У стены за бокалом полынного вермута томилась совсем молоденькая девчушка да полусонный бармен уныло пялился на бесконечную перестрелку в третьесортном боевике по видику. Я подошел к стойке. Как ни странно, выбор напитков был вполне приличный, как и цены. Бывавшая здесь публика не терзалась категориями чистоты и блеска, но напитки предпочитала не просто крепкие, но престижные. Мне приглянулся джин. - Хозяин, мужик с волынкой у тебя "свой"? Бармен оторвался от видика, бросил на меня беглый взгляд: видимо, я не вписывался в категорию завсегдатаев, потому как он, снова вперившись в экран, ответил: - А то... - С можжевеловой ягодкой? - С ней, - выдавил он сквозь зубы, демонстрируя пренебрежительное раздражение. И уставился на меня тупым взглядом телка на первом выгоне: дескать, алканок, забрел ты сюда случаем, разуй глаза, рассмотри-ка цены. Ущучил? Ну и пыли себе клячей за портвешком, не отвлекай. Впечатления я не производил никакого. Особенно "уважаемого". Изрядно ношенные джинсы, кроссовки, тенниска под легкой курточкой. Телосложение крепкое, но не бычье, никаких "голд", "гаек" и прочих "украшений для настоящих мужчин". Единственное, что роднило меня с крутыми мира сего, небритая физиономия. Но без сопутствующего небритости лоска, будь то костюмчик от Босса или хотя бы камуфляж-комби от Минобороны, такой вид способен навести лишь на размышления, о безвременных денежных затруднениях, равно как и моральных метаниях поросшего щетиной субъекта. И то правда: если с первым пока более менее сносно, то второе... "Я пью один, со мною друга нет..." И уже не будет. Никогда. Устав меня рассматривать и прикинув, что по каким-то своим причинам уходить я не собираюсь и намерен опохмеляться всенепременно здесь джин-тоником, бармен выдавил: - Плеснуть, что ли, грамм сто? - Не-а. Чистый бокал, тоник, лед и шкалик джину, - произнес я и выложил на стойку денюжку. - Может, поесть чего сготовить? - смягчился разом работник прилавка, рассмотрев бумажку. - Может: - Эскалопчики жарим отменные, свининка парная. С картошечкой. Как раз Настя только заступила, плиту разогревает. - С эскалопчиками повременим, а бокал пусть будет чистый, ладно? - Да Боже ж мой! Тогда орешков? - Валяй. Через минуту я уже сидел за дальним столиком. Бармен проявил уважение соответственно количеству оставленных ему щедрых чаевых: включил музычку. Я открутил ненашенскому напитку "голову", налил джина в бокал со льдом, с удовольствием втянул аромат можжевеловой ягоды, плеснул чисто символически тоника и сделал большой глоток. Еще один. Еще... "Я пью один, со мною друга нет..." Хриплый, грустный голос из динамиков негромко напевал стихи: Бродяга скромный и печальный Слонялся городом нечаянным И в перекрестье улиц шумных Он был удачей для стрелка: Ведь не бывает пуль случайных, Для одинокого отчаянья Нет ничего опасней умных, Округлых сказок дурака. Бродяга шел не озираясь, Слепой судьбы не опасаясь, Ни перед кем ни в чем не каясь У всех свой крест и свой насест. Он заблудился в стылых лицах, В глазах безжизненных, как блицы, И наплевал на здешний принцип: Кто не работает - не ест. Но почему такой голодный Вид у довольных и дородных? И слепо бьется пес безродный Среди чужих, спешащих ног... И почему-то так тоскливы Слезливых глаз собачьих сливы... На что со скорбью молчаливой Смотрел отвергнутый Ван Гог? День обветшалый на исходе. Ласкает ветер непогодье. Восьмая пуля на излете За сердце тронула огнем. И в перекрестье улиц шумных, Жующе-склочных и бездумных, Он видел море в бликах лунных И маленький беленый дом... Бродяга скромный и печальный1. Алкоголь ласково коснулся мозга, я прикрыл глаза, и передо мной, будто в калейдоскопе, закрутились картинки прошлого, дальнего и не очень... Стоит только закрыть глаза...
