8. Из школьной газеты «Фанфары»

ШКОЛА ИМ. КАЛВИНА КУЛИДЖА

ФАНФАРЫ

Сентябрь

ИНТЕРЕСНЫЕ ИНТЕРВЬЮ

Мисс Сильвия Баррет, новая учительница языка и литературы, не только избрана большинством голосов «Одри Хепберн» нашей школы, но она, кроме того, очень привлекательная молодая женщина, которой мы все гордимся. Наш корреспондент сообщает: рост у нее — пять футов и четыре дюйма без каблуков, волосы каштановые, глаза — серо-голубые, с ней очень приятно поговорить. Она окончила колледж с Magna Cum Laude[7] (что это — мы не знаем), и ее М. А. (Мисс Америка?) была с высшим отличием. (Вот это да!)

Она любит поэта Чосера (кто это, мы не знаем), читать, рисовать (не позируйте для нее, ребята), кататься на велосипеде (двухместном?), взбитые сливки (проклятые калории!) и плавание. И еще она любит посещать разные города, как все. Прошлым летом она посетила какие-то города в Мексике (Наblа espaсol? [8]). Она считает, что преподавание у нас вдохновит ее на подвиг.

Рады приветствовать вас в нашей школе, мисс «Одри» Баррет, и надеемся, что вы задержитесь у нас хоть ненадолго.

ПОСЛАНИЕ НАШЕГО ДИРЕКТОРА

Ваше обучение направлено на то, чтобы вооружить вас знаниями и подготовить из вас зрелых и мыслящих граждан, способных вынести на своих плечах тяготы и ответственность, которые возлагает на нас процветающая демократия. Именно с вашей помощью и с помощью таких, как вы, демократия, подкрепленная всесторонним просвещением, будет двигаться вперед к дальнейшим победам и триумфам. Мы не сомневаемся в том, что наши цели и усилия в этом направлении окажутся плодотворными и достигнут намеченных результатов, ибо в той миниатюрной демократической державе, какую представляет собой наша школа, вы показали себя достойными нашего доверия и надежд.

Искренне ваш,

Максуэлл Э. Кларк, директор.

Приветствия от корсетной фирмы «Вэнити».

Посетите кафе на углу «Где друзья встречаются»!

КАК ИЗБЕЖАТЬ:

Треволнений первоклассников

Уныния второклассников

Забот третьеклассников

Печали старшеклассников

ВСТУПАЙТЕ ВО ВСЕОБЩУЮ

ОРГАНИЗАЦИЮ УЧЕНИКОВ,

ПОЛУЧАЙТЕ ЗНАЧКИ «ВО», ПОКА ОНИ

ЕЩЕ ЕСТЬ.

«ВО»! «ВО»! «ВО»!

КОМУ ДОРОГА ЧЕСТЬ ШКОЛЫ?

ПРИХОДИТЕ БОЛЕТЬ ЗА СВОЮ КОМАНДУ.

ГРАФИК БАСКЕТБОЛЬНЫХ ИГР:

СЕНТЯБРЬ. КАЛВИН КУЛИДЖ ПРОТИВ МАНХЭТТЕНСКОЙ ГОРОДСКОЙ.

ОКТЯБРЬ. КАЛВИН КУЛИДЖ ПРОТИВ (?) НОЯБРЬ.

КАЛВИН КУЛИДЖ ПРОТИВ (?)

ДЕКАБРЬ. (?)

ДОКТОР МАКСУЭЛЛ Е КЛАРК

БЕАТРИСА ШЕХТЕР

МЭРИ ЛЬЮИС

СИЛЬВИЯ БАРРЕТ

ЭЛЛА ФРИДЕНБЕРГ

ПОЛ БАРРИНДЖЕР

МАРКУС МАНГЕЙМ

ФРЕДЕРИК ЛУМИС

ГЕНРИЭТТА ПАСТОРФИЛД

ФРЭНСИС ИГЭН

СЭДИ ФИНЧ

ДЖЕЙМС МАКХАБИ

КОРОТКО ОБ УЧИТЕЛЯХ

Учитель, с которым девочки хотели бы остаться на необитаемом острове: ПОЛ («ПОЭТ») БАРРИНДЖЕР.

