1

Бомба взорвалась в тот самый момент, когда она была на пике наслаждения, их обоих подбросило под потолок, и она сначала решила, что причиной этому — сила оргазма, который она испытывала. Только поняв, что поднимается вверх, будто поддерживаемая чьей-то невидимой рукой, она догадалась, что что-то происходит не внутри, а снаружи. Тогда она закричала. И продолжала кричать, а невидимая рука перевернулась в воздухе ладонью вниз, и оба они упали на келимский ковер, только теперь она была не снизу, а сверху. Воздух с шумом вырвался из ее горла, но все звуки заглушил треск, такой оглушительный, что у нее заложило уши, а вслед за ним раздался страшный грохот, от которого задрожали тяжелые бархатные шторы и оконное стекло рассыпалось на тысячи колючих осколков. К счастью, над кроватью был балдахин, он и защитил их от стеклянной шрапнели, засыпавшей матрас, на котором они лежали всего несколько мгновений назад.

Когда комнату осветили багровые всполохи и запахло чем-то горелым, ей показалось, что она в аду, тем более что она почувствовала какой-то резкий запах, какой именно — она понять не могла. Запах горелого мяса? Совершенно убежденная в том, что она уже в аду и проклята навеки, она распахнула рот в безудержном вопле и в ужасе вцепилась в широкие плечи своего возлюбленного, пытаясь укрыться за ним.

Он тут же переменил положение, укрыв ее своим телом и зарывшись с ней вместе в простыни, так они и ждали, когда перестанет падать мебель, звенеть стекло, обваливаться потолок.

Наконец разодранные шторы рухнули вниз, и все стихло, слышен был только шум бушующего огня, изредка раздавались оглушительный треск и звуки взрывов.

Мужчина осторожно отодвинул ее в сторону, сказал резко:

— Оставайся здесь и не шевелись! — приподнялся на коленях и посмотрел в сторону окна. — Господи Иисусе!

Она, услышав его встревоженный голос, вскинула голову.

— Я сказал, не шевелись!

Она послушно повиновалась, но, когда он стал пробираться по усеянному осколками полу к окнам, она робко приподнялась и стала в ужасе оглядывать то, что осталось от роскошной спальни, еще несколько минут назад словно сошедшей со страниц журнала «Мир интерьера».

Добравшись до изуродованных огромных, во всю стену, окон, ее возлюбленный выглянул на площадь и увидел, как огонь лениво лижет покореженные остатки того, что совсем недавно было его новехоньким «Бентли Турбо-Р». Еще он услышал какой-то едкий запах — карбида, что ли, — смешавшийся с запахом горелой резины, расплавленного металла и бензина.

Он смотрел на все это с каменным лицом, смысл случившегося уже дошел до него, и он быстро просчитывал в уме, что нужно, нет, просто необходимо делать.

Развернулся к женщине, которая теперь лишь молча плакала, роняя слезы на скомканные простыни, и приказал:

— Одевайся! Скорее! Через несколько минут все приедут.

— Кто приедет? — тупо переспросила она, еще не оправившись от шока. Она думала только о том, что все непоправимо разрушено, и слезы лились у нее из глаз, как вода из прорвавшейся трубы. — Ты только посмотри, что стало с моей спальней…

Он окинул быстрым взглядом комнату и сказал нетерпеливо:

— Сейчас не до этого! Спальню твою можно отремонтировать, но, если ты немедленно не оденешься, завтра же об этом будут трубить все газеты и репутация твоя погибнет безвозвратно.

Она обиделась было на его тон, но потом до нее дошло, что положение действительно серьезное, и она кинулась в гардеробную, вход в которую был в стене рядом с кроватью. В гардеробной только сорвало с петель дверь, все остальное было в целости и сохранности. Трясущимися руками она стала натягивать на себя атласное с кружевом платье из «Ригби и Пеллера». Когда он тоже стал одеваться, она спросила, и голос у нее предательски дрожал:

— Что случилось?

— Кто-то только что взорвал мою машину.

— ЧТО? — Она замерла.

— Осталась только груда покореженного металла. И все.

— О Господи! — она не могла сдержать крика.

— Сибелла! — одернул он ее таким тоном, что она стремительно повернулась к нему. Лицо у него было строгое и непроницаемое, совсем не такое, каким оно было несколько минут назад, когда он, сосредоточенный на ласках, вел ее к вершинам наслаждения. Он снова укрылся за маску невозмутимости, которую носил на людях. И от этого она вдруг успокоилась, перестала паниковать, сделала глубокий вдох, потом другой, третий.

— Со мной все в порядке, — сказала она минуту спустя.

— Умница моя. — И эта скупая похвала, и его быстрая улыбка придали ей уверенности. Ник умеет все устроить.

— Одевайся скорее. Нам надо успеть обо всем договориться до того, как они приедут.

— О чем договориться? — Она все-таки не могла собраться с мыслями.

— О том, что нам говорить полиции, — объяснил он терпеливо. — Кто-то подложил бомбу в мою машину, следовательно, нас будут спрашивать о том, где мы были и что делали, когда она взорвалась.

— Ох! — наконец догадалась она и, взглянув ему в глаза, чернильно-синие, с проблеском, словно чернила были замешаны на ртути, и все прочла в них.

— Вот именно, — кивнул он. — Поторопись. У нас немного времени.

— Да, конечно. — Она попыталась улыбнуться. — Слава Богу, что ты такой сообразительный, Ник.

Кто-то постучался в дверь спальни.

— Мадам… сэр… У вас все в порядке? — Дворецкий, судя по голосу, был в панике.

Завязывая на ходу галстук, Николас Оулд подошел к двери и распахнул ее. Дверь была не заперта, но дворецкий никогда бы не открыл ее без разрешения.

— Да, с нами все в порядке, Бейнс. Как все остальные?

Ни голос его, ни поведение никак не выдавали то, что всего несколько минут назад он лежал в страстных объятиях хозяйки дома, жены совсем другого человека.

Под его взглядом, таким властным и невозмутимым, дворецкий наконец справился с испугом и принял свой обычный облик отменно вышколенного слуги.

— Никто из прислуги не пострадал, но боюсь, сэр, ваша машина взорвана.

В голосе его слышались извиняющиеся нотки. Честер-сквер как-никак.

— Да, мы слышали, — ответил Николас Оулд иронично. — Я как раз собирался спуститься вниз и все осмотреть.

— Боюсь, сэр, фасад дома пострадал.

— Тогда отправьте всех на кухню. Если удар пришелся на фасад, то в задней части дома безопаснее. Мы к вам присоединимся.

Он бросил на пожилого дворецкого долгий многозначительный взгляд, и дворецкий, как и его хозяйка, все прочел в его глазах. За долгие годы он отлично выучил, как ведут себя в этом доме, и сразу понял, что от него требуется.

— Будет исполнено, сэр.

Он отступил в сторону, пропуская Николаса к лестнице.

— Вам нужна помощь, мадам? — спросил он, обернувшись к спальне.

— Нет… Да… Мария здесь? Если здесь, пришлите ее ко мне.

Слуги, в большинстве своем иностранцы, жались у двери, как перепуганные овцы.

— Мария!

И одна из четырех женщин быстро скользнула мимо него в спальню.

Ее хозяйка сидела перед зеркалом в своей гардеробной и расчесывала волосы. От зеркала в спальне остались одни осколки, и туалетный столик валялся опрокинутый.

— Застегни мне «молнию», — велела она. — Быстро!

Испуганная девушка бросилась исполнять приказание, а женщина стала вертеть головой, проверяя, все ли в порядке. Сияющая вышивка на платье от Версаче не пострадала. А румяна просто сотворили чудо. Взяв серьги, она вдела их в уши, нанизала на пальцы кольца и, довольная, гордо улыбнулась своему отражению. Безукоризненно. А про липкую дорожку, текущую между ног, известно ей одной. И, решив не обращать на это внимания, она встала, прошла мимо посторонившейся горничной к двери, вышла из спальни и спустилась вниз, где посреди разгромленной столовой, находившейся как раз под спальней, стоял ее любовник.

— О Господи, — простонала она. Вотерфордская люстра рухнула прямо на обеденный стол стиля ампир, с которого, к счастью, уже был убран и лиможский сервиз, и хрусталь Баккара, но отполированная веками столешница была вся во вмятинах и царапинах, а люстра погибла безвозвратно. Стулья из того же гарнитура ампир валялись вверх тормашками, хотя, кажется, не пострадали, а георгианское серебро, упавшее с буфета, валялось на полу. Мейсенские фарфоровые клоуны, стоявшие на мраморной каминной доске, разбились вдребезги. Окна, как и в спальне, вылетели, и атласные шторы напоминали теперь лохмотья Золушки. В этот момент с потолка сорвался кусок штукатурки и упал прямо на голову Николаса.

— Черт подери!.. — Он дернулся в сторону, схватился за голову. Вид у него был такой, будто его обсыпали мукой, но он даже не стал отряхиваться.

— Теперь в библиотеку, — сказал Николас и вышел.

В библиотеке, соседней со столовой комнате, все было на местах, только обсыпалась лепнина с потолка. Поднос с кофейными чашками так и стоял на столике у камина, в котором тлели последние угольки, бокалы для бренди разлетелись на кусочки, а вот чашки были на тех же местах, где они оставили их полчаса назад.

— Отлично, — сказал он спокойно и уверенно. — Во время взрыва мы были здесь, разговаривали. Понятно?

Она кивнула.

Он внимательно осматривал комнату, удовлетворенный тем, что все получается вполне правдоподобно, но, повернувшись к ней и взглянув на ее безукоризненное платье, снова нахмурился.

— Так не пойдет! Этот чертов потолок рухнул… Если бы мы были здесь, то нас бы засыпало штукатуркой. Приблизительно так… — Он собрал в ладони валявшуюся на полу штукатурку и припорошил ей волосы и плечи.

— Николас! Мое платье, от Версаче…

Он даже слушать ее не стал.

— Взрыв был сильнейший. С минуты на минуту здесь будет полиция, пожарные, «скорая помощь». И, самое главное, газетчики. Так что безукоризненно выглядеть мы никак не можем. А еще нам надо обо всем договориться. Для тех, кто будет расследовать данное происшествие, история следующая: ты пригласила меня на ужин, чтобы обсудить со мной некоторые финансовые вопросы. Ты ведь не только давнишний клиент банка, но и моя старая приятельница. После ужина мы перешли в библиотеку выпить кофе и побеседовать. Беседа затянулась, и тут раздался взрыв. — Он вскинул руку и взглянул на запястье, чтобы уточнить время. — Черт! Мои часы…

Он развернулся и бросился в спальню. Его «Патек-Филипп» остались на столике у кровати. На них свалилась лампа, но секундная стрелка все еще бегала.

Надевая на руку часы, он снова обвел глазами спальню.

— Это оставлять нельзя, — пробормотал он, глядя на развороченную постель.

Опытной рукой он перестелил кровать, чтобы она выглядела так, будто ее разобрала горничная Сибеллы, подобрал с пола подушки, стряхнув с них на пол осколки. Искать будут все-таки не доказательства супружеской измены, а осколки бомбы.

Бросив последний взгляд на спальню, он услышал приближающийся вой сирен — это ехали аварийные службы. И он помчался вниз по лестнице. Когда он пробегал по коридору, массивный бронзовый светильник, до поры лениво покачивавшийся под потолком, сорвался и рухнул вниз.

Прямо на него.

2

Входная дверь открылась, когда Тесса наливала в кофейник кипящую воду.

— Харри? — спросила она удивленно, потому что не ожидала его так рано.

— А кто ж еще?

Голос мужа был бодрый, и она вздохнула с облегчением. Значит, он пришел в хорошем настроении.

— Это для нас несказанная радость и удовольствие, — с иронией заметила она. В кухню вошел муж, огромный темноволосый красавец, дышащий свежестью весеннего утра.

— Для кого это для вас? — осведомился он, сверкнув своими ярко-голубыми глазами.

— В последнее время я думаю, что в мужьях у меня еще один Сарж.

Сарж был огромный добродушный кот Тессы, черный, с белыми полосками на задних лапах, давно лишенный своего мужского достоинства.

— Я тоже по тебе скучаю, — возмутился Харри. — Иначе, думаешь, пришел бы? — Он снял плащ и бросил его на стул у двери, откуда плащ соскользнул на пол. — После этого двойного убийства я разбогатею на сверхурочных, но как же мне надоели смены по двенадцать часов! И надоело общаться с тобой записками. Все потому, что ты работаешь с девяти до пяти, а я в смену…

— Которая приходится на ночь, — съязвила Тесса.

Харри ухмыльнулся.

— Не на каждую. Сегодня рано утром наконец нашли этого сукиного сына — прятался у мамочки под кроватью. И тут вдруг до меня дошло, что я тебя не видел целую вечность, после чего я подумал, как хорошо бы было заняться «рукоположением», так, наверное, сказал бы твой батюшка.

— То есть разлука пробудила твои чувства?

— Еще как пробудила! Не веришь — проверь сама.

— Ха-а-рри! — Тесса возилась с кофейником, поэтому не могла оказать сопротивление, а он обхватил ее сзади руками и притянул к себе, чтобы она ощутила силу его возбуждения. — Да ты родился с эрекцией! — возмутилась она, чуть раздраженная, но все же польщенная. «Интересно, — подумала она, — неужели он из-за этого пришел с ночной смены, заканчивающейся в шесть утра, прямо домой, а не пошел, как обычно, с парочкой сослуживцев на Смитфилдский рынок в один из открытых круглосуточно пабов».

— Все мужчины… они должны быть настоящими мужчинами, — сказал он, уткнувшись носом ей в шею. — И должны это демонстрировать. Что я и собираюсь осуществить немедленно…

Тесса обернулась к нему.

— Что же за дежурство у тебя было? — сухо поинтересовалась она.

— Ни минуты продыху. Куча пьяных, причем все в лоскуты. Все камеры забиты. В Баттерси-парк какие-то ребята устроили пикничок. Нарушение общественного порядка по всем статьям.

— Наркотики и спиртное?

— Вот именно. Две девчонки крупно погорели на том, что решили покупаться в ночной Темзе. Какой-то умник увел всю их дорогую одежонку, нам пришлось их в одеяла заворачивать. Единственное, что при них осталось, так это их невозмутимость. С одной из них ты наверняка ходила вместе в школу.

Тесса никак не отреагировала на этот упрек.

— Я давно не общаюсь с этим миром, так что вряд ли бы я их узнала. Скорее всего они бы меня тоже не узнали. — И, вывернувшись из его объятий, она спросила: — Итак, сержант Сэмсон, что желаете на завтрак?

— Тебя. — Решимость его была непоколебима, и спорить было бесполезно. Он снова обнял ее. — Поем потом. Лучше заниматься любовью на пустой желудок. Надеюсь, ты еще помнишь, что после этого у меня зверский аппетит… К счастью, ты умеешь удовлетворить и то и другое.

Харри наконец пошевелился, со вздохом, будто нехотя, сполз с Тессы, откинулся на спину и удовлетворенно вздохнул — глубоко, полной грудью. Рядом постепенно приходила в себя Тесса. Тело, липкое от пота, муж, огромный и горячий, лежит рядом на смятых простынях, в окна льется утренний свет. «Наверняка опоздаю, — подумала она. — Что не останется незамеченным, так что надо придумать уважительную причину. Мое счастье, что фантазия у меня работает».

Она потянулась, села, и огромная ладонь Харри скользнула по ее плечам и позвоночнику, а потом снова вверх.

— Ты вся шелковая, — сказал он. — И снаружи, и внутри. Ты самая гладкая женщина из всех, которых я знал.

— Ты у нас известный знаток.

Рука его сжала ее шею.

— Ты что, не рада? Несколько минут назад никаких жалоб от тебя не поступало.

Обернувшись к нему, Тесса серьезно ответила:

— К сексу — как всегда — никаких претензий. Ты умеешь доставить удовольствие.

— Надеюсь, — довольно улыбнулся он и чмокнул ее в плечо. — А как насчет питания?

Она приготовила ему яичницу с беконом, помидорами и фасолью — его любимое блюдо, которого сама Тесса терпеть не могла, поджарила пару кусочков хлеба именно так, как ему нравилось — с хрустящей корочкой, и заварила чай в огромном керамическом чайнике. Харри признавал чай, приготовленный только в глиняной посуде, и пил не меньше трех кружек. Кружка у него тоже была любимая — в форме полицейского шлема.

Тесса выпила кофе и съела один гренок с джемом, а Харри с жадностью опустошил свою тарелку.

— Такой завтрак по мне, — похвалил он, взглянул на нее ласково и так же ласково попросил: — А теперь будь умницей, принеси мне газету — она во внутреннем кармане.

— Ты, конечно, отдаешь мне самое главное — свою любовь, — съязвила Тесса, поднимаясь из-за стола, — но не забывай, я тебе всего-навсего жена, а не рабыня.

Когда она положила перед ним «Сан», Харри поднял на нее глаза и спросил:

— А что творится в специальном отряде?

— Ничего особенного.

— Да, спешить особо некуда, ИРА ведь объявила о временном прекращении огня… Мне, правда, кажется, что какая-нибудь кучка террористов наверняка планирует небольшой взрывчик…

— Харри! Про отдел борьбы с терроризмом так шутить не стоит!

— Да-да, конечно… Только вы ведь не вполне полицейские, так? Полицейские — это те, кто ловит преступников, полицейские…

— Полицейские — они такие, как ты, да?

— Ты сама когда-то занималась тем же. Почему бы тебе не заняться этим снова? Бросай-ка свой суперотдел, возвращайся к тому, с чего начинала.

— Пока что мне в моем суперотделе грозит выговор за самовольную отлучку, — сказала Тесса, убирая со стола. Спорить с мужем ей не хотелось. В последнее время у них вся жизнь так и шла — то вверх, то вниз. Полчаса назад они были на вершине наслаждения, а сейчас опять эти навязшие в зубах разговорчики. Наверное, все это потому, что оба они стали существовать сами по себе. И с этим уже ничего не поделаешь.

— А что там с твоим назначением в провинцию? Тебя ведь вроде выдвигали, — спросил Харри с самым невинным видом и, увидев выражение лица Тессы, расхохотался и стал загораживаться от нее рукой. — Назад прислали документики, да?

— Только потому, что тип, за которым был решающий голос, выбрал на этот пост мужчину!

Харри пожал плечами и развернул «Сан».

— Будто ты не знала, что так и будет…

— Отлично знала! — Загремела посуда — Тесса стала загружать посудомоечную машину.

— В чайнике чай остался? — спросил он, когда машина заработала.

— Протяни руку и проверь сам, — ответила Тесса и отправилась принимать душ.

Она расправляла на кровати свежие простыни, когда в спальню вошел Харри, только что из душа.

— Умница ты моя. Обожаю спать в чистенькой постельке. — Он широко зевнул, блеснув своими великолепными зубами. — А спать я буду крепко… Я всегда хорошо сплю после того, как уважу свою женушку.

И он снова подошел к ней, обхватил сзади, уткнулся носом ей в шею.

— Ни за что! Я и так опаздываю, кроме того, я уже одета, а ты только что позавтракал. Ложись спокойно спать и помни — завтра будет новый день. — Она мило наморщила носик. — «Но пользы Скарлетт О'Хара это не принесло…» Если проснешься до того, как я вернусь, можешь почистить немного картошки. Я собираюсь приготовить на ужин курицу в лимонном соусе.

— Звучит заманчиво. Ты мне пива купила?

— Дюжину банок. Они в холодильнике.

— Умница!

— Стараюсь.

Тесса сделала вид, что задумалась.

— Н-н-у-у…

Он притянул ее руку к своему бедру.

— Еще разочек, быстренько… — попросил он. — Можешь не раздеваться. Я хочу тебя, Тесса, и немедленно!

И он получил то, чего хотел, но сначала она все-таки сняла юбку. Все было стремительно и, на Тессин вкус, довольно грубо. На Харри нашло, и Тесса по опыту знала, что, когда он в таком состоянии, спорить с ним бесполезно. Он от чего-то завелся, и ему нужно было расслабиться. Сама она не испытала даже чисто физического удовольствия. Такой секс ее совершенно не привлекал. Она снова с грустью вспомнила те первые дни их любви, когда он занимался с ней любовью так, будто она его первая и единственная. Теперь же он хотел просто сбросить напряжение.

Она снова пошла в душ и через десять минут вышла оттуда, свежая и сияющая, как новенькая пятифунтовая банкнота. Харри уже храпел, лежа на спине.

Она осторожно, чтобы не разбудить его, вытащила из-под него одеяло и укрыла его. Если Харри заснул, его и пушкой не разбудишь, особенно после того, как он дважды за полтора часа получил полное сексуальное удовлетворение.

Она поставила будильник на шесть — Харри терпеть не мог торопиться, проверила, на месте ли свежая рубашка, пиджак был уже вычищен, брюки выглажены. Ботинки его она не трогала. Харри чистил их только сам, доводя до немыслимого блеска. Чистое белье, ключи от машины, носовой платок… Все на месте. Тесса задернула шторы и тихо вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.

Заглянув в кухню, она увидела, что Сарж уже все съел, насыпала ему в миску еще корма, в другую налила воды — от молока он нос воротил, изредка милостиво соглашался на сливки. Перед уходом Тесса включила сушку для белья. Вечером, когда она вернется, белье можно будет уже гладить. «А Харри считает, что я чересчур организованная», — подумала она.

Он, как всегда, не поставил машину в гараж, а бросил ее в переулке. Тесса вывела из гаража свой «Гольф», потом поставила на место машину Харри и заперла гараж.

«Ну почему всегда так бывает, — подумала она, выезжая со двора, — если и муж, и жена работают, то жене приходится вкалывать в два раза больше?»

3

Настроение у Николаса Оулда было скверное. Его вымотала непрекращающаяся головная боль — бронзовый светильник пробил ему череп, и рану ему зашивали.

— Вам повезло, что у вас такие густые волосы, мистер Оулд, — успокоил его врач. — Иначе бы у вас было повреждение посерьезнее.

Да еще перелом плеча, из-за которого он ходил перевязанный и был похож на курицу для жарки. Не говоря уж о том, что больничная кровать оказалась на редкость неудобной, кормили и поили его совсем не тем, чем бы он хотел, непрерывно мерили температуру и давление и светили ему в глаза какими-то фонариками.

Николас, здоровье у которого было всегда отличное, попав в больницу, сразу затосковал. Хотел он только одного — чтобы его оставили в покое и дали возможность спокойно все обдумать, ведь кто-то злонамеренно собирался взорвать его.

Жизнь Николаса Оулда складывалась легко и благополучно — отец его был послом, в семье Николас был единственным ребенком, мать его обожала, учился он в Итоне и Оксфорде, а потом в Гарварде, так что к подобным превратностям судьбы он подготовлен не был и поначалу даже не мог поверить, что такое случилось именно с ним. А потом пришел в ярость. «Бентли» обошелся ему недешево, он ждал его два года, а теперь какие-то негодяи превратили «Бентли» в груду обломков. Причем неизвестно, какие именно негодяи. Он вел дела во многих странах, банкир всегда работает с деньгами. Если одной стране не понравилось, как он ведет дела с другой, — значит, дело плохо. Он сотрудничал с израильтянами, сотрудничал и с арабами, с Ольстером и с ирландскими националистами, а о южноамериканских странах, в том числе о тех, где власть была в руках у наркобаронов, и говорить нечего, хотя он отказался вежливо, но решительно помогать им отмывать их грязные миллиарды, несмотря на то, что это могло принести ему немалый доход. За последние шестнадцать лет он узнал про бизнес достаточно и отлично понимал, что есть и такие организации, которые не остановятся ни перед чем. Убийство для них — это просто слово, одно из множества других, и слово это они могут написать на любом языке. Тревожило Николаса на самом деле только лишь то, что он не знал, кто именно пытался его уничтожить. У Николаса были и другие причины для беспокойства, но события последнего времени отодвинули его прежние волнения на задний план.

Наверняка он знал только одно — что каким-то образом он перешел кому-то дорожку и ему было выказано неудовольствие. «Их неудовольствие! — мрачно подумал он. — А как насчет моего? Если они хотели заставить меня переменить манеру поведения, то старались напрасно». Он совершенно не переносил насилия и принуждения. Уже много лет он не позволял кому бы то ни было собой манипулировать. И все же, как только он пришел в себя, он стал размышлять о случившемся. Тем более что все равно делать больше было нечего. Читать он не мог — сразу уставали глаза и раскалывалась голова, по телевизору смотрел только новости и был весьма доволен тем, что сочиненная им история принята, во всяком случае, прессой. А кроме того, он никак не мог найти себе места. Такого с ним не было уже много лет. И, только разобравшись как следует в своих мыслях и чувствах, он понял, что все это происходит из-за того, что ему кажется, будто он утратил контроль над своей собственной жизнью.

Им не удалось отнять ее, потому что бомба взорвалась не вовремя, но они не успокоятся и наверняка повторят свою попытку.

Он не получал никакого предупреждения, скорее всего его не будет и в следующий раз. То есть под угрозой оказалась его бесценная свобода. Отныне ему придется быть осторожным во всем — куда пойти, чем, с кем и как заниматься. Уже нельзя будет жить как придется, и все потому, что некая безымянная и безликая группа людей собирается его убить. И они пострашнее тех хулиганов, которые попадались ему в Итоне.

Теперь времена другие, да и он сам уже не тринадцатилетний мальчишка: не так давно он отметил свой тридцать девятый день рождения, и во всех проведенных — и закончившихся его победой — боях он знал, с кем сражается. А сейчас впервые он мучился бессилием, и бороться надо было с легионом невидимок. Мысль о том, что отныне он будет под чьим-то наблюдением, что кто-то будет следить за каждым его шагом, приводила его в ужас. Годы понадобились ему, чтобы избавиться от бдительной заботы матери. Правда, сороковой день рождения тоже хотелось бы отметить…

Перспектива малоприятная. Обложили со всех сторон.

Придется идти на компромисс.

Компромиссов он не любил. Есть в них привкус поражения, а к поражениям он не привык.

В сотый раз он прокручивал в мозгу все случившееся, когда дверь в его палату распахнулась и кто-то воскликнул:

— Ник! Как такое могло случиться? Неужели кто-то хотел тебя взорвать? Por Dios! Hijo mio! Боже мой, сынок! — Увидев сына, бледного, с забинтованной головой и с рукой в шине, Рейна Оулд кинулась к нему, распахнув объятия, но он предостерегающе поднял руку.

— Мама!

И Рейна тут же перестала причитать.

— Не обращай внимания на мой вид, если что меня и мучает, так это не головные боли. Нет, умирать я не собираюсь. Не надо вызывать специалистов со всего мира. И нужно мне только, чтобы все меня оставили в покое.

— Слава Богу, теперь я вижу, что ты — это ты. Но ты мне все-таки расскажи, почему terroristas, эти террористы проклятые за тобой охотятся? Ведь ты же помнишь, это они взорвали моего деверя несколько лет назад.

— Взорвали, но в Испании, и он был членом правительства, мишень слишком заметная. А мы в Англии. У меня семейное дело, банк, и политических амбиций у меня нет.

— И все же это предупреждение. Разве я тебе не говорила, что колумбийцы — народ опасный? Я испанка, испанцы пришли в Южную Америку как колонизаторы. У меня там родственники. Твоя сестра — моя дочь — живет в Мехико. Я тебя предупреждала…

— Да, мама, предупреждала. Много раз, — устало прервал ее сын.

Рейна Мария де лос Анжелес де Мора и Кастеллон Оулд неодобрительно прищелкнула языком и, швырнув свои соболя на стул, наклонилась и обняла сына, обдав его ароматом духов.

Это была миниатюрная женщина ростом не более пяти футов, пухленькая, как откормленный голубь, и одетая в скрывающее фигуру свободное шерстяное платье цвета увядшей розы, идеально подходившее и к ее ухоженному лицу, и к шелковистым волосам, по-прежнему, благодаря искусству парикмахера, иссиня-черным. На ней были жемчуга — и на шее, и в ушах, помада в тон лаку на ногтях и цветам на ее изысканной шляпке.

— Когда они мне позвонили… Por Dios, que susto! Господи, какой ужас! Но Алехандро позаботился о билете, и через час я уже была в пути.

— Тебе не надо было уезжать из Мадрида, — сказал Николас строго. — Я же велел передать тебе, что я вне опасности.

— Вне опасности! Они взорвали твою машину, рассчитывая, что с ней взорвут и тебя, а ты считаешь, что ты вне опасности!

— Но меня ведь в машине не было!

— К счастью, нет! А что ты вообще делал на Честер-сквер? Я считала, что тот эпизод закончился.

— Сибелла Лэнон — солидный клиент нашего банка, — ответил Николас невозмутимо. — Мы ужинали вместе, а потом обсуждали ее финансовые дела.

Его мать улыбнулась и пожала плечами.

— Ну что ж, раз ты так говоришь… — сказала она сдержанно.

Николас Оулд пристально посмотрел на мать.

— Si. Именно так и говорю, — подтвердил он. — И ты так говори, когда тебя будут спрашивать. Понятно?

Ее глаза-вишенки глядели совершенно невинно.

— Естественно, сынок. Мне отлично известно, что Эдвард Лэнон — человек не самый приятный. Даже не знаю, кто хуже, он или terroristas. Но если ты будешь упорствовать и продолжать ухаживать за его хорошенькой женой… — Рейна Оулд покачала своей безукоризненно причесанной головкой. — Скоро ты встретишь какую-нибудь незамужнюю женщину, и тебе захочется чего-то большего, чем просто интрижки. Я — испанка и в таких вещах разбираюсь. Ты пропахал много акров пустошей, Нико. Пора сеять. Неужели тебе наплевать на мои чувства? Ты же знаешь, что я мечтаю перед смертью прижать к груди твоих деток.

— У тебя уже есть двое Елениных, — напомнил ей Николас. — А скоро появится и третий. Семья плодится и без моего участия.

— Елена далеко. А ты — Оулд, ты унаследовал фамилию своего отца, и семье этой двести пятьдесят лет. Что будет с банком, если ты останешься без наследника? Ты же прекрасно знаешь, что банком может управлять только кто-то из семьи. У твоего отца было двое братьев, но судьба распорядилась так, что унаследовал дело ты. Теперь твоя очередь позаботиться о том, чтобы передать все своему сыну. Если бы мой последний ребенок родился… Доктора говорили, что это был мальчик… — Трагический вздох. — Господь не дал.

Николас слышал эту печальную историю бесчисленное количество раз. И тут дверь снова распахнулась и в палату вошел коренастый человек в темном костюме и шоферской фуражке. В руках у него была огромная корзина цветов.

— Добрый день, — сказал он, войдя, и обратился к больному, спросив его, как старого знакомого: — Como estas? Как ты?

— Неплохо, Мариано, спасибо. — Взглянув на цветы, Николас понял, что мать опустошила весь цветочный магазин «Мойзес Стивенс».

Рейна искала что-то в корзинке.

— Где шампанское? — спросила она.

— Здесь. — И Мариано показал ей бутылки, спрятанные под цветами.

— Ради Бога, мама! Шампанского мне никак нельзя! — запротестовал Николас.

— Оно не для тебя, а для врачей и сиделок, которые спасли твою жизнь.

— Я же говорил тебе, что опасности для жизни не было!

— Ах… — мрачно вздохнула мать. — Они всегда так говорят. Мариано, пойди принеси вазы с водой.

— Да, сеньора.

Когда он вышел, Рейна Оулд придвинула стул поближе к кровати и наклонилась к сыну.

— А теперь расскажи мне, что все-таки произошло, — велела она.

— Я лишился новенькой машины, — мрачно ответил ей сын. — А потом мне на голову свалился бронзовый светильник.

— Ну купи еще одну машину! Это не беда! Кажется, у тебя еще три автомобиля. Меня интересуешь ты и еще — твоя несчастная голова. — Она снова сокрушенно прищелкнула языком. — Бедняжка! Сибеллу тоже жалко, но она, кажется, не пострадала?

— Надеюсь, ты понимаешь, что им отлично известно, где ты бываешь. Por Dios, Нико! — Рейна Оулд перекрестилась. — А если бы машина взорвалась вместе с тобой? Madre mia!

— Полиция обязательно сообщит мне, что именно произошло, и мне объяснят, как обезопасить себя. Они хотят, чтобы я дал показания.

— Естественно! Они обязаны выяснить, чьих рук это дело. — Она протянула руку и потрепала сына по голове. — Обещай, что ты будешь осторожен.

— Мама, я не могу и не хочу жить в клетке! И не потерплю, чтобы мне указывали, как вести дела и вообще как жить! Ты прекрасно знаешь, что я на такое не пойду!

— Да… да… конечно, — успокаивала его мать. — Но тебе все-таки нужно поговорить с полицией, и прислушайся, пожалуйста, к их советам. Они в таких делах разбираются.

Николас ничего не сказал, но Рейна, глядя на его застывшее лицо, вздохнула. Упрямый, как все де Мора.

— Тебя здесь долго продержат? — сменила она тему. — Врачи здесь хорошие? Может, стоит позвонить сэру Уильяму Орпингтону? Он специалист по мозговым травмам…

— У меня не мозговая травма, а черепная, — ответил он, с трудом сдерживаясь. — Скорее всего меня выпишут к концу недели. Ради Бога, мама, не суетись!

Она с облегчением услышала в его голосе знакомые раздражительные нотки.

— А, вот и вазы! Мариано, поставь их, пожалуйста, сюда, у кровати.

И она стала расставлять цветы, в чем была мастерицей, весело болтая о всяких пустяках. Николас слушал ее с улыбкой, несколько раз даже засмеялся, и лицо его постепенно светлело.

Каждая ваза, живописная, как ренуаровский натюрморт, заняла свое место, и тогда он протянул ей руку.

— Извини, мама, но у меня действительно побаливает голова.

— Бедняжечка! — И она чмокнула его в лоб. — Отдыхай. Слава Богу, я удостоверилась, что ты вне опасности. Но с врачами я все-таки переговорю. Как, кстати, их зовут?

В отделе с самого утра все так суетились, что Тесса сразу догадалась — что-то произошло. Ее тут же вызвали на совещание к начальству, где она узнала про бомбу, которая взорвалась на Честер-сквер в час ночи. Из-за Харри Тесса утром задержалась и не успела прослушать новости на «Радио-4», но сделала вид, что уже в курсе.

Расследование поручили ей, и Тессе надо было прежде всего взять показания у человека, чью машину разнесло в клочья. Все указывало на то, что это дело рук террористов, но ни одна из групп пока не сделала заявления. Серьезно пострадал только один человек. Сидевшему за рулем, а это был не владелец машины, оторвало обе ноги. Бомба была подложена так, что взорвалась, как только кто-то сел на водительское место.

— Он в реанимации в Чаринг-Кросс, вряд ли выживет. Похоже на кражу на заказ — это был новенький шикарный «Бентли Турбо-Р». Владелец машины в Веллингтонской больнице, у него незначительные травмы — от взрывной волны. Самое необычное то, что предполагаемая жертва — человек, далекий от политики, банкир, владелец солидного банка «Оулд и сыновья». Нам нужно узнать, кому и зачем понадобилось его взрывать, так что постарайтесь вытянуть из него побольше… У вас это отлично получается, Тесса. Этот Николас Оулд человек непростой и закрытый… Но вас-то учить не надо. Вы знаете, как вести себя с подобными людьми.

Николасу удалось убедить врачей, что он поправится быстрее, если ему разрешат вставать, и постельный режим был снят. Умение убеждать, неотразимое обаяние, да к тому же влиятельное имя всегда помогали ему добиться желаемого. В кровати надо спать или заниматься любовью, а думалось ему лучше, когда он ходил взад-вперед по комнате. И головная боль стала понемногу проходить, хотя она все-таки временами его мучила, раздражала, портила настроение.

Медсестра сказала, что его хочет видеть инспектор Сэнсом из полиции, и он бросил сквозь зубы:

— Наконец-то!

У него накопилось достаточно вопросов, на которые он хотел получить ответы. Но, увидев инспектора, он подумал то же самое, что думали все мужчины, глядя на Тессу Сэнсом: «Кукла Барби!» Длинные стройные ножки, золотистые волосы, правда, не длинные и пышные, а коротко стриженные, огромные голубые глаза. «Дотронься пальцем и сломаешь, — подумал он презрительно. — Наверное, она только бумажками занимается».

Тесса выдержала пристальный взгляд его холодных зеленых глаз и сразу же заметила, что доверия ее внешность не вызвала.

«Да, — подумала она невозмутимо, — у таких мужчин женщины ассоциируются только с вечерами в „Аннабель“, золотыми и платиновыми побрякушками из „Асприз“, примерками у Диора, ужинами в „Каннот“ и коктейлями в баре „Риволи“.

На Тессе был синий костюм из «Маркс энд Спенсер», туфли на низком каблуке, большая сумка через плечо, в руке — папка с бумагами. Она отлично понимала, что такого рода женщины его мало интересуют. Что, впрочем, не помешало ему сказать вежливо:

— Прошу вас, инспектор, присаживайтесь.

И сел он, только когда села она.

— Итак, что вам угодно? — спросил он, улыбнувшись. Его смуглое лицо словно засветилось, и она поняла, что перед таким мужчиной не устоит никакая женщина. Мало того, что он был высок и строен, в нем чувствовалась натура страстная и эмоциональная.

Тесса отлично знала такой тип мужчин. За одним из них она была замужем. И так же вежливо Тесса ответила:

— Мы хотим, чтобы вы, мистер Оулд, дали показания касательно взрыва, произошедшего ночью в воскресенье. Объектом взрыва была ваша машина, и нам надо знать, кто ее водил последние несколько дней, куда на ней ездили. Это поможет нам понять, каким образом в нее подложили бомбу.

Он ничего не сказал, давая понять своим видом, что это — ее игра и ход остается за ней.

— Получали ли вы какие-либо предупреждения? — Тесса решила не обращать внимания на его поведение. С такими людьми это лучший выход.

— Абсолютно никаких.

— У вас есть какие-либо предположения относительно того, чьих рук это дело?

Он пожал плечами.

— Я банкир и веду дела во многих странах, в том числе и в тех, где демократический строй не установлен. Можно предположить, что кого-то оскорбил, к примеру, мой отказ выдать заем.

Говорил он спокойно, но Тесса чувствовала, что он начинает злиться.

Но она все же задала тот вопрос, которого было не избежать.

— Кажется, в момент взрыва машина находилась не у вашего дома?

Вопрос был задан деловым тоном. Полиции нет дела до того, что он делал в час ночи в доме красотки из высшего общества, сплетни ее не касаются.

Но ему, видно, было не впервой оказываться в подобных ситуациях. Он был холоден, как семь восьмых айсберга, скрытых под водой.

— Совершенно верно, инспектор. Я был на Честер-сквер, ужинал со своей давнишней приятельницей и клиенткой нашего банка миссис Эдвард Лэнон. Мы пили кофе в библиотеке и обсуждали состояние ее дел. В этот момент и раздался взрыв, от которого пострадал фасад ее дома. Меня интересует только одно — почему взрыв произошел именно тогда? Я думал, что таким образом избавляются не только от машины, но и от водителя.

— В машине был водитель, — сообщила ему Тесса, которую не смутил блеск в его глазах.

— Кто же?

— Вор, который собирался ее угнать. Он сел за руль и включил зажигание, чем, по-видимому, и привел в действие взрывное устройство.

Он смотрел на нее невидящим взглядом. Тесса догадывалась о том, какие мысли мучили его, и, пока он приходил в себя, она стала записывать то, что он успел ей сообщить.

— Вы установили его личность? — спросил наконец Николас Оулд.

— Он профессиональный угонщик, хорошо известный полиции. Он угоняет машины на заказ, чаще всего — дорогие, вроде вашей. Он может взломать даже самое хитроумное охранное устройство. По-видимому, у него был дубликат ключа. Это не случайный воришка, и охотился он именно за вашей машиной.

Тонкие брови удивленно взлетели вверх.

— Значит, о бомбе он ничего не знал.

«Не знал, бедолага, — подумала Тесса, — и поэтому у него оторвало обе ноги». И она снова склонилась над бумагами, и вопросы возобновила не сразу.

— Вы сами приехали на Честер-сквер?

— А где находилась машина до этого?

— В гараже моего дома на Итон-сквер.

— Гараж охраняется?

— Я живу в районе, который ваши коллеги называют зоной повышенного риска. — В голосе его явно слышались саркастические нотки.

— В котором часу вы приехали к миссис Лэнон? — Тесса была безукоризненно вежлива.

— По-моему, без четверти восемь.

— Кто-нибудь водил вашу машину в предыдущие сорок восемь часов?

— Только мой шофер. Каждый день он возит меня в мой офис в Сити. Так было и в пятницу. В субботу я не пользовался «Бентли» до вечера. Мне подвезли его к дому в семь сорок.

— Не могли бы вы сообщить нам имя и адрес вашего шофера? Возможно, нам придется с ним побеседовать.

Он сообщил ей имя и адрес шофера. Записав показания Оулда, Тесса протянула ему бумаги и ручку.

— Будьте добры, мистер Оулд, прочитайте, все ли правильно, и подпишите вот здесь.

Он, видно, как и Тесса, занимался на курсах быстрого чтения, потому что вся процедура заняла у него всего несколько секунд.

— Скажите, — спросил он, поставив свою размашистую подпись, — какие меры следует мне предпринять, чтобы оградить себя от подобных инцидентов?

— Это вне моей компетенции. На этот вопрос вам ответит Специальная служба.

— А вы не из Специальной службы?

— Нет, я из отдела по борьбе с терроризмом.

Он вновь удивленно вскинул брови, но Тесса не отвела глаз. За четырнадцать лет службы в столичной полиции она научилась выдерживать любой взгляд.

— Среди террористов встречаются и женщины, — объяснила она.

Его тонкие, красиво очерченные губы дрогнули, и он улыбнулся. Улыбка должна была сразить ее, но Тесса давно привыкла к великолепным мужчинам.

— Объяснение принято, — сказал он. — Прошу извинить мою невежливость. У меня чудовищная головная боль, возможно, это сказалось на моем поведении.

Она убрала листы с показаниями в папку, взяла сумку.

— Извините за беспокойство, мистер Оулд. Спасибо, что уделили мне время. Думаю, нам не придется больше вас беспокоить.

Когда она встала, поднялся и он и, проводив ее до двери, распахнул ее перед Тессой. На пороге стояла еще одна посетительница. Это была брюнетка потрясающей красоты, изысканно одетая, пахнущая какими-то головокружительными духами. Тесса успела подумать, что именно такие женщины и должны навещать Николаса Оулда.

— Ник! Как? Даже в больнице?

Она кокетливо рассмеялась, что не помешало ей оглядеть Тессу с головы до ног. Но, убедившись, что Тесса не может составить ей конкуренции, дама успокоилась.

«Ник? — подумала Тесса. — Нет, мадам, я не советовала бы вам называть такого мужчину уменьшительным именем».

— Как мило, что ты пришла, Сибелла, — спокойно ответил Николас Оулд. — Это инспектор Сэнсом из отдела по борьбе с терроризмом. Она брала у меня показания относительно того, что произошло в воскресенье.

— Да… ко мне тоже заходил полицейский. — Женщина взглянула на него из-под густых ресниц, и Тесса готова была поклясться, что взгляд этот был исполнен самого неприкрытого желания. У нее не осталось никаких сомнений относительно того, что происходило между этими двумя, когда взорвалась бомба. Сплетни, как всегда, оказались верны.

Она вышла из палаты, а женщина скользнула внутрь.

— Всего доброго, инспектор, — сказал Николас Оулд, демонстрируя наконец свои безукоризненные манеры, и закрыл за ней Дверь. Тесса не сомневалась в том, что в данный момент занимало его воображение.

Тесса шла по коридору к лифту и вдруг поймала себя на том, что чувствует себя так, как чувствовала себя много лет назад, когда ее старший брат Руперт возвращался из школы.

Но почему встреча с Николасом Оулдом пробудила в ней эти воспоминания? Может, потому, что Руперту, будь он жив, было бы сейчас тридцать восемь лет, столько же, сколько человеку, с которым она только что беседовала. Впрочем, больше у них не было ничего общего. Руперт был золотоволосым мальчиком-ангелочком, думала она, спускаясь в лифте вниз. Такой же привлекательный, как Николас Оулд… правда, для лиц обоего пола. Его вожделели как женщины, так и мужчины. Вряд ли мужчины испытывают к Николасу Оулду сексуальные чувства.

И все же чем больше она об этом размышляла, тем больше он напоминал ей Руперта. Наверное, потому, что оба просто излучали уверенность в себе, оба были убеждены в своем превосходстве над окружающими — за счет внешности, за счет своего положения, и обоим с самого рождения было известно, что никто и ни в чем не может им отказать.

Когда Тесса была маленькой, она боготворила брата, но в его присутствии всегда чувствовала себя обойденной и никому не нужной. Она была всего лишь хорошеньким ребенком, а Руперт был так красив, что от него буквально глаз нельзя было отвести.

Красота и стала для него погибелью, но Тесса после того, что случилось, нашла себя и выбрала профессию, о которой раньше и не помышляла. И, выбрав ее, встретила мужчину, который стал ее мужем.

4

Тесса приехала в Ричмонд поздно вечером, когда Харри уже ушел на работу. Задержалась она из-за двух ложных вызовов. Оба раза речь шла о бомбах, якобы подложенных в двух кафе «Бургер Кинг» — в Хаммерсмите и в Патни, поэтому проверяли тщательно. Было много суматохи, и все без толку. Но убедиться в том, что бомб нет, все-таки надо было, поэтому рабочий день Тессы закончился на несколько часов позже обычного и домой она вернулась усталая, злая и раздраженная. Ну почему людям наплевать на то, какой шум поднимается из-за их ложных вызовов! Сколько времени пропадает даром — чтобы удостовериться в том, что вызовы действительно ложные, надо обшарить каждый закоулок. А им кажется это «просто шуткой», так, во всяком случае, сказал, пожав плечами, кто-то из задержанных за такой вот ложный вызов. «Ничего себе шуточки, — мрачно думала она, сворачивая на свою улицу. — В суде узнает, что за это бывает».

В половине девятого она открыла дверь своего дома, и встречать ее вышел только Сарж, который стал тереться о ее ноги и жалобно мяукать, давая понять, что не прочь подкрепиться.

— Знаю-знаю, я опоздала. Он что, тебя не покормил? Как всегда… Он думает только о себе. Котик мой бедненький, ты, наверное, умираешь с голоду. Пойдем посмотрим, что у нас есть вкусненького.

Тесса взяла его на руки, и кот тут же уткнулся мордочкой ей в подбородок. В кухне Тессе сразу же бросился в глаза беспорядок, который оставил после себя Харри. Картошки он не почистил, хоть она и просила его об этом, приготовил себе курицу, а картофель пожарил мороженый. Везде валялись грязные сковородки, тарелки, ножи. В спальне наверняка неубранная постель, в ванной грязь. Харри никогда не вешал полотенце на место, бросал где попало крышечки от шампуня и зубной пасты. Привык, что за ним всегда убирала его мамочка, и от жены, естественно, ждал того же.

Ее и без того отвратительное настроение испортилось еще больше. Харри отлично известно, что она ненавидит беспорядок, но мамочка успела внушить своему сыночку, что первейшая, вернее, единственная обязанность жены — ухаживать за мужем. Тесса много раз видела, как свекровь не только клала своему мужу в чай сахар, но еще и размешивала его. Харри считал, что и его жена должна так же заботиться о нем. Мужья зарабатывают на хлеб насущный, а удел жен — домашнее хозяйство.

Тесса была уверена, что Харри нарочно за собой не убирает — так он выражает свое недовольство ей и тем, что она позволяет себе слишком многое из того, что хорошим женам делать не положено. Но все же сегодня утром он не отправился «попить пивка с ребятами», как делал это обычно, а пришел домой и дважды за утро занимался с ней любовью. Нет, любовью занимался только один раз, второй — просто сексом. Секс для Харри — проявление любви, напомнила себе Тесса. Иначе — тратя собственное время, оказывая внимание, изредка помогая своей работающей жене — он проявлять любовь не хочет. Но, в конце концов, в такую игру могут играть оба игрока. Может же он отказываться помогать ей, значит, она может отказаться поддерживать его — скажет, например, что не поедет с ним в Миллуэлл на празднование серебряной свадьбы его сестры Сисси. Тесса терпеть не могла Сисси, и золовка платила ей тем же. Как и три других сестры. Нет, не о такой жене для своего младшего братишки мечтали они.

Пожаловавшись самой себе, Тесса немного успокоилась, покормила Саржа, а потом, переодевшись в джинсы и футболку, стала убирать за Харри.

И только вымыв все до блеска, открыла холодильник, чтобы решить, что приготовить на ужин. Днем она сжевала на ходу сандвич и с тех пор не ела. Выбор свой она остановила на тигровых креветках с рисом.

Телефон зазвонил, когда она на сковородке разогревала рис. Автоответчик был включен, но, услышав властный голос матери, Тесса сняла трубку. В последнее время Доротея говорила таким тоном крайне редко.

— Да, мама.

— У отца снова удар, — сказала Доротея вместо приветствия. — Полагаю, тебе следует приехать. Сейчас поздно, я советую тебе выехать завтра с утра. Врач говорит, что непосредственной угрозы для жизни нет.

— Я приеду сегодня, — ответила Тесса. Возражать матери давно вошло у нее в привычку.

— Ехать не меньше двух часов, а ты весь день была на работе. Говорят же, что у женщины-полицейского работы непочатый край. — Даже сейчас Доротея не преминула высказать свое неодобрение по поводу выбранной дочерью профессии. Когда Тесса сообщила матери о намерении поступить на службу в полицию, последним доводом Доротеи было: «Ты же не встретишь там ни одного знакомого лица».

— Я люблю водить машину, мама. Ты, наверное, забыла, как когда-то я проводила за рулем восемь часов в день.

— Отлично, — недовольно ответила мать. — Я дождусь твоего приезда.

«Всегда оставляет последнее слово за собой, — подумала Тесса. — Даже на Страшном суде будет спорить».

Тесса давно перестала быть той тихой и послушной девочкой, которую мать держала взаперти первые восемнадцать лет жизни, но Доротея время от времени все же пыталась ею руководить.

Когда Харри должен был впервые встретиться со своей будущей тещей, Тесса предупредила его: «Моя мама придерживается принципа „живи сам и давай жить другим“, но только в тех случаях, когда все делается согласно ее пожеланиям».

Харри тогда только усмехнулся. «Значит, она отлично поладит с моей матушкой, девиз которой: „Мое мнение обязательно для всех“.

«Поладили», — горько усмехнулась Тесса, вспомнив первую встречу двух матерей.

Она вернулась на кухню. Десять двадцать. Если выехать в начале двенадцатого, можно добраться до родителей к часу.

Сев ужинать, Тесса стала думать, что делать — позвонить Харри или оставить ему записку. Можно позвонить в Баттерси, но он скорее всего будет занят и не подойдет к телефону. Написав записку, она избежит скандала с Харри, который наверняка разозлится, узнав, что Тесса не поедет с ним к его сестре. Он решит, что болезнь отца — это только предлог, чтобы не видеться с его родственниками. Конечно, они недостаточно для нее хороши — простые работяги. Когда речь шла о его семье, Харри становился мнителен и обидчив. И Тесса решила написать записку. К чему лишние скандалы?

Записку она прикрепила к холодильнику. Когда Харри приходил домой, он первым делом доставал из холодильника пиво. Тесса не стала просить его позвонить ей — Харри терпеть не мог, чтобы женщины указывали ему, что делать, но напомнила, чтобы он покормил Саржа. Сарж был ее котом. Харри любил собак, причем крупных, но специально изводить Саржа он не станет. Просто не будет обращать на него внимания, и все. В конце она написала, что позвонит, как только что-нибудь прояснится.

В пять минут двенадцатого ее «Гольф» Уже мчался к шоссе МЗ.

Харри Сэнсом вернулся домой в половине восьмого утра в дурном расположении духа — дежурство было не из легких. Открыв дверь, он сразу же понял, что квартира пуста, а когда зажег свет, увидел, что жена приходила и ушла. Все кругом блестело. Как всегда. В этой чертовой квартирке даже пыли не бывает. Будто и не живут тут! Мама давно ему говорила, что жена у него чистюля из чистюль. «У вас всегда все просто сияет, аж противно… Поэтому я к вам и не езжу. Дом у вас какой-то нежилой. Завели бы детишек, все было бы по-другому».

Харри нарочно бросил плащ в угол и пошел на кухню за пивом. На холодильнике он увидел записку, прочел ее и, скомкав, швырнул на пол. Как всегда! У ее проклятого папочки новый удар! Сколько лет Харри его знает, столько лет старикан помирает. Последние лет шесть он может общаться только письменно — научился писать левой рукой после того, как у него отнялась речь и правая половина тела. Сила духа у него есть, это точно. Поживи-ка так, словно за яйца подвешенный… Правда, его стерва-женушка яйца ему открутила лет сто тому назад.

Теперь весь праздник насмарку. А к нему полгода готовились. Мама обидится. Неужели Тесса не могла немного подождать — сходила бы с ним, а потом бы ехала в свой Дорсет.

Нe помирает же старик… Или помирает? В записке об этом ни слова. Да нет же, это просто предлог, чтобы испортить семейный праздник. Что угодно придумает, лишь бы не видаться с его родственниками.

Он наполовину опустошил банку с пивом. Ну и черт с ней! Господи, мама его со свету сживет! Она обожает, когда все собираются вместе — дети, их мужья и жены, внуки — за круглым столом. Правда, в новой столовой все за раз не усаживаются, она вполовину меньше той, что была в их старом доме, где они родились и выросли.

Харри представил себе, как мать фыркнет презрительно, как подожмет губы. «Меня это не удивляет. Она могла такое и подстроить. Сам знаешь, она терпеть не может к нам в гости ходить. Конечно, твой отец был простым докером, а ее — ее папочка епископ. Скажи мне ради Бога, как тебя угораздило выбрать жену не из наших?»

