ГЕНРИ КАТТНЕР
      ЗА ЗЕМНЫМИ ВРАТАМИ
      Пер. А. Кутамонова
      ПРОЛОГ
      Итак, теперь она звалась Малеска. Ее импресарио уверил, думаю, небезосновательно, что она - самая очаровательная девушка Америки. Но если б я знал, что сегодня вечером она будет исполнять здесь "Крыши Виндзора", то пошел бы в какое-нибудь другое место.
      Однако было уже слишком поздно - я сидел за столиком, довольствуясь сэндвичем и виски с содовой. Свет погас, включили прожектора: на сцене в буре аплодисментов стояла, кланяясь, Малеска. Я надеялся еще, что она не помешает мне спокойно поужинать. Можно ведь и не смотреть в ее сторону. Я принялся за белое мясо цыпленка и виски с содовой, ненадолго мне удалось даже направить мысли в иное русло, впрочем, пока не зазвучал этот знаменитый бархатный голос...
      Я слушал, как она поет. Скрипнул стул. В полутьме кто-то сел возле меня. Вглядевшись, я узнал одного из заправил шоу-бизнеса.
      - Привет, Бартон, - сказал он.
      - Привет.
      - Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
      Я сделал пригласительный жест, и он что-то заказал бесшумно подбежавшему официанту. Малеска все еще пела.
      Человек, севший за мой столик, уставился на нее с восторженным вниманием, как, впрочем, и все остальные в этом зале, исключая, пожалуй, меня.
      Ее дважды вызывали на "бис", и, когда зажгли свет, я увидел, что мой сосед пристально смотрит мне в лицо. Мое равнодушие было, вероятно, слишком очевидно.
      - Не впечатляет? - озадаченно спросил он.
      Даже и до Коржибского этот вопрос не имел бы смысла: я знал, что не могу ему ответить, и не трудился, - просто промолчал. Краем глаза я видел, как Малеска, шелестя жесткими юбками, пробирается к нашему столику. Я вздохнул.
      Она принесла легкий аромат цветочных духов, которые, я в этом уверен, не сама себе выбирала.
      - Эдди, - сказала она, опершись о край стола и наклонившись ко мне.
      - Да?
      - Эдди, я тебя не видела лет сто.
      - Да, пожалуй.
      - Послушай, почему бы тебе не подождать здесь? Своди меня куда-нибудь после выступления. Мы могли бы пропустить по стаканчику или... А? Как, Эдди?
      Ее голос завораживал, в нем было что-то магическое. Таким же он был, когда звучал по радио и на пластинках, а скоро появится и в кино. Я молчал.
      - Эдди, пожалуйста!..
      Я взял свой стакан, допил то, что там оставалось, стряхнул крошки с пиджака и положил салфетку на стол.
      - Благодарю, - сказал я. - Но не смогу.
      Она пристально посмотрела на меня - таким знакомым, испытующим взглядом, полным непонимания и растерянности. В зале по-прежнему гремели аплодисменты.
      - Эдди...
      - Ну ты же слышала. Давай-ка иди... Тебя зовут на "бис"!
      Она молча повернулась и направилась к сцене, пробираясь между столами; ее юбки шипели и пенились.
      - Эдди, ты с ума сошел? - спросил мой сосед.
      - Весьма возможно, - ответил я, не собираясь ему ничего объяснять.
      - Ну ладно, Эдди. Я полагаю, тебе виднее. Но все равно это странно: самая красивая женщина в мире бросается к твоим ногам - а тебе наплевать. Это просто неблагоразумно.
      - А я вообще не слишком благоразумен, - ответил я. Разумеется, это ложь, потому что я - самый благоразумный человек в мире, и не только в этом мире.
      - Ты выдаешь одни избитые истины, - заметил мой собеседник. - Но ведь это не ответ.
      - Избитые истины... - я поперхнулся. - Ничего, ничего, все в порядке. А что ты имеешь против избитых истин? От частого повторения они стали банальными, но оттого не стали менее правдивыми, не так ли? - Я посмотрел на Малеску, сделавшую стойку у микрофона: она опять собиралась петь.