Учительница, всегда готовая прийти на помощь: БЕАТРИСА («МАМАША») ШЕХТЕР

Учительница, которая превращает урок в игру: ГЕНРИЕТТА («ПОДРУЖКА») ПАСТОРФИЛД.

Самый рассеянный учитель: МАРКУС («Н2О,») МАНГЕЙМ.

Самая красивая учительница: СИЛЬВИЯ БАРРЕТ.

«ФАНФАРЫ» ШКОЛЫ КАЛВИНА КУЛИДЖА — голос нашей школы. Подписывайтесь на нашу газету, не давайте ей заглохнуть.

Мы хотим выразить нашу признательность миссис Льюис — школьному советнику «Фанфар», самоотверженно отдавшей столько сил нашей газете.

9. Кто не умеет

25 сентября

Дорогая Эллен!

Сегодня, слава богу, пятница, а это означает, что мне не нужно ставить будильник на 6.30 утра, что можно выстирать блузку, подумать, написать письмо…

Поздравляю тебя с первым зубом дочурки. Скоро прорежется еще один, и еще, и еще, не успеешь оглянуться, как малышка Сюзи пойдет в школу, и вот тогда-то беды ее и начнутся. Правда, я надеюсь, что к тому времени, когда она попадет в систему национального просвещения, там кое-что изменится к лучшему. По крайней мере нам это обещают. Говорят, что мы добились «улучшения условий», с тех пор как возрос общественный интерес к школе и Объединенная федерация учителей пригрозила забастовкой. Но за те две недели, что я здесь работаю, на мой взгляд, условия скорее ухудшились.

Ты спрашиваешь, что я преподаю. Трудно сказать. Профессор Уинтерс рекомендовал не столько преподавать, сколько обучать. Программа курса языка и литературы требует «индивидуального подхода», что означает: каждому ученику необходимо постоянное внимание, это позволит развивать интерес и любовь к чтению. Бестер говорит, что «надо прививать любовь к книге». Все это легко сказать, но трудно, точнее, просто невозможно сделать.

Многие наши ученики совсем взрослые, а читают как пятиклассники. Никто ничего не читал, кроме простейших комиксов и приключенческих романов. Ходят в школу почти десять лет и даже не знают, что такое предложение.

Выбор книг, которые мы «проходим», случайный. Их изучают потому, что так принято, или потому, что в библиотеке их вполне достаточно, а то и потому, что какой-нибудь комитет предложил эти названия.

Например, я раздала шекспировского «Юлия Цезаря» ученикам 5-го семестра, так называемым «отстающим нечитающим». (Спрашивается, а как читают «успевающие нечитающие»?) Это вместо «Мельницы на Флоссе». Мы должны изучать «Ромео и Джульетту» или «Повесть о двух городах» (странное сочетание!) в моем «средненормальном» классе и «Сказания старые и новые» с моими «особо отстающими». До сих пор, однако, я, сколько ни старалась, не могла добыть хоть какие-нибудь книги из библиотеки, по причине неподклеенных формуляров, неточностей в библиотечной инвентаризации и затора на лестнице.

Пусть это вдохновит меня на подвиг, решила я и попробовала учить без книг. И была такая светлая минута, когда мне удалось пробудить мысль класса. На доске я написала цитату из Браунинга:

«СВЕРХ СИЛ СВОИХ СТРЕМИТЬСЯ ВВЫСЬ, НА ТО И НЕБЕСА».

И у нас разгорелся оживленный спор о стремлениях и действительности. Благоразумно ли, спросила я, пытаться превзойти себя? Не обречено ли это на провал? Нет, нет, ответили одни, честолюбие — залог успеха. Нет, нет, закричали другие, за этим — горечь поражения. А надежда? А отчаяние? Надо быть практичным. Надо мечтать. Ты понимаешь, конечно, что все это они говорили своими словами, как бы открывая самих себя. Для юности и в штампованных фразах таится новизна. Лети, наш корабль, к звездам! Сапожник, делай свое дело! Когда раздался звонок, дети сердито заворчали, и это было мне величайшей наградой. Столпившись в дверях, они расчирикались, как воробьи. И кто вдруг предстал перед нами? Адмирал Осел.

