-- Совесть?
      -- Когда-то давно люди считали, что Бог сидит на небе у телескопа и все время следит за ними. В средние века они и вправду следили за собой... то есть в начале средневековья. Потом пришла эпоха, когда люди не могли уже ни во что поверить до конца... а сейчас мы имеем вот это. -- Он кивнул на экран. -- Универсальная память. В широком значении слова это универсальная общественная совесть, но отчужденная, выведенная наружу. Всеведущая, как в средневековой концепции Бога.
      -- Но не всемогущая.
      -- Угу...
      Говоря коротко, полтора года кряду Клэй постоянно помнил, что Око следит за ним. Прежде чем что-то сказать или сделать, он вспоминал об Оке и пытался не выдавать своих намерений будущему, которое будет его судить. Разумеется, имелось также -- точнее, еще будет -- некое Ухо, но это становилось уже совершенно абсурдным. Трудно представить огромное Ухо, отделенное от тела и висящее на стене, словно декоративная тарелка. Тем не менее все его слова станут не менее важной уликой, чем поступки. Поэтому Сэм Клэй был по-настоящему осторожен и старался вести себя как жена Цезаря. Правда, он не бунтовал против власти, однако все-таки пытался ее обмануть.
      Вандерман, кстати, несколько напоминал Цезаря, но в те дни его жена отнюдь не была вне подозрений. У нее было слишком много денег для развлечений. Кроме того, она обнаружила, что муж ее обладает слишком сильной волей. Би была сторонницей матриархата и инстинктивно бунтовала против Эндрю Вандермана. К тому же характер у нее был не слишком романтический, а Вандерман несколько пренебрегал ею. Последнее время он был очень занят, буквально поглощен множеством дел, занимавших большую часть его времени. Разумеется, без Клэя тут не обошлось. Его работоспособность была достойна всяческих похвал. Он оставался вечерами, считал и планировал, словно надеясь, что Вандерман сделает его своим компаньоном. Кстати, он намекнул о такой возможности Джозефине, желая, чтобы это было зарегистрировано. Был назначен день свадьбы, и Клэй решил, что пора действовать -- он не собирался доводить дело до брака по расчету, а камуфляж вскоре уже не будет нужен.
      Оставалось еще одно дело, требовавшее максимальной осторожности: достать бич. Вандерман был довольно нервным человеком и постоянно вертел что-нибудь в руках. Обычно это было хрустальное пресс-папье, внутри которого ярилась миниатюрная буря, а если его потрясти, то видны были даже молнии. Клэй положил пресс-папье в таком месте, чтобы Вандерман наверняка сбросил его на пол и разбил, сам же тем временем провернул трудную сделку с Ранчо Каллисто только для того, чтобы достать бич на стол Вандермана. Туземцы гордились своими поделками из кожи и серебра, поэтому после каждой сделки преподносили компаньону соответствующий подарок. Одним словом, вскоре на столе появился небольшой бич с инициалами Вандермана, завязанный петлей и выполнявший роль пресс-папье; иногда Вандерман брал его в руки и играл им во время разговора.
      Второе орудие, в котором нуждался Клэй, уже лежало на месте -- нож для бумаги, точнее, старинный хирургический скальпель. Клэй никогда долго не задерживал на нем взгляд, из-за Ока, конечно.
      Пришел очередной бич. Клэй небрежно бросил его на стол и сделал вид, будто забыл о нем. Это было изделие Аляскинских Бичевателей, применявшееся в их церемониях, а заказала его фирма потому, что проводила исследования применяемых Бичевателями таблеток, которые превращали боль в наслаждение. Разумеется, и эта сделка была делом рук Клэя. В ней не было ничего подозрительного -- она сулила фирме хорошую прибыль. Кстати, Вандерман обещал Клэю в конце года процент от каждой заключенной им сделки. Шел декабрь, минуло полтора года с тех пор, как Клэй вступил в поединок с Оком.
