Элак из Атлантиды

      Бледная тень Каркоры увеличилась, Элак чувствовал, как тело его превращается в лед. Не существовало ничего, кроме гигантской уже фигуры Каркоры, и Бледное Существо тянулось холодными пальцами к его мозгу.
      Давление набирало силу, как приливная волна, а помощи все не было. Осталось только зло, безумие и черный, отвратительный страх.
      И внезапно Элак услышал голос - шум волнующегося моря. Он понял, что это Майана говорит с ним с помощью своих чар.
      - В нужное время я пошлю тебе талисман против Каркоры.
      Голос стих, но рев моря продолжал звучать в ушах Элака. Зеленое сияние закрыло безумные стены и углы, и в изумрудном тумане поплыли тени тени Майаны.
      Они приблизились к нему, и Элак почувствовал, как ему на руку кладут что-то теплое, влажное и скользкое.
      Он поднял эту вещь к глазам и посмотрел... На его ладони лежало сердце - кровоточащее, бьющееся... живое!
      Сердце Майаны! Сердце, под которым в ее чреве рос Каркора! Талисман против него!
      Пронзительное гудение сменилось визгливым воплем безумия, терзая уши Элака, копьем вонзаясь в его разум. Кровоточащее сердце, которое он держал в руке, потянуло его вперед, он медленно сделал шаг, потом второй.
      Вокруг пульсировал гаснущий серый свет; белая же тень Каркоры достигла невообразимых размеров. Безумные стены неслись в головокружительном танце.
      Элак заглянул вниз, в отверстие, на краю которого оказался. Там, в глубине, буйство материи кончалось. А в десяти футах под собой он увидел безвольное тело.
      Оно было размером с человека и полностью обнажено. Но это был не человек. Пористые руки приросли к его бокам, ноги срослись вместе. С момента рождения существо это ни разу не шевельнулось самостоятельно. Оно было слепо и не имело рта, а его чудовищная голова вызывала ужас.
      В яме покоилось изуродованное тело Каркоры.
      Сердце Майаны вырвалось из рук Элака и упало на грудь страшного существа.
      Дрожь потрясла тело Каркоры, оно конвульсивно изогнулось.
      Из бьющегося сердца расползалась лужа крови, покрывая уродливое туловище, и вскоре Каркора утратил свой цвет, стал красным, как сияние заходящего солнца. А потом яма вдруг опустела, в ней осталась лишь медленно расширяющаяся пурпурная лужа. Бледное Существо сгинуло.
      В ту же секунду земля под ногами Элака вздрогнула, и он почувствовал, что какая-то сила тащит его назад. Еще на мгновенье ему показалось, что он смотрит издалека на пик и башню среди заснеженных горных вершин, видит, как скалы раскачиваются, а зловещая гора с грохотом рушится.
      А затем черная завеса легла на его сознание. Он увидел смутный белый овал, который постепенно становился отчетливее и наконец превратился в лицо Ликона, который, склонившись, подносил к его губам наполненный до краев кубок.
      - Пей! - торопил он. - Пей, сколько сможешь!
      Элак повиновался, но после нескольких глотков оттолкнул кубок. Пошатываясь, поднялся он на ноги.
      Они находились на перевале Врат. Вокруг отдыхали солдаты Цирены, тут и там виднелись раскрашенные голубой краской воины Аменалка. На земле во множестве лежали трупы, в небе уже кружили стервятники.
      Далан стоял рядом и задумчиво смотрел на него.
      - Только одна вещь могла спасти тебя в крепости Каркоры, - сказал он. - Только одна...
      - И она была мне дана, - угрюмо ответил Элак. - Каркоры нет.
      Жестокая улыбка исказила узкие губы друида.
      - Да погибнут так все враги Мидера, - прошептал он.
      - Мы победили, Элак, - вмешался Ликон. - Армия Кириата бежала, когда ты убил Сефера. Боги, ну и жажда же у меня!
      Элак не ответил. Его хищное лицо было угрюмо, глаза смотрели печально. Он не замечал знамен с драконом, развевающихся на ветру, не вспоминал о драконьем троне Цирены. Он вспоминал тихий голос, с тоской говорящий о полях и огнях земли, узкую нечеловеческую ладонь, показавшуюся из-за занавеса... морскую колдунью, которая погибла, чтобы спасти мир, не бывший ее миром.
      Тень ушла из Атлантиды; Золотой Дракон по-прежнему владел Циреной под дланью великого Мидера. А в затопленном городе тени будут вечно плакать о дочери Посейдона.