Глава 2

Блэз Чандлер стоял напротив маленького магазинчика, расположенного на Кингс-роуд, в той ее части, где дома были пониже и попроще. Какое убожество по сравнению с «Деспардс», неприязненно подумал он. Хорошо еще, что она ведет дела не под своей фамилией. На вывеске элегантным курсивом было выведено: «Кейт Меллори.

Фарфор». Какие бы причины ни побудили ее отказаться от имени отца — как, впрочем, и от него самого, — воплощавшая этот отказ надпись над входом впечатляла. И все же дочь Чарльза занимается фарфором — из подражания или соперничества, — а значит, их столкновение с Доминик неизбежно…

Блэз позвонил Доминик, как и обещал, однако ее реакция его не обрадовала.

— Повтори, что он сделал? — прошипела она в трубку.

— Поделил «Деспардс» между тобой и родной дочерью. Она…

— Я прекрасно знаю, кто она, — отрезала Доминик.

Блэз был ошарашен.

— Так ты знала?!

— Ну конечно, с самого начала. Отец бросил их, чтобы жениться на моей матери. Еще бы мне не знать!

— Тогда какого черта ты никогда об этом не говорила? Почему не сказала мне? — Невозмутимость Доминик начинала его бесить.

— Зачем? Папа не любил об этом говорить, а мама не выносила ни малейшего упоминания о его прежней жизни.

Неудивительно, подумал Блэз. В той жизни у Чарльза была дочь! С его глаз словно спала пелена.

— Тогда с чего ты взяла, что он оставит все тебе? — Блэз с трудом сдерживал ярость. — Из-за тебя я попал в глупое положение…

— Но ведь они не виделись с тех пор, как он от них ушел. Двенадцать лет он писал ей письма, которые она возвращала нераспечатанными. Она никогда не скрывала, что он перестал для нее существовать. Так что, поверь мне, ты не сообщишь ей ничего нового.

Проклятье, подумал Блэз. Ты втянул меня в опасную игру, Чарльз. Что мне теперь делать? Изображать третейского судью?

— Но ты по меньшей мере могла бы предупредить меня о ее существовании.

— Я была уверена, что папа сам сообщил тебе, раз он назначил тебя душеприказчиком.

Верно, подумал Блэз, сообщил, но слишком поздно.

Он был вне себя от ярости. Он никогда не сомневался в полном доверии Чарльза, и хотя тот неоднократно повторял это в своем письме, Блэза не покидало ощущение, что его подставили. Он много раз перечитывал это письмо.

Выучил наизусть…

«Мой дорогой Блэз, — так начиналось оно. — Теперь ты знаешь, что я избрал тебя своим душеприказчиком.

(Это касается обоих завещаний: французского и английского.) В этом письме я попытаюсь объяснить тебе причину своего решения.

Дело в том, что ты лучше других сумеешь выполнить мою последнюю волю. Я всегда абсолютно тебе доверял.

К тому же ты муж моей падчерицы. Меня всегда восхищало твое умение справляться с Доминик. Это не просто: красивые женщины своевольны.

Короче, дорогой Блэз, я прошу тебя убедить мою родную дочь Кэтриону Деспард принять оставленное ей наследство — лондонское отделение компании.

Предвижу твое изумление. Кроме моей жены и падчерицы да нескольких старых служащих, никто не знает, что у меня есть дочь от первого брака. Мириться с поражением не в моем характере, а с дочерью, увы, я потерпел поражение.

Ее зовут Кэтриона Сьюзан Деспард, ей двадцать шесть лет. Она живет в Лондоне, на Кингс-роуд, над маленьким магазином, в котором она под именем Кейт Меллори торгует — чем бы ты думал? — фарфором. Дочь отказалась от моего имени после того, как я ушел от ее матери к Катрин. Я пытался объяснить этот неизбежный шаг в тех письмах, которые посылал ей в течение двенадцати лет.

Напрасно, она не потрудилась даже распечатать их. Первое письмо вернулось ко мне разорванным в клочки в другом конверте, все остальные просто отсылались назад с надписью: «Адресат выбыл. Вернуть отправителю».

