Генри КАТТНЕР
      Кэтрин Л. МУР
      СКВОЗЬ ВЕКА
      Его называли Христом, но он не был тем человеком, который пять тысяч лет назад прошел крестным путем на Голгофу. Еще его называли Буддой и Магометом, Агнцем и Помазанником Божьим, Владыкой Мира и Бессмертным.
      Имя же его было Тирелл.
      На сей раз он шел иным путем - крутой тропой, ведущей к монастырю на горе, и на минуту остановился, щуря глаза от ослепительного сияния солнца. Его белоснежные одежды пятнала ритуальная грязь.
      Девушка, стоявшая рядом, коснулась его руки, мягко поторапливая, и Тирелл вошел в тень ворот.
      Вдруг он заколебался и оглянулся. Дорога выходила на широкий горный луг, на котором и стоял монастырь. Стояла ранняя весна, и луг радовал взгляды яркой зеленью. В глубине души мужчина чувствовал гнетущую тоску при мысли, что придется отказаться от этой зелени, но понимал, что вскоре все опять будет хорошо. И зелень эта сделалась далекой и ненастоящей. Девушка вновь коснулась его руки - он послушно кивнул и двинулся вперед с неясным предчувствием близящейся гибели, которого уставший разум не мог объяснить.
      "Я очень стар", - подумал он.
      Священники на дворе опускались перед ним на колени, старший из них, Монс, стоял на дальнем берегу большого пруда, в котором отражалась бездонная голубизна неба. Время от времени вода ежилась от легких дуновений холодного ветерка.
      Старый, почти забытый рефлекс заставил руку подняться, и Тирелл благословил всех.
      Голос его спокойно произносил полузабытые фразы.
      - Да будет мир на всей измученной земле, во всех мирах и на небесах. Да будет мир. Силы... - его рука дрогнула было, но он тут же вспомнил, что дальше. - Силы тьмы бессильны против Божьей любви. Я принес вам Слово Божье, вот оно: Любовь, понимание, покой.
      Они ждали, пока он кончит. Время было неподходящее, да и ритуал тоже, но все это не имело никакого значения, поскольку он был Мессией.
      Монс, стоявший на другом конце пруда, сделал знак. Девушка мягко положила ладони на плечи Тиреллу.
      - Бессмертный, - окликнул его Монс, - сбросишь ли ты свои запятнанные одежды и вместе с ними - грехи этого времени?
      Тирелл бездумно смотрел на другой берег.
      - Почтишь ли ты мир очередным столетием своего священного присутствия?
      Тирелл вспомнил несколько слов.
      - Я ушел с миром и вернулся с миром, - ответил он.
      Девушка осторожно сняла с его плеч белое одеяние и присела, чтобы развязать ему сандалии. Обнаженный, встал он на берегу пруда.
      Он выглядел как двадцатилетний юноша. Ему было две тысячи лет.
      Внезапно беспокойство вновь охватило его. Монс поднял руки в приглашающем жесте, но Тирелл озабоченно поглядывал по сторонам, пока не встретил взгляд серых глаз девушки.
      - Нерина... - пробормотал он.
      - Войди в пруд, - шепнула она. - Переплыви его. Протянув руку, он коснулся ее ладони, и она крепко сжала ее, пытаясь разогнать темноту, закрывающую его разум, внушить ему, что все снова будет хорошо, что она будет ждать... как ждала его воскрешения уже три раза за последние триста лет.
      Она была гораздо моложе Тирелла, но тоже бессмертная.
      Внезапно туман в его голубых глазах рассеялся.
      - Жди меня, Нерина, - сказал он и тут же, демонстрируя прежнюю ловкость, подбежал к воде и чисто без брызг нырнул.
      Пока он плыл, она следила за его сильными и уверенными движениями. Его тело было в полном порядке - как, впрочем, и всегда, независимо от возраста - и только разум окостеневал, все чаще буксуя в каменных колеях времени, теряя контакт с реальностью, а память становилась все более фрагментарной. Но самые старые воспоминания сохранялись лучше всего, а еще прочнее были отработанные рефлексы.
      Девушка чувствовала свое тело - молодое, сильное и красивое. И так должно быть всегда. Вот только разум... Что ж, должно быть решение и для этого вопроса.