Как угораздило, как угораздило… Харри допил пиво. Если Тесса захочет позвонить, пусть звонит. Побеседует с автоответчиком.

И он пошел за следующей банкой.

К воротам домика, в который родители перебрались из епископского дворца, когда стало ясно, что после второго удара отец не оправится, Тесса подъехала в час ночи. Луна заливала серебристым светом лужайки, в холле и в комнате отца на первом этаже горел свет.

«Гольф» она оставила на посыпанной гравием дорожке перед домом, взяла сумку и пошла к крыльцу. Входная дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий смуглый человек.

— Добрый вечер, мисс Тесса. Доехали нормально? — Он взял у нее сумку.

— Да, спасибо. Как там дела?

— Этот удар может быть последним. Он парализован полностью. Может только моргать глазами и не всегда понимает, что ему говорят.

Говорил Риггз спокойно, но Тесса понимала, что у него на душе.

— Ваша матушка с ним. Идите туда, а я разогрею вам суп. Я и сандвич приготовил.

— Спасибо, Риггзи. — Тесса называла его так с детства — сколько она себя помнила, он всегда был с отцом. Есть ей совсем не хотелось, но она знала, что ее отказ огорчит его. Риггз считал, что в дороге всегда разыгрывается аппетит.

Дороти Паджет сидела в кресле и спокойно вышивала шелком. Когда-то это была комната для завтраков, переоборудованная сейчас в больничную палату. Дороти не стала вставать, просто подняла голову.

— Тесса, — сказала она тоном человека, который знает, что такое выполнять свой долг. — Надеюсь, ты добралась без приключений?

— Да, спасибо. — Тесса поцеловала мать в щеку и подошла к кровати. Отец спал. Лицо бледное — ни кровинки, и Тесса почему-то вспомнила гробницы средневековых святых, которых так много в соборах Дорчестера. Только опущенные уголки рта выдавали его состояние.

— Когда это случилось? — спросила она.

— Риггз увидел, когда принес ему ужин. Доктор Гиффорд говорит, что следующий удар будет последним. На сей раз твой отец выжил только потому, что у него крепкое сердце. Оно его и поддерживает, но надолго ли? Я решила, что лучше тебя вызвать. Сама понимаешь — заранее ничего сказать нельзя. Сколько ты можешь здесь пробыть?

— До вечера воскресенья.

— А что твой муж?

Доротея никогда не называла мужа дочери по имени.

— У его старшей сестры завтра серебряная свадьба, мы приглашены, — сказала Тесса. — Ему надо там быть.

— Тем лучше, — заметила мать. — Он никогда не знает, чем ему здесь заняться. Наверное, поэтому он больше сюда и не ездит.

Зять Доротею больше не интересовал. Она подняла свои темно-синие, как у Тессы, глаза на дочь и пристально на нее посмотрела.

— Если ты еще немного похудеешь, то будешь пролезать в игольное ушко.

Сама она была дамой внушительной, с огромным бюстом и необъятными бедрами. Но по-прежнему оставалась красивой. Она была яркой блондинкой вагнеровского типа (в юности ее даже звали Вал, сокращенное от Валькирии), с уверенным громким голосом и со столь же уверенными манерами. Когда муж ее был епископом, всем было понятно, что занимается он только делами церкви, а она держит под контролем всю епархию. После первого удара он оправлялся долго, но все же встал на ноги, но пять лет спустя последовал второй удар, вследствие чего ему пришлось удалиться от дел в возрасте шестидесяти пяти лет, что весьма огорчило его жену, вынужденную поступиться своими амбициями. Ей повезло — преемник мужа был фигурой незначительной, выпускник какого-то нового университета, сам из рабочей семьи, и жена была ему под стать — ни ума, ни породы. Конкуренции она составить не могла, поэтому Доротее удалось не выпустить бразды правления епархией из своих цепких рук. Тесса хорошо знала, что мать без боя не сдается.

— Бедный папа, — пробормотала она. Как же этот мягкий, милый человек женился на такой самоуверенной и властной женщине? Тесса всегда была ближе к отцу, а не к матери, хотя и понимала, что главной гордостью родителей был Руперт. Смерть сына и страшные обстоятельства этой смерти — вот чего Хью Паджет не смог вынести.

Тесса постаралась отогнать от себя воспоминания.

— Уже поздно. Может быть, ты пойдешь спать, мама? Поесть я могу и здесь.

Доротея поджала губы.

— Ты, наверное, привыкла на своей работе и к странному распорядку дня, и к странным людям. — Сделав это заявление, она продолжала так же громогласно: — А вот и Риггз с супом и сандвичами. Не засиживайся. И вы тоже, Риггз. Завтра вы понадобитесь. В одиннадцать тридцать у меня собрание женского совета.

Риггз и Тесса только переглянулись.

Оставшись одна, Тесса пододвинула стул поближе к кровати и поставила поднос на колени. Густой овощной суп с приправами, сандвич с холодным ростбифом и хреном. Риггз знал, что Тесса любит, и всегда старался это ей и приготовить. В отличие от Доротеи, заявлявшей, что относится она к детям одинаково, Риггз не скрывал, что любимица его — Тесса. А про Руперта он догадался с самого начала. Риггз был немногословен, но все примечал.

— Как получилось, что ты все знал о Руперте? Ведь даже отец узнал, когда было уже поздно, — сказала ему Тесса на похоронах.

— Потому что твой отец не обращает внимания на самые обычные вещи. Как все идеалисты, он находит извинения слишком многому. Такие люди судят поверхностно, и он просто не понимал, что происходит с сыном.

— Но ты не можешь не признать, что Руперт умел произвести самое благоприятное впечатление, — начала было возражать Тесса и вдруг с горечью поняла, что завидовать уже нечему.

— Конечно. Когда он шел по улице, люди всегда оборачивались ему вслед. Он был из тех, про которых в Библии говорится как о «гробах повапленных».

Только Руперт был всегда таким милым, таким жизнелюбивым…

Тесса съела суп и сандвичи, поставила поднос на пол. Посмотрела на отца — он не шевелился. Тесса достала из комода плед и завернулась в него. Ложиться ей не хотелось — она знала, что не заснет. У нее было неспокойно на душе, не только потому, что отец был при смерти. Их уже предупреждали однажды, что он на пороге смерти, и тогда он отказался переступать через этот порог. От Хью Паджета дочь его унаследовала внутреннюю силу, скрытую под обманчиво-хрупкой внешностью. Она, как и он, была сильной личностью. Сын унаследовал материнскую уверенность в себе и броскую внешность (в годы ее молодости на нее тоже оборачивались на улицах). Руперт, как и Доротея, привык быть в центре внимания и воспринимал это как должное.

Тесса пошла в отца, с детства была застенчива, при гостях старалась вести себя незаметно, на что, впрочем, и внимания не обращали — Руперт держал площадку. Когда его отправили в Итон, она тосковала по нему. Девятилетнюю Тессу привезли в Итон на ежегодные летние празднества, и она была поражена тому, каким длинноногим красавцем стал ее брат, неотразимый в своем вышитом жилете.

Но однажды он совершенно неожиданно вернулся домой посреди года — случилась неприятность. Какого рода, Тессе не объяснили, она знала только, что ее брат совершил некий проступок, за который был исключен из школы. Мать из Валькирии превратилась в безутешную Изольду, а отец удалился в свою часовню, где предавался молитвам — так он поступал всегда в трудные минуты.

Так Тесса поняла, что случилось действительно что-то серьезное. Но никто не стал объяснять ей, что именно. Даже Риггз молчал.

— Почему вы не говорите мне, за что исключили Руперта? — спрашивала она. — Я знаю, что из школы отсылают только за что-нибудь ужасное. Что он натворил?

— У него неприятности, — говорил Риггз.

— Но у него всегда бывали какие-нибудь неприятности!

— Теперь мы знаем, какие именно. — Из Риггза ничего больше нельзя было вытянуть.

И только услышав его разговор с мистером Генри, который служил у них садовником пятнадцать лет, услышав, как Риггз с отвращением говорит: «Предупреждал я, что так и будет», Тесса выяснила, что случилось. «Мастер Руперт — грязный маленький содомит», — презрительно сказал тогда Риггз. Что это значит, она не знала — в доме таких слов не употребляли, поэтому она обратилась к Оксфордскому словарю, что ей мало помогло, потому что она не знала и что такое «противоестественные сношения», но спрашивать об этом у взрослых не решилась.

Тессу отдали в школу-интернат, и только тогда она узнала, за что же именно Руперта в шестнадцать лет исключили с позором из Итона. Он прожил дома до восемнадцати лет, после чего уехал. Отец никогда не спрашивал о том, как он живет, а мать об этом никогда не говорила. Его застали в постели с другим мальчиком. Обоих исключили.

В интернате девочки говорили про гомосексуализм — у многих из них братья учились в Итоне, и они имели об этом представление. В семье Тессы вопросы пола не обсуждались. И она стала еще более скрытной, особенно после того, как ей не разрешили общаться с братом, переехавшим в Лондон. Мать навещала его время от времени, но домой Руперт не приезжал. Изредка она получала от него открытки, вложенные в письмо к матери. Чаще всего он писал из-за границы — из Марокко, Танжера, с какого-то острова на восточном побережье Америки. Он всегда поздравлял ее с Рождеством и с днем рождения, мать передавала ей его подарки, о которых отцу не говорили.

Ей исполнилось восемнадцать, старый скандал был давно забыт, и тогда наконец она узнала, почему брату не дозволялось общаться с семьей. Она приехала с матерью в Лондон, жили они у младшей сестры матери Марианны, у которой была дочь, ровесница Тессы. Тессу и Арабеллу пора было выводить в свет — они готовились к первому балу.

Тесса набралась смелости и позвонила Руперту из телефона-автомата. Номер его она нашла в записной книжке матери. Он обрадовался ее звонку и договорился встретиться с ней в «Маркс энд Спенсер» у Марбл-Арч.

— Внизу есть кафе. Там днем бывает много народу, поэтому нас вряд ли кто заметит. Ты же, наверное, не сказала маме, что нарушила ее правила…

— Ты что, меня дурочкой считаешь? — обиделась Тесса. Ей отлично было известно, что будет, если мама узнает.

Он рассмеялся.

— Я знал, что ты умница. Молодец, взрослеешь. Я про тебя всегда думал — в тихом омуте черти водятся… Интересно, я тебя узнаю?

Тесса рассмеялась, и все ее опасения рассеялись. Руперт шутит — как в старое доброе время.

— Конечно!

— Что ж, проверим. Надеюсь, тебе удастся ускользнуть незамеченной — я так хочу с тобой встретиться.

— Я позвонила тебе, потому что сейчас как раз удобный момент. Мама отправилась в парикмахерскую, а потом у нее ленч с дядей Джорджем в Вестминстере. Я собиралась пройтись по магазинам с Беллой, но она решила сходить на утреннюю службу в церковь.

— Какая благоразумная особа! Кажется, раньше она такой не была. Значит, «Маркс энд Спенсер», через полчаса.

Она первая его увидела. На него, как обычно, глазела половина посетителей кафе, что ее совершенно не удивило — он стал еще красивее. У Руперта было классически правильное лицо с четко очерченным ртом и глубоко посаженными голубыми глазами с тяжелыми веками и пушистыми ресницами. Одет он был в элегантный костюм-тройку, темно-синий в узкую полоску, а туфли были начищены до зеркального блеска.

У него осталась привычка откидывать рукой со лба свои густые русые волосы.

Наверное, она изменилась больше, чем ей казалось, потому что узнал он ее, только когда она сказала ему: «Привет!» Он с радостным удивлением оглядел ее с ног до головы и улыбнулся.

— Господи, неужели это ты? Как же ты выросла! Дай-ка я на тебя посмотрю!

Он обнял ее, а потом стал пристально разглядывать. Взгляды окружающих были устремлены на него, но он, совсем как его мать, воспринимал это внимание как должное.

— Какая ты стала хорошенькая! О, и по-прежнему краснеешь! Интересно, много ли осталось в наше время восемнадцатилетних девиц, не разучившихся краснеть? Или за это надо благодарить матушку, которая охраняет тебя, как сокровища короны?

Тесса покраснела еще больше.

— Милая ты моя. — Он сказал это так, что Тесса вздрогнула от удовольствия. И продолжал, взяв Тессу под руку: — Сейчас мы с тобой отправимся в одно тихое местечко. Тебя там никто не узнает, а я у них — человек уважаемый. Там поболтаем. Тебя пускают в бары?

— Никогда туда не ходила, — призналась Тесса.

— Естественно. Мама тебя стережет. Ничего, когда-нибудь надо начинать.

Он отвел ее в маленький паб неподалеку от Уигмор-стрит. Там Тесса могла спокойно сидеть и любоваться на своего обожаемого брата, который очень мало изменился, только стал еще красивее и загадочнее.

Они ждали, когда им принесут «завтрак пахаря» — хлеб с сыром, и Тесса заметила, что здесь тоже на него поглядывают, как мужчины, так и женщины, кто-то украдкой, кто-то рассматривает в упор, и ее, как когда-то давно, обожгло завистью. Но любовь к нему была сильнее зависти, а папа учил ее, что добродетель всегда побеждает порок.

Он хотел знать про ее жизнь все, и она рассказала ему про школу, про то, как сдала экзамены.

— Я всегда говорил, что ты умница-разумница, — похвалил он.

Еще она рассказала про будущий бал и про то, как ходила к портнихе. Мама заказала ей чуть ли не целое приданое.

— Мама никогда не тратила на меня столько денег.

— Чем жирнее мушка, тем крупнее рыбка, сестренка. Должен тебе сказать, что мушка из тебя получилась прехорошенькая. Остерегайся жадных рыбок, ладно?

Он протянул к ней руку, провел пальцем по ее щеке.

— Милая ты моя, — проговорил он снова, но в голосе его было столько горечи, что у нее сжалось сердце. — Представить себе не мог, что есть еще на свете такие невинные создания.

— Ты будешь на каком-нибудь из балов? — спросила она дрогнувшим голосом.

Он расхохотался.

— Вряд ли! Дебютанткам я не особенно по вкусу. Да и мне не особенно нравится такое скопление бело-розовых девиц, выставленных на всеобщее обозрение. Это не для меня, радость моя. Я стараюсь ни за что не платить, если можно обойтись без этого.

— А что тебе нравится? — спросила она, набравшись смелости.

Она заметила, как на мгновение его голубые глаза потемнели, но потом он снова рассмеялся и сказал:

— А что придется, малышка. Итак, что тебе заказать? Тебе разрешают пить что-нибудь крепче молока? Наверное, да, раз тебя собираются выводить в свет. Отпразднуем нашу встречу бокалом вина? Здесь неплохие погреба.

— С удовольствием, — согласилась Тесса и торопливо добавила: — Я так скучала по тебе, Руперт. Тебе хорошо живется? Я хотела сказать, тебе нравится жить в Лондоне?

— Я наслаждаюсь жизнью, милая сестричка. И собираюсь заниматься этим, сколько смогу.

— Почему ты не приезжаешь домой? Почему папа никогда не спрашивает о тебе? Почему мама все время ездит в Лондон, а ты в Дорчестере не бываешь? Столько лет прошло после той истории, у многих девочек братья делали то же самое… они рассказывали об этом в школе. В школах для мальчиков такое часто случается, так почему же тебя так и не простили?

Она выпалила все на одном дыхании, боясь, что не хватит смелости докончить.

Руперт взглянул на сестру, и у него сжалось сердце.

Бедняжку так и держали в запертом сундуке, и все это — из-за его «тяжкого греха». А отец — он, наверное, так и простоит остаток жизни на коленях. Его удивляла мать. У нее всегда было достаточно здравого смысла.

Возможно, она так осмотрительна, потому что хочет, чтобы репутация дочери была незапятнанной — это так важно для удачного замужества. Мамочка из тех, кто до сих пор считает, что нет ничего важнее, нежели составить хорошую партию.

Руперт вспомнил, как однажды завел разговор о сестре, но Доротея тотчас его оборвала:

— Дорогой мой, ты живешь своей жизнью, и я не собираюсь тебя упрекать в этом. В конце концов, это давно не преследуется законом. Но есть и иные законы, и мне следует помнить о них, если я хочу устроить будущее твоей сестры.

— Боишься скандалов? — спросил он презрительно. Это давно его не волновало, он слишком хорошо знал, что такое лицемерие. Он вырос в доме, где религия была смыслом жизни, но теперь, избавившись оттого, что считал игом, он предпочитал не задумываться о подобных вещах.

— Учитывая наши обстоятельства, она должна быть белее снега, — сурово сказала мать. — К счастью, я хорошо воспитала ее, думаю, осложнений не предвидится, при условии, конечно, что ты не вмешаешься. Твой отец не переживет, если его дочь тоже попадет в немилость.

— Ну, до его светлости далеко…

— Твой отец священник скорее в духовном, нежели в светском смысле, — напомнила ему Доротея.

— То есть скорее преподобный Септимус Хардинг, нежели архидиакон Грантли?

Доротея нахмурилась. Чувства юмора у нее не было, и от сего остроумного сравнения она в восторг не пришла.

— Бедная мамочка, — сказал Руперт безо всякого сострадания. — Если бы это от тебя зависело, ты бы уже давно была женой архиепископа.

— Да, это дало бы простор моим талантам, — милостиво согласилась она.

— Тогда остается сожалеть, что от тебя это все-таки не зависит. Папа в политике не силен. Его беда в том, что он именно такой епископ, какими их представлял Христос — если, конечно, представлял, в чем я крайне сомневаюсь. Настоящий добропорядочный христианин, во всем повинующийся Божьим законам…

Услышав в голосе сына циничные нотки, Доротея прервала его:

— Твой отец ведет себя так, как предписывает его религия, что, как ты знаешь, для него крайне важно.

— Важнее, чем для меня, это уж точно. Бедный папочка такой ветхозаветный. Так что блудному сыну нет прощения — это все из Нового Завета. Но я и не представляю себя таковым. Эта роль не для меня. Может, здесь я и ошибся больше всего — не захотел быть лицемером.

— Твой отец тоже не хочет играть не свою роль. Он крайне не одобряет твоего образа жизни и ни за что не станет притворяться.

— О, мне отлично известно, что он не смирится с тем, что я гомосексуалист. И не будет у нас евангельского «пропадал и нашелся».

«С тобой все иначе, — думал Руперт, глядя на свою хорошенькую, как картинка, выросшую сестру. — Какая ты? Передалась ли тебе вера отца? Наверное, матери всех достойных женихов, глядя на тебя, думают о твоем ужасном брате. Бедная овечка. Боюсь, родство со мной не принесет тебе добра, впрочем, я не альтруист и никогда им не был. Моя стезя — гедонизм и все ему сопутствующее… У меня нет ни малейшего сомнения, что мамочка приложила все усилия, чтобы скрыть от тебя эту сторону жизни».

— О, — сказал он, пожимая плечами, словно она спрашивала о чем-то давно позабытом, — полагаю, папу огорчило то, что я отверг все, что было для него дорого. То, чего он хотел для меня, и то, к чему стремился я сам, были вещи противоположные. Жаль, что мы разошлись, но свою жизнь по чужой указке не прожить. Я пошел своей дорогой, и, к сожалению, она не совпала с дорогой моего отца.

— Но это же не повод избегать встреч.

— Он не желает меня видеть, — сказал Руперт.

— Но он обожал тебя! Ты был его гордостью!

— И гордость его не мирилась с моим падением.

И Руперт взял Тессу за руку. Он знал, что не ответил на ее вопросы. Его маленькая сестренка совсем не дурочка, здесь мама не права. Она говорит о ней, словно о восьмилетней девочке.

«А это совсем не так, — подумал он. — Через несколько лет моя сестренка всех удивит».

— Не беспокойся об этом, — попытался успокоить он сестру. — Я же не беспокоюсь. Ну же, улыбнись! — сказал он ласково, глядя на ее помрачневшее личико, такое хорошенькое в обрамлении густых золотистых волос. — Ты всегда была серьезным ребенком. Я совершенно доволен своей жизнью и не ропщу ни на что. Я сделал то, что хотел, и не жалею об этом. Надо идти за своей звездой, сестренка. И не слушай нашу мамочку, если она станет убеждать тебя, что это просто игра света. Делай то, что хочешь делать.

— Она не позволит, — грустно сказала Тесса.

— Чего не позволит?

— Поступить в университет. Она говорит, что девушке ни к чему ученая степень, она все равно не сможет ею воспользоваться.

— Она хочет выдать тебя замуж.

Еще один вздох.

— Да.

— Я бы замолвил за тебя словечко, но думаю, лучше маме не знать, что мы встретились и будем продолжать встречаться.

— Ой, правда?

— И еще я думаю, что ты теперь взрослая восемнадцатилетняя девушка и нам надо отпраздновать нашу встречу как полагается. Шампанским!

За следующие несколько месяцев Тесса видела брата много раз, тайком выбираясь на встречи с ним. В последний раз — в его квартире в Эннисмор-Гарденз. До этого она была там только однажды и недолго. Обычно они встречались в каком-нибудь неприметном пабе, но как-то днем, когда она уже сидела в пабе и ждала его, он позвонил и попросил ей передать, что задержался, поэтому будет лучше, если она поймает такси и приедет к нему.

Оказавшись у Руперта, она была поражена роскошью обстановки — ведь Руперт, насколько ей было известно, не работал. У него были деньги — наследство от бабушки Нортон, Тесса тоже должна была получить свою долю, когда ей исполнится двадцать один год, но надолго ли хватит пятидесяти тысяч фунтов, если тратить их на золотые портсигары, хрустальные графины и стаканы Баккара и на продукты из дорогого «Фортнума»? Руперту было двадцать три года, и жил он не по средствам (Тесса слышала, как однажды ее дядя Джордж, член парламента, говорил так о другом члене парламента). Руперт позволял себе так много, что деньги должны были уже кончиться. Но откуда же они появлялись снова? Квартира у него была такая, каких она никогда прежде не видела, роскошная… почему-то Тессе пришло на ум слово «декадентская». Тесса тогда только что прочла тайком от матери «Портрет Дориана Грея», и квартира Руперта была как раз такой, какой она представляла себе жилище Дориана, изысканным обиталищем сибарита. Она была просторной, с тяжелой резной мебелью, в гостиной темно-красные обои с узорами, на окнах — тяжелые гардины в тон — похоже на шкатулку, в которой лежит флакон с дорогими восточными духами. Почему-то пахло ладаном — или это были ароматические палочки? В общем, чем-то экзотическим.

Но самым удивительным были зеркала.

Особенно те, что в спальне. Тесса никогда в жизни не видела такой спальни. Зеркала там были на стенах и на потолке — можно было любоваться сотней собственных отражений.

— Я бы не стала так делать, — сказала она задумчиво, оглядываясь по сторонам. — Мне бы надоело смотреть на себя.

— Здесь мы с тобой отличаемся, сестренка. Мне не надоедает. Мне нравится смотреть на себя в зеркало.

Во время своего второго посещения этой квартиры как-то днем она увидела отражение брата именно в этих зеркалах. Тогда-то она и узнала, к своему ужасу, как он зарабатывал деньги, которые тратил столь щедро.

Он решил пригласить ее на чай. Тесса хотела пойти в «Риц», но он сказал, что там-то их наверняка кто-нибудь увидит, а это ни к чему.

— Мы вместе — падшее создание и чистый ангел? Нет уж! Чай подают и в «Уолдорфе». Там мы не встретим никого из знакомых. Встретимся в холле в четверть пятого.

Утром Тесса была на очередной примерке, после которой мама отправилась на ленч с приятельницами, благосклонно разрешив Тессе навестить свою подругу на Кадоган-сквер.

Но после ленча Тесса, под предлогом того, что ей нужно к парикмахеру, отправилась на квартиру Руперта, решив сделать ему сюрприз.

Она знала, где на случай необходимости Руперт оставлял ключ — в тюрбане статуи арапа, стоявшей у его двери.

Она вошла и вдохнула этот странный запах, который ее очаровывал и почему-то вызывал мысли, которых мама никак бы не одобрила. «Надо быть осторожнее, — подумала она, — и перед встречей с мамой подушиться „Мисс Диор“.

Руперта дома не было — на ленч он всегда куда-нибудь выходил. Она еще раньше заметила, что в холодильнике не было ничего, кроме шампанского, фаршированных оливок и бутылки джина. Тесса устроилась поудобнее — на диване с высокой спинкой — и взяла со столика несколько журналов. Ночью она танцевала допоздна, домой вернулась только около трех, поэтому глаза у нее слипались. Начав зевать, она отложила журналы в сторону и прикрыла глаза.

Проснувшись, она не сразу поняла, что ее разбудило, но потом услышала какой-то шум. Кто-то стонал. Глубокий вздох и хриплый выдох. Тессу вдруг пронизала дрожь — в стоне слышались одновременно боль и наслаждение.

Она выглянула из-за спинки дивана. Комната была пуста, но за проемом, ведущим в холл — двери там не было, — она заметила свет в спальне.

Она взглянула на часы — только четверть четвертого. Но кто-то зажег свечи. Наверное, Руперт. Кто же еще? Может, у него похмелье, поэтому он и стонет? Она знала, что Руперт много пьет. Однажды они ходили вместе на ленч, но он ничего не ел, сказал, что вечером перебрал. По правде говоря, выглядел он неважно — щеки ввалились, глаза запали.

Если он собирается отказаться от чая, она выскажет ему все свои соображения по этому поводу. Он говорил ей несколько раз, что соображает она неплохо, и советовал ей употребить силу своего интеллекта на борьбу с их чересчур властной матерью. Она встала с дивана и одернула платье. Бесшумно, чтобы не побеспокоить его, если он действительно нездоров, она подошла к спальне, дверь которой была прикрыта неплотно. В щелку она увидела отражения в зеркалах и поняла, что Руперт не один. На огромной кровати был он и еще один мужчина. Оба были обнажены, и Руперт лежал на животе, подсунув под себя большую подушку, одну из тех, что обычно лежали на кровати, и ягодицы его были приподняты. Ноги его были широко раздвинуты, лодыжки привязаны к зеркальной спинке кровати, а запястья — к изголовью. Она могла ясно разглядеть его лицо, освещенное пламенем десятков свечей и повернутое набок. Он не сводил глаз с множества отражений, среди которых были и отражения мужчины у него за спиной, ритмично двигавшегося взад-вперед. Она увидела, как лицо Руперта исказила гримаса экстаза, услышала, как он снова застонал, от чего другой задвигался еще интенсивнее.

Тесса в ужасе отступила назад, прижалась к стене, и несколько мгновений она стояла как завороженная, не в силах ни отойти, ни отвести глаз от отражений, даже когда рассмотрела то, что входило и выходило из тела Руперта — огромное, твердое, темно-бордовое. И только когда он выдохнул: «О, Боже мой… да… да… да!», она вышла из транса. К горлу подкатила тошнота, она зажала руками рот и бросилась по коридору в гостиную — к дивану, на котором заснула, когда пришли Руперт и его любовник. Рука машинально потянулась к сумочке, она схватила ее и прижала к себе, словно сумочка могла ее от чего-то защитить, и знакомый предмет вернул ее к реальности, она поняла, что надо бежать отсюда, что, придя сюда без предупреждения, она совершила непростительную ошибку.

Тесса сделала несколько глубоких вдохов, и ее опять затошнило — не от шока, а от того, что до нее дошел наконец смысл полунамеков и шуток Руперта. Она встретилась наконец с тем, от чего ее отец в ужасе отшатнулся, не желая с этим смириться. Еще несколько мгновений она собиралась с силами, а потом тихо прокралась по коридору к входной двери, стараясь не глядеть в сторону спальни, но стонов, перешедших в гортанные выкрики, она не могла не слышать. Наконец она осторожно отперла дверь, выскользнула в пустынный коридор и прикрыла за собой дверь. Достав из тюрбана ключ, она заперла дверь снаружи.

И опрометью бросилась вон.

Она не замечала, что рыдает в голос, не чувствовала слез, струящихся по щекам, не обращала внимания на прохожих, с которыми сталкивалась по пути. Она понимала только одно — скорее прочь отсюда! Только когда у нее перехватило дыхание и закололо в боку, она замедлила шаг и поняла, что находится у Серпантина. Найдя пустую скамейку, она опустилась на нее. Она уже не плакала — ее трясло. Открыв сумочку, Тесса достала зеркальце. Выглядела она ужасно — вся в пятнах, на щеках дорожки от слез. С таким лицом домой появляться нельзя. Она вытерла щеки платком, а потом неподвижно сидела и смотрела на детей, игравших у пруда, но перед глазами у нее стояла сцена, которую она видела в зеркалах спальни — отражения Руперта и огромная бордовая штука, вонзавшаяся в него. Теперь она понимала, откуда у него дорогая квартира, дорогая одежда, шампанское. В своей зеркальной спальне он развлекал клиентов. Такие спальни бывают только у тех, кто торгует своим телом.

Отец горевал не потому, что сын его — гомосексуалист, а потому, как он это использует. Ее брат — продажный мужчина. «О Господи, — подумала она, и лицо ее исказилось гримасой отвращения. Она закрыла глаза, пытаясь стереть из памяти ужасную картину. — Я не могу с ним встречаться, по крайней мере сегодня. Одного взгляда на меня будет достаточно, и он поймет, что я все знаю… что я видела его. Какой наивной дурочкой я была… Теперь ясно, почему папа даже не упоминает его имени. Боже мой, Руперт, кем ты стал? Что мне делать?»

Но сделала она вот что — нашла телефон-автомат и совершенно хладнокровно позвонила в квартиру брата. У него был автоответчик — теперь она поняла, зачем он был нужен брату, — и трубку он снимал редко. Она оставила сообщение, сказала, что вымоталась после бессонной ночи и бесконечных примерок. Может быть, они отложат сегодняшнюю встречу, увидятся в другой раз, когда мама снова отпустит ее на длинном поводке? «Я постараюсь, чтобы этого не случалось как можно дольше», — подумала она.

Мать только взглянула на ее бледное лицо и сказала:

— Кажется, ты слишком долго жгла свечу с обеих концов. Завтра мы возвращаемся домой.

Вернувшись домой, Тесса спряталась в своем любимом месте — в старой оранжерее, где мистер Генри все еще выращивал виноград. Там она всласть наплакалась, так, что даже голова заболела, и, утомленная, заснула. Вернулась в дом она, только когда уверилась в том, что мать не станет задавать ей неприятных вопросов.

Но Доротея, недоверчиво оглядев ее, все же спросила:

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Кажется, да, — сказала Тесса, хватаясь за эту соломинку. — У меня раскалывается голова. Я лучше не буду ужинать, а сразу лягу спать. Есть мне совсем не хочется.

— Перегуляла? — пошутил отец. — Да, пожалуй, покой — это то, что тебе нужно.

И Тесса всю следующую неделю провела в постели — делала вид, что ей нужно отдохнуть, а на самом деле пыталась оправиться от полученного шока.

— Ты действительно перегуляла, — отчитывала ее мать. — Но и я виновата — поддалась на твои мольбы и уговоры. Больше никакого Лондона, детка, по крайней мере пока щечки снова не порозовеют.

Тесса только рада была с ней согласиться. Она и думать не могла о том, чтобы вернуться в город, где ей снова придется увидеться с братом. Только тогда, когда она сможет смотреть на него невозмутимо и хладнокровно. А сколько понадобится времени на это, она не знала.

Неделю она провела в постели — рыдала и думала, думала до изнеможения, а в воскресенье утром встала, пошла, как обычно, с матерью в церковь, потом прогулялась с собаками и вернулась домой к ленчу. Гостей никаких не было, поэтому они втроем расположились в малой столовой. А когда перешли пить кофе в гостиную, пришел Риггз и объявил:

— Полиция хочет вас видеть, милорд.

— Полиция! Надеюсь, ты не превышал скорости, Риггз? — пошутил епископ.

— Нет, милорд. Боюсь, дело серьезнее.

Епископ, обычно сдержанный и доброжелательный, взглянул на Риггза встревоженно.

— В таком случае мне лучше пойти и все выяснить.

— Возможно, они пришли из-за тех цыган, которым ты разрешил разбить лагерь на Лейки Хилл, — сурово сказала его жена. — Говорила я, что ничего хорошего из этого не выйдет. Наверняка они вторглись в чужие владения или что-нибудь в этом роде. Надеюсь, когда ты утром гуляла с собаками, ты в том направлении не ходила? — спросила она у дочери.

— Нет, мама, — ответила Тесса. Доротея пристально взглянула на побледневшую дочь.

— Тебе что, снова нехорошо? Или тебя что-то беспокоит? В последнее время ты вела себя, как будто потеряла двадцать фунтов, а нашла пенни. — Она помолчала. — Может, ты влюбилась?

Тессе захотелось расхохотаться.

— Нет, мама.

— Если ты дуешься потому, что мы слишком рано уехали из Лондона, мой тебе совет — забудь об этом. И что ты бродишь как тень, словно ждешь чего-то! Девушкам твоего возраста не следует слишком много думать о будущем. Не беспокойся, когда это будущее постучится в дверь, я предупрежу тебя.

И она снова углубилась в «Санди таймс», а Тесса вернулась к своим мыслям.

Риггз проводил епископа к ожидавшим его офицерам полиции и через несколько минут вернулся в гостиную. Доротея взглянула на него и тотчас вскочила на ноги.

— Епископ ждет вас, мадам, — сказал Риггз деревянным голосом.

Тесса отодвинула свой стул и собралась последовать за матерью, поняв вдруг, что случилось нечто ужасное. Риггз уже знал, что именно, значит, и ей надо узнать.

— Нет! — строго сказал он. — Оставайтесь здесь, мисс Тесса. Вы скоро обо всем узнаете.

— О чем?

Риггз покачал головой.

И Тесса заговорила голосом, которым она не осмеливалась прежде говорить ни с кем, даже с ним:

— Риггз, мне надоело, что меня всегда держат в неведении. Что происходит? Почему здесь полиция? Только не говори, что не знаешь! Когда ты вошел сюда, у тебя на лице все было написано. Зачем им понадобился папа? Что они ему сказали? И почему еще и маму вызвали? — Голос ее зазвенел, и что-то заставило ее спросить: — Это по поводу Руперта? Он арестован?

Риггз пристально взглянул на нее.

— Почему это мистера Руперта должны арестовывать?

— Я знаю, чем он зарабатывает на жизнь.

Взгляды их встретились, Риггз молчал несколько мгновений, а потом взорвался:

— Лондон! Да это же Содом и Гоморра! Говорил я вашему батюшке, что это дело времени.

У Тессы перехватило дыхание. Господи, значит, все действительно из-за этого. Руперта поймали на том, что он занимается сексом за деньги. Бедный папа…

— Ваш братец его доконал, — зло сказал Риггз, будто прочитав ее мысли. — Довел хорошего человека, и все через свою порочность. Ваша матушка женщина стойкая, Господь дал ей силы вынести то, что выпало на ее долю. Но ваш отец… Этого он не снесет. И винит во всем себя! Все думает, когда и в чем ошибся… Он ошибся! Сколько раз говорил я ему, что мистер Руперт был таким с рождения!

Тесса медленно опустилась на стул.

— Но он же уехал в Лондон, — попробовала она защитить брата.

— Где знают его семью и где наверняка о нем судачили! Если бы ваши родители были людьми безвестными, но ведь ваш батюшка — епископ, а братья вашей матушки заседают в обеих палатах парламента. Руперт этого в грош не ставил, а должен был. Следовало ему быть поосторожнее.

— Ты его никогда не любил, да? — спросила Тесса.

— Знавал я подобных людишек, ничего хорошего от них не жди. В армии всякие встречаются, и такие тоже. Голубые, как незабудки! Я с самого начала понял, что за штучка ваш братец. Но ваш отец не желал ничего замечать. Он всегда видит в людях только хорошее. И в войну было то же. Он был офицером, а я при нем ординарцем, и я помню, как он даже к врагу был снисходителен. Так что в сорок пятом я не слишком удивился, когда он сказал мне, что уходит из армии и хочет стать священником.

Он замолчал и, повернув голову, стал прислушиваться, стараясь поймать каждый звук.

— Кажется, они уходят… — Он вышел посмотреть, а Тесса сидела как на иголках. Поняв, что родители не собираются возвращаться в гостиную, она пошла наконец их искать. Они были в библиотеке, сидели, взявшись за руки, на старом кожаном диване.

Напротив них сидела женщина-полицейский, констебль. Когда Тесса вошла в комнату, она поднялась ей навстречу.

— В чем дело? — испуганно спросила Тесса. — Почему у мамы с папой такой вид?

Женщина-полицейский отвела ее в сторону.

— Пойди-ка и принеси нам всем чаю, — сказала она спокойно и по-деловому.

— Риггз уже делает чай. Почему у них такой вид? Что произошло? Это из-за моего брата, да? С ним что-то случилось… Он арестован?

Длинное, худое лицо епископа было похоже на изваяние, жена крепко сжимала его руку в своей.

— Из-за брата, да? — упорствовала Тесса. Она знала, что это могло быть единственной причиной. — Его арестовали, да?

Женщина-констебль взглянула на лицо девушки, бледное, но решительное. На истеричку не похожа, наверное, сможет выдержать. И кто-то же должен быть рядом с этими несчастными людьми.

— Нет, — сказала она мягко. — Ваш брат не арестован. Он убит.

Той ночью у отца Тессы случился первый удар.

5

—Николас! — Роскошная рыжеволосая женщина села в постели, сняла с лица черную бархатную маску, которую надевала на ночь, а потом нажала на кнопку, шторы раздвинулись, и в огромное окно полился тусклый свет нью-йоркского утра. — Дорогой, я так волновалась… С тобой все в порядке? Обошлось без последствий?

— Все в полном порядке. И я докажу это тебе сегодня же вечером. В восемь часов. У тебя. Не одевайся — мы никуда не идем.

И он повесил трубку.

Дана Холмс откинулась на подушки и понимающе улыбнулась. Получив указание не одеваться, она сразу догадалась, чего ожидать. За час до его прихода будет доставлена от Бальдуччи корзина с деликатесами — фаршированными перепелиными яйцами, пармской ветчиной, паштетом с трюфелями, калифорнийскими персиками и клубникой на десерт, а ко всему этому — пара бутылок «Крюга».

После каждого из «марафонов», как она это называла, у них обоих просыпался волчий аппетит. Такой долгий и интенсивный секс забирает все силы. Кроме того, он совсем недавно был на волосок от смерти, а от этого вкус к жизни обостряется, а значит — и вкус к сексу. Если бы ее кто-нибудь попытался взорвать, она бы тоже нуждалась в подобном утешении.

Дана с наслаждением потянулась и вдруг поняла, что ждет этой встречи с нетерпением. Они не занимались любовью пять долгих недель, а ведь обычно встречались два раза в месяц — всякий раз, когда он прилетал в Нью-Йорк. От этих мыслей у нее сладостно заныло внизу живота, а на часах — она взглянула на стоявшие на ночном столике «Картье Риволи» — только двадцать минут одиннадцатого. Она улыбнулась — как кошка, глядя на сметану. «Не одевайся», — сказал он, а это значит, что, когда он позвонит в дверь — морзянкой выбив «Н», — Дана должна открыть ему дверь обнаженная и готовая к встрече.

Она облизнулась. Это наверняка будет просто упоительно! Дана зашла в ванную, а когда вышла оттуда в умопомрачительном пеньюаре, горничная как раз внесла в спальню завтрак — половинку розового грейпфрута, начиненного кусочками дыни, сливы, манго и гуавы, очищенными и залитыми нежирным йогуртом, и кофе без кофеина.

Дана снова забралась в постель и сказала:

— Подай, пожалуйста, мой ежедневник, Дорита. Он должен быть на письменном столе.

Горничная поставила поднос на кровать, подложила под спину Даны большую квадратную подушку и пошла за ежедневником.

Дана нашла нужную страницу. В одиннадцать придет маникюрша, потом — ленч в «Ле Сирк», но в сугубо дамской компании, значит, главным блюдом будут сплетни. Так, без этого можно обойтись. Так же, как без встреч, назначенных на завтра. После их с Николасом марафона ей нужно будет выспаться как следует. А сегодня главное — привести себя в порядок. Для него… Дана потянулась к телефону и набрала номер своего личного тренера.

Разобравшись с почтой, Николас провел остаток утра, общаясь с посетителями, вежливо давая понять всем, кто тактично осведомлялся о его здоровье, что о неприятном инциденте лучше всего просто забыть.

— А чего вы еще ждали? — говорили потом друг другу все, кто успел с ним побеседовать. — Эти англичане всегда так сдержанны!

За ленчем он встретился с исполнительным директором и несколькими сотрудниками нью-йоркского отделения банка, а днем присутствовал на конференции по проблемам стратегии и планирования, потом прошелся по всем пяти этажам, что делал каждый раз, приезжая в Нью-Йорк. Служащие знали, что всегда могут обратиться к нему, если у них есть какие-нибудь новости или предложения. В своем кабинете он передал секретарше кипу бумаг.

— Будьте добры, проследите, чтобы референты из юридического отдела изложили это попонятнее. Мне трудно разобраться в том, что здесь написано, и я никому не могу этого объяснять, — говорил Николас вежливо, но твердо.

— Да, сэр, я немедленно этим займусь.

Обернувшись, он увидел молодого человека — одного из стажеров, ожидавшего его.

— Думаю, вам будет приятно узнать об успешных результатах первого квартала, — гордо сказал он. — Я подготовил для вас отчет, мистер Оулд.

Николас одобрительно улыбнулся.

— Отличная работа, Джимми. Почему бы тебе не взяться самому за Нордстромский портфель? Посмотрим, что ты сможешь с ним сделать.

— О, мистер Оулд, спасибо! — просиял юноша. — Я в него просто зубами вцеплюсь.

— Только не откуси больше, чем сможешь прожевать!

— Я-то знаю, что бы мне хотелось куснуть, — шепнула его секретарша своей приятельнице, глядя Николасу вслед.

Вернувшись в свой кабинет, он позвонил начальнику отдела, в котором работал Джимми Карсон.

— Я поручил Джимми Нордстромские счета. Последи за ним, посмотри, как у него пойдут дела. Кажется, у парня есть энтузиазм.

— Справится. Отличный мальчишка. Я давно его заметил и потихонечку двигаю.

— Я так и понял. Желаю успеха!

В шесть тридцать Николас Оулд вышел из здания банка, отпустил машину — решил пройтись до дому, который был в пятнадцати кварталах, пешком. Он уже предвкушал наслаждение от вечера. После покушения его и без того сильное либидо еще возросло. Он почему-то так и не смог до конца успокоиться — то, что случилось той воскресной ночью, все еще жило в нем. Он искал забвения в любовных утехах, все новых и новых.

Но казалось, что никакая женщина не может дать ему полного удовлетворения.

Разве что Дана — страстная и ненасытная. Она не только выдерживала бесконечные любовные игры, но, едва закончив, могла начинать все сначала…

Слуга-китаец ждал его с только что приготовленным коктейлем. Чанг учился в Колумбийском университете и следил за нью-йоркской квартирой Николаса — на нем был весь дом, в том числе и стирка, а когда нужно было, он мог приготовить и отменный ужин. Жил он в двух комнатах за кухней. Время от времени там обитала какая-нибудь очередная подружка Чанга, но в эти подробности Николас не вникал. От Чанга требовалось, чтобы квартира содержалась в порядке, а в остальном он был предоставлен себе полностью.

Николас разделся и пошел в душ, а Чанг тем временем убрал его одежду — белье в стирку, костюм — отутюжить и приготовил одежду на вечер.

Выйдя в махровом халате из ванной, Николас взял стакан с коктейлем — мартини с водкой — и унес обратно в ванную, решив выпить его, пока будет бриться.

Когда он оделся, Чанг зашел в спальню, чтобы убраться.

— Я не вернусь. Ночь в твоем распоряжении.

— Надеюсь, как и ваша.

Пожелание сопровождалось вежливым поклоном, но в миндалевидных глазах Чанга блеснуло лукавство.

Дана жила неподалеку — всего в нескольких кварталах от него.

Швейцар в белоснежных перчатках распахнул перед ним стеклянную дверь.

— Добрый вечер, мистер Оулд.

«Надеюсь, действительно добрый, — подумал Николас— Господи, как же мне нужен добрый вечер!»

На каждом этаже было только по одной квартире, поэтому, когда Дана открыла дверь, ее наготой мог любоваться один только Николас.

Ее бронзовые волосы были распущены, и треугольник внизу живота был точно такого же оттенка. Ее полные груди, приводившие в восторг любовников и в отчаяние портных, были великолепны, тело сияло.

Протянув руку, она втянула его в квартиру, ногой захлопнула дверь, прижалась к нему и, привстав на цыпочки, поцеловала.

— Чудесно, — прошептала она, — вижу, ты пришел во всеоружии.

— И сгораю от нетерпения, — хрипло ответил Николас.

Она увлекла его в спальню, где стояла огромная кровать, застланная свежими хрустящими простынями. На столике в изножье кровати стояли бутылка «Роял Кристал» в ведерке со льдом, два бокала и пиала с фаршированными анчоусами, оливками.

— Смотри, поосторожнее, — предупредил он, когда она стала расстегивать его брюки. — Во мне много чего накопилось, а нам ведь предстоит долгий вечер…

Легкими и быстрыми движениями она раздела его и, окинув заинтересованным взглядом его тело, восхищенно вздохнула.

— Скорее, — пробормотал он сдавленным голосом, и она подвела его к кровати и уложила на спину.

У Даны было много любовников, но ни один из них не был сложен так безукоризненно, как Николас. Если совершенное мужское тело разрабатывал некий гипотетический художественный комитет, то в случае с Николасом на помощь призвали подлинного творца-художника. Все в нем было прекрасно — пропорции совершенны, его мужское достоинство, без сомнения, было несравненно. Дана знала, сколько радости он умеет доставить. Нежно прильнув к любовнику, Дана убедилась в том, что Николас говорил правду — накопилось в нем достаточно.

Она легла сверху, и волосы на лобке щекотали его живот и возбужденный член. Он глубоко вздохнул, и Дана поняла, что ей надо быть осторожнее, чтобы он не кончил до того, как она успеет им насладиться. Она протянула руку и, обхватив легко и нежно член Николаса, взяла его в рот.

Сначала Николас смотрел на нее, но потом прикрыл глаза, отдавшись полностью ее власти. Еще в юности он узнал, какие удовольствия можно доставить языком, но никто не умел делать это так, как Дана. Она знала все секреты, знала, как подвести его к пику наслаждения, как его отсрочить.

Когда его дыхание успокоилось, она легла с ним рядом.

— Тебе это было нужно, — заметила она.

— Как ничто другое, — согласился он.

Говорил он гораздо спокойнее, и, положив руку ему на грудь, она почувствовала, что он расслабился. Правда, не совсем. Что, впрочем, ее не удивило — Николас Оулд был единственным из всех мужчин, которых она знала, способным заниматься любовью дважды подряд. Дана налила по бокалу шампанского, которое они выпили залпом, а потом — еще, и на этот раз они пили медленнее.

Наступила его очередь. Он сел и, опрокинув ее на спину, положил ее ноги себе на плечи и приник к ней.

Она завела руки за голову и вцепилась своими тонкими пальцами в изголовье кровати. У Николаса тоже был умелый язык. Она металась по постели, изнемогая от наслаждения, и тело ее покрылось испариной. Она стонала, трепетала, дергалась, а потом вся изогнулась, как готовый к выстрелу лук, и застыла так на несколько мгновений, и обмякла, обессилев, и рухнула на кровать. Николас приподнялся и дотянулся ртом до ее груди, до набухших, потемневших сосков. Он слегка прикусил их зубами, она снова застонала, и он стал ласкать их языком и губами. Потом он стал целовать ее лицо и, закинув ее ноги себе на плечи, вошел в нее. Он не шевелился, но тем не менее Дана почувствовала, что на нее накатывает волна нового оргазма. Она знала, что это будет повторяться еще и еще, пока наконец он не позволит и себе кончить. Но этой ночью все было иначе. Она и не подозревала, что Николас, умевший сдерживать себя до тех пор, пока партнерша не запросит пощады, может заниматься этим столь долго. Она испытала столько оргазмов, что просто сбилась со счета. Казалось, что он хочет довести ее до полного изнеможения, и наслаждение, которое она получала, уже было окрашено болью. И крик, которого она не могла сдержать, перешел в визг.

Он тотчас услышал эту болезненную ноту, и она почувствовала, как напряглись его ягодицы, как он весь собрался перед завершающим взрывом.

Он лежал молча рядом с ней и только спустя несколько минут заговорил, и голос его был счастливым и усталым.

— Да, радость моя, это было незабываемо. Наконец-то я смогу заснуть. — И закрыл глаза.

У Даны все болело, но боль эта была приятной. Она пошла в ванную, напустила полную ванну горячей воды и долго отмокала в ней, зная, что Николас проснется не скоро. Если он засыпал, то спал крепко. Что было как нельзя более кстати, потому что она сомневалась, что смогла бы снова заниматься с ним любовью.

«Наконец-то я смогу заснуть». Что он хотел сказать этим? Ведь он, кажется, никогда не страдал бессонницей. Это она надевала на ночь черную шелковую повязку на глаза и принимала таблетки. Оставаясь у нее на ночь, он, кончив, обычно засыпал за несколько минут. Неужели он еще не оправился от потрясения? Нет… Будь он не в форме, он не смог бы быть сегодня таким любвеобильным. Больше двух часов секса! «Если что его и мучает, — решила она, — то отнюдь не физические травмы».

Но что-то не в порядке. Она не знала, что именно, чувствовала только, что что-то изменилось. Он, как обычно, был изобретателен и не знал устали. Нет, не просто не знал устали… Он словно… она пыталась подобрать нужное слово… словно бежал от чего-то. Последствия покушения? Она читала, что после таких потрясений у людей бывают психологические травмы.

Но отношения их были таковы, что она не могла об этом спрашивать, потому что близки они были только в сексуальном плане. Она знала каждый уголок его тела, но что у него на душе, было для нее загадкой. Когда они встречались, то занимались сексом до изнеможения, и больше ничего. Она была его нью-йоркской женщиной. Ей было известно, что и в Париже у него есть женщина, и в Цюрихе тоже, а сколько их в Лондоне — одному Господу известно. Он был мужчиной, обожающим заниматься любовью с женщинами. У него с Даной были общие друзья, через них они и познакомились, но сами они друзьями не были. Только любовниками. Они даже не разговаривали никогда по-настоящему. Беседы им были не нужны.

Она вылезла из ванны, вытерлась, припудрилась, накинула на себя шелковое кимоно и отправилась к корзинке с деликатесами. Аппетит у нее разыгрался не на шутку. Но мысли о том, сколько калорий она поглотит, её не беспокоили — наверняка она только что потеряла несколько тысяч этих калорий.

Она допила открытую бутылку шампанского, и от этого ее потянуло в сон.

Проснулась она оттого, что что-то твердое и горячее упиралось ей в ягодицы.

— Боже мой! — воскликнула она, притворяясь возмущенной. — Это из-за меня или тебе нужно облегчиться?

Он засмеялся и развернул ее лицом к себе. Глаза его светились знакомым ей светом, которого вечером не было. Он стал прежним! Волосы растрепаны, щетина отросла, и все же — он самый привлекательный мужчина и самый лучший любовник из всех!

Слава Богу, то, что вчера его мучило, испарилось. С нее хватит и ее собственных проблем. Придвинувшись к нему, Дана поняла, что к ней вернулись силы и она снова хочет его.

Ну, разве это не лучшее начало дня?

6

Тесса отодвинулась от письменного столика, который достался ей от прабабки по материнской линии, и взглянула на мужа — он лежал на огромном кожаном диване и читал «Мейл он Санди». Он снова работал по ночам — смены менялись регулярно, и ночные дежурства у него были каждую четвертую неделю, так что, хоть и было уже семь вечера, встал он недавно, побрился, принял душ и надел пару старых «ливайсов» и рубашку от Ральфа Лорена, которую она купила ему много лет назад, когда они впервые были в Калифорнии. «Он все еще красивый мужчина», — подумала она, но не с трепетом, как раньше, а равнодушно. В последнее время она вообще относилась к нему равнодушно. Он был крупным мужчиной с прекрасным телом — держал себя в форме, ни выпирающего животика, ни второго подбородка. Не выбери он профессию полицейского, из Харри получился бы отличный манекенщик. Черты лица у него были правильными, как алгебраическое уравнение, глаза ярко-голубые, как пламя газовой горелки, светло-каштановые волосы, густые и шелковистые, и кожа, благодаря искусственному загару, золотистая. Да, Харри за собой следил, наверное, поэтому даже сейчас женщины смотрели на него, тридцатисемилетнего, с восхищением, а потом бросали завистливые взгляды на Тессу.

Он сразил ее в первый же день знакомства. Она, выпускница Хендонской школы полицейских, только что поступила на службу в полицейский участок Харингей, и Харри был назначен ее инструктором, «нянькой». У него уже был необходимый опыт (пять лет службы), поэтому ему поручили ознакомить Тессу с «площадкой», так в участке называли район, вверенный их участку.

Тесса впервые столкнулась с таким мужчиной, как Харри. Только после дежурства, оставшись наедине со своими мыслями, она поняла, что именно таких людей Дэвид Аттенборо называл «альфа-самцами». Харри Сэнсом был «альфа-плюсовиком».

А в ее первые недели на службе он стал к тому же ее ангелом-хранителем. Он опекал ее, наставлял, защищал — тем самым, привязал к себе крепко-накрепко. Тесса видела в нем «идеального полицейского» и убедилась в этом в первое же свое ночное дежурство. Они только что вернулись с осмотра участка, и Тесса, которая ни на шаг не отходила от своего идола, собиралась уже уходить, как вдруг поступило новое сообщение — речь шла о краже. Адрес Тессе ничего не говорил, но Харри его сразу же узнал.