Блэз, я прошу тебя, убеди ее прочесть эти письма. Мне нужно, чтоб она поняла причины, побудившие меня совершить то, что она сочла предательством и отказалась простить. Когда-то мы с ней были очень близки. Я любил ее всем сердцем, и она платила мне тем же. Я никогда не перестану сожалеть о том, что принес ей много горя, вот почему я так упорно добивался примирения. Беда — и мой жизненный крах — в том, что она не хочет простить.

Я мечтаю о том, чтобы моя маленькая Кэт — так я ее называл — продолжила дело Деспардов. Она плоть от плоти моей. У нее глаз и чутье Деспардов. Совсем малюткой я каждую субботу брал ее на аукцион и дал ей торжественное обещание: когда-нибудь все это будет принадлежать ей. Я сдержал слово. Я возлагаю на нее большие надежды. В пять лет она проявляла задатки прирожденного знатока антиквариата, в десять могла безошибочно отличить подделку от подлинника, верно атрибутировать вещь, расшифровать китайские иероглифы, обозначающие время и место изготовления. Она унаследовала то, чего не приобрести никакими усилиями: природный вкус своих предков. Она должна занять место за письменным столом, где я просидел тридцать пять лет. В ней течет кровь Деспардов, и ей по праву принадлежит наследство и имя, которое она отвергает — Кэтриона Деспард.

Но я не могу забыть и о своей падчерице. Я оставляю ей филиалы в Париже, Женеве, Монте-Карло и Гонконге — в этом последнем городе она вела дела самостоятельно. Каждой из них я даю год, в течение которого им нужно будет проявить себя. Та, у которой будет больший годовой доход, получит «Деспардс Интернешнл». Но, чтобы Кэтриона освоилась с делами, требуется время. Талант не заменит опыта, которого у Доминик предостаточно. Если я умру в начале или конце финансового года, который начинается 1 января, то первый год пойдет на обучение — это справедливо Но если моя смерть наступит в середине финансового года, тогда остаток года пойдет на обучение, и испытательный срок начнется 1 января.

После подведения годового баланса победительница займет мое место президента и генерального директора «Деспардс Интернешил».

Ничего лучше я не смог придумать. На стороне Кэтрионы врожденный талант, тогда как у Доминик большой опыт работы в крупном аукционном доме. Надеюсь, я предоставил им равные возможности, но все же, Блэз, на всякий случай даю тебе право действовать так, как тебе представляется наиболее справедливым. Прошу тебя стать моим поверенным Когда я говорю, что мы оба хорошо знаем Доминик, я не хочу сказать ничего дурного, ты понимаешь, что я имею в виду.

Отстаивай мои интересы, Блэз. Я никогда ни о чем тебя не просил. Мне хочется быть уверенным, что аукционный дом Деспардов будет развиваться в том направлении, которое я наметил много лет назад — конечно, в пределах разумного. О Катрин не тревожься: она будет прекрасно обеспечена, а дела, как нам обоим известно, ее не интересуют.

Оставляю выбор средств на твое усмотрение. Прошу тебя об одном: исполнить мою последнюю волю.

Благодарю, твой Чарльз».

«Ну и работу задал мне старик», — подумал Блэз.

И хотя приложенная к письму фотография не позволяла судить о характере дочери Чарльза — снимок был сделан на улице и по нему невозможно было составить представление о Кэтрионе, — он уже чувствовал к ней неприязнь.

Из-за нее заварилась вся эта каша. Если она сражалась с отцом двенадцать лет, то вряд ли смягчится, узнав о его смерти. И зрелищем похорон ее не пронять. Она наверняка из тех злопамятных мегер, которые годами вынашивают планы мести. Однако Чарльз искал с ней примирения… Почему же она не прочла его писем? Похоже, она привыкла видеть мир в белом и черном цвете.

С такими мыслями Блэз стоял перед со вкусом оформленной витриной. Бежевая ковровая ткань, бархатные драпировки того же цвета, изящный резной столик — китайский? — на нем бронзовая с зеленой патиной статуэтка лошади. Тоже наверняка китайская. Жалюзи мешали заглянуть внутрь.

