, что они подчиняются ей из страха.
      - Я готова, - решительно произнесла Элизабет.
      - Отлично. Тогда приступим.
      И снова Луис попросил ее смотреть на люстру, но на этот раз она с легкостью повиновалась его монотонному голосу.
      - Дышите глубоко.., хорошо, еще глубже.., кислород, проникая в ваши ткани, вызывает расслабление... голова становится тяжелой.., скоро она начнет клониться вниз.., когда это произойдет, не сопротивляйтесь... ваше внимание рассеивается.., не пытайтесь сосредоточиться.., вы спокойны.., напряжение ушло.., веки стали тяжелыми.., закройте глаза.., хорошо.., как приятно расслабиться, нежиться в теплой, мягкой кровати.., вы свободны от всех тревог...
      Элизабет спала.
      - Так.., мизинец на вашей левой руке стал дрожать и подергиваться. Как только Луис произнес эти слова, мизинец и впрямь задрожал. - Вам хочется поднять руку.., поднести к лицу. - Рука поднялась. - Когда ваша рука коснется щеки, вы полностью расслабитесь..
      Ее рука взметнулась к щеке, затем бессильно упала.
      Сознание Элизабет перешло в другое состояние.
      ***
      Когда Элизабет открыла глаза, она чувствовала себя совершенно отдохнувшей, словно крепко и долго спала.
      Она потянулась, ощущая силу и гибкость своих мышц, словно ей сделали еще один массаж.
      - Как вы себя чувствуете?
      - Превосходно Все кончилось? - удивленно спросила она.
      - Да.
      - Но...
      - Вы прекрасно отвечали.
      - Что я сказала?
      - Все записано на пленку.
      Элизабет перевела глаза на магнитофон. Луис включил перемотку, раздался шипящий звук.
      - Это было.., полезно?
      - Слушайте сами.
      - Я собираюсь задать вам несколько вопросов, - послышался властный, с железными нотками голос Луиса. - Они имеют отношение к вашему прошлому, поэтому мы вернемся туда. Я буду медленно отсчитывать годы в обратном порядке от вашего теперешнего возраста. Когда вам захочется что-нибудь мне сообщить, то ваш мизинец сам поднимется и даст мне знак.
      Двадцать семь.., двадцать шесть.., двадцать пять...
      Луис считал медленно, четко, пока не дошел до двадцати двух.
      - Отлично. Вам двадцать два года. Расскажите мне, что происходит.
      - Сегодня хоронят миссис Келлер.
      Услышав свои напряженный, сдавленный голос, Элизабет замерла. Дэв наклонился к ней и взял ее за руку.
      - Вы пойдете на похороны?
      - Я.., не могу.
      - Почему?
      - Я.., боюсь.
      - Чего вы боитесь?
      - Я.., не могу.., идти.., ноги... - в голосе зазвучала паника, послышалось частое дыхание.
      - Почему вы не можете ходить?
      - Ноги.., отнимаются, я не могу.., идти на кладбище.., мне нужно скорей уйти прочь... - сдавленный, задыхающийся голос с трудом вырывался из груди.
      - Почему?
      - Я боюсь.., стать посмешищем.., мне нельзя плакать...
      - Почему?
      - Боюсь устроить сцену...
      Голос звучал как у астматика. Хрипы сменились всхлипываниями.
      - Хорошо.., мы уходим с кладбища.., двадцать один.., двенадцать.., одиннадцать...
      Элизабет в ужасе глядела на магнитофон, но оттуда звучал только голос Луиса. Он медленно считал, пока не дошел до пяти.
      - Мамочка.., хочу к маме.., где моя мамочка?
      Это был голос ребенка - тонкий, жалобный.
      - Почему ты не можешь найти маму?
      - Я не знаю.., она ушла.., мне здесь плохо.., пожалуйста, я буду хорошо себя вести.., я хочу к маме.., я не буду плакать, только отведите меня к маме.
      В глазах Элизабет блеснули слезы. Она прикусила нижнюю губу и крепко вцепилась побелевшими пальцами в руку Дэва.
      - Расскажи мне, где ты находишься? Что произошло?
      - Я в большом доме.., это не мой дом.., здесь много детей и взрослых, но я никого не знаю.., я хочу к маме... пожалуйста... - Голос стих. Когда он раздался снова, в нем звучали радость и облегчение. - Вы отведете меня к маме?! Смотрите, я уже не плачу.., я буду хорошо себя вести.., обещаю... затем снова ничего не было слышно, и вдруг раздался дикий, пронзительный детский крик, полный ужаса и отчаяния.
      - Нет, не в земле! Вы же обещали отвести меня к маме.., она не в земле! Нет! - Из магнитофона несся безумный, истеричный, безудержный детский крик. На самой высокой ноте он вдруг оборвался.
      - Четыре, - торопливо произнес Луис и добавил:
      - Что теперь происходит?
      - У меня день рождения! - Голос был счастливый, гордый, возбужденный. - Сегодня мне четыре года, и миссис Хокс испекла торт, в него воткнут свечки, а мама сшила мне красивое платье.
      - Где ты находишься?
      - Дома.
      - Ты знаешь адрес?
      - Номер двадцать три, Макинтош-роуд, Камден-Таун, - нараспев повторил восторженный детский голос.
      - А кто там живет?
      - Я.
      - А кто еще?
      - Мама.
      - А кто такая миссис Хокс?
      - Это ее дом. Мы живем вместе с ней и мистером Хоксом. Миссис Хокс приглядывает за мной, когда мама уходит на работу, а мистер Хокс - на стройку.
      - На какую стройку?
      - Я не знаю. Так говорит миссис Хокс.
      - Расскажи мне о доме. Какой он?
      - Мама называет его кукольным домиком. Две комнаты наверху и две внизу и сзади кухня, а еще там есть маленький садик, и мистер Хокс разрешает мне ему помогать.
      - А в гостиной есть окно с цветными стеклами?
      - Да.., там большой корабль. Когда светит солнце, то пол становится очень красивым.
      - А что делает твоя мама?
      - Она шьет для богатых дам.., она мне тоже сшила платье.., а тетя Мэрион купила мне ленты.
      - Кто такая тетя Мэрион?
      - Мамина подруга.
      - Она к вам приходит?
      - Да. Она купила мне ко дню рождения куклу с длинными светлыми волосами, как у меня. И я смогу их расчесывать, как мама расчесывает мне.
      - Она часто это делает?
      - Каждое утро и каждый вечер. Мама меня причесывает и рассказывает сказку про принцессу, у нее были такие длинные волосы, что она спускала их из окна и по ним поднимался принц.
      - А у тебя волосы такие же длинные?
      - Пока нет.., но мама говорит, что они вырастут.
      - Ты ходить в школу?
      - Нет. Я пойду, когда мне будет пять лет. Но мама научила меня писать свое имя.
      - Ты можешь написать его для меня?
      Настала тишина, и, пока кассета крутилась, Луис взял со столика лист бумаги и протянул Элизабет. Там большими печатными буквами было криво написано:
      ЭЛИЗАБЕТ ШЕРИДАН.
      - Так тебя зовут?
      - Да.
      - А как зовут твою маму?
      - Мама.
      - Нет, я хочу узнать ее имя. Тебя зовут Элизабет, а ее?
      - А... Хелен Виктория. Мама говорит, что была такая королева, которую звали Виктория. Она водила меня смотреть дворец, где та жила, и сказала, что когда она была маленькой, то сама жила во дворце за морем.
      - А где твой папа?
      - Он погиб на войне.
      - А как его звали?
      - Руперт, - ответил детский голос.
      - Расскажи мне о миссис Хокс. Как она выглядит?
      - Она толстая и говорит, что ступеньки загонят ее в гроб.
      - А мистер Хокс?
      - Он лысый, но он часто дает мне шестипенсовик.
      - У тебя есть друзья, с которыми ты играешь?
      - Нет. Я должна оставаться дома с миссис Хокс. Но она берет меня в магазин, а иногда мы ходим в Хит и едем наверху в автобусе, когда у миссис Хокс не болят ноги.
      - А сегодня у вас праздник и будет торт?
      - Да. Его испекла миссис Хокс, он весь розовый, и на нем мое имя. Когда миссис Хокс все кончила, она дала мне облизать миску.
      - Она добрая?
      - Да, она называет меня "маленькая принцесса"...
      Как мама. Мы пойдем с ней встречать автобус.
      - Какой автобус?
      - На котором мама приезжает с работы. К нам придет тетя Мэрион, мы зажжем свечи, а потом я их задую и загадаю желание.
      - Какое желание?
      - Чтобы мама купила мне коляску для куклы.
      - Ты думаешь, она купит?
      - Она говорит, что купит, если сможет... Но она не обещает. Мама говорит, что нельзя давать обещаний, если не можешь их выполнить.
      - А твоя мама выполняет обещания?
      - Всегда.
      - Ты любишь маму?
      - Больше всех на свете.
      И снова кассета беззвучно крутилась, пока голос Луиса не сказал:
      - Хорошо. После того, как мы побывали в прошлом, вернемся в настоящее, но быстро.., шесть.., восемь.., десять.., двенадцать... Через несколько секунд и досчитаю до пяти и скажу: "Откройте глаза". Вы легко перейдете от состояния расслабленности к состоянию бодрствования, при этом вы будете чувствовать себя бодрой и отдохнувшей, и это чувство сохранится.., раз, два...
      Луис потянулся, чтобы нажать кнопку.
      Настала напряженная тишина. Наконец Элизабет едва слышно произнесла:
      - Теперь я понимаю, почему боюсь кладбищ.
      - У вас есть на то веские основания, - сказал Луис. - Какая-то услужливая дура отвела вас на кладбище, чтобы вы перестали все время плакать - за это вас ругали, а может, и наказывали, отсюда ваша боязнь устроить сцену, - и показала вам могилу. Она надеялась вас успокоить, но лишь вселила в вас дикий страх, который мозг отказывался принять и потому вычеркнул из памяти. На основании того, что мы слышали, можно с уверенностью сказать, что вы горячо любили свою мать. Вы жили с чужими людьми, и поэтому были друг для друга абсолютно всем. Я думаю, все ваши чувства были обращены на нее, и когда она "умерла", вы похоронили их вместе с ней. Похоронили в буквальном смысле слова, ведь если бы вы помнили ее жизнь, то вам пришлось бы помнить ее смерть. Поэтому ваше подсознание стерло эти пять лет из вашей памяти, а вместо этого навязало вам новое правило: избегать всего, что связано с чувствами. И вы строго следовали ему, не понимая, что этот путь ведет к изоляции. Но, как я уже говорил, мозг никогда ничего не забывает.
      Элизабет молчала, пытаясь осмыслить услышанное.
      Она была бледна, но чувство покоя, внушенное ей Луисом, помогало ей справиться с потрясением.
      - Ваш мозг хранит все воспоминания, - продолжал Луис спокойным мягким голосом. - Нужно только вытащить их на свет.
      - Это ведь не все воспоминания?
      - Нет. Но сейчас не время копаться в подробностях. Нам известно самое необходимое: где, когда и кто.
      - Вы имеете в виду Хоксов?
      - И номер двадцать три на Макинтош-роуд в Камден-Тауне.
      - Я живу совсем недалеко оттуда... - в ее глазах промелькнула догадка, и она взволнованно спросила:
      - Может быть, потому я и выбрала это место?
      - Может быть, - ответил Луис рассудительно. - А почему вы решили там жить?
      - Не знаю. Мне просто захотелось.
      - Что ж...
      Но она снова погрузилась в собственные мысли, ее затуманенный взгляд был обращен внутрь и в прошлое.
      - Я должна их найти, - сказала она наконец. - Хоксов.
      Дэв, до этого не сказавший ни слова, заметил:
      - Прошло больше двадцати лет. Может, они уже там не живут. - Он замолчал. - А может, умерли.
      - Все равно я должна это выяснить. - Было видно, что она приняла решение.
      - Что ж, - сказал Дэв, - будем выяснять. - Впервые за все время она посмотрела на него. - Я еду с тобой, - сказал он.
      Она кивнула.
      - Прекрасная идея, - согласился Луис. - Только не ломитесь в закрытую дверь. - Он улыбнулся. - Сначала откройте ее.
      - Она открыта, - возразила Элизабет, - и я уже вошла внутрь. Теперь, когда я знаю, я хочу увидеть. - Она задумалась. - Смогу ли я теперь, - она указала на магнитофон, - вспоминать сознательно?
      - Вполне возможно. Это в природе вещей, вслед за одной картой падает вся колода.
      Она кивнула.
      - Когда вы едете?
      - Сейчас же, - ответила Элизабет.
      Луис посмотрел на Дэва, и тот примирительно сказал:
      - Почему бы и нет? Чем скорей мы узнаем правду, тем скорей все уладится.
      Элизабет поднялась с места. Мужчины тоже встали.
      - Можно мне забрать эту пленку? - спросила Элизабет.
      - Если хотите.
      - Хочу.
      - Хорошо, - Луис взял кассету и протянул ее Элизабет.
      - Спасибо. - Она прижала кассету к себе.
      - Она оказалась не такой уж плохой, - заметил Луис.
      Элизабет покачала головой.
      - Нет, совсем не плохой.
      - Как вы себя чувствуете?
      - На редкость спокойно. - Ее голос звучал удивленно.
      - Отлично. Так и должно быть. - Он замялся. - Но.., ваша эйфория может пройти. Вот почему я считаю, что Дэву лучше поехать с вами. Вам может понадобиться помощь.
      ***
      Однако Касс мгновенно решила, что помощь должна оказать она.
      - Совсем не обязательно брать Дэва, - заявила она, не желая быть третьим лишним.
      - Так посоветовал Луис Бастедо.
      - С каких это пор ты стала следовать его советам?
      - Он знает, что говорит.
      - Конечно. А о чем говорила ты?
      - Я же тебе уже сказала. Я вспомнила, где я жила и с кем... Теперь этих людей нужно отыскать.
      Но это ни в малейшей мере не удовлетворило любопытства Касс. Она хотела точно знать, что происходило в течение того часа, который Элизабет провела в гостиной с Луисом Бастедо, Дэвом Локлином и магнитофоном. На ее вопрос: "И это все?" - Элизабет лаконично ответила: "Да". Но сказала это таким тоном, что Касс оставалось прикусить язык. Даже Дан не сумел вытянуть из нее ничего, кроме того, что сеанс прошел успешно и она намерена воспользоваться полученной информацией. Даже Харви не смог выпытать у нее ничего о Хелен. Дав тоже молчал. Все понимали, что Луиса нечего и спрашивать.
      - Чем скорей мы будем на месте, тем скорей все узнаем, - повторяла Элизабет. - Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы мы трое вылетели как можно скорее.
      - И все же я не понимаю, зачем брать с собой Дэва.
      - Потому что я так хочу. Если тебе это не нравится, можешь оставаться здесь.
      - Не имею права! Как один из душеприказчиков я обязана быть там.
      - Именно поэтому я и беру тебя с собой. Давай не будем терять времени, Касс.
      Касс хорошо знала этот тон. Он означал, что предмет исчерпан.
      ***
      Когда Элизабет вышла на третьем терминале, шел мелкий холодный дождь, предвещавший плохое лето.
      Она подставила лицо крошечным каплям, которые покрыли ее бисером. Коварная тропическая роскошь Темпест-Кей осталась более чем в трех тысячах миль отсюда, и дождь казался ей отрезвляющим душем. Он возвращал ее из мира грез в холодную серую действительность. Взяв небольшой чемодан, она направилась к стоянке такси.
      Мокрое шоссе было забито машинами, но только она опустилась на заднее сиденье, как сразу ощутила прилив сил и возвращение спасительного здравого смысла.
      Она открыла окно. Даже запах дизельного топлива и выхлопных газов, к которым стал примешиваться легкий запах пивных дрожжей, когда они проезжали пивоварню, напоминал о доме. Привычная действительность разогнала густой туман новых чувств, проясняя и обнажая цель.
      В "Уэверли-Кот" портье вышел взять ее багаж.
      - С возвращением, мисс Шеридан. Хорошо отдохнули?
      - Спасибо, хорошо. Но дома лучше.
      Он поднес чемодан к лифту. В холле привычно пахло мастикой и освежителем воздуха. Она с наслаждением вдохнула этот запах, не столь густой, как аромат тропических цветов. Этот запах не одурманивал, не бередил душу. Она была рада вернуться домой. Знала, что приняла верное решение. Что бы ее ни ждало впереди, ей нужно было знать, что она действует на основе полученной информации, а не по чужой указке.
      Квартира была точно такой, какой она оставила ее шесть недель назад, если не считать чуть спертого воздуха. Она широко распахнула окна, впуская свежий воздух не только в комнаты, но и в свою душу.
      На столе лежало несколько писем, в основном счета и рекламные проспекты. Она поставила чайник. Приятно выпить чашку чая, подумала она. Отхлебывая чай, она просматривала письма, и тут зазвонил телефон. Это была Касс.
      - Привет! Только что приехала?
      - Примерно десять минут назад.
      - Как долетела?
      - Хорошо, спасибо. А вы?
      - Без осложнений.
      Они летели отдельно. Харви, как всегда, пекущийся о статус-кво, решил, что если Касс с Элизабет появятся вместе, это может вызвать кривотолки. Дэв мог лететь вместе с Касс. К этому раскладу уже привыкли. Цель путешествия Элизабет должна оставаться такой же, как прежде. Туризм.
      - Мерзкая погода, - сказала Касс. - Но приятно снова оказаться в Лондоне. Какие у нас планы?
      - Я позвоню тебе, - ответила Элизабет. - Какой у тебя номер? - Она записала.
      - С чего начнем? - не унималась Касс.
      - Я подумаю, а потом позвоню. - Элизабет повесила трубку.
      Касс нахмурилась. До сидящего неподалеку на диване Дэва донеслись частые гудки. Связав их с нахмуренными бровями Касс, он спросил:
      - Надвигается холодный фронт?
      - И порывистый ветер.
      - Что ж, сейчас мы на ее территории.
      А это, подумала Касс, ставит их в невыгодное положение. На острове они были своими. Касс с огорчением почувствовала, что Элизабет отделена от них не только расстоянием. Ее голос звучал с холодной сдержанностью прежних дней. Она поставила их на место. Но если Касс устраивало, чтобы Дэв соблюдал дистанцию, то сама она не желала с этим мириться.
      - Она сказала, что сама нам позвонит. Похоже, она выполнила все указания Харви. И пресса не заметила нашего приезда.
      Касс откинулась на спинку дивана. Дэв протянул ей стакан с выпивкой. Она через силу улыбнулась.
      - Нам остается только ждать, - заметил Дэв.
      - И гадать... К примеру, что за игру затеял Ричард?
      - Ты умеешь отгадывать не хуже меня.
      - Здесь нужно не гадать, а знать наверняка. В этом весь смысл игры. Она криво улыбнулась. - "Ищите женщину".
      - Двух женщин.
      Да, и я знаю, которая из них тебе нужна, подумала Касс, но вслух сказала:
      - Ты думаешь, Элизабет сможет признать Хелен своей матерью? По-настоящему, всем сердцем?
      - На острове она признала. Но Хелен была там.
      А здесь... - Дэв покачал головой. - Здесь ее территория.
      - А как прошел сеанс истин и разоблачений?
      - Прекрасно.
      - Она дала правильные ответы?
      - Она сообщала то, что было нужно.
      - Например, о Хоксах?
      - Да.
      - Мне бы хотелось как-нибудь послушать пленку.
      - Попроси у Элизабет.
      Не я должна ее просить, подумала Касс удрученно, а она должна предложить мне ее послушать... Я думала, мы подруги.
      - Господи, как я ненавижу ждать, - сказала она раздраженно.
      - Тогда подумай, каково сейчас Элизабет.
      Касс почувствовала угрызения совести.
      - А эти Хоксы.., что Элизабет про них сказала?
      - Не так уж много. Миссис Хокс приглядывала за ней, пока Хелен работала. Они с Элизабет жили у них в доме.
      - Старые или молодые?
      - Судя по словам Элизабет, среднего возраста.
      - Ненавижу все эти тайны, - ревниво посетовала Касс. - Но ей, наверное, еще тяжелей. Она всегда любила, чтобы все было разложено по полочкам.
      - На этот раз так не получится. У нас в руках конец длинной, запутанной нити. Мы можем только развязывать один узел за другим.
      Касс тяжело вздохнула.
      - Похоже, что некоторые из этих узлов гордиевы.
      ***
      Хмурая сотрудница камденского жилищного департамента нехотя подошла к Элизабет, которая ждала уже несколько минут.
      - Да?
      - Я только что с Макинтош-роуд. Я искала родственников, но их дом снесен. Не можете ли вы сказать, куда их переселили?
      - Имя и фамилия ваших родственников и номер дома?
      - Хокс. Мистер и миссис Джордж Генри Хокс... - Еще на кончив фразы, Элизабет вздрогнула. Имя само слетело с губ, как имя старых друзей.
      - Я посмотрю, - девушка ушла.
      Элизабет нетерпеливо ждала. С того момента, как она приземлилась в Лондоне, ей все время казалось, что она висит на краю, словно качели, взлетев, никак не опустятся вниз.
      - Все жители Макинтош-роуд переселены в Хитвью-эстейт.
      - А где живут Хоксы?
      Девушка поглядела на нее с сомнением.
      - Мы не сообщаем подобных сведений чужим людям.
      - Я не чужая. Я жила с Хоксами на Макинтош-роуд еще ребенком.
      - Улицу снесли десять лет назад.
      - Я была за границей.
      Она заколебалась.
      - Вы говорите, вы жили с ними? Они ваши родственники?
      - Да. Дядя и тетя, - ответила Элизабет, с изумлением отметив, что выплыла на свет еще одна деталь.
      Она звала миссис Хокс "тетя Хокс".
      - Мне нужно спросить начальника.
      Девушка опять ушла. На этот раз появился мужчина.
      - В наши правила не входит предоставлять случайным людям информацию о наших съемщиках, - сказал он раздраженно.
      - Я не случайный человек.
      - Вы можете это доказать?
      Элизабет вынула из сумки паспорт.
      - Я говорила девушке, что недавно вернулась из-за границы. Но в детстве я вместе с матерью жила у Хоксов.
      Мужчина изучил паспорт, немного смягчился, увидав, что она англичанка, но все же колебался.
      - В наши правила не входит... - начал он.
      - Речь идет о крупной сумме денег, - перебила его Элизабет и тут же заметила в его глазах живой интерес.
      Вынув из бумажника визитную карточку Харви Грэма, она протянула и ее. - Это карточка юрисконсульта, который занимается данным делом. - Дорогая визитная карточка и адрес на ней произвели впечатление.
      - Что ж, в таком случае... Если вы нам оставите свой адрес и номер телефона, я свяжусь с миссис Хокс и сообщу ей о вас. Все зависит от нее.
      - Хорошо. - Элизабет написала свое имя, адрес и телефон на карточке, которую дал ей мужчина. - Когда мне ждать звонка? - спросила она.
      - Не могу точно сказать. Возможно, сегодня, а возможно, завтра.
      Бюрократические колеса отказывались быстро вертеться.
      Сев в машину, Элизабет почувствовала досаду и разочарование. Она примчалась сюда, воображая, что с ходу преодолеет все препятствия, но споткнулась на первом же барьере. Оставалось ехать домой и ждать.
      Когда она вошла в вестибюль "Уэверли-Кот", Касс и Дэв поднялись с кожаного дивана.
      - Ты не позвонила, - с упреком сказала Касс.
      - Для этого не было причин.
      Стараясь не глядеть на Дэва, Элизабет прошла к лифту. Пока они молча поднимались, Касс за спиной Элизабет скорчила недовольную гримасу. Но в квартире она шумно принялась выражать свое восхищение.
      - Так вот где ты живешь... Прекрасный вид на Хит и окрестности. - Касс отошла от окна. - Ты не могла бы угостить нас кофе или чем-нибудь еще?
      - Чего бы тебе хотелось?
      - Пожалуй, кофе.
      Дэв прошел за Элизабет в сверкавшую больничной чистотой кухню и, облокотившись на стол, стал смотреть, как она засыпает в кофеварку свежие кофейные зерна. Через минуту он тихо спросил:
      - Что-нибудь не так?
      - Я ходила на Макинтош-роуд. Ее снесли. А в жилищном департаменте мне не дали адрес Хоксов. Сказали, что попросят ее позвонить.
      - Но это хорошие новости, - воскликнул Дэв. - Значит, она жива.
      Элизабет слегка опешила. Она об этом даже не подумала. Дэв, как обычно, ухитрился извлечь из навозной кучи жемчужину.
      - Тебе это не приходило в голову? - спросил Дэв, заметив, что ее руки перестали беспокойно двигаться.
      - Нет, не приходило. - Элизабет почувствовала раздражение. На себя за собственную недогадливость, и на него - за то, что он ее заметил.
      Она поставила на поднос чашки с блюдцами и коробку шоколадных бисквитов для Касс. Но Дэв, схватив бисквит, вонзил в него острые белые зубы.
      - Ммм... Вкусно. Мои любимые! Как ты узнала?
      Элизабет молча посмотрела в его голубые глаза.
      Красивые глаза. Выразительные. Глаза, которые все замечают, но не судят - не выносят приговор. Они улыбались ей, но в них она прочла отражение собственных сомнений.
      - Что с тобой? - спросил он. - Дурные мысли? - Его голос звучал ласково, и вдруг ей почему-то сделалось легко.
      Она кивнула головой.
      - Наверное, я просто ненавижу ждать, - сказала она так, словно это могло все объяснить.
      - Я знаю. Ты любишь, чтобы все было разобрано, снабжено ярлыками и разложено по полочкам.
      - Я такая, какая есть, - ответила она с вызовом. - Все это потому, что я, - она нервно повела плечами, - ненавижу неопределенность. - Не желая вдаваться в подробности, она взяла поднос и направилась в гостиную.
      Касс набросилась на бисквиты.
      - Ммм.., какая прелесть! Так что нового?
      - Ничего, кроме того, что я тебе уже сказала.
      - Хочешь, я подключусь? Я знаю несколько влиятельных людей...
      - Нет.
      Касс не сдавалась.
      - Я звонила в Мальборо. Хелен вывели из шока, но к ней никого не пускают. Харви попросил держать его в курсе дела.
      Элизабет кивнула. Вид у нее был озабоченный. Все ее пылкое воодушевление, которое особенно бросалось в глаза после проведенного Луисом сеанса, угасло. Она снова была очень сдержанна, очень осторожна. Хотела поверить, но не раньше, чем увидит своими глазами, потрогает, удостоверится.
      Вяло беседуя, они постепенно выпили весь кофе, Касс съела все бисквиты. Элизабет то и дело поглядывала на часы. Услышав телефонный звонок, она сорвалась с места.
      - Да... Это я. Вы звонили? Благодарю вас... Да.
      Сейчас возьму ручку. - Касс протянула ей свою. - 137 Хитвью-кор, Чок-фарм... Да, я смогу найти. Еще раз спасибо. - Она повесила трубку. Миссис Хокс ждет нас.
      - Когда? - спросила Касс.
      - Сейчас.
      Поставив чашку на стол, Касс потянулась за видавшей виды норковой шубой.
      - Тогда чего мы медлим?
      ***
      Хитвью-кор оказался одной из трех блочных башен, построенных из бетонных, вылинявших от непогоды плит. Балконы были в потеках, стены в подъезде испещрены надписями, на полу мусор, воздух пропитан застаревшим запахом мочи и сигарет. Обшитый изнутри металлом лифт напоминал гроб, а запах заставил Касс заткнуть нос и встать в самый центр заплеванного пола, подобрав полы шубы.
      Под номером 137 значилась черная плоская дверь с блестящим медным молоточком и табличкой с надписью: ХОКС. Над ними был маленький дверной глазок.
      Когда Элизабет протянула руку к двери, Дэв спросил:
      "Все в порядке?" Она кивнула и громко постучала.
      Через некоторое время за дверью раздались тяжелые шаги. Затем наступила тишина, и они поняли, что их изучают в глазок. Послышался лязг задвижек и цепочек, и дверь наконец распахнулась, явив их взгляду грузную старую леди с седыми кудряшками и в ядовито-красном платье. Свисавшие с ушей миниатюрные люстры были под стать фальшивому бриллиантовому ожерелью. Она подозрительно изучала их светло-карими глазами, пока не перевела взгляд на Элизабет, которая стояла в центре тройки. И тут же ее несколько озадаченное лицо озарилось сияющей улыбкой. Протянув к ней полные руки, она радостно воскликнула с сочным лондонским акцентом:
      - Я тотчас тебя признала! Ну вылитая покойница-мать... И после стольких лет пришла проведать старую тетушку Хокс!
      Она заключила ее в благоухавшие пачулями объятия, затем, отступив на шаг, снова принялась ее разглядывать.
      - Ну вылитая мать! Ты ведь была совсем крошкой, когда тебя забрали, а теперь совсем взрослая! Столько же было твоей бедной матери - Боже, упокой ее душу... - Достав из квадратного выреза белоснежный платочек, она промокнула им глаза и громко высморкалась. - Когда позвонили из департамента, меня чуть удар не хватил. Подумать только, сколько лет пролетело! Но входите же, входите.., в ногах правды нет.
      Она широко распахнула дверь. Когда она посмотрела на Дэва, в ее глазах зажегся живой интерес.
      - Твой муж?
      - Нет, приятель, - смущенно ответила Элизабет.
      - Пусть входит... Поглядим на него поближе. А вы, выходит, приятельница? - спросила она Касс, которой оставалось только молча кивнуть головой. - Заходите, заходите. У меня чайник давно на плите.
      - Только после вас, - Дэв одарил миссис Хокс такой улыбкой, что та смущенно зарделась. Миновав тесную квадратную прихожую, они оказались в просторной гостиной с окнами на обе стороны и дверью на кухню. Она была заставлена тяжелой эдвардианской мебелью, среди которой возвышался гигантский буфет с бесчисленными вазочками, картинками, чашками и статуэтками. Посередине комнаты, несмотря на ранний час, стоял накрытый для торжественного чаепития стол.
      Взяв с электрического камина очки, миссис Хокс снова принялась разглядывать Элизабет, точно должна была удостовериться в увиденном.
      - Подумать только, - размышляла она вслух. - После стольких лет! Но я рада тебя видеть... Я часто вспоминала о тебе и твоей бедной матери. Сиди, сиди!
