Сэр Джордж посмотрел на конверт, оставшийся на кофейном столике. Дешевый, из грубой бумаги. Наверно, самый лучший из тех, что можно было достать. Никакой надписи на нем. Эд поступил осторожно – с признательностью подумал сэр Джордж. Он никогда не терял головы, этот Эд, все делал с умом, хотя Сара совершенно покорила его сердце. Он по-настоящему ее любит – в этом нет сомнений. И любовь не мешает ему оставаться здравомыслящим, трезвым мужчиной. Взять хотя бы это письмо. Он не надписал конверт, и, наверно, в самом письме обошелся без обращения по имени. Если бы Вилли попал в плен, Саре это не причинило бы вреда; у него нашли бы письмо к неизвестной женщине, вот и все. Но для Эда Сара не была неизвестной. Далеко нет. Однако она оставалась женой Джайлза и в течение последних трех месяцев довела эту роль до совершенства. А роль Эда с главной перешла во второстепенную. В этой роли он не сможет смотреться столь блистательно, как прежде, но у нее есть перспектива снова стать ведущей. От Сары зависит, как выстроится актерский ансамбль. Сама она показала высочайший класс игры, восхитивший всех зрителей. Только сэр Джордж знал, что это было лишь делом техники, за которой не стояло никаких чувств. Однажды её чувства разбудил Эд. Теперь он возвращается на сцену. Возникает вопрос: кто станет исполнителем главной мужской роли, Сариным партнером?
Эд возвращается. Как это скажется на Сариной жертвенности? Живой Эд возродит к жизни и Сару. Тогда она не сможет одновременно жить и жертвовать собой ради Джайлза. Но сможет ли она жить в свое удовольствие, сознавая то, что случилось с Джайлзом? Нет, конечно. Прежний Джайлз, здоровый, полноценный, выдержал бы измену, и его мир не обрушился бы. Совсем другое дело нынешний Джайлз – обгоревший, как головешка, беспомощный, больной, несчастный. Здесь возможно единственное решение. Эд должен явиться к Саре, а ей следует распрощаться с ним. Разумеется, ей не захочется этого делать, но придется. У прежней Сары не хватило бы на это сил; новая Сара справится и с этим.
И она справилась.
Когда сэр Джордж сообщил ей благую весть, на какую-то минуту лицо ее зажглось счастьем, но минута радости истекла, и ее лицо вновь погасло. У него сердце разрывалось, глядя на это. Но он не мог не заметить, что ее решение твердо и незыблемо. Оно созрело мгновенно. Сэр Джордж мог прочесть это у нее на лице. Оно было белее снега, и черные провалы глаз не оставляли сомнения в ее решении. Сара вновь была отчужденной и бесчувственной, как минуту назад.
Сара жила только на нервах. День шел за днем, и видно было, как она собирает в кулак все свои силы, чтобы не изменить принятому решению – объявить Эду о том, что остается с Джайлзом. Сэр Джордж видел, как она со смятенной душой, с тайным ужасом ждет приезда Эда. Ее жалкое безразличие куда-то делось.
Она вернулась из того незримого мира, где обитала последние месяцы. Если раньше она часами недвижно сидела, уставясь пустыми глазами в пространство, то теперь ею овладело беспокойство, она стала раздражительной, превратилась в комок нервов. Как будто каждую секунду к чему-то прислушивалась. При каждом телефонном звонке как наэлектризованная вскакивала с места, по утрам нетерпеливо ждала прихода почтальона pi лихорадочно просматривала все письма. Приезжая из Ист-Гринстеда, она никогда не оставалась после ужина в гостиной, а уходила к себе, и сэр Джордж знал, что она сидит у окна и смотрит на озеро.