      Глава 10
      Стоит только закрыть глаза, и я вижу, как по песку, удаляясь, идет девушка. На ней легкое платьице, ветер играет волосами... И цвет волос переменчив... Солнечные лучи словно перебирают пряди, делая их то светло-русыми, то золотистыми, то каштановыми... Девушка босиком, и я слышу шуршание песка под ее ступнями... Фигурка ее почти невесома в лучах, волны прибоя подбегают к ногам и ласкаются белыми курчавыми щенками... Лека выросла. В ее новом, совсем взрослом мире места мне не нашлось. И она исчезла, растворилась на просторах великих американских равнин, будто мираж... Но теперь это не вызвало у меня ничего, кроме усталой грусти: невозможно любить мираж. Или... Или мы все, живущие на этой земле, любим лишь созданные нашим воображением миражи, фантомы?.. Мы встретились в таком просторе в таком безмолвии небес, что было чудом из чудес пересеченье траекторий... Как бы ни было жалко, но... Двум редким птицам не усидеть в одной клетке, даже если она величиной с мир... Мы с удивленьем вдруг открыли, что птица птице не под стать: стремительные наши крылья в полете могут нам мешать2... Кассета крутится, мелодия сменяет мелодию... Закрываю глаза... ...Я бегу по пустыне. Под ногами камни, красные, раскаленные испепеляющим солнцем. И еще - они отливают золотом. Чистым червонным золотом. А солнце неправдоподобно быстро поднимается в зенит, и вот уже все пространство вокруг сияет. Эльдорадо... Золотая долина, устеленная тысячами стреляных латунных гильз... Золотая долина, превращающая плоть солдат удачи, этих старателей смерти, в чистое червонное золото, в чей-то яркий, порочный и недолговечный, как век мотылька, успех, в чью-то мирскую славу, в чье-то бесчестие... Мир вокруг становится нестерпимо-белым, и весь его жар концентрируется на единственной чужеродной точке: на мне. Я падаю, раскаленная масса летит мне навстречу, и я успеваю понять, что, как только коснусь ее - мгновенно обращусь в пар, в пустоту, в ничто... Тяжкое удушье сковывает мозг, и сил избежать падения уже нет... - Вам нехорошо? - Что? Раскрываю слипшиеся веки. Ну да, я заснул, уронив голову на руки. Заснул в забегаловке, убаюканный хриплым баритоном неведомого певца. Рядом с моим столиком стоит та самая девушка, что скромно наливалась красным вином в укромном уголке. Ее огромные серые глаза смотрят на меня встревожено, а я - улыбаюсь. Как славно, что о тебе хоть кто-то тревожится, как славно, что эта девочка еще не разучилась тревожиться хоть за кого-то, кроме самой себя. - Вам нехорошо? Вы стонали. - Я уснул. - Извините. - Девушка как-то сникла разом. - Я не хотела вас потревожить. Извините. - Она тихо повернулась и пошла туда, в сводчатые сумерки подвальчика, за свой пустынный столик, к зеленой бутылке, в которой еще оставалось вино. Я же плеснул себе джина, тоником разбавил совсем уж символически, выпил. "Я пью один, со мною друга нет..." Если радость на всех одна, На всех и беда одна. Море встает за волной волна И за спиной спина. Здесь, у самой кромки бортов, Друга прикроет друг. Друг всегда уступить готов Место в шлюпке и круг3. Путь к причалу... А где он теперь, этот причал? Снова закрываю глаза. И темные своды питейного подвала исчезают, вместо них - блеклое, распухшее от жары небо и серо-коричневые камни под ногами. Вокруг - горы... ...