      "Мне повезло, - думала она. - Из всех женщин всех миров именно я Возлюбленная Тирелла и единственный, кроме него, бессмертный человек".
      С любовью и уважением смотрела она на плывущего мужчину. У ее ног лежали сброшенные им одежды, запятнанные воспоминаниями минувшего столетия.
      Казалось, это было совсем недавно... Она хорошо помнила, как в прошлый раз смотрела на Тирелла, плывущего через пруд. И еще более раннюю сцену, и ту, что была в самом начале. Разумеется, для нее, а не для Тирелла...
      Выйдя на берег, он замешкался, и девушка почувствовала боль, увидев перемену в нем - от силы и уверенности в себе до смущения и сомнений. Однако Монс был наготове: взяв Тирелла за руку, он повел Мессию к дверям в высокой стене монастыря. Девушке показалось, что в дверях Тирелл повернулся и посмотрел на нее с нежностью, которая никогда не иссякала в нем.
      Один из священников поднял с земли испачканные одежды. Их предстояло очистить и положить на алтарь - сферическую святыню, формой напоминающую Мать-Землю. Складки одежды, вновь ослепительно белой, накроют ее целиком.
      Она должна быть очищена, как очищался разум Тирелла - нужно было вымыть все тяжкие воспоминания, которые нанес прошедший век.
      Священники уходили. Девушка взглянула через открытые ворота на яркую зелень горного луга, жадно тянущуюся к солнцу после зимних холодов. "Бессмертие... - подумала она, воздев вверх руки и чувствуя, как вечная кровь, настоящая кровь богов, бурлит в ее жилах. - Тирелл был тем, кто страдал, и нет цены, чтобы заплатить за этот... дар".
      Двадцать столетий.
      И первое из них было настоящим кошмаром.
      Ее мысль скользила по закрытой туманом истории, ставшей легендой, отмечая лишь краткие минуты покоя, источником которого был Белый Христос, бредущий сквозь ревущий хаос зла. Земля тогда почернела, ее заливал пурпур ненависти и боли. Рагнарек, Армагеддон, Час Антихриста - две тысячи лет назад!
      Бичуемый и невозмутимый, провозглашающий любовь и мир, шел Белый Мессия - свет в адской темноте, окутывающей землю.
      Он выжил, а силы зла уничтожили самое себя, и миры обрели наконец покой. Его нашли так давно, что Час Антихриста был забыт, превратился в легенду.
      Забыт даже Тиреллом. Нерина радовалась этому, ибо вечная память о таких событиях была бы ужасна. При одной мысли о муках, какие ему приходилось испытывать,
      девушка содрогнулась.
      Она посмотрела вниз, на голубую гладь воды. Холодный ветер рябил ее, облако плыло через диск солнца, тень
      бежала по зеленому лугу.
      Минет семьдесят лет, прежде чем ей самой придет время снова переплывать пруд, и когда она проснется после этого, то увидит над собой голубые глаза Тирелла. Его ладонь будет легко лежать на ее ладони, и они соединятся в молодости, которая повторится для них вечной весной.
      Ее серые глаза всматривались в него, рука касалась лежащего на ложе, но он все не просыпался.
      С беспокойством взглянула она на Монса, но тот только успокаивающе кивнул.
      Наконец девушка почувствовала под пальцами слабое движение. Его веки дрогнули и медленно поднялись. Покой и глубокая уверенность по-прежнему светились в его голубых глазах, которые видели так много, и в разуме, который так много забыл. Тирелл взглянул на нее и улыбнулся.
      Дрожащим голосом Нерина произнесла:
      - Я каждый раз боюсь, что ты меня забудешь.
      - Мы всегда возвращаем ему память о тебе, Благословенная, - заметил Монс. - И всегда будем это делать.
      Он склонился над Тиреллом.
      - Бессмертный, ты уже проснулся?
      - Да, - ответил Тирелл.
      Он выпрямился на ложе, спустил ноги на пол и встал быстрым, уверенным движением. Оглядевшись по сторонам, он заметил снежно-белые одежды и надел их. Оба - и Нерина, и Монс - знали, что в его поведении не было больше колебаний. Вечным телом владел уже молодой разум - уверенный и лишенный сомнений.