      Чувствовал Клэй себя отлично. Снотворное он принимал умеренно и, хотя нервы его были натянуты как струны, был куда как далек от критического состояния. Такая жизнь утомляла, но он привык к ней и не совершал, как ему казалось, никаких ошибок. Клэй представлял себе Око на стенах, на потолке, на небе, словом, везде, где бы ни находился. Это был единственный способ обеспечить себе полную безопасность. Вот-вот он должен был пожать плоды своих усилий, но сделать это следовало быстро -- такое нервное напряжение невозможно выдерживать долго.
      Оставалось еще несколько мелочей. Он старательно устроил все -- можно сказать, на глазах у Ока -- так, чтобы ему предложили хорошо оплачиваемую должность в другой фирме. И отказался от нее.
      А однажды вечером неожиданно возникла критическая ситуация, и Клэю пришлось явиться домой к Вандерману.
      Его самого дома не оказалось, зато там была Би. Она здорово поругалась с мужем и к тому же много выпила. Этому Клэй, кстати сказать, не удивился. Если бы ситуация развивалась как-то по-другому, он попытался бы еще раз, однако такой нужды не возникло.
      Клэй был вежлив более чем обычно. Может, даже слишком вежлив, поскольку Би, начинающая сторонница матриархата, была не прочь пофлиртовать с ним. Она вышла за Вандермана из-за денег, после чего обнаружила, что муж не уступает ей в силе характера. Сейчас же она увидела в Клэе преувеличенный символ романтических чувств и мужской податливости.
      Глаз камеры, укрытой в декоративном барельефе на стене и непрерывно следящей за ними, а также включенный магнитофон доказывали, что Вандерман был подозрительным и ревнивым мужем. Впрочем, Клэй знал об этом устройстве. В нужный момент он споткнулся и налетел на стену так ловко, что сбил камеру. Затем, когда за ним следило уже только одно, казенное Око, он вдруг стал необычайно добродетельным. Жаль, что Вандерман не мог видеть этой перемены.
      -- Слушай, Би, -- сказал Клэй, -- извини, но я тебя не понимаю. Ничего хорошего из этого не выйдет. Я тебя не люблю. Да, когда-то любил, но это было давно. А теперь у меня другая любовь, пойми это.
      -- Ты по-прежнему любишь меня! -- сказала Би с пьяным упрямством. -- Мы принадлежим друг другу.
      -- Би, ради Бога... Мне неприятно это говорить, но я благодарен Вандерману за то, что он на тебе женился. Я... в общем, ты получила, чего хотела, да и я тоже. Пусть все так и останется.
      -- Я всегда получаю чего хочу, Сэм. Не люблю, когда ломаются, особенно если знаю, что на самом-то деле...
      Она говорила еще много чего, впрочем, как и Клэй, хотя он, возможно, вел себя излишне резко. Он хотел поубедительнее доказать Оку, что уже не ревнует Би к Вандерману. И доказал.
      На следующее утро Клэй явился в контору до Вандермана, убрал на своем столе и нашел еще не распакованный бич из ската. "Ой-ой!" -- воскликнул он и щелкнул пальцами. Око пристально следило за ним, а решающий момент все приближался. Может, все кончится в течение часа. Теперь ему следовало еще тщательнее планировать каждый свой шаг, он не мог позволить себе ни малейшей ошибки. Око смотрело отовсюду, буквально отовсюду.
      Клэй открыл коробку, вынул бич и вошел в кабинет Вандермана. Там он небрежно бросил бич на стол, перевернув при этом письменный прибор. Наведя порядок, Клэй оставил бич из ската на краю стола, а кожаный, с серебром бич с Каллисто положил чуть сзади, спрятав его за корпусом внутреннего визиофона. Затем он позволил себе один беглый взгляд, чтобы убедиться, что нож для бумаг лежит на месте, и пошел выпить кофе.
      Спустя полчаса Клэй вернулся, взял с подставки несколько писем, которые нужно было обсудить с шефом, и вошел в кабинет Вандермана. Тот поднял голову от бумаг. За полтора года он изменился мало; хотя, конечно, выглядел теперь старше, не так благородно и еще больше походил на стареющего бульдога.