— Что за шум?

— Так звучит мысль, мистер Макхаби, — ответила я.

Потом в своем ящике для писем я нашла его записку, копии которой он направил директору (и, кто знает, может быть, даже в Совет по образованию). Вот она, почитай:

«Я обратил внимание, что класс, входящий в вашу комнату, задерживается из-за того, что ученики, выходящие из вашей комнаты, выходят дезорганизованно, без надобности толпясь в дверях и разговаривая. Учитель, чей класс выходит из комнаты, несет ответственность за упорядоченное движение в коридоре».

Оказывается, как это ни странно, разговоры категорически противопоказаны учебному заведению. Конечно, есть и другие грехи, и мне кажется, я совершила их великое множество. Вчера я поставила пластинку: Гилгуд читает Шекспира. Проигрыватель принесла свой (все равно не добьешься формы-требования «на технические средства обучения» — так здесь называют проигрыватели). В классе создалось особое настроение, ребята сидели тихо, слушали, как вдруг входит Адмирал Осел «при всех регалиях», дрожа от гнева. Щелкнув пальцами, он приказывает мне выключить проигрыватель, ждет, пока остановится диск, и произносит:

— Скоро дадут три звонка — начнется учебная тревога. Проигрывание пластинок не создает условий для организованной эвакуации класса.

Я часто упоминаю о Макхаби, потому что он выкристаллизовался у меня во Врага.

Но мешает работать не только он. То приходят во время занятий учителя-кочевники и начинают рыться в моем столе, ищут забытый классный журнал.

То в середине урока заставляют заполнять какие-то карточки, отвечать на вопросы: «Есть ли у вас дома испорченные штепселя?»

То нужно собирать деньги на публикации, организации, молоко, баскетбольные билеты и «Добровольные пожертвования в пользу технического персонала». Это скромный дар мистеру Грэйсону, обитающему в подвале, если вообще существует этот таинственный человек в школе Калвина Кулиджа.

То дребезжат окна, потому что сверлят асфальт, то в зале загремел оркестр, то выборщики — сейчас время выборов — врываются в класс и пишут на моей единственной доске несмываемым желтым мелом:

ГАРРИ КАГАН В КАНДИДАТЫ НАМ ДАН.

ВЫБИРАЙТЕ ЕГО В ПРЕЗИДЕНТЫ «ВО»

и

ГЛОРИЯ ЭРЛИХ — ХОРОШАЯ УЧЕНИЦА.

ГОЛОСУЙТЕ ЗА НЕЕ В ПРЕЗИДЕНТЫ-ВИЦЕ!

И еще учебные тревоги, которые, как назло, происходят всегда в самый интересный момент урока! Звонки бешено звонят, мы все втискиваемся в спортивный зал, где стоим в тишине и безопасности между параллельными брусьями, стараясь не облокачиваться о коней, спасенные на минуту от уничтожения…

Иногда сама жизнь прерывает урок. Занимаемся грамматикой, и вдруг девочка выскакивает из класса с криком: «Мама убьет меня!» И это может сбыться, потому что девочка потеряла восемь долларов семьдесят центов для уплаты за газ и свет. И теперь бросилась искать их.

Парень объясняет, что не выполнил домашнего задания из-за срочного оформления брака: «Раз уж так получилось, что она по моей вине в таком положении, а я католик. Жаль только, что я ее не люблю».

Хаос, бессмыслица, вопли о помощи — громкие, но никем не услышанные. Может быть, я все драматизирую? Пол так считает. Сам он только пожимает плечами и сочиняет про всех шутливые стихи. Я говорю о Поле Барринджере — нашем писателе, который стоит в классе только одной ногой, в ожидании, когда его опубликуют. Он очень привлекателен — загорелый, тонкие черты лица, одна бровь выше другой, ослепительная улыбка. Все школьницы без ума от него.

