- Никуда я не поеду, - твердил он врачам в санчасти. - Все равно сбегу. Вот перевяжете - и все равно сбегу.
      Но вскоре из-за большой потери крови Рафтопулло потерял сознание и его срочно отправили во фронтовой госпиталь.
      Противник продолжал атаковать Самохина. Пришлось направить к нему на помощь танки под командованием начальника штаба 1-го батальона лейтенанта Воробьева, старшего лейтенанта Бурды и старшего сержанта Фролова. Они скрытно вышли во фланг вражеской колонны.
      Занятые боем с Самохиным, гитлеровцы не заметили появления резерва. Между тем наши танкисты подошли на расстояние прямого выстрела.
      Атака была столь неожиданной и стремительной, что гитлеровские танкисты не успели даже развернуть башни произвести хотя бы один выстрел. 11 вражеских машин запылали, остальные повернули назад и скрылись в лесу.
      Потерпев неудачу в районе Ильково - Шеино, фашисты попытались обойти нас с правого фланга в районе села Думчино. Но сюда подоспел взвод танков лейтенанта Кукаркина из трех машин. Уверенные, что здесь нет наших войск, гитлеровцы вплотную подошли к селу, где за сараями были замаскированы наши тридцатьчетверки.
      Взвод открыл прямой кинжальный огонь. Сразу же вспыхнули два танка и несколько бронетранспортеров. Гитлеровцы попытались развернуть противотанковые пушки, но были уничтожены метким огнем. Расчеты даже не успели соскочить с бронетранспортеров, когда взорвались бензобаки. На вражеских артиллеристов плеснуло горящим бензином. Дико крича и размахивая руками, они носились по поляне, катались по траве.
      И здесь немецкая атака была отбита.
      В 22 часа 9 октября я приказал отойти на новый рубеж обороны. Противник прорвался на Болоховское шоссе, и корпусу грозило окружение.
       
      Глава третья. Самый длинный день
      Новый рубеж обороны бригады - это, по существу, окраины Мценска. Всего 4 километра отделяют наши передовые позиции от южного обвода города. Несколько дней назад Мценск казался глубоким тылом, а теперь вот он - видны крыши домов, водонапорная башня, силуэт элеватора.
      Стоит промозглая, осенняя погода, дует пронзительный ветер, косо летит мокрый снег. Опять, в который раз, роем окопы и траншеи, оборудуем артиллерийские позиции, командный и наблюдательный пункты.
      Утром 10-го немцы вели себя как-то странно: небольшими группами танков и пехоты несколько раз атаковали передний край нашей обороны, но атаковали вяло, без прежней напористости.
      - Что с ними? Что они затевают? - спросил я стоявшего рядом Кульвинского, водя биноклем по переднему краю, где в это время взлетала черными фонтанами земля и ползли танки с крестами на броне.
      - Может, выдохлись, - ответил тот. Но тут же поправился: - Нет, сил у них достаточно. Не то. Тут что-то другое.
      Загадочное поведение противника вскоре объяснилось. Оказалось, что атаки гитлеровцев по фронту всего-навсего отвлекающий маневр. Основной удар противник нанес нам слева, во фланг. Сбив с позиций батальон Тульского военного училища, немцы двинулись по левому берегу Зуши к городу.
      Но самое неприятное известие получили часам к одиннадцати дня. Я находился на командном пункте в Подмонастырской слободе, на северо-западной окраине левобережной части Мценска, когда доложили, что прибыл сержант В. М. Рындин. Этого отважного механика-водителя я знал в лицо - он хорошо зарекомендовал себя в минувших боях.
      Едва Рындин переступил порог, как я понял, что он принес скверную весть. Вид его говорил о том, что сержант побывал в переделке: из-под бинтов на голове сочилась кровь, прокопченное лицо в ожогах, порванный комбинезон заляпан грязью.
      - Товарищ полковник, в городе немцы! - выпалил он, едва переводя дыхание.