      "Этот человек, -- холодно подумал Клэй, -- когда-то украл у меня невесту и избил меня. Осторожно! -- одернул он себя. -- Помни об Оке".
      Ему не нужно было ничего больше придумывать, достаточно поступать согласно плану и позволить событиям развиваться своим чередом. Вандерман, конечно, уже просмотрел фильм до того места, когда тот оборвался от толчка Клэя, ловко налетевшего на стену. Конечно, он не ждал, что Клэй появится этим утром. И вот этот мерзавец приветливо улыбается, подходит и кладет какие-то бумаги на его стол!
      Клэй рассчитывал на взрывной темперамент Вандермана. Сначала шеф просто сидел за столом, пережевывая неприятные мысли, а потом, как и предвидел Клэй, взял бич и принялся крутить его. Однако на сей раз это был бич из ската.
      -- Добрый день, -- весело обратился Клэй к удивленному Вандерману. Тот мрачно смотрел на него. -- Я ждал вас, чтобы обсудить письмо киргизским чабанам. Найдется у нас рынок сбыта на две тысячи пар декоративных рогов?
      Тут Вандерман взревел, вскочил, размахнулся и хлестнул Клэя бичом по лицу. Говорят, ничто не причиняет такой боли, как удар бичом из ската.
      Клэй отшатнулся -- он даже не предполагал, что будет так больно. От шока его на мгновение покинуло благоразумие, остался только слепой гнев.
      "Помни об Оке!"
      Он помнил. Именно сейчас десятки специалистов следили за тем, что он делал. Он словно стоял на сцене, окруженный взыскательными зрителями, отмечавшими каждую гримасу на его лице, каждое движение мышц, каждый вздох.
      Через секунду Вандерман умрет, однако Клэй не останется один. Невидимые зрители будущего мерили его холодными, расчетливыми взглядами. Оставалось сделать последнее, и план будет выполнен. Сделай же это -- только осторожно! -- пока они смотрят.
      Время остановилось для него. План будет выполнен.
      Он столько раз проигрывал это в тайниках своего разума, что сейчас его тело без понуканий делало свое. Оно отшатнулось от удара, восстановило равновесие, удивленно и яростно посмотрело на Вандермана, а затем наклонилось за ножом для бумаг, лежавшим на столе.
      Это сделала телесная оболочка Сэма Клэя, однако внутренняя, духовная частица его "я" была занята совершенно другим.
      "План будет выполнен".
      А что потом?
      Душа убийцы внезапно замерла, удивленно и растерянно глядя в совершенно пустое будущее. Он никогда не заглядывал дальше этой минуты, не строил никаких планов на жизнь после смерти Вандермана. Но сейчас у него не было других врагов, кроме Вандермана, и когда тот умрет, чем Клэй заполнит свою жизнь? Что он будет делать? Кроме того, он потеряет работу, которую уже успел полюбить.
      Внезапно Клэй понял, насколько она важна для него. Он хорошо справлялся, впервые в жизни найдя работу, которую мог делать по-настоящему хорошо.
      Нельзя прожить полтора года в новом качестве и не обзавестись новыми взглядами. Перемена произошла незаметно. Клэй оказался хорошим организатором и обнаружил, что может добиться успеха. И незачем было убивать Вандермана, чтобы доказать это себе. Он и так уже доказал это, безо всякого убийства.
      В тот краткий миг, когда все вокруг остановилось, он взглянул на багровое лицо Вандермана, подумал о Би и ее муже, которого успел хорошо узнать... и уже не хотел убивать!
      Он не желал смерти Вандермана. Не желал Би, даже испытывал легкую тошноту при воспоминании о ней. Может, потому, что он сам изменился, перестал быть пассивным. Он уже не нуждался во властной женщине, научился принимать решения сам. Окажись Клэй сейчас перед выбором, он наверняка предпочел бы кого-нибудь вроде Джозефины.
      Джозефина. Перед его мысленным взором вдруг возникло роскошное видение: Джозефина с ее ненавязчивой красотой и Сэм Клэй -- преуспевающий бизнесмен, молодой многообещающий импортер из "Корпорации Вандермана". Джозефина, на которой он собираются жениться... Разумеется, он женится на ней, ведь он ее любит, так же как любит и свою работу. Он желал только сохранить статус-кво, удержать то, чего добился. Именно теперь все складывалось великолепно... всего лишь тридцать секунд назад.
