Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дрон (№3) - Беглый огонь

ModernLib.Net / Боевики / Катериничев Петр Владимирович / Беглый огонь - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Катериничев Петр Владимирович
Жанр: Боевики
Серия: Дрон

 

 


В это утро Вахтанг Шалвович проснулся в самом распрекрасном расположении духа. Он был не стар, богат, у него была добрая преданная жена, его дочь училась в Англии, а что до дел… Дела были поставлены, отлажены хорошо и здраво, и никаких неожиданностей, кроме приятных, Шарикошвили в ближайшем и дальнем будущем не ждал.

Вахтанг Шалвович вынул из коробки толстую сигару, аккуратно обрезал кончик, прикурил, чиркнув длинной спичкой, выпустил невесомую струйку ароматного голубоватого дыма. Оглядел комнату и остался доволен, очень доволен. Он любил роскошь. И мог себе ее позволить.

Вчера он выпил несколько больше, чем нужно. Не беда. Вахтанг Шалвович знал, что нужно, чтобы избавиться от всех последствий похмелья. И конечно, это не баня. Он поднял трубку телефона и тихо сказал несколько слов по-грузински. Потом прикрыл глаза и выпустил струйку дыма. Ожидание было слегка волнующим и приятным.

Дверь открылась неслышно. Вахтанг Шалвович лежал, не открывая глаз.

Послышалось перешептывание, смех… Потом с него легонько стянули одеяло, он почувствовал запах шампуня, легких духов, мокрые волосы защекотали низ живота…

И вот два язычка и две пары губ прилежно начали ласкать его восставшую плоть…

Мужчина открыл глаза. Две девочки, лет тринадцати — четырнадцати, увлеченно занимались делом, он видел их шеи и затылки в мокрых завитках волос. Одна, почувствовав его взгляд, подняла глаза, спросила, облизав губы:

— Мы правильно все делаем?

Вахтанг кивнул. Девочки стали стараться с новой энергией. Мужчина почувствовал легкую испарину, с трудом удержал семя, похлопал одну из малолеток по щеке; она встала, аккуратно, двумя пальчиками, намазала мужскую гордость Вахтанга Шалвовича специальным гелем, забралась на постель и опустилась на его «прибор». Он прикрыл глаза, подождал, привыкая к ритму и чувствуя язычок другой у самого корня… Одним движением сбросил девчонку, притиснул грудью к кровати и вошел в нее сзади. Пацанка вскрикнула, зацеплялась ноготками за простыни, но он только оскалился, двигаясь часто и жестко… Девочка вскрикивала от боли, и это еще больше возбуждало мужчину… Он крепко сдавил ее тело и почувствовал, как всего его потрясла судорога наслаждения… Отшвырнув девчонку, он упал на спину и прикрыл глаза, ощущая, как нежные пальчики и язычок второй подружки продлевают удовольствие…

Потом его прикрыли одеялом, дверь так же неслышно закрылась, и все стихло.

Он лежал опустошенный и удовлетворенный, чувствуя, как приятная полудрема, полная грез, окутывает сознание…

Никаким грешником себя Вахтанг Шалвович не считал. Вернее, в чем угодно, но только не в этом… Малолеток ему доставляли не с курсов кройки и шитья, математических олимпиад или конкурсов юных скрипачек — юные путанки в немереном количестве тусовались рядом со знаменитой городской дискотекой под простонародным названием «Подсолнух»: помимо зала для «скачек», там еще был выстроен круглый зал, похожий на шапито; новый русский владелец по фамилии Файнберг для красы покрыл зал модной ныне черепицей, но почему-то буро-желтого цвета; с его легкой руки развлекательный комплекс, включавший кинотеатр с тремя залами, ныне используемыми как магазины мебели, несколько баров, ресторан и тот самый дискоклуб, и получил нежное имя «Подсолнух». А тусовавшихся при нем девиц стали именовать сначала «подсолнушки», а потом — короче и точнее: «лушки». Ну а то, что комплекс на самом деле курирует калединская братва из стольного града Москвы в его, Шарика, лице, знать никому было и не нужно. А те, кто знали, благоразумно помалкивали, имея свой профит и не желая лишних приключений на мягкое место.