      Наверно, на моем лице отразилось недоверие, поэтому механик-водитель поспешил добавить:
      - Своими глазами видел! Честное слово, товарищ полковник!
      Из дальнейших расспросов сержанта выяснилось следующее. Во время одной из атак Рындин был ранен в голову и получил тяжелые ожоги. Однако он не только вывел из-под огня танк, но и по пути вытащил застрявший в грязи грузовик. Едва державшийся на ногах, Рындин все же сдал ремонтникам поврежденную машину и пешком направился в санитарную часть.
      На просторной площади колхозного рынка сержант вдруг услышал лязг гусениц и рокот моторов. Прямо впереди него, метрах в двухстах по улице, медленно покачивая пушками, ползли четыре вражеских танка. Рындин застыл на месте. Гитлеровцы в городе! Сержант оглянулся вокруг: у магазина как ни в чем не бывало переговаривались женщины, стоявшие в очереди за хлебом. Сновали мотоциклы и машины. Двое солдат спокойно набирали из колонки воду для полевой кухни. На вражеские танки никто не обращал внимания.
      И вдруг грохнул взрыв, другой, третий. Послышались звон разбитых стекол, крики и стоны раненых. Гитлеровцы били из пушек по очереди у магазина.
      Рындин кинулся в ближайший двор, выскочил на соседнюю улицу и, остановив проезжавший мимо мотоцикл, помчался на командный пункт.
      - Сволочи! - яростно шептал он. - Из пушек... по женщинам и детям!
      Приказав отправить Рындина в санчасть, я принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Прежде всего нужно связаться с командованием корпуса. После нескольких неудачных попыток начальник связи капитан Подосенов связал меня с генералом Лелюшенко. Я доложил обстановку и пояснил, что бригада едва ли сможет долго продержаться на левом берегу Зуши. Разведка доносила: со стороны Болохова движется свежая танковая дивизия противника. Если мы не сумеем вовремя переправить бригаду и приданные ей части на правый берег, то можем оказаться в полном окружении, потерять людей и всю материальную часть.
      - Держитесь до наступления темноты! - приказал Лелюшенко. - Приказ на отход получите позже.
      Обстановка между тем продолжала ухудшаться с каждой минутой. Противник усиливал нажим с фронта. Перед передним краем обороны появлялись все новые и новые танки. Командиры частей и подразделений докладывали, что держатся из последних сил. Все просят подкреплений. Я и сам знаю, что им трудно. За семь дней непрерывных боев части сильно поредели, а оставшиеся в живых выбились из сил. Но пока могу отдать только один приказ: "Ни шагу назад!"
      Свой последний резерв я бросаю в город. Прежде всего нужно ликвидировать угрозу в тылу. Тем более поступило сообщение: немцы подтянули к мосту через Зушу несколько батарей и держат его под непрерывным обстрелом. Приказываю группе из трех KB ликвидировать угрозу у моста. В одном из танков на выполнение боевого задания отправляется комиссар 1-й танковой роты 1-го танкового батальона старший политрук Иван Алексеевич Лакомов. Это был прекрасный политработник, любимец батальона, простой и скромный человек. Лакомов воевал на озере Хасан и был награжден орденом Красного Знамени.
      Но не успел танк Лакомова стать в засаде у моста, как в башню угодили два тяжелых снаряда. Машина вспыхнула. Водитель Сергеев успел вытащить тяжело раненного радиста Дубровенко, а раненый и обожженный комиссар Лакомов остался у орудия, чтобы подавить фашистскую батарею. Так он и погиб, ведя огонь по врагу. Впоследствии на дне танка мы нашли оплавленный и закопченный орден.
      Но два других танка успели подавить батарею противника, дав тем самым возможность эвакуироваться тыловым частям из города.
      Не могу не сказать несколько слов о моем помпотехе П. Г. Дынере, фамилия которого еще не раз встретится на страницах этой книги. В тот октябрьский день он показал образец оперативности и распорядительности. Прямо под носом у засевших в городе немцев он собрал имевшиеся в его распоряжении тягачи и под артиллерийским огнем противника увел за реку всю материальную часть, находившуюся в ремонте.