      Еще успеешь находиться. Я только заварю чай. - Она вперевалку прошла на кухню, но и оттуда доносился ее голос. - Ко мне не часто заходят гости. Не то что на старой улице, хотя ты, верно, не помнишь. Но раз уж ты ко мне зашла, после стольких-то лет, значит, хоть что-нибудь да осталось в памяти. Тот человек из департамента сказал, что ты жила за границей.
      Элизабет прокашлялась и хрипло сказала: "Да", затем, подумав, что, быть может, миссис Хокс ее не слышит, повторила: "Да".
      - Я думала, ты исчезла с лица земли, когда мисс Келлер увела тебя с собой.
      Элизабет уселась на краешек зеленого плюшевого кресла с наброшенной на спинку бежевой шелковой салфеткой. Касс с ошарашенным видом опустилась на такой же диван, а Дэв остался стоять, с любопытством разглядывая набитую вещами комнату.
      На стенах с ярко-розовыми обоями висели грязно-бурые изображения жеманных эдвардианских нимф.
      В углу располагалась этажерка с комнатными цветами в зеленых глазированных горшках, у двери - горка с остатками того, что некогда считалось "лучшим" фарфором, такая же посуда стояла на столе, от одного взгляда на который Касс выпрямилась и сделала стойку. Блестящий красный нейлоновый ковер, почти такой же яркий, как платье миссис Хокс, гармонировал с искусственными занавесками, висевшим поверх других, из ноттингемских кружев.
      Голос миссис Хокс доносился сквозь шум льющейся воды.
      - После того, как тебя забрали, я ничего о тебе не слышала.., хотя я просила мисс Келлер сообщить нам...
      Но мы так и не дождались никаких известий, ну ни словечка..
      Она вернулась в комнату с чайником, на котором восседала кукла в виде китаянки в большой узорчатой шляпе.
      - Давайте-ка попьем чайку, - предложила миссис Хокс, - из моего праздничного сервиза на праздничной скатерти... Ее вышила для меня твоя мать. Редкая была мастерица.
      - Можно мне взглянуть? - тут же спросила Касс.
      Миссис Хокс метнула на нее острый взгляд.
      - Вы американка?
      - Да.
      - Смотрите на здоровье, - фыркнула миссис Хокс, - но эта скатерть не продается.
      Касс подошла к столу, подняла угол густо вышитого Дамаска и, внимательно разглядывая тонкую работу, сказала:
      - Да, никакого сомнения. Это вышивала Хелен.
      Миссис Хокс остолбенела.
      - Вы знали ее мать?
      - Да. Очень хорошо.
      - Ну надо же! И ни одна душа не приходила ее проведать - конечно, если не считать мисс Келлер.
      - Мы.., потеряли связь, - нашлась Касс.
      - Слава Богу, вы установили связь со мной! - счастливо воскликнула миссис Хокс, обращаясь к Элизабет. - Ведь ты рассталась с нами совсем крошкой.
      В жизни не забуду того дня, - мрачно прибавила она. - Когда мисс Келлер прямо с порога сказала мне, что твоя бедная мать попала под автобус, у меня все внутри оборвалось. А ты.., бедная крошка! Как же ты убивалась!
      Никак не могла успокоиться, когда твоя мама не пришла домой с мисс Келлер, как обычно. Никогда, ни до, ни после, я не видела ребенка в таком отчаянии. Господи, как же ты кричала и плакала... Никто не мог тебя успокоить. Понимаешь, вы были неразлучны, ты и твоя мама. Ты обожала ее, а она - тебя, вот так-то.., она всегда называла тебя "мое сокровище". Платочек вновь был извлечен на свет. - Она была настоящая леди. Как только Хокс ее увидел, он сразу мне сказал: "Вот настоящая леди, которая попала в беду". Она ведь привыкла совсем к другому, и ей туго приходилось. Но ни слова упрека... Такая молодая и уже вдова. Муж не вернулся с войны.., вернее, погиб сразу же после. - Платочек был возвращен на обширную грудь. Ну что ж, прошу к столу.
      - Вы столько всего наготовили, - сказал Дав, отодвигая стулья сначала для Касс, а потом для Элизабет. - Мы доставили вам кучу хлопот.
      - Какие там хлопоты! Ко мне теперь уже никто не заходит.., с тех пор, как умер Хокс.
      - Когда это случилось? - участливо спросил Дэв, передавая Касс чашку крепчайшего чая цвета бычьей крови. Касс поглядела на нее с таким ужасом, что Дэву пришлось отвернуться.
      - В этом октябре исполнится десять лет. Пошел, как всегда, попить пивка в "Короля Эда". И только поставил кружку на стол, как его не стало... Что, слишком крепко? - спросила она Элизабет, которая застыла, поднеся чашку к губам и закрыв глаза.
      - Нет.., нет.., все хорошо.
      Миссис Хокс с восторгом оглядела сидящих за столом.
      - Чудесный денек, должна я вам сказать. Я просто обожаю гостей и до смерти рада видеть мою маленькую Элизабет... Аж голова идет кругом. Ее друзья - мои друзья.., хотя я даже не знаю, как вас зовут.
      - Простите, - спохватился Дэв. - Это Касс ван Доорен, а меня звать Дэв Локлин.
      - Очень приятно, - ответила миссис Хокс. - Вы ирландец?
      - Да.
      - Я так и решила. По глазам. - Миссис Хокс хихикнула и, пытаясь скрыть смущение, протянула ему тарелку с толсто намазанной маслом пшеничной лепешкой. - Совсем свеженькая. Я испекла ее пять минут назад.
      - Благодарю вас. - Он откусил кусок. - Вкусно.
      - Я всегда хорошо готовила, - заметила миссис Хокс с наивной гордостью. - Выучилась, когда была в прислугах. - Она откусила от своей лепешки. - А теперь расскажи-ка мне, что было до того, как ты надумала меня отыскать. Где ты жила все это время?
      Элизабет, которая слушала, затаив дыхание, ответила:
      - Меня поместили в приют.
      Миссис Хокс едва не подавилась лепешкой.
      - Как в приют? Быть того не может! Что это им вздумалось? Я бы за тобой присматривала... Я так и сказала мисс Келлер. Конечно, у твоей бедной матери никого не было, но в приют! - Миссис Хокс была потрясена до глубины души. - И сколько ты там пробыла?
      - До шестнадцати лет.
      - А где был приют?
      - В Кенте.
      - И нам ничего не сообщили, - обиженно произнесла она, - я и понятия не имела, где тебя искать. - Миссис Хокс покачала головой. - Я сразу почувствовала, что здесь что-то неладно. Так и сказала Хоксу, когда нас даже не пригласили на похороны. Когда ты появилась в нашем доме, тебе и полутора месяцев не было. Мы с Хоксом души в тебе не чаяли, возились как с родной, своих-то детей у нас не было, все до единого рождались мертвыми... Женские неприятности, - деликатно пояснила она Дэву, который сочувственно кивнул. - И никто нам даже слова не сказал. - Ее грудь возмущенно вздымалась. - "Это их личное дело", - сказала мисс Келлер. Она намекала, что я и Хокс им не подходим. Но твоя мать была не такой! Она была настоящей леди и со всеми обходилась одинаково. Ни разу нам не задолжала за квартиру. И все, что зарабатывала, тратила на тебя. Она одевала тебя, как принцессу, и каждый день до блеска расчесывала щеткой твои длинные золотые волосы. Всегда покупала тебе все самое лучшее - в "Харротс" или "Либертиз". Она приносила из мастерской материал и шила платья, которые стоили больших денег, и все до последнего пенса тратила на тебя. Она подарила мне как-то раз на Рождество чудесное платье из настоящего бархата. Она сшила его из куска, что остался от платья одной леди, - один этот кусок стоил больше ста фунтов! Этим она и зарабатывала на жизнь: шила платья для магазина где-то на Бонд-стрит.
      - А как назывался магазин? - словно невзначай спросил Дэв.
      - Как-то по-иностранному. Я никогда не могла верно выговорить его название. Что-то вроде "Мезон Ребу". Твоя мать выполняла там ручную вышивку и сложные швы. У нее были золотые руки. Однажды она принесла домой кусочки меха и сшила для твоих крошечных ручек замечательные рукавички с бархатными отворотами. Ты в них была настоящая принцесса.
      Миссис Хокс снова вытерла глаза.
      - Вы, вероятно, очень расстроились, услыхав о несчастном случае? тактично напомнил Дэв.
      - Еще бы! Она ушла из дома, как всегда, без четверти восемь. А в четверть седьмого вечера я уже места себе не находила. Вы понимаете, она не приехала на автобусе, который мы всегда встречали, - пояснила она. - Я и Элизабет. Хокс возвращался домой сразу после пяти, а твоя мать приезжала на автобусе около пяти минут седьмого. Поэтому я успевала накормить его обедом, а потом мы отправлялись с тобой на остановку.
      Так вот, мы дождались следующего автобуса, но там ее тоже не было. И тогда я стала беспокоиться. В семь часов я не знала, что и думать. Потом пришла мисс Келлер. - Грудь миссис Хокс опять начала вздыматься. - Но отдать тебя в приют! Нет, это не дело! Если б я только знала!
      - А мисс Келлер была близкой подругой Хелен? - с интересом спросил Дэв.
      - Мисс Келлер и привела их обеих ко мне. Вы понимаете, с Хоксом произошел на стройке несчастный случай, нам понадобились деньги, вот я и решила взять жильцов. У нас была лишняя спальня, и я повесила объявление в окошке у рекламного агента, и вскоре звонит мисс Келлер и спрашивает, согласна ли я приютить молодую вдову с ребенком. Согласна, если они будут платить, говорю я. Три фунта стерлингов в неделю на всем готовом. Она и привела их на следующий день, и мы прожили вместе пять лет.
      - То есть до 1952 года? - уточнил Дэв.
      - Верно. В тот год скончался старый король.., в том самом месяце. В феврале. - Миссис Хокс тяжело вздохнула. - Все случилось так неожиданно. Она грустно покачала головой. - Может быть, хотите еще чаю?
      - Благодарю, - сказал Дэв. - Ваш чай напомнил мне о доме.
      - Спасибо, мне больше не надо, - поспешно ответила Касс, но Элизабет передала ее чашку миссис Хокс.
      - Возьми кусок торта, Элизабет, - предложила миссис Хокс. - Это твой любимый. Когда ты была маленькая, ты просто обожала розовую глазурь. Помнишь, я всегда давала тебе облизать миску?
      Словно под гипнозом, Элизабет протянула руку к розовому торту.
      - Так, значит, вы были знакомы с ее матерью, - приветливо обратилась к Касс миссис Хокс. - Она была настоящей леди, ведь так?
      - Да, - ответила Касс, - настоящей леди.
      - А я что говорила! - Затем осторожно спросила:
      - Видно, ее семья отказалась от нее?
      - Да.
      Миссис Хокс прищелкнула языком.
      - Я так и думала. Когда она только к нам пришла, она плакала по ночам. Но никому не показывала своих слез. Никогда. Она была гордая. - Миссис Хокс жадно сделала глоток. - А что, ее муж был ей не ровня?
      - Да. Ее семья.., была против...
      - Как же это мерзко, вот что я вам скажу! Она, бедняжка, словно пряталась от кого-то.., все время сидела одна, никуда не выходила, разве только погулять с малышкой. Каждый вечер шла с работы прямо домой и проводила с тобой все свободное время... Она тобой страшно гордилась.., можно подумать, что раньше ни у кого на свете и детей-то не было. - Миссис Хокс грустно улыбнулась. - Ее единственной подругой была мисс Келлер.
      - И часто она приходила? - спросил Дэв.
      - Каждый четверг. Вечером. Точно, как часы, и всегда приносила что-нибудь для малышки. Что и говорить, ближе нее у вас никого не было. Это она устроила твою мать на работу... Она по-своему очень любила твою мать. Та часто мне говорила: "Не знаю, что бы я делала без Мэрион..." Поэтому я и позволила ей увести тебя от нас... К тому же мы были просто квартирными хозяевами, хотя и считали вас родными... Но если бы я знала, что тебя отдадут в приют, я бы пошла в суд, честное слово!
      Чашка Касс со стуком опустилась на стол.
      - Еще чаю? - предложила миссис Хокс. И когда Касс отказалась, воинственно спросила:
      - А где вы были, когда все это случилось?
      - В.., в Америке, - ответила Касс. - Я не имела представления, где она находится.
      Миссис Хокс фыркнула.
      - Она.., исчезла, - пролепетала Касс.
      - А вы бы поискали!
      - Но я не знала, где...
      - Ну хорошо, - миссис Хокс немного смягчилась. - Насколько я понимаю, ее могущественная семья не стала бы искать ее в Камден-Тауне, верно? Вот почему мисс Келлер привела ее к нам!
      - И к ней никто не заходил?
      - Ни одна живая душа!
      Миссис Хокс снова указала на торт.
      - Ешьте! Я люблю, чтобы тарелка была чистой!
      - Наверное, у вас сохранились старые фотографии? - спросил Дэв с неподдельным интересом.
      - Ну конечно! Я их смотрела как раз незадолго до вашего прихода.
      Она поднялась, подошла к буфету, открыла один из ящиков и достала оттуда старинную коробку из-под шоколада с откидывающейся крышкой и подносом внутри.
      - Это любительские фотографии, кроме одной - там вы сняты вдвоем на твой первый день рождения... она пошла с тобой к Джерому на Хай-стрит. Это я ее упросила.
      Миссис Хокс протянула потертую восьмидюймовую квадратную фотографию, наклеенную на бежевый картон. Элизабет осторожно ее взяла, а Касс и Дэв склонились, глядя ей через плечо. Хелен Темпест сидела с ребенком на коленях - очаровательной маленькой девочкой с большими изумленными глазами и короной светлых шелковых волос, пухленькой, с ямочками на щеках, в дорогом вышитом платье с гофрировкой на шее и рукавах.
      Миссис Хокс, удивленная их затянувшимся молчанием, с вызовом сказала:
      - Прекрасный снимок.
      Касс глядела на сияющее лицо Хелен, которая склонилась над своим ребенком с выражением мадонны Мемлинга.
      - Да, - хрипло повторила она. - Прекрасный.
      Дэв взял фотографию из дрожащих рук Элизабет и перевернул ее. На обороте почерком Хелен было написано: "Элизабет в свой первый день рождения. 1 января 1948".
      - Она сшила тебе платьице сама. Из чистого шелка, каждую складочку заложила своими руками... Ты была в нем просто как картинка. Вот почему мы решили сделать хорошую фотографию, - пояснила миссис Хокс.
      Взяв карточку у Дэва, Касс принялась разглядывать ее печальными, чуть виноватыми глазами.
      - Она здесь выглядит такой счастливой, - сказала она сдавленным голосом.
      - Она и была счастливой! - возмутилась миссис Хокс, выбирая из пачки любительские снимки. - Тут разные фотографии, снятые там и сям.., вот они во дворе, а вот Хокс.
      Крепкий лысый мужчина в полосатой рубашке и подтяжках, смеясь, глядел на сидевшую у него на плечах Элизабет, которая, похоже, визжала от восторга.
      - Ты все время просилась к Хоксу на плечи!
      "Ап!" - так ты ему говорила. <Ап!" - и он сажал тебя на плечи и бегал с тобой по дому, а ты смеялась до упаду. - Миссис Хокс выбрала из пачки другую фотографию. - А это на фестивале Британии.., к нам подошел уличный фотограф и сказал: "Хотите сняться на память?"
      Темноволосая, крепко сбитая миссис Хокс в ситцевом платье, кофте и с белой пластиковой сумкой держала под руку мужа. Мистер Хокс в расстегнутом пиджаке свободной рукой прижимал к себе котелок. Рядом с ним стояла Хелен Темпест в летнем платье, а перед ней - ее четырехлетняя дочь с бумажной ветряной мельницей в одной руке и маленьким флажком в другой, ее длинные светлые волосы были схвачены по бокам двумя бантами, платье представляло собой очередное воздушное сооружение из оборок и кружев, на ногах были белые гольфы и плетеные лаковые туфельки.
      - Чудесный выдался денек, - миссис Хокс погрузилась в приятные воспоминания. - Мы обошли все качели и карусели. Баттерси-Парк был специально открыт для фестиваля.., мы даже видели обеих королев. - Она вздохнула. - Это был наш последний совместный выход.
      - Не могли бы вы, - Дэв ослепительно улыбнулся миссис Хокс, а та, поправив прическу, смущенно потупилась, - не могли бы вы одолжить мне эти фотографии? Ненадолго. Я обещаю лично их вам вернуть.
      - Даже не знаю... Мне не хотелось бы с ними расставаться.
      - Я буду обращаться с ними крайне осторожно.
      Даю слово.
      Голубые глаза смотрели ласково, улыбка проникала в душу. Миссис Хокс покраснела и, запинаясь, сказала:
      - Ну что ж.., раз уж вы просите... - Она хихикнула. - Похоже, вам никто не может отказать.., особенно женщины.
      - Вы очень добры, - сказал Дэв, она густо покраснела и спряталась за чайником.
      - У вас нет других фотографий?
      - Нет, она не любила сниматься. Это я уговорила ее сходить к фотографу. И вот что интересно. Карточка получилась замечательная, и ее выставили на витрину, как это обычно делается, но Хелен так огорчилась! Заставила их убрать ее оттуда. - Миссис Хокс поджала губы. - Я думаю, она боялась, что ее найдут!
      - Да, - просто ответил Дэв, - она боялась, что ее семья отыщет ее и заставит вернуться.
      - Ну уж дудки! - возмутилась миссис Хокс. - Я никогда бы этого не допустила! - Затем она немного смягчилась. - Но ведь они, наверное, потом одумались? Приняли тебя в семью, ведь так?
      - Да, - глухо отозвалась Элизабет, - они.., одумались.
      - Ну что ж, я рада это слышать. А мисс Келлер?
      Что случилось с ней?
      - Она заведовала приютом. - Голос Элизабет был лишен всякого выражения. - Несколько лет назад она умерла.
      - Заведовала приютом! Это меняет дело, - неохотно признала миссис Хокс. - Хоть это она для тебя сделала! И все же я рада, что ты была там не одна.., ты так убивалась, когда твоя мать не пришла домой. Я и сама просто места себе не находила, все время плакала, пока собирала твои вещи.., и мисс Келлер в слезах металась по дому.., она забирала все, что попадалось ей на глаза, и засовывала в чемодан. "Вы уверены, что ничего больше не осталось?" - все время спрашивала она. Как будто не хотела оставлять следов. Когда она забрала тебя, дом выглядел так, словно вас никогда тут не было.
      Нам остались одни воспоминания да эти фотографии.
      Мне не хотелось их отдавать, поэтому я ничего ей не сказала. К тому же ведь они принадлежали мне.
      - Я очень рад, что вы их не отдали, - сказал Дэв и еще раз улыбнулся.
      - А я вдвойне рада видеть мою маленькую Элизабет! Да еще такую красивую и нарядную! Неудивительно, что семья твоей матери тобой гордится. Тот человек из департамента, который мне звонил, сказал, что на тебя свалились большие деньги.
      Элизабет вздрогнула.
      - Что? Ах, да... - и повторила:
      - Да, деньги, она растерянно поискала глазами вокруг себя. - Моя сумка...
      - Вот она. - Дав поднял ее со стула и протянул Элизабет. Та вынула чековую книжку.
      - Мне ничего не надо, - заволновалась миссис Хокс, гордо вскидывая голову. - Я не хочу, чтобы ты думала, будто я намекаю.
      - Пожалуйста, - Элизабет посмотрела на нее такими глазами, что она, покраснев, умолкла. - Я очень вас прошу. Вы даже не представляете, что это для меня значит - снова вас найти.., услышать о своем детстве.
      Вы столько для нас сделали, для меня и моей матери.
      Позвольте мне сделать хоть что-нибудь для вас. - Она быстро заполнила чек. - Поверьте мне, деньги не так уж много для меня значат. - Она оторвала чек и протянула его миссис Хокс.
      Та робко взяла его, посмотрела и рухнула в кресло как подкошенная.
      - Боже всемогущий! Да там же тысяча фунтов! - Ее лицо из красного сделалось белым, затем снова красным. - Я не могу это взять! Так не пойдет! Ты ничего мне не должна! Твоя мать всегда платила за квартиру точно в срок! Никогда не задолжала ни пенни.
      - Я знаю. Но я вам должна. И много.., пожалуйста.., ради моей матери.
      Касс никогда еще не видела у Элизабет такого лица.
      Она быстро отвела глаза.
      - Да.., конечно.., просто не знаю, что сказать.., я не ожидала. Миссис Хокс разразилась слезами.
      Элизабет мгновенно вскочила с места и опустилась перед ней на колени.
      Касс с изумлением глядела, как она обвила руками грузное трясущееся тело.
      - Вы были к нам так добры.., это единственный дом, который у меня был.
      Всхлипывания миссис Хокс перешли в громкие причитания.
      - Вы были членами семьи.., совсем как родные...
      - Я знаю.., знаю...
      - Подумать только, не забыла меня.., став сильной и богатой, пришла к своей старой тетушке Хокс.., я и не чаяла в свои семьдесят шесть лет дожить до такого дня.
      Полные руки обхватили Элизабет и прижали к бурно вздымавшейся груди. Касс засопела и стала искать увлажнившимися глазами сумку. Дэв вложил ей в руку платок. Она громко высморкалась. Ей смертельно хотелось курить, но пепельниц в комнате не было.
      Наконец миссис Хокс, выпустив Элизабет из объятий, откинулась на спинку стула и вытерла глаза.
      - Что ты обо мне подумаешь! Но я всю жизнь была слезлива. Покойный Хокс говаривал бывало, что у меня из глаз всегда течет, как из крана. - Она смущенно засмеялась. Затем тихонько дотронулась до щеки Элизабет. Та, поймав ее руку, прижала ее к своему лицу. - Ну вылитая мать.., когда мы в первый раз ее увидели, она была примерно твоего возраста. - Миссис Хокс кивнула. - Но ты не совсем такая, как она. Я вижу, ты можешь за себя постоять. - Ее глаза снова увлажнились, и дрогнувшим голосом она сказала:
      - Твоя мать гордилась бы тобой. - Она обвела собравшихся глазами, полными слез, и предложила:
      - Давайте-ка выпьем по этому случаю еще чаю. Или нет, выпьем чего-нибудь покрепче. Как насчет капелью! портвейна?
      Я всегда его любила... Ты в первый раз попробовала его в нашем доме. Она ласково поглядела на Элизабет. - Это было на Рождество. Тебе страсть как хотелось его попробовать, вот я и налила капельку в стакан лимонада, а ты выпила все до дна и попросила еще!
      На этот раз из буфета была извлечена бутылка портвейна и крохотные рюмки с золотым ободком. Наполнив их доверху, миссис Хокс с чувством произнесла:
      - Да хранит тебя Бог! Да упокоит он душу твоей бедной матери!
      Они выпили. Касс чуть не подавилась. Портвейн был клейко-сладким. Ей просто необходимо было закурить.
      - Не возражаете, если я закурю?
      - Пожалуйста, курите. Где-то у меня была пепельница.
      Пепельница оказалась розовато-перламутровой и с надписью: "Привет из Саутенда".
      Касс предложила миссис Хокс сигарету.
      - Нет, благодарю. Я никогда этим не баловалась... всегда предпочитала рюмочку портвейна. Вам налить?
      - Спасибо, нет. Портвейн был замечательный, - солгала Касс.
      Дэв протянул свою рюмку. Элизабет едва притронулась к своей.
      - Вот это денек так денек! - счастливо произнесла миссис Хокс, щедро наливая себе портвейн. - Приятно, когда приходят гости - особенно нежданные.
      Дэв, улыбаясь, согласился.
      - Ко мне давно никто не заходил. Обе мои сестры померли, а брат Хокса с женой переселились в один из новых городов. Я часто скучаю по нашей старой улице.
      Мы были там друзьями, а не просто соседями.
      - Не сомневаюсь, что вы были прекрасной соседкой, - искрение сказал Дэв.
      Миссис Хокс снова вспыхнула.
      - Да ну вас... - Она подмигнула Элизабет. - А как сложилась жизнь у тебя? Я часто думала, за кого ты выйдешь замуж?
      - Нет, я не замужем.
      - Такая красавица! Мужчины, верно, толпами за тобой бегают. Хотя.., я помню, как на твою мать пялили глаза, но она ни на кого не глядела.., хранила верность твоему отцу.
      Голосом, от которого у Касс волосы встали дыбом, Элизабет спросила:
      - А что случилось с его фотографией?
      - Ее забрала мисс Келлер вместе со всем остальным... Она ничего не оставила, самой пустяковой вещицы, хотя и очень торопилась.
      Миссис Хокс снова наполнила свою рюмку и уселась поудобнее. Портвейн превратил ручейки слез в потоки.
      Ее не нужно было уговаривать. Устав от одиночества, она с упоением вспоминала счастливые дни своей жизни. Она говорила без умолку. Выкурив последнюю сигарету, Касс поглядела на часы и с изумлением обнаружила, что уже четыре. Они просидели у миссис Хокс больше четырех часов.
      Раскрасневшаяся от портвейна и приятной компании миссис Хокс заметила ее взгляд.
      - Не торопитесь, - взмолилась она.
      - Мы отняли у вас столько времени... - Дэв заметил, что с недавних пор глаза у Элизабет остекленели, словно она не могла вместить всего, что рассказывала миссис Хокс.
      - Но ведь вы еще придете? - трогательно спросила она.
      - Обещаю, - ответил Дэв.
      - В любое время! Я почти не выхожу из дома. Знаете ли, ноги.., но я обожаю немного поболтать.
      - Мы вернемся, - заверил ее Дэв.
      Миссис Хокс тяжело вздохнула.
      - Вы, верно, уедете за границу?
      - Не раньше, чем навестим вас, - пообещал Дэв.
      В дверях миссис Хокс со слезами обняла Элизабет.
      - Я так была рада снова тебя увидеть.
      Касс пожала ей руку, а Дэв поцеловал. Миссис Хокс залилась густым румянцем.
      - Да ну вас!
      Она стояла на площадке, пока двери лифта не закрылись.
      Не обращая внимания на грязь, Касс прислонилась к стене.
      - Господи! Что за женщина! Она заговорит до смерти кого угодно! И этот портвейн... - И прибавила жалобно:
      - А я люблю сухой мартини...
      Элизабет тоже прислонилась к стене, глаза ее были закрыты. Она выглядела уставшей. Дэв обнял ее за плечи.
      - Ты сядешь за руль, - сказал он Касс.
      - Куда поедем? - спросила та, когда они оказались в машине: Дэв с Элизабет на заднем сиденье.
      - Домой к Элизабет.
      - Хорошо.
      В зеркальце у себя над головой Касс видела, как Дэв бережно обнял Элизабет, голова которой лежала у него на плече. Что-то в ее лице встревожило Касс, заставило чувствовать себя беспомощной и виноватой. Еще на острове она спросила Дэва, почему он едет вместе с ними, и тот ответил, что Элизабет нуждается в помощи и защите. Когда же Касс, разозлившись, спросила: "От кого?", он ответил: "От себя". Правда этих слов была горькой, но Касс проглотила ее. Какой бы сильной и независимой ни была Элизабет, эксгумация ее прошлого вызвала у нее потрясение. Миссис Хокс пролила на это прошлое нестерпимо яркий свет, и Элизабет пришлось закрыть глаза. Пока она не привыкнет к этому свету, ее сетчатка будет воспринимать лишь его.
      Касс неохотно признала за Дэвом поразительную способность видеть, подобно великим шахматистам, на шесть ходов вперед. Как ни странно, она даже рада была, что он здесь. Она понятия не имела, как обращаться с новой Элизабет. Здесь требовались лайковые перчатки, которых у Касс никогда не было. Она всегда предпочитала рубить сплеча, не заботясь о последствиях.
      Да, подумала Касс, останавливаясь перед светофором, можно возмущаться Дэвом, ревновать к нему, но он дает Элизабет то, в чем она нуждается. И нечего тебе копаться в том, почему и отчего он это делает. Просто будь благодарна ему за это.
      Когда они прибыли в "Уэверли-Кор", Элизабет бессильно оперлась на руку Дэва. Не в силах вынести этого зрелища, Касс взяла сумку Элизабет и поспешила открыть перед ними двери.
      - Она едва держится на ногах, - сказал Дэв, как только они вошли в квартиру. - Я уложу ее в постель.
      Касс не возражала. Она развернула и включила электрическое одеяло. Ей страстно хотелось заботиться об Элизабет. Пока Дэв помогал Элизабет раздеться, Касс аккуратно расстелила большую двуспальную кровать и опустила занавески. Когда Дэв уложил Элизабет в постель, Касс бросила на нее встревоженный взгляд.
      - Ей станет легче?
      - Она услышала множество вещей, о которых давно забыла. Узнала о себе то, чего не знала раньше.
      Ты видела, как она слушала миссис Хокс?
      - Нет, я смотрела на миссис Хокс.
      - А я видел. По-моему, к ней стала возвращаться память. У нее был такой странный взгляд.., зачарованный и вместе с тем удивленный, словно она увидала что-то давно забытое. Мне кажется, именно это ее доконало.
      - Миссис Хокс доконает кого угодно.
      - А ты ведь просто сторонний наблюдатель. Представь, что чувствует Элизабет.
      Касс вздрогнула.
      - А чувствовать она как раз не привыкла. - Касс грустно поглядела на бледное, осунувшееся лицо Элизабет. - Бедняжка, - сказала она с состраданием. - Должно быть, ей кажется, что весь мир рушится - и она не в силах это выдержать.
      - Вот почему я здесь.
      Он направился к двери. Касс неохотно последовала за ним. Заметив сервировочный столик, она сказала:
      - Мне нужно выпить? А тебе?
      - Нет, спасибо.
      - Нужно запить этот мерзкий портвейн.
      Но Дэв уже разглядывал фотографии. Подсев к нему, Касс спросила:
      - Ты обратил внимание, какая у Хелен улыбка?
      - Да. Вовсе не печальная.
      - Верно... - Касс вздохнула. - Печаль появилась позже. - Она отпила глоток. - Господи, какой негодяй!
      Но Дэв смотрел на Элизабет.
      - Она была красивым ребенком.
      - А теперь она красивая женщина. - Касс покачала головой. - Подумать только, дочь Хелен!
      - Ты, кажется, стала понимать, каково теперь Элизабет.
      Касс снова вздохнула.
      - Да. Нынешний день рассеял все сомнения. Миссис Хокс - увесистое доказательство.