Я бегу вверх по тропе. На плечах - раненый Дима Крузенштерн. У него перебиты, посечены осколками обе ноги. Ступни замотаны на скорую руку, но кровь сочится: бинты местами совсем побурели. Схожу с тропы и аккуратно опускаю раненого на землю. Достаю пластмассовую аптечку, из нее шприц-стручок, укалываю в бедро прямо через штанину. Дима открывает глаза: - Хорошо гуляем. Горы, свежий воздух... А взгляд - мутный от боли. - Потерпи, Круз... Дима пытается улыбнуться потрескавшимися губами: - Буду. А через два часа я снова укладываю его между камней. Димино лицо серо от боли и пыли. Разрезаю бурые бинты. Вместо ступней - распухшее, в черных сгустках крошево. Плескаю на грязную рану оставшейся водкой из фляги, присыпаю антибиотиком из облатки, прикладываю марлю, затягиваю. - Дрон, что там?.. - спрашивает очнувшийся Дима. - Осколок, сволочь... - вру я, глядя в землю. - Потерпи, сейчас. Открываю аптечку. Пусто. Обезболивающие кончились. Набираю шприц из ампулки с надписью "вода для инъекций". Укалываю в бедро: - Ну вот, скоро полегче станет. Димыч пытается улыбнуться сквозь намертво закушенную губу: - Уже легче. Подхватываю Круза на плечи, в глазах мутно от жары и усталости. Нужно бежать. Вперед и вверх. Только вперед и вверх. Иначе ничего не будет. Ни жары, ни усталости. Ничего. - Держись, Димыч. Зрачки у Круза расширены, он произносит едва слышно: - Буду. Я поднимаюсь вверх по тропе. Только вперед и вверх... ...Открываю на мгновение глаза, опрокидываю в себя стаканчик джина и снова укладываю голову на руки. В мире воспоминаний ничего радостного, но в окружающем меня - хуже. В нем - вообще ничего. "Я пью один, со мною друга нет..." Меня наконец настигает видение, не отпускающее мою усталую память уже месяц, возвращающееся с монотонным постоянством работающего поршня и перемалывающее потихоньку волю к жизни... ...Дима, прихрамывая, идет к автомобилю. Улыбается беззаботно выглядывающим с балкона жене и дочкам, машет им рукой... Отворяет дверцу. Садится. Водитель запускает стартер. И тут... Автомобиль разбухает, начиненный огнем, и разваливается в пламени разрыва. Звука я почему-то никогда не слышу. Вижу лишь белые от ужаса глаза Тамары, закрывающей ладошками глаза Димкиным дочуркам... Нет, я не видел этого взрыва. Просто так я себе его представил. Диму Крузенштерна убили больше месяца назад. Я тогда сидел безвылазно в дальней деревеньке под Москвой и страдал от тупости и ничегонеделания... Дима там меня спрятал, как раньше спрятал в Штатах. Задача была проста, как апельсин: пересидеть какое-то время, пока московские мои приключения не забудутся "могучей кучкой" новых царевых шутов да окольничих, пока не изгладится из оперативной памяти узкого круга ограниченных лиц моя скромная, как статуя вождя в горкомовском скверике, фигура... Мы оказались завязаны в очень скверную историю, связанную с вечной жестокой борьбой за русский престол. Который не терпит обязательств ни перед кем. Мы победили. Кто-то - проиграл. Этот "некто" потребовал компенсаций. Ему нужны были головы. Скромный утешительный приз проигравшему Большую Гонку за власть и золото. Вернее, один из ее этапов. Финт удался: меня забыли. Тем более за очередным накатившим на страну громадьем судьбоносных планов сие было не мудрено. Благо велика Россия и делить ее не переделить. После моего возвращения из Штатов мы и увиделись лишь однажды. По настоянию Круза дома я появляться не стал: снял в деревеньке в дальнем Подмосковье недорого дачу, вернее, обычный деревенский дом. Развлечения я нашел себе соответственные: читал любимых Пушкина, Бунина, Гоголя и Хемингуэя и бегал кроссы по пересеченной местности, забираясь в совсем дальние чащобы, где можно было вдоволь пострелять. Был у меня старенький, надежный "макар"; патронов я запас гору и тренировался в стрельбе навскидку часами - с глушителем и без такового. Наверное, это был спорт. Под девизом: "Мы мирные люди, но наш бронепоезд..." За три с лишним месяца я добился результатов, которые одобрил бы любой понимающий человек. Туда, в эту деревеньку, и приехал однажды в конце лета Круз. Инкогнито без охраны. Посидели в лесочке за костерком. Выпили водочки, поговорили. Если бы знать... Вечер был прохладным. - Чего такой смурной, Дрон? Красота-то вокруг какая! - Угу, - вяло согласился я. - Речка течет, лес шумит. Согласно расценкам. Анекдот помнишь? - Ну? - Приезжает порученец от нового русского на Средиземноморское побережье. Снимает весь отель целиком на месяц. Идут