      Монс опустился на колени, и Нерина последовала его примеру. Священник мягко произнес:
      - Благодарим Бога за милость нового Воплощения. Да будет мир в этом цикле, как и во всех прежних циклах.
      Тирелл поставил Нерину на ноги, потом наклонился снова и поднял Монса.
      - Монс, Монс... - сказал он, почти укоризненно. - С каждым столетием ко мне все больше относятся как к богу. К примеру, несколько сотен лет назад молились все время моего пробуждения, но не падали на колени. Я человек, Монс. Не забывай этого.
      - Ты принес миру покой, - ответил священник.
      - Может, за это мне дадут что-нибудь поесть? Монс поклонился и вышел. Тирелл быстро повернулся к Нерине. Сильные, но нежные руки заключили ее в объятия.
      - Если я когда-нибудь не проснусь, - сказал он, - тяжелее всего мне будет лишиться надежды увидеть тебя. Я не понимал, насколько был одинок, пока не нашел себе пару.
      - Мы проведем в монастыре неделю, - сказала она. - Неделя уединения перед возвращением домой. Больше всего я люблю быть здесь с тобой.
      - Подожди немного, - сказал он. - Еще несколько столетий, и ты избавишься от этого поклонения. Я хочу этого. Любовь лучше, а кого еще я мог бы полюбить?
      Она подумала о веках, которые он провел в одиночестве, и почувствовала, как ее переполняет любовь и сочувствие.
      После поцелуя она отодвинулась и задумчиво посмотрела на него.
      - Ты снова изменился. Это по-прежнему ты, но...
      - Но что?
      - Какой-то... мягкий. Тирелл рассмеялся.
      - Каждый раз они дочиста стирают мой разум и дают мне новый набор воспоминаний. Разумеется, большинство из них старые, но целое всегда несколько иное. Сейчас времена спокойнее, чем прежде, и разум мой создается так, чтобы подходил к ним. Иначе я стал бы ходячим анахронизмом. - Он слегка нахмурился. - Кто это? Она взглянула на дверь.
      - Монс? Нет, здесь никого нет.
      - Никого? Гмм... ну, хорошо, нас ждет неделя изоляции от мира. Время, чтобы подумать и интегрировать мою заново созданную личность. А прошлое... - он вновь заколебался.
      - Я бы хотела родиться раньше, - сказала девушка.
      - Тогда я могла бы быть с тобой...
      - Нет, - ответил он сдавленным голосом. - Во всяком случае... не очень рано.
      - Неужели было так плохо? Он пожал плечами.
      - Не знаю, насколько истинны мои воспоминания, но я рад, что не помню больше. Достаточно и того, что есть. Легенды говорят правду. - Лицо его исказила гримаса. - Великие войны... разбушевавшийся ад. Всемогущий ад! Антихрист явился среди бела дня, а люди боялись мощи...
      - Взор Тирелла блуждал по низкому потолку, не задерживаясь ни на чем. - Люди превратились в зверей, в дьяволов. Я говорил им о мире, а они пытались меня убить. Я вынес это, ведь по милости Бога был бессмертен, однако уязвим, и оружием они могли меня убить. - Он протяжно вздохнул. Бессмертие - еще не все. Божья воля защищала меня, чтобы я шел, проповедуя мир, до тех пор, пока искалеченные звери не вспомнили, что обладают душой, и медленно, очень медленно не вышли из ада...
      Никогда прежде она не слышала, чтобы Тирелл говорил так.
      Девушка осторожно коснулась его руки, и он повернулся к ней.
      - Все уже кончилось, - произнес он. - Прошлое умерло, и мы живем настоящим.
      Издалека доносились голоса священников, распевающих гимн радости и благодарности.
      Назавтра, после полудня, она увидела его в конце коридора, склонившимся над чем-то, и подбежала к нему. Тирелл стоял на коленях перед телом священника. Когда Нерина окликнула его, он сильно вздрогнул и поднялся. Его бледное лицо было искажено ужасом.
