Конечно, говорили вокруг, она располагает людьми для этого. Соотношение слуг и гостей в Мальборо было, по меньшей мере, шесть к одному. Но ни у кого никогда не возникало сомнений, кто создал этот дом и его неповторимый стиль. Мальборо - собственность Ричарда Темпеста, но дом Хелен.
      Харви беспомощно глядел на нее, и вдруг в голову ему пришла мысль. Он взял хрупкую руку Хелен в свои.
      - Ты понимаешь, почему вернулся Дан? Почему они все скоро вернутся? Похороны Ричарда... Надо организовать их, Хелен.., это под силу только тебе.
      Ее лицо было обращено к нему:
      - Похороны?
      - Да, похороны.., известного и дорогого многим человека. Весь мир будет наблюдать за ними, но, что еще важнее, весь остров будет ждать их.
      Он заметил, что ее красиво изогнутые брови сдвинулись, и продолжил:
      - Ричард был знаменитым, можно сказать, легендарным человеком. Его жизнь проходила у всех на виду, и множество людей непременно захочет принять участие в его похоронах.
      Почти невольно ее рука потянулась к стоявшему рядом столику, где лежали ее очки. Она носила их только за работой. При всей своей совершенно безнадежной близорукости она до странности стеснялась их, никогда не появлялась в них на людях, чем, подумал Харви, в большой степени объясняется ее обращенная к собеседнику всегдашняя улыбка; в половине случаев она просто не представляет себе, с кем говорит.
      - Только ты способна организовать это, - настаивал он, - с тем вкусом и с тем блеском, как это нужно для острова. Он был островитянином, Хелен, как и ты - островитянка.
      - В островном духе... - голос ее был слаб, но в нем слышались задумчивые интонации.
      Харви наклонился за ее блокнотом. Мягкий, шелковистый кожаный переплет, тонкие страницы, золотой карандашик в прорези переплета.
      - Почему бы тебе не сделать пометки?.. Не обдумать... Предстоит масса работы. Островные похороны.
      Только ты способна организовать их, Хелен... Кроме того, ведь теперь, когда Ричард умер, теперь Хозяйка - ты.
      - Хозяйка, - повторила она, и голос ее стал слышнее. - Да, Хозяйка.
      Хелен выпрямилась, задумчиво глядя в пространство, и он понял, что для ее сознания, для ее разума эта мысль стала спасением. Затем Хелен открыла блокнот, и он увидел, как она тонким каллиграфическим почерком - в детстве у нее была англичанка-гувернантка - написала на верху чистой страницы: "Похороны Ричарда Темпеста IV". Он ощутил глубочайшее облегчение.
      Это отвлечет ее от мыслей о смерти. Поразительно, но она могла продумать всю похоронную церемонию вплоть до мельчайших подробностей, начиная с подбора церковных гимнов и украшения церкви и кончая именами тех, кто, по ее мнению, должен быть приглашен для участия в похоронах. И это обилие тщательно обдумываемых деталей скроет от нее страшную реальность смерти брата.
      Харви оставил ее и тихо вышел, она даже не заметила его ухода. У дверей на табуретке сидела Серафина.
      Она прислуживала Хелен с тех пор, когда та была маленькой девочкой. Никто не знал, сколько Серафине лет. Казалось, она жила на острове всегда. В Мальборо Серафина была важной персоной. Даже старший из слуг, дворецкий Мозес, несмотря на весь свой тридцатилетний стаж службы в Мальборо, не шел с ней ни в какое сравнение. Серафину считали колдуньей, потому что она была африканкой, ее предки прибыли на остров вместе с Темпестами в восемнадцатом веке. Именно потому она так походила на вырезанного из дерева идола.
      Она была высокой и худой, взгляд ее немигающих бездонных черных глаз мог лишить дара речи. Она всегда носила только накрахмаленные ситцевые платья светло-зеленого цвета, с юбками до полу, поверх надевала белый фартук с нагрудником, а волосы прятала под снежно-белую косынку. Она двигалась бесшумно, появляясь неожиданно, будто материализуясь из воздуха.
