Генри Каттнер
      Недреманое око
      Судебный социопсихолог внимательно разглядывал изображение на стенном экране. На нем застыли две фигуры -- одна вонзала в грудь другой нож для разрезания бумаг, бывший когда-то хирургическим скальпелем в клинике Джона Гопкинса. Разумеется, до того, как изобрели ультрамикротомный нож.
      -- Первый раз имею дело с таким трудным случаем, -- признал социопсихолог. -- Буду очень удивлен, если мы сумеем припаять Клэю обвинение в убийстве.
      Следственный инженер покрутил диск, глядя, как люди на экране повторяют свои действия. Один -- Сэм Клэй -- схватил со стола нож для бумаги и вонзил его в сердце другому мужчине. Жертва рухнула на пол, а Клэй с явным испугом отпрянул. Потом упал на колени рядом с дергающимся телом и отчаянно закричал, что вовсе этого не хотел. Тело застучало пятками по ковру и замерло.
      - Неплохая концовка - заметил инженер.
      - Что ж, придется провести предварительные исследования, - вздохнул социопсихолог. Он поудобнее уселся в кресле и положил руки на клавиатуру. -Сомневаюсь, что найду какие-нибудь улики. Впрочем, анализ можно сделать позднее. Где сейчас Клэй?
      -- Его адвокат добился habeas mens[1].
      -- Я и не думал, что мы сможем задержать его в тюрьме. Но попытаться стоило. Представь себе, один укол скополамина -- и парень вынужден рассказать всю правду. Ну ладно. Как обычно, мы выбираем самый трудный путь. Включай обнаружитель. Это ничего не даст, пока мы не изучим все хронологически, но с чего-то же нужно начинать. Старый, добрый Блекстоун[2], -- добавил он.
      Тем временем на экране Клэй поднялся, глядя, как труп оживает и встает, затем вырвал из его груди чудесно очистившийся нож для бумаги -- словом, все наоборот.
      -- Старый, добрый Блекстоун, -- повторил социопсихолог. -- С другой стороны, я немного жалею, что не жил во времена Джеффри[3]. Тогда убийство было убийством.
      Телепатия так и не нашла широкого распространения. Возможно, согласно известному закону природы, эту развивающуюся способность вытеснило появление новой науки, превосходившей все остальные. Разумеется, на самом деле все было по-другому. Причиной явилось устройство, позволявшее заглядывать в прошлое. Предел его дальности ограничивался пятьюдесятью годами, так что не было ни малейших шансов увидеть битву под Эзинкортом или гомункулуса Бэкона. Аппарат был достаточно чувствителен, чтобы собрать "отпечатки пальцев" световых и звуковых волн, оставленные на предметах, расшифровать их и показать на экране -- иначе говоря, воссоздать образ события. В конце концов даже на бетоне могла остаться тень человека, если ему не повезло и он оказался невдалеке от ядерного взрыва. А это уже кое-что значит, поскольку тогда от многих не осталось ничего, даже теней.
      Однако само по себе чтение прошлого, как открытой книги, не решило всех проблем. Прошли поколения, прежде чем в запутанном лабиринте отыскалась нужная дорога, хотя в конце концов было достигнуто временное равновесие. С тех пор как Каин поднял руку на Авеля, люди решительно защищали свое право на убийство. Многие идеалисты цитировали Библию: "Кровь брата твоего взывает ко мне из земли", но это не останавливало ни лоббистов, ни группы нажима. В ответ цитировали "Магна Карта"[4], отчаянно защищая право на личную жизнь.
      И что самое странное, в результате всей этой неразберихи было заявлено, что акт убийства не подлежит наказанию, если не доказана его преднамеренность. Разумеется, по-прежнему считалось, что нехорошо впадать в ярость и потворствовать стремлению к убийству, а потому предусматривались некоторые символические кары -- лишение свободы, например, -- но на практике их никогда не применяли, поскольку существовало слишком много возможностей к защите. Временная невменяемость. Необоснованная провокация. Самооборона. Убийство первой, второй, третьей, четвертой степени -- в общем, чем дальше, тем больше. Обвинение должно было доказать, что убийца запланировал свое преступление, только тогда суд мог вынести обвинительный приговор. А суд вынужден был отказаться от своей неприкосновенности и подвергнуться проверке скополамином, чтобы доказать, что присяжные не предубеждены. Вот только ни один адвокат никогда не отказывался от своей неприкосновенности.
