– Думаю, в этом я помочь ему не смогу, – заметила миссис Дюпре. – Когда ты пьян или, как он сказал, чуть-чуть трезв, наступает время Филиппа Фолкнера, который выуживает все твои сокровенные мысли, используя их впоследствии как гарантию защиты и оказания помощи за молчание. – Она кивнула Нелл: – Будьте осторожны с Филиппом Фолкнером. С Лиз он мог быть необычайно вежлив и предупредителен, однако не стоит обольщаться, это все потому, что она знала о нем так же много, как и он о ней. Они дружат чуть ли не с колыбели. – Она подошла к двери и, обернувшись, как бы невзначай спросила: – А как работа сейчас? Думаю, за двадцать лет многое изменилось в этой жизни...

– Но недостатка в клиентах нет, – без комментариев отрезала Нелл.

Делия Дюпре рассмеялась:

– Да, вы правы. В них никогда не было недостатка. Удачи! – С этими словами Делия вышла.

Филипп был очень раздосадован, обнаружив, что его добыча так ловко его провела и скрылась.

– Черт побери, ты что, не могла ее как-нибудь заболтать?

– О чем бы мы болтали? Мы с ней абсолютно незнакомы.

– Да, ее многие не узнают... и все потому, что, оставив работу, она частично изменила свою внешность. – Он с презрением фыркнул. – Она вышла за этот денежный мешок только потому, что он был порядочным мужчиной... Но садомазохисты нигде друг друга не теряют.

– А она этим занималась?

– О! И не только этим. У нее был один клиент, который никогда не имел дело с причудливыми болевыми ощущениями во время секса. Ему было достаточно пяти-шести сильных ударов теннисной ракеткой по ягодицам, чтобы он начал извергать продукт своего удовольствия, как гейзер. Жертва школьной дисциплины, наверное. Однажды она попросила Лиз сходить к нему на свидание вместо нее, потому что у нее случилась какая-то накладка... да, а клиенту вдруг больше понравилась Лиз, и он перестал думать о Диди. Та была в ярости. Оказалось, что у нее были далеко идущие планы в отношении этого клиента, включая даже шантаж. У нее просто не было другого способа заставить его жениться на себе. – Филипп улыбнулся. – Я переговорил с ним наедине, описав кое-какие нелицеприятные детали из жизни его так называемой подруги. Даже несмотря на свои знания и опыт в области половых ощущений, он был в шоке, когда узнал, что она делала с другими мужчинами... – Филипп расплылся в довольной улыбке. – После этого он порвал с ней.

– Именно поэтому вы ею так интересуетесь?

– Я интересуюсь всеми, кто вышел из игры. Особенно если они идут на то, чтобы изменить внешность. Знаешь, какой у нее был нос? Ниже колен. Кроме того, она изменила форму челюсти, не говоря уже о разрезе и форме глаз. Да, постаралась девочка сильно.

– Поэтому вы не уверены, что разговаривали именно с ней?

– Конечно! В ней было что-то от той... но я не подходил к ней близко и не присматривался. Если бы она разговаривала не с тобой, я бы ее наверняка не узнал. Как ты думаешь, что ей было нужно?

– Не знаю, она спрашивала о Лиз. Сказала, что они были близкими подругами.

– Лиз дружила с этой дрянью? Да никогда в жизни. Садомазохистская бригада – это же настоящие коновалы, у них совсем другой уровень подготовки и специализации. То, что они делают с людьми, даже мне, человеку, немало повидавшему и испытавшему, с прекрасно развитым сексуальным воображением, так вот, даже мне это кажется невероятным, настолько все неприятно и отвратительно. Интересно, что же все-таки привело ее сюда? С тех пор как она порвала со своими знакомыми и всеми садомазохистскими кругами, прошло довольно много лет. Сейчас ей уже больше нравится изображать из себя холодную, неприступную даму с безупречными манерами. – Он коварно улыбнулся. – Как тебе иногда.