— Отлично! Кто приедет последним — покупает всем пива! — закричал он и бросился из участка. Тесса, судорожно проверяя, все ли у нее с собой, кинулась за ним и вдруг поняла, что забыла блокнот.

— Боже мой! — взвизгнула она и бросилась к своему шкафчику, а когда вернулась, увидела, что взбешенный Харри сидит в единственной оставшейся машине и лицо у него мрачнее тучи.

— Слушай, детка, — накинулся он на нее, — здесь не в игрушки играют.

— Извините, — пробормотала Тесса, готовая от стыда зарыться в автомобильный чехол.

— Так, первыми нам не быть, это ясно. Пристегни этот чертов ремень. Попытаемся их догнать.

Мотор уже работал, и он рванул с места на скорости, поворот прошел на двух колесах и все это молча. Все машины шли без огней и сирен, но, когда они наконец примчались на площадь, машины были припаркованы и в них никого не было.

— Черт!

Тесса вздрогнула. «Господи, — подумала она, — все из-за меня… Он мне этого никогда не простит!» Она уже знала, что он ненавидит проигрывать.

Харри заглушил мотор и стремительно выскочил из машины. Тесса поспешила за ним. Фонари на улице горели, и она увидела, что они находятся у нескольких больших частных домов с одним общим садом. В нужном им доме свет не горел, но ворота и входная дверь были открыты. Никого видно не было, и стояла какая-то странная тишина. Пока Тесса оглядывалась, Харри исчез, и Тесса в панике кинулась следом за ним к дому. Она побежала к открытой двери, влетела в темный холл и сразу же провалилась в какую-то огромную черную дыру.

Грабители предусмотрительно сдвинули ковер и вынули несколько половых досок. Это была, как она потом узнала, распространенная уловка. И Тесса рухнула вниз, на колени, больно ударившись бедрами и ободрав ноги. От боли и неожиданности она закричала. Падая, она задела локтями стоявшие рядом половицы, которые посыпались ей на голову, и тут же на нее направили свет нескольких фонариков.

Когда шум стих, наверху послышался раздраженный голос:

— Какой идиот нас выдал?

Тесса в ответ разрыдалась.

— Ты в порядке? — В темноте она видела только очертания мужской фигуры, но голос узнала.

— Ой, Харри, — всхлипнула она. — Извини… Я не знала, что здесь дыра… мне никто не сказал…

Он осветил фонариком ее зареванное лицо, перепачканную одежду, половицы, валявшиеся вокруг.

— Я все понял, детка, — сказал он безо всякого упрека и, наклонившись, протянул ей руку. — Дай-ка я тебя вытащу.

Увидев ее ободранные ноги, он сокрушенно вздохнул.

— Поехали в участок. Тебя надо перевязать. Такие ножки и в таком виде!

Тесса всхлипнула.

— Я не знала, что здесь дыра, — снова попыталась оправдаться она.

— Тебе много о чем предстоит узнать. Секреты профессии, так сказать. Мне они известны, а тебе — нет. Мне надо было тебя дождаться. Так что виноват я.

Тесса опять всхлипнула.

— Нет. Вина моя. Если бы я не побежала за блокнотом, мы не приехали бы последними. Теперь придется тебе всех поить пивом.

— Сделай выводы и не повторяй ошибок. На дежурстве надо быть всегда начеку. Поняла?

Тесса кивнула. Все, что говорил Харри, было для нее свято.

— Ну и отлично. Поехали лечиться.

Но сначала он минут пятнадцать катал ее по улицам, чтобы она успокоилась и пришла в себя. И никому в участке не сказал, почему они приехали последними.

С тех пор он стал для нее непререкаемым авторитетом. Как, впрочем, и для всех других женщин, ловивших на себе взгляд его голубых глаз. В этом она убедилась несколько недель спустя, когда освоилась настолько, что осмелилась спросить у другой девушки-полицейской, которая служила уже больше года и явно была в дружбе с Харри, почему его называют «X».

Девушка хмыкнула. О наивности новенькой в участке ходили легенды.

— Да потому что он классный жеребец!

Тесса густо покраснела. Но после этого ей стали сниться странные эротические сны.

Естественно, девушка, которой Тесса задала этот вопрос, рассказала историю всем в участке, и Тессу прозвали Зеленым Лужком. Держали пари о том, кто будет первым мужчиной, погулявшим на этом лужке.

Предпочтение отдавалось Харри, преимуществами которого были не только неотразимая внешность и обольстительные манеры, но и то, что он был Тессиной «нянькой» и работал с ней бок о бок, обучая всем премудростям, знакомя с районом и готовя к самостоятельной работе.

Харри все любили. Особенно женщины. Когда он заходил в булочную купить себе сандвич с ветчиной к кофе, ему давали сандвич потолще, а в придачу еще и пару пончиков с вареньем. На рынке было то же самое. «Харри, приятель, угощайся!»

Тесса не была исключением. Всего несколько дней, и она влюбилась по уши. Столь сильных чувств она никогда раньше не испытывала и бороться с ними не умела. Обычно она была человеком сдержанным, но рядом с Харри теряла голову. Когда их взгляды случайно встречались, у Тессы твердели соски и холодело в груди, а когда их руки соприкасались, ее кидало в жар. Стоило ему улыбнуться ей, у нее мурашки по спине бежали. В тот первый раз, когда она взглянула в его голубые глаза, сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Она была им поглощена настолько, что порой не слышала, что он ей говорит, и ей приходилось, густо краснея, его переспрашивать. За неполные девятнадцать лет своей жизни Тесса крайне мало общалась с мужчинами, не облеченными церковным саном. Так что все преимущества были на стороне Харри. Она молилась в церкви о том, чтобы Харри удостоил ее своим вниманием, забывая о том, что Господь, требующий, чтобы ради Него люди оставляли мирские утехи, не приветствует этого. Она была слишком неопытна и даже представить себе не могла, что впечатление, которое она сама производила на Харри, было столь же сильным. Харри ходил в церковь только на крестины, свадьбы и похороны, дочь епископа была для него существом из неведомого мира.

Неискушенный в вопросах религии, он думал, что она окажется строгой и добродетельной занудой, лишенной сексуальной привлекательности. И никак не ожидал, что ее нежный голос, ее аристократический выговор, ее стройная фигура и длинные ноги в черных чулках сведут его с ума. О девственности Харри никогда не размышлял, лишившись собственной в четырнадцать лет, но что-то в невинной Тессе Паджет изменило его отношение к женщинам, которое было подпорчено тем, что он пользовался у них неизменным успехом. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и так восхищалась Великим Харри Сэнсомом, что он просто вынужден был представать перед ней во всем своем великолепии и делиться с ней накопленным опытом. А она — она с жадностью впитывала все, что он давал ей.

Прошло совсем немного времени, и он убедился в том, что у этой куколки есть мозги. А узнав, что благодаря отличным оценкам, полученным в школе, она сдала вступительные экзамены с первого раза, тогда как ему самому пришлось делать это дважды, он был под сильным впечатлением. Харри всегда думал, что учение ради учения — пустая трата времени. Пока не убедился, когда она предложила помочь ему подготовиться к экзаменам на сержанта, что и от знаний бывает польза.

Учеба давалась Харри с трудом. Школу он оставил в пятнадцать лет и ждал семнадцати, чтобы его взяли во флот, так что больших успехов на его счету не было. Тесса же с легкостью объясняла ему то, в чем он, прочитав написанное, никак не мог разобраться. И главное, она верила в него безгранично, и это его подхлестывало — ему хотелось доказать ей, что верит она не зря. Еще одним доводом в пользу занятий было то, что это давало ему возможность приглашать ее к себе в комнату в общежитии.

Когда он провалился на экзамене, она расстроилась даже больше, чем он сам. Это ему пришлось ее утешать, и он сделал это единственным известным ему способом. Он обнял ее за плечи и сказал успокаивающе:

— В этом нет твоей вины, радость моя. Провалился ведь я.

— Но я не понимаю почему! — Тесса была безутешна и винила в случившемся только себя. — Когда мы с тобой перед экзаменом тренировались, ты все знал. Может, ты что-нибудь пропустил? Или перепутал?

— Кто его знает. Многим приходится сдавать экзамен по два раза. С первого раза это удается только гениям. Я знаю людей, которым приходилось делать это трижды, так что не стоит огорчаться.

— Я так хотела, чтобы ты сдал. Ты такой хороший полицейский, Харри. Мне повезло, что ты стал моей «нянькой». Из тебя выйдет отличный сержант. Тебе надо попытаться еще раз.

— Обязательно… Если, конечно, ты мне поможешь.

Она взглянула на него, и ее огромные голубые глаза светились таким восторгом, что он просто не мог ее не поцеловать, и поцеловал, правда, ему пришлось немного поработать языком, чтобы заставить ее приоткрыть рот.

С Тессой Паджет он был так осторожен и внимателен, как ни с кем, поняв сразу же, что она — другая. Не то, что эти маленькие шлюшки из их же участка — Поппи, которую прозвали Мартини, потому что она была готова «всегда и везде», или Черепашка, получившая эту кличку за то, что стоило ей лечь на спину, как ее тут же кто-нибудь трахал. Тессу никто и никогда не «имел». Она была не из тех девушек, которых «имеют». Любого мужчину она умела поставить на место, просто взглянув на него холодно и отстраненно. Но тем вечером, поддавшись умелым ласкам Харри, она не только приоткрыла рот, когда он целовал ее. Она позволила ему расстегнуть на ней блузку и поцеловать ее нежные розовые соски, от чего ее бросило в дрожь и она впервые ощутила и собственное тело, о котором раньше не задумывалась, и его.

С тех пор каждый раз он позволял себе чуть больше, но продвигался вперед медленно и осторожно. Одно неверное движение — и она ускользнет от него. Ускользнет в одно мгновение, а Харри уже убедился в том, что Тесса проворна во всем. Впервые, когда она почувствовала, как напряглась под брюками его плоть, она вскочила с его колен, как перепуганная кошка. Много времени и терпения ушло на то, чтобы вернуть завоеванные до этого позиции, а еще больше на то, чтобы она согласилась не только взглянуть на это, но и дотронуться до него. То, что составляет мужскую гордость и достоинство, вызывало у нее страх и отвращение. Но он все же хвастался в раздевалке:

— Я получаю от нее то, чего хочу.

— Долго же ты этого добивался, — заметил кто-то завистливо. — Сколько еще времени понадобится, пока ты получишь все сполна.

— Это все потому, что она девушка с правилами. И тем ценнее то, что я уже получил. Теперь, парни, все пойдет как по маслу.

Но прошел год с тех пор, как она начала служить в Харингее, и Харри был влюблен так, что света Божьего не видел. У него была одна цель, одна мечта — владеть ею безраздельно. Каждый раз, когда он видел, как на нее смотрят другие мужчины, его сжигала ревность. Он желал ее страстно — и желал не только тела. Он хотел, чтобы Тесса испытывала к нему те же чувства, которые он испытывал к ней, и впервые в жизни он был готов сделать то, чего не могла заставить его сделать ни одна женщина.

Он был готов жениться.

Взвесив все «за» и «против», он решился окончательно и бесповоротно. Она была невинна — невинней не бывает, но по ее реакциям на то, что она позволяла ему с собой делать, он понял, что когда она станет наконец заниматься сексом по-настоящему, то делать это будет со всей мыслимой страстью и долго обучать ее не придется. Она юна и послушна — из нее можно вылепить то, что нужно; она может родить, со временем, естественно, здоровых детей. Словом, что он захочет, то он из нее и сделает.

«Против» было одно — она принадлежала к другому классу.

Тесса была из тех женщин, которых в его привычном окружении не водилось. Не поступи она на службу в участок, он бы никогда ее не встретил. Но он все-таки ее встретил, более того, вскружил ей голову, что лишний раз доказывало, что, когда дело касается секса и физического влечения, класс роли не играет.

Поэтому он сделал ей предложение.

И она согласилась.

Они это отпраздновали, а когда вернулись в общежитие, Тесса была накачана алкоголем настолько, что забыла обо всякой осторожности. Они поднялись в ее комнату, он вошел, и она не стала возражать. Не сопротивлялась она и его поцелуям, и ласкам, к которым он приступил, прежде чем раздеть ее. Напротив того, она ответила ему тем же.

Они же помолвлены, объяснила она, так что в этом нет ничего дурного. Много веков назад слово, данное при обручении, было равносильно венчанию. Она была воспитана в этих традициях. Они уже принадлежат друг другу, поэтому нет более преград их счастью.

Он не стал возражать.

Когда оба они разделись, она прижалась к нему, осмелевшая от выпитого, и стала сама его ласкать и гладить.

— Какой ты красивый, Харри, — шепнула она, впечатленная видом обнаженного мужчины. — Я знала только одного красивого мужчину. Это был мой брат.

— А я и не знал, что у тебя есть брат.

— Он умер.

Она так сосредоточенно разглядывала его мужское достоинство, что у нее в глазах зарябило.

— Я раньше думала, что это, — она указала на его член, напряженный настолько, что он едва не касался пупка, — штука ужасная и отвратительная, но теперь я так не думаю.

Харри при росте шесть футов два дюйма весил около девяноста килограммов. Плечи у него были широченные, талия тонкая, ноги стройные. И он был совсем не волосат. Волосатых мужчин Тесса терпеть не могла, потому что именно такого она видела когда-то в постели своего брата. Много лет спустя, когда эти воспоминания уже перестали ее мучить, она вспомнила то, о чем сознательно пыталась забыть все эти годы, — мохнатую грудь и волосатые подмышки любовника Руперта. У Харри грудь была гладкая и по форме напоминавшая кирасу центуриона.

— Красивый, — повторила она и прижалась к Харри.

— Ты еще красивее. Мы здорово смотримся вместе. Гляди… — И Харри повернул ее к зеркалу в дверце шкафа. — Гляди!

Она посмотрела на их тела — ее, такое женственное и изящное, с тонкой талией, маленькими, но округлыми грудями, и его — стройное и сильное.

— Да, — согласилась она с восторгом, как человек, который вдруг понял наконец, что лес состоит из отдельных деревьев. — Действительно смотримся.

— Мы созданы друг для друга, — прошептал он, заметив, как она быстро задышала. — И сейчас я покажу тебе, что это такое…

Его руки и губы начали урок, а у Тессы подкосились ноги, перехватило дыхание, кровь застучала в висках. Она чуть не закричала от напряжения, одно лишь соприкосновение их тел кружило ей голову. И желание уже было не просто желанием, а необходимостью.

— Люби меня, Харри, — почти простонала она, прижавшись жадными губами к его рту. — Пожалуйста, люби меня… сейчас.

Войдя в нее, на долю секунды он ощутил некое препятствие, а когда преодолел его, она выдохнула на одной ноте:

— Ааа-аа-аа…

Она приняла его, и он смог только выдохнуть:

— Не шевелись! Не то я кончу сразу!

Тесса, приученная к послушанию, повиновалась, и они замерли без движения. Харри чувствовал, что не в силах сдержаться, и пытался совладать с собой. А потом стал двигаться — медленно, осторожно. Тесса застонала и стала раскачивать бедрами ему в такт.

— Боже мой… Боже… О Господи… — Слова вырывались непроизвольно. И ритм, сначала медленный, все убыстрялся, и вот уже два тела слились в едином действе, целью которого было высшее наслаждение, за которым наступала сладостная смерть. Это случилось, и Тесса была не в силах сдержать крика, а Харри пришлось зажать ей рот поцелуем — ему совсем не хотелось, чтобы потом все общежитие бросало на него понимающие взгляды. Но из гортани Тессы, когда она почувствовала, как Харри напрягся и стал кончать, вырывались почти звериные звуки. А потом он упал ничком, обессиленный и опустошенный, не в силах отдышаться.

Наконец, придя в себя, он приподнялся и поцеловал ее.

— Ты — несравненная, — сказал он, задыхаясь, и был горд собой. С ним такого в жизни не было, а перепробовал он на своем веку немало. — Такое у меня впервые… Смотри, ты вся мокрая… — И улыбнулся победно. — Я говорил, мы созданы друг для друга.

Шесть месяцев спустя они, невзирая на родительское неодобрение, поженились. Обе матери, его и ее, единственный раз в жизни сошлись в одном — в том, что их дети совершенно не подходят друг другу.

Его матушка считала, что Тесса «из другого теста. Ей наша жизнь чужая, а нам — ее».

Ее мать сказала просто: «Он не нашего круга, детка».

Но Тесса была непреклонна. Вкусив радостей независимого житья и зная, что, достигнув совершеннолетия, она может больше не испрашивать на все материнского разрешения, Тесса не придала словам Доротеи никакого значения. Тесса с ума сходила по Харри Сэнсому и не собиралась от него отказываться.

Харри тоже был глух к материнским увещеваниям. Да, он отлично понимал, что Тесса из другого теста. Но не видел в этом препятствия их браку, наоборот, это его больше всего и привлекало. На других же он не хотел жениться. А на этой хотел и, значит, женится. Если придется — просто зарегистрируется.

И тогда его мать поняла, что дело действительно серьезное. Сэнсомы всегда венчались в церкви.

Матери встретились на свадьбе, сразу же узнали друг друга и сразу же воспылали взаимной ненавистью.

— Они еще подружатся, — сказал Харри Тессе. Его мать все всегда любили.

«Ничего подобного, — подумала Тесса, но не стала переубеждать Харри. — Ты, любовь моя, для меня — единственный Сэнсом».

Доротея заглядывала к дочери только тогда, когда знала, что ее зять на работе. Миссис Сэнсом и сестры Харри нанесли единственный визит и с трудом его вынесли. Но Харри навещал мамочку каждую неделю.

В одиночестве.

Теперь, одиннадцать лет спустя, Тесса смотрела на своего великолепного супруга и не испытывала никаких чувств.

Ее мать оказалась права. Когда-то давно он был для нее героем. Плюс к тому — гормональная буря и неуемное желание размножаться. Правда, Харри был неумолим: «Никаких детей по крайней мере лет пять», а она тогда была послушной женой и вставила спираль, потому что противозачаточные таблетки, как считала она, вредны. Теперь она радовалась тому, что была так покорна, потому что недавно поняла, что то, что она испытывала к Харри, не было любовью. А было всего лишь сильным влечением. Он зашелестел газетой.

— Ужин скоро? — спросил он.

— В половине восьмого.

— Хорошо. Умираю с голоду. Ты испекла много картошки?

— Много.

— Отлично.

Тесса ходила на кулинарные курсы «Кордон Блю» — это было принято среди девушек ее круга, но готовила не по обязанности. Она любила возиться на кухне и вкусную еду считала одним из главных жизненных удовольствий. Выйдя замуж, она очень хотела похвастаться перед мужем своими талантами и была очень разочарована, когда поняла, что он терпеть не может «мешанины», так он называл любое блюдо под соусом, и «сена» (так он называл всякую зелень и травы). Грибы он ненавидел, к салатным заправкам относился с недоверием, опасался чеснока, воротил нос от почек и отказывался есть овощи, которые не росли у папы на огороде. Он любил мясо, пироги, котлеты и пельмени — то, к чему был приучен с детства, и хотел, чтобы жена готовила только эти традиционные блюда. Годы ушли на то, чтобы уговорить его попробовать баранину с розмарином и с желе из красной смородины, а не с мятной подливкой.

— Послушай, радость моя, — сказал он как-то раз своей молодой жене, которая все воскресное утро провела, колдуя над цыплятами, нашпигованными чесноком. — Я — не ты, меня воспитывали без изысков. Я люблю пищу простую и побольше. Ты уже многому научилась, но почему бы тебе не посоветоваться с моей мамой? Она из сестер сделала заправских поварих.

Он аккуратно закрыл ее настольную книгу «Тайны французской кухни».

— Ты только не думай, что я не ценю твоих стараний. Я ценю… Просто люблю еду попроще, чем — как это называется?

— Пуссены. То есть цыплята.

— Ага. Я люблю курицу, просто жареную курицу, безо всякого чеснока, с молодой картошечкой, с цветной капустой, с горошком прямо с огорода.

Он потрепал ее по подбородку и ласково улыбнулся.

— Мы только что поженились, ты, естественно, еще не знаешь всех моих привычек. И я твоих не знаю. Но мне очень нравится тебя для себя открывать.

Он выключил духовку и уволок ее в спальню, где доставил ей немыслимое удовольствие. А потом отвел ее туда, где подавали именно такой воскресный обед, который он любил. Тесса вспомнила этот случай и вздохнула. Тогда все было прекрасно. Они были счастливы. Это была настоящая любовь. Или нет?

В то воскресенье Тесса занималась хозяйством — в основном стирала и гладила, а потом, поставив в духовку баранину, решила разобраться с накопившимися счетами и с чековой книжкой Харри. У него была отвратительная привычка выписывать чеки, не вычитая истраченного из общей суммы, поэтому он никогда не знал, сколько у него на счету, пока за это не бралась Тесса.

Первые несколько лет их брака, когда Тесса слушалась его во всем, Харри вел счета сам — как глава семьи, но потом Тесса поняла, что пословица «У дурака в горсти дыра» — именно про Харри.

— Милый, как же так? Ведь в банк каждый месяц поступают две наши зарплаты! — Тесса пришла в ужас, увидев, сколько у них на счету. — Куда ты все деваешь? Почему эти счета не оплачены? За электричество повторный счет, с телефонной станции — последнее предупреждение, могут отключить телефон. Ты знаешь, какие долги у тебя на кредитной карточке? Посмотри на извещение из банка! У нас общий счет, но три четверти трат — твои!

— А ты знаешь, сколько денег уходит на квартиру? Не думай, пожалуйста, что я все трачу на себя! — Харри так возмущался, что было абсолютно понятно — так оно и есть. У него бывали «увлечения». Сначала фотографией — жутко дорогой «Пентакс» плюс фотолаборатория, устроенная из гостевой спальни, потом он делал рамочки (для тех фотографий, которые он снял «Пентаксом» в Греции, где они проводили отпуск), потом был «Харлей-Дэвидсон», с которого он свалился на развороте в Чизвике. Последним «увлечением» стала лошадь (один из его приятелей служил в конной полиции, и Харри обзавидовался, увидев по телевизору, как тот разгоняет толпу на Трафальгарской площади). Закончилось оно тем, что Бригадир — так звали лошадь — перебросил Харри через голову, нанеся удар главным образом по его гордости. Через неделю Бригадира продали, но вся сбруя, в том числе и седло ручной работы — Тессин подарок к Рождеству, несколько месяцев пылилась в гараже, пока Тесса не дала объявление в журнал по коневодству и не продала все это за очень приличные деньги.

Она взяла финансовые дела в свои руки, и общий счет был поделен на три — два личных и один, на который они отчисляли одинаковые суммы каждый месяц на хозяйственные нужды. Как Харри распоряжался своими деньгами, Тесса у него не спрашивала, но не желала позволять ему транжирить ее.

Это стало причиной первой серьезной размолвки. Харри был не против, чтобы жена распоряжалась деньгами на хозяйство, но он и предположить не мог, что она будет так непреклонна относительно собственных. Его матери на домашние расходы деньги выделял отец, и это было удобно всем.

— Но ведь твоя мать никогда не работала сама, правда? — заметила Тесса, когда он попытался оспорить ее решение. — А я работаю, и эти деньги зарабатываю я, а не ты.

Ему это не понравилось, но пришлось смириться. «Пусть спустит все, тогда сама поймет», — решил он. Всем известно, что люди, привыкшие к достатку, не знают, как экономить, за их деньгами следят всякие там поверенные. И он был совершенно обескуражен, когда оказалось, что Тесса умеет из одного фунта сделать пять и всегда знает, на что они потрачены. Впервые в жизни у него на счету оставались деньги (Тесса уговорила его откладывать понемногу каждый месяц) и не было никаких долгов, даже по закладным, потому что дом в Ричмонде, где они теперь жили, Тесса получила в наследство от прабабки по материнской линии Клариссы Нортон.

Когда они только поженились, Харри хотел жить поближе к своим. И их первым домом была квартира в Боу. Но, когда пять лет спустя появился шанс уехать из Боу, а значит, подальше от семейки Харри, Тесса его не упустила и, обсудив все с семейным поверенным, использовала деньги, которые ей достались, на то, чтобы сделать из особняка прабабушки пять просторных квартир.

Уговорить Харри оказалось нелегко. Когда она повезла его смотреть дом на берегу реки, он был в ужасе.

— Жить здесь? В этом огромном доме? Чего ради? Ричмонд — это край света… и западный Лондон мне не нравится.

— Подожди, пока закончат ремонт. Все будет совсем по-другому. Четыре квартиры будут приносить постоянный доход. Ни закладных, ни ренты! Мы столько лет мечтали купить собственный дом. А теперь он у нас есть, причем даром!

Харри уже привык к хорошим деньгам, а перспектива иметь еще больше была заманчивой. Тесса знала, что сумеет его уговорить, и, когда он увидел, что из этого вышло, согласился, тем более что за ними Тесса оставила лучшую квартиру, выходившую в сад. В ней было пять комнат с кухней и ванной, высокие потолки, огромные окна. Просторная гостиная выходила в сад на берегу реки, был и большой гараж, переделанный из бывшей конюшни. Никаких выплат за дом, только налоги, а это значит, что Харри сможет купить себе «Ягуар», на который давно положил глаз. Когда он наконец получил чин сержанта, его перевели в Баттерси. Из Ричмонда туда добираться проще простого.

Правда, его раздражало то, что Тесса сохранила так много прабабкиной мебели. И так ее мамаша отдала им кучу всякого хлама, который лежал на складе с тех пор, как они с епископом перебрались из дворца в дом поменьше. Доротея заявила, что глупо покупать мебель, если есть столько всего, но Харри от этого в восторг не пришел. Если у вас мебель, переданная по наследству, выглядит это так, будто у вас нет денег купить новую. Вопрос чести завести после свадьбы все новенькое. Ведь это на всю жизнь. У его мамы до сих пор сохранился гардероб, купленный в незабвенном 1947 году.

Сомнения его улеглись, когда Тесса объяснила, что, если им не придется покупать новую мебель, они смогут потратить деньги на путешествия. Харри понравилось проводить отпуск за границей, а два раза в год лучше, чем один. Он стал первым Сэнсомом, посетившим Соединенные Штаты, не говоря уж о Гонконге и Карибском море. Его родственники не выезжали никуда дальше Бенидорма и Тенерифе.

Но, когда все семейство Сэнсомов явилось поглядеть на новый дом, Тесса поняла, что он им не понравился. Они почему-то говорили только шепотом, садились на самый краешек стула, а когда Тесса подала чай, с опаской дотрагивались до чашек рокингхемского фарфора.

— Слишком все шикарно, — шепнула одна из сестер Харри другой, и Тесса это услышала. — Прямо музей какой-то.

Тесса смотрела на прекрасные светлые комнаты, на мебель восемнадцатого века и думала о том, что то, что она считает красивым, Харри и его семье не кажется ни красивым, ни удобным. А просто старомодным.

Тогда-то она и начала осознавать то, что ей мешало: в тумане страсти, которую она питала к своему мужу, Тесса не разглядела его натуры. Сама она взрослела, превращалась из девушки в женщину, развивалась, а Харри оставался в плену представлений, которые впитал с детства, и не способен был оценить того, чего не понимал. Он знал одну лишь точку зрения — свою собственную. Хуже того, будучи человеком эгоистичным и лишенным воображения, он не в силах был понять, что его жена чувствует, о чем думает. Он был развит физически, был знатоком секса, но духовно был беден, и ему не нравились непонятные перемены, происходившие с его женой. На его взгляд, она переступала через границы, им обозначенные.

Поступив на службу, она была новичком, а он — бывалым полицейским, щедро делившимся своим опытом. Все изменилось, когда она начала учиться сама и стала больше полагаться на себя, а не на него. Экзамен на сержанта она сдала с первого раза и была возмущена его реакцией.

Он просто отказывался это принять и считал, что его провели. Да, он рад был признавать, что у его жены есть мозги, но супружеский долг обязывал ее скрывать свои способности и демонстрировать их лишь тогда, когда этого хочет муж. Она должна была по крайней мере провалить первую попытку. А она их сдала, причем на «отлично», что было совсем уж неуважительно. Он тогда был вне себя. Тесса никак не могла поверить, что все, что он высказал, было сказано не сгоряча, а по убеждению. Он считал, что она должна была провалить экзамен, щадя его гордость. Кое-как они помирились, и Тесса потратила на это немало усилий.

Но когда она сообщила ему, что ей предлагают поступить на курсы повышения квалификации, он посмотрел на нее так холодно, что Тесса сжалась под его взглядом.

— Что тебе надо в этом Брамшиле?

— Я шесть лет отходила в форме, мне хочется поработать в департаменте уголовного розыска или где-нибудь еще.

— Где-нибудь еще! Я и не знал, что ты такая эгоистка! Только о себе и думаешь!

Будто ты о себе не думаешь, хотела сказать ему Тесса. Сколько раз она смирялась с тем, чего хотел он, зная, что малейшее возражение вызовет бурю негодования. Но напоминать ему об этих случаях было бессмысленно, он только разозлился бы еще больше. Поэтому Тесса прикусила язык, но гнуть свою линию не перестала. Он бесился, она стояла на своем.

— Какая разница, в каком отделе я работаю? После Харингея мы с тобой вместе не служили. Сколько лет ты в Баттерси? А я работала и в Вест-Энде, и в Паддингтон Грин. Я же тебе не указываю, чем тебе заниматься и где служить.

— Этого еще не хватало!

— А по какому праву ты мной командуешь?

— По праву мужа!

— Ты муж, а не хозяин!

Он побагровел лицом, зыркнул на нее, стиснул кулаки и выскочил из дому. Она поняла, что останься Харри еще на минуту, он поднял бы на нее руку.

Полгода спустя она стала работать в следственном отделе, потом в уголовном розыске, а потом — в отделе по расследованию убийств. Харри же, подстегиваемый ее успехами и недовольными взглядами матери, которая явно не одобряла того, что он никак не научится держать жену в узде, готовился к экзамену на должность инспектора, и Тесса помогала ему как могла.

Экзамен он провалил.

К несчастью, Тесса как раз поступила в Брамшил и три месяца спустя стала инспектором. Пока она была там, Харри ей не писал и не звонил, а когда она сообщила ему, что хочет на выходные приехать домой, сказал ей резко, что будет у матери. В следующий раз он сообщил, что поедет с братом на рыбалку. На третий раз он работал. Тесса больше не пыталась увидеться с мужем. Когда она сообщила ему о своем повышении, она поняла, что их брак дал серьезную трещину.

— Ты будешь инспектором? Ты! Мужики-инспектора — это да, но бабы! Я не желаю, чтобы ты была инспектором. Нам хватит и того, что есть.

Тесса посмотрела в его горящие голубые глаза и поняла, что в них появилось что-то новенькое — ревность. Но он пытался скрыть ее за презрением.

— Понять не могу, зачем тебе понадобилось отправляться в Брамшил. Там полно людей, которые думают, что слишком хороши для нас.

— Мне сказали, что я подхожу для Брамшила.

Он уставился на нее.

— Сказали? Кто это тебе сказал?

— Йен Маккей. — Он был инспектором в Харингее, а теперь, став старшим инспектором, работал в Барнсе.

— Маккей? — Харри набычился. — Ты хочешь сказать, что это тебе сказал Йен Маккей? Когда ты его видела?

— Он пришел в участок к нашему начальнику, и мы встретились на лестнице. Он сказал, что слышал обо мне много хорошего и пришел к выводу, что я — подходящая кандидатура для брамшилских курсов.

— С чего это он взял?

— Он же три года был моим инспектором, ты что, забыл?

— Да этот ублюдок хотел только одного — залезть тебе под юбку. Он всегда на тебя заглядывался. Понятно, почему он вылез с этим предложением, — презрительно фыркнул Харри.

— Йен Маккей в сравнение не идет с Джимом Нейпером. Этот ограниченный тип, позорящий звание офицера, превратил мою жизнь в пытку именно потому, что я не позволила ему, как ты выражаешься, «залезть под юбку». Он не давал ходу моим рапортам о переводе и мстил мне за то, что я имела наглость отвергнуть его притязания. Йен Маккей даже намеков никаких не делал! Я для него была прежде всего полицейским, а не женщиной. Нейпер ни за что не стал бы рекомендовать меня, если бы речь шла о повышении. Если Йен считает, что я гожусь на что-то, я буду делать все, что он посоветует.

— Ага, так он уже просто Йен! С каких это пор ты зовешь старшего инспектора Маккея по имени, черт бы его подрал?

— С тех пор, как он меня об этом попросил.

— И при каких это, интересно, обстоятельствах он тебя об этом попросил?

— Ради Бога, Харри! Неужели ты даже не можешь представить себе, что между мужчиной и женщиной могут быть не только сексуальные отношения?

Но Харри сел на своего любимого конька и при первой же возможности, воспользовавшись поводом, позволил себе встретить рассвет с одной дамой из отдела по работе с подростками. В первый раз он нарочно «пошел на сторону», но потом это вошло в привычку, и каждый раз, когда Тесса позволяла себе нечто, что, по его мнению, унижало его достоинство, искал именно такого рода утешений. Так он укреплял собственный авторитет. Жена нарушала клятвы, данные ему, а клялась она любить его, почитать и повиноваться ему, так к чему же ему блюсти свои обещания отказаться от других женщин? Кроме того, это значило, что, когда он получал удовольствие на стороне, Тесса его лишалась. Так он ее наказывал.

Это было еще одной его ошибкой, потому что Тесса, когда первый пыл угас, поняла, что ежедневный секс ей не нужен. Это Харри не мог прожить без секса и дня. Да, ей нравилось заниматься любовью, она научилась — благодаря Харри — и давать, и получать удовольствие, но секс не был для нее жизненной необходимостью. Естественно, до нее дошли сплетни (Харри постарался) относительно того, чем и с кем ее муж занимается.

Он всегда возвращался, потому что хоть и любил покрасоваться на стороне, но, когда остаешься в конце концов один на один с угрызениями совести, удовольствия от всего этого никакого. Кроме того, его пугало, как безразлично она относится к его изменам, и он чувствовал, что теряет свой последний козырь и Тесса отстраняется от него все больше и больше.

Трещина стала пропастью, и пропасть эта все увеличивалась.

Разобравшись со счетами, Тесса стала разбирать почту и, взяв со стола приглашение на роскошной бумаге, сказала:

— Я не могу тянуть с ответом, Харри. Ты решил? Пойдешь со мной к Каролине на свадьбу или нет?

— С чего это? Разве ты пошла на серебряную свадьбу Сисси? — буркнул он из-за газеты.

— Но я же не могла! Мама вызвала меня той ночью, потому что не знала, переживет ли отец новый приступ.

— Это было восемь недель назад, и, как всегда, он выкарабкался. Ты могла — и должна была — пойти со мной, знала ведь, как важно для мамы, чтобы вся семья была в сборе, но нет… Ты воспользовалась тем, что твой отец, который лежит на смертном одре с тех пор, как я тебя знаю, опять на пороге смерти, и ухватилась за этот предлог. Ты рада любому поводу, лишь бы не сесть за стол с моими родственниками. Да будь я проклят, если потащусь на свадьбу твоей то ли троюродной, то ли четвероюродной сестрицы. Не собираюсь я выряжаться как пугало и расхаживать в цилиндре и во фраке по какой-нибудь сногсшибательной лужайке, попивая шампанское. Ты же привыкла ходить куда пожелаешь и делать, что пожелаешь. Ну и ходи, только от меня отстань.

Харри явно копил обиды. Налицо были все признаки, но Тесса не обратила на это внимания. Она все меньше замечала все, что касалось Харри. Да, снова были долгие отлучки, игра в молчанку, скандалы и никакого секса. Что указывало на то, что Харри снова загулял на стороне.

Но что такого она совершила, что так оскорбило его мужское достоинство? Ей и в голову ничего не могло прийти. Наверное, все из-за этой проклятой серебряной свадьбы…

Поэтому, когда она сказала:

— Но приглашение адресовано мистеру и миссис Сэнсом, — он ответил:

— Да мне плевать, кому оно адресовано. Меня наверняка пригласили просто потому, что так положено. Им до меня и дела никакого нет.

— Не говори глупостей, — отрезала Тесса, поняв по тому, как он скомкал газету, что он едва сдерживается, но решила не останавливаться. — Они приглашают нас обоих. Мы с тобой — супружеская пара, Харри. — Она не хотела очередного скандала, а поскольку на свадьбе должна была быть и ее мать, не собиралась давать ей поводов для упреков. Чем меньше Доротея будет знать, тем лучше по крайней мере сейчас. И она добавила льстиво: — Ты так здорово смотришься в своем новом костюме.

— Взятом напрокат в «Мосс Бразерс»?

— Многие берут костюмы напрокат.

— Но не те, с кем привыкла общаться ты. У них костюмы с фирменными ярлычками.

Он искал ссоры. Когда он бывал в мрачном расположении духа, недовольство в нем вскипало медленно, а потом стремительно вырывалось наружу. Он наконец сложил свою газету, и она увидела, что щеки у него горят, а глаза извергают пламя.

«Не могу я больше этого выносить, — подумала она и почувствовала, как трещит по швам ее терпение. — Зачем мне такое? Да и тебя, Харри, я больше не могу выносить. Годами я старалась угодить тебе и твоему мужскому самолюбию, но всему есть предел».

— Почему ты этого не говоришь, когда мы ходим на праздники в полицию? — холодно спросила она.

— Это другое дело. Там я встречаюсь с товарищами по работе.

Тесса закрыла глаза. Все бесполезно. Он уперся, как осел. «Ну и черт с ним! — подумала она. — Хватит с меня! Надоело во всем ему уступать. Да и зачем? Все равно беречь, похоже, уже нечего».

Она нанесла удар первой. Встав из-за стола, она сказала сурово:

— Харри, надо разобраться в конце концов с твоим комплексом неполноценности. Когда ты предлагал мне стать твоей женой, ты знал, кто я и откуда. Почему именно теперь это стало иметь для тебя такое значение?

Он швырнул газету на пол.

— Потому что ты уже не та девушка, на которой я женился!

Сегодня он начал прямо с этого. Обычно они ходили вокруг да около, пока не подбирались к тому месту, с которого он имел право жаловаться на нежелательные перемены в собственной жене, что, в свою очередь, заводило их в тупик, и тут ей полагалось принести извинения за то, что она и его расстроила, и статус-кво нарушила.

Но Тесса теперь видела все совсем в другом свете. Никто не может быть главным. Брак — это партнерство. И партнеры равны. Веками женщины были в подчинении, не пора ли мужчинам пересмотреть свои позиции и начать играть на равных?

— Надеюсь, что нет! — ответила она язвительно. — Когда я выходила за тебя, мне был двадцать один год. Мы оба не те, что были тогда. Мы стали взрослыми.

— А может, чужими?

— Да, мы не можем проводить вместе много времени, как другие пары. Мы полицейские. Это все из-за нашей работы.

— А разве честно, что жена по чину старше мужа?

— Мы с тобой служим не вместе, и тебе не приходится называть меня «госпожа инспектор», — возразила Тесса.

— Прежде всего, муж никогда не должен называть жену госпожой.

Терпение Тессы лопнуло.

— Другими словами, ты был рад, когда я была просто полицейским, но инспектором я становиться не должна была, да? Не имела права, так, наверное, твоя мама считает?

— Оставь мою маму в покое.

— Если бы все было так просто! Она все время тебя настраивает против меня. Считает, что я не должна была идти на курсы, особенно после того, как ты не сдал экзамен на инспектора. Мне надо было притормозить, пощадить твою гордость и не выходить за рамки, тобой обозначенные. Так должна себя вести хорошая жена, да? Потому что так вела себя твоя мамочка — делала то, что велел ей муж.

Харри сверкнул глазами и напрягся. Она сказала то, что было совершенно непростительно.

От звука его голоса Тесса вздрогнула.

— Моя мать все сорок пять лет была преданной женой моего отца.

— Ах, так! И ты хотел, чтобы и я была такой же! Куча детей, привязана к дому, но обувь всегда начищена, рубашки выглажены, горячий ужин готов — все, как тебе нравится. И неважно, нравится ли это мне. Твои желания прежде всего.

— Так оно и было бы, если бы я давал тебе кров и пищу.

— Вот что тебе не нравится! Что я сама себя обеспечиваю и, что уж совсем непозволительно, зарабатываю больше, чем ты!

— Я не брал себе в жены чертову карьеристку, так, во всяком случае, мне казалось. Я хотел иметь жену, детей, семейный очаг:

— Если ты помнишь, поначалу и я хотела детей. Больше всего на свете я хотела иметь от тебя детей. Это ты сказал: «Давай подождем».

— Это было до того, как ты всего достигла. Взяла от меня все, что можно, и поставила меня на полку, как прочитанную книгу. Как я должен был к этому относиться?

— Ты сам хотел, чтобы я сдала экзамен на сержанта.

— Но я не думал, что ты пойдешь работать в этот проклятый следственный отдел или помчишься в Брамшил.

— Так что же, когда мне это предложили, я должна была ответить: «Благодарю вас, но — нет, моему мужу это не понравится»?

— Тебе следовало спросить меня.

— Спросить? Чего — разрешения? А я-то думала, что ты будешь рад за меня.

«Мне и в голову не приходило, что ты станешь ревновать», — подумала она при этом.

Он был на грани, это было ясно, особенно после того, как сказал с горечью:

— С тех пор ты уже никогда не бывала прежней. Эти чертовы курсы — твои амбиции после них не знали предела.

Они стояли и смотрели друг на друга. Наконец Тесса сказала:

— Я не собираюсь спорить дальше. Я устала от споров. Может быть…

В сотый раз она отступала, только сейчас подумала: «Ведь папу это уже не расстроит. Папу уже ничто не расстроит…»

Епископ Паджет был известен своими непримиримыми взглядами на развод и считал, что то, что Господь соединил, человек разъединить не может. В этом вопросе он всегда был на стороне католической церкви, от которой его церковь была отъединена усилиями Генриха VIII, и поэтому, пока он осознавал все, что происходило вокруг, Тесса, стиснув зубы, пыталась сохранить свой распадающийся брак. После того, что сделал с ее отцом скандал, поднявшийся вокруг гибели Руперта, она не могла позволить кому-нибудь сказать, что она добила отца, презрев то, во что он глубоко верил. Но после последнего удара он находился в состоянии, на которое уже не могли повлиять внешние события.

Так что, когда Харри спросил:

— Что «может быть»? — Тесса посмотрела на него с таким видом, что его передернуло.

— Может быть, нам пора с этим кончать? Если я не такая, какой ты бы хотел видеть свою жену, зачем себя мучить? Надо развестись. И тогда ты сможешь попросить свою маму, чтобы она нашла ту, которая подойдет под сэнсомовский стандарт. Да Господи, она же с самого начала дала мне понять, что я ему не соответствую.

— Развода я не желаю! — Лицо Харри было искажено гневом. Когда он встал с дивана и направился к Тессе, она едва сдержалась, чтобы не отступить. — В семье Сэнсомов не было разводов, и я не желаю быть в этом первым! Я прошу от тебя только одного — ради разнообразия попробовать думать прежде всего о муже. Оставь ты свои амбиции и стань той, прежней, какой была когда-то. — Голубые глаза потемнели. — И еще я хочу, чтобы ты вынула эту штуковину… Нам давно пора подумать о детях.

Тесса сокрушенно прикрыла глаза. «Господи, Харри! — подумала она в отчаянии. — Неужели ты думаешь, что так меня привяжешь? Ничего у тебя не получится, потому что я не хочу детей от тебя. Больше не хочу. И тебя не хочу». Она вдруг поняла совершенно отчетливо, что Харри Сэнсом перестал быть для нее главным в жизни. Теперь она получала больше удовольствия от работы.

Она смотрела на него — и словно не видела. Красивое лицо, огромное ладное тело и ограниченный ум. Блестящая оболочка, а глубины-то нет. Харри видел только то, что хотел видеть, и принимал то, что хотел принять. Ей никогда не удавалось убедить его в том, что есть вещи поважнее, чем его личная безопасность и благосостояние.

— Тесса! Тесса! Почему ты так на меня смотришь, будто не узнаешь? Это ты переменилась, а не я.

«Конечно, — подумала она, — ему и в голову не может прийти, что я его разлюбила. Но это так. Хотя… вряд ли это было любовью». Да, придется признать — это факт.

Давно уже у нее не начинало сильнее биться сердце, холодок не бежал по спине от его взгляда или прикосновения. Даже оргазмы, до которых он доводил ее каждый раз — он считал бы себя худшим из любовников, будь это не так, — стали запрограммированными и давно потеряли прелесть новизны. Теперь даже его бесконечные измены не могли пробить ее равнодушия.

Она встряхнулась и посмотрела на него внимательным взглядом. Харри не сводил с нее глаз, и это тоже было Тессе знакомо. В глубине души, в той глубине, которая, как считал Харри, скрыта ото всех, он был напуган.

А когда Харри чего-то пугался, он избирал нападение. «Осторожнее», — сказала себе Тесса, и у нее пробежали мурашки по коже. Он никогда раньше не поднимал на нее руку. Замахивался, да, но не бил. Когда это случилось впервые, Тесса, поборов страх, сказала ему: «Если ты ударишь меня, то только однажды, Харри. Я уйду и не вернусь никогда».

Она видела, что он не знает, как выразить свои чувства. Со словами он был не в ладах. Там, где он воспитывался, аргументом в споре была сила. И тут на кухне запищал таймер.

— Ленч готов, — сказала она и пошла к двери.

Он пошел за ней на кухню.

— Ты мне не ответила. Как насчет того, чтобы вынуть спираль?

Тесса надела рукавицы, открыла духовку и вынула оттуда баранину. Лопатка, запеченная с розмарином и чесноком, и румяный картофель. Она осторожно поставила противень на плиту.

— Харри, — сказала она как можно сдержаннее, — моя беременность ничего не изменит. Если мы решим разводиться, у нас просто будет одной проблемой больше.

— Я тебе сказал! На ЭТО я не пойду! Я НЕ ХОЧУ развода! — Голос его звенел от ярости.

— Но ты жалуешься, что я уже не та. Та, какой я стала, тебе не нравится. Я устала тебе объяснять, что не могу уже стать прежней. Жизнь идет, люди меняются. Мы прошли так много, что назад вернуться невозможно. Если ты несчастлив со мной, почему бы тебе не найти другую женщину, которая будет рада быть такой, какой ты хочешь.

Она не стала говорить: я не люблю тебя, Харри. Не люблю с тех пор, как нашла себя…

Он смотрел на нее и видел, как лицо ее словно закрылось, как она вся спряталась от него. Его охватила тревога — значит, он не может ее удержать, теряет свои права на нее. Это неправильно — она не может уходить в себя, в свой мир, куда ему нет дороги.

Но, сдерживая ярость, он велел себе действовать осторожно. Не надо загонять ее в угол, иначе она станет бить по больному. Она и в этом изменилась — стала более самостоятельной, независимой. Слишком уж независимой…

И он сказал как можно дружелюбнее:

— Давай объявим перемирие. Хватит скандалить. Ссоры мне тоже не нравятся. Мы с тобой раньше никогда не ругались… Я хочу, чтобы вернулись прежние дни, когда ты еще была рядом со мной. Ну хорошо, хорошо… — Он поднял руку, заметив, что она собирается что-то сказать. — Давай проведем воскресный обед мирно. Но, пожалуйста, Тесса, подумай о нас. Развода я не хочу. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. Прошу я только об одном — чтобы ты поменьше думала о своей работе и побольше о нас.

— «Для тебя „мы“ значит „я“, — уточнила Тесса отчужденно.

— Нужно только уметь давать и брать, — продолжал он.

«Да, я буду давать, а ты — брать. Ох, Харри, тебя же насквозь видно».

Он принял ее вздох за капитуляцию и тут же расслабился. Стараясь этого не показать, он подошел к ней и обнял за плечи.

— Ненавижу с тобой ругаться, но, кажется, в последнее время мы только это и делаем. В первые годы мы слова плохого друг другу не говорили.

— Извини, Харри, — сказала Тесса грустно. Ей было его жалко, она понимала, как обескуражен он таким выпадом со стороны своей послушной женушки. Она знала, что назад пути нет, и все же чувствовала себя виноватой, потому что твердо решила идти вперед — и одна.

— И ты меня извини, — ответил он успокоенно, думая, что она просит прощения за ссору. — Давай пока оставим эту тему, ладно? Потом все обсудим, когда успокоимся и сможем рассуждать здраво.

«И мне придется тебя успокаивать, — подумала Тесса. Жалость сменилась презрением — слишком уж его поведение походило на неловкую попытку ею манипулировать. — Ты не сможешь заставить меня отказаться ради твоего счастья от того, что делает счастливой меня. А это, как говорил капитан полиции из Чикаго, читавший в Брамшиле лекции, „нижний предел“.

Но вслух она сказала:

— Хорошо, сейчас — мир. Давай мы оба подумаем, чего ждем от будущего, серьезно подумаем, Харри, чтобы, когда мы будем это обсуждать, хорошо понимать, о чем мы говорим и чего хотим.

— Хорошо, хорошо… Я накрою на стол, хочешь?

Тесса стала перекладывать жаркое на блюдо. «Красивый жест Харри Сэнсома, — подумала она, — а он сам за это ждет от меня не жеста, а жертвы».

7

Тесса оглядела людей, собравшихся в маленькой церкви двенадцатого века, и решила, что правильно выбрала свой наряд — желтый костюм. Большинство дам, приехавших на свадьбу, были в розовом. Что это за стишки про июнь и розовый цвет? Интересно, почему именно его выбирают дамы, которым он уже не по возрасту? Например, мать невесты. Джулия Ферфакс предпочла цвет цикламена, цвет, который идет только жгучим брюнеткам. Джулия, как и ее кузина Доротея, была блондинкой. «Правда, — подумала Тесса, — о вкусе Джулия умеет только рассуждать».

Мать жениха, наоборот — умная женщина, — была в ярко-синем костюме, который отлично подходил к ее седым волосам. Глядя на нее, было ясно, в кого жених такой красавец.

Невеста, которую двадцать минут назад ввел в церковь ее отец, походила на кусок торта с кремом. Ну почему никто не посоветовал ей сбросить килограммов десять, прежде чем надевать платье с таким количеством оборочек? И все же для девушки, которая никогда не славилась красотой, она выглядела ослепительно. Но не в красоте дело — если верить сплетням, жених выбрал ее за приданое. «Что ж, — подумала Тесса, — я вышла замуж из-за секса, мне ли бросать камни?»

Харри наотрез отказался ехать с ней в Уилтшир в отместку за то, что она отказалась выполнить его желание завести ребенка. Это привело к еще одной ужасной ссоре, после которой он ушел и где-то загулял, решив, если жена его не ценит, искать утешения у тех, кто к нему, черт подери, расположен.

Поскольку он предпочитал не бороться с трудностями, а избегать их, Тесса нисколько не удивилась тому, что через день после ссоры он просто не явился домой. Но на автоответчике его мамаша оставила сообщение о том, что Харри будет жить дома до тех пор, пока его своенравная жена не признает его прав. «А как насчет моих прав?» — спросила Тесса у автоответчика таким тоном, что бедняга Сарж, сидевший рядом в ожидании ужина, тихо выскользнул из комнаты.

«Надеюсь, ты не последуешь моему примеру, — подумала Тесса, глядя на сияющую невесту, направлявшуюся в ризницу, чтобы расписаться в регистрационной книге. — Когда женишься наспех, раскаиваешься всю жизнь…»

Все сидели в ожидании, слушали орган, а Тесса стала осматривать церковь. Многих из гостей она знала — это были их родственники или друзья родственников, но некоторые были ей незнакомы, особенно те, кто сидел на половине жениха. И вдруг взгляд ее остановился на середине третьего ряда жениховской половины. Да, конечно, эту иссиня-черную шевелюру и этот профиль не узнать нельзя. Ну откуда здесь именно Николас Оулд? Сидит рядом с темноволосой женщиной, уже не молодой, но все еще красивой, в темно-красном костюме и шляпке из павлиньих перьев. Наверное, это его мать. Да, они действительно похожи. Но что он делает на этой свадьбе? Ах да, кажется, мать жениха испанка. А мать Николаса Оулда, как Тесса выяснила во время беседы с Оулдом три месяца назад, тоже испанка. Все понятно.

Из ризницы наконец вышли жених и невеста в сопровождении родителей и свидетелей, и органист заиграл «Свадебный марш» Мендельсона, который для Тессы был всегда музыкальным эквивалентом триумфа боксера-победителя.

«Это все потому, что у тебя на свадьбе его не играли», — напомнила она себе.

Их с Харри обвенчал Тессин отец. Свадьба была тихая — отец тогда оправился от последствий первого удара и уже мог говорить четко и был в состоянии провести службу. Он всегда мечтал о том, как будет венчать свою дочь, и Тесса просила Харри подождать, пока доктора разрешат ему вернуться к делам.

Церемония проходила не перед главным алтарем собора, а в одном из приделов. Тут уж проявила твердость жена епископа. Она не желала выставлять на посмешище публики своего мужа-инвалида и ждать с ужасом, что он запнется посреди службы и у него отнимется язык. Но и Тесса была непреклонна — она обещала отцу, что венчать ее будет он, а воспитана она была так, что обещание для нее было свято. Когда Доротея поняла, что не в ее силах отговорить дочь-упрямицу от этого ужасного мезальянса, она переключила свои усилия на подготовку к свадьбе, решив сделать ее тихой — только для родственников.

Тесса, зная, что отец ждет от нее этого, надела традиционное белое платье, но ни одной подружки невесты у нее не было, а Сэнсомы ждали, что их будет не меньше шести. Не было и мальчика в бархатном костюмчике, несущего на атласной подушке кольца. Этого Доротея не допустила. Она — мать невесты, епископ оплачивает венчание, так что все должно было быть так, как захочет она. Тихо и скромно. Тем более что ее муж в таком состоянии… При встрече титанов искры так и посыпались, но Долли Сэнсом нашла достойного противника в женщине, которая держала в руках целый приход и своего мужа-архиепископа.