      И теперь она со сложенными на груди руками молча встала и бесстрастно взглянула на Харви из-под тяжелых век.
      - Она занялась подготовкой похорон, - сказал Харви почтительно. - Как ни странно, мне кажется, это поможет ей отвлечься. Наверное, твой отвар тоже пойдет ей на пользу...
      Серафина наклонила голову.
      - Я пригляжу за ней. - Голос ее был звучен, как медный гонг.
      Харви вполне полагался на нее. Серафина приглядывала за всем, что касалось Хелен. И все знала. Она была полностью предана своей хозяйке. И не отличалась болтливостью.
      Кто-то постучал в дверь. Марджери не откликнулась. Ее рот был занят наполнен ее излюбленной пищей, единственным, что она позволяла себе без всяких ограничений: от этого не полнеют.
      - Signora la Contessa...
      Марджери словно не слышала.
      - Signora, mi displace...
      Она нетерпеливо освободилась и крикнула:
      - Chec'e?
      - Un telegramme per Lei dagli Stati Uniti, Signora Contessa.
      Андреа, извивавшийся под ласками ее рта и языка, на миг открыл глаза и опять закрыл их, застонав, когда она снова припала к нему. Взгляд его блуждал, бедра поднимались и опускались. Тело выгибалось, руки сжимали ее груди. Марджери была непревзойденной в искусстве феллацио - алчный рот, широкие губы, дразнящий язычок, неутолимое желание создали ей известность. Вновь ощутив ее язык и губы, Андреа почувствовал, как все его тело, от самого позвоночника, напряглось в предчувствии близкого оргазма. Марджери, не отрываясь от него, вслепую нащупала на ночном столике тяжелую хрустальную пепельницу и швырнула ее в дверь спальни. Пепельница тяжко грохнулась, осыпав пол осколками, в то время как Андреа с приглушенным стоном извергал семя в ее жадный рот.
      И только потом, в истоме лежа на спине, любуясь тугими ягодицами Андреа, который, стоя перед зеркалом и не отрывая взгляда от своего отражения, аккуратно зачесывал блестящие, словно смоченные водою волосы, Марджери вдруг вспомнила о телеграмме.
      - Посмотри, милый, что там было, хорошо? - промурлыкала она, сворачиваясь, как сытая кошка. - Наверное, он оставил это под дверью.
      Андреа вернулся, держа в руке конверт с голубой каймой.
      - Ну и что же это? Открой, милый, пожалуйста.
      Андреа молчал, и тишина заставила Марджери снова открыть глаза. Увидев его потрясенное лицо, она вскочила, выхватила телеграмму и мгновенно прочла:
      РИЧАРД ТЕМПЕСТ УМЕР СЕГОДНЯ. ПРИЕЗЖАЙ И УБЕДИСЬ! КАСС.
      Марджери вскрикнула.
      - Эврика! Аллилуйя! Хвала Господу!
      Глаза ее горели радостно и алчно, она бросилась на колени на скомканную постель, победно воздела руки и, размахивая телеграммой, как одержавший победу боксер, восклицала:
      - Теперь я богата! Богата! Ричард умер, а я стала богатой!
      Практичный, как и подобает венецианцу, Андреа спросил:
      - Насколько богатой?
      - Господи, кто же знает? Настолько, что и не сосчитать.., миллиарды.., миллиарды и миллиарды.., ни у кого больше не было таких денег.
      Он задумчиво спросил:
      - А теперь все твое?
      - Чье же еще? У него не было кровных родственников, кроме сестры, бедняжки, а я его падчерица.., единственная падчерица...
      Acci dentil - подумал Андреа. Как удачно, что он решил встретиться с ней сегодня - он как раз собирался сообщить ей, что этот раз - последний. Теперь все меняется. Теперь, когда умер ее невероятно богатый отчим. Андреа чуть было не перекрестился, так велика была его благодарность за то, что удача ему не изменила. Нужно будет обязательно заказать мессу. Марджери соскочила с кровати и, с возгласами радости, пылая неостывшей страстью, понеслась в танце по резной, золоченой, с шелковыми драпировками комнате.
      - Я богата! Богата! Кошмарно, мерзко, непристойно богата!