А по ночам она плакала. Сэр Джордж никогда не слышал столь горестных и безутешных рыданий. Они разрывали его сердце. Сара доводила себя до нервного срыва, и сэр Джордж не мог этого не видеть. Он был рад за сына, но от всей души сочувствовал его жене. Она не делилась с ним своими планами. Этого не требовалось. Между ними установилось взаимопонимание, не нуждавшееся в словах. Они общались с помощью взглядов и жестов. Стали близки, как никогда раньше. Они всегда симпатизировали друг другу, но так крепко сэр Джордж никогда не любил свою невестку. Он был бесконечно благодарен ей за то, что она делала для его сына, но и страдал вместе с ней. Он знал, что в госпитале все считают ее образцовой женой, и даже если люди не подозревали о том, что стояло за ее поведением, все равно факт, что леди Сара Латрел является примером для других, придавал ему уверенности в себе усиливал желание отслужить ей добром. Она стольким пожертвовала ради Джайлза. Эд Хардин – не из тех мужчин, от которых женщины отказываются с легкостью, и Джайлз Латрел не мог – даже и в прежние времена – с ним равняться. Сара обрела истинное счастье, только когда встретила и полюбила Эда, разбудившего в ней женщину. То, что теперь она была готова оставить Эда ради злобствующего инвалида, за которым ей придется ходить как за ребенком до конца своих дней, вызывало у старого джентльмена восхищение, смешанное с бесконечной благодарностью.
Жаль, что ему нечем помочь ей; бедняжке придется одной нести свой крест. Он догадывался, как она пришла к своему решению: если долг требует, следует ему повиноваться. И все. Выбора нет. Это решение разрывало ей сердце, но она приняла его и не могла нарушить. Беда только, это может стоить ей здоровья, может быть, даже жизни. Сэр Джордж молил Бога, чтобы Эд приехал, покуда она не сломалась.
Он приехал в самом конце сентября. Они были в гостинице в Ист-Гринстеде. Сара уже легла. Весь день они с сэром Джорджем провели в госпитале, но сэр Джордж, который не мог долго выдерживать непочтительного отношения, тем более со стороны собственного сына, ушел раньше. Сара вернулась в отель позже, измученная, выжатая как лимон, отказалась от ужина и сразу пошла спать. Он отужинал в одиночестве, потом устроился в гостиной с книгой и через какое-то время заметил, что, глядя в книгу, думает о своих делах и о той ситуации, в которую попали его сын, невестка и Эд Хардин.
Сэр Джордж все больше и больше ощущал свою долю вины в этой истории. Если бы он вовремя проявил твердость, сказал свое веское слово, попытался уговорить Сару или даже запугать ее, указал бы ей на пагубность ее выбора, словом – сделал бы хоть что-нибудь, ему сейчас не пришлось бы ломать голову над этой проблемой. Тогда Саре выпало бы только бремя служить сиделкой при Джайлзе, она не должна была бы отказываться от любви и любимого, что доводит ее сейчас до помешательства. Но ему нравилось видеть вокруг себя счастливых людей. Одному Богу ведомо, как трудно найти счастье, а Сара была счастлива с Эдом. Она никогда так счастлива не была... Но все же о чем он, многоопытный старик, думал, позволяя им зайти так далеко? Почему не предостерег Сару, не остановил ее вовремя, пока она еще не полюбила так безвозвратно? Оказался мягкотелым, безвольным, непростительно беспечным.
Словом, слабаком – безжалостно заключил сэр Джордж. Собственный душевный комфорт оказался ему дороже веления долга. Да что теперь понапрасну сожалеть! Этим уже ничего не изменишь.
Сэр Джордж передернул плечами и потянулся за бутылкой виски. Когда он, налив бокал, ставил ее на место, ему пришли сказать, что в холле его спрашивает капитан Хардин из американских военно-воздушных сил. Сэр Джордж чуть не выронил бокал. Господи, подумал он. Вот оно. Эд здесь.
Эд стоял возле конторки портье, и сэр Джордж успел, оставаясь незамеченным, его рассмотреть. Эд похудел, побледнел, как будто давно не был на солнце, лицо его осунулось и казалось мрачным. У сэра Джорджа упало сердце. Эд – человек разумный. Он наверняка навел справки и узнал, что произошло с Джайлзом. Об этом было известно всем. События в Латрел-Парке обсуждались во всем Литл-Хеддингтоне.
Сэр Джордж набрал в грудь воздуха и шагнул навстречу Эду.