Он решил обойтись без предварительного звонка: женщина, лелеявшая злобу долгих двенадцать лет, останется глуха к любым увещеваниям. Нужно застать ее врасплох, встретиться лицом к лицу. Тогда, возможно, она выслушает его. Он резко распахнул входную дверь, и колокольчик зазвенел, как на пожаре. Одна из двух женщин, занятых беседой, та, что повыше, повернула голову и холодно произнесла: «Подождите немного, сэр. Я занимаюсь с покупательницей». И снова повернулась к нему спиной. Сомнений быть не могло. Перед ним стояла Кейт Меллори. Он узнал ее по хлопковому пиджаку, который заметил на ней на фотографии. И джинсы были те же самые, и ковбойские ботинки. Неожиданной оказалась ярко-рыжая копна волос. Он заметил, что веснушек у Кейт больше, чем песка на пляже, а глаза золотые, как у тигрицы. Голос был резким. И выговор совершенно английский. Он почему-то ждал легкого французского акцента, как у Чарльза…

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Блэз обернулся. У великолепной ширмы, которая отделяла служебную часть магазина от остального помещения, стоял высокий элегантный мужчина, похожий на Сомерсета Моэма. Когда он перехватил взгляд Блэза, его насмешливое лицо скривилось в улыбке, которая заметно теплела по мере того, как он, ощущая исходивший от посетителя запах денег, подсчитывал стоимость костюма от Сейвила Pay, туфель ручной работы, чемоданчика из крокодиловой кожи и сделанного по особому заказу лосьона после бритья.

Полученная в итоге сумма вполне удовлетворила незнакомца, и, поклонившись, он хорошо поставленным голосом произнес:

— Добрый день, сэр. Позвольте мне помочь вам.

— Я хотел бы поговорить с мисс… Меллори.

Короткая намеренная заминка произвела свое действие: улыбка исчезла, холодные глаза утратили свой блеск.

— Мисс Меллори занята.

Он перевел взгляд на обладательницу рыжих волос, по-прежнему беседовавшую с покупательницей.

— Я подожду.

Голос Блэза звучал непреклонно. Губы его визави поджались, светло-серые глаза на секунду встретились с агатовыми глазами Блэза, и Ролло Беллами направился туда, где две женщины священнодействовали над вазой, которую держала в руках Кейт. Несколько сказанных шепотом слов, и ваза перекочевала из одних рук в другие, покупательница придвинулась поближе к Ролло, а Кейт с улыбкой направилась к Блэзу. Он отметил, что она высокая, почти с него ростом, худощавая и прямая, как палка.

Кэтрион не спеша взяла его визитную карточку, пробежала ее глазами и вежливо спросила:

— Что вам угодно, мистер Чандлер?

На карточке значилось название корпорации Чандлера. Наверное, она слышала о корпорации — кто о ней не слышал? — и теперь недоумевала относительно цели его визита. Голос ее звучал располагающе, но сама она была лишена всякой привлекательности. Блэза поразила ее неухоженность и отсутствие всякого желания нравиться.

Однако через секунду он решил, что она права: вряд ли ей что-нибудь поможет. Худое лицо, тонкие губы. Кого-то она ему напоминает… А эти волосы! Такие рыжие, что хочется зажмурить глаза. В ней не было ничего от Деспардов. Чарльз был шатеном с карими глазами. Похоже, эта особа унаследовала от матери не только имя, но и внешность.

Беспокойство, которое испытала Кейт при первом взгляде на рослого незнакомца, теперь сменилось совсем другим чувством. Перед ней стоял самый красивый мужчина, какого ей только доводилось видеть. Именно таким она воображала Эдварда Рочестера, героя любимого романа «Джен Эйр» и своих детских грез. Он был значительно выше Кейт, его черные как смоль глаза окаймляли ресницы, которым позавидовала бы любая красавица. Длинные, пушистые, они придавали его мужественному лицу странную мягкость. Кожа была смуглой, как у индейца.