      - Знал я одного человека, который пытался посрамить эти избитые истины, - продолжал я в раздумье, осознавая, что, возможно, говорю лишнее. - Он вляпался по самые уши. Круто ему пришлось, тому парню.
      - А что с ним произошло?
      - О-о! Он попал в сказочную страну, спас прекрасную богиню, сверг жестокого Верховного жреца, и... А-а, выброси из головы! Наверно, прочитал в какой-то книге.
      - И что же это была за сказочная страна? - довольно безучастно спросил мой сосед.
      - Малеско.
      Он поднял брови и взглянул сперва на меня, а потом через зал на Самую Красивую Девушку в Мире.
      - Малеско? Где это?
      - Прямо у тебя за спиной, - ответил я.
      Затем я снова наполнил стакан и уткнулся в него носом. Мне больше нечего было сказать, по крайней мере этому типу. Но переливы ее голоса вдруг пробудили глубины моей памяти, вызвав трепетное эхо, и на мгновение грань между нашим миром и тем, далеким, почти перестала существовать.
      "Малеско", - думал я, закрыв глаза, и под звуки музыки попытался в темноте представить купола и башни того радужно-красного города. Но не смог. Он ушел, вернулся в сказку, и ворота захлопнулись навсегда.
      И все же, когда я думаю обо всем этом теперь, у меня нет ощущения чуда, нет скептической мысли, что я гулял по тем улицам лишь во сне. Это все было на самом деле. И у меня есть очень убедительное тому доказательство.
      А случилось все это уже довольно давно...
      ГЛАВА 1
      Вы помните историю про слепцов и слона? Никто из них так и не понял, что же из себя представляет слон. Примерно то же произошло и со мной. Передо мной раскрылся иной мир, а я счел, что у меня что-то случилось с глазами от перенапряжения.
      Как-то вечером, с бутылкой виски под рукой, сидел я в своей квартире, как вдруг началось это странное мерцание воздуха.
      Я сказал себе, что надо встать и выключить свет, так как Лорна повадилась вваливаться ко мне без предупреждения, если я долго не показывался в пивной, где она работала. Мне не хотелось видеть ее. Лорна Максвелл прицепилась ко мне как пиявка, со всей непреклонной назойливостью, какая была свойственна ее куриным мозгам. Отвязаться от нее не было никакой возможности, разве что пристукнуть.
      Лорна все решила очень просто: вот он я, многообещающий молодой актер Эдди Бартон, имеющий за плечами три бродвейских спектакля, прошедших на "ура", и хорошую роль в новой постановке, от которой критики заранее в восторге. Чего уж лучше!
      И вот она, третьеразрядная молодая певичка из пивной, не имеющая за плечами ровным счетом ничего. Не спрашивайте меня, как мы познакомились или как она меня подцепила. Я вообще легко попадаюсь на крючок. Дети, звери и люди типа Лорны чувствуют таких, как я, за милю.
      Она вбила в свою взбалмошную головку, что стоит мне лишь замолвить словечко, как она займет место рядом со мной, и ее ждет успех и обожание газетных репортеров, и что лишь эгоизм мешает мне сказать это волшебное слово кому-то из власть предержащих, чтобы превратить ее в очередную Золушку. Доводы рассудка на нее не действовали. Поэтому самое простое, что я мог сделать, когда был дома один, это выключить свет и не подходить к дверям.
      В воздухе опять появилось странное мерцание. Я прищурился и тряхнул головой: это начинало меня тревожить. Дело не в виски. Это всегда начиналось только в моей квартире и лишь после того, как я посмотрю именно на эту стену.
      На стене висела картина Анри Руссо "Спящий цыган" - одна из тех вещей, что дядюшка Джим оставил мне в наследство вместе с квартирой. Я изо всех сил постарался сосредоточиться на зеленоватосинем небе, развевающейся гриве льва, на полосатой одежде смуглого человека, лежащего на песке.