Признаться, Вахтанг Шалвович откровенными шалавами брезговал; подсолнуховые шмаровозы отбирали ему кисок самых что ни на есть начинающих, с пылу с жару, прямо от интернатских парт; девчушек проверяли на возможные заболевания и наставляли на «путь истины»: ни к «Подсолнуху», ни к иным злачным местам Покровска на пушечный выстрел не приближаться и вести себя паиньками, дожидаясь звонка. Заработанные же деньги тем или иным путем подкидывались их родителям, а если те навовсе озверели от пьянки, то опекунам из тетушек, бабушек, золовок — как правило, даже в самой забубенной семье находилась такая старая дева, для которой возиться с девчонкой было необременительно… Как результат — девушки подкармливались, одевались и, самое главное, избавлялись от опасности стать «подсаженными шлюшками»; посещение же особняка Вахтанга Шалвовича воспринимали кто — как не очень обременительную работу, кто — как не лишенное интереса развлечение; Шарикошвили же было приятно считать, что он не использует паданок, а заботится о них. Самое смешное, в этом была своя правда: по крайней мере, за здоровьем лолиток следили очень даже тщательно.

Впрочем, Вахтанг Шалвович за громадьем планов и важностью дел не особенно задавался вопросом, куда деваются наскучившие или не заинтересовавшие его малолетки. А они, как водится, часто переходили с рук на руки к браткам рангом пожиже, потом — еще пожиже, пока не становились самыми обычными потаскухами при «котах»: одутловатыми, обтруханными и обколотыми… И если бы Вахтангу Шалвовичу сказали, что так оно и бывало, он скорее всего философично отнес бы это на счет незадавшейся генной программы от родителей-выпивох: в навозе можно вырастить розу, но сделать ее из навоза никак нельзя. Да и… Да и рынок наркотиков по Покровску контролировал он же, Шарик.

…Вахтанг Шалвович придремывал в сладкой истоме. Всего-то ничего нужно — подремать после хорошенького секса; и сон, порою уже неверный и муторный в его возрасте, бывало, не приносил отдыха, а такая вот истомная дремота, пусть и очень краткая, приносила такой покой, отдых и облегчение, словно он проспал здоровым юношеским сном часов двадцать.

Чувство опасности было неожиданным и острым, как игла. Надпочечники выбросили в одно мгновение в кровь столько адреналина, словно лежащий на кровати кавказец рванул стометровку. Только что он видел чистую горную речку и женщину, набирающую кувшин, и вдруг словно грозовая туча разом закрыла полнеба, и испепеляющая молния блеснула ярко и остро, как жало стилета…

Вахтанг даже не заметил, как в руке его оказался пистолет и как сам он застыл за портьерой у двери, стараясь слиться со стеной. Сердце билось, как мышка в руке конкистадора. Мужчина вполвздоха перевел дыхание. Там, за затворенной дверью, ничего не происходило. Тогда — почему? Или это сердце? И интимные развлечения после хорошего «принятия» накануне уже не по возрасту?

Мелькнула мысль — где-то Вахтанг Шалвович читал, — что завзятые сердечники вот так вот боятся неизвестно чего: несбалансированные гормоны будоражат кровь, а та отравляет напрасным страхом мозг…

Он почувствовал, как капельки пота ручейками бегут по спине, по лбу, заливая глаза, как тяжелая рукоять миниатюрного крупнокалиберного пистолета скользко мокнет во вспотевшей ладони… Черт, это может быть и болезнь, но…

Вахтанг облизал губы и ринулся к телефону на столе, сдернул трубку… Гудка не было.

На двери едва заметно двинулась вниз ручка. Одним движением он передернул затвор, сдвинул «флажок» предохранителя и, ни о чем уже не думая и ничего не просчитывая, поднял ствол и выстрелил в дверь.

Ствол дернулся раз, другой, тяжелые пули буравили дерево, вышибая щепу.