      Никто больше не был хозяином в своем доме, ведь Око могло заглядывать куда угодно и изучать прошлое любого человека. Устройство не могло читать мысли и интерпретировать образы, оно могло только смотреть и слушать. В итоге последней крепостью личной жизни остался человеческий разум. И крепость эту защищали до последнего. Никаких сывороток правды, никакого гипноанализа, никаких допросов третьей степени, никаких наводящих вопросов.
      Если суд, изучив прошлое, сумеет доказать преднамеренность, тогда все в порядке.
      Если же нет, Сэм Клэй выйдет сухим из воды. Внешне все выглядело так, что Эндрю Вандерман во время ссоры ударил Клэя по лицу обжигающим бичом из кожи ската. Каждый, встречавшийся с португальским корабликом[5], согласится что в данной ситуации Клэй имел основание сослаться на временную невменяемость и необоснованную провокацию, упомянуть о праве на самооборону -- и быть оправданным. Члены секты Аляскинских Бичевателей, изготовлявшие бичи из скатов для своих церемоний, легко переносили эту боль и даже любили ее, потому что принимали перед ритуалом таблетки, от которых боль превращалась в удовольствие. Сэм Клэй, не принимавший такой таблетки, предпринял вполне понятные защитные действия -- возможно, излишне резкие, но логичные и оправданные.
      Никто, кроме самого Сэма Клэя, не знал, что он давно собирался убить Эндрю Вандермана.
      Экран замерцал и потемнел.
      -- Ну и ну! -- рассмеялся инженер. -- Запертый в шкаф в возрасте четырех лет. Что бы только не вывел из этого кто-нибудь из прежних психиатров! А может, это были волхвы? Или сатаниты? Забыл... Во всяком случае они толковали сны.
      -- Ты все перепутал. Это были...
      -- Астрологи! Нет, и не они. Я имел в виду тех, что занимались символами. Крутили молитвенные мельницы и твердили: "Лотос это лотос это лотос", верно? Чтобы освободить подсознание.
      -- Тебя интересуют древние психиатрические методы? Это типично для дилетанта.
      -- Ну, может, в них и было рациональное зерно. Взять, например, хинин или экстракт наперстянки. Племена Большой Амазонии использовали их задолго до того, как они были открыты наукой. Но зачем им был глаз нетопыря или жабья лапа? Чтобы произвести впечатление на пациента?
      -- Нет, чтобы самим в это поверить, -- объяснил социопсихолог. -- В те времена изучение психических аберраций влекло за собой потенциальные психозы, поэтому, естественно возникало множество ненужных суеверий. Медики, леча пациентов, одновременно пытались и сами сохранить психическое равновесие. Но сейчас это наука, а не религия. Мы установили допустимый уровень индивидуальных психических отклонений у самих психиатров, благодаря чему имеем больше шансов добраться до истинных ценностей. Однако пора и за работу. Попытайся ультрафиолетом. Хотя нет, уже не надо... кто-то выпускает его из шкафа. К дьяволу все это, пожалуй, мы и так зашли слишком далеко. Даже если он в возрасте трех месяцев до смерти испугался грома, на это можно наплевать. Просмотри все в хронологическом порядке. Выведи на экран... так, посмотрим.
      События с участием следующих лиц: мистера Вандермана, миссис Вандерман, Джозефины Уэллс... и следующие места: контора, апартамент Вандермана, квартира самого Клэя...
      -- Готово.
      -- Потом проверим все еще раз, учитывая осложняющие факторы. Сейчас у нас беглый просмотр. Сначала приговор, потом улики, -- с улыбкой добавил он. -- Нам нужен лишь мотив...