с управляющим осматривать пляжик. "Знаете, босс любит, чтобы песочек был белый, меленький, песчинка к песчинке, по миллиметру каждая". - "Вы понимаете, здесь особый микроклимат, природный биоценоз..." Порученец открывает чемодан, достает пачку баксов, передает управляющему. Тот: "Сделаем". Порученец дальше: "А чтобы вон там гладкие валуны беспорядочно эдак громоздились, лучше - из фаросского гранита, с красным таким отливом. Идея вам понятна?" - И передает следующую пачку денег. "Дизайнер постарается". - "Да, и что-то шумливо у вас. Волна прибоя должна биться о берег с ритмом семь-восемь наплывов в минуту. И ветер, пожалуйста, умеренно охлажденный, типа "бриз". - "Да как же мы..." Порученец передает еще несколько пачек. "Сделаем". - "Ну вот. Да, и еще... Боссу нравится, чтобы вон там вот, у горизонта, три чаечки парили, лениво так, сонно..." Администратор, уже без споров, принимает очередную пачку баксов. Через неделю новый русский приезжает в отель, выходит прогуляться на пляж, устраивается в шезлонге, перебирает пальцами сыпучий песок, любуется на грубовато-дикое нагромождение гранитных валунов чуть вдалеке, слушает размеренный шелест волн, подставляя лицо прохладному бризу... А там, у горизонта, парят три чайки... Новый русский щурится блаженно, вздыхает, произносит: "Да-а-а... Такую красоту за деньги не купишь". Дима Крузенштерн улыбнулся невесело, спросил: - И к чему ты?.. Сейчас мы сидим вполне как "старые русские". Ни охраны, ни омаров. - Да брось, Дим. Тебе не надоело жить "за забором"? Охрана, закрытые заведения, закрытые встречи... Чтобы нам вот так вот запросто за шашлычком с водочкой посидеть, проводишь целую операцию по "скрытному проникновению на объект". Да и я тут... Как шпион-подпольщик. Это в родном-то Подмосковье. "А в Подмосковье ловятся лещи, водятся грибы, ягоды, цветы..." Дим, это и есть теперь "новое русское счастье" - жить в родной стране "за колючкой"? Круз внимательно посмотрел на меня, сказал серьезно: - Что делать, Олег. Мы играем на деньги. Это очень большие деньги. Очень. Да и... Если бы только деньги... Ты ведь и сам понимаешь.
      Глава 11
      - Понимаю. Тем более - сколько мне здесь сидеть? - Тебя необходимо поберечь. - Куда уж больше. Шизею. - Что так? - От безделья. - Может, тебя на курорт отправить? - Не-а. - Дронов... А если бы я попросил тебя пошизеть еще маленько, а? Ты как? - Можно. А зачем? - "Отмыться". - Во-первых, черного кобеля... ну, дальше ты знаешь. А в-десятых, был бы "заляпан", уже давно бы отпели. - У нас на тебя виды. Нужно, чтобы был чистеньким, как ангелочек. - Да я в Штатах уже "отмылся" до костей! Даже хотел было на работу пристроиться. - По специальности? - В супермаркет. Сторожем. - Сильно ты там нужен... - Вот и я так подумал. Круз, я ничего не делаю. - Тебя ведь не это на самом деле беспокоит. - Не-а. Не это. - Во-о-от. Жениться тебе надо. - Ага. - Домом обзавестись. - Большим. С бассейном. - Ну, на бассейн у тебя не хватит, а вообще-то со временем... - Сильно ты умный. - А то... Банкир должен быть психологом. - Или - психиатром. - Или так. - Пока ты будешь психологические изыски строить, я как раз и стану натуральным психом. Так чего еще мне нужно поиметь со временем? - Дрон, не заводись. - Со временем... Над временем невластен никто, даже банк. А оно убегает. Как вода сквозь пальцы. - Олег... Я же сказал: мы имеем на тебя виды. - Хм... Звучит заманчиво. Как предложение руки и сердца. - Ты хоть как-то за прессой следишь? - Символически. Эпизодически. В дачный сезон это неактуально. Совсем. - А что актуально? - Две недели подряд, пока дождички полоскали, - народ по грибочки подавался. А сейчас - не знаю. Загадка русской души. Мы расплескали еще грамм по пятьдесят, выпили. - Круз, историю хочешь? - спросил я. - Мировую? - Да нет, из жизни. - Валяй. - Еду я как-то в электричке... - Куда это ты ездил? - На садовый