      Но все это было давно -- целых тридцать секунд назад. За полминуты может случиться многое. Вандерман вновь замахнулся на него, и Клэй напрягся, ожидая еще одного жгучего удара по лицу. Если бы он успел схватить Вандермана за руку, прежде чем тот ударит снова... если бы успел ему сказать...
      На лице его застыла все та же фальшивая улыбка. Каким-то странным, не до конца понятным для него самого образом это тоже входило в план. Вступили в действие условные рефлексы, выработанные им за много месяцев тренировок. Все промелькнуло в его мозгу так быстро, что не было никакой заминки. Его тело знало свою задачу и выполнило ее, метнувшись к столу и ножу, а он не смог его остановить.
      Все это уже происходило в его воображении, единственном месте, где последние полтора года Сэм Клэй чувствовал себя по-настоящему свободным. Все это время он заставлял себя помнить о том, что Око следит за каждым его поступком. Клэй заранее спланировал каждое свое движение, и тело знало, как и что делать. Он почти никогда не позволял себе действовать под влиянием порыва, чувствовал себя в безопасности, только если строго придерживался какого-то плана. Он слишком хорошо запрограммировал себя.
      Что-то было не так. Он желал не этого. Клэй вдруг снова стал слабым, испуганным, неуверенным...
      Навалившись на стол, он схватил нож для бумаг и, уже зная, что проиграл, вонзил его в сердце Вандермана.
      -- Тонкое дело, -- сказал инженеру судебный социопсихолог. -- Очень тонкое.
      -- Хочешь, чтобы я пустил все сначала?
      -- Нет, не сейчас. Я хочу подумать. Эта фирма, в которой ему предлагали должность... Теперь предложение снято, да? Они очень щепетильны, когда дело касается морали. Страховка или что-то подобное... не знаю. Так, теперь мотив.
      Социопсихолог посмотрел на инженера, а тот сказал:
      -- Полтора года назад у парня был мотив, но неделю назад он терял все и не получал ничего. Он лишался работы и денег, его уже не интересовала миссис Вандерман... правда, когда-то Вандерман побил его, но...
      -- Один раз он уже пытался стрелять в Вандермана, но из этого ничего не вышло, помнишь? Хотя он даже опрокинул пару рюмок для храбрости. Но что-то мне тут не нравится. Клэй ведет себя на диво образцово, и у меня нет на руках никаких доказательств.
      -- Может, копнем его прошлое поглубже? Мы дошли только до четвертого года жизни.
      -- Там мы не найдем ничего важного. Очевидно, что Клэй боялся отца и одновременно ненавидел его. Типичный случай, элементарная психология. Отец был для него символом возмездия. Боюсь, что Сэм Клэй сумеет выйти сухим из воды.
      -- Но если, по-твоему, за этим что-то кроется...
      -- Мы обязаны представить доказательства, -- вздохнул социопсихолог.
      Визиофон загудел, тихий голос о чем-то спросил.
      -- Нет, заключение еще не готово... Сейчас?.. Хорошо, я зайду к тебе.
      Он встал.
      -- Заместитель начальника настаивает на консультации, но я не жду от нее ничего особенного. Боюсь, это дело мы проиграем. В этом и состоит проблема совести, выведенной наружу...
      Он не закончил и вышел, качая головой, а инженер остался задумчиво вглядываться в экран. Но через пять минут инженеру поручили другое дело -работников не хватало, -- и всю следующую неделю у него не было возможности закончить следствие. А потом это уже не имело значения.
      Потому что через неделю Сэм Клэй вышел из здания суда оправданным по всем пунктам. Би ждала его внизу. Она была в черном, но в ее сердце траура явно не было.
      -- Сэм...-- позвала она.
      Клэй посмотрел на нее.