Есть у нас несколько хороших, трудолюбивых, выдержанных педагогов, таких как Беа — бездетная вдова («Мамаша Шехтер и ее дети», — как говорят ребята), которая умудряется учить вопреки невыносимым трудностям. Несколько блестяще одаренных учителей, которые — никому не известные и никем не воспетые — творят чудеса в своих классах. Есть и такие, кто искренне любит молодежь. Остальные, как мне кажется, либо вообще сдались, либо вымещают свое зло на учениках. Как сказал Бернард Шоу, кто умеет, делает сам, кто не умеет, учит других. Как и большинство поговорок, это лишь полуправда. На самом деле кто умеет, тот учит, а кто не умеет, тот, провалившись в другом месте, ищет в школьной системе только выход из положения или прибежище.

Мэри Льюис. Загнанная и запуганная, мчится она по коридорам, нагруженная, как мул; вечно сетует на неудобства и чрезмерную занятость и безотказно выполняет все указания всех начальников. Добровольная мученица системы.

Генриетта Пасторфилд — добродушная старая дева, «замужем за школой», домогается любви детей, всячески развлекает их, твердо убеждена, что уроки должны быть забавными, знания — подслащенными, а учитель — своим в доску.

Затем Фред Лумис, учитель математики. Он ненавидит детей жгучей ненавистью. «В пятнадцать лет, — сказал он мне, — их надо пинком в зад вышвыривать из школы, а девчонок — стерилизовать, чтобы не производили себе подобных». Это я слышала своими ушами, а ведь он ежедневно общается с двумястами учениками…

Школьная медсестра Фрэнсис Игэн носит белые тапочки и помешана на пищеварении. Библиотекарша миссис Вулф не может вынести, когда книгу берут с полки. Мисс Элла Фриденберг, честолюбивая преподавательница машинописи, выдвинута в советники по воспитанию. Это она изобрела ПУП — персональный ученический профиль, в прокрустово ложе которого вгоняет каждого ученика.

Других своих коллег я знаю только внешне: Деспоты Школьной Парты. Бароны Классной Доски. Цезари Классных Комнат и Лорды — Хранители Тетрадей — так называет их Пол. У него дар — изобретать прозвища. Стихи — его конек, он сочинил забавную песенку о нашем директоре. Обо мне тоже.

Макхаби — это, конечно, типичный мелкий тиран, какие обильно произрастают на школьной ниве и в армии. У нас была стычка с ним по поводу одного из моих учеников — Джо Фероне, которого он совершенно несправедливо, как потом выяснилось, обвинил в воровстве. Адмирал туманно намекнул мне, что в конце полугодия я могу получить неудовлетворительную оценку за работу.

Не могу понять, почему я так пекусь о Фероне, самом недисциплинированном парне в школе. Может быть, потому, что я чувствую в нем тот же внутренний протест, что гложет меня? Когда он в школе, что бывает нечасто, он груб и нагл: руки в карманах, зубочистка во рту, презрительное покачивание на каблуках… И все время как будто чего-то ждет от меня.

Большую часть времени я борюсь за взаимопонимание. Это трудно, и я не знаю, с кого начать. С доктора Кларка? Не думаю, чтобы он имел хоть малейшее представление о том, что происходит в школе. О нем же известно только то, что у него кабинет с ковром и личная уборная на площадке четвертого этажа. И он вечно прячется то тут, то там, а когда является на свет, то любит объяснять, что обучение происходит от слова «учить». И еще он неравнодушен к парным словосочетаниям, таким как цели и задачи, вести и вдохновлять, помогать и воодушевлять, новые горизонты и широкие перспективы; они выскакивают из него, как запонки из манжет.