      Но увидел я лишь размытое пятно. Затем я подумал, что, должно быть, все-таки очень пьян, потому что оттуда, из-за пятна, до меня стали доходить какие-то звуки, похожие на рев. Конечно, это мог быть и лев, но он уже совсем исчез, и мне показалось, что передо мной колышется сияющий радужно-красный купол.
      Я закрыл глаза, плотно стиснув веки. Похоже, я схожу с ума.
      Дядюшка Джим оставил мне квартиру по завещанию. За нее нужно выложить сразу баснословную сумму, затем платить всю жизнь - и можете называть эту квартиру своей. Я сам не ввязался бы в такое предприятие, но дядюшка Джим - другое дело. Впрочем, приятно иметь берлогу, откуда домовладельцы не могут тебя выставить, даже если кто-то предлагает им большие деньги.
      Тут, вероятно, стоит сказать несколько слов о моем дядюшке, Джиме Бартоне. Это был еще тот персонаж! Имел он рыжие волосы, веснушки и обыкновение теряться где-то за границей месяцами напролет, а иногда - годами.
      Когда я был мальчишкой, он обычно навещал нас между поездками, и я любил его больше всех, кого знал в те годы: у нас была общая тайна.
      Началось все со сказок, которые дядя рассказывал мне перед сном. Из них я узнал о чудесной стране Малеско, в которой были и прекрасная принцесса, и злой Верховный жрец, и благородный молодой герой, чьи приключения иногда не давали мне уснуть целых пятнадцать минут росле того, как тушили свет.
      В те дни еще не выдумали суперменов, поэтому в мечтах я не рисовал себя разгуливающим по Малеско в красном облегающем комбинезоне, но чаще носил львиную шкуру, как Тарзан, а бывало, даже доспехи неустрашимого марсианского воина, похожего на Джона Картера.
      Больше того - я выучил язык жителей Малеско, который, конечно, придумал дядюшка Джим. Его голова не знала покоя, и рассказы о Малеско хлынули на меня в те месяцы, что он провел у нас, выздоравливая от какой-то болезни. Дядюшка составил даже словарь этого языка. Мы вместе сделали что-то вроде букваря и часто болтали на языке Малеско (кстати, довольно бойко), но вскоре дядя поправился и снова исчез.
      Я сидел в своей квартире, вглядываясь в неясные, дрожащие очертания радужно-красного купола на стене; за ним виднелось что-то похожее на крыши, подсвеченные закатом. Я понимал, что скорее всего они существуют только в моем воображении и на самом деле я вижу лишь красное пятно, какое появляется перед глазами, если сильно их потереть, а все остальное воображению подсказывают истории дядюшки Джима о Малеско.
      Его рассказы давным-давно ушли в глубины моей памяти, но иногда еще всплывал в воображении город, озаренный малиновым закатом, и огромный купол в центре него, отражающий свет от... Была ли это вода? Может - море? Или...
      В дверь позвонили.
      - Эдди! - громко позвал голос Лорны. - Эдди, впусти меня на минуточку!
      Я знал, что если не открою, то она будет колотить в дверь и орать, пока не поднимет соседей. Я встал и осторожно обошел красное расплывшееся пятно, этот чистейший плод моего воображения, повисший между мной и стеной с картиной Руссо. "Странно, - подумал я, - что не расплываются очертания двери, коридора или, скажем, смазливое личико вошедшей Лорны".
      - Я ждала тебя, Эдди, - с упреком сказала она, поспешно проскальзывая внутрь, пока я не успел передумать. - Почему ты не пришел? Мне очень нужно тебя видеть. У меня появилась идея. Слушай, а что, если я научусь танцевать? Это поможет? Я разработала тут свой выход и хотела, чтобы ты...
      - Выпей виски, - устало сказал я. - Давай об этом потом, Лорна. У меня болит голова и что-то с глазами: все расплывается.
      - ...посмотрел, я мигом тебе покажу, - продолжала она сразу за мной. Это был один из ее излюбленных приемов.
      Не очень прислушиваясь к ее болтовне, я последовал за ней в гостиную, в надежде, что она скоро уберется. Цыган на картине Руссо уже вернулся на прежнее место. Это ободряло. Красное пятно, превращенное моим воображением в вид сказочного Малеско, тоже исчезло. Я опустился в кресло, глотнул виски и угрюмо уставился на Лорну.