      - Мэрион Келлер сказала миссис Хокс, что Хелен попала под автобус. Если это так, то, значит, она бежала сломя голову...
      - Испугавшись чего-то...
      - Или кого-то. - Дэв поднял глаза. - Миссис Хокс сказала, что это случилось 23 февраля 1952 года.
      Ты можешь вспомнить, где в это время был Ричард?
      - Прошло столько лет... - Касс опустила голову и принялась напряженно думать. - В том году президентом стал Эйзенхауэр, тогда же мы приобрели французский синдикат. Приходилось много разъезжать, мы без конца мотались в Париж и обратно. - Она выпрямилась. - Один раз Ферро приехал в Лондон. - Ее глаза округлились. - В феврале... Я помню, потому что погода была отвратительная и Ричард простудился.., поэтому Ферро сюда приехал.
      Она поглядели друг на друга.
      - Напряги память, - приказал Дав. - Что ты еще можешь вспомнить?
      Касс принялась тереть лоб, словно у нее вместо пальцев были электроды.
      - Это было так давно. - Она сдвинула брови, словно подхлестывая свою не слишком резвую память.
      Затем покачала головой. - Больше ничего не помню.
      Мы были так заняты этой французской сделкой... Она поглощала все наше время.., подожди минутку! - Она резко выпрямилась, словно ее пронзило током. - Однажды мне пришлось отправиться в Париж без Ричарда. Он сказал, что никак не сможет поехать... Помню, он позвонил мне. - От волнения голос у Касс дрожал. - Сказал, что я и без него все знаю, что он задержится на сутки, самое большее - на двое и подъедет к концу переговоров.
      - Так и случилось?
      - Да.., теперь вспомнила. Я приехала в пятницу вечером, а он лишь в понедельник утром. Я думала, здесь замешана женщина.
      - Наверное, это была Хелен.
      - Да. Подожди минутку. Про то, что Хелен попала под автобус, сказала Мэрион Келлер. Откуда мы знаем, что это правда? Несчастный случаи - это всегда полиция, "скорая помощь", свидетели, протоколы...
      - Тебе хорошо известно, что Ричард прекрасно умел улаживать такие дела. Вот что, Касс, тебе придется употребить все свое влияние. Узнай все, что можешь.
      Пятница, 23 февраля. Хелен работала где-то в районе Бонд-стрит. Миссис Хокс сказала, что магазин назывался "Мезон Ребу". Попробуй разузнать об этом, Касс. Если она возвращалась домой, несчастный случай произошел скорей всего между пятью и семью вечера.
      Касс поглядела на него с сомнением.
      - Прошло ужасно много времени... Кто знает, сохранились ли протоколы...
      - Во всяком случае, попробуй. И приступай немедленно.
      - У меня, разумеется, есть связи, но.., все зависит оттого, остались ли с тех пор какие-нибудь документы.
      - Это твоя работа. Ты делаешь ее лучше всех.
      Касс потянулась за шубой.
      - Уже иду... - Она замешкалась. - Ты остаешься здесь?
      - Да. Элизабет нельзя оставлять одну.
      Возразить было нечего, но слова Дэва задели Касс за живое. С одной стороны, ей не терпелось действовать, сделать что-нибудь важное, а с другой...
      - Погоди, - сказала она, - к чему все эти хлопоты? Ведь мы и так знаем, что Хелен мать Элизабет. В конце концов не так уж и важно, как Ричарду удалось ее сцапать.
      - Это важно для Элизабет.
      Касс хлопнула себя по лбу.
      - Как это не пришло мне в голову! Тогда мы получим объяснение, почему Элизабет осталась одна.
      - Верно. И объяснение очень важное.
      Касс утвердительно кивнула. Но ее снова кольнула досада. Почему он всегда попадает в самую точку? Он заставил ее почувствовать собственное несовершенство.
      Ну хорошо, она ему покажет, на что способна. Ее черная записная книжка лежала на письменном столе в кабинете на набережной Виктории. Остается снять трубку и сделать несколько звонков...
      - Предоставь это мне, - решительно сказала она. - Если там хоть что-нибудь есть, я это раскопаю. - Она взглянула на часы. Половина пятого. Двух часов вполне достаточно. - До встречи, - сказала она и вышла.
      ***
      Проснувшись, Элизабет не сразу поняла, что она в своей кровати, в своей спальне, но не в Мальборо, а в Лондоне. Взяв с тумбочки часы, она увидела, что скоро полночь. Она спала крепко, но видела странные сны...
      И вдруг до нее дошло, что все это случилось наяву. Невероятная встреча, неожиданные откровения Амелии Хокс, новые для нее чувства. Все это было так странно.
      Ей стало не по себе. Точнее, не ей, а той, что скрывалась в недостающей части ее "я" и теперь пыталась приладиться к тому, что уже имелось.
      Перед ее глазами промелькнули картины прошлого, но самым удивительным было то, что они сопровождались отчетливыми физическими ощущениями.
      Когда она, например, поднесла к губам чашку чая, его аромат, ударив ей в ноздри, вернул ее в прошлое.
      Вот она маленькой девочкой сидит на могучих коленях мистера Хокса, а он пьет чай, время от времени дуя на кружку и давая ей отпить крепкий, горячий и очень сладкий напиток. И теперь она снова ощутила крепкие колени, мускулистую грудь, к которой она прильнула, надежную, сильную руку, державшую ее за плечи, запах толстой шерстяной рубашки - запах мыла "Лайфбой", трубочного табака и крепкого мужского пота. Она растерялась, ей сделалось не по себе.
      Это повторилось, когда она откусила кусок торта с розовой глазурью: ей не хотелось сладкого, но она боялась обидеть миссис Хокс. Приторный клубничный запах опять унес ее в прошлое, когда она стояла на цыпочках у большого деревянного кухонного стола, следя, как миссис Хокс размазывает глазурь по пористому торту, и ожидая счастливого момента, когда ей дадут облизать миску.
      Тогда под тяжестью воспоминаний ей пришлось облокотиться на стол. Теперь перед ее закрытыми глазами снова ожили картины детства. Она вспоминала. Вот маленький дом, крошечная прихожая, короткий лестничный пролет, квадратный витраж на площадке, изображающий галеон в открытом море, потертый красный ковер, выцветшие голубые обои. Она мысленно поднялась по ступенькам в их спальню. Увидела двуспальную латунную кровать, покрытую старым, но чистым шелковым покрывалом, умывальник с мраморным верхом, поцарапанный полированный трельяж красного дерева, кружевные занавески на окнах, репродукцию картины Холмана Ханта "Свет мира" над маленьким железным камином. Она увидела себя, встающую на цыпочки, чтобы дотянуться до маленького флакона с духами.
      Она уселась в постели. Духи... Знакомый запах...
      Вскочив с кровати, она бросилась к своему туалетному столику, схватила стоявшую на нем коробочку, вынула пузырек и, нажав на распылитель, брызнула духами в воздух. Затем внимательно принюхалась. Так вот почему она любит "Диориссимо"... Запах ландышей, духи ее матери. И снова запах, проникая в ее мозг, вызвал к жизни отрывочные видения. Вот ее мать душится за ушами и около ключиц, вот она сама вдыхает сладкий аромат, когда мать склоняется над ней, чтобы закрыть ее одеялом.., целует ее на ночь. Сначала в лоб, потом в закрытые глаза, потом в губы. Последнее легкое прикосновение и ласковый шепот: "Спокойной ночи, мое сокровище".
      Из груди Элизабет вырвался всхлип, губы задрожали. Она наклонилась вперед, обхватив себя руками.
      "О Боже..." Что-то внутри нее прорвалось, и снова на нее нахлынули воспоминания. Она услышала собственный голос, тот голос, что звучал на пленке. Она дарила своей матери пряничного человечка, которого испекла под руководством миссис Хокс, а Хелен - да, Хелен Темпест ее мать, - стоя на коленях, радостно восклицала: "Это мне? Какая же ты у меня умница!" - и тут же съедала его до последнего изюмного глазка. А вот она бежит, бежит, выдернув руку из крепкой руки миссис Хокс, прямо к матери, сходящей с красного лондонского автобуса.., та оборачивается и широко раскидывает руки...
      - О, Господи! - Она снова всхлипнула.
      А вот она стоит, всегда так смирно, а ее мать с полным булавок ртом примеряет ей платье из белого накрахмаленного органди с зеленой бархатной отделкой.
      "Под цвет твоих глаз, дорогая".
      - О Господи, Господи... - Рыдания рвались из груди, она скорчилась, ловя ртом воздух.
      Дверь резко распахнулась, Дэв бросился к ней и прижал к груди.
      - Все хорошо, дорогая...
      - Я вспо-ми-наю... - Рыдания душили ее. - Я... столько всего.., вспомнила.., она моя мать.., моя мать... я помню ее.., запахи.., я помню запахи.
      Словно обезумев, Элизабет плакала и смеялась.
      - Она моя мать.., я помню, прекрасно помню.., о, моя мамочка.., моя бедная мамочка!
      Как будто слова обрели для нее особый вкус. Она без конца повторяла их, плача и смеясь, стараясь передать Дэву то, что чувствовала и вспоминала.
      Вдруг она стала вырываться у него из рук.
      - Телефон... Я должна ей позвонить.., сказать...
      - Хорошо, - Дэв ослабил объятия, но не отпустил ее совсем и вместе с ней вышел из спальни.
      - Сейчас позвоним.
      Но ее руки так дрожали, что она не могла набрать номер.
      - Давай я наберу.
      Держа ее одной рукой за плечи, он снял другой рукой трубку, положил ее и набрал номер международной службы.
      - Я хочу позвонить на Багамы.., название острова Темпест-Кей.., частная линия.., номер Темпест-Кей 54321.., позвать Харви Грэма.., да, я подожду.
      Элизабет дрожала с головы до ног.
      - Мама, мамочка... - шептала она вне себя, - я хочу поговорить с мамой...
      - Она, наверное, спит... Давай поговорим сначала с Харви, - схитрил Дэв, понимая, что Элизабет напрочь забыла о том, что Хелен лежит в больнице. Но Харви, живая тень Хелен, все-таки лучше, чем ничего.
      Может, это ее успокоит. - Харви? Это Дэв. Я...
      Но Элизабет вырвала у него из рук трубку и, не переставая плакать и смеяться, выдохнула:
      - Харви.., пожалуйста.., скажи мне.., как мама?
      ***
      - Еще раз повтори, что ты хочешь сделать? - спросила Касс.
      - Взять миссис Хокс с собой в Мальборо.
      Касс метнула в Дэва злобный взгляд. В кратчайший срок завершив свои изыскания, употребив на это все свое умение и влияние, она с победой вернулась к Элизабет, но, как оказалось, лишь для того, чтобы еще раз убедиться, что ее отодвинули в сторону. Элизабет спала, а Дэв усердно охранял ее сон. В ярости она вернулась в пентхауз на Итон-сквер, сделала себе гору холодных сандвичей с ростбифом, запила их большим стаканом вина и, дрожа от возмущения, отправилась в постель, где провела бессонную ночь в моральных и физических мучениях, потому что неразжеванные сандвичи вызвали острое несварение.
      Когда она размешивала в стакане "Алка-Зельцер", зазвонил телефон. Она кинулась к нему, не сомневаясь, что это Дэв. Но это был до крайности взвинченный Харви, который потребовал объяснить, что происходит.
      Ему только что позвонила Элизабет и говорила с ним так странно, что он перепугался. Она хотела знать, заикаясь, сказал он, "как чувствует себя ее мать!". Он горько сетовал на то, что Дэв оставил его в полном неведении и совершенно спокойно сказал, что позвонит завтра.
      - После того, как напугал меня до смерти, - сказал раздраженно Харви. - Почему ты не с ними, Касс?
      Как душеприказчик ты обязана быть в курсе дела... Что там, собственно, происходит?
      Касс рассказала ему все без обиняков. Она представила себе, каково ему глотать эти горькие факты.
      - Так, значит, все это правда. - Его голос звучал так, будто он сейчас заплачет.
      - Абсолютная правда, вне всякого сомнения.., к тому же подтвержденная фотографиями! В течение пяти лет Хелен жила с дочерью в маленьком домике в Камден-Тауне.
      - Понятно. - В его голосе звучало отчаяние. - Тогда тебе, наверное, лучше вернуться сюда.., привезти доказательства.
      - Сначала я доведу дело до конца, - угрюмо сказала Касс. - Я позвоню тебе.., да, как только узнаю... ты теряешь время, Харви. До свидания.
      Она бросила трубку на рычаг. Ублюдок! Что ты натворил на этот раз? Элизабет в истерике! Что в самом деле происходит? Она быстро натягивала на себя одежду. Когда она вошла в гостиную, ее глазам предстала совершенно новая сияющая Элизабет.
      Касс удивленно заморгала.
      - Что с тобой случилось?
      - Я вспомнила! Вдруг на меня нахлынуло со всех сторон... Я вспомнила, Касс! Это все из-за запахов.., и миссис Хокс. Я знала, что мне очень важно ее увидеть, знала!
      Касс лишилась дара речи. Как будто после долгой суровой зимы прямо у нее на глазах распустился зеленый, свежий, молодой бутон. Элизабет расцвела. Впервые в жизни Касс поняла, что имеется в виду, когда говорят о цветущей женщине. Ледяная корка растаяла, уступив место теплому свету, который, засияв под действием гипнотерапии, исчез, едва Элизабет вернулась в прежний знакомый мир. Теперь не оставалось никаких сомнений: она вспомнила, вспомнила все.
      - Вот почему миссис Хокс должна поехать с нами в Мальборо. Маме нужно ее увидеть.., чтобы вспомнить.
      Миссис Амелию Хокс нельзя забыть.
      Доказательства налицо, подумала Касс, как и апостола Павла, Элизабет осиял яркий свет, произошло живительное преображение. Быть может, мне стоит почаще ходить в церковь?
      - Что с ней случилось? - прошептала она Дэву, когда Элизабет ненадолго вышла из комнаты. - Ее нельзя узнать.
      - Она открыла свое прежнее, изначальное "я".., и радость вознесла ее на гребень волны. Нужно следить, чтобы эта волна не погребла ее под собой.
      - Меня эта волна уже накрыла! Боже, помоги миссис Хокс, когда она окажется в Мальборо! - Чтобы сдержать внезапный, почти истерический смех, Касс прикрыла рот ладонью. - Представь себе лицо Харви, когда он ее увидит!
      Дэв усмехнулся.
      - Только ради этого стоит взять ее с собой!
      - Я хочу вылететь завтра же, - объявила Элизабет, возвращаясь в комнату. - Подумаем о том, что нужно сделать... Вряд ли у миссис Хокс есть паспорт, поэтому тебе придется снова пустить в ход свое влияние, Касс. Я позабочусь о том, чтобы заполнить необходимые бумаги и сделать фотографии. А ты оформишь паспорт. - Элизабет доверительно улыбнулась. - Первым делом отправлюсь к миссис Хокс, а по дороге захвачу бумаги. Она их заполнит, я отведу ее сфотографироваться, потом отдам все тебе, а ты отнесешь их и употребишь весь свой вес...
      Взглянув на плотную фигуру Касс, она прыснула.
      Это настолько изумило Касс, что она забыла обидеться.
      - Можно мне налить немного бренди? - спросила она слабым голосом. - Не знаю, как вам, а мне, кажется, нужно выпить...
      Назавтра в четыре часа дня миссис Хокс была готова отправиться в путь. Бледная от страха, она прижимала к себе потрепанный фибровый чемоданчик, словно боясь, что его унесет ураган, который подхватил ее вчера в половине десятого утра, когда у ее дверей появилась совсем другая Элизабет, которая, размахивая пачкой подозрительных бумаг, заполнила их со слов испуганной миссис Хокс, заставила ее поставить под ними свою подпись, затем отвезла ее в Чок-фарм, усадила в кабинку срочной фотографии, сделала четыре моментальных снимка, на которых один глаз у миссис Хокс оказался значительно меньше другого, затем отвезла ее в Хитвью к Касс, которая тут же помчалась оформлять документы. После живительной чашки чая Дэв и Элизабет помогли ей собраться.
      - А как быть с квартплатой? И с молочником? И со страховкой?
      - Скажите мне, что нужно сделать, и я обо всем позабочусь, - успокоил ее Дэв.
      Дрожащими руками миссис Хокс вручила ему квартирную книжку и страховку, и Дэв пошел платить.
      - Я уезжаю надолго? - с беспокойством спросила она, когда Дэв вернулся.
      - На неопределенный срок, - ответил Дэв с ободряющей улыбкой. - Вы отдохнете так, как никогда в жизни!
      - Просто ум за разум заходит! - дрожащим голосом произнесла миссис Хокс. - Сначала ты говоришь мне, что твоя бедная мать вовсе не умерла.., затем, что ты потеряла память, но она вдруг вернулась.., теперь ты говоришь, что мы едем на край земли.., у меня голова идет кругом.
      - В самолете мы все обсудим, - пообещала Элизабет, упаковывая ночные рубашки и панталоны времен Директории.
      Внезапно побледнев, миссис Хокс опустилась на стул.
      - В самолете... Боже милостивый, да я в жизни не летала.
      - Это совсем не страшно, - попыталась успокоить ее Элизабет. - Как будто едешь в машине, только по воздуху.
      - Но это же опасно!
      - Ничуть не опасно! Я же прилетела сюда, верно?
      - Даже не знаю, смогу ли я...
      Оставив чемодан, Элизабет, как и день назад, опустилась на колени возле миссис Хокс.
      - Милая миссис Хокс... Я понимаю, что все это для вас так неожиданно, что дух захватывает. Я чувствую то же, что и вы... Но для меня и моей матери это очень важно... Вы сделали со мной чудо. Теперь я хочу, чтобы вы сделали его и для моей матери.
      - Но что такого я сделала? Ровно ничего!
      - Нет, сделали.., вы мне вернули то, что дороже всяких денег.
      - Не понимаю, о чем ты... - капризно сказала миссис Хокс. - Все это слишком сложно для меня.
      Но Дэв уже стоял над ними с бутылкой портвейна Несколько глотков любимого напитка смягчили сердце миссис Хокс и вернули ее щекам прежний румянец. Она позволила Дэву подать себе выходное пальто с воротником из фальшивого каракуля и водрузила на голову лучшую шляпку из малинового атласа с ужасной красной розой на боку.
      - Будь что будет, - произнесла она, отходя от зеркала. - Я еду.
      - Я знал, что вы нас не оставите, - воскликнул Дэв, влепив ей звонкий поцелуй, от которого она еще гуще залилась краской.
      Увидев "роллс-ройс" с шофером, она прошептала:
      - Что подумают соседи!
      - Что вы отправились в Букингемский дворец, - ответил Дэв. Она закудахтала, толкнула его в бок так, что он покачнулся, и со словами "Да ну вас!" уселась на заднее сиденье, а там, словно королева-мать, принялась любезно кивать головой и махать рукой любопытным соседям и их детишкам, которые, сдвинув головы, без передышки работали языками.
      - Им еще долго будет о чем говорить! - фыркнула миссис Хокс.
      Они подъехали к Хитроу, прямо к взлетной полосе для частных самолетов, и когда миссис Хокс увидела сверкающий реактивный самолет с огромными буквами ТО на хвосте, она, сжав руку Дэва, прошептала:
      - Он не такой уж большой.
      - Достаточно большой для всех нас и даже больше.
      Вперед! Давайте я помогу вам подняться по ступенькам.
      Подталкивая с двух сторон, они втащили ее вверх по трапу и усадили в одно из бледно-голубых замшевых кресел с маленьким столиком впереди.
      - Ну прямо как в кино, - восхищенно выдохнула она.
      - Кстати, кино здесь тоже можно посмотреть, - пообещал Дэв. - Какой у нас сегодня фильм, Касс?
      - Кино? Прямо здесь?
      - И вкусный обед с портвейном в придачу.
      - Вот это да!
      Дэв пристегнул ремнями сначала миссис Хокс, потом себя и взял ее за руку. Когда моторы заработали и самолет стал вибрировать, она вцепилась в его руку и зажмурилась. Пока они выруливали на взлетную полосу, она так и сидела с закрытыми глазами, когда же самолет, разогнавшись, оторвался от земли и сила притяжения прижала ее к спинке кресла, миссис Хокс громко вскрикнула. Но как только улыбающийся стюард вложил в ее руку чашку чая, она сказала: "Что ж.., ничего особенного", - но по-прежнему старалась не глядеть в окно, пока Дэв не сказал ей:
      - Смотрите, там внизу Лондон.
      Она подалась вперед, тут же отпрянула назад, но потом осторожно устремила взгляд в иллюминатор.
      - Вот это да.., так вот он какой... Глядите, река!
      И с этого момента не отрывала глаз от окна, хотя под ними уже было только море. Когда они набрали высоту и поднялись над облаками, миссис Хокс откинулась на спинку кресла и сказала:
      - Что ж.., не так уж плохо.
      Она сняла шляпку, которую Дэв осторожно положил на полку у нее над головой, позволила ему расстегнуть свой ремень и снять с себя пальто.
      - Так сколько, высказали, нам лететь? - спросила она.
      - Часов восемь. Если хотите, можете немного поспать или полистать журналы, послушать радио или посмотреть кино.., а скоро нам подадут обед.
      - Боже всемогущий! Что еще?
      Однако к обеду миссис Хокс совершенно освоилась и воздала должное своим любимым блюдам: доброму английскому ростбифу и яблочному пирогу со сливками, за которым последовала еще одна чашка чаю. Затем она объявила, что хочет немного вздремнуть.
      - Разбудите меня, когда мы будем подлетать к острову, - кивнула она Дэву, который приобрел в ее глазах статус всемогущего существа. - Не хочется ничего пропустить... - И закрыла глаза.
      - А что собираешься делать ты? - спросил Дэв Элизабет.
      - Мне не хочется спать. - Она покачала головой.
      - Тогда давай поговорим?
      Она снова покачала головой.
      - Нет. Мне просто хочется.., посидеть.
      - Хорошо.
      Он поиграл с Касс в кункен, затем поспал, пока она читала, и, когда стюард объявил, что через десять минут они приземлятся в Темпест-Кей, разбудил миссис Хокс, прикоснувшись к ее плечу.
      - Глядите, - сказал он ей, - вот он.
      Она посмотрела в окно. Внизу под ними лежал покрытый буйной зеленью остров в виде буквы S.
      - Такой маленький! - изумилась она. - Как же мы на него сядем?
      - Скоро вы увидите, что он становится все больше и больше.
      Однако, когда, описав в воздухе изящную кривую, самолет пошел на посадку и с шумом выпустил шасси, она вцепилась в руку Дэва, закрыла глаза и снова вскрикнула, едва колеса коснулись земли. Она не открывала глаз до тех пор, пока самолет, пробежав по взлетной полосе, не остановился.
      - Добро пожаловать в Темпест-Кей! - сказал Дэв.
      Приободрившись от того, что они снова оказались на твердой земле, миссис Хокс снисходительно произнесла:
      - Что ж, приятное путешествие... Хотя не такое уж короткое.
      - Семь часов пятьдесят минут, - ответил Дэв. - Все время дул попутный ветер.
      - Меня не проведешь, - засмеялась она. - Хоть я и спала, я слышала шум моторов.
      - Вам нужно перевести стрелки часов, - сказал Дэв, кивком головы указав на часы, утопающие в складках жира у нее на запястье. - На пять часов назад от лондонского времени. - Но увидев, что она его не понимает, снял с нее часы, перевел их на без пяти шесть и вернул назад.
      - Но ведь мы вышли из дома в три часа!
      Медленно и тяжело миссис Хокс спускалась по трапу. Зажмурившись от яркого солнца, она покачала головой и изумленно произнесла:
      - Ну и жарища, - и стала обмахиваться платком.
      - Здесь всегда жарко.
      Искусственная прохлада внутри "роллс-ройса" пришлась ей больше по душе. Она величаво расположилась на сиденье, словно в жизни ни на чем другом не ездила.
      Но когда они подъехали к холму и за деревьями показался дом, она, тяжело задышав, с беспокойством произнесла:
      - Мне ничего не говорили о дворце...
      - Это дом, - поспешила успокоить ее Элизабет. - Просто большой дом.
      Касс бросила на Элизабет быстрый взгляд. Голос ее звучал уже не так звонко, а сияние, исходившее от нее в Лондоне, потускнело. Возможно, это из-за того, подумала Касс, что в Лондоне она была вне конкуренции.
      А здесь ее затмевает солнце.
      Помогая миссис Хокс выбраться из машины, Дэв произнес:
      - Черт побери... Они устроили торжественную встречу.
      Касс посмотрела на крыльцо. Там в напряженном ожидании застыли Харви, Матти, Дейвид, Ньевес и Дан.
      - Этого еще не хватало! - пробормотала Касс.
      Ньевес, не утерпев, слетела со ступенек и бросилась к Дэву.
      - Я так соскучилась! - радостно воскликнула она.
      Услыхав тяжелое дыхание миссис Хокс, она перевела на нее изумленный взгляд.
      - Привет, моя радость... Мы привезли с собой старинную приятельницу.., миссис Хокс. А это Ньевес.
      - Здравствуйте, - вежливо, но робко сказала Ньевес.
      - Рада познакомиться, - волнуясь, произнесла миссис Хокс.
      - Возьми-ка миссис Хокс под руку с другой стороны, - непринужденно предложил Дэв.
      - Вот славная девочка, - растрогавшись, произнесла миссис Хокс. Видишь ли, мои ноги.., и эти ступеньки...
      - Не торопитесь, - успокоил ее Дэв. - Спешить нам некуда.
      Группа ожидающих расступилась, и Дэв с Ньевес подвели миссис Хокс к большому креслу в холле, в которое она рухнула.
      - Вам нужно отдышаться, - заботливо сказала Элизабет. - Дайте мне ваше пальто.
      Харви, который был явно уполномочен держать речь от лица всех присутствующих, выступил вперед.
      - Миссис Хокс, - начал он, протягивая ей руку, - я крайне признателен вам за то, что вы проделали весь этот длинный путь, чтобы нам помочь.
      - Не стоит благодарности, - едва слышно произнесла миссис Хокс, пожимая ему руку.
      - У миссис Хокс был тяжелый день, - вступилась за нее Элизабет. - Я думаю, ей лучше немного отдохнуть.
      - Я бы не отказалась от чашки чаю, - произнесла миссис Хокс.
      - Вам принесут хоть целый чайник, - пообещала Элизабет. - Поднимемся на лифте. - Было ясно, что миссис Хокс не одолеть ступенек. - А после со всеми познакомитесь.
      - Давайте я вам помогу! - предложила Ньевес.
      - Благослови тебя Господь, моя красавица, - благодарно прохрипела миссис Хокс, - но, по-моему, мистеру Локлину сподручнее меня вести.
      Дэв с Элизабет помогли ей подняться, и она засеменила к позолоченной клетке лифта, скрытой за портретом сэра Ричарда.
      - Потрясающая старушка! - воскликнула Матти. - Где вы ее откопали? Я просто умираю от желания все услышать! - Она взяла под руку Касс. - Давай же, расскажи нам все.
      Харви глядел наверх.
      - Что, Хелен действительно жила у этой женщины? - спросил он слабым голосом.
      - Целых пять лет, и, если бы не Ричард, за ними, вероятно, последовало бы счастливое будущее...
      - Принцесса жила под боком у Горошины.., аристократка рядом с простолюдинкой, вульгарной старухой, - засмеялся Дан, бросив злорадный взгляд на Харви.
      - Золото тоже может быть вульгарным, - отрезала Касс. - У этой "вульгарной старухи" благородная душа!
      - Вы видели эту шляпку? - ужаснулся Дейвид. - Пурпурный атлас!
      Ледяной взгляд Касс заставил его умолкнуть.
      - Пурпур - цвет королей, а эта почтенная леди - королева, вот что я вам скажу!
      - Этого мы все и ждем, - нетерпеливо заметила Матти, - чтобы ты нам сказала. После звонка Элизабет я просто сгораю от любопытства.
      - Да, - согласился Дан. - К черту старуху!
      Лучше расскажи о фотографии, которую вы привезли.
      - Хорошо, хорошо. - Почувствовав нетерпение публики, Касс приготовилась дать свое коронное представление.
      Все проследовали в гостиную. Одна Ньевес поднялась наверх.
      - На всякий случай я приготовил мартини, чтобы развязать тебе язык, хотя ты вряд ли станешь упираться... - Дан протянул Касс стакан.
      Она попробовала, вздохнула и выпила стакан до дна.
      - В одном тебе не откажешь: ты готовишь изумительный мартини.
      Дейвид поднес ей сигареты и зажигалку. Приободрившись, Касс милостиво решила больше их не томить.
      - Итак, днем в четверг мы постучались в дверь миссис Хокс...
      Они слушали, затаив дыхание. Когда Касс, подражая сочному акценту миссис Хокс, описала, как та летела в самолете, Матти хохотала до слез, а Дейвид, усмехнувшись, сказал:
      - Вот так история! Если написать такую книгу, то все сочтут ее надуманной! Я имею в виду, что Хелен Темнеет из Мальборо жила в крошечном домишке в Камден-Тауне и трудилась, не разгибая спины.
      - Верно, - согласилась Касс, - и миссис Хокс не единственное тому доказательство. Я провела небольшое расследование, и все подтвердилось. Хелен работала в небольшом фешенебельном магазине, который назывался "Мезон Ребу". Он находился на Аппер-Брук-стрит. На втором этаже было рабочее помещение. Хелен исполняла особо сложную вышивку. Кстати, она была в числе тех, кто вышивал платье для коронации Елизаветы II - Касс победно обвела взглядом открытые рты. - Я узнала это от одной женщины, с которой она работала... Теперь она на пенсии, но прекрасно помнит Хелен и ее работу. Она сказала мне, что в мастерской догадывались, что с Хелен связана какая-то тайна, что по своему положению она выше многих своих заказчиц... Они все думали, что она незаконная дочь какого-нибудь аристократа, которая получила хорошее образование, но не избавилась от необходимости работать.
      Хелен никогда не говорила о себе.., выдавала себя за вдову, чей муж погиб на фронте.
      - Миссис как ее там? - спросил ехидно Дан.
      - Миссис Хелен Шеридан.
      - Почему Шеридан?
      - Об этом лучше спросить у Хелен. Кстати, как она?
      - Луис Бастедо держит ее за семью замками. Никаких посетителей. Он говорит - я цитирую, - что "ее состояние улучшается", - сказал Харви мрачно.