участок. - Решил обзавестись недвижимостью? - Не-а. Помогал семье Васнецовых крестьянствовать. По-соседски. - Сложно мне это представить... - Что помогаю? - Что с соседями общаешься. - Это они со мной. - А-а-а... - У них девица на выданье. - Велика ли девица? - Сорока пяти еще нет. - Ну... Тогда... - А дочке ейной - все восемнадцать. - Так тебя за кого садоводы сватают - за маму или за дочку? - Пока не разобрался. Да и они, видно, еще не решили. - Когда решат, сообщишь? - Дима Иваныч, прекрати сбивать с сути вопроса. Я тебе историю рассказываю. - Вот, значит, как. - Ну. - Весь внимание. - Проезжаем какой-то городишко районный. Задками, понятное дело. Чтобы тебе легче представить - что-то вроде Наро-Фоминска, но поободраннее. - Считай, что представил. - Знаешь, сталкеровский такой сюжет. Пути. Брошенные цистерны. Свалка неизвестно чего. Какие-то шалаши из дерьма и жести - бомжатник. Пестрые ленты по ветру - кто их развесил, зачем, неведомо. Торцевые красные кирпичные стены каких-то жилищ. Край огорода - на нем ничего не может расти; посередине - лужа солярки. Слепой домик врос в землю по самые окна, ставня отодрана с мясом, но со двора дымок вьется, живут там. Смотрю на все это и произношу непроизвольно вслух: "Странный город". Девчушка там играла на соседней лавке, маленькая совсем, лет шести. С куклой. Расслышала мое замечание, глянула за окно, махнула рукой совсем по-женски, как ее мама или бабушка сделала бы с приговором: "Чего от них ждать", и произнесла: "А, поломанный он". Ты понял, Круз? - Чего ж тут не понять... - По-ло-ман-ный! Словно жестокие дети порезвились. Как с игрушкой. С чужой игрушкой! А нам теперь можно или починить, или выбросить! Поломанный город. Поломанная страна. - Дронов... Может, тебе действительно... - Может. Это я на "измену подсел". В хорошем смысле этого слова. Пройдет. Вместе с жизнью. Знаешь, зачем я тебе это рассказал? - Воспитываешь. - Ну. А то вы, банкиры, далеки от народа, как декабристы в декабре. Кстати, выросло поколение, которое не знает ни кто такие декабристы, ни кто такие октябристы. Октябрят с пионерами тоже не знает4. - Узнают, кому нужно. - Понимаешь, Круз... Я растерялся. Столько времени в Штатах просидел, чувствовал себя как на Луне. Думаю, прикандыбаю домой, полегче станет. Фигушки. Здесь я - как на Марсе. Ни хрена не понимаю. Что-то с головой. - У тебя? - Да окосел я сидеть уже в этой тмутаракани и изображать, что такой же, как все! И так уже, как рыба камбала, слился с местностью, вывернул глазенки на один бок и тупо лупаю ими в верхние слои: я не я и хата не моя. Как известно, камбалу акула хватает не глядя, да и смысла глядеть нет: ее действительно нельзя заметить, но... Когда грозная акулья тень движется по дну, камбала боится, трусит смертельно, и эти самые флюиды страха, будто волны, расходятся вокруг; их каким-то восьмым чувством улавливает хищница и хватает застывшую от ужаса рыбешку с хрустом и смаком. Поперек хребта. Одним махом я накатил лафитник водки, разжевал кусочек ветчины, выдохнул: - Бояться мне здесь некого и незачем. Но от такой насыщенной жизни и помереть недолго, а? - Дрон, прекрати! - возмутился Круз. - Работой мы тебя пока не загружаем намеренно, нам осенью понадобится твоя голова, максимально свежая. Но раз ты так исстрадался... Хорошо. Придумаю я тебе трудотерапию. Разберись покамест с Покровском. И тебе занятие, и нам не без пользы: есть у нас там свой пиковый интерес. - Покровск? - Да. - Что там? Опытный завод? Объединение "Ураган"? "Точприбор"? - Ну вот, а говоришь, буквы забыл, газет не читаешь. - Завод электрооборудования тоже? - Этот группа Раковского уже к клешням прибрала, плетью обуха не перешибить. - А попытаться? - Верным путем идет ход ваших мыслей, товарищ! - А то... - пожимаю плечами. - Компьютер у тебя с собой? - Обязательно. Ржавеет в груде тряпья. - Через пару дней подошлю тебе материал. На