      Не помню, что она там говорила. Девять десятых я пропустил мимо ушей. Налив себе виски, Лорна забралась, словно девчонка, на подлокотник кресла и, изящно поводя бокалом, болтала о том, как я помогу ей стать великой танцовщицей, если, конечно, замолвлю словечко нужному человеку.
      Все это я уже слышал. Я зевнул, разглядывая лед в своем стакане, допил остатки виски и поднял глаза на стену напротив.
      На этот раз увиденное показалось мне явной галлюцинацией. На месте картины Руссо находилось нечто совсем другое - передо мной был экран с цветным, стереоскопическим изображением.
      На сей раз я видел все отчетливо. Это уже не могло быть игрой воображения. Это был Малеско, такой, каким описывал его дядюшка Джим. Один угол экрана пересекала черная полоса, похожая на чугунную ленту. И под этой полосой, где-то далеко-далеко, виднелся город, озаренный закатом.
      Купола, возвышающиеся колонны, сверкающий шар, колышущийся, словно вода в гигантской прозрачной сфере, - все трепетало, и даже поддерживающие сферу своды арок, казалось, вот-вот унесутся ввысь. И все это хитросплетение арок, сводов, куполов горело огнем отраженного света. "Радужно-красный город, старый, как мир".
      - Эдди, ну посмотри же на меня!
      Я не шевельнулся. Это напоминало гипноз: невозможно было отвести глаза от этого невероятного видения. И еще я понял, что Лорна ничего не видит, иначе ее выдал бы голос.
      Вероятно, она и не может ничего видеть. Возможно, я повредился в рассудке. А может быть, она просто не смотрела в ту сторону.
      Лорна лепетала что-то насчет того, что сейчас снимет туфли и покажет мне танец, а затем я услышал, как бы издалека, топот босых ног по полу. Я понял, что мне пора протереть глаза и постараться прогнать видение прочь.
      - Эдди, посмотри на меня! - настаивала Лорна.
      - Хорошо, хорошо, - сказал я не глядя. - Прекрасно!
      Я потер глаза.
      И тут раздался крик Лорны.
      Я вскинул голову и похолодел: она исчезла. Осталась лишь картина закатного города, с колышущейся гигантской сферой и черной полосой на переднем плане. Все изображение трепетало.
      Я слышал постепенно удалявшийся, затихающий крик Лорны, который становился слабее, и после того как совсем затих, он долго еще звенел у меня в ушах. Вскоре мерцание в воздухе начало угасать, радужно-красный город - терять очертания, и вот уже лев опять склонился над спящим цыганом, и на стене, как прежде твердой, застыла картина Руссо.
      - Лорна! - позвал я.
      Никакого ответа. Выронив стакан, я поднялся, сделал шаг вперед и споткнулся об ее туфли. Я подбежал к двери и распахнул ее. В коридоре было пусто. Никаких шагов.
      Я вернулся и прошел иа кухню, затем в спальню - Лорны не было и там.
      Часом позже, в полиции, я пытался объяснять, что не убивал ее. А еще через час я уже был в тюрьме.
      ГЛАВА 2
      Лучше, пожалуй, иметь дело с проходимцем, чем с фанатиком. Помощник окружного прокурора был именно фанатиком, зацикленным на своих теорийках, и благодаря этому отрадному факту я, не успев глазом моргнуть, оказался в очень невыгодном положении. Моя история вовсе не о том, как косвенные улики приводят к неправильным выводам, поэтому я не буду останавливаться на этом подробно.
      А дело заключалось вот в чем: Лорну в вестибюле ждал приятель, к тому же соседи слышали, как она звонила ко мне и как я ее впустил. Вопрос - где же она?
      Я даже не пытался рассказать, как все произошло, сказал лишь, что она ушла. Находясь в нервном шоке, я совершенно забыл о ее туфлях, которые явились веским доводом, опровергающим мое заявление. Помощник окружного прокурора явно хотел выслужиться и так основательно убедил себя в моей виновности, что охотно допустил бы, выражаясь языком закона, ряд расширительных толкований, только бы это позволило отдать под суд убийцу, то есть меня.