Тесса много лет не доставала свои свадебные фотографии. Ей это было и не нужно. Тот день она помнила до минуты. Счастливыми выглядели только они с Харри, потому что были ослеплены страстью. Из Нортонов были только Доротея, два ее брата с женами, сестра с мужем, их дети и девяностолетняя Кларисса Нортон, которая настояла на том, чтобы присутствовать на свадьбе любимой внучки, а Паджетов вообще не было — родители ее отца давно умерли, а отец был единственным ребенком. Со стороны Тессы присутствовал только Риггз. Сэнсомы тоже не явились всем кланом, как это бывало обычно. Только родители Харри, братья и сестры с супругами, все без детей и без друзей. Шафером Харри был один из его братьев.

Да, это было катастрофой для всех, кроме нас, вспоминала Тесса. Мы хотели только одного — поскорее все это закончить, улететь в Марокко и броситься в постель. Но там было что-то с водой, у Харри случилось расстройство желудка, еда была отвратительная, а когда он наконец оправился, то тут же обгорел на солнце.

Неужели это были дурные предзнаменования? Или их брак был обречен с самого начала? Последствия несчастного случая, о которых в Брамшиле читали целую лекцию. Если бы Руперта не убили, Тесса не пошла бы служить в полицию, а значит, не встретила бы своего будущего мужа. «Классический случай ошибочного опознания», — усмехнулась Тесса. Она по опыту знала, как трудно бывает свидетелям опознать человека, поставленного в ряд с другими.

Сияющие жених и невеста прошли по проходу. А Тесса продолжала размышлять о причинах и следствиях. Убийство Руперта было как камень, брошенный в тихий омут ее жизни, круги пошли по воде, и много лодок закачалось на волнах, но именно близких Руперта чуть не накрыло с головой. Сначала их захлестнули волны общественного внимания, прежде всего из-за того, кем и чем был убитый, кем и чем был его отец, и из-за того, при каких обстоятельствах произошло убийство.

Писаки из бульварных газет буквально осаждали дом, а в самом доме сидели полицейские и задавали бесконечные вопросы.

После убийства, когда с епископом случился первый удар, его супруга наотрез отказалась его покидать, боясь, что в ее отсутствие с ним может случиться самое страшное. Когда ее попросили поехать в город и опознать тело сына, она сказала, что никуда не поедет.

— Пусть это сделает Риггз. Он знал Руперта с рождения. Я нужна мужу — чтобы помочь ему выжить и оправиться после такого ужасного потрясения. И я должна сделать все, что смогу. А сыну своему я помочь уже не в силах.

Тесса, узнав об этом от Риггза, пошла к матери. Она рвалась выяснить с ней отношения, хотела узнать, почему от нее скрывали правду.

— Ты же знала, кем был Руперт, чем он занимался, да?

Мать решила, что нет уже смысла запирать дверь конюшни после того, как лошадь ускакала, и ответила как всегда сдержанно и спокойно:

— Он был моим сыном. Я знала про него все.

— Но почему же ты мне не сказала? Он же был моим братом. Я тоже имела право знать! Почему от меня это скрывали?

Доротея не стала обращать внимания на то, что дочь осмелилась так дерзко заговорить с ней. В исключительных обстоятельствах исключительное поведение позволительно.

— Твой отец категорически настаивал на том, чтобы это от тебя скрывалось как можно дольше. Он считал, что ты слишком юна и тебе еще рано знать про темные стороны человеческой природы. Не забывай, твой отец видит один свет — тот, что исходит от Господа. Поведение Руперта удручало и расстраивало его, ведь он возлагал на него такие надежды…

— А ты?

— Я сумела отнестись к этому… спокойнее. Твой отец воспринимает мир в свете веры и поэтому порой слишком непримирим в своих суждениях.

Тессе хотелось расхохотаться ей в лицо, но она сдержалась. Мать обвиняет отца в непримиримости! Но, воспользовавшись тем, что разговор был откровенен, она решила — не сознаться, нет, а рассказать матери и о себе.

— Знаешь, я виделась с Рупертом.

— Знаю.

Тесса удивленно взглянула на мать.

— Тебя видели с ним, — сказала мать, сухо улыбнувшись. — И не оставили этого без комментариев. Есть люди, которые любят совать нос в чужие дела, особенно если дела эти попахивают скандалом.

— Я этого не стыжусь! — воскликнула Тесса, гордо вскинув голову.

— А я, кажется, и не высказывала неодобрения. Я рада, что ты снова увиделась с братом, хоть тебе и пришлось меня ослушаться. В свете последних событий мне даже кажется, что тебя направляла рука провидения, о которой всегда говорит твой отец. И я прекрасно понимаю, что для тебя значил брат. Вы очень дружили, когда были детьми.

Лишь на одно мгновение голос Доротеи дрогнул, и Тесса поняла, какую боль скрывает мать, старающаяся изо всех сил держать себя в руках. Только в эту минуту она поняла, почему в город посылают Риггза. Ее сильная и непоколебимая мать не в силах сделать то, что от нее требуется, — опознать тело сына. И Тесса знала, как поступить.

Набравшись смелости, она сказала:

— Именно поэтому я решила поехать с Риггзом на опознание.

Мать взглянула на нее, и Тесса выдержала этот взгляд. В этот момент, наверное, Тесса и сделала первый шаг к самостоятельности.

— Да, — кивнула наконец Доротея и добавила: — Спасибо, Тесса.

Словно мелькнул просвет и тут же снова исчез. Но обе понимали, что положение вещей изменилось.

Женщина-полицейский, добрая и внимательная, пришла в ужас, узнав, что на опознание поедут юная девушка и слуга. Она сопровождала их в морг. Тесса была этому рада, потому что Риггз крайне неодобрительно отнесся к ее решению, говорил с ней только по необходимости и называл ее подчеркнуто вежливо мисс Тессой, а не Тессой, как обычно.

Ей не хотелось его расстраивать, но она считала, что должна оказать брату последнюю услугу. Его ужасная смерть каким-то образом примирила Тессу с его образом жизни. И еще она знала, что, окажись он на ее месте, он сделал бы для сестры то же самое.

Он и мертвым выглядел как всегда. Удары были нанесены по затылку, и его прекрасное лицо не пострадало. Если бы не его в буквальном смысле смертельная бледность, Тесса решила бы, что он спит. Но кожа его была мраморной белизны, в ней не было живого тепла. Тессе, когда она стала полицейским, пришлось много повидать таких лиц.

— Да, — сказала она тогда. У нее не закружилась голова, ее не тошнило, хотя запах был — еще одно, к чему ей предстояло привыкнуть — не из приятных. — Это мой брат Руперт.

И она поцеловала его ледяные уста.

Риггз был потрясен.

Потом ей задавали вопросы. Когда она видела брата в последний раз? Что ей было известно о его образе жизни? Бывала ли она когда-нибудь в его квартире? Когда? Видела ли она там кого-либо из его друзей? Знала ли их по именам?

И так далее. Но, в отличие от матери, находившей допросы отвратительными, Тесса чувствовала себя уверенно и рассказала полиции все, что знала, потому что страстно хотела, чтобы они нашли убийцу брата. Скрыла она только тот неожиданный и, как оказалось, последний визит. Она не могла бы описать лицо человека, наслаждавшегося телом ее брата, потому что видела его только со спины, и не желала рассказывать о том, чему была невольной свидетельницей. Она и так слишком часто видела эту сцену во сне. Она хотела одного — чтобы поймали человека, убившего Руперта, и хотела этого со страстью, которой в себе и не подозревала. Она даже пошла в церковь и молилась о том, чтобы он был осужден. Если бы за это полагалась смертная казнь, она сама бы набросила ему веревку на шею.

Ее поразило, как полицейские его искали, как та самая добрая женщина-полицейский вела долгие допросы, цепляясь за любую информацию.

Три дня спустя все выяснилось. Было найдено тело еще одного мужчины, принявшего смертельную дозу снотворного. Рядом с пустым пузырьком лежала записка, в которой он писал, что, убив из ревности единственного человека, которого любил, не видит больше смысла в жизни.

И снова бульварные газеты подняли шум. «Любовник сына епископа, торговавшего своим телом, кончает жизнь самоубийством» — такой заголовок был в одной из них. И там же — фотографии всех троих — епископа в полном облачении на службе в соборе и Руперта с его любовником где-то на пляже, на обоих почти одинаковые узенькие плавки, а Руперт в такой позе, что совершенно очевидно, чем именно он торговал.

И торговал задорого. Иначе он не смог бы скопить столько денег за такое короткое время.

Деньги эти он завещал своей сестре.

— Сколько-сколько? — переспросила Тесса, когда ей об этом сказали.

— После выплаты долгов и налогов осталось двести пятьдесят тысяч фунтов, в основном в надежных акциях. Кажется, ваш брат получал от своих банкиров только дельные советы. Впрочем, «Оулд и сыновья» славится тем, что отлично ведет дела своих клиентов.

Тесса этих денег трогать не стала. Да, она смирилась с судьбой брата, но деньги эти казались ей грязными.

Дело было закрыто, разрешение на похороны выдали, и Тесса стала обсуждать с матерью похороны.

— Руперт будет кремирован, — заявила Доротея, — но отцу твоему не следует об этом знать. Ты же знаешь его отношение к кремации. Присутствовать на похоронах он не сможет, вероятно, даже не узнает о них. Я же считаю, что это единственный способ. Тлен и черви — не для моего красавца сына. Уж лучше пламя.

Так все и произошло. О кремации в прессе не оповещали, и Тесса думала, что никто не придет, но церковь была полна — в основном мужчинами, но было и довольно много женщин. Она взяла на себя обязанность пожать каждому пришедшему руку, а потом разослала всем письма с благодарностью за присутствие и за цветы, которых было такое количество, что гроб в них просто утопал.

И только когда все было позади, она вдруг поняла, что сделала в жизни выбор, о котором думала с того самого момента, когда сержант, записывавшая ее показания, сказала ей:

— У тебя острый глаз и отличная память. Из тебя получился бы хороший полицейский.

«А почему не попробовать?» — подумала тогда Тесса. Пока расследовали убийство Руперта, Тесса следила за работой полицейских с интересом и восхищением.

Как бы то ни было, но эта работа не из скучных. Может, действительно попробовать? А чем мне еще заниматься? Я ничего не умею, только кулинарные курсы закончила. А то, что мама планировала до случившегося с Рупертом, после — уже неосуществимо, по крайней мере на некоторое время, пока скандал не утихнет. Ну и слава Богу, потому что этого Тессе никак не хотелось.

Когда отец, боровшийся всеми силами за то, чтобы снова начать двигаться и разговаривать, стал понимать то, что ему говорят, Тесса рассказала ему о своем решении. Она ожидала, что он станет возражать — мягко, но решительно, как он умел, и будет объяснять ей, что она не готова к такой работе, что не выдержит нагрузок. Но все оказалось не так. «К счастью, — написал он в блокноте, который был для него единственным средством общения, после того, как он научился писать левой рукой, — я вижу, что ты восприняла то, чему я пытался научить вас обоих. Упорный труд, самодисциплина и забота о других — это то, что во все времена противостояло искушениям каждодневной жизни. Я с гордостью следил за тем, как ты училась подчинять желания долгу». А дальше, к ее огромному удивлению, он написал нетвердой рукой: «Все это поможет тебе стать хорошим полицейским. Возможно, это Господь указывает тебе твой путь, и смею ли я оспаривать Его волю? Я буду молиться, чтобы Он и впредь направлял тебя».

Несколько дней спустя отец вызвал Тессу и благословил ее, а потом поздравил с тем, что она решила заняться благим делом. Только позже Тесса поняла, что отец воспринял ее решение как попытку искупить грехи Руперта. Она не стала его разубеждать.

Доротея отреагировала холодно.

— Женщина-полицейский! Тесса, дорогая, в жизни не слышала ничего более абсурдного. Ты же не сможешь делать то, что требуется от полицейских. У тебя нет никакого жизненного опыта. Меня в дрожь бросает при мысли о том, с чем тебе придется столкнуться, работая в полиции.

— Я опознала тело своего брата, — сказала Тесса твердо. — И не упала в обморок.

— Такие ужасные случаи бывают раз в жизни, — настаивала Доротея. — Но это наводит меня и на другие размышления. Можешь представить себе, какова будет реакция твоих будущих сослуживцев, когда они услышат твою фамилию? Ведь именно полицейские знают все о недавних преступлениях.

— Да, я об этом тоже думала. Я подам документы от имени не Тессы Нортон-Паджет, а просто Тессы Паджет.

Ее двойная фамилия возникла, когда Доротея Нортон, наследница значительных капиталов, вышла замуж за Хью Паджета. В брачном контракте было оговорено, что дети, родившиеся в этом браке, будут носить обе фамилии — Нортон-Паджет.

А потом Тесса ждала ответа. Наконец ей предложили предстать перед отборочной комиссией, а спустя еще некоторое время сообщили, что, поскольку по результатам школьных экзаменов по девяти предметам, в том числе по английскому и математике, у нее отличные отметки, от вступительных экзаменов она освобождается и через две недели ей надлежит явиться для учебы в Хендонский полицейский колледж.

В то первое утро новичков собирали в полицейском участке Паддингтона, а оттуда отвезли на автобусах в Скотланд-Ярд. Там, в огромном конференц-зале, они, торжественно воздев руки, дали клятву, как потом им приходилось делать не раз, когда их вызывали в суд для дачи показаний.

Потом их всех на автобусах отвезли в Хендон, где молодых людей подстригли, а девушкам велели уложить волосы в пучок или сделать конский хвост, чтобы они не касались воротничка. Затем миниатюрная пожилая дама из магазина одежды Ламбета сняла с них мерки — для формы. И наконец им всем назвали номера их комнат: блок X, комната V. Тесса за шесть лет в интернате привыкла к расписанной до мелочей жизни, но для ее товарок, которые провели все детство под крылышком у родителей, это было шоком. А Тессе все понравилось. Во-первых, у нее не было соседок по комнате — вся комната была в ее распоряжении, с кроватью, гардеробом, умывальником, столом, за которым она могла заниматься, удобным креслом и розетками для музыкального центра и переносного телевизора. Комната была на шестом этаже и выходила окнами на Северную линию метро, ведущую в Колиндейл.

Первую неделю, пока формы не были готовы, молодые люди носили темные костюмы, девушки — темные юбки, белые блузки с темными пуловерами, темные колготки и туфли на шнурках.

В первый же день у Тессы появилась подруга — девушка, которая стала слушательницей колледжа в семнадцать лет и имела за плечами уже два года опыта. Ванесса Сьюэлл была кладезем информации. Она, например, научила Тессу, как чистить форменные туфли ватным тампоном, смоченном в воде и гуталине.

Шли недели, занятые самоподготовкой, лекциями и практическими занятиями, во время которых слушателям попеременно доставались роли то потерпевших, то нарушителей. Они учились оказывать первую помощь, разбираться с пьяными, осматривать место происшествия. Раз в шесть недель им устраивали проверки. Те, кто не набирал установленного балла, должен был заново прослушать эту часть курса. Провалившихся дважды исключали. Парней было процентов восемьдесят пять. Совершенно неожиданно для себя самой Тесса заполучила в классе врага в лице одного из юношей. Молодой человек двадцати двух лет, способный и весьма честолюбивый, решил непременно обойти Тессу в учебе. Тесса, поняв это, старалась изо всех сил. Ее выпускной балл был 90, его — 88. Несколько лет спустя, когда она сдавала экзамен на сержанта, Тесса узнала, что он только что стал самым молодым из инспекторов. Таким молодым, что его прозвали Молокососом.

В конце года ей исполнилось девятнадцать, она закончила колледж и была лучшей в выпуске, о чем узнал только Риггз, и была зачислена в полицейский участок Харингея стажером.

«И все это из-за того, что мой брат был убит, — подумала она, выходя из церкви. — На что только не толкает человека месть».

Тесса с матерью стояли в толпе гостей и смотрели, как фотографируют жениха и невесту. А потом все, кроме новобрачных, которым была подана коляска, пошли через церковный дворик к очаровательному особняку времен королевы Анны, в саду которого на лужайке был установлен шатер для гостей. Фотографы продолжали снимать гостей, а Тесса и Доротея, взяв по бокалу шампанского, болтали с гостями. Услышав звук гонга, приглашавшего всех к ленчу, Тесса подошла к плану, висевшему у входа в шатер, чтобы посмотреть, за какими столиками их места.

Здесь она столкнулась с Николасом Оулдом, который тоже направлялся к шатру.

— Прошу прощения, — сказал он и посторонился. Тессу он явно не узнал, но посмотрел на нее оценивающе. «Ну конечно, — подумала Тесса, — есть же разница между синим пиджаком из „Маркса и Спенсера“ и шелковым костюмом от Каролин Чарльз. И шляпка у меня была прехорошенькая — широкополая, из французской соломки, с чайными розами. Вот так-то!» — пронеслось в голове у Тессы, и она поспешила к матери.

Тесса не видела, как Николас обернулся и смотрел ей вслед.

Она усадила мать за стол с ее приятельницами и пошла искать свое место. Женщина, сидевшая напротив нее, вдруг воскликнула:

— Тесса! Господи, неужели? Я тебя еще в церкви заметила, все гадала, действительно ли это ты, а потом в толпе потеряла… Здесь, кажется, весь свет. Дорогая моя, мы же вечность не виделись. Как ты?

Тесса совсем не рада была встрече. Оказаться за столом с самой известной в Лондоне сплетницей! Давина Брюс-Ален никогда не была ее подругой, просто одноклассницей. Они не виделись много лет — после школы их пути разошлись. А потом, встречая ее на мероприятиях вроде этого, Тесса старательно ее избегала. Но сейчас — увы! — это было невозможно.

— У тебя умопомрачительный костюм! Твой цвет! Ты гостья невесты, да? А я — жениха. Наши отцы — сводные братья, представляешь? Давай-ка после ленча уединимся и поболтаем всласть. Я тебе столько всего расскажу и тебя порасспрашиваю…

«Только этого не хватало», — решила Тесса и занялась жареной лососиной с кресс-салатом, спаржей и молодым картофелем, за которой последовали персики с малиновым муссом. Запивая все это шампанским, она общалась сначала с соседом слева, потом — с соседом справа, предоставив Давине разговаривать со своими соседями.

Но, когда подали кофе, пожилой мужчина, сидевший рядом с Тессой, пошел поговорить с приятелем, сидевшим за соседним столом, и Давина тут же перебралась на его место.

— Отлично, пообщаемся за кофе. Ммм-мм, посмотри, какие птифуры! — Она тут же запихнула один себе в рот и, заметив взгляд Тессы, добавила: — Не умею ограничивать себя в сладком, не то что ты… У тебя всегда была такая сила воли! А ты выглядишь по-прежнему, все такая же хрупкая. — Она вздохнула. — Мне-то приходится следить за тем, что я ем.

«Лучше следи за тем, что из этого получается», — хотела сказать Тесса, но сдержалась. Ссориться с Давиной опасно.

— Ну, расскажи, чем ты занимаешься? Правда, что ты стала инспектором полиции? И замужем за сержантом?

Она говорила с неприкрытым удивлением, за которым скрывалось убежденность в том, что это — еще одно доказательство того, что эти Нортон-Паджеты все со странностями. Сначала братца-гомика убил любовник, потом сестрица стала полицейским.

— Чистая правда, — спокойно ответила Тесса.

Зеленые глаза Давины сверкнули.

— Наверное, интерес к профессии у тебя появился после того ужасного дела с твоим братом?

Тесса ничего не ответила, но Давина поняла, что взяла неверный тон, и быстро исправилась:

— Такая трагедия, но столько лет прошло. — Она даже попыталась на мгновение погрустнеть. — Давай не будем считать годы, лучше побеседуем о нас. Я тебе расскажу, что со мной…

Тесса ее уже не слушала, Давина была для нее как реактивный самолет — след виден, а шума не слышно. Она пила кофе и наслаждалась теплым июньским солнцем, пробивавшимся в прорези шатра. И вдруг произнесенное Давиной имя заставило ее включиться.

— …Николас Оулд, его мать и мать невесты — кузины, ты, наверное, знаешь. Они обе испанки. Леди Оулд — вон та дама в невообразимой шляпке из перьев и темно-красном костюме, наверняка от Сен-Лорана. Ты же знаешь, кто ее сын?

— Кажется, у него банк, — сказала Тесса.

— У него не только банк. Неспроста его зовут Стариной Ником. В финансовых делах он вундеркинд, правда, теперь ему уже под сорок. — И добавила: — Я не про банк хотела сказать, а про его другие достоинства. За что он и получил свое прозвище.

— Так у него много достоинств?

Давина нахмурилась. Обычно женщины, услышав имя Николаса Оулда, реагировали иначе. Естественно, если уже не были им брошены.

— Ты что, не слышала про Старину Ника?

— Так обычно называют дьявола.

Давина расхохоталась.

— Да, конечно, я забыла, ты же теперь живешь в другом мире… Откуда тебе знать про тот, в котором жила раньше. — Стрела попала точно в цель. — Николас Оулд не только удачлив, как дьявол, в отношениях с женщинами он дьявольски бессердечен. У него всегда несколько пассий, и он меняет их, как перчатки. Несколько месяцев назад его хотели взорвать, говорят — ИРА или какие-то еще террористы, но я думаю, это был один из тех, кому Николас наставил рога. И опять ему дьявольски повезло — взорвалась только машина. Всегда выходит сухим из воды! Отделался незначительными травмами. Больше всего пострадал дом бедной Сибеллы Лэнон. Во время взрыва он был в ее постели. Об этом весь город говорил…

И она нанесла следующий удар.

— Но ты ведь больше не живешь в Лондоне? А где ты сейчас обитаешь? Кажется, упоминали Ричмонд. — Давина произнесла это тем тоном, которым говорят о крае света. — Так что не удивительно, что сплетни до тебя не доходят.

«Потому что с тобой не общаюсь», — подумала Тесса.

— …естественно, когда приехали полиция и «скорая», эти двое сидели в гостиной, одетые и чинные, как на приеме. Это он умеет. — По тону Давины было ясно, что она все готова отдать, чтобы он продемонстрировал свое умение ей. — Знаешь, половина из присутствующих здесь женщин были его любовницами — из тех, кому нет сорока, — а на остальных положил глаз.

Заметив, как Тесса на нее смотрит, Давина осеклась и расхохоталась, и смех ее был таким же фальшивым, как ее накладные ресницы.

— Нет, дорогая моя, я в их число не вхожу. Я себе цену знаю. К тому же мы почти родственники, есть границы, которых переступать не следует.

«Так я тебе и поверила», — презрительно подумала Тесса.

— Но мне говорили — это информация из первых рук, — что он потрясающий любовник. Может заниматься этим часами. Кажется, таких виртуозов секса не было со времен Али Хана и светлой памяти Порфирио Рубирозы. Видно, Господь его не обделил…

«Ты мужа моего не видела», — подумала Тесса и улыбнулась.

Смысл этой улыбки был очевиден. И Давина, догадавшаяся, о чем думает Тесса, чуть не подскочила на месте от зависти. Значит, это правда. У Тессы Паджет муж-жеребец. Несколько лет назад Сьюзи Дарлингтон видела их на каком-то благотворительном вечере (Чарли Дарлингтон был членом парламентской комиссии, занимавшейся контролем над Скотланд-Ярдом) и рассказывала, что у Тессы Нортон-Паджет такой красавчик муж, что просто представить себе невозможно.

Интересно, а почему он не пришел? Она его что, взаперти держит? Наверняка там есть на что посмотреть, если Тесса так отреагировала на рассказ о Николасе Оулде. На это имя все реагировали по-разному, но только не равнодушно.

— А муж твой где? — поинтересовалась она. — Мечтаю с ним познакомиться. — И добавила извиняющимся голосом: — Прости, но я даже не знаю твоей новой фамилии.

— Сэнсом, — ответила Тесса. — А Харри на работе. У него сегодня смена дежурств, причем самая неудобная — в шесть утра приходит домой, а в два дня — снова на работу.

— Ой, какая жалость… Очень хотелось его увидеть. Может, как-нибудь мне это удастся, если только ты не будешь вечно скрываться в своем Ричмонде… Ну, расскажи мне, каково это — быть инспектором? — Давина хихикнула, как бы извиняясь. — Прости, но я просто не могу поверить. Не представляю, как ты общаешься с преступниками. Ты всегда была такой образцовой девочкой. Неужели у тебя получается? Наверное, тебе приходится сталкиваться со всякими странными типами…

— С ними сталкиваются не только полицейские.

Давину сбить с толку было непросто.

— Но что именно ты делаешь на своей работе? Тебе приходится кого-нибудь арестовывать?

— Когда это необходимо.

Давина обратилась в слух.

— Господи! Невероятно! Расскажи…

И Тесса решила удовлетворить ее любопытство.

— Первым человеком, которого я арестовала, — сказала она, улыбаясь своим воспоминаниям, — был известный банкир. Он напился и нарушал порядок в общественном месте. Нет, это был не Николас Оулд.

Давина нахмурилась. Совсем не такую историю она хотела услышать.

— Сей джентльмен обрушился на полицейского, который имел смелость выписать штраф на его неправильно припаркованный «БМВ», и грозил ему возмездием. Я сделала ему предупреждение, он перекинулся на меня, а поскольку он был мужчиной крупным, я по рации вызвала подмогу. Когда мы доставили его в участок, он наотрез отказался выходить из фургона, и двоим полицейским пришлось его вытаскивать. В помещении он вроде бы успокоился, но едва его отпустили, набросился на меня, назвал меня сучкой, которая сует нос не в свое дело и которую следует проучить; будто я не только забыла свое место, но и забыла, кто он… И мне бы следовало ловить настоящих преступников, а не донимать сильных мира сего. Он схватил меня за пиджак, и пуговицы так и посыпались в разные стороны.

Давина смотрела на нее, поджав губы. Тесса, кажется, забылась.

— А потом он схватил меня за горло и начал душить, осыпая при этом проклятиями, причем отборными — чувствовалась итонская выучка. На мое счастье, дежурный полицейский был шести футов росту и сложения крепкого, так что он оттащил от меня этого пьяницу, но этот кретин как раз схватил меня за блузку, и кусок ее оказался у него в руках. Пуговиц я лишилась всех до единой, галстук куда-то съехал, блузка в клочьях. Он порвал даже лифчик, и грудь у меня была вся расцарапана.

— Но неужели мужчины так на это и смотрели?

Тесса мрачно улыбнулась.

— Они посоветовали ему быть понежнее.

Губы Давины растянулись в тончайшую ниточку.

— Боже мой, какой отвратительный тип!

— Да, он был просто мерзок. На следующий день он должен был предстать перед судом и, протрезвев, превратился в милейшего человека, рассыпавшегося передо мной в извинениях. За нападение на меня он получил два месяца, но — условно, потому что это был первый случай, и должен был заплатить штраф. Пару дней спустя он прислал мне роскошное шелковое белье, дюжину роз и письмо с извинениями.

Давина выдавила из себя улыбку.

— А я думала, в телерепортажах все преувеличивают.

— Каждый день что-нибудь новенькое, — кивнула Тесса. — Это-то мне в моей работе и нравится. Никогда не знаешь, с кем придется иметь дело — с лордом или бродягой.

Давина встала.

— Потрясающе интересно! — сказала она фальшивым голосом. — Очень приятно было с тобой поболтать, дорогая. Как-нибудь еще встретимся.

«Если я не успею ускользнуть», — подумала Тесса, глядя ей в спину.

Николас Оулд сидел за столом в противоположной стороне, но оттуда ему было великолепно видно удивительно хорошенькое личико женщины, которую он заметил у входа. Кто же она? Он где-то ее видел, причем недавно, но где именно? Помнил он именно лицо, а не тело, которое, насколько можно было судить, было не хуже. У него была хорошая память, но на сей раз она его подвела. Неужели провал в памяти? Или это была одна из редких неудач, о которой он подсознательно хотел забыть? Но неудачи случались с ним крайне редко. В последнее время благодаря дамочкам типа этой сплетницы Давины, которую он заметил еще в церкви и тщательно избегал, за ним закрепилась репутация победителя.

И все же эта маленькая тайна скрасила скучную свадьбу. Он рассчитывал встретить здесь женщин, многих из которых он в свое время уже соблазнил, но эта незнакомка его заинтересовала.

Разглядывая ее лицо, он решил, что с косметикой оно еще привлекательнее — что-то говорило ему, что, когда он увидел эту женщину впервые, она была не накрашена. Но где же, черт возьми, это было?

Ему необходимо было все выяснить. Но, когда он направился в ее сторону, увидел, что зануда Давина его опередила. Сто к одному — опять злословит. «Преданные друзья» не раз говорили ему, что Давина не упускает возможность посудачить о нем и о его пороках. И все потому, что он ее отверг.

Он обвел взглядом столы и наконец увидел того, кого искал, — тучного человека с румяными щеками и багровым носом, сидевшего рядом с четырьмя хорошенькими женщинами, ловившими каждое его слово. Николас направился к нему.

— Привет, Берти!

Толстяк взглянул на него, расплылся в улыбке и воскликнул хрипло:

— Николас, мальчик мой! Мечтал тебя увидеть! Все, курочки, вы свободны. Мне надо поговорить с Николасом…

Дамы ушли, но, уходя, каждая из них улыбнулась Николасу, словно говоря: «Сегодня я свободна».

— Садись, дорогой мой… Ну, как всегда, все бабы на тебя пялятся. Интересно, чем ты их приманиваешь? Поделился бы… Ну, давай выпьем шампанского, и расскажи мне, что ты натворил, что террористы так на тебя взъелись? Чью жену уволок?

— Понятия не имею. Полиция даже не знает, чьих именно рук дело. Я веду дела со столькими странами, и почти в каждой есть свои террористы — плати деньги и выбирай кого хочешь.

Берти сокрушенно покачал головой.

— Тебе всегда нравились опасности.

Как и Давина, Берти Сомерсет собирал сплетни, но это было не хобби — он вел светскую хронику в одном модном журнале. Знал он всех и вся, и его приглашали на каждый прием — чтобы удостоиться упоминания в прессе. Если кто и может рассказать о незнакомке, так это Берти.

— Сейчас я опасностей избегаю, — сказал Николас. — И поэтому избегаю нашу ужасную Давину.

— Верный ход, — согласился Берти. — А где она?

— Сидит вон там и что-то шепчет на ухо блондинке в восхитительной желтой шляпке.

Берти посмотрел в ту сторону и нахмурился.

— Я ее не знаю. Хорошенькое личико. Как же я ее пропустил? Впрочем, она мне кого-то напоминает… кого-то из моего прошлого. Дама до сих пор видная, но сорок лет назад… — Берти вздохнул. — Истинная валькирия.

— Та дама в сиреневом, которая подошла к этой очаровательной блондинке. Тогда ее звали Доротея Нортон. У нас был роман. А потом она вышла замуж за Хью Паджета. — Берти сокрушенно прищелкнул языком. — Ужасная трагедия, ужасная.

Николас обернулся и увидел внушительную даму, которая подошла к Давине и незнакомке.

— Трагедия? — переспросил он.

— Лет десять тому назад сына Доротеи, гомосексуалиста, убил один из его любовников. Был страшный скандал… Хью Паджет так и не оправился. Но Доротея — железная женщина. Вынесла все. Наверное, блондиночка — ее дочь. Как же ее зовут? Ах да, Тесса. Я ее видел, когда она была подростком. Сейчас она нигде не показывается. Живет в Ричмонде. Замужем за полицейским. И сама служит в полиции. Такая хрупкая, и на такой работе… Наверное, пошла в мамочку — ту с места не сдвинешь. Да, вспоминаю, Доротея была не в восторге — то ли от брака, то ли от того, что дочь пошла в полицию. Старушка всегда была честолюбива. Поэтому и мне отказала. Сказала, что у меня нет цели в жизни. Я ответил, что цель одна — получать от жизни все лучшее, она заявила, что это пошло, и бросила меня. А потом я узнал, что она вышла за Хью Паджета…

Гордый тем, что память его не подвела, Берти приник к бокалу с шампанским.

— Ну и ну! — сказал тихо Николас Оулд, не сводя глаз с инспектора Сэнсом. — Спасибо, Берти. На тебя всегда можно положиться.

— Если захочешь уходить, мама, ты только скажи, — с надеждой намекнула Тесса.

— О, я еще и с половиной знакомых не поговорила, — ответила Доротея, оглядываясь по сторонам. — Я как раз хотела тебе сказать — иди развлекись, кажется, сейчас будут танцы.

И, отдав распоряжение, она величественно удалилась. Тесса пожала плечами и, встав из-за стола, направилась на лужайку, по пути столкнувшись с Николасом Оулдом.

— Добрый день, инспектор.

Тесса обернулась. Он не спеша оглядывал ее с ног до головы — костюм, шляпку, лицо.

— Вы меня озадачили, но ненадолго. Меня сбил с толку тот костюм, что был на вас, когда вы брали у меня показания. Тогда вы изображали девушку-простушку, но, оденьтесь вы тогда как сейчас, я постарался бы, чтобы наша встреча была увлекательней.

Тесса не смогла сдержаться и рассмеялась. Его взгляд напомнил ей молодого Харри, который просто сводил ее с ума. И она решила поддержать беседу.

— Кажется, вы достойны своей репутации.

— Я бы вернул вам комплимент, но не знаю, чем именно вы занимаетесь.

— Я детектив, — подсказала ему Тесса.

— Так, значит, поэтому вы и маскируетесь — скрываете свои достоинства за скромненьким темно-синим костюмом?

«Бедняжка Давина», — подумала Тесса, почувствовав, что ей почему-то стало легко и весело. К Харри она испытывала всегда чисто физическое влечение и давно уже не получала удовольствия от словесных перепалок, с которых начинаются самые увлекательные игры между мужчинами и женщинами. Тесса ценила остроумную беседу и в Хендоне шлифовала мастерство. Ее бойкий язычок не раз помогал ей, когда она была еще стажером. А как иначе выжить женщине в полицейской среде, где тон задают мужчины.

Боевое крещение она приняла через несколько недель после поступления на службу, и противником ее был констебль из другой смены, который страшно завидовал Харри. В конце дежурства, когда одна смена заступала, а другая заканчивала работу, соперники встречались и устраивали турнир. Надев каски и взяв в руки дубинки, они становились друг против друга. По команде «Пошел!» надо было сбить с головы соперника каску. Кто делал это первым, тот и побеждал.

Естественно, это была битва двух самцов.

Тесса об этих забавах ничего не знала. Как-то раз ее заинтересовала дубинка Фила Ставли, того самого констебля. Она была очень необычной формы, по виду своему напоминала огромный фаллос и была черной, но с одного бока у нее почему-то была светлая полоска, словно прожилка.

— Что это? — спросила она наивно, указывая на эту прожилку.

Он взглянул на нее и ухмыльнулся. Это Тессу насторожило.

— Это вена.

У Тессы запылали щеки, но она решила не подавать виду, и откуда-то вдруг всплыли верные слова.

— А, это золотая жила.

И с тех пор все его звали Жилой.

Тесса улыбнулась своим мыслям, и Николас вдруг почувствовал, что его плоть взыграла.

— Так вы родственница кого-нибудь из новобрачных? — спросил он и, взяв у проходящего официанта два бокала шампанского, протянул один ей.

— Мать невесты и моя — кузины.

— У меня то же самое, но со стороны жениха.

Они медленно пошли по лужайке.

— Как вы теперь себя чувствуете? — вспомнила Тесса правила хорошего тона.

— Здоровье в порядке. Но от удара, нанесенного по моей независимости, еще не оправился. Оказывается, очень трудно соблюдать во всем осторожность.

— Вам снова угрожали?

— Если бы угрожали, вам бы об этом было известно, — улыбнулся он.

— Нас в отделе сто человек, — ответила Тесса. — Просто в тот день я дежурила, и ваше дело попало ко мне.

— Увы! А я-то думал, вас привлекла моя репутация.

— Тогда я о вас ничего не знала.

— Тогда? — По его взгляду она поняла, что он наблюдал за ней. Значит, видел, что она беседовала с Давиной.

— Скажем так, позже мое представление о вас стало более полным.

— И просветил вас человек, у которого… довольно предвзятый взгляд на мой образ жизни.

Тесса рассмеялась. Да, сегодня день для игры случая.

— В школе мы ее звали Лисичкой Давиной. Она заглядывала под каждый камушек, а потом клала их на место так аккуратненько, что и догадаться было нельзя, что их кто-то трогал.

— В моем случае она этими камнями в меня же и кидается.

Тесса взглянула на его смуглое лицо. Он не такой красивый, как Харри, но есть в нем что-то привлекательное, даже неотразимое.

— По-видимому, у вас неплохая реакция — шрамов на вас не видно, — поддразнила его она.

— У меня испанская кровь. Нам гордость не позволяет выказывать страдание.

Тесса снова расхохоталась. Давно ей не было так весело и приятно.

— А как же страдальцы у Эль Греко?

— Я предпочитаю Гойю.

Она обрадованно взглянула на него.

— Вы тоже? И я.

Они с Харри были в Мадриде, но в музей Прадо она ходила одна. Он тогда отправился на корриду.

— У меня есть один.

— Правда? — изумилась она.

— Портрет моего прапрапра — не знаю, сколько пра — дедушки. Сейчас он висит в доме моей матери, но принадлежит мне. Он передается по наследству по мужской линии. — И добавил, скорчив серьезную физиономию: — Истинный испанец.

— Да, действительно, — согласилась Тесса.

— Но на другую половину я англичанин.

Тесса невинно взглянула на него.

— Да, мне говорили, что в вас замысловато переплетается та и другая кровь.

Он расхохотался, ослепительно сверкнув зубами.

Тессе казалось, что она вот-вот улетит, но, наверное, это ощущение возникло от выпитого шампанского.

— Расскажите мне, как дочь священника стала детективом, — попросил Николас Оулд.

— Отец одобрил мой выбор.

— А ваш муж — он тоже его одобряет?

На это Тесса знала что ответить.

— Именно он и учил меня тайнам профессии. Когда я стажировалась, он был моей «нянькой».

— Он тоже работает в отделе по борьбе с терроризмом?

— Нет, он сержант, служит в Баттерси. Сегодня у него дежурство, — зачем-то добавила она. — Поэтому не смог приехать со мной.

«Интересно, зачем я все это объясняю?»

— Значит, у вас разные смены? — продолжал расспрашивать Николас.

Отлично поняв, куда он клонит, Тесса ответила невозмутимо:

— Увы — да, но так часто бывает, когда работаешь в полиции. Супругам приходится мириться с тем, что видятся они нечасто. Таковы издержки профессии.

— Наверное, это очень обидно.

«Только не мне», — подумала Тесса и ответила спокойно:

— Мой муж терпеть этого не может.

— Я его понимаю.

«Могу представить, что ты понимаешь, — подумала Тесса, — только не думай, что тебе удастся достигнуть понимания со мной. Нечто подобное у меня уже есть, благодарю покорно».

Они дошли до края лужайки, дальше каменные ступени вели в сад. Обернувшись назад, Тесса увидела, что слишком много взоров обращено им вслед. Очередная пассия Николаса, наверняка думали любопытные гости.

«Так. Пора исчезать», — решила Тесса и, заметив в толпе знакомое лицо, ухватилась за предоставившуюся возможность.

— О, там мой любимый дядюшка… Надо подойти поздороваться.

Протянув Николасу руку, она одарила его улыбкой, которую вполне одобрила бы ее мать, Тесса сказала вежливо:

— Приятно было побеседовать с вами, мистер Оулд. Я рада, что ваши беды позади, — и направилась к старику, сидевшему в плетеном кресле.

— Дядя Гектор! — воскликнула она, целуя его морщинистую щеку. — Как я рада вас видеть! Узнаете меня?

8

Тесса вошла в кафе и, оглядевшись, заметила Йена — суперинтенданта Йена Маккея, — сидевшего за столиком у окна и читавшего «Индепендент» за чашечкой капуччино. Облегченно вздохнув, она направилась к нему.

— Извини, я опоздала, — сказала она, переводя дыхание. — Я уже собиралась уходить, и тут пришел запрос. Ничего срочного, уточняют показания свидетеля, но следователь такой педант.

Он отложил газету и улыбнулся ей. Йен был низеньким смуглым человеком сорока четырех лет от роду, проработавшим в полиции без малого четверть века. Тесса дружила с ним давно — он был ее инспектором в Харингее. И знал он ее лучше, чем кто бы то ни было. В полиции если у тебя есть друг, то это настоящий боевой товарищ, потому что здесь — как на войне, всегда живешь под угрозой. Дружба у них была испытанная, причем именно дружба, без примеси влюбленности. Когда-то давно Харри улыбался снисходительно, когда упоминалось имя Йена. В Харингее его прозвали Матушка Маккей, потому что он постоянно опекал своих сотрудников. Только когда он стал способствовать продвижению Тессы, Харри внес его в свой черный список. Но Тесса доверяла Йену полностью. Когда каждый раз, выходя на дежурство, ты рискуешь жизнью, важно знать, что есть друг, который всегда придет тебе на помощь.

На втором году службы она потеряла свою первую настоящую подругу. Ванессу Сьюэлл, ту самую, которую Тесса знала еще с Хендона, зарезал карманник, которого она пыталась задержать. Ей исполнился двадцать один год. Тесса очень горевала — ведь они не только работали вместе, но и дружили. Ванесса была открытой, веселой девушкой, полной противоположностью застенчивой и скрытной Тессе, и опекала неуверенную в себе стажерку. То, что ее зарезали, когда она просто выполняла свои обязанности, поразило Тессу до глубины души и напомнило о том, какую опасную профессию она выбрала. Ванессу часто звали Лохнесс, по имени лох-несского чудовища, а иногда просто Чудовище, тем более что и роста она была высокого, сложена отлично и по дзюдо всегда первая. Поэтому она, не задумываясь, попыталась задержать карманника, а тот бросился на Нессу с ножом и перерезал ей горло. Она умерла от потери крови еще до того, как приехала «скорая».

В то тяжелое время Йен Маккей был единственной опорой Тессы, потому что Харри тогда отреагировал на гибель Ванессы очень своеобразно, он сказал: «Надо было сначала думать, а потом делать. Считала, что справится с любым мужчиной. Теперь хоть узнала, что это не так». Реакция Харри потрясла Тессу до глубины души.

Йен, в отличие от Харри, который был толстокожим, как носорог, был человеком тонко чувствующим, и с ним Тесса могла говорить о самом сокровенном, о чем не решилась бы говорить даже с матерью. А в последний год он был ее «ментором», то есть офицером, которому официально было поручено курировать выпускников Брамшила, проводить с ними ежемесячный анализ дел, наставлять их, давать советы и, когда надо, подставлять жилетку, в которую можно поплакать. И Тесса пользовалась этим неоднократно.

— Можешь не переживать, — сказал он весело и подал знак официантке. — Я сам недавно пришел. Как дела?

— Не очень.

Что на Тессином языке означало «хуже некуда».

Так что он не стал спрашивать: «А почему?» Захочет — сама расскажет.

— Кажется, мне нужны перемены. Три года сижу в этом отделе, хочется работы поживее.

— Значит, не знаешь, куда еще силы приложить, — догадался Йен. — Хочешь вернуться в уголовный розыск?

— Что ж, тоже вариант.

— Тебе на месте не сидится, — сказал он осторожно, решив не спорить. — Всем известно, что выпускники Брамшила долго нигде не задерживаются, страдают от так называемого синдрома бабочек. — Он улыбнулся успокаивающе. — Тебя интересует что-то определенное или просто хочешь перемен?

— Не знаю, — призналась Тесса. — Знаю только, что эта работа меня больше не удовлетворяет. Когда-то я с нетерпением ждала нового дня. Теперь этого нет. Наверное, кабинетная работа не по мне, а поскольку я женщина, я тащу на себе все бумажные дела. Мужчины занимаются чем-то интересным. Даже когда террористы подкладывают очередную бомбу, мне поручают что-то второстепенное — я должна допрашивать информаторов и свидетелей, брать показания у жертвы — если она в состоянии их дать.

— Это потому, что ты работаешь в информационном секторе.

— Да, уж лучше бы я работала в центре по взрывам, тогда бы хоть узнала побольше о взрывчатых веществах, но мое прошение о переводе отклонили. Да, конечно, если кто-то взлетает на воздух в мое дежурство, я еду на место происшествия и опрашиваю свидетелей, но большую часть времени я сижу в кабинете и перекладываю с места на место разные бумажки.

— Кто-то же должен это делать.

— Да, и естественно — женщина. А я ведь наизусть знаю порядок работы со свидетелем и допросы вести умею. И еще одно. За три года меня так никуда и не послали для обмена опытом, а четверых мужчин уже посылали.

— Но ведь Дейв Хокинс, кажется, женщинам всегда дает дорогу.

— Да. Но он всего лишь начальник сектора, и некоторые старшие офицеры его взглядов не разделяют. — Тесса заметила, как насмешливо взглянул на нее Йен. — Знаю, знаю… в наше время женщины в полиции делают гораздо больше, чем в то время, когда ты начинал. Но как обойдешь старшего офицера, который рассуждает как Харри. — Она в отчаянии покачала головой. — В конце концов все упирается в людей. И именно с людьми мне и хочется работать. Как это говорится, лицом к лицу. Это моя стезя.

«И при такой работе тебе не пришлось бы засиживаться дома, да?» — подумал Йен и сказал:

— Будешь работать посменно, получишь все это.

Тесса удивленно на него уставилась.

— Забыла, что такое утреннее дежурство, да? — Его довольно обычное лицо от смеха словно расцвело. — Да, давненько ты не работала по графику. Теперь там все переменилось, той системы смен, которая была раньше, уже нет.

— Знаю. Харри это совсем не нравится.

Тут подошла официантка, и Тесса заказала кофе.

— Как поживает Харри? — спросил Йен, воспользовавшись тем, что она упомянула его имя. Тесса умела быть очень милой и доброжелательной, но никогда не теряла своей сдержанности и, если хотела, могла держать дистанцию.

— С ним все в порядке, — ответила она коротко, но чуткое ухо Йена уловило какие-то необычные нотки в ее голосе, поэтому он осмелился спросить:

— Но тебя что-то тревожит? Перестань меня обманывать, Тесса, я же насквозь тебя вижу. Слава Богу, не один год тебя знаю.

— Ты прав, Йен, у нас все давно идет от плохого к худшему, но в последнее время — просто из рук вон.

— В каком смысле?

Тесса рассказала ему о многочисленных тяжелых ссорах, о том, что Харри внезапно возжелал стать отцом.

— Он все никак не может смириться с тем, что ты старшая по званию, да? — Йен прекрасно знал Харри и хорошо представлял себе, в чем дело.

Она согласно кивнула.

— И никогда не смирится, в этом его беда. Моя же беда в том, что, сколько бы я себя ни убеждала в обратном, мне все время кажется, что я такая же эгоистка, как и он, и упорствую в своем эгоизме — делаю то, что мне нравится, и не считаюсь с его чувствами.

— Ты хочешь сказать — с предрассудками. То, что ты стала инспектором, противоречит всему, во что верит Харри. Ребенок ему нужен, чтобы поставить тебя на место, которое отведено женщине. Я знаю, Тесса, ты всегда играешь по-честному, но иногда жизнь требует, чтобы мы принимали «нечестные» решения, и это — как раз такой случай. Если бы брак был самым главным в твоей жизни, мы бы не вели сейчас этого разговора. Ты бы думала, в какой комнате устроить детскую, выбирала бы имя для будущего ребенка, может быть, попросила бы меня стать крестным. — Он улыбнулся и помолчал, а потом продолжил: — Тебе надо выбирать — или брак, или карьера. Со мной было то же самое, только за меня сделала выбор жена. — Брак Йена распался шесть лет назад, его жена, устав быть на втором месте — на первом была работа, — ушла от него к банковскому служащему.

— Так или иначе, но у меня есть одна новость, которая, возможно, тебя заинтересует.

— Да? — Всего одно слово, но Йен услышал, сколько в нем было надежды.

— Создается отборочная комиссия, которая будет рассматривать кандидатуры на должность старшего инспектора. Заявки принимаются до конца месяца. Думаю, и тебе следует подать документы.

— Считаешь, у меня есть шанс?

— Иначе я не стал бы об этом говорить. В контрразведке два процента женщин. Если полиция хочет стать дееспособной организацией, женщины должны занимать в ней ответственные посты. Я в этом абсолютно уверен.

— Дейв Хокинс думает точно так же. Мы с ним отлично ладим, он хороший начальник и ценит меня. Для него главное — дело. Думаю, он даст мне неплохую характеристику.

— Тогда решай, каким путем ты пойдешь. Вверх по служебной лестнице или в дородовую клинику.

Тесса задумалась. А потом спросила озабоченно:

— Но как мне все это совместить — и работу, и брак, в который я вступила, чтобы быть вместе «и в горе, и в радости»? Знаешь, не могу избавиться от мысли, что это очень эгоистично — бросить Харри только потому, что он мешает мне идти к цели.

— Да, по всему видно, что ты дочь епископа. Такие проблемы беспокоят только людей, воспитанных в вере.

Тесса улыбнулась сдержанно, а Йен задумался о том, какое большое влияние оказал отец на дочь.

— Ты говорила с Харри о разводе?

— Каждый раз, когда я завожу об этом разговор, он начинает беситься. Ты же знаешь, какого он о себе мнения. Да он никогда в жизни не поверит, что женщина способна его отвергнуть — он же роковой мужчина, абсолютно неотразимый.

— Есть один беспроигрышный способ — обвинить его в измене. Это в том случае, если ты настроена серьезно.

— Но он отлично знает, что мне это известно, как, впрочем, и всем вокруг. И, что сколько он ни ходит на сторону, я всегда принимаю его. Суд решит, что это тайный сговор, своего рода уловка.

— И все же можно попробовать. Представить дело так, будто последняя капля наконец переполнила чашу твоего терпения.

— Но это не искупит моей вины перед ним. Когда я только вставала на ноги, именно он меня направлял и поддерживал. А однажды он спас мне жизнь. Когда на меня в парке напал насильник, Харри схватил его и держал до тех пор, пока не подоспела помощь. А когда этот подлец Тони Ламберт в конце смены поехал развлекаться на новенькой «Панде» и испортил подвески, а потом пытался свалить все на меня, потому что я пользовалась машиной после него, именно Харри сделал все возможное, чтобы отвести от меня подозрение. Я в долгу перед ним, Йен, и этого не спишешь. Я не могу поступить с ним нечестно.

Йен видел, как она мучается, и это только усиливало его презрение к красавчику Харри Сэнсому, который легко и просто влез в жизнь Тессы Паджет и увел ее из-под самого носа Йена. И поэтому он сказал язвительно:

— Так, может, он считает, что расплатиться с долгом ты можешь, только подчинившись ему целиком и полностью? Его не устраивает то, что больше ты не нуждаешься в его опеке, а роль Настоящего Мужчины всегда была его коронной. В вашем браке возникли трудности именно потому, что ты стала самостоятельной. Брак — это контракт между двумя людьми, и Харри столько раз нарушал его, что ты имеешь полное право его разорвать. Да, вначале он помогал тебе, но сколько это длилось — год, два? А потом ты достигала всего только собственными усилиями. А как насчет той помощи, которую оказывала ему ты? Без тебя он ни за что бы не стал сержантом. Харри хороший полицейский, он отлично умеет ловить воров, но на старшего офицера он не тянет. А ты тянешь. И всем это ясно, кроме твоего мужа.

Высказав свое мнение, Йен допивал уже остывший кофе, уверенный в том, что эти аргументы, лишенные, как он считал, налета зависти и неприязни к ее мужу, Тесса не может счесть неубедительными.

— Проблема в том, — сказала она наконец спокойно и рассудительно, — что, хоть умом я и понимаю, что ты прав, совесть подсказывает мне, что правда эта однобока. Меня с детства приучили рассматривать вопрос с разных сторон и только потом принимать решение.

— А Харри видит только свою сторону. Что будет, если ты пройдешь отборочную комиссию? Он не может примириться с тем, что ты инспектор. Одному Богу известно, как он себя поведет, если ты станешь старшим инспектором.

— Он со мной разведется!

— Вот и ответ, только…

— Только что?

Йен улыбнулся широко и сразу стал выглядеть моложе.

— Можно ли подавать на развод, указывая в качестве причины повышение жены по службе?

Тесса расхохоталась, и атмосфера разрядилась. Она снова стала той молодой женщиной, которая впервые заступила на дежурство. Сколько лет назад это было…

Семя брошено в землю, надо дать ему время прорасти. И он решил сменить тему.

— Да, кстати, пока не забыл. Со мной советовались по поводу курсов, которые читают в Брамшиле. Как всегда, лекции и семинары по работе полиции — их ведут люди со всей страны. Им нужен кто-нибудь, кто расскажет о работе отдела по борьбе с терроризмом. Ты — самая подходящая кандидатура. И тебе такая перемена будет на пользу — отдохнешь от кабинетной работы, пообщаешься с людьми. Думаю, это поможет тебе определиться. — И добавил, помолчав немного: — И будешь подальше от Харри, хотя бы некоторое время. Может, это поможет тебе разобраться со всем…

— Я уже далеко от него, вернее, он от меня. С прошлого четверга он живет у матери. — Тесса не удержалась и усмехнулась — чувство юмора ее никогда не покидало. — Обычно так поступает жена, но в моем случае…

— Харри всегда будет искать утешения у женщин, — сказал Йен уверенно и серьезно.

Некоторое время каждый думал о своем, потом Тесса спросила:

— Ты действительно уверен, что мне надо подать документы на отборочную комиссию?

— Совершенно уверен.

Тесса кивнула, решение было принято.

— Тогда я подам. Может быть, это послужит катализатором.

— Отлично. А что насчет Брамшила?

— Когда надо приступать?

— Тебе надо будет ехать в следующее воскресенье, чтобы с понедельника начать.