лазерных дисках. - Иваныч, раз такое дело, мне бы самому по городку побродить, местную прессу почитать, на рынке потолкаться... - Там есть кому толкаться. Ты у нас думный боярин. Вот и думай. - Круз, я не боярин, я пролетарий умственного труда. Мне доставляет удовольствие сам процесс. К тому же... Никакие "ноги" и никакой чужой подбор не заменят такой штуки, как интуиция. Может, я за какое объявление на заборе зацеплюсь и... - Раскроешь антинародный план "First Boston Group" по превращению Покровска в Клинтоноград? - Может, и не так круто, но... - А что там у нас с карасиками? Карасиков я самолично натаскал из пруда на хлебный мякиш ранним утречком, а по приезде Димы, после отведывания столичных изысков и поедания обязательного шашлыка, рыбку мы закопали в остывающие угли. - Должно быть, готово. - Ну и славно. А под карасиков "Померанцевой", ага? - Расчехляй. Дима Крузенштерн уехал рано утром. Вяло помахав ему ручкой, я завалился дрыхнуть дальше. Через два дня никто ни от Димы, ни из "Континенталя" не приехал. Прошло еще три дня. И в передачке про распоясавшийся криминал дикторша, равнодушно глядя красивыми коровьими глазами в камеру, сообщила, что преступность в очередной раз обнаглела и скоро примут меры... Диму Крузенштерна взорвали в машине у подъезда дома, на глазах Тамары и детей. "Я пью один, со мною друга нет..." Когда уходит близкий человек, чувство потери возместить нельзя ничем. И вспоминаешь, что мы так и не поговорили о самом важном в этом мире. Зато мы умели об этом помолчать. "Если радость на всех одна, на всех и беда одна..." В Москву я сорвался в ту же ночь, электричкой.
      Часть вторая.
      ДЫМ ОТЕЧЕСТВА
      Глава 12
      Киевский вокзал встретил обычной здесь, несмотря на время суток, суетой и бдительной милицией. Документы у меня спросил первый же патруль. Благо паспорт у меня был при себе, я и предъявил его рьяно, но спокойно. Сержант долго сличал фото на документе с "подлинником" и, видимо, остался недоволен последним. Хорошо хоть, "Макаров", не значившийся ни в одном реестре, я оставил завернутым в масляную тряпочку под гнилой дощечкой на веранде. Статью бы, пожалуй, не навесили, а вот на пару суток приземлили бы точно. - Откуда следуете? - спросил сержант. - С дачи. Еще раз оглядев мою небритую физиономию, сержант козырнул и удалился вместе с напарником. Встреча с блюстителями меня отрезвила, хотя я и не пил накануне: куда я двинул в ночь, зачем? Тем более место происшествия "остыло", да и я не опер, чтобы собирать в полиэтиленовые пакетики важнецкие улики. Надо думать, вся служба безопасности "Континенталя" кинута на такую суровую "заказнуху"... Но тем и отличается моя дурная бестолковка от прочих умных, что, когда нужно действовать, я действую. А думаю по ходу. Или не думаю вообще. Как там в популярной передачке? "Бывают дни, когда ты тупой и безмозглый... Когда все против тебя, а ты за мир!" Именно в такие дни логическое мышление, которое в простонародье по какому-то недоразумению называется умом, у меня отключается вовсе. И я начинаю интуичить. Единственное, что я сделал после встречи с неприветливой милицией, - так это обозрел свою физиономию в зеркале витрины. Служивый был прав: такого субъекта нужно задерживать и лучше потом уже не отпускать - глаза дикие, блестят, словно индивид кушал коноплю расписными хохломскими ложками, да еще и пересыпал героином, аки сахарной пудрой! И я принял мудрое, по-мужски логичное решение: поехать домой и переодеться. А с раннего ранья навестить по всей форме руководство "Континенталя", подключиться к команде, поработать извилинами, вычислить не только киллера, но и заказчика и примерно наказать обоих. Ибо, как нас учит Федор Михайлович, наказание должно следовать за преступлением с неотвратимостью падающей гильотины, иначе... Иначе мы получаем то, что имеем. То, что для банка найти и киллера, и заказчика не просто