«Вот почему, — подумала она в замешательстве, — у меня возникло ощущение чего-то дикого. И враждебного».

— Вы Кэтриона Сьюзан Деспард?

Веснушчатое лицо застыло, под тонкой кожей резко обозначились скулы. Словно перед ним кто-то с силой захлопнул дверь.

— Меня зовут Кейт Меллори, — поправила она тусклым голосом.

— Но покойный Чарльз Деспард был вашим отцом?

Блэз увидал в ее глазах панику — в спешке поднимается подъемный мост, на стены выбегают лучники, горнист трубит тревогу.

— Вот именно — был, — резко ответила она.

— Я нахожусь здесь в качестве его душеприказчика.

— Я не желаю иметь с Чарльзом Деспардом ничего общего. — Она протянула назад визитную карточку. — Прощайте, мистер Чандлер.

Но Блэз не тронулся с места. Кейт обошла его и рывком распахнула входную дверь. Колокольчик снова зазвенел.

Ролло и покупательница повернули головы. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, Блэз Чандлер произнес:

— Сколько же злобы нужно накопить, чтобы отвергнуть своего отца.

Тонкая, бледная, почти прозрачная кожа Кейт стала пунцовой.

— Это вас не касается, — зло отрезала она.

— Как раз наоборот, касается самым непосредственным образом. Вы разве не слышали, что я сказал? Как душеприказчик вашего отца я пришел сообщить, что он оставил вам наследство.

— Мне ничего от него не нужно.

— И тем не менее я должен ознакомить вас с содержанием завещания.

— А я уже двенадцать лет ничего ему не должна. Прощайте, мистер Чандлер.

Но он не уходил и продолжал смотреть на нее так, что ей захотелось его ударить. Чем больше она выходила из себя, тем более спокойным и настойчивым делался он.

— Вы что, оглохли? — прошипела Кейт. — Я ничего не возьму у Чарльза Деспарда. Двенадцать лет назад он рассчитался со мной сполна.

Они не заметили, как Ролло тихонько проводил к дверям ошеломленную покупательницу и подошел к ним.

— Я полагаю, — вставил он бархатным голосом, — дальнейшее выяснение отношений было бы лучше провести вдали от посторонних глаз. Из-за тебя я потерял покупательницу, — сказал он Кейт и повернулся к Блэзу. — Прошу извинить мою компаньонку, мистер Чандлер, но должен вас предупредить, что в этом доме одно упоминание о Чарльзе Деспарде чревато последствиями, о которых не принято говорить в приличном обществе. — Он протянул Блэзу ухоженную руку. — Позвольте представиться, Ролло Беллами.

Кейт, возмущенная тем, как ловко Ролло выдал себя за ее компаньона, пыталась испепелить его взглядом, но, как бывало уже не раз, ей это не удалось: Ролло был сделан из асбеста.

Ее била дрожь, внутри все клокотало, к глазам подступали непрошеные слезы. Она с ненавистью уставилась на Блэза. Подонок! Чего он о себе воображает?

Законченная психопатка, презрительно подумал Блэз.

Так дрожат от возбуждения мустанги, когда раз в году возвращаются на ранчо. Если подойти к ним слишком близко, могут и покалечить. По этой кобылице узда плачет..

— Я полагаю, тебе следовало бы вежливо выслушать мистера Чандлера, — укоризненно произнес Ролло.

— Но ты же знаешь — все, что связано с Чарльзом Деспардом, для меня плохие новости, — горячо возразила Кейт. — Он давно расплатился с нами, бросив нас. И я ничего не хочу от него принимать!

— Признаться, не ожидал встретить в вас такую бурю чувств, — прозвучал голос Блэза, в котором было столько неприязни, что Кейт залилась краской.

Она понимала, что разошлась не в меру, но, как всегда, не могла остановиться. Она заранее знала, что произойдет: имя Чарльза Деспарда неизменно ввергало ее в клокочущую бездну ярости, боли и отчаяния.