— Слишком скоро.

— Думаешь, тебя не отпустят?

— Может, и отпустят. Мы сейчас работой не завалены.

— Тогда поговори с Дейвом Хокинсом.

— Да. — Тесса приняла наконец решение. — Поговорю.

— Великолепно! Тебе необходимо сменить обстановку, поверь мне, девочка.

Тесса протянула ему через стол руку и сказала:

— Спасибо тебе, Йен. Мне надо было с кем-то поговорить, а с кем, как не с ментором? Кто же, как не ты, научит меня уму-разуму?

— Обращайся в любое время, — уверил он ее с улыбкой. — В любое время. Ты же знаешь, Тесса, я твой друг.

9

С тех пор, как Тесса была там последний раз, Брамшил не изменился. Это был затерянный в лесах Хэмпшира средневековый замок, в котором готовили будущих старших офицеров полиции. Здесь были и курсы повышения квалификации, и курсы переподготовки, и курсы по отдельным специальностям. Тессе в свое время очень нравилось в Брамшиле. Над ее столом в Ричмонде до сих пор висела выпускная фотография их курса. Но на сей раз, возможно, из-за мерзостной погоды, настроение у нее было унылое — как раз под стать мелкому моросящему дождю.

Она не отдавала себе отчета в том, что впала в настоящую депрессию — ее не интересовало ничего, кроме того, в каком состоянии находится ее брак. Она сказала Йену, что подаст документы в отборочную комиссию, но, когда дошло до дела, поняла, что не в со стоянии сесть и написать заявление. Она понимала, что должна заниматься своими делами, что ей надо забыть о всех неприятностях и сосредоточиться на своей будущей карьере, иначе она просто не сможет предстать перед комиссией, которая будет искать у каждого кандидата слабые места, что ей просто необходимы ясность ума и уверенность в себе. И все же она продолжала колебаться и каждый день меняла свое решение. То ее снедало чувство вины, и она была уверена, что долг велит ей сохранять семью, то убеждала себя, что слишком долго была понимающей, сговорчивой и терпеливой женой. Ее раздирали противоречия, и даже еще один разговор с Йеном не помог бы ей. И, что самое плохое, она вдруг заметила, что потеряла способность сосредотачиваться.

Она подолгу сидела у окна, смотрела на дождь, думала о том, где сейчас Харри, почему не дает о себе знать, что собирается делать. У него явно было что-то на уме — раньше он никогда не исчезал так надолго. У Тессы сердце замирало при мысли о том, какой скандал разразится, когда он надумает вернуться домой. До самого ее отъезда в Хэмпшир он даже ни разу не оставил сообщения на автоответчике. Она же сообщение оставила — на случай, если он все-таки позвонит, рассказала, куда и насколько уезжает, потому что, несмотря ни на что, все же надеялась, что он объявится, пока она будет в Брамшиле, даст ей знать, поймет ситуацию и то, что связь между ними стала лишь тонкой ниточкой, согласится обсудить теперь уже неизбежный развод. Но он ничего этого не сделал, а предоставил ей выпутываться самой. Поскольку в его глазах она была виновной стороной, ей и следовало делать всю грязную работу. Чтобы он был вправе сказать: «Я ничего этого не хотел».

«Ну почему я жду от него того, что он не в состоянии дать?» — в отчаянии спрашивала себя Тесса и все же продолжала каждый день звонить домой, ожидая услышать, как он говорит: «Ну хорошо, когда ты вернешься, мы с тобой спокойно сядем и все решим раз и навсегда. Я тоже устал тянуть резину».

Его не было уже две недели. Неужели он ни разу не заезжал домой, хотя бы для того, чтобы переодеться? Наверняка слушал ее сообщения, просто решил не отвечать. Эгоистичный мерзавец! Вспышка гнева заглушила угрызения совести. Бросив трубку после очередного совершенно бесполезного звонка, она сказала вслух:

— Все, больше звонить не буду! Пусть идет к черту! И в Ричмонд не вернусь. Он ушел, и я уйду!

Второе решение она приняла в пятницу утром, когда ставила сумку в багажник своего «Гольфа». На этой неделе у нее занятия уже кончились, до понедельника она была свободна. Она пошлет документы на отборочную комиссию, пошлет сегодня же, из кожи вон вылезет, но сделает все, чтобы пройти. А если ему это не понравится, пусть делает что хочет — хоть из дому выгоняет. Ради Бога.

Но в машине решимость ее пошла на убыль — снова она стала винить себя в том, что поступает нечестно.

— Господи, ну что мне делать? — сказала она вслух и уронила руки на руль. — Господи, дай мне силы… Мне надо принять трудное решение и, значит, причинить боль тому, кто когда-то был всем для меня. А меня учили не обижать ближнего. Ну если бы был какой-то другой путь, но его нет. Господи, дай мне знак, дай мне силы сделать то, что я должна…

Когда она выезжала из ворот, шел дождь, но, когда Брамшил остался позади, небо прояснилось, даже показалось солнце, и настроение у нее улучшилось.

Нет, в Ричмонд она не поедет, проведет выходные у родителей. Даже вскинутые брови мамы — знак неодобрения — все же лучше, чем пустая квартира и молчащий телефон. С Саржем все будет в порядке — она попросила жильца со второго этажа, пока она будет на курсах, приносить ему еду и молоко. А гулять он ходит через свою собственную кошачью дверку.

Что ж, хоть какое-то решение наконец было принято, и она почувствовала себя гораздо лучше. Она избегала авторутов и ехала проселочными дорогами. Солнце светило все ярче, и после десяти дней сырости и уныния она видела в этом доброе предзнаменование.

Она уже подъехала к Серну. Да, она все еще продолжала размышлять над своими неразрешимыми проблемами, но все же невольно залюбовалась дорогой. Неожиданно из-за деревьев на дорогу прямо под колеса машины выскочил олень. Тесса резко нажала на тормоза, вывернула руль и объехала его. Олень исчез за деревьями, а машина остановилась, причем два колеса были на дороге, а другие два — в кювете.

— О! Только не это! — Тесса выскочила из машины, чтобы посмотреть, что же произошло. — И что мне теперь делать?!

Она снова села за руль и попробовала вывезти машину, но задние колеса завязли в грязи, и, чем больше она жала на газ, тем больше они увязали. Она попробовала переключать передачу, дала задний ход, потом снова попробовала передний, стараясь раскачать машину, но, когда снова вышла, чтобы посмотреть, чего этим добилась, увидела, что заднее колесо ушло в грязь по самую ось. Вытянуть машину теперь можно было только буксиром.

— Пропади все пропадом! — в сердцах крикнула она и со злостью пнула колесо ногой. Ну почему у нее все идет шиворот-навыворот?

Оглядевшись по сторонам, Тесса увидела перед собой лишь пустынную дорогу да высокие деревья. Тесса прислушалась, но услышала только шелест листьев. Серн, судя по указателю, который она только что проехала, был в пяти милях. Оставалось либо сидеть и ждать (ну почему, почему она не послушалась Харри и не установила в машине телефон), пока кто-нибудь не проедет мимо, что могло случиться и не скоро, потому что, свернув на эту дорогу, она не встретила ни одной машины, либо идти наугад по дороге до ближайшего телефона-автомата.

Тесса решила идти. Хватит с нее ожидания. Но, когда она уже запирала дверь, вдруг хлынул проливной дождь. Она промокнет через пару минут. И, проклиная все на свете, Тесса полезла обратно в машину.

— Ну, словно специально кто-то мне это подстроил, — вслух возмущалась она, глядя на тучи, затягивавшие небо.

И она погрузилась в свои мрачные мысли настолько, что даже не заметила, как у ее машины остановился «Рэндровер».

И, только когда кто-то постучал в окно ее машины, от чего Тесса испуганно вздрогнула, как трусливый заяц, она протерла запотевшее стекло — было холодно, и она включила обогреватель — и увидела, что у машины стоит мужчина. Вот оно — спасение! Осторожно — полицейская выучка — она немного опустила стекло, так, чтобы в машину нельзя было просунуть руку, и взглянула на склонившегося к ней человека.

Она его узнала и так изумилась, что он рассмеялся.

— Сколько можно встречаться случайно? — сказал вместо приветствия Николас Оулд.

И занялся ее машиной, уверенно, как человек, привыкший быстро решать все проблемы. Не обращая внимания на проливной дождь, он осмотрел «Гольф» со всех сторон, а потом снова подошел к ней и сказал:

— Боюсь, его придется вытягивать буксиром. А пока что предлагаю вам заглянуть ко мне. Я позвоню в гараж и отдам все распоряжения… Вы торопитесь?

— Нет, — ответила Тесса, все еще не в силах справиться с удивлением — слишком все было неожиданно. — Вы что, живете где-то рядом?

— Милях в трех отсюда, если идти через ближайшее поле, чего бы я в такой дождь никому не посоветовал.

— Именно поэтому я здесь и сижу, — заметила Тесса язвительно.

— Судя по тому, как вы отреагировали на мое появление, вы не думали, что я сельский житель?

Она посмотрела на его свитер, клетчатую рубашку и брюки, на твидовую кепочку. Он походил на участника кросса или на охотника.

— Пожалуй, на честного пахаря вы не похожи, — ответила она.

Открыв дверцу и помогая ей выйти из машины, он спросил:

— Как же вы очутились в кювете?

Она рассказала про оленя.

— О, тогда я должен принести извинения. Кажется, это был один из моих оленей.

— Один из ваших?

— Я держу здесь, в парке, небольшое стадо. Мой прадедушка купил несколько штук, и они последовали библейскому предписанию — стали плодиться и размножаться. Сейчас их штук пятьдесят, и то один, то другой норовит убежать. — И добавил, понизив голос: — Это свойственно и людям.

Она ничего не ответила, и он продолжал:

— Судьба все время перекрещивает наши пути. Это наша третья встреча. Как вы думаете, не хочет ли она нам что-то сказать?

Тесса почему-то вспомнила, как только что молилась, и ответила резко:

— Неужели вы в это верите?

— Не забывайте, я наполовину испанец… Говорят, в моей семье была настоящая колдунья.

«Вот в это я легко поверю», — подумала Тесса.

Распахнув дверцу своего сверкающего «Рэндровера», Николас на секунду замер.

Она вопросительно взглянула на него.

— Я просто хочу вас уверить, что ездить со мной совершенно безопасно. Каждая машина, в которую я сажусь, тщательно проверяется.

Тесса вспомнила о том, что она — полицейский.

— Вам больше никто не угрожал?

Он покачал головой.

— Я и не жду угроз. Поэтому и принимаю все меры предосторожности.

— Вам сказали, что бомба была испанская?

— Да. И что террористы, скорее всего, были той же национальности.

— Вы совершали что-либо, что могло навлечь на вас гнев сепаратистов?

— Я отказался от значительного займа сомнительного происхождения, предложенного мне человеком, который, как позже выяснилось, был тесно связан с испанскими террористами. По-видимому, этим взрывом они хотели показать мне, что не следует впредь быть столь щепетильным, но, по правде говоря, я ожидал теракта скорее в испанских отделениях банка — у нас их два, один в Барселоне, другой в Мадриде — и, признаюсь, был шокирован тем, что удар оказался направлен лично на меня. — Голос у него стал тусклым и невыразительным. — Наверное, взыграла испанская кровь. И еще одно — свояк моей матери взорвался в своей машине два года назад. Но он был членом Кортейса, испанского парламента, и ярым борцом с сепаратизмом. Я же никогда не высказывал мнения ни за, ни против.

— Очень предусмотрительно.

— О да, я вообще очень предусмотрительный, — уверил он ее. — Во многом. — Его взгляд стал обволакивающе-горячим. — Могу вас заверить, я сделал очень важные для себя выводы из происшедшего.

— И что за выводы? — спросила она. По этому человеку невозможно было понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно.

— Жизнь коротка, и надо ценить каждое ее мгновение…

Их взгляды встретились, и у Тессы не осталось никаких сомнений относительно его мыслей.

«Глупости какие! — думала Тесса, садясь в машину. — Знал бы он, чем у меня сейчас занята голова».

— А куда вы направлялись до того, как оказались в кювете? — спросил он, садясь за руль и пристегивая ремень безопасности.

— К родителям. Они живут недалеко от Дорчестера.

— На выходные?

— Да.

— Одна? — спросил он.

— Муж работает.

— Снова работает?

— Таков удел полицейских, — ответила она тоном, указывающим на то, что это не его дело.

— Но почему вы ехали в Дорчестер этой дорогой? — спросил он, аккуратно объезжая «Гольф» и набирая скорость.

Тесса объяснила.

— Брамшил… Это полицейский колледж, да? Вы, значит, птица высокого полета?

— В Брамшиле готовят командный состав полиции, — сдержанно ответила Тесса.

— Вы — инспектор. У вас много подчиненных?

— Да.

— Мужчины?

— Есть и женщины.

— И вы всегда держите их в узде?

Тесса сделала вид, что не заметила подтекста.

— «Держать в узде» — девиз канадской конной полиции, а не лондонской, но, пожалуй, чаще всего — да. — Некоторое время они ехали молча, а когда спустились в долину, Тесса увидела вдалеке очаровательный старинный особняк, окруженный садами.

Словно невзначай Николас спросил:

— Вы поступили в полицию по идеологическим соображениям?

— Я решила, что это достойная профессия.

— И вам нравится делать карьеру? Инстинкт подсказывал ей, что чем меньше он будет знать, тем лучше.

— Меня с детства учили делать то, что делаешь, как можно лучше.

Она не увидела его улыбки, скорее почувствовала ее, и поняла, что он догадался обо всем, что она хотела скрыть. «Что ж, — подумала она, — он же знаток женщин и наверняка знает о них больше, чем десяток психологов, вместе взятых».

Они проехали вдоль высокой кирпичной ограды, он чуть притормозил и свернул направо, к небольшим воротам, которые открыл электронным ключом. Ворота закрылись сами, и машина поехала по аллее, ведшей к прекрасному дому елизаветинской эпохи.

«Я бы прошла мимо и думать об этом не стала, — рассуждала Тесса. Ей почему-то становилось все больше не по себе. — А что, если он прав? Вдруг судьба не случайно сводит нас вместе? Чепуха! — тут же ответила себе она. — Совпадение, и больше ничего. Папа объяснял, что так называемая „судьба“ — это проявление Господней воли».

Да, но еще отец говорил, что человек появляется на свет не случайно и, хоть порой и не в силах понять смысл своего существования, все это — часть божественного плана.

И тут она снова с замиранием сердца вспомнила, что всего лишь пару часов назад молилась о том, чтобы Господь или кто-то другой пришел ей на помощь.

Николас, помогавший ей выйти из «Рэндровера», заметил, что она дрожит, и спросил участливо:

— Замерзли? В доме вы сможете погреться у огня.

«Но не у того, который ты хочешь во мне разжечь», — молча ответила ему Тесса. Он провел ее по широкой лестнице в дом, и она оказалась в огромном холле, в дальнем конце которого был эркер. Он провел ее в следующую комнату, заставленную полками с книгами, где в камине горел обещанный огонь.

— Согревайтесь и угощайтесь, — он указал на сервировочный столик, уставленный бутылками и стаканами. — Я вернусь через минуту. Кстати, я пью джин с тоником. Треть джина на две трети тоника, много льда и ломтик лайма, но не лимона.

И, одарив ее одной из своих ослепительных улыбок, прикрыл за собой дверь.

Тесса взяла бутылку «Танкерея», открыла «Швепс» и стала готовить коктейли, продолжая думать про судьбу и про свою мольбу о помощи. От него можно ждать помощи в одном — он поможет расстегнуть пуговицы и «молнии». И все же он во многом разбирается. Например, в особенностях женского мышления…

Нет-нет, это просто совпадение. Ведь случаются же совпадения.

Ничего себе совпадение, говорила другая часть ее сознания. Сидеть в кювете на пустынной дороге и дожидаться именно этого человека!

Она рассеянно сделала глоток и поняла, что в свой стакан забыла налить тоника, так что хлебнула неразбавленного джина. Поморщившись, она долила тоника, пошла со стаканом к камину и уселась у огня на широкой скамье. Рядом лежала куча журналов и газет. Естественно, «Файненшол таймс», «Экономист», еще какой-то толстый журнал и пара бульварных газеток. Хозяин явно предпочитал черпать информацию из разных источников.

Она взяла газетку попроще — ничего серьезного она в таком состоянии читать бы не могла, и, пролистав несколько страниц, нашла гороскоп, который читала всегда, но никогда на него не полагалась. Про Дев было написано: «Человек из непривычного вам круга внесет разнообразие в вашу жизнь. Сатурн и Юпитер настоятельно рекомендуют вам отвергнуть требования, которые предъявлялись вам в последнее время, и подумать о том, что нужно собственно вам. Вы человек по натуре осторожный, но вам пора переменить все: внешность, манеры и, главное, жизненные ориентиры».

Тесса быстро отложила газету в сторону и взяла другую. Вот что говорилось в новом прогнозе: «Родившимся под знаком Девы пора приступать к решительным действиям. Вам отлично известно, что настало время набраться смелости и избавиться от ненужных и тяготящих вас связей. Они только тянут вас назад. Не упускайте свой шанс!»

Совершенно пораженная, она отложила газету и невидящим взглядом уставилась на полки с книгами. В обеих газетах одно и то же. О ней и ее ситуации. Все сходится. Николас Оулд не принадлежит к ее нынешнему кругу. И он может внести в жизнь не только разнообразие, но и блеск. И здесь она оказалась прежде всего потому, что мучительно хочет избавиться от тяготящих ее связей.

Она поднесла к губам стакан. Нет, пожалуй, лучше обойтись без этого донжуана.

И тут голос за ее спиной произнес:

— Да, книг у меня немало. И большинство из них я прочитал.

Тесса попыталась взять себя в руки и успокоиться. Обернувшись, она увидела, как Николас берет свой стакан.

— Великолепно, как раз то, что надо. Вы точно следовали моим указаниям, — сказал он, попробовав коктейль, и улыбнулся так, что у нее голова закружилась. — За вашей машиной уже поехали, — продолжал он. — Ее доставят сюда через пару часов — я велел проверить, все ли с ней в порядке. Поэтому у нас достаточно времени, чтобы не спеша перекусить. Или вас ждут дома?

— Нет, — услышала Тесса свой голос. — Я хотела сделать им сюрприз.

— А вместо этого сделали сюрприз мне. Приятный, разумеется.

И снова Тесса не в силах была поднять на него глаза. «Господи, ну веди же себя как взрослая женщина, — велела она себе. — Тебе уже тридцать два года!»

В дверь постучали, вошел слуга в белой куртке и сказал по-испански:

— La comida esta servida.

— Надеюсь, вы любите испанскую кухню? — спросил Николас.

— Что? Ах да… Конечно, люблю.

— Ну и отлично.

Он провел ее в небольшую уютную столовую, которая находилась по другую сторону холла. Прислуживал им тот же слуга. На столе стояло два блюда. В одном был гаспаччо, густой и ароматный — алый от помидоров, с огурцами и чесноком, который они ели с хрустящим свежим хлебом. На втором лежала рыбина — жареный лещ с подливкой из лука, помидоров и чеснока, а на гарнир — картофель. Затем подали салат с перцем и зеленым луком и помидоры, залитые оливковым маслом.

Пудинг был такой, какой Тесса в первый раз попробовала в Испании, назывался он по-испански «флан», и залит он был сладким соусом, густым и нежным, как голос Николаса. Он просто таял во рту. Пили они испанские вина.

И разговаривали.

Он оказался бесподобным собеседником. И заядлым спорщиком. От хорошего вина Тесса расслабилась, язык у нее развязался. Они обсуждали состояние экономики, в которой он, естественно, разбирался досконально. И, используя свои знания, он стал развенчивать ее, как он их назвал, «предубеждения». Когда он закончил свою речь, она уже имела достаточно ясное представление о том, что экономика — дело непростое. Оказывается, он не только всемирно известный плейбой.

Оказалось, что Николас действительно прочитал почти все книги в своей библиотеке.

— Прочел все, кроме тех, которые оказались слишком скучными или слишком плохими.

Для него, как и для нее, чтение было одним из любимейших занятий. Ему тоже нравились романы-биографии, и они даже поспорили о достоинствах современных романистов — Майкла Холройда и Питера Акройда. Еще Николас любил американские триллеры.

— Не английские детективы, заумные и занудные, а настоящие триллеры — с кровью и грязью, драками и опасностями.

А Тесса рассказала ему про то, с чем ей приходилось сталкиваться в жизни, в частности, про то, как ее вызвали в паб, где произошла драка.

— Дралось человек двадцать, не меньше. И их надо было разнимать и усмирять. Нам это почти удалось, но в углу кто-то еще тузил друг друга. И тут я увидела, что какой-то человек подобрал с пола кредитную карточку и сунул ее в карман. А другой человек, стоявший ко мне спиной, как раз засовывал содержимое своего бумажника обратно. Я вполне логично предположила, что тип в дубленке взял чужую карточку. Поэтому я его задержала, но он все отрицал. Он сказал, что у него нет никаких кредитных карточек. Каким-то образом он от нее избавился, потому что, когда его обыскали, действительно ничего не нашли. Но я была уверена в том, что он ее украл. Кроме него там не было никого в дубленках, я ясно видела, что это был он. Так что было мое слово против его и никаких доказательств. Хозяин паба сообщил, что одной карточки не хватает, но найти ее не могли. Когда дело дошло до суда, банк уже заменил карточку, а свидетель обвиняемого, его лучший друг, клялся, что я лгу и хочу просто засадить его приятеля в тюрьму, и суд дело закрыл. Но я знала, что тип в дубленке украл карточку и передал товарищу, а он ее уничтожил. И, когда мы выходили из суда, этот приятель сказал мне: «Ты еще свое получишь, сука!»

Николас слушал молча. Тесса вообще не была уверена, слышал ли он ее сбивчивый, невыразительный рассказ. Тесса злилась на себя за свое косноязычие, а он сидел, опершись рукой на подбородок, и не сводил с нее глаз, словно она его околдовала.

— Ну вот, несколько недель спустя в конце дежурства, — рискнула продолжить Тесса, — я задержалась, было около десяти вечера — я возвращалась в участок. Можно срезать путь и пройти между двумя домами. Было еще не совсем темно, но вокруг никого не было, а фонари в таких закоулках никогда не горят. На полпути я увидела, что мне навстречу идет какой-то человек. Когда он подошел ближе, я его узнала — это был тот самый друг обвиняемого. Он замер как вкопанный и сказал с угрозой в голосе: «А, вы та самая, которая хотела засадить Барри», и, не успела я опомниться, прижал меня к стене и замахнулся. Я зажмурила глаза, но удара не последовало — он вдруг отпустил меня и пошел прочь, потому что увидел мужчину с ротвейлером, выходившим из подворотни.

— Отделались легким испугом.

— Меня потом целый час трясло.

— И часто вы попадаете в такие истории?

— Бывает.

— Но вас же учили обороняться?

— Да, конечно, но когда в тебе росту только пять футов шесть дюймов, а в противнике — шесть и он к тому же здоровый детина, не очень-то и пообороняешься.

Николас задумчиво посмотрел на нее.

— Интересно, каково это — быть женщиной в такой мужской профессии.

— Нелегко, — сухо ответила Тесса. — Мой первый начальник, например, отбирая девушек на работу, судил по — цитирую — «размеру их сисек».

Николас ничего не сказал, но уголки рта у него напряглись.

— А когда я подала документы в так называемый окружной патруль — это батальон, который должен следить за порядком в районе, и такая работа мне как раз по душе — мне сказали, что туда принимают только мужчин. Я много раз сталкивалась с пренебрежительным к себе отношением. Как-то раз адвокат обвиняемого спросил: «Вы мисс Сэнсом или миссис?», на что я ответила: «Я сержант Сэнсом».

— Да, — пробормотал Николас. — Могу себе представить.

— Ну что с этим делать? — продолжала Тесса. — Как-то раз, когда я была еще констеблем, я дежурила с одним сержантом. Мы задержали машину, которая считалась угнанной. Там было двое мужчин, и они, завидев нас, бросились в разные стороны. У сержанта была рация, а у меня — нет, раций на всех не хватало. Я бросилась за одним, а сержант — за другим. Сержант был парнем надежным и вызвал подмогу, сказав, где я, и объяснив, что рации у меня нет. Дежурный офицер, как раз проезжавший на машине метрах в трехстах от того места, где была я, ответил: «Она считает, что справится. Что ж, пусть справляется». Он даже не поехал посмотреть, что со мной. Мне повезло — я догнала того типа, когда он остановился, чтобы отдышаться, и задержала его.

— А сержант передал вам слова дежурного офицера?

— Конечно. Сержант был просто в ярости. Он давно подозревал, что дежурный офицер — порядочный негодяй, а ему все это рассказал констебль, который был в машине с этим офицером, и считал, что начальник прав. В то время таких, как эта парочка, было полно.

— Но за последние годы положение женщин-полицейских изменилось, да?

— Изменилось. Теперь нас не называют женщинами-констеблями, а как и всех — полицейскими-констеблями.

— А вы феминистка?

— Если судить по тому, что я считаю себя ни в чем не уступающей мужчинам, то да. Но с экстремистками у меня нет ничего общего. — Она покраснела. — И в общество «Долой мужчин!» я вступать не собираюсь.

— Рад это слышать. В женщинах не должно быть острых углов, достаточно острого языка…

Почему-то от его слов у нее застучало в висках, но он продолжал:

— А как вы относитесь к вооружению полиции?

— В некоторых ситуациях мы используем оружие.

— Я имел в виду вооружение констеблей.

— Нет, — сказала Тесса решительно. — Это слишком опасно. Бывали случаи, когда полицейские теряли оружие, которое потом использовалось теми людьми, с которыми они борются.

— Но ведь теперь стало гораздо больше вооруженных преступников…

И они стали обсуждать эту тему. Он рассказывал про то, что делается в Штатах и в Испании, она говорила про Англию, и на сей раз уже ей удалось развеять несколько его предубеждений. Он хохотал во весь голос, когда она рассказывала ему про людей, с которыми работала, например, про Сокровище.

— Ее назвали так, потому что она была на вес золота? — спросил, как она и ожидала, Николас.

— Нет, потому что никто не знал, откуда ее выкопали.

Она даже хотела рассказать ему про то, что прозвище Оса означает «Отменная Сука Аткинс», но решила все-таки об этом не упоминать. Да, с ним легко разговаривать, но она все-таки недостаточно его знает. И все же — она вдруг поймала себя на мысли, что так хорошо ей не было… Господи, даже не вспомнишь, когда… Депрессия, навалившаяся на нее в Брамшиле, прошла. Тесса была в приподнятом настроении. Давно она не болтала с таким удовольствием, давно не смеялась так искренне. «Бедняжка Давина, — подумала она без малейшей жалости, — ты и половины о нем не знаешь».

И все это время она с удовольствием ела и пила.

«Эта женщина знает толк в еде», — решил Николас. И это ему понравилось. Он терпеть не мог дамочек, которые считают калории в каждом листике салата. Она с таким аппетитом ела и суп, и рыбу, с явным наслаждением пила вино, и он сделал из этого выводы о том, что и в других наслаждениях она знает толк.

При первой встрече она не произвела на него впечатления — он был не в себе, она в своей рабочей спецовке, — но во второй раз она его очень заинтересовала. Да, она была не похожа на женщин, обычно останавливающих его внимание, и все же — удивительно привлекательна. У нее было удивительно хорошенькое личико — огромные голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, прямой короткий носик и потрясающий рот. Такой рот будит в мужчинах самые сладостные фантазии. Но больше всего поразило его то, что она оказалась личностью, причем очень даже интересной. Она умела пошутить, умела и поддержать беседу. Ему нравилось и то, что она и не пыталась кокетничать с ним, не напрашивалась на комплименты. Вела себя она совершенно уверенно, что говорило о том, что комплиментов она получает достаточно и в дополнительных не нуждается.

И еще — он сразу распознал в ней натуру чувственную. Минусом было то, что на свадьбе она явно дала понять, что в его ухаживаниях не заинтересована. Любопытство погнало его к зануде Давине, которая сказала ему презрительно, что ему ловить здесь нечего. Тесса Сэнсом замужем за ретивым красавцем и к тому же никогда ни с кем по углам не обнимается.

— По каким углам, Давина! — изумился он тогда. — Это же ужасно неудобно!

Узнав то, что хотел узнать, он не без сожаления отступил. И вот, пожалуйста, их пути пересеклись в третий раз. Может быть, судьба все-таки решила вмешаться? Как это говорится? Один раз — случайность, два — совпадение, а на третий раз стоит призадуматься.

Ну что ж! Он призадумается.

Наблюдая за тем, как она доедает вторую порцию сладкого, он уже знал что делать.

— Вижу, вам нравится испанская еда, — сказал он, с одобрением глядя на ее пустую тарелку.

— Такая, как у вас, — несомненно!

— А какая не нравится?

— Иногда испанцы употребляют в пищу куриные потроха, те, которые мы обычно выбрасываем… Терпеть не могу каракатиц, приготовленных в своих собственных «чернилах», предпочитаю обжаренных в кляре. И еще не люблю нут — как он называется по-испански?

— Garbanzos.

— Да-да, вот это.

— Вы хорошо знаете Испанию?

— Я там три раза проводила отпуск. В первый раз мы проехали на машине от Барселоны до Кадисы. Потом две недели жили на вилле в одном чудесном местечке недалеко от Малаги. А в третий раз — в деревушке к северу от Аликанте.

Он продолжал осуществлять свой план.

Вспомнив Испанию, она с грустью взглянула за окно — на дождь, который лил без устали.

— Оказаться бы там сейчас, погреться бы на солнышке.

— В десять утра я звонил в наше отделение в Мадриде. Там сейчас двадцать восемь градусов, на небе ни облачка.

Тесса сокрушенно вздохнула.

— У меня дом на Коста-Брава, называется он Агуас Фрескас — что по-испански значит «чистая вода», потому что построен он у горного источника.

— Наверное, там замечательно, — мечтательно сказала Тесса. После сытного обеда она расслабилась окончательно и была наверху блаженства.

— Совершенно замечательно, можете мне поверить. Дом стоит на берегу крохотного залива, и вода в нем такая прозрачная, что видно все камушки на дне и рыб, проплывающих под тобой.

Она прикрыла глаза, пытаясь это себе представить, запрокинула голову, словно подставляя ее под нежные лучи солнца, и мечтательно улыбнулась.

«Да, у нее есть воображение», — подумал он.

— Оо-оох, — вздохнула она.

Более удобного случая не представится, решил он и приступил к атаке.

— Я лечу туда сегодня днем. Почему бы вам не составить мне компанию? Убежим из этой слякоти, погреемся на солнце.

Тесса тут же открыла глаза и выпрямилась. Но он продолжал:

— Агуас Фрескас — отличное место для отдыха, а отдохнуть бы вам не помешало.

«Рассказывай кому-нибудь другому», — мрачно подумала Тесса и ответила сухо:

— Боюсь, это невозможно.

— Почему? — удивился он. — Из-за того, что вы недостаточно хорошо меня знаете?

— А разве это не так? — спросила она. — Мы провели в обществе друг друга не более двух часов.

— Это легко исправить, к тому же, думаю, вы знаете обо мне гораздо больше, нежели я о вас. Наверняка вам многое рассказала Давина.

У Тессы хватило стыдливости покраснеть.

— Или вы не верите в то, что я могу общаться с женщиной лишь потому, что ее общество мне приятно?

Он убедился, что его слова попали в цель, и продолжил атаку:

— Я получил огромное удовольствие от нашего ленча, надеюсь, и вы тоже. Почему бы нам не провести вместе уик-энд? Обещаю вам, еда и вино будут отменными, вы сможете спать, сколько захотите, и, если больше всего вам понравится просто лежать на солнце, у вас будет такая возможность. — Пауза. — Вы вольны будете делать все, что пожелаете.

Ну, прекрати же, взмолилась про себя Тесса, для которой искушение было почище тех, что выпали на долю святого Антония. О чем Николас прекрасно догадывался.

А почему нет, вопрошала другая сторона ее натуры. Оставь в покое здравый смысл. Дай себе волю. Почему, черт возьми, нет? Харри сейчас Бог знает где и Бог знает с кем, но, вероятнее всего, с женщиной. Он тебе звонил? Пытался с тобой связаться? Нет, черт подери! Да и какое это имеет значение, если у вас все кончено? Родителей можешь навестить в другой раз, а Испания — Испания, Тесса — солнце, море…

Секс.

Господи, подумала она, придя в ужас от того, что могла хотя бы подумать о сексе не с Харри. Хоть, напомнила она себе, у Старины Ника репутация виртуоза в сексе, она сама последние одиннадцать лет прожила с первым жеребцом лондонской полиции. У мужчин и женщин есть множество способов доставить друг другу удовольствие, и Харри известны все — словно он лично писал руководства по сексу. Забудь о Харри, говорил внутренний голос, он же о тебе забыл. Не будь идиоткой, от таких предложений не отказываются.

Николас Оулд наблюдал за тем, как она борется с собой, и думал о том, что эта женщина действительно взвешивает все, что делает. У него был немалый опыт общения с замужними женщинами, и он знал, что будь ее семейная жизнь счастливой и безоблачной, она бы отказала ему вежливо и решительно, как это уже было на свадьбе. Теперь же ее нерешительность говорила об истинном положении вещей. Значит, она сдастся. К тому же, когда он наткнулся на нее, сидящую под проливным дождем в застрявшей машине, она была явно удручена, причем не только ситуацией, в которую попала.

Ее вопрос только подтвердил его мысли.

— Что именно вы предлагаете?

«Дело сделано», — подумал он и ответил удивленно:

— То, о чем я только что сказал. Отдых в красивом доме на берегу моря в стране, климат которой гораздо благоприятнее здешнего.

Тесса пристально на него посмотрела. Он выдержал ее взгляд. А может, ей просто не хочется быть одной из многих?

Она не отводила глаз, но смотрела уже задумчиво. Ну же, говорило ее второе «я», все так просто…

Знаю. Но меня беспокоят последствия.

Какие могут быть последствия? Разве что…

А ты вспомни, что говорила Давина. Он бессердечен. Меняет женщин, как перчатки. А ты играй свою игру — и Харри с ума сойдет. Если твой благоверный пронюхает о путешествии в Испанию с Николасом Оулдом, он взбесится. Себе он позволяет заводить интрижки на стороне, а жену готов под замком держать. Так что, узнай он об этом, немедленно подаст на развод, лишь бы не прослыть рогоносцем.

Чувствуя, что он не отводит взгляда, она опустила глаза, чтобы скрыть свое замешательство. Неужели это та самая помощь, о которой она просила небо? Я же хотела освободиться от пут… Неужели Николас Оулд — тот нож, что эти путы разрежет?

Все, что я пожелаю, так он сказал. Так лови его на слове! Это-то и замечательно! Ты же не обязана ложиться с ним в постель, достаточно просто улететь в Испанию. Харри этого будет достаточно — он ни за что не поверит, что женщина может провести с мужчиной уик-энд, не предаваясь плотским утехам. Он обо всех судит по себе.

— Так что же? — настаивал Николас, решив, что пора бы ей принять решение, и, нарочитым жестом вскинув руку, посмотрел на часы. Это всегда подстегивает женщин. Дважды он не предлагает, и у нее было достаточно времени все обдумать. Инстинкт подсказывал ему, что победа за ним, но он не знал, что именно качнуло чашу весов в его сторону. Он заметил только ее холодный оценивающий взгляд. Что ж, за два дня он во всем разберется. Это он решил твердо.

— Что я пожелаю? — переспросила она, словно уточняя что-то.

«Ага, — подумал он. — Вот в чем дело».

— Что вы пожелаете, — подтвердил он. Стоит ей там оказаться, и она будет делать то, что пожелает он.

— В таком случае… — улыбнулась она. — Но сначала мне нужно позвонить.

— Прошу вас. Телефон в моем кабинете, вторая дверь направо.

Если Харри дома или оставил сообщение, я не поеду, сказала она себе, набирая номер. Если нет — тогда в Испанию!

Телефон зазвонил, и на втором гудке включился автоответчик. Она услышала свой голос: «Добрый день, это квартира Сэнсомов. К сожалению, нас сейчас нет дома, но, если вы сообщите свое имя и номер телефона, мы перезвоним вам, как только сможем. Говорите, пожалуйста, после сигнала».

Тесса включила пульт дистанционного управления и прослушала сообщения. Их было два, оба для Харри. От него самого — ни слова.

«Значит, так и суждено», — подумала она, положила трубку на рычаг и вернулась в столовую.

— Все в порядке? — спросил Николас.

— В полном, — ответила она. Огонь разведен, корабли будут сожжены. — Никаких проблем.

10

Николас и Тесса вышли из дома и пошли по лужайке к уже ожидавшему их желто-красному вертолету «Сикорски С-76».

— Знаете, у меня с собой нет паспорта, — вспомнила вдруг Тесса. Здравый смысл неистребим. — И одежда, которую я взяла с собой из Брамшила, для Испании никак не годится.

Он окинул ее оценивающим взглядом — джинсы «Келвин Кляйн», голубая рубашка из «Некста», синий пиджак с медными пуговицами из «Маркса и Спенсера» — и сказал:

— По-моему, вы выглядите отлично, но в Агуас Фрескас вы найдете все, что может вам понадобиться. У меня так часто бывают неожиданные гости, что приходится держать для них гардероб. А насчет паспорта… Испания — страна Общего рынка, поэтому вы можете посетить ее в качестве моей гостьи.

— Вы, очевидно, пользуетесь в этой стране непререкаемым авторитетом, — решила поддеть его Тесса.

— Да, меня знают, — ответил он совершенно невозмутимо.

В вертолете оказалось все не просто удобно, но даже роскошно, но, как только дверь закрыли, Тессу на мгновение охватила паника. Куда подевалась ее осторожность? Почему она вдруг поступила столь странным для себя образом? Да ладно тебе, успокаивал внутренний голос. Когда ты наконец поймешь, что все эти сомнения, страхи, неожиданные поступки, хоть и неподвластны твоему хваленому рассудку, все же могут оказывать влияние, и немалое, на твою жизнь? Расслабься и просто прими это как должное.

Но ей все равно ужасно хотелось раскрыть рот и заорать: «Стойте! Я передумала!» Но гордость велела ей молчать. Гордость и мысль о том, как станет смотреть на нее Николас, который сочтет ее непроходимой дурой. Вертолет наконец поднялся в воздух, и отступать стало некуда.

Их доставили в Гатвик, где Николаса ждал его «Грамман Гольфстрим II».

Когда они поднялись на борт «Гольфстрима», у нее снова начались угрызения совести, поэтому на все попытки ее спутника завести легкую беседу она отвечала неохотно. Он, почувствовав перемену в ее настроении, оставил Тессу в покое, но это ее не успокоило. А оглядевшись вокруг, она расстроилась еще больше. Все здесь было по высочайшему классу: глубокие кожаные кресла, шестнадцатиканальная стереосистема, огромный телевизор, видео, бар, заставленный всевозможными бутылками, и часы в количестве четырех штук, показывавшие время Лондона, Нью-Йорка, Гонконга и Токио.

Стюард подал аперитивы. Тесса взяла стаканчик шерри и стала угощаться фаршированными оливками, соленым миндалем и маринованными перчиком, морковью, луковками. В минуты возбуждения она всегда искала утешение в еде.

Разговаривая по телефону, Николас, сидевший в кресле напротив, искоса посматривал на нее. Борьба с собой продолжается, понял он. Она чего-то хочет, но чего? Не меня. Во всяком случае, пока что. Она словно не замечает его присутствия. Так почему же она здесь? Почему смотрела на него оценивающе, прежде чем сказать «да»? Десять к одному, что это связано с тем, что было причиной мрачного настроения, в котором она пребывала утром. Хорошо, что у него есть целый уик-энд для того, чтобы все выяснить.

Эта перспектива казалась ему заманчивой. Тесса Сэнсом — загадка, которую он мечтает разгадать.

В пять тридцать вечера они уже пролетали над Суссексом. Приземлились они в аэропорту Хероны в семь двадцать по местному времени.

Формальности много времени не заняли — видимо, Николас, звонивший куда-то из самолета, обо всем договорился заранее по телефону. Когда они прилетели, на борт поднялся служащий, доставший из портфеля Документ, написанный, как успела разглядеть Тесса, на бланке фирмы «Оулд и сыновья». Пока Николас его читал, служащий достал «Полароид», сделал фотографию Тессы и вклеил ее в документ, попросив Тессу под ней расписаться. Он объяснил, что это — разрешение на въезд в страну сроком на сорок восемь часов, и поручитель — сеньор Николас Оулд. Офицер, пришедший с ним вместе, поставил на документ печать. На британский паспорт Николаса он даже не взглянул, поклонился им, сказал buenos tardes[1] и ушел.

— Кажется, имя Николаса Оулда вызывает не меньше уважения, чем имя короля Хуана Карлоса I, — восхитилась Тесса. — Он, по-видимому, тоже ваш друг?

У трапа самолета их ждала машина, «Астон Мартини», которую Тесса, поклонница Шона Коннери в фильмах о Джеймсе Бонде, сразу узнала.

— До Агуас Фрескас не больше часа езды, так что там мы будем к девяти, — сказал Николас, когда она опустилась на обитое лайкой сиденье. «Да когда угодно, мне все равно, — подумала Тесса. — Кругом столько роскоши… К этому можно и привыкнуть».

Огромная мощная машина несла их на север, и Тесса наконец призналась себе, что отдалась на волю трех «С», как называл это ее инструктор в Хендоне — Своенравной Силе Судьбы. По совершенно неясной Тессе причине судьба выбрала ее. «Вон та вот… блондинка… да-да, она». И Тесса Сэнсом получила подарок богов, шанс, который выпадает раз в жизни. Должна быть этому причина, она есть всегда, а пока что — теплый вечер, напоенный удивительными ароматами, которые у нее всегда ассоциировались с Испанией — головокружительная смесь одеколонов, которыми пользовались все, душистый запах испанского табака и едва уловимое благоухание сосен, которые росли на Коста-Брава повсюду, комфортабельный автомобиль и за рулем мужчина, словно пришедший из ее снов. «Che sera, sera — будь, что будет», — решила наконец она, и все тревоги испарились.

Они разговаривали мало, но молчание их не было напряженным. Когда Николас поставил в магнитофон кассету, она чуть было не расстроилась, но раздались первые аккорды «Ночей в испанских садах» Мануэля да Фаллы, мелодии, которую она слышала в садах Альгамбры одной незабываемой летней ночью, и у нее дыхание перехватило от восторга.

Она закрыла глаза, и музыка унесла Тессу в неведомые дали.

«Ага, — подумал Николас Оулд, глядя на нее. — Значит, хорошая музыка тебе тоже нравится». Она откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза и отдалась нежной мелодии. Отлично! Значит, и это у них общее.

Когда машина у Фигуераса свернула с основного шоссе на дорогу, ведущую к Кадаку, Тесса пришла уже в состояние, которое ее мать назвала бы экзальтацией. Музыка обволакивала, зачаровывала, и, когда они снова свернули, на сей раз на узкую дорогу между сосен, аромат которых смешивался с другим, тоже знакомым запахом моря, она была совершенно околдована.

Она увидела дом в лучах заходящего на багрово-красном небе солнца, отбрасывавшего на белые стены загадочные тени. Это была огромная одноэтажная вилла с двумя террасами. От дома к крохотной пристани вела балюстрада. Средиземное море было неправдоподобно синим, ветерок вздымал легкую рябь, но был таким нежным, что кусты цветущих олеандра и жасмина стояли, не шелохнувшись.

— Очень рад, что вам здесь нравится, — сказал Николас мягко, глядя на ее восторженное лицо, на сияющие, как сапфиры, глаза. Естественно, раз она умеет ценить музыку, красоты природы тоже не могут оставить ее равнодушной. — Мы на Кап де Креус. Берег здесь в основном каменистый, но есть несколько песчаных пляжей. Вы плаваете?

— Конечно!

— Хорошо. Вода теплая, да и дно постепенно прогревается. А теперь я покажу вам дом.

Полы были выложены плиткой, комнаты — просторные и светлые, с арочными дверными проемами и огромными окнами, за легкими занавесками просматривалась терраса, уставленная разноцветными шезлонгами и креслами-качалками. Все было белым — полы, мебель, цветы, круглые столики, покрытые шелковыми скатертями, но в каждой комнате было множество зелени, оплетавшей витые чугунные подсвечники с высокими толстыми свечами, а на стенах висели тяжелые зеркала в старинных резных позолоченных рамах.

Летом террасу использовали, по-видимому, в качестве столовой, потому что там стоял длинный стол человек на двенадцать.

Слуга в белоснежной куртке, как две капли воды похожий на своего собрата в Дорсете, подошел поздороваться с хозяином и его гостьей.

— Добрый вечер, сеньор, добро пожаловать, сеньора!

— Это Рафаэль, он здесь за всем присматривает, — сказал Николас. — И, как и все остальные слуги, отлично говорит по-английски.

— Он очень похож на человека, прислуживавшего в вашем доме за ленчем.

— В этом нет ничего удивительного. Они родные братья. Все слуги работают полгода здесь, полгода в Англии и говорят на двух языках.

«Вот они, забавы богатых, — подумала Тесса. — Надо мне быть осторожнее, чтобы не попасться на крючок».

Наконец он провел ее наверх, сказав:

— Эта спальня — ваша.

Это была комната в золотисто-медовых и абрикосовых тонах. К ней прилегала туалетная комната с огромной ванной, стены и потолок которой были сплошь в зеркалах. У одной стены был встроенный шкаф, на стеклянных полочках стояли флаконы с жидким мылом, тальком, пеной для ванны, лосьонами и духами — все фирмы «Герлен» — и несколько бутылочек с шампунями. В ящике туалетного столика — полный набор косметики. Огромные белые полотенца были мягкими и пушистыми. На вешалке висел махровый халат, рядом стояли шлепанцы того же цвета. За дверью на полу стояли электронные весы.

Кажется, я здесь могу приобрести не только лишний вес, усмехнулась про себя Тесса, которую окончательно перестала мучить совесть.

— Здесь вы можете подобрать себе купальник.

Николас раздвинул зеркальные дверцы. В шкафу на вешалках действительно висело с десяток купальников, и бикини, и сплошных. Один она отметила — этот, темно-лиловый сплошной, с глубоким вырезом спереди и с открытой спиной.

— А одежда здесь.

Он раздвинул другие дверцы, за которыми висело несколько ярких рубашек, которые можно носить поверх купальника, а можно — с шортами или брюками, висевшими рядом.

На каждой вещи были этикетки, и любой из приглашенных мог найти здесь нужный размер.

На полке внизу стояли босоножки и шлепанцы всевозможных цветов и размеров.

— Выбирайте все, что вам понравится. Это — специально для гостей.

Семейство Нортонов было зажиточным, денег всегда хватало, да и семья отца считалась состоятельной. Так что Тесса привыкла к достатку, но этот человек — действительно богач. Такой выбор она ожидала бы увидеть в доме Онассиса, Рокфеллера или Ротшильда.

— Мы в Испании и живем здесь по испанскому распорядку. Так что ужин будет только в десять, — сказал он, задвигая двери шкафа. — Потерпите? Если вы голодны, я могу предложить вам что-нибудь легкое.

Уловив чуть насмешливую интонацию в его голосе, Тесса покраснела. Она наелась как удав за ленчем, а потом, борясь с тревогой, все время что-то жевала в самолете. Теперь тревога улеглась, и голод пропал. Тем не менее она взглянула на часы.

— Думаю, потерплю, — ответила она невозмутимо.

— Коктейли — без четверти десять. Договорились?

— Да, благодарю вас. — На самом деле Тесса готова была ответить «да» на любое предложение. Все здесь превосходило — и намного — ее ожидания.

Он улыбнулся.

— Если вам чего-то будет не хватать, только скажите.

«Не премину», — подумала Тесса, но лишь молча кивнула в ответ.

Когда Николас ушел, она взглянула на свою руку. Едва заметные золотистые волоски на ней явно подрагивали.

В тот самый момент, когда она стала принимать душ, Харри Сэнсом открывал входную дверь их квартиры. Войдя, он сразу понял, что жены нет. Навстречу ему вышел Сарж и тут же, увидев, что пришел не тот, кого он ждал, удалился. Харри услышал, как хлопнула кошачья дверца, ведущая в сад.

Бормоча себе под нос проклятия, он направился к автоответчику, прослушал среди прочих сообщение про Брамшил и понял, что Тесса еще несколько раз звонила, проверяя, нет ли сообщения от него. Так, значит, хотела узнать, где он. Отлично! Он нарочно отсутствовал так долго, чтобы дать ей время опомниться и затосковать по нему. Пусть знает, как он ей недоволен. Если и это ее не убедило в том, что следует изменить свое поведение, тогда придется прибегнуть к самым серьезным мерам.

Как и советовала ему мама.

— Тебе надо почувствовать себя хозяином в доме, — сказала она ему. — Терпеть не могу этой феминистской чепухи. Женщинам нужны мужчины, а мужчинам — женщины, хоть и по разным причинам. Мужчина — добытчик, и просто неестественно, что твоя жена зарабатывает больше, чем ты. От этого все и идет. Да ей давно пора бы сидеть дома и нянчить детишек, а если ты не можешь заставить ее это понять, мой тебе совет — брось ты ее и найди другую, которая поймет.

— Тебе она никогда не нравилась, да?

— Не подходит она тебе, да и нам тоже. Из другого теста. Правду сказать, я никогда не думала, что это продлится долго.

— Не собираюсь я становиться первым разведенным Сэнсомом! — взорвался Харри, который был весьма чувствителен относительно того, что касалось его статуса. — Мы были совершенно счастливы до тех пор, пока она не поучилась на этих проклятых курсах! От нее надо только одно — чтобы она притормозила и пропустила вперед меня, тогда все снова будет нормально.

Мать недоверчиво покачала головой.

— Ты слишком долго этому потакал, сынок. И дошло до того, что она теперь — как мужик. Избавься от нее, пока не поздно, и найди себе настоящую женщину, которая будет довольна тем, что она — просто жена. Нам, настоящим женщинам, этого достаточно.

Как всегда, его мать дала ему понять, что, не проявляя мужской твердости, он позорит семью. Твой отец никогда бы такого не допустил, говорила она. И братья тоже. Что же ты не можешь?

А что ему делать? Да, мать права — Тесса другая. Она не из тех, кого можно силой утихомирить. Она развернется и врежет в ответ по яйцам. А потом соберет вещи. И все равно он не даст ей развода — ведь он ничего плохого не сделал. Это она во всем виновата, она его в угол задвинула. Мать права. Тесса не уважает его прав мужчины и главы семьи. Иногда, когда она смотрела на него своими голубыми глазищами, он был готов поклясться, что она считает себя выше его. Ну ладно, мозги у нее действительно есть. Он всегда был в этом уверен и даже втайне гордился этим. Но потом она стала выставлять их напоказ и все испортила. Но раз она такая умная, она придумает что угодно и его не спросит. Например, потащит в суд разводиться. И этот хитроумный адвокат, ее дядюшка, наверняка возьмется вести дело. В их кругу не считается зазорным использовать закон в своих целях.

Он бродил по квартире, как всегда убранной, только чуть запылившейся за время ее отсутствия.

Черт! Знал бы он, что она ускакала в Брамшил… Он-то думал, что она сидит здесь одна-одинешенька, ждет его, волнуется, думает о том, как сильно он недоволен. Занятия должны были кончиться сегодня утром, тогда почему, черт возьми, ее до сих пор нет? Он рассчитывал, что она ждет его с нетерпением, что она истосковалась по ласкам. Тесса женщина страстная. Иначе он не мог бы использовать ее сексуальный голод в качестве мощного оружия.

Вообще-то он не собирался пропадать так надолго, но во второй же вечер, отправившись с братьями в клуб выпить, он встретил Мэнди в полной боевой готовности. Одного взгляда на ее огненно-рыжие волосы, пышный бюст и коротенькую юбчонку было достаточно. И понеслось. Занесло его в ее квартирку в Уоппинге. Она служила в Сити, была кем-то вроде брокера и зарабатывала прилично. Мэнди всегда искала приключений. С ней можно было такое вытворять… Он и вытворял, особенно в ее ванне-джакузи.

Он даже возбудился от воспоминаний. Она с самого начала готова была на все, не то что Тесса. Сколько месяцев он ее уговаривал, прежде чем она согласилась взять его штуковину в рот. Правда, когда она вошла во вкус…

Так почему, черт возьми, ее нет? Почему не ждет его, несчастная и покорная? В нем вскипал гнев. Может, отправилась куда-нибудь со своими пижонскими друзьями? Он их не переваривал. Ублюдки высокомерные. Считают себя чем-то особенным, и все потому, что кто-то сверху их заметил. Ну, ладно! Хочет играть в такую игру — что ж, он вернется к Мэнди, они на пару выдумают игры поинтереснее…

И, хлопнув дверью, он ушел.

11

Тесса придирчиво посмотрела на свое отражение в зеркале и решила, что выглядит не просто неплохо, а очень и очень неплохо.

Она приняла душ, вымыла и высушила голову, намазала тело лосьоном «Мицуко», надела кружевной лифчик и такие же трусики, которые взяла из своей сумки, и, просмотрев одежду, висевшую в шкафу, выбрала пару брюк из белого крепа и розовую шелковую блузку с белыми цветами. Этот цвет ей шел, подчеркивал золото волос и голубизну глаз. «Да, — подумала она удовлетворенно, кружась перед зеркалом, — очень мило». Что она будет делать, об этом Тесса не думала, но румянец на щеках выдавал волнение, которое она испытывала.

Она так давно не играла в игры, в которые обычно играют мужчины и женщины, нравящиеся друг другу, что позабыла, как это делается. Так что лучший выход — вести себя спокойно и уверенно. Это поможет ей выиграть время и присмотреться к тому, как будет вести себя он. И проверить, выполнит ли он свое обещание. Сказал же он: «Что вы пожелаете».