жизненно необходимо, но дело чести, я почему-то не сомневался. Да и один в Москве не воин, если, конечно, он не мэр Лужков или не Георгий Победоносец. Случайный мотор доставил меня к Юго-Западу; квартал до дому я не доехал: привычка. Подошел к родному небоскребу, в коем не бывал черт-те сколько времени, и потому в хату не поспешил: если когда-то и после недолгого моего отсутствия ее успели выставить ленивые лохи, то после длительного, в свете новых реалий, ее могли навестить люди вполне квалифицированные и поставить на меня если не капкан, так силки. Поймать Додо? Как писал классик, Птица-Говорун была умна и сообразительна, но всех Говорунов истребили. Ну что ж... Когда ты числишься без вести живым, да еще и в единственном экземпляре, это обязывает. Перед входом в подъезд пришлось помаячить: бдительные жильцы от бомжей, вроде меня, обзавелись шифровой защелкой. Чуть-чуть повозившись, я и вскрыл оную с помощью перочинного ножа и ежовой матери. Лифт по поздно-раннему времени не работал, и я потащился на искомый седьмой этаж на своих двоих. Ступал мягко, ибо кроссовки всегда предпочитаю модным ныне "лягушиным лапкам" - ботинкам с широкими носами, сильно модельным, а потому негнущимся в принципе. На этаже было тихо. Массивная бронированная дверь отделяла меня от родимого обиталища, в коем я не был столько, что и домом его назвать сложно. Всякие прибамбасы для предотвращения проникновения в квартирку нежелательного уголовного и прочего элемента ставил в свое время лично Дима Крузенштерн, но я помню и наставление другого моего друга, Саши Регента: на всякий замок найдется свой взломщик. Поэтому вынул из кармашка миниатюрный приборчик и просканировал поверхность бронированного чуда техники - береженого Бог бережет. Нет, никакого заряда мне к двери, похоже, не приспособили. Осталось выяснить малую малость: не ожидает ли меня в тиши жилища "мой черный человек"? Уютно расположившийся в дареном кресле-качалке и ожидающий "на номере" редкую птичку по прозванию Додо? Мнительный я стал, прямо как Сидор Лютый! Вопрос "что делать?" мучит меня ничуть не меньше, чем всю страну в последние полтора столетия! Позвонить в дверь и открывшему в четвертом часу ночи громиле радостно объявить голосом почтальона Печкина: "Вам телеграмма от вашего мальчика"? Глупо. Но не глупее, чем в нерешительности топтаться перед дверью собственного жилья. Предчувствие? Или усталость? Да пошли они все! Вынимаю ключ и вставляю в замок. Мне стало безразлично, есть ли кто за дверью. Вернее... Присутствие живого существа, будь то человек или кошка, нельзя не почувствовать. Мое восьмое чувство молчит, как рыба об лед. Откуда тогда такое беспокойство?.. Отмыкаю замок, отворяю дверь: тихо. И мирно. Самое противное, что еще и чисто. Как в морге. Кто тут мог прибраться в мое отсутствие? Нет, как и положено, я оставил ключи соседям Сенкевичам: кошки у меня нет, маргариток с фиалками на подоконниках - тоже, но... Так принято: ежели труба протечет или еще что. Но с какой стати им у меня прибираться? Впрочем, мог заходить и Дима Крузенштерн. У него ключ был. И все же, поднося руку к выключателю, невольно затаил дыхание и зажмурился. Зачем, спрашивается? Если уж рванет, то ощутить я это не успею. Как говаривал кто-то из древних, смерти бояться глупо: пока ты жив, ее нет, а когда она приходит, нет уже тебя. Ну что ж, бодрит... Этот древний умник не жил в судьбоносное время в судьбообразующей стране, а то не так запел бы! Свет зажегся, ничего не рвануло, и не сказать, что я испытал большое разочарование. Как правило, в шпионских фильмах герой, проверяя "чистоту" помещения, внимательно осматривает сдвинутые или не так лежащие веши, слои пыли, ну и тому подобную дребедень. На самом деле человек, вовлеченный в тайную войну, либо изначально допускает, просчитывает возможность контроля и действует соответственно, либо такой возможности не