      - Давайте вернемся к нашей теме, - нетерпеливо перебил Дан.
      - Так вот, в последний раз работницы видели ее в пятницу вечером. Обычно они вместе шли к автобусной остановке. И в эту пятницу они дошли до Бонд-стрит и ждали, чтобы перейти улицу, как вдруг перед ними остановился большой черный автомобиль, какой-то мужчина опустил стекло и сказал только одно слово:
      "Хелен". - Тут Касс сделала зловещую паузу, но ее аудитория терпеливо ждала. - Взглянув на него, Хелен оцепенела, стала белой, как мел, и бросилась бежать! Прямо под колеса двадцать пятого автобуса!
      Круглые глаза, внимательные лица.
      - Так вот.., можете себе представить, какая поднялась суматоха. Люди, полиция, "скорая помощь"... Но женщина, которая видела все собственными глазами, сказала, что человек из машины остался с Хелен. Ее увезла карета "скорой помощи", в сторону Пиккадилли. А в понедельник кто-то позвонил в мастерскую - кто именно, она не помнит - и сказал, что Хелен не вернется на работу. Больше они о ней не слышали.
      - А где она была? - спросил Дан.
      - Неизвестно. Мне не удалось посмотреть больничные документы. Их хранят не больше двадцати лет.
      Очевидно, Ричард куда-то ее поместил... Я пыталась найти ее следы в Лондонской клинике и других местах, но безуспешно. Нам остается лишь гадать.
      - Травма была тяжелой? - подавленно спросила Матти.
      - Нам известно, что у нее был перелом черепа, - Касс пожала плечами. А что до остального...
      - Представьте, что чувствовала Мэрион Келлер, когда помчалась за ребенком, - заметил Дейвид. - Ведь она думала, что Хелен, возможно, умрет.
      - Сейчас это имеет чисто академический интерес, - нетерпеливо перебил Дан. - Для нас важно то, что мы имеем неопровержимые доказательства, что Элизабет Шеридан не - я повторяю - не дочь Ричарда Темпеста. Она его племянница. Следовательно.., его завещание содержит ложные данные, а значит, не имеет силы.
      Все взгляды устремились на Харви.
      - Я не специалист по наследственным делам, - начал он, - но я советовался со специалистом. Является ли Элизабет Шеридан дочерью Ричарда или нет, не имеет значения. Кем бы она ему ни приходилась, она названа бенефициарием, то есть она распоряжается всеми доходами от собственности. У нас нет доказательств того, что, составляя завещание, Ричард не верил, что Элизабет его дочь.
      - Ну, продолжай, продолжай! - Дана это не убедило.
      - Я уверяю тебя...
      - Харви, не трать времени на уверения, - вмешалась Касс, наградив Дана мрачной улыбкой. - Дан вовсе не собирается оспаривать завещание публично.
      Он хочет заключить небольшое частное соглашение, полагаясь на нашу порядочность, особенно на твою, Харви.
      - Зря ты прицепилась ко мне, Касс, - уязвленно ответил Дан. - Конечно же, я не хочу, чтобы имя Темпестов втаптывали в грязь...
      - Как и твое собственное, не забывай об этом!
      - Любое! - вскинулся он. - Я только хочу получить свою долю и ничего больше.
      - Это, - жестко сказал Харви, - решает Элизабет.
      - Нет, так не пойдет... Она не получит ни гроша, пока завещание не будет утверждено. Наш договор должен быть составлен, подписан, скреплен печатью и передан мне до того, как ты поставишь свою подпись на бумагах о наследстве, каково бы ни было их содержание. Я хочу одного: свою долю.
      - Сколько?
      - Ну.., мы, то есть Дейвид, Марджери и я, надеемся, что все будет поделено между нами поровну. Я претендую на четверть.
      - Только через мой труп! Я не позволю расчленять Организацию! взорвалась Касс.
      - Никто не говорит об Организации.., меня интересуют доходы. Ведь без Организации не будет и доходов, верно? Но для начала мы должны договориться о деньгах.
      - По годите немного...
      И снова старый спор стих, когда Харви, величественно протянув вперед умиротворяющую руку, произнес в лучших традициях правосудия:
      - Позвольте мне, как душеприказчику, сказать несколько слов. Мы ничего не станем предпринимать - вы слышите меня? - ничего, пока не выясним, что с Хелен. Пока она окончательно не придет в себя, чтобы принять участие в переговорах, никаких предварительных обсуждений не будет. Это, - произнес он, поднимаясь с места и смерив Дана недобрым взглядом, - мое последнее слово.
      Глава 14
      Элизабет давно хотела воспользоваться приглашением Луиса Бастедо посетить больницу. Это был ее остров, и ей полагалось знать о нем все. Но ей и в голову не могло прийти, что ее мать окажется одной из пациенток.
      Белая, сверкающая стеклом больница стояла в парке. Над газонами с сочной травой искрились прозрачные водовороты воды, вдоль мощеных дорожек тянулись ухоженные клумбы с яркими цветами.
      К Элизабет, сверкнув улыбкой, подбежал молодой служитель, чтобы поставить на стоянку ее машину.
      Квадратный холл был залит светом. По паркетному полу можно было кататься на коньках, вдоль белых стен стояли удобные кожаные диваны. Повсюду стояли цветы в огромных вазах, их аромат заглушал больничный запах.
      - Добрый день, мэм, - почтительно сказала мгновенно узнавшая ее сестра.
      - Добрый день. Меня ждет доктор Бастедо. Я мисс Шеридан.
      - Да, мэм. Присядьте пока на диван, а я сообщу, что вы пришли. - И потянулась к телефону.
      Элизабет направилась к диванам, но задержалась, чтобы получше рассмотреть висевший на стене портрет.
      На нем была изображена красивая, приветливо улыбающаяся женщина в вечернем платье и тиаре из бриллиантов, рубинов и жемчуга. Медная табличка внизу гласила: "Леди Элеонора Темнеет, на пожертвования которой в 1926 году была основана первая на острове бесплатная больница, носящая ее имя". Ее бабушка.
      Элизабет уселась на диван, положив ногу на ногу.
      Было очень тихо. Едва слышно жужжал коммутатор, и звучал приглушенный голос оператора.
      Тишина и покой. Под стать Луису Бастедо, подумала она. Каков главный врач, такова и больница. Ей стало легче, она почувствовала, что ее мать в надежных руках.
      Она услыхала, как открываются двери лифта, поглядела в дальний конец коридора и увидела Луиса Бастедо, который быстрым шагом направлялся к ней полы белого халата развевались, из кармана торчал стетоскоп, - она невольно поднялась и поспешила ему навстречу, волнуясь и робея.
      Но он, как всегда, спокойно улыбнулся и тихо сказал:
      - Привет. Добро пожаловать. - Его ладонь была такой же теплой, как улыбка. Взяв Элизабет под руку, он продолжал:
      - Так, значит, ваше путешествие было удачным?
      - Да. Во всех отношениях.
      - Отлично. Расскажите мне обо всем.
      Он повернулся к санитарке, сидевшей за конторкой.
      - Никаких звонков, - сказал он, - кроме совершенно неотложных.
      - Хорошо, сэр.
      - Да их не так уж и много, - сказал Луис, пока они шли к лифту.
      - Больница заполнена?
      - Нет, в настоящее время я играю перед полупустым залом. - Он дерзко ухмыльнулся. - Но этот спектакль никогда не кончается, так что мне можно не беспокоиться... - Он говорил о чем придется, понимая, что она взволнована. Ее рука под его ладонью была напряжена.
      - Если хотите, то после я устрою вам небольшую экскурсию. Чтобы вы поняли, на что идут ваши деньги.
      - Я видела калькуляцию. Харви мне все объяснил.
      - Да, он один из попечителей. А второй попечитель ваша мать. - Он снова ухмыльнулся. - Вот почему она пользуется правом на обслуживание по высшей категории.
      Лифт привез их на второй этаж. Кабинет Луиса был в конце коридора. Окна выходили в парк.
      В комнате было солнечно, но прохладно. У окна стоял большой письменный стол. На одной стене располагалась картотека, на другой - ряд маленьких стеклянных витрин для просмотра рентгеновских снимков.
      На письменном столе царила безупречная чистота.
      Мало бумаг, но зато большой букет цветов. Луис усадил Элизабет на стул перед столом, а сам уселся в вертящееся кожаное кресло напротив.
      - Итак, - произнес он, - я сгораю от любопытства.., что случилось?
      Она рассказала. Когда она перешла к миссис Хокс, он хохотал, как безумный, его карие, как у спаниеля, глаза восторженно блестели.
      - Вот с кем бы я хотел познакомиться, - сказал он.
      - Надеюсь, это скоро произойдет. Вот почему я привезла ее с собой. Она совершила чудо. Вы понимаете, она жила с нами.., она все помнит. А после ее рассказов я стала многое вспоминать сама. Я все время что-то вспоминаю.., и то, что я напрочь забыла, становится удивительно знакомым.
      - Я предупреждал вас, - напомнил Луис, - что мозг никогда ничего не забывает.
      - Мне бы хотелось, чтобы миссис Хокс встретилась с мамой, - неуверенно произнесла Элизабет. - Она такая естественная, такая живая... Если она так подействовала на меня, то, может быть, сумеет помочь и маме?
      Луис отметил, что последнее слово Элизабет произнесла совершенно естественно. Без усилия. Словно повторяла его тысячи раз. В том числе и совсем недавно.
      - Боюсь, что сейчас это несколько преждевременно. Она еще не готова к этой встрече. Вот почему я попросил вас прийти. Мне показалось, что теперь, когда вы уже имеете некоторое представление о своем прошлом, вам захочется узнать, что именно случилось с вашей матерью и почему.
      - Да, я бы этого хотела.
      - Физически она здорова. Я внимательно ее обследовал. У нее недостаточный вес, - он улыбнулся, - но какая элегантность, верно? Недуг вашей матери не физического происхождения. Причина в шоке, который она получила. Но лучше начать с начала.
      Он вынул трубку и стал набивать ее из банки у себя на столе.
      - Я был врачом вашей матери последние семнадцать лет, а до того ее лечил доктор Уолтерз. Пожилой человек, хороший доктор, но продукт своего времени.
      Он получил диплом в 1920 году. Он был - и всю жизнь оставался - старым деревенским доктором из тех, что ездят на лошади в двуколке. И здесь, на острове, он был оторван от мира, остался в стороне от бурного развитая медицины, которое произошло за последние сорок лет.
      Всю жизнь он работал в маленькой больнице и имел дело с рождениями, смертями, легкими недомоганиями и травмами. Островитяне здоровый народ. Прекрасный климат, спокойная жизнь, чистый воздух, естественная пища. Доктору Уолтерзу не приходилось сталкиваться с тем, чего он не понимал или с чем не мог справиться.
      Пока не заболела ваша мать.
      Луис уже раскурил свою трубку.
      - Но старый доктор аккуратно вел записи. История болезни вашей матери составлена очень тщательно, и из нее следует, что доктор Уолтерз не сумел разобраться в ее недомогании. Временами она становилась крайне неуравновешенной, что было совершенно на нее не похоже. Вдобавок она страдала от эпилепсии. Пти-маль.
      Доктор Уолтерз соединил все это вместе и поставил диагноз: умственная неполноценность. Это по его совету вашу мать удалили от мира. Он думал, что люди раздражают ее, и посоветовал ее изолировать. Видите ли, он связал ее приступы дурного настроения с луной, но проглядел другую, более существенную связь... По этой причине ваша мать подверглась чрезмерной опеке, ее словно завернули в вату, внушили ей мысль, что она не просто содержится отдельно от людей, но и сама не такая, как все.., словом, ненормальная. Вот почему к ней приставили сиделку. Серафина была с острова. Из записок доктора Уолт ерзая понял, что он ее побаивался. Ему казалось, что она имеет слишком большое влияние на Хелен. До его приезда родственники Серафины были здесь знахарями. - Луис усмехнулся. - По-моему, он все время боялся, что она напустит на него порчу за то, что он лишил ее работы... Так или иначе, но это по его совету Хелен поручили заботам дипломированной санитарки, не только из-за приступов раздражительности, но и по причине пти-маль. Кстати, вы знаете, что это такое?
      - Форма эпилепсии.
      - Верно. Но слабая. В отличие от гран-маль, когда больной бьется в жестоких судорогах. При пти-маль человек как бы выпадает из времени. Находится в трансе... Придя в себя, он абсолютно ничего не помнит.
      Этой болезнью и страдала ваша мать. Я говорю "страдала", потому что вот уже много лет, как она принимает необходимые лекарства и заболевание не дает о себе знать. Но раньше оно сопровождалось истерическими припадками. Из записок доктора Уолтерза следует, что именно поэтому он пришел к выводу, что ваша мать душевнобольная.
      Профессиональный взгляд Луиса отметил, что Элизабет, хотя и напряжена, хорошо владеет собой, только глаза - совсем другие глаза, подумал он, словно с них спала наконец пелена и теперь они по-настоящему видят выдавали внутреннюю тревогу.
      - Родители вашей матери были в отчаянии. Одна мысль о том, чтобы поместить ее в больницу, приводила их в ужас, особенно отца. Дочь была его любимицей.
      Поэтому доктор Уолтерз предложил устроить что-то вроде собственной частной лечебницы. Для этого отгородили часть дома, и там ваша мать жила с компаньонкой и Серафиной.
      Луис сделал паузу.
      - Мне неизвестно, как и почему брат взял ее в Европу. Я знаю только, что старый доктор Уолтерз назначил ей морфин, после чего она превратилась в "пристойное" создание. Но как бы то ни было, мне кажется, что именно Мэрион Келлер решила освободить вашу мать от влияния брата, который совершенно подчинил ее себе. Во всяком случае, когда я сюда приехал в 1957 году, она казалась привидением. Годы, проведенные взаперти, убили в ней всякое проявление жизни. Однако ее брат настаивал, чтобы она содержалась в изоляции. Он сказал мне, что она унаследовала от матери склонность к безумию, которое то и дело поражает английскую ветвь. Я согласен, что нынешний глава геральдической палаты совершенный кретин.., но это меня не убедило. И когда Ричард Темнеет отправился на полтора месяца в путешествие, я поместил вашу мать в больницу и сделал ей полное обследование. Электроэнцефалограмма подтвердила диагноз пти-маль. Я обнаружил, что у нее был перелом черепа в опасной близости от ствола мозга, в результате которого могла наступить потеря памяти.
      Луис выпустил из трубки клубы дыма.
      - Я также обнаружил, что у нее был ребенок. Поэтому я обратился к Серафине. - Он ненадолго задумался. - Странная, сильная женщина эта Серафина...
      Когда она тебе не доверяет, то прикидывается выжившей из ума старухой, зато когда доверяет... Я бы предпочел иметь ее в числе своих друзей, а не врагов. К счастью, так оно и есть. Сопоставив ее рассказ с записями доктора Уолтерза, я понял, что именно не в порядке у вашей матери Поэтому я назначил ей противозачаточные таблетки. Тогда это средство только проходило испытания, в ходе которых выяснилось, что оно имеет множество любопытных побочных эффектов. Например, оно приносит поразительное облегчение при болезненных менструациях, которые, по словам Серафины, каждый месяц мучили вашу мать. Более того, неуравновешенность и раздражительность всегда проявлялись у нее приблизительно в то же время.
      В то время эндокринные нарушения только изучались, поэтому я позвонил специалисту в этой области.
      Он предложил противозачаточные таблетки. Результат превзошел все ожидания. Засохший цветок расцвел.
      Видите ли, - Луис подался вперед, - ваша мать никогда по-настоящему не была сумасшедшей. У нее был классический случаи предменструального синдрома на почве гормонального дисбаланса. - Луис вздохнул. - Бог знает, сколько женщин держали из-за этого взаперти как сумасшедших!
      Заметив, что Элизабет не все поняла, он принялся объяснять дальше.
      - Эндокринные органы выполняют в организме жизненно важные функции. Щитовидная железа, надпочечники и так далее связаны с яичниками, важнейшей частью женской репродуктивной системы. Раз в месяц, в определенное время, они выделяют в кровь гормон, и если по тем или иным причинам эти секреты не сбалансированы.., тогда женщину изолируют от людей, как это произошло с вашей матерью. - Он вздохнул. - Старый доктор Уолтерз не оставил ключа к этой загадке. Это Серафина сложила два и два, а я получил четыре. Я сделал все исследования. Проконсультировался со всеми специалистами. И изменения в самочувствии вашей матери, когда она стала регулярно принимать прогестерон, доказали, что я прав. Как видите, здесь требовался только верный диагноз.
      Элизабет молча страдала.
      - Ее заперли на многие годы из-за пустяка, - произнес Луис со злым отчаянием. - Навесили на нее ярлык сумасшедшей, хотя ее недомогание имело чисто органические причины. - Он взял себя в руки. - Но мы не должны осуждать доктора Уолтерза. Он делал то, что считал правильным.
      Элизабет зарылась лицом в ладони. Сквозь ее пальцы просачивались слезы и падали на кремовое льняное платье, оставляя темные следы. Луис не утешал ее.
      Слезы омывают душу - так он всегда считал.
      - Моя бедная, беспомощная, несчастная мамочка!
      Луис открыл шкаф, достал пачку бумажных салфеток и положил на колени Элизабет. Она взяла одну и вытерла глаза.
      - И все это напрасно, - сказала она. - Все страдания., все эти годы ужасной тишины.., все напрасно.
      - Старый доктор Уолтерз не сумел разобраться, что с ней, - вздохнул Луис. - И все же я должен сообщить вам следующее: кто-то умышленно старался усугубить болезненное состояние вашей матери, сделать так, чтобы к ней не вернулась память. По-моему, ей внушали, что ее сны - фантазия безнадежно больного ума.
      Что все пять лет, которых она не помнит, она была совершенно сумасшедшей.
      Луис внимательно смотрел на бледное лицо, блестящие глаза: Элизабет сумела справиться с тем, что он ей сообщил.., поняла, что все не так просто, как ей казалось.
      - Разумеется, у меня нет доказательств, - продолжал Луис. - Я пришел к такому выводу в качестве лечащего врача.
      - Как? - Плотно сжатые губы дрогнули.
      - Ее постоянно пугали тем, что у нее наследственное, родовое безумие и этот страх терзает ее до сих пор. Я думаю, если бы ваша мать получила соответствующее лечение, то память к ней со временем вернулась. Когда она что-либо вспоминала, ей намеренно внушали, что эти воспоминания продукт больного ума, ей постоянно лгали, выдавая ложь за правду. Она рассказала мне, что ей говорили... Все это привело к невыносимому умственному напряжению, в результате которого она стала ходить во сне. Чтобы распутать этот клубок, мне пришлось долго и упорно работать. Мне удалось избавить вашу мать от страха. Той ночью Дан Годфри швырнул ее в пучину этих страхов. Она опять превратилась в несчастную, запуганную женщину, которая считает, что она неизлечимо больна.
      Элизабет закрыла глаза и сжала пальцы в кулак.
      - Она, разумеется, не сумасшедшая. Моя задача в том, чтобы заставить ее в это поверить. К счастью, мне помогает Серафина. Ее влияние на вашу мать огромно.
      Честно сказать, я верю, что нам удастся помочь вашей матери.
      Элизабет кивнула.
      - Но я также думаю о вас.., потому что вам придется ждать.
      Еще один кивок.
      - Я знаю, вы надеялись, что миссис Хокс удастся сделать то, что она сделала в Лондоне... Но теперь вы видите, что с вашей матерью все обстоит гораздо сложнее.
      - Да. - Голос у нее сел, и ей пришлось повторить. Да.
      По ее глазам он увидел, что она колеблется, но после некоторой заминки она произнесла:
      - Вы консультировались с психиатром?
      - Да, я привозил его сюда. Он провел здесь достаточно времени, и теперь я лечу вашу мать под его руководством. Я знаю о ней все, ее историю и ее страхи. Он хотел перевести вашу мать в свою клинику, но это наверняка испугало бы ее. Она панически боится больниц и докторов из-за того, что с ней когда-то делали - не стану огорчать вас подробностями. Она нуждается в покое на этом острове - и во мне. Она мне доверяет.
      - Как и я, - сказала Элизабет.
      - А это очень важно.
      Он встал из-за стола и подошел к ней. Взял ее за руки и сказал:
      - Вы можете мне доверять. Вы знаете это?
      - Да.
      - И вы должны доверять себе и ждать.
      - Я постараюсь.
      Он улыбнулся.
      - Вы смелая. И уже доказали это. Не сомневайтесь, я делаю все возможное.
      - Я знаю.
      - Как только я почувствую, что она вне опасности, я все ей расскажу. Она ведь тоже очень смелая. Только подумайте о том, что она сделала для вас.
      Он заглянул ей в глаза.
      - Я все время об этом думаю.
      - И помните, я всегда готов вам помочь. - Он сделал паузу. - И Дэв.
      Ее ресницы взметнулись вверх.
      - Я знаю.
      - Он действительно хочет вам помочь - и всегда хотел.
      Молчание.
      - Позвольте ему, - сказал Луис. - Он хочет этого. Очень.
      Она утвердительно кивнула.
      - Можно мне ее увидеть?
      Это была мольба.
      - Конечно.
      Они поднялись на третий этаж, и он провел ее в маленькую комнату, уставленную стеклянными шкафами с лекарствами. Одна из стен была задернута занавеской. Луис отодвинул ее в сторону. За занавеской было окно, а за ним - комната, заполненная цветами и вечерним солнцем. Хелен Темпест спала на высокой белой больничной кровати, ее безмятежное лицо было обращено к свету.
      " - Она получила успокоительное, - сказал Луис. Ей необходим отдых.
      Он подождал некоторое время, затем, услышав легкий вздох Элизабет, задернул занавеску.
      - Ну как, легче?
      Она кивнула.
      - Да.
      - Я сделаю все возможное, - повторил Луис.
      - Я знаю.
      - Используйте это время, чтобы получше узнать себя. Дайте жизни вступить в свои права, и, когда вы понадобитесь вашей матери, вы будете в хорошей форме.
      Она снова кивнула.
      - И помните, я всегда здесь.
      - Да. Спасибо.
      Он проводил ее глазами, подождал, пока она сядет в машину, и помахал ей рукой. Только когда она выехала за ворота и скрылась из виду, он вернулся в больницу.
      Она справится, подумал он. Она крепкая. Крепче, чем ее мать. Она способна за себя постоять. Ее мать никогда этого не умела, вот откуда все неприятности... Он вернулся в свой кабинет, сел за письменный стол и так и сидел, погруженный в свои мысли, когда сестра пришла ему напомнить, что пора делать назначения.
      Элизабет вела машину, думая о том, что сказал ей Луис, Подъехав к полю для гольфа, она автоматически свернула на дорогу, которая вела к прибрежным дюнам.
      Там она остановила машину и, глядя на море, отдалась своим мыслям.
      Сумерки сгущались. Солнце садилось в море, превращая его в растопленное стекло, волны улеглись - лишь у берега змеилась полоска пены. Вокруг не было ни души. Только пальмы лениво покачивались под дуновением стихавшего ветра, только мерное шуршание гальки нарушало тишину.
      Ее настроение было под стать пейзажу. Ее охватила печаль. Глубокая, щемящая печаль. Ей было жаль не себя - свою мать. Ее собственная жизнь могла не удаться, но жизнь ее матери кто-то намеренно исковеркал.
      Рассказ Луиса, ее собственные мысли и догадки - все это сложилось в уродливую, мрачную картину. И все же где-то в глубине души она чувствовала подъем, тепло там, где так долго был холод. Ее не бросили. Мать любила ее. И как любила! Она поняла это, чувствовала это, помнила. Ее ум научился не только вспоминать, но и понимать.
      Невидящими глазами она смотрела на пылающий солнечный диск, готовый погрузиться в позлащенную черноту моря. Их обеих использовали в своих целях... насильно поставили в неестественное, болезненное положение, надругались над ними и их желаниями, лишили любви и уверенности, которую она дает.
      Ей вспомнились слова Дэва, который сказал:
      "Чтобы любить другого, нужно сначала полюбить себя". Как это верно. Она себя не любила. Даже не нравилась себе. Он безошибочно вложил свой длинный сильный палец в глубокую трещину посередине, и все раскололось. В ней и впрямь была трещина. Она придумала себя. С начала до конца. Но она была совсем другой. Зеркальное стекло разбилось вдребезги, и она ощутила себя недавно родившейся на свет - розовой, трепещущей. Живой. Теперь она так много видела, чувствовала, понимала. Луис дополнил картину, которую нарисовал Дэв. Она была частью этой картины, изображавшей ее жизнь.
      Странно. Теперь она стала уязвимее и вместе с тем сильней. Верно, вся сила в знании. Кому она это сказала? Ах, да, Дану Годфри в первый вечер. И снова ей показалось, что все, что с ней случилось, было предопределено. Что с той секунды, когда она услыхала звон колокола, судьба неотвратимо толкала ее к сегодняшнему дню, не позволяя остановиться и подобрать осколки прежнего "я", которые она роняла по дороге. Она все время чувствовала, что запуталась в паутине, но даже когда ей удавалось увернуться от клейких нитей, она запутывалась в других. Теперь, сидя здесь, она поняла, что липкий смрад остался позади. Ее овевал свежий бриз, она была чистой, полной сил, обновленной.
      Она чувствовала, как все ее существо раскрывается навстречу жизни, она погружалась в воды памяти и выныривала из них, понимая, что они несут в себе не только боль и отчаяние, но и исцеление и покой.
      Да, нужно ждать. Теперь она может это. Не только может, но и хочет. Дать что-нибудь, отдать все... И не только матери. Время настало. Дэв долго ждал, терпел, старался ее понять. Никогда не упрекал, не торопил.
      Когда в Лондоне он предложил ей свою помощь, она попросила оставить ее в покое.
      Он подчинился. В самолете, когда ей захотелось обдумать все, что с ней произошло за последние дни, Дэв держался в стороне. Но она все время чувствовала, что он рядом. Даже погрузившись в свои мысли, она ощущала его присутствие, его поддержку.
      Он многому научил ее. Для начала - понимать собственное тело. Он пробудил в ней бурную, нетерпеливую жизнь плоти. Даже сейчас, думая о нем, она ощутила это нетерпение. Но это не все. Он научил ее любить не только телом, но и душой. Научил, что давать значит брать. И терпеливо ждал, пока она освоит эту науку. Теперь час пробил. Перед ней - недели ожидания, и ей понадобятся его поддержка, его сила, его непоколебимое доверие.
      Внезапно ей захотелось услышать звук его мягкого, глубокого голоса, заглянуть в голубые глаза, почувствовать сильные, крепкие руки. Он долго ждал. И ей нужно сказать ему так много... Она вернулась в машину.
      Темное небо было усыпано яркими звездами. Свет фар скользил по деревьям и кустам, выхватывая из мрака сверкающие гроздья цветов. Внезапно на повороте ее нога нажала на тормоз. Прямо перед ней влажно поблескивали резные позолоченные ворота. Старое кладбище.
      Она выключила двигатель. Несколько секунд оставалась в машине, затем с решительным видом вылезла, прошла вперед, вернулась и включила фары. На этот раз она взялась за львиные головы, служившие ручками, и толкнула ворота. Они бесшумно распахнулись на смазанных петлях. Перед ней призрачно серела в свете звезд тропинка, терявшаяся в тени деревьев. Немного помедлив, Элизабет двинулась вперед решительным размашистым шагом.
      Тишину нарушали только ее шаги. Тропинка спустилась в ложбину, нырнула под сень раскидистых деревьев, и вскоре глазам Элизабет открылся прекрасный парк, с мраморными статуями, надгробьями, изображениями умерших. Когда ее глаза привыкли к темноте, она смогла различить ангелов, резные драпировки и трогательные надписи. Но она искала плоскую мраморную, слегка приподнятую с одной стороны доску с глубоко вырезанными, чтобы их не стерло время, словами:
      РИЧАРД ТЕМПЕСТ 1910-1974.
      Элизабет долго стояла у могилы. Сначала она чего-то напряженно ждала. Но ничего не случилось. Ее дыхание было спокойным, сердце билось ровно, ноги не дрожали. Ни дурноты, ни паники.
      Что ж, подумала она. Я сделала это, хотя и не сразу.
      Я здесь. Как и ты. Но твоя сила ушла, тогда как моя...
      Она улыбнулась полированной доске.
      - Моя сила только начинается, - произнесла она громко.
      Ее голос вспугнул птиц, которые, запищав, зашуршали в листве.
      - Не знаю, чего ты добивался, - продолжала она спокойно, - но ты потерпел поражение... Я знаю, ты меня видишь... И ты - вернее, то, что от тебя осталось, - уже не пугаешь меня... Мисс Келлер была права: вся сила в знании.
      Потом она рассмеялась. Ее ликующий смех прорезал тишину. Последние осколки мертвого "я" отпали, и она была свободна. Свободна... Лежащий здесь человек принадлежал мертвому прошлому. Впереди открывалось будущее. Повернувшись спиной к могиле, она бесстрашно устремилась к нему.
      ***
      Ньевес смотрела из окна на уезжавшую Элизабет.
      Отъехав от дома, машина прошла поворот с такой же самонадеянностью, которой отличалась сидевшая за рулем женщина.
      - Ужасная, отвратительная женщина! - Ньевес трясло от возмущения. Как я ее ненавижу... Она не дождется, чтобы я перед ней лебезила, ловила каждое слово... Я рада, что она не дочь дедушки. Рада! Хоть бы она свалилась в море со своей машиной!
      Она присела на подоконник с очередным романом в руках. Это несправедливо, подумала она. Несправедливо. Элизабет и так забрала себе все, а теперь забрала и Дэва.
      Взгляд Ньевес упал на обложку книги. Застенчивая девица в воздушном белом платье стыдливо отворачивалась от высокого брюнета, пожиравшего ее страстным взглядом... Дэв. Закрыв глаза, Ньевес привычно погрузилась в грезы наяву.
      Она - девушка в белом платье, а Дэв - тот мужчина. Но он уже не только смотрит, он стоит перед ней на коленях, прижав руку к сердцу, голубые глаза полны мольбы: "Ты одна мне нужна, моя дорогая, моя обожаемая Ньевес... Только ты, моя ненаглядная.., все эти годы я любил одну тебя, но понял это лишь сейчас.., та так красива, любовь моя, моя Ньевес". А Элизабет хватала его за руку, пытаясь оттащить прочь, и тогда он грубо отталкивал ее, и она падала на пол, но он ее не замечал, не слышал ее рыданий, он не сводил глаз со своей драгоценной Ньевес...