Она давно поняла, что мужчина, положивший на женщину глаз, будет говорить что угодно, лишь бы добиться цели. Но Николас Оулд мужчина никак не среднестатистический. Она наивно полагала, что, зная Харри, знает о сердцеедах все, но сейчас начала осознавать свою ошибку. У Харри много сильных сторон, но он не интеллектуал. А Николас Оулд как раз таковым и является. И это, объяснила она своему отражению, совсем другая игра.

К счастью, она уже не та застенчивая девчонка, которой была, когда повстречала Харри. Годы буфетного общения не прошли зря — там тебе раскроют все тайны того, что называется сексом как он есть. Только Николас — он из другого измерения. Так что с ним придется играть, угадывая мелодию на слух. Ну что ж, усмехнулась она, попробуем. Откуда ему знать, что у нее абсолютный слух?

Она была весьма разочарована тем, что он не заметил ее торжественного входа на террасу. Он стоял спиной к ней у сервировочного столика и отмерял нужное для коктейля количество напитков, которые наливал в серебряный шейкер. Зато она воспользовалась тем, что он на нее не смотрит, и разглядела его внимательно. Он уже сказал ей, что в Агуас Фрескас обходятся без лишних формальностей, поэтому к ужину он надел отлично сшитый кремовый льняной костюм и светло-голубую рубашку. Наверное, от Армани. Она уже замечала, как элегантно он умеет носить вещи — он был строен и длинноног, поэтому была в нем та легкость, к которой всегда безуспешно стремился Харри. Харри больше всего к лицу была форма — в ней он выглядел неотразимо.

Николас наконец обернулся, и Тесса замерла, чувствуя, как он оглядывает ее с головы до ног.

Он улыбнулся.

— Добрый вечер, — приветствовал он Тессу и спросил, имея в виду ее блузку с рисунком из белых гвоздик: — Это знак внимания? Clavel — по-испански так называется гвоздика — для Испании то же, что для Англии роза.

Тесса приняла его слова с улыбкой и не стала разубеждать, а потом вдруг взглянула на небо.

— Смотрите — луна красная! — воскликнула она.

— Это потому, что мы на юге. На Коста дель Соль она еще больше и кажется просто кровавой.

— Кровь — любимое слово испанцев. «Кровь и песок», «Кровавая свадьба». Даже «Сангрия» — это ведь тоже от испанского «кровь», да? А коррида — так это море крови.

Тесса чувствовала, что ее понесло, но после того взгляда она решила, что лучше атаковать самой.

— А вы когда-нибудь были на корриде? — спросил он.

— Нет. — Она не хотела рассказывать про то, что туда ходил Харри. — Но я читала «Смерть в полдень».

— И что же?

— Прочитав Хемингуэя, я захотела поехать в Испанию.

Он снова поднял голову и внимательно на нее посмотрел.

— Какова бы ни была причина, я очень этому рад.

«Ого, — подумала она. — Если он хочет чего-то добиться, то идет прямо к цели». В его поведении было что-то, что лишало ее уверенности в себе. Стараясь держаться как можно естественней, она оперлась на еще хранивший тепло солнца мрамор балюстрады и стала любоваться луной, чье отражение тускло мерцало на замершей глади моря.

«Конечно, он привозит женщин именно сюда, — подумала она. — Это место действует так возбуждающе».

Он подошел к ней с коктейлями и, протягивая ей стакан, коснулся пальцами ее руки. Нет, этот мужчина не станет действовать напролом. Краешек стакана был в ободке из соли.

— Это «Маргарита»? — определила она. — Но то, что я пила раньше, было совсем другим.

Он вопросительно взглянул на нее.

— Впервые я попробовала «Маргариту» в Сан-Диего несколько лет назад. Коктейль подавали в огромном бокале с соломинкой, и он был таким холодным, что у меня голова заболела.

— Это была «Маргарита» со льдом. Я делаю классический вариант, которому меня научил один бармен из Куэрнаваки. Решите, какой вам нравится больше. Могу сделать, как вы скажете.

Он поднял свой стакан и сказал:

— Salud у pesetas!

«Здоровья и богатства», — перевела про себя Тесса. «Почему он пропустил слово „amor“, любовь?» — подумала она разочарованно. Да, в играх между мужчинами и женщинами этот человек — чемпион мира. Не глядя на него, она сделала глоток, а потом — еще один.

— Мм-мм-м… Нектар!

— Нектар, но очень крепкий. Перед ужином я разрешу вам только один коктейль. Выпив два, вы можете оказаться не за столом, а под.

Тесса рассмеялась.

Итак, волшебство начинает действовать, заметил Николас удовлетворенно. Сверхромантичная ситуация — климат, природа, роскошь и изобилие — все это действовало безотказно не на одну гостью. Когда Тесса вышла на террасу, он сразу заметил, что она стряхнула с себя все печали и предстала перед ним в полном великолепии. Он смотрел, как она пьет «Маргариту», и думал, что не ошибся — эта женщина знает толк в удовольствиях. А этого ему и надо. Осталось только пробудить в ней и другие аппетиты.

Обед подали не за большим столом, а за круглым столиком у стены, рядом с которой росло великолепное фиговое дерево, усыпанное созревающими плодами. Николас и Тесса сидели друг напротив друга, а в центре стола стояла чаша темно-зеленого стекла, в которой плавали только что срезанные камелии. В стеклянных колпаках горели высокие свечи, на столе — льняная вышитая скатерть и такие же салфетки, тончайшие, почти неразличимые хрустальные бокалы, тяжелое и массивное столовое серебро. На всем был герб — фамильный герб семейства его матери, объяснил Николас.

— «Virtus sola nobilitai», — прочитала Тесса. — Добродетель и благородство, да? — И объяснила: — Мой отец изучал древние языки в Оксфорде. И читает, вернее, читал, и по-латыни, и по-гречески.

— Да, конечно… Епископ Паджет — известный ученый. На самом деле это значит «Только добродетель облагораживает». — И добавил сухо: — Правда, мой предок верил не только в это, поэтому, когда Филипп II предложил ему титул маркиза, принял его незамедлительно.

— Ваши родители живут в Испании или в Англии?

— Отец умер несколько лет назад. Мама живет то в Мадриде, это ее родной город, то в Лондоне.

— А вы?

— Я живу и работаю в Лондоне, но свободное время стараюсь проводить здесь.

— Наверное, вам приходится много работать?

— Да, пожалуй, побольше, чем с девяти до пяти, — подтвердил он.

Она вдруг почему-то решила рассказать ему то, о чем не говорила даже мужу.

— У меня лежат в вашем банке деньги на депозите.

Он удивленно взглянул на нее.

— Мне оставил их брат.

— Оставил?

— Его убили двенадцать лет назад.

Она увидела в его глазах искру понимания и сочувствия.

— Да, — добавила она. — Именно поэтому я и пошла работать в полицию.

Подали первое блюдо. Рафаэль стал его раскладывать по тарелкам, а Николас пояснил:

— Мы с вами в Каталонии, которая славится своей рыбой, и, памятуя о том, что вы любите моллюсков, я попросил приготовить veneras, по-английски — гребешки, по-галицийски — их подают с сухарями, петрушкой, луком и перцем прямо в раковинах.

Тесса попробовала — и зажмурилась от удовольствия. Это оказалось удивительным дополнением к только что выпитой «Маргарите». «Харри просто воротило бы от этого», — подумала она. Из рыбы Харри признавал только треску и лососину, лучше всего — в кляре, обожал заливных угрей, а моллюсков считал непригодными в пищу. «Не буду думать о Харри, — решила она. — Он-то наверняка обо мне сейчас не думает».

С гребешками они пили сухое испанское вино — манзаниллу, замечательно освежавшую рот.

Когда Рафаэль отошел, Николас спросил:

— А на каком вкладе лежат ваши деньги в нашем банке?

Тесса ответила.

— И вы с ними ничего с тех пор не делали? — ужаснулся он:

— Тогда я была просто не в силах о них думать, а потом — потом занималась совсем другими делами.

Он сказал, нахмурившись:

— Наш банк гордится тем, что старается распоряжаться деньгами клиентов с наибольшей для них выгодой, но, поскольку вы не обсуждали с нами всех возможностей, боюсь, прибыль ваша не столь велика, как могла быть. Неужели вам об этом не писали? Мы не дергаем клиентов, но стараемся работать с так называемыми «мертвыми счетами».

— Да, мне все это говорили. Я сказала, что хочу оставить все как есть.

— Деньги нужно заставлять работать на себя, — строго сказал он. — Иначе они обесцениваются. Не хотите ли вы, чтобы я разобрался с вашим вкладом? Я могу посоветовать вам, как лучше распорядиться им в будущем.

— Правда? — обрадовалась Тесса. Если она решит уйти от Харри, ей понадобится много денег — хотя бы на то, чтобы оплатить услуги адвоката. Кроме того, возможно, ей придется что-то ему компенсировать. Если Харри решит, что ему за оскорбленную гордость что-то полагается, он из нее это выцарапает. Да и она теперь не та наивная девочка, которой была, когда ей эти деньги достались. С тех давних пор она видала вещи и пострашнее, чем то, что она наблюдала в квартире Руперта. Она использует его наследство, и с благодарностью.

Николас следил за тем, как она обдумывает его слова, и заметил, что взгляд ее потемнел. Видимо, деньги брата напоминают ей о чем-то неприятном, что неудивительно, если вспомнить обстоятельства его смерти и скандал, который разразился. Но то, что у нее счет в его банке, весьма кстати. Значит, у них есть повод для дальнейших встреч.

Вторым блюдом была баранина, зажаренная с румяной корочкой. Ее подали с картофельным пюре с грудинкой и грибами и с артишоками и зеленым горошком. Пили они вино урожая 1970 года из погребов маркиза де Муррьета. Вино было густым и темным, оно словно стремительно вливалось прямо в кровь, и Тесса пила второй бокал не спеша, чтобы потом насладиться еще и десертным вином, поданным к сладкому — к грушам в красном вине.

Она спросила, что это за вино, а Николас принялся объяснять, что его делают в одной деревушке близ Гранады, и посоветовал с кофе попробовать местный ликер. Назывался он «Аромас де Монсеррат», и изготавливали его в монастыре Монсеррат неподалеку от Барселоны.

— Я там никогда не была, — сказала Тесса.

— Где, в этом монастыре?

— Нет, в Барселоне.

— Позвольте мне как-нибудь ее вам показать. В следующий раз, когда я соберусь в Барселону, обязательно дам вам знать и буду искренне рад, если вы согласитесь поехать со мной.

— Не так быстро, — сказала уже немного опьяневшая Тесса. — Я только что оказалась на Коста-Брава, и, кроме того, я сама себе не хозяйка.

— А хотели бы ею быть?

— Когда-нибудь — да, конечно, представься такой случай — я бы от него не отказалась.

— Вот мы к этому и вернулись.

— Простите?

— Мы с вами уже говорили о случаях. О том, что случай или судьба, называйте как угодно, бросает нас навстречу друг другу.

— Если я съем еще несколько таких роскошных ужинов, судьба не то что бросить, поднять меня не сможет.

Он, как она и надеялась, расхохотался. «Так, — удовлетворенно подумала Тесса, — маневр удался». Она выпила чересчур много восхитительного вина и уже не могла отстаивать свой титул мастера остроумной беседы, хотя за ужином она еще держала марку. Сначала они спорили о достоинствах французских и испанских вин, и она ничуть не удивилась, узнав, что он владеет виноградниками в Риохе. Потом обсуждали особенности английской и испанской культуры, и выяснилось, что он хорошо знаком и с этим предметом. За десертом говорили об истории, которой интересовались оба.

К концу ужина у нее кружилась голова и от вина, и от удовольствия. Когда Рафаэль услужливо отодвинул ее стул, она почувствовала, что ноги у нее странно отяжелели. Она с трудом добралась до кресел, рядом стоял поднос с кофе, который она постаралась не опрокинуть.

И, едва откинувшись в мягком кресле, она почувствовала непреодолимое желание закрыть глаза. Веки у нее словно налились свинцом и отказывались подниматься. Она заставила себя выпить две чашки крепчайшего черного кофе, а ликер только пригубила и усиленно таращила глаза, чтобы не задремать. Но день был таким долгим, столько в нем было впечатлений, что Тесса чувствовала, как силы покидают ее.

«Может быть, если я на минутку прикрою глаза, — подумала она. — …Всего лишь на минутку».

Проснулась она в своей кровати, спросонья с трудом сообразив, где находится, а потом, вспомнив, тут же приподнялась и села. Неужели она так и заснула на террасе! Господи! Она же собиралась на минутку прикрыть глаза. И минутка эта длилась, если верить часам, на которых было 11.22, добрых двенадцать часов. Сквозь неплотно прикрытые занавески пробивался солнечный свет.

— Готова поспорить, что ни одна женщина не засыпала в его присутствии сразу после ужина, — сказала она вслух и, не удержавшись, рассмеялась.

И что тут такого, успокоила она себя. Он же говорил, что мне нужно отдохнуть. Вот и отдохнула. И она расхохоталась еще громче. Это ему пришлось обойтись без излюбленного им отдыха.

Она никак не могла перестать хихикать. Да что же с ней такое? Она должна была чувствовать себя по крайней мере неловко, а вместо этого — только смеется.

А почему, собственно, ей не посмеяться. Сказал же он: «Все, что пожелаете».

«Да, — подумала она, — сказал, но наверняка не ожидал, что она возьмет и заснет. Ладно, что сделано, то сделано, даже если это и помешало его планам». И она снова безудержно расхохоталась.

Потянувшись как следует, Тесса поняла, что чувствует себя великолепно. Голова не болит, сил — хоть отбавляй. Оглядев себя, она увидела, что на ней белый шелковый халат, значит, кто-то ее раздел перед тем, как уложить в кровать, наверное, одна из многочисленных горничных. Она не помнила ничего, кроме того, как сидела в невероятно удобном кресле и на минутку прикрыла глаза.

— Могу только принести свои извинения, — сказала она вслух. — Правда, засыпать я не собиралась. Ну… может, это был подсознательно выбранный способ защиты.

Забудь ты о психологии, сказала она себе и, встав с кровати, пошла к окну. Нажала на кнопку, и тяжелые шторы поползли вверх. За окном все было залито солнечным светом, и голубизне неба вторила морская синева.

Телефон зазвонил, когда она встала под душ. Отодвинув стеклянную дверь, она дотянулась до висевшего на стене аппарата.

— Доброе утро, — сказали ей. — Надеюсь, вы хорошо выспались?

Говорил Николас сдержанно, может быть, даже чуть насмешливо, но никак не расстроенно. Умно, восхитилась Тесса и ответила в том же духе:

— Я собиралась всего лишь на минутку прикрыть глаза. И в мои намерения не входило засыпать в вашем присутствии. Так что мне остается только извиниться. Видимо, я устала даже больше, чем предполагали вы, сказав, что мне необходим отдых.

— Да, минутки было бы маловато. Но я рад тому, что голос у вас бодрый, — сказал он спокойно.

— Я и чувствую себя бодро.

— Отлично. Тогда спускайтесь завтракать.

— А как вы узнали, что я готова позавтракать?

— Вы подняли в своей комнате шторы.

— Вот это служба наблюдения!

— Стараемся. — И он повесил трубку.

Она приняла прохладный душ, надела тот лиловый купальник, который заметила еще вечером, накинула белоснежную рубашку и сунула ноги в кожаные шлепанцы. Причесываясь перед зеркалом, Тесса с удовольствием отметила, что, как сказала бы ее мать, «выглядит неплохо». Это волшебное место творило с ней чудеса, впрочем, она готова была поспорить, что не только с ней. С другими женщинами — наверняка тоже. Особенно потому, что главным волшебником здесь был Николас Оулд. Он только что говорил с ней безо всякого намека на упреки. Если бы Харри не получил вечером того, на что рассчитывал, утром он был бы мрачнее тучи.

«Что ж, — подумала она, выходя в некотором нетерпеливом волнении из комнаты, — посмотрим, что принесет сегодняшний день…»

Принес он посетителей. Они позавтракали, вернее, позавтракала она, потому что он встал в восемь, но чашечку кофе с ней за компанию выпил, а она проглотила невероятное количество булочек, теплых, прямо из печи, с маслом и абрикосовым джемом.

Потом он показал ей сады, которые разбили совсем недавно, убрав несколько каменных террас. Когда все будет закончено, здесь появятся пруды, фонтаны — источник был рядом — и тенистые аллеи.

— Меня вдохновляет Альгамбра, — сказал он с шутливой серьезностью. — Когда все будет готово, приезжайте посмотреть на мою жалкую имитацию.

— Допускаю, что это будет имитация, но что жалкая — ни за что не поверю, — ответила Тесса в той же шутливой манере.

Ей почему-то казалось, что ироничный тон помогает ей держать его на расстоянии, которое, как подсказывал инстинкт, должно быть не больше вытянутой руки. Но и не меньше. Он был самым привлекательным мужчиной на ее пути, естественно, после Харри. Но тогда она была впечатлительной девятнадцатилетней девчонкой, а теперь стала опытной замужней дамой, хоть опыт ее исчерпывался одним-единственным партнером. И все же, принимая во внимание все в целом, она понимала, что впечатление, которое умел произвести Николас Оулд, только подтверждает его репутацию.

После прогулки они отправились купаться; они наперегонки поплыли к плавучей пристани ярдах в ста от берега, на которой потом и лежали, переводя дыхание и обсыхая на солнышке.

Николас, одетый в черные плавки (сложен он был не столь совершенно, как Харри, но таких, как Харри, действительно наперечет), производил впечатление — широкоплечий, с тонкой талией, ни грамма жира. Когда он, опершись руками о пристань, подтягивался, чтобы на нее взобраться, Тесса вдруг почувствовала, как тело ее, помимо ее воли, на это отреагировало, так что, пока он отряхивал воду с волос, она смотрела в сторону.

Он, в отличие от Харри, носил плавки, которые не подчеркивали того, что должны скрывать, но, когда он лег на спину, все равно нельзя было не обратить внимание на то, что находилось под ними.

Так же, как и на него самого. Она вдруг стала физически ощущать его присутствие, оно притягивало, как магнитное поле. Даже с Харри она не испытывала ничего подобного, «Может, хватит сравнивать!» — одернула себя она и перевернулась на живот. Это бессмысленно. Просто прими как факт то, что приезд сюда был предрешен, как он говорил. Нет, это не значит, что ты ни за что не несешь ответственности. Папа был прав. Этот человек появился в твоей жизни не случайно. Иначе почему ты именно в тот день была дежурным офицером? Почему он оказался на свадьбе? Почему твоя машина застряла в кювете? Он — тот самый нож, о котором ты просила, а ты все не можешь решить, следует его использовать или нет.

— Вас что-то расстроило? — спросил Николас. Он приподнялся на локте и изучающе смотрел на нее.

— Что? — не поняла она. — Простите, я задумалась…

— Судя по вашему виду, о чем-то очень далеком.

— Нет. — Она оперлась подбородком на руку и повернулась к нему. — Спасибо вам. Вы оказались правы. Мне это было просто необходимо. Как вы об этом догадались?

— Когда я вас увидел, вы были чем-то огорчены.

— Естественно. Слишком много проблем.

— Теперь они решены?

— Почему вы так считаете?

— У вас лицо просветлело.

От интонации, с которой он сказал это, Тесса напряглась, все стало вокруг каким-то расплывчатым, и лицо его, наклонившееся к ней, она видела смутно. Он собирался ее поцеловать, она знала это и поняла вдруг, что не в силах ни отстраниться, ни сказать хоть что-то. Не успели его губы коснуться ее, как зазвонил телефон. Он отодвинулся в сторону, резко приподнялся, выругался по-испански и, приподняв пробковое покрытие, достал из какого-то углубления радиотелефон.

— Да! — рявкнул он в трубку. Тесса увидела, как Николас, слушая то, что ему говорят, сурово хмурит брови. Потом, отключив телефон и убрав его на место, он тяжело вздохнул. У Тессы упало сердце. Плохие новости? Наконец он обернулся к ней и сказал сдержанно:

— Боюсь, сейчас прибудут новые гости. Моя мать со своими приятельницами в десяти минутах езды отсюда.

— Ваша мать?

Тессино чувство юмора взяло верх, и она расхохоталась. Сначала она заснула в кресле. Теперь его мать решила им помешать.

— Кажется, уик-энд идет не по плану, да? — сказала она сквозь смех. На мгновение его лицо исказилось гневом, но смешное всегда побеждает, и он расхохотался вслед за ней.

— Теперь мы квиты, — сказал он, сверкнув своими темными глазами.

— И что мне делать? — спросила Тесса, не отводя от него взгляда. Пусть сам решает.

— Что делать? — Он улыбнулся так, что у нее мурашки пробежали по коже. — Естественно, идти знакомиться с моей мамой.

Она была той самой элегантной дамой в красном, которую Тесса запомнила еще на свадьбе, только теперь на ней был зеленый льняной костюм и широкополая шляпа. Ее спутницами были столь же элегантная дама, по виду — ее ровесница, и очаровательная девушка лет двадцати. Когда Тесса вышла из-за спины Николаса, она заметила, что лицо леди Оулд исказилось гримасой разочарования, а потом они с подругой обменялись весьма красноречивыми взглядами. Но секунду спустя Рейна Оулд уже шла, ослепительно улыбаясь, навстречу сыну.

— Дорогой мой… Я сказала Мерседес, что ты не будешь возражать, если мы заедем к тебе на ленч. Мы выехали из Андорры после завтрака и были так близко от Агуас Фрескас… И Марии надо отдохнуть — она все время за рулем.

Тесса с восхищением наблюдала за тем, как Николас, изображая на лице восторг, поцеловал матери руку и чмокнул ее в щеку, а потом так же поприветствовал ее подругу. Девушке он только поцеловал руку. Потом он представил Тессу, сначала матери, затем маркизе де Кондеверде и ее дочери Марии дель Кармен.

— О, я же вас помню! — воскликнула Рейна Оулд, оглядев Тессу с головы до ног. — Я видела вас на свадьбе Хорхе… На вас была такая очаровательная желтая шляпка.

Блестяще! — отдала должное Рейне Оулд Тесса. Но помните вы меня потому, что на меня обратил внимание ваш сын.

— Да, — ответила она с милой улыбкой. — Моя мать и мать невесты — кузины.

— Ах да! Жена епископа. Мы с матерью Хорхе тоже кузины. — Она рассмеялась. — Всегда и везде родственные узы. — Она была удовлетворена хотя бы тем, что поняла, кто Тесса и откуда, но Тесса догадалась, что для своего сына она предназначила совсем другое.

— Какой приятный сюрприз, — сказал Николас матери таким тоном, что было ясно, по крайней мере Тессе, что именно он об этом думает. — Ты у нас мастер на сюрпризы, да, мама? Я счастлив пригласить вас на ленч. Но сейчас — прошу нас простить, нам надо переодеться. Мы как раз купались, когда вы позвонили. Скоро вернемся. Рафаэль поможет вам устроиться поудобнее.

И, взяв Тессу под руку, он быстро увел ее.

— Что за спешка? — спросила она. — Вы же сказали, что они остаются на ленч.

— Да. Но сначала я хочу сделать вот что… И, не успев опомниться, она оказалась в его объятиях. Он стал целовать ее так, что у нее закружилась голова.

Губы Николаса ласкали ее рот, глаза, виски, мочку уха, а потом, скользнув по шее, вновь вернулись к ее губам. А потом, спустя минуту, он чуть отстранился и заглянул ей в глаза.

— Я всегда довожу до конца то, что начал, — сказал он. — Но это — позже. Примите это как заявление о намерениях.

Тесса смогла только кивнуть в ответ. Потом она долго стояла под душем, пытаясь остудить разгоряченное тело и не менее разгоряченное воображение. Ее всю трясло, ноги подкашивались. Ухватившись руками за кафельную стену, она опустилась на пол, и вода лилась ей на спину.

Нечто подобное она чувствовала когда-то очень давно, с Харри. И к чему это привело, напомнила она себе. Еще один сексуальный тип! Тесса, ради Бога, будь осторожнее! Это твое слабое место. И ты уже не так юна, как та девушка, которая, судя по тому, какими глазами она смотрит на Николаса, влюблена в него по уши.

И тут ее наконец осенило. Так это же рыбная ловля, и наживка — эта очаровательная девушка.

Тесса вскочила на ноги. Теперь ясно, почему он так разозлился… Такие «случайные» визиты происходят постоянно. Леди Оулд без устали пытается женить сына!

И я была пренеприятнейшей неожиданностью, поняла Тесса. Поэтому она так расстроилась, застав здесь очередное увлечение своего сына. Здесь, в том самом доме, в котором, как она надеется, со временем поселится юная и невинная Мария дель Кармен. Неужели она действительно рассчитывала застать его в одиночестве? Впрочем, он говорил, что старается приезжать сюда как можно чаще. Наверное, иногда бывает и один — отдыхает от городской суеты. Это место на самом деле волшебное.

За ленчем она убедилась в правильности своей догадки. Она присутствовала при том, как человеку, не имевшему ни малейшего желания делать выбор, представляли очередную кандидатуру. Но почему его мать не хочет понять, что его это не интересует? Она не производит впечатления глупой женщины. Неужели она не видит, что за его безукоризненной вежливостью скрывается полное равнодушие?

«Зачем она это делает?» — удивлялась Тесса, но потом поняла, что для Рейны Оулд сын — центр мироздания, и она страстно желает, чтобы он выбрал то, что ему необходимо. Подходящую жену.

И она упорно отказывалась мириться с тем, что он выбирает только то, что хочет сам.

Хоть эти женщины были совершенно непохожи друг на друга, Тессе леди Оулд напомнила ее собственную свекровь, чье влияние на сына бывало порой чрезмерным. Долли Сэнсом была единственной женщиной, к мнению которой Харри прислушивался. Николас Оулд тоже слушал, но пропускал все мимо ушей.

Тесса сидела и восхищалась. Посмотрела бы я, как бы ты справился с Долли Сэнсом, мысленно говорила она ему. Что там говорится насчет матерей и их обожаемых сыночков?

Мария дель Кармен говорила мало, а ела еще меньше. Тесса съела авокадо с копченым окороком и перепелиными яйцами, весь до крошки, а девушка только повозила вилкой по тарелке. Мусс из лососины едва попробовала, так же как и изумительные шарики из теста, начиненные кремом и обжаренные с сахаром и корицей.

Неразделенная любовь? Или она расстроилась, застав здесь другую женщину? Бедняжка, пожалела ее Тесса. Не хотела бы я оказаться на ее месте.

Ленч продолжался, и Тесса почувствовала, что терпение радушного хозяина иссякает. И, поймав тяжелый взгляд, которым он посмотрел на мать, она ничуть не удивилась тому, что почти сразу после кофе Рейна с веселой болтовней и хохотом, который никак не выдавал ее истинных чувств, стала уводить гостей. Началась шумная процедура прощания — Тессе все это напомнило клекот разноцветных попугаев в клетке, а потом леди Оулд повела своих приятельниц к огромному серому «Мерседесу». Не подав вида, что она потерпела еще одно поражение, Рейна протянула руку Тессе.

— Рада была с вами познакомиться. Надеюсь, вы навестите меня в Лондоне. Нико вас привезет, да, Нико?

— Мама, не торопи события, — сказал он ей спокойно.

Она рассмеялась и сказала, кивнув в сторону Тессы:

— Но кому-то же надо это делать.

Они стояли и смотрели вслед удаляющейся машине, а потом Тесса подняла глаза на Николаса, глядевшего вдаль с таким выражением лица, что ее пробрала дрожь. «Что это, еще одна сторона его натуры?» — подумала она, и ей стало не по себе.

Почувствовав ее взгляд, он обернулся к ней.

— Извините, что так получилось, — сказал он, и она поняла, что говорит он искренне.

— Но вы же не знали, что получится именно так, — утешила его она.

— А с моей мамой никогда ничего не знаешь заранее. Хочет она только хорошего, но хорошо получается не всегда.

— Вы с моей мамой не знакомы, — сказала Тесса.

Он рассмеялся — настроение у него улучшилось. И, когда он сказал:

— Давайте забудем про наших мам, — намек, прозвучавший в его словах, был совершенно прозрачным.

Он взял ее за руку, она обвила пальцы вокруг его ладони. И тут же ее охватило такое возбуждение, что у нее зазвенело в ушах. Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ. Наклонившись, он поцеловал ее, и отклик был столь бурным, что он поразился тому, как сильно она, оказывается, сдерживала себя. Но сначала ему все-таки надо было избавиться от раздражения, накопившегося во время досадного визита.

— Давайте погуляем, — предложил он.

Обняв друг друга за талии, они пошли в сторону гор, и он снова удивил ее — оказывается, он отлично знал все здешние растения, цветы и птиц. Гуляли они долго. За это время он успокоился, напряжение ушло. Когда они вернулись на виллу, он снова был мил и раскован. Все было убрано, дом был залит лучами мягкого предзакатного солнца, а вода в заливе манила своей прохладой. Разгоряченный прогулкой по горам, он предложил:

— Хотите искупаться?

— С удовольствием.

Тесса пошла переодеться. Он вел себя совершенно по-дружески, но каким-то образом сексуальное возбуждение, в котором пребывали оба, все усиливалось, и Тесса просто сгорала от ожидания. Она ощущала его присутствие так остро, что ей даже стало не по себе.

Он отвел ее в маленькую бухту, где вода была такой прозрачной, что, когда они стали нырять со скал, видны были песчинки на дне. Потом они улеглись на огромный прогретый солнцем камень.

Тесса прикрыла глаза и задремала. А Николас смотрел на нее. Почему такая женщина — умная, образованная, интеллигентная — вышла замуж за Харри Сэнсома, который, Николас наводил справки, постоянно изменял ей? И почему она до сих пор живет с ним? Непонятно. Судя по тому, что рассказывала Тесса о своей работе, она была человеком знающим и способным. Зачем ей этот дурак? А Харри Сэнсом — дурак, иначе он не стал бы обманывать такую женщину. Может быть, это случай единства противоположностей?

Николас сам испытывал такое. Но обычно такие увлечения проходят быстро, а она вышла замуж так рано. Но почему же она до сих пор миссис Сэнсом? Не хочет признать поражения? Как-то не верится. В ней есть твердость и решительность, которые приходят со зрелостью. Наверняка из-за Харри Сэнсома она впала в депрессию, поэтому же скорее всего была одна и на свадьбе, и вчера утром.

Почему она приняла внезапное решение изменить привычный ход своей жизни, может быть, из-за него? А что, если они уже расстались? Так или иначе, но он был рад, что она оказалась здесь. Когда она перестала мучиться угрызениями совести, Николас увидел, как она естественна и очаровательна. Ему понравилось то, как она, приняв решение, сразу прекратила изображать из себя райскую птичку, готовую упорхнуть при первом приближении опасности. Нет, она сложила крылышки и стала клевать у него с ладони, с удовольствием отдалась новым ощущениям. Но в том, что клюв у нее острый, он не сомневался.

Когда они вернулись в дом, там стояла полнейшая тишина. Тесса удивленно посмотрела на него.

— Я отпустил слуг. Мы здесь вдвоем. Я решил, что сегодняшний вечер нам лучше провести наедине.

Тесса чуть напряглась. Но спросила спокойно:

— Разумно ли это? Да, мы в Испании, но и здесь есть террористы.

— Думаю, вы преувеличиваете их интерес ко мне. Я сделал что-то, что им не понравилось, они попытались наказать меня, но не думаю, что они долгими бессонными ночами обдумывают новое нападение. Я теперь ученый. Уверяю вас, я получил хороший урок.

— Будем надеяться, что вы верно оценили ситуацию.

— Чтобы вас окончательно успокоить, скажу, что дом оснащен новейшей системой безопасности. Перед тем, как слуги ушли в деревню, Рафаэль включил ее. Если кто-нибудь, у кого нет такого вот деактиватора, — он показал ей небольшую коробочку, — подойдет к дому ближе, чем на пятьдесят ярдов, включится сигнализация и здесь, и в полицейском участке в Кадаке. Вы удовлетворены?

— Да.

— Отлично. Теперь — в душ. Надо смыть соль.

Стоя под душем, Тесса поглядывала на дверь, ожидая увидеть тень за стеклом и руку, дверь отодвигающую, но этого не произошло.

Он знал, как ее распалить.

Терраса была пуста, только откуда-то доносилась музыка. Пианино, гитара, контрабас и голос Эллы Фицджеральд, певший какую-то тягучую песню. Музыка соблазна.

«Да, — подумала она, почувствовав, как забирает ее музыка, — он отлично выстроил мезансцену, теперь — твой выход». И усмехнулась. А теперь: «Пройдите в номер 797. Ваше время истекло».

Она стояла, опершись на перила, сердце колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди, и тут он подошел к ней и молча ее обнял. Почувствовав его прикосновение, она откинула все сомнения. Она хотела этого мужчину и не собиралась ни от чего отказываться. Бывает такое мгновение, когда реальность отступает и мечты осуществляются. И она, забыв про все, что могло ее удержать, отдалась этим мечтам.

Николас, как она и предполагала, оказался великолепным танцором. Он уверенно вел ее, и она просто следовала его движениям, легкая, как пушинка. «О да, — подумала она, — пришел твой час, Тесса. Помнишь эту старую песню: „Ты, ночь и музыка“? Все это здесь, с тобой…» Закрыв глаза, она отдалась на волю его, ночи и музыки.

Они протанцевали один танец, медленный и нежный, потом второй, третий, и, как туман, окутывало их предвкушение близости. Они не разговаривали, просто скользили в танце по террасе, и ее рука лежала на его сильном плече, она чувствовала движения его мускулистых ног, он вдыхал ее нежный аромат, ее грудь касалась его. Он держал ее крепко, но не прижимал к себе слишком близко. Она догадывалась, что он возбужден, но он не демонстрировал этого нарочно. Она улыбнулась ему в плечо. Это — потом.

Музыка стихла. Он остановился и, не отпуская ее, спросил:

— Хочешь выпить?

Она покачала головой. Они обменялись долгим молчаливым взглядом. Слова были не нужны.

Он взял ее руку и, повернув ее ладонью кверху, поцеловал, легко коснувшись ее языком. В ушах у нее зазвенело, она судорожно сглотнула, чтобы избавиться от этого ощущения. Взяв ее за руку, он повел ее в дом, и она послушно пошла за ним, и там, на огромной кровати в его строгой, почти аскетичной спальне, он показал ей, что такое настоящая, взаимная страсть.

Тесса считала, что нет того; чего бы она не знала о сексе, — Харри научил ее всему, но она ошибалась. Харри был специалистом в технике секса, о богатстве чувств он не имел ни малейшего представления. Николас показал Тессе, что значит «обладать друг другом». Она даже представить себе не могла, в какие заоблачные выси можно улететь, какие наслаждения можно испытать. Ей казалось, что она умирает от счастья, она кусала себя за руку, чтобы не закричать. Никогда она не подозревала, что может вызывать в мужчине такое восхищение. Да, Харри всегда заботился о том, чтобы она получила оргазм, но теперь она понимала, что делал он это только для того, чтобы удовлетворить свою гордость, а ее удовольствие было лишь сопутствующим моментом. Потом, много времени спустя, думая об этом — а делала она это почти непрерывно, — поняла она, в чем разница между этими двумя мужчинами. Харри занимался сексом. Николас Оулд занимался любовью. И благодаря ему Тесса узнала, что такое — быть щедрым с другим. В Харри не было щедрости, только жадность. Николас Оулд доводил ее до оргазмов, которые сводили ее с ума, потом нежно приводил ее в чувство и снова доводил до исступления. И так — бесконечно.

Тесса потеряла представление о времени, забыла, кто она и где, и купалась в волнах немыслимого наслаждения. А он словно набирался сил от ее оргазмов. И, только заметив, что она начала уставать, он позволил себе кончить, но не вел себя так, словно он — чемпион, единственный и непобедимый, что было для Харри совершенно естественным, а отдался удовольствию с той же радостью, что и она, и они слились в последнем объятии.

12

В Гатвике шел дождь, и, когда Тесса спустилась по трапу, к ней подошел элегантный седовласый мужчина с зонтом.

Поклонившись ей, он сказал:

— Добрый вечер, миссис Сэнсом. Мистер Оулд распорядился оказать вам необходимую помощь. Я пройду с вами через таможню и паспортный контроль. Машину вашу привели в порядок и доставили сюда. Она ждет вас у выхода. Надеюсь, полет прошел нормально?

«А что будет, если я скажу нет?» — подумала Тесса, но спрашивать об этом не решилась — слишком уж участливо он говорил. В конце концов, его послали помочь ей. То, что Николас заботился об этом, немного подняло ей настроение. Значит, все-таки с глаз долой, но из сердца не вон.

— Все было отлично, — уверила его она.

По правде говоря, она едва обращала внимание на то, что происходило, потому что была занята тем, что в мыслях заново переживала каждое мгновение прошлой ночи. Ведь, вернувшись в Лондон, к обычной жизни, ей надо будет избавиться от этих воспоминаний. Для того, что ей предстоит, ей понадобится холодная голова и выдержка. Да, прошлой ночью с ней произошло нечто невероятное. А теперь пора спуститься на землю.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил ее спутник.

— Благодарю вас, абсолютно ничего, — ответила Тесса. Спасибо, у нее всего хватает, даже с избытком.

Даже в отсутствие Николаса упоминания его имени было достаточно, чтобы все свершалось как по мановению волшебной палочки. Тесса безо всяких затруднений прошла паспортный контроль — ее сопровождающий предъявил некий документ, уничтожающий любые препятствия — и таможню. К выходу из аэропорта подъехал ее «Гольф», сияющий и сверкающий, словно только что с завода. Водитель забрал у портье Тессину сумку, положил ее в багажник и распахнул перед Тессой дверцу.

«Надо ли давать на чай?» — думала Тесса, благодаря обоих, но решила, что не стоит.

Но надо будет выяснить, во сколько обошелся ремонт «Гольфа», и послать чек.

Назад — на грешную землю, вздохнула она, выезжая на шоссе. Волшебство кончилось, и ее охватила тоска.

Прошлой ночью она спала крепко и без сновидений, а когда открыла глаза, увидела, что лежит одна в огромной кровати Николаса и на часах 10.58 утра. Он привык вставать рано, а ее оставил спать и набираться энергии, которую она вчера ночью растратила, кажется, до последней капли. И второе утро подряд чувствовала она себя на миллион долларов, нет, на десять миллионов! «Вернее, — подумала она удовлетворенно, — сегодня я просто бесценна».

Николас убедил ее в этом. За все годы жизни с Харри у нее не было такого замечательного утра, ни разу не просыпалась она такой счастливой — и душой, и телом. А может, с ней произошло чудесное превращение? Выпрыгнув из кровати, она пошла в ванную и осмотрела себя в зеркале. Следов нет. Да, он оказался страстным любовником, но — удивительно нежным. Харри никогда нежным не был. Он считал, что нежность — проявление слабости, недостойное настоящего мужчины, и поэтому часто ласкал Тессу до синяков.

Николас Оулд был не таким. Страсть и нежность — и Тесса утонула в волнах чудесных ощущений. Раньше она даже не знала, что это такое — раствориться в другом. Эта ночь все изменила. И к прошлому возврата нет. «Слава Богу!» — вдруг подумала она.

Залезая под душ, она пыталась угадать, что он придумал на сегодня. Будем надеяться, что что-нибудь подобное вчерашнему. Здесь есть столько укромных уголков, где двое могут забыться друг в друге. При одной только мысли об этом ее бросило в жар. «Да, попалась птичка в сети», — подумала она.

Она вытиралась, когда кто-то постучал в дверь.

— Минутку! — крикнула она и стала искать свои шорты и маечку. Вечером Николас раздевал ее долго и с удовольствием, целуя ее и лаская так, что к тому моменту, когда на ней не осталось ничего, она уже изнывала от желания. Но одежды ее в комнате не было, только в изножье кровати лежал белый шелковый халат. Запахнувшись в него, она сказала:

— Войдите!

Это была горничная с подносом, на котором стояли кофейник, чашка с блюдцем и запотевший стакан с апельсиновым соком. Когда она ставила его на стол, Тесса заметила около кофейника конверт.

— Buenas Dias[2], — сказала горничная, улыбаясь. — Quiere usted algo mas, Senora?

Тесса поняла, что ее спрашивают, не нужно ли ей что-нибудь, и ответила:

— No, gracias.

Горничная вышла, и Тесса взяла конверт. На нем не было ничего написано, но он явно предназначался ей. В конверте было письмо, написанное от руки. На нем стояли дата и время — восемь тридцать утра. Без обращения. «Наверное, это умно и предусмотрительно», — подумала она, почему-то сразу расстроившись.

«Мне очень жаль, но рано утром позвонили из Франкфурта, и мне срочно надо уехать. Увы! — это от меня не зависит. Да, слишком много досадных случайностей, но я был счастлив нашей встрече. Надеюсь, она повторится. Обещаю, в следующий раз все сложится удачно. Оставляю свой домашний номер телефона. Надеюсь, ты позвонишь.

Hastapronto.

Н».

В конверте лежала его визитная карточка, на которой был вычеркнут телефон банка и вписан от руки другой номер.

Тесса опустилась на краешек кровати. Ей было до боли обидно. Уехал! Его здесь нет!

Она снова перечитала записку. Там написано — до скорой встречи. По-испански — «hasta pronto». Он хочет увидеться с ней снова. Но так ли сильно его желание, как ее?

Нет, не надо больше с ним встречаться. Это слишком рискованно и опасно для нее.

Прошлая ночь помогла ей во многом разобраться, но она ждала, что сегодня все это завершится на высокой ноте, что она возьмет от него все, что сможет, потому что другого случая не будет, и отдаст ему столько, сколько он пожелает.

И больше не увидится с ним никогда.

Она прекрасно понимала, что в его мир у нее только временная виза, но — не повезло, даже этот визит прервался так неожиданно.

Сама посуди, уверяла себя она, судьба устроила это для того, чтобы ты наконец глотнула той свободы, которой искала. Возможно, это все, что она имела тебе предложить. Это и так гораздо больше, чем ты ожидала. Постарайся не забывать, что это не дает тебе права впутывать почти незнакомого человека в историю, которая, возможно, повлечет за собой скандальный развод. Сколько раз объясняла тебе мать, что, когда страстно чего-то желаешь, получаешь порой совсем другое.

Сложив записку, она положила ее в конверт и сунула в бумажник. Приедет домой — сожжет.

Завтракать ей совсем не хотелось — пропал аппетит, поэтому она пошла в последний раз искупаться. Хоть капельку удовольствия получит. Она лежала на песке и вспоминала прошлую ночь, каждый взгляд, каждое прикосновение… Солнце стало припекать ей спину, и она перевернулась на живот.

Час спустя, вернувшись в комнату, чтобы принять душ, она увидела, что сумка ее собрана, вещи, в которых она приехала, выстираны и отглажены.

В двадцать минут второго, после ленча, состоявшего из копченой лососины и яичницы с тостами, Рафаэль сказал, что машина ждет. Он нес сумку, она шла за ним. Перед тем, как сесть в машину, она обвела взглядом дом, море, горы.

— Кажется, вам понравилась Агуас Фрескас, — сказал Рафаэль, улыбаясь.

— Очень понравилась! — ответила Тесса.

В Хероне ее встречал тот же самый испанец. Она отдала ему разрешение на въезд, которое он же и выписывал, и он проводил ее в «Гольфстрим». Полет прошел без приключений, и, когда они приземлились, в Гатвике снова шел дождь.

«Ну что ж, — включив дворники, подумала Тесса раздосадованно, — вот ты и вернулась.

Как было бы здорово пожить в волшебной стране еще хоть чуточку…»

В квартире ее встретил Сарж — подняв хвост трубой, он стал тереться об ее ноги и громко мурлыкать. Она взяла его на руки, и он уткнулся мордочкой ей в плечо, показывая, как по ней соскучился.

— Я вернулась, Сарж. Извини, что меня так долго не было. Я теперь не буду уезжать так далеко.

Она как следует его накормила, а потом стала разбирать сумку и обрадовалась, увидев, что туда положили и белый шелковый халат. Интересно, случайно или специально? Как бы то ни было, возвращать его она не станет. Пусть останется на память. Она поднесла его к лицу — все еще пахнет «Мицуко». Тесса положила его в самый низ бельевого ящика и разложила остальные вещи, а потом проверила автоответчик. Харри заходил домой — он прослушал все сообщения, но своего не оставил. Он, видимо, просто заглянул сюда и тут же ушел, потому что все было убрано. «Значит, ему по-прежнему нечего мне сказать», — подумала она равнодушно.

Она зашла к соседу, сказать, что вернулась, и подарила ему бутылку джина, купленную в дьюти-фри в Хероне. Дома заварила себе чай и стала разбирать почту, которую Харри просто вывалил на журнальный столик. Счета и какая-то ерунда. Она выписала чеки по тем счетам, которые валялись уже десять дней, а потом, взяв ручку и бумагу, написала-таки, правда, не с первой попытки, благодарственное письмо Николасу Оулду.

«Благодарю вас за упоительный уик-энд. Я никогда его не забуду, но, боюсь, повторить его не удастся.

Вы были правы — мне действительно нужно было отдохнуть, и вы мне предоставили такую возможность. Благодаря вам и Агуас Фрескас я смогла разобраться наконец в своих проблемах.

Если вы пришлете мне счет за машину, которая — снова благодаря вам — приведена в отличное состояние, я выпишу чек на соответствующую сумму».

Она не могла решить, как закончить письмо, и просто подписалась: «Тесса».

Честно и откровенно, решила она, и написала на конверте адрес на Итон-сквер. Испытывала она на самом деле совсем другие чувства, но — с этим придется смириться.

С одним делом покончено. И она взялась за другое письмо — в отборочную комиссию, утверждающую кандидатуры на должность старшего инспектора.

Опять она набросала несколько вариантов, пока не вышло именно то, чего она хотела. Тесса переписала письмо набело и отложила в сторону. Потянулась в кресле, взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что уже половина десятого. Она отправилась на кухню, достала из холодильника бутылку вина и налила себе полный бокал — ей хотелось избавиться от воспоминаний о том, что делала она в это же время вчера…

«Справлюсь, не могу не справиться», — подумала она и пошла к телефону.

Обычно она звонила домой каждое воскресенье, но из-за Брамшила одну неделю пропустила, поэтому теперь ей пришлось выслушивать десятиминутный рассказ Доротеи о том, что у отца состояние без изменений.

— А как у тебя дела? — спросила наконец мать.

— Отлично, — солгала Тесса.

— Ты приедешь в следующие выходные? У твоего отца в воскресенье день рождения.

— Да, конечно, — уверила ее Тесса, которая, к стыду своему, об этом совсем забыла.

— Хорошо. Познакомишься с новым архидиаконом. Вряд ли твой отец одобрил бы эту кандидатуру, но нынешняя церковь, как, впрочем, все и вся вокруг, давно утратила былые позиции.

«Не говори за других, — подумала Тесса, положив трубку. — Я наконец разобралась со своими…» Вернувшись на кухню, она налила себе еще вина и заглянула в морозилку — после ленча она ничего не ела, — но то, что она там нашла, аппетита не пробудило. Что ж ты так, сказала она себе. Нечего привередничать — сказка кончилась, ты вернулась в обычный мир.

Она перешла с бокалом в гостиную, включила телевизор. Показывали «Любовь Томаса Крауна», ее любимый старый фильм. Но, когда дошло до эпизода с шахматами, она вдруг поняла, что не может смотреть свою любимую эротическую сцену. Слишком уж это напоминало ей о прошлом вечере. Когда Фей Доновей и Стив Маккуин начали целоваться, она телевизор выключила. Так не пойдет! Это был однодневный эпизод, все, история закончена. Ну, займись делом, не сиди сложа руки.

Чем заняться?

Господи, ну можно же что-нибудь придумать…

Харри нет, значит, стирать и гладить нечего. С Николасом разобралась, заявление написала, маме позвонила, счета оплатила. Делать больше нечего.

Взяв бокал, Тесса опустошила его и снова направилась к холодильнику.

Выпив целую бутылку «Сансерр», она крепко заснула. Сарж свернулся калачиком в ее ногах.

Харри тихо прикрыл за собой дверь квартиры Мэнди, зашел в лифт и, прислонившись к стене, широко зевнул. Волосы у него были растрепанные, глаза сонные, пиджак он небрежно перекинул через плечо. Ему надо было с утра на службу, но больше всего ему хотелось вернуться назад к Мэнди, забраться в ее теплую постельку, в которой он только что провел четыре часа и не спал ни минутки. А теперь — как бы здорово было как следует выспаться и восстановить силы. Эта Мэнди — не баба, а ураган. Он вымотался вконец, но — надо ехать домой, в Миллуолл, переодеться — и в Баттерси, на смену. Он взглянул на часы. Четыре утра. Снова зевнув, Харри вышел из лифта и пошел к стоянке, устроенной на месте старого склада. Он бесшумно направился к месту, где оставил свой бесценный «Форд Сьерра Косворт», купленный вместо «Ягуара». Стоянка всегда отлично освещалась — чтобы отпугивать воров, поэтому, свернув за угол, он увидел их сразу. Два подростка, этакие дети улицы — кроссовки с развязанными шнурками, рваные джинсы, бейсбольные куртки и кепки козырьками назад. Один стоял на стреме, а другой отверткой ковырялся в замке машины — гордости Харри — и никак не ожидал, что в такой час на стоянке кто-нибудь появится.

Харри пришел в ярость. «Косворт», который он называл «Зверем», был частью его самого, любимой и лелеемой. А этим сопливым подросткам вздумалось на нем покататься!

— Вы, сукины дети, а ну, брысь отсюда! — взревел он. — Да как вы смели… — И Харри бросился к ним.

Они оглянулись, увидели его — огромного, пунцового от злости, мчащегося прямо на них. Тот, который стоял в сторонке, пониже и помладше — лет пятнадцати, не больше, — сразу кинулся бежать. Второй — постарше и повыше, угрожающе сжал в руке отвертку, но, когда разглядел Харри получше, передумал. Но было поздно. Харри напрыгнул на него и бросил на бетон. Харри навалился на парня, а тот извивался под ним, пытаясь высвободиться.

— Ах ты, засранец! — завопил Харри и, приподнявшись, схватил его за плечо, чтобы перевернуть лицом к себе. Парень в панике вывернулся, стиснул в руке отвертку и, собрав все силы, пырнул Харри в грудь.

Харри удивленно посмотрел на него и с тем же удивленным выражением лица рухнул на спину. Топот убегавших ног замер вдали. И — тишина.

13

Тесса, гоня прочь сладостные воспоминания, пыталась сосредоточиться на бумагах, кипой лежавших на столе. И тут зазвонил внутренний телефон.

— Инспектор Сэнсом.

— Тесса, можешь заглянуть ко мне на минутку?

— Да, сэр, — ответила она, стараясь говорить бодро.

Она с облегчением закрыла папку, над которой сидела, и отложила ее в сторону. Потом встала, оправила юбку, взяла пиджак. Может, дадут какое-нибудь интересное задание? Она никак не могла войти в рабочую колею. Все утро, несмотря на легкое похмелье, она постоянно возвращалась мыслями к Николасу Оулду. Тесса пыталась сосредоточиться на работе, но получалось это с трудом. Идя по длинному коридору, она молилась об одном — чтобы ей дали трудное дело, в котором придется копаться и копаться. Чтобы была куча свидетелей, которых нужно опрашивать, море информации, в которой нужно разбираться. Тесса постучала в дверь кабинета суперинтенданта.

— Войдите.

Закрыв за собой дверь, Тесса улыбнулась:

— Вы меня вызывали, сэр?

Дейв Хокинс, стоявший у окна, повернулся к ней.

— Это ты… Тесса.

Что-то было в его интонации такое, от чего улыбка сползла у нее с лица и по спине пробежал холодок. Она знала и этот тон, и выражение лица, ему обычно сопутствовавшее. И отлично знала, что они значат.

Отойдя от окна, Дейв Хокинс подошел к ней.

— Садись, Тесса.

Она покачала головой.

— Харри, да? — услышала она свой голос. — Что-то случилось с Харри?

«Она не могла не догадаться, — беспомощно подумал Дейв Хокинс. — Она так давно служит, что прекрасно знает, как это происходит».

— Да, — подтвердил он бесстрастным тоном, которым научился говорить после того, как впервые столкнулся с тем, что называется внезапной смертью». — Харри мертв, Тесса. Его тело было найдено сегодня утром в Уоппинге, на автостоянке у жилого дома. Ножевая рана в груди. По-видимому, он застал кого-то, кто пытался взломать его машину. На замке — следы от отвертки, которой, судя по ране, его и закололи. Мне очень жаль…

Он увидел, как она глубоко вздохнула, чтобы прийти в себя.

— Когда? — спросила она.

— Вскрытие это установит. Скорее всего рано утром. К сожалению, обнаружили его только в восемь двадцать. Один из жильцов дома пришел за своей машиной.

Тесса кивнула.

— Вы сообщили его матери? — спросила она наконец.

— Туда послали кого-то из Уоппинга. Ты же знаешь, как действуют, когда убит полицейский.

— Да, — ответила Тесса и переспросила: — В Уоппинге?

— Они ходят по квартирам, чтобы выяснить, у кого он был, — солгал Дейв Хокинс. Они все узнали через полчаса после того, как обнаружили тело. В доме только двадцать квартир, на каждом этаже по четыре. Со временем Тесса узнает про Мэнди Баррет, но сейчас пусть справится с первым ударом.

А может, она уже знает. Кажется, это известно всем вокруг. Образ жизни Харри Сэнсома не был тайной ни для кого.

— Ты сейчас лучше иди домой, а мы со всем разберемся, — сказал он. Как это глупо, как бессмысленно. А полицейский был хороший. — Я договорюсь со следственным отделом, они приедут к тебе. Будь уверена, мы сделаем все возможное. Тебя отвезут. Хочешь, с тобой кто-нибудь побудет?