А доктора Бестера, моего непосредственного начальника, заведующего учебной частью по языку и литературе, я и вовсе не могу понять. Это строгий, сухой человек, который держится отчужденно и чопорно. Как большинство заведующих, он ведет только один из старших классов, ученики уважают его, а учителя не любят. Возможно, потому, что он имеет обыкновение совершенно неожиданно возникать на уроках. «Бродит Призрак» — этот сигнал передается из класса в класс при его появлении. Беа рассказывала, что он начинал как прекрасный учитель, но потонул в бумагах, навязанных ему должностью. Надеюсь, он не придет ко мне на урок, пока я здесь не освоюсь. Я все еще кочую, особенно с моим ОО классом — «особо отстающих». (Неуспевающих, недоразвитых, замедленных, бесперспективных, тугодумов, не способных к языкам, интеллектуально неполноценных, неподдающихся, лишенных возможностей и лентяев — пока что я насчитала больше десяти эвфемизмов для учеников попросту тупых.)

Но больше всего времени у меня отнимает вовсе не преподавание. Известна ли тебе хоть одна профессия, где бы высококвалифицированные специалисты раскладывали карточки по алфавиту, разносили извещения, сторожили столовую?

Каким же длинным получилось это письмо! Понимаешь, сижу безвыходно в своей 304-й, совсем потеряла связь с миром. Звонки звонят, ученики приходят и уходят, а моя мусорная корзинка все наполняется и наполняется.

Пиши, очень прошу, пиши даже о мелочах! Если здесь станет слишком тяжко, может случиться, я попрошу тебя потесниться.

С любовью, Сил.

P. S. Знаешь ли ты, что в средних школах Нью-Йорка учителя более 500 000 часов тратят на канцелярскую работу и примерно 100 часов каждый на классные часы? Это только школьного времени, никто не учитывает часы, потраченные на составление поурочных планов, всевозможные записи, проверку домашних тетрадей и т. д. и т. п.

10. Протокол учительской конференции

Состоялась в понедельник, 28 сентября,

в 15.06 в школьной библиотеке.

Присутствовали — 100%.

Д-р Кларк — послеканикулярное приветствие: засучить рукава и браться за дело.

Беа Шехтер: серьезные проблемы, не решенные в прошлом семестре, — чрезмерная учебная и канцелярская нагрузка, неудовлетворительные условия.

Рассмотрение временно отложить.

Два конфликтующих кочевника из одной классной комнаты:

1-й: застает в классе исписанную доску с надписью — НЕ СТИРАТЬ, — нерациональное использование доски.

2-й: словарь найден на задней парте — дело рук ученика.

Место словаря только на учительском столе.

1-й: в левом ящике стола не оставлено места.

2-й: левый ящик стола принадлежит не первому, а второму.

В комитете по распределению учебной площади создать подкомитет по рассмотрению жалоб, которому поручить урегулировать вышеупомянутый конфликт.

Беа Шехтер: об отсеве учеников.

Макхаби: необходимо придерживаться отпечатанной повестки дня.

Главный вопрос обсуждения: записывать ли УХ справа или слева от синей черты на УКУ.

Высказывания ЗА и ПРОТИВ. Как лучше экономить время?

Создан комитет для рассмотрения.

Барринджер: отменить послеобеденный классный час.

Макхаби: отклонить. О курении в уборных. Всем перечитать циркуляр.

Мангейм: не хватает лабораторного оборудования.

Макхаби: провести по инстанциям.

Мисс Игэн (школьная медсестра): о важности горячих завтраков — без топлива печь не греет. Влияние на отметки.

Д-р Кларк: в здоровом теле — здоровый дух.

Учитель? (серый костюм, усы): закрыть конференцию.

Макхаби: рано.

Беа Шехтер: проблемы интеграции.

Д-р Кларк: закономерность развития. Терпение и выдержка. Профессиональное достоинство. Конституция.

Мэри Льюис: с потолка падает штукатурка. От Грэйсона нет помощи.

Макхаби: провести по инстанциям. Бороться с эпидемией опозданий. Выполнять циркуляры. Предупредить родителей формой № 3.

Мисс Финч (школьный секретарь): учителя должны выполнять инструкции. Это значит — все рапортички сдавать вовремя.