      Андреа решил действовать:
      - Но теперь ты оставишь меня.., вернешься на остров. - Он казался безутешным.
      Марджери в ту же секунду остановилась, подбежала к нему, страстно обвила руками его нагое тело, прижалась к нему, чувствуя его пока мягкий пенис, покусывая соски, спрятанные в густой черной поросли на груди.
      - Ненадолго, милый, ненадолго, клянусь тебе... только посмотреть, как его закопают - такого зрелища я не пропущу ни за что на свете! И потом, ведь надо узнать, сколько он оставил мне. Но я вернусь, как только смогу. Я бы хотела взять тебя с собой, но мне кажется, пока этого не следует делать. Мы все же должны соблюдать траур, правда? Но как только я развяжусь с Харри... - Обожание в ее взгляде мгновенно сменилось ненавистью. - С какой радостью я избавлюсь от этого ублюдка! Какой скукой от него несет!.. А его чертова матушка и сестрицы с лошадиными мордами, будь они прокляты.., пусть катится на Богом забытые виноградники в Тоскане и делает свое кислющее вино, мне наплевать...
      Тут ее неудержимая радость прорвалась вновь. Она нашла губами его губы, прижалась к нему всем телом, руки ее скользнули вниз, сжали его ягодицы, пальцы настойчиво раздвигали их.
      - Давай отпразднуем, милый, так, как умеем только мы...
      Марджери умела праздновать только одним способом.
      Марджери Боскомб - в настоящее время, в пятом супружестве, графине ди Примачелли - исполнилось сорок четыре года. В юности она была хорошенькой, но многочисленные мужья, еще более многочисленные любовники, множество проведенных без сна ночей, частые выпивки и героин или кокаин, а к тому же долгий и трудный путь, пройденный ею для того, чтобы попасть в Готский альманах, сгубили ее. Нежное лицо огрубело.
      Ее элегантность приобрела остроту и резкость. Волосы, когда-то золотисто-каштановые, благодаря парикмахерскому искусству превратились в белокурую, чуть тронутую солнцем гриву с незаметно подложенными кое-где шиньонами, округлость лица достигалась силиконовыми инъекциями и двумя подтяжками, кожу неизменно покрывал ровный загар, что создавало иллюзию молодости. У нее была прекрасная фигура, и она неукоснительно следила, чтобы не поправиться, но вся ее сила заключалась в инстинктивном (вряд ли здесь можно говорить о каком бы то ни было обдумывании) умении одеваться; ее безошибочный выбор заставлял других, пусть даже более красивых женщин, зеленеть от зависти.
      Марджери Боскомб могла бы нарядиться в мешок для муки и выглядеть убийственно элегантно. Но она наряжалась в платья от тех модельеров, чьи самые низкие цены были достаточно высоки, чтобы привлечь ее внимание. Появление графини ди Примачелли в платье из какого-либо Дома моды означало паломничество в этот салон всех сколько-нибудь модных женщин - в стремлении выглядеть точно так же, как она. Но все это не шло в сравнение с еще одной страстью Марджери: азартные игры. Секс, деньги, мужчины и одежда были четырьмя сторонами ее света, и она беспрерывно металась от одной к другой в жажде удовольствий. Марджери принадлежала к самым что ни на есть сливкам общества и в шестой раз стала обладательницей титула Самой хорошо одетой женщины мира.
      Избавившись от Харри, графа ди Примачелли, она выйдет замуж в шестой раз, сохранив за собою титул, и сделается графиня Андреа Фарезе. Но был еще один титул, который она надеялась скоро заполучить, и эта близкая возможность казалась ей захватывающей.
      Титул Самой богатой женщины мира.
      В восторге она обхватила себя за плечи. Трудно себе представить более подходящий момент. Она заметила, что пыл Андреа начинает угасать. Он был лучшим из ее любовников. Неповторимым. Ни один не шел с ним ни в какое сравнение. Она не могла насытиться им. Но Андреа нужно было регулярно снабжать деньгами. Он обожал деньги, и уже немало их перекочевало в его кошелек. Он обходился ей дороже, чем она могла себе позволить. Ей приходилось прибегать к весьма рискованным способам добывания денег, но Андреа в последнее время стал ей необходим. Чем дольше она была с ним, тем страшнее казалось потерять его. Он полностью удовлетворял ее. Только с ним и после его ласк она засыпала, не ощущая подавленности или разочарования.