Николас Оулд. Имя это всплыло тут же. Ей вдруг до боли захотелось видеть его, но она себя одернула. Он не должен иметь к этому никакого отношения. Кроме того, она даже не знает, где он сейчас.

— Нет, сэр, — сказала она.

— Тогда я просто попрошу кого-нибудь тебя отвезти.

— Я не поеду домой, — сказала Тесса. Взглянув на него, она поняла, что сказала это тоном, которым обычно не говорят со старшими офицерами, и добавила спокойнее: — Если вы не возражаете, сэр, я останусь здесь и займусь делами.

— Лучше не надо. — Дейв Хокинс был тверд. — Тебе необходимо прийти в себя.

— Да, сэр, — ответила она послушно, поняв, что спорить бесполезно.

Он взял телефонную трубку, и тут в дверь постучали. Вошла сержант Дейс по кличке Ma, полная спокойная женщина, отлично умевшая работать с перепуганными свидетелями.

— Я решила, что инспектору Сэнсом чашечка чая не повредит, сэр.

— Замечательно, Ма.

Тессу взяли под руку и усадили за стол.

— На, детка, выпей.

Тесса послушно поднесла ко рту кружку с чаем, сделала глоток и поморщилась.

— Он с сахаром…

— Так и надо. Давай-ка пей.

Но Тесса не могла заставить себя пить сладкий чай. Поэтому просто сидела, обхватив ладонями кружку. Кружка была горячая. А руки холодные. И ей было холодно. Харри больше нет, сказала она себе. Харри нет… Нет Харри… Но это — пустые, бессмысленные слова. И вдруг она поняла: «Я свободна». Не нужно ни с кем бороться. Не нужно развода. Харри умер. Больше не придется ждать его с работы, вздрагивать от шума захлопываемой двери. Не будет больше рубашек и кальсон, брошенных на пол в спальне, незакрытых тюбиков зубной пасты, мокрых полотенец, кинутых на край раковины. И ревущей из магнитофона музыки больше не будет. И скандалов тоже.

Харри нет.

Вдруг что-то горячее потекло у нее по ногам, и она поняла, что опрокинула на себя кружку с чаем. Ма Дейс тут же засуетилась и подняла Тессу со стула.

— Извините, — пробормотала она.

— Ерунда. Пойдем, тебе надо переодеться.

Она увела Тессу, а Дейв Хокинс поднял трубку и сказал:

— Йен? Это Дейв Хокинс… Ты уже знаешь? Да, конечно… Все, что положено… Мы с тобой оба… Ну почему именно Харри Сэнсом? Да, не на службе, но в некотором смысле… Понимаешь, о чем я? Да, я ей только что сказал… В шоке, но ты же знаешь Тессу. Держится. Послушай, Йен, я вот подумал… Ее мать далеко, а вы с Тессой друзья… — Он с облегчением рассмеялся. — Именно поэтому я о тебе и подумал… Да, как только сможешь. Иди прямо ко мне. Спасибо тебе, Йен.

— Как она? — спросил Йен Маккей у вошедшей в Тессину гостиную Ма Дейс.

— Никак, сэр. Ни словечка не говорит. Словно одеревенела. Я дала ей пару таблеток, ничего сильного, обычное успокаивающее. То, что нужно в таких случаях. Ей надо расслабиться. У нее есть родственники?

— В Дорсете живут ее родители. Я позвоню матери. Других родственников я не знаю.

— А Сэнсомы?

— У них своих забот хватает.

— Надо, чтобы кто-нибудь побыл с ней, сэр.

— Я побуду, — ответил Йен. — Мы с Хокинсом договорились.

Ма кивнула, а потом сказала, сокрушенно покачав головой:

— Это ж надо же, Харри Сэнсом! Кто бы мог подумать! Вы его знали, сэр?

— Я был инспектором в Харингее, когда он там служил.

— А я работала с ним в Баттерси несколько лет назад. Хороший был полицейский.

«И плохой муж, — подумал Йен. — Глупый, сукин сын. Прыгал по чужим кроватям, а Тесса сидела дома и ждала его. И все потому, что ревновал. Вот идиот! Прощай, Харри, земля тебе пухом».

Тесса проснулась. Во рту было сухо, тяжелая голова гудела. На часах было 19.12. Из-под двери пробивалась полоска света. Наверное, это Йен ее сторожит. Он уже пришел, когда она стала засыпать от того, что Ма подмешала ей в чай. Нечего ему здесь делать. Никого она не хочет видеть. Хочет остаться одна и подумать. Думать надо — слишком много накопилось всего, в чем нужно разобраться. Если они беспокоятся, не сделает ли она с собой чего-нибудь страшного, то зря. Самое страшное она уже сделала. И, как выяснилось, совершенно напрасно. Теперь придется расхлебывать.

Она медленно встала, как в тумане добралась до ванной, умылась ледяной водой, почистила зубы и немного пришла в себя. Сунула ноги в шлепанцы, накинула халат, причесалась, не глядя в зеркало, и пошла в гостиную, где увидела не Йена, а маму, сидевшую в кресле и смотревшую новости по четвертому каналу.

— Мама! Ты когда приехала?

— Тесса… — Доротея вскочила и обняла дочь, давая этим понять, что понимает всю тяжесть ситуации. — Позвонил суперинтендант Маккей, сообщивший о кончине твоего супруга, и я сразу поехала к тебе. — Сказала она это так, будто Харри совершил очередной недостойный поступок. — Твоего отца я оставила на Риггза. За ним сейчас особого ухода не требуется, с ним миссис Хоббс одна управляется. Я пробуду с тобой столько, сколько понадобится.

— А где Йен?

— Ты про суперинтенданта Маккея? Я его отослала. Я приехала, и в его присутствии необходимости нет. Он предлагал помощь, но я сказала, что мы сами справимся, и поблагодарила за заботу. Он был, кажется, немного обижен.

Тесса прикусила губу, представив себе эту сцену.

— Кто-нибудь звонил?

— Непрерывно, но я включила автоответчик. — Она оглядела дочь с головы до ног. Бледная, глаза туманные, скорее всего из-за лекарств. Голос ровный, держится спокойно, но от своей дочери Доротея иного и не ожидала.

— Я делаю тушеную курицу, будет готова, — она взглянула на часы, — минут через сорок. Ты голодна? Может, пить хочешь? После этих таблеток всегда жажда мучит.

— Знаешь, я бы выпила, только не чаю. Меня весь день чаем поили. Пожалуй, джина с тоником.

— Отлично. Пойду принесу лимон.

Мать пошла на кухню, а Тесса села в кресло и облегченно вздохнула. Присутствие матери ее успокоило, она человек практичный и здравый и поможет Тессе справиться с бурей эмоций, не даст утонуть в болоте переживаний.

Доротея подала ей бокал, и Тесса жадно стала пить.

— То, что нужно. Есть какие-нибудь новости?

— Может быть, на автоответчике. По Би-би-си передали, что, по-видимому, твой муж вспугнул воров, собиравшихся угнать его машину.

— Понятно, — сказала Тесса и не стала расспрашивать дальше.

Доротея уселась в кресло и сказала:

— Не буду притворяться, будто очень огорчена случившимся. Я твоего мужа знала плохо, то, что знала, мне не слишком нравилось, и ничто не изменит моего мнения — это был поспешный брак, и оба вы поступили тогда необдуманно. — Она помолчала и добавила: — Но ты, кажется, и сама пришла к этому выводу.

Тесса взглянула на нее с нескрываемым изумлением, а она продолжала:

— Я не привыкла выказывать свои чувства, но это не значит, что я не понимаю того, что вижу. Уже много лет твой муж не приезжал к нам вместе с тобой. Я даже не помню, когда в последний раз его видела. И с нами ты о нем не говорила. Вы жили вместе, но не думаю, что это был счастливый брак. — Она пристально посмотрела на дочь. — Я права?

— Да, — вынуждена была ответить Тесса, пораженная материнской прозорливостью.

— Не мое было дело вмешиваться в ваши отношения, но, если бы ты спросила моего совета, я бы его дала. Правда, ты редко обращалась за советами ко мне, ты всегда прислушивалась к отцу. — Сказано это было спокойно, без обиды. — Боюсь, отныне тебе придется довольствоваться только мной.

— Ты никогда не одобряла того, что я служу в полиции, да?

— Не думаю, что это подходящее занятие для женщины. Преступления чаще всего совершаются мужчинами, пусть они в этом и разбираются.

— Знаешь, а у вас с Харри было больше общего, чем ты предполагаешь. Он считал точно так же.

— Правда? — Доротея удивленно вскинула брови. — Никогда с ним не беседовала, поэтому не знала, что он думает.

— Он, как и ты, придерживался на этот счет твердого мнения, — решила защитить Харри Тесса.

— Которое явно противоречит твоему. Поэтому ваш брак и не удался?

Тесса снова удивилась. За долгие годы она привыкла к мнению, что Доротея Паджет — женщина бесчувственная и занимается только тем, что распоряжается другими так, как это удобно ей. А оказывается, она придерживается принципа: «Слушай, смотри и молчи».

— Да, — призналась Тесса, впервые сказавшая об этом вслух.

— Что ж, теперь его нет, — сказала Доротея, — и ты сможешь идти своим путем. Ты же этого хочешь?

Тесса снова поразилась тому, как проницательна мать.

— Почему ты раньше со мной об этом не говорила?

— Потому что ты любую критику воспринимала как сомнение в твоем выборе, из чего я сделала вывод, что ты и сама поняла свою ошибку.

— Кажется, в нашей семье разговаривают по душам, только когда кто-нибудь умирает, — сказала Тесса резко. Правда действительно глаза колет, но хорошо хоть, что ей не нужно больше это скрывать.

— Люди моего поколения считают, что не пристало совать нос в чужую жизнь.

— Но с папой ты, наверное, говорила.

— Твоему отцу всегда было легче общаться с Господом, чем с ближними. В каждом браке свои трудности. Мои все были связаны с жизнью и смертью твоего брата. — Доротея помолчала. — С этим ударом твой отец не сумел справиться.

— А ты?

— Меня так просто не сломить. О Руперте я буду горевать до самой смерти. Он был моим сыном, и я любила его. Харри был твоим мужем, и не думаю, что в последнее время ты его любила. В этом вся разница.

— Ты права, — согласилась наконец Тесса. — Я собиралась расстаться с ним. Сейчас это уже неважно, но лучше бы мы развелись.

Доротея вдруг встала.

— Пойду посмотрю на курицу. Ты что хочешь на гарнир — рис или картофель?

— Что? Ах да… Пожалуй, рис…

«А я считала, что она ничего не знает, что ей безразлична моя жизнь, — думала Тесса. — Почему мне не приходило в голову, что, хоть мама и не выказывает своих чувств, они все-таки у нее есть? Что-то же я поняла, когда умер Руперт». И она представила себе, что творится сейчас в доме Сэнсомов. Нет, она предпочитает сдержанность своей матери.

Может быть, в этом я была виновата перед Харри. Он был таким сентиментальным, а во мне этого нет. Правда, сентиментальность — это одно, а чувственность — другое. Меня трогала музыка или красота природы, его — нет. Она тяжко вздохнула. Теперь уже поздно об этом думать.

Смешно, но в последний уик-энд они словно в прятки друг с другом играли. И доигрались.

Нет! Она вспомнила вдруг Николаса Оулда и прикусила губу. Не буду о нем думать. Одно хорошо — Харри уже не сможет натворить глупостей, чего было бы не избежать, если бы он узнал…

Поскольку Доротея считала, что в кухне едят только слуги, ужинали они в столовой. Тесса наливала вино, Доротея раскладывала по тарелкам курицу, тушенную в красном вине с грибами, оливками, перцем и чесноком, и рис. Тесса ела двенадцать часов назад, и то только тост с джемом, и поняла, что страшно проголодалась. Когда они сели, зазвонил телефон, но тут же включился автоответчик.

Некоторое время они ели молча, потом Доротея спросила:

— А что насчет похорон? Надо все сделать как следует. Или полицейских хоронят как военных — по особому ритуалу?

— Да, — ответила Тесса. — По особому. Пусть это тебя не заботит. Этим буду заниматься не я. Обычно оплакивает усопшего вдова, но, думаю, его мать справится с этим лучше. Свадьбы и похороны — главные события в жизни Сэнсомов. Свадьбу сына ей устроить не дали, так что пусть занимается похоронами. Не сомневаюсь, она позаботится о том, чтобы все было как следует.

Доротея поджала губы.

— Она тебе звонила?

— Нет, и не думаю, что позвонит. Клан Сэнсомов никогда не считал меня своим членом, даже почетным. Думаю, со мной не будут советоваться, от меня потребуется одно — сыграть роль вдовы.

Доротея не терпела притворства и спокойно приняла то, что дочь не проявляет «положенных» чувств, поэтому Тесса могла говорить с ней откровенно.

— Да, я разлюбила Харри, но это не значит, что я не скорблю о его смерти. Все это так жестоко, так бессмысленно. Если бы он был жив, ему надо было бы дать мне развод и найти женщину, которая была бы ему подходящей женой.

— Что значит «подходящей»?

— Такой, которая с радостью принимает необходимость повиноваться мужу.

Доротея снова поджала губы.

— Ребенком ты была такая послушная, — сказала она, — но служба в полиции пробудила твое стремление к независимости. Чего, честно признаться, я в тебе не предполагала.

— Говорят же про тебя, что ты видишь только то, что хочешь видеть.

— Говорят, и это верно подмечено. — Она помолчала. — Этим и твой муж страдал, так ведь?

Тесса одобрительно кивнула.

— Ты видела гораздо больше, чем я предполагала.

Доротея только усмехнулась и продолжила интересующую ее тему.

— И ты продолжала жить в браке только потому, что вовремя этого не разглядела?

— Да. Надо расплачиваться за свои ошибки. Потом, правда, я решила, что заплатила сполна. И даже сверх того. Оказалось, что свобода мне нужнее, чем Харри. Никогда не думала, что так будет.

— В свое время ты была им просто околдована, — заметила Доротея тем тоном, которым говорят о заразных болезнях.

— В сексуальном смысле — да. Только я по ошибке приняла это за любовь.

— Распространенная в наше время ошибка.

— Ну, больше я так не ошибусь, — сказала Тесса, подумав о Николасе Оулде. — Впредь я буду осторожнее и, если соберусь связать свою жизнь с другим человеком, постараюсь сначала узнать его получше. Увы! — когда мы с Харри поженились, я была совсем еще девчонкой.

Тесса прикрыла глаза и дала волю накопившимся чувствам.

— Ой, Харри, прости меня, пожалуйста… — Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Доротея встала, подошла к ней и сделала то, чего не делала с тех пор, как Тесса выросла. Она обняла ее и прижала к себе. И Тесса не в силах была сдержаться. — Это я виновата в том, что он был в Уоппинге с другой женщиной, — сквозь слезы сказала она. — Если бы я не была такой эгоисткой, он не стал бы ходить на сторону…

— Мужчины всегда смотрят на сторону, — заметила Доротея невозмутимо. — Так уж они устроены. Надеюсь, ты не будешь винить себя в том, что твой муж тебе изменял. Он делал то, что ему хотелось. Многие мужья оправдывают себя тем, что жены якобы уделяют им мало внимания. Осмелюсь даже предположить, что он хотел убедить тебя в том, что все происходит по твоей вине.

Тесса снова поразилась тому, как о многом догадывается мать.

— Он мне изменял не только ради собственного удовольствия. Он хотел наказать меня, потому что я вела себя не так, как подобает жене. Я всегда знала, когда он мне изменяет… Он тогда просто переставал обращать на меня внимание.

— Но ты не чувствовала себя обиженной, потому что в тебе все перегорело, — продолжила за нее Доротея. — Не слишком умно с его стороны, но он, видимо, думал, как и многие представители мужского пола, не головой, а тем, что между ног.

Тесса рассмеялась сквозь слезы.

— Ой, мамочка… — наконец смогла выговорить она. — Ты умеешь все расставить по местам. Какая ты у нас здравомыслящая!

— Это всегда помогало мне выстоять, — признала Доротея. — Мы, Нортоны, славимся своим здравомыслием. Ты же взяла многое и от Паджетов, а они все были людьми чувственными. Твой отец — отличный тому пример. — Она взяла дочь за подбородок и внимательно посмотрела в ее заплаканные глаза. — Тебе сейчас совершенно необходима чашка крепкого кофе с капелькой бренди. Она собралась отойти, но Тесса ее не отпускала.

— Спасибо тебе, мама, — сказала она искренне. — За то, что приехала, за то, что ты такая… я даже не представляла себе какая.

— Человеку свойственно ошибаться, — улыбнулась Доротея. — Теперь пойди прослушай автоответчик, а я приготовлю кофе.

Первым позвонил Йен, видимо, сразу, как приехал домой.

«Я позвонил твоей матери и сказал ей про Харри. По-видимому, она выехала сразу же, потому что три часа спустя приехала и меня выставила. — И добавил жалобно: — Властная дама. Теперь я знаю, в кого ты такая… — Голос у него изменился, стал таким заботливым, что Тесса нахмурилась. — Если тебе что-нибудь понадобится, если я буду нужен — звони, у тебя есть мой телефон. Тесса, я очень хочу тебе помочь. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… — И он снова перешел на деловой тон: — В расследовании ничего нового, только вскрытие показало, что удар был нанесен отверткой. В аорту. Харри умер сразу. Других ран нет. Кровь только на теле, следов борьбы нет, только грязь на рубашке и брюках. Следов оружия никаких. Вообще никаких следов. Один нечеткий отпечаток пальца на дверце, но он ничего не даст. Царапины на замке. Свидетелей нет. Никто ничего не слышал. Случай с тремя неизвестными. Никому ничего не известно, поэтому следствие в затруднении. Если я узнаю что-то новое, тут же тебе сообщу. Если захочешь, чтобы я приехал, — позвони».

«Нет, — подумала Тесса. — Я не готова принять это от тебя, Йен. И, наверное, никогда не буду готова».

Другие сообщения были от сослуживцев, ее и Харри. Главным образом от товарищей Харри — он общался со множеством народа, будучи настолько же общительным, насколько она была замкнутой. Сэнсомы не звонили.

— Мне надо им звонить? — спросила она мать, когда та принесла кофе. — Не знаю, как с ними разговаривать.

— Будет ли миссис Сэнсом рада твоему звонку при нынешних обстоятельствах?

— Теперь, когда Харри нет, она не будет рада моему звонку ни при каких обстоятельствах. Но — если я не позвоню, меня обвинят в черствости и безразличии. Но… я представления не имею, как с ней разговаривать.

— Люди всегда ненавидят то, чего боятся, — заметила Доротея. — Можешь поручить миссис Сэнсом мне.

Тесса налила бренди в кофе, села в кресло и с восхищением слушала, как мать, ведя себя, как истинная Нортон, общалась с Сэнсомами.

— С кем ты говорила? — спросила Тесса, когда Доротея положила трубку. — С одной из сестер?

— Кажется, она сказала, что ее зовут Сисси. Она сказала, цитирую, что ее мать «наблюдает врач». — Доротея выразительно приподняла бровь. — Кажется, так.

Тесса снова расхохоталась, но смех перешел в слезы. На сей раз она оплакивала свой неудавшийся брак, утраченные иллюзии, оплакивала то, что, начавшись легко и весело, закончилось так печально. Она плакала об идоле, порожденном лишь ее воображением.

Доротея решила, что надо дать ей выплакаться. Лучше не держать это в себе. От невыплаканных слез ржавеет ум. Она только время от времени подавала Тессе чистые бумажные салфетки.

Тесса наконец взяла себя в руки и, высморкавшись, спросила:

— Обо мне она говорила?

— Она спросила — как мне показалось, не без любопытства, — как ты себя чувствуешь, но не выражала желания увидеться с тобой и к ним не приглашала. Я спросила про похороны, и она попросила передать тебе, что они взяли их организацию на себя. Когда и где — тебе сообщат.

— Я хочу его видеть, — сказала Тесса тоном, не терпящим возражений. — Я имею на это право. — Она помолчала. — Я чувствую, что должна это сделать. Иначе я буду думать, что повела себя недостойно.

— Конечно, — согласилась мать. — Мне поехать с тобой?

— А ты можешь?

— Естественно, — ответила мать.

Официальное опознание сделал отец Харри, когда Тесса спала после таблеток Ма Дейс, но тело все еще находилось в морге. Коронер еще не дал разрешения на захоронение.

С тех пор, как много лет назад Тесса опознавала тело брата, она видела множество трупов, поэтому, когда на следующее утро она увидела тело Харри, Тесса могла держать себя в руках. Поразило ее только то, какой он бледный. При жизни он был всегда румяным. И еще он был холодный.

— Прости меня, Харри, — шепнула она, наклонившись, чтобы поцеловать его. — Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе.

Неделю спустя коронер дал разрешение на похороны. Убийцу не нашли, но, поскольку личных мотивов выявлено не было, сочли, что осложнений не будет. Расследование продолжалось, а Сэнсомы смогли похоронить его с пышностью и почетом, коих заслуживал сержант столичной полиции.

Хоронили его в Миллуолле, и пришло столько народу, что службу пришлось проводить и в соседней церкви, и даже туда не все поместились, и кто-то просто стоял на улице. Было море людей в синей форме, были и Тессины сослуживцы из отдела по борьбе с терроризмом. Гроб был накрыт флагом столичной полиции, сверху лежала каска Харри. Катафалк, медленно продвигавшийся по запруженным людьми улицам, сопровождал эскорт мотоциклистов. Гроб несли полицейские в парадной форме. Присутствовали комиссар полиции с женой и еще несколько полицейских начальников. Долли Сэнсом была в густой вуали, ее вели под руки муж и старший сын, а остальные дети шли рядом.

Доротея Паджет не могла допустить, чтобы ее дочь бросили на произвол судьбы, поэтому в церкви на первом ряду сидели ее братья с женами в элегантных черных костюмах. Сестра Доротеи была с мужем, сыном и невесткой. Да, Паджетов было раз в десять меньше, но их присутствие было весомо.

Говорили прощальные речи, возлагали венки, коллеги Харри читали молитвы, а Тесса сидела, окаменев, бледная, без вуали, и только золотистые пряди выбивались из-под черной шляпки. Одна из ее тетушек предложила ей таблетки, которые «очень помогают в таких случаях», но Тессе они не понадобились — она и так не чувствовала ничего. Ей все казалось нереальным. Это было какое-то театральное действо, а она всегда предпочитала кино.

Она посмотрела через проход на своих свойственников и подумала: «Эта смерть разъединит нас». Ни один из них с ней не заговорил, и смотрели они на нее с холодной враждебностью. «Это твоя вина, — говорили их взгляды. — Не надо было нашему Харри на тебе жениться. Ты не принесла ему счастья».

Цветов было множество. Огромный венок, на котором белыми хризантемами было выложено «ХАРРИ», — от родителей и близких, венки от друзей и коллег. Тесса послала двойной венок из алых роз на фоне фиалок. Когда-то давно розы и фиалки были первыми цветами, которые подарил ей Харри, подарил вместе с карточкой, на которой было написано: «Фиалки лесные, алые розы, вы мне навеваете сладкие грезы». На ее карточке было написано просто: «От Тессы».

На кладбище были только родственники и близкие друзья. Как и в церкви, Сэнсомы встали по одну сторону, а Тесса и ее родственники и друзья — по другую, так они и смотрели друг на друга, разделенные могилой.

Когда все было кончено и Сэнсомы собрались уходить, мать Харри обернулась и уставилась на Тессу. Она подняла вуаль, ненависть и злоба, переполнявшие ее, исказили ее лицо, и в глазах ее читалось обвинение. «Господи, почему Ты допустил, что мой сын встретился с ней? — говорил ее взгляд. — Он погиб из-за тебя. Если бы не ты, он не оказался бы в Уоппинге. Ты во всем виновата…»

Доротея, тоже почувствовавшая волну ненависти, шедшую от Сэнсомов, шепнула что-то на ухо своему брату, подошла и встала перед дочерью, скрыв ее от этого испепеляющего взгляда. Джеральд Нортон взял Тессу под руку, сказал:

— Пойдем, дорогая, нам нечего больше здесь делать,

14

Три дня спустя Тесса открыла дверь и увидела свою старшую невестку, стоявшую с мрачным видом на пороге.

— Привет, Сисси! — сказала Тесса удивленно. С чем явилась сестра Харри в Ричмонд? Что это — перемирие? Или она хочет предложить похоронить былые обиды? Как бы то ни было, но если у Сисси в сумке лежит оливковая ветвь, Тесса не станет швырять ее в огонь. Она собиралась сказать: «Заходи», но тут Сисси выпалила:

— Я приехала за вещами Харри.

— За вещами?

— За одеждой, за личными вещами — за всем. Ты же не собираешься их хранить. Ты хотела разводиться, так ведь? И моя мать не хочет, чтобы они валялись на благотворительных базарах.

— Какое право ты имеешь думать, что я собираюсь так поступить? — проговорила Тесса.

Сисси, словно ее ткнули в грудь пальцем, отступила на шаг.

— Ты же хотела, — взорвалась она, — избавиться от Харри! Он сделал то, что мог, обучил тебя всему, чтобы ты могла делать свою карьеру дальше, оставив его позади. Так зачем тебе хранить то, что напоминает о нем?

— То, что я собираюсь делать, не касается ни тебя, ни кого-либо еще из Сэнсомов. — Тесса побледнела от ярости. — На похоронах вы ясно дали понять, что не желаете иметь ничего общего с вдовой Харри. Передай своей матери, что я готова довольствоваться этим.

И, отступив в прихожую, она захлопнула за собой дверь.

— Ее ничем не прошибешь, — с негодованием рассказывала Сисси домашним. — Она меня даже на порог не пустила.

Когда Доротея приехала из Вестминстера, где встречалась за ленчем с братьями, Тесса была в спальне. Все шкафы были распахнуты, ящики выдвинуты, на кровати лежали кипы вещей ее покойного мужа.

— Да как она посмела! Заявилась сюда и потребовала, чтобы я отдала ей все, что принадлежало Харри. Между прочим, большинство из вещей покупала я!

— Я подарила их ему на седьмую годовщину нашей свадьбы, и еще — щетку для спины в форме руки. Чтобы он чесал старые шрамы, накопившиеся за семь лет, сказала я ему…

У нее задрожал голос. Тесса зажмурилась и упала ничком на кровать.

— Что со мной творится, мама? — спросила она горестно. — Я получила то, о чем мечтала, ну почему мне так плохо? Я думала, что наши битвы закончились, а сама все еще воюю…

— А ты и воюешь, — сказала мать серьезно. — Сама с собой. Ты приняла решение, хотела получить свободу, но — не такой ценой, а честно, законно. А вышло все иначе — тяжело, больно.

— И что мне делать?

— Терпеть. Ты сильная. Последние несколько дней это показали. — И она перешла к делу. — Ты хочешь сохранить какие-нибудь его вещи?

— Только не одежду, — ответила Тесса. — Пусть ее заберут. Я хочу оставить его часы, золотые запонки и оправленные в серебро щетки, которые ему купила. Вот здесь все отложено. Все остальное мне не нужно.

— А где его форма?

— Перед смертью он жил у матери. Последние несколько недель. Все там, у них.

— Понятно… В таком случае отдай ей и остальное.

— Наверное, так и надо сделать, — согласилась Тесса. Злость прошла, хотелось одного — поскорее с этим покончить.

— Тогда давай все упакуем, а потом договоримся, чтобы у нас это забрали и доставили к ним.

Когда все дела, связанные со смертью Харри и с похоронами, были закончены, Тесса почувствовала, что безумно устала, устала так, что ничего не могла делать, поэтому, когда мать собралась в Дорсет, Тесса поехала с ней. Большую часть времени она спала — часов десять ночью и еще часок днем — или сидела с книгой у постели отца. Дейв Хокинс сказал ей:

— Можешь отсутствовать столько, сколько тебе понадобится, Тесса. Возвращайся, когда поймешь, что можешь включиться в работу на все сто процентов.

— Очень разумное решение, — заметила ее мать, когда Тесса рассказала ей об этом. — Неожиданное горе подрывает психику. Побудь здесь подольше — я рада твоему обществу.

Тесса провела в Дорсете две недели. А потом позвонила начальнику.

— Ты уверена, что пришла в себя? — спросил он.

— Да, сэр, я хочу вернуться к работе. И к нормальной жизни.

— Может быть, лучше все делать постепенно? Выходи на работу на два дня в неделю, пока не привыкнешь.

— Хорошо, — согласилась Тесса, зная по опыту, что с начальством лучше не спорить. — Так я и поступлю.

Через две недели она стала работать в полную силу. Пришлось разбираться с кипой накопившихся документов. Обычно бумажная работа ее раздражала, но сейчас она и этому была рада — есть чем занять голову. Ложилась по-прежнему в девять часов, до десяти читала, потом выключала свет и спала до семи тридцати. Сарж, поняв, что прогонять его теперь некому, спал на ее кровати, свернувшись в ногах.

Она регулярно встречалась с Йеном Маккеем и, зная, что он искренне хочет о ней заботиться, согласилась на его предложение встречаться раз не в четыре недели, а в две. После их третьей встречи она поняла, что его отношение к ней изменилось. Он вел себя не как старый друг и «ментор», а как возможный поклонник. Она с удивлением обнаружила, что он за ней ухаживает — приглашает развлечься, приносит небольшие подарки: книгу, о которой они говорили, компакт-диск, о котором она рассказывала. Сначала ей хотелось просто перестать с ним общаться. Она не испытывала к Йену никаких чувств, кроме дружеских, и это — уже навсегда. Но друга ей терять тоже не хотелось. Друзей найти труднее, чем любовников. А после встречи с Николасом Оулдом, пробудившей ее чувственность, она на себе испытала, что это такое — страстно и безнадежно желать чего-то. Поэтому она как могла тактично намекнула Йену, что не ищет замены Харри, что после пережитого в браке она хочет побыть свободной женщиной, пока не встретит — если встретит — мужчину, без которого не сможет обходиться.

Йен совсем не огорчился, даже наоборот.

— Я слишком поторопился, — сказал он грустно. — Так мало времени прошло, я все понимаю. Конечно, все это надо пережить. Ты больше не любила его, но когда-то — любила. Вы прожили вместе одиннадцать лет. Я столько прождал, подожду еще. Зато у меня есть возможность убедить тебя в том, что я могу стать тебе хорошим мужем, тем, чем не смог стать Харри. Ты только помни, что я здесь и всегда здесь буду. Я знаю тебя, Тесса, слишком хорошо и не хочу, чтобы ты грустила.

— А я и не грущу, Йен. Я приняла ситуацию такой, какова она есть. Только нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Ведь Харри умер всего два месяца назад.

— Не могу я о тебе не думать. За столько лет это вошло у меня в привычку.

Здорово же он это скрывал.

— Я об этом и не подозревала, — сказала Тесса.

— В этом не было смысла — тогда. Теперь все изменилось.

«Только не в моем отношении к тебе, — подумала Тесса. — Бесполезно, Йен. Ты — не тот, кто мне нужен. И никогда им не станешь». Но ей не хотелось причинять ему боль. Вечером, собираясь ложиться спать, она рассказала об этом Саржу, сидевшему на полу у кровати.

— Ну почему всегда так бывает, — спросила она Саржа, — что мужчины, которых хотим мы, не хотят нас, и наоборот?

Сарж посмотрел на нее своими янтарными глазищами, но мнения своего не высказал.

15

— Николас, ну скажи же что-нибудь ради Бога! Сидишь, как изваяние. Люди внимание обращают.

Сибелла Лэнон говорила тихо, но в ее голосе явственно слышалось раздражение. Ей надо было думать о своей репутации. Восемь месяцев она была лондонской возлюбленной Николаса Оулда и вовсе не хотела, чтобы поползли слухи о ее скорой отставке. Она отлично видела, что на их столик устремлены десятки пар глаз. Есть такие любители знать, кто с кем, почему, давно ли, чтобы потом говорить: «Как, милочка, вы этого еще не знаете?» Он и так отсутствовал целых восемь недель — она даже не знала, где он был, — и, черт подери, она не собиралась допускать, чтобы он сидел вот так, погруженный в собственные мысли. Он почти ничего не ел, только пил много, и ей приходилось улыбаться и болтать за двоих, словно ничего не случилось. Она пнула его под столом ногой.

— Что? О, прости, Сибелла… Извини, я задумался.

— Оно и видно. — И ехидно добавила: — О ком, интересно? Что с тобой происходит? Ты вернулся из последней поездки совсем другим, будто тебя подменили. Ты уже не тот очаровательный и остроумный мужчина, которого я знала когда-то. Не знай я тебя слишком хорошо, я бы подумала, что ты влюбился.

— Правда?

Спросил он это так заинтересованно, что Сибелла поглядела на него с недоумением. С тех пор, как он вернулся, ей стало казаться, что он нарочно отдаляется от нее, может, собирается с ней расстаться? Он уже не смотрел на нее тем пристальным взглядом, который так льстит женщинам, вел себя с прохладцей, и, хотя по возвращении они провели вместе ночь и Николас был, как всегда, неутомим и изобретателен, она чувствовала, что телом он с ней, а душой… Что-то в нем изменилось. И не в лучшую сторону.

Она знала, что их отношения долго не протянутся, он никогда не отличался постоянством, но за эти восемь месяцев она узнала ту страсть, которой никогда не испытывала раньше. И чувствовала, что слишком к нему привязалась. «Попалась птичка в сети», — подумала она с горечью. Но она даже представить не могла, что будет, если он ее оставит. И готова была на коленях молить его не делать этого.

Поэтому она весело воскликнула:

— Шутишь! Я тебя отлично знаю! И все-таки что-то тебя мучает. По-моему, все началось с этой проклятой бомбы.

— Я думал о своей жизни, — признался он, — которая, если верить старой песенке, только начинается. Через несколько недель мне исполняется сорок.

Сибелла почувствовала огромное облегчение и радостно рассмеялась. На горизонте — никакой опасности! Все дело в мужском тщеславии.

— И это все?

— Ты, кажется, тоже свои дни рождения недолюбливаешь, — напомнил ей он.

— Естественно! — согласилась она и подняла бокал. — Собственные дни рождения — всегда повод для грусти, поэтому — извини, я не поняла, почему ты такой мрачный. А знаешь, после того взрыва я решила, что жить надо, наслаждаясь каждым днем, каждой минутой.

— Ты так и делаешь?

— Конечно! А ты?

— Нет, — ответил он серьезно.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Даже не знаю, что тебе посоветовать, — сказала она наконец. — Может, тебе нужно обратиться к психологу. Ведь покушение устроили на тебя, я оказалась случайной тому свидетельницей. — Она кокетливо улыбнулась. — Допустим, не совсем случайной, но ты понимаешь, что я имею в виду…

Он рассмеялся, потянулся к ней и поцеловал ей запястье, чуть отодвинув браслет с бриллиантами и изумрудами, который сам подарил ей несколько часов назад. Сибелла растаяла. Пусть все видят, что она еще кое-что для него значит. А потом серьезно продолжила:

— Для тебя этот взрыв был сильным потрясением, куда более сильным, чем для меня. Ты до сих пор не оправился, вот в чем дело. Тебе нужно как следует отдохнуть, забыть о банке, обо всем. Может, на пару недель сбежим в Агуас Фрескас?

Он сказал это так резко, что она не сразу нашлась.

— Мне нужно быть в Нью-Йорке, — пояснил он, стараясь смягчить удар, — а потом в Сингапуре. Боюсь, отдохнуть не удастся. — Он улыбнулся и добавил: — Может быть, попозже…

Сердце ее снова забилось успокоенно.

— Да, — согласилась она, — попозже. Как скажешь, дорогой.

Она готова была поклясться, что он пробормотал:

— Еще один случай, вот то, что нужно… — но решила, что ослышалась. Николас никогда не доверялся случаю.

Забирая утреннюю почту, Тесса увидела конверт, который тут же распечатала. Ее приглашали на интервью в отборочную комиссию, знакомящуюся с кандидатами на должность старшего инспектора. Нужно было явиться по указанному адресу в пятницу, 29 октября в 14.30.

«Ура!» — завопила она радостно и вскинула победно руки.

Ее заявление откладывали сначала из-за смерти Харри, потом потому, что она была в отпуске, и вот теперь вызывают. Наконец-то. Она готова!

За недели, прошедшие после смерти Харри, она потихоньку пришла в себя. Стала чувствовать себя бодрее, на душе было уже не так тяжело, проснулся интерес к работе, хоть и занималась она в основном бумагами.

— Отличная практика для старшего инспектора, — заметил безо всякого сострадания Йен, — если только тебе не удастся попасть в криминальный отдел или в уголовный. Хочешь, я узнаю, какие тепленькие места распределяет твоя комиссия?

— Ты можешь? — обрадовалась Тесса. Йен недавно стал старшим суперинтендантом Маккеем и получил под начало полицейский участок в Брондесбери, поэтому перестал быть Тессиным «ментором».

— Но другом как был, так и буду, — сказал ей тогда Йен.

— Естественно, — сказала Тесса, ухватившись за возможность прояснить один важный момент. — Я очень дорожу нашей дружбой, Йен. Надеюсь, нам удастся ее сохранить. — К стыду своему, Тесса понимала, что хочет сохранить и возможность пользоваться его связями в полицейском мире.

Он взглянул на нее, словно собираясь сказать что-то, но решил смолчать. Поэтому просто уверил ее:

— Очень на это надеюсь. А пока что постараюсь разузнать, что есть подходящего для будущего старшего инспектора…

— Ojala! — воскликнула Тесса.

— Что? — удивленно спросил он.

— Ой, извини… Это значит «дай Бог» по-испански.

— А я и не знал, что ты говоришь по-испански.

«Обиделся, — подумала Тесса с раздражением. — Словно я обязана обо всем ему рассказывать».

— Ты что, не помнишь, мы с Харри трижды проводили там отпуск.

Не говоря уж — только не тебе, Йен — о лучшем в ее жизни уик-энде. Тогда-то она и узнала, что такое «Ojala!».

— Да, — сказал Йен тем голосом, которым всегда говорил о ее покойном муже. — Совсем забыл. — А в воздухе висел не произнесенный вслух вопрос: «А ты почему не забыла?»

Но не Харри вспоминала Тесса в последнее время. Признаться, она вообще о нем почти не думала, как и о том, что убийцу так и не нашли. Николас Оулд возникал в ее мыслях все чаще. По ночам, уже лежа в постели, она вспоминала каждое мгновение той упоительной, волшебной ночи, представляла себе его, его ласки. Это превращалось в мучение. Но лучше мучиться, чем терять эти воспоминания.

После возвращения из Испании она не получала от него никаких известий. Наверное, говорила она себе, дела задерживают его за границей. Иначе он обязательно объявился бы. Он был не из тех мужчин, кто таит на женщину зло только за то, что она его отвергла. Стоит только рукой взмахнуть — и тут же ее место займет новая. Она даже стала просматривать финансовые обзоры в газетах. Его банк упоминался однажды, в статье о капиталовложениях в промышленность. В парикмахерской она листала иллюстрированные журналы, в которых писалось о людях высшего общества, но там тоже ничего не было. Однажды она увидела фотографию женщины, которая приходила к нему в больницу. Это была та самая дамочка, в постели которой он был, если верить Давине, в тот момент, когда произошел взрыв. Его лондонская любовница. На фотографии она была с мужем, достопочтенным Эдвардом Лэноном, высоким моложавым мужчиной. Имя Николаса Оулда в этих журналах даже не упоминалось.

Прошло почти десять недель. Неужели он все еще за границей? Он говорил ей, что много путешествует, но большую часть времени отдает делам семейного банка. Что могло его задержать так надолго? Может, другая женщина, с которой он не в силах расстаться? Это все моя вина, упрекала себя она. Я же отвергла его, так ведь? Так что она была даже рада обществу Йена, хоть и понимала, что пользуется им и его к ней отношением. Она знала, что должна развеять его иллюзии, объяснить, что надеяться ему не на что, но не могла заставить себя это сделать. Лучше проводить время с ним, чем в одиночестве предаваться пустым мечтаниям. Они оба проигравшие, подобное ищет подобное.

Как-то рано утром, не было еще семи часов, ее разбудил телефонный звонок. Это была мать. Спокойно, почти с облегчением сказала она Тессе, что умер отец. Умер он ночью, тихо и незаметно, как и жил. Когда утром к нему, как всегда, зашел Риггз, он был уже холодный. Час спустя Тесса уже ехала в своей машине в Дорсет.

— Выглядишь ты неважно, — сказал встретивший ее Риггз. — Бледная и тощая. Тебя надо подкормить. — Когда Риггз бывал чем-то расстроен, он всегда ворчал. Тесса с первого взгляда поняла, как сильно он переживает. Риггз никогда не был женат. Женщинами он никогда не интересовался. Тогда еще капрал, Херберт Риггз был предан своему начальнику, майору Паджету. Наверное, теперь ему кажется, что умерла частичка его самого. Она не стала обижаться на старика и сказала спокойно:

— У меня с животом неполадки. Да и сам знаешь, все эти переживания, гибель Харри.

И это было почти правдой. С ней творилось что-то странное. Дважды она думала, что начинаются месячные, но их все не было. Несколько раз у нее были резкие боли в низу живота, причем непохожие на обычные. Но они скоро проходили, поэтому врачу Тесса так и не показалась.

Однажды с ней происходило нечто подобное. Когда умер Руперт, у нее три месяца не было менструации. Врач объяснил, что это гормональный дисбаланс, вызванный стрессом. Смерть Харри, такая же внезапная и трагичная, тоже далась ей нелегко. А теперь и отец умер — вторая смерть за неполных три месяца. Правда, сейчас она испытывала лишь благодарность за то, что Господь избавил его от мучений. Тот добрый и умный отец, которого она знала, давно уже перестал существовать по-настоящему.

Тесса обняла мать и поняла, что она испытывает те же чувства.

— Он перешел во сне из одной жизни в другую, — сказала мать Тессе. — Он сам хотел бы себе такого конца, и, судя по его лицу, все прошло легко.

В чем Тесса убедилась, когда зашла на него посмотреть. В смерти он казался прежним, даже несмотря на то, что за время болезни катастрофически похудел. На лице его была знакомая улыбка, словно он узнал что-то очень хорошее. И Тесса поняла, что так оно и было.

Она наклонилась и поцеловала его.

— До свидания, папа, — сказала она нежно. — Храни тебя Господь.

На похоронах было много людей, были и прихожане, и другие епископы. Хью похоронили в трансепте, там же, где и других епископов Дорчестерских. Со временем там установят мраморную доску с его именем и годами епископства.

Доротея была великолепна. Она принимала соболезнования и здоровалась с каждым, не перепутав ничьего имени. Про многих она помнила, когда они виделись в последний раз, даже если это было много лет назад.

Тесса стоически помогала матери, хотя чувствовала себя неважно. С самого утра ее подташнивало, и она никак не могла отделаться от этого. За день она так вымоталась, что мечтала только об одном — поскорее добраться до своей комнаты и лечь. Но нужно было ухаживать за гостями, с которыми, убедившись в том, что пустые стаканы наполняют и угощение разносят, она даже не могла общаться. Она улучила минутку и приняла две таблетки панадола, но они ей не помогли.

Гости решили, что так выглядит она из-за переживаний.

— Бедняжка, — заметила ее тетушка Шарлотта. — Но знаешь, все к лучшему. Хью так давно мучился. Плохо то, что одно последовало за другим… У тебя был ужасный год. Тебе надо как следует отдохнуть. Может быть, поедешь с нами во Флориду? В это время года там чудесно.

— Посмотрим, — ответила Тесса неопределенно.

— Доротею я уже уговорила. Ей необходимо сменить обстановку.

— Вот это я одобряю, — сказала Тесса. — Пусть побудет у вас подольше. Она столько лет по-настоящему не отдыхала.

— Знаю. Но мы бы хотели, чтобы и ты приехала. Места у нас предостаточно — на вилле шесть спален.

— Обещать не могу, — ответила Тесса.

Когда гости стали расходиться, она уже едва держалась на ногах.

— С тобой все в порядке? — спросила Доротея. — На тебе лица нет.

— Что-то мне не по себе, — призналась Тесса.

— Тогда иди отдохни. Я сама со всем справлюсь. Ты сегодня сделала достаточно. — Она поцеловала дочь в щеку. — Провожу гостей и зайду к тебе.

Тесса попыталась улыбнуться, но тут ее пронзила такая острая боль, что она еле удержалась на ногах. Она даже не могла вздохнуть — боль шла от живота до груди.

— Что с тобой?

Тесса видела мать как в тумане.

— Что-то с животом… Господи… Во мне что-то словно взорвалось… — Она чувствовала, как внутри что-то пульсирует, а потом увидела, что по ногам течет кровь.

— Боже мой! — воскликнула Доротея в ужасе. — Джеймс! Риггз! Кто-нибудь… Скорее! Вызывайте «Скорую»! Кажется, у Тессы приступ аппендицита!

16

— Привет, Нико! — Рейна Оулд включила свет и увидела, что ее сын сидит в кресле у окна, выходящего на Итон-сквер. — Почему ты сидишь в темноте? И что за музыка! Скрипка словно рыдает.

— Так и есть, — ответил сын. — Это блюз.

— Блюз?

— Эта соната Равеля отлично передает мое настроение, — пояснил Николас, а потом, нажав на кнопку пульта, выключил проигрыватель.

— Не думай, что его никто не замечает, — возразила мать.

— Если тебя раздражает то, что у меня задумчивое настроение, мама, что ж, приношу свои извинения. Но я думал, что в своем, доме я имею право посидеть спокойно и подумать.

— С чего это вдруг? Раньше ты этого никогда не делал, во всяком случае, за тобой этого не замечали. Что тебя тревожит? Я же мать, я все вижу. Что-нибудь в банке?

— В банке все в порядке.

— А что же?

— Моя жизнь. Мое прошлое, настоящее, будущее.

— Твое прошлое! Будущее! Позволь спросить, что не так с твоей жизнью? Ты здоров? Может, у тебя какая-нибудь страшная болезнь?

Вздох.

— Нет, все нормально. — Он помолчал. — И никакой страшной болезни у меня нет.

Мать его с жаром перекрестилась.

— Слава Богу!

— Ты слишком беспокоишься.

— Матери всегда беспокоятся. А когда я вижу, что ты сидишь в темной комнате и слушаешь такую заунывную музыку, я беспокоюсь еще больше. Так в чем дело? Что-то ведь не так.

Она внимательно посмотрела на сына. Вид притихший и задумчивый, и в кресле он сидит как-то безвольно. Почему-то ей пришло на ум слово «побежденный». Нет! Нико? Никто не может его победить! И тут ее осенило.

— О Господи! — воскликнула она взволнованно. — Думала, никогда мне не дождаться этого дня! Все дело в женщине! Кто она? Как ее зовут? Я ее знаю? Где ты с ней познакомился? Это серьезно? У тебя так давно не было серьезных романов…

— У меня и сейчас нет ни с кем серьезного романа, мама, — ответил он спокойно.

Лицо у нее вытянулось.

— Тогда… тогда я просто не понимаю. Почему ты запираешься и тоскуешь? Откуда эта тяга к одиночеству? Что случилось? С тех пор, как ты вернулся, все не так и сам ты не такой, как всегда. Не скрывай от меня ничего, я же твоя мать.

— Конечно, кое-что произошло. Террористы пытались меня убить, помнишь?

— Но это было несколько месяцев назад. И ты тогда не впадал в тоску. Справился со всем. К тому же сейчас у тебя есть охрана, твои дома и машины снабжены самыми новейшими сигнализациями. Ты что, поэтому ото всех скрываешься? Я думала, что ты считаешь, что от общества может устать только мертвый.

— Я не устал от «общества», как ты его называешь. Я просто хотел в тишине и спокойствии подумать о своем будущем.

Мать нахмурилась и, перебрав в уме все возможные причины, снова воодушевилась. Она вспомнила еще об одном своем коньке.

— Ответ на твои тревоги о будущем один: женись. Ты слишком долго прожил холостяком, Нико. Когда мужчине сорок, его будущее — жена и дети.

— Не всем мужчинам дано их иметь.

— Нет, дано! С чего тебе быть другим?

— Действительно, с чего? — пробормотал ее сын себе под нос.

— Нико, за последние несколько лет я представила тебе больше десятка кандидаток. Все они были молоды, красивы, великолепно воспитаны. Из любой получилась бы отличная жена. У тебя столько опыта. Значит, ты знаешь, чего ты хочешь от женщины.

— Знаю.

— И чего же?

— Чтобы она хотела именно меня.

— Ты хочешь сказать, что какая-то женщина тебя отвергла? — Рейна расхохоталась — такого варианта она даже представить себе не могла. — Да этого… просто быть не может.

— Я ничего такого не говорил, — сказал ей сын таким тоном, что выражение ее лица сразу же изменилось.

— Значит ли это, что я могу надеяться?

— Надежда — птица вольная.

Рейна Оулд была озадачена и поэтому злилась.

— Я тебя не понимаю, — заявила она раздраженно.

— Это не имеет значения. Главное, чтобы я все понимал.

Потеряв терпение и зная по опыту, что в таком настроении от него ничего не добьешься, она бросила:

— Слава Богу, хоть кто-то что-то понимает, — и хлопнула дверью.

Секунду спустя дверь открылась снова.

— Из-за тебя я совсем забыла о том, что хотела тебе рассказать.

— И что же это было? — спросил Николас, с трудом сдерживая нетерпение.

— Я только что болтала с Изабеллой, она рассказывала мне о том, что происходило, пока я была у Елены. Хорхе готовится через семь месяцев стать отцом. Представляешь, у нее будет третий внук! Поженились и через три месяца уже ждут ребенка! В восторге все родственники с обеих сторон. Еще она рассказала мне о дочери епископа — той самой, которая была на свадьбе и которую я видела у тебя в Агуас Фрескас в августе.

— А про нее что?

— Ее мужа убили в тот самый уик-энд, который она проводила с тобой. Представляешь! Изабелла сказала, что он пытался задержать негодяя, который хотел угнать его машину, и тот его зарезал. Я так долго пробыла в Мехико, что Изабелла смогла рассказать мне все только сейчас. Мать ее невестки — кузина жены епископа…

— Да-да, я знаю. Что еще сказала Изабелла?

— Больше ничего. Как раз поэтому я к тебе и пришла — попросить адрес миссис Сэнсом. Надо ей хотя бы написать. Все-таки мы дважды встречались…

— В этом нет необходимости, — сказал ей сын, вставая. — Я сам ей все передам.

17

Справа от входной двери старинного особняка, стоявшего на берегу Темзы, было пять табличек и около каждой — звонок. Николас Оулд нажал на тот, под которым было написано «СЭНСОМ». С реки дул ветер, и Николаса била дрожь — но не от ветра, а от волнения.

По возвращении в Лондон он нашел ее сухое письмо в кипе несрочной почты. Почерк был ему незнаком, но, увидев штемпель, распечатал конверт сразу же и сам удивился тому, как сильно расстроился. Он готов был поклясться, что правильно ее понял. Она отринула сдержанность, открылась ему так полно, что даже в себе он обнаружил глубины, о которых и не подозревал… Позже, размышляя об этом, он понял, что нашел в Тессе Паджет родственную душу, не только столь же чувственную, но и обладающую множеством других достоинств.

Но у нее был муж, который значил для нее явно больше, чем предполагал Николас. Настолько больше, что она решила вернуться к нему. Что еще могло означать ее письмо? Но он готов был поклясться, что произвел на нее впечатление не меньшее, чем она на него. Пламя страсти опалило их обоих… Когда утром раздался этот проклятый телефонный звонок, меньше всего ему хотелось уезжать. Поэтому он и оставил ей записку с приглашением, уверенный в том, что она хочет этого не меньше, чем он. Он догадывался о том, что брак не дает ей того, что ей на самом деле нужно. И вот — она дает ему отставку. Это было так неожиданно, что он не знал, обижаться ему или удивляться. Как случилось, что он, приобретший за двадцать лет богатый опыт общения с женщинами, на сей раз так ошибся? Оказалось, что он не только принял Тессу Сэнсом за другую, он неправильно истолковал ситуацию, в которой она находилась. Из ее письма было совершенно ясно, что после уик-энда с ним она решила сохранить прежнее положение вещей. «Ну ладно, — подумал он, откладывая письмо в сторону, — возможно, это и к лучшему». Но, узнав, что она овдовела, он воспринял это так, что стало понятно — он себя обманывал. Он хотел увидеть ее снова. Очень хотел. Его самого удивляло, насколько сильно это желание. — А что касается остального… Что ж, он будет вести себя осторожно, пока не убедится в том, что и она рада его видеть.

Он позвонил во второй раз, а потом спустился с крыльца на дорожку и оглядел дом.

На втором этаже горел свет, но он знал, что она живет на первом, а там было темно. Из-за угла дома вышел огромный черно-белый кот, посмотрел на него, а потом снова исчез.

Он снова позвонил. Безрезультатно. Где бы она сейчас ни находилась, дома ее не было.

Он собрался уходить, но тут дверь открылась и из нее вышла женщина средних лет. Увидев его, она замерла, готовая в любое мгновение захлопнуть дверь. Он подошел поближе — туда, где падал свет от фонаря.

— Добрый вечер, — вежливо сказал он. — Я хотел повидаться с миссис Сэнсом, но ее, кажется, нет дома. Не знаете ли вы, где я могу ее найти?

— В Дорсете, — ответила женщина, успокоенная его видом и голосом. — Вчера умер ее отец, и она сразу же уехала. Я знаю об этом, потому что она оставила мне записку с просьбой кормить кота. — Она сокрушенно покачала головой. — Бедная миссис Сэнсом, сначала — муж, теперь — отец, и все за три месяца. Но отец ее был прикован к постели уже несколько лет. Все равно — удар за ударом.

— Да, — сказал Николас медленно, пытаясь скрыть то, как он расстроен. — Я не знал… — Его улыбка была печальной.