      Обстановка в городе продолжала оставаться неясной. Там не смолкали канонада и треск пулеметов. Я направил три танка под командованием Самохина, Столярчука и Самойленко. Вскоре они доложили мне, что противник оборудовал на колокольне наблюдательный пункт и пулеметные гнезда и держит значительную часть города под обстрелом. Выполняя мой приказ, танкисты огнем из пушек сбили колокольню. "Звонари" погибли под грудой обломков. Вскоре Самохин обнаружил четыре вражеских танка, которые, не рискнув ввязываться в открытый бой, замаскировались за церковной оградой. Два из них удалось уничтожить, а два других, подминая ограды садов и огородов, скрылись.
      Но, разумеется, те небольшие танковые силы, которыми мы располагали в занятой части города, не могли выбить противника. Все основные силы были брошены на то, чтобы сдержать наступление гитлеровцев с фронта и правого фланга. И тут нас снова спасла тактика танковых засад. Притаившиеся в кустах, лощинах, за пригорками машины 1-го и 2-го батальонов при появлении противника неожиданно выскакивали из своих укрытий, делали несколько выстрелов, как правило, в упор и так же неожиданно исчезали.
      Однако во второй половине дня немцам все же удалось подтянуть к единственному в городе автомобильному мосту, соединявшему обе части Мценска, крупные артиллерийские силы. Противник открыл такой губительный огонь, что стало ясно: вывести бригаду этим путем не удастся. Пришлось срочно послать несколько разведывательных групп с заданием найти другие пути отхода.
      Надо сказать, что Зуша в районе Мценска не так уж и широка. Но вся беда в том, что берега ее круто обрываются, а течение стремительное, словно у горной речки. Правда, восточное города мы еще утром заметили удобный брод, но сейчас там уже хозяйничали фашисты.
      Оставался узкий железнодорожный мост. На него мы и возлагали все надежды. Но пройдут ли колесные машины?
      Сгущались осенние сумерки. Набухшее дождем небо висело так низко, что, казалось, рваные, стремительно мчавшиеся тучи задевали крыши домов. Сейчас эти тучи были нашими союзниками: они мешали противнику пустить в ход штурмовики и бомбардировщики. Можно было уже начать постепенный отход, но приказа из штаба корпуса еще не поступало. И это было тем более тревожно, что, по данным разведки, передовые части свежей дивизии Гудериана находились в 30 километрах от Мценска и стремительно продвигались к нам.
      Часов около шести вечера посланный на поиск пути отхода заместитель политрука Завалишин принес первую в jtot день ободряющую весть.
      - Товарищ полковник, - торопливо докладывал он,- танки по железнодорожному мосту пройдут.
      - Почему ты так решил?
      - Я не решил, товарищ полковник. Я прошел на своей тридцатьчетверке. Только вот беда, - продолжал Завалишин, - на том берегу я заметил передвижение каких-то войск. Я бы выяснил, что это за войска, но в конце моста у меня свалилась гусеница, и мне пришлось вернуться. Но танк еще можно починить.
      Час от часу не легче! Какие войска могут быть на том берегу? Неужели немцам удалось переправиться через Зушу и выйти нам в глубокий тыл? Кидаюсь к рации, но штаб корпуса не отвечает.
      Пришлось высылать разведку. Вскоре комиссару разведывательной роты политруку Юнанову удалось благополучно перебраться на танке через мост и вернуться назад. Он доложил, что передвигающиеся войска на том берегу - это части нашей, как впоследствии выяснилось, 13-й армии А. М. Городинского. С тяжелыми боями она пробилась из окружения через шоссе Севск-Глухов. Первый эшелон ее занимал вдоль берега оборону.