      -- А что ты скажешь об этом?
      Сэм Клэй разговаривал с какой-то девушкой в апартаменте класса В-2.
      -- Извини, Сэм. Это просто... ну, такое бывает.
      -- Да-а. Видимо, у Вандермана есть что-то такое, чего нет у меня. Забавно. Я все время думал, что ты влюблена в меня.
      -- Я и была... одно время.
      -- Ладно, забудем об этом. Нет, я не сержусь на тебя, Би. И даже желаю тебе счастья. Но ты была здорово уверена в моей реакции.
      -- Мне так жаль...
      -- Только не забывай, что я всегда позволял тебе решать. Всегда.
      А про себя -- этого экран показать не мог -- он подумал: "Позволял? Я этого хотел. Насколько легче было оставлять решения ей. Да, характер у нее властный, а я, пожалуй, полная ее противоположность. Вот и еще раз все закончилось. Всегда одно и то же. Всегда кто-нибудь стоял надо мной, и я всегда чувствовал, что так или иначе должен подчиняться. Вандерман... эта его самоуверенность и дерзость... Он кого-то мне напоминает. Я был заперт в каком-то темном месте и чуть не задохнулся... Забыл. Кто же это... Отец? Нет, не помню. Но такой уж была моя жизнь. Отец вечно шпынял меня, а я мечтал, что однажды смогу делать все, что захочу... Но это так и не сбылось. Теперь уже слишком поздно, он давно мертв.
      Он всегда был уверен, что я ему поддамся. Если бы я хоть раз взбунтовался...
      Каждый раз кто-то запихивает меня куда-то и закрывает двери. И я ничем не могу себя проявить, не могу показать на что способен. Показать себе, Би, отцу, всему миру. Если бы я только мог... я хотел бы втолкнуть Вандермана в какое-нибудь темное место и захлопнуть дверь. Темное помещение, похожее на гроб. Приятно было бы сделать ему такой сюрприз... Неплохо бы убить Эндрю Вандермана".
      -- Ну, вот и начало мотива, -- заметил социолог. -- Правда, многие переживают разочарование в любви, но не совершают из-за этого убийства. Поехали дальше...
      -- По-моему, эта Би привлекала его потому, что он хотел, чтобы кто-то им управлял, -- сказал инженер. -- Он уже давно сдался.
      -- Да, пассивное сопротивление.
      Проволочные катушки аппарата закрутились, и на экране появилась новая сцена. Разыгрывалась она в баре "Парадиз".
      Где бы ни садился человек в баре "Парадиз", опытный робот мгновенно анализировал его фигуру и черты лица, после чего включал освещение такой интенсивности и окраски, чтобы подчеркивало лучшие его черты. Это место было популярно у деловых людей -- мошенник мог показаться здесь честным человеком. Часто сюда заглядывали женщины и те звезды телео, чья слава медленно, но верно уходила в прошлое. Сэм Клэй напоминал молодого аскетичного святого, а Эндрю Вандерман выглядел благородно и вместе с тем угрюмо, словно Ричард Львиное Сердце, дарующий свободу Саладину с полным сознанием неразумности своего поступка. Noblesse oblige[6], казалось, заявляла его сильная челюсть, когда он поднимал серебряный графин и подливал себе в бокал. В обычном освещении Вандерман немного напоминал симпатягу-бульдога. Лицо у него постоянно, а не только в "Парадизе", было красным. Явный холерик.
      -- А что касается нашей дискуссии, - заметил Клэй,-- то вы можете идти в...
      Остальное заглушила громкая музыка из музыкального автомата, игравшего роль цензора.
      Ответ Вандермана услышать не удалось, поскольку музыка заиграла громче. Освещение быстро изменилось, чтобы скрыть румянец на его лице.
      -- Этого цензора очень легко перехитрить, -- заметил Клэй. -- Он настроен на распространенные оскорбительные слова, а не на сравнения. Если я скажу, что ваш отец был бы очень удивлен, увидев набор ваших хромосом... Слышите? -- Он оказался прав, музыка оставалась тихой.