Мисс Фриденберг (советник по воспитанию): нужны более точные УХ и УКУ. Достаточно одной фразы, лишь бы она отражала глубину. Пример: «Потенциальный руководитель», «Нуждается в поощрении». Изучить предыдущие ПУП.

Барринджер: отменить утренний классный час.

Макхаби: отклонить.

Мэри Льюис: теперь, когда чтение Библии в дни собраний объявлено неконституционным, будут ли возражения против минутной молитвы про себя?

Макхаби: нет, не будут, если не упоминать слово «молитва» и не шевелить губами.

Учитель? (серый костюм, усы): предложил закончить обсуждение.

Макхаби: еще не время.

Перемещенные учителя: в связи с тем, что отдел пожарной охраны нашел, что кабинет биологии на 5-м этаже пожароопасен, кабинет перевели в комнату математической книги, оттуда книги перенесли на время в кладовую, а учебные пособия — в главную кладовую на втором этаже, содержимое которой временно находится в канцелярии. В связи с этими перемещениями учителя социологии, которые пользовались кабинетом на 5-м этаже для оформления записей, оказались без места. Куда им идти?

Создан комитет для рассмотрения.

Вывод д-ра Кларка: просвещение — фактор развития демократии. Вопросы учебной нагрузки, канцелярской работы и неудовлетворительного состояния школы отложены из-за недостатка времени.

Учитель? (серый костюм, усы): закрыть конференцию.

Учительская конференция закрывается в 16.06.

(Переписать, отпечатать в трех экземплярах, сдать.)

11. Ученическая нагрузка

2 октября

Дорогая Эллен!

Снова пятница, прошла еще неделя. Время сжимается и растягивается, как испорченный аккордеон, и только твои письма напоминают о нашем милом прошлом, вносят порядок и смысл в мою сумбурную жизнь. Завидую твоему досугу, прогулкам всей семьей, играм с дочуркой в твоем тихом пригороде. А у меня, а у меня…

Холодная война между Адмиралом и мной становится все горячее; напряженность между Фероне и мной — все напряженнее; школьный секретарь мисс Финч засыпает меня бумагами из гигантской утробы своего мимеографа. И я совсем не уверена, что удержусь в школьной системе.

Во время классного часа радуюсь, если мне удается дойти по журналу до буквы Д. Адмирал Осел шныряет по коридору, готовый ворваться при первом же сигнале. Или, может быть, он следит за нами в перископ из своего кабинета?

В моих предметных классах мы все еще жонглируем книгами. «Сказания старые и новые» неизвестными силами заменены на «Одиссею» и «Мифы и их значение». У меня остается только две недели для того, чтобы рассказать моему классу «ОО» о мифологии Греции и великом гомеровском эпосе, потому что другие учителя уже ждут эти книги, так как вопросы по ним войдут в контрольные за полугодие. А контрольные эти должны быть проведены до Дня благодарения, чтобы учителя могли проверить их во время каникул.

Ответы на свои вопросы я ищу в том, что говорят или пишут ученики. Я установила в своей аудитории ящик для пожеланий в надежде на то, что они начнут делиться своими чувствами и в конце концов научатся доверять мне.

Пока же все они для меня — просто море лиц, и только при сильных порывах ветра возникает то одна, то другая мордашка…

Лу Мартин — первый комедиант класса, его конек — строить рожицы. То он ужасно расстроен из-за невыполненного задания — ладони сжимают лоб, колени трясутся, плечи поникли от стыда; то он просто умирает от жажды, выпрашивая пропуск на выход, — язык вываливается наружу, глаза закатываются… словом, просто не в силах дойти до питьевого фонтанчика. То он потрясен неверным ответом, предательски сорвавшимся с языка, то покорен, то поражен, то негодует… Знаю, что нельзя, но не могу удержаться от смеха.