      В то горячее время трудно было ориентироваться в обстановке. Вышестоящим штабам далеко не всегда удавалось наладить взаимодействие даже соседних частей и соединений. Иногда мы даже не знали, какая часть сражается рядом с нами. Уже позже мне стало известно, что северо-западнее Мценска рядом с нами дрались 11-я танковая бригада полковника П. М. Армана и прибывшая из-под Ленинграда 6-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. И. Петрова. Севернее Мценска развертывалась 201-я воздушно-десантная бригада, входившая в состав нашего корпуса.
      Узнав, что на том берегу наши, мы облегченно вздохнули. Путь на противоположную сторону реки был свободен. А вскоре удалось соединиться по радио со штабом корпуса. Оттуда последовал приказ: "Бригаде с приданными ей частями отойти за реку Зуша и сосредоточиться в районе расположения второго эшелона армии".
      Но в штабе все прекрасно понимали, что переправить через узкую горловину моста огромную массу людей и техники - задача не из легких. Тем более что враг наседает превосходящими силами. Все, кто был свободен, уже делали на мосту настил. Вместе с Кульвинским мы разработали план отхода частей бригады. Прежде всего необходимо переправить колесные машины и артиллерию, затем стрелковые подразделения. Прикрывать же отход будут танкисты.
      Часов в восемь вечера, когда переправа через мост уже началась, я собрал всех работников штаба и скомандовал:
      - Независимо от званий и должностей - в колонну по два становись! Приготовить гранаты!
      Я объяснил, что каждый работник штаба обязан всеми силами содействовать организованной переправе через мост. Если нужно, вместе с солдатами вытаскивать застрявшие грузовики и пушки.
      Вместе с комиссаром М. Ф. Бойко я повел колонну к мосту.
      За семь дней непрерывных боев бригаде пришлось пережить немало драматических часов. Но сегодня - и это понимали все, от рядового солдата до командира, - придется выдержать тяжелейшее испытание. Тем, кому удалось остаться в живых, переправа через железнодорожный мост, наверно, запомнилась навсегда. Недаром танкисты прозвали этот мост "чертовым".
      Дело в том, что за отсутствием времени саперы соорудили настил наспех, и это очень осложняло переправу. Доски выдерживали тяжесть орудий, но расползались, образуя широкие щели. Артиллерийские битюги ломали ноги и падали, преграждая дорогу. Образовывались пробки и заторы. Лошадей приходилось пристреливать и сбрасывать в воду. В щелях застревали колеса орудий и трехтонок. Солдаты и работники штаба тащили машины и орудия на руках.
      Но все же полк Пияшева переправился сравнительно благополучно. Этому в немалой степени способствовали низкая облачность и проливной дождь, пришедший на смену снегу и скрывавший нас от наблюдения противника. Правда, гитлеровцы, привлеченные шумом, постреливали из орудий, но их бессистемный и неприцельный огонь не причинил нам особого вреда.
      Обстановка резко изменилась не в нашу пользу, когда часов в одиннадцать вечера дождь неожиданно прекратился, тучи расползлись и выплыла полная луна, ярко осветив мост.
      Немцы открыли остервенелый огонь. На фоне лунного неба силуэт моста и двигавшиеся по нему люди были хорошо видны противнику. Снаряды стали рваться у быков моста, поднимая фосфоресцирующие при лунном свете фонтаны воды. Одно-два попадания в опоры моста - рухнут пролеты, и путь бригаде будет отрезан. Неожиданно к артиллерийскому огню прибавился автоматный.
      На мосту возникло замешательство. Рвались из постромок напутанные кони. Слышались стоны раненых.
      Ко мне подошел Кульвинский:
      - Товарищ полковник! Немцы прорвались к вокзалу. Автоматчики ведут огонь из станционных зданий.
      Неподалеку от меня стоял танк сержанта Капотова. Я приказал сержанту скрытно пробраться в район вокзала и выкурить автоматчиков.
      - И вот еще что, сержант, - добавил я, неожиданно вспомнив немудреную военную хитрость. - Подожгите в районе вокзала несколько деревянных зданий.