      Вандерман сглотнул слюну.
      -- Успокойтесь, -- буркнул он. -- Я понимаю, что вы взволнованы. Прежде всего я должен сказать...
      -- Hijo[7]...
      Однако цензор владел испанским языком и избавил Вандермана от очередного оскорбления.
      -- ...что предлагаю вам работу, потому что считаю вас весьма способным человеком. У вас большие возможности. И это не взятка, этичные дела не имеют с этим ничего общего.
      -- Только то, что Би была моей девушкой.
      -- Клэй, вы что, пьяны?
      -- Да, -- ответил Клэй и запустил свой бокал в лицо Вандермана. Музыкальный автомат очень громко заиграл Вагнера. Когда через несколько минут прибежали официанты, Клэй лежал на полу окровавленный, с разбитым носом и фонарем под глазом, а Вандерман растирал костяшки пальцев.
      -- Вот тебе и мотив, -- заметил инженер.
      -- Верно. Но почему Клэй ждал полтора года? И вспомни, что случилось позднее. Интересно, не был ли сам акт убийства символическим. Если Вандерман был для Клэя символом, скажем, деспотического, репрессивного общества, как целого, если он представлял собой синтетический образ этого общества... впрочем, нет, вздор. И все-таки Клэй явно хотел что-то доказать самому себе. Попробуй теперь прыгнуть вперед. Я хочу увидеть это в хронологическом порядке, а не наизнанку. Какой следующий эпизод?
      -- Очень подозрительный. Клэй дал выпрямить себе нос и пошел смотреть процесс об убийстве.
      Он думал: "Я не могу дышать, здесь слишком много людей. Запертый в ящике, в шкафу, в гробу, безразличный людям, сидящим на скамье присяжных. Что бы я сделал, если бы сидел на скамье подсудимых, как этот тип? Что если меня приговорят? Это испортит все. Еще одно темное помещение... Если бы я унаследовал нужные гены, то мог бы побить Вандермана, но меня слишком долго терроризировали.
      Я до сих пор помню ту песенку:
      Он вырвался из стада, и шеф сказал: убей.
      Я дал ему сковородой, и все сошло о'кей.
      Убийственное оружие, которое, как правило, не считается опасным. Но если им можно убить... Нет, Око обнаружит. В наше время нельзя скрыть ничего, кроме мотива. А если применить обратный ход? Допустим, я спровоцирую Вандермана, чтобы он бросился на меня с чем-то вроде сковороды, чем-то, неопасным по его мнению, но что вполне может обернуться смертоносным оружием..."
      Процесс, который смотрел Сэм Клэй, был довольно скучным. Один человек убил другого. Адвокат утверждал, что убийство совершено неумышленно и что в данном случае можно доказать лишь нарушение личной неприкосновенности или, в худшем случае, преступную небрежность, причем эту последнюю следует признать высшей силой, а факт, что обвиняемый наследовал состояние покойного, вложенное в марсианскую нефть, ничего не меняет. Защита ссылалась на временную невменяемость.
      Обвинитель представил записи, показывающие, что произошло перед убийством. Жертва и вправду не скончалась от удара, а была лишь оглушена. Однако произошло это на пустынном пляже, и когда начался прилив...
      "Высшая сила", -- твердил адвокат.
      Потом экран показал обвиняемого, который за несколько дней до преступления просматривал в газете график приливов и отливов. Кроме того, он загодя посетил место преступления и спросил какого-то прохожего, много ли народу бывает на пляже. "Где там, -- ответил тот, -- как зайдет солнце, никого тут не бывает. Слишком холодно становится. Вам я тоже не советую здесь сидеть. Вечером слишком холодно для купания".
      Одна сторона защищала принцип actus non facit reum, nisi mens rea (действие не означает вины, если не было преступного намерения), вторая -acta exteriora indicant interiora secreta (намерение следует оценивать по поступку). Основные принципы римского права продолжали действовать, правда, лишь до определенного предела. Прошлое каждого человека оставалось неприкосновенным при условии -- здесь-то и была зацепка, -- что человек этот обладал несомненными гражданскими правами. Но гражданин, обвиненный в тяжелом преступлении, автоматически терял свои права до тех пор, пока не будет установлена его невиновность.