      Он был слегка ошеломлен, потому что все кончилось и прошло точно по его плану. Око закрылось, невидимые зрители надели пальто и шляпы и покинули театр личной жизни Сэма Клэя. С этой минуты он мог говорить и делать все, что ему хочется, не контролируемый никакими цензорами. Он снова мог поддаваться порывам.
      Ему удалось перехитрить общество. Сэм Клэй сумел перехитрить Око со всей его технологической мощью и всех его слуг. Он, Сэм Клэй, обычный гражданин. Это было чудесно, и он никак не мог понять, почему после выполнения плана чувствует себя таким несчастным.
      Правда, было еще это мгновенное колебание перед убийством. Минута слабости. Когда приходится принимать важные решения, человек зачастую паникует в последний момент... когда собирается жениться, например. Или... что же там было еще? Какая-то еще жизненная ситуация, о которой он часто слышал. Мысль снова и снова ускользала от него, но он все же сумел ее поймать. Когда человек собирается жениться... или покончить с собой. Когда он уже нажимает на спуск или прыгает с моста. Тогда в мыслях происходит резкий поворот и человек готов отдать все, только бы избежать уже непоправимого шага. Но уже не может. Слишком поздно. Свершилось.
      Выходит, как он был глупцом, так глупцом и остался. К счастью, оказалось, что еще не поздно. Его тело приняло управление на себя и сделало то, к чему он готовился. А работа не имела значения, он найдет себе другую. Он доказал свои способности. Если уж он сумел перехитрить само Око, теперь никакая работа не будет для него слишком сложной. Вот только... никто не подозревал о его возможностях. С ума сойти! Одержать такую феноменальную победу после бесконечной череды поражений и не получить заслуженного признания! Сколько людей пробовали и терпели поражение там, где ему повезло... богатых, способных, умных людей?! И все они проиграли Оку, а ставкой была жизнь. Только Сэм Клэй сдал самый важный экзамен, но не мог рассчитывать на похвалу.
      -- ...я знала, что тебя оправдают, -- говорила Би.
      Клэй уставился на нее.
      -- Что?
      -- Я говорю, что рада видеть тебя на свободе, дорогой. Я знала что тебя оправдают, знала с самого начала. -- Она улыбнулась ему, и он впервые заметил, что Би чем-то напоминает бульдога. Было в ее лице что-то такое... линия нижней челюсти, что ли. "Когда она стискивает зубы, -- подумал он, -нижние клыки наверняка чуточку выступают вперед". Под влиянием внезапного импульса он хотел было спросить ее об этом, но решил, что лучше не надо.
      -- Ты правда знала?
      Она сжала его ладонь. Какая все-таки уродливая эта ее нижняя челюсть. Странно, что он не замечал этого раньше. И какие маленькие глаза под тяжелыми от туши ресницами. И как холодно они смотрят.
      -- Пойдем куда-нибудь, где мы будем одни, -- предложила Би, прижимаясь к нему. -- Нам столько нужно сказать друг другу...
      -- Мы и так одни, -- ответил Клэй, невольно возвращаясь к своим рассуждениям. -- Никто на нас не смотрит. -- Он взглянул вверх, на небо, и вниз, на мозаичный тротуар, глубоко вдохнул воздух и вытолкнул его из легких в медленном выдохе. -- Никто, -- повторил он.
      -- Я поставила машину рядом. Мы можем...
      -- Извини, Би.
      -- Что ты имеешь в виду?
      -- Я должен еще уладить несколько дел.
      -- Забудь ты о делах. Как ты не поймешь, что мы оба наконец-то свободны?
      Клэй подумал, что, пожалуй, знает, о чем она говорит.
      -- Подожди минутку, -- сказал он, думая о том, как бы поскорее закончить разговор. -- Я убил твоего мужа, Би. Не забывай об этом.
      -- Тебя оправдали. Это была самооборона -- так решил суд.
      -- Это... -- он умолк, украдкой взглянул на высокую стену Дворца Справедливости и невесело улыбнулся уголком губ. Все было в порядке, никакого Ока не было. И уже никогда не будет. Никто за ним больше не следил.