      Невысокий курносый Капотов козырнул и кинулся к танку. Минут через двадцать автоматные очереди прекратились, а вскоре, зловеще осветив редкие тучи, вспыхнули пристанционные здания. Видимо, танкисты их полили соляркой пламя окантовывали черные космы дыма.
      Сейчас это пламя пожара было для нас спасительным. Отсюда, от моста, мы хорошо различали врага в свете яркого зарева. Но, ослепленный пламенем, противник не видел нас.
      Так под зарево пожарища и продолжалась переправа. Огонь немецких орудий стал неприцельным и, стало быть, неэффективным. Примерно к часу ночи удалось перебросить на другой берег все части, кроме двух танковых батальонов, которые продолжали сдерживать врага.
      Во втором часу ночи я отдал приказ на отход и танковым батальонам. Они подходили к мосту, все еще отстреливаясь от наседавшего противника. Многие тащили на прицепе подбитые боевые машины или грузовики. Не оставлять врагу ничего - таков был приказ, и танкисты выполняли его с честью.
      Вместе с первыми машинами переправился на другой берег и я. Отсюда хорошо был виден горящий город. Нам пришлось сдать его врагу, по за высокую цену. 4-я танковая бригада выполнила свою задачу. За семь дней боев Гудериан потерял до полка пехоты, 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, 6 минометов и много другой военной техники. Его мечта пройти победным маршем по шоссе Орел - Москва вплоть до степ столицы не осуществилась и уже не осуществится. На правом берегу Зуши заняла оборону 13-я армия. Сюда подходили все новые части. Фронт, преграждающий путь к Москве, начинал стабилизироваться.
      Впоследствии Гудериан признавал в своих мемуарах, что его армия понесла под Москвой тяжелые потери, в результате чего "исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех"{5}.
      Но, приближаясь вместе со своими дивизиями к Мценску, Гудериан еще не знал, что именно здесь, у этого древнего русского города, окончится его карьера как военачальника. Уже после войны стало известно, что всю вину за проигранную битву под Москвой Гитлер возложил на Гудериана и сместил его с должности командующего танковой группой.
      Была создана специальная комиссия, которой поручалось "собрать материалы в целях изучения русских танков и конструирования на основе этого новых немецких танков и более мощного противотанкового оружия".
      Но на этом события того трудного дня не закончились. Дождавшись, когда последний танк переберется на левый берег, я отдал приказ саперам взорвать мост. Уже светало, когда пролеты моста рухнули в воду. Можно наконец и отдохнуть.
      В тот же день 11 октября мы заняли оборону во втором эшелоне 50-й армии. Впервые за восемь суток личный состав получил возможность отдохнуть и привести себя в порядок.
       
      Глава четвертая. На новые рубежи
      Вечером 12 октября с группой командиров и политработников я сидел в избе, которую занял наш штаб, и слушал радио. Передавали последнюю сводку Совинформбюро. Упорные бои шли уже на подступах к столице. Диктор сообщал о собрании партийного актива Москвы, на котором обсуждались меры по обороне города.
      И вдруг хорошо знакомый торжественный голос Левитана:
      - Указ Президиума Верховного Совета СССР "О награждении орденами и медалями СССР начальствующего и рядового состава танковых войск Красной Армии".
      Мы прильнули к приемникам. 32 фамилии воинов нашей бригады перечислил Левитан. Орденом Ленина награждались Багурский, я и Бойко. Орденами Красного Знамени и Красной Звезды - Бурда, Дуванов, Ивченко, Кукаркин, Лещишин, братья Матросовы, Молчанов, Загудаев, Сафонов, Соломянников и другие.
      Специальным указом старшему сержанту Ивану Тимофеевичу Любушкину присваивалось звание Героя Советского Союза. Кинулись поздравлять награжденных. Разыскали Любушкина. Ему жали руку, а он краснел и растерянно повторял одно и то же:
      - А почему мне одному... Все воевали.