— Меня не интересует, чего вы ожидали, — отрезала она. — Да как вы смеете являться сюда и кого-то осуждать! Где вы были двенадцать лет назад? Чарльз Деспард наверняка сочинил какую-нибудь трогательную историю о том, почему он бросил нас с мамой — которая от горя умерла — и как он от этого страдает. Но это ложь, как и все, что он говорил! Он не задумываясь бросил жену и дочь ради какой-то шлюхи. Он лгал нам, и я не собираюсь менять о нем свое мнение. — Кейт буквально трясло от ярости. — Проваливайте отсюда вместе со своим завещанием! Он умер для меня двенадцать лет назад! Я не помню о нем и не желаю вспоминать!

— Неужели? Что-то вы слишком разволновались из-за человека, которого якобы не помните.

Лицо Кейт исказила боль, голос срывался Ну почему ей никогда не удается совладать со взрывом чувств, когда при ней упоминают имя отца? Она понимала, что зашла слишком далеко, но не могла остановиться.

— Значит, вы не готовы выслушать объяснения, которые я могу вам предоставить. Вы не хотите знать причины, по которым ваш отец поступил так, а не иначе?

— Для человека, бросившего жену и дочь, не может быть никаких оправданий. Он обманул нас, предал, говорил одно, а делал другое. Двенадцать лет назад мой отец перестал для меня существовать. Я уже получила от него наследство: боль и страдания, мать, умершую от горя.

С меня довольно.

Кейт повернулась и снова распахнула дверь Она стояла, тяжело дыша, с искаженным лицом, и ждала, когда Блэз уйдет.

«Не отец ей нужен, — угрюмо подумал тот, — а психиатр».

— Тогда я попрошу вас прислать мне письменный отказ от всех прав на наследство, — сказал он, пряча за невозмутимостью желание влепить ей пощечину.

— С превеликим удовольствием!

Он смерил ее взглядом, от которого ее шесть футов уменьшились до шести дюймов, отвесил издевательски вежливый поклон и вышел вон из магазина с видом человека, исполнившего неприятный долг и наконец-то, хвала Всевышнему, свободного.

Дверь с треском захлопнулась, рука Кейт шарила вокруг в поисках подходящего предмета. Клокочущая ярость грозила вырваться наружу. Ролло быстро схватил великолепную мейсенскую статуэтку Нептуна, восседавшего на колеснице, запряженной дельфинами. Прижав к груди этот фарфоровый шедевр, в котором кремовый цвет великолепно сочетался с алым, зеленым и золотым, он наблюдал, как Блэз Чандлер пересек улицу и завернул за угол.

— Ты совершила ошибку, моя милая, — произнес он размеренно. — Я знаю, знаю, — он предупреждающе поднял руку, — твой отец поступил с вами не лучшим образом, но Блэз Чандлер знает только его версию случившегося. Если бы ты держала себя в руках…

— Плевать мне на то, что думает Блэз Чандлер! — набросилась на Ролло Кейт. — Я ничего не приму от человека, решившего облегчить свою вину и откупиться от дьявола!

— По-моему, ты хватила через край, дорогая, — растерянно пробормотал Ролло. — Я не судил бы так строго.

Но даже ты не можешь отрицать того, что твой отец тебе писал — много раз.

— Раскаяние! — горько воскликнула Кейт. — Да он пытался успокоить больную совесть. Если он так раскаивался, то почему остался с этой француженкой? Почему не вернулся к нам? — Голос у нее прервался, перед глазами поплыли круги.

— Как ты похожа на своего отца, — вздохнул Ролло— Бросаешься из одной крайности в другую. И такая же вспыльчивая и упрямая!

Он воздел бы руки к небу, но руки были заняты мейсенской статуэткой. Он осторожно поставил ее на место.

— Не смей сравнивать меня с отцом! — взорвалась Кейт. — Ты слишком много себе позволяешь. Представился как мой компаньон С каких это пор ты им стал?

— Так лучше звучит, — невозмутимо ответил Ролло. — Не говорить же Блэзу Чандлеру, что я безработный актер, который в свободное время помогает тебе в магазине Ты все еще не знаешь, кто он такой?