      Он умел довести ее до того, что она - огромным великолепным взрывом разлеталась на мельчайшие частицы, а затем погружалась в бесконечное спокойное море, по которому плыла без чувств и мыслей. Она уже не надеялась обрести такое счастье, а найдя, не могла позволить себе потерять.
      Страх утраты заставлял ее судорожно цепляться за Андреа. Она подозревала, что не сегодня-завтра эта шлюха Диллон со своими нажитыми на косметике миллионами подхватит его и прицепит, наподобие брелока, к своему браслету, предварительно оправив в золото.
      Теперь у нее, Марджери ди Примачелли, достаточно денег, чтобы велеть этой шлюхе катиться подальше.
      Андреа сможет тратить по тысяче долларов каждую минуту весь остаток жизни, и это нисколько не скажется на размерах ее богатства. Он должен принадлежать ей, Марджери. Чтобы ей не сгорать больше от неудовлетворенного желания. Она блаженно вздохнула и, не выпуская из руки той части тела Андреа, что, безусловно, стоила всех денег, которые ей достанутся, провалилась в сон.
      Проснувшись, Андреа первым делом вспомнил о своем везении. Он приподнял голову Марджери со своей груди.
      - Тебе надо отправить телеграмму, - напомнил он, - и выбрать самолет...
      Марджери зевнула. Она чувствовала, что не в состоянии ничего сделать.
      - Закажи любой... - она повернулась на другой бок, села. - Только через Париж... Мне нужно купить для похорон что-нибудь такое, чтобы все пялились не на покойника, а на меня.
      Она решительно соскользнула с постели и поспешила в смежную комнату где бы она ни находилась, у нее всегда была комната, в которой она держала одежду. В стенных шкафах, прикрытые специально изготовленными чехлами, висели сотни платьев, юбок, блузок, костюмов, пальто. Одна из горничных Марджери занималась только одеждой. Другая прислуживала Марджери. Она повсюду возила за собой своего массажиста, своего парикмахера и женщину, которая приводила в порядок ее ногти и не делала ничего больше. Марджери ди Примачелли была известна тем, что могла закатить скандал, если самолетная катастрофа, в которой погибли и летчики, и пассажиры, каким-то образом нарушила ее распорядок, а сломанный ноготь казался ей огромным несчастьем. В отношении собственной внешности страсть Марджери к совершенствованию не знала пределов. Она могла по десять раз возвращать платье в мастерскую, пока рукава не будут сидеть как влитые. Отделка должна была быть просчитана до миллиметра, манжеты точно пригнаны. Ее мехов хватило бы, чтобы одеть всех эскимосов мира, а на любой случай у нее было не меньше полудюжины туфель. Ее белье шили по мерке монашки одного из сиенских монастырей.
      Она закрыла за собой зеркальную дверь и принялась нетерпеливо перебирать одежду. Ни одно платье не подходит.., от Бальмана годится только для коктейлей, от Сен-Лорана - слишком небрежный вид.., ни от Холстона, ни от Карла Лагерфельда. Нет, здесь нужно нечто особое. Она с неудовольствием подумала о примерках. На примерки у нее сейчас времени, разумеется, нет... Но ведь у них есть ее мерки, и горе им, если они сошьют небрежно... Она не опасалась соперничества.
      Касс, как обычно, вырядится во что-нибудь бесформенное, Ньевес еще девчонка, Матти всегда слишком накрашена и слишком толста. А Хелен... Хелен терпеть не может черное.
      - Милый, - повелительно обратилась она к Андреа. - Когда закажешь самолет, позвони, пожалуйста, к Диору.., попроси самого Марка, я не хочу иметь дело ни с кем другим.., скажи ему, что это звоню я и что мне необходимо платье на очень, очень важные похороны...
      Андреа разговаривал с "Алиталией".