– Эд, мальчик мой...
Эд быстро обернулся и направился к лорду Латрелу. Тот заметил, что Эд прихрамывает.
– Сказать не могу, как я рад снова вас видеть. Мы уже думали, что вы никогда не вернетесь... Но это не важно. Главное, что вы здесь, и я страшно этому рад. Пойдемте выпьем, и вы мне все расскажете.
Эд, будто не заметив приглашения, стоял как вкопанный.
– А Сара? Что с ней? – спросил он.
– Спит. Она весь день пробыла в госпитале. Джайлзу сегодня опять делали операцию. – Он помолчал и решительно продолжил: – Вы ведь, наверно, слышали, что с ним случилось?
– Да. Мне на базе сказали. Он здорово обгорел.
– Привезли сюда чуть живого.
– Мне очень жаль.
«Еще бы», – подумал сэр Джордж, а вслух виновато сказал:
– Сейчас он на лечении, и, боюсь, это затянется надолго.
– А Сара? Как она?
– Неважно, – ответил сэр Джордж. – Ей крепко досталось в эти месяцы.
Эд помрачнел.
– Думаете, я не догадывался? – резко бросил он.
Сэр Джордж отступил на шаг, будто ожидая удара.
– Конечно-конечно, – поспешно ответил он. Потом внимательно посмотрел в лицо Эда.
В его душе росло беспокойство.
– Конечно, я об этом знал, – уже спокойнее сказал Эд. – Поэтому я должен ее увидеть.
«Разумеется, – думал про себя сэр Джордж. – Разумеется, ты знал. А как же иначе? Ты не дурак».
– Она вас ждала, – честно сказал он. – Но мне кажется, лучше сейчас ее не будить. Она очень устала, вымоталась. В последнее время она в постоянном напряжении и, откровенно говоря, дошла до предела. К тому же только что перенесла пневмонию. Промокла у павильона... – сэр Джордж заметил, как при этих словах глаза Эда влажно блеснули. – И Джайлз... с ним очень непросто. Очень трудно справляться. Вы сами понимаете.
– Нет, – ответил Эд.
Сэр Джордж колебался, продолжать ли. Он опасался наговорить лишнего.
– Видите ли, Эд, все так осложнилось, – деликатно начал он. – Сара считала вас погибшим. Как и все мы. Весть о вас стала для нее роковой. Она сама будто умерла. Ушла в себя, отрезала себя от остального мира. Я очень тревожился за нее. И тут Джайлз... Она всю себя посвятила ему. Так преданно ухаживает за ним. Может, если бы не это...
Не трудитесь объяснять, – выдавил из себя Эд.
Я знаю, что Сара хочет вас видеть, – не таясь, признал сэр Джордж. – Но лучше не теперь, если не возражаете. Ей так редко удается выспаться.
– Я хочу только взглянуть на нее, – тихо сказал Эд, не сдвинувшись с места.
– Хорошо. Пойдемте. Я провожу.
Когда они вошли в ее комнату, Сара не шелохнулась. Шторы были раздвинуты, и света хватало, чтобы хорошенько рассмотреть ее. Сара лежала на спине, закинув одну руку за голову, другая покоилась на животе. Сразу бросалось в глаза, как она измучена. Сон ее был глубоким, тяжелым. Под глазами легли густые темные тени. Черты лица заострились. Сара казалась хрупкой и беззащитной, нуждающейся в защите и ласке. Сэр Джордж остался стоять у двери, Эд подошел к кровати. Он даже не попытался дотронуться до нее, только смотрел. Сэру Джорджу не было видно его лица, но Эд все не отходил, и старик занервничал. Он решил сам увести Эда.
– Нам пора, – прошептал он и тут, перехватив взгляд Эда, понял, почему тот застыл на месте. Он смотрел не на лицо Сары, а на ее руку: Сара вновь надела на палец обручальное кольцо. Сэр Джордж перевел взгляд на лицо Эда, коснулся ладонью его руки. Тот не шевельнулся.
– Пойдемте, – тихо сказал сэр Джордж. – Пусть поспит. Завтра вы с ней поговорите.