— Меня это не интересует. Какой-то напыщенный болван!

— Ему есть чем гордиться. Хотя бы тем, что он женат на Доминик дю Вивье! Постой-постой . — нахмурил брови Ролло. — Но ведь тогда выходит, что каким-то боком он твой родственник — муж твоей сводной сестры.

Еще совсем недавно ты была одна на белом свете: мать умерла, братья отца погибли на войне, — а теперь у тебя полно родственников…

— Какие еще родственники, когда у меня есть ты, — усмехнулась Кейт. Но ее голос и глаза потеплели. — Мне очень жаль, что я не сдержалась, Ролло, но ты же знаешь, как мне больно вспоминать о… том, что произошло.

— Ты слишком остро все переживаешь, Кейт. Что было, то прошло, и не стоит растравливать свои раны.

А ты все время носишься со своей ненавистью, словно это знак почета.

— Наверное, все дело в том, что, стоит мне только подумать о маме, как я все вспоминаю, — спокойно сказала Кейт.

Ролло быстро взглянул на нее. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал. Отсутствовавший взгляд свидетельствовал о том, что мысли его далеко.

Ролло Беллами любил повторять, что исполняет при Кейт Меллори роль серого кардинала. И одевался он соответственно Ролло всегда покупал самое лучшее. В конечном счете так дешевле — утверждала его жизненная философия. Его серый костюм был из тончайшей шерсти, рубашка от Тернбалла и Ассера, белая, в широкую красную полоску, но с белым воротничком; галстук от Кристиана Диора, серебристо-серый, в тон его светло-серым глазам с тяжелыми веками, над которыми, как у ящерицы, нависали складки кожи — его хирург наотрез отказался подтягивать их в очередной раз. Ролло стукнуло шестьдесят четыре. Лицо его всегда носило на себе печать усталости, а рот с опущенными углами придавал ему брезгливое выражение. Родившись ипохондриком, он постоянно ожидал от жизни самого худшего, и та редко его разубеждала.

Хотя он был актером по профессии, на подмостках он никогда не блистал так, как за прилавком, но, будучи снобом, никогда себе в этом не признавался. Он мог привести покупателя в уныние одним движением бровей, воодушевить блеском глаз, одобрить кивком головы. Это благодаря его усилиям магазинчик держался на плаву.

И еще врожденному чутью Кейт. «Совсем как у отца», — любил повторять он, но так, чтобы Кейт не слышала.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что, может быть, отказываешься от очень больших денег? — уныло произнес он.

— Вопреки твоему мнению, деньги — еще не все.

— Это подлая ложь, распространяемая теми, у кого их нет. Как у нас. Нельзя сказать, чтобы мы гребли деньги лопатой.

— Не все сразу, — сказала, оправдываясь, Кейт.

— Ты держишь магазин уже пять лет, это немалый срок.

— Я обязательно добьюсь успеха, Ролло, дай мне время.

— У меня его нет, — тихо сказал он.

В глазах Кейт мелькнул страх.

— Не говори этого, Ролло! Тебе всего шестьдесят четыре! Ты проживешь еще много лет…

— По-моему, в моем возрасте в этом нельзя быть уверенным.

— Ты предлагаешь, чтобы я позволила ему откупиться?

— Я ничего не предлагаю, просто ты могла бы уэнать, с чем твой отец просил своего душеприказчика.

Разве для тебя ничего не значит то, что даже после смерти он все еще ищет примирения? Что все эти годы он неотступно думал о тебе так же, как и ты о нем?

Кейт не ответила, но ее взгляд говорил о многом.

— Оставим эту тему, — оборвала она. — Я хочу отнести лиможскую пудреницу к «Хауэлл энд Роберте».

— Не уступай в цене. Она им по карману.

— Не беспокойся. Все уловки Брайена Хауэлла я теперь знаю.