Нелл молча проглотила этот намек, к которому уже была готова. Теперь между ними уже не существовало примиряющего присутствия Лиз, и она понимала, что Филипп будет с ней безжалостен, хотя из чувства справедливости она должна сделать скидку на переживаемое им горе.

До тех пор пока не утвердят в рамках официальной юридической процедуры завещание Лиз, у Нелл будут серьезные переживания. И она это знала. Филипп был назван душеприказчиком; об этом было известно еще задолго до смерти Лиз. Единственное, чего он не знал, так это того, что Нелл также являлась равноправным душеприказчиком да еще и наследовала все имущество Лиз. Та просто не хотела раньше времени говорить об этом Филиппу.

Лулу тоже получила солидное наследство после смерти Лиз.

– Она долгие годы была для меня самой лучшей подругой, – говорила Лиз, – но живет с таким ужасным мужем, который считает каждую рубашку и каждую пуговицу на рубашке, стараясь как можно скорее выжить свою жену из дому. Но он ничего не получит. Я предусмотрела все так, что ему ни черта не достанется. Наследство получит Лулу, и только Лулу. Я предупреждала ее, чтобы он ни на что не зарился, ему даже ломаного пенни не дадут! – Лиз довольно хихикнула. – Я оставила Филиппу те вещи, на которые он давным-давно положил глаз. Скульптуру лошади, доярку из мейсенского фарфора и итальянское зеркало в резной оправе. Он уже настолько сам себя убедил, что я оставлю их ему после смерти, что я не стану возражать, пусть берет. Хоть что-то напомнит ему обо мне...

Увидев грустное выражение на лице Нелл, она добавила:

– Да, я знаю, знаю... что у него вся квартира заставлена редкими картинами, которые некуда повесить, и скульптурами, которые некуда поставить. Да, я согласна с тем, что у него есть стяжательская жилка, причем очень сильная, но он мой самый старый и самый близкий друг, у нас было много взлетов и падений... Мы через все это прошли с ним вместе. Он всегда мечтал иметь такого же Латура, как у меня на буфете, пусть возьмет его. А сам буфет – надеюсь, ты знаешь, что это настоящий Шератон, – принадлежит вместе со всем остальным содержанием дома и самим домом тебе. Благодаря тебе закладная на дом выплачена... Нет, нет, не возражай, не надо лишать меня последнего удовольствия, пожалуйста. Этот дом принадлежит мне. Он выкуплен и полностью оплачен. Оставляю его тебе, поступай с ним как хочешь. Можешь жить здесь или продать его. С моего благословения.

– Но я же не член твоей семьи...

– У папы роскошный особняк в Уилтшире, у Боя свой дом в Лондоне и неплохой загородный домик в Суссексе. У него столько денег, что нам с тобой и не снилось. Поэтому я не собираюсь оставлять этой сучке, его жене, еще и этот дом. Она явно надеется заполучить его после моей смерти, якобы для своих детей. Но последние шестнадцать месяцев ты заменила мне мою семью, а Филипп был больше чем просто брат. Ты стала для меня слишком много значить, Нелл. С того самого момента, как мы с тобой встретились, мы жили и работали как хорошо отлаженный механизм, ни разу не сбившийся с ритма. Ты была замечательной ученицей, а теперь стала настоящей куртизанкой. За последние месяцы ты заработала такие суммы, о каких я и мечтать даже не могла. Ты сделала меня платежеспособной, я смогла наконец выплатить все свои долги. Я твой должник, как любят говорить американцы. Когда я нашла тебя, я была на грани отчаяния, но мне повезло, на этот раз выпал мой номер. Тогда тебе было девятнадцать. Если я дотяну до твоего дня рождения – тебе будет уже двадцать один, – мы закатим такой пир, какого еще не было в этом доме.

Однако до двадцати одного года Нелл оставалось еще два месяца. «Не волнуйся, я устрою пир, – пообещала она, – причем так, что ты будешь со мной».