      И другая сцена.
      Она и Дэв стоят, обнявшись, у окна и смотрят, как от крыльца отъезжает нагруженная чемоданами машина.
      Элизабет навсегда покидает остров. Дэв произносит:
      "Скатертью дорога", - и, повернувшись к Ньевес, говорит: "Прости меня, дорогая, что я не сразу понял: я всегда любил одну тебя". И заключает ее в объятия. Тут раздается музыка, и он ее целует...
      Сонно вздохнув, Ньевес открыла глаза. Вот как должно быть. Но почему тогда все иначе? Как Дэв не понимает?
      И вдруг ее осенило.
      - Это потому, что он не знает! - произнесла она вслух. - Конечно! Он не знает, что я его люблю. А если не знает, то что ему остается делать?
      Так происходило во всех романах, которые она читала дюжинами. Герой и героиня всегда любили друг друга, но не знали об этом..., во всяком случае, узнавали только на последних страницах. И всегда герой, держа героиню в объятиях, произносил: "Почему ты не сказала мне раньше, любимая?" Причина же заключалась в том, что героиня была совсем юной.., ее ровесницей.., и такой же застенчивой.
      - Нужно ему сказать!
      Ньевес была потрясена, как просто все оказалось.
      Все дело в том, что он не знает! И нужно побыстрее ему сказать. Но сначала привести себя в порядок.
      Она взлетела вверх по лестнице. Кинулась в душ.
      Потом вытерлась насухо, припудрилась тальком, надела свежее белье и самое нарядное платье. Затем принялась расчесывать щеткой волосы, пока они не заблестели, пощипала щеки и покусала губы, чтобы они стали яркими и соблазнительными. Жаль, что тетя Хелен не разрешает ей пользоваться косметикой... Этому учили в школе, но только в последнем классе. Зато у тети Марджери ее полным-полно...
      Перед Ньевес стояли баночки и коробочки, кисточки и тюбики, кремы и гели - все, о чем только можно мечтать.
      Руки у нее дрожали, и тушь для ресниц попала в глаз, ручьем потекли слезы, и пришлось пойти умыться.
      Зато вторая попытка оказалась успешнее. В увеличительном зеркале ресницы и впрямь были длинными... пожалуй, надо наложить погуще тени. И чуточку румян на щеки... Помедлив над целой батареей тюбиков с губной помадой, она выбрала светло-розовую, которая оказалась липкой, но придала ее пухлым губам соблазнительный блеск. Вот это да! Она и в самом деле хорошенькая. Никто не станет этого отрицать.
      И, наконец, перенюхав множество пузырьков, она выбрала тот, на котором было написано "L'Air du Temps". Затем, любуясь собой, сделала пируэт перед большим зеркалом. Что такого есть у Элизабет Шеридан, чего не было бы у нее, если не считать нескольких сантиметров роста и почти тридцати килограммов веса?
      Нужно, чтобы Дэв побыстрей ее увидел. Вот он удивится!
      Она знала, что он в доме на пляже. Сказал, что будет там работать. Она приготовит ему сюрприз. Откроет дверь и встанет на пороге, а он повернет голову и...
      Ее мечты прервал шум подъехавшей машины. Она кинулась к окну - это был он!
      Ньевес бросила последний отчаянный взгляд в зеркало и пулей помчалась вниз. Когда она почти спустилась, Дэв выходил из гостиной. Он поднял голову и увидел ее. Она остановилась, положила руку на перила и, выдержав эффектную паузу, с загадочной улыбкой стала неторопливо спускаться по ступенькам, рассчитывая его удивить.
      - Привет, моя радость, - сказал он. - Не видела случайно Элизабет?
      Ньевес застыла на месте.
      - Нет.
      Услышав ее обиженный голос, он повернул голову и теперь разглядел ее как следует.
      - Что ты с собой сделала? - спросил он, на самом деле удивившись.
      - Ты находишь, что я изменилась? - спросила она игриво.
      - Ты стала похожа на позолоченную лилию.
      Толком не поняв, что это означает, она решила счесть эту фразу за комплимент.
      - Ну что, по-твоему, я хорошенькая?
      - Я всегда тебе об этом говорил.
      - Да, но..'.
      - Что "но"?
      - Я хочу сказать.., по-настоящему хорошенькая.
      - Очень хорошенькая.
      Он улыбался, голос звучал ласково. Она просияла.
      Все шло прекрасно... Но вдруг он повернулся к ней спиной.
      - Ты куда? - В ее голосе звучала паника.
      - Я ищу Элизабет. - Он открывал двери и заглядывал в все комнаты.
      - Для чего?
      - Она пошла поговорить с Луисом Бастедо.
      Ну и что? - подумала Ньевес. А я? Почему он не глядит на меня? Она нахмурилась. Заметив это, Дав небрежно спросил:
      - В чем дело, моя радость? Не с кем поиграть?
      - Не смей обращаться со мной, как с ребенком! - Ее побагровевшее лицо стало таким злым, что он отпрянул назад. - Я больше не маленькая и не хочу, чтобы меня, погладив по головке, отсылали прочь! Меня тошнит от этого!
      Так вот почему она разоделась. И накрасилась.
      Такое платье подошло бы пятнадцатилетней девочке, подумал он, осознавая справедливость ее слов. Невинный вырез и рукава фонариком... В ее глазах застыло настоящее отчаяние.
      - Я никому не нужна, - горько пожаловалась Ньевес. - Все бегают за ней...
      - Не огорчайся, моя радость... Я думал, ты болтаешь с миссис Хокс.
      - Она с Серафиной. Теперь они все время вместе.
      Даже им я не нужна. - В шоколадных глазах стояли слезы. - Я здесь никому не нужна....
      Бедняжка, подумал Дэв. Ревность и уязвленное самолюбие. Черт бы тебя побрал, Дейвид...
      - Хочешь, поищем Элизабет вместе?
      Нет, не хочу, взбунтовавшись, подумала Ньевес, хочу, чтобы ты искал меня. Меня! Почему ты не смотришь на меня, не хочешь замечать? Нужно показать ему, что она уже не ребенок. Показать, что она женщина..
      Дэв отмечал малейшие изменения живого, выразительного лица, на котором было слишком много неумело наложенной косметики. Но тело под детским платьем было телом женщины. Беда в том, что ее эмоциональное развитие отстало от физического, вернее, было искусственно задержано. Она сейчас переживает опасный возраст и особенно нуждается в поддержке и утешении.
      К кому ей еще пойти, как не к нему?
      - Хорошо, - угрюмо произнесла Ньевес, - поищем ее вместе.
      Он ласково ей улыбнулся и взял за руку.
      - Зачем она тебе понадобилась? - спросила она удрученно.
      - Она отправилась к Луису Бастедо. Он должен сообщить ей.., не слишком приятные вести.
      - О тете Хелен? - догадалась она.
      - Обо всем, - он посмотрел нанес. - Я понимаю, тебе кажется, что все бросили тебя, но здесь происходят.., не совсем обычные вещи.
      - Я знаю!
      Они задержались на террасе, и Дэв посмотрел сверху на парк, где белой лентой вилась дорога. Она была пуста.
      - С тех пор, как она появилась, все пошло не так, - возмущенно начала Ньевес. - Это из-за нее все переменилось.
      Надеюсь, изменилась и она сама, подумал Дэв. Но объяснять это Ньевес бесполезно. Она видела - чувствовала, - что все вокруг рушится, и, не вдаваясь в рассуждения, нашла в Элизабет виновницу всех несчастий.
      - Пойдем к берегу, - предложил он, - навстречу машине.
      Ньевес молча поплелась за ним, лихорадочно соображая, как привлечь его внимание. Времени было в обрез: вот-вот на дороге могла появиться машина. Но как это сделать? Как? Она вспомнила романы, которые служили ей путеводителем в мир взрослых. Там всегда имелась сцена, в ходе которой героиня вдруг оказывалась на руках у героя, и все заканчивалось страстным поцелуем... Иногда героиня, споткнувшись, подворачивала ногу, а иногда им обоим грозила опасность, и герою приходилось ее спасать. Но об опасности не могло быть и речи, а вот если бы она упала... Нужно сделать так, чтобы он ее обнял, ощутил ее тело, понял, что она не девочка! И с этого момента все пойдет, как и положено в романах: он возьмет ее на руки, она поднимет на него глаза, он поцелует ее и потом...
      Она решилась. Так и нужно сделать. Но как? Как?
      Спустившись с террасы, Дэв свернул на газон, чтобы пройти коротким путем через розарий. Там, где розарий подходил к дороге, стояла мраморная скамья - с нее можно было любоваться пейзажем, вдыхая аромат роз.
      Но Ньевес знала, что розарий разбит в низине, чтобы уберечь усыпанные цветами кусты от резкого ветра.
      Если бы только она смогла поскользнуться на ступеньках из красного кирпича! Темнело, таинственно алел закат. А после будет совсем легко, сославшись на больную ногу, опереться на него, почувствовать, как его руки поддерживают тебя, поднимают...
      Она мечтала об этом так страстно, что, едва они приблизились к лестнице, все именно так и произошло: она действительно поскользнулась на стертой верхней ступеньке и, громко вскрикнув, полетела вниз, раскинув руки.
      Реакция Дэва была мгновенной. Полуобернувшись, он поймал ее на лету, но, потеряв равновесие, стал пятиться вниз по ступенькам, испуганная Ньевес обхватила его за шею, так что ему пришлось ее обнять, и, наконец, на последней ступеньке ему удалось остановиться.
      Ее лицо оказалось напротив его лица, и, быстро облизав губы, чтобы они выглядели соблазнительнее, она прошептала: "Поцелуй меня, Дэв! Скорее!" она старалась, чтобы голос звучал сексуально, но получилось так, словно она охрипла, - и прежде, чем Дэв успел открыть от изумления рот и расхохотаться, ее губы прижались к его плотно стиснутым губам. Она с такой силой обхватила его за шею, что он не мог пошевелиться.
      Отпрянув от него, чтобы перевести дух, она слабо улыбнулась - и увидела, что по другую сторону дороги стоит Элизабет. Должно быть, она появилась на вершине холма, когда Ньевес целовала Дэва. Что ж, тем лучше!
      - К чему таиться? - громко сказала Ньевес. - Признайся, что ты любишь меня .. Хватит молча страдать? - Едва Дэв открыл рот, как она закрыла его своей ладонью. - Дай мне сказать... Я люблю тебя, - воскликнула она звенящим голосом. - Теперь ты это знаешь... Мне хочется, чтоб ты знал... Я люблю тебя!
      Тебе не нужно больше притворяться, честно! Не бойся нарушить мой покой.., признайся же, что любишь...
      Я это знаю, но теперь скажи мне это сам.
      Она прижала губы к его губам с такой силой, что он покачнулся.
      Ему пришлось поднять ее на руки и спуститься с нижней ступеньки на газон, где он мог твердо стоять на ногах. Ньевес крепко прижалась к нему. Когда она снова посмотрела на дорогу, Элизабет там уже не было.
      Поставив Ньевес на ноги, Дэв сдержанно произнес:
      - Что все это значит? - Он старался, чтобы в его голосе звучало негодование.
      - Я же сказала тебе! - Она топнула ногой. - Я тебя люблю!
      - Я знаю это. Я тебя тоже люблю. - Он произнес это прежним покровительственным тоном, без положенной в подобных случаях страсти.
      - Я говорю не о такой любви!
      - А о какой?
      - О настоящей любви, - со страстью заявила Ньевес. - О такой!
      Она снова потянулась к нему, обвила его шею руками и прижалась губами к его губам.
      - Ax, - сказал Дэв, как только она его отпустила. - О такой любви! - В его голосе проскользнула насмешливая нотка.
      - Не смейся надо мной! - произнесла она обиженно. - Тебе не полагается надо мной смеяться.
      - А что мне полагается? - спросил он спокойно.
      - Признаться, что и ты меня любишь!
      - Но я же только что тебе сказал!
      - Не так! - Она топнула ногой. - Ты должен сказать мне по-настоящему... Теперь ты знаешь, что я тебя люблю, и можешь признаться мне в любви, а раньше ты сомневался, потому что думал, что я слишком молода, но я уже взрослая...
      На этот раз Дэв не мог удержаться от смеха.
      - О Господи! Ты опять начиталась романов.., я говорил Хелен, что тебе пора переходить в чему-нибудь другому.
      - Не смейся! - страстно воскликнула Ньевес. Ты не должен надо мной смеяться! Я не ребенок, я уже взрослая! - В опровержение своих слов она расплакалась.
      - Прости меня, моя радость, - теперь голос Дэва звучал совершенно серьезно. Ньевес затихла и, шмыгая носом, подняла на него глаза. - Я виноват. Мне нужно было заметить это раньше.
      Ее лицо просияло.
      - Ты любишь меня! Любишь! Я так и знала!
      Она снова бросилась к нему, но он остановил ее, взяв за кисти.
      - Я уже взрослая, - лихорадочно бормотала Ньевес. - Неужели ты не видишь?
      Дзе вздохнул. Этого ему хотелось меньше всего.
      И именно теперь... Он поднял голову и посмотрел на дорогу. Никого.
      - Не жди ее! - вспыхнула Ньевес. - Смотри на меня! Ты любишь меня, а не ее!
      - С каких это пор? - спросил Дэв.
      Его голос испугал ее. Ньевес опустила голову. Она хорошо знала этот тон.
      - С тех пор, как умер твой дедушка? - спросил Дав. - Или с тех пор, как приехала Элизабет?
      Он был прав, но от испуга она ринулась в атаку.
      - Это не имеет значения. Я знаю об этом, и все.
      Дэв покачал головой.
      - Нет, - сказал он. - Не все.
      Он взял ее за руку, подвел к скамейке. Она заметила, что он еще раз бросил взгляд на дорогу. Затем решительно усадил ее рядом с собой.
      - Я люблю тебя, - с несчастным видом сказала Ньевес. - Многие мои ровесницы любят мужчин старше... Мне скоро восемнадцать! Многие в этом возрасте выходят замуж!
      - Тебе пока семнадцать, и ты пока недостаточно взрослая, чтобы понимать смысл того, что говоришь.
      - Я понимаю! Я хочу принадлежать тебе!
      - Ты ошибаешься, - произнес Дэв тоном, не терпящим возражений. - Ты хочешь, чтобы тебя любили, я понимаю, но вот так. - Он ласково обнял ее за плечи, как прежде. Он не сжимал ее могучими руками, как это полагалось в романах. Он обнимал ее не страстно, а заботливо.
      - Я знаю, что ты меня любишь, - сказал он мягко. - Но это совсем не то же самое, что "быть влюбленной"...
      Я тоже люблю тебя, но я в тебя не "влюблен".
      - Нет, я влюблена, влюблена!
      Он посмотрел ей в глаза. Она затравленно глядела на него.
      - Прекрасно, тогда докажи мне это.
      - К-как д-доказать? - запинаясь, произнесла она.
      - Очень просто. Поцелуй меня как следует. Как целуют возлюбленных.
      - К-как с-следует? - Она растерялась. - Что ты имеешь в виду? Есть только один способ целоваться: ты касаешься губами чьих-то губ.
      Ньевес всю жизнь так рьяно опекали и оберегали, что она не имела ни малейшего представления о поцелуях, которые получают и раздают в порыве страсти. Ей было позволено читать романы, не имеющие к реальной жизни никакого отношения. Даже фильмы, которые она смотрела, тщательно отбирались. Она никогда не ходила на свидание с мальчиками. Она брела с завязанными глазами по улицам и переулкам сексуальных приключений Марджери. Матти Арден была для нее Другом Семьи. Монахини не дремали. Мадам Лоран тоже.
      Ее воспитанницы покидали пансион девственными в мыслях, словах и поступках. Девственность всегда была в цене, а разве ее подопечные предназначались не для продажи? Родители хотели, чтобы они попали в постель к своим мужьям неискушенными в любви, им предстояло учиться, а не учить. А после того, как они производили на свет наследника - а лучше нескольких, им позволялось переключиться на любовников.
      Но не раньше. Секс не должен был поднимать свою уродливую голову, но даже если бы это произошло, то опасаться было нечего: ни одна из воспитанниц мадам Лоран не знала его в лицо.
      Поэтому Ньевес была в полной растерянности. Она не имела ни малейшего понятия, о чем говорит Дэв.
      - А я-то думал, ты меня любишь.
      - Люблю.., люблю!
      - Тогда докажи.
      Ньевес была в панике. Что делать? В романах поцелуи назывались сладкими, страстными, тайными, но более подробно не описывались.
      Ее замешательство не укрылось от опытных глаз Дэва.
      - Ты мог бы научить меня...
      - Если ты меня и в самом деле любишь, тебе ни к чему уроки.
      Ньевес была на грани слез.
      - Ну я тебя прошу.., пожалуйста, покажи мне...
      Дело в том, что... - она вспыхнула, - я никогда ни с кем не целовалась.
      - Я знаю, - Дэв произнес эти слова таким тоном, что у нее из глаз брызнули слезы.
      - Так я никогда не научусь, - в отчаянии всхлипывала она.
      - Научишься, но не у меня.
      - Но я хочу научиться у тебя.., пожалуйста, Дэв... пожалуйста!
      Лицо у Дэва вдруг стало совершенно чужим. Глаза смотрели на нее совсем не так, как раньше. Сердце Ньевес испуганно забилось.
      - Ты в этом уверена? - спросил он.
      - Абсолютно! Прошу тебя, Дэв, покажи мне, как целуются влюбленные.
      - Что ж, ничего не поделаешь... - вздохнул Дэв. - Ты в самом деле выросла.
      И вдруг он крепко обнял ее, и она с ужасом почувствовала его язык у себя во рту, а руку у себя на груди!
      Она была в шоке! Стала вырываться, брыкаться и, оттолкнув его, отскочила на другой конец скамейки, с остервенением вытирая губы ладонью.
      - Какая мерзость! Так люди не целуются!
      - Так целуются любовники, - ответил Дэв, и она внезапно поняла, что он говорит правду. - Взрослые люди, которые понимают, что такое любовь и что такое быть любовниками. Ты отдаешь мужчине не только душу, но и тело.
      Ньевес судорожно вздохнула.
      - Если бы я попросил тебя об этом, смогла бы ты заниматься со мной любовью? Раздеться? Лежать обнаженной в моих объятиях?
      Испуганно вскрикнув, Ньевес вскочила со скамьи.
      Это не Дэв! Милый, доброжелательный, заботливый Дав никогда не произнес бы таких ужасных слов!
      - Любовь не похожа на роман, моя радость. Любовь - это множество вещей, одна из которых секс!
      Ньевес молчала.
      - Мы говорим о любви, - продолжал он мягко, - но секс - это то, что мы делаем, когда любим и любимы.., мужчины и женщины. Ты любишь меня именно так? Ты готова заняться со мной любовью?
      Ньевес заткнула уши руками.
      - Ты ведешь себя отвратительно! Ты не должен говорить таких вещей!
      - Но ты же сказала, что любишь меня, - Дэв был мягок, но неумолим. По-настоящему меня любишь.
      Ньевес залилась слезами. Затем она почувствовала, что сидит на знакомых коленях, знакомые руки обнимают ее по-старому, в его прикосновениях уже не было ничего отвратительного. Он дал ей платок.
      - Я в самом деле люблю тебя, - всхлипнула она. Но по-другому...
      - Знаю, моя радость. И мне пришлось тебе это продемонстрировать.
      Она подняла на него заплаканные глаза.
      - Поэтому ты так себя вел?
      - Да. Потому что, когда ты созреешь для такой любви, когда встретишь мужчину, в которого будешь "влюблена", тогда все будет по-другому.., это будет просто изумительно.
      Широко раскрыв глаза, еще с сомнением, но уже с надеждой, она спросила:
      - Правда?
      Она ничего об этом не знала. В романах никогда не говорилось о физической стороне любви. О том, как это страшно. Но глаза, которые глядели на нее, уже не пугали ее, его руки не сжимали ее, словно тиски, сидеть у него на коленях было удобно и спокойно, и сам он пах знакомым испанским одеколоном. Она с облегчением вздохнула. Он снова был ее милым, надежным, заботливым Дэвом.
      - Ты разыграл меня, - сказала она с довольной улыбкой.
      - Нет, - ответил он, и его голос звучал серьезно. - Если бы ты любила меня так, как говоришь, ты бы сама этого хотела.., и ждала этого от меня.
      Она встревоженно посмотрела в его уверенные голубые глаза.
      - Ты не шутишь?
      - Нет. Так будет.
      Она слишком поздно поняла, что зашла на чужую территорию. Слишком поздно догадалась, что романы - это одно, а любовь - совсем другое.
      - Но ведь ты не ждешь этого от меня, верно?
      Она молча покачала головой.
      - Ты ждешь от меня вот этого. - Он усадил ее поудобней у себя на коленях и ласково, как в детстве, обнял ее.
      - Ты ищешь ласки и утешения, моя радость, потому что вдруг ни у кого не оказалось для тебя времени. И это очень грустно. Но тебя все любят: я, тетя Хелен, Касс и твой отец.
      - Нет, он меня не любит!
      - Да, и он тоже.
      - Мне нужно, чтоб ты меня любил, - Ньевес прижалась к Дэву.
      - Я и люблю, и всегда буду любить. Этого ничто не изменит. - Он снова улыбнулся. - Так значит, друзья?
      Ньевес порывисто обняла его.
      - Да, да.., самые близкие, любящие друзья.
      - Вот кто мы такие, ты и я. Любящие друзья. - Он бережно отвел прядь волос с ее лица. - В этом доме и так не хватало любви. И ты почувствовала, что теряешь последнее. - Он широко улыбнулся. - Но это не так.
      Ничего не изменилось, моя радость.
      - Это мне и хотелось знать, - сказала робко Ньевес. - Что... - она осторожно подбирала слова, - что ей не удалось все изменить.
      - Больше всего изменилась она сама, - ответил Дав спокойно. - Вот почему я ее искал. Ты говоришь, что тебе одиноко. А каково ей сейчас? Предположим, не она, а ты узнала, что все, что ты думала о себе до этих пор, оказалось не правдой.., что твой отец вовсе не твой отец и кто твоя мать - непонятно...
      Ньевес зябко повела плечами. Она не подумала об этом.
      - Ты нуждаешься в утешении, а тебе не приходило в голову, что Элизабет тоже в нем нуждается? Вот почему я хочу ей помочь.
      Ньевес молча кивнула, ее отзывчивое сердце сжалось от сострадания. Теперь она еще лучше поняла, какой Дэв добрый.
      - Тогда давай поищем ее. Пройдемся вниз по дороге.
      И не успела Ньевес открыть рот, чтобы сказать:
      "Я только что видела ее", как тут же в испуге закрыла.
      Если она все расскажет, то Дэв ужасно на нее рассердится. Ее сердце затрепетало от страха. Она этого не выдержит, только не сейчас, когда им так хорошо вдвоем.
      О Господи, подумала она, что я наделала! Она понимала, что должна во всем признаться, но одна мысль об этом приводила ее в ужас. Она скажет позже... Объяснит Элизабет, что все это глупая шалость. Но едва представив себе взгляд этих холодных зеленых глаз, она перепугалась еще больше. Лицо, глядевшее на них с дороги, ничего не выражало. Оно было каменным. Элизабет просто повернулась и ушла. Если б она любила Дэва, она наверняка так этого бы не оставила. Она потребовала бы объяснений. Но тут Ньевес вспомнила, что в романах героине нередко приходилось видеть, как герой целует другую женщину, и она делала из этого совершенно не правильные выводы. Но разве Дэв не сказал, что настоящая любовь не имеет с романами ничего общего? Она окончательно запуталась. Не знала, что думать, как поступить...
      Она украдкой взглянула на Дэва. Тот хмурился. Конечно, он ужасно на нее рассердится...
      И вдруг они заметили далеко внизу огни машины.
      - Наверное, это она, - сказал Дэв.
      Он ее любит, подумала Ньевес, не в силах подавить пронзившую ее острую боль.
      И вот уже яркий свет фар ударил им в лицо. Дэв стоял посреди дороги, раскинув руки. Но это была не Элизабет. Это был Дан Годфри за рулем своего "астона мартина".
      - Что вам от меня нужно? - крикнул он весело. - Жизнь или кошелек?
      - Я думал, это Элизабет. Ты не видел ее?
      - Нет, не видел. А почему вы ее ищете? Она что, исчезла? Или что-нибудь случилось? - спросил он с надеждой.
      - Нет, но она пошла к Луису Бастедо. Поговорить о Хелен.
      - А... - Дан улыбнулся. - Надеюсь, ты не вообразил, что она собралась покончить с собой решив, что с нее довольно... - проворчал он.
      От этих слов Ньевес стало еще хуже, но она ничего не могла сказать в присутствии Дана Годфри.
      - Возможно, она решила пройтись пешком, - заметил Дан. - Вы же знаете, какой она ходок. Влезайте, я отвезу вас домой. Наверное, она уже там. Тебе придется сесть к Дэву на колени, - предупредил он Ньевес, открывая дверцу. - Но ты ведь не против, верно? Стараясь не глядеть на Дана, она забралась в машину и замерла. Она чувствовала себя предательницей, безмозглой дурой, и - что хуже всего - ее терзало чувство вины. Что я наделала? - повторяла она в отчаянии.
      Что я наделала?
      Глава 15
      Марджери казалось, что она погребена под множеством слоев черного бархата. Она барахталась под ними, задыхаясь, пытаясь освободиться, и когда наконец сквозь сомкнутые веки забрезжил свет, открыла глаза и тут же снова закрыла, ослепленная сиянием люстры у себя над головой. Она застонала, и звук ее собственного голоса тупо ударил в виски. Она чувствовала себя отвратительно. Все тело болело. Осторожно приоткрыв глаза, она медленно повернула голову. Напротив кровати висело большое зеркало, которого она прежде никогда не видела. В нем отражалась смятая постель, зеркальный потолок, разбросанные по белому ковру одежда, пустые бутылки и стаканы, окурки сигарет с марихуаной... В воздухе стоял приторный залах неубранной посуды.
      Наверное, она на вечеринке... Но где? Марджери осторожно приподнялась на локте. На столике у кровати стояли электронные часы из цельного куска горного хрусталя. Они показывали 2.35, и дату - 5 мая. Из памяти у нее выпало целых три дня. Это означало, что она беспробудно пила и была на наркотиках. Но где она?
      В ее памяти всплыл водоворот тел, рук, языков и пенисов всех цветов и размеров. Она смутно припомнила, как переходила из рук в руки, сливаясь с извивающимся от похоти клубком тел, мужчины стискивали ее с двух сторон, уступая место женщинам... Она со стоном откинулась на подушку. Ее закрутил бешеный калейдоскоп ощущений и воспоминании. Похоже, ее истязали.
      Малейшее движение причиняло боль. Ее тошнило от шампанского - да, было и шампанское - и от наркотиков: от кокаина, который она нюхала, и от марихуаны, которую курила. Но где она? И как сюда попала? Она напрягла память. Все началось в ее собственной спальне в Венеции. Тихонько заглянув в полуоткрытую дверь, чтобы преподнести сюрприз Андреа, она преподнесла сюрприз самой себе, да еще какой...
      Она все вспомнила... Она заглянула в просторную, облицованную зеркалами комнату, тускло освещенную всего одной лампой. Но света было достаточно, чтобы разглядеть: на ее кровати страстно прильнули друг к другу два обнаженных тела. Андреа. И - она сразу узнала эти рыжие волосы - эта богатая сука Барбара Диллон, парфюмерная королева. Не зря она несколько месяцев увивалась вокруг. Марджери застыла на месте, боясь пошевелиться, от напряжения свело мышцы. Она слушала, смотрела... Ее затопила удушливая волна отчаяния, страха и утраты, кровь стучала в висках. Она слышала их тяжелое дыхание, стоны, сдавленные крики, видела, как бьются их тела - все это ясно отпечаталось в ее памяти, - наконец она услышала хрип, затем пронзительные вопли, Барбара принялась выкрикивать непристойности, прижалась исступленно к Андреа, ее длинные острые ногти вонзились ему в спину...
      Марджери стало дурно. Почувствовав, что сейчас ее вырвет, она с трудом встала с кровати и, споткнувшись о пустые бутылки, упала на колени, но все-таки ей удалось проползти по ковру к полуоткрытой двери, и она с облегчением увидела, что это ванная. Она тяжело задышала, и ее стало выворачивать, липкое холодное тело освобождалось от скверны. Потом она в изнеможении опустилась на кафельный пол и долго лежала без движения, наконец, покачиваясь, поднялась на ноги и, увидев свое многократно повторенное отражение в зеркалах, застонала: рубцы от плети, багровые синяки, красные полосы на груди, животе, бедрах. Лицо опухло, глаза заплыли, волосы спутаны, рот пересох. Она с трудом открыла душ, подождала, пока вода станет почти нестерпимо горячей, и встала под него, опираясь руками на края ванны. Вода стекала с ее тела, притупляя боль, облегчая страдания, смывая грязь снаружи и внутри. Туман в голове рассеялся, и ожившие в памяти сцены заставили ее вздрогнуть и застонать.
      Это было ужасно. Она принялась швырять в них все, что попадалось под руку. Зеркальные стены покрылись трещинами, на пол посыпались осколки. В воздухе смешался аромат пролившихся духов: Arpege, Joy, L'Air du Temps... Она вонзила свои зубы в грудь Барбары Диллон, та подняла истошный крик, на Марджери обрушились тяжелые удары Андреа... Она повернулась к нему, стараясь угодить ему острым высоким каблуком прямо в пах, выкрикивая ругательства, обезумев от ярости и боли, утраты и предательства, понимая, что потеряла все: Андреа, деньги.., все.., ей больше нечего терять.
      Она вспомнила, как Андреа, отодрав ее пальцы от тела Барбары Диллон, ударил ее по лицу с криком:
      "Сука! Грязная шлюха! Между нами все кончено!" Под градом обрушившихся на нее ударов она превратилась в жалкое, беспомощное существо. Потом она, видимо, упала в обморок, потому что, когда она очнулась, ни Барбары, ни Андреа рядом не было, и в спальне царил полнейший разгром.
      А что потом? Она смутно помнила чувство страха, желание подняться, двигаться, потому что, если она теперь не встанет, то не встанет никогда. Она им еще покажет. Но как? Она знала только один способ. Лица... мужчины.., какой-то бар.., потом машина.., и в ней мужчина...или двое? Ее хватает множество рук.., затем все слилось, как в калейдоскопе.