      Кроме того, во время процесса нельзя было представлять улики, полученные с помощью исследования прошлого, если не было доказано, что они прямо связаны с преступлением. Каждый гражданин имея право защищаться от заглядывания в его личную жизнь и терял его только в случае обвинения в серьезном преступлении. Но даже тогда полученные доказательства можно было использовать лишь в связи с конкретным обвинением. Разумеется, существовали всевозможные крючки, но теоретически никому не грозило подглядывание, пока он не нарушал закона.
      Сейчас обвиняемый стоит перед судом, и его прошлое было скрупулезно изучено. Прокурор представил снимок энергичной блондинки, которая его шантажировала, и это определило мотив и приговор -- виновен. Обвиняемого увели в слезах. Клэй встал и вышел из здания суда. Выглядел он задумчивым.
      И верно, он размышлял. Клэй пришел к выводу, что есть лишь один способ убить Вандермана и избежать наказания. Он не мог утаить ни самого поступка, ни ведущих к нему действий, не мог скрыть ни одного слова, сказанного или написанного им. Скрыть он мог только свои мысли. Если он не хочет выдать себя, убийство нужно совершить так, чтобы поступок выглядел оправданным. А это означало, что начиная с этого дня ему придется затирать за собой следы.
      "Итак, -- решил Клэй, -- ясно одно: дела обстояли бы гораздо лучше, если бы я терял на смерти Вандермана, а не приобретал. Нужно как-то это устроить. Однако нельзя забывать, что в настоящий момент у меня есть очевидный мотив. Во-первых, он отбил у меня Би, во-вторых, избил меня.
      Значит, нужно обставить все так, чтобы казалось, будто Вандерман оказал мне услугу.
      Я должен найти возможность лучше узнать Вандермана, и это должен быть нормальный, логичный, не вызывающий подозрений способ. Скажем, личная секретарша или что-нибудь в этом роде. Око еще в будущем, но оно смотрит на меня...
      Я должен помнить об этом. ОНО СМОТРИТ НА МЕНЯ И СЕЙЧАС!
      Ну ладно... Это естественно, что в такой ситуации я думаю об убийстве, этого я не могу и не должен скрывать. Постепенно я откажусь от этого намерения, но к тому времени..."
      Он усмехнулся.
      Выходя из дома, чтобы купить оружие, он чувствовал себя неуверенно, словно ясновидящее Око из будущего могло вызвать полицию, просто моргнув. Однако их разделял барьер времени, который могли преодолеть только естественные процессы. К тому же Око следило за ним с самого рождения, и сейчас он собирался бросить ему вызов -- ведь оно не умело читать мысли.
      Клэй купил револьвер и подкараулил Вандермана в темной улочке Но сначала сознательно упился. Достаточно, чтобы удовлетворить Око.
      -- Тебе лучше? -- спросил Вандерман, подливая ему кофе.
      Клэй закрыл лицо руками.
      -- Это безумие, -- произнес он. -- Я, наверное, спятил. Лучше в-вызови полицию.
      -- Забудем об этом. Ты был пьян, вот и все. А я... ну что ж...
      -- Я грозил тебе револьвером... хотел тебя убить... а ты привел меня домой и...
      -- Но ты же не воспользовался револьвером, Клэй. Не забывай об этом. Ты не убийца. Это все я виноват -- зря обошелся с тобой так резко, -- ответил Вандерман. Даже в свете обычной янтарной лампы он походил на Ричарда Львиное Сердце.
      -- Я ни на что не годен. Каждый раз, когда я пытаюсь что-нибудь сделать, приходит кто-то вроде тебя и делает это лучше. Я просто размазня.
      -- Клэй, не нужно так говорить. Ты сейчас не в себе, и этим все объясняется. Послушай, ты еще встанешь на ноги, уж я об этом позабочусь. Завтра же этим и займемся. А сейчас пей кофе.