Нелл видела, что гости расходятся. Филипп помогал некоторым особо нерасторопным уйти, энергично жал руки, заверяя в самых наилучших чувствах, так что у уходивших не оставалось никакой зацепки, чтобы задержаться на несколько минут и пропустить еще парочку бокалов роскошного вина. Нелл тоже помогала ему. Это были люди, которых она вряд ли когда-нибудь увидит в будущем, потому что она никогда не была знакома с ними в прошлом. А то состояние, в каком они покидали этот дом, не оставляло надежд на то, что они запомнят, с кем и о чем разговаривали во время вечера, а тем более при прощании. Исключая, конечно, бригадира. Он выглядел очень старым: руки и голова у него постоянно тряслись мелкой дрожью, и он все время опирался на руку идущего рядом Мерсера, маленького, сухонького и сморщившегося от невзгод, как старый грецкий орех, однако державшегося гордо и прямо, как настоящий йоркширец.

– Он тяжело переживает это, мисс, – обратился к Нелл Мерсер. – Он слишком мягкий и чувствительный, наш бригадир. Мисс Элизабет была хорошей девочкой. – После этих слов Мерсер взглянул своими удивительно голубыми глазами в глаза Нелл. – Я считаю, ей очень повезло, что у нее была такая подруга, как вы. Если хотите знать, мисс, мы с бригадиром очень ценим то, что вы сделали для мисс Элизабет. Мы вам очень благодарны.

Бригадир хотел добавить что-то в том же духе, но был не в состоянии говорить и только пожал Нелл руку, на мгновение посмотрев ей в глаза полным невыразимого отчаяния взглядом. Потом его глаза наполнились слезами, и он отвернулся. Его сын и невестка постарались побыстрее увести его. Бригадир с Мерсером остановились на Турлое-сквер, потому что отец Лиз был теперь не в состоянии обходиться без чужой помощи. Тигр умер во сне около двух месяцев назад, и, это нанесло сильный ущерб здоровью старика. Кончина Лиз, наступившая так быстро после смерти Тигра, была ударом, перенести который у него уже просто не хватало сил.

Бой, действуя под неослабным руководством своей жены, естественно, приложил все усилия, чтобы дальнейшие отношения между его отцом и Нелл сошли на нет. Нелл вынуждена была сказать ему, что Лиз просила ее присматривать за стариком. Но все это было пустой тратой времени. Теперь, когда Лиз не было в живых, они могли делать с ним все, что им заблагорассудится, не опасаясь вмешательства посторонних людей. Дни Мерсера тоже скорей всего были сочтены. Нелл было очень жалко стариков, она искренне любила бригадира, стараясь во время болезни Лиз время от времени навещать его или хотя бы писать письма. Именно этого та и хотела... «Да, Лиз предполагает, а Бой располагает», – думала Нелл, глядя им в спину.

Когда за последним «оплакивающим» наконец закрылась дверь, Филипп, Нелл и Лулу сели вместе за стол, чтобы помянуть Лиз так, как этого хотела она: с шампанским, музыкой и любовью. Нелл большей частью сидела и слушала воспоминания Филиппа и Лулу, но время от времени, когда какая-нибудь особенно лирическая песня задевала ее душу, она погружалась в свои собственные воспоминания.

Судьба действительно сжалилась над ней, сведя ее с Элизабет Уоринг. Несмотря на разницу в возрасте, абсолютно разные характеры, Элизабет была прекрасной подругой. Ведь говорят же, что противоположности притягиваются!

– Ты что, никогда не была на дискотеке?! – в изумлении воскликнула Лиз, когда Нелл однажды призналась ей, что не умеет танцевать.

– Мне запрещали ходить на дискотеки. Я же рассказывала тебе. Мой отец...

– Был очень строгим. О господи, Нелл, сейчас же 1980 год! Такое впечатление, что он родился в 1880-м.

– Он – нет, а его взгляды и убеждения – да.