      Вы, возможно, помните, что писали об этом газеты. Я потерял роль в аншлаговой пьесе. Нашли мне и адвоката, который не верил ни одному моему слову, поскольку я не мог сказать ему правды. Шло время, и меня спасало лишь то, что тело Лорны не обнаружили. В конечном счете меня отпустили.
      Что бы вы сделали на моем месте? Будь я героем фильма, я бы тотчас же отправился к Эйнштейну, который бы все вычислил, расшевелил какую-нибудь супермашину, а та вернула бы Лориу или отправила меня, например, к Кинг-Конгу или в другой таинственный мир.
      В каком-нибудь другом фильме нашлись бы гангстеры, выламывающие дверь, пока я спускаюсь по пожарной лестице, как Дик Паувел, или обнаружились бы какие-нибудь раздвижные панели, все простенько объясняющие в конце фильма. Но Лорна-то исчезла в картине на стене, и я уже начинал опасаться за свой рассудок.
      Единственное, на что можно было рассчитывать, так это на повторение таинственного мерцания, на то, что я тоже смогу проникнуть сквозь картину и вытащить Лорну обратно. Спустя несколько месяцев я стал возлагать на это вполне серьезные надежды. К тому времени я думал, что все уже кончено, побывал у окулиста, у психиатра и выяснил, что это была не галлюцинация, не нарушение зрения, не сумасшествие.
      Нет, это был просто Малеско.
      Поняв это, я просмотрел книги и бумаги дядюшки Джима и обнаружил много стенографических записей, которые не мог прочесть ни тогда, ни теперь, нашел немало сведений по алхимии и прочим странностям и, что самое ценное, откопал старый букварь Малеско и словарь - единственные вещи, из которых я извлек для себя тогда какую-то пользу. Но не сразу.
      Прошло довольно много времени, прежде чем в одну прекрасную ночь все изменилось. Я опять сидел дома, потягивая виски, и опять раздался звонок, на сей раз - телефонный. Звонил мой адвокат, говорил он быстро и отчетливо:
      - Послушай, Бартон, в Саунде подобрали какое-то тело. Твой приятель Томпсон заполучил его для лабораторного исследования. Он полагает, что это - та самая Максвелл.
      - Лорна не мертва, - бестолково начал я, - по крайней мере, не...
      - Ладно. Отнесись к этому спокойно, ведь Томпсон именно этого и ждал. Меня, честно говоря, ситуация слегка озадачила...
      - Но они, скорее всего, не смогут опознать...
      - Да, слишком большой срок, и теперь главным образом пойдут догадки. Но на Томпсона работают эксперты, и присяжные склонны им доверять, так что могут... могут поддержать выводы экспертизы, Бартон.
      Такой вот поворот событий! И что, спрашивается, мне было делать? Бежать? Меня наверняка поймали бы. Остаться? Признают виновным.
      Я повесил трубку и, возвращаясь к креслу, остановился, глядя с безумной надеждой на картину Руссо: если я прорвусь сквозь стену, окажусь ли я действительно в Малеско? И там ли Лорна, или она каким-то образом все-таки превратилась в труп, который ковыряет Томпсон?
      - Лорна?! - звал я, но лишь напрасно сотрясал воздух. Лорна?!
      Несколько минут ожидания. Никакого ответа. Но мой голос не растаял в тишине, мой голос отдавался эхом, как будто я говорил в тоннеле. Малеско, конечно, не существует. Это сказочная страна, такая же, как Оз или Страна Чудес из детской книжки. Но внезапно у меня почему-то появилась твердая уверенность, что эхо вторило мне в Малеско.
      - Лорна! - закричал я. - Лорна!
      Крик призрачно и глухо отдавался в длинном невидимом тоннеле и замирал в его дальнем конце - в Малеско.
      - Лорна!