Вахтанг замер, прислушался. Ничего. Ни стука, ни падения тела, словно за дверью и не было никого. Но страх был реальнее всего видимого и слышимого; что-то учуяв, Вахтанг успел обернуться к растворенному окну и стал заваливаться набок.

Не успел. Пуля, выпущенная из бесшумного снайперского ствола, ударила над левой грудью, опрокинув комнату и окрасив мир желто-черным.

Первое, что увидел Вахтанг Шалвович, открыв глаза, был его собственный, очень дорогой персидский ковер. Прямо перед лицом застыли два черных ботинка.

Шарикошвили поднял лицо, встретил взгляд стальных глаз: суженные зрачки были похожи на затаившихся в амбразурах стрелков.

— Ну что, Шарик, вот и свиделись? — разлепил толстые губы Кротов.

Вахтангу Шалвовичу было совсем неинтересно думать о том, как могли люди этого выбившегося в авторитеты отморозка снять его охрану, как они вообще могли проникнуть в особняк или даже приблизиться к нему на расстояние полета пули…

Боковым зрением он разглядел мирно сидящего в кресле мужчину с высокими залысинами, усатого, похожего на борца былых времен, этакого Ивана Поддубного на пенсионе… Боль мешала быстро стемешить все расклады, но один плюс один он складывать не разучился. И пусть он не знал, на чьей кухне заварилась похлебка, но будущая судьба этого урода с «гайкой» на пальце ему представилась достаточно ясной… Как и его собственная.

И все же… Надежда умирает последней… Вахтанг разлепил губы.

— Нам нужно поговорить… — прохрипел он, слыша, как воздух с сипением выходит из пробитого легкого.

— Уже не нужно, — осклабился Крот. — Клюв в руках моих мальчиков кололся, как сухое полено!

Вахтанг Шалвович облизал пересохшие губы, выдохнул с натугой, стараясь зацепиться за жизнь последним, что оставалось, — страхом.

— Резо не простит… Кострома, Роман-маленький, Жид, Колун, Афиногенчик…

— начал перечислять он имена авторитетов.

— Лишь бы Бог простил, — перебил его из кресла" «Поддубный». Добавил, мельком взглянув на часы:

— Кончал бы ты его, Кротов, болезного. Делишек у твоих ребяток на сегодня — немерено…

Кротов болезненно усмехнулся, одним движением перевернул раненого на спину, словно жука:

— Что, Шарик, не забыл Краслаг? Вот и я не забыл…

Удар тяжелого, обитого железом ботинка в пах был страшен: Вахтангу показалось, что его просто разорвали пополам…

— Это тебе не девчушкам вставлять… — ухмыльнулся Крот. Посмотрел в мутные, полубезумные от боли глаза противника и решил не тянуть больше, опасаясь, что тот провалится в спасительное беспамятство. — Я тебе говорил, что по полу размажу? Вот и не обижайся — Крот слово держит.

Последнее, что увидел в своей жизни Вахтанг Шалвович Шарикошвили, была ребристая, подкованная медными гвоздиками подошва… Она с хрустом впечаталась в лицо, дробя кости…

— Будет, Кротов, будет… — Стоявший лицом к окну Панкратов повернулся.

Голова лежащего превратилась в кровавое месиво, мозги забрызгали весь ковер, а Крот продолжал бить с методичной, непреходящей ненавистью. — Силушку побереги.

— Если б ты знал, Ильич, сколько он мне крови выпил… Каких корешей извел…

— Чему быть, того уж не воротишь, — философично бросил Степан Ильич. — А силу, ее поберечь стоит. Братва готова?

— А то…

— Вот и славно. Пора проехаться по городку Покровску. По-хорошему так, с музычкой.

— С похоронной, — ухмыльнулся Крот, сплюнул на труп и целеустремленно заспешил к выходу.

Степан Ильич проводил взглядом его массивную фигуру. Верно говорят: сила есть — ума не надо. Хотя без ума люди тоже живут. Но в их профессии — недолго.

Очень недолго. Оно и к лучшему.

Панкратов еще раз окинул взглядом помещение, сморщился, вспомнив другое расхожее изречение: «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Хм… Если этот мир — лучший, что же происходит тогда в худшем? Спокойнее не знать совсем. Меньше знаешь — легче спишь.