Что ж, думал он мрачно, идя к машине. По крайней мере известно, где она, хоть с этим ничего и нельзя поделать. Не время докучать своими заботами женщине, на которую столько всего свалилось. Придется запастись терпением. Он грустно усмехнулся. В терпении он не силен… Но можно ей написать. Письмо с соболезнованиями и с приглашением в Агуас Фрескас. Это восстановит отношения, и, если все пойдет нормально, их можно будет развить… Вернувшись на Итон-сквер, он смешал себе коктейль, а потом достал из ящика стола, в котором держал под замком свои личные бумаги, письмо Тессы (он достал его из мусорной корзины по причине, которой тогда не был готов признать, но теперь понимал и принимал) и снова перечел его, на сей раз стараясь читать между строк. Неужели он неправильно понял ее фразу: «Теперь я могу привести свою жизнь в порядок»? Он ругал себя за то, что не задумался тогда над этими словами. Тогда он просто подумал цинично: «А что еще?» Теперь он видел, каким это письмо было грустным и смелым. Перечтенное и переосмысленное после того, что произошло за это время с ними обоими, оно внушало некоторую надежду. А девиз Оулдов — «Кто не рискует, тот не добивается». Он налил себе еще, сел за стол, взял ручку. Тут зазвонил его личный телефон. Он взглянул на часы. Почти половина одиннадцатого. Эта линия предназначалась только для срочных и личных деловых звонков. Звонок в такое время означает только одно — что-то случилось. Он взял трубку и сказал сурово:

— Николас Оулд.

— Николас, это Дик. У нас беда. — Дик Чаннинг был управляющим гонконгского отделения банка «Оулд и сыновья».

— В чем дело?

Он услышал, как Дик вздохнул.

— Чарли Уэллс исчез. А с ним — сорок миллионов долларов со счетов, которые он вел.

— Что?!

— В четверг вечером, уходя с работы, он сказал, что уезжает на несколько дней в Макао, — сам знаешь, он обожает азартные игры, поэтому и на бирже играет с блеском, — но сегодня утром он не появился, что совсем на него не похоже. Обычно он в офисе с шести утра. Я позвонил ему домой — никто не отвечает. Тоже необычно. Там должна была быть та китайская девушка, с которой он живет. Я послал к нему одного из служащих, который сказал, что в квартире кроме мебели ничего нет. Ни одной личной вещи. Его «Порше» тоже исчез. Куда бы они ни уехали — наверняка не в Макао, — у них три дня форы.

— Что ты предпринял, чтобы подстраховаться?

— Все, что мог. Что касается его отдела, там все нормально, я передал руководство Джиму Стокарду. Сотрудникам сказали, что у него грипп и он выйдет через несколько дней. Если ты согласен, я подключу к делу твоего компьютерного гения, вдруг он сможет разобраться, что и как сделал Чарли и куда он направил то, что получил. Эти системы чертовски сложные, но Чарли знал их досконально.

— Карл их знает не хуже, — сказал Николас мрачно. — Большинство наших программ писал он. Немедленно его подключай, а сам постарайся придумать, как нам избежать последствий. Никакой полиции. Никаких расследований со стороны коммерческого отдела. Никому ни слова. Пойми, Дик, утечки информации быть не должно. Я не позволю ставить под удар репутацию банка. Это наше внутреннее дело, и мы сами во всем разберемся. Наши резервы позволят нам покрыть недостачу в сорок миллионов. Ты знаешь, чем заткнуть дыру, вот и займись этим, но тихо, без шума. Мы должны радоваться тому, что Чарли прикарманил не четыреста миллионов. Но я хочу знать всю картину. Он с кем-нибудь работал? Кто-то его прикрывал?

— Пока не знаем, но прорабатываем возможные варианты.

— Что, черт подери, случилось с нашей хваленой системой проверки балансов, Дик? — спросил Николас ледяным тоном. — Я хочу, чтобы список всех, кого он ограбил, лежал у меня на столе, когда я прилечу. А прилечу я скоро.

Он бросил трубку и выругался по-испански. Потом позвонил своему пилоту и велел ему готовить самолет — он летит в Гонконг. И как можно скорее.

Вещей он собирать не стал — у него была квартира в Гонконге. Только сказал Бейтсу, своему слуге, что уезжает на несколько дней, машина не нужна, пусть вызовут такси. И еще попросил передать леди Оулд, что не сможет присутствовать на завтрашнем семейном обеде по случаю дня рождения.

В самолете он думал о том, что и как можно сделать с пропавшей суммой, пока не устал настолько, что смог на несколько часов заснуть. Проснулся он перед самой посадкой в аэропорту Гонконга, где его встречал на своей машине Дик Чаннинг. Он был без шофера — чтобы никто не смог слушать их разговор.

— Вводи в курс дела, — велел ему Николас, когда они сели в машину. — Какие новости?

— Карл просидел за компьютером четырнадцать часов. Он напал на след Чарли. Сложно, умно, изобретательно. Небольшие суммы с двух сотен счетов, собранные за год с небольшим — сотня тысяч здесь, пара сотен там. Тысяч семьсот пятьдесят в неделю. Ерунда по сравнению с миллионами, которые проходят через нас ежедневно. Чарли знал своих сотрудников и доил понемножку — тревоги никто бить не будет, все с виду честно и законно. Только деньги переводились на липовые счета, которые он открыл. Откуда они, если верить Карлу, и исчезли.

— А сам Чарли?

— Никаких следов. Уверены мы только в одном — в Гонконге его нет. И в Макао он не ездил. Думаем, он сел на свою шикарную яхту, прихватив с собой шикарную бабенку, и уплыл одному Богу известно куда. Чарли опытный моряк, яхта у него компьютеризирована, так что команда ему не нужна. Поэтому он и потратил на нее свою прошлогоднюю премию в два миллиона. Сукин сын! — Дик был в бешенстве. — Наверняка планировал это годами. Образцовый служащий! Ни отлучек, ни опозданий, лучший наш маклер и, как оказалось, первоклассный ворюга. Вот ведь как внешность обманчива.

— Ему кто-нибудь помогал?

— Карл говорит, что непохоже. Все счета были по его отделу, а ты же знаешь, Чарли все держал под личным контролем. Его мальчики даже понятия ни о чем не имели.

Подъехав к пятидесятиэтажному небоскребу, в котором находился офис банка «Оулд и сыновья», они сразу пошли в компьютерный центр. Карл Фридман, компьютерный гений, которого Николас откопал в Массачусетском технологическом институте, сидел за главным компьютером, на который поступали сведения с десятков других компьютеров.

— Красивая работа, мистер Оулд, — сказал он восхищенно, повернувшись на своем крутящемся кресле, чтобы взглянуть на хозяина. — Все здесь очень запутанно, но в основе своей — элементарно. Все как у того клерка, который с каждой операции брал по центу и переводил на тайный счет, и за годы накопил миллионы.

— Как вы вошли в его систему? — перебил его Николас, зная, что Карл может так разглагольствовать часами. — Чарли в компьютерах был дока. У него наверняка был пароль на пароле.

— Так оно и есть. Один маленький бинарный код, но остался след. Чарли разбирается в компьютерах, а я писал к ним программы, поэтому могу определить, где он отошел от правил. И его я знаю. Мне надо было просто представить себе ход его мыслей. И все же, должен признать, у этого парня ума палата. Он разыскивал запутанные концы, мертвые счета, даже умерших вкладчиков. Когда я заходил в тупик, я возвращался и пробовал снова, пока не находил выхода. — Он вздохнул и поправил сползшие на переносицу очки. — Одного не могу сказать — куда делись деньги, когда он закрыл все дополнительные счета. А делал он это постепенно, по нескольку штук раз в два-три месяца. Могу только предположить, что он открывал по всему миру счета в небольших банках.

Николас взял из рук Дика чашку кофе.

— Ты здорово потрудился, Карл. Свою благодарность я выражу в виде дополнительной премии.

— О, мистер Оулд, эта работа — сама вместо премии. Увы — я не могу сейчас никуда двигаться, потому что не вычислил еще, как это делать, разве что…

— Что?

— Видите ли, это противозаконно. Запрещается взламывать чужие системы…

Николас поднес чашку ко рту и взглянул на него.

— Знаю, — сказал он. — И, естественно, понимаю, что вы никогда ничего подобного делать не будете.

— Да! — тупо согласился Карл. — Я подумаю, может, есть еще какой-нибудь способ…

— Я уверен, что вы сделаете все, что сможете, — сказал Николас.

Они посмотрели друг на друга, и Карл кивнул.

— Вот именно.

Когда они шли к лифту, Дик пошутил:

— Знаешь, я почему-то вспоминаю Далилу, которая перехитрила великана Самсона.

«Самсон — Сэнсом», — подумал вдруг Николас.

— Что я такого сказал? — спросил Дик, увидев, как странно посмотрел на него шеф.

— Ничего особенного… Просто напомнил о том, что я собирался делать… Черт! — выругался Николас сквозь зубы и вздохнул. — Но боюсь, с этим придется обождать…

18

Тесса рухнула на руки матери. Боль волной захлестнула ее, и она провалилась в какой-то кошмар — вокруг нее были бутыли с алой жидкостью, какие-то трубки засовывали ей в нос, в глотку, в руку, острые иглы впивались в тело. Она слышала далекие голоса, гудела какая-то машина, а потом — мрак и тишина.

Очнулась она в какой-то комнате. Горел ночник. Медсестра в белом халате проверяла бутыль, установленную над ее головой, но жидкость в ней была не алая, а прозрачная.

Тесса открыла глаза. Ужасно болела спина, ныл живот. Она дотронулась до него — живот был странно мягким. Во рту — сладковатый привкус. Очень хотелось пить. Хорошенькая медсестра ласково ей улыбнулась и сказала обрадованно:

— Привет! Наконец-то вы проснулись. Как вы себя чувствуете?

— Почему-то ноет живот и безумно болит спина.

— Ничего удивительного — вас пришлось прооперировать. Шов получился почти незаметный.

— Вырезали аппендикс?

— Доктор скоро придет. Он ответит на все ваши вопросы.

— Скажите хотя бы, где я и как давно я здесь?

— Вы в Велльской женской клинике. Вас привезли сюда, потому что это была ближайшая больница.

— Когда?

— Сегодня днем, около половины пятого.

— А сейчас который час?

Медсестра взглянула на часы на стене.

— Десять тридцать вечера.

— Можно попить? У меня во рту пересохло.

— Конечно. Давайте я помогу вам сесть. Тесса жадно выпила воды с лимоном, а потом устало откинулась на подушки — оказалось, что сидеть ужасно трудно — и снова закрыла глаза.

Когда она снова их открыла, то поняла, что находится уже в другой комнате, поменьше. За окном светило солнце. Около ее кровати стоял какой-то высокий пожилой человек в очках и щупал ее пульс. На табличке, приколотой к его халату, было написано: «Мистер Кокрейн».

— Доброе утро, миссис Сэнсом. — Говорил он с шотландским акцентом. — Сестра сказала, что вы жалуетесь на боли в животе.

— Да. Это аппендицит?

— Нет. Одна из фаллопиевых труб. Она разорвалась — у вас была внематочная беременность. Бывает, что оплодотворенная яйцеклетка начинает развиваться не в матке, и разрыв — это как бы непроизвольный выкидыш. Вы потеряли довольно много крови. К счастью, «скорая» доставила вас вовремя. Нам пришлось оперировать вас немедленно.

Тесса изумленно уставилась на него. Непроизвольный выкидыш? Нет! Это просто невозможно… Она же не была беременна. Никаких симптомов. Она бы поняла. Наверное, здесь какая-то ошибка…

— …все прошло нормально, — говорил мистер Кокрейн. — Нам удалось сохранить приблизительно шестьдесят процентов разорвавшейся трубы. Со второй все в порядке. Вы сможете снова забеременеть. Но сначала вам надо оправиться после операции. И вынуть спираль.

Тесса, не в силах справиться с шоком, прикрыла глаза. Беременность! Она была беременна! Как это могло случиться — ведь столько лет все было нормально. Нет, это просто невозможно. Она проверялась — спираль была на месте. Как же она смогла забеременеть? Глупость какая-то. Но зачем ему ей лгать?

— И какой был срок? — спросила она бесцветным голосом.

— Около десяти недель. К сожалению, мы не могли эту беременность сохранить. Внематочную беременность сохранять пока что не научились.

«Десять недель! О Господи, — подумала Тесса с содроганием. — Кажется, я получила даже больше, чем просила».

— Но я думала, что со спиралью забеременеть нельзя, — сказала она, словно хотела оправдаться. — Все время, пока мы жили с мужем, я только так и предохранялась. Почему же это случилось? Чепуха какая-то!

— К сожалению, мы пока что не знаем, почему женщины беременеют со спиралью, но так бывает — в двух случаях из ста. Увы, часто дело заканчивается именно внематочными беременностями. У вас бывали в последнее время кровотечения или боли в животе?

Тесса нахмурилась, пытаясь собраться с мыслями.

— Пожалуй, да… Иногда начиналась резкая боль. Она быстро проходила. А кровотечения — я думала, опять что-то с гормонами. У меня уже бывали задержки. На этот раз я решила, что это связано со стрессом. Когда-то — много лет назад — у меня из-за стресса не было месячных несколько месяцев, и я решила, что это повторилось снова.

— На сей раз дело было не в стрессе. Это, вне всякого сомнения, была беременность. Но операция прошла хорошо, вы молоды, здоровы, вы скоро оправитесь. Хотите чаю?

«Лучше бы джину с тоником», — подумала Тесса и сказала:

— Спасибо, с удовольствием.

— А я пойду позвоню вашей матери. Скажу ей, что вы проснулись. Она просила сразу же ее известить.

Доротея приехала тут же и привезла горшок с цветами, несколько бутылок «Перрье», кипу журналов и сумку со всякими нужными мелочами. В клинике посещения были разрешены в любое время, если состояние больного это позволяло, а Тесса уже почти пришла в себя. Она была еще бледна, но уже не так, как за день до этого, и, хоть ей больно было кашлять — тянуло швы, — чувствовала себя гораздо лучше. Только никак не могла поверить в то, что с ней случилось. Уставала она быстро и сразу после завтрака снова заснула, а когда проснулась, увидела сидящую у кровати мать.

— Как ты, дорогая? — спросила Доротея.

— Устала… Сил нет…

Может, мать просидит недолго. Тессе не хотелось ей ничего объяснять, сначала ей хотелось разобраться во всем самой.

— Конечно, устала. Это естественно. И нервы будут пошаливать. Обычное состояние после выкидыша. И депрессия бывает. Так что не удивляйся, если будешь чувствовать себя не в своей тарелке.

Вспомнив о том, что испытывает сейчас мать, Тесса сказала:

— Все случилось так не вовремя… Извини… Столько на тебя всего свалилось…

Доротея покачала головой.

— Не так уж и много. Отцу твоему уже не помочь, но думаю, тебе я еще пригожусь. Если, конечно, ты этого захочешь. — Она пристально посмотрела на Тессу. — Поэтому я должна прежде спросить, хочешь ли ты об этом говорить?

«Господи, только не это, — подумала Тесса. — О чем говорить? О том, какой я была идиоткой? Ясно же, что мать, которая могла складывать множество чисел в уме, два и два сложить умеет».

— О чем говорить? — Тесса притворилась, что не поняла вопроса.

— О ребенке, которого ты потеряла. — Многозначительная пауза. — И о том, чей это был ребенок.

Тесса постаралась изобразить на лице полнейшее непонимание, но не выдержала взгляда матери.

— Если бы ребенок был от твоего мужа, срок был бы гораздо больше. Мистер Кокрейн сообщил мне, что у тебя было десять-одиннадцать недель. Ты же говорила, что муж твой жил где-то «на стороне», как ты образно выразилась, весь последний месяц. Следовательно, ребенок не может быть его. — Доротея накрыла ладонью стиснутые руки дочери. — Извини, — сказала она тоном, которым раньше никогда не говорила с Тессой. — Первого ребенка так трудно терять.

Тесса разрыдалась. Мать достала пачку салфеток, которые принесла с собой.

Чуть успокоившись, Тесса ответила:

— Его зовут Николас Оулд, — и рассказала всю историю с самого начала.

— Да, — сказала наконец Доротея. — Кажется, судьба действительно вмешалась.

— И победила! Я все потеряла! И не только ребенка — не понимаю и никогда не пойму, как это случилось, — но и все остальное. И осталась я с чувствами, которые никому не нужны и с которыми я сама не знаю, что делать. Ой, мамочка, знаешь, я никогда ничего подобного не испытывала, даже с Харри. Это… такого просто не бывает… Николас… о нем многое говорят… и не всегда преувеличивают… но… знала бы ты…

— Я ведь тоже была на свадьбе у Марагонов, — улыбнулась мать.

— Значит… Понимаешь, я почему-то думала, что не потеряю голову. Все время напоминала себе о том, как когда-то приняла Харри за совсем другого человека, — чтобы не повторять прежних ошибок. Но в Агуас Фрескас все было как во сне. И Николас… против него невозможно устоять. Я сказала себе, будь что будет. Все равно добром ничего не кончится.

— И пошла на заклание?

Тесса кивнула.

— Только получилось так, что обрела второе дыхание.

— Неужели это так заметно?

— Только мне.

Тесса тяжело вздохнула.

— Жаль, что я не знаю, почему он не объявляется. Он должен был узнать про смерть Харри. Я думала, он по крайней мере пошлет письмо с соболезнованиями, но, может, его молчание и к лучшему. Зачем мне еще один донжуан? — И добавила, не в силах сдержаться: — Просто смешно! Я его почти не знаю, но мне кажется, что даже за такое короткое время я узнала о нем больше, чем о Харри за все эти годы. Я понятно говорю?

— Настолько, насколько понятно может изъясняться влюбленная женщина.

Тесса поежилась.

— Мамочка, вот в этом-то я и не могу разобраться. Что это — любовь или я просто попала под его обаяние? Я думала, что люблю Харри, и вот что из этого вышло. Новой ошибки я не могу себе позволить.

— Мне кажется, этого человека ты любишь. А почему я так думаю… Ты ведь хотела ребенка от него?

Доротея выдержала изумленный взгляд дочери, и Тесса вдруг разрыдалась, поняв, что мать права.

— Да, — ответила Тесса сквозь слезы. — Вернее, хотела бы, если бы не потеряла этого ребенка.

— Тогда признайся сама себе, что любишь Николаса Оулда. Когда женщина хочет иметь от мужчины ребенка, это доказывает глубину ее чувств. — Снова пауза. — По-моему, ты не хотела иметь детей от своего мужа.

Тесса покачала головой.

— Не хотела. Этот тест — безошибочный. Так я поняла когда-то, что люблю твоего отца. К несчастью, эта потеря случилась так скоро после смерти твоего мужа, еще один удар… Но ответь мне, если сможешь. Что бы ты предпочла — чтобы Николас Оулд не встретился на твоем пути и ничего этого не было, или ты думаешь, что ваше краткое знакомство ты будешь вспоминать всю жизнь?

— Я не жалею ни о чем, кроме потери ребенка. Как бы то ни было, это был тот самый единственный в жизни раз, который, как говорят, случается в жизни каждого. — Тесса откашлялась. — Придется смириться. Может быть, я была просто очередной женщиной в его списке… И что ни происходит, все к лучшему.

Вечером без предупреждения приехал Йен Маккей с огромным букетом. Тессу его приезд раздосадовал и огорчил.

— Ты приехал издалека, — она больше ничего не могла придумать, наверное, потому, что подсознательно надеялась, что расстояние его остановит. У нее не было никакого настроения с ним общаться. Она вообще не хотела видеть мужчин. Кроме одного.

— У меня была встреча, и я освободился раньше, чем предполагал, поэтому сел в машину и отправился к тебе. Я приехал полчаса назад, но мне сказали, что у тебя куча посетителей, и я решил дождаться, пока они уйдут.

— Родственники, — пояснила Тесса. — Дядюшки, тетушки, кузены. Они все приехали на похороны отца. Кто тебе сказал, что я в больнице?

— Дейв Хокинс. Твоя мать позвонила ему и сказала, что ты не выйдешь на работу.

— Ах да, совсем забыла…

— Бедная ты моя. Сколько тебе досталось — сначала отец, теперь вот это…

Почему-то его искреннее сочувствие бесило ее. Не его сочувствие ей нужно.

— Твоя мать сказала, что ты внезапно потеряла сознание, тебя на «скорой» отвезли сюда и прооперировали. Дейв сказал, это был аппендицит.

— Он сказал неправильно, — сказала Тесса твердо. — У меня был выкидыш.

— Ох! — Лицо у Йена застыло, как маска. Он оскорблен, поняла внезапно Тесса.

Боль и обида заставили его забыть о сдержанности.

— Ты говорила мне, что не хочешь заводить детей, так что, может быть, это и к лучшему. Я хотел сказать, что у тебя скоро комиссия и речь идет о повышении, так что ребенок был бы тебе только помехой.

Тесса посмотрела ему в глаза.

— Этого ребенка я хотела, — отчетливо выговорила она. Пусть сам думает, что к чему. Перенеся столько безжалостных ударов судьбы, она сама стала безжалостной. Пусть ему тоже будет больно.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Йен отвел глаза.

И сменил тему.

— У меня для тебя хорошие новости. На прошлой неделе я разговаривал с Майком Ньюеллом, он говорит, что в отделе расследования убийств намечается вакансия. Если ты станешь старшим инспектором, в чем я лично не сомневаюсь, тебя переведут из твоего отдела, так что можно попробовать. Ты будешь работать с людьми…

Тесса слушала его и не слышала. Он хочет ей только добра, но сейчас не он ей нужен. Она ценила его как друга, но более близкие отношения, о которых он мечтал — нет, уже рассчитывал на них, — они просто невозможны. Да и вообще ей сейчас ни до чего нет дела, даже до того, станет она старшим инспектором или нет. Она поняла наконец, что работа — не самое главное в жизни. Сейчас у нее было много времени для размышлений, и она поняла про себя одну важную вещь: если бы ее брак дал ей то, чего она ожидала от него, она не стала бы отдавать себя всю работе. Она делала это только потому, что ничего другого у нее не было. И Николас Оулд открыл перед ней бескрайние возможности другого мира.

— …здесь, — говорил Йен, когда она отвлеклась наконец от своих мыслей.

— Извини?

Она раньше даже не задумывалась о том, какой он тонкокожий. И, чтобы загладить свою невежливость, сказала:

— Я просто быстро устаю сейчас.

Он смягчился.

— Да, конечно, я совсем забыл… Ты перенесла серьезную операцию, а я трещу здесь как сорока. Я пойду, а ты отдыхай, набирайся сил. Я заехал просто посмотреть, как ты. В следующий раз я сначала позвоню. Сколько тебя здесь продержат?

— Не знаю. Мне никто ничего не говорил.

— Со среды я читаю в Брамшиле трехдневный курс для старших офицеров, так что до выходных приехать все равно не смогу.

— Не утруждай себя, — быстро сказала Тесса. — Это так далеко. Позвони. У меня телефон на столике.

— Хорошо. Какой здесь номер?

Он записал его в блокнот.

— Береги себя, — сказал он, целуя ее в щеку. — И возвращайся здоровой и отдохнувшей. Нам с тобой столько всего предстоит сделать…

«Это ты так думаешь», — сказала про себя Тесса, глядя ему вслед.

Доротея, чувствуя, что дочь впадает в депрессию, постоянно сгоняла к ней посетителей — болтать, играть в «скрэбл». В конце недели позвонил Йен — спросить, как дела и можно ли ему снова приехать. Доротея пригласила его на выходные. Тессу в пятницу выписывали.

— Ой, мам, зачем? Я сейчас совсем не хочу видеть Йена, — сказала Тесса устало.

— Но я думала, вы с ним друзья.

— В этом-то все и дело. Он не хочет быть просто другом, а мне это не нужно.

— Тогда скажи ему об этом прямо. Нехорошо держать человека в неведении.

Тессе сказали, что недели две ей надо отдыхать и не переутомляться, поэтому Доротея устроила в оранжерее комнату отдыха, поставила туда кровать, стол, стулья и маленький телевизор.

— Тесса будет в одном углу, а твой драгоценный виноград — в другом, — сказала она недовольному перестановками садовнику. — В оранжерее тепло и светло, и отсюда отлично виден весь сад. Не дуйся, Джон. Ничего с твоими обожаемыми растениями не случится.

— А виноград больным очень полезен, — поддразнила его Тесса.

Она лежала — читала и слушала классику по транзистору, когда приехал Йен с ворохом новостей. Он договорился, что, как только Тесса выздоровеет, комиссия сразу же рассмотрит ее дело.

— И еще я узнал, что место в отделе расследования убийств все еще свободно. Они отобрали одну девушку, но ее тут же забрал Скотланд-Ярд, так что теперь им придется снова кого-то искать. Как ты думаешь, ты скоро встанешь на ноги?

— Врач сказал, что мне надо две недели отдохнуть, потом он меня осмотрит, и, если все будет нормально, я смогу начать работать.

— Две недели… Понятно… Пожалуй, я смогу о тебе поговорить, объясню, в чем дело, может, они согласятся посмотреть твой послужной список. Если они решат, что ты им подходишь, они подождут. Я думаю, лучшей кандидатуры им не найти.

Тесса попыталась улыбнуться. «Не могу я его обижать, — подумала она. — Он так старается».

— Спасибо тебе, — сказала она и добавила: — Ты отличный товарищ, Йен. Я тебе так благодарна. Хорошие друзья — это такая редкость.

Она заметила, как изменился его взгляд. Он заметил, как она подчеркнула слово «друзья», но оставил это без комментариев и перевел разговор на другую тему.

Риггз мыл машину и увидел, что к дому приближается огромный «Бентли». Глаза у Риггза заблестели. Его страстью были хорошие машины, не эти конвейерные близнецы, а настоящие, собранные вручную классические автомобили. А этот цвета кофе с молоком «Бентли» был из таких. «Роллс-Ройсу», которым Риггз сейчас занимался, было сорок лет, и он еще столько же прослужит. Главное — уход. «Бентли» был модели «Турбо-Р». «Стоит целое состояние, но есть за что заплатить», — подумал Риггз. И он не прочь был побеседовать со смуглым мужчиной, вышедшим из автомобиля. Обычно к незваным посетителям он относился настороженно, но этот, кем бы он ни был, явно человек со вкусом.

— Добрый день, сэр, — приветствовал его Риггз. — У вас великолепный автомобиль.

— Благодарю, — ответил Николас Оулд. — Могу ответить вам тем же, — и он кивнул на «Роллс-Ройс».

— Да, красавица машина, но по сравнению с вашим «Бентли» уже старушка. Епископ ее купил, когда стал архидиаконом. Могу я вам помочь, сэр?

— Думаю, да. По-видимому, миссис Сэнсом все еще здесь?

— Здесь, сэр. Вы ее друг?

— Да. Меня зовут Николас Оулд. — Он протянул Риггзу свою карточку и добавил: — Мы встречались с миссис Сэнсом и ее матерью в июне, на свадьбе их родственницы.

Посмотрев на карточку, Риггз спросил:

— На свадьбе Марагонов, сэр?

— Да. Хорхе Марагон — мой троюродный брат.

С такими рекомендациями незнакомец стал желанным гостем. Риггз бросил тряпку в ведро, вытер руки о фартук и сказал:

— Прошу вас, сэр, проходите. Я доложу миссис Паджет о вашем приезде.

— Благодарю вас.

Риггз проводил его в дом, где пахло воском и розами, и, оставив посетителя в гостиной, пошел искать Доротею.

— Мисс Тесса неважно себя чувствует, сэр. Поэтому надо спросить у ее матери, может ли она принимать посетителей.

— Надеюсь, ничего серьезного?

Риггз бросил на него быстрый взгляд.

— Она оправляется после болезни, сэр, — ответил он и удалился. Николас, оставшись один, оглядел комнату. Много цветов, обивка и шторы английского ситца, фотографии в серебряных рамках. Доротея Паджет, епископ, Тесса лет тринадцати и удивительно красивый юноша, наверное, ее печально известный брат Руперт.

Он услышал шаги, и в комнату вошла Доротея, приветственно протягивая ему руку. Николас сразу узнал ее. Та самая Валькирия, в которую был когда-то влюблен Берти. Разглядев ее поближе, он понял, в кого у нее такие дети. Черное платье только подчеркивало ее красоту.

— Добрый день, мистер Оулд. Я видела вашу мать на свадьбе Марагонов, правда, мы не были представлены. Но, насколько мне известно, с Тессой вы знакомы.

— Да. Первый раз мы встретились, когда она брала у меня показания.

— О да. Ужасное происшествие. Надеюсь, вы уже оправились? Тесса говорила мне об этом — естественно, столько, сколько может сказать полицейский о деле, которым занимается.

«Значит, она рассказывала обо мне, — подумал он. — Но что именно?»

— Я с прискорбием узнал о кончине епископа. Это большое горе. Тем более что совсем недавно Тесса пережила еще одно. Я долго был за границей и о том, что ее мужа убили, узнал совсем недавно. Я смог приехать только сейчас — увы, не слишком скоро. Как она? Кажется, она плохо себя чувствует?

— Она выздоравливает, — ответила Доротея, помолчав немного.

— Надеюсь, ничего серьезного?

Доротея задумчиво посмотрела на него.

— У нее был выкидыш, — ответила она.

У него мгновенно изменилось лицо. Оно словно окаменело. И он сказал с ледяной вежливостью:

— Весьма сожалею. В таком случае не буду ее беспокоить. Будьте добры, передайте ей, что я заезжал. Желаю ей скорейшего выздоровления.

Он повернулся, собираясь уйти, но Доротея решила этого не допускать. Что-то здесь не так. Почему он так прореагировал на известие о выкидыше? Он повел себя, как мужчина, для которого само слово «выкидыш» отвратительно, и тут же решил откланяться. Потому что это ему не нравится? Потому что это против его правил? Не вписывается в порядок его жизни? Тесса говорила о том, какой он обаятельный, и Доротея сама это почувствовала, как только он ей улыбнулся. Но никогда она не видела, чтобы человек так мгновенно менялся. Она хотела во всем разобраться, а если он сейчас уйдет, ни она, ни Тесса никогда не узнают правды. Если этот человек — единственное спасение для ее дочери, она, как заботливая мать, обязательно должна использовать эту возможность.

— Вы приехали так издалека, поэтому будет лучше, если вы все скажете ей сами, — решила настоять на своем она. — Мы гостям всегда рады. Она в оранжерее — к ней приехал коллега из Лондона, но он сидит у нее уже целый час. Позвольте, я провожу вас к ней.

Он даже не успел ничего ответить, как она взяла его под руку. И, как она и предполагала, он, будучи человеком воспитанным, вынужден был последовать за ней.

Йен все еще что-то рассказывал, но Тесса его уже не слушала. И вдруг поняла, что Йен умолк. В молчании его было что-то странное, и, повернув голову, она увидела, что он встал и смотрит на дверь, ведущую из оранжереи в дом. Там стояла ее мать, а рядом с ней — Николас Оулд.

— К тебе еще один посетитель, дорогая, — сказала Доротея ласково.

19

Тесса только взглянула ему в глаза, в глаза, которые запомнила с первой их встречи, и у нее упало сердце. Глаза эти были тусклыми и безжизненными, не было в них ни живости, ни блеска. И лицо у него было холодным и далеким, как у человека, которого к чему-то принуждают. «Я здесь ни при чем, — казалось, хотел сказать он, — но твоя мать настояла…»

Тесса, которая совершенно не ожидала его появления, почувствовала себя обиженной и униженной. Кто угодно подумает, что он никакого отношения не имеет к ее нынешнему состоянию, что во всем виновата только она! И вдруг она вспомнила, когда видела то же непроницаемое выражение на его лице. Это было в Агуас Фрескас, когда его мать известила о своем внезапном приезде. Тогда она еще подумала, что не хотела бы увидеть его по-настоящему в гневе. Теперь ей казалось, что он едва сдерживается. Он стоял, засунув руки в карманы синего кашемирового пальто, и судя по тому, как они выпирали под тонкой тканью, он сжал их в кулаки. Он был зол. Она глотнула ртом воздух. «Да он же просто вне себя! Освободить ринг! — подумала Тесса, распаляясь. — Я десять дней тренировалась. Что ж, один бой — и все решится!»

Йен, почувствовав, что атмосфера напряженная, нерешительно смотрел то на одного противника, то на другого. Первым желанием было защитить Тессу от этого явно чем-то разозленного посетителя, который так стоял в дверях, словно собирался немедленно уйти. Но тревога сменилась любопытством. Миссис Паджет его не представила, значит, Тесса его знает, но смотрит на него недружелюбно. Это Йена немного успокоило. Он выжидательно смотрел то на одного, то на другого, как смотрит человек, ожидающий, что его представят. Он хотел понять, кто это и что происходит. Но наконец до него дошло, что они его просто не замечают, что они поглощены друг другом. С горечью он подумал о том, что на него Тесса так никогда не смотрела. И тут его пронзила ужасная мысль. Тесса думала не о Харри, когда говорила, что этого ребенка она хотела, она думала об этом человеке. И ребенок был от него. Пораженный, он взглянул на нее с упреком, но она по-прежнему не сводила глаз с человека в дверях, словно вся ее жизнь зависела от него. И Йену стало ясно кое-что еще. Никогда не было и не будет ни малейшего шанса, что она будет когда-нибудь зависеть от Йена Маккея.

Дальше он действовал механически. Когда шок пройдет, ему будет больно, он будет чувствовать себя преданным и оскорбленным, но это будет потом. А пока что он взял пальто и вышел, даже не попрощавшись. На его уход никто не обратил внимания, но, когда они остались вдвоем, Николас наконец заговорил:

— Я приехал узнать, как вы себя чувствуете, — сказал он тоном человека, зачитывающего официальное сообщение. — Я совсем недавно узнал о смерти вашего мужа и сразу же поехал в Ричмонд, где мне сказали, что только что скончался ваш отец. Так что я решил, что у вас сейчас слишком много забот и вам нужно время, чтобы со всем разобраться. Потом мне снова пришлось срочно выехать за границу. Прошлым вечером я прилетел и несколько раз звонил в Ричмонд. Там никто не отвечал, и я предположил, что вы по-прежнему здесь. На выходные я поехал в Сомерсет — это всего лишь в часе езды отсюда, поэтому я решил воспользоваться возможностью и повидать вас. — Пауза. — Я не знал, что вы больны. — Еще одна пауза. — Ваша мать сказала, что у вас был выкидыш.

Голос у него был ледяной.

Тесса ничего не сказала. Она ни словечка не вымолвит, пока он не объяснит, почему он так холоден. Молчание тянулось, и она ждала, что он станет действовать по обыкновению решительно, встряхнет всю ситуацию, но он, казалось, ждал чего-то от нее. Ну и жди! Ей вдруг захотелось, чтобы ему было так же больно и обидно, как ей, а еще почему-то хотелось, чтобы он подошел к ней, обнял, сказал, что все будет хорошо. Но он не двигался, просто стоял где стоял, и вид его был ей укором. Словно она в чем-то виновата!

Тишина все тянулась, и Тессе казалось, что сейчас она взорвется.

Наконец когда он сказал холодно и вежливо:

— Мне очень жаль, что так случилось с вашим ребенком, — она взорвалась:

— С твоим ребенком! С нашим!

— С моим? — переспросил он саркастически, и его вопрос был как пощечина.

— Да, с твоим! — Тесса не могла кричать во весь голос — болел шов. — С тем самым, которого мы зачали в Агуас Фрескас. Помнишь, ты возил меня туда в августе на уик-энд? Могу назвать точную дату, если ты забыл. Седьмое августа, суббота. Надеюсь, ты помнишь, что большую часть ночи ты провел, занимаясь со мной любовью.

— Я также помню, что ты сказала мне, что у тебя спираль.

— Так оно и было. Поэтому у меня и случился выкидыш. Вернее, внематочная беременность. Так часто бывает, когда спираль не помогает.

Неудержимая сила наткнулась на неподвижный объект.

— А почему ты так уверена, что не забеременела до того, как я… как мы провели вместе ночь?

— Потому что я умею считать! Гинеколог сказал, что у меня было десять недель беременности. Это было десять дней назад. В эту субботу будет ровно двенадцать недель со дня зачатия. Если тебе нужны еще доказательства, могу сказать, что весь месяц до этого мой муж жил не дома и весь свой пыл растрачивал на стороне.

В голосе Тессы было столько горечи, что Николас метнулся к ней. Он отвел ее руки от лица и крепко сжал их, а потом смотрел на нее, на ее наполненные слезами глаза, смотрел, как человек, который отчаянно хочет поверить, но никак не может.

— Ты совершенно уверена в том, что это был мой ребенок?

Тесса услышала, как дрожит его голос, но ее возбуждение было слишком велико, и она закричала:

— Да, черт подери! Уверена на сто процентов, потому что он мог быть только твоим! Сколько раз мне надо это повторять?

Он шумно вздохнул, и вдруг глаза его засияли по-прежнему.

— Сколько тебе захочется, — ответил он и, наклонившись, приник к ее губам. — Сколько тебе захочется, — повторил он радостно.

Теперь она совершенно запуталась, у нее кружилась голова, как у лошадки на карусели, и она выдохнула с трудом:

— Я ничего не понимаю.

Сняв пальто, он бросил его на один стул, а другой пододвинул к кровати.

— Конечно, не понимаешь, — успокоил он ее и улыбнулся — как раньше. — Садись поудобнее, и я все объясню… — И, вспомнив о том, что с ней, спросил заботливо: — На самом деле, как ты себя чувствуешь? Скоро ли ты встанешь на ноги и вообще, все… все в порядке? Последствий не будет?

Увидев, что он теперь действительно обеспокоен, Тесса ответила язвительно:

— Если ты хочешь спросить, смогу ли я рожать, отвечаю: да, смогу. Благодарю, мои детородные органы в полном порядке. И, надеюсь, через пару недель я выйду на работу.

— Отлично. Я знаю одно замечательное место для выздоравливающих.

Она бросила на него грозный взгляд, но он только улыбнулся.

— А почему нет? Ты можешь придумать что-нибудь лучшее в это время года?

— Подожди-ка! Ты ворвался сюда — ну просто олицетворение гнева Господня, попытался обвинить меня в том, что я приписываю тебе ребенка от другого мужчины, а потом предлагаешь мне отправиться в то же место, где сделал мне ребенка.

Пододвинув стул еще ближе к кровати, он снова взял ее руки в свои.

— За свое, скажем так, странное появление я приношу нижайшие извинения. Хотя, по правде сказать, «нижайше» я себя никак не чувствую.

— Меня волнует одно — как чувствую себя я! И среди моих чувств нет к тебе доброго расположения! — выпалила Тесса.

— Я пришел к тебе, как Фома неверующий, но мне просто необходимо было во всем убедиться. Для меня это вопрос крайне важный, что ты поймешь и сама, если позволишь мне наконец это объяснить.

— А ты думаешь, для меня это не важный вопрос? — горячо возразила Тесса, совершенно не расположенная прощать. По крайней мере, немедленно.

— Конечно, важный, — согласился он. — Но я хочу, чтобы ты поняла, почему я так разгорячился. Мне необходимо, чтобы ты поняла. Прошу тебя… разреши мне все объяснить.

От Тессиного взгляда молоко бы скисло, но он говорил таким умоляющим тоном, что никакая женщина не устояла бы.

— Ну, объясни, — смилостивилась она.

— С удовольствием. Начнем с того, что тем утром я уехал из Агуас Фрескас, причем уехал с огромным нежеланием — у меня были относительно нас с тобой совсем другие планы, потому что в банке были неприятности. Я не мог пренебречь своими обязанностями, хотя после того, что было у нас ночью, этого мне меньше всего хотелось… — Она не могла отвести взгляда от этих глаз. — Мы нашли друг друга, так ведь? — сказал он твердо.

Его голос, его глаза, выражение лица… Тесса молча кивнула. Он снова заколдовал ее, злость прошла, и она опять удивилась его умению залечивать именно те раны, которые болели больше всего.

— Когда я был во Франкфурте, меня вызвали в Цюрих, в одну швейцарскую клинику, где я однажды уже проходил курс лечения. Новейшие исследования показали, что есть еще один способ лечения моего заболевания, и они хотели на мне его опробовать.

Увидев, как встревоженно посмотрела на него Тесса, он поцеловал ей руку.

— Ничего опасного для жизни, скорее наоборот. Во всяком случае, это имеет прямое отношение к тому, почему я не поверил, что это был мой ребенок. — Он помолчал. — Здесь мне придется рассказать все подробно. Тесса молча кивнула — ей не хотелось перебивать его. Она была рада тому, что он стал ей все рассказывать. А вдруг он все-таки болен? О Господи! С ним что-то не так. Он не может быть ВИЧ-инфицированным, он ей говорил, что постоянно проверяется, но есть и другие болезни, передающиеся половым путем, а с его списком увлечений… Но что гадать, он сейчас сам все объяснит.

— Лет пять назад, — начал он, — одна женщина подала на меня в суд, сказав, что беременна от меня. Мне пришлось сдать целый ряд анализов, которые показали, что я не только не являюсь отцом этого ребенка, но не могу вообще быть отцом. — Голос его был сух и ироничен. — Что-то там со спермой. Одним словом, я бесплоден.

Она взглянула на него изумленно, а он продолжал:

— Да-да, именно я. Тогда — а мне было тридцать пять лет — это было для меня неприятным ударом, но только для моей мужской гордости, потому что я понимал, что потенция и плодовитость — разные вещи. Ошибка моя была в том, что раньше я думал, что, если есть одно, есть и другое. О семье и детях я серьезно не задумывался — слишком многие женщины пытались заманить меня в сети брака, — а я ценил свою независимость. Меня совсем не прельщала идея провести остаток жизни с одной-единственной женщиной. Так что приговор, вынесенный врачами, только укрепил меня в моем решении. Если детей быть не может, какой смысл в браке?

Он замолчал, припоминая.

— Потом эта история со взрывом. Смерть была так близко, что я стал больше задумываться о своей жизни. Например, о том, почему стараюсь не растрачивать себя, почему избегаю серьезных отношений. Меня устраивали короткие связи, устраивала физическая близость без духовной. Испытав на себе, что это такое — быть на волосок от смерти, задумался о том, что если бы погиб, то ничего бы после себя не оставил. Ну, несколько писем, несколько фотографий, может быть, приятные воспоминания в душах многих женщин, но ничего существенного, ничего, что бы доказывало, что Николас Оулд жил на этой земле. Мы живем в наших детях и в детях наших детей, они и есть та жизнь вечная, которая обещана в Библии. Но у меня нет потомства, и после смерти от меня не останется и следа, будто меня и не было вовсе. — И снова горькая ирония: — Какой удар по моему эго! И я решил предпринять что-нибудь. Я советовался с множеством специалистов по мужскому бесплодию, пока наконец мне не посоветовали клинику в Цюрихе, в которой если меня и не вылечат окончательно, то сделают все возможное, чтобы положение мое улучшилось — ведь я хоть и бесплоден, но не стерилен. То, что у меня есть, — это неплохо, просто этого у меня маловато. Поэтому восемь недель с пятницы по понедельник я был в клинике — анализы занимают много времени, и мне наконец сообщили, что улучшение есть, но незначительное. Понадобится время и еще один курс лечения, и тогда шансы стать отцом увеличатся, но и то только с подходящей женщиной — той, у которой окажется благоприятная для моих сперматозоидов среда. — Взглянув на то, с каким озадаченным видом она его слушает, он сказал: — Я же говорил, здесь слишком много подробностей.

Тесса кивнула.

— Продолжай! — В его откровенности не было не только ничего отталкивающего, наоборот, она даже гордилась тем, что у него хватает мужества говорить на эту тему. У Харри, окажись он на его месте, на это никогда бы духу не хватило.

— …Так что они ничего не обещали. — Николас снова помолчал и добавил: — Я как раз вернулся из Швейцарии, когда мы встретились на свадьбе Марагонов, и мне очень хотелось продолжить наше общение. Только ты тогда этого не хотела. Но судьбы — я тебе говорил, что верю в судьбу? — не избежишь. Когда мы встретились в третий раз, я понял, что должен что-то предпринять. И предпринял. — Его взгляд Тессу словно гипнотизировал. — И чутье меня не обмануло. Тем утром, уезжая от тебя, я твердо решил, что сделаю все возможное, чтобы излечиться от бесплодия…

Не сводя с нее глаз, он наклонился к ней. Тесса пылко ответила на его поцелуй. Господи, неужели чудеса бывают на свете?

Чуть отстранившись, он сказал серьезно:

— Я все время вспоминал… А ты?

— Непрерывно.

— Сначала я пытался с собой бороться — все это было так неожиданно. И ты?

— И мы никак не ожидали, что так получится, правда?

Тесса вздохнула.

— Не ожидали, — согласилась она.

— Но ведь получилось?

Он снова поцеловал ее — нежно, медленно — и продолжил свой рассказ:

— Так что я поселился на время в Цюрихе и стал ежедневно ходить на процедуры. Потом они снова сделали анализы и сообщили мне, что теперь процент вероятности гораздо выше, но при условии, что женщина будет мне подходить, как — я уже объяснил. Поэтому, когда твоя мать сказала мне, что у тебя был выкидыш, я решил, что ребенок был от твоего мужа. Ведь меня предупреждали летом, что вероятность еще очень мала, и мне в голову не могло прийти, что я уже повстречал нужную женщину, что чудо уже произошло и ты носила моего ребенка! — Он светился счастьем. — И это — доказательство тому, что в мою жизнь ты вошла не случайно.

— Мой отец всегда говорил, что даже самый верующий человек представить себе не может, насколько пути Господни неисповедимы.

— Я человек не очень верующий, но сейчас я скажу: «Аминь». — И он снова стал целовать ей руки. — Прости меня за то, что я был Фомой неверующим, но понимаешь, все началось с того, что я неверно понял твое письмо и решил, что ты возвращаешься к мужу и будешь пытаться наладить супружескую жизнь. Но ведь это было не так, да? Ты собиралась уйти от него?

— Да. — Тесса чуть было не призналась в своем грехе — в том, что специально использовала его, но вместо этого спросила: — А почему ты не стал меня искать по приезде, когда узнал о смерти Харри?

— О том, что он умер, я узнал только десять дней назад — мне рассказала мать. И сразу поехал в Ричмонд, но ты уже уехала сюда. Я решил, что у тебя сейчас забот хватает, вернулся домой и все время перечитывал твое письмо, пока не понял, что сначала истолковал его неправильно. В чем сейчас раскаиваюсь.

— Знаешь, я тоже должна тебе кое в чем признаться. Я хотела сказать Харри, что изменила ему, чтобы заставить его развестись со мной…

Николас удивленно взглянул на нее.

— Так вот почему ты приняла мое приглашение… Я догадывался, что что-то здесь не то. Тогда, за ленчем, ты так холодно и оценивающе смотрела на меня.

— Только не пытайся меня убедить, что сам ты ничего не рассчитывал! Так или иначе, когда я согласилась, я согласилась только на то, чтобы провести с тобой уик-энд. Харри этого было бы достаточно, он все равно предположил бы самое худшее…

— Худшее?

Тесса покачала головой.

— На его взгляд худшее. Он ни за что не поверил бы, если бы я сказала, что мне было лучше, чем с ним. Так или иначе, но вышло так, что я не успела ничего ему рассказать. Поэтому я и написала тебе такое холодное письмо. Я не хотела впутывать тебя в дела, которые могли принять весьма неприятный оборот.

— Очень благородно с твоей стороны, но, должен признаться, твои мотивы меня не слишком тогда заботили. Я был слишком поглощен собственными чувствами…

Взгляды их встретились, Тесса прикрыла глаза, и он снова поцеловал ее.

— Значит… — сказала она наконец, радуясь тому, что все так счастливо завершилось, — ты был так зол, потому что решил, что ребенок, которого я потеряла, был от Харри?

— Да. Я просто обезумел от ревности и ярости. Совершенно незнакомые мне чувства. Когда твоя мать меня этим огорошила, я сказал себе, что был прав с самого начала — уикэнд со мной ты провела специально, чтобы проверить свои чувства к мужу, и я оказался проигравшим. — И признался: — И еще я злился потому, что больше всего хотел бы, чтобы это оказался мой ребенок. Не только потому, что это доказало бы то, что я могу стать отцом, а потому, что он был бы нашим с тобой. Я так верил в то, что ты вошла в мою жизнь не случайно. — Он не сводил с нее глаз. — Вот мы и вернулись к самому началу. Или к концу. Ты что предпочитаешь?

— Зачем ты спрашиваешь? Ты ведь знаешь ответ.

— Чтобы убедиться. Сама видела, каким я бываю недоверчивым. Это все для меня внове.

— Любовь.

Тесса перевела дыхание.

— Правда?

— Для меня — да.

— Для меня тоже, — сказала Тесса просто.

— Откуда ты знаешь?

— Я хотела ребенка от тебя.

И они улыбнулись друг другу.

— Думаю, нам нужно время, чтобы узнать друг друга получше, — сказал Николас. — Любовь не только бывает слепа, она может и ослеплять. Я хочу, чтобы мы увидели друг друга такими, какие мы есть. Эти несколько недель я много думал о тебе, о себе и о том, сможем ли мы жить вместе. Я не хочу жить так, как жил раньше — отделяя физическое от духовного. С тобой я хочу делить все.

Тесса никогда не чувствовала себя такой счастливой. Никогда никто не говорил ей такого. Харри был на это не способен, и она винила его в этом. И напрасно. Это она ждала от него большего, чем он был в состоянии ей дать. С Николасом все иначе. С ним могут быть высоты и взлеты, которых она даже представить себе не может. От одной мысли об этом голова шла кругом. И она сказала ему:

— Думаю, ты прав. Я тоже хочу узнавать тебя — снова и снова. — Она нахмурилась. — Возможно, если бы мы с Харри хоть однажды остановились и посмотрели бы на то, что, кроме секса, есть в нашей совместной жизни…

— Тебе было больно, когда он умер?

Тесса покачала головой.

— По правде говоря, нет. Я давно перестала испытывать к нему какие-нибудь чувства, думаю, и он больше не любил меня. Иначе не изменял бы мне.

— Значит, ваши чувства умерли еще до того, как умер он?

— Да. И нам не надо брать наше прошлое в будущее.

— Но наше прошлое в нас.

— Я хочу, чтобы теперь все было по-другому.

— Я тоже, но ведь к этому нас привел наш прошлый опыт. — Ей ужасно нравилось, как он умеет переубеждать. — Чего ты хочешь? — спросил он.

— Тебя.

— Очень?

— Очень.

— Значит, согласна попробовать?

Он знает. Конечно, знает. У него же столько опыта.

— И еще одно. Кто этот человек, который был здесь, когда я пришел?

Тесса пришла в ужас.

— Боже мой! Йен! Я совсем про него забыла.

— Этот Йен, кто он?

— Мой коллега и друг…

— Я совершенно не против того, чтобы у тебя были друзья мужчины. Я сам дружу со многими женщинами.

— Думаю, Йен не способен на такое… великодушие. — Тесса немного поколебалась и продолжила: — После смерти Харри он хотел быть не только моим другом. Но для меня это было невозможно. Во всяком случае, с ним. Я хотела сказать ему об этом, но думаю, теперь в этом нет необходимости. Ему будет больно, я знаю, и мне его очень жалко, но — сердцу не прикажешь. Кто это сказал: так же мучительно любить, как тошно быть любимым?

— Не знаю кто, но он был прав.

Тесса решила рассказать все.

— И еще одно. Ты должен знать, что я собираюсь, как только поправлюсь, пройти комиссию. Старшие офицеры встречаются с возможными кандидатами на следующее звание. Я подала документы на старшего инспектора.

— Молодец.

— Ты не будешь против?

— С какой стати? У меня самого работа отнимает половину времени. — И добавил ехидно: — По крайней мере я буду знать, как ты проводишь время без меня. Знаешь, нам нужно будет все это обсудить — твою работу, мою, наше прошлое, нашу будущую жизнь. Тебе придется несладко — я никогда ни с кем, кроме родителей, не жил. Но я умею приспосабливаться. И быстро всему учусь. Думаю, нам просто нужно пожить друг с другом подольше, узнать друг друга, узнать, кто что любит, а чего не любит, научиться обсуждать все наши проблемы и вместе находить решения. Тебе нужно отдохнуть от семейной жизни. А мне нужна ты. — Он говорил серьезно, но глаза его улыбались. — Когда женщины бывали — заметь, я сказал «бывали» — слишком мной увлечены, я всегда мог уйти. Желание я мог понять, необходимость была выше моего понимания. В то утро я понял, что попался, потому что понял, что уйти от тебя — выше моих сил…

— А куда ты уехал уже после поездки в Ричмонд? — спросила Тесса, вспомнив, что он что-то про это говорил.

— В Гонконг. Там были некоторые сложности, пришлось разбираться.

Тесса ласково улыбнулась ему, и вдруг на нее навалилась усталость, и она, не в силах удержаться, зевнула.

— Разобрался?

— Да. Помнишь, я тебе говорил, что всегда довожу до конца то, что начинаю. Ну вот, а в Гонконге я довел до конца то, что начал другой. — Тут он взглянул на нее и спросил обеспокоенно, увидев, что она закрыла глаза:

— Что с тобой?

— Устала… — прошептала Тесса. — Слишком много волнений.

— Тогда отдохни. Я хочу, как только ты немного окрепнешь, увезти тебя в Агуас Фрескас. Я приеду завтра и потом буду приезжать, как только смогу. А пока что пойду найду твою тактичную матушку и скажу ей, что ее план удался.

Тесса снова зевнула.

— Моя мама обожает руководить всем и всеми, — предупредила она сонным голосом.

Николас наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание.

— Моя тоже не промах, — сказал он азартно, — посмотрим еще, кто кого.

Note1

Добрый вечер (исп.).

Note2

Добрый день (исп.).