      Отличный командир танка, Любушкин был еще и прекрасным стрелком из танковой пушки. Его всегда приглашали, чтобы продемонстрировать точность стрельбы. 6 октября в бою под селом Первый Воин он лично уничтожил девять танков и до роты пехоты противника.
      Застенчивый от природы, Любушкин очень любил плясать. И надо сказать, что делал это умело и красиво. Тут, как и в стрельбе, ему не было равных.
      Но торжества торжествами, а нужно было готовить бригаду к новым боям. Обстановка под Москвой ухудшалась с каждым днем, и мы знали, что отдых наш будет непродолжительным. Так оно и оказалось.
      16 октября меня вызвали в штаб 50-й армии и предупредили, что я буду разговаривать с Верховным Главнокомандующим. До этого мне еще ни разу не приходилось говорить со Сталиным, и, признаться, прижав трубку ВЧ к уху и прислушиваясь к ровному гудению аппарата, я волновался.
      - Здравствуйте, товарищ Катуков, - раздался в трубке хорошо знакомый голос с характерным кавказским акцентом.
      Осведомившись о боеспособности бригады, Сталин сказал:
      - Вам надлежит немедленно погрузиться в эшелоны, чтобы как можно быстрее прибыть в район Кубинки. Будете защищать Москву со стороны Минского шоссе
      Я доложил, что перебрасывать бригаду поездами в сложившихся условиях нецелесообразно. Грузиться с подсветкой нельзя: в воздухе непрерывно висят фашистские бомбардировщики. Чуть мелькнет огонек - тут же налетают. А при погрузке в темноте танки могут свалиться с платформы.
      - Прошу вашего разрешения идти к Москве своим ходом.
      - А как же с моторесурсами? Ведь надо будет пройти триста шестьдесят километров...
      - Это не много, - ответил я. - Для ведения боевых действий моторесурсов хватит с избытком.
      - Ну, раз вы ручаетесь, двигайтесь своим ходом. Собрались в дорогу. В Кубинку перебрасывалась только сама бригада. Части усиления остались под Мценском. Тепло простились мы с командирами пограничного полка И. И. Пияшева. На память о совместных боевых действиях они подарили мне маузер в деревянной кобуре. Сейчас он хранится в Музее Советской Армии.
      Триста шестьдесят километров прошли без единой аварии и поломки. До Кубинки добрались благополучно. Но на окраине этого поселка произошел инцидент, который испортил мне немало крови. Встречать бригаду прибыл генерал из штаба фронта. Ему было поручено вывести бригаду на отведенные позиции.
      Он зашел на мой КП, что был развернут тогда у разъезда Татарка, и, передав приказ командованию фронта выйти в район Чисмены, расстелил на столе карту.
      - На Чисмену бригада пойдет вот по этой дороге. - Его карандаш прочертил жирную линию.
      - Здесь не пройдут не только грузовики, но и тридцатьчетверки, - возразил я.
      Дело в том, что обычно по прибытии на новое место мы в первую очередь изучали состояние дорог и мостов, чтобы в случае приказа выступить в новый район, точно зная маршруты следования. Так было и на этот раз. Вот почему с полным знанием реальной обстановки я возразил генералу, что двигаться напрямую из Кубинки в район Чисмены нельзя и что выход один - отправлять машины через Москву, по шоссейным дорогам.
      Но генерал стоял на своем. Ошибочное решение может принять каждый. Никто не застрахован от промаха. Но самое неприятное всегда, и особенно на войне, когда начальник упорствует в своей ошибке, упорствует во имя чести мундира, "авторитета", уязвленного самолюбия. Как дорого иногда это обходится!
      - Кончайте разговоры! Выполняйте приказ! - закончил нашу беседу генерал.