Глава 5

Разглядев Крота в подъехавшем серебристом «бентли», Гвоздь радостно отмахнул братве: начали!

Пацаны попрыгали в джипы, Крот двинулся на «бентли». Кавалькада получилась — загляденье.

— Круто! — выдохнул водила, коренастый крепыш Сека.

— А то… — отозвался Гвоздь, не выдержал, от избытка чувств выкрикнул:

— Й-а-а-а!

— Ты че? — удивился сидящий рядом Кадет. Он когда-то начинал карьеру в Рязанском воздушно-десантном, пока не влетел за драку с поножовщиной, но сохранил кое-какие армейские заморочки, потому и звался Кадетом. — Детство в заднице булькает?

— Веселуха. Опух я болванчиком, как мерин, в вагоне торчать! — Покосился на сидящего в джипе молодого человека явно не братанского вида, а самого что ни на есть гэбэшного, закончил, пародируя киношный акцент Владимира Ильича:

— Конспигация, конспигация и еще газ конспигация! Агхиважно!

Молодой человек в лице не изменился, и Гвоздю в который уже раз стало не по себе. Эти ребята Шерифа — так они промеж себя окрестили крупного с залысинами, усатого неторопливого мужика — были мутными, как молочные бутылки, и скользкими, как ящерицы. И у него, Гвоздя, не было сомнений, что при случае их нужно класть рядком вместе с Шерифом — от греха.

Крот, расслабленно прикрывший веки на заднем сиденье неимоверно дорогого бронированного «бентли», был того же мнения. Не нравился ему этот порученец Филина. Как и сам Филин. Как и блондинчик-банкир, этот розовощекий козелок с замашками пидора и видом отличника-стукача. Ну да нужда заставит не только хлеб с маслом кушать, но и с чертом в чехарду играть.

Москва стала слишком тесной для Крота. Целенаправленная разборочная стрельба прошлого года в столице и самом ближнем Подмосковье поставила его перед небогатым выбором: идти под Резо или Романа-маленького. Первое было плохо, второе — очень плохо. Набравший авторитет спортсмен с волей, склонностью к лидерству и манерами отморозка не нужен никому из московских крестных. А потому шишкастая, коротко стриженая голова Крота, казалось, годная лишь для того, чтобы вышибать ею двери и крошить чужие челюсти, на самом деле напряженно кумекала последние полгода над вопросом: как выжить? Понимая, что при отсутствии нужных связей любому из крутых паханчиков он с пацанами может понадобиться только как пушечное мясо, да и то ненадолго, Крот порой впадал в тоскливую депрессию, подсаживался на иглу, дурковал по-глупому — чем еще объяснить покупку такой авторитетной «гайки» или такого авто?

Не, для пацанов это было в самый раз, круто, но для людей серьезных — детский сад, ребячество; как говорится, битый фраер спекся, пора выносить.

Тут-то на него и вышел Степан Ильич Панкратов, пару раз поболтали о том о сем… Потом, по принципу — куй железо не отходя от кассы, Ильич притащил его в особняк к Филину, и тот — карты «рубашкой» вниз: так, мол, и так, у нас свои дела в Покровске, заводишки нас интересуют, много не обещаем, но долю малую дадим; а на хозяйстве по городу — свой человек нужен, с авторитетом, но без глупых заморочек, вроде «закона» или «понятий»… Складно так у него выходило, но…

Чуял Крот за всеми этими словесами какую-то муть, потом стал прикидывать:

Покровск — городишко аховый, ясно, не Москва и не Питер, но много там чего хорошего, вроде автозаправок, кабаков, рынков… И без заводишков — бабки немереные… И не поучаствовать в предложенном «блицкриге» — это как себе в суп плюнуть! Подмять под себя губернский городок — дело не маленькое; впрочем, и на Москве он ничего бросать не собирался, оставит положенцев, пока суд да дело… А там… Будут бабки, будет и песня!