      -- Ты не должен чувствовать себя виноватым, даже подсознательно, -решительно заявила Би. -- Это не твоя вина, помни это. Ты мог убить Эндрю Вандермана только случайно, поэтому...
      -- Что?! Что ты имеешь в виду?
      -- Ну, видишь ли... Я слышала, как обвинитель пытался доказать, будто ты с самого начала планировал убить Эндрю, но ты не позволяй убедить себя в этом. Я знаю тебя, Сэм, и знала Эндрю Вандермана. Ты не сумел бы спланировать ничего подобного, а если бы и попытался, то не смог бы выполнить.
      Улыбка Клэя погасла.
      -- Не смог бы?
      -- Конечно, не смог бы. -- Она непреклонно смотрела на него. -- Эндрю превосходил тебя во всем, и мы оба это знаем. Он был слишком хитер, чтобы обмануться в чем-то...
      -- ...что мог бы придумать такой растяпа, как я? -- закончил Клэй и прикусил губу. -- Даже ты... Чего ты добиваешься? В чем хочешь меня убедить? Что мы, растяпы, должны держаться вместе?
      -- Идем, -- сказала Би, и ее ладонь скользнула ему под руку. Клэй помялся, помрачнел, оглянулся на Дворец Справедливости и двинулся за Би к ее машине.
      У инженера выдалась свободная минута, и он смог наконец изучить раннее детство Сэма Клэя. Правда, теперь это была чисто академическая проблема, но инженер любил доводить дело до конца. Он вновь выследил Клэя, запертого в шкафу в возрасте четырех лет, и воспользовался ультрафиолетом. Сэм, скорчившись, сидел в уголке и тихонько плакал, испуганно вглядываясь в самую верхнюю полку.
      Что находилось на этой полке, инженер разглядеть не сумел.
      Он начал быстро двигаться в прошлое, удерживая шкаф в фокусе. Шкаф часто открывали, порой Сэма Клэя запирали в нем, но верхняя полка не выдавала своей тайны, пока...
      Все происходило в обратном порядке. Какая-то женщина полезла на полку, сняла некий предмет, спиной вперед прошла в спальню Сэма Клэя и подошла к стене у дверей. Это было необычно, потому что, как правило, за шкафом следил отец Сэма.
      Женщина повесила на стену картину, изображающую огромное одинокое око, висящее в воздухе. Подпись внизу гласила: ТЫ МЕНЯ ВИДИШЬ, ГОСПОДИ.
      Инженер стал смотреть дальше. На экране была ночь. Испуганный ребенок сидел на кровати с широко открытыми глазами. С лестницы доносились тяжелые мужские шаги. Это был отец Сэма, он шел, чтобы наказать мальчика за какую-то провинность. Лунный свет падал на стену, из-за которой доносились шаги; видно было, как стена легонько вздрагивала после каждого шага и вместе с ней вздрагивало Око на картине. Мальчик, казалось, взял себя в руки и вызывающе скривил губы в неуверенной улыбке. На этот раз он не перестанет улыбаться, что бы ни случилось. Когда все закончится, он будет по-прежнему улыбаться, чтобы его отец увидел это, и чтобы Око увидело, и чтобы все знали, что он не сдался. Не сдался... не...
      Дверь распахнулась.
      Он ничего не смог с собой поделать. Улыбка угасла.
      -- Ну и что же его мучает? -- спросил инженер.
      Социопсихолог пожал плечами.
      -- Мне кажется, он так никогда и не вырос. Совершенно очевидно, что мальчик проходил фазу соперничества со своим отцом. Обычно дети вырастают и побеждают тем или иным способом... но только не Сэм Клэй. Подозреваю, что он очень рано приспособил для себя концепцию внешней совести, символизирующей отчасти его отца, а отчасти Бога, Око и общество... играющее роль заботливого и сурового родителя.
      -- Это еще не повод...