Начинаю запоминать их имена и разбираться в том, что их волнует. Мне даже кажется, что я могу помочь им, если только они мне это позволят. Но я все еще Чужая и Враг; я еще не прошла испытание. Враг Эдди Уильямса — потому что у меня белая кожа; Джо Фероне — потому что я учительница; Вивиан Пейн — потому что я худая.

Из-за цвета своей кожи Эдди зол на весь мир.

Джо Фероне заваливает все предметы, хотя очень способный. Он стал камнем преткновения между мной и Макхаби, потому что я считала его невиновным в краже бумажника. Я доверяю ему, а он — он пристально наблюдает за мной, готовый к прыжку при первом моем неверном движении.

Кэрри (подписывается «Вивиан») болезненно-некрасивая девушка, всегда мрачная, таящая ненависть под толстым слоем жира.

Гарри Каган — политикан и подхалим. Он баллотируется в президенты Всеобщей организации учеников, и, боюсь, будет избран.

Линда Розен страшно отстает в учебе, но преуспевает у мальчиков.

А хорошенькая Алиса Блэйк, всегда бледная, в трепетном ожидании большой любви, так уязвима и так легкоранима, как бывает только в шестнадцать лет. Я уверена в ее подлинно глубоких чувствах, но выражать их она умеет только дешевыми трафаретными фразами — большему она не научена.

Еще есть Рэсти — женоненавистник.

А потом еще есть тихий, запуганный пуэрториканский мальчик, имя которого я даже запомнить не могу.

Это дети, вскормленные на жалких отбросах, и у них никого нет — ни в школе, ни дома.

Ты знаешь, я только что поняла, что для них нет даже точного слова. «Подростки», «юноши», «ученики», «ребята», «подрастающее поколение», «дети» — все эти определения оскорбительны, снисходительны, ходульны или же просто неточны. В документах мы называем их «ученической нагрузкой», с кафедры — «юноши и девушки», а как следует их называть?

Больше всего меня пугает их бездумное восприятие всего, чему их учат. Они не протестуют против авторитетов, хотя вечно протестуют, и притом бурно, а против чего, сами не знают! И им не приходит в голову подумать.

Послушание и молчание — вот что у нас особенно ценится. А вот энтузиазм не вызывает энтузиазма. Он таит в себе опасность излишних треволнений. Как-то Адмирал поймал несколько учеников, пришедших в школу до занятий, чтобы попрактиковаться в машинописи. И тотчас же издал манифест, запрещающий пребывание учащихся в школе до 8.20 и после 15.00. Без учителя им не разрешают оставаться в классах. Им не разрешают задерживаться в коридорах. Им не разрешают говорить, не подняв предварительно руку. Им не разрешают переживать слишком остро или смеяться слишком громко.

Вчера, например, мы обсуждали вот эти слова из «Юлия Цезаря»:

НЕ ЖРЕБИЙ НАШ — МЫ САМИ ВИНОВАТЫ В СВОЕМ ПОРАБОЩЕНЬЕ.

Я попыталась связать шекспировскую хронику с жизненным опытом моих учеников. «Правда ли это? — спросила я. — Хозяева ли мы своей судьбы? Бывает ли везение?» Мальчишка в первом ряду так яростно замахал рукой: «Вызовите меня, пожалуйста, вызовите меня!» — что свалился с парты. Ребята рассмеялись. Входит Макхаби. И в тот же день в своем ящике для писем я обнаруживаю: ДО ЕГО СВЕДЕНИЯ ДОШЛО, ЧТО В МОЕМ КОНТРОЛЕ НАД КЛАССОМ ОТСУТСТВОВАЛ КОНТРОЛЬ.

Но я заставила мальчика думать, я вложила в него что-то, родившее мысль. Я взволновала его новой формулой. А это уже кое-что.

Случаются, конечно, и курьезы, когда я совсем неправильно оцениваю их рвение. Есть у меня девочка, которая не сводит с меня глаз. Нынче утром, когда я вела опрос по «Юлию Цезарю», она прямо-таки выбрасывала вперед руку, умоляя, чтобы ее заметили. А когда я ее вызвала, она спросила: «Вы носите контактные линзы?»