      -- Знаешь, ты отличный парень, -- сказал Клэй.
      "Этот прекраснодушный идиот проглотил крючок с наживкой, -- думал Клэй, -- погружаясь в сон. Прекрасно. Вот я и начал манипулировать Оком. Более того, я уже начал мстить Вандерману. Дай человеку оказать тебе услугу, и он сразу станет твоим другом. Но Вандерман сделает для меня еще больше. В сущности, прежде чем я с ним покончу, у меня будут все основания желать, чтобы он оставался в живых.
      Все доказательства, видимые невооруженным Оком".
      По-видимому, до этих пор Клэй не использовал своих талантов в полной мере: уж больно искусно он воплощал свой убийственный план. И хитро. Ему наконец-то явился случай развернуть свои способности, а кроме того, он обзавелся покровителем. Именно эту роль играл Вандерман -- вероятно, его мучила совесть из-за Би. Вандерман не мог позволить, чтобы на него пала хотя бы тень подозрения в недостойном поступке. Сильный и беспощадный по своей природе, он пытался убедить себя в том, что ему не чужды человеческие чувства. Впрочем, его сентиментальность никогда не переходила границы, за которой становилась невыгодной, а Клэй достаточно хорошо понимал это, чтобы не перегибать палку.
      Однако сознание, что живешь под бдительным надзором неусыпного Ока, не проходит бесследно. Когда месяцем позже Клэй вошел в вестибюль Пятого Здания, он чувствовал, как свет, отраженный от его тела, безвозвратно исчезает в полированных ониксовых стенах, фиксируясь там, как на фотопластинке, чтобы дожидаться машину, которая однажды освободит его. Потом, сидя в кресле спирального лифта, который быстро поднимался между стенами, он воочию видел, как стены эти поглощают его изображение, завладевают им, как в тех страшных сказках, которые он помнил с детства...
      Его встретила личная секретарша Вандермана. Клэй оценил старательно подобранный наряд девушки и ее в меру привлекательное лицо. Она сообщила ему, что мистер Вандерман вышел, к тому же встреча была назначена на три, а не на два, верно? Клэй заглянул в блокнот и щелкнул пальцами.
      -- На три... конечно же, вы правы, мисс Уэллс. Но я был так уверен, что мы встречаемся в два, что даже не удосужился проверить. Как вы думаете, может, он вернется раньше? То есть он просто вышел куда-то или у него совещание?
      -- Он просто вышел, мистер Клэй, -- сообщила мисс Уэллс. -- Но вряд ли вернется до трех. Мне очень жаль.
      -- Можно мне здесь подождать?
      -- Разумеется, -- она одарила его профессиональной улыбкой. -- Стерео стоит вон там, а пленки с журналами в этом шкафу.
      Секретарша вернулась к прерванной работе, а Клэй просмотрел статью об уходе за лунными орешниками. Это дало ему возможность завязать разговор. Он спросил, любит ли мисс Уэллс орешники. Оказалось, что у нее нет четкого мнения по этому вопросу, но лед был сломан. "Словно познакомились в каком-нибудь баре, -- подумал Клэй. -- Может, у меня и разбитое сердце, но я чувствую себя хорошо только в одиночестве.
      Однако идея заключалась не в том, чтобы близко сойтись с мисс Уэллс, словно он в нее влюбился. Око никогда не отдыхало. Клэй начал просыпаться по ночам с криками ужаса, а потом подолгу лежал, вглядываясь в потолок. Но даже темнота не могла его защитить.
      -- Вопрос в том, -- заметил социопсихолог, -- вел ли Клэй себя естественно или играл в расчете на зрителей.
      -- Ты имеешь в виду нас с тобой?
      -- Вот именно. Мне это только что пришло в голову. Думаешь, он был искренен?
      Инженер задумался.
      -- Я бы сказал -- да. Мужчина не женится на девушке только для того, чтобы реализовать какой-то план, верно? Иначе ему придется брать на себя кучу новых обязанностей.