допускает. Потому что профи обысков не оставляют никаких следов, равно как профи убийств никаких шансов выжить. Надеюсь, последний случай пока не мой. В квартире действительно чисто. В самом общечеловеческом понимании этого слова. Натертый паркет блестит - ни пылинки, - естественно, там, где его не покрывают персидские ковры: подарок Крузенштерна ко дню Рыжего Джокера. Но возможность контроля я допускаю. Прохожу в кухню. С опаской отворяю холодильник. Ну да, было чего бояться! Набор продуктов под девизом "Брежнев на охоте". Такому позавидовал бы сам автор Продовольственной программы СССР. А чего я, собственно, дергаюсь? Возможно, Дима переменил решение и, вместо того чтобы подвозить материалы о Покровске в глухую деревню, затеял, наоборот, вытащить меня в Москву и, чтобы покинутая с год назад квартирка не пугала запустелостью, велел прибраться и наполнить холодильник продуктами. Материалы о Покровске... Что за материалы? Нужно будет запросить все в "Континентале" завтра. А пока... Раз ничего лучшего не предстоит, устроим поздний ужин. Или ранний завтрак. И то и другое - с крабовым салатом, "Оливье", грибочками с лучком. Все яства приготовлены заботливой женской рукой. И пропустим рюмку-другую "Посольской". Для куражу. Одно жалко: что сия рукодельница, умница и, надо полагать, красавица не дождалась индивида, для которого приготовила столь отменный ночной стол. Но отчего беспокойство?! Черт! Хватит дергаться! Если бы меня решили убрать, то сделали бы это безо всяких фокусов и выкрутасов! Или... Или меня все-таки ведут? Никакой слежки от Киевского я не заметил, но то, что ее не было, - не факт. Тогда... ждали у дома? И ждут сейчас? Контролируют квартирку с помощью аудио-видео аппаратуры, которую не может прищучить мой простенький сканер? Возможно. Не могу я отмести свое вроде бы "беспричинное" беспокойство как блажь, не могу, и все! Ну что ж, тогда буду вести себя адекватно. Так сказать, до выяснения. Наливаю в пузатую рюмку ледяной водки, опрокидываю единым духом, маринованный грибочек на вилочку и - следом. Хорошо? Хорошо. А-де-кват-но. Какая к шутам адекватность?! У меня, крутого умного мужика, убили друга, а я сижу и закусываю "Посольскую" водочку крабовым салатом, притом отменно приготовленным! А что я должен делать? Нестись к мэрии с плакатом и протестовать против распоясавшейся преступности? Изыскивать домашний телефон месяц назад вступившего в должность нового президента "Континенталя" Лаврентия Игнатьевича Шекало (ну и фамильица! То, что в школе Шакалом кликали - двадцать слонов против одного таракана!) и призвать его самолично рыть носом землю? Лазить с фонариком и лупой на месте совершения? Прикидывать ихний хрен к собственному носу? Да! Я просто не верю в гибель Димы Крузенштерна. Не верю, и все! Первое, о чем я подумал, когда узнал о взрыве: сложная это штука, борьба за власть! Особенно если это власть над капиталами с таким количеством нулей после единички, что сама единичка становится несущественной и мнимой. Даже если обозначает человека, личность. Что человечек без нулей? Ничто. Может быть, Иваныч решил, что так вернее исчезнуть с игрового поля на время, провести нужные приготовления "под ковром", раз уж борьба вступила в силовую фазу? И я веду себя так, словно боюсь выдать эту догадку, если сейчас за мной ведется скрытое наблюдение. А на душе скребут кошки, да что кошки - львы! А почему, собственно, я неадекватен? Если судить по здравому размышлению, для большинства людей, в том числе считающих себя "элитой", собственный прыщик на носу куда болезненней десятков "раненых и убитых" где-то далеко, пусть даже парни эти сложили головы за их собственные деньги. Если они рассмотрят мое поведение в этом ключе, то... Ну да, погиб некий Крузенштерн, с которым этот Дронов приятельствовал когда-то, но наверняка завидовал нынешнему куда более высокому и прочному материальному положению.