Эд как сомнамбула двинулся к выходу. Выйдя в коридор, сэр Джордж осторожно прикрыл дверь и обернулся к Эду. Его лицо было безучастным; шок стер с него все следы эмоций. Он невидящими глазами смотрел на старого джентльмена. Взяв Эда за руку, тот привел его в свою комнату, по соседству с Сариной. Усадил в кресло, налил виски из бутылки, когда-то подаренной Эдом, подал.
– Выпейте.
Эд взглянул на бокал и залпом осушил его. Взгляд его по-прежнему был пустым. Потом он заговорил:
– Я ее потерял. Она вернулась к Джайлзу.
Сэр Джордж нервно откашлялся.
– Не забывайте, – неуверенно начал он. – Она ведь думала, что вас уже нет в живых.
– Так и есть, – отозвался Эд. – Она меня убила.
Чувствовалось, что он еще не верит тому, что говорит.
Сэр Джордж налил ему еще.
– Я же говорил, что все неимоверно усложнилось.
Эд резко поднялся.
– Не надо ничего объяснять, – грубо сказал он. – Я не нуждаюсь в объяснениях. Мне достаточно того, что я знаю.
– Она необходима Джайлзу.
– Я ее потерял.
Сэр Джордж вздохнул.
– Я хотел бы сказать вам...
– Не надо.
– Вы не желаете поговорить с ней... потом?
– Зачем?
– Она вас ждала.
– Только затем, чтобы объявить о своем решении.
– Да, но не только.
– Ничего другого уже не нужно. Она вернулась к нему.
– Что мне ей передать?
– Что ей не требуется ничего мне сообщать.
– Это все?
– Все.
От Эда веяло арктическим холодом.
Сэр Джордж попробовал все же уговорить его.
– Эд, поймите. Джайлз без нее не может.
– Я все знаю про Джайлза, – отрезал Эд.
– Тогда вы должны все знать и про Сару, – тихо сказал сэр Джордж.
Эд с горечью взглянул на него.
– Это мои проблемы, – сказал он и, прежде чем сэр Джордж успел задержать его, вышел из комнаты.
Утром сэр Джордж зашел к Саре, чтобы вместе идти на завтрак. Она причесывалась перед зеркалом у туалетного столика. Он поймал ее взгляд в зеркале. Ее рука со щеткой замерла.
– Он приехал, – сказала она.
– Да.
Сара положила щетку, словно была не в силах ее держать.
– Как он?
– Похудел, прихрамывает. Он тебя видел. Она молчала, не сводя с него глаз.
– Он все знает, – сказал сэр Джордж. – Он увидел твое обручальное кольцо. И сказал, что... не надо ничего объяснять.
Сара безвольно опустилась на стул у столика и уставилась на кольцо, блестевшее на пальце. Сэр Джордж заметил, что оно стало ей велико.
– Где он?
– Не знаю. Ушел.
– Он вернется?
Она испытующе взглянула на него.
– Не думаю, – не сразу отозвался он.
– Нет, – сказала Сара. – С какой стати? Ему незачем возвращаться.
Они, как обычно, отправились в госпиталь, провели весь день с Джайлзом, который привычно злился и ворчал. Он неприязненно оглядывал Сару, сказал, что она похожа на скелет, что лучше бы ей самой лечь в больницу, а не торчать возле него. Все равно она ничем не поможет и бессмысленно его утешать, он не ребенок.
День тянулся долго, и сэр Джордж обрадовался, когда наконец пришла пора ехать домой. По дороге Сара не проронила ни звука. Это было какое-то траурное молчание.
В понедельник утром за завтраком Сара положила перед тестем письмо. Оно было адресовано Эду.
– Будьте добры, передайте ему в руки. Лично. Все же я обязана объясниться.
– Конечно, – ответил он.
Он смотрел, как она наливает себе кофе в чашку. Рука у нее не дрожала. Но в глазах была агония. Его захлестнула волна жалости, смешанная с чувством острой вины.
– Сара...
Она бросила на него быстрый взгляд.