Ролло глядел, как она размашисто шагала по улице, вскинув голову, расправив плечи. Возможно, из-за того, что она стеснялась своей внешности, она всегда делала вид, что ей наплевать на то, как она выглядит. И одевалась соответственно, мрачно подумал Ролло. Затем, перевернув табличку «Открыто» на «Закрыто», он прошел в глубь магазина и сел за огромный, заваленный бумагами письменный стол Кейт Он пододвинул к себе телефон и набрал номер, который знал наизусть.

— «Деспардс»? Добрый день. — Он говорил голосом избалованного аристократа, уверенного, что его никто не осмелится перебить — эту роль он с блеском играл когда-то в пьесах Уайльда. — Я знаю, что мистер Чандлер в городе. Не сможете ли вы связать меня с ним? Дело касается завещания покойного Чарльза Деспарда. Меня зовут Ролло Беллами. Я беседовал с мистером Чандлером сегодня… Благодарю вас…

Он покопался в картотеке своей феноменальной памяти: то, что туда попадало, оставалось навсегда.

Блэз Чандлер. Корпорация Чандлеров, внук Агаты Чандлер и наследник. И самое примечательное — муж Доминик дю Вивье, следовательно, он был зятем Чарльза Деспарда. Близок к вершинам власти, наверняка пользуется там доверием, иначе не стал бы душеприказчиком Чарльза. И к тому же просто неотразим, подумал Ролло.

Неплохо было бы вонзить зубы в этот плод. Впрочем, если Блэз Чандлер женат на женщине, которую называют Пираньей, то этот плод уже порядком объеден.

— Что? Да, это срочно. Очень срочно… Я через час ухожу, — солгал он, потому что к этому времени Кейт уже вернется. Он повторил номер телефона и еще раз предупредил:

— Только не позже, чем через час. Прекрасно. Благодарю вас. До свидания.

Он повесил трубку. В «Деспардс» никогда не сообщали телефонных номеров. Нужно дождаться звонка.

Он не позволит Кейт погубить свое будущее. Если Блэз Чандлер отзвонит, значит, дело серьезное. Чарльз Деспард не мог завещать своей дочери какую-нибудь мелочь.

Что бы это могло быть? Акции? Доход с капитала? Все остальное наверняка отойдет его ловкой падчерице. Эта лисичка обрабатывала старика годами, и если он все-таки оставил дочери наследство, то речь наверняка пойдет не о какой-то мелочи. А Кейт по глупости не желает ничего принимать.

Ролло был в ярости. Он вспомнил, что в свое время не пожалел мрачных красок для портрета Чарльза Деспарда. Но кто же тогда мог знать! Ну что ж, решил он, настало время перемен — придется подправить изображение. Пьесы Оскара Уайльда и комедии с переодеванием не принесли ему ничего, а в неореалистической драме он был не силен. Кейт тоже избегала реальности. Ролло вздохнул. И здесь была его вина. Нужно изменить еще одну вещь: этот защитный камуфляж Кейт. Он больше не позволит ей разгуливать в этих ужасных ковбойских сапогах. Пора сменить феминистскую униформу и выглядеть как подобает нормальной женщине.

Но действовать следует с осторожностью сапера.

Едва речь заходит об ее отце, как Кейт становится опасной, словно минное поле. И если в первые четырнадцать лет она неслась на волнах вместе с отцом, то после его ухода волны выбросили ее на пустынный берег. Она не была записной феминисткой, но после предательства отца все мужчины стали для нее врагами. Ну что ж, я должен войти в роль и сыграть спектакль своей жизни, решил Ролло.

Блэз быстро шагал по улице, пытаясь охладить клокочущий гнев. Злобная дрянь! И эта мегера — дочь Чарльза Деспарда? Стоило переживать из-за нее двенадцать лет! Она лелеет обиды, как любимых деток. А мужчин, естественно, ненавидит. С такой внешностью ей ничего другого и не остается, И вдруг до него дошло, кого она ему напомнила: молодую Кэтрин Хэпбернnote 1. Высокие скулы, плотно сжатый рот. Но за внешностью той скрывалась потрясающая индивидуальность.