      - Да... Темпест-Кей, это на Багамах.., разумеется, там есть посадочная полоса длиной в шесть тысяч метров.., да, Кей. Это значит "остров"... Остров Ричарда Темпеста.., да, да, того самого... "короля" Темпеста... да, хорошо.., графиня - его падчерица.., нет, сначала в Париж.., подождите... Когда ты хочешь лететь? - крикнул он Марджери.
      - Сегодня вечером! - откликнулась она.
      - Сегодня.., около восьми вечера?.. Прекрасно.
      Да, счет на имя графини в Темпест-Кей.
      Он также отослал телеграмму, текст которой заставил Марджери рассмеяться.
      "ПОРАЖЕНА И СТРАШНО ОГОРЧЕНА. ВЫЛЕТАЮ ДОМОЙ НЕМЕДЛЕННО. МАРДЖЕРИ"..
      - Тебе следовало добавить:
      "ОСТАВЬТЕ ГРОБ ОТКРЫТЫМ. ХОЧУ УБЕДИТЬСЯ, ЧТО ОН МЕРТВ".
      И она расхохоталась.
      Огни зрительного зала померкли, потом загорелись вновь, и блестящая публика, собравшаяся в здании сиднейской оперы, словно большая птица нависшим над гаванью, переговаривалась, пытаясь догадаться о причинах задержки. Зал был полон: все горели желанием услышать Божественную диву в ее лучшей роли - Магschallin в "Кавалере Роз". Но занавес продолжал висеть неподвижно. Вдруг тяжелые складки раздвинулись, и на авансцену шагнул директор театра, протягивая к публике руки.
      - Дамы и господа, - он взял микрофон, и шум в зале утих. - Очень жаль, но я должен объявить, что Матти Арден нездорова и, увы, не сможет петь сегодня вечером.
      Раздались протестующие возгласы, крики "позор", зрители начали вставать со своих мест и выходить из зала.
      Вместо нее будет петь дублер, мисс Марта Ренсон.
      Но тем, кто - по понятным причинам - захочет уйти, деньги вернут немедленно...
      Он исчез, провожаемый криками и свистом.
      ***
      Костюмерша Матти отперла дверь и выглянула.
      - Я доктор, - внушительно произнес стоявший перед ней мужчина.
      Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы впустить его, не дав любопытствующим заглянуть внутрь, и вновь задвинула защелку. Костюмерша была полькой неопределенного возраста и уже много лет всюду сопровождала Матти. Сплетники называли ее матерью певицы, но на самом деле она была лишь ее дальней родственницей. Матти родилась сорок лет назад в Кракове и носила тогда имя Матильды Круйлаковской. Костюмерша успела снять с головы Матти парик, развязать шнурки ее фантастического костюма, уложить ее в шезлонг, где та лежала, словно тряпичная кукла, с бледным лицом, без чувств, яркие рыжие волосы выбивались из под тонкой нейлоновой шапочки, которую она надевала под парик.
      - Что случилось? - склонился над шезлонгом доктор, приподнял ей веко, взял в руки ее безвольную кисть.
      - Она получила телеграмму.
      - Дурные новости?
      Костюмерша вынула смятую телеграмму из руки Матти и сунула ее в карман фартука.
      - Очень плохие.
      - Как это произошло?
      - Она долго смотрела на телеграмму, не говоря ни слова.., потом закричала, ужасно закричала. - Женщина, вспоминая, прикрыла руками уши. - Я никогда не слышала, чтобы так кричали.., словно демоны в аду.., потом она упала как мертвая.
      - Она не умерла, но находится в шоке... Когда все это случилось?
      Костюмерша задумалась.
      - Минут пятнадцать назад. Как раз перед ее выходом на сцену.
      - Она никуда не может идти... Где здесь телефон?
      Когда Харри вернулся домой, его поджидала мать.
      И телеграмма.
      - Что там? - спросила мать резко. Взгляд ее был не мягче голоса.
      Харри распечатал, прочел и передал матери телеграмму. Ее знаний английского хватило, чтобы понять важность телеграммы.