– Нет, – сказала она. И процедила сквозь зубы еще раз: – Нет.
Внезапно ее рука, державшая чашку, дрогнула, так что чашка чуть не выпала.
– Думаете, я не понимаю, что с ним сделала? – сдавленным шепотом проговорила она. – Думаете, я не знаю, каково ему сейчас? Но что я могу сделать? Ответьте! Скажите ради всего святого, что я могу сделать?
– Ничего, – только и мог сказать сэр Джордж. – Ничего. Ты, Сара, ничего не можешь.
Он видел, как она меняется в лице. Только что оно было сосредоточенным, сдержанным, и вдруг черты ее расплылись, глаза, обведенные черными кругами, налились слезами, губы мелко задрожали.
– Почему он не остался мертвым?! – в отчаянии вскрикнула она. – Я смогла бы это выдержать, если бы его не было на свете. Но причинить ему такую боль... Лучше бы он умер! Господи, почему он не умер!
Она стремительно выскочила из-за стола, опрокинув стул, и с воплем раненого зверя выбежала из комнаты.
Сэр Джордж повез письмо на базу, но Эда там не было. Ему сказали, что он в отпуске. Через неделю сэр Джордж вновь наведался туда и узнал, что капитан Хардин переведен на другую базу. Где-то в Восточной Англии. Сэр Джордж выяснил адрес и отправил письмо по почте. Больше он никогда не видел Эда.
7
По дороге в Лондон Эду казалось, что он летит в самолете, ведет «Салли Б.» через Германию не выше сотни футов над землей, иногда снижаясь до пятидесяти, изо всех сил стараясь дотянуть хотя бы до Ла-Манша, где можно рассчитывать на помощь британских ВВС – если, конечно, их случайно запеленгуют, ведь радиосвязь нарушена.
Прямо перед ними выросли две церковные колокольни, и Эд лег на одно крыло, чтобы проскользнуть между ними, а ребята в восторге свистели и орали, потому что, несмотря на опасность, это было потрясающее приключение. Эду это напомнило, как он впервые попробовал серфинг на Гавайях.
Сейчас у него были те же ощущения. Он сидел не в кабине «Салли Б.», прорывавшейся к берегу, но вновь чувствовал себя на грани жизни и смерти. Шутница-судьба, думал он. Двадцать лет назад она подарила ему жизнь только затем, чтобы теперь он смог полюбоваться на чужое счастье. Но у тебя в запасе есть туз. Не важно, что там на руках у Джайлза Латрела. У тебя есть Сара. Ты никогда не был особо силен в покере, но зато судьба опять на твоей стороне. Жаль, что это не шахматы, в которых ты чувствуешь себя уверенней. Ты выиграл схватку со смертью, самым сильным и опасным противником. А он выиграл в другой игре, сломавшей твой дух. Эта рана кровоточит и по сей день.
Ему припомнились первые месяцы без Сары, когда он ходил как слепой, терзаемый беспрестанной, острой болью. Когда в голове у него вертелась единственная мысль – ее больше нет, и он не мог поверить, что она могла так поступить с ним. После всего того, что говорила, после того, что сделала, после того, что у них было. Но она поступила именно так. Вернулась к развалине Джайлзу Латрелу. И обрекла его блуждать в кромешной тьме.
Ничто не могло исцелить его. Ни другая женщина, ни вино, ни гнев, ни опасность, ни страх. Ничто. Бог свидетель, он все это испробовал. «Смешно, – думал он, – как же эта женщина завладела моими чувствами!» Он попытался найти ей заместительницу. Множество женщин он познал, бросаясь в очередную интригу, как на костер, и всегда выходил из огня по-прежнему обуреваемый любовным жаром только к ней, будто сердце его покрывала асбестовая броня, оберегающая эту всепожирающую страсть, смешанную с болью и мукой.