      -- Мы не собираемся представлять против него какие-либо доказательства, но это не значит, что ему все сойдет с рук. Сэм Клэй всегда боялся ответственности, связанной со взрослением. Он никогда не брался за дело, соответствующее его возможностям, боялся любого успеха -- ведь тогда то, что символизирует Око, могло бы дать ему пинка. Он разделался бы с этой проблемой, если бы, будучи еще ребенком, хоть раз пнул своего старика под зад. Конечно, это кончилось бы небывалой взбучкой, но он по крайней мере сделал бы первый шаг к самоутверждению. Но ждал слишком долго, а потом взбунтовался, но не против того, против чего следовало бы. И это был не настоящий бунт. А теперь уже слишком поздно. Развитие его личности закончилось очень рано. Честно говоря, проблема Клэя была бы решена, если бы его покарали за убийство, но его оправдали. Если бы его осудили, он тем самым доказал бы миру, на что способен. Дать пинка под зад отцу, удержать на лице эту вызывающую улыбку, убить Эндрю Вандермана. Думаю, именно этого он и хотел все время -- признания. Хотел доказать, чего он стоит, добиться, чтобы его уважали. Ему пришлось поработать, чтобы затереть за собой следы, а если он какие-то и оставил, то это было частью игры. Побеждая, он проиграл. Обычные пути бегства для него закрыты, ибо всегда какое-нибудь Око смотрит на него с высоты.
      -- Значит, оправдательный приговор останется в силе?
      -- У нас по-прежнему нет никаких улик. Обвинение проиграло это дело. Но... не думаю, чтобы Сэм Клэй выиграл его. Что-то еще произойдет. -- Он вздохнул.
      -- Боюсь, это неизбежно. Сначала, как известно, выносится вердикт, а уж потом приговор. Вердикт Сэму Клэю был вынесен уже давно.
      Сидя напротив него в баре "Парадиз", Би выглядела и прелестно, но и отталкивающе. Прелестной ее делало освещение, сумевшее затенить ее бульдожью челюсть и придать видимость красоты маленьким холодным глазкам, под густыми ресницами. Однако для него она по-прежнему выглядела отталкивающе, и с этим свет ничего не мог поделать. Он не мог подсветить мысли Сэма Клэя или подсветить его воображение.
      Он думал о Джозефине, еще не решив окончательно, как быть с ней. Но даже не зная пока, чего хочет, он отлично представлял, чего не хочет -чтобы осталась хоть крупица сомнения.
      -- Я нужна тебе, Сэм, -- оказала Би, взяв полный бокал.
      -- Я сам справлюсь. Мне никто не нужен.
      Эта снисходительная улыбка на ее лице, эта улыбка, обнажающая зубы. Он видел -- отчетливо, словно обладал рентгеновским зрением, -- что когда Би закрывает рот, нижний ряд зубов чуточку выдвигается вперед. В такой вот челюсти таится огромная сила. Клэй взглянул на ее шею, заметил, какая она толстая, и подумал, как крепко Би держала его, как маневрировала и ждала возможности снова ухватить своими бульдожьими челюстями ткань его жизни.
      -- Ты же знаешь, я хочу жениться на Джозефине, -- сказал он.
      -- Нет, не хочешь. Ты не тот мужчина, который нужен Джозефине. Я знаю эту девушку, Сэм. На какое-то время ты смог обмануть ее, прикинувшись человеком действия, но в конце концов она откроет правду. Вы были бы жалкой парой. Только подумай, Сэм, во что ты вляпался, едва попытался действовать самостоятельно! О, Сэм, ну почему ты не признаешься честно? Ведь ты хорошо знаешь, что сам не смог бы организовать ничего. Ты никогда... что с тобой, Сэм?
      Внезапный смех Клэя застал врасплох их обоих. Сэм старался, пытался ответить ей, но не мог с собой справиться. Откинувшись на стуле, он трясся от смеха, почти задыхался. Так мало, так отчаянно мало не хватило, чтобы он начал похваляться и выболтал все. И только для того, чтобы убедить Би. Только для того, чтобы заставить ее заткнуться. Никогда прежде он не отдавал себе отчета, насколько важно для него ее мнение. Но последние слова переполнили чашу, это было уже слишком... слишком смешно. Сэм Клэй, который ничего не может организовать!