Чутью своему он верил; потому, как только дельце провернется, Панкратова с его серыми волками — в расход, и вся недолга. Силу все уважают. И допустить, чтобы у тебя за спиной маячила какая-то шестерка, пусть и козырная, — бездарно и опасно. На этом столько пацанов головы потеряли, что и не перечесть. Кротов свою терять не собирался.

Панкратов организовал все так, как привык в своей конторе, а уж на какую контору он гнул поясницу до пенсиона, один черт ведает. Действительно, загрузил боевую братву вместе с джипами в закрытые вагоны, похожие на железнодорожные автозаки, закрыл вглухую, запечатал; вот в таком виде, как Ленин со товарищи из Неметчины, они и прибыли в Покровск. Признаться, Крот изрядно понервничал: мочкануть их из «калашей» в этаком положении было легче, чем два пальца обмочить. И если бы кто из недругов эту комбинацию просек, покрошили бы всех.

Ну да, видно, серые «дети Ильича» язык за зубами держать умели справно. Все прошло как по маслу. А человечек Крота, Шланг, сумел втихую в Покровске подсуетиться: промутил хорошенько среди ничейных здешних отморозков, подписал их под Крота. Впрочем, подписал — не совсем верно: пацаны ждали от Крота действия — во все времена бойцы любят присоединяться к сильным. Чтобы навсегда. Забыв, что навсегда ничего не бывает. Кроме смерти.

Для самого Крота «моментом истины» в общении с Филиным и Панкратовым было устранение Груздева; понятно без дураков, теперь эти ребята выставили головы и пути назад у них нет. А после мочилова в особняке нет пути назад и для Крота.

Вот только… Эти волки Шерифа — опаснее гремучих змей, это точно. Охрану вокруг дачи Вахтанга сняли так, что никто даже не дернулся; Крот с ребятишками въехал в ворота, как Сталин в Кремль, только что не с салютом. И все одно он, Крот, их кончит. И Шерифа-Ильича-Панкратова первым.

Умный он сильно, этот Панкратов. Ну и пусть думает. Пока он думать будет да вариации просчитывать, заточкой его и приласкать. Нужно только правильный момент выждать. Главное в этой жизни — выгадать время и попасть в самую тютельку. Или — в яблочко. Остро отточенным клинком.

…Кортеж закатил в город на газах. Гаишник на въезде даже не дернулся: кому охота с трехлинейкой на танк переть? Но что отзвонится немедля куда следует и кому следует, это как пить дать. И что изменится? Как там базлал Панкратов?

Любой тревожный звонок, будь то в дежурную часть или кому-то из здешних авторитетов, прозвучавший за пяток минут до начала действия, может только деморализовать противника. Тем паче основной «оппонент», Шарик, лежал сейчас в луже собственной крови.

У рынка тормознулись лихо. Защелкали дверцы джипов, братва ломанулась в административное здание рынка — двухэтажный домик. Охранник на входе только привстал и — упал с простреленной башкой: вряд ли он собирался оказывать какое ни на есть сопротивление, но Панкратов настаивал на «показательном выступлении».

Да и сам Крот знал: ничто так не ломает противника, как демонстрация силы. И демонстрация не пустяшная, мнимая, дескать, вот сколько у нас стволов и бойцов, демонстрация действенная: стволы стреляют, бойцы мочат. Без сантиментов.

Двери на втором этаже вылетели с грохотом; какие-то тетки прыснули по углам; двоих вылетевших невесть откуда охранников срезали длинной автоматной очередью и полоскали пулями в лоскуты, пока оба не превратились в подобие рваного тряпья.

Маленький лысый человечек в кабинете был белым как полотно. Хозяин рынка Семен Иванович Хорев, в простонародье — Хорек. Крота он узнал. Пытался сказать что-то, да не удавалось: открывал по-рыбьи рот, но не произносил ни звука.

Крот застыл напротив на дорогом китайском ковре. Хорев побагровел, выговорил с трудом:

— Крот, я…

— В команде знатоков объявляется замена… — улыбнулся уголком рта Кротов и спустил курок. «Штурмовая» пуля из крупнокалиберной «беретты», попав в переносицу, снесла мужичку полчерепа.