      Настойчивый звонок у входной двери прорезал эхо моего голоса. Полиция? Я обернулся, и в этот момент стены качнулись. Все закружилось, комната расползлась в стороны, или мне так показалось, но, падая, я уже ничего не соображал. Тонкие настойчивые призывы звонка уходили все дальше и дальше, а я проваливался куда-то.
      Вдруг я увидел лицо мужчины, кружившее в темноте. Лицо под странным головным убором выражало удивление, даже ужас, рот был широко открыт. Человек направил на меня какое-то оружие, затем подался в сторону я исчез.
      Я скользил вниз словно по звенящей нити звуков, цепляясь за нее, как за спасательный трос, падая, на мгновения задерживаясь и снова падая в страшную бездну. Нить звуков становилась все тоньше, она терялась и больше не удерживала меня.
      Я проваливался все глубже и глубже.
      Но скоро передо мной выросла горизонтальная черная полоса, а затем появились какие-то вертикальные брусья, в которые я вцепился обеими руками, медленно сползал вниз. Инстинкт уже послал красную предостерегающую вспышку всем мышцам тела: "Хватайся! Держись крепче!"
      Наконец вернулось ощущение реальности. Меня уже не окружала звенящая пустота, но внизу зияла настоящая бездна, заканчивавшаяся, впрочем, ужасающе реальной мостовой, где-то в миллионе футов от меня. Я висел с наружной стороны балкона, держась обеими руками за перила и слегка раскачиваясь на высоте, о которой страшио было подумать.
      В ту минуту меня мучил вопрос: единственный ли это способ проникнуть в Малеско? Ведь если Лорна прошла этим же путем, то я попусту трачу время: она лежит мертвая на этой ужасающе далекой и твердой мостовой в розовом свете заката.
      Я видел только брусья, за которые держался, стену да тошнотворный откос этого проклятого строения, заканчивающегося мостовой далеко внизу. Города я не видел. Все самое нужное было здесь: реальные, жизненно важные, красивые вещи, такие, как, например, уступ в стене или карниз, о который я мог опереться ногой.
      Если бы меня сразу тогда отправили обратно в Нью-Йорк, я бы именно это и мог рассказать о Малеско: первое - перила сделаны из какого-то твердого и гладкого металла. Они слишком тонкие и скользкие, чтобы можно было долго висеть, держась только за них. Второе: стены зданий - каменные (возможно - пластик или металл), похоже - изготовлены заводским способом, вероятно сборные, но нет стыков или трещин, а посему - это никуда не годный способ возводить стены.
      Казалось, у меня не было никаких сил перебраться через балконные перила, и все-таки я сделал это. Мои обезьяноподобные предки послали мне сигнал по каналу инстинкта, и мои ступни вдруг обрели хватательные способности, даже несмотря на ботинки. Подстегнул меня и исконный страх перед высотой. Не хочется об этом думать даже теперь. Не знаю, как я умудрился все это проделать.
      В конце концов я перебрался на балкон, с радостью ощутив под ногами пол; Мои обезьяньи способности вернулись туда, откуда пришли, - на миллионы лет в биологическое прошлое. Мой далекий предок Бандар-Лог Бартон ушел охотиться на допотопных блох, и теперь верх взял еще более древний его предшественник - шарик протоплазмы.
      Я размяк, как студень. Протоплазма понесла меня, раскачивая, по балкону к открытой двери. Я оказался в комнате среднего размера в компании того самого малого, который пытался меня застрелить.
      ГЛАВА 3
      В комнате не было никого, кроме этого типа. Она была пуста, лишь во всех углах под потолком висели крупные чаши из поржавевшей стали иди чугуна. Стены были голубовато-зеленые, пол, темно-зеленый, слегка пружинил под ногами. В розовом свете заката я увидел на стене свою тень.
      В комнате было две двери. У одной из них стоял этот тип в замысловатом головном уборе, съехавшем ему на глаза. Он прижался ухом к двери и к чему-то прислушивался, не обращая на меня никакого внимания.
      Мне запомнилось худощавое лицо этого мужчины средних лет, необычайно настороженное; рубашка с кофейным пятном и длинные облегающие штаны красной фланели. Однако вскоре я понял, что малиновым оттенком они обязаны закатному солнцу.