      Девушка посмотрела вниз, и лицо ее тоже побелело. Священник был мертв. На его горле виднелись синие пятна, шея была сломана, голова неестественно и ужасно перекосилась.
      Тирелл шагнул вперед, чтобы заслонить тело от девушки.
      - Приведи Монса... - сказал он неуверенно, словно только что кончилась очередная его сотня лет. - Быстро. Это... Приведи его.
      Монс пришел, взглянул на тело и в ужасе застыл. Глаза его встретились с голубыми глазами Тирелла.
      - Сколько веков, Мессия? - спросил он дрожащим голосом.
      - От последнего акта насилия? Восемь, а может, больше. Монс, ведь никто... никто не способен на такое.
      - Да, - подтвердил Монс. - Насилия больше нет, оно изгнано из мира. Он вдруг упал на колени. - Мессия, верни нам мир! Кошмар возвращается!
      Тирелл выпрямился. В своих белых одеждах он казался статуей, разом воплощающей и силу, и смирение.
      Воздев очи горе, он начал молиться.
      Нерина опустилась на колени, ее ужас таял под влиянием страстной молитвы Тирелла.
      Слухи поползли по монастырю, рваным эхом отражаясь от чистого голубого неба над ним. Никто не знал, чьи руки смертельной хваткой сжали горло священника. Ни один человек не был способен на убийство. Как сказал Монс, способность ненавидеть и уничтожать была изгнана из людей.
      Слухи не выходили за пределы монастыря. Битве предстояло свершиться здесь и втайне - ни одно упоминание о ней не должно было проникнуть наружу, чтобы не нарушить долгого мира.
      Однако пошли новые слухи: Антихрист народился вновь.
      Ища утешения, все обратились к Мессии, к Тиреллу.
      - Мир, - сказал он им. - Мир. Примите зло со смирением. Склоните головы в молитве и помните, что только любовь спасла человека две тысячи лет назад, когда Ад пришел на землю.
      Ночью, лежа рядом с Нериной, он стонал во сне и метался на ложе, нанося удары невидимому врагу.
      - Дьявол! - крикнул он и проснулся, дрожа всем телом.
      Она обняла его и держала в объятиях, чувствуя гордость и смирение, пока он вновь не заснул.
      Однажды Нерина вместе с Монсом отправилась в комнату Тирелла, чтобы поведать ему о новом кошмаре: нашли тело одного из священников, изуродованное ударами ножа. Открыв дверь, они увидели Тирелла - он сидел лицом к ним за низким столом. Он лихорадочно молился, а глаза его были прикованы к окровавленному ножу, что лежал перед ним на столе.
      - Тирелл... - начала было девушка, но тут Монс, судорожно, со свистом вдохнул воздух, рванул ее назад и вытолкнул за порог.
      - Подожди! - крикнул он. - Подожди меня здесь! Прежде, чем она успела возразить, он исчез за дверью, и в замке повернулся ключ.
      Долго стояла Нерина под дверью, не в силах ни о чем думать. Наконец Монс появился снова и тихо закрыл за собой дверь. Он искоса посмотрел на девушку.
      - Вот и все, - сказал он. - Но... ты должна меня выслушать.
      Он помолчал.
      - Благословенная... - Мужчина вновь тяжело задышал, - Нерина. Я... Он скривился, изображая улыбку. - Странно, но я не могу с тобой говорить, если не называю тебя Нериной.
      - Что это значит? Пусти меня к Тиреллу!
      - Нет... нет. С ним ничего не случится. Нерина, он... болен.
      Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Его голос звучал неуверенно, но с каждой секундой набирал силу.
      - Эти убийства... Все их совершил Тирелл.
      - Лжешь, - сказала она. - Не может быть! Голос. Монса стал резче:
      - Открой глаза и послушай меня! Тирелл, он ведь... человек. Великий человек, очень добрый человек, но не бог. Он бессмертен, и если не будет убит, то будет жить вечно... как и ты. Он прожил уже более двадцати столетий.
      - Зачем ты мне это рассказываешь? Я и так знаю!
      - Ты должна мне помочь, но для этого тебе нужно понять. Бессмертие случайная генетическая удача, счастливая мутация. Раз в тысячу, может, в десять тысяч лет рождается бессмертный человек. Он не стареет, ибо тело его обновляется самопроизвольно. Не стареет и его мозг, но вот разум...