      "РИЧАРД УМЕР СЕГОДНЯ НОЧЬЮ. ВОСПРЯНЬ И РАДУЙСЯ. КАСС".
      - Что значит "воспрянь"? - нахмурилась мать.
      Под ее взглядом улыбка Харри превратилась в гримасу.
      - Значит.., в каком-то смысле.., отпраздновать... эту смерть.
      Мать перекрестилась.
      - Варвары! Чего и ждать от таких, как эта.., лицемерка до мозга костей! Но тебе надо ехать на похороны.
      Семья должна быть в сборе.
      - Вряд ли это можно назвать семьей, мама. Это просто сделка.
      - Мне ли не знать, что это была за сделка! Но ты поедешь. Это твой долг - и твое право, - закончила она угрожающим тоном.
      - Мама, он не оставил мне ничего.
      - Разве я об этом говорю? - Ее черные глаза горели обидой. - Ты муж его падчерицы.
      - Очередной муж. К тому же это теперь недолго продлится.
      - Даже если и так. Ты еще женат на ней. Тебе надо быть там. Твое отсутствие может быть не правильно понято.
      Харри пожал плечами.
      - Моего отсутствия никто и не заметит.
      - Я буду знать, что ты там. Мои друзья тоже. Ты должен присутствовать на похоронах. - Это звучало как приказ. - Вас должны видеть вместе.
      - В последний раз.
      - Но, возможно, этот раз окажется самым важным, - практично заметила мать.
      - Теперь, когда он умер, ничто не помешает Марджери потребовать развода - и получить его.
      - На каком основании? Разве не она тебя бросила?
      Разве не она спала с кем попало по всем спальням во всей Европе?
      - Ей не нужны основания, мама, - терпеливо объяснял Харри. - Ее деньги смогут купить все. Теперь она сделается невероятно богатой.
      - Тогда заставь ее платить! - злобно прошипела мать. - Как тебе приходилось платить... Если ей нужен развод, пусть покупает его! - Она вздрогнула и снова перекрестилась. - Уж я-то знаю, в чем дело...
      Эта женщина! Не я ли сгорала со стыда, когда мои знакомые пересказывали мне всякие сплетни.., о том, что она вытворяет в своем венецианском доме.., и этот безродный выскочка, которого она содержит, вдвое моложе ее! - горячилась возмущенная мать. - Хотя чего и ждать от венецианцев! - В этой фразе сказалась вся неприязнь тосканцев к жителям Венеции. - А сама она, это ничтожество, чьей матери удалось выйти замуж за миллиардера. Упокой, Господи, его душу, - торопливо добавила она.
      - Даже Господу Богу это не под силу - у Ричарда Темпеста не было души, - пробормотал Харри тихонько, чтобы не расслышала мать.
      - Я пошлю цветы. Помнится, когда он приезжал, то всегда любовался вон теми желтыми розами... Я позабочусь об этом. А ты позаботься, чтобы вылететь как можно скорее. - Она поднялась со стула - маленькая, коренастая, туго затянутая в корсет. - Твоя жена в Венеции, было бы хорошо и правильно, если бы вы прилетели туда вместе - да и экономнее. Я позвоню Лауре ди Веккио; она тоже сейчас в Венеции и она всегда обо всем осведомлена.
      - Мама!
      Но она уже выходила из комнаты, спеша пустить машину в ход. Женщины! Даже когда он освободится от жены, при нем все равно останется - по всей видимости, навсегда - его матушка, не говоря уже о двух старших овдовевших сестрах. Все равно, подумал он. Кто может угадать, как Ричард Темпест распорядился своими деньгами? От него можно ждать чего угодно. Только вот от смерти ему не удалось откупиться. Харри улыбнулся. Затем, вопреки приказу матери, вернулся на свои виноградники. От них, по крайней мере, можно ожидать плодов.
      ***
      В комнате Хелен было прохладно и полутемно. Тяжелые кремовые шторы ирландского льняного полотна с кружевной отделкой, с кистями насквозь пронизывали солнечные лучи, чуть слышно шумел кондиционер.