Он не мог смириться с тем, что один человек мог взять такую власть над другим. Он ломал голову, пытаясь постичь разумом эту загадку, проанализировать с помощью холодного рассудка. Но ничего не получалось. Этому не было объяснения. Это же ребячество, пытался убедить он самого себя, – так долго и беспросветно находиться под влиянием какой-то одной женщины. В мире полным-полно женщин. Даже по закону вероятности должна существовать другая, и не одна, которая смогла бы с таким же успехом войти в душу. Но он не нашел такой. Хотя старался как мог. Но никогда, ни с кем ему не доводилось испытать того сексуального влечения, той страсти, что внушала ему Сара Латрел. Он вспоминал, как она смотрела на него, когда он говорил ей, что может умереть от любви. «Мужчины умирают чего угодно и попадают на корм червям, только не от любви», – отвечала она. «Много ты понимаешь», – думал он. И всерьез помышлял об этом, но, слава Богу, все же не сделал того шага. Сегодня он имел случай возблагодарить за это Господа. Надо же, кто бы мог подумать, что все так обернется! Кто бы мог подумать!
Ты должен был так думать, сказал он себе. Ты, тупая скотина, должен был это предвидеть. Если бы ты вообще был способен соображать, ты бы это предвидел. Ведь это Сара, а не какая-нибудь другая женщина. Ты всегда знал, с самого начала, что она одна из миллиона, нет, из десяти миллионов, та единственная, что рождена для тебя. Если бы ты хоть раз дал себе труд задуматься, вместо того чтобы тупо переживать.
Он проклинал ее, обвинял во всех смертных грехах и, завидев женщину, чем-то ее напоминавшую, забывал о проклятиях и понимал, что никогда не избавится от этих колдовских чар. Каждая очередная женщина только заставляла его еще сильнее тосковать о Саре и еще безудержнее ее желать. Лекарства от этого не было. И он приучился жить со своей болью.
Сказать по правде, его недуг был пострашнее того, от которого страдал Джайлз. Как бы там ни было, у Джайлза была Сара. Он делил с ней жизнь, старел вместе с ней, обладал всем богатством ее зрелости. Что с того, что Сара его не любит; есть множество оттенков этого чувства, и что он, Эд Хардин, может знать о том, что испытывает Сара к мужчине, ставшему ее мужем. А ты, Хардин, если и можешь что-нибудь сказать о любви, так это то, как жить без нее.
Он так привык к собственной боли и собственному одиночеству, что не задумывался о том, что чувствует она. Как все одинокие люди, он был поглощен своими бедами и проблемами. Он думал только о том, что она сделала с ним, и никогда не пытался представить, что она сделала со своей жизнью. К тому же он не был знаком с Джайлзом Латрелом. Тот оставался для Эда некой абстракцией, тенью, призраком, который материализовался только сегодня. Обратился в человека, сшитого из кусочков чужой кожи, собранного заново с помощью протезов. Человека с лицом-маской, неходячими ногами и бесчувственным телом. Вот на что обрекла себя Сара.
Бизон Миллер говорил, что Джайлз Латрел живет в аду. Но и Сара живет в аду. Именно Миллер натолкнул его на мысль поехать в эти места, чтобы облечь в плоть и кровь призрак Джайлза. Фантазии Эда были слишком далеки от действительности; то, что ему представляюсь высеченным на каменных скрижалях, оказалось написанным на кусочке мыла. Письмена, погруженные в воды памяти, смылись. Теперь он свободен от химер и будет руководствоваться только тем, что видит и слышит. Его поводырем будет Сара. Он будет следовать за Сарой. Да, только за ней. Разве не мечтал он всегда, чтобы она привела его в землю обетованную? Что с ним сталось, когда оборвалась связующая их нить! Он заплутался в бесконечном лабиринте, то и дело попадая в тупики. Ничего, теперь игра начнется заново, и он будет держать ухо востро. Не промахнись на этот раз, Эд.
Надо, однако, иметь в виду, что он недооценил Джайлза Латрела. Он думал – когда еще вообще был способен думать, – что решение остаться с Джайлзом было продиктовано Саре ее кальвинистским мировоззрением и проистекавшим из него чувством вины. Сару так воспитали – в традициях честной игры и долга. Но, видимо, дело было не только в этом. Сара и Джайлз Латрел были из одного теста. Именно это и сыграло решающую роль двадцать лет назад. Ты совсем упустил из виду то, о чем столько раз твердила Сара: они вместе воспитывались, жили одной жизнью, имели общих знакомых, разделяли одни и те же ценности, были близки – так близки, что даже Эд с Дикого Запада не мог встать между ними. В трудной ситуации всегда хочется опереться на человека, хорошо известного, близкого, который наверняка не подведет. А Джайлз как раз и был таким человеком. И Сара предпочла его.