      Она завернулась в полотенце, другим повязала волосы. Голова раскалывалась, все тело ныло. Держась за стену, она вернулась в спальню. И тут распахнулась другая дверь и в комнату вошел совершенно голый, могучего телосложения мужчина с густой черной порослью на груди и в паху. Едва он ее заметил, как у него случилась самая быстрая эрекция, какую она только видела.
      - Ну что, детка, - спросил он с горловым акцентом. - Очнулась? - он отглотнул из бутылки. - И хочешь еще?
      Хотя Марджери и не помнила всех подробностей своего приключения, она не забыла, кто она такая. Вид этого животного напомнил ей, что она оказалась далеко за пределами своего круга. Впервые в жизни ее пронзил острый страх.
      - Кто вы такой? - спросила она надменно.
      - Ты что, не узнаешь меня? После того, чем мы с тобой занимались? - Он медленно направился к ней. - Ну ничего, ничего... Я помогу тебе вспомнить.
      Порывшись на ночном столике, он вытащил маленькую металлическую трубочку.
      - Вы не посмеете, - сердито начала она.
      - Еще как посмею.
      И не успела она опомниться, как он схватил ее своей ручищей молотобойца и скрутил ей руки за спиной. Она взвыла от боли, но он придавил ее еще сильнее, так что она не могла пошевельнуться, и вставил трубочку ей в ноздрю, потом зажал ей рот и другую ноздрю, и ей ничего не оставалось, как сделать вдох. Когда она инстинктивно дернулась, он повторил ту же процедуру с другой ноздрей. Кокаин взорвался в ее мозгу, как фейерверк: перед глазами заметались цветные огни, в ушах застучала кровь.
      - Ну как, теперь легче? - спросил он с дьявольской усмешкой, стягивая с нее полотенце. Отшвырнув его в сторону, он привлек ее к себе.
      - Нет.., не надо.., я больше не хочу.., не могу...
      - Не ври, можешь. - Его руки мяли ее тело, стискивали, причиняли боль. - Раньше тебе это нравилось.. Тебе еще все было мало.
      - Пожалуйста, - стала умолять она, - мне плохо.
      Не видишь, что мне плохо?
      - Я тут ни при чем. От меня еще никому не становилось плохо.
      От него исходил приторный запах мускуса. У Марджери закружилась голова. К горлу подступила тошнота. Он грубо захохотал, не обращая внимания на ее мольбы.
      - Вечеринка еще не кончилась, детка! Джорджио! - крикнул он. - Царица!
      Дверь снова отворилась, и на пороге появились двое. Высокий стройный негр, тело которого было разрисовано яркими психоделическими красками, и совершенно обнаженная - если не считать лоскутка блестящей ткани на лобке женщина. У нее были маленькие точеные груди и черные, как смоль, волосы. Под полумаской улыбались яркие пухлые губы с мелкими острыми зубами. Глаза под маской были совершенно безумными.
      - Очнулась и опять готова заняться тем же самым.
      Верно, моя милая? - спросила она с акцентом. Улыбка была порочной и жестокой.
      - Нет.., нет.., пожалуйста... Мне плохо. Неужели вы не видите, что мне плохо? - Она чувствовала себя ужасно. Несмотря на наркотики, голова раскалывалась, боль внизу живота отдавала в спину - жгучая, мучительная, невыносимая.
      - У нас есть прекрасное средство от всех болезней, - сказал негр сонным певучим голосом. Из маленького мешочка на груди он достал крошечный пластиковый пакет с белой пудрой. - От этого ты мигом забалдеешь...
      Приблизившись к Марджери, он разорвал пакетик зубами, насыпал немного порошка на ноготь большого пальца и протянул ей.
      - Держи свой пропуск в рай, детка!
      И снова Марджери попыталась отвернуться, но здоровяк снова ее скрутил, и ей пришлось вдохнуть кокаин. Он взорвался у нее в голове яркой белой вспышкой, и, ничего не соображая, она инстинктивно лизнула опустевший ноготь.
      - Вот умница... Как видно, тебе не впервой путешествовать в рай.
      Марджери чувствовала, что распадается на части.
      Цепляясь за всех троих, она позволила поднять себя, поволочь и бросить на кровать...
      ***
      Харри разбудил телефонный звонок. Нащупав трубку, он сонно пробормотал:
      - Слушаю!
      И тут же вскочил, вцепившись обеими руками в трубку.
      - Что? Когда? Где? Как? - выкрикивал он. Пока он слушал, его лицо бледнело, руки начали дрожать. - Да.., да.., я понимаю... Да, конечно. Выезжаю.., где?
      Да, да, верно. Да, спасибо.
      Ему не сразу удалось положить трубку на рычаг. Некоторое время он молча сидел на кровати. Затем попытался встать, но не смог. Ноги не слушались. Закрыв глаза, он поднес дрожащие руки к лицу, сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Когда ему это удалось, он поднялся и пошел одеваться.
      ***
      Когда вошел Мозес, все сидели за завтраком.
      - Вас к телефону, мисс Касс. Граф из Италии.
      - Харри! - Отодвигая стул, Касс нахмурилась. - Что там еще стряслось?
      Но когда она произносила: "Харри? Я слушаю тебя", - ее голос звучал приветливо. На другом конце провода послышалось неровное дыхание, затем звуки, похожие на плач.
      - Харри! Это ты?
      - Касс... - Голос был глухим, взволнованным. - Касс...
      - В чем дело, Харри? - Она внезапно ощутила страх.
      - Марджери... - продолжал он, - Марджери умерла.
      - О Боже... - Касс опустилась на стул.
      Харри рыдал, как ребенок.
      - Мне позвонили из полиции, из Рима.., они нашли ее тело в машине в переулке.., она скончалась от потери крови.
      - Господи! - ужаснулась Касс. - От потери крови! Как это произошло?
      - Она.., у нее.., у нее внутри все было разворочено.., они сказали.., сказали, что это следствие сексуального извращения...
      - О Боже, - Касс стало нехорошо.
      - Она была вся в кровоподтеках и... - Он не мог продолжать.
      Взяв себя в руки, Касс постаралась сосредоточиться на том, что нужно было сделать.
      - Где ты? В Риме?
      - Да.
      - Никуда не уходи. Скажи твой адрес?
      Она слышала, как он спросил у кого-то, потом, запинаясь, повторил адрес.
      - Так.., оставайся на месте, слышишь? Я постараюсь как можно скорее прислать кого-нибудь к тебе. Ты слышишь меня, Харри?
      - Да - да...
      - Кто там у них главный? Дай ему трубку.
      Она подождала, кусая губы, барабаня пальцами по столу, мечтая о сигарете.
      - Алло? Вы говорите по-английски? Черт побери! Momenta рог favore. Дан! - громко крикнула она.
      Он прибежал из столовой с салфеткой в руке.
      - Быстрее! Нужно поговорить по-итальянски.
      - Что случилось?
      Она ему объяснила. Дан был в шоке. Но взял трубку и перевел на итальянский ее вопросы, а на английский ответы полицейского.
      Наконец Касс сказала:
      - Дайте мне еще раз поговорить с Харри. - И через несколько секунд. Харри? Слушай меня внимательно...
      Закончив разговор, она подняла глаза на Дана.
      - Боже! - пробормотал он. - В какую еще историю она впуталась? - Он побледнел и покрылся потом, его мучило чувство вины.
      - К этому все шло, - произнесла Касс мрачно. - А теперь пойди и расскажи всем. А я займусь делами.
      И принялась набирать римский номер Организации.
      Когда Касс вернулась в столовую, за столом царило молчание. Смерть Марджери потрясла всех.
      - Я связалась с Вито Арабиньери, - сказала она глухо. - Он дельный человек, и у него есть связи.
      Нужно постараться, чтобы эта история не попала в газеты. К счастью, Марджери обнаружила полиция. Сегодня в три часа утра. Она была в вечернем платье и босоножках. Сидела в луже крови, машина тоже была в крови.
      - Чья машина? - спросил Дан.
      - Слава Богу, ее... - Она повернулась к Дану. - Ты, кажется, говорил, что она поехала в Венецию?
      - Так она мне сказала. К Андреа Фарезе.
      - Тогда что она делала в Риме? - спросил Харви.
      - Это недалеко, - язвительно заметил Дан.
      - Верно, но Марджери никогда не ездила на машине, она всегда летала.
      - Возможно, за рулем был кто-то другой, - предположил Дан.
      - Скончалась от потери крови! - Казалось, Дейвид вот-вот расплачется.
      - Ты уверена, что Вито Арабиньери сможет все уладить? - Харви удалось справиться с волнением.
      - Поэтому я ему и позвонила, - коротко заметила Касс.
      - Кто это? - спросила Элизабет.
      - Он.., занимается нашими делами в Италии, - неопределенно ответила Касс. - Вито знает систему. И знаком с нужными людьми. Я попросила его уладить это дело по возможности без шума.
      - Но... - Харви облизал губы.
      - Да, я понимаю. Убийство. - Касс произнесла слово, которое было у всех на уме.
      - И он может это сделать? - спросила удивленно Элизабет.
      - Он постарается сделать все, что в его силах, - ответила Касс.
      Все молчали.
      - Я предоставила ему свободу действий, - немного погодя сказала Касс. - Если... - Дрожащей рукой она поднесла зажигалку к сигарете. - Если Марджери развлекалась в свойственном ей стиле, это не должно попасть на первые полосы газет. А что касается остального... - Она глубоко затянулась.
      - Бедняга Харри, - произнесла Матти, покачав головой.
      - Он совершенно убит, - сказала Касс. - Ему пришлось опознавать ее.
      - А как они узнали, кто она такая? - спросила Элизабет.
      - Марджери хорошо знали в Италии, - сухо ответила Касс, осторожно стряхивая пепел с сигареты.
      Все снова замолчали. Наконец Харви, кашлянув, спросил:
      - Полиция кого-нибудь подозревает?
      - Нет. Она была одна в собственной машине. Очевидно, от нее отделались. Вероятно, когда у нее началось кровотечение, ее просто вышвырнули.
      - Они связались с Андреа Фарезе?
      - Не знаю. Я о нем не упоминала и попросила Харри этого не делать, но... - Касс пожала плечами. - Как я уже сказала, в Италии Марджери хорошо знали.
      Дейвид вздрогнул.
      - Какой кошмар, - сказал он. - Бог мой, какой кошмар!
      ***
      Несчастья следовали одно за другим. А теперь и без того подавленные обитатели острова получили известие о смерти Марджери. Никто о ней особо не горевал - все знали, что она идет по острию ножа между вседозволенностью и пороком, - но ее страшная смерть потрясла всех. В доме с нетерпением ждали телефонных звонков из Италии, и всякий раз Вито Арабиньери давал Касс отчет о ходе дела. Когда пришли газеты, все кинулись к ним. Но Вито блестяще справился с задачей. Газеты пестрели заголовками о смерти Марджери, но в них говорилось об убийстве с целью грабежа, так как ее горничная заявила, что, когда Марджери три дня назад вышла из своего дома в Венеции, на ней были драгоценности, стоившие состояние. Но их при ней не оказалось.
      Имя Андреа Фарезе в этой связи не упоминалось, однако в коротком интервью он сказал, что они с графиней "были добрыми друзьями", и выразил свои соболезнования. Не упоминалось также и о разгромленной спальне в Венеции.
      В последнем телефонном разговоре с Касс Вито Арабиньери сказал, что в спальне был срочно произведен ремонт, стоимость которого будет включена в счет наряду с другими "расходами", и Касс отдала необходимые распоряжения по каналам Организации.
      Никто так никогда и не узнал, что делала Марджери и где находилась те три дня, когда она "исчезла". Однако в свидетельстве о смерти - копию которого Касс тоже получила, но показала только Харви - говорилось, что у Марджери был запущенный рак матки. Это и стало причиной кровотечения, повлекшего за собой смерть. На теле были обнаружены следы насилия: кровоподтеки, ожоги и глубокие ссадины. Перед смертью она принимала наркотики: кокаин, марихуану и другие возбуждающие средства. Когда ее вышвырнули на улицу, она, вероятно, находилась в глубокой коме и скончалась, не приходя в себя. Газеты писали, что расследование будет продолжено, однако причиной смерти называли потерю крови.
      ***
      Три дня спустя тело Марджери было привезено на остров. Его сопровождал Харри. Гроб отнесли прямо в церковь, а на следующий день рано утром Марджери быстро и без лишнего шума похоронили. На церемонии присутствовали только члены семьи. Гроб не открывали. Тело подготовили к погребению еще в Италии. Вито Арабиньери предусмотрел все.
      Только после того, как они вернулись с кладбища, Харри, который еще не оправился от шока, рассказал, как это случилось.
      Машину обнаружили где-то на задворках, в самом бедном квартале города. Роскошная машина - "феррари дино" - привлекла внимание патрульного полицейского. Марджери сидела на месте водителя в платье из серебристой парчи, пропитанном засохшей кровью.
      Кровь была в босоножках и на сиденье, она просочилась даже в дверную щель, образовав лужицу на обочине. Больше ничего в кабине не было. Ни вечерней сумочки, ни пальто, ни драгоценностей. Имя владелицы установили по номеру машины.
      По словам горничной, графиня вышла из дома в среду в десять часов вечера и уехала в своей машине.
      Водитель подтвердил, что отвез ее в бар "У Генри". Там сказали, что Марджери ушла из бара с двумя мужчинами. Их разыскали, и они заявили, что поехали с ней на вечеринку. Никто из присутствовавших там не видел, как она уходила и с кем. Это было около четырех утра.
      Никто не знал, что она делала в оставшиеся три дня до того, когда ее обнаружила полиция, и как она попала в Рим. Никто из друзей ее не видел и даже не знал, что она в городе. Никто не заявил, что видел ее. Расследования кончались ничем.
      - Им лишь известно, что это была оргия, - сказал побледневший и совершенно подавленный Харри. - Что там у ней было.., много мужчин.., и.., и всякого другого. Мне пришлось опознавать ее, Касс.., она лежала такая белая.., совершенно белая.., вся в синяках, ожогах, ссадинах.., на груди, животе и на... - вздрогнув, он осушил стакан виски. - В жизни не видел подобного зверства. Что за чудовища там были? В каких извращениях она участвовала? Как можно.., воспринимать это.., как удовольствие? - Вид у него был совершенно убитый. - Я знал о ее.., аппетитах, но это... - Он снова наполнил стакан. - Я ни о чем подобном не подозревал. Ты знаешь что-нибудь об этом, Касс? Я - нет.
      Касс промолчала. Она многое могла ему рассказать, но с него довольно было и этого.
      - И она принимала наркотики. - Харри удалось справиться с волнением. Мне сказали, что в любом случае ей оставалось несколько месяцев, что наркотики, которые она давно принимала, притупляли боль. - Он старался, чтобы его голос звучал ровно. - Они вышвырнули ее.., оставили истекать кровью.., но мне сказали.. мне сказали, что скорей всего она была без сознания... Надеюсь, это так. - Его глаза наполнились слезами, и он всхлипнул. - Надеюсь, это так...
      Бедняга Марджери, подумала Касс, несчастная, обреченная, беззащитная. И несмотря ни на что - жертва.
      Похороны прошли почти с неприличной торопливостью. Словно, чем скорей окажется Марджери под землей, тем лучше. В воздухе витал молчаливый упрек тем, кто, пожимая плечами, равнодушно говорил: "Ах, эта Марджери..."
      Плакал один Харри, на панихиде в церкви, на кладбище. Он жался к женщинам. С одной стороны его поддерживала Касс, с другой, как это ни было удивительно для Касс, - Элизабет.
      - Ты разве пойдешь? - спросила она, пока они ждали отца Ксавье, причащавшего Ньевес и ее отца, который вдруг вспомнил, что он католик. Как и Марджери. Была когда-то.
      - Да, пойду.
      И она стояла с сухими глазами рядом с Харри, спокойная и невозмутимая, возвышаясь над маленьким человечком, как башня, как колонна, к которой можно прислониться. Она была в простом черном платье - похороны Марджери не совершались по островному обряду. Касс никогда не видела ее такой красивой и такой печальной.
      И после, уже в гостиной, когда все неловко молчали, Элизабет подсела к Харри. До Касс донеслись их тихие голоса, но слов она не разобрала. Оставив их вдвоем, Касс испытала облегчение. Его горе оказалось для нее тяжкой ношей. Оно пробуждало чувство вины. Не только в ней, но и во всех остальных, подумала она, иначе откуда эти замкнутые лица, потупленные глаза, напряженные голоса.
      Бедняга Марджери, подумала она опять. Ее покупали и продавали с тех пор, как за нее было можно назначать цену. Да, Марджери убили. Но не годы пьянства и наркотиков, не легионы любовников и сексуальные излишества. Не те незнакомцы, которые вышвырнули ее на улицу истекать кровью. Нет. Это сделал один-единственный человек. Он один...
      ***
      На следующее утро Харри покидал остров. Он взял себя в руки, и его отчаяние уступило место горечи.
      - Мне очень жаль, Харри, - сочувственно произнесла Касс. - Это просто ужасно.
      - Как и все в этом доме.
      Касс опешила. Карие глаза еще хранили следы вчерашних слез, да и сам Харри выглядел совершенно измотанным, но его голос звучал уверенно.
      - Слава Богу, я вижу этот остров в последний раз.
      - Но... - начала Касс.
      - Я никогда сюда не вернусь. Я не хотел получить свободу таким способом, но теперь я свободен.
      Он повернулся с стоявшей рядом Элизабет.
      - Благодарите Бога, что вы не его дочь, - сказал он с чувством. Благодарите Бога, что ваша мать - добрая, замечательная женщина, единственная, от кого я видел здесь участие... - Он склонился над ее рукой. - Всего хорошего.
      И зашагал прочь.
      ***
      Когда Элизабет очнулась, солнце завершило свой круг. Впервые за много дней она по-настоящему выспалась. Со дня торопливых, едва ли не тайных похорон Марджери прошло три недели. Они слились в бесконечную череду душевных мук и отчаяния. В тот вечер она воочию убедилась в том, о чем всегда в глубине души подозревала, но не хотела себе в этом признаться. Она и раньше знала об особых отношениях между Дэвом Локлином и Ньевес. По их поводу шутили, даже подтрунивали. Но всегда с уважением. Ибо у этих "странных" отношений имелся срок давности, статус и всеобщее признание. И снова Элизабет оказалась чужой, отодвинутой в сторону.
      Внутри была пустота. То, что она тогда увидела, отняло у нее силы. Воск на крыльях растаял, перья осыпались, и она рухнула на землю, ударившись так больно, что до сих пор не могла прийти в себя.
      Прошлая жизнь не подготовила ее к одинокому отчаянию, единственное, что она могла - и умела - сделать, - это замкнуться в себе, как и прежде. Значит, ее метаморфоза вовсе не была полной.
      Чудесного преображения не произошло. Остатки ее прежнего "я" еще висели на ней клоками. Но одно в ней действительно изменилось: теперь она могла чувствовать. Иначе почему она так мучительно переживала предательство, остро завидовала, угрюмо ревновала?
      Впервые в жизни оказавшись во власти чувств, она мучительно проходила весь их спектр, чтобы, закончив круг, очутиться в самом начале. Она замкнулась в себе и хотела одного: погрузиться в свое одиночество. Она понимала, что поступает не правильно, что повторяет ошибку той маленькой девочки, много лет назад испытавшей жестокую боль, но ничего не могла с собой поделать. Она поняла, что ей по-прежнему недостает уверенности в себе, чувства собственной значимости, которое необходимо каждому человеку. Это чувство мог дать ей только Дэв. Которого она потеряла.
      Она избегала Дэва, как заразы. В своем отчаянии она и впрямь считала его опасным. Он заразил ее жестокой лихорадкой, терзавшей ее всякий раз, как она его видела. Поэтому она сторонилась его. Боялась не совладать со своими чувствами. Когда они оказывались рядом, она держалась с ним холодно. Гордость не позволяла показать, что она страдает. Нет, она еще не стала другой. Мучительный процесс выздоровления еще не завершился.
      Закрыв глаза, она уткнулась головой в колени. Скорей бы это кончилось... Ее силы были на исходе.
      Это несправедливо, в тысячный раз подумала она.
      Ведь Ньевес еще ребенок. А он сказал, что ищет во мне женщину... Но разве не Ньевес сказала: "К чему таиться? Признайся, что любишь меня". Она облекла в слова те чувства, в которых даже он, столь искушенный в отношениях с женщинами, боялся себе признаться.
      Отношения между Ньевес и Дэвом ни для кого не были тайной. Ньевес боготворила его. Все объясняли это детским увлечением. И ошибались. Ньевес любила Дэва. Об этом говорили ее лицо, ее голос, ее сияющая улыбка.
      А я, подумала Элизабет. Что делать мне? Значит, каждое его слово ложь. Сплошное лицемерие. Он лжец, и вор, и развратник... Но как же она тосковала без него... И это было самое худшее. Бесконечная, невыносимая тоска. Она тосковала без его сильных, уверенных рук, его волнующего голоса, ласковых ярко-голубых глаз.
      Ложь, повторяла она про себя. Ложь от начала до конца...
      Она больше не могла - не должна была - думать о нем. Этот путь вел к безумию. Ей нужно сосредоточиться на мыслях о матери, собраться с силами, чтобы ждать. Питать надежду. Быть может, сегодня что-то изменилось к лучшему... Поднявшись на ноги, Элизабет медленно побрела к морю. Ей предстоял далекий заплыв. Еще недавно она готова была сказать Дэву: "Помоги!" Теперь ей неоткуда ждать помощи.
      Она вышла из воды в доброй сотне ярдов от того места, где осталась ее одежда. В последнее время она старалась держаться подальше от дома на пляже. Сам его вид был ей невыносим. Бредя с опущенной головой вдоль берега, она вдруг услыхала свое имя. Его принес ветер. Прищурившись, она оглядела берег. Никого. Но вот оно прозвучало снова.., так и есть, ее зовут. Ее имя выкрикивал мужской голос. Сердце у нее тревожно забилось. Подхватив платье и босоножки, она бросилась бежать. Через некоторое время, обогнув выступавшие в море скалы, она увидала на тропинке вверху Дейвида, складывавшего рупором ладони, чтобы еще раз прокричать: "Э-ли-за-бет!"
      - Я здесь! - отозвалась она, и Дейвид посмотрел вниз.
      - Где ты пропадала? Я охрип от крика!
      Она быстро подбежала к нему.
      - Я плавала к Санд-Кей. Что случилось?
      - Случилось ужас что! Миссис Хокс с Серафиной вступили в сговор и взяли в сообщницы Ньевес.., они тайком протащили миссис Хокс в больницу. Глядя в побледневшее лицо Элизабет, он энергично закивал. - Чистая правда. И никому не сказали ни слова. Должно быть, они подготовили все заранее. Луис их едва не убил.
      - Что с мамой? Как она? - Лицо Элизабет покраснело, пальцы больно впились в руку Дейвида.
      - С ней все в порядке. - Он с трудом разжал ее пальцы. - Я тут орал Бог знает сколько времени. Мы весь остров вверх дном перевернули.
      Но она уже мчалась к дому.
      - Сначала поговори с Луисом! - крикнул Дейвид вдогонку.
      И снова она неслась напрямик через парк, перепрыгивая через клумбы, продираясь через кустарник. Где-то по дороге она уронила платье и босоножки, ее босые ноги не чувствовали, как мягкая трава сменилась гравием, а потом горячими плитами лестницы. Перескакивая через две ступеньки, она кинулась туда, откуда доносились голоса.
      Когда Элизабет ворвалась в белую гостиную, все вскочили на ноги. Увидев ее искаженное лицо, купальник, босые ноги, тяжело вздымавшуюся грудь, миссис Хокс вцепилась в руку Серафины и принялась рыдать.
      - Я не хотела ничего дурного.., ей-богу, не хотела.., мы хотели помочь.
      - Это я все придумала, - вмешалась Серафина.
      Она была царственно спокойна, ни тени раскаяния или страха. Одна уверенность.
      - И я... - подняла заплаканное лицо Ньевес, стоявшая в надежном кольце рук Дэва. - Я хотела с вами помириться.., хотела все рассказать, но не решилась.., у вас был такой сердитый вид...
      Элизабет смотрела на нее, ничего не понимая. Вперед выступил Луис.
      - Все хорошо, - успокоил он. - Утром нам всем пришлось понервничать, но теперь все позади.
      - Что с мамой?
      - Она отдыхает, Серафина напоила ее отваром.
      Она была возбуждена, немного устала, но с ней все в порядке. Ей лучше, чем я мог надеяться.
      Элизабет покачнулась, и Луис едва успел подхватить ее.
      - Стул! - крикнул он.
      Касс быстро придвинула стул, и он бережно усадил на него Элизабет, опустив ей голову к коленям.
      - Успокойтесь... Дышите глубже.
      Пульс у нее был частым, но сильным.
      - Дейвида убить мало, - пробормотала Касс вне себя от ярости. - Бог знает, что он ей наболтал.
      Элизабет подняла голову.
      - Он сказал, что случилось ужас что. - В ее глазах застыл страх. - Это правда?
      Луис кивком головы указал на дрожавшую миссис Хокс и прямую, бесстрастную, как деревянный идол, Серафину.
      - Эти две особы вбили себе в голову, что нужно... гм.., ускорить ход событий. Серафина, как обычно, отправилась в больницу, а Ньевес, - еще один кивок Луиса заставил Ньевес тесней прижаться к Дэву, - якобы повезла миссис Хокс на прогулку. А на самом деле тайком провела ее в парк, где ваша мать с моего позволения отдыхала каждое утро.
      - И?
      - И ей преподнесли сюрприз, - сухо ответил Луис.
      - А она? Как она это перенесла? - Лицо Элизабет осветила надежда.
      - Прекрасно, великолепно. Боюсь, что миссис Хокс перенесла это намного хуже.
      - Я так разволновалась, - всхлипнула миссис Хокс. - Увидеть твою мать после стольких лет.., и она мне тоже обрадовалась.
      - Так она вас узнала?
      Миссис Хокс вытерла глаза.
      - Благодаря Серафине.
      Элизабет перевела на нее глаза. Серафина утвердительно кивнула.
      - Я подготовила ее. - Ничто не могло нарушить непроницаемого спокойствия этой женщины.
      Элизабет снова посмотрела на Луиса.
      - Мы называем это "обучением во сне". Ученые обнаружили, что подсознание способно усваивать информацию, когда сознание отключено. Именно этим и занималась Серафина - теперь я это понимаю - в течение нескольких недель. Она поила вашу мать своим колдовским зельем, а потом постепенно вводила в ее подсознание информацию.
      Серафина грациозно и совершенно невозмутимо наклонила голову.
      - Что верно, то верно... - перебила миссис Хокс. - Когда я подошла поближе, и она меня заметила.., посмотрели бы вы на ее лицо.., она протягивает ко мне руки и говорит: "Миссис Хокс, моя дорогая миссис Хокс..." Ну, я, конечно, ударилась в слезы, а она принялась меня успокаивать.., а когда я немного пришла в себя, мы уселись на скамеечку и начали болтать, как в старое доброе время.., я рассказала ей о тебе, как ты пришла ко мне и все такое.., и про миссис Келлер, и как она тебя увела... Она засыпала меня вопросами, и на лице у нее было такое странное выражение.., мы сидели с ней рядышком, как бывало.., она держала меня за руку и улыбалась, а по щекам у нее текли слезы... - Смахнув собственные слезы, миссис Хокс продолжала:
      - Я никого не видела таким счастливым, никого...
      Потом она принялась обнимать меня и целовать и вдруг говорит: "Не знаю, как вас благодарить..." А я в ответ:
      "Вы ничего мне не должны..." А она: "Нет, должна, должна..." Потом поднялась и говорит: "Теперь мне пора возвращаться домой к своей дочурке". И не желает слушать никаких возражений. "Должна идти к своей дочурке" - и все тут... "К моей Элизабет..." Пришлось бежать за доктором. - Она бросила виноватый взгляд на каменное лицо Луиса. - И он.., слава Богу, он сказал, что ничего страшного.., мы все отправились домой, но тебя нигде не было.., весь остров вверх дном перевернули... Понимаешь, твоя мать ужасно волновалась...
      Но Серафина успокоила ее, напоив своим отваром, и уложила спать.., ну а потом тебя нашли. Все, - неуверенно закончила она.
      - Все?! - воскликнула Элизабет, смеясь и плача. - Все! Моя дорогая, замечательная миссис Хокс... - С жаром обняв ее, она повернулась к Серафине. - Не знаю, как вас благодарить...
      - Счастье моей госпожи лучшая благодарность, - с достоинством ответила Серафина.
      - Их авантюра могла закончиться весьма печально, - сказал Луис, - но Серафина провела подготовительную работу. И потрясение оказалось не таким сильным, как я опасался.
      - Когда мне можно ее увидеть? - нетерпеливо спросила Элизабет.
      - Как только она проснется, она захочет увидеть вас...
      - И все-таки где ты была? - не удержалась Касс.
      - Плавала к Санд-Кей.
      - Санд-Кей! Неудивительно, что мы не могли тебя найти.
      - Так вот где вы прятались, - мягко сказал Луис.
      Элизабет старалась не глядеть в эти карие глаза, которые видели ее насквозь. С того момента, как она вошла в гостиную, она чувствовала на себе пристальный взгляд Дэва, но старалась не встречаться с ним глазами.
      - И все же мы тебя нашли, - счастливо произнесла миссис Хокс. - Я ничего плохого не хотела, честно...
      - Вы поступили совершенно правильно, - сказала Элизабет. - Для этого я и привезла вас сюда, верно?
      И вы сделали для мамы то, что сделали для меня.
      - Вот и Серафина так говорит, а лучше ее твою мать никто не знает... Я это сразу поняла.., поэтому, когда она мне сказала, что можно к ней идти, я ни минуты не сомневалась...
      - Я тоже, - просто ответила Элизабет и повернулась к Серафине. - Мне следовало бы раньше попросить вас о помощи.
      - Все дело только в том, чтобы правильно выбрать время, - сдержанно ответила Серафина.
      - Спасибо за все, - сказала Элизабет, протягивая Серафине руку.
      - А как же наша хорошенькая мисс Ньевес? - сияя, произнесла миссис Хокс. - Ведь это она провела меня в больницу.