      Правда, вопреки указаниям генерала транспортные колесные машины я все-таки на свой страх и риск отправил кружным путем, через Москву. И они прибыли в Чисмену намного раньше танковой колонны. Танки и штабные машины с трудом пробирались по разбитым проселочным дорогам. Даже тридцатьчетверки садились днищем на междуколейные бугры.
      Это был тяжелейший марш. Танки, густо коптя, надсадно ревели, выбираясь из глубоких колдобин. Экипажи прилагали нечеловеческие усилия, чтобы вытащить застрявшие боевые машины из грязи. Только вытащат одну - увязнет другая. Штабные автомобили шли на буксире у танков: иначе бы им не пробиться.
      Днем генерал еще находился с колонной, а в полночь куда-то исчез.
      С трудом добрались до Истры. Но тут снова задержка. Кончилось горючее. Кое-как раздобыли дизельного топлива для тяжелых танков, авиационного бензина для легких. И снова осенние, непролазные дороги. Не удивительно, что при таких темпах движения мы опоздали в район сосредоточения.
      И вдруг из штаба фронта приходит телефонограмма: за невыполнение боевого приказа командира бригады полковника Катукова предать суду военного трибунала. Тотчас приехал военный прокурор, и дело завертелось. Правда, присутствовавшие при нашем споре с генералом подтвердили, что маршрут движения был навязан сверху, волевым путем. Но тем не менее дело принимало неприятный оборот.
      - Да как они могут! - возмущался мой начальник политотдела майор И. Г. Деревянкин. - Разве это случилось по нашей вине? Это их представитель впутал нас в эту историю. Нет, я этого так не оставлю!
      Признаться, я даже не ожидал от своего всегда уравновешенного начальника политотдела такого бурного взрыва чувств. Поздно вечером он сел в легковушку и отправился в Москву.
      Во втором часу ночи Иван Григорьевич прорвался к генералу Федоренко. Тот позвонил Сталину, и инцидент был улажен.
      К вечеру 19 октября 4-я танковая бригада прибыла наконец на станцию Чисмена, что в 60 километрах от Москвы по Волоколамскому шоссе. Танкисты стали готовиться к бою. Мы не сомневались, что приказ из штаба 16-й армии, в распоряжение которой, как мы уже знали, нас должны передать, последует с часу на час.
      Утром 20-го ко мне подошел Деревянкин. Он был явно расстроен.
      - Михаил Ефимович, один экипаж пропал!
      - То есть как пропал?
      - Как в воду канул. И чей бы вы думали? Лавриненко. Ума не приложу, куда они делись!
      Я рассказал Ивану Григорьевичу, что когда бригада пошла на Москву, то по просьбе командования 50-й армии я оставил Лавриненко для охраны се штаба. Командование армии обещало долго не задерживать его. Но с этого дня прошло уже четверо суток.
      Кинулись звонить во все концы, но следов Лавриненко найти так и не смогли.
      Только перед походом в Москву Лавриненко приняли кандидатом в члены партии. В боях под Мценском он проявил себя отважным и грамотным командиром. И вдруг такое ЧП!
      К полудню к штабу, лязгая гусеницами, подкатила тридцатьчетверка, а за ней - штабной автобус немецкого производства.
      Люк башни открылся, и оттуда как ни в чем не бывало вылез довольный, веселый Лавриненко, а следом - Борзых и Федотов. За рулем штабного автобуса сидел четвертый член экипажа - Бедный.
      - Где вы были?! - зашумел было первым подбежавший Деревянкин.
      - Да вот немного подзадержались, - улыбаясь, проговорил Лавриненко.
      - Где? Почему так долго?!
      Вместо ответа Лавриненко вынул из нагрудного кармана гимнастерки бумагу и подал начальнику политотдела.
      "Полковнику Катукову! - прочел Деревянкин. - Командир машины Лавриненко Дмитрий Федорович был мною задержан. Ему была поставлена задача остановить прорвавшегося противника и помочь восстановить положение на участке фронта в районе Серпухова. Он не только с честью выполнил эту задачу, но и геройски проявил себя. За образцовое выполнение боевой задачи Военный совет армии всему личному составу экипажа объявил благодарность и представил к правительственной награде. Комбриг Фирсов".