Кейт Меллори накинулась на него с яростью. Почему? Равнодушные так себя не ведут, скорее слишком ранимые. Когда гнев Блэза поостыл, он вспомнил ее дрожащий голос, глаза, в которых пряталась боль, когда она обвиняла отца в предательстве. Значит, она так и не прочла ни одного из писем Чарльза. Ей было всего четырнадцать, когда он ушел. Самый уязвимый возраст. Уже не ребенок, но еще не женщина. В этом возрасте все видится либо черным, либо белым, глаза еще не привыкли к оттенкам серого, из которого в действительности соткана жизнь. И как ни посмотри, убеждал он самого себя, Чарльз ведь в самом деле бросил их и ушел к Катрин…

Причину ухода он пытался объяснить в письмах. Если бы дочь поняла отца, может быть, она бы изменила свое отношение и к нему?! Блэз размышлял об этом, пока не дошел до Арлингтон-стрит. Чарльз просил его сделать все возможное, предупредил, что у дочери трудный характер. Но, когда она потеряла самообладание, Блэз тоже не смог сдержаться. «Ну что ж, придется попробовать еще раз…

Вот почему, войдя в кабинет Чарльза, которым он временно пользовался, и услыхав, что мистер Ролло Беллами ждет его звонка, он первым делом испытал облегчение — вопрос о повторной встрече снимался сам собой.

Но через минуту облегчение сменилось подозрением.

Блэз знал о Ролло Беллами все. Досье на этого господина лежало у него на столе.

Поэтому, когда он позвонил в магазин, голос его звучал холодно.

— Спасибо, что не заставили долго ждать звонка, . — вежливо сказал Ролло. — И позвольте извиниться за поведение Кейт. Не забывайте, что уход отца тяжело ее ранил. Ненависть — обратная сторона медали, на лицевой стороне которой некогда была горячая любовь.

— Если бы она удосужилась прочесть хотя бы одно из отцовских писем, она бы все поняла.

— Если вы не возражаете, я мог бы попытаться уговорить ее выслушать ваши доводы. — Сделав паузу, Ролло прибавил:

— Скажу откровенно, мистер Чандлер, я единственный человек, имеющий на Кейт какое-то влияние. Честно говоря, после того, как Чарльз Деспард ушел из семьи, я заменил ей отца. Она мне доверяет, а после предательства отца она не доверяет никому. Я знаю ее с детства, во время крестин я держал ее на руках. — Он снова сделал паузу. — Знаете ли, я был близким другом. ее матери…

— Да, я знаю, — ответил Блэз.

Наверное, Чарльз рассказал ему об этом, подумал Ролло.

— Тогда дайте мне время, чтобы уговорить Кейт встретиться с вами еще раз. Но я должен знать о том, что вы собираетесь сообщить, иначе мне трудно будет убедить ее.

— По закону, — ответил Блэз, помолчав, — я никому ничего не обязан сообщать, кроме самой наследницы, но при сложившихся обстоятельствах мне, вероятно, ничего другого не остается.

Услышав ответ Блэза, Рояло с трудом смог скрыть волнение, но сказал только:

— Так я и думал, речь идет о наследстве, и Кейт должна его принять.

— Вы уверены, что ее удастся уговорить?

— Кейт такой же человек, как и все, мистер Чандлер.

Просто ее взгляды на события, о которых идет речь., достаточно устоялись. Но я постараюсь ее подготовить, — пообещал Ролло. — Но я не могу сделать это в один день.

У меня свои соображения на этот счет. Сегодня пятница.

Дайте мне время до понедельника. В понедельник утром я вам позвоню.

— В понедельник я буду во Франции, на похоронах. Но вернусь в Лондон во вторник. Позвоните мне днем, скажем, в четыре. Нет, — поправился он, вспомнив, что Доминик будет в Лондоне. — Я сам позвоню вам в магазин.

— Договорились, — с готовностью согласился Ролло. — Во вторник в четыре. Благодарю вас, мистер Чандлер. Вы не пожалеете о нашем разговоре.

— А если и пожалею, — сухо ответил Блэз, — то буду знать, кого винить. — И положил трубку.