      Она прервала его с отчаянием в голосе:
      - Тирелл переплыл пруд обновления три дня назад. Его разум состарится только к концу следующего столетия. Может быть, он... Может быть, он умирает?
      - Да нет же! Нерина, пруд обновления всего лишь символ, и ты об этом знаешь.
      - Да. Настоящее обновление происходит потом, когда ты помещаешь нас в машину.
      - Вот именно, в машине. Если бы мы не применяли ее раз за разом, вы с Тиреллом уже давно стали бы беспомощны. Разум не бессмертен, Нерина, через некоторое время он уже не может выдержать бремени вековечной памяти. Он теряет гибкость, гаснет, придавленный старческим окостенением. Машина стирает разум, Нерина, подобно тому, как стирается информация из памяти компьютера. Потом мы возвращаем часть воспоминаний, вводим их в свежий, чистый разум, и в следующие сто лет он может развиваться и учиться.
      - Все это я знаю...
      - Эти новые воспоминания создают новую личность, Нерина.
      - Как это "новую"? Ведь Тирелл всегда такой же, как прежде.
      - Не совсем. С каждым столетием он немного меняется, потому что жизнь становится все лучше, а мир - все счастливее. В каждом столетии у него новый разум, освеженная личность Тирелла становится иной - она лучше приспособлена к новому веку, чем предыдущая. Твой разум возрождался трижды, Нерина. Ты тоже уже не такая, как в первый раз, хотя и не можешь этого помнить.
      - Но... но что с ним такое?..
      - Не знаю. Я говорил с Тиреллом. По-моему, произошло вот что: когда в конце столетия память стиралась, оставалась чистая, ничем не заполненная сеть нервных окончаний, и на этом фоне мы создавали нового Тирелла. Измененного очень немного, каждый раз лишь самую малость. Но мы делали это уже более двадцати раз, и теперь его разум, должно быть, совершенно иной, нежели двадцать веков назад. Кроме того...
      - Какой иной?
      - Не знаю. Мы предполагали, что после стирания памяти личность перестает существовать, но теперь я думаю, что она не исчезала, а была как бы погребена под новым содержанием. Она подавлялась и загонялась на такие глубокие уровни, что не могла проявиться. Так происходило век за веком, и теперь более двадцати личностей Тирелла, погребенных в его разуме, образуют настолько сложный агломерат, что он больше не может сохранять равновесие. В глубинах мозга воскресают его прежние личности.
      - Но ведь Белый Христос никогда не был убийцей!
      - Нет. Даже самая первая его личность, двадцативековой с лишним давности, должна была быть достаточно великой, чтобы обратить людей к миру во времена Антихриста. Но, видимо, на этом, если так можно выразиться, кладбище памяти, может произойти перемена. Эти погребенные личности, точнее, некоторые из них, могли измениться... могли стать просто плохими. А теперь они обрели голос.
      Нерина повернулась к двери.
      Монс продолжал:
      - Мы еще должны убедиться в этом. Можно спасти Мессию, очистить его мозг, забраться с помощью зонда достаточно глубоко, чтобы изгнать злого духа... Мы можем спасти его и исцелить, но начинать нужно сейчас. Молись за него, Нерина.
      Он послал ей беспокойный взгляд, повернулся и быстро ушел по коридору. Нерина стояла, не в силах собраться с мыслями. Потом, услышав тихий звук, подняла голову. В конце коридора неподвижно стояли два священника, два других закрывали коридор с другой стороны.
      Открыв дверь, она вошла к Тиреллу.
      Первое, что она увидела, был нож с пятнами крови на лезвии. Он по-прежнему лежал на столе. Лишь потом заметила она темную фигуру на фоне ослепительной голубизны неба.
      - Тирелл... - неуверенно позвала девушка. Он повернулся.
      - Нерина? О, Нерина!
      Голос у него был прежний: мягкий и спокойный.
      Она бросилась в его объятья.
      - Я молился, - сказал Тирелл, положив голову ей на плечо. - Монс сказал мне... Я молился. Что я наделал?