      Как хорошо было снова смеяться. Дать себе поблажку и не заботиться о последствиях. После долгих месяцев суровой дисциплины снова подчиняться неконтролируемым импульсам. Публика из будущего уже не соберется возле этого столика, чтобы анализировать его смех, измерять его эмоциональное напряжение и продолжительность и гадать, чем же объясняется этот хохот.
      Ну и ладно, пусть у него просто истерика. И что с того? После всего пережитого он заслужил разрядку. Он рисковал многим и добился многого, хотя в результате не получил ничего, даже признания, разве что в собственных глазах. Откровенно говоря, он добился лишь того, что мог теперь впадать в истерику каждый раз, когда на него накатит. Он смеялся, смеялся и смеялся; сам слышал в своем голосе пискливые, истерические ноты, но не обращал на это внимания.
      Люди начали оглядываться на него, беспокойно посмотрел бармен, готовый вмешаться, если ситуация затянется надолго. Би встала, перегнулась через стол и встряхнула его.
      -- Сэм, что случилось? Сэм, возьми же себя в руки! Ты выставляешь нас на посмешище, Сэм! Над чем ты смеешься?
      Огромным усилием воли Сэм задушил смех в своем горле. Ему не хватало дыхания, и отдельные приглушенные всхлипы прорывались наружу, но он все-таки сумел выдавить несколько слов. Это были первые неподцензурные слова, сказанные им после долгих месяцев. И вот что он сказал:
      -- Я смеюсь над тем, как обманул тебя. Всех обманул! Думаешь, я не знал, что делаю? Думаешь, все это время я не планировал каждый очередной шаг? У меня ушло на это восемнадцать месяцев, но я преднамеренно убил Эндрю Вандермана, и никто никогда ничего не докажет. -- Он глупо рассмеялся и добавил уже спокойно: -- Я только хотел, чтобы ты знала.
      Только восстановив дыхание и испытав чувства невероятного, ни с чем не сравнимого облегчения, он понял, что натворил.
      Би смотрела на него с каменным лицом, и во взгляде ее была пустота. Четверть минуты царила мертвая тишина. Клэю казалось, что его слова разнеслись по всему помещению, что вот-вот сюда ворвется полиция и арестует его. Но все было сказано тихо, и никто, кроме Би, ничего не услышал.
      Наконец Би отреагировала. Она ответила ему, но не словами. Лицо, похожее на бульдожью морду, вдруг конвульсивно исказилось и взорвалось смехом.
      Слушая ее, Клэй чувствовал, как чудесное облегчение, испытанное минуту назад, покидает его. Он понял -- Би ему не поверила. И он никак не мог ничего доказать.
      -- Ну и глупыш! -- воскликнула Би, наконец успокоившись. -- Ты едва не обманул меня. Я почти поверила тебе. Я...
      Она не могла говорить дальше, снова смеясь и сознательно привлекая к ним общее внимание. Эта нарочитость предупредила его: Би явно что-то задумала. У нее зародилась какая-то идея. Клэй прочел ее мысли и еще до того, как она заговорила, уже знал, что это за идея и как Би собирается воплощать ее в жизнь.
      -- Я женюсь на Джозефине, -- быстро оказал он, прежде чем Би успела произнести хоть слово.
      -- Ты женишься на мне, -- решительно заявила она. -- У тебя нет выбора. Ты не знаешь себя, Сэм. Я знаю, что для тебя лучше, и я обеспечу тебе это. Ты меня понял, Сэм? Полиция не поймет, что это была лишь глупая похвальба, -- добавила она. -- Они тебе с радостью поверят. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я передала им твои слова?
      Он молча смотрел на нее, не видя никакого выхода. На сей раз он оказался перед худшим из возможных выборов. Поскольку Би не поверила ему и никогда не поверит, как бы он ни пытался ее убедить, а полиция поверит, едва услышав, значит, все усилия, вложенные в преступление, пошли прахом. Его голос был записан в этих стенах, эхом звучал в воздухе, ожидая невидимой публики будущего. Пока его никто не слышал, но одно слово Би заставит суд возобновить дело.
      Одно слово Би.