      Серафина провела Дана, как будто он нуждался в лоцмане, через затененную гостиную, сквозь архипелаг стульев и кресел с обивкой цвета морской волны с золотыми искорками, и прежде чем постучать в массивные, украшенные великолепной резьбой и позолотой двустворчатые двери спальни и объявить о его приходе, обратилась к нему на местном наречии:
      - Мистер Дан... - обсидиановые глаза остановили на нем колдовской взгляд, нижняя губа презрительно выпятилась. - Не расстраивайте ее ничем. Ей и так досталось.
      Черномазая дрянь! - подумал Дан со злостью.
      Слишком много на себя берет.
      Хелей лежала в постели, а поскольку ей приходилось проводить много времени таким образом, постель была оборудована для жизни в ней. Поставленная на помост, с резьбой и позолотой - листья аканта и виноградные гроздья, - изделие Франции восемнадцатого века, кровать была снабжена ортопедическим матрацем. Она всегда напоминала Дану камелию; цвета густых сливок снаружи, внутри нежно-розовый шифоновый полог с бархатной каймою заглушал шум. Под пологом, складки которого ниспадали из кулачков четырех пухлых херувимов, откинувшись на пышные, отделанные кружевом шелковые подушки, полулежала Хелен в одном из своих чудных пеньюаров, на этот раз из атласа глубокого кремового цвета с шелковым кружевом. Ее переносной письменный стол стоял у нее на коленях, из радио, встроенного в спинку кровати рядом с телевизором, который можно было включать и выключать с помощью специального устройства, плыла тихая музыка. Прожектор на потолке, укрытый за херувимами, заливал Хелен розовым сиянием, что очень шло ей.
      Когда Дан подошел ближе, Хелен сняла очки и подняла к нему лицо в ожидании ритуального поцелуя - и он поцеловал ее, как царствующую особу сначала руку, затем обе щеки. Улыбка была милостивой, но чуть дрожала на губах.
      - Дорогая Хелен... Как ты? - Он был нежен и полон сочувствия.
      - Стараюсь держаться...
      На свой манер, подумал он. Лежа. Только Хелен Темп ест может отвлечься от мыслей о смерти, продумывая церемонию похорон.
      - Харви сказал мне, что ты планируешь, как организовать похороны Ричарда, - негромко произнес он. - Что ты надумала? Наверняка что-то соответствующее его положению.
      - Островные похороны, - только и сказала в ответ Хелен.
      Дан уставился на нее. Боже! Замечательно! Ну конечно!
      - Гениальная мысль! - произнес он потрясение. - Вот это да! Островные похороны! Это то, что надо.
      - Он был островитянином, - произнесла Хелен. - Нельзя быть островитянином, не родившись здесь.
      Дан не подал вида, что ощутил ее невольное пренебрежение. Он-то родился во Франции, в Париже. Он - чужак.
      - Хорошо, а весь остальной мир, кроме острова?
      Ведь Ричард не просто был известен, он пользовался мировой Популярностью... Понадобятся приглашения...
      Хелен нахмурилась.
      - Никаких приглашений.
      Ну просто принцесса, ощутившая горошину.
      - Разумеется, никаких зрелищ! - Дан выглядел возмущенным. - О чем может идти речь, если это будут островные похороны? - И он подумал: островные похороны само по себе зрелище. Нечто среднее между масленичными гуляньями и праздником Всех Святых.
      А вслух произнес:
      - Но некоторых пригласить необходимо.., людей из Организации, для начала.., а те, кто не сможет приехать, захотят увидеть похороны по телевизору.
      Он заметил ужас на лице Хелен.
      - Разве они еще не пытались проникнуть сюда?
      - Ну, это Касс... - прошептала Хелен.
      Разумеется, подумал Дан, как всегда, Касс предоставлена возможность противостоять житейским трудностям.
      - Предоставь дело мне, - успокоил он Хелен. - Я послежу, чтобы все устроилось наилучшим образом... не говоря о том, что Касс сможет использовать церемонию в качестве бесплатной рекламы продукции Организации.
      Хелен поежилась от неудовольствия.
      - Но ведь мы не можем похоронить Ричарда Темпеста, "короля" Темпеста как простого смертного, правда? Он слишком известен, слишком популярен, слишком...