      -- Но ведь Клэй не женился на Джозефине Уэллс, -- напомнил социопсихолог. -- Кроме того, жесткая зависимость от супруги существовала, возможно, лет сто назад, но не сейчас. Представь себе, -- импровизировал он, -- общество, где мужчина после развода обязан содержать здоровую, полную сил женщину! Я знаю, что это пережиток времен, когда только мужчины могли зарабатывать себе на жизнь... но представь женщину, которая соглашается с таким положением вещей. Это означает инфантильное отношение к жизни, если вообще...
      Инженер откашлялся.
      -- О, -- сказал социопсихолог. -- Э-э... да. Остается вопрос, связался бы Клэй с этой женщиной, если бы на самом деле ее не...
      -- Связь можно и прервать.
      -- Эта связь, насколько мы знаем, до сих пор не прервана. А мы-то знаем.
      -- Нормальный мужчина не будет жениться на девушке, которая ему не интересна, разве что у него есть более сильный мотив... Это все, что я могу сказать.
      -- А нормален ли Клэй? -- задумался социопсихолог. -- Может, он заранее знал, что мы будем проверять его прошлое? Ты заметил, как он мошенничал с пасьянсом?
      -- А что это доказывает?
      -- Есть различные поступки, которых человек не совершит, если думает, что кто-то смотрит на него. Поднять монету на улице, пить суп прямо из кастрюли, корчить рожи перед зеркалом... словом, то, что делаешь только наедине с собой. Или Клэй невиновен, или очень хитер...
      Клей был очень хитер. Он никогда не собирался доводить дела до женитьбы, хотя знал, что в некотором отношении это явилось бы гарантией безопасности. Если человек говорит во сне, жена не замедлит об этом сказать. Клэй думал даже о том, чтобы затыкать себе рот на ночь, если возникнет такая необходимость, но потом понял, что если уж у него есть склонность к разговорам во сне, он может выболтать слишком много, когда рядом окажется слушатель. Он не мог так рисковать, да в этом, пожалуй, и не было особой необходимости. Проблема Клэя, когда он как следует ее обдумал, оказалась достаточно проста: как я могу убедиться, что не говорю во сне?
      Он решил ее с легкостью, пройдя наркогипнотический курс языков, применяемых во Всеобщем банке. Курс предусматривал учебу днем и повторение урока на ухо во время сна. Кроме того, его проинструктировали, что нужно включить регистратор и сделать график глубины сна, чтобы подогнать наркогипноз к индивидуальному ритму. Он проделал это несколько раз, через месяц проверил снова и успокоился. Забивать на ночь кляп в рот не было нужды.
      Клэй был рад: он мог спать, но правда лишь тогда, когда у него не было снов. Через некоторое время он начал принимать снотворное. Ночь приносила отдых, освобождала от сознания, что за ним непрерывно следит Око, которое могло выдать его суду. Око, всесилию которого он не мог противостоять открыто. Однако Око навещало его и в снах.
      Вандерман дал ему хорошую работу в своей фирме; такой жест был совершенно необычен для него. Честно говоря, Клэй был там просто помехой, однако пока это его устраивало. Он не просил новых одолжений до тех пор, пока не узнал круга обязанностей мисс Уэллс; кстати, ее звали Джозефина. Ему потребовалось несколько месяцев, но за это время их дружба окрепла и превратилась в чувство. После этого Клэй попросил у Вандермана другую должность, такую, благодаря которой вскоре готов был принять на себя обязанности мисс Уэллс.
      Вероятно, Вандерман продолжал чувствовать себя виноватым из-за Би, которая стала его женой и в настоящее время развлекалась в Антарктическом Казино. Вандерману не терпелось к ней присоединиться, он написал соответствующее распоряжение, пожелал Клэю удачи и уехал в Антарктику, освободившись от беспокойств и угрызений совести. Клэй с толком использовал это время, еще активнее ухаживая за Джозефиной. Узнав о житье-бытье новой миссис Вандерман, он даже в глубине души почувствовал облегчение. Еще не так давно, довольствуясь пассивным подчинением, он мог мириться с растущим влиянием Би, но теперь -- нет. Он научился полагаться на себя, и это ему нравилось. В те времена поведение Би оставляло желать много лучшего. Имея же столько денег и свободы, сколько хотела, она страдала от избытка свободного времени. Порой до Клэя доходили сплетни, заставлявшие его украдкой посмеиваться. Вандерману жилось с ней нелегко: Би олицетворяла властный тип женщины, но и сам Вандерман не был подкаблучником.