Кротов развернулся, собираясь покинуть место побоища, заметил в углу съежившийся комочек: секретарша покойного. Поднял было ствол, заметил, как побелело и без того бледное лицо девушки… Кинул Кадету:

— Подбери куклу. Вечером поиграем.

Тот кивнул, легко подхватил девчонку под мышку и двинулся прочь вслед за боссом. В семь минут рынок поставили буквально на уши. Местные отморозки, подкрепленные бойцами Крота, мигом прошлись по злачным точкам, оставляя за собой трупы и раненых. Слух о том, что Шарик пребывает уже в «мирах иных», облетел всех и вся, и оставшиеся «середняки» и национальные общины, платившие Шарику, сворачивались и спешили упасть на дно, в глубокую захоронку, до выяснения.

Кавалькада машин — пришлых джипов и местных отморозочьих «девяток» — выехала с рыночной площади и веером рассыпалась по городу. Еще в десять минут были разгромлены три бара, в коих любила тусоваться «пехота», компьютерный центр, подсобка элитного магазина «Элект» — место сбора теневых если и не «отцов», то «зятьков» города.

…Степан Ильич Панкратов остановил секундомер. Надо полагать, милицейские, омоновские, фээсбэшные начальнички уже оклемались. Сейчас самое время залечь на дно, чтобы не попасть под горячую карающую руку силовых подразделений. Через сутки и это уляжется, тогда можно будет выполнять третью часть плана. Он поднял к губам рацию и произнес только одно короткое слово: «Отбой».

Через двадцать минут после начала акции автомобили выехали из города и растворились в лесах Клеверецкого района.

Глава 6

Губернатор Илья Иванович Купчеев сидел в кабинете и рассеянно взирал на открывающуюся за окном панораму левого берега Вежи. На улице стояла жара. Свежая зелень изумрудно переливалась под солнцем, Вежа неспешно несла стальные воды.

Несколько рыбачков застыли статуями с удилищами, сторожко поджидая добычу — меленького серебристого сенца, а если повезет, то и подлещика. В болотных сапогах или обрезанных по пояс гидрокостюмах они заходили в студеную холодную воду по самое «не балуйся» и стояли так часами. Ни тебе простатита, ни тебе геморроя. Оба недуга Илью Ивановича периодически доставали. Сегодня к вышеназванным добавлялось еще и легкое похмелье.

Да какое там легкое! Пройдя когда-то по комсомольско-партийной лесенке от инструктора райкома комсомола до второго секретаря обкома партии, Илья Иванович прошел соответственно и полагающийся «естественный отбор» на стойкость к алкоголю. И ежели не спился пока вовсе, так это — гены.

Просыпался он не рывком и не сразу. Сначала чувствовал, как ноет поджелудочная, потом — тянущие боли в сердце, следом — вот этот самый геморрой, особливо если хряпнул накануне как следует… И это жизнь?..

А какой вопрос без стаканчика решить можно? Да никакой. Ни тогда, ни теперь. Разве что-то поменялось, если копнуть по существу? Партхозноменклатура, ПХН, в народе именуемая «паханы», переварила дерьмокрадов не поперхнувшись, как щука — пескариков. Криминальные авторитеты — крутые мужики, не подарок, но с ними ко взаимному уважению обсудить вопрос-другой куда легче, чем с писклявыми лидерами-демократами «перестроечной волны», сильно жадными, не очень умными и до удивления сволочными.

Хе… Жизнь… Раньше съезды, теперь — сходняки… Купчеев снова весело хмыкнул, забыв о недугах, представив на миг лозунг: «Решения XXIV сходняка — в жизнь!» Такие вот настали реалии, как выражался Мишка Меченый, ходить ему конем!

Сердечко снова начало покалывать. Илья Иванович тяжело вздохнул. Вытер платком широкое лицо, нажал кнопку селектора:

— Люда, чайку.

— Одну минуту, Илья Иванович.