– Ах, бедное дитя. – Лиз так искренне сочувствовала Нелл, что та ощутила, как в горле образуется какой-то ком и на глаза наворачиваются слезы. – Нам еще столько надо наверстать. Все, что он запрещал, я разрешаю. Согласна?

– Да...

«И она сдержала свое обещание. Именно у нее я научилась смеяться и быть такой беззаботной и жизнерадостной. Я научилась у нее радоваться жизни и не чувствовать постоянную вину за то, что мне хорошо».

– Твой отец был, наверное, очень религиозным? – однажды спросила ее Лиз.

– Совсем наоборот. К религии он не имел вообще никакого интереса. Он считал, что ему не нужны ни бог, ни дьявол, чтобы учить его морали и нравственности. Отец всегда считал себя самым рациональным и правильным человеком в мире. Он огромное значение придавал здравому смыслу и практичности.

– Это и заставило тебя убежать из дома в семнадцать лет?

– С меня было достаточно, – только и сказала Нелл. «Даже больше чем достаточно, – подумала она про себя. – Милая Лиз, ты даже половины о нем не знала». Нелл опустила бокал, она выпила слишком много шампанского. Она встала и слегка пошатнулась.

– Завязываем? – спросил Филипп.

– Нет-нет, вы как хотите. Просто если я сейчас не остановлюсь, то вы очень скоро сможете посмотреть прямо здесь, чем мы сегодня поужинали... – Нелл повернулась к Лулу: – Филипп вызовет тебе такси, когда соберешься домой. – После этих слов она еле устояла на ногах, потому что лица внезапно потемнели и стали расплываться.

– Я уверена, что ночью никакой автобус не ходит, – Лулу тоже была уже хороша.

– Встретимся завтра, – обратилась Нелл к Филиппу, который махнул рукой и снова уткнулся носом в бокал.

Спустившись на следующее утро, Нелл нашла Лулу и Филиппа там же, где они были и вчера, перед ее уходом. Филипп сидел в кресле в окружении бесчисленного количества пустых бутылок, а Лулу лежала на софе. Нелл казалось, что кто-то невидимый медленно сдавливает голову железным обручем, поэтому она приняла две таблетки «Алка зельцер». Потом прошла на кухню сварить себе крепкий кофе. Филипп приоткрыл один глаз, моргнул им и снова закрыл. Лулу была в невменяемом состоянии.

– Возьмите... – Нелл протянула Филиппу стакан прохладной газировки.

Он приоткрыл глаза и что-то недовольно пробурчал, однако воду выпил.

– Мне не надо было открывать последнюю бутылку шампанского... но разве так часто простому смертному выпадает счастье выпить столько «Таиттинджер Комте де Комтес»?

– Лиз специально заказала именно это шампанское еще несколько месяцев назад.

– Во всем внимание и забота. Даже после смерти. Дорогая Лиз... как я по тебе скучаю! – Он проговорил это с таким отчаянием и болью, что даже Нелл ему поверила.

Лулу приходила в себя со вздохами и стонами. Она отказалась от «Алка зельцер» и поплелась в кухню, чтобы приготовить себе какую-то ужасную смесь, от которой, по ее словам, любую головную боль, даже после похмелья, как рукой снимало. Смесь была красного цвета с отвратительным запахом, и Филипп, все-таки рискнувший попробовать это изобретение Лулу, с выкатившимися из орбит глазами прохрипел:

– Только, умоляю тебя, не говори, из чего она сделана. – Его всего колотило. – Достаточно, что она уже булькает у меня в животе. Иначе все вернется...

– Это исключительное лекарство для тех, кто чувствовать себя не в своей тарелке, – убеждала его Лулу. – Потом не будет никаких проблем. Вы увидите.