      Элизабет медленно повернулась к Ньевес, которая, втянув голову в плечи, едва слышно прошептала:
      - Я просто хотела помочь... - Затем, сглотнув, она выпалила:
      - Это было совсем не то, что вы подумали... Я и сама не понимала, что со мной, но Дэв мне все объяснил.., он вас не видел.., только я.., вот почему я это сделала!
      - Что сделала? - спросила совершенно сбитая с толку Касс. Она переводила взгляд с одного на другого.
      Все это ей очень не нравилось.
      И тогда Элизабет посмотрела на Дэва, прямо в его голубые глаза, в то время как в ее собственных отражались все те чувства, от которых ее тело в темно-синем купальнике выгнулось, как тетива. Лицо ее внезапно преобразилось, точно с ее широких плеч свалилась тяжкая ноша. Она ослепительно улыбнулась.
      - Ничего особенного, - произнесла Элизабет звенящим голосом. Произошло небольшое недоразумение...
      Все молча за ней наблюдали. Появившийся в дверях Дейвид неуклюже замер на месте. Он увидал, как Элизабет кивнула Дэву, затем отвернулась и сказала:
      - Мне нужно пойти переодеться.
      И тут же все разом загалдели.
      - Кажется, ты что-то должна мне сказать, - мягко произнес Дзе, отводя Ньевес в сторону.
      Сделав глубокий вдох, Ньевес все рассказала.
      - Ты на меня не сердишься?
      - Сейчас я не могу сердиться. Но лучше бы ты сказала мне раньше.
      Ньевес смутилась.
      - Я чувствовала себя так глупо.., и.., я просто не могла ничего с собой поделать... Боялась, что ты рассердишься на меня и мы перестанем быть друзьями.
      - Я думал, что все тебе объяснил.
      - Я знаю, но.., прости меня, - умоляюще произнесла она. - Элизабет все поняла... Я видела, как она на тебя глядела.
      - Да, - сказал Дэв, - сегодня многое стало ясным.
      Элизабет вошла к себе в комнату с чувством странного возбужденного спокойствия. Все проблемы как-то сами собой отпали. Ей больше не придется сражаться.
      В этом нет нужды.
      Когда вошел Дэв, она стояла у окна. Они долго глядели друг на друга. Затем Элизабет тихо сказала:
      - Прости.
      Он раскрыл ей объятия. Когда его руки сомкнулись за ее спиной, она обо всем ему рассказала.
      - Так вот почему ты избегала меня... Я понимал, что что-то не так, но ни за что не догадался бы. Я вспоминал каждое слово, каждый взгляд...
      - Я усомнилась в тебе. - Из-за того, что она уткнулась Дэву в плечо, ее голос звучал глухо. - Прости.
      Слегка отстранив ее, он пристально посмотрел ей в глаза.
      - Ты усомнилась не во мне, а в себе. Несмотря на то, что я тебе говорил, тебе не хватило глубокой, окончательной уверенности в себе.
      - Теперь я это понимаю.
      - Иначе ты потребовала бы от меня объяснений... но вместо этого ты снова принялась за старое. Решила, что тебя отвергли.
      Элизабет молча кивнула.
      - В тот злополучный вечер ты увидела испуганного ребенка, ищущего утешения.., но ты поверила лжи. - Он вздохнул. - Это моя вина. Мне не хватило терпения, я слишком тебя торопил, слишком многого от тебя хотел. В тот вечер я шел тебя встречать. Я думал, что нужен тебе.
      - Ты нужен мне, очень нужен! Я тоже спешила к тебе. Вот почему меня это так потрясло. - И спокойно сказала:
      - Я знаю, что ты любишь Ньевес.
      - Да, люблю, но влюблен я в тебя... Мне нужна только ты.
      - Прости, прости...
      И вновь он заглянул ей в глаза.
      - Ты веришь мне сейчас?
      - Да, верю.
      Он глядел на нее долго, испытующе, затем улыбнулся.
      - Вот и хорошо, - и прибавил:
      - Не стоит ревновать меня к Ньевес. Она решилась на это из ревности к тебе. Она была в отчаянии. Ведь, кроме меня, у нее никого нет. Понимаешь, я всегда защищал ее, всю жизнь.
      Я заменил собой Дейвида. Быть может, я поступил неверно, но никого другого рядом не было. Но нужна мне только ты.
      Он говорил серьезно, и она вдруг заметила, что вид у него усталый. И тогда она поняла, что он был рядом с ней все эти дни. Она взяла у него все, что он мог дать: терпение, сочувствие, поддержку, любовь. А она.., она даже не захотела поделиться с ним своими сомнениями.
      Теперь ее очередь давать. Она прильнула губами к его губам.
      - Я люблю тебя, - сказала она впервые в жизни. - Я всегда любила тебя, даже когда не понимала, что такое любовь.
      - Теперь ты понимаешь...
      - Да.., и хочу, чтобы ты это видел.
      Она сама заперла двери спальни, вернулась к нему, развязала пояс халата, и тонкий шелк соскользнул с ее обнаженного тела и упал к ногам. Она перешагнула через него, охваченная желанием. И вот уже они были рядом, и она торопливо помогала ему раздеться. Он поднял ее и понес к постели. Ее кожа вибрировала под его руками, словно наэлектризованная, приоткрытый рот жаждал его поцелуев. Она так откровенно нуждалась в нем, что его захлестнула волна сострадания. Ей предстояло, возможно, величайшее испытание в ее жизни, и у него она искала помощи и поддержки... И он дал ей все это - с нежностью, страстью, обожанием.
      На этот раз не было ни жадного нетерпения, ни исступленных ласк. Он намеренно медлил. Его руки и губы нежно касались ее, оставляя за собой огненный след. Тогда его грубость привела ее в неистовство, теперь его трепетная нежность сделала ее покорной и беспомощной. На этот раз волны накатывали мягко, но на вершине могучего гребня у нее перехватило дыхание.
      Она чувствовала, как растворяется в Дэве дюйм за дюймом, и поняла впервые в жизни, что значит принадлежать друг другу. Еще никогда она не испытывала такой полноты обладания, еще никогда ею не обладали так полно. Он вошел в нее восхитительно долгим движением и на какое-то время замер, позволив ей ощутить в себе не только часть его тела, но всего себя. Она смотрела на него сияющими глазами. Слова были лишними.
      Затем инстинкт взял верх, и их тела принялись синхронно двигаться: они совершали долгое, медленное восхождение, волны вздымали их выше и выше... Почувствовав, как по его телу прошла дрожь, она глухо застонала, впилась в его язык и прильнула к нему всем телом, открывая ему не только свою плоть, но и самое себя. Он брал ее, а она впервые в жизни отдавалась, чувствуя, что получает все. Волна подхватила их, понесла и, продержав какой-то миг на головокружительной высоте, выбросила на берег физического счастья. Элизабет вскрикнула: "Да!", и они вместе поняли, что она наконец обрела себя.
      Потом они лежали и смотрели друг на друга, пока Элизабет не сказала с нежностью:
      - Ты просто великолепен, мой милый... Я чуть не умерла от любви.
      - Мы умирали, но воскресли, - произнес Дав тем сдержанным, отрывистым голосом, который был свойствен ему в минуты глубокого волнения. - Французы называют это petite morte.
      - Ради этого стоило ждать, - шепнула она.
      - Теперь ты начинаешь понимать... - Голубые глаза блеснули.
      - Благодаря тебе. Ты открыл мне целый мир. Разрушил стену, которой я отгородилась.
      - Да, ты возвела вокруг себя иерихонские стены, - сказал он, ласково подсмеиваясь, - а я оказался тем парнем с трубой.
      Потом они говорили, как никогда прежде. Запретных тем больше не было. Элизабет наслаждалась полной раскованностью. Проникнув внутрь ее, Дэв, словно ключом, открыл ее к жизни. Теперь ее переполняла уверенность, которой ей так не хватало. Она чувствовала, что может все. Он пробудил не только ее тело, но и душу. Освободил от тяжкого бремени. И теперь, когда он целиком принадлежал ей, она поняла, что готова признать свою мать. Ибо больше не сомневалась, что спящая в конце коридора женщина ее мать.
      - Все, что со мной случилось, похоже на вращение гигантского колеса... И оно завершило свой круг, - сонно пробормотала Элизабет.
      И рассказала ему, как она услыхала колокол, звонивший по Ричарду Темпесту, как этот звон наполнил ее страхом, подняв со дна памяти давние воспоминания.
      - Мне кажется, подсознательно я знала, что колокол звонит по мне.., и теперь, оглядываясь назад, я понимаю, чего боялась...
      - Возможно, у тебя дар предвидения. Ты очень тонко чувствуешь.
      - Нет, это ты тонко чувствуешь! Ты сразу понял, какая я на самом деле.
      - Я просто узнал тебя, - ответил Дэв. - Мы столкнулись, потому что нас неотвратимо тянуло друг к другу.
      - Вот почему я так отчаянно сопротивлялась...
      - А я так упорно добивался тебя - И хорошо, что добился. - Вздрогнув, она прижалась к нему. - Если бы не ты, я до сих пор жила бы в мертвой пустоте. - Ее лицо помрачнело.
      - А теперь ты нашла и возлюбленного и мать.
      Она не улыбнулась.
      - Как, по-твоему, пройдет наша встреча?
      - Так, как захочешь ты.., и она.
      - Ты видел ее, что она чувствует?
      - Она взволнована, возбуждена и счастлива, как никогда. Она излучает радость...
      Элизабет вздохнула.
      - Надеюсь, я ее не омрачу.
      Дэв покачал головой.
      - Это невозможно, особенно теперь.
      Обняв ее, он почувствовал, что она расслабилась, но голос звучал напряженно:
      - Не знаю, как себя вести.
      - Пока между вами нет настоящей близости, - очень осторожно начал он, - но это потому, что вас надолго разлучили. Она твоя мать, ты жила с ней до пяти лет, и вы очень любили друг друга. Ты очень тяжело перенесла разлуку с ней, разлуки с тобой она не перенесла. Теперь ты помнишь, как хорошо вам было вместе...
      Положись на эти воспоминания. Ведь, в сущности, ничего не изменилось. Только вы обе стали старше. Она тебя любит, я видел это утром. А ты любишь ее, это я тоже видел. Ты ей нужна не меньше, чем она тебе. Вы нужны друг Другу. Она может дать тебе то, чего не могу дать я... Мы все состоим как бы из разных пластов, и у каждого из них свое назначение. Но любить мы учимся у матери. Именно потому, что она научила тебя любить глубоко и самозабвенно, ты не захотела искать другую любовь. И все же любовь чудом нашла тебя. Возьми ее, покажи своей матери, дай ей свою любовь... А я не останусь в убытке. Любви у тебя хватит на всех.
      Элизабет прижалась к его груди.
      - Я так тебя люблю! Ты делаешь меня такой... такой человечной!
      Он рассмеялся.
      - Ты и есть человечная.., наконец-то стала.
      Они говорили, пока не стемнело, и Дэв включил свет.
      - Хочу любоваться тобой, - сказал он, проводя рукой по ее телу. Никогда не устану на тебя глядеть.
      Потом они снова занимались любовью, и снова со страстной нежностью. Они лежали, прильнув друг к другу, когда в дверь постучали и раздался голос Серафины:
      - Госпожа ждет.
      Откинув простыню, Элизабет села, в свете лампы ее тело было золотисто-розовым.
      - Я буду готова через пять минут, - крикнула она.
      - Хорошо, я зайду за вами.
      Дэв выбрал для нее платье.
      - Вот это, - сказал он, выходя из гардеробной с бледно-зеленым шифоновым платьем в руках. Он расчесал ей волосы щеткой и распустил по плечам.
      - Как я выгляжу? - спросила она, и ее голос невольно дрогнул.
      Глаза у Дэва потеплели, она купалась в их лучах, обретая силу и уверенность.
      - Великолепно, любовь моя.
      Серафина постучала в дверь.
      - Поцелуй меня на счастье, - торопливо сказала Элизабет. Когда она прижалась к нему, он почувствовал, что она напряжена, но ее улыбка была уверенной и гордой. - Я приду к тебе, - пообещала она. - Ты будешь ждать?
      - В доме на пляже.
      Она кивнула.
      - Я приду.
      И вышла.
      Оглядев Элизабет с ног до головы, Серафина улыбнулась.
      - Ее любимый цвет, - одобрила она.
      - И мой.
      - Пошли, она ждет.
      Элизабет схватила ее за руку.
      - Как она?
      Серафина широко улыбнулась.
      - Хорошо, как никогда.
      Дверь в спальню Хелен была широко распахнута.
      Несмотря на всю любовь и уверенность, которые она получила от Дэва, у Элизабет тревожно забилось сердце.
      Когда Серафина отступила в сторону, пропуская ее вперед, она по старой привычке расправила плечи и подняла голову. И шагнула внутрь.
      Хелен полулежала в шезлонге, обитом бирюзовым бархатом, глаза ее были прикованы к двери. Увидев Элизабет, она поднялась ей навстречу. В воздухе распространился аромат знакомых с детства духов. Ландыши. И вдруг изысканно обставленная комната куда-то исчезла, и Элизабет снова оказалась в крохотной спальне на Макинтош-стрит, 23, и перед нею стояла ее мать, раскинув руки так же, как она раскинула их сейчас - раскрывая ей объятия. На глазах у нее блестели слезы, на нежном лице застыло робкое, ожидающее выражение. Элизабет помнила это лицо. И улыбку. И вмиг все преграды рухнули. Для них обеих.
      - Моя девочка, - прошептала Хелен, - моя Элизабет..
      Забыв обо всем, они кинулись друг к другу. Думали только об одном: они снова вместе. Они стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова. Внезапно Элизабет разрыдалась. Слезы лились сами собой.
      - Мамочка! Я помню тебя, помню...
      Она чувствовала, как вздрагивают плечи ее матери, и не могла сказать, чьи слезы текли у нее по щекам.
      - Слава Богу, - повторяла, как молитву, Хелен, - слава Богу, слава Богу... - А потом:
      - Моя Элизабет, мое сокровище...
      Услышав знакомые слова, Элизабет лишилась остатков самообладания.
      - Ты называла меня "мое сокровище", - рыдала она, - я помню.
      - Ты и была моим сокровищем.., была и есть...
      Взяв лицо Элизабет в свои ладони, Хелен глядела на него затуманенными от слез глазами.
      - Это не сон.., ты настоящая.., ты была и есть.., я вовсе не сошла с ума.
      Она коснулась губами распухших век и дрожащих губ Элизабет.
      - Ты помнишь? Так я целовала тебя каждый вечер перед сном.
      - Конечно, помню.
      Всхлипывая, они прильнули друг к другу и на какое-то время замерли. Наконец Хелен усадила дочь в шезлонг, под лампу, чтобы лучше рассмотреть ее.
      - Это чудо, - прошептала она. - Богом данное чудо... Найти друг друга после стольких лет. - Она прижала Элизабет к груди. - Стольких потерянных лет... Моя бедная, брошенная девочка.
      Они беспричинно улыбались, и поначалу их отрывистый диалог то и дело прерывался поцелуями и радостными восклицаниями. Но потом оказалось, что им есть над чем вместе посмеяться. Они вспомнили свой маленький домик в Камден-Тауне. А потом перешли к годам, проведенным в разлуке. Хелен погрустнела, ее глаза вновь наполнились слезами.
      - Бедная моя дочурка, как же ты страдала.
      - Я? Но ты страдала еще больше.
      С растущим ужасом она выслушала то, что Хелен могла рассказать о годах ее "безумия".
      - Не ты, а он был сумасшедшим! - возмущенно воскликнула Элизабет. Он!
      Хелен изумленно поглядела на нее.
      - Кто? Ричард? - спросила она запинаясь.
      - Да. Твой любимый братец.
      - Нет, что ты, - сказала Хелен оскорбленно. - Ричард никогда не был сумасшедшим! Он был умнейшим человеком.
      - И очень жестоким! Только злобному, мстительному человеку могло прийти в голову выдать ребенка своей сестры за своего собственного, а для этого свести ее с ума.
      Хелен, побледнев, прижала руку к горлу.
      - Нет.., не говори так!
      - Буду говорить! Это правда! Он собирался показать всему свету, что я его дочь, хотя прекрасно знал, что это не так. Разве это не безумие?
      Хелен покачала головой.
      - Нет, он не был сумасшедшим.., он просто был глубоко несчастен. - Она взмахнула ресницами. - Он.., понимаешь ли, у него был один дефект. Он не мог иметь детей. Теперь-то я знаю.., но когда ты приехала, я подумала.., сегодня медицина творит чудеса, а это было так давно.., быть может, им удалось как-то поправить дело... Бог свидетель, Ричард приложил столько усилий... - Она запнулась и замолчала, заметив горящий взгляд своей дочери.
      - Что поправить? - спросила она почти испуганным голосом.
      - Как что? Вылечить его от бесплодия. - Глаза Хелен снова наполнились слезами. - Я узнала это от матери. Она не хотела мне говорить... Но она была в горячке. Он заразился от меня свинкой. И считал меня виновницей своего несчастья.
      Элизабет встряхнула головой, словно пытаясь привести мысли в порядок.
      - Бесплодие - повторила она. - У Ричарда Темпеста бесплодие! - Эта мысль не умещалась у нее в голове.
      - Разумеется, он не догадывался о том, что я знаю.
      И я всегда помалкивала, боялась его рассердить. Для него это так много значило: принадлежать к старинному роду, который никогда не прерывался... Он страстно хотел, чтобы его ребенок, его собственная плоть и кровь, продолжил этот род...
      - И поэтому взял твоего, - глаза Элизабет были широко раскрыты. Конечно.., вот почему он это сделал! Он разом убил двух зайцев: продолжил род, хотя и по женской линии, и отомстил тебе!
      - Как это - отомстил! - ужаснулась Хелен.
      - Да, отомстил! Он ненавидел тебя, потому что думал, что это ты сделала его таким! Вот почему он хотел разрушить твое сознание.., уничтожить тебя! - Она протянула руки, словно хотела защитить свою мать. И это ему почти удалось.
      Лицо Элизабет исказилось от ненависти.
      - Он и вправду был сумасшедшим... Не мог смириться с тем, что у него не будет детей! Сама мысль о том, что у тебя может быть ребенок, была ему невыносима. Вот почему он делал все, чтобы ты не вышла замуж.
      И вот почему он женился на женщинах с детьми, которые не станут поднимать шума из-за того, что не беременеют! Жениться на молодой женщине было слишком опасно.., отсутствие детей могло вызвать кривотолки, ему могли предложить пройти медицинское обследование. А для такого человека, каким был Ричард Темпест, это было невыносимо. Как? Ричард Темпест, такой мужественный, такой сильный - бесплоден? Ни за что! Лучше умереть. - Ее губы скривила злая усмешка.
      Но потрясенная Хелен отказывалась в это верить.
      - Не может быть, - со стоном произнесла она, - Ричард не мог быть таким жестоким.
      - Еще как мог!
      Но тут Элизабет вспомнила, что Хелен всегда закрывала глаза на поступки своего брата. Она создала для себя собственный мир - как совсем недавно ее дочь, - в котором пряталась от неумолимой действительности.
      Когда она что-то не хотела видеть, она просто снимала очки. Во всяком случае, сочувственно подумала Элизабет, обнимая за плечи плачущую мать, она наверняка всегда его боялась, хотя не признавалась в этом даже себе.., никогда не забывала слов своей матери.
      Элизабет ужаснулась. Ее дядя - настоящий Дориан Грей. Отвратительное чудовище, извращенное, скрытное, уродливое и злобное. В своем мстительном отчаянии он уничтожал все, что встречалось на пути. Какая горькая ирония! Золотоволосый, похожий на льва, сказочно богатый и могущественный Ричард Темпест - "король" Темпест - бесплоден. Не способен сделать то, что могут девяносто девять процентов обычных мужчин. Оплодотворить женщину. Несмотря на всю свою знаменитую мужественность, всех своих жен и любовниц, он в своих собственных глазах был вовсе не мужчина.. Внезапно она с ужасом поняла, что именно поэтому он люто ненавидел Дэва Локлина. Наверное, в какой-то ситуации Дэв доказал, что он настоящий мужчина.
      И вероятно - нет, наверняка, - с женщиной, которую хотел заполучить Ричард. Кто она? - ревниво подумала Элизабет. Это нужно выяснить. Но тут же великодушно отказалась от своего намерения, потому что это не имело значения. Ах, Дэв, Дэв, - подумала она, я стольким тебе обязана... Имей хоть тысячу внебрачных детей, но подари мне хотя бы одного...
      И тогда она поняла, как сильно ее мать любила ее отца.
      Она нежно вытерла слезы с глаз Хелен.
      - Все позади, - сказала она. - Ты потеряла брата. Зато мы нашли друг друга... В конечном счете мы победили.
      И с высоты обретенной уверенности, несмотря на все отвращение и гнев, она почувствовала проблеск жалости к человеку, который не смог смириться с собственным несчастьем.
      - Расскажи мне об отце, - попросила она просто.
      - Мне очень хочется побольше о нем узнать...
      Уже в который раз Касс поглядела на часы.
      - Господи, да что они там делают? Прошло уже два часа.
      - И еще двадцать лет, - напомнила Матти.
      - Похоже, они не могут наговориться, - предположила миссис Хокс, - как и мы утром.
      - Я просто изнываю от любопытства, - пожаловалась Касс. Вот бы взглянуть на них хотя бы одним глазком, подумала она.
      - Вот увидите, все будет хорошо, - добродушно заверила миссис Хокс, я сердцем чую.
      - И все же мне не терпится узнать, чем все закончилось, - сказала Касс.
      - Ты не выносишь, когда ты не в курсе дела, - усмехнулся Дейвид, на этот раз добродушно. В доме царило приподнятое настроение. Даже слуги улыбались. - Выпей чего-нибудь, - посоветовал он.
      Касс посмотрела в сторону большого серебряного ведерка, в котором стояло с полдюжины бутылок.
      - Вообще-то я жду настоящего обеда, - нетерпеливо заметила она. - Но если в ближайшее время мы не сядем за стол, то я напьюсь.
      В дверном проеме неслышно возникла Серафина, но сначала ее никто не заметил. Увидев, что Дейвид неуклюже вскочил, Касс обернулась, поднялась со стула, но, почувствовав, что ноги ее не держат, тут же опустилась на сиденье.
      На губах у Серафины застыла торжествующая улыбка.
      - Обе госпожи ждут вас, - объявила она с деланным спокойствием.
      Касс опередила всех. Ворвавшись в спальню Хелен, она остолбенела: Элизабет и Хелен, похожие, как две капли воды, сидели, держась за руки. Касс улыбнулась и с возгласом: "Аллилуйя!" - вскинула руки, как боксер на ринге.
      Последней приковыляла миссис Хокс, опираясь на руку сердобольной Ньевес. Как только гул возбужденных голосов немного стих, она подвела итог сбивчивым поздравлениям:
      - Вот радость-то! Дал Господь дожить до этого дня!
      - Аминь! - прибавил растроганный Харви.
      - Ну, не томите же нас! - воскликнула Касс. - Выкладывайте все подряд. Мы просто сгораем от любопытства... О чем вы так долго говорили? Что вам удалось выяснить?
      - Ах, Касс, Касс... - улыбнулась Элизабет. - Боюсь, что тебе лучше сесть. Сейчас я сообщу тебе такое...
      - Брось! - возразила Касс. - После всего, что здесь произошло, меня уже ничем не удивишь. Так что? - подозрительно спросила она.
      Но, как и предсказывала Элизабет, ее сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы.
      - Бесплоден? Ричард Темпест бесплоден?! - У Касс отвисла челюсть. - Не может быть! - Впервые в жизни она лишилась дара речи. Некоторое время она сидела с ошарашенным видом, и вдруг ее осенило. - Господи! - взвизгнула она. - Так вот почему он тратил столько денег на эту клинику!
      Все разговоры сразу стихли.
      - Какую клинику? - спросила Элизабет.
      - В Цюрихе, - почти взвыла Касс. - Ричард ее субсидировал... Истратил черт знает сколько миллионов долларов. Он сказал, что Организация запатентовала новое средство от бесплодия - это все равно что иметь патент на пенициллин, - и после того, как работа будет закончена, денежки потекут рекой... Но он это делал не ради денег, а для себя.., годы и годы исследований.
      - Но ничего из этого не вышло? Я имею в виду новое лекарство.
      Покачав головой. Касс ударила себя ладонью по лбу.
      - Какая же я тупица! Почему я сразу не догадалась!
      Дан весело расхохотался.
      - Ну и ну! Ричард Темпест, мечтающий вылечиться от бесплодия! - Он согнулся пополам и хлопнул себя по коленям. - Прекрасный сюжет для романа! Обо всех мужчинах... Лучше не придумаешь!
      - Здесь нет ничего смешного, - оборвала его Элизабет. - Ведь именно из-за этого он сыграл со всеми нами злую шутку.
      Смех Дана резко оборвался.
      - Это и есть объяснение, которое мы искали, - спокойно продолжала Элизабет. - В этом причина всех его поступков.
      Все молчали. Совершенно растерянная миссис Хокс переводила взгляд с одного лица на другое. На них было написано ошеломление, горечь, ожесточение.
      Каждый выглядел так, будто потерял тысячу долларов, а нашел пенни.
      Харви кашлянул.
      - Надеюсь, здесь нет ошибки?
      - Нет.., мне сказала об этом моя мать.
      - Мне она тоже говорила, - невозмутимо заявила Серафина, стоявшая за спиной у Хелен, словно фрейлина.
      Хелен изумленно обернулась.
      - Сказала тебе?
      - Перед смертью. И попросила меня заботиться о вас. Охранять от него... - Неподвижное, словно у идола, лицо дрогнуло. - Но я не сумела этого сделать., поэтому в присутствии всех прошу у вас прощения.
      Хелен, протянула к ней руки.
      - Мы все проиграли, Серафина, с ним никто не мог тягаться. Он был одержимый.
      - И тем не менее я не выполнила просьбы леди Элеоноры.
      - Не говори так! - воскликнула Хелен. - Ты спасла меня, Серафина. И спасала не однажды.
      - Почему ты ничего не сказала, когда на острове появилась мисс Элизабет? - с упреком спросил Харви.
      - Потому что поклялась никому не говорить. И я сдержала свое слово. Только потом, когда с моей госпожой случился шок, я поняла, что свободна от клятвы, и рассказала обо всем мистеру Дэву.
      - Ты рассказала Дэву? - удивилась Элизабет.
      Серафина спокойно встретила ее взгляд.
      - Да. Он пришел ко мне, когда госпоже стало плохо. Он объяснил мне, что случилось, и попросил меня помочь вам. Он доверился мне, и я доверилась ему. Мистер Дэв - человек, которому можно доверять, - прибавила она, бросив на Дана испепеляющий взгляд.
      Обычно бледное лицо Дана вспыхнуло.
      - Минутку... Если это намек на то, что тайна всплыла на свет по моей вине...
      - Она и всплыла, - бесстрастно заметила Серафина.
      Дан стиснул зубы и отвел глаза.
      - Теперь это дело прошлое, - пробормотал он угрюмо. - Однако и все остальное обнаружилось благодаря мне. Хотя я и не жду благодарности.
      - Не сомневаюсь, что ты выставишь счет, - презрительно усмехнулся Харви.
      - Ты прав, как никогда! И вы заплатите сполна. А с учетом новых фактов я могу рассчитывать на надбавку. - Он снова рассмеялся.
      Его смех эхом отдавался в голове у Матти. Бесплоден! Ричард бесплоден! Значит, ребенок, от которого Ричард заставил ее избавиться, был не от него... Вот почему он настаивал на этом. И ничего ей не сказал. Чтобы она думала... О Господи! Ей стало нехорошо. Это был ребенок Франко де Гисти. После того грандиозного скандала в Зальцбурге она, сбежав от Ричарда, поехала с Франко в Париж, и они провели весь уик-энд в постели. Они с Ричардом помирились только через десять дней, когда она прилетела в Нью-Йорк, и самым страстным образом. Вот почему она ни минуты не сомневалась, что это ребенок Ричарда и не могла понять, почему он настаивает на аборте. Но он был неумолим. Или он - или ребенок. И когда она спросила почему, он ответил:
      - Наследник Темпестов должен быть законнорожденным.
      - Тогда разведись с Анджелой и женись на мне!
      - Ты знаешь, что Темпесты не разводятся.
      - Но это твой ребенок, Ричард!
      - Разве? - спросил он, и она поняла, что он знает о Франко. Что ж, он вправе сомневаться, подумала она тогда. Но он не сомневался. Он был абсолютно уверен.
      Вот почему он не позволил ей иметь ребенка. Ведь у него не оказалось бы этих чертовых сращенных пальцев.
      Ричард все предусмотрел. Все знал. Обо всех. Он видел ее насквозь. Как же он, должно быть, смеялся!
      Ей захотелось выть, визжать, разодрать на себе одежду, рвать волосы. Но она, скорчившись, молчала.
      ***
      Дейвид вцепился в ручки кресла времен Людовика XVI. Ему казалось, что, разожми он пальцы, и он взлетит под потолок. Солидный вес больше не притягивал его к земле. Разум, который он безрезультатно пытался заглушить спиртным, заработал. Одно короткое слово объяснило все. Бесплоден. Словно вскрылся болезненный нарыв. Он чувствовал себя опустошенным и впервые за много лет спокойным. Голова была легкой.
      Все оказалось еще одной искусно сплетенной паутиной лжи. Ее тонкие нити, опутав его по рукам и ногам, лишили его устойчивости. Всю жизнь он пытался от них освободиться. Но только сильней в них запутывался.
      Инее не лгала. То, в чем она снова и снова клялась ему, оказалось правдой. Ньевес не была дочерью Ричарда.
      Она была дочерью Инее де Барранка от Дейвида Ансона Боскомба!
      Глупец, трусливый сукин сын! - ругал он себя. Где были твои глаза? Почему ты ему поверил? Потому что хотел, сказал он себе, впервые взглянув правде в глаза.
      Ты хотел страдать. Наслаждался страданием... Бедный, заикающийся, неуклюжий Дейвид Боскомб. Который смертельно боялся ответственности, не выносил даже мысли о ней. И Ричард это знал. Прекрасно знал, что ты поверишь ему, потому что мечтаешь освободиться от ответственности.., а Ричарду невыносима была мысль о том, что это ходячее недоразумение по имени Дейвид Боскомб сумел сделать то, чего не мог он сам - зачать ребенка. Несмотря на все свое сияющее великолепие, свою силу, красоту, богатство, власть - он не мог сделать то, что мог любой мужчина - оплодотворить женщину.