      Услышав мои шаги, этот тип повернулся и вдруг отчаянно заметался в нерешимости. Он пытался сделать несколько вещей одновременно: казалось, он хотел открыть дверь и бежать, и хотел позвать на помощь. Затем он решился все-таки вытащить свое оружие (последний довод полицейского) и убить меня.
      В конце концов он подбежал ко мне, обхватил меня за пояс и вытолкал на балкон. Прежде чем я осознал, что происходит, мое тело опять повисло над бездной. Не думайте, что я не сопротивлялся. Но что может сделать амеба?
      Он мог меня просто отпустить, и я бы упал, но он не делал этого. Казалось, я был для него чем-то вроде квадратной втулки или затычки, и он отчаянно пытался найти такое же квадратное отверстие, чтобы меня туда вогнать. Он пытался отправить меня в счастливую лузу.
      Все это время он тревожно оглядывался вокруг, смотрел вниз, стараясь не выпустить меня из^рук, бросал взгляды через плечо, вверх на небо и постоянно встряхивал головой, пытаясь поправить свой шлем, который съезжал ему на глаза.
      Мне все это казалось ночным кошмаром. Впрочем, смешно было оставаться пассивным и ждать, пока мной заткнут ту самую квадратную дыру. "Может быть, ему и удастся ее найти, - подумал я. - Мне за тридцать с лишним лет не удалось. Попадались лишь круглые".
      На этом философском витке я овладел собой, изловчился, схватил моего противника за горло и вернулся в безопасное положение. Мы оба не подходили для десятираундовой схватки. Я нанес удар. Он выхватил из-за пояса оружие, похожее на маленькую гантелю, и я ударил его опять.
      Он сжал концы этой гантели в руках и резко дернул их в стороны. Бесшумная голубая вспышка сверкнула между его сжатыми кулаками. Из-под его сползшего полосатого шлема на меня уставился один глаз, и тот выражал отчаяние. Тут он что-то увидел за моей спиной. На нас упала тень. Мой соперник замялся.
      Я выбил оружие у него из рук. Два шарика упали и со щелчком соединились. Голубой свет погас. Мой противник, должно быть, сошел с ума: он нагнулся, чтобы подобрать эту штуковину, и тут я нанес ему быстрый короткий удар - у меня достало сил, чтобы он оказался действенным. Этот тип продолжал сгибаться, пока не рухнул лицом вниз.
      Я оглянулся и увидел в небе некий воздушный корабль. Он был далеко и в тот миг напоминал галеон. На фоне красного полукрута он казался ажурным, словно сотканным из паутины.
      А внизу лежал город с его куполами, разбегающимися улицами и шпилями. Бесконечные арки поддерживали колышущийся огненный шар.
      Это был Малеско.
      Я знал Малеско. Дядюшка Джим рассказывал о нем слишком часто, чтобы, увидев, я не узнал города.
      Я с трепетом смотрел вниз на английский парк, ясный тенистый полумрак которого был подсвечен закатом, когда глубокий вздох поверженного врага заставил меня обернуться.
      Он не шевелился, но я быстро вернулся в комнату и прислушался. Мне показалось, что снаружи слышны шаги, однако они стихли, и установилась тишина, нарушаемая время от времени дальним приглушенным рокотом голосов. Я приоткрыл дверь, у которой прислушивался этот кровожадный тип, и сквозь узкую щель увидел хорошо освещенный вестибюль.
      Я закрыл эту дверь, открыл другую, что находилась в противоположном конце комнаты, и обнаружил там помещение примерно такое же, с ржавыми чашами под потолком в углах. Всю противоположную стену занимала какая-то машина. Во всяком случае, там на панелях были сплошь циферблаты, рычаги и тому подобное. Передняя часть машины была высотой примерно с мой рост. Я посмотрел на нее. Она, казалось, тоже посмотрела на меня. И ничего не случилось.