Через полчаса, выпив две чашечки крепкого кофе, он вынужден был признать, что адская смесь произвела свое действие. Он поднялся наверх принять душ, побриться и переодеться, оставив на Лулу и Нелл чистку тех авгиевых конюшен, в которые превратился за один вечер дом. Лулу обвела некогда аккуратную и чистую кухню тоскливым взглядом.

– Ладно, это моя сделать. – Потом, повернувшись к Нелл, она добавила: – Я больше не прийти назад.

– Почему? – с удивлением спросила Нелл.

– Мисс Лиз, она нуждаться во мне. А вы – нет. Вы слишком организованная, порядочная. Ей было почти пятьдесят, но она совсем как ребенок. А вы – нет. Моя вам не нужна. Мне тоже никто не нужен. – Лулу пожала плечами. – Но вам совсем никто не надо. Некоторым людям никто не надо. Поэтому я нашла работу рядом с мой дом. Сюда ехать далеко очень, я делать раньше это только ради нее.

Нелл помолчала некоторое время.

– Хорошо. Если хочешь, пусть так и будет. Но ты всегда можешь вернуться.

– Чтобы делать что? Вы – готовить, вы – убирать, вы – шить. Вы привыкли к этому. Мисс Лиз всегда был нужен кто-то делать это за нее. Я вам не надо. Вы – самостоятельность. Вам достаточно себя.

– Мисс Лиз велела отдать тебе все ее платья. Она сказала, что ты можешь их продать.

– Я сделаю это.

– Забери все. Я уже выгрузила одежду из ее шкафов и большого гардероба. Если нужен чемодан, можешь взять.

– У меня есть с собой несколько больших сумка. Они подойдут. Но я бы взяла такси, которое вы предложить вчера. Тащить слишком много даже для меня.

– Заказать прямо сейчас?

– Скажите, чтобы приехать через полчаса. Я пойду и соберу сумки пока.

Лулу загрузила в три сумки костюмы, платья, плащи и нижнее белье и поднесла их к двери. Филипп, насвистывая песенку, спустился вниз и застал их в неловком молчании.

– Только не надо говорить мне, что над нами уже кружатся стервятники, – начал он в своей циничной манере.

– Лиз оставила Лулу все вещи, которые ей понравятся.

– Они же ей не подойдут!

– Чтобы продать. Лулу знает, где самые высокие цены.

– В таком случае и я буду собирать те мелочи, которые она оставила мне.

– Она вам об этом говорила?

– Конечно. Она сказала, что об этом будет сказано в ее завещании. Только не говори мне, что ты этого не знаешь.

– Я знаю, но считаю, что будет лучше подождать до тех пор, пока не будет официального вскрытия завещания.

– Но Лулу же забирает вещи.

– Они не указаны в завещании. Это неофициальный посмертный дар. Мне бы очень хотелось, чтобы вы подождали, Филипп.

– Моя дорогая девочка, я вынужден напомнить тебе, что душеприказчик я.

– Даже так?

Их взгляды встретились, и в месте их столкновения посыпались искры.

– Не надо трогать меня, детка, – вкрадчиво заговорил Филипп. – А то вылетишь из той коляски, в которой едешь.

– Ну так подайте на меня в суд, – хладнокровно парировала Нелл. – Одежда Лиз не имеет никакого отношения к завещанию. Лулу взяла их как подарок, а не как часть завещания. Тем более что они не имеют такой ценности, как то, что она оставила вам. А вам она завещала уникальные антикварные вещицы, поэтому я хочу, чтобы были соблюдены все юридические формальности. Встреча с ее юристом у нас будет сегодня во второй половине дня.

– У нас?

– Я назначена вашим содушеприказчиком.

На мгновение глаза Филиппа вспыхнули, и в них промелькнула молния. Потом он отвел взгляд и пожал плечами.

– Я должен был догадаться. Яблоко всегда бывает червивым. Пойдем, Лулу, не надо никакого такси, я тебя подброшу сам.

– В 3.30 на Теобалдс-роуд, – сказала ему в спину Нелл. Но он даже не обернулся.