      Дан с удовольствием наблюдал, как задевают Хелен его слова, и решил продолжать.
      - А как насчет английской ветви семейства? Вся эта ваша титулованная родня? Во всяком случае, граф, титулованный глава всего рода, по праву должен присутствовать.
      Его имя отлично будет смотреться в газетах в начале списка приехавших; существует масса людей, на которых впечатление производят не деньги, а титулы. Это и делает Темпестов такими привлекательными. Они не только богаты, но и аристократичны. Они живут на собственном острове и правят им, как феодальные князья. Да, безусловно, подумал Дан. В лучшее эфирное время... А мне достанутся вполне ощутимые проценты.
      - Предоставь это мне, - повторил Дан, размышляя.
      - Если ты убежден... - в голосе Хелен звучала усталость и неуверенность.
      - Ну конечно, убежден! Они никогда не простят, если ты не разрешишь им попрощаться с Ричардом. - Боже, подумал он. Что за сентиментальную чушь я несу?
      - Но ведь я задумывала просто островные похороны.
      - У тебя и получатся просто островные похороны, - уверил ее Дан. И даже чуть больше, добавил он про себя. Триста человек живет на острове; да верхушка Организации - еще человек двести; приглашенные - сотня с лишком.., вдобавок телевизионщики, репортеры, газетчики... Всего около тысячи, подсчитал он.
      Просто похороны!
      - Я могу помочь чем-нибудь еще? - заботливо спросил он.
      Хелен сдвинула брови, покрутила в пальцах ручку.
      - Да... Дейвид...
      - Понятно, ты хочешь, чтобы он был трезв. По крайней мере настолько, чтобы держаться на ногах.
      - Ради Ньевес...
      Да она и не заметит, бездушно подумал Дан. Этих двоих разделяет целая пропасть.
      - Я присмотрю, чтобы он был трезв, как - как Харви, - с жаром пообещал он.
      Он увидел легкую грустную улыбку Хелен и появившуюся ямочку на щеке.
      - Ты так добр, - еле слышно прошептала она, хотя всегда побаивалась Дана. Слишком быстр, слишком ловок, слишком льстив. Слишком опасен. Она потянулась за очками, и он понял намек. Аудиенция окончена.
      И лишь когда Серафина закрыла за ним двери, ему пришло в голову, что он не сделал того, за чем шел. Не выразил соболезнований. Которых, как он понял, она и не ждала.
      ***
      Ньевес пригладила волосы, одернула форменную юбку в складку, глубоко вздохнула и постучала в дверь.
      - Entrez!
      Преподавание в школе велось на французском языке, а сама школа стояла на берегу Люцернского озера. Учениц было не больше двух десятков, все из очень богатых семей. Здесь предполагалось воспитание девушек окончательно завершить, придать ему блеск.
      Их учили, как ходить, говорить, есть, улыбаться, как тратить фамильные богатства. В какие магазины ходить, в каких отелях останавливаться, кому, здороваясь, кивнуть, кому улыбнуться, кому подать руку.
      Как устроить обед на шесть персон или организовать прием на шестьдесят, каким манером есть артишоки и спаржу, как говорить с официантом, как держать слуг в руках.
      Предполагалось, что к поступлению в школу девушки уже обучены чтению и письму и что им не придется в будущем уделять много времени этим занятиям, разве что заглянуть в меню или подписать счет. Но какой ручкой при этом воспользоваться, их учили.
      Когда Ньевес вошла в большую, залитую солнцем комнату, обставленную как гостиная, мадам Лоран, основательница школы - и владелица - поднялась и вышла из-за письменного стола.
      - Ньевес, та petite, подойди ко мне и сядь.
      Сердце Ньевес упало. То, что мадам Лоран встала из-за стола, что она так ласково говорит и приглашает сесть - все это означает плохие новости. Но, в конце концов, она не делала ничего дурного. Может быть, мадам просто испытывает к ней расположение. Она дала усадить себя на изящный диван с сине-белой обивкой, и мадам Лоран взяла ее за руку. Сердце Ньевес забилось сильнее.