      Через некоторое время Клэй известил своего хозяина, что намерен жениться на Джозефине Уэллс.
      -- Так мы будем в расчете, -- заявил он. -- Ты отнял у меня Би, а я заберу у тебя Джози.
      -- Минуточку, -- запротестовал Вандерман. -- Не хочешь же ты...
      -- Твоя секретарша -- моя невеста. Это все. Дело в том, что мы с Джози любим друг друга.
      Говоря это, он старался соблюдать максимальную осторожность. Легче было обмануть Вандермана, чем Око, через которое на него смотрели квалифицированные судебные техники и социопсихологи. Порой Клэй вспоминал средневековые изображения огромного глаза в треугольнике, и они ассоциировались у него с какой-то неясной опасностью. Он никак он мог выбросить из головы этот образ.
      В конце концов что мог сделать Вандерман? Только устроить Клэю новое повышение. Джозефина, неизменно педантичная, сказала, что поработает еще какое-то время, пока ситуация нормализуется. Однако по непонятным причинам она так никогда и не нормализовалась. Вандерман ловко устраивал это, подкидывая Джозефине все новую и новую работу. Она не была обязана брать работу на дом, однако брала, и Клэй, который часто заглядывал к ней, через какое-то время стал ей помогать. Его должность плюс наркогипнотические курсы подготовили его к трудной организационной работе такого рода. Деятельность Вандермана была довольно специфической -- импорт и экспорт в планетарном масштабе, -- а поскольку следовало постоянно уточнять ассортимент и учитывать сезонные колебания, Джозефина была для Вандермана чем-то вроде ходячей записной книжки и работала сверхурочно.
      Они с Клэем на время отложили свадьбу. Клэй -- это было вполне естественно -- начал ревновать Джозефину к работе, и девушка пообещала ему вскоре уволиться. Но однажды вечером она осталась в конторе, а он обиделся и напился в одиночестве. В ту ночь шел дождь, а Клэй надрался до такой степени, что ходил под дождем без зонтика, а дома лег спать в мокрой одежде. В результате он заболел гриппом, и, уже выздоравливая, заразил Джозефину.
      В создавшейся ситуации Клэй поднялся еще на одну ступень -- правда, только временно -- и принял обязанности своей невесты. В ту неделю дела в конторе были исключительно запутанны, и только Клэй ориентировался во всех деталях. Это избавило Вандермана от многих хлопот, а когда положение стабилизировалось, Джозефина занялась вспомогательной работой, а Клэй стал личным секретарем Вандермана.
      -- Я хотел бы знать о нем побольше, -- сказал Клэй Джозефине. -- Ведь у него наверняка есть какие-то привычки и слабости, которые стоит учитывать. Если он попросит принести ленч, я бы не хотел заказать говяжий язык и обнаружить, что шефа от него тошнит. Есть у него хобби?
      Впрочем, он старался не давить на Джозефину слишком сильно -- из-за Ока. И по-прежнему он не мог спать без снотворного.
      Социопсихолог потер лоб.
      -- Сделаем перерыв, -- предложил он. -- Кстати, почему человек решается на убийство?
      -- Ради какой-нибудь выгоды.
      -- Пожалуй, но это еще не все. Вторая причина это подсознательное желание быть наказанным... обычно за что-то совершенно иное. В этом все дело. Ты думал когда-нибудь, что происходит с убийцами, которые чувствуют себя виноватыми, но не наказаны законом? Они весьма плохо кончают: сплошь и рядом случайно попадают под гоночные машины, калечатся топорами... случайно; так же случайно касаются проводов высокого напряжения...