– Не обращайте на него сильно внимание, – посоветовала ей Лулу, забирая пухлые сумки. – Ему всегда нравится думать, что он управлять мисс Лиз, а тут ему не тепло, а холодно. Вот.

Закрыв за собой входную дверь, Нелл наконец смогла свободно вздохнуть, и, надо честно сказать, что это был вздох облегчения. Она чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, как будто они сделаны из ваты и в них нет костей. По натуре она была не такой уж строптивой и неприступной, хотя в характере у нее присутствовала бунтарская жилка, которую ее отец, все делавший только по-своему, старался переломить и уничтожить; нельзя, однако, сказать, что она принадлежала к людям, ищущим неприятностей себе на голову, скорее наоборот, она всегда старалась их избежать, пока это можно сделать с наименьшими потерями.

Лиз предупреждала ее, что Филипп постарается «обуздать» строптивую лошадку в ее душе.

– Именно поэтому я и назначила тебя душеприказчиком. Не надо так на меня смотреть. Я бы ни за что так не поступила, если бы не была уверена, что он обведет тебя вокруг пальца при первой же представившейся ему возможности. Филипп старый и опасный волк. Такова уж его натура. А ты, несмотря ни на что, такая же мягкая и беззащитная, как это и кажется людям с первого взгляда. Я знаю, ты постараешься проследить, чтобы все мои пожелания были выполнены так, как указано в завещании, а не так, как это покажется выгодным Филиппу. Есть еще кое-какие вещи, которые ему не следует показывать и о которых он не должен ничего знать. Вот... – Она протянула Нелл ключ. – Откроешь им маленький сейф в глубине вон той полки. Там есть письмо, разрешающее тебе вскрыть этот сейф. Я разговаривала со своим управляющим, он мой старый друг, я хочу, чтобы ты уничтожила всю мою документацию. Филипп сразу же бросился бы читать старые письма и дневники, ты должна его опередить и все уничтожить.

Нелл кивнула головой, чувствуя, что не может сглотнуть. Она не ожидала от Лиз такого доверия.

– Ты меня знаешь. – Лиз слабо улыбнулась. – Там одни сентиментальности. Это просто письма в ящике, не больше... письма, с которыми я так и не смогла расстаться, хотя написал мне их человек, причинивший много горя. Он был настоящим дерьмом, но я любила его. Пойди и принеси письма сюда, я прочитаю их в последний раз, а потом ты все до единого сожжешь. Мы вместе придем к финишной черте.

Нелл вынула содержимое сейфа и, принеся это Лиз, оставила подругу одну с ее воспоминаниями.

После она сожгла лишь жалкие клочки бумаги, в которые превратились письма и записки Лиз. Вспоминая об этом сейчас, Нелл чувствовала, что у нее прибавляются силы, чтобы противостоять Филиппу в их сложной борьбе.

Нелл тихо поднялась в комнату Лиз. Теперь она казалась такой пустой, хотя на всех предметах еще остался слабый отпечаток ее недавнего присутствия. Все медицинские приспособления уже убрали: не было ни кувшинов, ни бутылок, ни прикроватных горшков. Большой гардероб пуст, но на яркой, полированной крышке стола стояла коробка с драгоценностями, рядом с ней – трехъярусная шкатулка со всевозможными кремами фирмы «Карбоннел энд Уолкер». Согласно завещанию, все это доставалось Нелл.

– Не все они, конечно, чистой воды, но тут есть пара приличных вещей. Вот бриллиантовые сережки в виде подсвечников. Я всегда берегла их для чего-нибудь сверхъестественного и парадного, но так и не дождалась. Жемчуг настоящий. Подарок тебе на день рождения, когда стукнет двадцать один. Мне подарил их Майлс в день нашего венчания и еще сапфировую брошь в виде цветка. Все остальное – просто коллекция самого обыкновенного цветного стекла и первоклассных подделок. Филиппу я оставила часы «Ролекс Ойстер», которые купила Жозе Луису, но потом заставила его вернуть их мне. Они стоили мне целого состояния. Филипп всегда говорил, что ужасно вульгарно носить такие часы, но я же знаю, что он спит и видит их у себя на руке как символ социального положения и благополучия. Для него принадлежать к высшим кругам важнее всего. Он знает, что получение этих часов в собственность для него теперь только вопрос времени.