Люда действительно запорхнула через минуту, выкатывая перед собой столик с подносом. Выставила большой фарфоровый чайник, стакан в старом, сталинских времен, серебряном подстаканнике, вазочку с вареньем, сахарницу с аккуратно наколотым щипчиками кусковым сахаром и блюдце. Илья Иванович любил в одиночестве прихлебывать чаек по-простецки, вприкуску. По молодости он тушевался этой своей привычки, а ныне чего?

Тем более наружности Илья Иванович был самой что ни на есть русаковской.

Редкие седые волосы, зачесанные назад, сами собой распадались посередине прямым пробором, широкое лицо с носом-пуговкой, массивная фигура. Если чего и недоставало ему, так это бороды-оклада, как у деда и прадеда; у здешних так завсегда было: волосы с годами на лысину не разменивались, но редели, а борода шла густая, лопатой или окладом, и холили ее купцы, лелеяли, накладывая на широкую грудь поверх гильдейной цепи.

Людмила мельком глянула на патрона: не нужно ли чего еще? Она была не похожа на нынешних обязательно-хрестоматийных секретарш: длинноногих пустоглазых куколок, выполняющих при патронах функции многостаночниц. Ей было слегка за тридцать, она была крепка телом и скора умом и порой относилась к своему вельможному начальнику с заботливостью сестры; никакого «интима» с секретаршей губернатор себе не позволял; он был счастливо женат вторым браком и семьей дорожил. Впрочем, кто не безгрешен, для радости были у Купчеева и статисточки, поселенные поодаль от любопытствующих глаз в дачном домике в бору, — будучи вельможей старой школы, никаких шашней на работе ни себе, ни подчиненным не позволял. Слишком много видывал в иные времена карьер, погубленных под секретарской юбчонкой.

Новые были не такие: наглее, нахрапистей, злей и аппаратных правил, в том числе и матримониальных, не блюли; ну да что ему, Илье Ивановичу, до этих новых?

Опытом он ведал одно: или впишутся в систему, или система их спишет. Третьего не дано.

— Газеты? — спросила Людмила.

— Через десять минут.

Секретарша удалилась, тихонько прикрыв за собой дверь.

Телефон на столе запиликал призывно. Илья Иванович поднял трубку. Молча выслушал, лицо его поморщилось брезгливо, но ответил он ровным, обыденным голосом:

— Спасибо, что проинформировали, Сергей Сергеевич.

Полковник Сергей Сергеевич Сутеев был доброхотом-стукачом Купчеева в системе УВД, благодарить его, собственно, было не за что, но Илья Иванович прочел когда-то еще гэбэшное руководство по вербовке и правилам обращения с агентами и старался этим правилам следовать: агент должен чувствовать, что он не просто дорог куратору, а крайне важен и нужен. А от «спасибо» его губернаторского авторитета не убудет.

Илья Иванович снял трубку — сейчас он вставит милицейскому генералу Серебрякову по первое число: когда это было, чтобы в городе стреляли? Не девяносто второй! Да и Игнатьич нехай почешется: где какой непорядок, а губернатор — в курсе! Потом построить начальников УФСБ и РУБОПа: пусть тоже чувствуют хозяйскую руку.

Телефон отозвался после первого гудка.

— Что у тебя там за бардак, Валерий Игнатьевич? — спросил он, не повышая голоса. — Бандиты опять распоясались? У нас не столицы, нам шуму не нужно.

Контролируешь? Вот и славно, что контролируешь. Жду на докладе в два часа.

Илья Иванович положил трубку, налил чаю в стакан — тот был горяч и крепок.

Бросил под язык кусочек сахара, отхлебнул. Бандиты… Пацанва из дурных, которые хотят все и сразу. А так не бывает. Ты поусердствуй, послужи, хребет поломай…

Не желаешь? Ну тогда по пословице: бандит должен сидеть в тюрьме. И никаких соплей.

Дверь открылась, вошла Людмила с газетами, разложила их на столе:

— Еще чайку, Илья Иванович? Погорячее?

— Давай кипяточку, Люда. Уже сердечко не то, чтобы по два чайника «купца» выдувать. Вторяком разбавим.

— Сию секунду.