      - Ты Мессия, - уверенно произнесла она. - Ты избавил мир от зла, от Антихриста. Вот что ты сделал.
      - Но остальное! Этот дьявол в моем мозгу! Это семя, которое росло там, укрытое от света божьего, во что оно теперь превратилось? Они говорят, что я УБИЛ!
      После долгой паузы девушка спросила:
      - А... ты этого не делал?
      - Нет! - сказал он абсолютно уверенно. - Как бы я мог? Я, который более двух тысяч лет жил любовью! Я не мог причинить вред живому существу.
      - Я знала, - сказала она. - Ты - Белый Христос.
      - Белый Христос... - повторил Тирелл. - Не такого имени я хотел. Я же просто человек, Нерина, и никогда не был ничем большим. Но... кто-то спас меня, кто-то сохранил мне жизнь в Час Антихриста. И это был Бог. Это Его рука вмешалась тоща. Боже, помоги мне теперь.
      Она крепко обнимала его, глядя поверх плеча в окно: ясное небо, зеленый луг, горы с вершинами в облаках. Бог был здесь, над этой голубизной, на всех мирах и в безднах между ними, и Бог означал мир и любовь.
      - Он поможет тебе, - уверенно сказала она. - Он сопровождал тебя две тысячи лет назад и сейчас не покинул.
      - Да... - прошептал Тирелл. - Монс ошибается. Эта дорога была... Я вспоминаю ее. Люди - как звери. Небо, пылающее живым огнем, и кровь... много крови. Более сотни лет, залитых кровью, которую люди-звери проливали в своих войнах...
      Она вдруг почувствовала, как напряглось его тело, потом судорожно вздрогнуло и вновь замерло.
      Он посмотрел ей в глаза.
      "Лед и пламя, - подумала она, - голубой лед и голубое пламя".
      - Великие войны, - сказал Тирелл, и голос его звучал твердо. Он закрыл глаза руками.
      - ХРИСТОС! - Казалось, слово это вот-вот разорвет стиснутое горло.
      - БОЖЕ! БОЖЕ!
      - Тирелл! - в ужасе крикнула она.
      - Прочь! - прохрипел он. Она отпрянула, но он гнал не ее. - Изыди, сатана! - Он царапал голову, сжимал ее своими кулаками, склоняясь все ниже и ниже, пока не скорчился у ее ног.
      - Тирелл! - крикнула она. - Мессия! Ты - Белый Христос...
      Скорчившееся тело стремительно распрямилось. Девушка заглянула в его лицо - иное, новое - и почувствовала, как ее захлестывает волна ужаса и отвращения.
      Тирелл в упор глянул на нее. Потом - и это было ужаснее всего по-шутовски поклонился.
      Девушка отшатнулась, налетела на стол. Не глядя протянула она руку пальцы ощутили на лезвии липкую густоту не подсохшей еще крови. Нащупав рукоять, она вдруг подумала, что этот кусок стали может стать причиной и ее смерти. Воображение подсказало ей образ поблескивающего металла, направленного в ее грудь.
      - Острый? - спросил Тирелл. В голосе его пульсировал смех. - Он еще острый или я затупил его на том священнике? Может, ты хочешь опробовать его на мне? Ну, давай, пробуй! Другие уже пробовали! - Он зашелся смехом.
      - Мессия... - прошептала Нерина.
      - Мес-си-я! - хохотал он. - Белый Христос! Владыка Мира! Несущий слова любви, невредимым проходящий сквозь самые кровавые войны, которые когда-либо опустошали мир;.. Да, этой легенде, дорогая моя, более двадцати веков. Но это ложь! Они забыли как все было на самом деле!
      Она была способна лишь покачать головой.
      - А вот и да! - воскликнул он. - Тебя тогда не было на свете. Никого не было, кроме меня, Тирелла. Это была бойня, и я в ней уцелел. Но не благодаря проповедям о мире. Знаешь ли ты, что бывало с людьми, провозглашавшими любовь? Они погибали... но я остался жить. Я уцелел, но не с помощью проповедей.
      Смеясь, он подошел к ней вплотную.