      Подошел к танку Лавриненко и я, прочитал записку Фирсова, обнял старшего лейтенанта, поблагодарил за службу и попросил рассказать о случившемся подробнее.
      Дело, оказывается, было так. Штаб армии отпустил Лавриненко вслед за нами. Дорога была забита автотранспортом, и, как ни торопился Лавриненко, нагнать бригаду ему не удалось.
      Прибыв в Серпухов, экипаж решил побриться: как-никак направлялись в Москву. Лавриненко уселся в кресло, мастер намылил ему щеки и только приступил к бритью, как в парикмахерскую вбежал запыхавшийся красноармеец:
      - Товарищ лейтенант, вас просит срочно прибыть комендант города комбриг Фирсов.
      Лавриненко сорвал салфетку, вытер со щек мыльную пену и побежал к танку.
      Комбриг Фирсов принял командира машины немедленно.
      - Вот что, лейтенант, - сказал он ему, - по дороге из Малоярославца идет колонна гитлеровцев численностью до батальона. Под рукой у меня сейчас никого нет. Вот-вот подойдут наши части. Необходимо задержать врага.
      В рощице у Высокиничей Лавриненко стал в засаду. Дорога в обе стороны просматривалась хорошо. Лейтенант сам сел за пушку. Стрелял он, как правило, без промаху.
      Через несколько минут на шоссе показалась немецкая колонна. Впереди тарахтели мотоциклы, потом шла штабная машина, за ней противотанковые орудия и три грузовика с пехотой. Гитлеровцы в те времена были настолько уверены в своей силе, что иногда даже не высылали вперед разведку.
      Подпустив фашистов на 150 метров, Лавриненко расстрелял колонну в упор. Два орудия были сразу же подбиты, третье вражеские артиллеристы пытались развернуть, но танк выскочил на шоссе и врезался в грузовики с пехотой, а затем раздавил орудие. Оставшиеся в живых гитлеровцы разбежались, но вскоре подошла наша часть и добила противника. Экипаж Лавриненко сдал коменданту Серпухова 13 автоматов, 6 минометов, 10 мотоциклов с колясками и противотанковое орудие с полным боекомплектом. Штабную машину Фирсов разрешил забрать в бригаду. Ее своим ходом повел Бедный. В автобусе оказались важные документы и карты, которые мы немедленно отправили в Москву.
      Подвиг Лавриненко был отмечен специальным приказом по бригаде. В нем говорилось: "За отличное выполнение боевого приказа, проявленную находчивость и разумную инициативу экипажу лейтенанта Лавриненко объявляю благодарность и его действия ставлю в пример всему личному составу бригады".
       
      Глава пятая. Удар по выступу
      В районе Чисмены бригада восемь суток находилась в резерве Западного фронта. На новое место мы прибыли без мотострелкового батальона: по приказу командования фронта он был выделен на помощь частям, сражавшимся под Наро-Фоминском. Прибыл батальон позднее. Возглавил его старший лейтенант И. М. Передерни, а комиссаром к нему был назначен лейтенант К. С. Большаков.
      Но и находясь в резерве, бригада частью сил продолжала вести боевые действия. 19-20 октября три танка, переданные в распоряжение штаба 16-й армии генерала Рокоссовского, прикрывали звенигородское направление. Юго-западнее Звенигорода, в районе Палыцино - Колюбакино, произошел встречный бой экипажей танков Лугового, Евтушенко и Тимофеева с танками противника. В ходе боя гитлеровцам удалось поджечь две наши машины. Но и сами они понесли тяжелые потери: 250 человек мотопехоты, танк, 2 орудия и 30 повозок.
      На окраине Пальцино к танку Евтушенко, отчаянно жестикулируя, подбежал подросток.
      - В чем дело? - спросил Евтушенко, заглушив мотор и открыв люк.