Илья Иванович чувствовал, как приятная испарина выступает на лбу. Вот так вот, по-дедовски, и никакого похмелья. Вынул из шкафа бутылку коньяку, плеснул на донышко стакана, выпил одним глотком, кровушку разогнать. И вслед — опять чайку, погорячее.

Людмила вошла с поющим еще чайником, долила заварной крутым кипятком и тут же налила густо-янтарного цвета чай в стакан. Купчеев поблагодарил кивком: ему был приятен заведенный им порядок; в любом порядке должна чувствоваться надежность и солидность, ибо только неизменность, стабильность власти может заставить людей эту власть уважать. А власть, как и все в этой жизни, стоит на мелочах. Их нельзя ни забывать, ни упускать.

После третьего стакана пот прошиб уже основательно, Илья Иванович удалился в апартаменты, помещающиеся сразу за кабинетом, умылся, поменял сорочку. Уф, словно заново родился. Можно и к делам.

Телефон на столе в кабинете звонил долго и требовательно. Прямой. Илья Иванович неспешно подошел, снял трубку.

— Только что поступило сообщение: убит Вахтанг Шарикошвили, — напряженным голосом доложил другой стукач-доброхот, уже из РУБОПа.

— Вот, значитца, как…

Илья Иванович задумался. Вахтанг Шалвович числился в городе преуспевающим бизнесменом, но основной род его занятий тайной ни для кого не был. Если завалили смотрящего, жди неприятностей. Тут есть над чем подумать. На два часа назначено Серебрякову, может быть, стоит вызвать и начальничков УФСБ с РУБОПом?

Так сказать, загодя прокачать ситуацию?

— Когда? — спросил он.

— С час назад.

— Причины?

— Выясняем. Пока считается — разборка.

— Давно не было.

— Очень давно.

— Что Титов? — поинтересовался губернатор позицией начальника РУБОПа.

— Ему звонил Серебряков. В городе неспокойно. Вводим планы «Невод», «Зачистка» и «Перехват».

— Да? И жить станет веселее?

— Порядок обеспечим, Илья Иванович.

— А вот это правильно.

Купчеев подумал минутку, нажал кнопку селектора:

— Людмила, всех силовиков ко мне на два часа. И мэра тоже.

— Да, Илья Иванович.

Купчеев откинулся в кресле. Вот тебе и тихий денек… Некоторые пеликаны, занесенные в начальственные кресла кто ветром перестройки, кто — ураганом «демократизации», сдуру пыжились от гордыни и считали, что крупный чиновник не должен вникать в дела, находящиеся «ниже его компетенции», в так называемую мелочевку… Чушь! Власть держится на мелочах! Вернее, во власти мелочей не бывает! Наше мирное и законопослушное население может полгода не получать зарплат и вздыбиться разом из-за того, что какой-то дебил мент разбил нос какой-то шлюшке! И — понеслось дерьмо по трубам! Телевизионщики, как вороны на падаль, слетятся! А то у любого спецушного начальничка хватит мозгов сварганить такую операцию самому, да зацепиться на Москве за кого следует, да подставить-подсидеть «отца-губернатора» на полную катушку, подвести под царев гнев, вогнать в немилость! Учены!

Илья Иванович предпочитал в мелочи вникать, потому и был который год «на коне». Пусть не на самом белом, да конек тот стоял на грешной земле всеми четырьмя, как орловский тяжеловоз. И еще, Бог даст, простоит.

За размышлениями Илья Иванович небрежно просматривал газеты. Телефон заголосил снова, Купчеев нервно снял трубку:

— Да?

— Убит водитель Клюева, — проговорил в трубку «контакт» из УФСБ.

— Что? Какой водитель Клюев?

— Извините, я неточно выразился. В лесополосе нами найден труп шофера мэра города. Его автомобиль исчез. Сам мэр тоже пропал.

— Что значит пропал?

— Его нигде не могут найти.

— Вот как? Ищут?

— Так точно. Планом оперативно-розыскных мероприятий предусмотрено… — затараторил, как хорошо обученный попугай, «контакт», не заметив сарказма в губернаторском вопросе.

Тот оборвал резко:

— Когда?!

— Извините, не понял?

— Когда пропал Клюев?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7