      - Тирелл-Мясник! - воскликнул он. - Я был самым кровавым из всех убийц. Единственное, что они могли понять, это страх. А испугать их тогда было нелегко, они вконец озверели. Но они боялись МЕНЯ! - Он поднял над головой руки со скрюченными, как когти, пальцами, все его тело экстатически выгнулось - настолько сильны были воспоминания. - Красный Христос! - продолжал он. - Именно так можно было бы меня назвать, но они не сделали этого. Лишь после того, как я доказал им, что я - лучший из всех, они дали мне имя... и его знали все. А сейчас... - он оскалил зубы в усмешке, - поскольку царит мир, меня почитают как Мессию. Чем сегодня заняться Тиреллу-Мяснику?
      В его гремящем смехе звучала ужасающая гордыня.
      Он обнял ее, но Нерина скорчилась от этого объятия зла.
      Потом вдруг, совершенно неожиданно, она почувствовала, что зло покинуло его. Руки мужчины дрогнули, разошлись, а затем он вновь обнял ее с позабытой уже нежностью. И внезапно девушка почувствовала на щеке его горячие слезы.
      Он не мог говорить, и девушка держала его, чувствуя, как ледяной холод охватывает ее тело.
      Она безвольно села на ложе, а он опустился перед ней, уткнув лицо в ее колени.
      До нее доносились лишь обрывки фраз, из которых мало что можно было понять.
      - Я помню... помню... старые воспоминания... это невыносимо... я больше не могу... прошлое... и будущее... они... дали мне имя. Теперь я вспомнил...
      Нерина коснулась его лба - он был холодный и мокрый.
      - МЕНЯ НАЗЫВАЛИ АНТИХРИСТОМ!
      Подняв голову, он посмотрел на нее.
      - Помоги мне! - в муке крикнул он. - Помоги мне! Помоги!
      Он вновь опустил голову, сдавливая виски кулаками, и шептал что-то; слов нельзя было разобрать.
      Девушка вспомнила, что держит в правой руке. Она подняла нож и ударила так сильно, как только смогла... даруя ему помощь, в которой он так нуждался.
      А потом встала у окна, повернувшись спиной к комнате и мертвому бессмертному.
      Она ждала возвращения Монса: он знает, что надо делать. Вероятно, все это нужно сохранить в тайне.
      Нерина знала, что ей не причинят вреда. Почитание, которым был окружен Тирелл, распространялось и на нее. Она будет жить и дальше теперь уже единственная бессмертная. Одинокая. Когда-нибудь в будущем родится другой бессмертный, но сейчас она не хотела об этом думать. Сейчас она могла думать только о Тирелле и о своем одиночестве.
      Она смотрела в окно на голубизну и зелень - истинно божественный день, очищенный наконец от последнего кровавого пятна человеческого прошлого. Она знала, что Тирелл был бы счастлив увидеть этот блеск, эту чистоту, которая отныне будет длиться вечно.
      И она увидит это, поскольку сама принадлежит этому чистому миру так же, как и Тирелл. И даже в одиночестве - оно уже подступило - было какое-то неуловимое ощущение возврата к равновесию. Она была жертвой, принесенной на алтарь столетий, которые еще только должны наступить.
      Нерина перестала думать о любви и печали. Издалека доносилось торжественное пение священников. Это была часть нового порядка, наконец воцарившегося в мире после долгого и кровавого подъема на Голгофу. Но то была уже последняя Голгофа. И теперь она будет жить, если уж должна, самоотреченно и уверенно.
      Бессмертная...
      Подняв голову, она вызывающе посмотрела в голубое небо. Надо было смотреть в будущее, прошлое забыто. Однако это прошлое не казалось ей ни кровавым пятном, ни распадом, что идет в безднах разума, пока не созреет ужасное семя, готовое уничтожить божественный покой и любовь.
      Вдруг она вспомнила, что совершила убийство, и рука ее вновь напряглась, словно готовясь снова нанести сильный удар. Нервная дрожь пробежала по окровавленной ладони.
      Девушка поспешно захлопнула врата своих мыслей перед воспоминаниями и посмотрела вверх, на небо, изо всех сил стараясь оттолкнуть прошлое, словно слабые барьеры, защищавшие ее мозг, уже лопались под его напором.