      Кроме этого, я обнаружил в углу что-то вроде платяного шкафа, прикрытого занавеской. Посреди комнаты находился столик с остатками обеда: корка хлеба, чашка с зеленым осадком, а также какой-то плод размером с редиску, с червоточиной на розовом боку.
      На полу возле стола лежали мятые черные одежды. Подойдя ближе, я нашел рядом с коркой хлеба пластину; на ней были какие-то кружочки, большинство из которых соединялось прямыми линиями, и вся пластина была перечеркнута несколькими жирными штрихами. Мне почему-то вспомнилась игра в крестики-нолики.
      Я ходил вокруг машины, рассматривая ее со всех сторон, но это мне ничего не дало, да и не могло дать, будь то хоть фордовский двигатель или пылесос. Я оставил затею и вернулся, чтобы посмотреть, не очнулся ли мой противник.
      Он еще не пришел в себя. Я перевернул его и осмотрел. На нем была легкая туника, тяжелые коричневые сандалии, плотные, немного запачканные белые штаны до щиколоток и полосатый головной убор.
      О, да, еще у него был браслет на левом запястье, соединенный с кольцом на среднем пальце гибкой лентой из того же металла - голубовато-зеленого. На поясе была закреплена небольшая сумочка, и стоило мне к ней потянуться, как она издала звук, похожий на тот, что издает гремучая змея, предупреждая противника, а затем прозвучали слова, которые я автоматически перевел и понял раньше, чем осознал, что это был за язык.
      "Верховное управление Храма. От жреца ночи, Фалви!"
      Две мысли завладели моим сознанием; одна из них крутилась вокруг полосатого головного убора моей жертвы, а другая заставляла мои губы беззвучно шевелиться, повторяя слова, которые я только что слышал. Один и один - будет два. Один и один - будет Малеско,
      Я сразу вспомнил истории дядюшки Джима и ту роль, которую в них время от времени играли эти головные уборы. Те, кто носили их, являлись... Кем же? Жрецами. И это означало, что...
      Нет. Я отверг это как невозможное. Я поднялся и сделал глубокий вдох. Наступил момент, которого я старательно избегал, момент, когда, перестав суетиться, начинаешь осмысливать создавшееся положение.
      Я в другом мире. (Каком мире? О нет! Я еще не был готов в это поверить.)
      Возможно еще одно объяснение: я сошел с ума и на самом-то деле лежу на койке в Беллеву, а доктора задумчиво смотрят на меня и говорят: "Явно безнадежный случай. Может, применить лечение электрошоком, или попробуем новый метод, который, правда, дает летальный исход у макак-резусов?"
      У моих ног по-прежнему лежал без сознания один из жрецов, и за балконными перилами расстилался город, уже не радужно-красный, а сумеречный, вечерний. Зашло солнце. Здесь быстро наступает ночь. Я окинул взором этот до боли знакомый вид, которым так часто грезил в детстве.
      У меня не было ощущения чуда, как не было и недоверия к происходящему. Любой из нас, очутившись в какой-нибудь знакомой, но вымышленной стране типа Оз, рано или поздно начинает испытывать подобное недоверие, обнаружив, что она вполне реальна. Но со мной ничего подобного не произошло. Сомнения в реальности существования Малеско были бессмысленными он лежал передо мной. Я сказал себе, что удивляться начну потом и что сейчас у меня нет на это времени.
      Больше всего меня тогда занимал сам дядюшка Джим, истории которого, как оказалось, вовсе не были сказками. Он действительно знал Малеско. Ну хорошо, а бывал ли он здесь сам?
      Может быть, он просто нашел способ открывать дверь между мирами и таким образом обрел возможность наблюдать за другим миром и даже слышать его, раз уж он выучил язык Малеско. Не было времени все это обдумать как следует, события разворачивались слишком стремительно.
      Одно было ясно: описание Малеско в рассказах дядюшки Джима явно сделано очевидцем. Тут действительно есть этот огромный колышущийся купол. Правда, дядя ничего не говорил об огнях, загорающихся по всему городу с наступлением темноты. Были среди них и цветные, а некоторые складывались в рекламные вывески, и я смог их прочитать.