      Бог мой, подумал Дейвид, чувствуя, что падает с высоты на землю. Что я наделал!
      Он бросил взгляд на дочь - его дочь, - которая с грустной завистью смотрела на Хелен и Элизабет. На мать и дочь. Это его вина, что Ньевес потеряла мать. Его вина, что Инее, отчаявшись, улетела к своей родне на Кубу. Его вина, что это случилось накануне революции, поглотившей ее и ее семью. Ни Дэв, снимавший в то время фильм на Кубе, ни Ричард со всем своим влиянием ничего не смогли сделать. "Это моя дочь, Дейвид, - сказал Ричард с не оставляющей сомнений печалью, - и я беру ответственность на себя".
      От стыда Дейвиду захотелось забиться в угол и исчезнуть. Ложь, едва не вырвалось у него, все ложь!
      Но он вспомнил о Ньевес. Она этого не перенесет... или он ошибается? А может быть, она ждет его слов? Он должен честно рассказать ей все. После того, что она здесь услышала, ей будет легче его понять. Нужно ей рассказать, открыть душу...
      Словно почувствовав его горящий взгляд, Ньевес обернулась и встретилась с ним глазами. Он увидал, как на ее лице боль и печаль сменились удивлением, а затем - да, сомнений быть не могло - надеждой. Волоча за собой стул, как краб свой домик, он наклонился к ее уху и сказал:
      - Не огорчайся, моя родная. - Заметив, что она поражена его сочувствием, он продолжал:
      - Ричард был не таким, каким казался.., и если ты не возражаешь, я объясню тебе почему.
      И снова она повернула к нему лицо. На этот раз оно выражало надежду.
      - Он играл на наших слабостях, - осторожно начал Дейвид. - Ричард прекрасно понимал, что каждый сам себе злейший враг. И я был врагом самому себе. - Он заставил себя выдержать взгляд ее карих глаз, не позволил губам задрожать. - Но я намерен с этим покончить, - сказал он твердо. - Если мне хватит сил... если ты поможешь мне.
      Ее губы раскрылись, и еле слышно она сказала:
      - Если ты действительно хочешь...
      - Хочу. - И затем, отбросив стыд, прибавил:
      - Без тебя мне будет трудно...
      Она взяла его за руку, и он накрыл ее руку своей.
      - Хорошо, - сказала она и улыбнулась. При виде этой сияющей улыбки у него на глаза навернулись слезы. - Я помогу тебе, папа.
      - Все это просто замечательно, - фальшивым голосом произнес Дан. - Я очень рад за вас обеих, - не слишком искренне прибавил он, - но, может быть, вернемся к сути дела?
      - Сколько? - презрительно спросила Касс.
      - А сколько там всего?
      - Ни гроша, пока завещание не будет утверждено судом, - отозвался Харви. Он поднял руку, обрывая возражения Дана. - Услышанное нами ни в коей мере не затрагивает сути завещания. В нем Элизабет названа бенефициарием, то есть лицом, получающим доходы с собственности. - Он оглядел всех собравшихся. - И этот пункт не может быть изменен.
      - Почему?
      - Ты прекрасно знаешь почему. - Ноздри у Харви раздулись.
      - Из-за этих мерзких тайн?
      - То, что мы узнали, должно оставаться между нами. Только между нами, - повторил он. - Необходимо всеми силами избежать скандала.
      - Но я горжусь своей дочерью и хочу официально ее признать! - с жаром заявила Хелен. - Перед всем миром!
      Харви с нежностью посмотрел на нее.
      - Я понимаю тебя, но, боюсь, это невозможно. Это сразу же поставит под вопрос множество вещей и крайне осложнит нам жизнь. Видишь ли, это будет означать, что Ричард умер, не оставив завещания. - Он воздел руки к небу. Последствия такого шага я не берусь предсказать.
      - К тому же это не в твоих интересах, - проворчал Дан с усмешкой.
      - Я повторяю, - черные глаза Харви смотрели твердо, - завещание не подлежит изменению. - Пауза. - Тебе придется с этим смириться. Как только завещание утвердят, можно будет обсудить некоторые вопросы...
      - Например?
      - У меня тут возникли некоторые соображения... - Касс кашлянула. - У нас возникли некоторые соображения относительно выделения определенных.., денежных средств, доход от которых был бы соразмерен доходу, который ты получил бы в случае.., гм.., если бы дела обстояли иначе.
      - Сколько это?
      - Два миллиона долларов в год чистыми.
      Глаза Дана сверкнули.
      - Такую же сумму, разумеется, получит и Дейвид.
      Харви покосился на него, ожидая отказа.
      - Я их возьму, - кивнул тот. - Спасибо. - Еще один кивок в сторону Элизабет.
      - Зачем тебе деньги? - удивился Дан.
      - У меня есть кое-какие планы, - уверенно сказал Дейвид. В его руке лежала теплая рука дочери.
      О Марджери никто не вспомнил.
      - Когда? - задал Дан следующий вопрос.
      - Я приложу все усилия, чтобы завещание было утверждено к концу года, - ответил Харви.
      - К концу года? - стул Дана громко стукнул об пол, однако на этот раз Хелен не обратила на это никакого внимания. Она не видела и не слышала никого, кроме своей дочери. - Я не намерен ждать почти полгода! - Дан был настроен решительно. - Я хочу получить свои деньги сейчас.
      - Мне нужно составить некоторые бумаги.
      - Тогда составь их здесь, сейчас, возьми мою ручку.
      - И подпишись кровью, - фыркнула Касс.
      - Делайте что угодно, но сейчас!
      - Не спорь с ним, Харви, - отрывисто сказала Элизабет. - Я тоже хочу побыстрее это уладить.
      - Вот и умница, - ласково сказал Дан. Он поднялся с места. - Я полагаю, с делами покончено. В таком случае, у меня нет причин здесь оставаться. Утром я уезжаю. Когда документы будут готовы, только свистните, и я примчусь поставить подпись.
      Он медленно приблизился к Хелен и прежде, чем поцеловать ее в щеку, отвесил издевательский поклон.
      - Ты ведь позволишь мне иногда наведываться в Мальборо? Ведь если бы не я, оно не было бы твоим, не забывай об этом. - Он солнечно улыбнулся и вышел.
      - Эй кто-нибудь, откройте окно! - повела носом Касс. Однако она тоже поднялась, хотя и с неохотой. - Пошли, Харви. Нужно составить и отпечатать эти бумаги. Заткнуть ему глотку и связать по рукам и ногам.
      Хелен с улыбкой посмотрела на Харви.
      - Мы поговорим позже, ты и я, - пообещала она.
      Он удалился, порозовев от удовольствия.
      - Милый Харви, - пробормотала она нежно, - какой преданный друг.
      Теперь перед ней стояла Матти. Взглянув на ее лицо, Хелен перестала улыбаться.
      - Дорогая Матти, - ее голос звучал печально, - я бы желала...
      - Брось, - оборвала ее Матти, - желания никогда не осуществляются.., разве только у тебя. - Она повернулась к Элизабет. - И у тебя.
      - Мне очень жаль, что так вышло, - сказала Элизабет.
      Матти внимательно посмотрела на нее.
      - Похоже, ты говоришь искренне.
      - Это действительно так.
      - Ты изменилась, - язвительно буркнула Матти.
      - Надеюсь.
      - Но все же не слишком старайся, - посоветовала Матти елейным голосом, - а то в один прекрасный день тебя могут не узнать...
      Однако ее собственные испуганные глаза и напряженный, неуверенный голос говорили о том, что изменилась и она.
      - Мне очень жаль, Матти, - сказала глубоко взволнованная Хелен. - Я знаю, ты его любила.
      Лицо Матти вспыхнуло.
      - Я и сейчас его люблю, - с жаром заявила она. - Несмотря на то, что он сделал, - ее голос дрогнул, - каким он был. - Ее полные губы задрожали. - Но кем он был на самом деле?
      - Глубоко несчастным человеком, - произнесла Хелен мягко, в ее прекрасных глазах застыла глубокая печаль. - Теперь я это поняла. Жаль, что я не смогла ему помочь.
      - И ты можешь это говорить? Сейчас? - Матти не верила своим ушам. После того, что он с тобой сделал?
      - Он был в отчаянии, - грустно ответила Хелен.
      - Но он лгал! - крикнула Матти. - Он смеялся над всеми нами и... - Ее зубы впились в нижнюю губу.
      Затем она вскинула голову. - Черт побери! Я чувствую, что меня использовали...
      - Мы все так себя чувствуем, - мягко сказала Элизабет. И, глядя в отчаявшиеся, полные слез лиловые глаза, прибавила:
      - Но, кроме нас, об этом никто не знает.
      На лице Матти появилась слабая, понимающая улыбка. Она кивнула:
      - Верно, - согласилась она, - никто.
      - И никогда не узнает, - многозначительно прибавила Элизабет.
      Матти глубоко вздохнула и расправила плечи, вновь обретая душевное равновесие.
      - Золотые слова, - уверенно сказала она.
      - Тогда продолжим... - сказала Элизабет.
      Они обменялись заговорщическими улыбками.
      - Да, - подтвердила Матти, обнажая зубы в волчьей усмешке. - Мы продолжим...
      - Не беспокойтесь за Матти, - сказал Дейвид, как только она вышла. Она не пропадет, глотнет немного воздуха и выплывет...
      - Мой милый Дейвид... - Хелен обняла его, обдав ароматом духов.
      - Я рад за вас обеих, - сказал он хрипло.
      - Благодарю, - ответила Элизабет, и он почувствовал, что она говорит искренне.
      Сильные терпят крах один за другим, подумал он.
      Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь так быстро менялся. Элизабет и сейчас была уверенной в себе, но совершенно по-иному. Прежде ее уверенность была холодным, острым орудием защиты, теперь она проистекала из чувства защищенности. Любовь творит чудеса, подумал он. Окружавший Элизабет ореол таинственности исчез. Вместо загадочной гостьи с Олимпа перед ним стояла прекрасная женщина из плоти и крови.
      Прежде она была пустой внутри, с ужасом осознал Дейвид. Он заполнял эту пустоту собственными фантазиями. Теперь этот вакуум заполнился ее собственным, наконец пробужденным к жизни "я" - и это сделал Дэв.
      На какой-то миг Дейвид почувствовал боль утраты, но когда рука дочери шевельнулась в его руке, боль исчезла. Ньевес - его плоть и кровь. Хватит гоняться на призраками, за недостижимой целью. В жизни есть множество других вещей.
      Как насчет портрета? - спросил он уверенно. - Скажи мне, как только освободишься и сможешь позировать.
      - Ты все еще хочешь писать его?
      - Теперь даже больше, чем раньше.
      - Хорошо. Но дай мне несколько дней. Идет?
      - Я буду ждать столько, сколько нужно. Я останусь здесь, на острове. Он обнял Ньевес за плечи. - Мы останемся здесь.
      - Значит, ты не вернешься в школу? - спросила Элизабет.
      Ньевес покачала головой.
      - Нет, школа обойдется без меня, а папе я нужна...
      Глаза, глядевшие на Ньевес, впервые были не холодно-зелеными, а теплыми, как море возле острова. Элизабет улыбнулась.
      - Друзья? - спросила она.
      Улыбка Ньевес была застенчивой, но искренней.
      - Друзья...
      ***
      Внизу в кабинете Касс, писавшая под размеренную диктовку Харви, откинулась на спинку стула, подняла очки и потерла переносицу.
      - Все. Я отдам это отпечатать в двух экземплярах, и мы заставим Дана подписать это собственной кровью.
      - Боюсь, что бумага обуглится, - фыркнул Харви.
      - Мы еще легко отделались, - напомнила Касс. - Ведь завещание и в самом деле недействительно в том пункте, где говорится, что Элизабет Шеридан дочь Ричарда.. Мы оба знаем, что Дан мог бы подать в суд.
      - Мог бы, но не подаст, и не говори ему об этом!
      - Кто? Я?! - возмутилась Касс.
      - Да он и не осмелится, - продолжал Харви с заговорщической улыбкой. Ведь его досье никуда не делось.
      Касс вздохнула.
      - Ричард потратил столько усилий.., и все напрасно.
      - Но он не мог этого предположить.
      - Я удивляюсь, ведь Ричард прекрасно знал о жадности Дана Годфри. Неужели он думал, что тот будет сидеть сложа руки?
      - Хватит предположений, Касс. Нам нужны факты.
      Их глаза встретились.
      - Кто бы мог подумать? - не унималась Касс. - Ричард Темнеет бесплоден! Это то же самое, что сказать, что Бог импотент!
      - Но это объясняет все.
      - Элизабет всегда подозревала, что должно существовать какое-то объяснение.
      - Это потому, что она никогда.., не верила в Ричарда, как в Бога. Она упорно пыталась свести его к человеческим масштабам.
      - Но удалось это одной Хелен... И все-таки Ричард упал в моих глазах. Никакой он не гигант, просто обычный человек, озлобившийся из-за физического недостатка.
      Харви фыркнул.
      - Недостатка! Сразу видно, что ты не мужчина, Касс.
      - Я знаю, знаю... "Эго" озабочено лишь собственным воспроизведением.
      - А нам обоим хорошо известны размеры "Это" Ричарда!
      Касс покосилась на свои записи.
      - А эти бумаги должны уменьшить до мыслимых размеров другое "Это", вкрадчиво произнесла она. - И мы получим по миллиону долларов... - она вежливо улыбнулась, - за мошенничество и подлог.
      - Мошенничество! Подлог! - Голос Харви звучал по-прежнему бесстрастно. - В завещании нет ни одного пункта, который бы ставил вопросы наследования в связь с родственными отношениями. Элизабет Шеридан названа там распорядительницей всего имущества вне всякой зависимости от того, кем она приходится Ричарду.
      Их глаза встретились. Они сначала улыбнулись друг другу, а потом принялись хохотать.
      ***
      Дан дважды прочел договор, тщательно взвешивая каждое слово.
      - Это официальный документ, - напомнил ему Харви. - Попробуй его нарушить, и я сотру тебя в порошок!
      Шелковые брови Дана поднялись.
      - Мечты - приятнейшая вещь, - пробормотал он.
      Но поставил свою подпись с росчерком: Данверз А.
      Годфри.
      - У тебя нет вопросов? Сомнений относительно законности завещания?
      Дан выглядел оскорбленным.
      - Это у тебя они были, милый Харви...
      Он осторожно сложил свою копию и спрятал.
      - А как насчет другого маленького документа?
      - Он будет храниться в банке, пока завещание не вступит в силу.
      - А после этого.., я смогу его получить?
      - Этот вопрос, - сказал Харви, уставившись себе на кончик носа, будет рассмотрен в положенный срок.
      А я уж постараюсь, чтобы это случилось, подумал Дан.
      ***
      Через несколько минут после ухода Дана Элизабет заглянула в дверь.
      - Тебя ждут, - сказала она Харви.
      Тот отошел от сейфа, куда спрятал свою копию договора.
      - Только, прошу тебя, недолго. Она безумно устала, - предупредила Элизабет, смягчая слова улыбкой.
      Харви нажал кнопку, и панель, скользнув, закрыла барабан электронного сейфа.
      - Ты и сама, наверное, устала, - сказал он ласково.
      - Нет, ничуть.., я безумно рада.
      Перед дверью Харви задержался.
      - Помнишь, что я сказал тебе, когда мы в первый раз встретились?
      - Ты говорил множество разных вещей.
      - Я имею в виду вот что: я сказал тебе - "ты справишься".
      Элизабет улыбнулась.
      - Верно.., и я ответила "да". Но почему ты об этом вспомнил?
      - Потому что ты и в самом деле справилась, - ответил Харви просто. - И я всегда буду тебе за это благодарен.
      И он поспешил к своей любимой.
      - Ну что, выпьем? - спросила Касс у Элизабет.
      - Я думала, тебе не требуется разрешение.
      Они прошли в белую гостиную, и Элизабет без сил опустилась в кресло. Взглянув на ее усталое лицо, Касс предложила:
      - Давай выпьем шампанского!
      - Не беспокойся. Сегодня я пьяна от радости.
      - Пусть так. Все равно поднимем тост.
      Касс со знанием дела откупорила бутылку и доверху наполнила бокалы. Протянув искрящийся напиток Элизабет, она гаркнула:
      - За тебя, моя девочка!
      Придвинув к себе стул, Касс потянулась за сигаретой.
      - Ноги меня не держат, совсем как миссис Хокс.
      Кстати, где она?
      - Отправилась спать, усталая, но счастливая.
      - Сегодня мы все такие. Говоря ее словами, у меня просто ум за разум заходит.
      - И у меня, - согласилась Элизабет.
      От холодного шампанского покалывало губы.
      - Два с половиной месяца назад, когда ты сюда приехала, кто бы мог подумать, что все кончится именно так?
      - Два с половиной месяца? Всего? - удивилась Элизабет.
      - День в день, хочешь верь, хочешь нет... Но этот день особенный...
      - Выпьем за это, - сказала Элизабет.
      Придвинув еще один стул, Касс сбросила туфли и положила на него ноги.
      - Итак, - спросила она весело, - что еще новенького?
      Элизабет прыснула на какую-то долю секунды раньше Касс, и через несколько секунд они уже захлебывались от смеха. Каждый раз, встречаясь взглядами, они принимались снова хохотать, задыхаясь и держась за бока. У Касс закололо под ложечкой, и наконец она прохрипела:
      - Боже, мне просто необходимо было посмеяться... я хочу сказать, что вся эта история, в сущности, очень забавная. И весьма пикантная.
      - Весьма, - согласилась Элизабет, и они опять принялись смеяться.
      - Теперь я по-другому на нее смотрю, - призналась Касс, вытирая глаза.
      - Я тоже...
      - Слава Богу, мы можем теперь смеяться, - сказала Касс рассудительно. - Два с половиной месяца назад нам было не до смеха.
      - Поэтому мы и смеемся, - заметила Элизабет, как всегда, расставляя все по своим местам.
      - Верно...
      Некоторое время Касс молча смотрела на Элизабет, которая откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
      - Как все прошло? Я имею в виду там, наверху.
      - Легче, чем я могла предположить. Словно я... вернулась домой.
      - Но это так и есть, согласна?
      - Да, - Элизабет улыбнулась.
      Что-то в ее улыбке кольнуло Касс, она поняла: слова Элизабет относятся не только к Хелен.
      - Я в самом деле рада за тебя, - сказала она, пряча глаза за стеклами очков.
      - Я в этом не сомневаюсь.
      К горлу Касс подступил комок, и она с трудом допила шампанское, которое перед тем подлила себе и Элизабет.
      - Давай напьемся, - предложила она. - У нас есть для этого все основания.
      - С каких это пор ты нуждаешься в основаниях?
      Касс хихикнула. Она начала пьянеть.
      - Ты изменилась, - заметила она.
      - Я знаю... Я чувствую это. Как будто я выздоровела после тяжелой болезни. У меня сместился центр тяжести. Раньше он был здесь, - она коснулась лба, - а теперь вот здесь, - она прижала руку к сердцу.
      Из-за комка в горле Касс не смогла ей ответить и только широко улыбнулась.
      - Кто мог подумать, что все так закончится? - спросила немного погодя Элизабет.
      - Детка, я думала - все кончено, целый период нашей жизни!
      - Но теперь все только начинается...
      - Выпьем за это!
      И они еще раз наполнили бокалы, опустошив бутылку, Касс с заговорщическим видом подмигнула.
      - Только не говори маме. - И завопила с восторгом:
      - Слыхала? Даже я сказала это... У каждого должна быть мать, - пьяно рассуждала она. - Даже у меня она есть.
      - Ты что-то не слишком часто с ней видишься.
      - Вот моя семья, - Касс сделала широкий жест. - Я заявила о своей преданности много лет назад.., считай, что меня удочерили.
      - Ты не жалеешь об этом?
      - Не пытайся от меня отделаться! Ничего не выйдет!
      - Надеюсь. Я рассчитываю на тебя, Касс. Я попрошу тебя заняться делами Организации, пока я буду рядом с мамой. Ты можешь действовать совершенно самостоятельно.
      Касс облизала губы.
      - Только дай мне возможность.
      - Я и даю, - Элизабет весело улыбнулась. - Но только потому, что ты за нее ухватишься.
      - Черт побери, я и так управляю Организацией! - уверенно сказала Касс. - После того, как Ричард умер.
      - Я знаю... - Тон, которым были сказаны эти слова, прибавил к росту Касс добрых двенадцать дюймов. Глядя затуманенными глазами на свой бокал, она недоумевала, откуда взялись мокрые пятна на ее одежде.
      - Я рассчитываю на тебя, как никогда. Раньше на тебе лежало девяносто процентов работы, сейчас тебе придется делать сто. Не возражаешь?
      - Не задавай глупых вопросов, - обиделась Касс.
      - Я подумала, не пора ли нам.., так сказать, раскрыть карты?
      - Ты имеешь в виду общественные связи? - Глаза у Касс загорелись. - Я в роли Иоанна Крестителя, а ты - Мессии?
      Элизабет весело рассмеялась.
      - Угадала.
      Касс выросла еще на двенадцать дюймов. Несмотря на важные события в настоящем, Элизабет не забывала о будущем. Значит, не все в ней изменилось, с облегчением подумала Касс.
      - Когда? - спросила она.
      - Как можно скорее.
      - Идет! - тут же согласилась Касс.
      Они сидели молча. Необыкновенный день подходил к концу, удары судьбы отдавались далеким эхом. Они обе знали, что прошлое не повторится.
      - Дан Годфри связан по рукам и ногам, - довольно сказала Касс. - Если он попытается выпутаться, то задушит сам себя!
      - Это меня больше не волнует, - сухо заметила Элизабет. Их глаза встретились.
      - Бедная Марджери... - прибавила Элизабет.
      - Прирожденная жертва, - энергично кивнула Касс. - В душе она всегда оставалась провинциальной девчонкой, которая слишком рано попала в высшее общество с низшей моралью. - Она вздохнула. - А что с портретом? - спросила она, словно невзначай. - Дейвид говорит, что будет писать тебя... О Боже! Она со стуком спустила ноги на пол.
      - Что такое?
      - Да этот ящик, который пришел сегодня утром. Я совсем о нем забыла!
      - Какой ящик?
      - С портретом Ричарда. Его прислали из Нью-Йорка. Чтобы повесить в ряду его предков... Сегодня столько всего произошло, что у меня не было времени им заняться. Боюсь, я попросила Мозеса убрать его куда-нибудь подальше. - Касс потянулась за колокольчиком.
      Обтянутый мешковиной деревянный ящик стоял в садовом домике, где Хелен обычно возилась с цветами.
      Элизабет принесла два секатора.
      Из ящика вытащили гвозди, сняли доски и, разрезав толстую веревку, размотали мешковину, под ней оказался толстый слой стружек, которые упали к подножию портрета, словно растопка для ритуального костра. Выпрямившись, Элизабет подняла глаза на портрет и невольно отступила назад.
      Ричард стоял, слегка расставив ноги, засунув руки в карманы, слегка откинув голову и еле заметно улыбаясь, словно гордясь произведенным впечатлением. Портрет был выполнен в зеленых и желтых тонах, с небольшими коричневыми крапинками на твидовом костюме, густыми энергичными мазками. Видно было, что художник писал его в состоянии вдохновения. Казалось, Ричард вот-вот шагнет из рамы и протянет вам руку.
      - Я не подозревала, что Дейвид такой прекрасный художник, - сказала Элизабет изумленно.
      - Тогда он и сам этого не подозревал. Потом у него уже так не выходило.
      Элизабет не могла оторвать глаз от портрета.
      - Это.., он?
      - Он.., такой, как в жизни.
      Касс глядела в глаза, зеленые, словно у сонного льва. Они следовали за тобой повсюду. Как при жизни, подумала она. Коль скоро ты попадал в поле его зрения, то потом уже никуда не мог улизнуть. Приходилось хранить ему верность не по собственному желанию, а по необходимости.
      И даже теперь, когда она получила доказательства и его верности, в ней все еще кипела злоба, ощущение собственного бессилия. Но что я могла? подумала она.
      Вернуться к родителям в "пристойный" Бостон со всеми вытекающими отсюда последствиями? "Девушка из известной бостонской семьи арестована за незаконный половой акт". Никогда! Мать не пережила бы этого, а отец с истинно джентльменским достоинством покинул бы свой Клуб. И все из-за того, что я не заперла дверь, подумала она. Я слишком этого хотела, слишком торопилась...
      А потом все эти ужасные часы у психиатра, к которому она отправилась по настоянию Ричарда. Это было невыносимо! И ничего хорошего из этого не вышло. Она лишь загоняла свои желания вглубь или сублимировала в бессмысленном соревновании с мужчинами, стараясь доказать, что она не хуже - а может, даже лучше - их.
      Чтобы стать правой рукой Бога. Потому что тогда никто не догадывался, что это Мефистофель.
      Гляди хорошенько, подумала она, бросив взгляд на взволнованное лицо Элизабет. Радуйся, что он не твой отец.
      - Великолепный портрет, - сказала наконец пораженная Элизабет.
      - Ты этого не ожидала?
      - Нет. Мне всегда казалось, что в живописи Дейвид окажется таким же неудачником, как во всем остальном.
      - Тогда он был очень молод и.., опьянен любовью.
      Да, - кивнула Касс, - он тоже боготворил Ричарда.
      Иначе почему теперь он так его ненавидит?
      Элизабет вздохнула.
      - Да, конечно.
      - Он верил в него, как в Бога, понимаешь.., преданно и всей душой. Портрет написан с любовью. Все остальное он делал ради денег.
      - Но как это случилось?
      - Увидев этот портрет, все захотели позировать Дейвиду Боскомбу. Если бы он стал работать по двадцать четыре часа в сутки, то и тогда не смог бы удовлетворить всех желающих. Это вскружило ему голову.
      А Ричард разбил его сердце...
      - Ты говоришь о его досье?
      - Да. - Касс заставила себя встретиться с Элизабет взглядом, прочесть в ее глазах неизбежный вопрос.
      - Он и меня держал на привязи...
      Элизабет сделала движение рукой, словно обрубая что-то.
      - Это меня не касается, Касс. У меня нет ни малейшего желания копаться в чужом прошлом. Мне еще надо разделаться со своим. - Ее голос был таким же резким, как и жест.
      - Ты хочешь сказать... - Голос Касс осекся. - Что для тебя это не важно?
      - Мне нет никакого дела до твоего прошлого, Касс.
      С сегодняшнего дня мы смотрим только в будущее.
      Горящие глаза Касс подозрительно заблестели, голос пропал, но немного погодя она сказала:
      - Что ж, очень благородно...
      Когда Элизабет опять повернулась к портрету, Касс знала, что этот вопрос исчерпан раз и навсегда.
      - Мы повесим портрет над лестницей.
      - Ты действительно этого хочешь?
      - Он будет там прекрасно смотреться. - На какой-то миг к Элизабет вернулась прежняя холодная улыбка. - Мы с мамой будем каждый день на него глядеть.
      Великолепно, подумала Касс. Слышишь, Ричард?
      - А пока... - Элизабет обеими руками подняла мешковину и набросила ее на портрет. - Прикройте его! - продекламировала она со зловещей улыбкой. Глазам больно...
      Затем подошла к цинковой раковине и открыла кран.
      - Кто это сказал? Понтий Пилат? Или леди Макбет? - наивно спросила Касс.
      Элизабет потянулась за полотенцем.
      - Отмыть руки легко, - произнесла она наконец. - Трудно смыть остальное.
      - Ты хочешь сказать, что тебя будут считать его дочерью?
      - Вот именно.
      - Не огорчайся, - сказала Касс. - Мы же знаем, что это не так.
      Они направились к двери.
      - Может, еще выпьем?
      - Нет, спасибо. Больше не хочется.
      - Из-за Дэва?
      Элизабет улыбнулась. Касс никогда не видела ее такой.
      - Угадала.
      - Так вот почему он пошел в дом на пляже.
      - Да, - бесхитростно ответила Элизабет. - Он ждет меня.
      Касс криво улыбнулась.
      - Он долго ждал.
      Элизабет задумчиво глядела на Касс.
      - Великий Раскол между Дэвом и Ричардом.., был из-за женщины?
      - Откуда ты знаешь?
      - Я не знаю... Это, если хочешь, моя догадка... - И, помолчав, спросила:
      - Кто она?
      Касс назвала имя.
      - Не может быть!
      Касс в подтверждение кивнула головой.
      - Ричард был без ума от нее.., как и большинство мужчин.
      - Она была очень красивая...
      - Но она влюбилась в Дэва. Ричард предложил ей карт-бланш - она обожала тратить деньги, - но, несмотря на блестящее положение и сказочное богатство, которое он ей обещал, она ответила: "Слишком поздно.., я жду ребенка от Дэва Локлина".
      Элизабет вздрогнула.
      - Она умерла. Доктора предупреждали, что ей нельзя рожать, но она хотела иметь ребенка от Дэва...
      Понимаешь, Дэв не знал, что доктора ей запретили... никто об этом не знал, пока она не умерла.., он очень тяжело переживал ее смерть.
      - Он.., любил ее?
      Касс понимала, что лгать нельзя.
      - Да. Но это было давно... - торопливо прибавила она. - Сейчас он любит тебя. Не знаю, что между вами произошло, но последние несколько недель он был сам не свой.
      - Он мне сказал об этом.
      - Верь ему... Дэв никогда не лжет. - Касс усмехнулась. - Да ему это и ни к чему...
      Верно, подумала Элизабет. Он мне не лгал. Просто не рассказывал. И я всегда могу спросить его...
      Но она знала, что не сделает этого. Теперь это было не важно. Осталось в прошлом. И разве Дэв не принял ее такой, какой она была, надеясь на то, какой она может стать? Разве он не доверял ей полностью, всей душой? Теперь настала ее очередь давать. И пусть для начала это будет доверие. Им предстоит еще многое узнать друг о друге. Но сейчас она была готова принять его таким, как он есть, - и благодарить за это судьбу.
      Без всяких предварительных условий. Позже их поставит сама жизнь. А теперь он ждал ее. В доме на пляже.
      Ждал давно.
      - Я пойду, - она нетерпеливо повернулась к двери.
      - Поцелуй его от меня, - сказала Касс.
      В дверях Элизабет обернулась. Касс никогда не видела у нее такой улыбки.
      - С радостью и любовью...