Нелл подошла к коробке и приподняла крышку. Солнце осветило лежащие на атласной подкладке бриллиантовые серьги, и они вспыхнули разноцветными огнями. Она приподняла одну, подержала в руке и приложила к уху. Бриллианты тихо звенели, и этот чистый звук напомнил об их стоимости.

– А ты? – громко спросила Нелл свое отражение в зеркале. – Ты понимаешь, что теперь тоже немало стоишь? Бриллианты, жемчуга, этот дом... – Она положила сережку обратно в коробку и задумчивым, ничего не видящим взглядом уставилась на свое отражение. «Я бы все это отдала, лишь бы вернуть сейчас Лиз», – подумала она и, уронив голову на грудь, безутешно разрыдалась.

До встречи с Филиппом во второй половине дня у юриста она уже взяла себя в руки и выглядела теперь спокойной и уверенной в себе. Она была научена горьким опытом и прекрасно знала, что Филипп своим злым языком может представить ее горе совсем в другом свете. Ну, прежде всего он не поверит в ее искренность. Он избегал думать о том, что она с любовью и уважением относится к женщине, которую считает своей покровительницей. Он ни за что бы не поверил, что Нелл любила ее так же, как свою мать и сестру.

Лиз сумела разглядеть под внешне непроницаемым фасадом неприступности и хладнокровия легкоуязвимую и беззащитную девушку. Филипп же видел всегда только то, что находилось на поверхности, и, как он ни старался, Нелл никогда не пускала его к себе в душу.

Лулу как-то объяснила все прямо и ясно:

– Он ревнует. Он так ревнует, что не смотреть в глаза прямо. Для мисс Лиз он всегда был Номером Первый, и он не хотеть делить это место с другим. Он говорит, что любить ее... может быть, и так. Но он считает, что любить – значит кем-то владеть. Он всегда не очень любить, когда кто-то берет и делает что-то свое, как мисс Лиз сделать с вами. Вас должен был найти только он и никто другой. Переделать вас тоже должен был он. И снять все сливки, если повезло вам, должен был он. Он же весь зеленеет от злобы, когда видеть, что мисс Лиз с вами начинает пахнуть как роза. Вы заботиться лучше только о себе, дорогая. Когда вы такая неприступная, ему это как нож в сердце.

Кажется, Лулу действительно была права. Выйдя от нотариуса, где Филипп вел себя как ни в чем не бывало, они зашли в ближайший паб. Они заказали себе джин и тоник. Филипп поднял бокал и едко произнес:

– Не так уж плохо для шестнадцати месяцев работы, а?

Нелл контролировала себя и свой язык (отец обычно, перед тем как наказать ее, говорил, что ее язык ее же и погубит), поэтому сдержанно ответила:

– Работы, которая обеспечила большую часть дохода Лиз за последний год, когда она уже была не в состоянии сама двигаться. Я выплатила все, что она потратила на меня. С арифметикой у меня все в порядке, не волнуйтесь. Мне с самых юных лет пришлось учиться вести хозяйство и сводить концы с концами. Мой отец считал, что в доме надо считать каждый пенни, поэтому, если вы хотите, мы можем все подсчитать.

– О нет. У меня нет никаких сомнений по поводу твоих арифметических способностей. У нас так много достоинств, а? Мы такие умные и невинные... Лиз, конечно, не умела обращаться с деньгами как надо, но с ней рядом всегда был человек, который делал это за нее, да?