Вместе с ним она выбрала для себя тяжелый жизненный путь, который измотал ее, но не заставил сломиться. Она доблестно несла свой крест. Жертвенность иной раз служит сильным наркотиком, точно так же, как и жалость к самому себе. То и другое притупляет боль, даже создает кайф, только со временем дозу нужно будет увеличивать.
Все это должно было быть тебе давно известно, продолжал корить себя Эд, и давно надо было сюда приехать и увидеть все своими глазами. Ведь ее письмо было достаточно красноречивым; то письмо, которое ты вызубрил наизусть.
Прошел почти месяц с той поры, как он в последний раз видел Сару. Ее образ преследовал его на каждом шагу, не помогло и перемещение на другую базу. Он сопутствовал Эду в тридцатом вылете. Будь это даже трехсотый, все было бы точно так же. Впрочем, он уже стал привыкать к своему новому состоянию. Ему сделалось все равно. А потом он получил письмо.
Эд узнал на конверте почерк сэра Джорджа и вскрыл его, предполагая увидеть дружеское послание. Но там лежал другой конверт, на котором его имя было надписано рукой Сары. Это было как удар ниже пояса. Он страшился читать письмо, которое сулило причинить ему новую боль. Эд осушил почти полную бутылку виски, прежде чем решился взяться за письмо.
«Наверно, пытается оправдаться», – думал он. Что-нибудь в том роде, что она писала Джайлзу, собираясь с духом несколько месяцев. На сей раз она управилась быстрее, если иметь в виду, что письмо странствовало за адресатом по всей Англии. Виски не помогало; письмо действовало как холодный отрезвляющий душ.
Наконец он дрожащими руками разорвал конверт. Письмо было коротким. Без всякого обращения и без приветственных слов, написанное жирными буквами, как будто Сара вдавливала перо в бумагу, чтобы унять дрожь в руке. Его боль словно эхом отозвалась ее болью. Сначала он быстро пробежал письмо глазами, потом стал перечитывать снова и снова.
«Я не могу встретиться с тобой, Эд. У меня не хватает духу. Я думала, что ты погиб. И мне сказали, что Джайлз на пороге смерти. Я дала обет, что, если Джайлз выживет, я останусь с ним. Дала обет, понимаешь? И Джайлз будет жить. Я не могу опять нарушить свое слово, Эд. Пожалуйста, попытайся понять. Попытайся простить. Я всегда буду тебя любить.
Сара».
Он пошел в бар, напился до бесчувствия и пил еще два дня. Поскольку на его счету было уже тридцать вылетов и все знали, что ему дали отставку, на это смотрели сквозь пальцы. Эда с головой поглотила жалость к самому себе.
Сара обрекла его на жизнь в аду, но где же она сама обреталась все эти двадцать лет? Привязанная к человеку, в котором не осталось почти ничего живого, которому нужна была сиделка, а не жена, силы которого, и без того скудные, подрывали бесконечные операции. Она была нянькой, ангелом-хранителем, щедро расточающим ласку, заботу, внимание, а что получающим взамен? Благодарность? Любовь? Скорее всего ни то, ни другое. Сара, целовавшая его сегодня, была похожа на голодного, которому бросили кусок хлеба. Сара изголодалась по ласке. Он вернулся вовремя. Она нуждается в нем, а он наконец обрел цель в жизни. Его вело провидение. Да, иначе не скажешь. Теперь он готов отдать ей все, на что способен. «Прильни ко мне, Сара. Я буду тебе опорой. Я крепко задолжал тебе за двадцать лет и намерен вернуть долг сполна».