Единственным оправданием для него была его любовь к Лиз. Если бы не это, Нелл вообще не обращала бы на него внимания. Они совсем не были друзьями. Опустив свой бокал, Филипп посмаковал джин и продолжил:

– Если нам отложить в стороны рапиры, мы вполне можем прийти к мирному соглашению, которое устроило бы нас обоих. Например, такое, по которому мы могли бы встречаться только в случае необходимости, – предложил он.

– А зачем?

– Чтобы действовать так, как просила меня Лиз: в русле партнерских взаимоотношений.

– Партнерских?

– Да, нечто вроде отеческого надзора.

– Мне не нужен отеческий надзор, Филипп. Мне вообще не нужна никакая опека.

– А Лиз считала, что нужна.

– С каких это пор вас стало интересовать чужое мнение, даже если это мнение Лиз?

Филипп какое-то мгновение молчал, а потом произнес с незнакомой Нелл интонацией:

– Меня всегда интересовало мнение Лиз. Я знал и знаю очень много людей, с которыми у меня неплохие отношения, но настоящих друзей я могу пересчитать по пальцам. Лиз была самым близким моим другом. Ты хоть когда-нибудь видела, как беспомощно выглядит человек без настоящих друзей?

Нелл промолчала, потому что она еще слишком хорошо помнила слова, сказанные Лиз перед самой смертью:

– Я знаю, что Филипп тебе не очень нравится, но не рви с ним связи. В один прекрасный день он может тебе очень пригодиться. Со мной так было. – Она помолчала. – Может получиться, что и ты ему понадобишься. Не надо, не смотри с осуждением. Филипп испытывает постоянную необходимость быть кому-то нужным, но чем старше он становится, тем меньше удовлетворяется эта его потребность. Когда меня не станет... он будет в очень подавленном настроении. Он ужасно обидится, если поймет, что ты все знаешь, поэтому, ради всего святого, не проговорись и не выдай нашу тайну. Просто пользуйся его знаниями и его опытом, когда тебе будет нужно.

– И еще за это платить?

Но Лиз не ответила на шутку.

– Его высокомерие никогда не позволит ему сказать об этом. Он считает, что если ты платишь ему, то делаешь это искренне.

Нелл вздохнула. Это было совсем не то, чего она хотела. Ей хотелось оградить себя от всех людей и всяческих зависимостей. Она хотела принадлежать только самой себе, жить собственной жизнью и никому не давать в ней отчета, чувствуя, что вся власть над ее будущим находится только в собственных руках. Она дала себе клятву, что больше никто не будет контролировать ее жизнь. Не хватало ей еще отеческого надзора в двадцать один год. Вполне достаточно того, который у нее был в детстве.

– В человеческой натуре заложено свойство отвергать, не думая, хорошие советы, даже когда они идут из глубины сердца. В твоем лице мы, несомненно, видим наглядное тому подтверждение, – сказал Филипп. – Лиз заставила меня пообещать, что я, несмотря ни на что, буду иногда тебе писать. Но у меня не возникает сомнений в том, что ты, увидев, мой почерк, не читая, выбросишь в мусорное ведро любое письмо. Вот так... ну что ж, сказать мне тебе больше нечего. – Он встал. – До свидания, моя дорогая Нелл. Желаю удачи.

Нелл чувствовала себя так, как будто ее со всего размаху бросили лицом в грязь. Но ведь она, кажется, именно независимости и хотела? Наконец-то она стала принадлежать только самой себе. Теперь никто не мог ей сказать, что что-то нельзя делать, что она на что-то не имеет права, что на ее месте так бы никто не поступил или что она слишком мало еще в этой жизни знает. Теперь у нее был собственный дом, деньги в банке и спокойное, безопасное будущее. Сколького она уже добилась, а сколького еще добьется! Она подняла бокал и выпила его до дна. Но опьянение наступило не от спиртного, а от эйфории. «Я свободна, – в полубреду повторяла про себя она. – Я могу делать все, что мне хочется. Я свободна... Я свободна... Я свободна...»