Господи! Если бы можно было повернуть время вспять! Сколько раз он собирался вернуться в Англию, но обуздывал порыв, боясь, что не удержится, поедет к ней и, увидев ее, не сможет с собой сладить. Он всячески избегал приезда в эту страну, страшась открыть ящик Пандоры, грозящий новыми бедствиями.
Внешне Сара почти не изменилась. Повзрослела, вот и все. Прическа стала другая – уже не копна коротких волос, а стрижка до подбородка. Взмах щетки – и пепельное облако мягкой волной ложится вокруг головы. Если и есть седина, то ее не заметно. Изменилась соответственно моде и одежда. Платье короткое, но не мини, едва прикрывающее колени, в пастельных тонах, легкое, из тончайшего шелка. А лицо прежнее, изящно вылепленное, с безупречной чистой кожей, с профилем античной камеи, с яркими глазами, обрамленными густыми черными ресницами – более густыми и черными, чем ему запомнилось. У нее была все та же нежная кожа, напоминающая английский фарфор, почти без косметики.
Она казалась тем, чем была: прекрасной женщиной, отважно вступающей в средний возраст. Она даже не пыталась скрыть года – свои сорок четыре. Да это и не требовалось. Ей и возраст был к лицу. Она, как всегда, была покоряющей и по-настоящему женственной; не стыдилась своей женской природы pi не выставляла ее напоказ. Оставалась особенной, ни на кого не похожей, уверенной в себе и не прибегающей к каким-то специфически женским уловкам, потому что в них не было нужды.
Его пронзило давно изведанное желание раствориться в этом источнике женственности. Вот оно, что он тщетно искал у других женщин. Но ведь и в нем сохранилось все то, что искала она. Очевидно, жизнь с Джайлзом Латрелом рождала в ней неудовлетворенность. Они с Эдом видели друг в друге свою вторую половину. Правда, – и в этом-то состоит одно важное «но» – то, что видела сейчас перед собой Сара, было только внешней оболочкой Эда Хардина, удачливого полковника военно-воздушных сил, без пяти минут генерала.
Но существовал еще один, другой Эд Хардин, застывший, как муха в янтаре, не способный выйти из клетки, в которую сам себя засадил, чтобы спастись от гибели, от опасности попасть в плен другой женщине. Это была настоящая шизофрения, двойная жизнь, вернее, с одной стороны – подлинная жизнь, с другой – прозябание. Он встречался с женщинами, использовал их, не переходя границ секса, не желая вступать в серьезные отношения и теряя способность чувствовать, радоваться, наслаждаться. Сколько бы женщин ни встречалось ему на пути, он зорко следил за тем, чтобы не увлечься, не потерять контроль над собой и не получить с их стороны новый удар. Даже свою жену он не допускал к своему внутреннему «я». Он был ей плохим мужем; слава Богу, после развода она вышла за другого и, как он слышал, счастлива в новом браке.
Но вот Сара подала ему сигнал – и он готов покинуть свою тюрьму. Кто бы мог подумать – не переставал удивляться Эд. Он и сам ждал чего угодно – Господь свидетель! – только не того, что произошло сегодня. Ему до сих пор не верилось. Может быть, его поджидает ловушка? Может, он чего-то недопонял? Ему вручили постановление об освобождении: «Сим удостоверяется, что Эдвард Джеймс Хардин, полковник, военно-воздушные силы США, отпускается на свободу и ему даруется новая жизнь...»
Эдвард Джеймс Хардин. Он мысленно улыбнулся. Так Сара называла его, когда хотела подколоть. Но ей нравилось его имя. Хорошие английские имена, имена английских королей. Она назвала своего сына Джеймсом. Почему она так сделала? В память о нем? Назвать ребенка Эдвардом было бы слишком. Но если это в память о нем... Если бы это был его сын... Эда ударило в сердце. Джеймс Латрел, двадцати одного года от роду. Значит, он родился в 1945 году. Эд резко нажал на тормоз, и машина стала. Господи Боже! Родился в 1945 году! Очень может быть... Да иначе и быть не может. Тупой ублюдок, выругал он себя. Вот почему она назвала сына Джеймсом. Потому что это твой сын!